Владимир Георгиевич услышал знакомую мелодию, но не сразу понял, что это звонит телефон. Оглядев большую, богато, и со вкусом обставленную комнату, он увидел, как по полированной поверхности стола, вибрируя, движется мобильник.
- Не могут без старика. Когда же я от вас отдохну?- ворчал он, направляясь к столу.
На самом деле, ему уже давно почти никто не звонил. Разве что иногда из управляющей компании, да из платной клиники, где за приличные деньги, периодически справлялись о его здоровье. Но для этих добродетелей предназначался домашний телефон. Мобильный же был окном в другой мир: приятелей - компаньонов, должников и кредиторов, партнеров и прихлебателей. Окном - уже давно и наглухо заколоченным. Тем не менее, Владимир Георгиевич регулярно его оплачивал, подзаряжал и держал на видном месте.
Поднеся телефон к изрядно полысевшей голове, он услышал приятный женский голос, - Владимир Георгиевич, Вам необходимо прийти по следующему адресу.
Голос произнес название улицы и номер дома. Адрес был совершенно незнакомый, но Владимир Георгиевич, даже не попытался его записать, так как понял, что никогда не забудет.
- Необходимо решить некоторые, касающиеся Вас вопросы.
- Хорошо, я буду.
- В течении дня. В удобное для вас время.
Связь оборвалась.
" Странно, кто? откуда? Не представилась. И я, как последний лох, даже не поинтересовался. Наверное, из пенсионного, начислили какую-нибудь копейку, и думают, осчастливили."
На удивление самому себе, Владимир Георгиевич быстро засобирался, и уже через полчаса садился в трамвай, над лобовым стеклом которого, большими буквами было написано название улицы, которая была ему нужна. Погода стояла отвратительная. Дождя не было, но над городом повисли туман и сырость. Несмотря на плохую видимость, через несколько остановок, Владимир Георгиевич рассмотрел дом и на нем табличку с нужным номером. Трамвай остановился, зашипев, открылись двери. Владимир Георгиевич вышел на тротуар, прямо перед тем домом, к которому направлялся. Здание было современной постройки - грандиозное и в то же время изящное, облицованное тонированным стеклом, в котором отражались, проносившиеся мимо автомобили. Туман не позволял посчитать количество этажей, но даже с первого взгляда, угадывалось, что оно гораздо выше всех окружающих его построек. К парадному входу вела широкая мраморная лестница. Мимо него, поодиночке, прошли несколько человек и скрылись за широкими, автоматически открывающимися дверьми. Владимир Георгиевич попытался найти вывеску, но так и не нашел.
- Понастроили офисов, а чтоб вывеску повесить...
Потоптавшись в нерешительности, он, все-таки прошел через стеклянные двери. Навстречу ему уже спешил улыбчивый молодой служащий.
- Владимир Георгиевич, рады Вас видеть. Вам на шестидесятый этаж. Пройдите вон к тому лифту, - и молодой человек указал на открытые двери ближайшего лифта.
- Вот это сервис. Когда научились?- отметил про себя Владимир Георгиевич, заходя в лифт.
Кнопки были помечены крупными цифрами, поэтому, он без труда отыскал нужную, и нажал. Лифт плавно, поехал наверх, набирая скорость. Владимир Георгиевич осмотрелся. Во всем убранстве чувствовался шик. Обшарив глазами каждый элемент декора, он вновь добрался до столбика с кнопками и только тогда заметил, что под жирной цифрой написано мелкими буквами, слово " лет", а не "этаж". Мысли судорожно завертелись в голове.
- Что тут вообще происходит? Что это за дом такой? На пенсию идут в шестьдесят, и мне на шестидесятый. Какая-то логика есть, но чем занимаются на остальных пятидесяти девяти этажах?
Им овладело беспокойство, но до паники было еще далеко. Мозг продолжал пульсировать, стремясь найти объяснение.
Лифт плавно затормозил и остановился. Над головой загорелась цифра 60. Дверь открылась, за ней стоял такой же приветливый молодой человек.
- Проходите, пожалуйста, - и он деликатно сделал шаг в сторону.
