Анкудинов Кирилл Николаевич : другие произведения.

Гости за дверью. Фантастическая трагикомедия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Гости за дверью". Фантастическая трагикомедия. Действие пьесы происходит в середине XIX века.

  Гости за дверью
  Фантастическая трагикомедия в двух актах
  
  Действующие лица:
  
  
  
  Князь Владимир Алексеевич Нижеславский, литератор.
  
  Мавра, его кухарка.
  
  Гости:
  
  Евгений Николаевич Успенский.
  
  Толик Мыжиков.
  
  Жанна Светушенко.
  
  Казимир Вензелевич.
  
  Иван Макарович Крысь.
  
  
  Голоса из шкатулки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Первый акт
  
  
   Действие пьесы происходит в конце мая (если быть точным - 27 мая) 1847-го года в доме князя Нижеславского на окраине Москвы, а именно - в кабинете князя. Обстановка не блистает роскошью: князь Нижеславский небогат. Письменный стол, кресло, несколько стульев, книжные полки, на них много книг, в том числе весьма старинного вида. На столе металлический поднос, рядом исписанная кипа бумажных листов (рукопись) и подсвечник со свечами. Свечи не зажжены: всё сияет светом ясного майского дня - в доме просторные окна. В кабинете две двери: одна большая дверь справа ведёт в гостиную и к парадному входу, вторая маленькая дверь сзади, она закрывает вход в чулан; за чуланом - кухня и чёрный ход. Князь стоит за столом, у него в руках раскрытый журнал. Князь - мужчина среднего возраста (около сорока пяти лет); его лицо, что называется, некрасивое, но располагающее. Он не носит ни бороды, ни усов, ни бакенбард; одет по-домашнему, в закрытый халат.
  
  Князь (кричит): Мавра, Мавра! Иди сюда! Ты только послушай, какой дурак этот Белинский!
  
   Из двери сзади выходит Мавра. Это старуха лет шестидесяти пяти в платке, её вид полностью соответствует нашим представлениям о старой кухарке XIX века. Держится Мавра с Князем иногда ласково, иногда наигранно ворчливо, но с чужаками она может быть сердитой по-настоящему. Говорит громко - слегка глуховата.
  
  Мавра: Что такое, барин?
  Князь: Послушай, что написал этот... чахоточный Виссариоша (читает). "...И ещё одна странная новинка свежего нумера "Отечественных записок" - повесть кн. В. А. Нижеславского "Посмертный архив капельмейстера Бубликова". В давнее время кн. Владимир Нижеславский снискал себе заслуженную славу недурными пиэсами "Два извозчика", "Сватовство стряпухи", "Рождественские похождения квартального Зюзюшкина". Талант его был хотя невеликим...".
  Мавра: Ах он, подлец, скверный мальчишка!
  Князь: (продолжает) "Хотя невеликим, но подлинным; наблюдательному и добродушному кн. В. Нижеславскому удавались записи живых картинок уличного быта Москвы. Увы, этот автор пошёл по ложному, какому-то мистическому, ложногофмановскому пути; уже "История княгини Р., рассказанная ей самой" и сумбурное "Видение в Липках" поведали нам об этом. Мы решительно не можем сказать ничего о "Посмертном архиве капельмейстера Бубликова"; недостаток этой повести - её фантастический тон; фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишённых, а не в литературе, и находиться в заведовании врачей, а не поэтов" (бросает раскрытый журнал на стол). Нет, каков гусь! Только в домах умалишённых...!
  Мавра: Как раз скажу о доме умалишённых. В пятнадцати верстах отсюда лечебница Адама Карлыча Фогеля. Доктор укатил в Германию к родне, оставил больных на попечение одному только сторожу, а сторож старик и горький пьяница. А ну как больные разбегутся, ночью проникнут к нам, да и прирежут нас в постелях.
  Князь: Никто к нам не проникнет, если ты, Мавра, не будешь забывать запирать на ночь чёрный ход.
  Мавра: Нет, барин, зря вы отправили всех слуг в деревню к тётушке Елизавете Фёдоровне. Надо было оставить двоих или троих молодцев для защиты...
  Князь: На что молодцы? Будут топотать сапогами, шуметь, мешать сосредоточиться, ещё и девок начнут к себе водить. Нет, Мавра, моё уединение - дело законченное, словно геометрический круг. Я уединился в этих бедных московских пенатах как Гораций... как римский император... как там его, Диоклетиан... Домициан... я одиноко ращу свою капусту, в метафорическом, конечно отношении. Я кинул суетный свет с его пустоголовыми франтами и надменными красавицами, с завистливыми литераторами и тупоумными критиками, а паче всего с дураками обоего пола, коими кишит весь свет. Отныне моё уединение прерывают только посещения легкокрылой Музы, мальчишка-книгоноша Васька, одаряющий меня редкими фолиантами, (умилённо) да ты, моя ненаглядная Мавруша, милая наперсница моего сурового одиночества. Что почитать тебе, голубица, из моей рукописи? Прочту, пожалуй, самое начало (читает). "Эти записи доставлены нижеподписавшимся человеком, весьма примечательным в некоторых отношениях. Занимаясь в продолжение нескольких лет месмерическими опытами...".
  Мавра: Это про надворного советника, отправившего вас на месмерическом сеансе в 2017 год? Читывали мне это, барин, и раз пятьдесят.
  Князь: А о полётах на Луну? На Марс?
  Мавра: И это читали, барин.
  Князь: А вот это? (читает) "Настанет время, когда книги будут писаться слогом телеграфических депешей... типографии будут употребляться лишь для газет и визитных карточек; переписка заменится электрическим разговором...".
  Мавра: Читали.
  Князь: (лукаво улыбаясь) Мавруша, я отыскал тебе подареньице, с коим ты, держу ручательство, не знакома; ведь я сочинил это сегодня утром. Последняя страница моей повести "Москва в 2017 году". Воистину, сегодня самый лучший день моей жизни! Я поставил точку в повести, и когда ж поставил? Двадцать седьмого мая 1847 года! А повесть моя завершается двадцать седьмого мая 2017 года, сто семьдесят лет тому вперёд. Такой день! Мавра, неси рейнвейну из погреба, вдвоём отпразднуем завершение повести!
  Мавра: Был рейнвейн, да весь вышел.
  Князь: С чего бы он вышел? Ты, Мавра, его вылакала?
  Мавра: Князь, может лучше водочки?
  Князь: (укоризненно) Мавра, откуда в моём доме водочка? Я её не пью лет семь, с того дня как мне стало нехорошо в трактире. Признавайся, Мавра - покупаешь водочку на барские деньги?
  Мавра: Ну вот, хотела как лучше, а всё испортила. Правду говорят люди: не делай добра, не будет и зла.
  Князь: Мавруша, я прощаю тебя... в честь такого знаменательного дня. Послушай же последнюю страницу моей... (чуть не плачет от восторга) моей новорожденной повести! (берёт лист рукописи, читает вслух - громко и с воодушевлением) "Майский день. Лёгкий весенний зефир слегка помавает младыми листами дерев. Снизу, с Москвы-реки, доносится сладостный ток расцветшей сирени. Соловьи затаились в прибрежных кустах, готовясь встретить дружным хором явление серебряной владычицы-Луны. Закатное солнце косыми лучами озаряет распростёршуюся у моих ног живую панораму новой Москвы, Москвы нашего далёкого потомства. Колико нежных чувств теснится в моей груди, распирая её вздохами живосердечного умиления!".
  Мавра: "Колико" - подъяческое слово. Его уж никто из нынешних литераторов не использует.
  Князь: (умилившись) Ах, ты мой критик. Не нужен мне никакой Белинский, никакой Шевырёв, никакой Степан Дудышкин, мне надобна только ты, моя Мавруша. Кто посоветовал мне восемь лет назад отнести Краевскому в "Отечественные записки" моих "Двух извозчиков", принесших мне первую славу? Ты, Мавруша. Кто сказал мне убрать пятую главу "Посмертного архива капельмейстера Бубликова" как ненужную и утяжеляющую действие? Ты, Мавруша. Слушай же дальше (продолжает читать вслух). "Коль славно наше потомство в своём прекраснейшем будущем! Коль велик рассудок человеческий!".
  Мавра: (прислушавшись): Барин, в чулане мышь шумит (подходит к задней двери, открывает её и тут же закрывает, меняясь в лице; она увидала за дверью что-то потрясшее её, что-то жуткое; но Князь не замечает этой перемены).
  Князь: (продолжает вдохновенно читать) "Уста мои страстно лепетали два святых слова: рассудок и прогресс, прогресс и рассудок. Люди далёкого будущего прислушались к гласу рассудка и ныне живут в земном раю. Вот уже сто лет они не знают, что такое война. Воистину чуждое этим счастливым смертным слово - "война"; я вотще подступался к ним с этим роковым словом, но оно казалось им диким и непонятным. Лишь один седовласый старец поведал мне: "Самая последняя война на земле отшумела сто лет назад, когда я пребывал во младенчестве". Насельники 2017 года не знают, что такое преступление, убийство, насилие, обман, подкуп, чёрная зависть. Они сладко вкушают достойные плоды человеческого разума и мирного прогресса. Мне предстояла тяжёлая минута возвращения в мой постылый 1847 год с его бестолковыми извозчиками, ушлыми лотошниками и алчными ростовщиками. Я стоял на краю крутоспуска Воробьёвых гор, озирал живое сткло грядущих храмин и шептал: "Драгие потомки! Я отныне никогда не увижу вас; но вас увидит мой счастливый правнук!".
  
   Раздаётся звон колокольчика у парадного входа.
  
  Мавра: Барин, не слушайте! Это попрошайки. Много их, сукиных детей, ходит под нашими окнами...
  Князь: Мавра, это не попрошайки. Я должен признаться тебе: прошлым месяцем я забрёл по старой памяти в Архив Министерства иностранных дел; я ведь там служил два десятка лет тому назад. Конечно, меня там уж никто не помнит, всё переменилось. И вот я попросил служащих Архива, чтобы в мой дом прислали б чиновничка разобрать бумаги прадеда Михайлы Лукича; они в шкатулке, а шкатулка лежит в гостиной, в старом шкапе... (снова раздаётся звон колокольчика). Ну, ступай, Мавра, да отвори дверь гостю!
  
   Мавра весьма неохотно открывает большую дверь справа, выходит за дверь, через полминуты снова вбегает в ужасе.
  
  Мавра: Барин, гоните его! Это же вор, это ж известный в нашей округе мошенник!
  Князь: Полно тебе дурачиться, Мавра!
  
   Князь выходит за большую дверь, затем возвращается вместе с Успенским. Успенский сухощавее Князя, немного ниже его ростом и старше Князя; ему около пятидесяти пяти лет. У Успенского сухое непримечательное лицо, живые наблюдательные глаза и узкие седые чиновничьи бакенбарды. Одет он в старый потёртый вицмундир.
  
  Мавра: Этот человек... он возник в чулане, он вышел через чёрный ход, обошёл наш дом и явился к парадному ходу...
  Князь: (успокаивающим тоном) Мавра, ты ведь сама понимаешь, что такого не может быть. Ступай, голубушка, на кухню.
  
   Мавра уходит в заднюю дверь.
  
  Успенский: Чиновник Архива Министерства иностранных дел Евгений Николаевич Успенский к вашим услугам-с.
  Князь: Успенский? Из жеребячьего племени?
  Успенский: Да-с. Из того самого. Мой отец - благочинный Ярославской губернии, Бурмакинского уезда, села Гребнёво Николай Успенский. Сам я окончил Ярославскую семинарию.
  Князь: Что ж не пошли по стопам папаши?
  Успенский: В нашем уезде нет стольких приходов, сколько у меня есть старших братьев. Вот и пришлось идти по чиновной части, так сказать прибиваться от жеребячьего племени к крапивному семени. Так-то, ваше высокородие-с.
  Князь: Я польщён. Вы сейчас меня в статские советники ненароком произвели. Сами-то в каких чинах будете?
  Успенский: Титулярный советник-с.
  Князь: Такие почтенные лета и такие малые чины...
  Успенский: Так ведь я, как вы изволили заметить, из жеребячьего племени. Нам, поповичам, начальство ходу не даёт-с, мы не князья какие-с.
  
   Становится видно, что Князь и Успенский похожи: Успенский сухо сдержан, Князь мягок и иногда сентиментален, но оба они могут быть и властными, и гневными (Князь бывает глуповато восторженным, чтобы не быть злым). Оба ироничны, оба понимают друг друга с полуслова; и им доставляет удовольствие обмениваться подколками.
  
  Князь: Ну уж, ходу дают князьям. Пред вами князь, он два года служил, у вас в Архиве, между прочим, потом три года был профессором истории в Московском университете; в 1835 году вышел в отставку окончательно. Так и не выслужился выше коллежского секретаря. Так что мы равны, оба-два благородия. Вы даже выше меня на одну ступеньку в Табели, ваше титулярное благородие.
  Успенский: Но вы же князь-с, ваша светлость...
  Князь: Моя тёмность. Давайте... без этих китайских церемоний. Вы для меня Евгений Николаевич, я для вас Владимир Алексеевич.
  Успенский: Слушаюсь.
  Князь: У меня к вам, Евгений Николаевич вот такая заботушка... Прадед оставил мне бумаги. Род князей Нижеславских известен с пятнадцатого века; а я - предпоследний представитель нашего достославного выморочного рода, чёрт его дери. Мой papa Алексей Фёдорович и моя maman Екатерина Ксаверьевна померли в один месяц от холеры. Мой дед Фёдор Михайлович не отличился долгими летами; он был убит ядром под Рымником в звании маиора. Зато мой прадед, Михайло Лукич, жил долго. В молодости он был близок ко двору императрицы Анны Иоанновны, гащивал у самого Остермана, дружил со злосчастным Волынским. В царствие смиренной Елизаветы угодил в опалу и был сослан до конца дней в имение. С того времени наш род падает - ныне в живых лишь моя тётушка Елизавета Фёдоровна да я; и у нас вдвоём не наберётся осьмидесяти душ. Тётушка дряхла и старая дева, мне Господь тоже не даровал потомства. Я, конечно, написал о моём счастливом правнуке, но это... метафорическая фигура речи. Детей у меня нет, внуков и правнуков не предвидится. Кому оставить бумаги прадеда... записки Остермана и Миниха... письма Кантемира? Некому. Евгений Николаевич, в шкатулке, находящейся в шкапе гостиной... я вам сейчас покажу, бумаги-то и лежат. Разберите их, и всё, что имеет маломальскую ценность, возьмите в Архив...
  Успенский: Будет сделано-с. А где я мог бы... руки умыть с дороги?
  Князь: И ещё кое-что свершить, как я вижу... Колодезь во дворе. Я вас к нему сейчас проведу. А насчёт кое-чего... Вы уж меня простите... Дом наш старинный, осьмнадцатого столетия. Ватерклозет не проведён. Я всё собираюсь устроить, да недосуг. Так что мы с Маврой, не обессудьте, ходим за кое-чем... в ближайшую рощицу (кричит). Мавра!
  Мавра (выходит из задней двери): Что такое, барин?
  Князь: Я сейчас проведу барина во двор, к колодезю. Заодно покажу ему, где в гостиной лежит шкатулка с бумагами. А ты потом отведи его... в рощицу, одним словом...
  
