Аннотация: Нет ничего хуже одиночества - но вот борьба с ним приводит порой к очень странным результатам...
Одиночество - сволочь
Одиночество - скука
Я не чувствую сердца,
Я не чувствую руку...
Я сама так решила
Тишина мне - подруга
Лучше б я согрешила...
Одиночество - мука...
Одиночество - сука!
Я ж сама дверь закрыла,
Я собою довольна -
Отчего же так плохо,
Отчего же так больно?..
Анастасия Сланевская
Вроде бы, уже не сплю...
Так и есть. В первый миг кажется - парю в наполняющем комнату золотистом свечении. Стены и потолок бело-бежевые, с вкраплениями ярких ультрамариновых и желтых оттенков. Они отсвечивают мягко, матово, и воздух кажется ощутимым, почти осязаемым. Забавно. Сегодня у яхты получилось очень мило. Всё же, недаром ее выпросил. Уютно тут - а с забавным этим калейдоскопом даже не тошнит почти от одних и тех же стен. Хорошо. Из двухсот прожитых мной лет почти все прошли тут. В пространстве мое сознание столько бы не протянуло, даже с полными возможностями обвеса. Не для человека эта штука - маловато его сознание для нее, а расти я побоялся - за что и плачу. Но и доволен в то же время. Не хочу меняться. А ведь надо, сам же себя мучаю...
Зеваю. Похоже, что проснулся рановато - хочется ещё поспать. Но - надо вставать. Сегодня - важный день. Давненько не бывало таких...
Подтягиваю пятки к животу... рраз! Бум! Пол подпрыгивает. Стою на ногах и тянусь с наслаждением, до хруста, до дрожи - на вид-то мне по-прежнему двадцать. По ощущению... не знаю, если честно. Может, и столько же - Создатель хорошо меня законсервировала, на самом деле...
Теперь пульт. Яхта, как всегда, в порядке - скользит над морем на высоте в полмили. Берег еще далеко, лишь вдали над розоватой дымкой встают горы. Родина Кану, да. Давно знал ведь, что нужно вернуться сюда, но боялся, что... а, теперь неважно. Сегодня всё решится - так или иначе.
Так. Кану еще спит, он в порядке - через Маленьких Друзей накатывает теплое, мягкое небытие. Снов нет. Жаль. Они очень много мне дали, его сны...
Да, Кану... Вообще-то мой юный и невольный гость - Канутулахама, сын Муирхолэйха - но попробуйте сказать это вслух и не напутать. Переврать чужое имя - здесь оскорбление. Часто - смертельное. А "Кану" звучит, как подзатыльник, он каждый раз вздрагивает, когда это слышит - спасибо старику Усконбутсу, совсем задергал мальчишку...
Вот Канутулахама - это имя взрослого мужчины, оно Кану явно льстит. Нет, он не улыбается, конечно - но каждый раз делает Серьёзный Вид. Наверное, как тогда, среди родичей, когда Усконбутс или Олфинекта, вождь их племени, за что-то хвалили его. Но родичей у Кану уже давно нет. И у меня тоже. Я вообще здесь чужой - не только в его родном мире, во всей этой Вселенной, спасибо Создателю. Попросил свободы, идиот. Вот он и дал - хоть попой ешь. А я подавился... почти. Вселенная - она, понятно, почти бесконечна и полна чудес - вот только все они ужасны. Вы видели когда-нибудь сгусток жидкой тьмы диаметром в десять световых лет и массой в половину галактики, несущийся с такой скоростью, что пространство вокруг кипит, как вода? Мне вот довелось. Я вообще свихнулся бы, наверное, не попадись мне этот вот мир. Абсолютное большинство планет просто мертвы. А там, где жизнь есть... она настолько чужая, что больно от озноба. Волосы поднимаются - какое там "дружить"... У Создателя, понятно, восприятие шире, она может говорить со всем и с каждым - ну так на то она и Создатель.
Смешно звучит, да? Но мой Создатель - девушка. Рыжая. Красивая. Очень. Кто она на самом деле? Смешной вопрос, право. Я видел лишь аватару, проекцию. А суть... Разве человек способен понять архэ, сознание, в триллион раз большее? По меньшей мере? Я и не пытался особо, если честно. Привычной мне жизни здесь попросту нет. Кроме одной этой планеты. На остальных - машины или вообще запредельная жуть, часто незаметная сначала. Я много с кем пытался говорить, на самом деле. Кончалось это всегда одним - моей смертью. Ну, и воскрешением, естественно - часто лишь для новой смерти...