- Я, кажется, ошибся, - с трудом выдавил из себя Владимир Георгиевич, а рука уже шарила за спиной, ища ряд с кнопками. Наконец он нащупал кнопку где-то в самом низу колонки и нажал. Двери бесшумно закрылись, и лифт заскользил обратно вниз. Через какое-то время он вновь остановился на цифре 20. Владимир Георгиевич вышел в просторный, но пустынный холл, огляделся, в надежде найти кого-нибудь и расспросить, что это за учреждение. Сделав несколько шагов, он остановился и протер ладонью глаза. Ему показалось, что стены и обстановка холла задрожали, как в знойном мареве. Он убрал руки от лица, но наваждение не исчезло. Стены продолжали дрожать и тесниться, и вскоре он оказался не в фешенебельном зале, а в тесной коммуналке. Здесь прошло его детство и юность. Он никогда не приглашал к себе друзей - стеснялся, потому что в этом гадюжнике всегда воняло перегаром, мочой и стиральным порошком. Пробираясь между старыми велосипедами и ржавыми стиральными машинами, он вышел на кухню. Там у плиты стояла женщина, лет сорока и краем фартука вытирала слезы.
В двадцать лет он, наконец, вырвался из этого кошмара и решил, что больше, никогда, не вернется к такой жизни. Оставив записку, что бы его не искали, Володя собрал кое-какие вещи и ушел. И даже был горд тем, что у него хватило мужества и сил развернуть свою жизнь. За прошедшие сорок лет он так ни разу не написал матери. Ему казалось, что если рвать, то окончательно и бесповоротно.
- Мама, прости меня, мама. Я вернусь. Я обязательно вернусь, только будь, пожалуйста, жива.
Он сделал несколько шагов, чтобы дойти до матери, прижаться к ней, заглянуть в глаза, ища прощения, но с каждым шагом, образ ее таял, становился прозрачным, и когда оставался всего один шаг, исчез.
- Я найду тебя, мама, обязательно найду.
Ноги совсем отказывались идти. Он с трудом сел на табуретку и закрыл глаза. Сколько так просидел Владимир Георгиевич, он не помнил, но когда вновь пришел в себя и посмотрел вокруг, оказалось, что сидит он на диване в холле, а перед ним лифт с открытой дверью. Он поднялся и вошел. Пока думал, какую кнопку нажать, двери сами закрылись и лифт медленно стал подниматься. 25, 28, 30. Двери разъехались, открывая взору еще один большой безлюдный холл. Владимир Георгиевич пошел по нему, рассматривая картины на стенах и дорогую мебель. Потом перенес взгляд на пол, но вместо пола была, засыпанная желтыми, осенними листьями грунтовая дорожка. Вдоль нее тянулись невысокие металлические оградки, за которыми стояли мраморные надгробия, или просто кресты. Он шел по кладбищу. Впереди была группа людей, человек десять, не больше, в основном женщины. Трое мужчин с лопатами присели на корточки в стороне и курили. На двух стульях стоял гроб. Подойдя поближе, он посмотрел на покойницу. Это была та девушка, с которой он встречался много лет назад. Он не узнал бы ее: некогда пухленькие губы, плотно сжаты в немом укоре, нос заострился, а от бледного лица веет убийственным холодом. Владимир Георгиевич не узнал ее, он просто понял, что это она. У самого изголовья стояла пожилая женщина, а перед ней мальчик, лет пяти.
- Поплачь, Маруся, легче будет, - уговаривали ее подруги, но она остановила подступивший к горлу ком, боясь испугать своими рыданиями мальчика, и как каменное изваяние, молча, глядела в мертвое лицо дочери. Мальчик, еще до конца не понимая, что произошло, время от времени смотрит по сторонам, как бы ища того, кто ему все объяснит.
Владимир Георгиевич вспомнил все до мелочей: как они любили друг друга, какие планы строили, но она забеременела, а связывать себя семьей, когда открываются гигантские перспективы. Такой роскоши, он не мог себе позволить. Уговаривал сделать аборт, но она категорически отказалась. Потом написала, что ребенок умер при родах, но возвращаться к нему, не собирается. Владимира Георгиевича такая развязка вполне устраивала. " В одну реку дважды не ступишь, да и не склеишь то, что совсем развалилось". Но оказывается, у него есть сын.
Потом у Владимира Георгиевича было много женщин, но свою судьбу с ним никто, так и не связал. Одни его не устраивали, других интересовал только его кошелек, третьи просто сбегали, когда казалось, что вроде бы, что-то получается.
Владимир Георгиевич пристально всмотрелся в лицо мальчика.
