Дождь гулко барабанил по подоконнику, капли наперегонки бежали вниз по стеклу, сливаясь в ручейки. Сыро и пакостно за окном. Поздняя осень вступила в законные права. Лишила деревья золотой одежды, покидала ее на ледяную землю, а, потеряв к листве интерес, оставила медленно умирать. Как же хочется увидеть солнце! Но мрачные серые тучи три с половиной недели висят, как проклятие, над городом, не давая ни единому лучику пробиться вниз.
Такое уныние вокруг. И такая безнадега на душе.
- Саша, ты сегодня хорошо спала?
- Да, бабушка.
- Завтракать ходила?
- Да.
Она догадывается, что я вру. Соглашаюсь на всё, что мне говорят, лишь бы отстали, перестали терзать бесконечными вопросами. Они все это понимают: и бабушка, и папа, и врачи. Не могут не замечать моей апатии, потери интереса к жизни, и жаждут получить ответы. Но мне нечего им сказать. Я не могу дать объяснений даже себе. Потому что до сих пор не понимаю, как бред оказался ярче самой жизни?
С вами бывало такое? Вы возвращаетесь после каникул домой, но чувствуете пустоту. Частичка вас осталась там - на море, на даче, в летнем лагере. Там продолжается веселье, события бьют ключом, а дома серые будни, от которых хочется выть волком и бежать без оглядки. Вот и я мысленно бродила по слоям Потока, посмеивалась над Михаилом, смотрела Варин балет, заглядывала в гости к Свете и Злате. Мне до сих пор казалось, что они реальны. Все спутники, которых я встречала.
Но это неправда. Их никогда не существовало. Как и самого Потока.
Истина проста и банальна. Я никуда не попадала. Не исчезала из реального мира ни на миг. Я две недели пролежала в больнице. В коме.
Теперь я четко помнила то утро. Все, что случилось со мной после ссоры с Бастиндой. Я вылетела из дома с желанием рвануть к бабушке или Рите, чтобы от души пожаловаться на ведьму Аллу. Выбор направления должен был определить автобус, который подъедет первым. Так бы и случилось, не появись парнишка в желтой куртке с пресловутой рекламой в руках. В листовке я прочла приглашение в новый кинотеатр. До сих пор не понимаю, почему изменила решение и поехала смотреть кино. Быть может, захотелось отвлечься, переключить мозги. Или надоело выглядеть занудой в глазах окружающих. Сколько можно жаловаться на мачеху? Пора научиться давать отпор!
Так я оказалась в 23-м автобусе, фотографии которого в последующие дни обошли главные газеты страны. Водитель не справился с управлением, и тяжелая машина рухнула с моста, пробив ограждения. Хорошо ещё, что на мелководье...
Я точно не знала, сколько человек погибло в аварии. Родные старательно обходили острые углы, полагая, что я никак не приду в себя из-за того, что выжила. В отличие от большинства. Поэтому отец поставил на уши всю больницу, заставляя собирать консилиум за консилиумом. Поэтому со мной работает психолог, которому я ежедневно скармливаю новую порцию вранья. Поэтому Бастинде запрещено показываться мне на глаза. На словах папа не винит жену, но не может отделаться от мысли, что это из-за ссоры с ней я оказалась на злосчастном мосту.
Я не отправилась на тот свет чудом. Лечащий врач зовет меня пациенткой-легендой. Три с копейками недели назад мой организм почти не выказывал признаков жизни, и родным было велено готовиться к худшему. Доктора не сомневались - в себя я не приду никогда. Зато теперь я выздоравливала с такой скоростью, будто не было ни травм, ни комы. По крайней мере, физически. Ну а душа... Она пытается смириться, что пережитое в Потоке оказалось бредом коматозника. Не было ни Вари, ни Михаила, ни Дунайского.
Мои дни в сером девятиэтажном здании крупнейшей в городе больницы походили друг на друга, как браться-близнецы. Подъем, анализы, пропущенный завтрак, физиотерапия, вялое ковыряние вилкой в тарелке в обед, встреча с психологом, свидание с родными, ужин, на который мне тошно смотреть, и новые ночные кошмары.
