Моя жизнь превратилась в нескончаемый "День сурка". В повторяющийся по одному и тому же сценарию сон. Однако я не просыпалась, а брела и брела по кругу. Я практически поселилась в отделении. Уезжала домой на пять-шесть часов. Не ради сна, а из-за Дуськи с Леськой, контрастного душа и желания сменить обстановку. Иначе начинало казаться, что больничные стены хотят меня раздавить. Временами мне, и впрямь, мерещилось, что они сдвигаются.
По десять (а то и больше) раз в сутки я навещала Вовочку, по-прежнему, пребывающего в глубокой коме. Не сказать, что я особенно пеклась о сводном брате. Требовалось что-то отвечать в телефонную трубку каждые двадцать-тридцать минут. То папе, то Алле, то Вадиму, неизменно задающим один и тот же вопрос:
- Как он?
Им не разрешали сидеть у Вовиной постели. В реанимации родственникам делать нечего - таково правило большинства больниц. Наша - не исключение. Поэтому они донимали меня. Я подозревала - устанавливали очередность, кто следующим набирает мой номер, чтобы не довести до белого каления. Но я все равно злилась. Хотелось закричать в телефон: а как может чувствовать себя человек, едва не оставивший половину мозга на лобовом стекле?! Я, кажется, забыла упомянуть, что Вовочка не счел нужным пристегнуться.
Разумеется, я не желала смерти "вздернутому носу". Боже упаси! Но не могла избавиться от гнева. От мысли, что брат получил по заслугам. Я не забыла автобус, упавший с моста шесть лет назад. Собственную кому. Пассажиров, которые не вернулись домой. Спустя время я пересилила нежелание знать подробности, перечитала все статьи, которые нашла в старых газетах. Разглядывала фотографии погибших. Плакала и мысленно просила прощения. Словно я была им должна. За то, что не ушла вместе с ними...
На автопилоте я продолжала следить за тремя пациентами, родные которых согласились использовать в лечении экспериментальный препарат. Делала пометки в картах и в собственном журнале. Фиксировала дозировки лекарства, показатели жизнедеятельности организмов "моих" больных. От рекрутирования родственников новых пациентов я отказалась. На время. Не в том я состоянии, чтобы кого-то убеждать, излучая добродушие и уверенность.
Не знаю, обрадовала ли внезапная капитуляция Кондратьева. Меня больше не интересовала реакция главы отделения. Пусть хоть польку-янку в коридоре станцует со всем персоналом! Или на лампочке от счастья качается! Я глубоко ушла в себя, позабыв о ведущейся войне и полностью сдала отвоеванные ранее позиции.
Медсестра не была бы собой, если б оставила меня в покое. Во время дежурств приносила кофе с молоком, твердя, что просто черный - зло. Напоминала о необходимости поесть и щедро делилась собственным обедом, игнорируя громогласные протесты.
- Не впадай в спячку, не сходи с ума! - требовала она, видя, как я тупо смотрю в одну точку или рисую на листе бумаги крылатую лошадь. - Брось ты все, поезжай домой, проспи целые сутки, наконец! От твоего присутствия он не очнется!
Милая Люба считала, что я таю на глазах из-за переживаний о Вовочке. Конечно, его катастрофа и болезнь сказались на самочувствии, но гораздо сильнее меня подкосил другой пациент - Максим Макаров из 341-ой. Я думала о нем двадцать четыре часа в сутки. Даже во сне пыталась интерпретировать произошедшее в его палате. Парень являлся мне веселым, улыбающимся во весь рот и абсолютно беззаботным. Ни одна тягостная мысль не омрачала воодушевленного лица.
Чем больше я анализировала ситуацию, тем крепче становилось убеждение, что Максим загремел в Поток. Мне очень хотелось выяснить причины интереса к парню со стороны Кондратьева. Я не сомневалась, вредный доктор ведать не ведает о закольцованном мире. Куда ему! Но он явно выяснил, что с Макаровым что-то не так. Может, у тех, кто в Потоке, кома протекает иначе? Но сколько я ни проверяла самочувствие парня, сравнивая показатели с общепринятыми, могла сказать одно - состояние Максима не выходило за рамки. Для комы, разумеется.