Видите ли, после встречи с Создателем я просто не могу умереть. Мое тело - не более чем проекция, управляемая извне кукла. Его клетки сделаны на основе моих изначальных - но всё же не мои. Сознание, память - всё это на обвесе из вихревых полей. Эта штука может синтезировать материю, так что регенерация у меня, соответственно - почти абсолютная. Меня можно хоть аннигилировать - регенерация всё равно сработает. Помню, как здоровенная, похожая на паука машина очень долго пыталась это сделать. Каждый раз система ухитрялась врубиться раньше завершения аннигиляции и не допустить полного уничтожения тела. Ощущения оказались... ну, вы представляете. Очень яркие. До полного безумия. Удивительно, как я тогда вообще не спятил от всего этого...
Нет, на самом деле такое бессмертие не совершенно. Если я войду голышом в термоядерный реактор яхты, где молекулы обычной материи существовать не смогут вообще никак в данный момент, запаса энергии для системы абсолютной регенерации хватит на триста тысяч часов непрерывной работы - примерно, на двадцать семь лет. Потом моё тело таки сгорит, а психоматрица отключится - обвесу-то ничего не будет от этого, а вот сознанию без тела придется очень плохо. Не так давно мне страшно хотелось это сделать - вот только после отключения психоматрицы к Создателю уйдет сигнал тревоги, и она лично появится здесь, чтобы дать мне новую жизнь. А один такой подарок она мне уже вручила, этого хватит еще на пару тысяч лет, примерно. Потому что кроме обвеса Создатель дала мне Маленьких Друзей - наноботов, естественно. Им нужна лишь вода, из нее они извлекают дейтерий - если пить хотя бы один стакан в день, на своем холодном ядерном синтезе они смогут работать, наверное, вечно.
Правда, когда они меня восстанавливают, это место чешется, тем сильнее, чем больше и глубже рана. От мощной радиации ужасно чешется всё тело. А если отрубить мне руку или вырвать глаз, Маленькие Друзья не справятся - тут уже работает абсолютная регенерация. Боль адская - словно поврежденное место поливают расплавленным свинцом. Создатель специально так сделала, чтобы я не злоупотреблял, берег энергию, знаете ли. Вот только болевого порога у психоматрицы нет и потерять сознание от боли я не способен, а вот сойти с ума - так очень даже. Впрочем, я неплохо научился гасить эти незабываемые ощущения своей волей - хотя бы отчасти...
Смешно, но я не просил у Создателя бессмертия - я даже жизни не просил, она решила всё это за меня. Возразить я не мог, потому что валялся в коме и понемногу умирал. А потом оказалось уже поздновато - меня так вот наградили за мои подвиги. Это стоило мне любимой, друзей, Родины - всего мира. Бессмертным нет места среди живых. Я понял это еще тогда, и очень хорошо и отчаянно цеплялся за оставшееся мне общество, и не смог зацепиться, жалкий, мерзкий трус. Ну да невеселый выбор - Перейти в то, что выше человека или без конца тянуть опостылевшую лямку жизни в абсолютном одиночестве. "Ничтожества, их не возьмет ни Бог, ни даже супостаты Божьей воли..."
Ладно, к черту, лезу в душ...
Брр! Вода совершенно ледяная, ну да замерзнуть теперь я всё равно не могу. Маленькие Друзья тут же ответили на холод мощной волной жара - от макушки до пяток. Удивительное всё же ощущение - ледяной холод снаружи и почти огонь внутри. Можно хоть нагишом на леднике валяться, только зачем?
Извратный генератор моего ползучего интерьера сегодня зачем-то впихнул в душевую здоровенное зеркало. Да, давненько я себя не видел - в общем, не прекрасный принц, одна радость, что здоровый. Раньше-то я выглядел иначе - но упросил Создателя поменять мне вид - и вот...
Нет, сам виноват - тогда мне было наплевать, Создателю тоже - и ко мне, подозреваю, приложил руку Бледнолицый Брат - слишком уж получилось похоже. Морда бледная, широкая, глаза косые (косо посаженные, в смысле), дикий взгляд, грива до лопаток - вполне девчоночья, ей-богу. Нет, состричь-то её вполне даже можно - но обвес считает её такой же частью моего тела, как и уши с пятками, и тут же срабатывает абсолютная регенерация. Ко всему прочему, это ещё и БОЛЬНО. Ну не смешно ли?
