"Всегда нужно начинать свой Путь, свою Дорогу, свою Тропу. С чего? Каждый пусть решает сам. Одному повезёт, и он начнёт прокладывать дорогу в жизни из королевской колыбели. Другой окажется не настолько везуч - и первые слова произнесёт в приюте или на улице среди бездомных и бродяг.
Однако это на первый взгляд так покажется. Разве сможет благородный увидеть, а главное, понять, прочувствовать, пропустить через себя всю боль, всю грязь человеческого рода? Всю ту ненависть, что свойственна тем людям, что каждый день смотрят на пиры, питаясь жалкими объедками. А иногда лишены даже глотка воды и куска чёрствого хлеба!
Нет, не увидев этого и не поняв, не сможет человек править по-настоящему мудро и правильно. Такой будет прожигать свою жизнь на пирах, купаться в удовольствиях, транжиря наследство. Конечно, вы приведёте примеры королей древности, правивших мудро, жёстко, а главное, долго. Однако откуда они вышли? Их деды, а то и отцы отставили соху в сторону, оказались в нужном месте, и получили корону. Или создали новое государство на руинах старого.
А другие? Сыновья купцов, дворян, придворных? Нечасто они отставляют в сторону бокал с дорогим вином или тарелку с заморскими яствами, дабы помочь беднякам. Не кинуть подачку, решив, что этого достаточно. А изо дня в день стараться помочь людям, которым не выпала удача родиться в богатой семье.
Как раз те люди, люди, что сами прокладывают свою Дорогу из низов, из бедности, из грязи улиц и грязи души, достойны уважения. Они способны на многое. И практически на всё, когда понимают, что кто-то пытается отнять то немного нажитое имущество, что есть у бедняков.
Такие люди сами делают себя и свою судьбу. И другим лучше не стоять у них на пути. Лишь помогать - или бежать без оглядки.
Помогать - потому что честные люди всегда вернут долг; расчётливые - вернут вдвойне, задумываясь о будущем; хитрые - втройне, надеясь расположить к себе нужного человека.
Бежать - потому что не будет пощады тем, кто мешает прокладывать человеку его Путь.
Я могу лишь дать совет. Оглядитесь вокруг. Есть ли такие люди вокруг вас, что торят себе Дорогу? Если есть, то задумайтесь, куда ведёт их Тропа. Если к Добру - порвите себе жиле, но помогите таким. Если ко Злу - стойте до последней капли крови, до последнего вздоха, но заставьте сойти с такого Пути. Или навсегда прервите его"
"Речи и проповеди Тэари, Мессии"
Карво. Город Контрастов. В каком городе мира вы сможете услышать торговцев, говорящих на тридцати языках? Не говоря уже о покупателях, изъясняющихся на вдове большем количестве наречий и диалектов.
Где по соседству будит стоять кирпичная казарма бесстрашных рыцарей, белокаменный храм то ли безумцев, то ли величайших гениев-мессианцев, глиняные хибары тарганцев, местных жителей, и изящные мраморные дворцы островитян?
Уверяю, нигде более!
Но мало кто из жителей этого портового города, провонявшего тухлой рыбой и человеческим пороком, задумывался, насколько красив этот уголок мира, их приютивший.
Только тем, кто прибывает со стороны моря, удаётся оценить все грани красоты и необычности Карво.
Пенные брызги небесно-голубых волн, громкие крики белых чаек, отрывистые команды матёрых морских волков - и громада города, мгновение за мгновением увеличивающаяся прямо у вас на глазах. Да, ради этого стоит жить. Ради этого стоило умереть тысячам и тысячам людей, покорявших эти земли на Северном континенте. Каждая пядь впитала в себя столько крови, что не смыть ни Последней бурей, ни молитвами всех праведников мира, умерших и ещё не родившихся.
Примерно об этом думал юный рыцарь Зигмунлд из Блуа, стоя на корме торговой барки.
Семнадцатилетний юнец решил попытать счастья в Карвоншире. Третий сын барона Стефана Блуасского, он получил лишь коня, рыцарский титул и оружие после смерти отца. Поместье отошло старшему сыну, Людвигу.