В один из дней я познакомилась с Лизой - подругой Макарова. Взвинченная и заплаканная она пыталась прорваться в отделение мимо медсестры, которую здесь называли Галина Степановна, хотя та была Любиной ровесницей. Высокая, крепкая, с мужскими чертами лица и сильными руками она производила впечатление цербера, охраняющего вверенную территорию.
- Сказано - не велено! Значит, не велено! - твердила медсестра, загородив дорогу внушительными габаритами. - Нечего тут истерики закатывать, девушка! Русским языком написано: доктор принимает с четырех до шести!
- Но мне не к доктору! Мне к Максиму! - молитвенно сложила руки на груди посетительница. - Как вы не понимаете... - она протяжно всхлипнула, прислонилась к стене и съехала вниз, закрыв лицо ладонями.
Сторожевая овчарка фыркнула и заперла дверь, ведущую в отделение. Я едва успела просочиться наружу. Девушка крайне заинтересовала меня. Человеческое милосердие мне тоже было не чуждо, но гораздо сильнее я хотела выяснить биографию ее второй половины. На мое предложение выпить кофе Лиза согласилась сходу. Понадеялась выведать у меня подробности, а заодно завести своего человека в отделении.
Мы вышли из здания, перешли дорогу к кафе, открытому предприимчивым бизнесменом, правильно рассудившим, что в больницах подобные заведения не предусматриваются. Я заказала кофе, Лиза - чай. Помешивая ложечкой горячий напиток, не желающий остывать в жару, она не решалась начать разговор. Брать в руки нить беседы пришлось мне. Осторожно, чтобы не вспугнуть выведенную из равновесия девушку. Шаг за шагом, она поведала, что встречается с Максимом пятый год, а он всё тянет время.
- Родители меня пилят и пилят. Мол, надо что-то решать! А что решать?! Стоило Максу намекнуть о свадьбе, он неделю дулся. Говорил, я на него давлю! А теперь я себя чувствую героиней низкопробного фильма! - Лиза раздраженно убрала с лица прилипшую осветленную прядь. - Представляешь, - она с первых слов перешла на "ты", - он повел себя как "истинный" мужчина! Спросил: "Ты уверена?". А потом выдал самый сногсшибательный вопрос: "А точно от меня?". Нет, от гастарбайтера, который соседям квартиру ремонтировал! Как я должна была реагировать? Накричала, высказала всё, что накопилось, и прочь погнала. А он напился в баре и... и... теперь умирает. А я не знаю, что делать с ребенком, - девушка шмыгнула носом, но, к счастью, удержалась от очередной порции слез.
Я не представляла, как утешить новую знакомую. Сказать, что все наладится, было неправильным. Нет гарантии, что Макаров выйдет из комы. Никто в клинике не вправе давать подобного обещания. Поэтому сидела над остывшим кофе и молчала, молчала. А потом вдруг рассказала о Вове, лежащем в нашем отделении, как и Макс. Это подействовало на Лизу успокаивающе. Бояться с кем-то вместе легче, чем в одиночку. Она улыбнулась и принялась утешать меня, хотя я в этом не нуждалась.
...Вечером я снова нагрянула в палату Макса. Теперь я не сомневалась: он в Потоке. Догадывалась, в чем заключаются его Перепутья. Великовозрастный мальчишка не хотел брать на себя ответственность за Лизу и ребенка. Наверняка, рассекает по слоям, помолодев лет на пятнадцать!
- Трус, - с укором прошептала я, обращаясь к лежащему без движения пациенту.
Ненавижу мужчин, бегущих от обязательств, предпочитающих брать и никогда не отдавать. Но вспомнила несчастное лицо Лизы и решилась на новый эксперимент. Не знаю, на что я рассчитывала, и почему пошла на риск. Ради Макарова и его подруги? Или из-за собственной навязчивой идеи и лошади, снившейся по ночам? Поток не хотел меня отпускать, а я не могла сопротивляться. Я отлично осознавала, какой опасности себя подвергаю, поднося ладонь к голове Максима. Поэтому ограничила время "контакта" до десяти секунд, поставив будильник на телефоне, чтобы громкая мелодия вырвала сознание из плена.