Зрение и слух Создатель настроить точно как раньше не смог, я плоховато различаю цвета и не слышу очень высокие звуки, но давно уже привык к этому. Зато память у меня идеальная. Я никогда и ничего не забываю. И всё, что положено парню, у меня есть, так что иметь детей я вполне даже могу. Но все мои фишки не наследуются, так что мне придется их же и хоронить. Чего мне, как вы понимаете, совершенно не хочется. Нет, Маленьких Друзей на самом деле вполне можно передать - но никакой уверенности, что выйдет ещё раз, у меня нет, да и повторять эту процедуру я не хочу - даже если было бы, с кем...
Отфыркавшись, я, как есть, мокрый, побрел на кухню. Увы, есть, и дышать мне надо по-прежнему. Выйти в космос голяком - это теперь запросто, но с ощущением, что в горло и легкие мне залили кислоты, так что скафандр одевать приходится. Нет, я боль умею терпеть - но всему ж пределы есть. И жрать тоже приходится регулярно. Поголодать мне пришлось, тогда узнал, как абсолютная регенерация по всему телу работает. Жутковатое ощущение, если честно. И есть хочется вполне регулярно. Тело настойчиво требует своё. Благо, что синтезатор яхты может выдать любую мыслимую еду, данные на которую забиты в его банк памяти. На самом-то деле тут много и не нужно. Устриц черной икрой я мазать не привык. Хлеба с ветчиной и молока на завтрак хватает. Синтезатор вообще теперь глючит - лучше ему что-то жидкое заказывать. Он состав-то соблюдет, а вот консистенцию - не очень. Бывало, что приходилось и кашу из ветчины с хлебом есть - когда жрать охота, как-то не до возни с настройками.
Уф... черный хлеб с ветчиной - это здорово, всё-таки и с посудой возиться не надо, только кружку в мойку сунуть. Моя яхта не требует почти никакого ухода, если захочу - могу за пару часов зарядить прыгалку и отбыть в любое место этой Вселенной... где побывал, по крайней мере - вот только во всех этих местах мне было никак. Или тошно. Или страшно. Здорово мне повезло, всё-таки. Вечно блуждать среди мертвых миров и чудовищ - лучше уж сдохнуть, вот только, не получится...
Я здесь уже... А, неважно. Мир тут - дремучее средневековье. Чем-то очень похожее на наше. Короли, замки. Маги тоже есть. Вполне настоящие, между прочим. В свое время меня очень занимали их способности - телекинез, мысленная связь и прочее. Вначале казалось, что у каждого из них есть какой-то аналог моего обвеса, понятно, далеко не такой мощный, но зато ограниченный лишь знаниями владельца - на моем-то обвесе просто нет "магических" эффекторов. Но, похоже, что всё гораздо интереснее и магия здесь - особенность именно сознания, а не тела. А софт Создателя, на котором запущена моя психоматрица, очень хороший и адаптивный. Если бы кто-то из здешних магов согласился обучить меня, возможно, что-то стало бы получаться. Это точно проще, чем пытаться настроить эффекторы обвеса - даже сам принцип его работы мне до сих пор совершенно непонятен. Я точно знаю, что Создатель смогла бы это сделать, ведь устройство, способное синтезировать материю, наверняка умеет и очень многое ещё.
Ей-богу, я бы с удовольствием потолковал с кем-нибудь из здешних магов - может, они смогли бы мне помочь. Дать мне обычное тело они, конечно, не смогут, зарядить обвес тоже - но вот сознание как-то поменять, наверное, смогли бы, а я бы расплатился с ними даром Маленьких Друзей.