Да, я обманула бабушку. Ни разу в клинике я не спала спокойно. Из ночи в ночь мне снятся обитатели Потока. Чаще Варвара. Ее последний лебединый танец и стойкое нежелание уходить в Дым. А еще рыжая крылатая лошадь на морском берегу. Она подходит ко мне. Так близко, что я вижу свое отражение в черных глазах. Дует в лицо и кивает, давая понять, что ждет моего возвращения.
По утрам я просыпаюсь с красными глазами и подолгу умываюсь холодной водой, чтобы не дать родным новый повод насесть на меня. Понимаю: пора брать себя в руки и начинать жить, но не знаю, как заставить себя это сделать. Просто жить.
- Ты веришь в судьбу, Саша? - спросил в один из дней Феликс Юрьевич - тот самый психолог.
- А стоит? - вяло отозвалась я, сидя с ногами на подоконнике и глядя в дождь. Он снова шел сплошной стеной, не заботясь, что земля пропитана влагой насквозь. Вот-вот вселенский потоп наступит.
- В жизни ничего не происходит просто так.
- Знаю, раз я не умерла, значит, это кому-нибудь нужно. У меня есть важное предназначение. Я - избранный герой всея галактики, - произнесла я скороговоркой, не горя желанием обсуждать известные истины. - Перестаньте носиться со мной как с фарфоровой куклой. Не разобьюсь! Все, мне надо на ужин! - и я пулей вылетела в коридор, не удосужившись поглядеть на реакцию мозгоправа.
Но массовый поход в больничную столовую я проигнорировала. Есть мне, по традиции, не хотелось. Спустилась на два этажа вниз, прошла по длинному коридору в другой блок, пока не уперлась в запертую дверь отделения анестезиологии и реанимации. Здесь недавно обитала и я - в виде овоща. Сейчас меня перевели в травматологию. В одноместную палату повышенной комфортности.
Я постучала в стеклянную дверь. По ту сторону перегородки вынырнуло овальное лицо в обрамлении жгучего каре. Отлично! Я не ошиблась. Сегодня Любино дежурство.
С Любой Трофимовой я познакомилась, пока лежала в реанимации. Точнее, сначала она узнала меня, являясь моей палатной медсестрой. Не смотря на молодость (ей было 23 года) Любаша умело строила всех вокруг. Крепкая, коренастая, с командирским басом, девушка не повторяла распоряжений дважды. Будь-то необходимость выставить вон многочисленную родню пациентов или собрать не тяжелых больных из других отделений, дабы поднять наверх коробки с медикаментами - Люба была незаменима. Она шутила, что закаленный мужской характер - влияние трех старших братьев.
- Ну что, Сань, бодрячком? - окинула она меня с ног до головы придирчивым взглядом, пропуская внутрь. - Тогда пошли чаевничать.
Это стало традицией. Каждый раз в Любино дежурство мы устраивали чаепитие до поздней ночи. Говорили за жизнь, и однажды я призналась, что видела странные вещи в коме. С тяжелым сердцем ждала ответа, боялась, что это последний вечер в компании добросердечной медсестры. Но Любаша меня поняла.
- Удивила! - хмыкнула она тогда. - Забыла, где я работаю? Люди, выходя оттуда, иногда такие вещи рассказывают, закачаешься. Я на досуге умные книжки прочла. Там пишут, с коматозниками разговаривать надо, музыку включать. Мол, они услышат и вернутся быстрее. Один дедок у нас лежал. Старенький, маразматик совсем. Думали все, не очнется, - Люба понизила голос до шепота. - Но он поднялся, как солдат, да еще умом прозрел. Вспомнил место, где его прадед семейное золото схоронил. Во!
Я чуть под стол от хохота не сползла. В душу закрадывались подозрения, что Люба преувеличивает, однако верить в чудесные истории очень хотелось. Они меня успокаивали и давали надежду.
Сегодня за чаем я жаловалась на занудного мозгоправа, упертого отца и остальную родню, а Люба слушала и разбирала карты пациентов, делая в них пометки.
- Представляешь, Бастинда каждый день сладости через бабушку посылает, но та их не передает. Свои покупает. Говорит, из принципа.
