ВАЛЕРИЙ МИХАЙЛОВИЧ АНИСИМОВ
Из трилогии "ПРЕРВАННАЯ ЗАРЯ"
XII - XIII века
РУСЬ ВЛАДИМИРСКАЯ
КНИГА ВТОРАЯ
АВТОРА
Глава 3. ОЗАРЕНИЕ
Колебания некоторых священников ему были понятны: и хочется, и колется. Нет у них той решимости, с коей выступали чернецы против мясоедения в праздники по постным дням. В своих сомнениях оглядывались они на владыку Леона, а он оказался таким же упорным, как и владыка Нестор. Андрей напутствовал епископа Феодора держать честь князя и земли Залеской высоко и не опускаться до раздирания бород.
- Помни денно и нощно, иже ты посланник Володимерской Руси. Тамо, на Днепре, Киевская Русь, - Андрей небрежно махнул рукой, будто отгоняя назойливых комаров, - она ведома грекам издавна, но Русь Володимерску они не ведают. Ты и яви свои красные глаголы, расскажи цареградским архиереям и василевсу с патриархом о нашей боголюбивой земле, абы уразумели, иже сия земля суть под покровом Богородицы, и достойна еси изрядного митрополита. Недолго мучился Андрей сомнениями, и решил всё-таки скликать ещё раз бояр и святых отцов, дабы уж совсем сомнения снять.
- Думцы мои, поелику епископ Леон и епископ Феодор вборзе предстанут перед архиерейским собором в Киеве, а затем в Царьграде, надо нам ещё раз востязатися о мясоедении, абы епископ Феодор буде известне и изрядно изрещи* разумение от всей земли Залеской, а не токмо за себя и за князя. Леон стоял на своём. Страсти разгорались с новой силой. Андрей хотел, чтобы епископ хоть в чём-то уступил, смягчился бы немного, и потому продолжал увещевать Леона:
- Каков же праздник без мясоедения, тем паче Господни праздники, кои попадают на среды и пятки. Нет такого запрета в Писании. Вот и брат мой Святослав подтверждает сие, а уж он таков книжник, коему равного не найти. - Святослав не облечён священным саном, абы востязатися со мною. - Мы, владыко, опять вдвоём прю затеяли, ано и других надо послушать. Ежели меня поддержат - паки моя взяла, ежели тебя - твоя взяла. С тем и в Киев, и в Царьград пойдёте.
У Леона не было поддержки, кроме своих ростовских мужей. Переспорили всё же владыку. Особенно на всех подействовало красноречие епископа Феодора. Но, впереди Киев и архиерейский собор. Что там будет, чья сторона возьмёт, Бог знает.
Тихон беспрерывно подхлёстывал коня, пролетел безостановочно мимо стражи у городских ворот - они узнавали его издалека по 'походке', и никогда не пытались остановить неохочего на пустые разговоры княжого здателя. А стражникам так скучно стоять целыми днями у ворот. У княжьего терема соскочил бодро с коня, поднялся по крыльцу и, запыхавшись, влетел в сени. Там на лавке, свесив понуро голову на грудь, дремал от усталости Иван-изуграф. Увидев Тихона, поднял на него снулые глаза, на лице появилась улыбка.
- Наконец-то явился!
- За мною в Володимер прискакал княжий отрок, разыскал, велел борзо собираться и скакать в Боголюбов. Говорит, князь немедля кличет. А ты, Иван, почто здесь?
- Тебя давно жду, выспаться успел. Тоже князь кликнул. Аз пришёл, а он говорит: 'Жди Тихона, как появится - оба ко мне не медля'. Идём. Князь ходил по горнице от окна до окна и будто не замечал вошедших. Что его так встревожило? Почему спешно позвал здатели и изуграфа? Наконец, обернулся.
- Иван, ты так и не уразумел меня. Боишься, что заставлю тебя доспехи надеть и меч в руки взять? Не о такой службе аз говорю тебе и твоему отцу. Ты изуграф изрядный, таковым и оставайся - се твой выбор. Ты, Тихон, здатель днесь именитый стал, вон какие лепые храмы поставил. Отныне вы оба будете токмо мою волю исполнять, и никаких других заказов! Уразумели? У меня вам особый заказ будет, но прежде оба, не мешкая, собирайтесь и идите в Царьград. Обоз собран, через три дня уходит. Старшим в посольстве посылаю боярина Якова Станиславича, и с ним в помощниках будет Борис и епископ Феодор. Будете при них, они вас сведут к изуграфам и здателям цареградским. Для сего дела даю подарки богатые для гречин, без них ничего они вам не поведают, а посему не скупитесь в нужном деле и выведывайте всё, что буде вам занятно в хытростях здателей, изуграфов. Ежели надо буде, оставайтесь ещё на лето, токмо учитесь всему, что буде доступно. Обозов много наших ходят туда и обратно, ноне нет такой татьбы, как прежде бывало в низовьях Днепра.
Неожиданно и сильно удивил князь Андрей своих хытрецов. Ну, Иван, ладно, один, семьи пока нет, а Тихону каково оставлять жену и детей?
- О семье попещись велю, не тревожься, - понял князь озабоченный вид Тихона.
О чём тут думать! Конечно, они готовы идти! Сбылось! В кои-то веки такое бывало? Ходят к грекам всё больше попы, да купцы. Хытрецы всяких дел из Царьграда в Русь идут. А тут, здатель с изуграфом к гречинам идут, на них посмотреть, да себя показать.
Митрополит Феодор с раздражением перечитывал послание владимирского князя. 'Не ко времени князь Андрей затеял прю. Ростислава надо мирить с Ольговичами. Ишь Русь на куски раздирают, а тут ещё мясо володимерцам подавай по средам и пяткам. Но что поделаешь, владимирский князь волю явил отправить посольство в Константинополь, а там василевс и патриарх испросят разумение Киева по сему спору. Придётся собирать епископов, игуменов, монахов-книжников'. Спор зашёл в тупик. Печеряне, как всегда, своё разумение явили. Поддержать бы им владыку руськой православной церкви, так нет, встали на сторону владимирцев.
'Что же это за властодержец такой? - часто в мыслях возвращался митрополит к князю Андрею. - Старшие грады пригородами нарёк, молодшие, то бишь Володимер и Боголюбов, стольными нарёк. Мизинных людей подымает выше вятших. Всех от себя гонит, кто не хочет быть его подручником. Ох, греховный путь избрал князь Андрей. Дорого ему платить придётся за свои богомерзкие деяния. Однако, князь силён, и благость Божья с ним. Говорят, храмы зело лепые поставил, да ещё лепше замышляет, потому в Константинополь своих здателей посылает посмотреть, поучиться у греческих мастеров. Но неужели се правда, о чём сообщил епископ Леон? Что же за умысел у князя Андрея? Посылает своих людей к Мануилу Комнину, и тут же готовит посольство к Фридриху Барбароссе. Не может быть, абы князь переметнулся к латинянам. Нет, не может он от православной веры отречься. Однако патриарху надо о посольстве к латинянам тайно поведать'.
Митрополит остался весьма недоволен печерянами, предложившими мирянам разрешить мясоедение по средам и пятницам, ежели на них попадают великие праздники, а инокам разрешить едение сыра и коровьего масла. Архиереи в споре разделились поровну. Выход был один: спор представить на суд василевса и патриарха. В Киеве обоз владимирского князя с малой дружиной соединился с обозами других земель и, особо не задерживаясь, отправились вниз по Днепру на привычных лодьях-однодревках.*
Митрополит Феодор благословил отбытие епископа Леона в Царьград.
- Вот тебе, отче, моя грамота к патриарху. Испрашиваю благословения на твоё рукоположение в новую епископию. Ростов тебе придётся оставить. Что поделаешь, ежели пропавший было епископ Нестор объявился. Он ходил в Царьград без моего благословения, ибо не было меня в то время в Киеве. Простил аз ему, что он меня не дождался. Купецкий обоз, видишь ли, отходил в Царьград, он с этим обозом и отправился. Ежели патриарх Лука Хризоверг пошлёт тебя вновь в Русь, то не беспокойся, найду тебе достойное место. Окромя Ростова святых мест в Руси много. Главное же, ты должон упреть еретика Феодорца о постных днях. Вот тебе другая грамота для патриарха, тайная, смотри, абы никто о сём не ведал. В ней аз пишу о злокозненном Феодорце-богохульнике, абы рясу с него скинули, да вместо святых одеяний в цепи заковали и онафеме предали.
Для того, кто впервые идёт на лодьях в Царьград, путь кажется долгим и трудным. Наслышаны были владимирцы много о днепровских порогах, о том, как товар выгружают из лодий и везут на лошадях, али семечи переносят на плечах берегом вёрст пять. Четвёртый порог Неясыть самый опасный не только сам по себе, но и потому, что возле него могут подстерегать шайки степных грабителей. Раньше здесь, возле Крарийского перевоза, печенеги разбойничали, ноне тоже всяких отверженных хватает, начиная с половцев, разного рода чёрных клобуков, да отрядов, оставшихся от шайки Ивана Берладника.
Но вот и остров святого Григория. Здесь у священного дуба, ствол коего в пять обхватов, когда-то предки приносили благодарственные жертвы богам. Теперь же в часовне творят молитвы, благодарят Господа Иисуса Христа и Владычицу небесную о спасении душ и благополучии дальнейшего перехода. В Олешье, в устье Днепра, посланцам владимирского князя пришлось задержаться на несколько дней, пока нашли проводника по морю. Олешье издавна сложилось, как поселение русичей, оживлённое место обмена товарами с греками, болгарами, кои дальше вверх по Днепру редко ходили. Далее путь морем. Он спокойнее, ежели только ветром не прибьёт к берегу. Тут, либо быть лодьям разбитыми о скалы, а в лучшем случае выбросит на песок, либо, опять-таки, быть ограбленными.
Владимирских путешественников такие беды миновали и они благополучно достигли первого византийского города Месимврии, и скоро увидели очертания царствующего града, столицы земных владык. Вот он, пуп мира! Оплот веры православной! Нет земли на свете величественнее Византии! Но есть ещё один пуп земли - Священная Римская Империя. Однако там свой мир, далёк он от Руси. Пока далёк. А днесь вот он, град святого Константина! Над бухтой Золотой Рог внушительно высились стены и башни каменного града. А вот и купол святой Софии, о котором так много слышали, но с трудом представляли в своём воображении его необъятную величину владимирские здатели.
- Будет вам диво, когда в близи увидите и стены градские, и дворец, то бишь хоромы василевса, и храм святой Софии, - покровительственно, с видом знатока говорил спутникам Станиславич, не единожды бывавший в Царьграде.
Леон и Феодор плыли на разных кораблях. Не могло быть и речи, чтобы два епископа, ненавидящие друг друга, могли плыть под одним парусом, жить под одной крышей. И по прибытии во Влахерны,* где обычно останавливались русичи, Леон первым делом потребовал у игумена отвести ему келью подальше от кельи епископа Феодора. Оба архиерея не хотели раньше времени тратить силы в спорах друг с другом, и готовились к решительной схватке, в которой победителем мог быть только один, о каком либо примирении они и не думали.
До суда владык земных было ещё далеко. Никто из придворных служителей, даже сам мистик и протонотарий не могли ничего сказать определённого по этому поводу, не смотря на хорошие подарки русичей. Лишь только каждый раз успокаивали послов: 'Императору передано прошение великого князя Андрея Юрьевича. Как только он назначит приём, так вас найдут и объявят об этом. Пока же избавляйтесь от болезней, кои вы с собою привезли'.