   Князь, Успенский и Мавра уходят через большую дверь справа.
   Проходит немного времени. Вдруг задняя дверь открывается, и в кабинет входит Толик Мыжиков. Это парень лет тридцати семи, высоченный, с широченными плечами, круглолицый, румяный; в нестаром возрасте он уже нажил большое пузо; в общем, заслуживает определение "амбал". Толик - первый персонаж пьесы, который одет по-современному. Для нашего времени и для тёплого конца мая выглядит Толик привычно, но по меркам XIX века смотрится дико: маечка-сетка, сквозь которую просвечивает голый торс, рвано обрезанные джинсовые шорты, кеды, рюкзачок за плечами. Голова Толика обрита наголо. По складу души и по поведению он непосредственный и простодушный, как ребёнок. Толик медленно ходит по кабинету, разглядывая его со смесью интереса и некоторого разочарования.
  
  Толик: (рассматривая обстановку) Да уж, некруто, некруто жили князья в девятнадцатом веке (видит на столе раскрытый журнал). Опа! Кошмар моих школьных лет, Белинский! Урод, в натуре!
  
   Из большой двери входит Князь.
  
  Князь: Удивительно точная характеристика. Урод в натуре.
  Толик: (увидел Князя) О, вот и сам князь нарисовался. Ну, князь, ща рукопожахнемся (подходит к Князю, бьёт его с размаху по руке, зажимает руку удивлённого Князя и долго трясёт её). Мыжиков. Как в кино, не Чижиков, и не Рыжиков, и не Пыжиков, и не Мужиков, а Мыжиков. Фамилия такая, редкая у меня. Звать Толиком. Или Толей, как вам будет угодно. Вообще у меня все кличут меня Толяном, но вы же князь, вам, наверное, будет впадлу такое обращение.
  Князь: Ну, Анатолий...
  Толик: Э-э, бросьте. Анатолием, да ещё Петровичем в нашей конторе меня называет только один-единственный гад.
  Князь: В конторе? Вы... ты конторщик?
  Толик: Ни боже мой. Я водила.
  Князь: Кто?
  Толик: Ну, шофёр (спохватившись). Ах, да, вы ж темнота некультурная, у вас же ещё автомобили не изобретены... Я кучер. Кучер я. Вожу нашего директо... барина Леонида Егоровича Свистунова туда-сюда... на лошадках... на шарабане... на тарантасе.
  Князь: Значит ты, малый, кучер?
  Толик: Ага.
  Князь: А что ж ты так странно вырядился? Какая-то гунька кабацкая, какое-то рубище и гноище, нищенская котомка...
  Толик: (беззлобно) Сам ты нищенская котомка, сам ты гунька кабацкая, сам ты рубище и гноище... о двух ногах. Вот так-то, товарищ князь (пауза). Ну, накосорезил я слегонца, с кем не бывает. Мне Макарыч сказал: срочно беги в восемьсот сорок седьмой год - а то америкосы кинут предъяву в ООН, портал закроется, вот я взял ноги в руки и прибежал, не успев переодеться по-вашему, аутитечно. Не было у меня времени, это ж надо понимать.... Ща, князь, будем селфиться. Точней, я буду селфиться, а мы будем фотиться. Я дома выложу фотки с тобою всюду - и в Фейсбук, и в Твиттер, и в Инстаграм, и к Одноклассникам, и даже в Лайвджорнал, хотя Лайвджорнал отстой. Десять тысяч лайков будут мои; ещё бы - с самим аутитечным князем девятнадцатого века фоточки. Эх, жаль, нам зерошку не дают, а то я сейчас звякнул бы отсюда корешу Коляну; да в нашей кривой конторе зерошки положены только самым крутым шишкам, такие дела.
  Князь: Послушай, малый, ты на каком языке говоришь? То ли по-русски, то ли не по-русски; я половину твоих слов не понимаю. Десять тысяч лаек, крутые шишки, кривые конторы?
  Толик: Не бери в голову... это я на нашенском, на ярославском наречии балакаю. У нас, на Ярославщине все так общаются. Ярославские - ребята справские.
  Князь: Надо бы тебя познакомить с Владимиром Ивановичем...
  Толик: С каким Владимиром Ивановичем?
  Князь: Да так... с одним моим приятелем (после паузы). Права была Мавра. Завтра же вызову из деревни слуг.
  Толик: (оглядывая Князя не без жалости) Какое завтра, дядя?
  Князь: (удивлённо) Как какое?
  Толик: Крандец тебе, дядя. Завтра для тебя не наступит. Ты же живой мертвец, дядя. Ты ж через пять часов будешь трупом...
  Князь: (потрясённо) Каким?!
  Толик: Холодным.
  Князь: Как?!!
  Толик: Как, как... кверху каком, вот как. У меня память на цифры отменная, нам, води... нам, кучерам это положено. Я ж помню: во всех наших учебниках написано, чёрным по белому: князь Владимир Алексеевич Нижеславский, русский писатель. Год рождения - двадцать, ноль два, тысяча восемьсот ноль два, то бишь родился ты, братишка, двадцатого февраля тысяча восемьсот ноль второго года.
  Князь: Действительно. Двадцатого февраля тысяча восемьсот второго года...
  Толик: А год твоей смерти - двадцать семь, ноль пять, тысяча восемьсот сорок семь. Всё у тебя в рифму - и рождение, и смерть... Значится так, найдут тебя завтра неживого в этой комнате. Вместе с кучей сожжённой бумаги на подносе... типа какая-то шняга... про Москву две тысячи семнадцатого года. Я эту шнягу слыхал краем уха, потому что от неё уцелела одна страница, самая последняя... хренотень... про майский день и сирень... блин, опять рифма. Эту страницу америкосы нашли, уж не знаю как. А тебе, товарищ князь, суждено погибнуть от пистолетной пули, такие дела...
  Князь: (растерянно) Позволь... Как от пистолетной пули? Я штатский. Я во время войны с французами был десятилетним мальчиком... я служил исключительно по штатской части ... я же пистолета никогда в руках не держал... я же не знаю, как он заряжается. В моём доме ни одного оружия... у нас пистолеты не водятся.
  Толик (открывает верхний ящик стола). В натуре, не водятся (вдруг хлопает себя по колену и гаркает так, что Князь вздрагивает от испуга). А! Я был прав! (снова своим обычным голосом) Мы с дружбаном Коляном поспорили. Колян сказал: "Он... ну то есть ты... типа самоубьёшься". А я Коляну: "С чего б князю самоубиваться; князь - правильный мужик, правильные мужики не самоубиваются". Проспорил мне Коляныч ящик коньяка, проспорил! (Князю) Тебя, товарищ князь, убьют, стопудов тебя сегодня вечером убьют.
  Князь: Кто?!
  Толик: Масоны... и англосаксы. Они всех убили... убивают. Ну, то, что Павла Первого масоны и англосаксы почикали, это у нас каждый ребёнок знает. Так ведь они и матушку Екатерину Великую... тоже угробили...
  Князь: Как?!
  Толик: Отравленной свечой.
  Князь: Почему же тогда остальные люди, кто был во дворце, не отравились?
  Толик: Дура, ты дура непросвещённая, товарищ князь. Екатерину отравили не той свечой, которую зажигают. А той свечой, которую в зад вставляют.
  Князь: (после паузы) Какие у тебя странные представления об истории...
  Толик: (решительным тоном) Не водятся пистолеты, в доме, говоришь? Будут водиться! (снимает рюкзачок, вытаскивает оттуда старинный дуэльный пистолет с длинным стволом). Гляди, товарищ князь... и благодари мудрого Толю Мыжикова. Во. Стволина. Заряженный. Аутитечный.
  Князь: Какой?
  Толик: Аутитечный. То есть соответствующий исторической эпохе. Так учёные мужи в нашей конторе выражаются. Держи (передаёт Князю пистолет в руки; Князь роняет пистолет на пол). Ах ты (беззлобно), лошара педальная, ёш же твою дивизию (подбирает пистолет с пола, кладёт его в верхний ящик стола и захлопывает ящик). Три пули в стволе, троих масонов и англосаксов грохнешь, когда к тебе ворвутся. Брыщ! Бдыщ! Бдыщ! Уноси готовеньких! Я б посидел с тобой в засаде мальца, да мне через двадцать минут полюбасу валить обратно к себе - ведь закроется портал нахрен. Потрещу с тобой ещё минуток пятнадцать - и вернусь в свою грёбаную Москву две тыщи семнадцатого года, чтоб она провалилась... Ты тоже хорош, князь, нашёл что написать... живое едло грядущих херамин. Соловьи-птички... снесли нафиг яички.
  Князь: (беспокойным голосом) Но я...
  Толик: Ты штатский, это я слышал. Не парься, товарищ князь, все мы штатские. Я тоже штатский, прям такой, как ты. Я оружие в руках держал только в армии, когда в караул ходил, но это не считается, незаряженным было то оружие. Ну и на охоте с шефом... с барином. Был у меня одноклассник, звать Мишаней, вот тот парняга военный. Мы за одной партой сидели. Вместе попали в армию; я в Калугу, а он - на Кавказ, в Чечню... там у нас тогда война была... как у вас сейчас... ну, Мишаня принял участие в боевых действиях, говорит, что десяток чеченов завалил, брешет, собака. Как дембельнулся наш Миша, так пошёл к Саньке Рваному в пехоту...
  Князь: Отчего не в кавалерию?
  Толик: (объясняющим тоном) В пехоту это типа... в разбойники.
  Князь: В разбойники?
  Толик: Ну да, в разбойники... лесные. Тогда ж было время дикое, лихие девяностые кончались. Ну, Мишаня хотел меня тоже подписать... в пехоту. А я ему: "Не... не, братан, извини, без меня. Я парнишка мирный... не катит мне такое. Мишаня потом на стрелке открыл огонь и пятерых загубил. Прикинь, пять душ на его совести. А ему нифига не было; у Саньки Рваного адвокаты крутые - отмазали Мишаню, типа самооборона. Сейчас он цивильный бизнесюк... бога-а-ач, не подступись, пальцы веером, сопли пузырём. А я - простой води... кучер... вожу нашего барина... зато сплю крепко. Жена-красавица, двоих спиногрызов заделал, пацан семи годов и девка малая новорождённая. А сплю крепко. Главное - это чистая совесть. Правильно я говорю, товарищ князь?
  Князь: Правильно.
  Толик: И чтоб никому не завидовать. Вот наш дире... барин - он хороший человек, душевный. Он и на охоту, и на рыбалку, и в баньку, и водочки с води... с кучером выпьет... и матом покроет, если надо. Он ведь не со зла; с нами иначе нельзя, мы такой народ. А есть у нас один гад... завлаб.
  Князь: Кто?
  Толик: Заведующий барскими лабазами. Типа бурмистр... И этот гад... такой вежливый... не то что матом... голоса не повысит. Простите-извините, сюси-пуси, тити-тюти. А сам злющий... почище нашего Макарыча... Макарыч хоть в положение к простому человеку входит... а этот - никогда не войдёт в наше положение. Ты погляди в его глаза - как у волка, блин. Я не шучу, волчьи глаза. С работы домой гребёт на метро, потом на электричке трясётся, потом пять кэмэ пешедралом пёхает по Замкадью. Это он из гордости выёживается, чтоб быть не таким, как все. Его, суку, трезвенника, вся наша контора ненавидит. Он давно уж доктор наук, а профессора ему хрен дадут, такие дела...
  Князь: (удивлённо) Но как бурмистр может быть доктором наук... и профессором?
  Толик: Сказано же, не бери в голову. Язык без костей, что хочет, то и лопочет (снова хлопает себя по колену и гаркает так, что Князь подпрыгивает) А! О главном-то чуть не забыл! Щас будем селфиться-фотиться. Сейчас-сейчас (вынимает из рюкзачка палку-штатив для селфи; Князь шарахается от неё). Сейчас сфотимся на века. Сейчас ты, товарищ князь, войдёшь в историю, сейчас запечатлишься-застынешь в объективе (направляет штатив на Князя).
  Князь: (невиданная техника перепугала его, так что он кричит во весь голос) Спасите! Помогите! Убивают! Успенский! Мавра! Сюда! На помощь! Караул! Режут! Грабят!
  
   Через большую дверь вбегают Успенский и Мавра. У Успенского свежая царапина на носу, Мавра тоже выглядит помятой.
  
  Успенский: (Толику, тихо, но зловеще) Ба, знакомые всё лица, Анатолий Петрович.
  Толик: (изменившись в лице) Вы?
  Успенский: (злорадно) Я... А вот я твоему барину, Леониду Егоровичу Свистунову, доложу, где ты, скот, прохлаждаешься. Свистунов барин строгий; сам знаешь, как он в прошлом году с Пашкой Одинцовым поступил (со злорадством). Разложит Леонид Егорович твоё тело белое, рассыпчатое, на конюшне, да и всыпет тебе две сотни плетей, а потом вожжами. А то ещё в зубы двинет, зубов не сочтёшь, Анатолий Петрович, кадр ты наш бесценный (властно). А ну, пшёл, откуда пришёл!
  Толик: (смешавшись и пятясь к двери) Да я... да мы (князю). Слышь, князь... ты того... не падай духом... не ссы... когда к тебе... когда тебя... масоны и англосаксы. Держи хвост (указывает на верхний ящик стола) пистолетом. Пистолетом (громко). Рот фронт! Но пасаран! Прорвёмся! (орёт во всю глотку) Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает, врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает!
  
   Успенский и Мавра выталкивают Толика через заднюю дверь.
  
  Князь: А что это у вас, Евгений Николаевич, на носу? Только не говорите, что вас этот... ушкуйник поцарапал. Царапина была, когда вы вошли сюда.
  Успенский: Меня поцарапала кошка.
  Князь: Какая кошка?
  Успенский: Чёрная. Только я присел... в рощице... как откуда ни возьмись - кошка, и - прыг на меня. Вся чёр-р-рная (глядит на Мавру), как душа ведьмы, которая вселилась в эту сатанинскую тварь.
  Князь: Э-э, вот только без этого... романтизма. Места у нас отдалённые. В прошлом году бешеную собаку в рощице отловили. У этой кошки слюна из пасти не текла?
  Успенский: Нет-с.
  Князь: Ну и ладно. В наши места не токмо что дикие кошки, но и лоси с кабанами, и волки с лисами, и медведи забредают - подмосковные леса рядом (Мавре). Мавра, ступай на кухню.
  
   Мавра уходит через заднюю дверь.
  
