Тётка Агафья жила в маленькой, отдалённой от городской суеты деревеньке с сыном Витюшкой. Женщиной она была простой и душевной, но ходили о ней нехорошие слухи - будто поколдовывает Агафья временами. Правдой то было или нет, нам неведомо, да только клубился иногда над Агафьиным домом розовый дымок.
Витюшка, белобрысый смышлёный паренёк, вырос на глазах всей деревни. Отличала парнишку неимоверная доброта, за что и слыл он всеобщим любимцем. Кому дров помочь нарубить, кому воды из колодца натаскать, кого в горе-беде утешить, ни от чего не отказывался. Сельчане не ведали, что природная Витюшкина доброта висела над его бедной, белобрысой головой дамокловым мечом. И только одна тётка Агафья знала, что меч этот - родовое проклятие. Пареньку суждено погибнуть, совершив доброе дело. Ничего не случится с Витюшкой, если проживёт он всю жизнь в своей деревеньке, родная земля оберегает. Но, стоит ему покинуть отчий дом, как родовое проклятие начнёт действовать, и тогда - беды не миновать.
Всё бы ладно, да только бредил Витюшка дальними странствиями. Ох, и звала его дорога, манила серой, пыльной лентой любознательный ум парнишки. Витюшка книжки читал, а в книжках этих рассказывалось о белоснежных кораблях, рассекающих океанскую гладь и причаливающих к берегам далёких, удивительных стран, где не было студёной зимы, а было вечное лето, где вместо знакомых яблонь росли загадочные пальмы, а люди имели чёрный цвет кожи и разговаривали на непонятном Витюшке языке.
Паренёк представлял себя отважным капитаном, стоявшим на мостике большого океанского судна в красивой белой форме с золотыми погонами и пуговицами и фуражке с кокардой, изображающей морскую символику.
Витюшка рос, а вместе с ним росла и его мечта. Агафья понимала, не избежать им беды. Рано или поздно её сын покинет деревушку. А паренёк всё чаще стал заводить разговоры о своих намерениях. Сердце матери вздрагивало, Агафья улыбалась, гладила непослушный, светлый вихор на сыновей голове и понимала, что сделать ничего не может. Не остановить ей Витюшку, слишком одержим стал он духом далёких странствий. И родовое проклятие никакой магией не снимешь, иначе тут же умрёт сын. Только один земной человек способен сотворить чудо и помочь парнишке. Да где ж такого найти? Оставалось уповать на счастливый случай.
Время шло, и, наконец, настал тот день, когда Витюшка заявил матери, что не может больше оставаться в деревеньке и что пойдёт он по пыльной, извилистой дороге искать синий океан и белый корабль, на котором доплывёт до далёкой, незнакомой страны.
Женщина возражать не стала, понимала, что бесполезно. Но нельзя ей отпускать сына одного, присмотр за ним нужен.
Недаром клубился над домом Агафьи розовый дымок. Когда Витюшка был маленьким, мать рассказывала ему на ночь сказки о заколдованных принцессах и злых чародеях, о наливных молодильных яблочках и коврах-самолётах, о летающих замках и пряничных домиках. Малыш сладко засыпал, смешно сопя курносым носиком, а в комнате появлялось розовое облачко, вздыхавшее так жалобно, что Агафья продолжала сказку дальше. Со временем, она познакомилась с облачком, носившим странное имя Центаврик. Центаврик умел разговаривать и принимать форму любого, понравившегося ему предмета или человека. Иногда он копировал спящего Витюшку, и это зрелище было до того забавным, что женщина невольно смеялась в ладонь, чтобы не разбудить сына. Центаврик прилетал каждую ночь слушать Агафьины сказки. И даже когда Витюшка подрос и научился читать сам, тётка Агафья продолжала тайком, по ночам рассказывать розовому облачку волшебные истории.
Нынешней ночью Центаврик прилетел к ней, как обычно.
- Закончились мои сказки, Центаврик, - сказала она ему со вздохом.
Бедное облачко аж немного позеленело от досады:
- Почему, тётушка Агафья?
И женщина рассказала Центаврику всё о Витюшкиной мечте и родовом проклятии.
- Не могу я больше сказки сказывать, душа не на месте. Боюсь я за сына... Вот, если ты пойдёшь с Витюшкой, да сможешь уберечь его от беды, даю слово - каждую ночь, до самой своей смерти, рассказывать тебе волшебные истории.
Центаврик согласился на такое предложение. Мысль о том, что он может навсегда потерять сказку, оказалась невыносимой для розового облачка. Да и Агафью с Витюшкой жалко было.
