- Что ты натворила?! - обрушила я на хлопающую глазами Свету накопившиеся эмоции: злость, горечь и отчаянье. - Кто тебя просил перемещаться со мной?!
- Ты... ты...
Девочка растерянно наблюдала, как я пинаю в разные стороны мусор, вывалившийся из урны, которую сама же опрокинула минутой ранее в порыве распиравших чувств.
- Ты не готова к Перепутьям, Саша, - закончила Света под скрежет катящейся по асфальту бутылки из-под лимонада.
- О! Ты у нас теперь главный эксперт по Перепутьям! - очередной пинок, и коробка, содержавшая некогда кукурузные палочки, эффектно пролетев метра три, приземлилась на газоне. - Ты вокруг погляди! - следом отправился сдутый красный мяч. - Теперь мне точно ничего не покажут!
Взмах ногой, и мой вой огласил округу, ибо вместо пластмассовой машинки без колес я угодила по урне. Соприкосновение с металлом пальцы в полной мере прочувствовали даже через кроссовку.
- Не покажут, - повторила я, силясь сдержать слезы, навернувшиеся на глаза от боли.
На демонстрацию Перепутий рассчитывать не приходилось. Жизнь в парке аттракционов замерла. Не остановилась, а именно замерла. Существа никуда не исчезли. Застыли в нелепых позах, словно кто-то легким движением руки прекратил бег времени. Особенно выделялся грузный дядька, споткнувшийся о брошенный самокат. В любой другой момент я бы вдоволь посмеялась над мужиком, зависшим в падении, раскинув руки и выпучив глаза. Но не теперь.
Слишком зла на Свету. За то, что отправившись за мной, поколебала мою решимость встретиться с Дунайским. А еще на себя! За то, что перетрусила за собственную жизнь гораздо сильнее, нежели сожалела о погибшем мальчике. Почему мы - люди, такие? Вечно печемся о своей шкуре? Когда беда происходит с кем-то другим, посочувствуем, выдавим слезу, посетуем на несправедливость мира. А как сами попадаем под раздачу, гневно вопрошаем небеса: чем мы хуже остальных? За что нам - замечательным и выдающимся - такие напасти? Лучше б к соседям заглянули, они больше заслужили!
Вот и я рванула к иллюзионисту, заботясь исключительно о своей сохранности. Какое мне дело до других? До Вари с Михаилом? До Светы, которой, по словам Златы, сам бог велел бежать из Потока? Поэтому так горько на душе. От осознания эгоизма. Потому и пинаю мусор и ору на ни в чем неповинную девочку, переживающую за мою же безопасность.
- Уходи, - я сбавила обороты, но тон остался далеким от дружелюбного.
- Ты не готова, - упрямилась Света. - Перепутья - это не просто.
Будто без нее не знаю! Не забыла, как билась в истерике при упоминании мастера иллюзий, а, загремев в шатер, не смела глаз открыть и молила о пощаде. Но сейчас выказывать слабость я не собиралась. Ершистый характер проявился очень вовремя.
- Если ты боишься Перепутий, это не значит, что и другие струсят! - заявила я.
- Я не боюсь, Саша, - девочка теребила подол сарафанчика. - Мир Страха помог перестать бояться. Но я не понимаю, что должна сделать. Топчусь на месте.
- Как это?
Оказалось, сбить с меня спесь проще простого. Я заткнулась в тряпочку, сообразив, что полезнее послушать Свету, нежели испытывать на прочность голосовые связки.
Девочка только этого и ждала, простодушно улыбнулась и принялась рассказывать свою грустную историю.
Последним, что она помнила, была ссора с одноклассницами из-за туфель.
Впервые памятную обувь (нежно-бежевые остроносые туфельки с двумя тоненькими ремешками, изящные и легкие, как у принцессы) Света увидела на девочке в метро. Та сидела, закинув ногу на ногу, и покачивала лодыжкой. Света пялилась на туфли всю дорогу, ломая голову, как убедить маму раскошелиться. Две пары обуви, как назло, были куплены неделю назад. Третью родители сочтут перебором.