  Ну, Евгений Николаевич. Вам этот... ушкуйник знаком?
  Успенский: Знаком-с.
  Князь: Кто это?
  Успенский: А вы подумайте-с, Владимир Алексеевич. Башка бритая. Кому головы бреют?
  Князь: (неуверенно) Арестантам. И солдатам. Беглый солдат?
  Успенский: Ну что вы. Какой солдат, какой арестант - с таким-то брюхом? (пауза) Головы бреют душевнобольным, которых лечат водой. А в пятнадцати верстах от этого дома - заведение доктора Адама Карловича Фогеля, который как раз лечит пациентов электричеством... и водой. Доктор Фогель уехал в Лейпциг, больных сейчас караулит хлипкий дед. Как он удержит этакого лося?
  Князь: (упрямо) Он вам знаком?
  Успенский: А вам, позволю спросить, знаком ярославский помещик Леонид Егорович Свистунов, член Аглицкого клуба?
  Князь: (припоминая) Кажется, да, знаком. Это Леонид Свистунов, который любит охотиться на уток вместе с уездным исправником?
  Успенский: Да-с, с Владимиром Ахапкиным, выгнавшим из уезда всех еврейских провизоров и печатавшим свои вирши в "Маяке просвещения..." у Бурачка. Я Свистунова тоже знаю... по службе... и поближе, чем вы. Так вот, у этого Свистунова кучер, мастер на все руки. По ревизской книге зовут Тимошкой, но Свистунов именует его Анатолем. А парень крестьянского имени стыдится, а барского имени совестится - вот и коверкает себя на все лады, то Толиком назовётся, то Толяном, то Толясиком, то Толюсиком. Ещё он пьёт горькую... по нашему русскому обычаю, ну и допился до чертей фиолетовых. Леонид Егорыч отдал малого в лечебницу, заплатил Фогелю, чтобы тот его исцелил от горячки. А малый возьми, да и сбеги в больничной одёжке. К кому он побежал? К вам; вы же - единственный человек, кого он в округе знает... со слов Свистунова.
  Князь: Так вот в чём дело... но какую чепуху он тут нёс...
  Успенский: Сумасшедший. И грамотный, как вы успели заметить. Начитался гофманов-вельтманов, погорельских-одоевских-марлинских на свою мужичью голову.
  Князь: (вспомнил) Как же меток на живое словцо простой русский народ! Водила... надо бы этого молодца, когда он исцелится, отвести к Владимиру Ивановичу.
  Успенский: К господину Далю-с?
  Князь: К нему (внезапно). Евгений Николаевич, выручите меня. Что значит слово "аутитечный"?
  Успенский: Какой?
  Князь: Аутитечный. Соответствующий исторической эпохе.
  Успенский: Аутентичный. Тут греческий корень.
  Князь: Ах, да.
  Успенский: Это вам Тимошка сказал?
  Князь: Да. Он.
  Успенский: Чёрт, чую, этот гость - не последний. Найду Макарыча, старого козла - руки вырву (князю). Макарыч - это сторож в лечебнице Фогеля. Коз-з-зёл... Ладно, я буду в гостиной - бумаги вашего прадеда разбирать, да парадный ход караулить. А за чёрным ходом Мавра на кухне последит (уходит через большую дверь).
  Князь: (оставшись один, перечитывает последнюю страницу рукописи) Так... весенний зефир помавает... соловьи затаились... закатное солнце... колико нежных чувств... Мавра права, уберу "колико", потом, не сейчас... потомство... рассудок и прогресс... седовласый старец... достойные плоды... алчные ростовщики... живое сткло... мой счастливый правнук. Конец. Дата... (пишет) Писано двадцать седьмого мая одна тысяча сорок седьмого года Владимиром Алексеевичем Нижеславским в Москве. И подпись (горделиво). Моя подпись - моё достояние; никто другой не распишется так, как я (расписывается с наслаждением).
  
   Вдруг задняя дверь открывается, и входит Жанна Светушенко. Жанна - брюнетка лет тридцати пяти, невысокого роста, корпулентная, с пышным бюстом, с чувственными накрашенными губами; вообще на лице Жанны избыток косметики, и она напоминает бордовую розу - перезрелую и уже слегка засыхающую. В одежде Жанны есть попытка воссоздать наряд светской дамы XIX века, впрочем, не очень удачная. Не хватает вкуса: слишком короткая юбка, слишком крупная брошь, слишком яркие бусы, а что касается нелепой шляпы с огромнейшим пером, то такая шляпа была бы скандальна в любом дамском обществе XIX века, кроме бордельного.
  
  Князь: (увидев Жанну) Вы кто?
  Жанна: (сдобным голосом) Я ангел.
  Князь: Какой ангел?!
  Жанна: Твой ангел-спаситель. Я прилетела к тебе из две тысячи семнадцатого года, чтобы спасти... тебя, и твою грешную душу, чтобы отговорить тебя от не-по-правимого. Князь, не делай этого!
  Князь: (удивлённо) Чего этого?
  Жанна: Ты сам знаешь, чего этого... не убивай себя. Погляди вокруг. Как прекрасна жизнь! Сирень цветёт, птички поют, листва, это самое... помавает. Ты же сам написал. И, чтоб ты знал, в твоём девятнадцатом веке жить лучше, чем в моём противном двадцать первом. Свежий воздух, отличная экология, натуральная еда, никакой химии. Человече, ты же не понимаешь, в каком раю живёшь. Сама бы осталась жить у тебя, да нельзя. Жизнь замечательна, жизнь удивительна! Жизнь даётся лишь раз. Самоубийство грех перед Богом. Сохрани жизнь, это говорю тебе я, Жанна, твоя светлая гостья из будущего!
  Князь: Значит так, сударыня. Сядьте в это кресло... и выслушайте меня внимательно (твёрдым тоном). Я не собираюсь кончать с собой. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. Не собираюсь! Так-то.
  Жанна: (обиженно) Скажи это кому другому. Я, что, похожа на дуру? Я, что, дура?
  Князь: Сложный вопрос, сударыня.
  Жанна: Может быть, ты ещё скажешь, что в верхнем ящике этого стола нет дуэльного пистолета?
  Князь: Не скажу.
  Жанна: Вот! И из этого пистолета ты застрелишься... через четыре часа. Все самоубийцы боятся открывать свой замысел. Ты решил застрелиться. А я перерешу! Ты не застрелишься!
  Князь: Сударыня. Я ничего не решил, я не хочу... я не буду стреляться. Это какая-то ошибка. Какие у вас доказательства?
  Жанна: Доказательства? В прошлом, две тысячи шестнадцатом году в издательстве "Эскимо" вышла книга Леопольда Сулакидзе "Таинственные литературные смерти". Обожаю Леопольда Сулакидзе, он такой душка, такой интеллектуал, и в истории так разбирается... он второй Карамзин. Я читала его главу... о твоей смерти раз сто, наизусть заучила (цитирует по памяти). "Гибель писателя Владимира Нижеславского представляет загадку, но не криминальную, а психологическую. Вот что рассказал об этой странной истории в своих мемуарах глава московского сыска Нил Кручинин. "Владимир Нижеславский. Это имя сейчас забыто. А в моей молодости кто не хохотал над похождениями незадачливого квартального Зюзюшкина, кто не проливал слёзы над горькой долей Авдотьи из "Двух извозчиков"? Вышло так, что мне довелось принимать участие в расследовании гибели этого необычного человека. Я в те годы был юным квартальным надзирателем N-ской сыскной части в Москве. Мёртвое тело Владимира Нижеславского было обнаружено утром двадцать восьмого мая тысяча восемьсот сорок седьмого года зашедшим в дом через незапертый чёрный ход мальчишкой-книгоношей. Тело было одето в закрытый халат. Оно лежало в кабинете у письменного стола с погашенными свечами, ногами в гостиную. Голова писателя была пробита пистолетной пулей, выпущенной из сжатого в правой руке дуэльного пистолета. На подносе находилась груда свежего пепла. Была объявлена в розыск старая кухарка Мавра, проживавшая в доме с господином Нижеславским. Она сама пришла в N-ский участок утром двадцать девятого мая, страшно постарев после суток бегства и ужаса. По показаниям Мавры, писатель в тот роковой день поставил точку в рукописи новой повести и отослал её, Мавру, в лавку за вином, сыром и холодной телятиной. Пришед домой около девяти часов вечера, кухарка обнаружила хозяина мёртвым, а его рукопись сожжённой. Она сказала полиции, что, уходя, заперла чёрный и парадный входы на ключ. Также она показала, что видела в тот день пистолет в верхнем ящике стола хозяина. Никаких следов присутствия посторонних лиц в доме господина Нижеславского обнаружено не было. Я уверен, что в тот вечер произошло самоубийство. Но что побудило рассудительного Владимира Алексеевича Нижеславского сжечь рукопись и нажать на курок? Тайна, унесённая им в могилу". Далее Сулакидзе комментирует: "Последняя страница сожжённой рукописи Владимира Нижеславского обнаружилась в архиве Принстонского университета в мае 2010 года. Утраченная повесть называлась "Москва в 2017 году", она была датирована днём гибели автора и подписана автором; подлинность авторской подписи не оставляет сомнений у экспертов. Привожу сохранившуюся страницу... Майский день. Лёгкий весенний зефир слегка помавает младыми...".
  Князь: (стонет) Не надо!
  Жанна: Чего не надо? Стреляться тебе не надо, вот чего не надо... Я же понимаю тебя, ты одинок, ты тонкая натура, ты творческая личность. Я тоже творческая личность. Рисую картины, пишу музыку и стихи, в прошлом году издала книгу стихов... "Эскиз пастелью".
  Князь: Эскиз посте...? Извините, сударыня.
  Жанна: Танцую, пою. Делаю клип - песню на мои слова и музыку в собственном исполнении. Я мечтаю устроить у себя салон, как у графини Евдокии Ростопчиной... чтоб ко мне приходили бы поэты, художники, музыканты, артисты, проповедники... чтобы мы говорили о духовном, о возвышенном... Вот я же не стреляюсь. Хотя я не одинока. У меня есть мой самый любимый человечек, мой муж, Руслан Светушенко, владелец сети продуктовых магазинов "Жанна". Но одиночество - это не смертельно. Главное - верить в себя. Поверь в себя, и тебе расхочется стреляться, это говорю тебе я, гостья из будущего, твой ангел. Погляди вокруг! Сирень... птички... листики...
  Князь: (кричит) Сударыня, я не намерен стреляться!
  Жанна: Ах-ах, какие мы нервные. И ты хочешь сказать, что при таком нервяке... не будешь стреляться? Ха-ха-ха (после паузы). Ничего, князь, у меня есть средство, которое отвадит тебя от самоубийства... Князь, подари мне ребёнка...
  Князь: (удивлённо) Какого ребёнка? Сударыня, в этом доме нет детей.
  Жанна: Я хочу получить от тебя ребёнка... сына или дочку... плод нашей страстной безумной любви. Иди ко мне, мой милый...
  Князь: Стыдитесь, сударыня, вы же замужем.
  Жанна: Мой муж... он, конечно, ревнивый, как Отелло... но он ничего не узнает. Мы скрыты от него завесой веков.
  Князь: Я... не могу... я...
  Жанна: Молчи! Ни слова больше! Ты подаришь мне ребёночка, пусика-пупсика-пупсёныша, и твой славный род не прервётся в веках. У князей Нижеславских отрастет веточка... тонкая... чудная... в двадцать первом веке. У нашего золотого младенца мать... я...будет... буду принадлежать двадцать первому веку, а отец... ты - девятнадцатому веку (мечтательно). Дитя двух веков! Красивое, как я... и умное, как ты...
  Князь: А если наоборот?
  Жанна: Что наоборот?
  Князь: А если наш ребёнок получится красивым, как я, а умным, как вы, сударыня?
  Жанна: Ну хорошо же! Скажу всю правду. Вы дворянин, вы князь. Ваш долг чести - спасти даму, несчастную женщину, спасти меня.
  Князь: Что такое, сударыня?
  Жанна: Мой муж. Он страстный, как леопард, ревнивый, как Отелло... и бесплодный, как смоковница. Пять лет я не могу заполучить от него ребёнка, а виноват он; он, а не я! Неделю назад муж поставил мне ультиматум: если я в течение этого года не предоставлю наследника... или наследницу продуктовой империи, он со мной разведётся.
  Князь: И что?
  Жанна: (кричит) Как что?! Прощай мои творческие планы, прощай мой клип, прощай мой будущий салон! И все магазины он переименует - из "Жанны" в "Инну"... это его нынешняя пассия! И, самое жуткое... он запретит мне носить свою фамилию! А ты знаешь, какая моя девичья фамилия?
  Князь: Какая?
  Жанна: Подколодная, блин! (плачет) Не желаю быть Подколодной... змеёй! Хочу быть Жанной Светушенко! Такая светлая фамилия... ангельская...
  Князь: А если?...
  Жанна: А если я сделаю ребёнка от мужика нашего времени, и муж докажет это через генетическую экспертизу, тогда он тоже разведётся со мной. Только он перед тем меня убьёт... И как мне быть? Я нашла выход, ура! У нас... в лаборатории института через дорогу от моего дома открылся портал к тебе, и вот я пришла к тебе, чтобы сделать ребёнка от тебя! Теперь понимаешь?
  Князь: Теперь понимаю.
  Жанна: У тебя ж пресекшийся род. Какая генетическая экспертиза, нафиг, о чём она? Все гены, все концы в пучине истории; никому не отыскать (мечтательно). Прихожу я к моему Русику с младенчиком под сердцем. Он: "Говори, от кого нагуляла, стерва? От водителя?". А я: "Нет, милый". "От охранника?". "Нет, милый". "От тренера по фитнесу?". "Нет, милый". "От кого же?". "Мой милый, наш ребёнок - из тьмы веков! Духи наших предков позаботились о нас, изменили ауру, и вот зачат ребёнок - наш, наш, твой ребёнок! Теперь у нашей продуктовой империи будет наследник... или наследница!
  Князь: (после паузы) Сударыня, сочувствую вашему горю. Но ничем не могу помочь вам. Я вас не люблю.
  Жанна: Как? Меня?! Я тебе сейчас такую страсть устрою! Ты меня не знаешь! Я львица в постели! После любви со мной ты расхочешь самоубиваться... ведь нет ничего слаще любви роскошной женщины... мой милый, любимый, желанный!
  Князь: (холодно) Сударыня, я вас не хочу.
  Жанна: (чуть не потеряв дар речи) Да ты ...ты должен носить на руках меня!
  Князь: Спина сломается...
  
   Жанна в отчаянии срывает с себя платье, оставшись в юбке и бюстгальтере. Она начинает пританцовывать, покачивая бёдрами и животом, прихлопывать в ладоши выставленными вверх руками и петь.
  
  Жанна: (поёт) Я подарю тебе любовь,
   Я научу тебя смеяться.
   Ты позабудешь про печаль и боль,
   Ты будешь в облаках купа-а-ться.
   Э-это любовь (хлопает в ладоши)...
  Князь: Стихи не Пушкин писал; да уж, не Пушкин.
  Жанна: (обиженно) Это не мои слова... (внезапно) Ничего, князь. Волей или неволей, а ты всё равно будешь мой! (бросается на Князя, тот увёртывается).
  
   Жанна ловит Князя, Князь убегает от нёё. Так они бегают некоторое время вокруг стола. Открывается большая дверь из гостиной, входит Успенский.
  