Я стала повторять эксперимент ночь за ночью, ежедневно на секунду увеличивая отведенное на "общение" с Макаровым время. Мне везло. "Петушиный крик" действовал безотказно, не давая круговороту образов, рожденных в мозгу пациента, поглотить мой разум. Однако толку от ослиного упорства не наблюдалось. Лишь раз я разглядела мальчика лет двух, сидящего на руках у мужчины с небритым лицом. Но это была малая плата за страдания. Я чувствовала себя раздавленной. Меня мутило, перед глазами сутки напролет плясали черные точки. Я понимала: еще чуть-чуть, и несанкционированные исследования придется сворачивать.
Добавляла проблем и Лиза. В отличие от моих родственников и Вадима, она звонила реже и каждый раз рассыпалась в извинениях за беспокойство, но надежда, звучащая в голосе, нагнетала тоску. А потом случилось то, чего я ожидала меньше всего на свете. Произошло событие, перевернувшее жизнь с ног на голову и четко наметившее путь на годы вперед. В ту ночь я готовилась к очередному эксперименту с Максимом. Завела "петуха", собралась с духом и почти занесла ладонь над Макаровским лбом, как вдруг дверь в 341-ю палату распахнулась.
- Какого... - проревел Кондратьев, не ожидавший встречи, и, кажется, наградил меня нецензурным эпитетом.
Я не расслышала. Внимание приковалось к молодой спутнице, которую доктор бережно поддерживал за локоть. Большие темные очки скрывали глаза девушки, но это не помешало мне сообразить, что она мне знакома. Однако распущенные светлые волосы, свободно падающие на плечи, не хотели вязаться с круглым лицом. Вместо них память ловко нарисовала две коротенькие косички.
- Света?! - задохнулась я, игнорируя предложение завотделением немедленно убраться из палаты. - Света Тимофеева?!
Девушка вздрогнула и растерянно наклонила голову, пытаясь вспомнить, где слышала мой голос, а я, бестолковая, не понимала, почему старая знакомая из Потока носит по ночам солнцезащитные очки.
- Саша? - неуверенно прошептала она. Попыталась сказать что-то еще, но тихий голос заглушил мой "петух", заиграв главную тему из мюзикла "Призрак оперы".
Спустя пятнадцать минут, перебравшись в тесный кабинет Кондратьева, мы пребывали, мягко говоря, в замешательстве. Больше всех оказался шокирован завотделением. Ходил туда-сюда, заложив руки за спину, садился, затем вскакивал и снова принимался мерить шагами комнату. Но независимо от местоположения, доктор не сводил ошалелого взгляда с меня. Я опасаться начала, как бы дырку во лбу не прожег.
- Я не была уверена, что ты настоящая, - призналась Света, поглаживая ухо овчарки, преданно положившей голову ей на колени. - Что все вы настоящие. Кроме, Егора.
- Егора?! Ты его нашла?! Он жив?!
- Разумеется, нет. Саш, ты же видела Черную Пелену на Златином слое, - Света обняла пса-поводыря за шею, будто это предавало сил, пока она рассказывала печальную историю. - Егор лежал в той же больнице, что и я. Умер за день до моего "возвращения". Я случайно услышала разговор. Сотрудница детдома приезжала в больницу за справкой. Спросила у медсестры, где искать врача. Они разговорились. Я не видела их, естественно, но слушала внимательно. Этого хватило, чтобы... Чтобы всё понять. Егор сбежал. Он всё время убегал. Ненавидел то место. В последний побег его сбила машина. Он шёл по проезжей части в темноте, водитель слишком поздно его увидел. Понимаешь, Егор был не в себе. Он... У него... - Света никак не могла подобрать правильные слова. Она до сих пор тепло относилась к мальчишке и не хотела дурно отзываться о нём. - У него были проблемы с наркотиками. В реальной жизни Егор был не таким, как в Потоке. Он был...
- Старше? - подсказала я к удивлению Светы. - Сколько лет ему было?
- Семнадцать, - пробормотала она благоговейно.