- Какие хвори? - недоумевал Борис. - Все мы здоровы, слава Богу, чего и грекам желаем.
- У них завсегда так. Всех заморских гостей выдерживают толику времени - боятся, абы какую хворь неведому с собой не привезли, - объяснял Станиславич. - Греки свой стольный град рекут Константинополем. Нам надо привыкать к их порядкам и названиям. Учитесь их языку, вам легче будет здесь с ними общаться. Поначалу время летело незаметно, его даже не хватало. Надо было побывать в святых местах, о которых так много говорят на Руси с великой честью. Теперь же вот они, святыни всего христианского мира! Подходи, лобызай!
Тихон с Иваном бродили без устали по всем закоулкам Константинова града в сопровождении Ипатия, нанятого толмача, как выяснилось, дунайского болгарина по происхождению.
- Ипатий не простой проводник. Он ещё к сему здатель, однако, бывший. Теперь он по старости лет сим делом не занимается, но учит молодых. Здесь в Царьграде, он покажет всё, что вам надобно, а вы выспрашивайте его, не обинуясь, как наказывал князь Ондрей, - наставлял Станислав Бориса, Тихона, Ивана. Воображение русичей поражало всё увиденное. Диковин же было столько, что не перечесть всего по памяти. Воистину всем градам царь! Другого такого нет на всём свете! А Рим? Э-э, был когда-то Рим первым градом во всём мире. Ноне же не даром Кснятин град называют Вторым Римом, но не вторым градом на земле. Были ли такие стены у Первого Рима, как эти, сооружённые семьсот лет назад, ещё при василевсе Феодосии? Застывшая седая древность и неодолимая мощь заставляют, глядя на эти стены, снимать шапки. Здесь каждый камень говорит о былых временах, напоминает о людях, создавших эти стены, о жизни древних христиан. Обошли владимирцы все святыни. В первую очередь, конечно, и не единожды, осматривали они во всех подробностях великую Софию.
- Не отставай, потеряешься, - кинул Иван на ходу остолбеневшему Тихону, запрокинувшему голову кверху.
- Ты посмотри, Иван, како здатель сию громадину поднял на такую высоту?! Какие же надо было сотворить кружала для сего купола?! От льющегося во множество окон света, купол, казалось, парил в воздухе. Удивил храм владимирцев не только своей грандиозностью и величием, но и бесчисленным множеством алтарей и православных святынь. Подолгу останавливались, проникаясь благоговейными чувствами, перед животворящим крестом Христовым; перед камнем с преискусно вырезанным в нём Спасовым образом; перед купелью мраморной шестисаженной, в коей крещение творил сам патриарх. Взор владимирцев поражали ещё многие христианские реликвии.
Иван встал, как вкопанный перед иконой.
- Что, узнал образ Пречистой Пресвятой Богородицы? - спросил Тихон, крестя чело.
Он вдруг заметил, как Иван пошатывается, голова запрокинулась назад, ноги подкосились. Тихон бросился к Ивану и, сам, падая, подхватил его у мраморного пола.
- Что с тобой?
Глаза Ивана широко раскрыты, взгляд в пустоту, дыхание почти незаметно. Но скоро пришёл в себя.
- Не мог глаз оторвать от образа Богородицы. Долго смотрел, пытаясь запомнить все цвета, все линии, сотворённые евангелистом. И вдруг образ покрылся воссиянием и лик ожил. Богородица смотрит на меня молча, токмо глаза Её стали не печальные, а радостные. Тени исчезли, неисповедимый свет подёрнул всё вокруг, аз перестал чувствовать своё тело, у меня помутнело в глазах, а дале ничего не помню. Такого света, в коем аз оказался, на земле не бывает. Теперь гадаю, о чём хотела мне поведать Владычица небесная.
С трепетом в душе приложились владимирцы к мощам первосвятителей. В церкви Апостолов поклонились гробу Константина, основателя царствующего града и империи, василевса, давшего христианскому миру свободное исповедание святых таинств, сделавшего веру Христову мощной опорой императорской власти, и утвердившего единство апостольской церкви. Поклонились там же гробу святой Елены, матери Константина. Побывали во многих святых местах и монастырях. И везде за всякую услугу нужно было давать монету - без мзды ни шагу.
- Яко же простые паломники сюда попадают? - удивлялся Борис. - Ежели б не ты, Ипатий, нам бы вовсе не видеть этого.
- Мне ваш болший боярин подарки богатые дал, потому и служу вам, как могу.
Обошли, казалось, весь город. Бросалась в глаза нищета и грязь. Чем дальше к окраинам, тем чаще встречались свободно бродившие козы, свиньи, не убранные нечистоты. В безветренную погоду стоял смрад из смеси разлагающейся падали и выбрасываемых из домов остатков пищи. Всюду нищие в рваном рубище с протянутыми руками.
- И всё это в граде великих святынь! - недоумевал Борис. - У нас тоже не мало нищих в городах, но такой грязи нет.
- Люди здесь живут, словно свиньи, - поддакивал Тихон. - Наши смерды против них живут гораздо чище, хоть и вынуждены зимовать вместе со скотной под одной крышей. Нашего смерда лютая зима заставляет выживать, спасая и себя и скотину. А здесь что их заставляет жить в такой пакости? Земля-то здесь какая благодатная, морозами лютыми не побитая, чего им ещё надо, абы жить и радоваться? А ещё нас, русичей, варварами да скифами называют, не ведая, как мы живём. Токмо смотрят, скривившись: не принесли бы с собою лохматобородые неведомой болезни. А сами-то, каковы!
Обескураженные вонючей нищетой на фоне беломраморных дворцов и храмов, контрастом рваных рубищ и золотопарчовых одежд, владимирцы прошли через ворота тройного кольца Феодосьевых стен и вышли на берег бухты Золотой Рог. Кожу лица ласково обдувал бархатный ветерок с Пропонтиды. Владимирцы с наслаждением вдыхали тёплый морской воздух, любуясь развернувшимся во всю ширь противоположным берегом бухты.
- Благодать-то какая! - вытянулся во весь рост Борис, раскинув в стороны руки.
- А у нас днесь снегу по колени, и мороз трещит. Воистину земля сия покрыта Божьей благодатью, - согласился Иван. - Но каково сей земле, когда её войнами топчут, раздирают на части!
- Что здесь, что в Руси, не дорожат люди благостью, данной Богом, - откликнулся Тихон.
Ипатий скромно наблюдал за ними, но в разговор не вступал. Он знал, что сейчас его слово не к месту. А молодые русичи смотрели на морскую лазурь. Лица их озарёны благостью. Но души их далеко-далеко, там, на Руси, где бескрайние равнины покрыты серой мглой, сквозь которую просматривается проседь белокаменных храмов с золотым сиянием глав; где над крышами изб, покрытых снеговыми шапками, тихо струятся дымки... Каких только кораблей не увидишь в бухте! Слетелись, как пчёлы со всего света в цветущую долину. К говору людей сколько не прислушивайся, всё равно ничего не поймёшь - одна тарабарщина. Здесь и латиняне, и армяне, и греки, и болгары, и угры...
- Глянь, - толкал Тихон локтем Ивана, - какие портищи дорогие, паки смехотворны яко! Ужель такое носить можно? Ты надел бы?
Купец, а может быть боярин, Бог их разберёт иноземцев-то, отдавал какие-то повеления своему слуге. На иноземце малинового цвета бархатные порты до колен, на ногах белые гамаши и невысокие туфли на каблуках.
- А вон ещё, смотри, каков!
По мостовой пристани прохаживался фрязин в тёмно-синей накидке, отороченной на шее и на рукавах белыми кружевами, голова покрыта такой же бесформенной широкой темно-синей шапкой.
- А те, глянь, яко смоль черны! Из земли Хамовой видно пришли!* - Смотрите, русичи, - Ипатий с гордостью взирал на корабли, стоящие особняком у причалов, охраняемых вооружёнными стражниками, - се есмь знаменитые дромоны, боевые корабли Византии - гроза морей!
По палубам под надзором охраны сновали мистии, разгружая провиант с телег на причалах, словом, была обычная суета перед выходом в море. Но в отличие от суеты вокруг купеческих кораблей, здесь невольно привлекал взгляд один из дромонов, на бортах которого были открыты люки, и из них торчали всюду, - спереди, сзади, с боков, - жерла медных стволов. Самое же сильное впечатление на людей, впервые видевших дромон в боевой изготовке, оказывали концы медных стволов, отлитые в виде голов каких-то неведомых чудищ с раскрытыми пастями. Эти медные чудища наводили жуткий страх на противника, с рёвом изрыгая из пастей огромное пламя огня, неподдающегося тушению даже водой. Наоборот, огонь, смешиваясь с водой, ещё больше растекался, поглощая всё на своём пути. Трудно верилось, что греки сумели обуздать огонь адских глубин и заставили его служить во славу морской мощи империи.
- Не дай Бог встретиться в рати с таким дромоном, - крестясь, шептал Иван. - А верно говорят, иже греки запирают море на замок?
- Верно. Вон там, - Ипатий указал на мыс, где каменные стены с башнями были установлены у самого берега, - от башни идёт по дну пролива цепь к башне крепости на другом берегу, называемой Галата. Когда надо, цепь поднимают и вражеские корабли, идущие с Пропонтиды, или с Понта Эвксинского, останавливаются, и их сжигают греческим огнём, как беспомощных ягнят.
Побывали русичи и на ипподроме на конских ристалищах, а проще говоря, как сказал епископ Феодор, на не потребных бесовских игрищах. Дивились греческим водоводам для банного дела, и повсюду возле дворцов любовались мраморными изваяниями, кои епископ называл творениями языческого блуда. Ипатий рассказывал, что творения сии есть личины василевсов, цезарей и разных именитых мужей. Вроде бы и поклониться должно, но кто они, какие святые? Ведь на Руси не было таковых изваяний, поклонялись только образам на иконах.
И вот перед одним из мраморных изваяний, на мраморном же столпе, отглаженном до блеска так, что отражение своей физиономии можно было увидеть, Иван уже и десницу занёс для крестного знамения, взор свой поднял... А перед ним голая жёнка! Из моромора изваянная! Вот смеху-то было! А Иван всё повторял испуганно: 'Чур меня, чур меня'.
Влахернскую Богородичную обитель изучили владимирцы, казалось, до каждого камня. Прикладывались не единожды устами к тому камню, под которым скрыт покров Богородицы, тот самый, который распростёрла Она во Влахернском храме во время всенощного бдения перед очами юродивого Андрея и ученика его Епифания двести шестьдесят лет назад.
Влахернская обитель стала для русичей родным домом в заморской стороне. Во все времена она давала им приют. Много учёных мужей, книжников-философов почерпнули свои знания в стенах этой обители, в её книжном хранилище, или, как называют греки, библиотеке. Влахерна стала пристанищем купцов, бояр, духовенства из разных земель Руси, и потому её святыни были близки сердцам русичей. Ведь не только над Влахерной развёрстла Богородица свой покров, но и над любимым Ею Вышгородом и Печерской обителью, а теперь вот и над Боголюбовом, над землёй Залеской.
Благоволит Пречистая землям Руси, видит Она великое предназначение сего народа в прославлении христианской апостольской церкви на огромных территориях к северу от Эвксинского Понта. Только жаль, далеко не все разумеют знамения Богородицы. Не каждому дано проникнуться душой и сердцем в их суть. Но, князь Андрей и епископ Феодор донесут до людских душ волю Владычицы небесной, тем паче, ежели в сём богоугодном деле поспособствуют Его Святейшество патриарх и василевс, и даруют в град Владимир для храма во имя Положения риз Пресвятой Богородицы частицу мощей святого юродивого Андрея, о чём и просит владимирский волостель в своей грамоте.