В сердце Зигмунда жила надежда на великое будущее. Ночью к нему приходили сны о великой славе, которой он покроет себя в северных землях, о богатстве и о любви, которые рыцарь здесь добудет. В редчайших на юге изумрудных глазах рыцаря светилась надежда на великое будущее.
С детства третий сын барона Блуасского грезил походами, Севером и историями, которые приносили на Юг возвращавшиеся из походов воины, байками и легендами. Любой трубадур, что ходил по дорогам Юга, зарабатывая себе на жизнь пением и музыкой, мог исполнить песню о героях Священной войны с северянами. И более всего Зигмунду запомнились легенды и песни о короле Карле Бесстрашном. Мудрый правитель, он с горсткой рыцарей и несколькими тысячами вилланов первым ступил на землю Севера. Гений полководца, удача, неслыханная дерзость, отчаянная храбрость, величайшая преданность войне - и за несколько месяцев пало вражеское королевство, на землях которого сейчас располагается Карвоншир. А потом была Битва в Узилище, где крохотное войско Карла пробивало дорогу основным войскам Юга.
Два дня боёв на горном перевале. Полторы тысячи уставших южан сражались с тридцатью тысячами северян. На закате второго дня пал сам Карл Бесстрашный, схвативший знамя с ликом Карвиниуса и ринувшийся навстречу врагу. Навстречу смерти. Король пал, окружённый врагами. И когда его глаза уже закрывались, подёрнутые кровавой пеленой смерти, над горами раздались трубы Священного воинства. Карл с сознанием выполненного долга навсегда покинул бренный мир.
Вот о такой жизни мечтал Зигмунд. Верные друзья, победы, слава, честь, лик Карвиниуса на знамени - и героическая смерть на поле брани в окружении вражеских орд.
Однако это всё в будущем, это всё обязательно произойдёт -а сейчас надо вступить на святую землю Карвоншира. Ведь за плавание на барке, за возможность попасть на землю своих надежд, юный рыцарь из Блуа отдал самое дорогое, что у него было: верного коня Рафио. Чалый скакун был его лучшим другом, в чьих глазах светилось понимание и уверенность в Зигмунде. Но желание славы и подвигов перебороло все остальные чувства в третьем сына барона Блуасского.
Барка пристала к пирсу, далеко выдававшемуся в море. Место, где располагалась гавань Карво, позволяло древним строителям не особо беспокоиться насчёт крепости доков. Далеко в море впивались, не желая отступать, два каменистых мыса, надёжно закрывавших гавань от непогоды. На них же были построены зодчими и инженерами со Срединных островов потрясающие по своему изяществу и надёжности фортификации.
Толстые стены, сложенные из обтёсанных и отшлифованных природой и людьми до яркого блеска каменных глыб, которые вели к двум маякам, располагавшихся у кромки моря. Чёрные громады, на вершинах которых каждую ночь горело жаркое пламя, отражавшееся в сложнейшей системе зеркал. Маленькие крепости, в которых гарнизон смог бы обороняться многие недели и даже месяцы.
На стенах были расставлены баллисты, направленные в сторону моря, откуда в любое мгновение могли показаться суда враждебных северных государств. Однако в мгновение ока эти орудия можно было повернуть в сторону гавани, если бы противнику посчастливилось туда прорваться.
Однажды так уже случилось: охранная флотилия Карво была вдалеке от порта, сдерживая напор вражеского флота. Однако одна эскадра всё же смогла прорваться к гавани. И там же потонула: мощные стрелы баллист, катапульты, что метали с пирсов бочки с горючим маслом - симфония огня и смерти длилась не более часа. Потом всех вражеских матросов, которым не посчастливилось утонуть, посадили на захваченный охранной флотилией корабль. И пустили его ко дну, пробив днище ниже ватерлинии. С тех пор никто более не захотел атаковать Карво со стороны моря: вот уже сорок два года ни одна вражеская флотилия не появлялась на расстоянии выстрела баллисты возле гавани.
Корабль пристал к пирсу. Матросы кинули канаты, а несколько потовых рабочих, в грязных и потёртых серых одеждах закрепили их. Именно в этот момент шум порта пробрался и на барку.
Гомон торговцев, крики чаек, ругань грузчиков, отрывистые команды капитанов, возгласы кабацких зазывал и торговцев рыбой. Да, это был Карво.