Скрепя сердце, девочка запретила себе думать о запавших в душу туфельках, но через несколько дней увидела их в магазине, куда зашла вместе с мамой и старшей сестрой.
- Клевые, - одобрила Натка, проследив за восторженным взглядом младшенькой. Она теперь носила другую обувь - на высоченных каблуках, но и детскую моду не забыла.
- Мам, ну мам, - плаксиво затянула Света.
В ответ услышала напоминание о недавних покупках и предложение, вести себя как взрослая девочка. Особенно в публичном месте. Пришлось умолкнуть. Однако Света свято верила в поговорку о капле, способной отточить камень, и с завидным постоянством заводила разговор о новой обуви. Неизвестно чем бы кончилось дело (все-таки упрямство дочь унаследовала от матери), если б папу не повысили на работе. На радостях он одарил все семейство.
На следующее утро Света, гордо задрав нос, шагала в школу в новых туфлях. Девчонки лопнут от зависти! Особенно Маринка Глебова и ее свита! Маринка слыла главной врединой в классе. А еще первой модницей. Родители исполняли любой дочкин каприз, гардероб регулярно пополнялся под влиянием каждого писка моды. Появляясь в очередной обновке, Маринка высокомерно выслушивала комплименты от свиты: Кати, Лели и Алины. Весь день замечала между делом: "Кать, тебе не кажется, что этот цвет меня бледнит?" "Алин, посмотри, складочки сзади не помялись?".
Натка хохотала, когда Света трясла кулачками и пыхтела от злости: неужели, Глебова не видит, что юбка топорщится, а новые колготки с узором уродуют и без того короткие ноги?! Зато внешний вид одноклассниц Маринка обсуждала, не стесняясь. Особенно часто на острый язычок попадала Света.
- Не переживай, - советовала Натка. - Над Глебовой все старшеклассники потешаются. Пугало неуклюжее!
Но Света все равно расстраивалась. Надоели Маринкины придирки и глупое хихиканье ее подружек за спиной. Сегодня всё непременно сложится иначе! Пусть на один день, но и Светина обновка станет предметом всеобщего внимания!
Так и случилось, но в извращенном виде.
По пресловутому закону подлости, Глебова тоже заявилась в школу в новой обуви. Точь-в-точь, как у Светы. Правда, на ней остроносые туфельки принцессы сидели в разы хуже, что не преминули отметить одноклассницы.
Ажиотаж разгорелся нешуточный. В классе, не смущаясь, сравнивали Светины и Маринины лодыжки. Глебова с каждым уроком свирепела сильнее, плевалась на свиту и поругалась на пустом месте с математичкой, заслужив гневный приказ пригласить в школу родителей. Света сидела тихо, как мышь. Но не помогло.
После уроков Маринка с подружками зажали ее на лестнице.
- Обнаглела, Тимофеева! - гаркнула коротконогая предводительница Свете в лицо. Кто-то из свиты больно дернул за косичку и ткнул в бок. - Снимай туфли! Босиком домой пойдешь!
Лелька, как самая крупная из подруг, прижала Свету к стене, навалившись всей тушей. Катька помогала ей, чем могла. Несмотря на худобу, руки у нее крепкие и цепкие - не вывернешься.
- Алинка, давай маркер! - скомандовала Глебова.
У Светы перехватило дыхание. Что задумали, а? Испортить новые туфли! Поди потом отмой! Уборщицы стены чем только не оттирали. В итоге заново красить пришлось!
Пока Алинка копошилась в сумке в поисках пакостного орудия, Свету взяло такое зло, что и силы появились, и смекалка. Прицелившись наугад, девочка пнула Катьку в неприкрытую щиколотку острым носком туфли. Та взревела белугой и ослабила хватку. Не теряя ни секунды, пленница выдернула руку и основательно заехала Лельке в нос. Тушка моментально отстранилась.
Света кинулась наутек вниз по лестнице.
