Аннотация: Прошлое, настоящее и будущее сходятся в лабиринте событий, волшебной ночью в Каире.
Самолет дрожал, готовясь к прыжку в небо. Вибрировала обшивка, слышалось комариное пение гироскопов, бесстрастные стюардессы двигались между рядами кресел, проверяя, все ли пассажиры пристегнулись ремнями безопасности. В иллюминатор был виден серый бетон взлетной полосы, за которым расстилалось заснеженное поле.
Через несколько минут адская машина должна была ринуться в небо, и мне предстояло зависнуть над бездной. И подчеркнуто спокойный, ровный голос стюардессы, звучавший в динамике, лишь усиливал мою тревогу: "Перед взлетом наш самолет в целях безопасности пройдет специальную обработку от обледенения..." К самолету подкатила машина, похожая на снегоочиститель, и обрушила на крыло лайнера белую струю пара.
Мне стало совсем не по себе. Нервотрепка началась еще в здании аэропорта, на паспортном контроле, когда девица-пограничница угрюмо поинтересовалась целью моей поездки в Египет. Инстинктивно переняв ее тон, я так же угрюмо процедил: "Туризм". Девица пристально на меня посмотрела. Повертев в руках мой загранпаспорт, она спросила: "А кто вам паспорт выдавал?" "Там же написано: районный ОВИР", - буркнул я. И, не выдержав, поинтересовался: "А что, паспорт, что ли подозрительный?". "Вы вообще подозрительный!" - бросила девица, после чего, шлепнув в паспорт штамп о пересечении границы, брезгливо швырнула мне мой злополучный документ. Я счел нужным вежливо улыбнуться, после чего с гордым видом проследовал в транзитную зону. Но неприятный осадок в душе остался. Конечно, ничего необычного не произошло. Кто летал, тот знает, какие порой странные вопросы задают таможенники и пограничники. Однако этот пустяковый случай никак не выходил у меня из головы. Я раз за разом прокручивал в памяти происшедшее, злился на девицу, а еще больше на себя, хотя злиться на себя не было ни малейшего повода: паспорт я действительно самым законным образом получил в ОВИРе. Но ведь как раз от самых нелепых мыслей бывает труднее всего избавиться.
Самолет, наконец, начал медленно двигаться, вырулил на взлетную полосу, напрягся и стал набирать скорость. В салоне все затряслось, меня вдавило в кресло, земля в иллюминаторе ушла вниз. Начался полет.
Сидевший рядом Олег облегченно вздохнул и стал обмахиваться журналом в глянцевой обложке, какие обычно валяются в салонах самолетов и в которых рекламируется всякая мелочевка, типа нижнего белья и туалетной воды. В салоне было довольно прохладно, но лицо Олега было красным, покрытым испариной. Все два часа перед взлетом, пока мы проходили таможню, регистрацию и погранконтроль, мой приятель внешне оставался спокойным, но я видел, что он весь как будто на иголках. Ничего удивительного в этом не было. Олег был неудавшимся разведчиком, которого вышвырнули из органов то ли за аморалку, то ли за какой-то мелкий криминал, а может быть, и за то, и за другое. После этого Олег подался в мелкие рэкетиры, но и на этом поприще дела у него, насколько я мог понять, не заладились. Теперь он летел в Египет, чтобы избежать какой-то разборки, которая могла закончиться для него весьма плохо. Олег никогда не распространялся о своих делах, но из его скупых высказываний можно было понять, что он задолжал кому-то большие деньги и теперь хотел отсидеться в Египте, пока, как он сказал, "все не рассосется". Что должно было "рассосаться" и каким именно образом, мне выяснять не хотелось. Я, однако, с удовольствием принял предложение своего приятеля отправиться с ним за компанию в Египет, резонно полагая, что вряд ли какая-нибудь люберецкая или хорошевская мафия будет искать Олега на Ближнем Востоке, а значит, и мне в его компании ничего угрожать не будет. К тому же, в тот момент у меня появились кое-какие деньги, а заодно испортились отношения с начальством на работе, поэтому я решил, что отправиться на недельку в теплые края будет совсем нелишним. И была еще одна причина... Хотя можно ли было назвать это причиной?..
Между тем самолет набрал высоту. Внизу расстилалась бескрайняя равнина облаков, над которой сверкало огромное холодное солнце, какое невозможно увидеть с земли. Я попытался вздремнуть, но из этого ничего не вышло. Смутная тревога никак меня не оставляла. Как будто вот-вот что-то должно было произойти.
В отличие от меня Олег, казалось, находился в прекрасном расположении духа. Чем выше поднимался самолет, тем дальше оставались опасности, которые могли ему угрожать. Олег с аппетитом сожрал завтрак, принесенный стюардессой, и, вытянув ноги, мечтательно произнес:
- Ну вот. Теперь, как долетим, так сразу лафа начнется.
Я что-то промычал в ответ. Разговаривать мне не хотелось.
- Одна поездка - и можно всю жизнь не работать, - продолжал Олег.
- Что? - непонимающе переспросил я. - Ты о чем?
- Да так, - мой приятель рассмеялся и его смех показался мне нехорошим.
- Ну да, - вяло пробубнил я. - Мы ж в Египет не работать едем. Погуляем по Каиру, затем - на Красное море. Лежи себе на пляже, и ни о чем не думай.
Олег снова засмеялся.
- Дурак ты, - сказал он снисходительно. - В Египте как раз будет работа. Ох, и работа там будет! Такая работа, что всю жизнь изменит. Была одна жизнь, а станет совсем другая. Вот так.
Я покосился на Олега. Прошлое моего приятеля вкупе с его наклонностями ко всяким авантюрам придавало его словам довольно зловещее звучание.
- Ты что имеешь в виду? - с беспокойством спросил я. - Что еще за работа?
- Не дрейфь, - с широкой беззаботной улыбкой отвечал Олег. - Все будет ништяк, это я обещаю. Если только чердак не снесут, - добавил он, помолчав.
- Слушай, - проговорил я, - слушай, ты учти: я не знаю, что ты там затеваешь, но я ни во что такое вмешиваться не собираюсь. Понимаешь? Ты занимайся, чем хочешь, но только меня не впутывай.
- Да чего тебя впутывать, - хмыкнул Олег. - Ты уже впутался.
- Я ни во что впутываться не буду, ни во что, понял? Мне до твоих дел никакого дела нет. Никакого дела. Вот так! Я отдыхать лечу, а ты занимайся чем хочешь. Мне еще твоих забот не хватало...
- А ты и не заботься, - обронил Олег. - Я сам обо всем позабочусь.
- Да на кой хрен ты меня позвал с собой? Летел бы один! - с досадой бросил я.
- А просто захотел, чтоб ты в Каир слетал. Только и всего. Не веришь? Не веришь? Зря. Я правду говорю. Вот долетишь до Каира и все - мне больше от тебя ничего не нужно.
Я взглянул на Олега. На его лице была обычная наглая ухмылка. Это означало, что добиваться от него правды бесполезно. Во всяком случае, пока. Поэтому я откинулся в кресле и попытался немного отделаться от тревожных мыслей воспоминаниями о недавнем своем сне, том сне, который и позвал меня в Каир, в город, о котором я прежде никогда не думал.