Зигмунд вздохнул полной грудью. Ни с чем не сравнимая смесь запахов и даже вкусов. Морская вода, рыба первой и далеко не первой свежести, привкус соли на губах, всевозможные "ароматы", которые издавали выловленные у самой гавани "дары моря". С непривычки эта смесь могла показаться гадостью, вызвать желание сплюнуть и прополоскать рот чистой речной водой. А лучше -вином покрепче или ромом. Но надо, надо привыкать! И поэтому Зигмунд, сдерживая рвотные позывы, вбирал в себя запахи Карво.
Попрощавшись с капитаном и отдав последнюю часть платы за перевозку по морю, юный рыцарь сошёл в порт. Вообще-то, о том, что в городе появился новый представитель благородного сословия, трудно было догадаться. Дешёвые шерстяные брюки, чёрный льняной плащ, более приставший бродячему менестрелю или мытарю. Белая полотняная рубаха с широкими узорчатыми рукавами. Тяжёлый короб за плечами, множество свёртков в руках. Очередной искатель приключений, решивший начать новую жизнь на новых землях. Таких было двадцать на десяток. Лишь один из этих двадцати чего-то добивался в жизни. Остальные или шли в наёмники, или становились разбойниками, или заканчивали свой век в канаве в шаге от дешёвого кабака.
Надо было начинать новую жизнь. Но только с чего? Карво у твоих ног - и ты не знаешь, что делать, как начать исполнение своей мечты. Но Зигмунду повезло больше, чем другим. Знакомые отца, воевавшие на Севере, посоветовали сначала найти какую-нибудь таверну на северной окраине города. Там и подешевле, и поспокойней, чем в портовых заведениях: вряд ли прирежут первой же ночью ради скудного содержимого короба.
А затем нужно решить, куда податься. В общем-то, выбор был не так уж и широк.
Во-первых, Боевые Ордена. Они были основаны в первые годы после начала Священной войны. Официально Ордена подчинялись Конклаву, ведавшему делами Церкви Карвиниуса. Во всяком случае, так считали на Юге.
На самом же деле Орден подчинялся только своему Магистру. Власть их была велика, власть в Карвоншире практически безраздельно принадлежала им. Защита страны, строительство пограничных укреплений, охрана морского побережья, набеги на соседей - вот чем занимались Ордена.
Но попасть к ним было не так уж и легко. Каждый новичок должен был доказать свою преданность делу Ордена и Конклава на Севере. Немногие счастливчики надевали орденские плащи. Конечно, раньше всё было иначе. В первые годы существования любой желающий мог вступить в Орден, решив огнём и словом нести веру в Карвиниуса на Север. Однако Священная война заглохла, южан оттеснили к пределам Карвоншира, а Ордена стали костными, наглыми и возомнившими себя единственными властителями Карвоншира.
Однако заявить во всеуслышание об это они не могли. Король-то в Карвоншире был. Ги де Лотрек Карвоншириский. Не самый достойнейший, но удобнейший: он следовал указаниям Орденов, Конклава и некоторых владык Юга. Только над Гвардией король Ги имел реальную власть. Тысяча воинов, которые должны были охранять "владыку" Карвоншира и сопровождать его в походах. Можно попытать счастья и попробовать вступить в Гвардию. Однако в последний раз гвардейцы участвовали в настоящем сражении пятнадцать или двадцать лет назад, и с тех пор предпочитали сидеть по столичным домам и получать пусть не высокое, но стабильное жалование, делая вид, что внимают каждому слову и жесту короля. Желающему подвигов не место в Гвардии. Туда скорее пойдут те, кому по душе мир, спокойствие и стабильность. Ну и, конечно, всевозможные церемонии и возможность каждый день лицезреть августейшую особу короля.
Можно было попытать счастья и вне столицы. Множество мелких феодалов, осевших здесь во время Священной войны, нуждались в верных наёмниках и слугах. Охота, выяснение отношений с соседями и Орденами, по сути самые настоящие бандитские рейды на земли соседей, "охрана" за непомерную плату торговцев и путешественников. Нет, Зигмунду это было не надо. Ему бы отчаяться и повесить руки, однако теплилась в его сердце надежда. Надежда на Николаэ Банеску.
