ПЕТРАРКА
1
Холодный вечер. Кажется, зима
застыла на подходе и деревья,
осенним ветром выметены, ждут,
похрустывая зябкими ветвями,
снов зимних протяженных до весны,
снов смерти, обреченной воскресенью,
пустых, как воздух, долгих, белых снов.
2
О если б люди также смертный час
встречали, перепробовав что можно:
любовь, жару, скитания, дожди, -
устало отправлялись в путь далекий,
спокойные, насыщенные жизнью,
когда бы так...
Помедли, смерть, куда
торопишься? Гляди, как много дел
еще не переделано. Одной
поэзии до Страшного Суда
достанет и останется. Помедли.
3
А сколько видел (око дальнозорко),
вот столько и написано: чернила
торопятся по белому листу,
его словами плотно покрывая
(наклонным мелким почерком), следы
по всем дорогам, бездорожью - всю
Италию изъездил. Для поэта
все любопытно, негде отдохнуть
и есть к чему не раз еще вернуться.
4
Один перед бумагой. Редко тень
является другого флорентийца
и женщины. На новую любовь
глядят с недоуменьем: человечней
и суеверней стала. Веет ветер,
и тени исчезают. Их надежды
когда-то сбылись. Больше никогда
ничьи уже не сбудутся. Лаура...
Лауры нет, Лаура умерла,
какой-то только легкой полужизнью -
пока еще живой - она жива,
а дальше смерть, и никаких не хватит
слов, чтоб отсрочить... Только не молчи.
5
За листьями другие листья. Дафна
бежит, зеленым лавром обрастая, -
не убежит. И в имени Лауры
тень этих лавров долго колыхаться
апрельским ветром будет. Аполлон
коварнее Амура, от него
ни смерть, ни страх, ни старость не помогут.
И лавр, шумящий за волной стигийской,
все тот же лавр, и так же хороша
и далека Лаура, как при жизни.
6
Похожий на пингвина, пожилой,
усталый человек выводит строки,
считает слоги, чередует рифмы -
и речь влюбленных обретает силу,
все удается, губы холодеют
от жалких слов, и кто-то забирает
неосторожно, робко чью-то душу.
Все это станет новым ars amandi,
где вместо прежних ловкости и лжи
неопытность и робость. А посмотришь -
так только больше ловкости и лжи.
Поэзия лирическая, ты
волшебница и сводня. Всем поможет,
что только в первый раз не помогло.
Не на себя работает поэт
и не Амуру служит - Аполлону.
7
Где дом родной? Изгнанье и любовь
есть матерьял поэзии. Тоскана
своих детей для вечности готовит,
в недобрый час их отправляет в путь,
а память - вспять к водам зеленым Арно,
к политике, отраде флорентийской,
и воздуху, какого нет нигде.
Флоренция, кого обратно ждешь -
он не придет в рубахе покаянной;
какая пядь кладбищенской земли
себе достойной дани не дождется,
кому поставишь новый кенотаф -
возврата нет, Флоренция, к тебе.
8
Есть некая в плененье авиньонском
скупая, нерастраченная нежность,
неяркий свет, неявная печаль,
наследная, пока живая память
о месте на земле своем, о том,
как можно будет всем туда вернуться.
Куда спешить? Успеем, все там будем.
9
Что Родина? Какая-то земля,
где, может быть, родился, жил, любил,
а может быть, проездом из чужбины
на новую чужбину оглянулся -
и дальше в путь, ни слуху чтоб ни духу.
Поэт безроден так, что вся земля
ему чужбина, родина, могила
и вся его. Другие рубежи
определят дистанцию, другие,
подальше, расстоянья предстоят.
10
Покинутый своей судьбою Рим,
несчастный город, тронутый распадом
и обреченный времени. Ушли
на все четыре стороны, кто мог
уйти отсюда. Пусто. Хорошо.
Так вот какой окажешься, отчизна,
недобрая, нежданная. Нигде,
ничем с тобой не связан, кроме уз,
самим собой накинутых. Свобода
определяет выбор, этот город
всем Родина. Родившись черти где,
из времени сбегаешь и пространства
в исток, в начало вечности и места.
11
Поэзия - немного нужных слов,
расставленных в порядке. Осторожней
с поэзией, Господь ее храни,
со всей ее оснасткой: рифмой, формой -
запомненное ею остается,
и с каждой строчкой память тяжелеет.
А может, это - истина. Сказали
достаточно и лжи, и всякой правды,
к ним стали равнодушны, речь о том,
что прозою не скажешь никакою;
чуть слышный ритм не просто так навязан,
а может, он и есть та суть вещей,
которую нащупать, рассказать
пытались долго - и не удавалось,
бог знает как сегодня получилось.
12
Лаура, не понявший ничего,
живущий постоянною печалью
живет тобою. Темная стезя
выводит как-то к свету или славе.
Лаура умерла, и Рим далек,
и все не получается сегодня.
Я здесь умру за письменным столом,
перебирая наши, вспоминая
слова и строки. Смерть, повремени,
дождись хотя бы до конца страницы.
ДАНТЕ
1. Вергилию
Ты тихими, бесследными шагами
сошел со мною вглубь, где для тебя
нет тайны, и пошел зачем-то вверх,
до тех границ, где дальше ничего
ты разглядеть не мог - не полагалось, -
и там меня оставил высоко.
Не ты один - поэзия сама
вела меня, уравнивала шаг,
рассказывала, чтоб моим рассказом
ей прирасти. Я дальше как-нибудь
сам доберусь, теперь с пути не сбиться.
Посланника, мой ангел Беатриче
(хоть он и не нуждается), в своих,
меня любя, молитвах помяни.
2
Флоренция, которая никак
изгнанья не прощает, далека
от узких троп Чистилища, но память-
предательница ищет соответствий,
привычных сочетаний и находит
их даже здесь; быстрей, навстречу, вверх,
живой средь мертвых, - скоро Беатриче
изгнанника приветит, флорентийка,
расспросит и расскажет обо всем.
Флоренция со всех небес видна -
скупа, жестока, лжива, суеверна.
Летейских вод студеные глотки
не размывают, значит, эту память:
иных грехов сильней любовь к отчизне.
3
Кто где остался - гвельфы, гибеллины.
Те и другие только волны моря
народного, волна одна другой
хребет ломает, обе хороши -
когда б не имена, неразличимы,
и, значит, только слово усложняет,
определяет действие, разводит
по разным лагерям кого куда,
и тянется запутанный рассказ,
и пешие расставлены полки,
и конница летит во весь опор,
и все умрут скорей, чем примирятся.
4
Все как-то незаметно получилось:
увязший коготок, и дальше - больше:
тюрьма, сума, война. Мелькнувший случай
окаменел - ни обойти, ни сдвинуть,
ты связан по рукам-ногам, вражда
повсюду за тобою. А насколько
тем легче, кто еще не понимает,
что спор весь изначально ни о чем -
о власти краткой в городе цветущем -
и, кроме как обоих станов стать
предателем, пути из западни
не существует. Будет перебежчик
в своих путях по адским безднам прав.
5
Что скорби не хватило на всю жизнь,
так это правда. Времени с избытком
пожить, побыть оставила твоя
смерть ранняя. Прости мои грехи
и женщин, у которых состраданья
хватало на меня. Храни меня,
теперь уже не связанного, кроме
тебя, ни с кем. Все по своим местам,
смешав сперва, расставила любовь.
Измен не будет больше, сожжено
все в сердце бедном, все унесено
сухим непрекращающимся вихрем
влюбленности, где души никогда
не разлучатся новым дуновеньем.
6
Теперь уже не спросишь: ты меня
действительно нисколько не любила,
смеялась, или все же было что-то,
мелькнувшее душе твоей девичьей
неясной тенью? Около тебя
все мысли, все стихи мои стеснились;
ты в жизни, в смерти, ангел Беатриче,
единственная, кто мою печаль
питает, утешает; знаю, что
в Раю мне делать нечего - грехи
(и рад бы) не пускают, - но не мог
я, зная, что ты здесь, остаться там
и не увидеть равнодушных глаз,
и слов чуть недовольных не услышать.
7
В последний раз прекрасный Божий мир
понятен был, любая даль видна,
отчетлива. Учитель тех, кто знает,
все объяснил. Есть место человеку,
он вовлечен в гармонию, уверен:
есть Бог над всем - великий Геометр.