Насколько храм святой Софии поразил богомольца Тихона своей святостью и древностью, настолько же он разочаровался в нём, как здатель. Какое-то странное впечатление осталось после многих посещений храма Софии. Блеск и многоцветие множества мозаик, огромный, кажущийся висящим в воздухе купол - это было уму не постижимо. Но Тихон почему-то не чувствовал богодухновенности в образе храма. Он ощущал тяжёлое каменное сооружение, обстроенное со всех сторон пристройками, нелепыми и совсем не украшающими возвышенное назначение храма. Нет, это не тот образ, который нужен земле, избранной Богородицей под свой покров. В этом Тихон окончательно уверился и не оставалось сомнений, что греческие здатели могут его чему-то научить. Образ храма должен быть достойным отблеском Горнего мира, и создать его могут только творцы, живущие на земле, осенённой покровом Богородицы, называемой Русью Володимерской. А посему, образ греческого храма не должен быть повторенным в сей земле.
Своими впечатлениями Тихон как-то поделился с Борисом, и был рад, что у того сложилось то же чувство. 'Знамо, сомнения прочь! - рассуждал про себя Тихон. - Господь и Матерь Божья подвигают меня на здательство изряднейшего храма в отней земле'. Не единожды спорили Иван, Тихон, Борис, какими должны быть храмы в земле Залеской, избранной Богородицей своим земным уделом. Не единожды приходили они к стенам святой Софии, и каждый раз убеждались в том, что потрясает их храм не величием здательской мысли, а подвигом мастеров-стенников, выкладывавших эти стены и грандиозный купол. Поражал он их седой стариной, жившей в каменном сказе об императоре Юстиниане. Да, это поражало воображение русичей, но не было в этом каменном сказе возвышенного полёта в Горний мир.
- Иван, ты словно обет молчания дал, всё смотришь и молчишь. Скажи хоть слово. По-сердцу ли тебе святая София? - спрашивал Борис. - Мы всё с Тихоном спорим, а ты что, снова свет неизреченный увидел?
- Святость храма велика еси, - протяжно, сокровенно, словно молитву произнёс Иван.
- Не о сём аз спрашиваю. Святость сего храма тоже моё сердце поразила. Шутка ли сказать, воздвигнут он шесть с половиной сотен лет назад! А ты можешь ли себе вообразить, каков был Киев в те времена? Софии киевской немногим за сотню лет. Паки аз о другом спрашиваю. Тихон сказал своё слово, не зажгло его сердце сие здательство. А тебе како храм показался в разумении здательства?
- Творение сие, ежели не самого Бога, то ангельское. Такой громадный купол кто мог поднять на сию высоту? Токмо силы небесные. Не обошлось сие чудо без промысла Божьего. Токмо храм не наш. Може такие храмы нужны грекам, но не нам. Грузный он, тяжёлый. Наши храмы лёгкие, устремлены к небесам, к облакам возносятся, яко Господь в белых одеждах на горе Елеонской.
- Радуюсь, иже мыслишь тако ж, как и мы с Тихоном. Вера у нас с греками едина, но обычаи разные, а потому и храмы нам нужны не такие, как у гречин. Ежели б можно было словами сказать о наших храмах так, абы патриарх в мыслях своих увидел их. Нет таких слов. Такое надо токмо видеть. Не мало аз прочёл за свою жизнь книг разных, ано слов не нахожу.
Много рассказывали владимирцы Ипатию о своих храмах и градах, о солнечном приволье цветистого летнего луга в пойме Нерли; о весёлых берёзовых перелесках; о бескрайних житных полях с васильковой просинью, перекликающейся с глубокой голубизной небес; о лёгкости воздуха летнего дня, наполненного ароматами таволги и клевера.
Ипатий кивал головой и поддакивал:
- Вижу, вы творцы изрядные, ибо токмо у настоящего изуграфа, али здателя, корни его деяний, яко творца, есмь на его родине.
- Се верно глаголишь, - отозвался Борис, - своё творение токмо для своей земли и для своего народа создаётся. Пришлые мастера на такое не способны. Посмотрели мы много всяких творений здесь, в Царьграде, о многом ты нам сказывал, о чём мы не могли ведать, аще и книги разные читаем. Низкий поклон тебе, Ипатий, за твоё потщание. Теперь мы на свои дела другими очами смотреть будем. Задал нам князь наш загадку: найти образ храма, коего не было не токмо в руських землях, ано, паки перед коим падали бы ниц и православные, и католики, и иудеи, и магометане. Ищем сей образ, однако неуловим он, яко журавль в небе.
- Искать образ надо у себя дома, на своей земле, се аз так разумею, - уверенно добавил Тихон.
- Волю своего князя вы исполните, создадите храм, коего ещё не бывало в Руси. Уверен в сём, ибо вы смотрите на всё с открытой душой и детским пытливым взором, се присуще не простым людям, а мыслящим, ищущим, мечтающим. И, в то же время, взгляд каждого из вас мудростью полон.
- Много дивного мы увидели в Царьграде, паки повторять полюбившиеся образы мы не будем. В сём меня Тихон и Иван поддерживают. Головы под топор положим, но создадим храм зело преизряден. Иначе не жить нам на белом свете! - глаза Бориса горели одержимостью. - Аз здесь, в грецкой земле, уразумел почто князь нас троих послал мир посмотреть. Вот Тихон, он ведает хытрость изрядну в размерении храмов, кою ни аз грешный, ни Иван не разумеем. Иван - яко песенник-сказитель зрит лепоту земли нашей, и вапницей переносит увиденные образы на иконы и стены. Тихон не ведает хытрости в создании образов изуграфом, а Иван не ведает исчислений мерилами ширины, долготы, высоты храмов. Мне же грешному надобе зреть как бы со стороны то, что творят Тихон с Иваном, чего они не могут видеть. Они мыслями и душой окунаются в свои видения образов, и могут зреть свои видения со стороны токмо после освобождения храма от паутины подмостей, когда всё закончено. Многие мужи не разумеют сего и говорят мне: не боярское се дело. Аз спрашиваю таковых: а княжье ли дело вести долгие разговоры со своими здателями? Вот и получается, иже наш князь сопричастен к здательству, то бишь зиждитель он всей земли Залеской. Кто не разумеет сего, тот недалеко зрит. Будто княжья забота токмо в ловах, пирах, походах. Князь Ондрей у нас кажного боярина к каким-либо делам приставил.
- Зело хотел бы посмотреть ваши храмы и грады. Такие хытрецы на великие деяния способны, - восхищался Ипатий. - Где ещё можно найти такой соуз творцов? Твоё пылкое сердце и умение всё поставить на свои места, Борис, вместе с проумыслением здателя Тихона, с искусом видения нового в старых образах изуграфом Иваном, такое содружество Богом промыслено для великих дел. Одержимость и мастерство во единой упряжи... - Ипатий задумался. Затем, глядя на Тихона, вкрадчиво продолжил: - Одного не разумею. Живёте вы в благости, княжьи милостники еси. Боярин Борис приставник здательских дел не выкручивает вам руки, не требует делать, как сам разумеет, а даёт вам волю творить, искать. До сего времени аз думал, что хытрец, живущий в благости, не создаст дивного храма. Великие творения рождаются в душевных муках, либо... - Ипатий вновь задумался.
- Что, либо? Говори, говори! - наперебой просили владимирцы продолжать Ипатия свои рассуждения.
- Либо нужно пережить любовь великую, отчаянную, такую, когда ради единого свидания с любимой готов жизнь отдать. Так или иначе, каждый здатель может много храмов поставить, но среди них должен быть один, коему он отдал всю свою жизнь, - Ипатий обвёл взглядом собеседников. - Что умолкли? Али не согласны?
- Внемлем глаголам твоим мудрым, потому и молчим, - угрюмо отозвался Борис, вспомнив отчаянную любовь юной Доброславы. - Тобою всё сказано верно, и говорить боле нечего. Любовь нами движет. Любовь к родным местам, к своей земле, к родителям, любовь к той единственной, без которой свет не мил. Так ли аз говорю, володимерцы?
- Разумеется! - в один голос поддержали его Тихон и Иван.
Шёл третий месяц пребывания русичей в Царьграде. Тихон с Иваном изучили чуть ли не весь город, усердно учили греческие слова. Феодор и Леон почти каждодневно после аристона отправлялись ко дворцу, каждый своей дорогой, узнавать, не назначен ли день приёма для посланцев князя Андрея.
Время стало тянуться необычайно долго, не то, что в первые недели. И вот однажды в ксенохейон во Влахерне, где проживали, ожидая приёма, послы князя Андрея, прибыл от хартофилакоса посыльный и объявил о дне приёма. Императорский дворец поразил своим богатством и роскошью. По всему было видно, что дворец построен не очень давно, и до сих пор достраивается, расширяется, обновляется. Огромные залы, отделанные белоснежным каррарским мрамором, многочисленные мозаики и красочные росписи стен и потолков со сценами охоты и воинских сражений, золотые шандалы и тафтяные занавеси - всё это подтверждало слухи о несметном богатстве императорского сакеллия. Продвигаясь к тронному залу, Тихон и Иван едва не потеряли головы, вертя ими направо и налево. Вот так крыльцо! Вот так сени! Но, когда они увидели мраморные изваяния императоров, у них бороды отвисли до неприличия.
- Закройте свои едала! - шипел на них Станиславич.
В тронном зале на возвышении под золотым балдахином, на золотых тронах сидели словно изваяния, не шелохнувшись, император Мануил Комнин в багрянице и с царским венцом, императрица Мария - дочь ныне уже покойного князя Раймунда Антиохийского.
Рядом, на одну ступеньку ниже - трон патриарха Константинопольского Луки Хризоверга.
По бокам от тронного подиума стоят огромного роста безбородые кувикуларии, вооружённые экскувитами. Далее, в дорогих одеяниях дворцовые сановники, высшее духовенство, ученые мужи.
Император любил блеснуть перед иноземцами не только роскошью дворца, но и своим окружением, среди которого были такие знаменитости, как историк Никита Хониат, его брат философ митрополит Афинский Михаил Хониат, митрополит Солуни Евстафий, стратиги: Константин Ангел, Михаил Палеолог, Иоанн Дука. Михаил не отказывался от участия в публичных дискуссиях. Особенно ценил прямые, жёсткие высказывания Никиты Хониата о политике дворцовой знати и казнокрадстве. Знаменитый историк беспристрастно, с сарказмом отзывался о современном государственном устройстве, подмечая скрытые и явные пороки дворцового быта. У всех на слуху были жёсткие, но правдивые слова историка по поводу случайных коронованных личностей: 'О знаменитая ромейская держава,* предмет завистливого удивления и благоговейного почитания всех народов, - кто не овладевал тобою насильно? Кто не бесчестил тебя нагло? Каких неистово буйных любовников у тебя не было? Кого ты не заключала в свои объятия, с кем не разделяла ложа, кому не отдавалась и кого затем не покрывала венцом, не украшала диадемою и не обувала затем в красные сандалии?' Примечания [7].
Но как бы ни было великолепно императорское окружение, сам Мануил, его облик, необычность поведения для василевса завораживали всех, кто видел его впервые. Это был незаурядный во всех отношениях человек. Светловолосый красавец во цвете лет, сын мадьярской принцессы, имел тёмный, как у негра цвет кожи. Он был чрезвычайно силён физически, имел воинственный характер, и с необычайной лёгкостью переносил все тяготы военных походов наравне с простыми воинами, часто подавая пример личной храбрости, владея искусством боя с любым оружием. Любитель пиров, музыки, ухаживания за дамами, Мануил увлекался писательским трудом и изучением наук, особенно астрологии.