Бескрайнее поле цветов, которые лениво колыхал легкий ветер, тепло, разлившееся в воздухе, и женщина, незнакомая женщина, двигавшаяся по полю легко - так легко, как будто она не ступала по земле, а парила над ней. Цветы расступались перед незнакомкой и смыкались за ее спиной, как будто по полю пробегали разноцветные волны, а она смотрела на меня, и ее тихие слова были полны надежды. Я мучительно пытался вспомнить, что же именно она говорила, но тщетно. Однако мне казалось, что речь шла о чем-то необычном, что вскоре должно произойти. И почему-то я был уверен, что это должно случиться в Каире. Да, точно, она мне говорила про Каир...
Я давным-давно не верил в вещие сны. Мои сновидения были лишь обрывками событий и образов, калейдоскопами, в которых картинки собирались и распадались по прихоти вышедшего из-под контроля мозга.
Но этот сон был необычным, и он не мог не сбыться... Может быть, я просто сошел с ума? Но даже если так, что с того? В конце концов, что я терял в своей жизни? Серые дни на работе и однообразные вечера в кабаках... И я вспоминал, вспоминал этот сон и, наконец, погрузился в полудрем, убаюканный ровным гудением моторов.
Очнувшись, я увидел в иллюминатор, что далеко-далеко внизу, в разрыве белых облаков виднеются темно-коричневые горные хребты и море - синее словно сапфир. Мы находились в полете уже более двух часов, а значит, это было Средиземное море.
Кроме меня и Олега, сидевших в первом ряду, в этом хвостовом салоне для курящих было не больше десяти человек. И тут в салон вошел еще один пассажир - высокий, хорошо одетый араб лет сорока с маленькими аккуратными усиками. От него несло дорогим одеколоном. Он опустился в кресло рядом с другим арабом, который сидел в одиночестве в середине салона и нервно курил сигарету за сигаретой. У этого второго араба вид был совершенно непрезентабельный: грязноватый свитер, явно купленный на московской барахолке, растрепанные волосы, вороватый, бегающий взгляд. Арабы о чем-то тихо заговорили.
Олег, казалось, безмятежно дремал. Я было поднялся, намереваясь пройти в туалет, но мой приятель внезапно схватил меня за руку, вынудив сесть в кресло.
- Сиди, - еле слышно прошептал Олег, - сиди, если жизнь дорога.
Я оцепенел. Ощущение неведомой опасности буквально вдавило меня в кресло. Не понимая, что происходит, я тем не менее почувствовал, что опасность исходит от двух арабов, сидевших в середине салона, и краем глаза стал следить за ними. Их беседа закончилась совершенно неожиданным образом. В руке у араба с усиками внезапно появился маленький флакон, и в лицо человека в свитере ударила белая струйка аэрозоли. Тот схватился за горло, захрипел, глаза его выкатились из орбит, а затем закрылись, голова откинулась на спинку кресла. Он был мертв. А его убийца поднялся, и, не оглядываясь, быстро вышел из салона.
*** *** ***
Я был всем, но не имел ничего. Теперь я - никто, но имею все. Я был рожден в Фивах, во дворце повелителя Двух Египтов, Обитателя Большого Дома, Живущего правдой, единственного сына Ра. Верховный жрец Атона предсказал моему отцу, что сын отнимет у него и трон, и жизнь. И мой отец, фараон Аменхотеп, приказал убить меня, младенца. Но враги отца спасли меня, увезя в пустыню и отдав на воспитание отшельнику, звавшемуся Имхотепом. И он учил меня любить людей, но я боялся людей, ибо многие из них хотели меня уничтожить. Не потому, что я принес им зло, а потому что я живу. И тот, кто дал мне жизнь, хотел отнять ее у меня больше чем другие. И сердце мое было полно тоски и страха, и не напрасно, ибо отец мой узнал, что приказ его не выполнен и что я жив, и он приказал меня отыскать и убить. Но враги моего отца, фараона Аменхотепа, снова спасли мне жизнь, и увезли меня в страну Митанни, в края, о которых не знал почти никто из живущих в Египте. Но пришел день, когда я возвратился в Египет. И я увидел Великие Пирамиды и молчащего Сфинкса, и провел возле них целую ночь, и понял, что громады эти полны мрака, и нет в них жизни, а есть только смерть. И тогда я решил уничтожить этот мрак, дабы свет вечно сиял над Черной Землей и чтобы покой и благодать сошли на Оба Египта. И я отнял трон у своего отца, и жизнь его, и имя, и стал зваться фараоном Аменхотепом. А потом я взял себе в жены первую красавицу Египта, которую звали Нефертити. Но сердце мое было преисполнено печали, ибо видел я, что земля египетская, залитая золотым божественным светом, не видит этого света и пребывает во мраке, ибо поклоняется многим богам, не ведая о Едином. А я - я знал о Едином, ибо правда о нем была открыта мне людьми, живущими в Митанни ... И тогда я объявил всем живущим в Египте о Едином - об Атоне, который каждый день заливает землю своим золотым сиянием, и принял я имя Эхнатон, что означает "Угодный Атону". И тогда явился ко мне отшельник Имхотеп, и сказал, что сердце мое преисполнено страха перед людьми и презрения к ним, и потому дорога, по которой я веду Оба Египта, приведет всех в долину скорби. Я прогнал Имхотепа, ибо речи его были безумны и он хотел, чтобы Египет навеки остался во мраке. Я мог бы приказать убить безумца, но не сделал этого, ибо был благодарен отшельнику за то, что он некогда спас мне жизнь, укрыв в своей пещере.
Указав Двум Египтам путь истины, я повелел своим подданным молиться отныне Атону, и воздвигать храмы в его честь, и не приносить кровавых жертв, ибо Атон милостив, он дарует жизнь и побеждает смерть. Но жрецы старых богов вознегодовали и стали поднимать бунты. И тогда повелел я войску своему усмирить непокорных, а сам навсегда покинул мятежные Фивы и отправился на север, где построил новую столицу и дал ей имя Ахетатон. И дни мои протекали в довольстве и благочестии, и был я уверен, что отныне спала пелена с глаз всех живущих в Египте и что узрели они свет Атона, который заливает Черную Землю и наполняет пространство золотым сиянием, полным вечной жизни.
Но я ошибался, и глаза мои застилала пелена, ибо не видел я, что люди, прославляющие Атона, лгут мне и что продолжают они тайно поклоняться старым богам, а меня кличут отступником, несущим погибель всем живущим в Египте. И пришел день, когда пелена спала с глаз моих, и повелел я тогда стереть имена старых богов со стен храмов, дабы никто больше не мог поклоняться им. И повелел я начертать всюду имя Атона, дабы поклонялись отныне ему и только ему. И тогда враги мои подняли новые бунты, еще страшнее, еще ожесточеннее, и пролилась кровь, много крови, и были неурожаи, и мор, и скорбь наполнила землю египетскую словно тьма смертная. И тогда те, кому я доверял, кого я осыпал милостями и одарил богатством, отступились от меня, и супруга моя покинула меня, и дети мои бежали вместе с ней. И был я схвачен и ослеплен изменниками, и были среди них и те, которые прежде помогли мне отнять трон у моего отца. И слепым ушел я в пустыню, и имя мое, имя Эхнатона, было стерто со всех табличек в Египте, и стали меня называть не иначе как еретиком из Ахетатона, а столица, которую я построил, была покинута и занесена песками восточной пустыни... И горько было мне, ибо божественный свет, что изливает Атон на землю, отныне был скрыт от моих глаз, и скитался я во мраке, и молил о смерти, но смерть не приходила. Сердце мое полно было отчаяния, и думал я, что конца не будет мучениям моим. Но однажды все изменилось...