  Успенский: Что за шум? (видит Жанну) Так-так, Жанка.
  Жанна: Я тебе не Жанка.
  Успенский: Значит так Жанка, нацепляешь одежонку и топаешь, откуда явилась. Время пошло... считаю до пяти. Раз... два...
  Жанна: (одевая платье, злобно) Как ты смеешь, ничтожество, слабак, доцент! Мой муж этого не простит. Он отомстит. Он страшный человек...
  Князь: Позвольте, сударыня. Как ваш муж сумеет отомстить нам, если мы, как вы выразились, скрыты от него завесой веков?
  Жанна: Это ты, князь, скрыт завесой веков. Ты даром никому не нужен, лопух... засохший. А вот этот субчик (показывая на Успенского)... вот он-то, он не скрыт завесой веков. И он ещё встретится с моим мужем на узкой тропинке. Вот так-то, доцент.
  Успенский: (спокойно) Ну, встречусь я с Русланом Тарасовичем, ну расскажу ему, как ты, Жанка, ловишь хахалей... за завесой через портал. Как ты думаешь, кому он поверит - тебе или мне? Он ведь знает тебя и твою тухлую душонку (злобно). А ну подняла жирную задницу и пошла, кор-рова... тупая блудливая!
  
   Жанна обиженно встаёт и уходит через дверь в чулан.
  
  (облегчённо) Уф-ф. Ушла. И больше не вернётся (Князю). Извините, Владимир Алексеевич.
  Князь: Эта... она тоже сбежала из лечебницы Фогеля?
  Успенский: Да-с.
  Князь: Но у неё же голова не бритая. Волосы обыкновенные.
  Успенский: Доктор Фогель лечит водой только мужеский пол. Женский пол он лечит исключительно электричеством и дамам головы не бреет-с.
  Князь: Кто это была?
  Успенский: Дунька-с.
  Князь: Кто?
  Успенский: Девица Дунька, из московских мещанок. В Косом переулке есть мастерская белошвеек, заведение мадам Жюли. Белошвеек у Жюли в помине не водится, а живут там девицы... несчастные погибшие создания.
  Князь: Сказали бы - курвы из бардака.
  Успенский: Благодарю вас, Владимир Алексеевич, за то, что вы освободили меня от необходимости произнести эту невозможную грубость. Да-с, они самые-с. И вот одна девица... Дунька... у Жюли она Жанна, чтоб звучало по-французски... она стала жертвой Венеры. Вы поняли, о чём я говорю, Владимир Алексеевич? Надеюсь, она к вам не прикасалась... или вы к ней?
  Князь: Избави Боже!
  Успенский: Хорошо, коли так.... И эта Дунька сошла с ума, как иногда бывает при этой болезни. Жюли сдала её в лечебницу Фогеля, оплатила лечение. Совершенно зря, по моему мнению; эта болезнь электричеством не лечится.
  Князь: Кто ещё сейчас находится в лечебнице Фогеля?
  Успенский: Да так... один худосочный приказчик. Один опившийся лакей. Две нервические служанки. Заведение Фогеля не пользуется популярностью: оно дорогое и бесполезное.
  Князь: Всё равно... это ужасно... ещё четверо... ещё четыре больных...(стонет) и все прибегут ко мне (кричит). Мавра!
  Успенский: Мавры нет. Она давеча сказала мне, что идёт в лавку покупать вино, сыр...
  Князь: (в изнеможении) ...И холодную телятину?
  Успенский: Да-с. И холодную телятину.
  Князь: Евгений Николаевич, спасите меня. Я боюсь (указывает на заднюю дверь) эту дверь. Пройдите через чулан на кухню, спуститесь в погреб и принесите графин водочки. Выпьем вдвоём... без закуски.
  Успенский: Я не пью водку.
  Князь: Так ведь я тоже её не пью. А придётся. Ох, чувствую, что придётся...
  
  
  
  
  
  
  
  Конец первого акта.
  Второй акт.
  
  
   Тот же кабинет, но за окном уже начинает темнеть, вечереть. В подсвечнике горит одна свеча. Князь сидит за столом, перебирая страницы рукописи.
  
  Князь: "Уста мои страстно лепетали два святых слова: рассудок и прогресс, прогресс и рассудок...". Надоело! Напишу водевиль. Да, водевиль. То-то все удивятся: Нижеславский - и вдруг водевиль... про сумасшедший дом. Строгий доктор... немец, его дочь Лизонька влюблена в гусара, отец хочет выдать её за старого богатого чиновника... из поповичей, гусар попадает в лечебницу, прикидываясь больным. А там настоящие больные - дюжий кучер в водочной горячке, развратная девка... из Адельфинкина заведения, приказчик. Всякие квипрокво... Решено! Водевиль "Ночь в Бедламе".
  
   Задняя дверь отворяется и выходит Казимир Вензелевич. Он моложе, чем Толик и даже, чем Жанна; ему около тридцати лет. Казимир тонок во всём. Тонкая подвижная фигура, тонкие ноги, тонкие жестикулирующие руки, тонкое длинное лицо, тонкие зачёсанные назад волосы, тонкий нос, тонкий подбородок, тонкая улыбка, тонкий длинный круглый тубус в руках, тонкий вылощенный серый костюм, тонкая белейшая рубашка. Одет Казимир современно, в "менеджерскую униформу"; из неё выбивается только ярчайший галстук красного цвета. У Казимира красивый голос со звучными модуляциями и чёткий выговор; ровно эмоциональные интонации его речи выдают не актёрскую, а, скорее, тренинговую выучку; говорить Казимир склонен монологами, не упреждая чужие ответы. Он относится к натурам уступчивым и очень навязчивым.
  
  Казимир: (раскрывая объятья) Приветствую вас, ваше... ваше (растерявшись) ваше высокопреосвященство!
  Князь: Quo vadis, сын мой? Камо грядеши? Куда идёте? Что за странный галстух на вас, сын мой? Чем вы его красили? Кошенилью?
  Казимир: (поправляясь) Простите. Ваше... ваше... величество!
  Князь: (лукаво подносит палец ко рту) Тс-с. Шпионы за дверью. Не стоит предлагать мне трон, это опасно.
  Казимир: Ваше... ваше... (собравшись) князь! (бравурно) Вас приветствует посланец из далёкого две тысячи семнадцатого года, так блестяще описанного вашим нестареющим пером! Потомки помнят и чтут вас!
  Князь: (стонет) Ещё один!
  Казимир: Вы должны знать: я человек прямой, я всегда и везде всем говорю правду. Скажу прямо: я предлагаю вам сделку.
  Князь: Сделку?
  Казимир: Да сделку? Вы хотите, чтобы вам; да, именно вам, Владимиру Алексеевичу Нижеславскому, в две тысячи семнадцатом году был поставлен памятник?
  Князь: Памятник?
  Казимир: Да, памятник. И не где-нибудь в холле или в вестибюле, а на оживлённой улице. Не статуэтка, не бюст, а памятник. Па-мят-ник. Настоящий. На пьедестале восьмиметровой высоты. С надписью по ободу постамента: "Великому русскому писателю от благодарной России".
  Князь: М-м... как вас по имени-отчеству?
  Казимир: Казимир Вензелевич к вашим услугам! (браво шаркает ногой).
  Князь: Видите ли, Казимир. Это вряд ли возможно...
  Казимир: О-о. Вы мне не верите, господин скептик? А что вы скажете на это, господин скептик? (вынимает из тубуса лист ватмана). Вот. Эскиз вашего личного памятника. Его создал Станислав Крюков, лучший скульптор нашего времени, между прочим. Лучший!
  Князь: (разглядывая эскиз) Похож. В лавровом венке, с лирой... а что требуется от меня, коли уж между нами сделка?
  Казимир: От вас не требуется ни-че-го. За вас всё сделали.
  Князь: Как это?
  Казимир: Попрошу минуту внимания. Только минуту! Лично я не одобряю ваше решение свести сегодня счёты с жизнью...
  Князь: (стонет) О-о...
  Казимир: Но я уважаю права вашей личности. Я не буду препятствовать вашему поступку. Также я не приветствую ваше желание сжечь рукопись; ведь это достояние общемировой культуры. Но вы автор, вам решать, как распорядиться собственным произведением; если вам угодно сжечь его, оставив лишь последнюю страницу, это ваше законное право. От вас требуется одно: мы хотим... я хочу, чтобы в нашем будущем отыскалась бы не только последняя, но ещё и... предпоследняя страница вашей повести.
  Князь: (берёт страницу своей рукописи) Вот же она.
  Казимир: Извините, это не та предпоследняя страница.
  Князь: Я не стану писать другую предпоследнюю страницу. Мне эта повесть надоела.
  Казимир: Вам не придётся ничего писать. Как сказано, за вас уже всё сделали. Вот (вытаскивает из тубуса исписанный лист бумаги) предпоследняя страница вашей повести. Я желаю, чтобы она сохранилась для потомства, а для этого от вас требуется только одно - не уничтожать данную страницу. Не прикасайтесь к ней, только и всего - и ваш памятник... будет ваш!
  Князь: (разглядывая листок) Это же мой почерк!
  Казимир: Да, это ваш почерк. Над артефактом работали лучшие почерковеды и каллиграфы! Лучшие! Состав бумаги стопроцентно идентичен составу бумаги, употреблявшейся в России девятнадцатого века второй половины сороковых годов. А знаете вы, кто писал этот текст? Нет, вы не знаете, кто писал этот текст. Сам Валентин Викентьевич Виноградский, академик Российской Академии Наук, специалист по эпохе номер один в мире, в мире! А консультировал его Ким Барановский, член-корреспондент Академии Наук. А редактировал текст Андрей Семёнович Клезмер... специалист высшей категории, первоклассный стилист, гениальный критик! А дополнения вносили Шаляпин и Прыгунов, лучшие писатели наших дней! Лучшие! Прохор Шаляпин, прозаик в военной форме, лауреат семи премий, оратор - какое имя, о, какое имя! Вот. Слушайте (берёт листок и начинает читать). "По прошествии завтрака меня ожидала аудиенция у московского градоначальника. Подошед ко мне, сей славный старец слегка склонил седую главу и тихо представился: Господин Собянин рад видеть вас. А это - градоначальник указал на двух государственных мужей, стоявших поодаль - это наши уважаемые сановники - господин Нарышкин, недавно возглавлявший Боярскую Думу и ушедший с высокого поста на иную, более тайную, но не менее важную службу, и достопочтенный советник господин Шувалов".
  Князь: Собянин, Нарышкин, Шувалов... старые дворянские фамилии.
  Казимир: Наши люди. Я ведь тоже... (полушёпотом) из родовитого шляхетства (продолжает читать). "Все сановники в единый глас возвестили мне, как расцвела в сем золотом веке новая Россия, коей мудро управляет могучий и великий царь Владимир Третий, повелитель путин"...
  Князь: Что за чепуха?! Повелитель путин...
  Казимир: Не беспокойтесь. Современники поставят ударение в правильном месте... хотя... Андрею Семёновичу Клезмеру, помню, тоже не приглянулся этот пассаж. Клезмер сказал нам: "Па-ба-ба-бам старайтесь сохранить та-та-ди-да осанку благородства". Вычеркну-ка я "повелителя путин" (полушёпотом). Знаете, я ведь оппозиционер; я в две тысяча одиннадцатом году белую ленточку носил... и на Болотную площадь выходил (вычёркивает что-то из листка). А Собянина, Нарышкина и Шувалова оставлю, да, оставлю... на всякий случай. Вот. Самое важное! Наиважнейшее (читает)! "Вышед на улицу, я узрел прекраснейшую храмину, сияющую блеском живого сткла. Около неё выстроились сироты, вдовы и седовласые старцы. Слёзы сердечного умиления струились по их иссохшим лицам, пролагая борозды на тёмных, измученных безжалостным временем ланитах".
  Князь: (тихо) Господи, неужели я так плохо пишу?!
  Казимир: (продолжает читать) "Чьи это чертоги? - спросил я, и услыхал ответ: "Это наши чертоги, а выкупил их достойнейший насельник сего века, Феликс Прохорчук. В его имени купно слились два счастливых значения: он - Fenix, ибо сумел возродиться из пепла, подобно сказочному Фениксу, и он Felix, поскольку счастлив тот, кто творит добрые дела. Феликс Прохорчук, счастливый Феликс, да славится твоё имя вовеки!".
  Князь: Кто таков, этот Феликс Прохорчук?
  Казимир: Глава консорциума "Всенедрароссии". Феликс Юрьевич Прохорчук.
  Князь: Не понимаю.
  Казимир: На языке вашего времени... купец и горнозаводчик.
  Князь: (впервые он разгневан по-настоящему) Что?!! Чтобы я... я... князь Нижеславский... из рода князей пятнадцатого века... чтобы я продал своё имя... имя своих праотцев и прадедов... ради прихоти осатаневшего лабазника!!
  Казимир: (обиженно) Феликс Прохорчук - не лабазник. Его американский президент хвалил, он с английской королевой чай пил, его римский папа принимал в Ватикане. По версии журнала "Форбс" Феликс Прохорчук входит в семёрку самых влиятельных людей мира! В семёрку! После Ротшильдов, Рокфеллеров, Трампа и остальных. А какой он благотворитель! Дома престарелых, больницы, хосписы, госпитали, онкоцентры, приюты для брошенных младенцев, детские базы отдыха, гуманитарные доставки по всему миру. И всё это Феликс Юрьевич Прохорчук, явленный мессия наших дней...
  Князь: (перебивая) Сударь, попрошу оставить меня. Ступайте в Петербург, в "Северную пчелу" к Фаддею Венедиктовичу Булгарину, он любит этакие штуки; может и пойдёт вам навстречу.
  Казимир: Фаддею Булгарину наши власти не разрешат памятник поставить; у него репутация скверная.
  Князь: А у меня, значит, примерная?!
  Казимир: У вас?... Князь, я человек прямой, я всегда и везде всем говорю правду. Скажу прямо: нет у вас никакой репутации. Вы интересны лишь специалистам-литературоведам.
  Князь: Как?
  Казимир: Вот так. Подумаешь, какой шум на весь мир... русский Нострадамус...
  Князь: Нострадамус?
  Казимир: Вторая Ванга, новый Вольф Мессинг. Предсказал то, предвидел сё; он прозрел Интернет, он узрел соцсети, он описал зерофон. Что же вы предсказали, голубчик, я вас спрашиваю?! Ведь от вашей повести... остался пепел на подносе. Что в пепле вычитаешь, какие прогнозы? Вы же всем своим...вашим... нашим именем... обязаны Прохорчуку... одному только Прохорчуку. Это же он раскрутил вас... для того, чтобы вы раскрутили его. Услуга за услугу, так сказать.
  Князь: Я отказываюсь от ваших услуг.
  Казимир: Так ведь раскрутка прошла уже. На рекламу вашего имени, дорогой князь, такие деньжищи, такие триллионы кинуты...
  Князь: А я просил хвалить меня?
  Казимир: Ладно. Вас не устраивает памятник. Вам мало памятника. Предлагаю улицу вашего имени. В Москве. Вот на этом месте. Там, где сейчас мы... где стоит ваш дом, в нашем времени будет располагаться Институт исследования истории, финансируемый Прохорчуком... и с сегодняшнего дня на улице писателя Владимира Нижеславского.
  Князь: Сударь, меня устраивает имя улицы, на которой я живу. Покиньте мой дом!
  Казимир: О-о, господин скупердяй... ваши аппетиты растут? Вам мало и улицы? Хорошо же... возможностей Феликса Прохорчука хватит на город. Не на милионник, конечно, и не в средней полосе. Но он может, может-таки позволить себе переименовать маленький городок... подальше от Москвы... Аткарск какой-нибудь, или Копейск... или Нолинск... эврика! Де-ся-ти-реченск! В этом городе расположена головная компания "Всехнедрроссии" и обогатительный комбинат. Переименовываем Десятиреченск в Нижеславск. Вуаля - и на карте России появляется ваш город. Ваш! Личный! Город! Подумайте об этом! В городе Нижеславске улица Владимира Нижеславского, на которой возвышается памятник Владимиру Нижеславскому работы Станислава Крюкова...
  Князь: (выйдя из себя, орёт) Во-о-он!!! Вон отсюда! Чтоб духу не было!
  Казимир: Хорошо, я уйду. Только прежде чем я уйду... князь, пожалуйста, исполните одну... мою, не чью-нибудь, а мою... ма-а-ахонькую просьбу...
  Князь: (остыв) Только не касающуюся Прохорчука.
  Казимир: Нет, князь, что вы... просьба личная. Пожалуйста, вставьте в вашу повесть... не в предпоследнюю страницу, а в последнюю... фразу... крохотную фразу из семи слов...
  Князь: Какую фразу?
  Казимир: "Правое око Господа Адонаи нашего контролирует астрал".
  Князь: Как?!
  Казимир: "Правое око Господа Адонаи нашего контролирует астрал".
  Князь: А можно, я заменю её другой фразой из семи слов?
  Казимир: Какой фразой?
  Князь: "Мудрец умножает христолюбивые отношения, мыслию отрезвляя разум".
  Казимир: Позвольте, это же белиберда. Тут нет никакого смысла...
  Князь: Тут есть смысл. Произнесите первые буквы каждого слова моей фразы.
  Казимир: "Мудрец умножает христолюбивые отношения, мыслию отрезвляя разум"... М-у-х-о-м-о-р. Мухомор. И что?
  Князь: А теперь произнесите первые буквы каждого слова вашей фразы.
  Казимир: П-о-г-а-н-к-а. Поганка... это не нарочно вышло...
  Князь: Молодой человек, вы масон?
  Казимир: Я человек прямой, я всегда и везде всем говорю правду. Да, я масон. Я горд, что имею отношение к этой великой, величайшей силе. Масонами были лучшие люди, лучшие... Суворов, Кутузов... стыдно не знать... Моцарт, Гёте, Грибоедов, Пушкин... Веневитинов, Погодин, Киреевский... Архив Министерства иностранных дел в полном составе... (осекаясь) ой, и вы...
  Князь: Молодой человек, а позвольте узнать, на какой ступени посвящения вы имеете честь находиться?
  Казимир: На пятой.
  Князь: А я на тридцать пятой.
  Казимир: (изменившись в лице, падает на колени) Великий Хрематонимикон! Привратник Умбракула, распещрённого семнадцатью серебряными звёздами Космической Мудрости! Дайте, я расцелую вашу длань (пытается поцеловать руку Князя).
  Князь: Не надо. Не утруждайте Великого Хрено... хреникона. Он погружается в Тайны Вселенной. Если вы сейчас не оставите его, он вас разинвольтирует... до второй ступени.
  