- Как вы узнали о возрасте? - впервые подал голос Кондратьев с тех пор, как мы перебрались в его "апартаменты". Моя осведомленность показалась крайне подозрительной. Отношение доктора к моей персоне не собиралось сдвигаться с отметки "гнать вредительницу лесом".
- Мои спутники в реальности тоже оказались старше, чем в Потоке, - пояснила я. - Варвара Смирнова и Михаил Гурин.
- Ваши спутники? - приподнял брови врач. Кондратьев не был бы Кондратьевым, если б не нашел, к чему придраться. - Ваши?
- Да, мои, - огрызнулась я, чтоб неповадно было искать заговор там, где его не затевают. - Мы одновременно оказались в Потоке не случайно. Шесть лет назад в городе произошла крупная авария. Автобус упал с моста. Мы были в нём. Все трое. У меня есть основания называть Варю с Михаилом моими спутниками. Кстати, они, как и я, лежали в этом самом отделении. Можете проверить.
- Значит, ты и их вывела из Потока? - обрадовалась Света. Заулыбалась, распрямилась.
- Нет. Только Михаила. Варя не пошла. Не захотела. Осталась там до конца... - мой голос дрогнул. Я впервые заговорила о балерине за столько лет.
- Саш, она же не... не... - девушка задрожала, не желая верить в то, о чем сама догадалась.
- Варя умерла, - сурово ответила я. Ни к чему ходить вокруг да около.
- Точно? Ты уверена? Может, ошибка? - Свете констатация Вариной смерти давалась труднее Егоркиной. Или с уходом детдомовского мальчишки она давно смирилась?
- Уверена. Я навещаю ее иногда. На кладбище. В дни рождения или... - я замолкла на полуслове. Хотела сказать, что приезжаю на могилу Варвары, когда сердце сковывает необъяснимая тоска, но поймала очередной подозрительный взгляд Кондратьева и не смогла закончить фразу.
- Но почему? Почему она осталась?
- Для неё это был лучший вариант.
- Какой вариант?! Умереть в Потоке?! Саша, ты в своем уме?! - от нежданного Светиного крика я подскочила. Доктор тоже, причем неуклюжей меня. Даже очки с носа слетели. - Варя была так талантлива! Ты же помнишь балет, Саш?! Лебедя?! У неё было блестящее будущее! И вообще... Ой, Каспер! - взвизгнула девушка. Собачий язык проехал по носу. Псу не пришлась по вкусу буйная реакция хозяйки, и он принялся успокаивать ее по-своему. - Прекрати! Каспер, сидеть!
Собака послушалась приказа и отступила. Снова расположилась у Светиных ног, но глянула на меня с укором. И кто сказал, что животные не обладают разумом?
- У Вари не было будущего, Света, - устало объяснила я. - Варвара Дмитриевна Смирнова в реальности отличалась от балерины, с которой мы познакомились в Потоке. Она была восьмидесятилетней женщиной. Больной и очень одинокой. Ни семьи, ни карьеры.
Я медленно, то и дело умолкая, рассказала всё, что узнала о Варе с Михаилом, когда вышла из комы. Говорила и говорила, с грустью наблюдая, как Света несколько раз вытирала слезинки, выкатившиеся из-под темных очков.
- Злата всё угадала. Поняла, что наш с тобой возраст реальный, поэтому толкала в Перепутья. Знала, мы мало жили и должны вернуться домой.
- Думаешь, она была настоящей? Злата? - задала странный вопрос Света. - Вдруг она не человек, а воплощение Потока? Слишком многое ей было ведомо. Многое подвластно. А Василий Петрович? Кем он всё-таки был?
- Понятия не имею, - проворчала я. - Я постаралась выкинуть Поток из головы. Жить реальностью. Так бы и дальше продолжалось, не попади я в палату к Макарову. Сама не знаю, почему меня дернуло занести руку над его лбом! Не иначе происки Потока! Иного объяснения я не нахожу.
- Ты знаешь, что Максим в Потоке?! - изумилась Света. - Ты что-то увидела? Без подпитки?!
- Без чего? - насторожилась я. - Что происходит, а?
