Было около шести утра. Женька долго чиркала мокрой спичкой. Ежилась у ветвистого от мороза окна. На подоконнике ухмылялся замороженный рогатый черт-пепельница, до самого кончика носа полный недокуренных окурков.
Конфорку Женька зажгла, громыхнула чайником, чертыхнулась, заскрипела стулом, сонная сняла с веревки недосушенные штаны. Пошла куда-то. Наткнулась в коридоре на что-то железное и скользкое. Чертыхнулась, чувствуя желание на кого-нибудь за что-нибудь накричать, плюхнулась в кровать.
На часах половина седьмого. На кухне Женькина мать отскребала испорченный чайник. С ее стороны это было естественно, хотя и непонятно зачем. Все равно сгоревший чайник пришлось выбросить на помойку. Вскипятила воду в двухлитровой кастрюле.
Около девяти приехал с работы дядя Валера, отчим. "Что случилось, Женя?" Та огрызнулась и хлопнула дверью.
Дядя Валера уснул. Перед работой мать попросила Женьку сходить за хлебом и за молоком. А также, если ей, конечно, захочется, прибраться в квартире и полить цветы.
Женька взяла лопату. В рюкзаке шайбу и коньки. Старую клюшку зажала под мышкой. Загромыхала по ступенькам с пятого по первый. Вышла на каток.
Пацанка в черной куртке и черной шапке сосредоточенно расчищала площадку. Для маленькой Женьки каток был огромный. Издалека похожая на упорного, долговязого человечка, по-мальчишески скользила, рассматривая полоски полублестящего сонного льда.
Было двеннадцать. Женька клюшкой забивала голы в пустые ворота. Пришел Сашка: "Привет!" Натянул коньки. Женька кинула Сашке шайбу и тут же помчалась, выхватывая клюшкой шайбу из-под Сашкиных коньков. Боролись молча и жадно. Сашка лопоухий. Из-под черной шапки торчат красные уши.
Было около четырех. Темнело. Сашка снял коньки. "Все, пора",- с клюшкой под мышкой и с коньками на плече исчез в темноте. Дома у Сашки гитара. Отец купил ему гитару за триста долларов.
Женька странной черной тенью скользила по поверхности серого льда.
Домой пришла мать. Она готовила на кухне ужин. Отчим курил. Женька злилась и на мать и на отчима и на все, что было вокруг.
Прибежали Маша и Настя, третьеклашки. Пихались и падали в кроличьих шубах на снег. Светлана Сергеевна, Настина мать, в норковой шубе выгуливала водолаза. Уверенная и статная, будто царская дочь. А, по мнению отчима, торгашка и воровка. Женьке не было никакого дела, что вокруг отчима одни торгаши да воровки.
Стемнело. Стало холодно. Люди ежились на остановке. Женька сняла коньки. Дома зыркнула на отчима, как на кровного врага.
В комнате свет не включила. Села за стол в темноте. На столе фотография брата, Виктора. Виктор - водитель. Женьку старше на девять лет. Когда-то мечтал отдать ее в каратэ или у-шу, или еще куда-нибудь. Рассказывал другу Петьке о том, какая сестра у него спортивная девчонка. А Женька слушала брата, разглядывая блестящих карасей. А потом от радости прыгала в воду, жадно рассекая гребками грязную заросшую поверхность Джамгаровского пруда...
На столе в беспорядке стопка тетрадей и книг. Завтра опять придется получить двойку по физике, а потом чертыхаться, глядя на мать и на отчима.
"Женя, что бы ты хотела делать в этой жизни?" - спросил ее однажды спокойный, как деревяшка, отчим. А Женька чертыхнулась и стукнула дверью и, будто запеленованная одногодка, лежала на кровати и не в силах перевернуться, пялилась в потолок...
Лампочка на столе полукругом освещала книги и тетради. Снег за окном падал медленно и упрямо. Будто специально для Женьки, будто бы только снег любил ее так, как хотела этого она.
Неожиданно отключился свет. Женька подумала, что только у нее. Так как было естественно, что именно сегодня перегорела старая лампочка.
Свет загорелся вдруг около четырех утра. Женька встала, будто бы знала, как следует жить сегодня. Оделась, взяла коньки и клюшку.