Все правильно. Прислушайся - услышишь
ту музыку небесных точных сфер,
которая единственная может
всех наших песен звуки оживлять;
прислушайся, пока она жива.
8
Не Бог на этот раз разъединенье
готовил людям, и не вавилонский -
латинский столп разрушили, и сами
на новых языках, чтоб ни за что
друг друга не понять, заговорили.
Поэзия прекрасна. Что же было
в том здании чудесном, если это
творится на развалинах?
9
Италия несчастная, тебя,
истерзанную войнами, никто
не пожалеет, раны врачевать -
так получилось - некому, терпи.
Империя сместилась к рубежам
гиперборейским. Тамошние беды
и здешние слились в одну войну
бессмысленную. В этих мелких целях -
провинциальных, праведных, понятных -
запутавшись, не делают дела,
не побеждают. Просто умереть
за край родной, чтоб было за кого
им дальше мстить, и ненависть жива,
воюем за Флоренцию, за Сьену -
Италия, а где твои бойцы,
в какой дали, во времени котором?..
Я к ним пойду, я с ними стану в строй.
10
История едина, Рим один,
все связано, и новая держава
всегда рисует с Рима облик свой,
себя каким-то Римом называет,
за ложью ложь городит, гибнет вся.
Никто другой с твоей судьбою, Рим,
не справится - не смеешь ты слабеть.
Есть Богом заповеданные цели
для всех людей без всякого изъятья,
сплошь, целиком, для хора голосов
всего народа Божия - твои
святые цели, римская держава.
Закон поставишь, смуты прекратишь,
дашь силу слабым, сильных усмиришь:
нам по-другому не спастись, не выжить.
Бушует слишком долгая война,
конца и края нет ей. Не оставит
она на свете белом никого,
нет силы прекратить ее не вместе.
11
По большей части вспоминают Ад:
насельников его, его цитаты,
всю боль и скорбь - но, может быть, настанут
добрее времена, и будем чаще
не Рай, конечно (где нам!), вспоминать -
Чистилище, куда, даст Бог, на берег
в час утренний, назначенный сойдем
с легчайшей лодки, чем ладья Харона.
12
Мы в этой светлой повести не раз
счастливо убегали зла. Душа
спускалась вглубь, на горы поднималась,
и вот она дрожит, утомлена,
но спасена. Не могут силы Ада
догнать беглянку на ее путях
туда, где будут солнце и светила.
АВГУСТ
1. Меценат
А если добрым словом и помянут
меня спустя века, когда-нибудь,
то лишь за это. Делай, Меценат,
благое дело. Храмы всем богам
успеется построить. Торопись
подать поэтам. Больше, чем бессмертным,
им нужно, пусть получат: их дела
не знаю как, но делаются, вижу
слова и строки, больше ничего
ценить другого в быстротечной жизни
я не умел. Поэзия одна
меня живила, мысли приводила
в порядок, незаметно забирала
все время. Если боги где-то есть -
понятно, что поэзия такое.
2
Чужие очертания земли,
египетские запахи. Скорей бы
на вольный воздух Рима - отдышаться,
глаз успокоить беглыми холмами
вдоль борта у плывущего домой.
Мне плохо здесь, в горячем, томном, липком
небытии.
3. Антоний
Из всех людей, с которыми пришлось
мне враждовать, опаснейший: мы оба
наследовали Цезарю, достались
ему на долю хищные черты,
мне - сердца тишина, мне - изощренный,
не знающий сомнений ум. Для Рима
в года его рассвета, может быть,
Антоний был бы лучше. Зверь красив,
силен, коварен, он врагов настигнет
и победит. Чтоб выиграть войну
смогли другие. Силой не возьмешь
спокойно мне доставшегося в руки.
Лишь иногда, в плохие дни, я знаю,
чего мне не хватает. Человек -
наполовину зверь, я пустоту
на полдуши, полтела ощущаю:
ни ярости, ни страха, ни предчувствий.
Я, боги, благодарен вам за это.
4
Гражданская война меняет смысл,
меняет поле битвы, сухопутный
Марс уступает нашу смерть Нептуну.
Восток сошелся с Западом. По карте
все выглядит иначе - карты врут.
Мы - Рим, и против нас стоит Восток.
Дай волю им - они своею тьмой
весь мир заполнят, ничего не будет:
поэзии, политики, законов,
не будет философии. Одна
восточная, азийская премудрость,
как смерть души, случится с нами всеми,
когда не победим их, не сомнем.
5
Захватчики, принесшие свободу,
вдвойне им ненавистны будут: меч
их дикость прекращает, мы культуру
несем им - нате, вашей нет такой.
Постыдная их варварская храбрость
и в Риме почитателей найдет.
6. Клеопатра
А я не понимаю, как могла
такая забирать сердца такие.
Наверно, постарела. Сколько слез
не выплакано этими очами,
ночей бессонных сколько пронеслось,
кружа, преображая это тело!
История у ног ее лежала,
поэзия вокруг нее вилась,
сама она была любовью только -
без примеси, чистейшей, без стыда,
почти не человек, почти что бог -
египетский, коварный, юный, нильский.
Придет теперь, попросит милосердья,
не веря, что получит. Мне не будет
ей неприятно в этом отказать.
7. Катон
Скучнейшее учение из всех,
оставленных нам Грецией. Он стоик,
наученный, пороки ненавидя,
людей возненавидеть: все порочны,
им все смешно, им 'надо как-то жить' -
Катон такую долю презирает.
С Катоном не поспоришь. Даже умник
тишайший, Цицерон, все понимая
и зная цену, только смог прославить,
запрятав остроумие Катона.
Всех переспорил он самоубийством.
И сколько нужно времени, чтоб этот
озлобленный и загнанный старик
утратил власть над будущим. Ушел,
не увлекая в Орковы владенья
такую свиту пеструю. Ушел,
как мертвым полагается - один.
8
Республика, куда тебя несет?
Корабль твой обломанные весла
и снасти починять не успевает.
На берегу останься, придави
своих матросов, как 'Арго' Ясона,
устрой им напоследок смерть такую:
они ее хотели, заслужили.
Иль можешь лучше: станешь на прикол,
со временем тебе заменят доски
одну-другую новыми: подгнили -
меняем дальше. Ты или не ты
стоишь теперь, красуешься бортами
новехонькими? Ты или не ты
спокойна, величава? Нет тебе
воды на весла, ветра в паруса.
Республика, ты доплыла до места.
9
Ворота храма Януса - тяжолый
на шаткой верее кусок металла.
Двуликий бог побед и поражений
обходит Рим, где будет тех и этих
достаточно, пока бунтует кровь
и воинская слава - путь прямой
из нищеты наверх. Наверно, должен,
кто лучше убивает, лучше жить.
Война идет, пока надежда есть
на лучшее. Я створки закрываю -
для слишком многих буду ненавистен,
отняв у них оружие и смысл.
10
Смотри, отец, что получилось. Рим,
тобою мне оставленный в наследство,
я удержал, упрочил, успокоил,
мне есть чем похвалиться: твой народ
я приручил, и зверь, когда-то грозный,
мне лижет руки; только отвернись -
набросится, но я твои уроки,
поскольку жив еще, не забываю.
11
Не много я прибавил к римской славе,
но мало кто другой так постарался
для римского народа; будет стоик
бранить меня лжецом и лицемером -
и будет прав, но делается дело
не без греха. Для Рима лучше циник,
но циник добродетельный. Всем надо
немного счастья, радости немного,
немного денег, кой-какой свободы...
О боги, как же трудно это дать
и сохранить им!
12. Ливия
Припомни все, что было, как мы жили -
кто скажет, что несчастливо? Была
любовь к тебе в холодном этом сердце,
которому недолго остывать
до равновесья полного. В твоих
все планах получается - наследство
в семью уходит. Мне, мой друг, не надо
ни слов, ни доказательств, ничего.
Последнее, что я утрачу в смерти, -
способности к анализу; меня
устраивает то, что происходит, -
усыновленный Цезарем, не буду
его жесточе к пасынкам своим.
Пусть пробуют - так просто не разрушить
построенного мною. Смерть моя
счастливая, поскольку ничего
существенного с ней не умирает.
Наследство все - сенату и народу.
ЦИЦЕРОН
1
Все пишет, что-то пишет. Мысль, начавшись
в судебной речи, переходит в письма,
в поэзии мелькает, чтоб остаться
додуманной в беседах философских.