Вот только как раз магам мне лучше тут не попадаться. Здесь даже самый плохонький маг может видеть состояние здоровья и сознания обычного человека, его эмоции и намерения в основном. А мой мозг теперь - лишь что-то вроде интерфейса, его кора вообще не функционирует никак. Её работу имитирует обвес - просто чтобы остальные части не сбоили. Как следствие - для любого мага моя скромная особа - просто бездушная кукла, управляемая непонятно откуда. Поднятый черной магией труп, зомби - называйте, как хотите, но на их взгляд не очень-то симпатично. Обвесу-то их магия нипочем - но вот сердце мне раздавить или шею сломать они могут запросто, и это очень больно... Но что я могу сделать? Источник моего разума им не виден, хоть он и куда как попроще, чем источник Создателя. Хотя моя "душа", как и прежде, внутри меня. Частично. Обвес больше тела - полутораметровый шар. В его работе я разбираюсь чуть лучше, чем никак. В итоге все возможности хоть как-то влиять на его программы, не говоря уж о том, чтобы править структуру, Создатель жестко обрезал. Ради моего же блага, разумеется. Чтобы я что-то в себе не испортил, случайно или не совсем.
Впрочем, мне повезло уже в том, что я получил эту вот яхту - без нее мне было бы просто некуда податься, прыгалкой, будь она в меня встроена, я управлять всё равно не смогу. А так я свободен. Вроде бы - Создатель в любой миг может перехватить контроль и над моей проекцией, и над обвесом. Или вообще полностью стереть меня - а потом восстановить с копии моей психоматрицы на своем носителе, если захочет, конечно.
Нет, краткое описание обвеса и его программ Создатель мне отдал - на флешке, замаскированной под какую-то фигурку на цепочке. В непонятном мне виде. Затем, чтобы если меня ещё кто-то потащит, у меня не было сюрпризов. Круто, да? Вот только другим Создателям на меня наплевать - я же ее творение, вот пусть она и разбирается, такие вот у них правила. А если здесь появится кто-то еще... очень сомневаюсь, что захочу с ними связываться. Но, хотя, конечно, всё может быть, пока что никто тут не появился. И я не знаю - ждать ли...
Ага, подо мной уже проплывают утесы берегового обрыва. Останавливаю яхту. Теперь - остается лишь ждать, когда Кану проснется...
...Я подобрал его два месяца назад, на этом самом берегу. Как всегда, моя "Омега" не спеша летела на небольшой высоте - бесконечное путешествие в никуда. Дел в тот день у меня не нашлось, я просто сидел у пульта и пялился в экран. Теперь, даже страшно представить, что Кану я мог просмотреть...
...Вначале я не обратил особого внимания на эту компанию - подумаешь, несколько воинов, их лошади, собаки, костер... А потом заметил, что трое из них тянут за веревку, поднимая суковатое бревно. Конец его помещался в наскоро вырытой яме. Ну, вы понимаете - если к нему привязать человека, а потом медленно опускать в огонь... По местным меркам штука эта даже гуманная, больше попугать, чем для дела, ведь цепей здесь пока не придумали, а веревки сами неплохо горят, между прочим. Но, всё равно...
Сначала я просто промахнулся взглядом мимо несчастного "виновника торжества" - невольно искал такого же, как они, воина. И лишь через несколько секунд понял ошибку...
...Первое, что я заметил - сползшая с плеча тускло-красная рубаха и тонкие босые ноги. Голова опущена - я видел лишь гриву черных блестящих волос. Но тут до них докатился гул двигателя яхты. Он поднял голову - и посмотрел прямо на меня.
...Я вряд ли смогу передать, что почувствовал в этот момент. Это оказался мальчишка, невысокий... Первое, что пришло в голову - не красавец и симпатичнее не станет. Костлявое треугольное лицо, почти уродливое, нечеловеческое даже - ещё чуть-чуть, и оно стало бы злобной карикатурой. Но с этого лица смотрели громадные, широко расставленные черные глазищи. Именно так - в первый миг мне показалось, что они занимают половину лица. Отчаяние и упрямство - вот что светилось в них.
...В общем, я повел яхту прямо к нему. Воины тут же смылись - к их счастью, никто не додумался напоследок полоснуть пленника мечом. Мальчишка остался стоять.
Я не помню, как посадил яхту. Снаружи оказалось холодно. Я вышел босиком, безоружный - но всё это понял уже сильно потом. Сознание мерцало, то включаясь, то исчезая напрочь. Странные штуки - но тогда я был, наверное, не в себе.
...Руки у мальчишки оказались связаны. Он был ростом мне по локоть и узкоплечий - и когда я увидел этот громадный узел, накрученный на тонких, почти игрушечных руках, меня просто затрясло. Я не мог понять, зачем они это сделали - сбежать мальчишка не мог, если бы и попробовал - псы свалили бы его через секунду. Бойцом он явно был никаким. Но, похоже, он всё равно дрался...