Это был легендарный маршал не менее легендарной Особой армии Срединных островов. Раньше её называли Тринадцатой - ещё двенадцать объединённых армий воевало на землях Севера. Осталась только одна. И то лишь благодаря своему командиру.
Пятидесятилетний военный, который провёл несколько грандиозных кампаний во время Священной войны. Начинал он в отряде жителей Срединных островов, присоединившемся к войску Карла Бесстрашного. Все великие битвы Николаэ был рядом с королём. Однако незадолго до последнего сражения заявил королю, что покидает со своими воинами войско. Потому что знает, как надо воевать. А вот Карл, по словам Николаэ, умеет только побеждать. Первое же поражение станет для него и последним. Так, собственно, и случилось. Зигмунд готов был долго спорить, говоря, что король Карл не заслужил упрёков. Его душа противилась этому.
Но не уважать маршала сын барона Блуасского не мог. За последние тридцать лет Банеску во много раз увеличил численность своего некогда маленького отряда, и теперь под снежно-белыми знамёнами Особой армии воевало пятнадцать тысяч человек.
Маршал, едва лидеры Священного воинства решили разделить силы, понял, к чему приведёт этот шаг, и спешно отвёл свою армию к Карвонширу. На все упрёки, насмешки и даже угрозы командиров южан отвечал тем, что ожидает подкреплений с островов и восстанавливает силы своих воинов.
А всего через несколько месяцев Ордена и Особая армия были единственными плотинами на пути северных армий. Многодневные бои, отступления, контратаки, сражение у самых стен Карво, и потом - блистательнейший Бросок Безумцев. Николаэ провёл свою армию меж вражеских отрядов, а затем развернулся и разбил их по одиночке, очистив Карвоншир. Это сейчас Ордена на каждом шагу твердят о своей решающей роли в освобождении земель нового королевства. А тогда рыцари отсиживались за стенами столицы и немногих оставшихся в их руках крепостей и носу не казали за стены.
Банеску оказался гением войны. Лишь до обиды крохотное число воинов, оставшихся под его знаменем после Броска, не дало ему закрепить успех. Кто знает, согласись Ордена и короли Юга прислать подкрепления - и где бы сейчас были хвалёные владыки Севера? Чистили бы сапоги новых хозяевам континента! А так...
А так - все испугались славы Николаэ. И ему пришлось отступать, теряя испытанных воинов в изматывающих боях. От разгрома армию спасло лишь перемирие, заключенное между Священным воинством и Севером.
Ныне, по слухам, Белый Маршал, прозванный так за цвет своего знамени, собирал воинов. Легко понять, зачем: повторить Бросок Безумцев. Ордена противились этому, но правители Срединных островов взяли Банеску под свою защиту. И теперь в каждой таверне, на каждом постоялом дворе, в каждом переулке Юга и Срединных островов людям, способным держать оружие, говорили, где можно попытать счастье.
Зигмунд решил для себя, что даже раньше, чем начнёт искать себе ночлег, отправится к маршалу.
Однако где его найти? Где-то на юге города, на Холме Праведников располагается его особняк. Но где именно этот Холм?
В первую очередь надо по-настоящему осмотреться. Не окинуть взглядом плещущееся у самых ног море, не засматриваться на контраст красивейших церквей и особняков и ужаснейших портовых кабаков.
Зигмунд смотрел на толпы людей, сновавших по гавани. Узнать у первого встречного? А вдруг это окажется очередной матрос, который в Карво видел только таверну да склады? Капитан барки, на которой приплыл Зигмунд, не имел ни малейшего понятия, где находится особняк Николаэ.
Но счастье улыбнулось младшему сыну барона! К пирсу заспешили местные торговцы и посредники: узнать, не имеются ли на кораблях какие-нибудь товары для продажи.
Торгаши не подходили один на другого. Кое-кто был в домотканом халате, смугл, толст, черноволос и низок ростом, кто-то бледен, в потёртом старом камзоле и светел волосами. У одного, в странной шапочке с каким-то колокольчиком на макушке, вообще было жёлтое лицо и невероятно узкие глаза. Как такими можно вообще что-то разглядеть?