*** *** ***
Судя по всему, никто в салоне кроме меня и Олега ничего не заметил. Я продолжал сидеть, вцепившись в подлокотники кресла и боясь пошевелиться. Олег тоже не подавал признаков жизни. Но вокруг ровным счетом ничего не происходило. Самолет продолжал спокойно лететь, слышался ровный гул моторов, в салоне стоял легкий запах табака.
- Что все это значит?
Я сам не узнал свой голос, настолько хриплым и дрожащим он был. Олег смерил меня таким взглядом, что я почувствовал себя последним идиотом. И тут до меня хоть с запозданием, но дошло, что Олег каким-то образом причастен к случившемуся. Каким образом причастен, я не понимал, но сомнений в этом не было никаких. И на меня нахлынула волна страха. Было ясно, что я влип в какую-то мрачную историю, которая могла закончиться для меня весьма печально. Я проклинал день и час, когда легкомысленно согласился отправиться в Египет вместе с Олегом. Меня охватило почти непреодолимое желание бежать отсюда, бежать куда угодно и как можно скорее. Но куда и как? Я был заточен в адской машине, с бешеной скоростью мчавшейся на высоте десять тысяч метров над землей. Кое-как мне удалось взять себя в руки. Страх сменился гнетущей тревогой.
- Сиди спокойно, - голос Олега был неестественно ровным, - сиди спокойно и не шевелись. И так до самого Каира. Понял?
Рекомендацию Олега я принял с большим энтузиазмом. Чутье подсказывало мне, что если я буду сидеть тихо, не привлекая ничьего внимания, все действительно может закончиться благополучно. Во всяком случае, для меня.
Правда, по здравом размышлении, опасаться мне пока было нечего. Судя по всему, наш самолет никто не собирался захватывать. Я оказался свидетелем довольно странного убийства, но убийца, к счастью, меня не заметил. Да и, в конце концов, кто установит, что произошло именно убийство? Ну, умер кто-то в самолете, ну, случается и такое... Самое неприятное, что мне может угрожать - допрос в аэропорту, и все. Так я ничего не видел, ничего не знаю, и пусть кто-нибудь попробует доказать обратное! Но Олег... Он ведь явно что-то знает, он явно имеет какое-то отношение к происшедшему! Нет, лучше об этом не думать. К тому же, с чего я взял, что произошло именно убийство? Может быть, это был не яд, а просто снотворное или что-то в этом роде...
Но, как бы ни старался я себя успокоить, тревога не уходила. Я чувствовал, что происшедшее - только начАло.
Время от времени я украдкой косился на покойника. Покойник сидел чинно и мирно, как будто просто прикорнул. Вот только поза его была немного неестественной и лицо покрылось мертвенной бледностью.
Между тем в динамике раздался голос стюардессы, попросившей пристегнуть ремни, над выходами из салона загорелись табло с надписью "Не курить", и самолет нырнул вниз. Я снова посмотрел в иллюминатор. Внизу, в сизоватой дымке появилась земля, похожая на зеленоватое дно голубого океана с большими квадратами городов, желтоватыми прожилками дорог... Это был Египет. Я жадно пожирал глазами открывшийся мне незнакомый мир, не веря, что всего несколько часов назад с трудом пробирался по холодным московским улицам сквозь бесконечные сугробы. Москва! Она мне казалась теперь просто сном, серым тяжелым сном...
Самолет коснулся посадочной полосы, взревели двигатели, запищали гироскопы, началось резкое торможение. Нас подбрасывало в креслах, словно мы сидели в кузове грузовика, скачущего по ухабам. Я оглянулся. Покойник сполз вбок, поза его стала еще более неестественной. Нет, теперь уже не было никаких сомнений: этот человек действительно мертв.
- Сейчас главное - выйти из самолета, - услышал я тихий, монотонный голос Олега, - главное - выйти из самолета, понял? Веди себя спокойно, абсолютно спокойно. Ничем не привлекай к себе внимания. Как только выйдешь, сразу - в автобус. И учти, что бы ни случилось, ты ничего не видел и ничего не знаешь, понял?
- Понял, - буркнул я.
По правде, мной владело почти непреодолимое желание скорее выбраться из этого злополучного самолета и бежать сломя голову, куда глаза глядят.
Между тем пассажиры в салоне засуетились, сбрасывая с себя теплые вещи, поскольку за бортом, как объявил командир корабля, было 20 градусов тепла. Стюардессы спокойно наблюдали за этой суетой. Мне показалось странным, что они не обращают никакого внимания на пассажира, который, казалось, спал и не собирался просыпаться. Было что-то нарочитое в том, что они избегали смотреть в центр салона, где сидел покойник. И мне вдруг стало ясно: стюардессы прекрасно знают о том, что произошло во время полета, но что-то заставляет их делать вид, будто все в полном порядке.
И тут, бросив взгляд в иллюминатор, я увидел, как по трапу среди других пассажиров спускается убийца и направляется в сторону двух автомашин лилового цвета, стоящих прямо на летном поле. Из одной машины вышли два араба, одетых в серые европейские костюмы. Они обменялись с убийцей парой слов и быстро направились к самолету. А убийца сел в машину, которая тут же рванула с места.
Обернувшись, я увидел, что Олег мрачно наблюдает за происходящим в другой иллюминатор.
- Самое лучшее для нас, - тихо произнес он, - самое лучшее для нас - как можно скорее сесть в другой самолет и валить отсюда к чертовой матери.
- М-да? И куда валить? - не без злорадства поинтересовался я.
- Куда угодно, - зло бросил Олег, - лишь бы подальше. Только вот, не сумеем. Ладно, пошли!
Я, взяв свою сумку, благо она была совсем не тяжелой, покорно поплелся к выходу вслед за толстой русской теткой, тащившей огромные сумищи. Спускаясь по трапу, я испытал легкое потрясение. Впервые в жизни мне довелось попасть из зимы в лето. В Москве было минус десять, в Каире - плюс двадцать. В небесах светило жаркое золотое солнце, дул ветер, который после московских холодов казался горячим. Я остановился, совершенно оглушенный и ослепленный. Олег, спускавшийся следом, толкнул меня в спину и прошипел:
- Что встал, иди давай!
Я вздрогнул и продолжил спускаться по трапу, плохо понимая, что творится вокруг, настолько казалось нереальным все происходившее. Мы влезли в битком набитый автобус и он подвез нас к огромному мрачному зданию каирского аэропорта. Я вошел внутрь, будучи уже не в силах что-либо соображать, и, прислонившись к какой-то грязной колонне, нервно потянулся за сигаретой. Олег выругался и поволок меня к стойке пограничного контроля. Сонный, жирный, усатый чиновник, не удостоив нас ни единым взглядом, шлепнул в наши паспорта печати овальной формы с замысловатой арабской вязью, и мы ступили на территорию египетского государства. Не вызвали мы никакого интереса и у таможенников, которые даже не стали досматривать наши сумки. Кругом царила суета - обычная суета аэропорта, и на нас вроде бы никто не обращал внимания. И все же у меня было ощущение, что за нами пристально наблюдает кто-то, остававшийся невидимым. Но я больше не испытывал страха. Скорее, мной овладела растерянность, смешанная с радостью от приезда в незнакомую страну. "Будь, что будет!" - весело подумал я.