Все связано, и всякое родство
запутанно и кровно - речь идет
всегда и всяко об одном и том же.
2
Прозрачный воздух виллы тускуланской;
негромкий, долгий, умный разговор
о том о сем. Уставший от забот,
он пьет и философствует. Хлебнет -
и развивает тему далеко
от крайностей, хлебнет - и переходит
от слова к слову. Мера золотая
утверждена, соблюдена - страстям
не место в философии, - спокоен
и долог разговор, а вечер тих,
прозрачный воздух движется над нами -
как далеко до завтрашних скорбей,
как ясно все, что было и что будет!
3
Все пишет, что-то пишет. В переписке
с полмиром состоящий, он уверен,
что сеть его охватывает сплошь
историю, своим корреспондентам
все разъяснит - и будет Рим в его
со временем неоспоримой власти.
Эпоха наша будет не мечом,
но стилосом отмечена. Война
не для него: он знает, как опасен
владеющий искусством слова воин,
и руки держит в праздности. Спокойно
он худших ждет времен, уставший ждать.
4
Заигрывался. Разве он артист -
а славы ждал сегодняшней; умен,
да слишком напоказ - умен, да глуп:
то слишком много слов, то слишком быстро,
умно и раздражающе. Не даст
опомниться и заново начнет.
Он сам свой первый слушатель. Для грубых
народных чувств почти что шут. Не ценят
игры в речах. Как много трудной правды
за пестрой ложью было - ложь одна
запомнилась. Да стоило ли так
стараться, унижаться? - Все же да. -
А результат? - А результат ничтожен.
5
Весь этот суд идет не надо мной;
я говорю уверенно, меня
так просто не собьешь: давно готово,
исправлено, фигуры речи скупо
подобраны - кто прав, кто виноват,
определит риторика; я в этом
не знаю равных - значит, прав; все будет,
как сказано, покуда длится речь,
а я не умолкаю. Я умру
бессудно потому, что переспорить
никак не удавалось Цицерона.
6
Бегут куда-то люди Катилины,
торопятся - такой у нас народ,
непостоянный, лживый, все ему
не нравится, всё разные вожди
опутывают, лгут ему, ведут -
что слишком просто стало. Все в стране
разболтано, расхлябано - бери
да не робей, повластвуешь - убьют.
Бегут куда-то. Станет Цицерон
один перед народом. Рим спасти,
себя спасти. Им нечего терять,
и нет для нищих родины. Еще
на этот раз удастся Цицерону...
7
Играют с этой чернью все подряд,
устои рушат; Рим пока стоит,
отцы пока на это дело смотрят
растерянно, а лучшие умы,
все рассчитав, идут, аристократы,
заискивать у подлых. Разве власть
так много значит, что им все равно,
чем будут править после - Рим разрушив?
8
Уехать бы подальше, все продать;
чтоб жить начать на новом месте, хватит
мне вырученных денег. Мне в Афинах
недорого устроиться. С проезжих
дерут три шкуры - я почти что свой.
Здесь бедный Цицерон свое отспорит
и приживется. Боги в час рожденья,
должно быть, что-то спутали, меня
отправив в Рим, - афинским гражданином
я жил бы лучше, выучив язык,
привыкнув здесь. Свободные искусства -
вот родина, земля родная, где
возделываю садик. Отчего же
и чем привязан к Риму? Неразумно
и тяжело. Что пользы в этой всей
хваленой философии? Дойдет
до дела, так и нет ее. Горюю,
и жду вестей из Рима, и пишу.
Не думал я, что здесь мне будет плохо.
9
Изгнание из Рима - это я
все испытал. Вернулся. Оказался
не долог путь, а бывшие обиды
залечены, записаны. Теперь
другое дело: снявшись с места, Рим
уходит весь, уходит, оставляя
пустое мест - камни, чернь, казну,
уходит Рим, не зная, как вернется,
и где он, Рим: ушедший за Помпеем?
оставшийся для Цезаря? В обоих
я был и видел, оба мне нужны.
10
Что смерть есть благо, здраво рассуждая,
запутывает слушателей, будто
не с ними говорит, не с ними спорит -
ее он заклинает: подожди,
ты благо, благо - только не сейчас,
не торопись. Текут-бегут года,
и вся-то жизнь - искусство умирать;
душа бессмертна, может быть, а нет -
так только проще: сгинет все, исчезнет,
небытием умоется, как чистой
водой морскою. Главное, не бойся,
и было бы чего... Ну, миг один,
принадлежащий смерти, будет страшен.
Важней другое - добродетель, благо!
Важней другое - только не сейчас!
11
Все кончено, подписано, сошлись
в условиях и ценах - Цицерон
один мешает; предали - беги,
они договорились; во вражде
найти приют еще возможно было,
еще была надежда как-нибудь
себя спасти и Рим спасти. Теперь
все по-другому - делают дела
продуманно, и это первый шаг.
В том мире, что рождается, не нужен
им Цицерон.
12
Не в этот раз - в другой бы раз догнали.
Беги, скрывайся, лишь одно осталось,
что можно сделать, - жизнь продлить, продолжить,
не даться им так просто; а найдут -
так хоть умрешь не по своей вине.
Не соглашайся, ты свою цикуту
выплевывай, выблевывай, кричи -
ты много лгал при жизни, чтоб теперь
закончить этой правдой.
ВЕРГИЛИЙ
1
Рассказывай историю, Вергилий,
запутанную, длинную. Кто знает,
как было в самом деле, как Эней,
собрав богов отеческих, спешил
к обещанной ему земле, когда
всходила на костер его Дидона
и мертвые предсказывали путь
всем нам, Энею, Риму; продолжай -
плыви, корабль, к желанным берегам,
рассказывай, Вергилий, про войну
в краю латинском. Первую за эту
святую землю, где завоеватель
и побежденный - все в один народ
смешаются, останутся здесь жить:
сабиняне, этруски, кто еще
придет войной, чтоб лечь в родную землю.
2
Неси, корабль, Вергилия. Попутный,
вей, ветер, в паруса. Вода морская
соленая струится между пальцев.
Здесь раньше плыл Эней, следы его,
куда ни глянь, повсюду - этот воздух,
вода и край земли. Смотри, поэт,
как все тобой угаданное точно
и скоро совершается. Так боги
своим любимцам в час последний жизни
все подтверждают прожитое: все
успел, увидел, сделал, дописал.
3
Плывет корабль, качается, и боги -
домашние хранители - хранят
от бурь морских. Сумеют ли? Далёко
плывет корабль им, маленьким, искать
дом новый, где поставит их Эней,
где навсегда останутся. Терпите,
и в море, в неприязненной стихии
храните нас, другой защиты нет:
наш дом - где вы. Плывет корабль троянский
невесть куда: нам Родиною станет
земля, где мы причалим. Не найти
ни краше, ни милей родной земли,
и вся она там, впереди, за морем.
4
Костер Дидоны. Едкий дым за нами
полморя стлался. Бедная царица...
И что ей было делать, оставаясь
на берегу, одной, на воду глядя...
Своей судьбе никто не господин
и не судья другому. Если есть
у вас в Аиде память - обо мне
не вспоминай: ни в чем не виноват.
Безумие, конечно, этот путь
из Трои в никуда, но надо было
мне отправляться, не прощаться, плыть.
Я ни о чем, царица, не жалею.
5
Огонь под небом Азии. Огромный
еще чуть-чуть и рухнет дар данайцев
предательский. Не будет ничего
расти на этом месте. Илион
свою судьбу прожил, и дальше пусто:
ни бед, ни унижений. Уноси
скорей, Эней, что можно. Вспоминать
об этом месте нечего - сгорело,
на новых берегах найдешь себе
и родину, и битвы, и могилу.
6
Построят Рим. Я знаю, что увидеть
мне, кроме дебрей, диких берегов,
здесь нечего. История идет
неторопливо, грузно, но всегда
туда, куда положено. Два внука
уйдут сюда, рассорятся, прольется
кровь братская, разбойничий приют
землею прирастет, помогут боги.
Все связано, благочестивый муж
работает на время, часть мою
в том, что случится (знаю), совершаю.
7
Я знаю, чтО приходит. Вижу время
недальнее, и все его ростки
я замечаю. Я неосторожно
сказал о нем, но словом не спугнуть
начавшегося. Сроки угадав,
я доживу до века золотого.