- Родственники, - хихикнула Люба, потянувшись за новой стопкой карт. - С ними в цирк ходить не надо. Стоять! - зашипела она, пытаясь удержать поехавшие на пол медицинские документы.
- Сейчас подниму, - я нырнула под стол. - Ух, сколько их у тебя, - округлила я глаза, передавая стопку Любаше. - Все в коме?
- Нет, многие обычные, после операций. Но несколько коматозников тоже есть. К сожалению, не всем везет, как тебе.
- Ой, кажется еще одна осталась, - заметила я сиротливо лежащую на полу карту. Она упала дальше остальных - под батарею, и теперь виднелся лишь ее кончик. За него я и потянула. Легонечко. Но всё равно порвала краешек, пока вызволяла из плена.
- Ничего, заклеим, - заверила Люба, осматривая повреждение. - Варвара Дмитриевна Смирнова на тебя обидится. Ей сейчас не до порванной карты.
- Кто? - спросила я хриплым чужим голосом, чувствуя, что сердце того гляди остановится. - Как ты сказала? Варвара Смирнова?
Температура, кажется, резко понизилась, появилось ощущение, что ноги и руки окунули в лед. В голове громыхало, будто там вбивали сваи. Смирнова! Смирнова! Смирнова!
- Ну да, - Люба посмотрела исподлобья. - Это наша пациентка. Она ехала в том же автобусе, что и ты. Сань, да что с тобой? Будто с привидением встретилась.
- Она балерина? Так? - ноги подкосились, и я рухнула на стул.
Перепуганная Любаша поспешно потрогала мой лоб.
- Сань, ты вся в испарине. Тебе нужно прилечь.
- Нет, - я остановила Любины руки, пытающиеся поднять меня и куда-то отвести. - Сначала ответь. Варя блондинка? Худая? Твоего возраста?
- Нет, - Люба проверила мой пульс. - Думаю, это не твоя знакомая, Сань. Нашей Варваре Дмитриевне восемьдесят лет.
- Не может быть!
- Еще как может. Гляди, - Люба сунула под нос карту с датой рождения на обложке. - Варвара Дмитриевна Смирнова при всем желании не может быть одного со мною возраста. А теперь идем, провожу тебя до палаты. Не спорь, узнает кто, что ты тут у меня в обмороки падать пытаешься, с работы в три шеи выставят.
Ночью я не сомкнула глаз. Думала об имени на упавшей карте. Неужели, бывают такие совпадения? Конечно, фамилия Смирнова не редкость. Зато имя Варвара для нашего времени - почти раритет. А факт, что пожилая женщина попала в ту же аварию, что и я, вообще навевал мысли, прямо скажем, потусторонние.
Может, пока я лежала в коме, слышала, как кто-то говорил о старушке, называл ее имя и фамилию, а подсознание взяло и создало образ юный балерины? Мифический Василий Петрович прав: человеческий мозг - загадка.
Утро я встретила с твердой решимостью навестить пожилую даму и лично убедиться, что у нее нет ничегошеньки общего с придуманной Варей. Мне необходимо было посмотреть на старушку, чтобы перестать изводить рассудок, и без того травмированный путешествием по несуществующему миру.
- Куда мимо президента? - шикнула Люба, когда я, согнувшись в три погибели, попыталась прошмыгнуть под сестринским постом. Это прозвище девушка получила после шутки завотделением, когда она в очередной раз раздавала указания каждому, кто подвернется под руку. В результате оно, как часто водится, приклеилось намертво. Впрочем Любаше это, скорее, льстило, нежели доставляло неудобства.
- В какой палате Смирнова? - ни капельки не смутившись, спросила я.
- Та-а-ак, - протянула медсестра, скрещивая руки на груди. - Ты что удумала, а?
- Хочу убедиться, что мне рано переезжать в дурдом, - честно призналась я и грустно вздохнула для пущей убедительности, опустив глаза в пол.
Как ни странно, на Любу финт подействовал.
- Ладно, - нехотя согласилась она, выходя из-за стола. - Но только на минутку. А потом ты исчезнешь отсюда, как шелковая. Поняла?