У выхода из аэропорта нас обступила толпа арабов, размахивавших руками и наперебой вопивших: "Такси! Такси!" Сновавшие в толпе шустрые мальчишки-носильщики то и дело норовили вырвать у меня сумку из рук.
- Держи крепче! - бросил Олег. - Не давай им сумку, могут спереть!
Меня не нужно было уговаривать. Правда, в сумке моей не было ничего ценного - просто тряпье, необходимое для путешествия, но остаться без вещей мне не хотелось. Я изо всех сил вцепился в сумку, решив ни за что не доверять ее носильщикам, которые все без исключения казались мне ворами.
Мы с Олегом с трудом протолкнулись через толпу. Мой приятель владел собой гораздо лучше чем я, но чувствовалось, что и его нервы напряжены до предела и что ему стоит невероятных усилий сохранять самообладание. Тем не менее Олег уверенно, как будто был здесь не впервые, быстро зашагал вдоль многочисленных туристических автобусов и такси. Я едва поспевал за ним. Под огромной пальмой стояла легковая автомашина неизвестной мне марки. Возле нее Олег остановился и быстро что-то сказал водителю по-английски - я не расслышал, что именно. Водитель что-то ответил, и мой приятель, открыв дверцу машины, сел на переднее сиденье, а я устроился сзади. Заурчал мотор, и машина рванула с места. Из радиоприемника полились протяжные арабские мелодии.
Вдоль дороги тянулась мрачная бетонная стена с колючей проволокой, а над стеной через равные расстояния торчали наблюдательные вышки, в каждой из которых стоял солдат, вооруженный автоматом. На разделительной полосе росли огромные пальмы.
Я смотрел во все глаза на открывавшиеся мне картины: длинная автострада с потоками несущихся машин, песчаные пространства, а впереди - быстро приближавшиеся серые кварталы Каира. Небо на западе начинало алеть, в открытые окна машины врывался горячий воздух пустыни, который кружил голову и обещал что-то необычное, что не должно было иметь никакого отношения к таинственным и мрачным событиям, происшедшим в самолете. Я опять вспомнил свой странный сон, и снова у меня не было сомнений, что в незнакомом, громадном, стремительно приближавшемся городе меня кто-то ждет. Это было безумие, настоящее безумие, но у меня не было ни малейшего желания с этим безумием бороться, настолько прекрасным оно было.
Между тем Олег и шофер то и дело бросали беспокойные взгляды в зеркало и тихо переговаривались. Оглянувшись, я увидел, что за нами движется серый автомобиль. Наша машина резко свернула с магистрали, и мы стали петлять по запутанным лабиринтам Каира. Серый автомобиль неотступно следовал за нами. Я решил, что это слежка. Но я ошибался. Это была погоня.
*** *** ***
И я стоял в западной пустыне, слепец в лохмотьях, и чувствовал тепло, поднимавшееся с востока, и знал, что это Атон вступает на небосвод и что Черная Земля оживает после холодной ночи. И понял я: не нужно глаз, чтобы видеть это сияние и наслаждаться им, ибо свет в очах может померкнуть, но сияние это пребудет вечно с тем, кто хочет с ним остаться. И годы скитаний по пустыне, когда меня, некогда могущественного повелителя Верхнего и Нижнего Египта, никто не узнавал, когда меня дразнили злые дети и я молил о куске хлеба, а мне давали объедки, которыми погнушались бы голодные псы, эти годы показались мне раем, полным мучительной, но бесконечной радости, радости оттого, что свет Атона, сокрытый от моих ослепших глаз, оставался со мной, и я жил в нем.
И я услышал голос
- Нищий, пойдем со мной.
Это был странный голос. Я не мог понять, взрослый человек это говорит или ребенок. А ведь годы слепоты обострили мой слух настолько, что по одному слову я безошибочно определял возраст говорившего со мной, богач он или бедняк, египтянин он или чужестранец... Слух стал золотой нитью во мраке, нитью, связывавшей меня с миром, повелителем которого я прежде был. Я слышал, как рассекают воздух летящие в поднебесье птицы, как дышат притаившиеся в нильских камышах крокодилы, как ползет по горячим пескам пустыни смертоносная кобра... Но сейчас... Сейчас я не мог понять, кто позвал меня - ребенок или взрослый, мужчина или женщина. Это был очень странный голос, но я доверился ему, ибо в голосе этом не было зла.
И я взял руку незнакомца (или незнакомки), и мой таинственный поводырь привел меня на берег Нила, и сказал мне:
- Во сне я увидел ослепительный свет, какого Черная Земля не знает даже тогда, когда Атон достигает вершины небосвода. И я услышал голос, который повелел мне найти в пустыне слепца и привести его на берег Нила. И вот, я привел тебя сюда.
Я улыбнулся и промолчал. Годы скитаний отучили меня от веры в чудеса, которые в одно мгновение могут изменить жизнь. Настоящее чудо всегда незаметно, и не каждому дано уловить его присутствие в пустыне, что мы зовем жизнью. Но сейчас наступил миг, когда жизнь моя снова круто менялась.
*** *** ***
Шофер свернул вправо, нажал на педаль газа, мотор жалобно взвыл, и мы стремительно понеслись по длинному, уходящему на запад проспекту, на котором почти не было машин. Преследователи тоже увеличили скорость и шли за нами, не отрываясь. По обеим сторонам проспекта стояли многоэтажные дома европейского типа вперемежку с арабскими постройками, в которых на улицу не выходило ни одного окна, а за высокими белыми стенами виднелись пальмы и сикоморы. Люди на улицах были одеты как в европейскую одежду, так и в длинные белые бедуинские наряды. И еще было много военных в темно-зеленой форме.
Внезапно проспект оборвался, и мы на полной скорости влетели в узкое ущелье. Слева теснились убогие лачуги, а справа, на скале, освещенная багровым сиянием заката, возвышалась полуразрушенная древняя крепость из темного камня. На этом участке дороги, которая описывала большую дугу, вообще не было машин, кроме той, что преследовала нас. И тут случилось уже совершенно неожиданное.
Раздался визг тормозов, меня бросило на спинку переднего сиденья. Наш шофер высунулся из окна и выстрелил в преследовавшую нас машину. Все это произошло в мгновенье ока, я даже не успел заметить, как в руках шофера появился пистолет. Машину, в которой находились преследователи, стало мотать из стороны в сторону, она пронеслась буквально сантиметрах в двадцати от нас, описала широкую дугу и на полной скорости врезалась в скалу. Наш шофер выскочил из автомашины, держа в руках теперь уже автомат, который он с быстротой молнии достал из-под сиденья, и дал очередь по врезавшемуся в скалу автомобилю. Пули попали в бензобак, раздался оглушительный взрыв, и покалеченная машина превратилась в огромный пылающий факел. Все кругом наполнилось дымом и грохотом, а наш шофер снова сел за руль, мы рванули с места и через несколько мгновений адская картина исчезла за поворотом.