Еще воюем. Алчность и обман
еще в чести, преступные дела
затеяны, успешны; холод, голод
еще повсюду, но слабеет власть,
кончается их время - впереди
жизнь радостная, долгая. Я знаю:
все будет так, все беды отойдут.
8
Мне повезло с доставшейся эпохой:
от бурь и смут успевшие отвыкнуть,
неспешной и нетрудной чередой
протянутся года до самой смерти;
пишу стихи, и этот труд спокойный
со временем в ладу, уместен, ценен,
уравновешен, будто жизнь сама
сгущается в поэзию мою.
Пройдут года, закончится пора
счастливая, и больше не поймут
написанного мною. Затемняют
несчастья людям верный взгляд на вещи.
9
Хорошая земля. Здесь будет вдоволь
плодов и зерен, гроздьев виноградных
и меда золотистого. Земля
запущенная, праздная лежала,
болела долго, ветром продувалась -
сегодня обработана. Тяжелый
прошелся плуг. Искусство земледельца
меняет мир для будущего. Мы
не часть природы больше - начинаем
историю, культуру; труд всегда
насилие над скудным естеством;
чуть сбавишь темп - и дикость отвоюет
все, занятое творчеством. Трудись!
Есть правда тишины, земли, воды,
и есть другая правда, где для нас
весь мир доступен, ясен, наш - бери...
10
Я много видел, смутная пора
другой сменялась, хуже. Сколько крови
не в битвах отдаленных - здесь лилось,
друг с другом сшиблись - каждый был причастен;
кто пережил, кто помнит это время,
тот Августа прославит: Рим трепало
в бреду и в лихорадке - исцелил,
надежду дал неложную, вернул
нам землю нашу - нет греха позорней,
чем грех неблагодарности. Я помню,
кому обязан. Отдаю долги
поэзией, и пишется свободно.
11
Скорее возвращайся, Меценат.
Походы наши кончились, не молод,
и славы хватит, и добыча вся
опасностей не стоит. И того,
что есть, на наш век хватит. Собирай
друзей к себе. Что счастье? Легкий пыл
любовный, поэтический, похмельный -
доступно нам, не нужно мудрецам.
Есть время для забот, а нынче в Риме
важнее беззаботность, лень, искусство.
Живи в ладу с эпохой, друг мой милый, -
так легче и надежнее, гони
тревоги и надежды: мир настал.
12
Я не приду. Зачем я вам, друзья?
Вина не пью, в гостях не разговорчив,
стихами долгий вечер весь занять -
вот это я могу. Вам будет скучно.
Не трогайте меня, я потихоньку
записываю, правлю, у меня
получится, поэзия моя,
я знаю, происходит постоянно.
Вы все равно зовете? Не ворчите
на друга припозднившегося - буду,
немного выпью, завтра допишу.
КАТУЛЛ
1
И я был счастлив, хаживал надменно,
куда вели, смотрел куда придется
и видел только то, что ты хотела.
И я был счастлив - где они теперь,
труды и дни удачные? О боги,
когда еще...
2
Люблю тебя, а значит, ненавижу
еще сильней. Проклятие мое -
суровый нрав и трепетное сердце
в одной груди, в одних стихах, в одной
нелепой жизни. Трудно разобраться,
когда так больно. В крик кричу, терплю,
вымаливаю ласку, издеваюсь.
Кого-нибудь вы так терзали, боги?
Я - Иксион, Сизиф, Тантал, чью жажду
и голод только сможет утолить
одна она, к которой дотянуться
нельзя Катуллу - всем другим доступна...
3
Какого хера, Лесбия, ты пишешь
мне о любви? Когда надежда есть -
молчи, прошу, я все пойму: дышу
одной любовью, нежной, безымянной,
воробышек, поэт. Оставь слова
тому, кто лучше с ними совладает,
оставь их мне - я напишу такое,
что будешь ты довольна. Мне любовь
подсказывает - вот они, слова,
словечки мои нежные. Люблю
и, значит, разговариваю так
на лад любовный, греческий, любовно.
Мы счастливы, верны друг другу будем.
4
Какие люди правят Римом, где
еще такие подлые найдутся!
Всех, всех сюда собрали. Я, Катулл,
плохой политик. Спорить с ними мне,
доказывать им что-то? Не хочу.
Пусть судится и спорит Цицерон,
приправив лестью правду. Толку что?
По мне бы этих жопошников всех
взять скопом да прогнать пинками вниз
с семи холмов, и, если гневный ямб
еще на что-то годен мой, покрою
их бранью озорною, подзаборной.
5
Рим гибнет, и Катулл, на это глядя,
своей судьбы уже не отличает
от общей.
Я-то думал, я один
перед вселенной, потому спешил,
все думал - не успею...
Успеваем:
страна обречена, неверный Рим,
пошедший по рукам, не терпит правды,
блудит и лицемерит, самовластье
примерилось сожрать его совсем -
и все молчат, лишь полубесноватый
Катулл еще пытается, кричит,
срывается, а умники вокруг,
потупившись, ворчат, что это слишком
и вообще все это сквернословье
провинциально...
6
Растерзана, распахнута душа,
и вид ее - единственный предмет
поэзии. Читайте, узнавайте...
Свежо и желчно пишется, я сам
не знал, чем кончу, до чего дойдет...
Любовь была отрадой, легким ветром,
неярким светом - я писал тебе,
а вот как получилось.
Бог Протей,
который бог поэзии, в моих
руках такою тварью оказался
из бездн морских, дрожащей, пучеглазой,
что мой язык отсох.
Любовь моя
чем только не была! Душа моя,
наполовину мертвая, кричит,
заходится, вы слушаете - что же,
ужель не хорошо?
7
Друзья мои, на дружеский обед
зовет Катулл - вино с собой берите,
закуска будет, если принесете,
мы славно посидим, поговорим
о том о сем... Не удивляйся, Фабулл,
что друг твой, постоянный председатель
попоек наших, с краю у стола
сидит притихший, пьет не разбавляя:
мне как-то грустно... Лесбию ты помнишь?
И что теперь?
Вы смейтесь, веселитесь -
мне легче, я на вас уже смотрю
с улыбкою, я завтра как-нибудь
совсем обОдрюсь, справлюсь. Вы меня
не трогайте сегодня: я сижу
и бормочу вчерашними стихами.
8
Будь тверд, Катулл, не мешкая со смертью.
Пока живи - посмотришь, чем еще
порадует злодейка, сука жизнь,
любим кто будет Лесбией, кому
провинции достанутся, кому
власть в Риме, кто негодными стихами
заполнит свитки, кто, проворовавшись,
останется почтенным гражданином.
Смотри, Катулл, как эта смесь пестра,
зловонна, увлекательна. О боги,
что вы еще готовите поэту
в поэзию тревожную его?
Живи, Катулл, не мешкая со смертью.
9
Кому дала? В любовниках твоих
пол-Рима ходит. Кто еще дождался
сомнительных утех? Кому Катулл
завидует, считает их, следит?
Всё от безделья. Сколько царств погибло,
людей без счету. Разве можно так
жизнь проживать - и можно ль по-другому,
разумнее? Не знаю, мне уже
от тягостных привычек отрешаться
и некогда, и незачем. Мои
поэзия и жизнь в них утвердились,
я никому таких не пожелаю
трудов и дней и, Лесбия, тебя.
10
Я умираю, но не от любви -
недуг попроще мне нутро терзает
болезненное, все мои дела
закончились, закончилась любовь.
О боги, ничего уже не важно,
когда так больно. Время передышки
использую на сон - и вот вся жизнь,
вот человек, об этом бы сказать
хоть в двух словах, неловких и правдивых.
Поэзия - последняя забота,
но и она отходит - ничего
уже не стало между мной и смертью.
11
Я посылаю книгу, малый свиток -
не поленись, прочти. От жатвы Орка
твоей души частица, в ней укрывшись,
спасется, прочитай стихи Катулла -
узнаешь в них свои слова, привычки,
воробышка узнаешь, стон любовный,
неверный нрав. Ты своему поэту
была занозой в заднице. И вот он,
нежнее Сафо, пламенней Алкея,
тебе все пишет, Лесбия, читай же...
Что интересно... Знаешь, я, пока
тебя не начал матерно честить,
уверен был, что ты не прочитаешь.