- Стой! Убью!
Света услышала бойкие удары об пол четырех пар ног. Травмированные противницы быстро пришли в себя и рванули в погоню. В панике девочка пропустила нужный пролет и проскочила мимо первого этажа на цокольный. Плохо понимая, что делает, толкала все двери подряд, увы, закрытые. Что случилось дальше, Света не поняла. Кто-то схватил ее за шиворот и больно ударил между лопаток.
А потом... потом девочка очнулась в Потоке.
- Это и стало моим Перепутьем, - объяснила она. - Я слышала звуки погони. Бегала и толкала двери. Но ни одна не открылась. До Тени и Страха.
Я вспомнила Светин рассказ, как из-за энергетического сгустка она стала уязвима для миров Страха. Но тогда девочка не сказала, что увидела.
- Темноту, - проговорила она дрогнувшим голосом. - Сплошную, непроглядную темноту. Даже ночью, когда глаза привыкают, можно многое разглядеть. А тут ничего. Но я точно знала, что вокруг люди. Слышала голоса, натыкалась на разные предметы, но видеть ничего не могла, - Света шмыгнула носом. - Теперь тоже самое происходит в Перепутьях. Двери открываются, но за ними мрак. Ничего не выходит. Я не понимаю, чего от меня хотят. А Злата Васильевна талдычит, что с Перепутьями не справиться, пока не перестанешь бояться правды. Какой бы горькой или страшной она ни была.
- Что это значит?
- Понятия не имею. Я же застряла, - на круглом лице отразилась грусть. - Саша, решай сама, готова ли ты к Перепутьям. У тебя нет убежища, чтобы спрятаться, если станет невмоготу.
На очередное проявление заботы, я ответила возмущением. Может, я и не готова сворачивать горы, но назад не вернусь. Подумаешь, убежища нет! Я не желала обзаводиться клочком Поточной земли. В прошлый раз сбежала же от Дунайского, когда захотела. Да, окунули в фонтан и с Тенью познакомили. Не с Пеленой же!
Света пожала плечами, мол, как знаешь.
- Я за тобой вернусь. Позже, - пообещала она и растворилась в воздухе.
Едва стихли серебряные звуки колокольчиков, парк ожил. Существа не почувствовали, что бог весть сколько времени провели без движения, продолжили заниматься делами. Грузный дядька шмякнулся об асфальт, а поднявшись, от всей души пнул самокат, и тот с жалобным скрежетом откатился в сторону.
- Явилась? - довольно поинтересовался за спиной клоун.
- Глаза нарисованные протри, - огрызнулась я.
Пусть не ждет, что я стану перед ним расшаркиваться.
- Иди в шатер, коли не передумала, - злорадно усмехнулась кукла. И ручки потерла.
Вот и пойду! Не надейтесь, что перетрушу! Выдержать испытание Дунайского теперь дело принципа. Не говоря о нежелании умирать. Что такого мне могут показать? Ничего ужасного в моей жизни не случалось, а будущее мы "программируем" сами.
От этой мысли идти на ватных ногах к шатру стало чуточку легче.
"Но ты же понятия не имеешь, как загремела в Поток", - некстати напомнил внутренний голос. - "Наверное, тогда и стряслось что-то нехорошее".
Я вздрогнула, но отмела мелькнувшую мысль о побеге, как трусливую и неприемлемую.
"Ну и пусть! Не сахарная, не растаю!" - я зашагала бодрее.
Около шатра было не протолкнуться. Но не для меня. Существа резво освобождали дорогу. Я придирчиво окинула зрительный зал и выбрала место в последнем ряду - аккурат у выхода. Да, бежать я не собиралась, однако страховка не помешает.
- Не пойдет, - заявил материализовавшийся из воздуха клоун.
- Это еще почему? - рассердилась я. - Какая разница, где сидеть?
- Иначе ничего не увидишь, - зловредная кукла назидательно приподняла бровь. - Первый ряд, четырнадцатое место. Там ты сидела в прошлый раз.