Еще две или три минуты мы неслись по пустынной трассе, а затем, выехав из ущелья, свернули на боковую дорогу, которая, огибая скалы, вела к полуразрушенной крепости. Эта дорога вся была в ухабах, но наша машина продолжала мчаться на бешеной скорости, поднимая тучи пыли.
- Плохо, - сквозь зубы сказал шофер по-английски. - Плохо. Нас заметят.
Возле полуразвалившейся стены машина остановилась. Пройдя по двору, засыпанному грудами камней, мы вошли в черный дверной проем и оказались в большом темном зале, куда свет проникал через зиявшие в потолке дыры. И здесь тоже были груды камней, базальтовых обломков и кучи песка.
- Зачем он нас сюда привез? - спросил я Олега.
Мой приятель лишь криво ухмыльнулся в ответ.
Из черного проема вышли два человека и о чем-то возбужденно заговорили с нашим шофером по-арабски. Судя по всему, они слышали выстрелы и взрыв в ущелье и хотели узнать, что произошло. Я не знал по-арабски ни слова, но по интонациям и жестикуляции я понял, что эти люди хотят побыстрее смыться из этой крепости, поскольку нашу машину, направлявшуюся сюда, вполне могли заметить.
Один из этих людей спросил у нас по-английски:
- Вы привезли эту вещь?
В ответ Олег молча указал на мою сумку. Я вздрогнул, потому что вспомнил, как в Шереметьево, после того как мы прошли таможенный и пограничный контроль и оказались в транзитной зоне, Олег куда-то ушел, а затем возвратился, держа в руках маленький сверток.
- Положи к себе, - сказал он тогда безразличным тоном, глядя куда-то в сторону, - у меня сумка уже битком набита.
Я, не задумываясь, исполнил просьбу приятеля и даже не поинтересовался, что находилось в свертке, который, кстати, был совсем не тяжелым. Я был уверен, что Олег купил что-то в "дьюти-фри". А получается, что в моей сумке лежало что-то, имеющее самое непосредственное отношение к убийству в самолете, погоне и стрельбе на каирской автотрассе... Я нервно хмыкнул.
- Где вы засветились? - спросил араб Олега.
Олег пожал плечами.
- Похоже, они все знали с самого начала, - ответил он по-английски. - В самолете они убили вашего человека.
Шофер что-то сказал по-арабски, судя по всему, это было какое-то ругательство.
- А другой? - спросил он уже по-английски.
- Другой? - недоуменно переспросил Олег. - Какой еще другой? Разве с нами летел еще кто-то? Кроме того, которого прикончили?
- Тот, который передал вам это, - раздраженно пояснил араб.
- Откуда я знаю, что с ним? - снова пожал плечами Олег. - Он же сел в другой самолет.
- В какой?
- Какая разница? Я должен был получить от него сверток в Шереметьево. И я его получил. Все. Остальное меня не касается!
Араб мрачно смотрел на Олега с таким видом, как будто не верил ни единому его слову.
- Учти, - продолжал Олег, - учти, здесь, в Каире, нам дали спокойно пройти погранконтроль и таможню, а ведь они знали, кто мы такие.
Араб молча кивнул.
- Дела плохи? - с холодной улыбкой осведомился Олег.
- Что значит "ждите"? - угрюмо переспросил Олег. - Что значит "ждите"? Вы уедете, а мы будем здесь сидеть? Да в ущелье полно полиции и ваших... друзей, - слово друзья Олег произнес с нажимом. - Хотите, чтобы нас схватили? Вы меня за придурка принимаете? Никого я ждать не буду!
- А куда ты денешься? - араб был по-прежнему невозмутим.
- Слушай, парень, - произнес Олег, и в голосе его звучала угроза, - слушай, я не дам себя так просто угробить. Я сам тебя угроблю!
- Угробишь? - насмешливо переспросил араб, и в руке его блеснул пистолет.
Ясное дело, что у нас с Олегом, прошедших таможню и пограничный контроль, никакого оружия быть не могло.
Араб убрал пистолет так же незаметно, как и вытащил его.
- Ждите здесь, - невозмутимо проговорил он, - ждите здесь, за вами приедут. И не наложите в штаны от страха. Если бы мы вас хотели убить, то давно убили бы. Но мы всегда выполняем свои обязательства. Мы говорили, что с нашей стороны вам ничего не угрожает, а значит, так и есть.
- А за других мы не отвечаем. Ты знал, во что ввязываешься.
- Знал, - угрюмо пробубнил Олег. - Но вы говорили, что все идет по плану. А что на деле? За вами идут по пятам.
- Не паникуй, - холодно отвечал араб.
- Ни черта себе "не паникуй"! - задохнувшись от возмущения, Олег перешел на русский. Последовал каскад выражений, смысл которых был бы ясен даже носорогу. Но араб по-прежнему был невозмутим.
Наконец, Олег выдохся.
- Сколько нам торчать в этой дыре? - с усталой злобой спросил он.
- Не знаю, - равнодушно сказал араб. - Ты сам видишь, все с самого начала пошло не по плану. За вами следили. Надо обсудить, как быть дальше и куда вас переправить.
- С кем обсудить? - сквозь зубы, спросил Олег.
- Отдайте нам то, что вы привезли, - произнес араб, не обращая внимания на вопрос Олега.
- Ну да, - ухмыльнулся Олег. - А затем вы пристрелите нас.
- Мы и так можем вас пристрелить, а затем забрать то, что нужно. Так что давай это сюда.
- Не надо, - неожиданно вмешался в разговор другой араб. - Раз все так пошлО, пусть эта вещь пока остается у них. Если нас сейчас схватят с ней в городе, всему конец.
И эта троица снова оживленно загалдела, решая как лучше поступить.
- Как на базаре, - сказал Олег по-русски и сплюнул. - Козлы. Что с них взять? Просто козлы.
Наконец, базар закончился.
- Ждите, - бросил нам араб, и эти трое вышли из зала.
Олег мрачно молчал.
Послышался звук заводящегося мотора и шум отъезжающей машины. Мы остались одни в этой заброшенной крепости, во всяком случае, никого кругом заметно не было.
- Ты им веришь? - спросил я Олега.
Приятель непонимающе посмотрел на меня.
- Ты о чем? А... - Олег выругался. - Ты тупой что ли? Как им можно верить? Захотят угробить нас, и угробят, можешь не сомневаться!
- Слушай, - раздраженно проговорил я, - слушай, может быть, ты скажешь мне, наконец, что все это значит?
- На фига тебе это знать? - равнодушно произнес Олег. - Если ты узнаешь, во что влип, тогда тебе точно кранты. Запомни это и веди себя тихо!
- Влип? - взорвался я. - Я влип?? Да это ты втравил меня хрен знает во что! Я сюда отдыхать ехал! Ты - скотина, понял? Ты - ска - ти-на...
Дальше из моей глотки полился поток брани. Вопли мои разносились по темной древней крепости и, кажется, были слышны во всем Каире. Олег спокойно смотрел на мое беснование. Было темно, но мне казалось, что я вижу его презрительную усмешку. И я задыхался от бессильной ярости и даже попытался съездить Олегу по морде, но он легко отвел удар. Я разразился новым потоком брани и был близок к истерике.
- Да заткнись ты! - сплюнув, проговорил Олег. - Верещишь как баба. Достал уже.
Я выругался в последний раз и от души, после чего дисциплинировано стал ждать, что же мне скажут.