12
Ты, Лесбия, меня, я знаю, любишь,
твои слова как надо понимаю;
на крик срывайся, смейся, проклинай -
я знаю: любишь. Это у тебя
от нежности великой - сам такой,
вот почему мы вместе, твой Катулл
и Лесбия моя, - никто другой
Венере так не служит вдохновенно;
мы связаны кой-чем покрепче пут
Гефестовых - любя и ненавидя,
никто другой не станет с нами вровень,
ни с кем другим огня не разделить,
терзающего внутренность. Невольно
твои глаза ко мне обращены,
мои - к тебе: на что смотреть другое!
Нам не встречаться надо было или
любить друг друга, Лесбия, до смерти.
КОЛА ДИ РИЕНЦИ
1
Я знал, что все закончится не так,
как мне хотелось. Рухнет недостроен
мой памятник, мой дом, мой храм.
Все так
устроено, что каждый проигравший
все отдает - все проклято, его
что было: дело, слово, мысль - всему
клеймо найдется.
Плача обо мне
украдкой, чтоб не видели, страна
откажется от всякого наследства,
от прибыли неверной - без меня
того, что есть, достаточно.
Судьба
ее была моей судьбой несчастной,
вела ее, куда не надо ей,
оставила одну в пустыне дикой.
2
Все выжжено, и разве что-то тлеет
под этой вот золою? Нет огня:
чуть ветер дунет - застилает зренье
холодным, липким, серым.
Это Рим,
оставленный судьбой (кто мог уйти,
те ох как далеко), оставлен Богом,
наместником Его, оставлен нам
на времена последние - они,
должно быть, наступили не вчера.
Волчица воет, ищет близнецов
по берегам пустынным, а с утра,
как начался, не прекращает дождь:
зола течет, с водой его мешаясь,
и эта грязь - земля родная мне,
я этой грязью жажду утоляю.
3
Усталый человек ложится спать,
полночи позади, и, значит, сны
сумбурные начнутся: шум и гам,
пиры, доносы, деньги, преступленья,
политика, война, интриги, смерть.
Проснусь разбитый. Разве нет покоя
и вещих тихих снов? Покоя нет,
и вся эта запутанная сеть
невидимая душит, не пускает,
сжимает сердце, иссушает мозг.
Я счастлив, что такою, жизнь моя,
ты оказалась: хитрой и опасной.
Как я люблю бессонницу ночную,
как я дышу холодным, свежим ветром,
как я умру, ни с чем не примирившись!
4
А было хорошо: казалось, Рим
такое что-то вспомнил о себе,
что ожил. Ненадолго. Так больной
находит силы встать, сказать полслова
и дышит легче - это смерть сама
в нем говорит, ведет его, ему
показывает будущее - завтра
все будет хорошо, болезнь прошла.
Весь этот всплеск, уже потусторонний,
бессмысленный, ненужный, безнадежный.
Порадуемся жизни напоследок,
почти уже у Бога на руках.
5
И все это мое, все мне дано,
все мною взято, все великолепье
тревожное, манящее - весь мир,
вся слава мира! Так мне удалось!
Я пьян, и расточителен, и нежен;
всем хватит и достанется, и больше,
чем кто-либо рассчитывал; беречь
мне нечего: таких даров волшебных
не иссякает клад, я задыхаюсь
от радости - не пережить восторга;
умру - все позавидуют такой
прекрасной, легкой, чистой, славной смерти.
Ах, как легко все получилось, даже
не верится: всё прямо в руки - на!
А до меня никто не догадался,
а я один не побоялся взять.
6
Едва ли может голос одинокий
поднять ее, покорную судьбе
страну мою. И как в чужом краю
живется вам, как можется, на чем
епископ римский утверждает власть,
ключи оставив здесь? Нет больше веры,
сердца пусты, вода горька, страна
распродана, разодрана, а небо -
единый, прочный купол римской церкви -
стоит под пустотой, над пустотою.
Я, как могу, здесь отслужу, я помню:
должны быть люди в храме - и приду,
а кто со мной, не знаю: ты ли, Петр,
о городе своем затосковавший?
Ты, тот, кого он встретил на пути?
7
Век золотой. Счастливые поэты,
пишите больше: есть о чем писать,
свершилось то, чего не ждали, время
чему, считали, не пришло, ушло, -
но что такое время силе нашей?
8
Окончена политика. Изгнанье
пришлось по вкусу: время доживаю,
гуляю, пью, читаю перед сном
Вергилия и Данта; все, что можно,
доделано - опала хороша
одуматься, смириться - и не надо
обратно в ту же реку. Но не спросят.
С кем попрощался - встречусь в час недобрый;
все будет так же, точно так же - только
неумолимо, тихо, как во сне,
спокойный вид кошмаром прорастает;
личину друг отбросил - видишь: враг
таится, ждет - ты обречен; вина
хлебнешь взбодриться - это уксус чистый.
Разбудит смерть, и страшно просыпаться -
страшней, чем досмотреть все до конца.
9
Устав от всех: от жизни, от себя,
и рад бы смерти - разве что такая,
как есть, страшит. Я вижу: словно вора -
другие воры, в спешке, у дороги.
Я, может, только ждал, что честной казни.
Час утренний, холодный, в небе Рима
стрижи мелькают с криком 'Иисус'.
Не страшно. Я в последний раз смотрю
на город: стоил жизни и души
мне Рим - и проклянет меня в сердцах,
лжеца и неудачника, помянет
не только злом когда-нибудь потом.
10
Не протрезветь бы только. Что за ночь
туманная, дурная! С кем ее
я проведу? Холодным потом лары
исходят - вот и я дождался смерти
позднее, чем хотел. Ты пей со мною,
тебя люблю сегодня, страх добавит
огня - не уходи: меня не станет -
рассказывать про эту встречу будешь
всем следующим; им, что хочешь, ври,
ломи за это втридорога цену,
а мне не лги - узнаю сразу ложь, -
люби меня, когда никто не любит.
Что я еще сумею пережить -
свою любовь, твои любовь и верность.
11
Все предали. Италия, а ты -
ты раньше всех. За что судьба такая,
мне по каким заслугам? Я для этой
земли тяжол, для времени тяжол -
гони куда подальше, черепки
мне выбирай чернейшие - вздохнешь,
как я уйду, спокойнее. Никто
другой не потревожит, я прощаю
предательство - прости мою любовь.
12
Когда-нибудь... Я верю, знаю, мне
открыто кое-что. Когда-нибудь
попробуем еще...
МАРЦИАЛ
1
Плохое время для высоких жанров,
спокойных слов; устала голова
от замыслов, и память ослабела,
внимание мое развлечено
каким-то легким шумом - я бы мог
такое что-то сделать, что запомнят,
последний, кто бы смог, но жизнь моя
запутанна, темна, нехороша.
А я бы смог, но деньги, но дела,
но сила обстоятельств...
2
Свободный дар. И хорошо, что так
со временем совпал, пришелся впору,
как будто выбирал, как будто голос
действительно зависит от чего-то
мне внешнего. Как будто для поэта
не все равно: эпоха, нравы, люди,
история, события, что будет,
что было, чем живет, что ждет, - как будто
здесь не случайно так совпала точно
со временем поэзия моя.
3
Ты думал, что я в письмах по-другому
заговорю - серьезней, что ли, тише?
Я тот, кто есть, при мне мой дар нестрогий,
забавный, грустный, нежный. О друзьях,
о женщинах, о пьянках, о стихах
пишу тебе - есть пара дельных мыслей,
заветных, но до встречи подождут;
не знаю, кто прочтет, - уж так случилось:
все лгут и философствуют, а мне...
мне можно не стараться. Шаг неровный
к нам делает словесность - я пишу,
как хочется, не дева и не шлюха
поэзия моя, от них обеих
слов набрала, негромко им поет,
они одно и то же обе любят -
меня с моим несчастным остроумьем.
4
Ты не гнушайся, девонька, поэтом.
Немолодой пусть, толстый, некрасивый,
в потертой тоге, стоптанных сандалях -
и что с того? Поэзию ты любишь?
Так полюби поэта. Не стыдись.
В любви я знаю много разных штучек,
я, несмотря на вес, неутомим,
привязчив, ласков, опытен - понравлюсь.
Люби меня, не прогадаешь. Что?
В своем ли ты уме? Какие деньги?
5
Да ты сама не слишком хороша:
зубов недостает, и ноги кривы,
стара, козлом воняешь, смотришь косо,
а волосы помыть - так и седа,
морщиниста, гугнива - сторожа
подвыпившие недождутся-ждут
тебя на нашем кладбище для нищих.