   Казимир в испуге пятится к задней двери.
  
  Казимир: (у двери) Но знайте: я успел-таки подложить свою... вашу... нашу... предпоследнюю страницу в рукопись. Вы имеете право делать с этой страницей всё, что заблагорассудится; вы можете смять её, швырнуть в угол, забросить на антресоли, отнести в гостиную или в чулан, вы можете забыть её в одной из книг. В любом случае она дойдёт до нас. Вы не можете только уничтожить эту страницу. Поздравляю вас! Вы выиграли! Вы победитель! Ваш памятник отныне...ваш памятник ваш (уходит в заднюю дверь)!
  
   Князь выжидает некоторое время, затем рывком распахивает заднюю дверь, убеждается, что за ней никого нет, закрывает её, подходит к столу и начинает перебирать рукопись.
  
  Князь: Где же? Так... здесь нет... и тут нет... и тут. Вот же (достаёт страницу)! Вот тебе академик Валентин Викентьевич Виноградский (рвёт страницу пополам)! Вот тебе член-корреспондент Ким Барановский (рвёт половинки страницы пополам)! Вот тебе писатели Шаляпин и Прыгунов (рвёт остатки страницы в клочки)! И это туда же (берёт оставшийся на столе ватман с эскизом памятника и рвёт его)! Эх, не будет у меня памятника. В себе самих воздвигните мне памятник, как написал этот лунатик Гоголь (зажигает от горящей свечи другую свечу, поджигает ею клочки бумаги на подносе, затем идёт к окну, открывает его, вытряхивает пепел с подноса за окно, закрывает окно, ставит вторую горящую свечу в подсвечник). Но какой смешной молодой человек. И какой странный галстух на нём. Я никогда ни на ком не видел таких галстухов. Чем же он выкрашен? Всё же, думаю, кошенилью. Ещё один... из лечебницы Фогеля... Худосочный приказчик (внезапно вспомнив). Но у него же голова не бритая! У него длинные волосы! Он не из лечебницы! Кто же он? Масон! Масоны и англосаксы (в ужасе)! Они меня хотят свести с ума! Они меня хотят убить! Точнее... они хотят, чтобы я убил себя сам! (кричит) Мавра! Мавра!
  
   Никто не откликается.
  
  Наверное, Мавра ещё не вернулась из лавки (кричит). Евгений Николаевич! Господин титулярный советник! Успенский!
  
   Никто не откликается. Князь распахивает дверь в гостиную. Там пусто.
  
  И этот... куда-то исчез. Только ж был, копался в бумагах. Что же мне делать? Масоны и англосаксы... они хотят довести меня до самоубийства! Масоны и англосаксы! Масон ко мне уже приходил... теперь явится англосакс... и убьёт меня (мечется по кабинету). Ох, придётся...
  
   Князь подходит к задней двери, потом испуганно отходит от неё, потом берёт в левую руку стола подсвечник с двумя горящими свечами, снова подходит к задней двери, крестит её правой рукой и уходит в заднюю дверь. Через некоторое время он возвращается, удерживая подсвечник и поднос, на котором стоят графин водки и два больших бокала. Князь ставит поднос на стол, наполняет один из бокалов доверху, опрокидывает в себя его содержимое махом - и не закусывая. Затем совершает эту процедуру ещё раз. И ещё.
  
  Вот так... хорошо пошла!
  
   Вдруг задняя дверь открывается, и из неё выходит Иван Макарович Крысь. Это древний старик лет восьмидесяти, маленький, иссохший, но жилистый, сильный и очень злобный. Одет он в ветхие спортивные штаны и в рубаху защитного цвета, когда-то бывшую частью комплекта формы советского военного, а ныне застиранную до блёклой тряпичности. Крысь носит маленькие седые усы треугольником (как некоторые отставники); вообще он похож на злую крысу - в соответствии с фамилией. В руке у него пистолет Макарова, не имеющий ничего общего с XIX веком, а скорее напоминающий о боевом ХХ веке. Крысь трясётся от ярости.
  
  Крысь: (зло) Так-так... водку, значит, жрём (нацеливает пистолет на Князя). А-ну, встать! (конвоирским тоном) Встать, мразь! Встать, тварина!
  
   Князь встаёт. Он удивлён, слегка испуган, но он уже опьянел и оттого испуган лишь слегка.
  
  Князь: (пьяным голосом) Дедушка, вы кто? О, вы пришли меня убивать. Масон у меня уже был; значит вы... этот самый... наглосакс.
  
   Крысь бьёт Князя коротким ударом под дых.
  
  (протрезвев, разгибается) Де...душка...
  
  Крысь: (зло) Я тебе не дедушка. Я огласитель приговора.
  Князь: Какого приговора?
  Крысь: Нижеславский Владимир Алексеевич, русский, из дворян, тысяча восемьсот второго года рождения, решением Хроноэнкавэдэ от двадцать шестого мая две тысячи семнадцатого года... приговаривается к смертной казни.
  Князь: О, прибыл церемониймейстер. Он же палач.
  Крысь: Не-е. Палачом ты будешь себе сам. Парадокс. Ты сам себя убьёшь, как прописано во всех наших книгах. Так-то, писатель.
  Князь: (садится на стул, устало) Я не собираюсь себя убивать.
  Крысь: Ещё бы. Чтоб ты, такой холёный, такой сытый... подонок собрался бы убить себя. И всё-таки ты убьёшь себя. Парадокс. В верхнем ящике твоего стола лежит пистолет, из него ты и прикончишь себя. Своими руками. Выстрелишь себе в голову... Я ведь видел, что Толян проносит оружие через портал... и я смолчал... позволил ему пронести. Толян - хороший парень, но он дурачок неопытный. Он думал, что спасает тебя, и он подписал тебе приговор, обеспечив мне готовое оружие с взведенным курком... теперь ты продырявишь себе бошку, а отпечатки на оружии останутся твои... и толяновы. Не мои.
  Князь: А если я откажусь стрелять себе в голову? Или если выстрелю в вас?
  Крысь: (поднимая пистолет) Но-но, не балуй, писатель. Я прострелю тебе колено. Это больно. А то попаду в пах. Это ещё больнее. Или отстрелю яйца нахрен. Я военная косточка, я умею стрелять метко. А ты штатский. Так что тебе, писатель, один выбор - или мгновенная и практически безболезненная смерть от собственной руки или медленная и мучительная смерть от моей руки. Советую выбрать первое.
  Князь: (после паузы) Приговорённым к смертной казни дают право на последнее желание. У меня вот какое желание, господин убийца...
  Крысь: Огласитель приговора.
  Князь: Господин огласитель приговора. Выпейте водки со мной.
  Крысь: А, пожалуй, выпью. Времени у меня много, целая вечность. Только не думай, писатель, что это спасёт тебя. Я военная косточка, я умею пить и умею контролировать обстановку.
  Князь: Милости прошу... как вас по имени-отчеству?
  Крысь: Иван Макарович.
  Князь: Иван Макарович, простите... пьём без закуски. Кухарка пошла в лавку... за сыром и телятиной... и не возвращается.
  Крысь: Видал я твою кухарку.
  Князь: Видали? Мавру?
  Крысь: Она такая же Мавра, как я король Англии. Никакая она не Мавра, а Мара. Или Сара. Еврейка типичная. У меня глаз намётан... на интонации энтой нации.
  Князь: Ну-у (разливает водку по бокалам, поднимает свой бокал). За что пить будем, огласитель приговора?
  Крысь: За твою погибель, писатель.
  Князь: Ладно, давай за мою погибель.
  
   Князь и Крысь поднимают бокалы, чокаются, пьют.
  