Та-а-ак! Значит, я всё-таки поехала к Дунайскому на 23-м автобусе, которым сроду не пользовалась. В рекламной листовке шла речь о представлении мастера иллюзий! Но почему? Культурной программы, устраиваемой Бастиндой, хватало сполна. К тому же, подобные балаганы меня сроду не интересовали.
Бросив гневный взгляд на клоуна, а затем тоскливый на выход, я поплелась к сцене. Уселась в кресло с номером четырнадцать на металлическом ромбике и сердито уставилась на серебряные звезды на синей бархатной ткани.
Так и быть. Подождем вашего Дунайского.
Но новое потрясение настигло раньше.
- Саша, потерпи. Какая же ты непоседа.
От звука мелодичного женского голоса органы перемешались и провалились. Первым об пол ударилось сердце. Чувствуя, что сейчас упаду в обморок, я посмотрела на соседнее кресло, которое минуту назад пустовало, как и ближайшие рядов пять. Рядом сидела рыжеволосая женщина, которая, нахмурив дугообразные брови, погрозила пальцем.
Отправиться в забытье захотелось еще сильнее.
Я дернулась и поняла, что появление матери, умершей десять лет назад, не единственный сюрприз. Со мной что-то случилось. Я была - не совсем я. Уменьшилась в размерах, превратившись в девочку лет шести в желтом платьице с ромашками.
Да что же это?! Как же...
- Маааам!
- Саша, не ной. Ты же сама хотела посмотреть фокусы.
Женщина устало провела тыльной стороной ладони по лбу. Огненные волосы, точь-в-точь как мои, собраны в узел на затылке. Несколько выбившихся прядей падали на лицо и обтянутые черной водолазкой плечи, нисколечко не портя прическу, а, напротив, придавая налет романтики. Мама была очень похожа на меня (точнее, я на нее), но в то же время разительно отличалась. Черты лица мягче, спокойнее, глаза зеленые, светлые, нос короче, губы тоньше.
- Смотри, занавес поднимается, - зашептала она. - Сейчас выйдет иллюзионист. Я тебе объясняла, это дядя, который фокусы показывает.
Синий бархат поехал вверх, но я не спешила переводить взгляд на сцену. Во все глаза смотрела на маму, которая не могла сидеть рядом со мной, но сидела. Как живая! И тут до меня дошло. Парк Дунайского - не недавнее прошлое, как я себе внушила. Он - мое детское воспоминание, которое я по неведомой причине умудрилась забыть. Сейчас меня в него вернули. Поэтому я вижу маму. Значит, и в прошлый раз она была здесь со мной!
- Дамы и господа! - оглушил голос ведущего. - Встречайте! Несравненный мастер иллюзий - Аркадий Дунайский!
Мама заулыбалась и принялась вместе с остальными зрителями аплодировать. Я собрала волю в кулак и посмотрела на сцену. Коротышка в цилиндре и фраке красовался перед публикой. Он больше не вызывал страха. Обычный мужичок с носом-картошкой и дежурной улыбкой. Дунайский стащил головной убор, перевернул его, показав залу пустое дно, двумя пальцами выудил из нагрудного кармашка платок. Показательно вздохнув, протер им лоб и накрыл цилиндр. Оттуда, как из рога изобилия, посыпались шарики, цветные ленты и букеты. Один из них в ловких руках иллюзиониста мгновенно превратился в белого голубя.
Мне быстро наскучили детские фокусы Дунайского. Пусть я заключена в тело ребенка, но сознание в голове родное. Я снова переключилась на маму. Вот бы поговорить с ней, задать вопросы! Но она не ответит. Ненастоящая. Не существо, а лишь воспоминание. Какая же она красивая! Как ей идет улыбка! Но откуда взялась грусть в глазах и вертикальная морщинка на лбу? Мне казалось, мы были счастливой семьей.