Я кивнула. Да и как можно дать отрицательный ответ, когда к носу приставлен плотно сжатый кулак?
Открывая дверь палаты, я явственно почувствовала, что эта встреча перевернет жизнь. Навсегда. Пути назад не будет. Но четко я знала и другое - что никогда не обрету покоя, если сейчас струшу и уйду.
Она была очень худая и бледная. Лежала без движения на белой постели. Скромно, словно не хотела занимать много места. Нет, я не увидела сморщенной старушки. Несмотря на печать прожитых лет, в ней еще чувствовалась прежняя стать и бесконечная грация.
Как тихо было там. Лишь приборы отсчитывали удары сердца. Машины, иглы, провода - механические проводники жизни, которая едва уловимо теплилась в уставшем теле. А я все смотрела и смотрела в лицо старой женщины - умиротворенное, как у спящего ребенка, который видит хороший сон.
- Кто вы? Что вы здесь делаете?
Пронзительный голос ударил по ушам.
- Простите, Тамара Даниловна, - поспешно извинилась Люба и выдала спасительную ложь. Хотя почему ложь? Правду. - Это Саша. Она тоже ехала в том автобусе. Бедняжка только-только на ноги встала. Саша, это племянница Варвары Дмитриевны.
- Здравствуйте, - я протянула руку женщине лет пятидесяти с глазами поразительно похожими на Варины. - Я едва знала вашу тетю. Мы сидели рядом в автобусе. Я могу уйти, если это неудобно, и больше вас не побеспокою.
- Ну что ты, милая, какое беспокойство? - Тамара Даниловна сразу успокоилась и ласково потрепала меня по щеке.
Я вздрогнула. Но не от прикосновения. Интонация, с которой женщина произнесла слово "милая", тоже была знакомой до боли.
Мы с племянницей Варвары устроились на диванчике в коридоре. Люба, окинув нас хмурым взглядом, удалилась сдавать смену, велев мне не засиживаться и не забывать про завтрак с процедурами.
- Вы разговаривали с моей тетей в автобусе? - спросила Тамара Даниловна, разглаживая складочки на темно-синей юбке.
- Чуть-чуть, - соврала я. - Понимаете, я помню не все. Многие детали размылись. Но ваша тетя стоит перед глазами, - вот здесь я точно не покривила душой. - Кажется, она сказала, что была балериной.
Я нарочно приписала себе эпизодическую амнезию, дабы иметь возможность выворачиваться из неловких ситуаций, если ляпну лишнее. Не скажешь же племяннице, что бродила с ее родственницей по странному месту под названием Поток, причем, тетка была моложе на пятьдесят с лишним лет. Но расспросить Тамару Даниловну я была просто обязана. Убедиться, что известная мне Варина биография реальна.
Племянница удивленно вскинула брови.
- Балериной? Это Варвара Дмитриевна вам сказала?
- А что? - насторожилась я, поняв, что все-таки сморозила глупость. - Мне так запомнилось. Кажется.
- Нет-нет, она танцевала, - энергично закивала дама. - Но я потрясена, что тетя вам призналась. Эта тема в семье, мягко говоря, под запретом.
- Почему? - настал мой черед изумляться. Варя любила рассуждать о своей профессии.
- Видите ли, - племянница замялась, а потом тряхнула мелированной головой и продолжила с ожесточением в голосе. - Варвара Дмитриевна в юности была очень талантливой, ей предрекали блестящее будущее в балете. В двадцать три года она получила главную роль в новом спектакле. Но увы. Судьба распорядилась иначе. Главную мужскую партию танцевал ее молодой человек. Не стану называть имени этого индивида, все-таки оно известно в балетном мире, пусть его самого в живых уже нет, - Тамара Даниловна замолчала, сурово поджав губы.
- Что случилось? - не выдержала я, поняв, что шестая комната показала Варе не возможное будущее, а свершившееся прошлое, от которого точно не убежишь.