- Это мой сын, прям, точная копия. Сколько ему сейчас? Наверное, тридцать пять. Где живет? Чем занимается? Может быть, у меня есть внуки? Я обязательно их разыщу. Все им оставлю. Помогу с образованием, с карьерой. Только не отталкивай меня, сынок, ты единственное, что есть у меня в жизни.
Мужики закончили перекур и принялись заколачивать крышку гроба. Владимир Георгиевич, не оборачиваясь, побрел обратно. Вскоре, осенние листья под ногами, сменил полированный мраморный пол. Впереди ждал лифт, приглашая в распахнутые двери.
Следующая остановка была на сороковом этаже. Выйдя из лифта, Владимир Георгиевич оказался в длинном коридоре гостинки. Почти возле каждой двери стояли деревянные ящики, в них клали то, что не помещалось в тесных коморках в девять квадратов, предназначенных для проживания семьи из нескольких человек. Что привело его в это общежитие для семейных, он не знал, но шел вперед, пологая, что причина вот-вот прояснится. Одна из дверей оказалась приоткрыта, заглянув вовнутрь, Владимир Георгиевич увидел своего давнишнего друга, дремавшего в инвалидном кресле. Его жена, стоя у обшарпанного шкафа, перебирала лекарства и, поправляя очки со сломанной дужкой, читала аннотации.
Владимир Георгиевич прошел в комнату и сел на свободный стул. Когда-то давно, у них был общий строительный бизнес. Вложив немалые деньги, они выиграли аукцион, на постройку жилого комплекса. Сначала все шло красиво. От желающих приобрести квадраты в их комплексе, не было отбоя. Подрядчики понагнали техники и с энтузиазмом взялись за работы. Но произошел очередной передел, результаты аукциона признали незаконными, стройку заморозили. Владимир Георгиевич, потеряв кучу бабла, сумел-таки вывести основные активы, а его друг до последнего пытался законным путем разрулить ситуацию. Взял огромный кредит, но он не спас. Деньги разошлись на расчеты с подрядчиками, с дольщиками, на погашение конских процентов по кредитам. В конце концов, все кончилось крахом. Еще до серьезных наездов банка, он переписал все имущество на жену, застраховал свою жизнь и решил, разыграв несчастный случай, выйти из игры. На охоте, он сорвался в горную реку, но его спасли, правда река успела сломать ему позвоночник. Страховка ушла на лечение и реабилитацию. Коллекторы всерьез взялись за возврат кредита. Жене пришлось продать дом и переехать в гостинку. Другу назначили пенсию по инвалидности в размере шести тысяч, на этом его трудовая деятельность закончилась.
- Ну ты же, сам виноват. Когда губернатор слетел, я сразу сказал, надо валить, пока не поздно. Но ты же, уперся. Вот теперь катаешься на этой табуретке. Я действительно не мог тебе помочь, я тогда все деньги вложил в новое дело.
Владимир Георгиевич замолк, понимая всю никчемность своих оправданий.
Его друг открыл глаза и уставился в пустоту, лишь пузырек из слюны в уголке его рта, периодически раздувался и лопался.
- Прости меня, друг. Я вытащу тебя из этой дыры. Поедешь в Германию, там тебя подлечат. Еще дело какое-нибудь замутим. Потерпи, я вернусь.
Владимир Георгиевич вышел в коридор и решительно зашагал к лифту. Его жизнь обрела новый смысл. Появилось много дел, которые нельзя было откладывать в долгий ящик. Ему не терпелось, скорее попасть домой и включиться в поиски тех, кому он так задолжал по жизни.
Войдя в лифт, он сходу нажал на первый этаж, но лифт начал медленно подниматься. Владимир Георгиевич нажал на кнопку "стоп", но она не реагировала. Тогда он беспорядочно начал бить по всем кнопкам, но лифт, только ускорялся. Через несколько мгновений он промчался мимо шестидесятого этажа и продолжил свой стремительный подъем. Невыносимая боль сдавила сердце. Владимир Георгиевич пытался вдохнуть, но рот, только беспомощно открывался, не пропуская в легкие воздух. Он из последних сил потянул вниз ворот рубашки. С треском отлетели две верхние пуговицы, но легче не стало. Владимир Георгиевич сполз по стене и вытянулся на полу. Губы еще шевелились, пытаясь, ни то что-то сказать, ни то глотнуть воздуха, а глаза уже замерли, уставившись в потолок, который становился все ярче и ярче, пока не превратился в светящийся тоннель.
Мобильник, дрожа, дополз до края стола и упал к ногам хозяина.