Я помню, как, рыча от ярости, распутывал этот проклятый узел - мне почему-то казалось невероятно важным развязать его прямо здесь, сейчас, немедленно. Впрочем, это удалось довольно быстро. Я поднял мальчишку на руки - он не весил почти ничего и страшно дрожал, его как будто электричеством било. Тогда я ещё не понимал, что мое гулкое нисхождение с небес напугало его гораздо больше грубой и страшной смерти на костре...
...Я затащил его в яхту - и замер, не зная, что делать. Он сидел на столе, сжавшись в комок, смотрел на меня этими своими глазищами и всё время дрожал... Зрачки его расширились настолько, что черная радужка превратилась в узкую мерцающую полоску, лицо пылало, от него несло жаром, как от печки - температура явно подскочила за сорок. В конце концов, я понял, что сейчас он просто сгорит, словно свечка - изнутри, я имею в виду. Я помню ужасную минуту растерянности, когда совершенно не знал, что делать...
В конце концов, я понял - что. Стало очень страшно - я знал, что могу просто убить его - но другого выхода не оставалось, на яхте нет никаких лекарств, ничего - во всем этом я просто не нуждался...
Я забрался в оружейный шкаф и вытащил станнер - я очень давно им не пользовался, батарея почти села - но, к счастью, не совсем.
Снизив мощность до предела, я направил станнер на его голову и нажал спуск. Несколько секунд излучатель не действовал - слишком мощным оказалось возбуждение - и в какой-то миг я понял, что у мальчишки сейчас просто сгорит мозг. Но тут он мягко завалился на бок и замер в глубочайшей отключке...
Теперь мне предстояло самое страшное. Сначала я взялся за старый штурмовой бластер, которым пользовался обычно - но прямое попадание этой штуки превращает людей в дымящиеся кучки пепла и даже "легкое касательное ранение" означает страшные болезненные ожоги. Без немедленной медицинской помощи они приводят к необратимым повреждениям нервной системы - и, если бы мой план не удался, мальчишке пришлось бы умирать долго и жутко...
В принципе, я мог обойтись и ножом - я хотел смертельно ранить, но никак не убить - но тогда у меня просто не поднялась бы рука...
В конце концов я раскопал древний пистолет сорок четвертого калибра - он был, наверное, старше меня. Патроны к этой штуке снарядили пулями с полой передней частью, в теле такая раскрывается, как цветок, оставляя на выходе дыру величиной с тарелку. Средство слишком сильное - но выбора уже не оставалось...
Я стащил с мальчишки одежду - эту самую туникорубаху, подпоясанную куском ветхой веревки - и навел тускло блестевший ствол на правый бок - туда, где печень. Потом отвел его чуть в сторону - выстрел в упор просто разорвал бы ее на куски, тогда я уже ничего не успел бы сделать. Мальчишка был такой маленький, хрупкий, что замирало сердце - и всё же, я выстрелил. Я был в панике и совершенно не представлял, что творю...
Полыхнул огонь, грохнуло так, что заложило уши. Оружие резко рвануло вверх, остро и едко запахло сгоревшим порохом. В боку мальчишки открылась страшная дыра величиной в кулак - в мой, не в мальчишкин. Оттуда потоком хлынула черная кровь - не отведи я оружия, его, наверное, просто разорвало бы пополам.
Теперь всё решали буквально секунды. Я повернул мальчишку на целый бок - чтобы кровь не так хлестала из жуткой дыры - и полоснул по своей руке ножом. Боль ослепила, застилая сознание, но это не задержало меня ни на миг - такое я вполне могу терпеть, если уверен, что эта боль - всё же не самое важное.
Керамическое лезвие легко рассекло плоть, заскрежетав по кости. Я перехватил сразу и артерию, и вену, так что кровь просто хлынула - прямо в рану мальчишки, неся с собой Маленьких Друзей.
Боль стихла почти сразу - а через несколько секунд рана закрылась, и кровь перестала течь. Я яростно повернул в ней клинок, разрывая ее - кровь хлынула потоком - и иссякла через несколько секунд. Я крутанул нож еще раз...