А Олег как будто и не собирался ничего говорить. Но потом, взглянув на меня с некоторым сожалением, небрежно произнес:
- Слушай меня внимательно. Мне плевать, что ты думаешь и обо мне, и о том, что тут творится. Я тебе уже сказал: делай все, что я тебе говорю, веди себя смирно и не задавай вопросов. А иначе живым тебе не быть. Усек?
Я промолчал, поняв, что ничего не смогу добиться от Олега. Чтобы немного успокоиться, я вышел на свежий воздух - на большую площадку, с которой открывался вид на окрестности.
- Не очень-то высовывайся, - прошипел мне вслед Олег, но я пропустил его слова мимо ушей.
Солнце уже скрылось за высокой скалой. Вдалеке виднелись скопления одноэтажных лачуг, лепившихся друг к другу словно пчелиные соты. На плоских крышах стояли какие-то баки, лежали ржавые трубы, из окон, в которых не было стекол, свешивались сероватые гроздья белья, рядом с лачугами бегали дети, а прямо на земле, в пыли сидели арабы в бедуинских одеяниях. Все это производило впечатление полнейшей нищеты и разгрома, как будто квартал только что подвергся бомбардировке. Залитое багровым сиянием заката пространство было наполнено гулом огромного Каира, и казалось, что за скалами притаился сказочный великан, и что вот-вот его огромный силуэт покажется на фоне пламенеющих небес. И вновь меня охватило странное предчувствие скорой и неизбежной встречи - встречи, которая не имела никакого отношения к тому, что происходило в последние часы. Какой-то мир, то ли неизвестный, то ли давно позабытый, ожидал меня, и я должен был войти в этот мир, когда на Каир опустится ночь.
- Я знаю, чего ты ждешь, - послышался за спиной тихий шепот.
Вздрогнув, я обернулся и увидел Олега, который смотрел на меня и недобро усмехался.
- Откуда ты знаешь? - вырвалось у меня.
Олег зло рассмеялся.
- Ждешь, когда можно будет смыться, - проговорил он. - Ничего у тебя не получится, понял?
- Ты, кажется, в самолете говорил, что в Каире я тебе уже не нужен.
- Я тебе сказал, чтоб ты тихо себя вел, понял, урод? Ты - дерево, не понимаешь, что тебе лучше со мной быть. Ты что, с местной безопасностью дело иметь захотел?
- С безопасностью? - повторил я.
- Ага, - глядя на меня как на придурка, сказал Олег. - С безопасностью. Или, думаешь, у них тут, кто хочет, может по летному полю на машинах разъезжать? И спокойно всех пропускать через погранконтроль, после того как в самолете труп нашли?
- Ты хочешь сказать, что тот, в самолете, который убил... И эти, которые гнались за нами, они все из местной безопасности?
- А откуда? Из сиротского приюта, что ли? - Олег мрачно сплюнул.
- Но что они хотят?
- Кретин, - процедил Олег.
- Нет, но если им что-то от нас нужно, почему они нас прямо в аэропорту не задержали? Зачем эта погоня?
- Хотели узнать, куда поедем.
- Да что им нужно от нас? Что ты мне в сумку-то в Шереметьево сунул?
Глаза Олега сузились.
- Не твоего ума дела, - холодно проговорил он. - Можешь залезть и посмотреть. Только ничего интересного ты там не увидишь. Просто флакон. Флакон из под геля для бритья. И все. Можешь даже на язык попробовать. Только вот... Только вот потом, брат, я тебе не позавидую...
И мой приятель снова ухмыльнулся.
Я не полез в сумку, потому что был уверен, что Олег сказал правду. Там, несомненно, был флакон, а в нем какая-то жидкость. Вот только что это за жидкость?
Помолчав, я спросил Олега:
- Неужели ты думаешь, что они сохранят тебе жизнь?
- За свою жизнь я еще поборюсь, - угрюмо процедил он, как будто хотел сказать: "А вот насчет тебя не знаю".
Я пожал плечами. Жизнь вокруг сверкала яркими красками заката, а я был убежден, что закат - это не время конца, но время ожидания, ибо за ним наступает ночь. И ночь, которая должна была наступить в этот раз, несомненно станет волшебной - волшебной ночью в Каире... Нет, я все-таки свихнулся!
Позади послышался какой-то шорох. Мы обернулись. Из темного проема вышли двое. Один из них был шофером, который привез нас сюда, а второй оказался незнакомым человеком с невыразительными чертами лица. Невозможно было даже сказать, араб это или европеец. Он смотрел на нас изучающим взглядом, а затем сделал знак шоферу и, повернувшись, скрылся в развалинах.
- Пойдем, - коротко сказал шофер по-английски.
Мы молча повиновались и последовали за ним в черный проем. Шофер включил фонарик, и я увидел между двумя кучами мусора темное отверстие и уходившие вниз ступени. Спустившись, мы оказались в длинном подземном коридоре, по которому прошли не меньше пятисот шагов.
"А ведь здесь могут и убить, - подумалось мне. - Лучше места не найти".
Но почему-то мне ни капельки не верилось в то, что нас убьют именно сейчас. Потом - возможно, но не сейчас. Что думал на этот счет Олег, я не знал, но наверняка душевного спокойствия у него в эту минуту было гораздо меньше чем у меня. Мы вышли из подземного хода на свежий воздух и оказались в узкой расщелине между двух скал. В небе догорал закат.
В конце расщелины нас ожидала машина, но не та, на которой мы приехали из аэропорта, а другая - неприятного грязно-желтого цвета. Мы сели в машину, проехали по ущелью, а затем долго петляли по лабиринту каирских улиц. И я снова поражался нищете каирских кварталов. По сравнению со здешними пятиэтажными домами московские хрущобы казались дворцами. Трущобы, похожие на непрочные карточные домики, жались друг к другу, на узеньких улочках, запруженных автомобилями и автобусами, было невообразимое количество людей. Кроме того, меня поразило невероятное количество разнообразных лавчонок и забегаловок. Прямо на тротуарах были разложены коробки и ящики с апельсинами, ананасами, персиками, на веревках висели гроздья бананов, рядом на крюках качались огромные бараньи туши, в жаровнях готовилось мясо, за столиками бесчисленных кафе или же прямо на земле, в пыли сидели арабы в бедуинских одеяниях, курившие кальян, а на крышах сверкали неоновые огни рекламы.
Даже в сгустившейся темноте была заметна невероятная грязь каирских улиц: всюду валялись какие-то ящики, пакеты, коробки, обрывки бумаги. Было ясно, что улицы здесь убирать не принято. Маленькие домики, окруженные глухими стенами, соседствовали с многоэтажными каменными и бетонными громадами, "мерседесы" и "вольво" мчались, обгоняя повозки, запряженные ослами, европейские костюмы соседствовали с бедуинскими одеяниями.
Мы перемахнули Нил по широкому мосту, соединявшему Каир и Гизу. С моста открывалась панорама залитых огнями набережных, гигантских небоскребов, по автострадам двигались мириады огней автомобилей. Проспекты и улицы были полны народу. И почти на каждом шагу стояли вооруженные военные патрули. Это вернуло меня к тревожной действительности, от которой я ненадолго отвлекся, увлеченный захватывающими картинами вечернего Каира. Но все-таки терзавшая меня тревога была похожа на свежий ветер, ворвавшийся в монотонную жизнь и разогнавший унылую мглу. Мне открылось новое пространство, полное сверкающих огней, пространство, хранившее неисчислимое множество тайн и звавшее меня в свои глубины. И я без всякой видимой причины рассмеялся.