Сейчас император Мануил был в зените славы. Он сумел применить свои незаурядные способности в реформировании армии и сумел не только преодолеть центробежное движение византийских провинций, но и распространить влияние империи на Венгрию, Хорватию, Сербию, Болгарию, Грузию. Окончательно отбил желание половцам совершать набеги на окраины империи. Он покорил антиохийцев, приведя к покорности князя Раймунда, смягчив эти обстоятельства женитьбой на его дочери Марии. И кто бы мог знать, что через два десятка лет от лучей императорской славы останутся лишь развалины, что разгром византийской армии при Мирокефале станет поворотным моментом, последующего за ним заката могущественной мировой державы. Но это потом. А сейчас все приходили в восторг и трепет перед земным владыкой. Даже церковь во главе с патриархом полностью зависела от воли императора Мануила. Он за время своего правления сменил пять патриархов. Высшее духовенство безропотно переносило своё унизительное положение.
Началась церемония славословий с приветствиями и передачей подарков. Русичи, как всегда, удивляли мир своей мягкой рухлядью. Яков Станиславич сделал знак купцам, и те вереницей понесли к подножию трона на вытянутых руках шкурки соболя и горностая, лисицы и куницы, бобра и медведя. - О, скифский соболь!* - не скрывал своего удивления Мануил.
- Что яко он нас скифами нарицает? - шептал Тихон на ухо Станиславичу.
- Привыкли оне считать нас за дикарей, потому и зовут скифами.
Мануил заметил переговоры русичей и поинтересовался:
- Старший боярин что-то хочет сказать?
- Русичи, мои спутники, удивляются, иже нас скифами нарицают, времена коих давно прошли, и скифы исчезли, яко ветер в поле. После них приходили в Русь хозары, печенеги, а ноне по Степи кочуют половцы. Мы, русичи, в своих градах сидим на своей земле со времён апостольских...
- Что скифы, что русичи, всё едино варвары, - вставил своё слово патриарх, - ибо вы не можете отречься от рабства. Рабов держите хуже скота. Вы ими торгуете вопреки требованиям церкви православной. Мы здесь у себя всеми силами избавляемся от сего позора, а у вас в Руси торговля рабами есть древний обычай. Души людские принадлежат только одному Господу...
Яков Станиславич хотел было уточнить, что семечи у русичей - есмь оратаи, да слуги дворовые, кои из иных живут лепше вольного смерда, а торговля рабами - се удел разбойников. Другое дело - выкуп за полон. Ежели б половцы не истязали своими набегами Русь, тогда и полона не было б на торжищах. Однако не стал боярин вступать в спор с патриархом, молча проглотил обиду. Впереди был спор Феодора с Леоном, и высший суд, а потому нужно было покорностью сохранить расположение к себе василевса и патриарха.
Наконец перешли к рассмотрению спора о мясоедении. Мануил сошёл с трона (он оказался высок и крепкого телосложения) и, отнюдь, не умаляя своего высочайшего достоинства, повёл философский спор в нужном ему направлении, задавая вопросы и требуя на них ответы от епископов, явившихся из варварской скифии. - Зри, боярин, - шептал Тихон Станиславичу, - у них патриарх восседает ниже цесаря.
- У гречин патриарх идёт вторым после василевса. У них в табели о рангах всё расписано, где, кто и как должен сидеть, и за кем идти. Цесарями же оне называют наследников василевса, ну вроде, как у нас княжич, что ли.
Уверенный в себе, красноречивый, начитанный епископ Феодор скоро вызвал к себе расположенность Мануила, хотя и старался василевс не показывать этого - он же судия! Но было для всех очевидным,
что василевсу интересно вести спор с Феодором, и неохотно вёл разговор с Леоном. Это, в конце концов, и вывело епископа Леона из душевного равновесия. Неожиданно в поддержку Феодора выступил епископ Болгарский Адриан.
'Всё! Наша взяла!' - радовался в душе Станиславич.
А когда в поддержку василевса выступил патриарх (а как же иначе!), а за ним любимец Мануила Никита Хониат, то исход спора стал окончательно ясен. Завершая, василевс заявил:
- Считаю правым поддержать епископа Феодора и князя Андрея. Ежели в Священном писании не указан запрет на среды и пятницы по Великим праздникам, то нечего и покушаться на заповеди Божьи и учеников его святых апостолов. Святки и Рождество Христово друг другу не помеха. У нас - Брумалии, у русичей - Святки. Его святейшеству Луке Хризовергу надо поразмыслить с архиереями и поставить запрет, абы впредь никто не блазнился истолковывать Христово учение всяк на своё греховное разумение.
Леон был не только повержен, его охватило чувство, будто об него ноги вытирают.
- Святейший! Вонми разумом своим! Чистота апостольской веры попрана еси! И кем?! Греховными преемниками вавилонской блудницы!* Вы, здесь погрязшие в языческом блуде, с танцовщицами трапезничаете ночи напролёт, а воутрие у Спасителя в молитвах прощения испрашиваете, а прииде нощь, снова с блудницами пьянствуете! Погрязли в блуде языческом, продали свои души Диаволу! Град святага Константина без войны латинянам сдали, предали апостольскую веру... Примечания [8]. Леон, не закончив, грохнулся на мраморный пол от удара по спине древком копья.
- Кирие элейсон!** - взмолился патриарх.
Леона схватили за ноги двое экскувитов и поволокли вон из дворца к реке. Но патриарх упросил василевса не бросать епископа в реку в бессознательном состоянии, пообещав, что Леон предстанет перед архиерейским судом.
Нервный срыв Леона и его хула на волостелинов земного мира лишь усилили предрасположение василевса и патриарха к епископу Феодору. На том и кончился большой приём и суд спорщиков.
Яков Станиславич и Феодор с нетерпением ждали малого приёма. Они не скрывали своего удовлетворения и радости от сложившихся в их пользу обстоятельств, и молили Бога, чтобы не произошло вдруг прощения Леона, а это могло случиться, ведь епископ Феодор - русич, а Леон - грек, для патриарха свой человек. От встречи при узком окружении василевса зависел главный итог хождения русичей за море. А пока с послами из Руси занимались дворцовые вестархи. Всё выведывали, тщательно готовили для василевса малый приём. Но как ни пытались они вытрясти из боярина и епископа сокрытые ими мысли о прошениях, Феодор всё-таки сумел не проговориться и скрыть от глаз и ушей вестархов княжью грамоту, рассчитывая получить на неё ответ непосредственно из уст василевса и патриарха, а не через их слуг. И он не просчитался Василевс с интересом слушал епископа Феодора и боярина Якова Станиславича, рассказывавших о земле Владимирской, о её градах и храмах, о могущественном князе Андрее, которому поклонились все земли Руси.
- А верно ли, что князь Андрей, или Ондрей, как вы его называете, сел в Володимере супротив воли отца? Многие говорят, что он не по праву называет себя великим князем. Так ли это? Не обижает ли Андрей вдову и детей покойного Георгия Володимерича?
- Великий князь Ондрей есмь старший из Мономахова рода. Не восхотел он сесть в Киеве, и на то его воля княжья. Старший стол тамо, где старший, то бишь великий князь сидит, - спокойно ответил Яков Станиславич.
А епископ Феодор изливался красноречием, рассказывал без устали о земле Владимирской, о её красотах и дивных храмах Божьих, о том, как князь Андрей не жалея серебра и злата ставит грады новые и крепит старые, как явилась ему Богоматерь и распростёрла свой покров над землёй благословенной Залеской. Мануил доволен Феодором. Лихо он словесами плетёт, не каждому проповеднику дан такой дар Божий. Но особенно ярко озарилось лицо василевса, когда два евнуха поднесли к подножию трона золотую братину, наполненную серебром - дар от князя Андрея.
- Твоя риторика, епископ, вкупе с философской сутью сказанного, так ярко представили перед нами красоты и величие земли Владимирской, что захотелось мне побывать у князя Андрея.
- Милости просим, о, величайший из цесарей! - разом воскликнули епископ и боярин. - Рад будет наш волостель Ондрей видеть тебя в Руси, в Володимере! 'Самое время', - подумал Феодор и вынул из рукава свиток пергамента, протянув его кувикуларию, а тот передал его василевсу. Мануил повертел в руках свиток, многозначительно посмотрел на мистика, дескать, как могло случиться, что послание князя Андрея, минуя мистика, передают прямо василевсу? Позор!
'Ужо будет мистику на орехи', - думал Феодор, глядя на съёжившегося придворного чиновника, и в душе торжествуя от своей удачи. Мануил пообещал изучить послание и дать ответ князю Андрею. На словах же ещё раз поинтересовался о вдове-княгине и чадах её, Михаиле и Всеволоде, не нуждаются ли в чём, и, ежели понадобится Ольге вернуться в Константинополь, то не будет ли сему препятствовать князь Андрей? Князь Андрей в своём послании просил василевса и патриарха об утверждении Владимирской митрополии, не в ущерб ныне действующей митрополии в Киеве, поскольку велика православная паства Руси. Для святой обители Печерской в Киеве Андрей и игумен Поликарп с братией просили установить ставропигию.* Василевс и патриарх категорично отказали в создании второй митрополии в Руси.
Лука Хризоверг милостиво изъяснил русичам, что церковь земель Руси едина в своей апостольской вере, и глава православной Церкви Руси должна быть едина, как едино вселенское православие перед остальным миром. Отложение католиков от православных, совершившееся более ста лет назад, принесло раздор в христианский мир и ослабило его перед иноверцами. Ноне, по разумению василевса и патриарха, идёт поиск путей сближения всего христианского мира, потому разделение митрополии Руси было бы только на пользу врагам православия.
Отказ в создании особой митрополии смягчили рукоположением епископа Феодора на владычество в Ростовской епархии с разрешением жить епископу при князе во Владимире.
Конечно же, василевс и патриарх были заинтересованы в повышении статуса преосвященной обители Руси, и патриарх взял её под свою личную опеку. До патриарха доходили слухи, что Печерская братия поддерживает устремления некоторых князей о поставлении митрополитов в Руси поместным архиерейским собором. Опека Печерского монастыря никаких дополнительных забот и затрат патриарху не прибавляла, но зато теперь он мог напрямую принимать игумена и общаться с ним, выведывая настроения чернецов столь знаменитой обители. 'Кажется и сам Андрей за поставление митрополита архиерейским собором Руси? - размышлял патриарх. - Тогда почему он прислал послов своих с прошением? Ох, не прост этот князь Андрей, с ним надо держать ухо востро'.
- Слышали мы, - вкрадчиво, словно чего-то боясь, спрашивал патриарх, - будто великий князь Андрей к императору Фридриху посольство отправляет? 'И о сём проведали вездесущие ромеи!' - негодовал про себя Феодор, скрипя зубами и вспоминая чёрными словами Леона.