Так будь же снисходительна в цене.
Не с неба деньги мне что в долг, что так -
намыкаешься, взяв, а ты туда же,
дерешь три шкуры. Хочешь по любви?
Да ты прекрасна, дева. Ну, давай же.
6
Находишь ты длинноты и повторы
в моих стихах - ты б написал короче,
раз-два и все готово. Но к чему
ведет поспешность? К той же немоте,
которая предшествовала слову.
Хорошие стихи не грех продлить
на строчку, на строфу, на пару слов
бог весть о чем - не знает торопыга
удачи ни у женщин, ни у муз.
Вот ты мне и завидуешь, стихи
читаешь вслух - дыханья не хватает,
а у меня не только стих длиннее,
а у меня дыхания хватает
не только на стихи.
7
Прекрасное именье вдалеке
от Рима - я на родине; свое
все здесь: и дом, и небо, и земля,
сад необширный, поле, лес, река.
Некупленным вином пою гостей,
а их немного, редко забредают:
им далеко - мне с не кем разделить
покой, и даже муза приумолкла,
не часто что-то скажет с прежней силой.
Довольно мы с тобою насмеялись,
наплакались, намыкались - пора
и по домам; проспавший до полудня,
до вечера гуляю не спеша,
и время, точно темное вино,
течет спокойно, медленно - свое,
не купленное, муза!
8
А мне все это нравится: весь шум,
весь Рим вокруг, и новые дома,
и храмы предков; дело ремесла
и дикие художества, толпа,
глазеющая здесь по сторонам,
и я в толпе - смотрю великолепный
амфитеатр Флавиев: когда
еще таким величественным, Рим,
ты был? Неужто прежние года
чему-то научили, впрок пошли?
Все хорошеешь, время, как вода,
смывает грязь, листву твою питает,
ты им наполнен, временем своим.
9
О времена, о нравы! Цицерон
оправдывался: глянь, куда идет -
все гибнет, расползается. А мы
все живы-здравы, ни в делах, ни в планах
ущерба нет - спешим и успеваем
за временем, другого нам не надо,
привыкли, полюбили и живем
легко, привольно. Помолюсь за нашу
удачу неотступную, за счастье
жить так же, с теми же. О времена,
о нравы...
10
Как мне все это нравится! Питейный
сегодня день, неделя, месяц, год,
и празднуем мы Бахусу до полной
забывчивости. Всех я вас люблю,
друзья мои: о ком еще писать
так метко, зло, уверенно? Вся жизнь
нестрогая, нестройная моя,
счастливая и нищая - предмет
поэзии; я весел вместе с вами,
я знаю все грешки, привычки, нравы,
все маленькие хитрости, долги,
всю ложь, всю правду; эта кутерьма
пустяшная мне жизнь, мне хлеб, мне воздух.
Я дома, я здесь свой, здесь все мое.
11
Все собрано в одну и ту же книжку:
удачи, неудачи, шутки, мысли
не слишком-то веселые - читай,
что выберешь, а то, что не по нраву,
я все равно оставлю: жизнь моя
такая же. Как вспомнишь, сколько раз
не знал я, где обедать, ночевать,
и девки не давали (даже так,
и это было), - черных дней и белых
не вровень все же: лучших больше дней.
Как посчитаешь, так и в этой книжке
стихов хороших больше, чем плохих.
12
Все вижу: мерзость, глупость, нищета,
бесчисленные казни, ложь и похоть,
но что-то перевешивает - может,
желанье жить, счастливый легкий нрав,
пристрастье к тонким винам или трезвый,
суровый взгляд на вещи: все могло
быть хуже, было хуже - рад не рад,
устроилось теперь. Вот и моя
поэзия устроилась, идет
размашисто, берет, что ей дают,
не жалуется, пишет. Все ништяк.
Все годно для удачной эпиграммы.
НУМА ПОМПИЛИЙ
1
Земля, вода, и воздух, и огонь,
и что-то есть еще, мы чем-то живы
и как-то умираем - есть над нами
благие боги. Светлый лес вокруг,
наполненный каким-то смутным гулом,
словами небывалых голосов,
растет, могучий, лиственный, священный,
еще чуть-чуть - расслышишь, разберешь
слова - уже понятно! - и теряешь
нить найденную, явную; весь лес
шумит ветвями, листьями шуршит,
журчит ручьями чистыми. Уснуть
так хорошо под этот тихий говор.
2
Есть знание неявное, есть зренье
невидимого, мыслимого только:
мы знаем: боги есть - и ничего
о них не знаем, время и пространство
все полно ими, слышит их, хранит
и помнит их - любая горсть земли,
любая капля, искра, вдох и выдох -
и человек.
3
О Либер, или как тебя назвать,
какое имя ты предпочитаешь -
известное, незнаемое или
любой мой вздох, - узнаешь, отзовешься,
расторгнешь узы, дух освободишь,
вина нальешь; простятся мне мои
томящие заботы, легкой мыслью
весь мир пойму и, забываясь сном,
еще немного, сверх того, помимо,
что трезвому ненужно, невозможно
запомнить, видеть, выдержать, - узнаю.
Останутся крупицы на глазах,
слова на языке. Теряет память
одно, другое, третье - длится сон.
4
Простой алтарь из дерна. Соль и полба -
и боги знают: муж благочестивый
пришел, принес - и то, что хочет он,
исполнится; мы без богов не можем
от пашни всходов ждать, не могут боги
на наши не откликнуться слова.
Никто один не в силах сельский труд
поднять. Окончен год, и закрома
наполнены: к нам боги благосклонны,
обилен урожай - трудами их
и нашими наполнены амбары.
5
Начала и концы и бесконечный
и безначальный страх, тобой унятый
и запертый воротами твоими,
бог времени, границ его, часов,
двуликий Янус, видящий все это
в истоках и развитии, идущий
в начале года, - света прибывает -
круг новый начат, будут и еще.
Идем, живем - вдох-выдох, шаг, другой,
так время наше движется за нами.
6
Эгерия, о нимфа, говори
о том, что будет здесь, о том, что было
до нашего прихода. Вот леса,
в них чудища невиданные, реки,
их боги - зачарованное царство
Сатурново, железо не терзает
ни грудь земли, ни ближнего, под небом
глубоким, чистым, дивным жизнь идет
в согласии - труда, войны и смерти,
как не было, не будет. Говори -
и ночь нежна, и звезды далеки,
но как же ярки! Слушаю, дышу,
твое впивая легкое дыханье.
7
Есть у богов любимцы, больше всех
обязанные, знающие, им
дано, открыто, снится, объяснилось.
Я, рад не рад, все знаю. Ничего
нет за душой незнаемого. Боги
мне что-то говорят, чего-то ждут -
так в разговорах этих жизнь проходит.
8
Над Римом вечереет, и луна,
в местах сих волчьих яркая, сияет,
холмы облиты светом, Я иду -
никто меня не тронет, волк и вор
обходят стороной, ловушки, ямы
не на меня; я знаю: что-то есть,
ведет, оберегает - может, ты,
любовь моя, сестра, лесная нимфа,
душа моя, судьба, иные силы.
Не понимаю, как и сколько бед
нас всех здесь миновало на земле,
кто жив еще, а будем жить и дальше -
и больше, и страшней еще минуют.
9
Как хочешь, так и верь: любая правда
любою ложью может обернуться,
а ложь любая правдой - нет над нами
мерила, оселка, отвеса, мы
самим себе оставлены, от нас
не много ждут там, в вышних. Кое-как
мы молимся, тем искреннее, чем
мы меньше знаем, что там, меньше верим.
10
Не надо, не выдумывай, не думай
об этих силах. В областях невидных
не увлекайся мыслью беспокойной:
не знаем ничего, не надо знать.
Что чувствуем - наверно, то и есть.
Будь праведен, проси своих богов
о том немногом, что тебе доступно:
здоровье, урожай, сердечный мир -
и будет. Как отцы, как деды, как
когда-нибудь вот эти дети наши.
Обычай свят, нетруден. Соблюдаем.
11
Все то, что было сделано мечом,
покроет тога: мирные дела
надежнее, опасней, долговечней
и тихо происходят - человек
упорством побеждает, человек
упорством побеждается. Всё так:
вол медленный влечет свой плуг по полю,
жрец праведный богов вещает волю,
закон людей приводит к общей доле,
и время расширяет круг земель
исконных, римских - мирная война,
нет побежденных - значит, наше дело
совпало с общим, с Роком, значит, время
и мы теперь одно, пока одно.