К барке, на которой прибыл Зигмунд, на его счастье, устремился человек вполне привычного для любого южанина облике. Широкая, пусть и потрёпанная, разноцветная накидка поверх чёрной рубахи, узкие, облегающие ноги штаны, к низу расширявшиеся, и остроносые сапоги. Одежда посредника, принятая на родине Зигмунда. Соотечественник.
Посредник обменялся парой слов с грузчиками, взбежал по сходням на барку, не обратив ни малейшего внимания на Зигмунда. Похоже, таких людей, как юный рыцарь, он повидал в этом порту немало.
Зигмунд решил подождать, пока посредник переговорит с капитаном барки, поторгуется с ним, пожмёт руки и устремится к другому кораблю заключать очередную сделку. Эти люди занимались только тем, что искали продавцов любых товаров, которые можно продать в Карво, то есть практически всё на свете, начиная от вяленой рыбы и заканчивая драгоценностями. А уж затем сообщали о заключенных договорах нанимателям, дельцами местной торговли самого разного масштаба.
- Монсеньёр, прошу Вас, подождите! - Зигмунд старался говорить языком древних баллад и легенд, являвшими в глазах юного рыцаря образец для подражания, символ куртуазности.
Соотечественник пробежался глазами по Зигмунду, улыбнувшись при виде его поклажи, цокнул языком и продолжил:
- Из благородных, юнец? Много здесь тут младших сынков баронов да графов. Да только всё едино: что граф. Что последний мясник, к жизни тутошней привыкнуть надо. Или помереть. Надо чего тебе?
- Не могли бы Вы подсказать, где находится особняк Николаэ Банеску? - Зигмунда покоробила покровительственная манера речи посредника. Но первым начал разговор - терпи.
В первое мгновение посредник широко раскрыл рот, ставший по форме даже круглее буквы "о", хотя такое вряд ли можно было представить, а потом расхохотался. Смеялся соотечественник Зигмунда долго, хватаясь за грудки, раскрасневшись от распиравших его чувств.
Потом смог остановиться, мизинцем слезу, покатившуюся по левой щеке.
- Тебе он-то зачем? Решил, что первому встречному он двери раскроет, напоит, накормит да на службу возьмёт? - широко улыбался посредник, показывая неровные жёлтые зубы.
- Я не первый встречный, а третий сын барона Блуасского. Будь Вы из благородного сословия, то не миновать поединка. Но я здесь гость, а Вы не благородный, и потому мне придётся стерпеть Ваши насмешки и оскорбления.
Посредник резко посерьёзнел при этих словах.
- Щенок, у тебя хороший норов, но гонору многовато! - он погрозил пальцем. - Я не смеюсь над тобой. Только как благородный благородному скажу: в глазах Николаэ ты выглядишь точь-в-точь как я сказал.
- По-моему, Вы только что присвоили себе звание благородного! - Зигмунд не мог удержаться. Как какой-то там мелкий посредничек, пусть и его соотечественник, смеет причислять себя к благородному сословию? Как он смеет сравнивать себя с сыном барона?
- А ты не суди по облику: сам-то ты не больно похож на рыцаря. Где доспехи, конь, слуги, оружие? А? Не надел! А скакуна и слуг в коробе спрятал? То-то и оно, юнец. Сперва бы подумал, с кем говоришь. Но мне ты чем-то понравился. Я был очень похож на тебя в молодости.
Последние следы веселья стёрлись с лица посредника, и Зигмунд почему-то отметил про себя многочисленные морщины и хитрые серые глаза собеседника.
- Видишь улицу, что начинается у той таверны?
Собеседник указал пальцем, оканчивавшимся грязным длинным обгрызенным ногтем, на здание таверны, со стен которой облезла штукатурка, а кровля начинала потихоньку проседать. Между питейным заведением и серой громадой каменного здания с черепичной крышей, скорее всего - склада, начиналась брусчатка. Улица. А вдалеке маячила какая-то тонкая гора, несуразно смотревшаяся на фоне домов.
- Это Островная улица. На ней селятся выходцы со Срединных островов. Иди всё время прямо, не сворачивай. Если будешь идти быстро, то вскоре уже поднимешься по ступенькам особняка Николаэ Банеску. Прощай, юнец, пусть Карвиниус присмотрит за тобой!