  Позвольте поинтересоваться, за какое преступление я приговорён к смертной казни?
  Крысь: А я сейчас расскажу тебе всю свою жизнь... горемычную... и ты поймёшь, за какое преступление приговорён к смертной казни.
  Князь: Весь внимание... слушаю.
  Крысь: Значит так. Я тридцать шестого года рождения, деревенский, из села Хвостовка. В пятьдесят первом году... мне тогда было пятнадцать лет... приехал к нам в колхоз на творческую встречу поэт. Яков Самуилыч Рыскин, дважды лауреат Сталинской премии. Весь жирный, лоснящийся, носатый... как ворон. И так мне его стихи бойкие полюбились, что загорелся я тоже стать поэтом и лауреатом. Накропал поэму под названием "Сталин гениален" и отправил в районную газету. А на следующей неделе прикатил в Хвостовку чёрный воронок... и меня под белы рученьки хвать в тюрьму. Мол, нарочно хотел кривыми виршами Вождя дискредитировать; говори, кто подбил? Я им: Яков Рыскин. А они мне - блям в ухо, чтобы имя дважды лауреата не марал. Припаяли пять лет... по малолетке. Я отсидел два года. В пятьдесят третьем меня амнистировали, ещё через три года, в пятьдесят шестом - реабилитировали. Стало быть, я невиновен, и судимости у меня нет. Невиновен?! Как бы не так... и теперь я пера ветеран... в первый раз пострадал... через поэзию вашу (наливает в бокал и пьёт).
  Князь: Сочувствую.
  Крысь: Яшка Рыскин-то в шестидесятые заделался разоблачителем "культа личности". А вот я Сталина уважаю. Парадокс. Крут он был с нами. По-другому нельзя, такие мы свиньи! И меня он посадил правильно. А я ведь сталинский портрет в сторожке держу. Завлаб наш, либераст; всё твердит: "Сними, а то уволю". Хрен уволит. Моё личное пространство принадлежит мне. Имею право.
  Князь: Что же было дальше?
  Крысь: Дальше? Пошёл я в советскую армию... в пятьдесят седьмом году. Тридцать четыре года служил Родине, а не выслужился выше прапорщика вонючего.
  Князь: Прапорщик - солидный чин; прапорщику дают личное дворянство, а коли в гвардии, то и потомственное дворянство... (ловит взгляд Крыся, понимает, что сказал не то и осекается).
  Крысь: Всех! Всех повышали! Всех рекомендовали... в училище, в академию, на переквалификацию! Но не меня! Всякой дряни ход давали! Первый из дворян, второй из купцов, третий из попов, четвёртый из кулаков, пятый из бандеровцев, шестой из басмачей, а из этого... из иерусалимского народа каждый седьмой, все были замазаны, все! Один при живой жене с двумя любовницами блудил, другой тёщу колотил, третий вражьи голоса по ночам слушал. Знавал я одного старшину, так он... был голубым.
  Князь: Каким?
  Крысь: С солдатами, как с женщинами любился. А ныне-то он кто? Полковник!
  Князь: Ну, у нас не токмо что полковник, а министр народного просвещения Уваров такими шалостями занимается...
  Крысь: А как они пьянствовали! А как воровали! Машинами! Вагонами! А я... я ни копейки казённой не урвал себе. Про меня командир дивизиона сказал в штабе: наш Иван Макарович на деньгах сидит и ни копейки не возьмёт. И теперь я... пера ветеран... прапор маринованный. А почему?
  Князь: Почему?
  Крысь: Да потому, что в одном секретном доме на верхней полке лежит ма-а-аленькая папка, а в ней пометка: Крысь Иван Макарович, порченый через стихи. По службе не повышать. Держать в прапорах (наливает в бокал и пьёт).
  Князь: (подумав) Ну-у...
  Крысь: Вот тебе и ну. А писатели-поэты наши, бродские-уродские, евтушенки-светушенки, вознесенские-рождественские, крестовоздвиженские-успенские... месяцами в цедээлах бухали, баб имели пачками, из-за границ не вылазили, пока я служил в степных гарнизонах, как рекс. И всё прыгали-скакали: то им не то, власть плохая, система неправильная. Прыг да скок... обвалился потолок. На башку мою седую обвалился. В девяносто первом году вышел я в отставку. Думал, поживу как нормальный отставник; на сберкнижке сумму скопил... А тут бац - август девяносто первого - и власть тю-тю. Бац - декабрь девяносто первого - и страны нема. Бац - девяносто второй - и вся моя сумма на сберкнижке... обнулилась. Бац - девяносто третий - и гиперинфляция. Бац - девяносто четвёртый - и приватизация, будь она неладна! Пришлось идти челночить...
  Князь: Что?
  Крысь: Закупать товары за границей и продавать дома. Меня же... три раза в поездах-вокзалах били: первый раз турки, второй поляки, а третий болгары - меня, военного пенсионера! А там и Варвара моя померла. Остался я один. И теперь я... пера ветеран. Хоть сторожем пристроили... портал лабораторный караулить... на птичьих правах - сподобился подарочка под старость. Все унижают меня... больного старика. Завлаб наш - тот каждый день по мне топчется. И сам-то не пацан, однако всё ж на двадцать шесть лет меня моложе. Да что с него возьмёшь, с еврея галактического?
  Князь: Какого?
  Крысь: Галактического. Отец не еврей, а сын еврей. Парадокс... И я восьмидесятилетний - в сторожах, в караульщиках, как оголец деревенский восьмилетний. Хоть не в подпасках, и то хорошо. Вот что вы, писатели-поэты, наделали (наливает и пьёт). И решил я... всю вашу породу поганую... писательскую... извести под корень. Поглядел вокруг - кого ж изводить? Из тех, кто в советские времена скакал, все померли. Появилась, правда, свежая поросль... тоже скачут... простой народ разорят опять. Но какие ж то писатели? Так, мелкота. Из-за таких в тюрьму... стыд и срам.
  Князь: Мда...
  Крысь: Я вот что понял. Если кого за его писанину травят, лупцуют, в тюрьму садят... как меня... если все измываются... и никакой славы... значит этот бедолага - народный заступник и соль земли. А если кто обрёл славу... неважно, при жизни, через пятьдесят лет, через сто лет... он-то и есть враг народа. Прямо пропорциональный собственной славе: коли славишка, значит вражонок, а уж коли славища, стало быть, вражина. А у кого ж слава, как не у вас, героев древности? К вам, в древность я и отправился (Князю). Вот ты... (Крысь слегка размяк от водки) мне тебя и убивать-то не с руки. Какой ты писатель, честно говоря? И слава твоя... так, прохорчуков пар. Мне б Пушкина, Александра Сергеича, прищучить. Ан нет, близок локоть, да не укусишь.
  Князь: (со стоном) Чем же вас Пушкин обидел?
  Крысь: То-то, что обидел! Он-то враг народа и есть. Что он понаписал... "последнего царя удавим"... "ура, в Россию скачет кочующий деспот". Я Сталина воспел - и то меня засадили. Правильно сделали. К власти не положено прикасаться такой мелюзге, как я. Пушкин твой за свои стишки реально заработал девять грамм меж ушей. А как его наказали? Сослали в имение наливки пить да девок портить. И всё-то ему мёд, а мне полынь. Ему лафит и клико, а мне - водку дрянную, да спирт технический хлебать. У него донжуанский список, Аннушка Керн, чудное мгновенье... а мне Варвара стокилограммовая на всю жизнь. Я же ей ни разу не изменил. И не потому что не хотел. Мне ни одна баба так и не дала. Ты, мол, злой. Какой я злой? Уж не злее нашего завлаба. Не-е, не потому бабы не давали мне.
  Князь: А почему?
  Крысь: Да потому, что в одном секретном доме на верхней полке лежит ма-а-аленькая папка, а в ней пометка: Крысь Иван Макарович, порченый через стихи. Жить ему до скончания срока со стокилограммовой Варварой, а более ни с кем (наливает и пьёт).
  Князь: Это... серьёзно?
  Крысь: Серьёзнее некуда. Власть - это ж энергия... высоковольтка. К ней нельзя прикасаться. Я прикоснулся... и погорел (Князю)... Ты, писатель, не серчай... я против тебя ничего не имею. Кто ж виноват, что на всю Россию один портал ведёт к тебе, и тот пиратский? Ты у меня будешь... дебют... проба пера. Стыдно сказать, всё мое Хроноэнкавэдэ на сей день из одного человека... из меня. Я и следователь, я и прокурор, я и судья, я и огласитель приговора, только что не палач. Парадокс. Ничё, лет через пять... если доживу... порталы легализируют, проведут порталы по всему прошлому отовсюду... тогда я разгуляюсь. Найду ребят помоложе... тех, кто разделяет мои убеждения... кто за простой народ. И пойдём мы шуровать по векам. Пушкина кто застрелил? Ваш Дантес? А кто анонимные письма Пушкину катал, а? Мои люди. Лермонтова кто урыл? Мартынов-Соломоныч, офицеришка тупой? А кто Мартынова на Лермонтова настропалил, а? Мои ребятки. Хроноэнкавэдэ. Организ-зация. Нам и границы не помехой. Этого придурка, Моцарта, кто отравил? Сальери? А вот хрен Сальери. Мои бойцы яду музыкашке подсыпали (наливает и пьёт)... До всех вас доберёмся, всех прикопаем! Всю историю переустроим... чтоб простому народу жилось... без вашего... (глумливо) искюйства.
  Князь: Без музыки?! Без поэзии?!
  Крысь: Не-е, я не зверь. Народное искюйство пущай будет. Оно полезно даже. Если кто на дудке дудит иль частушки сочиняет... но из народа не выделяется... если он такой, как все... нехай живёт. Но чтоб никаких лафитов и клико, никаких Аннушек Керн, никаких премий, никаких цэдээлов! Чтоб все были равны - вот это справедливость... а там, где заведутся пушкины-лермонтовы, евтушенки-бродские, туда непременно... лет через двадцать заявится Чубайс с ваучерами и Прохорчук с триллиардами. Парадокс. И потому буду пушкиных... давить... чтоб не было прохорчуков.
  Князь: (после паузы) Дедушка, вы Каин.
  Крысь: Какой?
  Князь: Библейский.
  Крысь: Ненавижу эти поповские сказки!
  Князь: Дедушка, в вас бес вселился. Давно были в церкви у батюшки на исповеди? А ещё лучше поезжайте в монастырь к монахам, чтобы они вас отчитали.
  
   С Крысем вдруг на глазах происходят перемены: пропадает водочная размяклость, он вновь наливается злой силой.
  
  Крысь: А-а-а! Поповские бредни! Попы толстопузые! Народ дурачат! Попы жиреют, а народ мрёт! Верно коммунисты попов давили! Сотнями... из пулемёта... всех... попов... монахов... огонь по врагам... архитриепископов, падл... в землю... живьём! (кричит) А-а-а! А-а (некоторое время стоит как оглушённый)!
  Князь: Что с вами?
  Крысь: (Князю спокойно-злым конвоирским тоном) А ну, встать! (нацеливает пистолет Макарова на Князя).
  Князь: Что?
  Крысь: (держит Князя на прицеле пистолета) Встать, сука! Колено прострелю!
  
   Князь встаёт.
  
  Теперь к столу! К столу, говорю!!! Открываем верхний ящик и ме-е-дле... Яйца отстрелю нахрен! Медленно, говорю!!! Ме-е-е-дленно достаём оружие...
  
   Князь выполняет все требования Крыся - подходит к столу, открывает верхний ящик, вытаскивает дуэльный пистолет.
  
  Так... подносим оружие к голове... Дуло к виску!
  
   Князь сомнамбулически прижимает пистолет дуло к виску.
  
  Огонь по врагу народа! Огонь!!! Я не понял... щас пах прострелю! Сдохнешь в муках! Считаю до трёх... Один. Два. Три!!! Спускай курок!!! Огонь!!!
  
   Князь спускает курок, но выстрела нет.
  
  (растерянно) Что такое?!
  
   Задняя дверь открывается, из неё выходит Успенский; в руках у него дуэльный пистолет, абсолютная копия того пистолета, который находится в руках у Князя.
  
  Успенский: Ну что, Иван Макарович? Облом-с? Репка?
  Крысь: (потрясённо) Вы?
  Успенский: Я. Собственной персоной-с.
  Крысь: Откуда?!
  Успенский: Оттуда (после паузы). Не трудись, Макарыч; от этой штуки не больше вреда, чем от весеннего тюльпана. Это же муляж. Погляди сюда-с (показывает Крысю собственный дуэльный пистолет). Видишь, вот царапина. Помнишь её? Где она на твоём... экземпляре?
  Крысь: (опустив голову) Ах я, старый дурак...
  Успенский: (Князю) Владимир Алексеевич, когда вы сказали это слово "аутитечный", я враз всё понял. Смотался потайным ходом на день назад, в двадцать шестое мая... заменил пистолет на это (выхватывает муляж пистолета из рук Князя, кладёт его на стол). Нате (опускает настоящий дуэльный пистолет в открытый ящик стола и захлопывает ящик) пользуйтесь... на случай, если этот чмырь вновь явится... хотя не явится (Крысю). Макарыч... ты б отдал мне макарыч... и не вздумай в нас шмалять. Владимир-то Алексеевич останется в своём веке... а моё убитое тело возникнет в веке нашем. Вернёшься ты к нам... со своим именным макарычем... а на макарыче твои отпечатки. Не его (показывает на Князя), не мои, не Толяна, а твои. Как ты сей факт объяснишь следствию... по моему телу? Скинешь макарыч здесь? Ещё лучше. Завтра юный квартальный надзиратель Нил Кручинин обнаружит макарыча, непременно обнаружит, он раздобуда; а макарыч-то именной; и сядешь ты у нас на базе кручининских мемуаров. Останешься здесь, в восемьсот сорок седьмом? Скатертью дорога, психушка отсюда в пятнадцати верстах. Укажу дорогу. Так что (отбирает пистолет Макарова у Крыся и кладёт его в карман вицмундира)... карты биты. Финита ля комедия.
  Князь: (Успенскому) Вы спасли мне жизнь.
  Успенский: (Князю) Не стоит благодарности (Крысю). Ну-с, Макарыч, сейчас мы будем твой итог-с подводить, так сказать, подбивать баланс. Ненадлежащее исполнение обязанностей. Это раз. Злоупотребление служебным положением, сопряжённое с подкупом. Это два-с.
  Крысь: Какой подкуп?! Я Толяна безвозмездно, по дружбе...
  Успенский: Знаю. А Жанку? А Казьку?
  Крысь: Чай, не социализм на дворе, а дикий капитализм. Каждый зарабатывает копейку, как может. Имею право.
  Успенский: Имеешь. А доступ в портал имеешь? Нет. Значит, незаконное проникновение. Это три-с.
  Крысь: Портал ваш тоже незаконный.
  Успенский: Для Америки. Будешь писать сигнал в Америку? Английский-то хоть знаешь?
  Крысь: Нет.
  Успенский: Но то всё были цветочки. Ща для тебя созреют ягодки. Покушение на убийство. Учти, не на доведение до самоубийства, а на реальное убийство. Взят с поличным на месте преступления. А вот это - четыре-с. Какой тебе срок намотался, как думаешь? Прально, пожизненный. Потому что в твоём возрасте любой срок по такой сумме обвинений станет пожизненным.
  Крысь: (побледнев) Не губи!
  Успенский: Ланочки, буду добрым, не погублю. Не сдам ни в тюрягу, ни в психушку... если ты... кароч, сиди тише воды ниже травы и никому о чэпэ в портале не скажи! Понял?
  Крысь: Спасибо!!!
  Успенский: Понял - и молодца. Твою копейку, жанкину да казькину, не трону.
  Крысь: Спасибо!!!
  Успенский: Погодь. Место лабораторного сторожа ты потерял. К порталу на пушечный выстрел не подпущу. Устрою сторожем в зоопарке. Там тебе место, среди зверей. А теперь... проси прощения... у меня и у Владимира Алексеевича.
  Крысь: Я старый больной...
  Успенский: Хорёк ты старый и больной. Проси прощения!
  Крысь: (Успенскому, сухо) Извините (Князю, сердечно). Уж прости меня, дурака старого.
  Успенский: А теперь вали... нет, погодь. Знаешь, почему Яков Рыскин за свои стихи две Сталинские премии отхватил, а тебя за твои стишки в тюрягу сунули? (пауза) Потому что он рысь, а ты - Крысь. Породы разные. Не понимаешь? Есть люди, которых Господь любит, а есть люди, на которых Господь обижен.
  Крысь: А-а, богоизбранная нация.
  Успенский: Напрасно ты так, Иван Макарович. Я чистокровный русак.
  Крысь: Да ладно...
  Успенский: (обрывает) Прохладно... А избран я Господом, поскольку делом занимаюсь; историю исследую и нужные книги пишу. А от тебя, козла, за всю твою гнилую жизнь не было ничего, кроме зависти, доносов, грязи и вони. Потому на тебя Господь и обиделся (пауза). А теперь пшёл, откуда пришёл! Вали... к нам!
  Крысь: (униженно) Хорошо-хорошо...я уйду... уйду (Князю). Слышь, славный ты мужик... но зачем ты наш век расхвалил? Мы ж в говне живём, и грызёмся меж собой, как псы (растерянно). Такой парадокс (уходит в заднюю дверь).
  