- Князь Ондрей, как ране и его отец, градозданье великое в своей земле творит. Мало у него мастеров разных дел: градодельцев, храмоздателей. Барбаросса Фридрих, император, а по-нашему цесарь, Ломбардию повоевал. Тамо, говорят, здателей искусных великое множество и все без дела остались. Вот и хочет князь Ондрей просить цесаря прислать ему хытрецов дел здательских. Хоромы свои, а по-вашему - полаты, задумал каменны ставить, а мастеров таковых у него нет. - Люди вокруг Фридриха высокомерные и кровожадные, - поддержал патриарха василевс. - Рыцари Фридриха вооружены хорошо, и нам пока есть чему поучиться у них. С востока нам грозит султан турецкий. Чтобы достойно противостоять ему, христианам нужно единство, а папа есть препятствие сему единству. Ноне укрощёны мною половцы, и добили бы мы их с помощью князя Андрея, но турки связывают нам руки. Ради защиты империи и града святого Константина, преобразую армию свою и скоро не будет ей равных. Усмирю турок, а после и в Рим пойду. Тут мне и нужна будет помощь императора Фридриха и великого князя Андрея. Сербы мною покорёны, тако ж и Гейзу* заставлю покориться. У норманнов многие города италийские вернул под свою волю. Теперь норманны помогают мне. Киликия и Антиохия в моей воле, король Иерусалима Балдуин под моей защитой. Князю Андрею надо быть осмотрительней с императором Фридрихом, он обязательно начнёт склонять князя Андрея на свою сторону против меня. Зодчих, или, как по-вашему - здателей, дам ему, и живописцев тож, то бишь изуграфов.
Закончились пышные приёмы в цареградском дворце, поистощились подарки посланцев владимирского князя, и пришла пора возвращаться в родную землю.
Однажды весь Владимир был взбудоражен вестью о возвращении княжьих посланцев из Царьграда. Едва ли не весь город толпился у Волжских ворот, наблюдая, как одна за другой причаливают к исадам лодьи с прапорами владимирского князя на мачтах. На ветрило передней лодьи нашит лик Спасителя, невозмутимо смотрящего на каждого по отдельности и на всех сразу.
Борис, едва ступив со сходней на помост исад, сразу очутился в объятиях жены. Он крепко прижал к груди Твердиславу и всем своим существом почувствовал, как истосковался он по ней. Взял в свои ладони милую сердцу головку Твердиславы и стал жадно целовать в уста. Толпа, наблюдавшая за ними, ликовала! Борис через плечо Твердиславы оглядывал смущённо толпу возле исад.
Вдруг в толпе мелькнуло знакомое девичье лицо и тут же исчезло. Она? Или это ему показалось? В его мыслях вдруг возник образ Доброславы. Порыв нежности у него чуть поугас, лицо стало напряжённым, руки делали не то, что надо. 'Ужель была она? Что же со мной делается? Будучи за морем, всего единожды, али дважды вспомнил о ней. Тосковал по жене, по дому. Почему же образ Доброславы не даёт мне покоя? Наваждение?' Твердислава заметила нервное возбуждение мужа и сочла это за неловкость перед толпой.
Старый изуграф Иван обнимал сына.
- Свершилось то, о чём аз мечтал всю свою жизнь! Сын побывал в граде царя Константина! Зрел великих мужей греческих, поклонялся великим христианским святыням! Мне не суждено было сего зреть и слышать, ан тебе, сын, Господь помог. Слава Всевышнему! - старческие глаза Ивана полны слёз. - Катя! - Тихон нежно обнимал жену. - Свершилось то, о чём мы с тобою мечтали.
Рядом стоял, смущённо улыбаясь, тесть. Тихон бросился от жены к нему, они обнялись.
- Ну что ты, право, яко медведь! Иди Катерину тискай, ужо как наскучалась.
Катя стыдливо опустила голову, радость не сходила с её лица.
- Катя, дома-то как, всё ли добро? Ты что голову повесила? - глаза Тихона блестели от счастья. - Ух, сколько всего аз видел! Мы теперь такой храм сотворим... - Знамо, сотворишь. Ты теперь зело способен на большое дело, - тихо шептала ему на ухо жена, а глаза полны слёз, взор полон любви.
Тихон глянул Кате в глаза. 'Ох, какой же аз сухарь! Хватит о здательстве. Будто и не жена передо мной, а помощник в здательстве! Скорее домой! Уединиться с милой сердцу Катенькой! Ведь ежели б не она, то и путешествие за море было б не радостно'.
Князь Андрей не скрывал своего удовлетворения походом своих послов в Царьград. Он понимал, что василевс и патриарх, боясь раскола православной Церкви Руси, не могли пойти на рукоположение особого митрополита. В Руси между князьями нет единства, а с поставлением второго митрополита могла быть и церковь разобщёна. Не могли греки подвергать риску быть расколотым хрупкому единству православия.
- Ну, сказывайте, что узрели, что услышали, чему научились? - спрашивал князь собравшихся у него Бориса, Тихона, Ивана. - Ты погоди, отче Феодор, мы с тобою особливо поговорим. Днесь дай послушать моих хытрецов. Видели вы Царьград со всеми его святынями, разговаривали с изуграфами, здателями? В скором времени жду аз хытрецов от императора Фридриха, с ними тож поговорите, а потом скажете мне, чьи творения нам ближе по нраву, по душе. - Князь! Вот моя глава - хочешь, казни, хочешь, милуй, но скажу за себя, - горячился Тихон. - Наш приставник Борис Жирославич и Иван сами за себя скажут, ан аз прямо говорю: не нужны мне учителя ни от грек, ни от фрязин. Нечему мне у них учиться...
- Сбылось! - стукнул кулаком по столу князь. - Но ты говори, говори, аз слушаю.
- Нет у них, как бы сказать, человеческого что ли, в их здательстве. Ни для Бога, ни для людей их храмы. Не разумею аз ихнее здательство! На наши храмы смотрю, и душа моя поёт, к небесам летит. Жизнь ожесточает сердца людей, а приходят они в наш храм, и душа становится мягче, добрее. Храмозданье цареградское велико еси! Мощь не земная! Ано чуждо сие для человека, некуда ему свою грешную душу приткнуть и отогреть в сих грецких храмах.
- Се зело занятно. А може у них души-то другие, нежели у нас? Но ты, Тихон, погоди взбрыкивать, ты ещё латинян не видел, а ужо твердишь: не нужны мне учителя. Они у себя тамо такие хоромы каменны ставят, говорят, загляденье. Не возносись особливо, но аз доволен, иже тебя так проняло. Ну, а вы что очи долу опустили, Иван, Борис?
- Тихон верно говорит, - скромно подтвердил Иван.
- Чую, иже и у латинян нечему учиться. Ты, князь, верно сказал: души у нас и у них разные, потому и храмы нам нужны свои, кои бы наши души грели, - поддержал Тихона Борис.
- Ишь вы какие! Философы, вегласы! Насмотрелись! - смеялся Андрей.
Яков Станиславич, чуть не падал от хохота. Андрей, не понимая причины его безудержного веселья, смотрел на него с удивлением. А боярин, сквозь смех и слёзы, брызгая слюной, держась за живот, - как бы не лопнул от смеха, - говорил Ивану:
- Ты, Иван, расскажи, - ха-ха-ха, - как болвану, то бишь голой жёнке, -го-го-го, - поклоны отбивал, да крестные знамения творил! - ха-ха-ха!
Пятеро мужей захлёбывались от смеха, и лишь Андрей, рассеянно улыбаясь, смотрел на них непонимающе, но скоро понял причину их веселья, и тоже затрясся от смеха.
- Ужель верно говорят, иже православные греки языцкую голую богиню на позор* выставляют? Как её, дай Бог памяти, Венерой что ли нарицают? Не переставал удивляться Андрей.
- Есть такая из белого моромора, но не у патриарха, а во дворце у василевса. Говорят, се есмь творение великих ваятелей времён Первого Рима. А по мне, что Первый Рим, что Второй - всё у них на блудовстве замешано, - возмутился Станиславич. - Ну, ладно бы, ежели, токмо у себя в домах голых баб из моромора ставили, но ведь у них есть блудилища, где живые жёнки без портов перед мужами игрища творят. Второй Рим, то бишь град святого Константина ждёт та же участь, что была у Первого Рима - погрязнут оне в блудовстве, и развалится империя, вот и буде конец света.
- Не будет конца света, - уже без смеха возразил Андрей, - буде Третий Рим. Меня другое волнует: ужель не столь тверда днесь опора волостелей цареградских? Отовсюду слышу, иже погрязли оне в блудовстве. А как же наша вера православная, ужель может не устоять перед латинянами? Не дай Бог такому случиться! А ведь Господь может послать наказание и Второму Риму за грехи такие. Что же тогда будет с нашей православной Церковью Руси?
- Всяко может быть, княже. Василевс Мануил зело благоволит к латинянам, Царьград полон католиков. Василевс в дружбе с ними. Вот таков ноне Царьград. А патриарх не имает своей воли, он весь в воле василевса.
- Се зело занятно, - Андрей искоса глянул на Феодора.
- Да, княже, грозные времена грядут, Господь испытание новое возлагает на православных. Но Бог с ними, с гречинами. Так вот, нанял аз для наших хытрецов доброго здателя в Царьграде. Давно аз его знаю, Ипатием кличут, и был он ведцом по святым местам, показывал и рассказывал всё охотно, ибо подарки от меня получил богатые. - Узрели мы много занятного, с очей словно пелена спала, - вступил в разговор Борис. - Главное, чему мы научились, и в сём аз поддерживаю Тихона, нам надо здательствовать по-своему, и мы на верном пути в этом. Не повторять греческие манеры. У нас своя земля. Мы ещё покажем себя, увидит мир, каковы русичи! А то, вишь, скифы мы, дикари! Верно ли аз говорю, Тихон, Иван? - те одобрительно кивали. - А ещё Ипатий нам такое сказывал, над чем мы до сих пор в раздумьях.
- И что же он такое сказывал? - Он сказывал, иже великое здательство может творить хытрец, переживший беду великую, горе. Либо великую любовь, коей в жертву свою жизнь приносят. Здатель, живущий в благости и княжьей милости, не способен к великим творениям, для сего нужны глубокие душевные страдания.
- Однако же! - покачал князь головой. - Се что же получается, здатель, али другой какой хытрец, не должен жить в смирении, паки должен быти дерзновенен - тако ли аз разумею? - Андрей пытливо смотрел на каждого. - Что же, мне вас в цепи заковать, в семечей превратить, да плетей ежедень давать, да впроголодь держать? - шутил князь. - Вот и буде вам переживания для великих творений.
- Много мы сказывали Ипатию о нашей земле, о Володимере, о Суждале, о Ростове, и других градах, о храмах, о реках и озёрах дивных, о лесах бескрайних, - добавил Тихон. - Удивлён был Ипатий, яко мы землю свою любим. Греки так жён своих не любят, яко мы любим свою отнюю землю. Зело мы это уразумели там, на чужбине.
- Ежели не хотите стать робичами, - продолжал шутливо Андрей, - то любите свою землю, любите жён безмерно, аще како сия любовь великая поможет вашему вдохновению. А тебя, Иван, когда посягати будем? Девку какую приглядел ли? Иван поднял на князя взор, в глазах тоска и мольба. Князь смутился и повёл разговор по-деловому: - Вот что, милостники мои, поживите пока в своих семьях, наскучились домочадцы без вас. Поразмышляйте, паки, что нужно каждому, чтобы здательствовать с каждым храмом всё лепше и лепше, а не топтаться на месте. Удивлять мир своими творениями, славить землю Володимерскую надо! Ты, Тихон, отныне будешь творить вкупе с Иваном. Ипатий верно вам сказывал, иже соуз таков для больших изрядных дел Богом и мною, князем, промыслен. А с тебя, Борис, буде спрос за все огрехи в деяниях Тихона и Ивана. С них же спрос един: храмы дивные творить на прославление земли отней, абы была наша земля преемницей Второго Рима, ежели тому, не дай Бог, распад предрешён.