Крак! Сверхтвердое лезвие внезапно рассыпалось трухой - таких вот шуток Маленькие Друзья очень не любят, они яростно атакуют каждый инородный предмет в моем теле. Я не знал, будет ли их достаточно. Конечно, если я знаю, что вот сейчас тут будет больно - потому что клинком колют - я могу увеличить там концентрацию Маленьких Друзей усилием воли, а сейчас я поднял ее до предела.
К счастью, Маленькие Друзья очень глупы - они могут лишь лечить раны и, обнаружив её, сразу же займутся делом. Сейчас их оказалось слишком мало - и я в отчаянии почти лег на мальчишку, стараясь, чтобы весь он оказался внутри моего обвеса. И в следующий миг меня прошила белая молния абсолютной регенерации - конечно, обвес не мог исцелить мальчишку, он настроен на восстановление лишь меня. Но вместе с плотью он создавал и Маленьких Друзей, если они сообщали, что их слишком мало. Я смог таки перехитрить Создателя: обвес просто довел их количество до нужного в таком случае - совсем в другом теле, но этого глупая штуковина не поняла.
Теперь мы с мальчишкой стали почти одним целым - я ощутил, как Маленькие Друзья быстро разбежались по его телу, замкнулись в сеть - и принялись за дело.
Я выпрямился, чувствуя, как сердце бухает где-то у горла. Комната словно медленно выплывала из тьмы - наверное, от волнения у меня потемнело в глазах. Кровь из раны мальчишки уже не текла - но выглядела она так же жутко. Впрочем, теперь это ровно ничего не значило. Маленьким Друзьям нужно лишь время - и строительный материал. Питательных растворов на яхте не водилось, пришлось лить в рану молоко - понемногу, тоненькими струйками. Любой увидевший это хирург убил бы меня на месте - но заразу Маленькие Друзья просто едят, а рана постепенно зарастала. Через час, примерно, она исчезла совсем. Мальчишка по-прежнему лежал в отключке, не подозревая о том, что я с ним сделал - но теперь я совсем не боялся за него: Маленькие Друзья знали свое дело. На свете нет болезни, которую они не смогли бы вылечить - так я тогда думал...
...Удивительно, но он оказался не грязный. Нет, мальчик, конечно, не благоухал розами, да и одежду его, эту самую туникорубаху, явно стоило бы постирать (что я, собственно, и сделал), но на нем не жило никаких паразитов, да и сам он вовсе не выглядел изнуренным голодом. Никаких ран - кроме нескольких мелких шрамов и разбитых босых ног. Мальчишка был здоровый - но слишком тонкий, низкий... Уже тогда я заподозрил неладное - Маленькие Друзья считали, что ему лет пятнадцать, ростом же он тянул от силы на десять-одиннадцать. Но разве это что-то меняло?...
Помню, что долго рассматривал свою спящую "добычу". На самом-то деле Кану вовсе не выглядел уродцем - короткая, широкая мордочка, приплюснутый нос, маленький рот - который был бы неплох, не будь губы изогнуты слишком сильно, чуть ли не в форме "W". Мелкие, ровные белые зубы, смешные, маленькие, очень аккуратные ушки - ей-ей, ещё совсем немного и вышла бы мультяшная мордашка, а не лицо. И откуда-то из глубины души поднималась теплая волна - просто от того, что рядом есть ещё одно живое существо...
В вещах его ничего не оказалось - да и не было у Кану никаких "вещей", кроме рубахи и завязанного на шее, невероятно грязного, лоснящегося шнурка - похоже, что он никогда его не снимал. Я не стал трогать его - выглядел шнурок ужасно, но, похоже, значил для Кану очень многое...
Мальчишка проспал больше суток. Почти всё это время... нет, ну, конечно, не почти, но много - я просидел рядом с ним, просто глядя на него, спящего...
Потом всё повторилось почти в том же виде - сжавшееся в комочек хрупкое тело и почти безумный взгляд огромных черных глаз. Они даже не метались - они дрожали, словно пытаясь охватить всё сразу. Я не знаю, чем ему представлялась моя яхта - на обитель его богов она явно не походила ничуть - и в этом-то и состояла проблема. Его сознание тут просто не могло зацепиться за что-то знакомое. Маленькие Друзья делали, что могли, в ноль обрезая выброс гормонов и намертво блокируя эмоции - но вот с пропажей всего привычного мира они не могли справиться. Я начал понимать, как мне повезло с моей бредовой идеей - иначе Кану просто сошел бы с ума, а я не представлял, что делать с сумасшедшим...