- Он ее уронил, - племянница громко шмыгнула носом. - Нет, конечно, не специально. Но то, как молодой человек повел в себя в дальнейшем, я считаю подлостью. Варвара Дмитриевна повредила колено и не смогла больше танцевать. Она и сейчас хромает. А он... этот романтический герой сначала чувствовал себя виноватым, приходил, цветы носил. Потом ему опостылело возиться с девушкой-инвалидом. Уехал в столичный театр, не попрощавшись. Сбежал. Это перед войной было. Их труппу потом эвакуировали в глушь, поездил с гастролями по стране, выступал для солдат, для раненых, для женщин тыла. После, в начале 50-х, уехал работать за границу, где и остался до конца жизни. Варвара Дмитриевна так замуж не вышла. Всю жизнь одна прожила. Билеты в детском парке на карусели продавала. Ей сидячая работа требовалась. Из-за больной ноги. Такая невеселая история получилась, Сашенька.
Я молчала. Не знала, как ЭТО переварить, как пропустить через себя и принять ТАКУЮ правду. А еще поняла, что именно тогда увидела в изменившихся Вариных глазах. Не обреченность или мудрость, а память о прожитых годах: крахе балетной карьеры, предательстве любимого, бесконечном одиночестве и горькой старости...
Ночью у меня случился кризис. Температура подскочила выше сорока градусов. Я бредила, лупила пытающихся помочь мне врачей и медсестер, брыкалась и кусалась. Звала Варю с Михаилом. Меня даже пришлось привязать ремнями к кровати.
Полностью я пришла в себя через три дня, когда жар окончательно спал.
- Ты знаешь, где находишься? - спросила бабушка, сидя у моей постели - бледная, с осунувшимся лицом и кошмарными черными кругами под глазами.
- В больнице, - прошептала я плохо слушающимися шелушащимися кубами. В бреду искусала их в кровь.
- Хорошо. А теперь спи.
И я спала. Много. Просыпаясь, начинала с аппетитом есть. Правда о Варе непостижимым образом пробудила во мне желание жить. Я выздоравливала. Теперь и душой. Я решила не ломать голову над загадками, преподнесенными Потоком, а принять случившееся как данность.
Когда до выписки осталось два дня, я нагрянула к Любаше с просьбой. Заранее предвидя бурные протесты, запаслась терпением.
- Люба, я должна знать, - в десятый раз повторяла я упирающейся рогом медсестре. - Понимаешь, должна! Истерик не будет, обещаю!
Но президент был непреклонен. Пришлось уйти ни с чем.
А утром я обнаружила на тумбочку записку. С одним единственным словом: "Приходи".
- Должна будешь всю жизнь, - ворчала Люба, разбирая бумажки на сестринском посту. - Поняла? И только попробуй опять помирать начать! Я тебя, поросенок неблагодарный, с того света достану!
- Ладно. Хорошо. Достанешь, - я соглашалась на все, пусть только скажет, что хочу услышать.
- Никакой Тимофеевой Светы я не нашла. Не было тут никогда такой. Никто по имени Егор в последнее время в отделении тоже не лежал. Был один полгода назад - парень молодой, но тот - сын врача из кардиологии, точно не в детдоме рос. Зато! - добавила воодушевления в голос Любаша. - В автобусе с тобой ехал некий Михаил Гурин. Ему сорок лет. Не знаю твой ли это знакомый, фамилию же ты не знаешь. Но из комы вы вышли в один день. Его, как и тебя, в травму перевели.
- Какая палата?! - задохнулась я.
- 512-я. И только попробуй наделать глупости!
- Ладно-ладно, я поняла, увидимся на том свете! - крикнула я на бегу.
Дверь в нужную палату оказалась приоткрытой. Изнутри доносились два громких голоса. Мужчина и женщина выясняли отношения. Заходить стало неудобно, и я осталась снаружи. Подслушивать не хотелось, но они кричали так громко, что отголоски ссоры докатывались до соседнего отделения офтальмологии.
- Не надо мне помогать! - сердился мужчина. Голос звучал непривычно хрипло, однако я без труда узнала Михаила. - Никакого толка от тебя!
- Ты же не справишься сам! - не соглашался женский голос - усталый и обиженный. - Зачем все усложнять?
- Я тебя не прошу здесь находиться! Иди к своему мужу, пока он опять от тебя не сбежал!
- Тебе обязательно гадости говорить? Не можешь удержаться, да?