Оставшись наедине с Феодором, Андрей решил поговорить с ним начистоту.
- Отныне ты - духовный владыка земли Залеской, Ростовской епископии, и жить будешь в Володимере. Патриарх меня в сём деле уразумел, и аз его тож разумею. Изгнал аз Нестора второй раз. Митрополит же упрямствует. Ежели ещё раз пришлёт Нестора - снова изгоню с позором. Надо архиереям Руси своего митрополита ставить. Ишь злобствует гречин, иже Печерская обитель вышла из-под его воли.
- Да, Ондрей, Киев надо ставить на колени, и в сём деле аз тебя не токмо благословляю, но и первым помощником буду.
Андрей вдруг замолчал после столь неожиданного заявления новоставленного владыки.
- Но к митрополиту тебе единаче идти надо. Патриарх тебя благословил и велел к митрополиту с сим благословением придти. Без рукоположения предстоятеля православной Церкви Руси ты не есть владыка. Но... - князь задумался, - Но, к Феодору тебе идти - дело пустое. Ладно, поживём - увидим что нам делати.
- Кто же по лествице выше сидит, патриарх, али митрополит? - недоумевающе басил епископ. - Патриарх, разумеется! Так почто мне после патриаршего благословения идти к митрополиту? Нешто может митрополит отменить патриаршее благословение?
- Не может, разумеется. Но церковный Устав надо блюсти. Паки, не будем о сём днесь препираться. Ты в другом прав, Феодор, надо заставить Киев кланяться Володимеру.
Лето тысяча сто шестьдесят первого года охватила жесточайшая засуха. С весеннего Егория ни одной капли не упало с небес. Новгородцы с ужасом думали о ценах на хлеб предстоящей осенью и зимой, как это было три года назад, когда мор охватил и людей и скот. Город был полон трупов, а воздух смрадом. Ели собак и кошек, отваривали древесную кору.
По городу ползли слухи о погромах. Богачи прятали зерно, вытаскивая его из житниц и закапывая в землю. Из тёмных лесных углов стали появляться волхвы и пророчествовать конец света. Люди привыкли ко всяким россказням. Порой даже вылавливали лжепророков на торжищах и волокли их на владычный двор, где устраивали им расправу. И не было бы среди людей страха, да вот случилось к тому же явление небесное, и разгорелись страсти и пересуды о предстоящей всеобщей беде.
Не могли дьяки не записать в свои летописцы странное и дивное знамение: 'Идяше бо луна черезо всё небо от въстока до запада, изменяючи образы своя: бысть первое и убывание по малу, донеже вся погибе, и бысть образ ея скудна, черна, и паки бысть яко кровава, и потом бысть яко две лица имущи, едино зелено, а другое желто, и посреди ея яко два ратьная секущееся мечема, и единому ею яко кровь идяше из главы, а другому бело акы млеко течаше; сему же рекоша стари люди: не благо есть сяково знамение, се прообразует княжю смерть - еже бысть'. Сорок новгородских мужей вдруг вздумали в это время идти в Святую землю, абы до скончания света увидеть своими глазами места, где родился Христос, где Он являл свои чудеса, где принял мученическую смерть за род человеческий. Идут калики перехожие в едином стремлении от селения к селению и, чем дальше, тем тревожнее до них доходят вести о неспокойствии в Руси. Рассуждают паломники с тревогой в голосе: не повернуть ли назад?
- Да-а, прошли былые времена спокойного княжения Мономаха, - рассуждали с тоской паломники.
- А когда бывало в Новеграде спокойно-то? И при наших отцах не было такого, абы жизнь была во благость.м - Не-ет, ты напраслину говоришь. Золотое времечко было для новгородцев при княжении Мстислава Великого. О-о, то было время мира и благоденствия.м - Не скажи, при нём тоже бывали мордобои на мосту над Волховом. Это уж, как принято: то одна половина возьмёт верх, то другая, а кто сверху - тот на мосту, кто внизу окажется - тот в Волхове купается.
- Се, ежели и бывало, то в пору Мстиславова юнотства. Зело мудр и храбр был князь Мстислав, такого днесь на Руси не сыскать. Потому и раздор повсюду. Говорят, Ондрей в своём Володимере силу тяжку собирает, може остальные князья ему поклонятся, старшинство его признают? Може он Русь к спокойствию приведет?
- Зри туда! Вот тебе и спокойствие!
В придорожном перелеске близ Торжка калики наткнулись на сторожевой отряд смоленского князя Ростислава. Как ни пытались паломники объяснить кто они, но смоленские дружинники похватали новгородцев.
- Вот ужо дознаемся, какие вы паломники. А може вы позоротаи ноугородски?
- Вот и нам своя лиха доля досталась, - сетовали новгородцы, сидя в вонючих ямах. - Ежели б на вече не изгнали сына Ростислава смоленского, то может быть и отпустили бы нас. Теперь же в отместку за это смоляне на нас отыграются.
Воевода никак не мог поверить, что они не купцы, и грех держать калик перехожих взаперти, ведь путь их долог, и впереди ещё предстоит избежать встречи с погаными и иноверцами, а уж от своих православных терпеть обиды грешно и противно Богу.* И воевода смилостивился, отпустил новгородцев, но предупредил:
- Напрасно вы спешите в Святую землю. Не лучше ли вернуться? Днесь купцы, пришедшие из Царьграда, говорят, что патриарх разослал в митрополии послания, дабы не пускали паломников в Иерусалим, поскольку много стало приходить туда людей из разных стран, отчего святые места Христовы и апостольские не способны принимать такое множество людей. Святым же местам от сего ущерб наносится.
Задумались паломники, долго обсуждали слова воеводы смоленского князя. А может он неправду сказал? И решили всё-таки идти в Киев на испрошение благословения у митрополита.
Над Кидекшей неслись редкие удары колокола, разнося весть о кончине княгини Марии, вдовы князя Бориса. Не надолго она пережила своего мужа.
Каменный гроб с её телом заложили в стену храма рядом с гробницей Бориса. Христина и Доброслава, воздав последние слова скорби и, посыпав крестообразно по горстке земли на саван покойницы, с грустью направились к своему возку - нужно было спешить в Суздаль.
- Даже подругу хороним впопыхах. Что же это за жизнь такая пошла? - сетовала Христина. - Ни на един день не можем оставить свой двор без опаски. Тиуна Костыгу надо гнать. Стал он после кончины Симоныча вельми дерзок. Его прогоним, а другой будет такой же плут. Кругом одни тати, только и смотрят, как бы чего урвать, где плохо лежит. Эх, доченька, какие же времена нас ждут?
Доброслава слушала мать, а безучастный взгляд ловил милые сердцу просторы нерлинской поймы. Ох, сколько было тоски в её глазах.
После отъезда Твердиславы и Бориса во Владимир, Христина осталась с дочерью одна со своим огромным хозяйством, управление которым требовало мужской воли и твёрдой руки. Потому мать не переставала усердно искать жениха, но для Доброславы не было выбора не только в Суздале, а вообще нигде. Она замкнулась, стала раздражительна. Христину тревожило состояние дочери. Она не раз пыталась осторожно поговорить с ней, но Доброслава только больше замыкалась. И вот однажды дочь решилась на откровение с матушкой и рассказала про свою любовь к Борису, который не отверг её, но подчинился судьбе с тяжестью в сердце, женившись на Твердиславе. Бог знает, чем бы всё это кончилось, если Борис не уехал бы во Владимир. Разлука только усилила страдания Доброславы и, ощущая беспомощность, она решила принять иноческий постриг. Христину от такого откровения хватил удар, она долгое время не могла придти в себя.
Хозяйство, оставленное Симонычем в наследство, приходило в упадок. Не было сил вести его как прежде. Тиун Костыга смекнул, что к чему и стал льстиво крутиться вокруг Доброславы. Ищет любой повод зайти в горницу к ней, ластится, заискивает.
Навязчивость Костыги не осталась незамеченной для Христины. Да нешто можно поддаваться Христине хворям, когда такое вокруг творится! И решила она сходить к князю Андрею, уж он-то не даст в обиду беззащитных наследников рода Шимонова.
Суздальские изуграфы Иван-старший с сыном Иваном так и не смогли признать старшинство грека и трудиться вместе с ним. Как ни старался князь примирить их, но Елизар не понимал, чего хотят от него русичи. Учён он был по-своему, греческим манерам. Богородичный храм во Владимире расписывал по канонам греческим с изрядным мастерством.
Иваны тоже блюли канон. Но у них была своя манера росписи. Они не хотели, да и не могли вторить греку, а он не мог понять владимирских изуграфов и смириться с их своенравием. Русичи видели лики святых живыми, не отрешёнными от жизни. В святых мучениках Борисе и Глебе Иван-старший видел, прежде всего, князей, и считал, что нельзя их писать по манере грека.
Князь Андрей долго не мог решиться, кого поставить на роспись храма в Боголюбове. Он мечтал создать убранство необыкновенной красоты, которое своим богатством и блеском поразило бы каждого и затмило былую славу киевских храмов.
'Иван по-своему прав: есть в манере грека что-то отчуждённое для глаза русича. Вот ежели б к радостной светлоте красок Ивана добавить твёрдость кисти Елизара, тогда было б зело искусно. Но что надо сделать, абы творили они вместе? Здесь воля князя бессильна. Здесь нужно проникновение разных душ в един искус', - томился Андрей непосильным желанием. Как-то Андрей зашёл в храм Успения Богородицы, не только ради того, чтобы помолиться и окинуть взором ещё раз многоцветие росписи стен и сводов.
- Иван! Спускайся с подмостей, едем ко мне в Боголюбов.
Андрей ещё раз хотел убедиться, по силам ли будет Иванам воплотить волю князя в создании невиданного убранства боголюбовского храма. Одно дело - роспись храма во Владимире, там всё расписано по сложившейся привычности, другое дело - Боголюбов с его храмом и княжьими хоромами, где и краски должны быть ярче и светлее, как весеннее небо над просторами Клязьмы и Нерли. Не бывало ещё в Ростово-Суздальской земле таких княжьих хором. Низ их каменный, со множеством погребов, житниц, скотниц, поварня здесь же, и чуть ли не у каждой двери по стражнику. Верх терема рублен затейливо: над каждой клетью своя крыша, непохожая на другие. Передняя княжьей горницы просторная, как гридница. Влево вход из неё в горницы и опочивальни, вправо - в сени, а из сеней - в храмовые полати.
Давно не бывали Иваны в Боголюбове, гложет их любопытство: зачем князь их кликнул? Иваны поднялись за князем в сени. Андрей искоса поглядывал на изуграфов, пытаясь уловить каково впечатление на их лицах. А Иваны застыли в изумлении. Вид из сеней был прекрасен: белоснежные стены храма с золочёной главой были так близко - рукой подать. Справа и слева за храмом простиралась внизу пойма с блеском солнечных лучей в водах Нерли и Клязьмы, а далее - бескрайние леса тянулись далеко на край земли. Иван-младший смотрел, не в силах оторвать взгляд от столь дивных боголюбовских красот.
- Ты, Иван, словно окаменел, яко изваяние стоишь, а мне уже привычно стало, ежедень смотрю. Но, бывает иной раз, тоже стою, как ты, заворожённый, особливо на заре, при восходе солнца. Лепота богозданная, посему и место нарекли Богом любимое.
- Иван, очнись, - толкал его в бок отец, - с тобою князь разговаривает. Иван-младший медленно оторвал взор от пойменных просторов, посмотрел князю в глаза и молвил:
- Видел аз там, - Иван простёр руку в сторону поймы, - храм дивный...