12
Община - дом для всех: и для богов,
и для людей, никто не остается
вовне, в изгнанье; узнаю тебя,
град Новый, Вечный; силы роковые
сходились, соглашались, укреплялись.
Все связано, одни законы нам,
богам, полубогам, одна земля,
одна судьба в пределах Pax Romana.
ПИЙ XII
1
Я чую смерть, в который раз вдыхаю
холодный воздух - липкий, тонкий запах;
я раньше знал, где ждать, теперь нигде
не скрыться, не проветрить. Это - время
так стало пахнуть. Знаешь почему?
Все знают, все молчат, всех выдает
дыхание.
2
А сколько всего было! Чуть не два
тысячелетья целых, так что много
успели взять греха на душу живу,
кровь и война своим шли чередом,
смерть успевала всюду - нет за нами
ни пяди, чтоб свободная, ни горсти,
чтоб чистая. И были прощены,
убелены мы, будто снег зимой.
Сегодня мы лишь жертва, и надежды
сегодня нет. Не наше это дело,
не наше время: мы не начинали
войну, не жгли огонь, не наша сила
смерть победит. Бесследно и безвредно
над бездною пройдет, как сон пустой,
вся наша жизнь в бессонном мире бед.
3
Всё связывают нити, все отсюда;
бессонный ткач, я продолжаю дело -
и плохо получается: когда-то
потерян навык; как они бездумно,
бесшумно, скоро, словно по воде
бегом - а я плыву, волна качает,
я опытный пловец, но так вприпрыжку
за легким ветром...
Долгая работа
чиста, однообразна, скрупулезна,
усердие превозмогает все:
неверие, усталость, неуменье.
4
Наместничаю. Если бы Ты знал,
чем город этот стал во времена
последние. И я б ушел отсюда,
но, встреченный на полпути, вернулся:
Ты шел в простой рубахе, к ней пришпилив
звезду шестиконечную.
5
И что
должно было случиться, чтобы гром
стреляющих по Риму пушек стал
нам голосом надежды? Мы молились,
мы ждали, мы дождались, нас в живых
осталось больше, чем могли подумать
те, кто пришел, и те, кто в нас стрелял.
Ты - Тот, кто нас оставил, Тот, кто спас, -
не спрашиваешь с нас за это время
бессудное; мы навсегда живем
в двух временах, свой убавляя срок
вдвойне за каждый выдох здесь и там,
на так и не оконченной войне...
6
С уверенностью тихой, неуместной
я говорю, и дело начинает
мне удаваться, слушают меня,
не все еще потеряно: благая
все весть нова, свежа, благоуханна!
А времена? Они скользят любые,
не трогая. И ничего не можем
мы ими оправдать.
7
Шаги, полушаги, одно, другое,
мы с чем-то соглашаемся - и где
предел тому, с чем можно жить?
Живем -
крест то далек, то близок; мы, другие,
живя, рискуем - все не без греха.
Не бойся свою душу погубить,
своих врагов не бойся. Эти жертвы
нам тяжелы, а на весах что пух.
О жертвах настоящих никогда
не спрашивают - отдаешь, не знаешь,
само собой, как дышишь, как живешь,
стоишь потом один, ограблен, наг,
и на душе легко, как в день воскресный,
и дышишь сладким воздухом последним.
8
О, если бы ты был горяч - горяч!
О, если б ты был холоден - кто может
быть холодней в последних временах!
Мы только так живем: давно готовы,
а всё никак надежду не уймем,
а с нею тяжелей. Кто б мог подумать,
что ночь не навсегда, что будет утро,
что бог весть сколько дальше будет дней,
что мы не все погибнем в это лето.
9
Холодный воздух Рима. День войны
проигранной и, значит, с нами Бог -
не оставляет, рвет знамена в клочья,
благословляет трусов, дезертиров,
благословляет выживших и пленных.
Идет война не на живот, а на смерть -
помолимся за день послевоенный -
голодный, нищий, праведный, пустой,
помолимся за возвращенье в дом
и за бесславье нашего оружья.
Не судят побежденных: им уже
досталось по делам, им ничего
добавить суд не может самый страшный,
им просто жить дано, о них забыли.
10
Окончилась война. Еще страшней
тому, кто видит, стало. Из последних
сил победили - ну а дальше что?
Чем будем воевать? Рука пуста,
дух робок - где укрыться, как сберечься?
Мы сами отказались от спасенья,
одни остались и не слышим тихий,
спокойный голос чей-то: 'Все равно
вы спасены'. Мы не идем на голос.
Мы все равно, мы точно все там будем.
11
Разруха, нищета, а всё им смех -
вино рекой и песни до утра.
Наверно, это - святость. Что еще
такую радость может им давать?
Как смерть была близка - и где она?
Весь ад был здесь, но снова поросла
земля травой. Кто выжил, тот и счастлив,
мотив шальной летит над Трастевере.
Моя печаль, я знаю, мне за что,
и дотерплю до той поры недальней,
когда отдамся радости, когда
меня отпустят все грехи мои,
отнимутся заботы и печали.
12
Все это будет новым Pax Romana.
Все то, что было сделано, ничтожно,
как будто кто заранее обрек
все мысли, все дела; сеть истончилась
всемирной веры - так ли это? Нет!
Как приняли, прочна и широка -
и наше лыко в строку. Мы боялись,
сбивались, торопились, но успели
в свой срок и свой черед, а завтра будут
работники свои. Волна волной
меняется, во всех наловит сеть
поживы мелкой, всякой, доброй, многой.
Все это станет новым Pax Romana.
КЛАВДИЙ
1
Империя осталась позади,
и худшая из бывших с ним ночей,
когда его дыхание ловили
с надеждой и уверенностью, тоже
осталась позади, теперь он - бог,
конечно не из главных, олимпийских,
но все же бог, и новых сил хватает
для мелких просьб, несложных исцелений
и, может быть, для этих вот стихов;
не хватит для истории, но это
ему не интересно: сам историк,
он знает, что о нем напишут плохо,
скорей чем хорошо, и это будет
настолько же правдиво, как о прочих.
2
Он знает, что смотреть со стороны
историю не менее опасно,
чем ею жить, что мало помогают
накопленные знания. Удача -
вот это важно. Разве он удачлив?
Побольше всех, убитых до него,
и потому, не труся, не храбрясь,
довольный всем случившимся, живет
в своем богатом доме частной жизнью,
которая настолько хороша,
что стоит трудной смерти, если смерть
хоть как-то выбирает что кому.
3
Почти красив, но тучен и неловок,
неповоротлив и неутомим;
когда бы не отменное здоровье,
то был бы добродетелен, а так -
все хочется попробовать. От женщин
не только беды: римлянки давно
заметно поумнели, их любить
рискованно, заманчиво, прекрасно;
так раньше только с мальчиками было,
но с женщиной опаснее, труднее,
и только с ней решается судьба.
Какие были женщины! Прекрасны
и неверны. Ну, так и нам досталось
кой-что от их радушия. Не эти
нас предадут - другие, кто спокойней,
сильнее, в недалекий час последний
придут убить. И будет хорошо,
идя к Аиду, вспоминать распутниц:
их легок нрав, незлобив, все простят
таким же, как они, ни злым ни добрым -
неверным и убитым, нам простят.
4. Сенеке
В тебе одном, я знаю, больше яда,
чем у Локусты в хитром мастерстве
намешано. О, ты - давнишний враг
порядка, мира, сеешь беспокойство,
себя погубишь и страну погубишь,
служа закону, правде. Ты не лжешь -
тем хуже всем нам: совесть быстрой ржою
съедает скрепы, держащие зданье,
и рушит государство. Много зла
в судьбе, в народе ты освобождаешь -
посмотришь, чем все кончится, какими
законами. Меня тогда припомни,
покойника порадуй поздней злобой.
5
Какой еще свободы нужно им?
Страх отступил, ушел, в живых оставил,
тюрьму открыли, казни и опалы
отменены, а им все мало - ждут
чего-то небывалого и скоро
с тоскою вспомнят прежние порядки:
источенное страхом сердце лживо
и ложь во всем подряд предполагает.