Вообще-то я плохо помню то лето. Последнее для мамы. Я сильно заболела, простудилась в разгар жары. Врачи пропустили осложнение. Я два месяца провела в больнице, то выздоравливая, то снова заболевая. Спасибо бабушке, она не отходила ни на шаг. Папа однажды сказал, что только ее нежелание сдаваться вытащило меня из могилы. А дальше... Дальше я привыкала к мысли, что мы с папой остались вдвоем. Мне, как и многим детям, говорили, что мама уехала и вернется нескоро. Но я поняла правду с первого дня. Училась с ней жить. А через пять лет к нам переехали Бастинда с Вовой.
Из череды грустных воспоминаний вырвал голос мастера иллюзий.
- А теперь главный фокус! Для него мне понадобиться маленький помощник. А лучше помощница. Поможешь дяде показать фокус?
Дунайский обращался ко мне. Еще бы! Огненно-рыжая девочка в первом ряду выделялась. Я приготовилась открыть рот, чтобы предложить фокуснику отправляться в болото или в пахнувший тиной фонтан, но тело воспротивилось. Поднялось, вопреки моему желанию, и отправилось прямиком на сцену. Я хотела остановиться и не могла. Приказывала ногам шагать обратно, но они не слушались.
- Как тебя зовут? - иллюзионист подсунул под нос микрофон.
- Саша, - представилась я детским голоском, рот открывался без моего участия.
Вот, засада! Я не могла контролировать это тело. Являлась наблюдателем, лишенным возможности сопротивляться и высказывать точку зрения. Плохо! Чем бы ни кончилась демонстрация, придется ее досмотреть. Повернуть назад не получится! Замуровали!
- Сашенька, держи, - Дунайский сунул в руки щенка, который не преминул ткнуться мокрым носом в щеку. - Его зовут Граф.
- Граф, - фыркнула я. Слово показалось забавным.
- Мы поиграем в прятки. Ты любишь прятки, Саша?
- Да!
Какой же ребенок их не любит? Дай волю, всю пыль в квартире соберет, пролезая в самые непостижимые и труднодоступные места.
- Вы с Графом спрячетесь в шкафу, а мы все вместе будем вас искать.
"Не пойду в шкаф!" - объявило "взрослое" подсознание. Я не на шутку перетрусила, как в первое посещение парка аттракционов с Варей и Михаилом.
Однако мелкая "я" радостно закивала.
Мебель, в которую мне предстояло войти, поджидала на сцене: высокая, громоздкая с скрипучими дверцами. Я оглянулась на маму, она подбадривающе улыбнулась. Стиснув щенка, я шагнула в шкаф. Внутри встретил мрак, что ни капельки не испугало младшую меня. Она уселась, скрестив ноги, и принялась укачивать Графа, напевая колыбельную. Не заметила, как внутренняя часть шкафа поехала вниз, будто лифт. Меня настоящую это тоже не удивило. Яснее ясного, фокусник сплавил ребенка, чтобы продемонстрировать залу чудо-исчезновение. Пара минут, и нас с щенком вернут обратно.
Наверное, так бы и случилось, если б не одно крайне странное и неожиданное обстоятельство. Дверца шкафа распахнулась, и темная фигура быстрым движением прижала к моему лицу тряпку, пахнущую чем-то резким. Руки разжались, выпуская громко затявкавшего Графа...
...Я очнулась в грязной комнатушке без окон на железной кровати у шершавой стены. В нос ударил запах сырости. Где-то капала вода.
Никто не отозвался. Тогда она сползла с высокой кровати. Девочка не боялась темноты. Дверь отыскалась без труда, но не пожелала открываться. Мелкая села на пол и всхлипнула. Ей разонравилась игра дяди-фокусника. Да и щенок пропал.
Не зря меня предупреждали, что Перепутья - вещь крайне неприятная. Я оставалась при своем сознании, но, как локатор, улавливала и остро ощущала эмоции мелкой - сначала страх, а позже и ужас, сопровождающийся чувством голода и жажды. Не знаю, сколько продлилось заточение. Я вместе с ребенком проваливалась в полудрему, наполненную кошмарами. Девочке снились монстры, тянущие к ней мохнатые щупальца. Она просыпалась в слезах и снова звала маму. Или дрожащим голоском рассказывала стихи, чтобы нарушить пугающую тишину.