Но Света проигнорировала вопрос.
- Павел Семенович! - воскликнула она, снова заставив насторожиться пса. - Значит, я не единственная, кто их чувствует! Саша такая же! Это многое упрощает, правда?! Что ты смогла разглядеть? - вспомнила она о моём существовании.
Но не тут-то было. Я не собиралась держать ответ, пока меня не просветят, во что я вляпалась.
- Саш, да не молчи ты! - рассердилась Света, сгорая от нетерпения.
- Ещё как буду молчать! - скорчила я злорадную рожицу Кондратьеву. - Слова больше не скажу, пока не объясните, как вы двое спелись, и что за эксперименты проводите по ночам. С моим ослиным упрямством успели познакомиться оба, советую не темнить, - я самодовольно сложила руки на груди, глубокомысленно вздохнула и приготовилась слушать.
- Я и так собиралась всё тебе объяснить, - пожала плечами Света к неудовольствию "сообщника", пошедшего красными пятнами. Будь его воля, Кондратьев выставил бы меня за шкирку, как котенка. Но я представляла интерес с научной точки зрения.
Оказалось, ночные экспериментаторы общаются второй год. Познакомились здесь же - в отделении, когда "добрый" доктор лечил Светину маму. Кондратьев застал девчонку в палате другого больного, когда той приспичило прикоснуться к его лбу. Застал очень вовремя. Светку, как недавно меня, притянуло к пациенту насмерть. Ещё бы чуть-чуть, и пришлось вызывать реанимационную бригаду. Или того хуже.
Когда Света, щедро напоенная чаем и успокоительными, пришла в себя, поведала Кондратьеву историю о Потоке. А заодно, что парень, в палате которого ее застукали, попал в закольцованный мир. Рассказывала и думала, что получит направление к психиатру. Это её не слишком огорчало. Жизнь девушки, недавно окончившей коррекционную школу-интернат для слепых и слабовидящих детей, катилась под откос. Покинув стены альма-матер, превратившуюся во второй дом, Света Тимофеева не имела ни малейшего представления, как распоряжаться днями, неделями и годами.
Однако доктор не стал привлекать мозгоправов. Он поверил новой знакомой. Поверил безоговорочно. Потому что давно ждал подтверждения собственным подозрениям. Кондратьеву годами везло на больных, рассказывающих о странных вещах, увиденные за гранью. "Показания" во многом пересекались. Врач неоднократно слышал истории о закольцованных и сворачивающихся слоях, о сжимающемся или, наоборот, растягивающемся времени. Трое пациентов поведали, что встречали Тень, двое - Черную Пелену. Все без исключения "возвращались" через Белый Дым. Однако через два-три дня люди напрочь забывали об увиденном в коме. Смотрели на врача, как на безумца, когда он начинал задавать вопросы.
В общем, Павлу Семеновичу Кондратьеву было над чем подумать, и Света добавила пищи для размышлений. Когда он предложил девушке участие в эксперименте, она едва не прыгала от радости. Поток, по-прежнему, казался ей волшебной страной. Опасной (а в какой сказке не встречаются трудности?), но притягательной. В отличие от реальной жизни, которая замерла на месте, как маятник на сломанных часах.
Первые эксперименты точь-в-точь походили на мои бездарные попытки проникнуть в сознание Макарова. С каждым разом Света чувствовала себя всё хуже, угасая на глазах, но сдаваться не желала. Старательно скрывала плохое самочувствие от врача. Желание разгадать загадки Потока оказались сильнее чувства самосохранения. Девушка боялась потерять появившийся в беспросветной жизни смысл.
"Увидеть" закольцованный мир (мельком, в тумане) получилось лишь раз - когда слепая девушка перепутала лекарства. Вместо средства от простуды приняла другой препарат, ей не предназначавшийся. Он неожиданно поспособствовал эксперименту, и Кондратьев принялся разбираться в причинах. Недели опытов, раздумий и бессонных ночей помогли сделать вывод - дело в сочетании двух ингредиентов. Вместе они непостижимым образом приоткрывали завесу между реальностью и Потоком.