- Где? - изумился князь, всматриваясь в даль.
- Образ мне такой увиделся, будто ангел с небес длани простёр, а в дланях у него храм. Поставил он сей храм белостенный вон там, а Царица небесная свой покров над ним развёрстла. Князь и Иван-старший удивлённо переглянулись.
- Яко же можно там храм ставить? Се место вешними водами затопляемо есмь. Се с перегреву что ли бредишь? - не мог понять Иван сына. - Не в своё дело ты встрял. Место для храма выбирают по Божьему промыслу князья, да архиереи.
Андрей молчал. Он смотрел то на одного, то на другого, то, сведя брови к носу, орлиным взором чуть раскосых глаз окидывал просторы, простирающиеся далеко внизу.
- Ты погоди, старшой, сыну перечить. Через него Богородица указует нам путь к изрядным деяниям. Ежели человека манит туманная даль, и он слышит её зов, знамо душа у него песнетворца, ан се не каждому дано, - Андрей снова стал оглядывать пойму, словно ища тот храм. Потом резко повернулся и воскликнул: - Прокопий! - В дверях показался отрок-слуга. - Скажи-ка там, внизу, пусть принесут нам взварца, токмо из хлада погребного! Да, - глянул князь на Ивана-младшего, - не зря аз посылал тебя в Царьград. Есть всё-таки в сём промысел Божий. А ты, старшой, ужель не можешь узреть того, что сын твой узрел?
- Как можно узреть то, чего нет? Паки, токмо в помыслах.
- Вот именно - в помыслах! Аз добро его разумею. Храм над окияном зелени и водной глади Нерли! Ну и что с того, иже се место затопляемо? На то есть здатели, абы что-то придумать. Храм надо поднять над водами. Знамо надо соп велик сыпать. Ты что, старшой, головой мотаешь? Говори свои сомнения.
- Храмы ставят для прославления Господа нашего и Заступницы нашей Царицы небесной, а там, - Иван кивнул в сторону поймы, - токмо табуны пасутся. Храмы ставят не для лошадей, а для людей. - Как же ты не разумеешь, иже здесь исады расширять надо, дабы с лодейных сходень гости попадали сразу к храму. А храм здесь должон быти зело красен, - князь задумался. - И храм сей должон ставить здатель совокупно с изуграфом. Храм должен быти тамо неизреченно красен! Паки место сие ангелом указано и омофором Богоматери осенёно. Через тебя, Иван, Пречистая Дева послала свой замысел, тебе и создавать сей храм. На какого здателя укажешь, того и приставлю к тебе. Но ты должон своё видение образа храмового воплотить через мастерство здателя. Словно сквозь сон доносился голос князя, настолько Иван сам был ошеломлён видением.
- Во, как озарило! Смотрит на меня, ан не видит; слушает, ан не слышит. В небесах парит! Ну, да ладно, пусть себе парит, - очи Андрея светились голубизной весеннего неба, по душе ему было неожиданное видение Ивана. - Богородица его избрала и благословила на сие храмозданье, знамо и быти по сему. Паки, ты, старшой, скажи мне, как твои вапницы, ещё не засохли? Когда закончишь икону храмовую Богоматерь Боголюбскую? Затянул ты сие писание. Аз думаю, ты вместе с сыном расписывать храм в Боголюбове будешь?
Иван поднял старческий взгляд на князя, и тот понял его без слов.
- Молодший, ты спустился на нашу грешную землю, али ещё в небесах витаешь? Тогда слушай меня. Что касаемо затопляемого места, се для нас не в тягость. Приведём полон и поставим семечей соп сыпати. В своё время отец мой в Суждале, ставя свой храм, не стал выбирать из рвов основание деднего храма, а велел насыпать соп и поставить новый храм над основанием прежнего. Тако и здесь соп насыпем, а чтобы водою его не размыло, склоны его белым камнем обложим. Будет чем гостей удивить! Придёт то время, потщимся и поставим храм в пойме Нерли. Но мы ещё вернёмся к сему разговору. Ноне же вот что тебя спрашиваю: храм боголюбовский надобе расписать такими красками, абы был он светел и многоцветен, абы люди были охвачены удивлением и радостью. Как, по силам тебе? Али снова гречинам кланяться будем? Ты что, Иван, словно не рад моему заказу?
- Служить тебе, князь, за честь великую почитаю. Аз разумею о другом. Образ Богородицы, списанный с апостольского творения, должон быти в главном храме, в Ростове, тамо епископия.
- Это что, тоже твоё видение? Аз ему об одном толкую, а он мне о другом. В ростовский храм мой дед передал Богородичный образ, писанный именитым изуграфом Алимпием. Благо успели икону вынести из пожара, цела она. А володимерский храм чем тебе не главный храм?
- Тако издревле ведётся, главный храм тамо, где епископия.
Андрей сочувственно, как на больного, посмотрел на Ивана.
- Вот в том и суть, иже привыкли яко 'издревле ведётся'. Наши предки жили в другом мире, как же ты сего не разумеешь? Верно, епископия в Ростове, но отныне владычен двор ставлен в Володимере. Даже патриарх уразумел сие, не будучи никогда в Залесье. Отвечай, по силе тебе мой заказ? Не могу аз отдать роспись гречину.
- Всяко, князь, заказ исполним, какое тут может быть сомнение. Мне ли идти супротив твоей воли, князь. Видно, так до скончания своего буду лазить по подмостям, пока не свалюсь с них прямо в гроб.
- Ладно, не ворчи, старый. Ноги пока тебя ещё держат. А как закончишь роспись моих хором, тако и на покой уйдёшь. В милости своей к тебе не поскуплюсь. Владыка Феодор даст тебе своё благословение.
Изуграфы съёжились, услышав имя епископа Феодора. Уж очень был тяжёл епископ нравом, а последнее время, как пришёл из Царьграда, вовсе стал жесток с людьми, многие попы от него стонут. Если раньше жаловались на бездеятельность Нестора, то теперь в полную меру познали крутой характер Феодора.
Не было в Суздале человека, который бы не произносил имя князя Святослава без трепетного почтения. Не потому, что он князь, нет, волостелем он никогда не был. Всеобщую любовь он обрёл своим добрым отношением к людям, приходившим к нему со своими горестями за советом и утешением. Вот уже сорок лет Святослав прикован болезнью к ложнице. Были, конечно, времена отчаяний, но страсть к жизни победила, дух его окреп, и он, обречённый на неподвижность, стал познавать жизнь, да так, как другие, бегающие на своих ногах, порой не знали её. Книги стали для него окном в мир. Из книг он узнал многое, что было недоступно людям, не умевшим читать. Постигая постепенно книжную премудрость, появилась и потребность поделиться с людьми своими познаниями. Княжич рано обрёл славу книжного мудреца. Но не это было для него главным. Он видел, что может приносить пользу людям, часто наставляя их на путь мира и добра - это давало ему силы. Приходили к нему разные люди, они несли ему те познания о мире, коих не было в книгах. Святослав был наделён изрядной силой провидца не без Божьего промысла. Определял с первого взгляда, с первых слов, доброту или лживость души человека. Он не единожды говорил брату Андрею, чтобы не доверял безмерно епископу Феодору. Владыка зело учён, философ изрядный, но душа у него недобрая, алчен не в меру, к стяжанию склонен, обуятливо греховодничает со своей келарницей Василиской.
- Сие мне ведомо, брате. Никто не свободен от человеческих грехов, даже архиереи. Однако владыка Феодор есмь опора моя, коя днесь мне зело потребна, - отвечал Андрей твёрдо, но сомнения всё больше западали в его душу.
Особенно тёплые и доверительные отношения у Святослава сложились с отцом Амвросием, у которого были попытки склонить княжича к иноческому постригу. Но судьбой он был прикован к постели, и не хотел ещё более ограничиваться строгостями монашеского бытия. Однажды, когда Святослав сидел в своей горнице, как всегда обложенный множеством книг, на пороге неожиданно появился брат Андрей в сопровождении епископа Феодора и протопопа Амвросия. - Брате, давно не виделись, буде здрав, - Андрей подошёл и обнял Святослава. - Божью истину постигаешь? Ишь обложился писаниями.
- Добро пожаловать, брате мой любезный. Рад тебя видеть в здравии телесном и светлости разума. Епископ походя осенил крестным знамением чело Святослава.
Андрей брал в руки одну книгу за другой, перелистывал, почти не всматриваясь в страницы. Святослав понимал, что брат пришёл не просто проведать его и справиться о здравии. Что-то было у него тревожное на душе, о чём он не решался сразу говорить. Святослав решил расположить брата к разговору, и с теплотой в голосе, глядя ему в глаза, молвил: - Ты, Ондрей, завсегда для меня отца в место. Денно и нощно в молитвах своих прошу Господа о даровании тебе крепости духа в деяниях твоих, благостных для земли отней.
- Спаси тебя Бог. Пришёл аз к тебе за советом. Владыку Феодора и духовника твоего отца Амвросия позвал к сему разговору, абы ведали о помыслах моих. Яко на исповеди аз ноне. Время настало такое, иже требует принятия воли моей в судьбе братьев наших. Тебе, Святослав, уже ведомо, иже мачеха наша сынов своих Михалку и Всеволода к постригу готовит и настаивает на братнем* княжении их в Ростове и Суждале.
- Да, брате, мне ведомо, и немало размышлять о сём пришлось.
- Земля наша отняя доныне была едина, ан придётся делить её на уделы меж братьями, - Андрей искоса глянул на брата. - Вижу, тягостен сей разговор для тебя, а посему не настаиваю на нём. - Нет, Ондрей, - Святослав поднял голову от книги. - Сей разговор, тако али вспаки, но всё одно возникнет. Паки не хотелось бы сгоряча... - Святослав покосился на владыку.
- Сгоряча не надо, - Андрей положил руку на плечо брата, - ты выслушай, поразмысли, опосля молвишь своё слово. Аз вот что тебе поведать должон. Отцу нашему, царствие ему небесное, аз говорил, еже молодшие братья будут меня почитать отца в место, то будет у меня с ними мир и лад. Пришёл аз сюда из Вышгорода, отказавшись от наследования киевского стола не для того, абы нашу отчину меж братьями делить. Пустить по ветру всё, что мы с отцом содеяли в сей земле? Сего допустить не могу. Залесье... - Андрей на мгновение задумался. - Нет, отныне не Залесье, а Русь Володимерская. В единстве земля может быть только при едином волостеле. Разумеешь меня, брате? Святослав смотрел на брата глубоким неподвижным взглядом с тревогой и печалью.
- Един! - жёстко повторил Андрей. - Отец для братьев и племянников. Не разумеет сего мачеха, а Михалка и Всеволод паки млады для сих разговоров. Постриг совершим, и аз возьму их под свою десницу, а мачеху, их мать, вышлю к сродникам в Царьград. Просил аз вразумления и совета у Бога и святых отцов, паки у русичей есть добрая поговорка: на Бога надейся, да сам не плошай. Ежели мы свою отчину раздерём на уделы, нас тут же не токмо поганые, но и свои дядья и племянники под себя подомнут. Сего допустить аз не могу, не за тем сюда пришёл. Паки, хочу мира меж нами, братьями.
Епископ елозил задом по скамье, нетерпеливо поглядывая на Андрея.
- Ты что, владыко, на ежа сел?
- Выйти бы надо в сенцы, не откажи, княже, - Феодор жестом пригласил Андрея к двери.