   За окном окончательно стемнело, и Князь зажигает все остальные свечи в подсвечнике. В это время Успенский проходит через большую дверь в гостиную, затем возвращается в кабинет; из его кармана выглядывает бумага
  
  Князь: (вернувшемуся Успенскому) Ну?
  Успенский: Что ну, Владимир Алексеевич?
  Князь: Вы тоже... из две тысячи семнадцатого года?
  Успенский: Да (срывает с себя бакенбарды; они оказались накладными). Позвольте представиться. Доктор исторических наук, автор десяти исследовательских книг по истории, доцент Института исследования истории, который будет построен в двадцатом веке на месте этого дома, и заведующий портальной лабораторией, которая появится на месте вашего чулана. Евгений Николаевич Успенский.
  Князь: Это ваше настоящее имя?
  Успенский: Это моё настоящее имя. Вот только священником Ярославской губернии, Бурмакинского уезда, села Гребнёво был не мой отец, а мой дед, Григорий Васильевич Успенский. Его расстреляли в тридцать восьмом только за то, что он был священником. А мой отец был обыкновенным советским инженером на фабрике; моя мама работала учительницей в подмосковной музыкальной школе...
  Князь: Эти... гости за дверью... они тоже из две тысячи семнадцатого года?
  Успенский: Да. Видите, Владимир Алексеевич, как мы живём-с...
  Князь: Вижу (после паузы). Евгений Николаевич, скажите, чего вам от меня надо?
  Успенский: Что-с?
  Князь: Бросьте вы эти словоерсы глупые.
  Успенский: Бросил.
  Князь: (после паузы) Только за один день вы меня попытались спасти, соблазнить, подкупить и убить (с мукой в голосе). Отчего ж всё у вас получается так уродливо?! За что ни возьмётесь, всё у вас как у уродов! Уроды в натуре!
  Успенский: О, вы уже выучились говорить на нашем языке?
  Князь: (гневно) Это мой язык!
  Успенский: Ваш, ваш, не прекословлю.
  Князь: Вы же все... все от меня чего-то хотите! И вы, Евгений Николаевич тоже... не зря же вы пришли ко мне. Ещё и спасли мне жизнь. Говорите... сейчас же... немедленно... чего вы хотите от меня?! Ну?!
  Успенский: (дрогнувшим голосом) Владимир Алексеевич... подарите мне... для меня... для моего года... вашу рукопись.
  Князь: Какую рукопись?
  Успенский: Рукопись повести "Москва в 2017 году".
  Князь: Для чего? Чтобы вы на ней нажились?
  Успенский: Вы сейчас меня оскорбили.
  Князь: Неужели?
  Успенский: Я вашу повесть... ни одному человеку моего времени не покажу.
  Князь: Зачем же вам нужна моя повесть, коли вы её не покажете ни одному человеку вашего времени?
  Успенский: А вот зачем... Макарыч, хоть он и сукин кот, но он прав: в говне мы живём. Я служу в Институте... зарабатываю гроши доцентские. Наш директор, Леонид Свистунов, он невежда, он Гоголя с Гегелем путает, он научный вор. О нём все говорят: Свистунов свистнул докторскую диссертацию, и кандидатскую тоже, и все его научные публикации - чужие. Зато он из Министерства Образования к нам пришёл, и с Прохорчуком корешится... А я каждый день, за исключением двухмесячного отпуска, хожу пять километров на работу и с работы; автобусы в мой посёлок уж два года не ходят, а такси мне не по карману. Мне предлагали более денежную работу, и по моей специальности... на ней я мог бы скопить денег на новую квартиру, не в Москве, конечно, но такую, чтоб было ближе к транспорту. Я отказался, потому что... не стоит Содом без праведника. Если я из моего Института уйду, тогда его Свистунов с Прохорчуком на пару угробят совсем, и не будет больше Института. Осенью или весной, или в июне шагать домой приятно... природа тут красивая. Но когда я прохожу свой путь тёмными волчьими зимами... я думаю, как хорошо, что был хоть один... один человек, который верил в наше сучье время... верил, что оно будет прекрасным... и он писал повесть... для меня писал... для одного меня! И я мечтаю... как наконец пройду зимний путь... открою ключом дверь в свою однокомнатную квартиру в полуаварийной трёхэтажке... отворю ящик шкафа... и вновь увижу вашу... мою повесть о том, как чудесно, как замечательно моё время... и эта радость будет только моей, моей! Каждый вечер я буду читать эту повесть и знать, что мне дан хоть какой-то знак, что я всё делаю правильно... что я избран, избран, чёрт возьми! И я буду читать рукопись... и вести здоровый образ жизни, и писать нужные книги, и понимать, что я выше, лучше всех этих сегодняшних... гостей за дверью. А иначе я... иначе я свалюсь на зимнем пути. И замёрзну.
  Князь: (после паузы) Евгений Николаевич, вы больной человек. Вы ещё хуже, чем ваш старый Каин... как там его, Макарыч? Тот не ведает, что творит, но вы-то должны понимать. Не бывает литературы для одного человека.
  Успенский: Бывает! (умоляюще) Дайте мне рукопись?
  Князь: Не дам.
  Успенский: На что она вам? Солить, что ли?
  Князь: Отчего ж?
  Успенский: Владимир Алексеевич, вы не обижайтесь, но вы же - литератор третьего ряда, позади Панаева и Соллогуба, впереди Буткова и Гребенки, и с каждой новинкой ваш талант падает... простите меня, но это так. Вы уже стали писать на языке осьмнадцатого столетия, как Сумароков. Кому нужно ваше нерасхлёбное варево о Москве две тысячи семнадцатого года? Никому. Даже Белинскому не нужно. Эта тяжеловесная утопия... кто её опубликует, в каком журнале? Для Некрасова фантастично, для Краевского нудно, для Погодина несерьёзно, для Сенковского пресно, для Аксаковых невозможно. Какой безумный книготорговец возьмётся издать вашу бодягу книгой? У неё ни единого шанса увидеть свет. Дайте её мне!
  Князь: Я автор, и мне решать, как распорядиться собственным произведением. Захочу и засолю. Не дам!
  Успенский: (падает на колени, стонет) Дайте!
  Князь: Не дам, не просите. Постойте... что из вашего кармана выглядывает?
  Успенский: Да так... бумаги осьмнадцатого столетия... из вашей шкатулки.
  Князь: Так вы меня ограбить вздумали?!
  Успенский: Это для науки...
  Князь: Ни одного, ни единого клочка бумаги не позволю перетащить в ваш проклятый год!!! Чтоб вам было пусто! Вам и вашему году! Выкладывайте...
  
   Успенский неохотно вынимает бумаги из кармана.
  
  Успенский: (по ходу выкладывания бумаг) Записки Остермана. Записки Миниха. Письма Кантемира. Вот ещё. Вот. И вот. И вот... теперь всё?
  Князь: Теперь всё.
  Успенский: Зря вы, Владимир Алексеевич.
  Князь: Не зря. Ни один документ не уйдёт от меня... в ваше поганое время. А теперь... оставьте меня. Я устал. Возвращайтесь к себе.
  Успенский: Я уйду по любому. Российский портал закроется спустя двадцать восемь минут. Но прежде чем уйти, я поведаю вам, Владимир Алексеевич о том, что произойдёт в следующем году, через год, через шесть лет, через четырнадцать лет, через пятьдесят лет, в двадцатом веке, в двадцать первом веке. Вы готовы? Вам интересно?
  Князь: Я готов. Мне интересно.
  Успенский: Тогда слушайте (берёт подсвечник с зажжёнными свечами и выходит вперёд). В следующем году умрёт ваш зоил Белинский.
  Князь: Мне его немного жаль.
  Успенский: В этом же году во всей Европе начнутся брожения. Ваш император испугается и сменит вам начальство; образованием и журналистикой станут управлять такие зубры, что в сравнении с ними Сергей Семёнович Уваров покажется ангелом. Через год будет арестована группа молодых людей. Многих из них приговорят к смертной казни. В их числе окажется ваш неудачливый протеже Федя Достоевский.
  Князь: За что его?
  Успенский: За публичное чтение вслух письма Белинского к Гоголю. Не бойтесь. Никого не казнят, а Достоевский, пройдя каторгу и ссылку, станет великим русским писателем.
  Князь: Он? Как странно...
  Успенский: Через пять лет умрёт Гоголь, измучив себя. Возможно, он будет похоронен заживо, в летаргическом сне.
  Князь: Какой ужас!
  Успенский: Это ещё не ужас. Через шесть лет Россия вступит в войну с Англией, Францией, Турцией и Сардинским королевством. Русские воины будут драться как львы и не отдадут врагу ни пяди российской земли. Погодите радоваться. Война завершится для России дипломатическим поражением. Император Николай Павлович умрёт с горя. На престол взойдёт его сын, Александр Николаевич. Он озаботится об отмене крепостного права, и в шестьдесят первом году отменит-таки.
  Князь: Bravo! (аплодирует).
  Успенский: Не спешите. Крестьян пустят на волю без земли; все будут недовольны - и крестьяне, и помещики, а пуще всех городские разночинцы. Они тщетно попытаются найти язык с крестьянами и от отчаянья устроят охоту на царя-освободителя. Совершат тринадцать покушений и добьются своего. Первого марта восемьдесят первого года царя взорвут бомбой... в день, когда он решит даровать России конституцию. На престоле окажется его сын, Александр Александрович, консерватор. Он процарствует полтора десятилетия... душных, но мирных. Потом монархом станет Николай Второй, хороший человек, семьянин и молитвенник... лучше бы монархом он не становился. Он будет неудачником, он втянет Россию в войну с Японией; Россия проиграет эту войну...
  Князь: Японии! Позор!
  Успенский: Начнётся первая революция. Царь удержится на троне... только ценой объявления российского парламента.
  Князь: Но это же хорошо!
  Успенский: Хорошо, да не очень. Парламент и царь будут друг другу мешать. В тысяча девятьсот четырнадцатом году Россия вступит в мировую войну. Её союзницами станут Англия, Франция плюс Италия, Америка и прочая мелочь, а врагами - объединённая Германия, Австрия и Турция. Четыре года Европа будет гнить в окопах и травить себя газами. Наш царь наруководит так, что в феврале девятьсот семнадцатого года его заставят отречься от трона. Он отречётся в пользу собственного брата; брат откажется от власти; и в России больше не будет царей.
  Князь: А как же царь Владимир Третий, повелитель путин?
  Успенский: (машет рукой) Да какой он царь? Злосчастного Николая Второго, кстати, расстреляют в подвале Екатеринбурга вместе с женой, четырьмя дочерьми, больным малолетним сыном, семейным доктором и слугами. Его брата тоже расстреляют.
  Князь: Какой кошмар!
  Успенский: Это не весь кошмар. В октябре этого же, семнадцатого года случится ещё одна революция, и к власти придут большевики.
  Князь: Кто?
  Успенский: Люди, желавшие абсолютного равенства.
  Князь: Как ваш Макарыч?
  Успенский: Как наш Макарыч. Среди них будут чистые и смелые... будут даже святые... но абсолютного равенства быть не может. Большевики отменят деньги и заключат мирный договор с Германией, уже капитулирующей. Они отдадут Германии огромные земли... впрочем, потом вернут; Россия навсегда потеряет лишь Польшу и Финляндию. Разумеется, будут те, кто восстанут против... начнётся Гражданская война. Пять лет русские будут убивать русских... всеми способами - расстреливать, рубить саблями, колоть штыками, сжигать в топках, топить в море, пилить пилами. Ещё больше народа умрёт от голода и заразных болезней... от тифа
  Князь: Какой ужас!
  Успенский: Это лишь начало ужаса. Гражданская война завершится, большевики вновь введут деньги и даже частную торговлю. Но они лишат прав дворянство, чиновничество, духовенство, купечество, заводчиков и прочих торговцев.
  Князь: Кто ж будет заниматься частной торговлей?
  Успенский: Сами большевики. И их родственники. Потом выдвинется грузин, недоучившийся семинарист. Кумир Макарыча, Сталин. Он снова отменит торговлю...
  Князь: И деньги?
  Успенский: Нет, деньги не отменит. Дойдёт очередь до крестьян. С ними поступят по рецептам Макарыча: богатых крестьян сошлют, их имущество отберут, и добро всех крестьян, богатых и бедных, бросят в общий котёл. Равные беспаспортные крестьяне будут трудиться за бригадирские отметки, за палочки.
  Князь: Второе крепостное право?
  Успенский: Да. И хуже первого. Добавлю: грузин решит не делить власть ни с кем; во второй половине тридцатых годов под нож пойдут почти все новые сановники и почти все новые военачальники. Их мне не жалко; но это малая часть всех жертв. В те годы людей будут брать за шутку, за описку или вообще ни за что, обвинять их в нелепых грехах, пытать, казнить и прятать в безымянных могилах либо отправлять на каторгу, в тюрьмы и куда похуже. Вы это знаете по Макарычу. Ему повезло: он попался после войны.
  Князь: (в ужасе) Будет и война?!
  Успенский: Непременно будет. Один малахольный художник-австрияк решит, что германская раса - высшая. Он покорит всю Европу, кроме нейтральных Швейцарии и Швеции и кроме Англии, которую тоже станет бомбить. Потом Германия нападёт на нас... Страшная, неслыханная война. Петербург окажется в немецкой блокаде; значительная часть его населения умрёт от голода.
  Князь: Какой кошмар!
  Успенский: Это не весь кошмар. Больше всех достанется евреям и цыганам. Немцы и их союзники будут убивать их всегда, повсюду и всеми способами - стрелять, морить газом в душегубках, зарывать живьём, жечь, ставить смертельные опыты. Нам, славянам, придётся полегче, но тоже хреново: нас немцы будут убивать не всегда и не повсюду. Наконец наша армия победит Германию и войдёт в Берлин в мае сорок пятого года.
  Князь: (искренне) Ура!
  Успенский: Потом мы будем воевать с Японией.
  Князь: Опять с Японией?!
  Успенский: Её мы победим быстро. Однако наши союзнички, американцы, сбросят на два японских города бомбы нового типа, атомные бомбы. Сотни тысяч японцев сгорят заживо, а те, кто выживут, пожалеют о том, что живы. Американцы запланируют сбросить эти бомбы и на нас; но мы упредим, научимся созданию атомного оружия сами. В настоящее время в мире его столько, что хватит уничтожить нашу планету десятки раз.
  Князь: Какой ужас!
  Успенский: Это не весь ужас. Полвека после той войны мы будем жить мирно... относительно мирно... с середины пятидесятых годов безопасно... относительно безопасно, а с семидесятых сыто... относительно сыто... в той мере, в какой можно жить мирно, безопасно и сыто в царстве макарычей. В восемьдесят четвёртом году наш новый правитель захочет реформировать систему... и обрушит её. В августе девяносто первого года рухнет власть, а в декабре девяносто первого - страна. Россия утратит Эстляндию, Лифляндию, Литву, Белоруссию, всю Малороссию с Молдовой и Крымом, Тифлис с Эриванью, а также необозримые среднеазиатские земли, те,которые имеются у России ныне и те, которые будут завоёваны Россией во второй половине вашего века.
  Князь: Какой кошмар!
  Успенский: Погодите, сейчас закончу. Правителем России станет человек по имени Борис Ельцин. Я его не люблю, но другого правителя мы не достойны. Опять будет разрешена частная торговля; и на её возврате разорится почти всё наше население... включая меня... я не ропщу... это возмездие нам... за всех... и за моего деда тоже. Ельцин расстреляет из пушек парламент и начнёт жуткую бойню в Чечне.
  Князь: (в ужасе) Бег по кругу!
  Успенский: Новый правитель, помянутый Владимир Третий, кое-как утихомирит Чечню, но развяжет новые войны. На сегодня Россия ведёт две войны. Одну - в Сирии.
  Князь: Гроб Господень, что ли, мы защищаем?
  Успенский: А вторую - на Луганщине, на родине Владимира Ивановича.
  Князь: С кем мы там воюем? С турками?
  Успенский: Нет. С турками мы сейчас дружим. Мы воюем с малороссами.
  Князь: (закрывая лицо руками) С малороссами?!!! Боже!!! (опускает голову).
  Успенский: Крым вернулся от них к нам; теперь малороссы ненавидят нас... и мы тоже начинаем их ненавидеть.
  Князь: Боже мой! Боже мой!
  Успенский: Вот и всё, дорогой Владимир Алексеевич (пауза). Кто вы теперь с вашей повестью?
  Князь: (подумав) Лошара педальная...
  Успенский: Вот именно (берёт последнюю страницу рукописи и читает вслух). "Насельники 2017 года не знают, что такое преступление, убийство, насилие, обман, подкуп, чёрная зависть".
  Князь: Прекратите! (бросается на Успенского, отбирает у него страницу, в ярости сминает её и отшвыривает в угол) Я ненавижу эту повесть!
  Успенский: Ненавидите? Так отдайте её мне.
  Князь: (устало) Не отдам (твёрже). Не отдам (яростно). Не отдам!
  Успенский: Ну, хозяин - барин. Сидите на своей повести и ешьте её задом. А я вот перед уходом сделаю вам подарок (вытаскивает чёрную шкатулку с множеством кнопок; одна из кнопок - большая, красная). Писк моды. Новейшее изобретение американских учёных. Гаджет две тысячи семнадцатого года. Зерофон, а по-простому зерошка. Пробивает сто восемьдесят лет назад. Работает как телефон - из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Ну, телефонная функция вам не нужна; вы не знаете наши коды; и звонить к вам некому. Вот это нужно для вас... режим радио, из будущего в прошлое. Нажимаю на эту красную кнопку (нажимает), и через минуту вы словите нашу волну. Российские коллеги сейчас изобретают миелофон, чтоб работал и в телевизионном режиме; ну, это не выйдет... это противоречит законам физики. Прощайте, Владимир Алексеевич.
  