- Думаешь, не понимаю, что я для тебя обуза?! Ты же жалеешь, что я очнулся! Спишь и видишь, чтоб я умер!
- Неправда!
- Хватит, не загораживай дорогу!
Послышался странный скрип. Дверь распахнулась и в коридор выехала инвалидная коляска - прямо на меня.
- Не лезь, зашибу! - рявкнул небритый седой мужик с ввалившимися щеками.
Встреть я его на улице, и не признала бы. Глаза злющие, волосы длинные и лохматые, будто в жизни расчески не видели. Люба сказала, ему сорок? Я бы меньше пятидесяти в самом лучшем случае не дала.
- Чего замерла, курица? Отодвинься! - приказал он мне, явно не считая, что мы знакомы.
Я была вынуждена посторониться и наблюдать, как он катит к лифту, продолжая сыпать ругательства направо и налево. Женщина, с которой он спорил, выбежала из палаты, сделала пару шагов ему вслед, но передумала и с тяжелым вздохом прислонилась к стене.
- Вам плохо? - спросила я, почувствовав, что она вот-вот сползет на пол. - Позвать врача?
- Нет-нет, - быстро возразила та. - Мне бы присесть. А врача не надо. Сердце барахлит, но это давняя проблема. Не страшно.
Я проводила женщину к скамейке у стены и только теперь сумела ее рассмотреть. Сначала я подумала, это тайная подруга Михаила (раз в разговоре шла речь о законном муже), но поняла, что ошиблась.
- Вы его сестра, да? - задала я вопрос в лоб. Выспрашивая племянницу Варвары, я испытывала неловкость. Теперь неуверенность прошла из-за злости на Михаила. - Вы с ним похожи.
- Да, - кивнула женщина. - Мы двойняшки. В детстве были не разлей вода, в юности немного охладели друг другу. А теперь... - она махнула рукой. - Простите, а вы кто?
- Саша Корнеева, - представилась я. - Слышала, Михаил в аварию попал. Я тоже из того автобуса. Хотела его навестить, узнать, как самочувствие. Знаю, мы чужие. Но все-таки после такого несчастья...
- Да-да, понимаю, - глаза женщины увлажнились. - Я Мария. А вас ещё долго продержат?
- Нет. Завтра выписывают.
- Это хорошо. Мишу пока не хотят отпускать. Вы не думайте, Саша. Мой брат неплохой человек. Просто нервный.
- Он из-за аварии в коляске? - вопрос был бестактный, но не спросить я не могла.
- Да. Но не из-за этой, - женщина поморщилась. - Миша на мотоцикле разбился в молодости. Повредил позвоночник. А все из-за глупости. Сам вел себя как последний идиот, испытывал терпение хорошей девушки. Другая давно бы его бросила, а Ларочка продолжала проглатывать обиды. В конце концов, и она не выдержала. Нашла себе нового парня - того, который не будет об нее ноги вытирать. А наш оскорбленный Ромео рванул разбираться со счастливым соперником. И не доехал...
- Мне жаль, - прошептала я, не зная, что еще говорят в таких случаях.
- Вот так поломал себе жизнь, - продолжила Мария. Видно, наболело, хотелось выговориться. - Родителей давно в живых нет. Только я у него осталась. Стараюсь, как могу. С ним больше времени провожу, чем с собственными детьми. А он только и знает, что ворчит, - она всхлипнула, достала из кармана платок и промокнула глаза. - Вы простите, что я с вами разоткровенничалась. Устала. Но кому он, кроме меня, нужен...
Ночью я долго не могла заснуть. Досчитав до двухтысячной овцы, оставила попытки отправиться в царство Морфея и перебралась к окну. Пейзаж за ним изменился в лучшую сторону - посыпался первый снег. Я не люблю зиму, но сейчас не могла оторвать глаз от белого чуда. Пушистые хлопья, кружась, падали с темного неба и в свете фонаря оживали, превращались в сказочных существ. Как было бы здорово прогуляться под ними. Раскинуть руки и кружиться, кружиться. Хватать ртом снег и громко смеяться.