Рано утром, когда рассветные лучи только-только показались из-за линии горизонта, Витюшка попрощался с матерью и покинул деревеньку. Агафья напоследок обняла сына, поцеловала и перекрестила, а когда за поворотом исчез маячок светлой сыновей головы, смахнула рукавом горячую материнскую слезу.
Витюшка шёл по извилистой дороге, обдуваемый свежим, утренним ветерком, и напевал себе под нос незатейливый, весёлый мотивчик. За пареньком плавно плыло розовое облачко.
Погожее утро, сопровождавшее парочку, сменилось ясным, солнечным днём, а затем тихим, но неожиданно прохладным вечером. Витюшка с Центавриком решили расположиться на ночлег у небольшого озера, на берегу, заросшем мягкой, сочной травой. Они собрали сухие сучья в окрестном леске и развели костёр. Витюшка удобно уселся на мягкую кочку и достал из дорожной сумы кусок вкусного, аппетитного пирога, который Агафья испекла ему в дорогу.
- Центаврик, а ты видел океан? - спросил паренёк.
- Конечно, видел, я даже в него превращался, - с гордостью ответило облачко.
- И океан был маленьким и розовым! - засмеялся Витюшка.
Вдруг ближайшие кусты подозрительно зашевелились. Центаврик быстро шмыгнул к ним и принял вид полупрозрачного, розового юноши в рваных штанах и простой, свободной рубахе. Витюшка подошёл к облачку, раздвинул кусты и увидел оригинал Центавриковых превращений.
- Ты чего тут сидишь? Вылезай! Как тебя зовут?- спросил Витюшка незнакомца.
- Проклом кличут - ответил тот, - Из Каневки я. Отец помер, а мачеха поедом есть начала, говорит, не нужен ей лишний рот в доме - своих хватает. Вобщем, убёг я.
- А в кустах чего сидишь? Боишься, мачеха одумается, искать станет? - улыбаясь, поинтересовался Витюшка.
- Не-е, не станет! Она и так рАдая, что я убёг. А в лесу этом разбойники хозяйничают, нападают на прохожих. Я заслышал голоса, испугался, думал - они, - утирая холщовым рукавом нос, отозвался Прокл.
- А меня Витюшкой зовут, а его, - паренёк жестом указал на облачко, - Центавриком, - Ты, вот что, погрейся у огня, поешь, замёрз ведь совсем и проголодался, поди.
Так и просидели они у костра в разговорах о Прокловой жизни и Внюшкиной мечте до самой ночи. Наевшийся и отогревшийся Прокл стал понемногу засыпать под треск сгорающих сучьев, а Витюшка пошёл к озеру, чтобы набрать воды и ещё раз помечтать, глядя на красивую озёрную гладь, серебрившуюся в свете убывающей луны. Центаврик полетел за ним. По пути он превращался то в звёздочку, то в месяц, то в ветку плакучей ивы. И вдруг, Центаврик замер и принял очертания сгорбленной старухи с длинным, крючковатым носом. При этом цвет облачка, почему то, поменялся на сиреневый. Витюшка обогнул большой, прибрежный валун, и, действительно, увидел сморщенную, горюющую бабку.
- Что случилось, бабушка, горе у тебя, какое? - участливо спросил паренёк.
- Ой, горе, родимый, горе, - заголосила бабка, - Нагнулася я, стало быть, к озеру, водички попить, да и обронила в него свою котомку. А как же я без её? У меня в ей кисет лежал, вышитОй. Одна память об умершем дедке осталась, да и та утопла!- заголосила старуха пуще прежнего.
- Не плачь, бабушка, я помогу тебе.
Витюшка скинул башмаки, и нырнул в воду. И тут старуха исчезла, будто не было её никогда, а озёрная гладь всколыхнулась, вспенилась и стала закручиваться воронкой. Паренёк изо всех сил пытался выплыть из омута, но неведомая сила затягивала его на дно. А в безмятежном, лунном свете блеснул чешуёй большой рыбий хвост и ночную тишину прорезал жуткий, леденящий душу хохот.
Центаврик испугался. Он полетел к костру и выжал на спящего Прокла розовую тучку, обдав парнишку холодными, дождевыми струями. Тот проснулся и увидел перед собой розовую русалку, которая тут же превратилась в барахтающегося в воде Витюшку. Молнией рванул Прокл к озеру и нырнул в холодную воду. Через несколько минут он вытащил на берег бездыханное тело друга. Попробовал откачать его, да не получилось. Центаврик зарыдал горючими, розовыми слезами и запричитал:
- Пропал Витюшка, за доброе дело пропал! Пропала сказка моя!
Отчаявшийся Прокл нагнулся над товарищем, и что-то прошептал ему на ухо. Витюшка дёрнулся, сделал вдох, и... родовое проклятие было снято.
- Пока мы вместе - мы живы, - повторил он заветные слова друга и улыбнулся.