- Ты, княже, почто распинаешься перед молодшим братом? Яви ему свою волю, и делу конец. Выслать надо твоих сводных братьев в Царьград. Василевс Комнин спрашивал: 'Иже явится нужда Ольге с сынами идти в Царьград, будет ли князь Ондрей сему препятствовать?' Аз ответил, иже ты не будешь препоны чинить. Вот и не препятствуй.
Андрей ничего не сказал в ответ, только грозно очами сверкнул, от чего Феодору стало не по себе.
Войдя снова в горницу, Андрей увидел горячо спорящих о чём-то Святослава с Амвросием. При появлении Андрея оба замолчали.
- Почто меж вами несогласие?
Амвросий и Святослав переглянулись.
- Каким боком ни поверни, а дело сие вельми не просто. Како в Кснятинграде на сие посмотрят, посоветоваться бы надо с другими...
- Може ещё и вече скликать? - прервал Амвросия владыка. - Василевс примет Ольгу. Он просил не препятствовать сему.
- Говори, говори, отче, - кивнул Андрей Амвросию. - А ты, владыко, - не сдержался князь, - научись, наконец, и других слушать.
Феодор настороженно глянул на князя. Для него было неожиданно появление жёсткого тона в княжьем голосе по отношению к себе, строгого и чуждого.
- Дело с твоими братьями давно зрело, и днесь надо сей узелок развязывать, - продолжал Амвросий. - Яко воштие перезрелое сгниёт, опосля и смердить будет. Надобно что-то делати. Аз тако мыслю: отпустить княгиню подобру, а Михаила со Всеволодом с помощью Церкви бери под свою опеку. Дашь мачехе добрый озадок, абы довольна была, да василевсу дорогие подарки пошли. А пока Михаил и Всеволод подрастут, много воды утечёт, тогда и увидим, как с ними быти, они и сами своё слово смогут молвить.
Андрей насторожился: не могли же Амвросий и Феодор сговориться за его спиной, а говорят одно и то же. Странно, но у Андрея тоже таилась такая мысль.
- Та-ак, ну а ты, брате, что посоветуешь? Токмо, ежели не готов, не тороплю, подумай. Дело сие, хоть и требует ответа, ано всуе творить не следует.
- Выслать мачеху, видно, придётся. Но захочет ли она оставить детей? Аз не говорю о Мстиславе и Василько, они мужи зрелые и сами за себя скажут, речь идёт о Михаиле и Всеволоде.
- Василько, однако, признал моё старшинство без всяких оговорок. Мстислав не удержал за собой Новгород после кончины отца, и Туров с Пронском ему уже не вернуть. Не воевать же мне из-за сего с Ростиславом, - горячился Андрей, глянул на Святослава, и уже спокойнее продолжил: - Не время нонче воевать, других забот полон рот. Не должны мы, братья, сеять меж собой смуту, иначе Володимерскую Русь ждёт та же участь, что постигла Киевскую. Мачеха наша, княгиня Ольга, глаголет устами ростовских бояр. Она для них есмь знамёно, а посему и они для неё есмь опора. Сей соуз опасен, он несёт раздор в отнюю землю. Не вернуть Ростову былое время. Днесь есть Русь Володимерская и быти ей в веках! - снова распалился Андрей, что бывало с ним всегда, когда речь шла о единстве его волости.
- Воевать из-за Пронска и Турова нет надобности. Ростислав Мстиславич ноне в Киеве крепко сел, хотя и с оглядкой на тебя, - вставил своё слово Феодор. - Абы не разлучать мать со своими чадами, чаю аз, вдовствующую княгиню с добрым озадком и дарами отправить в Царьград вместе с детьми.
- Что ж, коли мачехе ростовские бояре стали ближе, абы раздор в нашей отчине не допустить, придётся ей путь указать. Ежели захочет оставить при мне Михаила и Всеволода - быти по сему, ежели не захочет - пусть забирает с собой. Насильничать не буду, но и раздора из-за неё в земле отней не допущу. В сём моя воля непреклонна. Кто захочет мне служить, тот будет в чести и достатке, кто не захочет - вольному воля и Бог ему судия.
- В сём аз с тобою, - поддержал князя владыка.
Святослав грустно молчал, иногда поглядывая на брата.
- Ты, Святослав со мною, али супротив?
- Супротив тебя аз могу быти токмо в мыслях своих. Супротивных деяний моих нет, и быти не может.
Андрей в горячности забыл о телесной немощи брата и, как бы оправдываясь, по-отцовски заботливо взял руку брата в свои ладони и тепло пожал её.
- Супротив тебя аз вот что мыслю, - продолжил Святослав. - Не бывало такого на Руси, абы князь шёл в услуженье к брату, яко боярское дитя, без выделения града на прокорм ему и детям его. Токмо изгоям сия участь ведома. Ты своей волей родных братьев на изгойство обрекаешь. Другие князья боярам сёла дают в собину. Князьям же нельзя быти достойными, не имея града. Без земли какой он князь? Дружину на что содержать? Грабежами и войнами жить, яко Иван Берладник? Однако есть и твоя правда, Ондрей: земля отняя должна быти единой. Паки дело сие не простое. - В том и суть, Святослав. Иначе нам не устоять против Киева. Ноне Русь Киевская на уделы растащена. Мой путь Богом и Пресвятой Богородицей указан: покорить Киев, абы все земли были в едином держании. Се завет наших великих предков, и аз его исполню. Пока же Киев, Смоленск, Новгород не в моей воле, но наступят и другие времена. Всё, что под Мономашичами, должно быти в едином кулаке. Да, Святослав, аз нарушаю вековые устои, князья должны имать свои грады и земли, но при том должон быти един великий князь, всем князьям отца в место. Но не хотят они сего признавать. Как же тогда быти? Вот и приходится вековые устои нарушать. Придёт время, и Господь укажет, был ли аз прав в своих помыслах и делах.
- Аз разумею, ты хочешь стать самовластцем не токмо в Залесье, или, как ты теперь называешь - Руси Володимерской, но и другие земли под свою десницу взять хочешь? Что ж, многие князья тебя уже почитают отца в место. Но аз вижу то, чего ты днесь узреть не можешь. Раздор в Руси велик будет. На какую силу ты опираешься? Все ли готовы идти с тобой до конца? Цель твоих помыслов ясна, но какой ценой она будет достигнута, сколько крови братней прольётся?
- Се ведомо токмо Богу.
- Но Господь одарил человека разумом, абы тот мог постигать истину Божью. Не обернётся ли всё неведомой бедой для нашей отчины? А ежели Господь накажет нас, яко новгородцев, обречённых ноне на глад, ежели братней помощи не будет? Вот так и живём: сначала от глада помогаем избавиться, а потом на них же войною идём. У нас тоже ноне засуха жестокая, однако знаем, иже без хлеба совсем не останемся, паки и будут люди жить впроголодь, но не вымрут.
- Не предугадать всего человеку, ачесь и наделён он в отличие от животины разумом. Нешто можно познати Божий промысел? Однако, Богородица с нами, молить Её неустанно будем. Спаси тебя Бог, Святослав, за откровенные и прямые глаголы. Поразмыслить есть над чем.
После этого разговора Андрей позвал к себе мачеху. - Выросли твои птенцы, княгиня, надобно поразмыслить, како быти дале. Тебе ведомо, иже аз не раздаю грады и землю в собину своим братьям. Волость моя едина. Ежели братья захотят быти у меня на службе - пусть остаются. Ежели будут с твоей помощью требовать уделов - сему не бывать пока аз есмь волостель. Размышляй, княгиня, скажешь мне свою волю, когда надумаешь.
Скоро княгиня объявила о своём уходе с младшими детьми в Царьград.
После некоторых раздумий Ольга и Андрей решили Михаила с его согласия оставить в Руси, и с помощью брата Глеба, переяславского князя, нашли ему добрую невесту - дочь черниговского князя Всеволода Ольговича, Февронию. Отправили Михаила под опеку будущего тестя и брата Глеба, и вскоре женили его. Андрей согласился отдать Михаилу Городец на Остре.
- Зело твердоумен Михалка не по летам, не пропадёт, - успокаивал Андрей мачеху перед отъездом и передавая дорогие подарки. - Всеволод такой же, как Михаил. Они через тебя цесарскую кровь имают. Твоим чадам в Царьграде лепше будет. Ты, Василько, береги в пути мать, и на меня гнев не держи. Али будешь вспоминать, как тебя брат изгнал из земли Володимерской? - шутил Андрей, обнимая брата. - Аз разумею, тебе хочется быти самостоятельным, иметь свою землю, однако и меня пойми: не могу аз дробить Залесье на уделы. Всеволод, когда подрастёт, тоже поймёт меня. Ну, Бог вам в помощь. Может ещё когда увидимся. Прощайте.
Мануил Комнин принял Василько и дал ему город на Дунае. Ольгу с Всеволодом оставил при дворце.
Андрей собирал ближних мужей на торжественное перезахоронение нетленных мощей святителя Леонтия.
Камнесечцы потрудились усердно, исполнили заказ княжий ко времени. Высекли изрядно каменную раку для мощей святого.
Раку загрузили на подводу, запряжённую четвёркой лошадей, и двинулись к Нерли. Далее на лодьях в Ростов.
- На обратном пути, - говорил князь владыке, - в Боголюбове будем освящать место закладки храма во имя Леонтия Ростовского. Частицу мощей его с антиминсом подготовить надо. И ещё есть задумка. Скоро день святого Феодора Стратилата, спасшего меня от гибели и даровавшего победу под Луцком.* Задумал аз в память его заложить монастырь во имя святого Феодора Стратилата. Место сие тож освящать будешь на пути из Боголюбова в Володимер.
- Богоугодные дела! Давно пора разогнать бесовские игрища на Яруновой горке. Там самое место быти монастырю. Неустанно множишь славу своей земли, и аз в сём пособник тебе. Видел бы ты Мануила, когда аз ему сказывал о земле Володимерской.
- Ан ноне будет ему обида от меня, яко княгиня Ольга со своими чадами предстанет пред его очами, - Андрей ухмыльнулся: - Пусть знает василевс, иже князь Руси не есть его холоп. Он нам назолу сотворил, отказав в основании митрополии в Володимере. Говоришь, оне, гречины, нас скифами до сих пор нарицают? А може мы и вправду потомки скифов? Моя кровь наполовину половецкая еси. И сей варвар, то бишь аз грешный, отсылает от себя вон отпрысков цесарской крови! Каково будет василевсу принять такой 'подарок'!
- А може нам направить посольство к папе?
- Ты что! Опомнись, епископ! К латинской ереси меня склоняешь?! Не бывать сему! Выкинь греховные помыслы из своей головы и меня в грех не вводи. Ты забыл, как восстало православное духовенство против еретиков латинян? Мы, русичи, веротерпимы, к инославию с добром относимся. В Киеве много всякого люда из других земель, - торг есть торг, - все хотят обмена друг с другом, и потому пусть всякая вера едет со всех концов света со своими товарами в Русь, но не со своими проповедями. Пусть молится всяк на свой манер Всевышнему, но не навязывая нам своей веры. В Киеве, окромя наших православных храмов, есть и костёлы, и синагоги. Все врата градские в Володимере отворю для любого гостя, из любой земли, для всех языцев, - Андрей умолк, пристально глядя на Феодора. Отошёл к окну. Постоял в задумчивости, затем резко повернулся к епископу:
- Посольство жду от Фридриха Барбароссы. Давно жду, все сроки прошли, а вестей нет. Как послал в Ахен* своих людей, с тех пор места себе не нахожу. Тебя с Яковом Станиславичем отправил в Царьград, и вскоре послал людей к Фридриху. В чём задержка, не ведаю.
|