Ни разу в жизни мне не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы не потерять концентрацию и не забыть, кто я есть. Минуту за минутой, час за часом напоминала себе, что я - не маленькая напуганная девочка, а почти взрослый человек, настоящая личность. Всё вокруг - лишь воспоминание, которое рано или поздно отпустит разум из цепких когтей. Удавалось с трудом, наши сознания с шестилетней Сашей сливались.
Когда ни у меня, ни у ребенка не осталось сил, послышались шаги и голоса. Женский - хриплый и негодующий. Мужской - недовольный, но испуганный.
- Ты идиот! - кричала женщина. - Вся милиция города на ушах стоит!
- Я Аркашке насолить хотел, чтоб понял, как друзей подставлять! Кто ж знал, что девчонка - внучка самого Корнеева!
Не знаю точно, что случилось дальше. Наверное, мелкая потеряла сознание...
Снова в себя мы с ней пришли в нашей спальне. В детской спальне! В окружении мишек, кукол, раскрасок, фломастеров и календарей с героями мультиков. Я все еще не принадлежала себе, застряв в Перепутьях. Разбудили нас громкие крики. Папины и дедушкины. Странно, я никогда не слышала, чтобы они ссорились. Папа на дух не переносил деда, сводил общение к минимуму, но в жизни не повышал голоса. А тут почти сошел на ультразвук.
Как была в пижаме, мелкая поплелась на звуки скандала. Взрослая "я" не сопротивлялась, желая выяснить причину бурных выяснений отношений. Картина предстала красочная. Отец и дед - оба багровые и всклоченные, стояли посреди зала, готовые вцепиться друг другу в горло. Заплаканная бабушка умоляла их остановиться, но ни муж, ни сын не замечали ее страха и слез.
Крики становились громче, яростнее. Но я не разобрала ни слова. Голоса родных звучали с помехами. Мелкая подобных затруднений явно не испытывала. Дернулась, как в припадке, повалилась на колени, схватилась за голову и издала такой душераздирающий визг, что нынешняя "я" внутри едва не лишилась чувств.
Дражайшие родственники мигом забыли о разногласиях и ринулись ко мне. Успокаивали, обнимали, целовали. Но тщетно. Мелкая сопротивлялась, как обезумевшая кошка. Брыкалась, лягалась, кусалась и кричала, будто над ней издеваются.
- Саша! Сашенька! - сливались голоса в единую мольбу. Но девочка не хотела, чтобы родные к ней прикасались. Особенно дед. Захлебывалась слезами и задыхалась от горя.
- Она все слышала! - перекрыл остальные крики бабушкин голос, звучащий непривычно резко и горько. - Вы оба - глупцы...
- Саша, очнись! Саша! - кто-то тряс меня за плечо.
Я с трудом открыла глаза, ожидая увидеть родственников. Но надо мной склонилось круглое личико с русыми косичками.
- Света, - пробормотала я и с радостью узнала собственный голос. - Я вернулась, да?
Я радостно принялась ощупывать тело, не потрудившись подняться с травы.
Стоп! Трава? Где это я?
- Ты меня перенесла? - поинтересовалась я у Светы, пришибленно разглядывая очередное поле.
- И не думала. Здесь раньше был парк аттракционов. Он растворился. Значит, часть Перепутий ты осилила.
- Часть? - я села, ощущая ломоту в спине. Зато от голода, который я испытывала в темной каморке, не осталось следа.
- Если б прошла полностью, здесь бы маячил Белый Дым. Что ты видела? - на детской мордашке нарисовалось любопытство.
- Я...
Боже праведный! Кошмар! Я видела самый настоящий кошмар!
Всё это произошло на самом деле! И представление мастера иллюзий, и комната без окон, и ссора деда с отцом! Но, увидев забытые события, я их не вспомнила. Посмотрела кино о чужой жизни, но не пропустила через себя.