Пришлось придумывать, как использовать вещества, ведь прием любого препарата, тем более регулярный, чреват побочными эффектами. Путем проб и ошибок доктор нашел относительно безобидное средство, содержащее два нужных элемента, а заодно антидот - лекарство, сглаживающее вред от первого препарата. Едва Света начала принимать этот "коктейль", дело сдвинулось с мертвой точки. Девушка смогла следить за пациентами в Потоке, но без вмешательства в процесс. Она бродила за "объектами", знала обо всем, что с ними происходило, но не могла ни помочь им, ни даже поговорить. Пленники закольцованного мира не замечали ее присутствия.
- Хочу коктейль! Сейчас же! - потребовала я, когда Света закончила рассказ.
- Исключено! - усмехнулся Кондратьев. - Вы всерьез решили, что я допущу вас к эксперименту?
- Еще как допустите, - лучезарно улыбнулась я. - Вам безумно интересно посмотреть, отличаются ли Светины возможности от моих. Можете поломаться для вида пару дней, но я не уверена, что они у нас есть. Макаров в любой момент может стать добычей Пелены. Полагаю, превратившись в мальчишку, он не проявляет бдительности.
- Откуда... - начал изумленный заведующий.
- Оттуда! - процедила я сквозь зубы. - Он напился, потому что узнал, что его девушка беременна. Максу нравится быть свободным и не отвечать за чьи-то жизни.
- Отк...
- Вот заладил, как попугай! - окончательно распалилась я. Мне стало наплевать на реакцию доктора на моё хамство. - Лиза рассказала! Подруга Макарова и мать его будущего ребенка! У меня дар сходиться с людьми. Хотя... - я мрачно оглядела завотделением с головы до ног, - в любом правиле бывают исключения...
Минут через двадцать, занеся ладонь над лбом Макса Макарова, я чувствовала себя победительницей. Ликовала, будто выиграла в лотерею поездку на море или получила долгожданное повышение, обойдя пару сотен конкурентов. Кондратьев следил за мной, не отрываясь, в любой момент готовый прервать эксперимент. Я же не сомневалась, что на этот раз непременно что-нибудь увижу. И увидела. Но только не Макарова-мальчика, а то, что всерьез выбило из колеи.
Едва закрыла глаза в реальности, их ослепило яркое солнце, ласкающее морской пляж. Точно такой, на который в двенадцатилетнем возрасте меня свозили родственники. Но без людей. Я снова увидела простирающуюся до горизонта блестящую голубизну, сливающуюся с ясным небом на тон светлее. Услышала сказочный шепот волн, игривыми барашками накатывающихся на берег из белоснежного песка. Мгновение, и появился новый звук, заставивший сердце отплясывать чечетку. Стук копыт!
Рыжик! Поднимая брызги, он несся по кромке воды и приветствовал меня громким радостным ржанием. Он скакал, скакал, скакал, но вдруг остановился и встал на дыбы. Не понимая, что происходит, я смотрела, как он брыкается и угрожающе хлопает крыльями.
- Идиотка! - раздался рядом до боли знакомый голос. Я и не заметила, когда она появилась - женщина в длинном цветастом платье с черной косой вокруг головы. - Я же велела тебе, не возвращаться в Поток! Кыш отсюда! Немедленно!
Голова закружилась, и я, как подкошенная, рухнула на пол макаровской палаты...
****
Настоящее время
Умом я понимала, что в доводах Семеныча больше смысла, чем в моем гневе, но продолжала протестовать. Не на словах. На деле. Вечером демонстративно поехала домой. Шеф открыл рот, увидев, как я продефилировала по коридору с гордо задранным носом, но смолчал. Решил дать мне время остыть. Зато Люба, дежурившая этой ночью, не сумела удержаться от комментария.
- Ну и глупая ты, Александра Викторовна, - процедила она. - Нечего смотреть обиженно. Сама знаешь, что ведешь себя по-детски. Первый класс, вторая четверть, ей-богу!
- Не могу я сегодня работать, понимаешь? - склонилась я к уху медсестры. - Как представлю её в палате Кирилла или Алисы, хочется твою биту позаимствовать. Не доверяю я Тимофеевой.