Хуже ему не становилось, это да - но вот и лучше тоже. Взгляд его глазищ погас, стал отсутствующим, никаким. Он просто сидел у стены, никуда особенно не глядя, вцепившись в свой нашейный шнурок так, словно хотел себя задушить. Я всерьез боялся, что шнурок порвется - казалось, что тогда с мальчишкой случится что-то, непоправимо страшное. Кормить его приходилось насильно - я вливал ему в рот теплое молоко. Он не сопротивлялся - наверное, просто не представлял, что можно. И, к моему счастью, очень много спал - часов по двадцать в сутки. Защитная реакция, наверное.
На четвертый день я дошел до того, что через Маленьких Друзей вломился напрямую в его сознание - просто чтобы понять, что с ним, черт побери, происходит. Толку это дало немного - собственно, я так и не понял ничего - и, наверное, с отчаяния, начал смотреть его сны...
...Снов Кану видел много. Разных. Чаще всего - страшных. И главным их героем был, увы, я. Раньше я не знал, что снизу "Омега" выглядит так жутко - черно-серая громадина, словно на тебя опускается скала. Кану решил, что она его раздавит. Он даже не боялся этого, и я вполне мог его понять: это куда как получше, чем жариться живьем. Громадина, правда, опустилась в стороне - и...
Ну а потом появился я. Собственной персоной - босой, в наспех наброшенном затрепанном халате, пребывающем в состоянии "на помойке краше". Кану я показался каким-то невероятным чудищем. Наверное, от немедленного съезжания крыши его спасло лишь то, что ни во мне, ни в интерьере моей яхты не нашлось ничего, хоть как-то знакомого - и его бедные неразвитые мозги просто заклинило. Всё это крутилось в его снах постоянным хороводом кошмаров. В них я прокусывал горло Кану и пил его кровь - ничего страшнее бедняга просто не мог представить, он вообще панически боялся крови...
Но были и другие сны - наверное, лишь благодаря им Кану до сих пор не спятил. Беготня босиком по цветущим горным лужкам в редкие теплые дни, оглушающе сладкий вкус медовухи, которую варил по праздникам для всего племени старик шаман, тихое сидение где-нибудь на вершине скалы на закате, звезды - и полеты. Да, мой Кану тоже летал во сне - пугаясь почти до обморока и замирая от восторга...
И во снах у него был нож - короткий, в ширину моей ладони, клинок, грубо откованный из скверного местного железа. Подарок давно мертвого отца, единственная вещь, которую мальчишка мог с полным правом назвать своей. Когда с ним был нож, мир оставался понятным. Но он потерял его - выронил, когда на него бросились собаки - и каждый раз эта потеря служила началом кошмара.
Я понял, что должен найти этот нож - благо, место потери я примерно знал. Конечно, осмотреть десятки километров пустошей я никак не мог - но на яхте есть локатор, а с металлом в здешних горах небогато...
К счастью, я нашел нож почти сразу - воины то ли не заметили его в густой траве, то ли просто побрезговали. Клинок был уже основательно тронут ржавчиной - я, как мог, отчистил его и положил рядом со спящим мальчишкой.
Проснувшись, Кану неверяще уставился на нож своими громадными глазищами - потом цапнул его с едва уловимой быстротой - и посмотрел на меня. С невероятным удивлением - и да, с благодарностью.
Мне стало стыдно. Очень. Но, что я мог сделать?
С этого самого дня всё изменилось. Нож отца стал для Кану тем якорем, за который он смог зацепиться - и вытащить себя из пучины отчаяния. Я начал замечать первые проблески любопытства. Кану смотрел на меня - когда думал, что я не вижу. Он начал есть (раньше его приходилось кормить... ну, не насильно конечно, но когда он, оглушенный Маленькими Друзьями, просто ни на что не реагировал). Есть в моем присутствии он, видимо, боялся - так что его приходилось оставлять одного. Благо, камеры на яхте повсюду - я всё равно видел его. Едой Кану был не избалован - ему вполне хватало диких яблок и каши. К хлебу он отнесся с удивлением, а вот молоко ему понравилось...