Посредник отвесил шутливый поклон и устремился к только что приставшему к пирсу кораблю.
- Как он смел так... - Зигмунд начал бубнить себе под нос. Но капитан барки, сошедший по сходням, прекрасно услышал эти слова.
- Конрад-то? - капитан барки "Шутливая" прекрасно знал личность посредника Конрада из Тренда. - Тринадцать лет назад он приплыл сюда. И видок у него был даже веселей, чем у тебя, клянусь Последней Бурей! И не подумаешь, что четвёртый сын герцога Трендского! Ты только не шибко часто его поминай здесь. Не надо языком болтать о прошлой жизни осевших здесь людей. Не любят они этого, клянусь Первым Штормом!
Зигмунд даже поперхнулся, а капитан "Шутливой" от всей души похлопал его по спине. Герцогство Трендское было независимым государством Северного континента. И не из последних! Властелин его славился резким и взрывным характером. Особенно если дело касалось его многочисленных отпрысков. Интересно, что же такое совершил Конрад, чтобы его в прямом смысле вышвырнули вон из герцогства?
Всё герцогство ещё многие годы говорило, что "сущую мелочь"! В шестнадцать лет взывал на Поединок Чести престарелого мужа одной весьма известной дамы. Она самой последней узнала, что Конрад по уши в неё влюблён. Карвиниус явно следил за тем поединком: Конрад сразил противника, но оставил тому жизнь. Отец, конечно, разгневался. А так как сын был младшим, и не числился среди ближайших претендентов на трон, то оказался изгоем в стране. Герцог, говорят, всё-таки глубоко в душе гордился своим отпрыском. Ещё бы! Победить третьего фехтовальщика в стране.
Однако никто не знал, какое, по большому счёту, жалкое существование влачит в Карвоншире Конрад. И главное. Почему: с его-то талантами и фехтовальным мастерством!
Зигмунд ещё очень нескоро добрался до особняка маршала. Он поминутно останавливался, оглядывался по сторонам, впитывал в себя Карво.
Островная улица была столицей Карвоншира в миниатюре, наполненная контрастами и ароматом обоих континентов, но с особым колоритом, который, к сожалению, могли заметить лишь хорошо знающие город люди.
Брусчатка была чиста, по ней не текли канавы, полные помоев и грязи. Однако нищих, что сидели в лохмотьях у стен жавшихся друг к другу домов, здесь было много больше, чем на самых бедных улицах Карво. Воины-неудачники, потерявшие руки или ноги в боях с северянами, нищенствующие монахи Карвиниуса, спившиеся моряки и просто бродяги. Они протягивали руки к многочисленным прохожим, моля "о одной-единственной монетке доброго господина" или "о кусочке хлеба, всего лишь кусочке хлеба!".
Зигмунд бросил пару медяков самому жалкому из "тружеников улиц": чёрная засаленная повязка, закрывавшая правую половину лица, изорванный камзол южанина, культя вместо левой ноги и язвочки на коже.
Остальные нищие, завидев, что юнец щедр, тянули к нему руки в немой (а нередко - в более чем не немой) мольбе. Но рыцарь и так вместе с медяками потерял целый сытный ужин. Или даже три, но таких, чтобы хватило едва двигать ногами после.
Дома и прохожие, словно нищие, не были похожи один на другой. Попадались совсем новые: из красного кирпича с черепичной крышей, построенные в стиле Срединных островов. В окна некоторых даже было вставлено стекло, невиданное дело на родине Зигмунда.
Были строения и постарше. Выложенные из камня, добытого в соседних горах, с крытыми досками или соломой крышами. В них чувствовался дух старых времён, закончившихся, когда нога первого воина-северянина ступила на этот берег. Из-за этого в таких местах чужаки чувствовали себя неудобно, им было душно и неловко. Поначалу, конечно. Затем привыкали. Люди вообще ко всему привыкали.
Кое-где вместо домов стояли ограды или даже стены. За ними можно было разглядеть многоэтажные особняки удачливых торговцев или разбогатевших на Священной войне воинов. Хотя иногда эти было одно и то же. Ведь добычи тогда было столько, что иногда выбрасывали золото, оставляя драгоценные камни и мешочки специй. В основном, конечно, в начале войны. А потом бросали всё, что мешало бежать прочь от воинств бешеных северян.