- Почему я не слышала, о чем они говорили? - спросила я Свету, пересказав увиденное. Вкратце. Без эмоциональных подробностей.
- Подсознание не захотело вспомнить правду, - девочка выдернула травинку и смяла в ладони, не замечая, как она окрашивается в зеленый цвет.
- Что дальше? - я содрогнулась при мысли о новой встрече с Перепутьями.
Девочка тяжко вздохнула.
- Ты поможешь привести в чувство Варвару.
- ?!
- Дурной пример заразителен. Она тоже пошла в Перепутья, едва ты переместилась. Варя одолела шестую комнату. Что видела, не говорит. У нее с головой немного того... не в порядке. Твердит, что жить в Потоке останется. Убежище создала. Театр отгрохала! Спектакль готовит. Сольный!
Ну и ну. От такого поворота событий в голове окончательно все перемешалось.
- А еще Василий Петрович объявился. Странный. Хочет с тобой пообщаться. Дело, видите ли, у него к тебе. Очень важное, - передразнила девочка старика. - Все с ума посходили. Ух! Надоели, хуже горькой редьки! Домой хочу!
Я была солидарна со Светой.
Домой! И пропади оно все пропадом! Со всеми тайнами и забытыми воспоминаниями. Знать ничего не желаю! Ясно вам, небесные наблюдатели?
****
Настоящее время
- Какие ужасы в зеркале показывают, - процедила я, разглядывая поутру отражение. Правая щека приобрела стойкий синий оттенок. Я скорчила гримасу и охнула от боли. Что ж, от мимики сегодня, да и в ближайшие несколько дней, придется воздержаться.
Света и не думала отвечать на звонки. Тогда я оставила ей сообщение с просьбой откликнуться ради попавшего в беду ребенка. Если не отзовется, значит, я перестала разбираться в людях, а в это верилось с трудом. Пока варился кофе, набрала Вову, чтобы предложить вместе пообедать. Хотелось обсудить дела Алисы и Кирилла с кем-то посвященным. Неважно, что Семеныч велел выкинуть девочку из головы. Я предпочитала думать, что это у него временное помешательство.
Однако вместо сводного брата в трубке послышался голос другого человека, которого я держала на расстоянии. Он слишком хорош, чтобы превращать в бой-френда на пару месяцев. На большее я не способна.
- Доброе утро, Саша. Вова на совещании, у нас сущий бедлам, - затараторил лучший друг брата - Вадим, давно и безнадежно ко мне неравнодушный. - Освободится к обеду.
Сухо поблагодарив Вадима, я отключила связь. Возможно, наши отношения сложились бы иначе, признайся он в своих чувствах раньше. Но теперь это не имеет значения. Как, впрочем, и многое другое.
Выходя из квартиры, я бросила еще один взгляд в зеркало и победно задрала подбородок. Грим умеет творить чудеса. Не разглядишь подарок Потока.
- Не так быстро, дорогая! - высокий седовласый мужчина ловко перехватил меня у подъезда и взял под руку. - Не соизволишь составить компанию за завтраком?
Папа! Вот так номер!
Хотя чему удивляюсь? Мой отец - умнейший человек. Без труда сделал вывод, что пора брать гору в оборот, пока она не сделала ноги к другому Магомеду. То есть, не продлила контракт с нынешним работодателем. И что за вопрос: "не соизволишь ли"? Как будто у меня есть выбор?
Ковыряя ложечкой пирожное в кафе, я ждала, когда отец перейдет к делу. Традиционными любезностями мы обменялись, здоровье родных обсудили, время следующего семейного обеда тоже.
- Итак? - я в упор посмотрела на родителя.
В свои пятьдесят пять он чертовски хорош собой, статен и подтянут. Седина ему только к лицу. Черные глаза проницательны и глубоки, волевой подбородок придает облику надежность. Любая представительница прекрасной половины без разговоров в объятия рухнет. Впрочем, так оно и случалось. Я точно знала, что законная супруга не единственная, с кем папочка коротает время. Меня это мало трогало. Я же не Алла. А Алла мне - не мать.