   Успенский берёт со стола муляж дуэльного пистолета и уходит в заднюю дверь. Князь наливает в бокал остатки водки из графина, пьёт. Вдруг из чёрной шкатулки раздаётся шипение и треск, а затем звучит женский голос с дикторскими интонациями.
  
  Голос: В эфире радиостанция "Наше радио". Двадцать седьмое мая две тысячи семнадцатого года. Московское время двадцать часов тридцать минут. Передаём для слушателей информационную передачу "Новости суток". Слушайте "Наше радио".
  
   Звучит сигнал-отбивка.
  
  В эфире информационная передача "Новости суток".
  Взрыв в Стамбуле унёс жизни трёхсот пятидесяти семи человек. Количество раненых насчитывает почти шесть сотен. Заминированный грузовик был припаркован в районе центрального рынка. Ответственность за теракт взяла на себя запрещённая в России исламистская группировка ИГИЛ. Россиян среди убитых и пострадавших нет.
  Беженцы из Африки и Ближнего Востока заполонили Германию. Пятеро молодых людей арабской внешности изнасиловали пожилую немку в Дрездене. Германия в шоке.
  В парижском соборе Нотр-Дам де Пари полиция обнаружила мощное взрывное устройство. Наш эксперт, ведущий политолог, член Хомяковского общества Ян Задница видит в этом происшествии происки американских спецслужб.
  Украинская армия в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое мая одиннадцать раз нарушала режим перемирия, обстреливая из тяжёлых орудий посёлок Горловка. Убиты семнадцать лиц гражданского населения, в том числе восемь детей.
  Российский либеральный журналист, винодел и ресторатор Абрам Клерамбо заявил в своём блоге, что было бы лучше, если бы Россия в тысяча восемьсот двенадцатом году сдалась Наполеону. Это, по его словам, повысило бы российскую культуру виноделия. Российская общественность возмущена его заявлением.
  В Новгороде открылся памятник русскому царю Ивану Четвёртому, известному как Иван Грозный. Это десятый памятник Ивану Грозному, поставленный в России в течение двух последних лет. На главной новгородской площади прошёл несанкционированный митинг протеста. Наш эксперт, директор Института право-левого динамического консерватизма Роман Халдеев обвиняет в этом инциденте "пятую колонну".
  Пожар, произошедший в доме престарелых города Десятиреченска, унёс жизни двадцати шести стариков, задохнувшихся в дыму. По показаниям очевидцев причиной трагедии стала неисправная электропроводка. Здание дома престарелых принадлежит благотворительному фонду Феликса Прохорчука. Ведётся следствие.
  В сети продовольственных магазинов "Жанна" проверка обнаружила партию просроченных продуктов питания, употребление которых опасно для жизни и здоровья. По факту нарушения на владельца сети Руслана Светушенко заведено дело.
  В Челябинске пятнадцатилетний подросток зарубил топором отчима, родную мать и трехлетнюю сестрёнку. Потом он взял из сарая ружьё отчима, ворвался в класс школы, расстрелял учительницу и одиннадцать одноклассников. Психолог Освальд Неведомский считает, что причиной этого кровавого поступка стала неразделённая любовь.
  Пресс-служба Министерства иностранных дел Российской Федерации выступила с нотой протеста в связи с речью американского постоянного представителя Джона Тейлора на генассамблее ООН. Тейлор провокационно обвинил нашу страну в нарушении Сараевской конвенции и в создании незаконного хронопортала в Москве. "В России не было, нет, и не может быть хронопорталов" - заявила глава пресс-службы МИД РФ Инесса Рейснер.
  Вы слушали информационную передачу "Новости суток". Хорошего вам настроения.
  
   Звучит сигнал-отбивка.
  
  В эфире радиостанция "Наше радио". Московское время двадцать часов тридцать пять минут. Через минуту вы услышите выпуск политического ток-шоу "Лабиринт". Шоу идёт в прямом эфире и посвящёно очередной антироссийской провокации США - лживому обвинению России в нарушении Сараевской конвенции и в создании пиратских хронопорталов. В ток-шоу участвовуют политологи Ян Задница, Роман Халдеев и Вероника Баракудная. Их оппонентами станут либеральный политик Борис Безнадеждин и американский журналист Майкл Бим. Запланировано прямое включение главы пресс-службы МИД РФ Инессы Рейснер. А сейчас - музыкальная пауза.
  
   И грянула глумливая разухабистая песня...
  
  Как во городе Захудалове
  Папка с мамкою да на бухалове,
  И в лицо их доченьку знает каждый мент.
  Здравствуй, девочка... секонд-хенд.
  За монетку, за таблеточку
  Сняли нашу малолеточку,
  Ожидает малолетку
  Небо в клетку, в клеточку.
  Ой-ёй-ёй-ёй.
  За монетку, за таблеточку
  Сняли нашу малолеточку,
  Ожидает малолетку
  Небо в клетку, в клеточку.
  
   Князь в ужасе жмёт на красную кнопку, выключая радио.
  
  Князь: (задумчиво) Вот ты какой, две тысячи семнадцатый год...
  
   Князь подходит к столу, берёт рукопись повести и начинает методично рвать её страницы. Рвёт каждую страницу. Это происходит долго. Затем Князь начинает рвать лежащие на столе бумаги из прадедовского архива.
  
  Так. Записки Остермана (рвёт). Записки Миниха (рвёт). Письма Кантемира (рвёт). И это (рвёт), и это (рвёт) и вот это (рвёт). Больше у меня ничего не осталось.
  
   На подносе образовалась солидная груда рваной бумаги. Князь подносит к ней горящую свечу из подсвечника. Бумага вспыхивает. Загорается пламя. Князь тушит все свечи подсвечника, одну за другой. Некоторое время его лицо освещено пылающей на подносе бумагой. Потом огонь гаснет. Наступает сплошная тьма.
  
  Голос Князя во тьме: (крик) Мавра! Мавра! Где ты! Мавра! Мне плохо! У меня болит голова! Мавра! (слышен скрип открываемого ящика стола) Я сейчас убью себя! (напыщенно-театральным тоном) Я ухожу из жизни, потому что будущее разочаровало меня (снова обычным тоном). Нет, я ухожу... потому что... потому что... ухожу (крик). Мавра! Мавра! Мавра-а-а, спаси меня!!! (снова обычный голос). Финита ля комедия. Облом-с. Репка. Вот и всё. Прощайте.
  
   Грохот выстрела. Глухой удар рухнувшего тела, звяк выпавшего из рук пистолета.
   Некоторое время сцена погружена во тьму. Потом из задней двери пробивается слабый свет. Дверь открывается, из неё выходит Мавра с корзиной и с горящей свечой. Мавра впервые без платка. Оказывается, у неё прекрасные волосы - длинные, чёрные. Мавра ставит корзину на пол и подносит свечу к лежащему Князю.
  
  Мавра: (ощупав запястье Князя) Готов (поднимается, освещает свечой стол, видит груду пепла на подносе и впадает в бешенство, начинает истерически бить рукой по столу, утробно голосить и выть; гибель рукописи произвела на неё большее впечатление, чем смерть Князя). А-а-а-а!!! У-у-у!!! Да что же это...!!! (ползает по полу, освещая все углы; наконец находит в одном из углов смятую последнюю страницу повести, медленно разглядывает её, осторожно расправляет и кладёт в карман) Хоть это нашлось (замечает на столе чёрную шкатулку с кнопками). Что за хрень? Зерошка? Почему здесь? (берёт шкатулку в руки; вдруг из шкатулки раздаётся пронзительный противный сигнал; нажимает на одну из кнопок) Алло! Алло! Слушаю!
  
   Из шкатулки громко звучит мужской голос с сильным англоязычным акцентом. Звук "ч" он произносит как "ш"; звук "щ" как "шт"; и с йотированием звуков у него тоже есть проблемы.
  
  Голос: Хэллоу. Это ай, Джеймс. Как слышно? Как у нас идут дела?
  Мавра: (в исступлении) Как у нас идут дела? Плохо! Отвратительно! Фак! Фак! Фак! Шит! Шит! Шит! Факин шит! Вот как у нас идут дела!
  Голос: Што произошло?
  Мавра: Этот идиот перед тем, как застрелиться, сжёг свою факин рукопись.
  Голос: И последну страницу?
  Мавра: Нет. Последняя страница сохранилась.
  Голос: О! Мы остались при своиоум. Это не так плохо.
  Мавра: Это не так плохо?! А мои десять лет, ушедшие псу под хвост?!
  Голос: Не горяшись.
  Мавра: Вот как ведут себя хронослужбы нормальных, цивилизованных стран... агенты внедряются в прошлое легальным, законным путём, а не через кроличьи норы! Десять лет идёт тщательная работа с выбранным объектом... объекта ублажают, исполняют все его капризы, лелеют как дерево в саду. Соблюдаются все конвенции, все инструкции, все правила и нормы. Ни единого анахронизма. О подталкивании объекта к самоубийству не может быть речи. И лишь при форс-мажоре беспричинного самоубийства объекта нам разрешено взять... тогда мы берём рукопись, как пчёлка берёт нектар с цветочка; и то взятая рукопись будет находиться в трёхлетнем карантине, прежде чем её запустят в научный оборот. А в это время мои бывшие соотечественнички, россияне, мать их за ногу... дырявят хронос, являются на готовенькое - трах-бах - в два часа гадят и улетают назад. Хоть бы для себя старались... нет же... ни себе, ни людям.
  Голос: Марджори! Марджори!
  Мавра: (истерически) Я не Марджори! Десять лет меня звали чужим именем; теперь меня вы будете звать другим чужим именем? Не хочу! Я не Марджори! И не Мавра! Я Майя, Майя Марковна из Ивано-Франковска!
  Голос: О кэй, Маджа.
  Мавра: Два часа! Я отсутствовала здесь только два часа! Хотела же сбегать на полчаса во фьюч, предупредить вас, чтоб вы заделали московскую хронодыру. Нет же! Полчаса дозванивались до Госсекретаря США; он, видите ли, изволит играть в гольф, отключил связь. Ещё час наши власти согласовывали проблему с Кремлём; Москва, вишь ты, не почешется без участия ООН. Ещё полчаса кремлины дозванивались до директора, до этого Свистунова, в ночной клуб. Два часа и набежало. А за эти два часа россияне - чики-брыки - успели загадить всё!
  Голос: Маджа, не горяшись.
  Мавра: И, конечно, не обошлось без Жеки Успенского. Как только затевается гадость, является Жека Успенский и начинает руководить. Нагнал кучу аватаров; они побудили объект застрелиться; и чёрт бы с ним, хотя это нарушение всех конвенций. Они ещё уговорили объект, чтоб тот сжёг рукопись. Вот это свинство! Десять лет насмарку!
  Голос: Маджа, Маджа.
  Мавра: У меня ведь с ним был роман...
  Голос: С кем? С обиэктом? Это запретшено.
  Мавра: С каким объектом? С Жекой Успенским. В девятьсот восемьдесят седьмом году, за пять лет до моей эмиграции, в Ленинграде, в аспирантуре. И он меня бросил.
  Голос: Как?
  Мавра: Подло бросил, вот как! Он может любить только себя. И шарах... заявляется в восемьсот сорок седьмой... здрасьте-здрасьте. А я же прожила пятьдесят пять собственных лет и десять мавриных. Мы же с Жекой одного года. И вот он - бодрый мэн в соку, а я - старуха и уродина! Я его пыталась нейтрализовать, я нос ему поцарапала. Но он мужчина; и он был моложе меня... на десять лет (чуть не плачет).
  Голос: Маджа, срошна новость. После Тейлора наш портал закрыт. Он не противорешит Сараевски конвеншн, но... наш Президент... это рыжее шушело... испугал себя. Портал закрыт на сутки.
  Мавра: И что делать мне? Оставаться здесь?
  Голос: Ни в коиэм слушае. Это запретшено. Маджа, слуша мои слова. Возвратша сама в исходну тошку прибытиджа, в тысаша восемьсот тридцать седьмо год. Потом иди запасным путем в тошку отбытиджа, в две тысаша седьмо год.
  Мавра: Ага. К своему сорокапятилетию прибуду к вам шестидесятипятилетней.
  Голос: Маджа, наука требовает жертв. И ты будешь патидесатипатилетне, а не шестидесатипатилетне, не брехай мене. Потом проживёшь у нас десать лет. Двадцать деватого маджа две тысаши семнадцатого года портал вновь будет открыт; ты возвратишьса в тысаша восемьсот сорок седьмо год и придиош Энску сыскну шасть.
  Мавра: Мне тогда стукнет семьдесят пять лет.
  Голос: Скажешь сыскну шасти, што ты резко постарела от нешасти. Понала?
  Мавра: (выключает шкатулку, тихо) Да пошёл ты! (после паузы) Хоть пожру перед дорогой. Жрачка здесь классная, натуральная, ничего не скажешь. Сыр без пальмового масла (вытаскивает из корзины огромный ломоть сыра и начинает его с аппетитом уплетать; развалившись в кресле, нажимает красную кнопку шкатулки).
  
   Раздаётся женский голос, но не тот, который звучал раньше, не дикторский, а актёрский.
  
  Голос: (по-актёрски, с выражением) Насельники 2017 года не знают, что такое преступление, убийство, насилие, обман, подкуп, чёрная зависть. Они сладко вкушают достойные плоды человеческого разума и мирного прогресса. Мне предстояла тяжёлая минута возвращения в мой постылый 1847 год с его бестолковыми извозчиками, ушлыми лотошниками и алчными ростовщиками. Я стоял на краю крутоспуска Воробьёвых гор, озирал живое сткло грядущих храмин и шептал: "Драгие потомки! Я отныне никогда не увижу вас; но вас увидит мой счастливый правнук!
  
   Снова раздаётся знакомый нам женский дикторский голос.
  
  Голос: Вы слушали отрывок из уцелевшего фрагмента утраченного шедевра великого русского писателя Владимира Нижеславского "Москва в 2017 году". Текст читала заслуженная артистка России...
  
   Мавра доедает сыр и жмёт на красную кнопку, выключая радио.
  
  Мавра: Погуляли - и хватит.
  
   Мавра забирает со стола чёрную шкатулку и уходит через заднюю дверь.
  
  
  
  
  Конец пьесы.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"