Но я в палате. Сижу на холодном подоконнике и из последних сил сдерживаю слезы. Как жаль Михаила и Варю! А я считала свою жизнь - кошмаром. Глупый подросток! Подумаешь, папа вечно занят. Ну и пусть с нами живут мачеха и сводный брат. Я не золушка. Для отца я всегда буду номером один.
А ведь Злата знала! Все поняла о каждом из нас, о нашем истинном возрасте. Варе, действительно, лучше в Потоке. Там она может снова быть молодой, здоровой и счастливой. А Михаил! Зачем, зачем я поддалась импульсу?! Варвара оказалась права, мне не стоило его уводить. В реальном мире он никогда не найдет покоя.
...Утром, собирая вещи, я решила прояснить еще один вопрос. Глянула на сосредоточенное лицо бабушки, крутящую в руках мою косметичку, и на папину спину у окна. Он в сборы не вмешивался, лишь время от времени поглядывал на наручные часы.
- Пап, бабуль, с тех пор как очнулась, в голове одно имя крутится, - как бы невзначай произнесла я, укладывая в сумку последнюю футболку. - Может, вы знаете, откуда оно? Аркадий Дунайский.
Послышался красноречивый грохот. Бабушка выронила косметичку, к счастью, закрытую, а то пришлось бы собирать лаки, тени и помады по всей палате. Что ж, другого ответа не требовалось. Папа быстро взял ситуацию под контроль, я узнала, что хотела.
- Наверное, из фильма какого-то, - небрежно заметил он, поднял с пола косметичку и кинул ее в сумку. - Готова? Едем домой?
- Едем, - кивнула я, ни одним мускулом не выдав душевного состояния.
Значит, был Дунайский. И похищение - не бред, родившийся в коме. Раз так, и ссора между отцом и дедом случилась в реальности. Спросить об этом? Нет, не хочу. Наверное, я действительно страус. Я не готова к правде. Пока не готова...
Через две недели позвонила Любаша. Долго мялась, а потом сказала то, ради чего набрала наш номер. Правда, прежде стрясла с меня обещание не буйствовать.
Накануне ночью умерла Варвара. Тихо, так и не придя в себя.
Странно, но я не заплакала. Впрочем, я и раньше не было плаксой, а события последних недель сильнее закалили мою душу. Однако я четко помню бесконечные грусть и пустоту, которые преследовали меня в ту зиму. Лишь по весне, когда я впервые побывала на кладбище, тоска отступила.
Там было очень спокойно, в месте, где балерина нашла последний приют. Стоя у аккуратной могилки, на которой стала пробиваться первая трава, я осознала, что все случилось именно так, как хотела сама Варвара. В реальном мире ей было отпущен всего месяц после нашего с Михаилом бегства. Но кто знает, сколько прошло в Потоке? Быть может, годы? Она, наверняка, использовала подаренное время с толком.
Я снова вспомнила ее последний танец. В тот памятный вечер Варя не играла лебедя. Она им была. Прощалась со сценой, проживая на ней целую вечность.
Пора и мне научиться жить полной жизнью. Здесь в настоящем мире. Я вернулась и должна, наконец, повзрослеть. А с Потоком покончено. Нужно сделать выводы и двигаться дальше.
С этой мыслью я покинула тихое кладбище.
Как же я ошибалась. Но прошли годы, прежде чем я узнала об этом.
****
Настоящее время
Я еще раз посмотрела на бледное лицо нового пациента - пожилого с залысинами мужчину, приходившегося близким другом шефу. Нет, он не в Потоке. Обычная кома, как у сотен людей. В странный закольцованный мир забирают далеко не всех. Кивнув Семенычу, я вышла в коридор отделения анестезиологии и реанимации, отправилась прямиком к кабинету заведующего, где сейчас сидела моя бывшая подруга.
- Куда мимо президента? - оглушил веселый бас.
Любаша. Она всё ещё работает здесь. Сейчас ей тридцать шесть, успела дважды выйти замуж, обзавестись парочкой отпрысков мужского пола, такими же неугомонными, как сама. Люба, по-прежнему, строит всю клинику - от больных до главврача.
- На разборки, - сделала я большие глаза и показательно закатала рукава белого халата.