- Какое решение ты приняла? - отец отбросил условности.
- Ты знаешь ответ, - я набрала в грудь побольше воздуха. - Пожалуйста, не начинай снова. Именно поэтому я не брала трубку и не перезванивала. Знала, начнешь приводить аргументы, которые я слышала десятки раз.
- Хорошо, - папа наклонил голову и сложил руки домиком на столе - явный признак, что жаждет говорить, нежели слушать. - Тогда скажи, почему? Дай мне вразумительное и правдивое объяснение.
Я на миг прикрыла веки. "Вразумительное" и "правдивое" в моем случае не сочетались. Уверена, если б я когда-нибудь поведала отцу о Потоке, загремела бы в сумасшедший дом без промежуточных остановок.
- Ответ, что мне нравиться моя работа, не прокатит?
- Саша!
- Послушай! - я решила выплеснуть аргумент, который припасла на крайний случай. - Ты всю жизнь злился на деда за то, что он решал, как вам с братьями жить. Теперь сам поступаешь так со мной. В чем отличие? Да, может, ты тысячу раз прав, и я растрачиваю талант, работая за гроши в государственном учреждении. Но это моя жизнь. Я хочу прожить ее по собственному усмотрению.
Зная отца, реакцию можно было ожидать какую угодно. Но точно не ту, которая последовала. Он расхохотался. Громко, по-мальчишески.
- Ладно, уела, - папа поднялся из-за стола и чмокнул меня в макушку. - Если передумаешь, ты знаешь, где искать вакансию...
...На нынешней работе поджидал очередной сюрприз в виде нового охранника, который отказался впускать меня в здание. Я второй день не могла найти удостоверение ни дома, ни на работе. Ясно, что новенький просто усердствовал. Обычно наши охранники проявляли бдительность через раз. Чаще разворачивали народ на вертушке из-за верхней одежды, нежели из-за отсутствия пропуска. В результате по зданию табунами шатались все, кому ни лень, останавливая персонал, чтобы спросить дорогу. Это беда любого учреждения, работающего с людьми. Тем более, в таком количестве.
Положение спас вернувшийся на вертушку напарник новенького, давно и хорошо меня знавший.
- К вашему Кондратьеву посетительница прошла часа полтора назад, - рассказал он, сглаживая неприятный инцидент. - С овчаркой. Не хотели пускать, с псиной-то. Но Кондратьев сам за ними вышел. Как же ее фамилия? В журнале записано.
- Тимофеева, - подсказала я упавшим голосом.
Значит, Света откликнулась на просьбу. Но перезвонила не мне, а Семенычу. Такого расклада я не предусмотрела. Впрочем, какая разница?
Разница оказалась существенной.
- В чем дело, шеф? - спросила я, найдя начальника наверху хмурого, как грозовая туча.
- Саша, ты уверена, что ничего не хочешь добавить об Алисе?
- Что стряслось? - опешила я, теряясь в догадках. - Дело в Свете?
- Я предложил ей зайти в Поток. Она согласилась. Видела Алису. И еще кое-что.
Меня потряс взгляд шефа. Давно я не видела в нем недоверия. Целых семь лет.
- Павел Семенович, я понятия не имею, что вам сказала Света. Но, клянусь, я ничего не скрыла, - несправедливая обида накрывала с головой, голос задрожал. - Вы в курсе истории моих взаимоотношений со Светой.
- Да. Поэтому спрашивал, не солгала ли она, чтобы досадить тебе. Уверен, Света сказала правду.
- То есть, лгу я?
- Мне трудно в это поверить, Саша. Поэтому хочу все хорошенько обдумать и понять, что творится с последним делом.
- Но, Павел Семенович...
- Саша, не спорь, - устало остановил новые возражения начальник. - Мне нужно подумать. Я сам с тобой свяжусь.