6
Пошедшие с британского триумфа
гулять по Риму песенки не дело
солдатского ума: прямая грубость
приправлена аттическою солью,
и чувствуется опытность. Не только
столичной черни, значит, - и поэтам
не угодил. Во всех своих делах
он видел (как не видеть!) обреченность,
но это его даже забавляло,
освобождало от последних пут -
живи, как хочешь: никаких следов,
и захотят найти, так не найдут.
7
И сам пожил, и жить давал другим,
не слишком-то заботился о жизни,
не слишком умножая бед чужих,
поскольку равнодушен к ним. Одна
забота человеку - жизнь своя:
что съел, что выпил, остается с ним,
а прочее отнимется. Ничто
не будет хуже смерти. Никому
чужая не грозит.
8
Власть хороша, не может надоесть,
изменчива; лишь вялое бессилье
философов земные треволненья
считает ни за что. Смешная мысль.
Не знающий стремления к богатству
и женщинам что может знать о жизни?
А власть еще другие наслажденья,
почти уже духовные, сулит.
Вот это философия. Вот здесь,
в разреженной и тусклой атмосфере,
сплетаются вопросы и ответы
о жизни и о смерти. Наблюдать,
чтоб много видеть, надо свысока.
9
Он - император. Место человеку
не просто так дается: все слова
на новом месте, все его дела
усилены, черты укрупнены,
все слушают со страхом и вниманьем,
становится он богом после смерти,
чуть-чуть заметно это и при жизни.
10
Сплошное сумасшествие. Тиберий
и тот рехнулся под конец карьеры
на острове своем в уединенье,
Калигула, Нерон и кто еще
из мелких за Нероном.
Если так
безумие, о боги, нужно Риму,
зачем вам я, не более безумный,
чем мир вокруг? Я точно не сумею
чему-то соответствовать такому,
что в их глазах огнем священным было.
Я, боги, вам не верю. Ничего
вы просто так не делаете, боги.
11
Чужое время просто описать,
свое - водой сквозь пальцы: летописец
не может быть историком, историк
не станет летописцем.
Это - время
так происходит, слушаю его,
не успеваю ничего и знаю:
все рухнет после смерти слишком быстро,
как будто ждали, и над уходящим
зайдутся боги смехом олимпийским.
12
Слов не хватает. Кажется, о нем
все сказано, а ничего не ясно -
он ускользает, словно бог Протей,
меняется, и правды не дождешься.
Кто ты такой? Зачем ты приходил?
Что ты хотел сказать и для чего
букв не хватило? Нехотя над Римом
в года расцвета правил император,
а нам-то не видать такого счастья.
Бог Клавдий, помоги моим трудам
политики, поэзии, любви!
КЛИМЕНТ VII
1
Война идет опять со стороны
стран северных, холодных, диких, чуждых
всему, чем мы живем.
Простая вера
тем хороша, что немногоречива,
в ней ложь не на виду. В таких соблазнах
и здесь кружились головы, и здесь
избавиться от лишнего пытались,
отбросить груз - отбросив, воспарить,
вернуться к небывалому, святому.
Но это грех, и Мастер Упрощений
на этом ловит. Будет нам еще
о что преткнуться, где замедлить шаг,
где вспять поворотить, где встать столбом,
пройти пытаясь в тесные врата.
2
Благослови, Господь, тяжолый труд
стяжания, благослови Господь
заботы дня сегодняшнего, иго
забот дальнейших, завтрашних. Не зря,
ты видишь, мы старались: этот камень
началом был, и трудники твои
не покладали рук, не побоялись,
величьем замысла потрясены,
за дело взяться. И не впопыхах -
обдуманно, уверенно, спокойно.
Безумство мудрых пред лицом Твоим.
3
Все меньше слов, ложь облетает, как
по осени листва с деревьев хмурых, -
прозрачный лес спокоен, прям, открыт
на все четыре стороны. Борей
гуляет как хозяин, ночь тиха,
ни шороха, ни гула, только воздух
неслышный, свежий движется, и холод
крепчает - это космос дышит так,
светло, бесчеловечно.
Что ты есть,
что ты такое, истина? Не только ж
прямая правда - кое-что еще,
о чем мы говорили и молчали,
что мы предполагали, знали что,
что нас согреет в зябком мире бед,
оденет что нас в белые одежды.
4
Аз многогрешен. Зная эту землю,
Ты мне простишь пути мои. Я сам
прощал других таких же: кто не все,
что можно было, отдал Князю мира
сего, кто помнил что-то сверх простого
существованья - сна, еды, питья,
кто сохранил, не вывел отпечаток
души бессмертной, робкой, бывшей здесь.
Зря говорят, что строг Ты: знаешь сам,
как судят строго, как найдут вины
на всякого, как это - умереть,
как это - знать бессилие свое,
им захлебнуться в страшный час последний.
5
Пора домой, к развалинам, во тьму
кромешную - а дом пустым не будет,
все кто-нибудь живет, огонь разводит,
детей растит. Каких еще нам бед
судил Господь - всё можно пережить:
не знаем сами, сколько наших сил
и сколько бед мы выдержим, не знаем,
как велика надежда, как легко
обманчивою сердце успокоить,
чтоб вдруг увидеть - нет, не обманула.
Смерть не страшна такое пережившим.
Да что она? Всего лишь легкий сон -
как не было пройдет, исчезнет в небе.
6
Наследуя великим, умным, злым,
я слаб и ненадежен, все мои
коварство, хитрость - все, как легкий дым,
рассеялись по ветру; и кого
я думал обмануть в треклятом мире,
где каждый - воин, пастырь и политик?
Простое дело - дело общей веры -
обрек на гибель сам: рука моя
меч не держала, крови не лила,
не тот им нужен вождь, им нужен лев
и нужен лис - я человек, меня
сомнут и проклянут, удачи нет
таким, как я, в любые времена.
7
Свои грехи я знаю и грехи
предшественников. Я подозреваю
наследников ближайших в худшем, дальних -
в еще чернейшем. Это изменить
не в силах - значит, надо так, такая
судьба нам всем.
Кто знает, тот молчит,
не углубляя, не усугубляя.
Какая прямота здесь может быть
в изгибах лабиринта, правота
какая в этом мире?
Много Враг
подсказывает.
Умножаем зло,
озвучивая или отражая.
8
Есть место человеку, дело есть
по силам, за него и спросят после:
за камень, краску, слово.
Смерть близка,
не отвлекайся: все это искусство
и есть твоя молитва - лучше, чем
от тех несчастных, слышимая, кто
душою прост, кто не умеет, кто
в туманных далях путается мыслью
испуганной.
За эту красоту
прощается нам многое, почти что
вся наша жизнь безумная, вся смерть
глухая, нераскаянная.
Вот
творенье наше светлое, живое.
9
Для всех: для наших, для не наших - стал
я неудобен. Надо уходить.
Все было сведено к единой цели,
задействовано - прахом все пошло:
захвачен город, вера отступила
с пространства полумира, тьма горька,
и римской церкви попраны права;
империя сама себя погубит -
кончается старинная вражда
разгромом обоюдным.
Чем ты станешь,
Рим побежденный? - Римом победившим.
И, как ни странно, эта мысль жива,
сквозь всё пройдя. Что значит наша смерть,
так скорая, тяжолая, для этих
неистребимых, долгих, трудных дел?
10
Плохие времена: все с мест сошло,
все сдвинулось, ни в чем уже нет меры,
и дышим тяжело, и верим трудно,
с каким-то напряженным изуверством, -
почти не верим, раз нужны такие
усилия, упорство, изощренность.
А что там будет за порогом смерти,
никто не знает; а верней всего -
не будет ничего, и, может, это
и к лучшему по нашим-то делам.
11
За дело взявшись, поздно отступать,
рассчитывать, выгадывать - нам надо
бесстыдно править, без оглядки на
потомков, современников, врагов,
друзей, какие есть: так велика
задача.
Не дается малодушным
победа в сих сомнительных делах.
12
Мы под защитой Ангела. Вокруг
сплошная смерть - проиграна война
и нами, кто в плену, в осаде, умер,
и теми, кто пришел сюда с оружьем.
Какая вера верная, какая
политика такое оправдает?
Сюда нельзя вот так победно: Рим
не просто город, мастерства осады
от приступивших требующий. Дом
для всех для нас, и правых и неправых,
здесь все свои - есть общий враг. Еще
одумаются, будет еще время
совместных дел в пределах Pax Romana.