- Глупости, - ожесточенно зашептала Любаша. - Я тоже не в восторге от того, как она повела себя семь лет назад, но не верю, что устроит диверсию на глазах у шефа. Дело не в ней, а в тебе, Сань. Хочешь сбежать, ладно, сегодня не буду задерживать. Но подумай на досуге, почему ты злишься? В чем настоящая причина?
Всю дорогу до дома в полупустом автобусе, медленно катившемся в летних сумерках, я размышляла о Любиных словах. Странный вопрос - почему я злюсь. И так понятно. Семеныч поверил Светке, передал мою работу, а я превратилась в девочку на побегушках! Мало? Видимо, да, ибо ночью, глядя на покачивающие от легкого сквозняка шторы, я продолжала искать причины негодования. Не ревность же это? Я давно перестала страдать от комплекса неполноценности.
Я раздраженно перевернулась на другой бок, громко отругала Дуську, впившуюся когтями в ногу, спихнула с подушки нахалку Леську и постаралась выбросить из головы Светку и Поток. Начинало светать, а я еще глаз не сомкнула! Когда же я, наконец, задремала, привиделся человек, ни разу не посещавший сновидения, хотя когда-то я об этом горячо молилась.
"Знаете, Александра, это платье..."
"Подарить его балагану? Однажды мне уже давали такой совет".
"Нет, что вы!" - непослушные каштановые волосы падали на смеющиеся серые глаза - волшебные, притягательные, в которых мне не терпелось утонуть. - "По-моему, оно идеально отражает вашу личность. Яркое, немного вызывающее, но такое легкое и нежное. Ой, простите, я не хотел вас смущать! Я не умею делать дамам комплименты..."
"На самом деле, это я не умею их получать. Становлюсь цвета моего платья. Так что, вы правы, у нас с ним много общего".
"Скажите, Саша (он впервые назвал меня уменьшительным именем) это будет наглостью с моей стороны, если я приглашу вас на свидание?"
"Свидание?! Здесь в Потоке?!"
"Да. Я бы с удовольствием сделал это в реальном мире, но пока не знаю, когда представится такая возможность. Вдруг придется ждать слишком долго. Прошу, не отказывайтесь сейчас. Скажите, что подумаете."
"Да-да, не отказывайся, Саш!" - ворвался в разговор еще один голос, который могла слышать только я. - "Скажи, что согласна. Нарушь обещание!"
"Я не... Я не..." - прошептала я, видя в любимых глазах надежду и одновременно слыша слезы в голосе подруги...
Проснулась я на мокрой подушке и, умывая припухшее лицо холодной водой, осознала главную причину злости. За меня на непростой вопрос ответил сон. Дело было не в решении Павла Семёновича. Меня злило, что каждый раз, видя Свету, я буду думать о Дмитрии и сделанном выборе. Появление бывшей подруги вернуло чувство вины, которое я годами старалась запихнуть в самый дальний уголок сознания. Теперь оно проснулось и попыталось схватить за горло.
...По больничному крыльцу я вбежала, надеясь, что новая внештатная сотрудница ещё не соизволила нарисоваться в отделении.
- Добрый день, Александра Викторовна, - поприветствовал охранник-старожил, неожиданно перегораживая дорогу на вертушке. - Вас там ждут, - он указал в сторону неработающего летом гардероба.
Я обернулась и вросла в пол. У стены, чтобы не мешать снующей туда-сюда толпе, в инвалидном кресле сидел Михаил Гурин и внимательно меня разглядывал. С таким видом, будто гадал, дождаться, пока подойду, или поскорее уехать. Хотя, наверное, и я выглядела не лучше. Мой старый спутник из Потока был последним, кого я ожидала увидеть.
Набравшись храбрости, я шагнула на негнущихся ногах к Михаилу. Застыла перед ним, не смея открыть рта. С другой стороны, это он приехал ко мне, ему и слово держать.
- Здравствуй, Саша, - пробормотал он тихо, стараясь не смотреть в глаза. - Прости, я не узнал тебя сразу позавчера. Столько лет прошло. Но потом понял, что должен с тобой поговорить. О прошлом. Ты меня не прогонишь, верно?