Но всё рано или поздно заканчивается. Зигмунд, не закрывавший рот при виде всё новых и новых удивительных чудес, понял, что поднимается в гору, когда улица резко повернула. Вдалеке маячила тёмная громада особняка Николаэ Банеску. Похоже, произошла некоторая ошибка. Это был не особняк. Это был настоящий замок.
Улица заканчивалась довольно-таки большой площадью - огромной роскошью для Карво, где место вечно недоставало. Здесь было больше всего людей, и практически не заметно нищих. Торговцы нахваливали свой товар с лотков. В основном торговали всякой снедью, но иногда можно было заметить и оружие, а в самом отдалённом от "особняка" месте площади приютился помост, где работорговцы нахваливали живой товар.
Зигмунд даже на минуту остановился, а рот его стал необыкновенно широк. Как никогда раньше. Потому что такого он не видел даже на родине.. Куда там крепостям и замкам Юга или фортам Срединных островов! Творение гениальных зодчих, которых маршал собирал много лет, вобрало в себя черты множества культур и уж точно - обоих континентов со Срединными островами в придачу.
Чугунные ворота и кованая ограда с гербами, на которых не было ни единого символа. Просто поле. Чистое поле. Оно символизировало белое знамя Особой армии.
Сразу за воротами начиналась вымощенная мраморными плитами дорожка, поднимавшаяся к вершине огромного холма, на которой расположилась резиденция маршала.
Дорожка оканчивалась у порога узкой и длинной пристройки. Вместо дверей Зигмунд заметил поблёскивавшую на солнце поднятую решётку. Однако её в любой момент можно было опустить. Эта пристройка являлась воротами в двухметровой каменной стене, опоясывавшей "особняк". Тот стоял на определённом расстоянии от стены, наверное, там были расположены многочисленные казармы.
А дальше...
Дальше вызов небесам и всем богам, новым и давно позабытым, высочайшая, абсолютно чёрная башня рвалась к нему. Она заканчивалась площадкой.
"В плохую погоду, наверное, до облаков можно дотронуться" - промелькнуло в голове у Зигмунда.
Однако циклопическая башня была не одинока. К ней были пристроены башенки и корпуса поменьше, с покатыми крышами, но все - той же черноты, которая могла поспорить по насыщенности цвета с тьмою, что царит в душе убийц и клятвопреступников.
Это здание было символом. Некоторые считали., что - символом власти Срединных островов на Северном континенте. Ложь! Это был символ могущества, гения и стремлений маршала Николаэ Банеску.
Так вот что за "гору" увидел Зигмунд. Это был рукотворный хребет Особой армии. Та твердыня, что будет стоять до конца, если северяне вновь сумеют объединиться и решат добить Карвоншир. Но пока сердце стучит в груди маршала Банеску, кровь течёт по жилам, а островитяне стоят на страже Карвоншира - не сбросить южан в море.
Зигмунд смог протиснуться сквозь толпы народа на площади к внешней стене резиденции Николаэ. Правда, это стоило ему несколько десятков извинений и моральных волнений: сколько раз ему отдавили ноги, даже не обратив на это внимания! Такого не было даже в захолустных портовых городах Юга! Правда, юный рыцарь не учитывал того, что в тех самых портах было в разы меньше народа. Да и карвонцы всё куда-то спешили, летели, не обращая внимания на окружающих. Что уж тут говорить: Север! Дикие земли для южанина.
Людей возле ворот было не так уж и много. Не сказать, чтобы их сторонились, скорее, из уважения к хозяину не хотели толпиться. Или из страха. Здесь были только желающие поступить на службу в Особую армию. Несмотря на довольно-таки ранний час, таких людей оказалось не менее трёх десятков.
Они окружили какого-то человека. Он стоял на чём-то высоком, только Зигмунду не удалось разглядеть, на чём, и рассказывал байки из походной жизни.
- Монсеньёр, не Вы ли набираете людей в славную Особую армию? - Зигмунд окликнул рассказчика.
Он был в странном костюме. "Наверное, отличительный знак командиров в этой армии" - подумал Зигмунд.