- Ох, Александра Викторовна, чует мое сердце без крови не обойдется, - подыграла моя любимая медсестра. - Могу снабдить боеприпасами и защитной амуницией. Чего смеешься? Сань, я серьезно, - она извлекла из стола бейсбольную биту, каску и игрушечное ружье, стреляющее весьма ощутимыми пульками - знаю не понаслышке, у племянника Матвея такое же.
- Откуда?
- Ха! Пройди по этажам, не такого добра насобираешь. Сань, возьми хотя бы каску. Если что, собаке на морду наденешь. У Светки теперь не Каспер, а новая псина. Кто ж знает, что у нее на уме.
Светка сидела спиной к двери. Русые волосы были собраны в куцый хвост на затылке. Палка прислонена к столу, овчарка смирно лежала у ног, положив голову на лапы. На мое появление пес едва отреагировал, мельком глянул в мою сторону.
- Здравствуй, Саша. Не сомневалась, что ты зайдешь, - Света всегда распознавала мои шаги. Раньше - в прежней жизни - говорила, что я передвигаюсь слишком стремительно, легким галопом.
Она потеряла зрение в двенадцать лет. Падение от толчка в спину, подаренного одноклассницами, привело к тяжелой травме головы, а та - к слепоте. Но в Поток Света попала несколькими месяцами позже. После очередной операции стало окончательно ясно, что зрение не вернется, и девочка решила свести счеты с жизнью. Наглоталась таблеток и впала в кому. Я не нашла Свету тринадцать лет назад, потому что она лежала в другой больнице.
- Симпатичная собака? Как зовут?
- Спайк. Отвечаю сразу на следующий вопрос: Каспер жив, но он слишком стар, чтобы работать. Живет у мамы, она о нем хорошо заботится. Если со светскими любезностями покончено, предлагаю перейти к делу.
Я не возражала. О собаке заговорила лишь потому, что мне нравился Каспер.
- К делу, так к делу, - резко бросила я. - Что ты наговорила Павлу Семеновичу?
- Правду, - ни капельки не смутилась Света. - Не больше и не меньше. Если ты решила, что это из-за тебя, то за последние годы у тебя развилось гипертрофированное самомнение. Слишком долго гуляешь по Потоку, почувствовала себя божеством.
- Не зарывайся, - посоветовала я сквозь зубы. - Решила говорить, говори. Что ты видела?
Со стороны подобный вопрос, обращенный к слепой девушке, звучал, мягко говоря, странно. Но я не оговорилась. Погружаясь в Поток, Света могла видеть. Точно так же как Варя танцевать, а Михаил ходить. Однако девушке не давали воспользоваться остальными "благами". Она бродила по слоям, но оставалась невидимой и неосязаемой. Прикасаться к чему-либо ей тоже не позволяли. Бестелесный призрак, безропотный наблюдатель - вот кем Света Тимофеева теперь являлась в Потоке.
- Я видела девочку, - ответила она после паузы. - Издалека. Не смогла подойти. Наткнулась на невидимый барьер. Видимо тот самый, о который ты ударилась во сне. Я смогла до него дотронуться, представляешь?
- Странно, - протянула я задумчиво. Если у Светы, умеющей проходить сквозь любые преграды, не получилось пробиться к Алисе...
- Но это не главное. Рядом с девочкой кое-кто был. И этот "кто-то" увел ее прочь.
- И? - я предвидела, что услышу нечто убийственное.
- Рядом с Алисой Коледовой я видела тебя, Саша. Это ты прячешь девочку.
- Что? - я с размаху плюхнулась на стул. - Нет, не может быть, - пробормотала я заплетающимся языком. - Я бы никогда не причинила вреда Алисе.
- Надо же, - Света склонила голову набок. - Ты говоришь правду.
- Вот как? - я скривила губы. Вообще-то я давно знаю, что Светка умеет распознавать вранье по голосу. Способность развилась после потери зрения.
Моя бывшая подруга предпочла не реагировать на выпад и подытожила:
- Значит, либо ты действуешь неосознанно. Либо...
- Наши старые знакомые вышли на тропу войны, - закончила я за Свету, чувствуя, как холодеют ноги...