- У тебя что, чердак окончательно съехал? - мрачно поинтересовался Олег, куривший сигарету за сигаретой.
- Ага. Съехал, - ответил я и снова рассмеялся.
Олег смачно выругался и посоветовал мне заткнуться. Но я продолжал смеяться, будучи не в силах остановиться. Арабы, сидевшие на переднем сиденье, мрачно поглядывали на меня в зеркала автомашины. Олег с досадой махнул рукой, дескать, что взять с придурка!
Мы оказались на какой-то неширокой улице, запруженной машинами. Впереди замаячили фигуры солдат с автоматами, внимательно всматривавшихся в двигавшиеся по улице машины. Я почувствовал, как напряглись мои спутники. Все мы хотели одного: как можно скорее проскочить патруль, ибо не было никаких сомнений, что объектом поисков были именно мы. Но двигаться быстро было невозможно: где-то впереди, судя по всему, возникла пробка. И тут один из солдат махнул рукой, приказав нашему шоферу остановиться.
Араб издал возглас, похожий на проклятие, и что-то забормотал, судя по всему, призывая на помощь аллаха. Но выбора не было, пришлось остановиться. Солдат подошел к машине и что-то сказал, очевидно, потребовав документы. Остальные солдаты оставались в стороне, лениво посматривая в нашу сторону.
Водитель протянул патрульному документы. В зеркало заднего обзора я видел, как беспокойно бегают глаза водителя. Солдат задал какой-то вопрос, водитель стал что-то ему торопливо объяснять. Патрульный недовольно разглядывал документы, судя по всему, что-то в них было не в порядке. Затем он нагнулся, посмотрел на сидевшего рядом с шофером Олега и тут же резко выпрямился, что-то крикнув другим солдатам. Те бросились к машине, и в этот момент раздался выстрел: это наш шофер выстрелил из пистолета в солдата, стоявшего рядом с дверцей. Взревел мотор, и машина рванула на тротуар. Испуганные прохожие кинулись врассыпную, мы задели какие-то ящики, которые с грохотом опрокинулись. Грохота я, впрочем, не слышал, но он, несомненно, был. Сзади раздались автоматные очереди. Я свернулся калачиком на сиденье. Послышался звон разбитого стекла: в нашу машину попали пули. Я подумал, что если они убьют шофера, то нам конец. Но мотор ревел, машина летела вперед, то и дело чувствовались глухие толчки, мы на что-то натыкались и через что-то переезжали. Или через кого-то?
Кажется, мы снова выскочили на проезжую часть, потому что толчки прекратились. Я, однако, мог лишь догадываться об этом, потому что боялся поднять голову. А мы все мчались и мчались, то и дело куда-то сворачивая. Наконец, машина резко затормозила и остановилась. Послышались проклятия шофера и матерщина Олега. Приподнявшись, я увидел, что дорога заблокирована двумя автомобилями, возле которых стояли вооруженные солдаты, наставившие на нашу машину автоматы. А сзади доносился вой полицейских сирен. Путь к отступлению был отрезан.
*** *** ***
Атон, которого я любил всем сердцем и которому я пытался заставить поклоняться всех живших на Черной Земле, Атон не щадил меня. Днем он изливал на меня смертоносный жар, а ночью покидал меня, оставляя на волю холодных ветров ночи. Но я продолжал его любить, ибо если бы в сердце моем не осталось любви, в нем навсегда воцарился бы мрак.
Но сейчас, стоя на берегу Нила, я почувствовал особое тепло, которого не знал никогда прежде. Это тепло исходило из самой глубины небес, не тех небес, что видят зрячие, но небес, которые недоступны глазам человеческим, и чье присутствие смертные способны угадывать лишь в редкие мгновения. И сейчас я чувствовал, что небеса эти были надо мной.
- Эхнатон, - услышал я тихий голос, и я узнал голос отшельника Имхотепа, - Эхнатон, в царствование свое ты желал сделать много добра, но сотворил много зла...
- Потому что в сердце твоем не было любви. Ты не любил себя, ты не любил людей.
Голос был тихим, и в нем была доброта, но не было осуждения.
- Правда, - отвечал я, - сущая правда. В сердце моем не было любви ни к себе, ни к людям, ибо сердце мое было ожесточено тем, что довелось мне претерпеть и от людей, а пуще - от себя самого. Но люди... Люди молились в храмах, и сердца их были полны алчности, а боги, которым они молились, были ложными богами. Я же указал им на свет, что льется из глубины небес и заливает мир покоем и радостью. И разве я ошибался? Но люди меня не слышали, люди возненавидели меня...
- Люди возненавидели тебя, потому что в тебе не было любви. Ты видел, куда следует вести людей, но выбрал дорогу без любви. И потому никто не захотел идти с тобой, и ты потерял трон, и лишился глаз своих и скитаешься теперь по пустыне один, презираемый всеми.
Голос отшельника был тихим и спокойным, и хотя слова, что я слышал, были горьки, но безграничный покой наполнил мое сердце.
- Почему, - спросил я, - почему теперь, когда я стал слепцом, которого люди гонят прочь как поганого пса, когда слова мои преданы забвению, а имя - проклято, почему мне по-прежнему кажется, что дела мои не были напрасными?
- Ничто не было напрасным, - отвечал мне голос, - ничто не было напрасным. Ни то, что делал ты, ни то, что делалось до тебя, ни то, что будет после. Без горечи не будет сладости. Ты выбрал дорогу, на которой нет любви, дорогу слепоты, и потому ты кружишь по пустыне. Но и этот путь не напрасен, если ты пройдешь его до конца.
- Где же конец этого пути? - спросил я.
- Конец пути - в его начале. Возвращайся туда, откуда начался твой путь. Возвращайся к древним пирамидам и сфинксу, и там ты встретишь себя, и начнешь оттуда новый путь.
Голос Имхотепа умолк, и я услышал удаляющиеся шаги. Отшельник возвращался в пустыню, и я не остановил его, ибо знал: он сказал все, что мог сказать. И я пошел к пирамидам, которые были далеко на севере, и шел дни и ночи напролет, лишь изредка давая краткий отдых телу, и вот, однажды ночью почувствовал, что пирамиды и сфинкс уже недалеко.
*** *** ***
Все происходящее казалось мне кошмарным сном, и в глубине души я надеялся, что вот-вот проснусь. Нам приказали выйти из машины и тут же на месте обыскали. Лежавший в моей сумке флакон с надписью "Гель для бритья" патрульных не заинтересовал. Несколько военных разгоняли толпившихся вокруг зевак. Возле нас суетились люди в штатском - аккуратно подстриженные и одетые в невзрачные серые костюмы одинакового покроя. Безликость этих людей не оставляла никаких сомнений насчет того, какого рода ведомство они представляют. И хотя за мной не было никакой вины, я почему-то чувствовал себя виновным решительно во всех злодеяниях, когда-либо совершавшихся в мире земном.
- Пошли, - скомандовал по-английски один из этих типов.