Серый камзол, из-под которого выглядывали широкие манжеты рубашки, серые же узкие штаны и покрытая серебром перевязь с мечом. Его гарда была выполнена в виде стилизованного дельфина, а клинок необычайно длинен и узок. Зигмунд никогда не видел такого оружия или костюма у островитян, хотя этот офицер явно был оттуда родом. Третий сын барона Блуасского успел увидеть многих жителей Срединных островов, пока искал подходящий корабль, шедший на Север.
Чёрные как смоль курчавые волосы, загорелое лицо цвета оливкового масла, зелёные глаза и тонкие усики, чьи острые кончики были закруглены.
Островитянин рассмеялся высоким заливистым смехом. Так мог смеяться...Точно! Усики и смуглость скрывали истинный возраст человека: тому едва исполнилось двадцать пять или двадцать шесть лет. Хотя Зигмунду он уже казался стариком.
Смех подхватили окружавшие его люди, кто-то даже похлопал сына барона по плечу. Похоже, они все думали, что Зигмунд сказал это в шутку.
Растерянность, смешавшаяся с удивлением и любопытством, заставила Зигмунда повнимательней рассмотреть и своих будущих собратьев по оружию. Во всяком случае, юный рыцарь был искренне, что его возьмут в Особую армию.
Практически все люди совершенно разного возраста и отечества. В ком-то угадывалась северная кровь: курчавые либо тонкие и прямые тёмные волосы, желтоватая либо бледная кожа, серые или карие глаза. Другие родились на Юге. Светлые, у некоторых даже - золотистые волосы, голубые либо чёрные глаза, широкие лица. Немало было и островитян.
- Южанин, ты мьеня рассмьешил! - рассказчик, наконец-то прекративший смеяться, говорил на родном языке Зигмунда с лёгким акцентом, смягчая согласные. - Где ты вьидел монсеньёров? Я офицерь, - внезапно посерьёзнел островитянин, - Особой армии его превосходьительства марьшала Николаэ Банеску! А кто ты?
- Рыцарь Зигмунд из Блуа, третий сын барона Блуасского. Хочу поступить на службу к маршалу Николаэ! - отчеканил Зигмунд. Он каждый вечер репетировал эту фразу, надеясь произвести как можно лучшее впечатление на маршала. Рыцарь думал, что Банеску лично набирает рекрутов. Что ж, в отсутствие маршал сойдет и этот офицер.
- Рыцарь? Ну-ну, а гдье же твой конь и твои доспьехи? - островитянин улыбнулся, но меньше чем через мгновение посерьёзнел, хмуро глядя на продолжавших смеяться рекрутов. Те правильно поняли офицера, и быстро притихли. - Не обижайся, рыцарь, но туть много таких, как ты. Все ищут новую жизнь. Только не все хотять заработать потом и кровью. Так ты не расхотел ещё служить в нашей великой армии, рыцарь?
- Нет, монсеньёр! - вот оно, начинается исполнение мечты!
- Эй, Романэ! - повернулся на своём возвышении офицер, обратившись к другому островитянину, одетому в похожий костюм, только без перевязи. Вместо оружия у него была чернильница и лист пергамента.
Писарь - догадался Зигмунд. Островитяне обменялись парой слов друг с другом, владелец чернильницы что-то записал на листе и махнул рукой юному рыцарю. Повинуясь этому жесту, третий сын барона Блуасского направился к писарю. Остальные новобранцы расступались перед ним: похоже, это было делом привычным.
- Можешь поставить свою подпись? - писарь явно говорил на родном языке Зигмунда лучше, чем офицер.
- Да, конечно, - пусть рыцари и не были охочи в массе своей до книг и письма, но Зигмунд ещё в раннем детстве научился читать и писать.
- Тогда вот здесь, - рука писаря указала на какую-то надпись на языке Срединных островов. Похоже, имя Зигмунда. - Держи перо и не трать чернила попусту!
Водить ощипанным гусиным пером было довольно непривычно, острие слишком сильно царапало пергамент. Но всё же через несколько мгновений очередная подпись (вернее, первая, потому что рекруты до этого ставили крестики либо прикладывали палец к пергаменту) появилась на листе...