На нас надели наручники, усадили в черный джип с тонированными стеклами и долго везли по Каиру в сопровождении военной автомашины. Я смотрел в окно, но в голове от этой поездки не осталось ничего. Только мелькание витрин, огней ... И вдруг наш джип остановился. Снова военный патруль.
Шофер высунулся из машины и показал подошедшему армейскому офицеру какое-то удостоверение. Тот что-то сказал, и между ними завязался какой-то спор. Я подумал, что военные и спецслужбисты как всегда что-то не поделили. Обычная история. В это время несколько патрульных, вооруженных автоматами, вразвалочку с улыбочками, подошли к сопровождавшей нас автомашине и о чем-то заговорили с сидевшими в ней военными. А затем открыли огонь.
Офицер, говоривший с водителем джипа, наставил на него автомат и что-то коротко произнес по-арабски. Водитель дрожащими руками отворил дверцу, неловко стал выбираться из машины и тут офицер открыл по нему огонь из автомата. Водитель тяжело осел на асфальт, офицер оттащил его за шиворот, а сам сел за руль нашего джипа и нажал на педаль газа. Сидевший рядом с нами человек в сером костюме ловко стал снимать с нас наручники.
Я окончательно перестал что-либо понимать. Впрочем, реплика Олега все объяснила.
- Ха, везде у вас свои люди! Молодцы, ребята! - сказал он по-английски типу в штатском.
Тот хмыкнул и улыбнулся.
Мы продолжали мчаться по улицам Каира, за нами следовала машина, в которой сидели солдаты (или лже-солдаты?), расстрелявшие наших сопровождающих. Мне начинало казаться, что никогда уже не наступит конец этим бесконечным гонкам по каирским улицам.
Но вот мы остановились возле большой мечети, а машина с солдатами, как ни в чем не бывало, проехала дальше, и больше мы ее не видели. Из мощных динамиков раздавался заунывный голос муэдзина, призывавшего правоверных на вечернюю молитву. Напротив горели огни какой-то гостиницы. Рядом с мечетью толпились арабы в бедуинских одеяниях, недружелюбно косившиеся на нас. Чуть поодаль фыркал и чавкал грязный ишак, запряженный в повозку, доверху нагруженную глиняными горшками. Мы углубились в темный, неосвещенный переулок, который огибал мечеть слева и шел под гору. По правую сторону тянулись небольшие домики, окруженные глухими стенами, вдоль которых росли пальмы и сикоморы, а слева возвышался невысокий забор. Под ногами что-то чавкало, в воздухе стояла невыносимая вонь, как будто сюда свозили помои со всего Каира. Издалека доносилась протяжная арабская музыка.
Навстречу нам из темноты вышел человек в бедуинском одеянии, что-то тихо сказал по-арабски нашим спутникам, а затем бесшумно и быстро растворился в темноте.
- Ну, как дела? - спросил Олег арабов.
- Все в порядке, - отвечал один из них. - Идем, идем!
Мы прошли вниз по переулку около тысячи шагов, а затем свернули в другой переулок, совсем узенький, где пришлось двигаться по кочкам, среди мусора и хлама, а под ногами по-прежнему чавкала зловонная жижа.
В этом переулке стояли маленькие домишки, а затем их сменили пятиэтажные трущобы. В некоторых окнах горел свет, и по-прежнему откуда-то доносилась арабская музыка. За нами увязалась стайка чумазых ребятишек, беспрерывно галдевших и с любопытством взиравших на нас. Похоже, мы были первыми иностранцами, оказавшимися в этом ужасном квартале и, должно быть, казались здешней детворе кем-то вроде марсиан. Между тем внимание, которое мы с Олегом вызвали у публики, явно раздражало наших проводников. Они пытались отогнать ребятишек, то дело цыкая и шикая на них, но добились лишь того, что те загалдели еще громче.
"Так вам и надо, - подумал я со злорадством, - так вам и надо. Раньше надо было думать".
Детвора отвязалась от нас лишь тогда, когда мы свернули в очередной узкий проход между двумя глухими заборами. Эта экзотическая пешеходная прогулка начинала мне надоедать.
- Долго нам еще идти? - спросил я у арабов по-английски.
Те ничего не ответили. Может быть, мой английский был слишком плох, и они меня не поняли, а может быть, просто не хотели отвечать.
- Заткнись, - прошипел Олег.
Наконец, перед нами замаячила та самая мечеть, к которой мы подъехали на машине. Я выругался. Какого черта они таскали нас по этим помойкам и кочкам! Наверное, опять проверяли, нет ли хвоста. Конспираторы хреновы.
Один из наших спутников постучал особым образом в маленькую малозаметную дверь в стене мечети. Некоторое время стояла полная тишина, а затем изнутри раздался глухой лязг отодвигаемых засовов, скрежет поворачиваемых в замочных скважинах ключей, и дверь с тяжелым скрипом отворилась. Мы вошли в помещение, в котором было темно, хоть глаз выколи. Дверь захлопнулась и снова раздался лязг засовов и скрежет поворачиваемых в замках ключей. В темноте вспыхнул яркий свет фонаря, который поочередно осветил наши лица. Видимо, результаты этой проверки вполне удовлетворили того, кто нас рассматривал, поскольку почти сразу же на потолке загорелась лампа. Я увидел молодого араба в синей засаленной робе. Он молча указал нам на дверь, которая, судя по всему, вела в какие-то внутренние помещения мечети.
Мы вошли в небольшую грязную комнату, в которой не было окон и обстановка которой меньше всего напоминала о мечети. Здесь были два грубо сколоченных деревянных стула, в углу стояло ведро с помоями. Комната освещалась тусклой желтой лампочкой без абажура, свисавшей с потолка на толстом грязном проводе. В комнате было две двери, расположенные одна напротив другой.
Арабы о чем-то пошептались с Олегом, после чего тот бросил мне: "Жди здесь!" и все вышли в соседнюю комнату, оставив меня в полном одиночестве. Я пнул ногой стул, который с глухим стуком упал на земляной пол. Ничего более умного мне в тот момент в голову не пришло. И тут я услышал приглушенные голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Разговор шел на английском. Олег был уверен, что я по-английски почти ничего не понимаю, а беглую речь вообще не способен понять. Но я лишь говорил с трудом, а вот понимал если не все, то почти все, потому с интересом стал прислушиваться.
- Эта вещь по-прежнему у вас?
- Да, - услышал я голос Олега.
- Где она?
- В сумке у придурка в соседней комнате.
- А кто он такой?
- Он? Да никто. Дупло. Я взял его, чтобы он вез это, и мне пришлось бы меньше рисковать.
- Что ему известно?
- Ничего.
- Неужели? - недоверчиво спросил Олега один из его собеседников
- Он знает только то, что видел. А что это означает - понятия не имеет. Да к тому же он так напуган, что, похоже, вообще уже ничего не соображает.
- Все равно придется его убить. Он видел слишком много.
- Пожалуйста, - донесся до меня безразличный голос Олега.
Разговор в соседней комнате между тем продолжался.
- Расскажи все с самого начала, - проговорил один из арабов. - Мы хотим понять, когда именно все пошло не по плану.
- Все я вам рассказывать не буду, - отрезал Олег. - С какой стати? Я вас первый раз в жизни вижу. Но в двух словах скажу. Я получил предложение от одного человека в Москве, который должен быть вам известен. Я согласился и нашел этого придурка. Мы с ним в школе вместе учились...