Ел он очень аккуратно, медленно, осторожно - словно боялся, что каждый кусок мог укусить в ответ. Вот с вещами обратного порядка оказалось сложнее - пользоваться сантехникой он не умел, а научить его не получалось. В конце концов, ему пришлось поставить лоток, как коту - и он, кажется, был вполне доволен...
Ходил Кану всё в той же туникорубахе, босиком - помучившись всласть с синтезатором, я сделал ему дюжину подходящих по росту джинсов и футболок разных фасонов - но он отнесся к ним с крайним подозрением...
Он оказался очень чистоплотен - мылся каждое утро, фыркая и ежась от холодной воды - теплой он не признавал в принципе, даже боялся дотрагиваться до нее, наверное, она слишком напоминала ему кровь... Мытье явно не доставляет ему удовольствия - но он всё равно мылся, так уж был приучен...
Я не запрещал ему ходить по всей яхте - в конце концов, сломать он ничего не мог, да и покалечиться ему теперь трудновато - но Кану передвигался вдоль стенок, не решаясь отходить от них, всё время за что-то держась, медленно и осторожно, словно у него страшно кружилась голова. Его маленькая ладонь всё время касалась чего-то, словно он не доверял своим громадным черным глазищам... Помню, он долго старался просунуть руку в экраны - что такое стекло, он, видимо, не понимал, и это приводило его в отчаяние...
Всех дронов на яхте, конечно, пришлось отключить - встреча с разумной машиной могла стать для Кану последней в свете его взглядов на мир... Кажется, он не вполне понимал, что мы летим, где тут выход - но, пожалуй, и к лучшему, с него сталось бы выйти в чистый воздух с километровой высоты... Шлюз я, конечно, заблокировал - наверное, напрасно. Кану явно не знал, что такое двери - внутренние я настроил так, что перед ним они открывались автоматически, и он их пугался - но потом любопытство всё-таки одолевало и он входил в открывшийся проем - боком, держась ладошкой за стенку...
Я потратил массу времени, стараясь узнать его имя - невесть почему, это казалось мне очень важным. Вначале я думал, что Кану просто не понимает меня, но на деле всё оказалось сложнее - назвать своё имя он просто боялся. Когда он, наконец, понял, чего я хочу, это напугало его почти до обморока. Теперь я сам ничего не понимал - и далеко не сразу вспомнил, что здесь имя человека было самой большой его ценностью - считалось, что узнавший его мог получить власть над ним.
Я много раз говорил ему свое имя - но Кану то ли не понимал это, то ли отказывался верить. Наконец, он, видимо, решил, что и так находится в полной моей власти (что, в общем, было правдой). Выдав с отчаянной смелостью, что его зовут Канутулахама, сын Муирхолэйха, мальчишка зажмурился и замер, словно ожидая, что его вот-вот поразит гром небесный. Я тут же сократил его имя до Кану - и он удивленно уставился на меня своими глазищами, а потом благодарно кивнул - похоже, что так его звали и дома, и сокращенное имя считалось вполне безопасным, как это ни странно.
Честно сказать - это решило очень многие проблемы. Я теперь знал, как к нему обращаться, знал, кто он - а Кану отзывался на мой зов. Правда, звук собственного имени не слишком ему нравился. Похоже, что хвалили его нечасто...
Очень скоро передо мной во весь рост встала проблема речи. Учить Кану моему языку я не мог - для большинства моих слов в его языке просто не нашлось бы аналогов. Учить же его язык Кану не давал - то ли опять не понимал, что я от него хочу, то ли, что вернее, боялся отдавать страшному чужаку то немногое, что еще имел. В конце концов, я плюнул на эту затею - и просто говорил с ним часами, выкладывал ему всё, что только приходило мне в голову - удобно даже оказалось, что он ничего не понимал. Наверно, ему это даже нравилось - он садился где-нибудь в углу, поджав босые ноги, и заворожено слушал меня, поблескивая своими глазищами - ничего не понимая, но явно стараясь понять. А может, ему нравился звук моего голоса, я не знаю... Оба мы были одиноки - и конца этому не предвиделось...
Ещё с самого начала я выделил Кану отдельную комнату - чего другого, но их в яхте хватало. Однако ей он не пользовался - соорудил в стенном шкафу гнездо из всевозможного тряпья и там поселился - сидел там часами, о чем-то вздыхая и шевеля пальцами босых ног, а в основном спал. Я не тревожил его там - понимал, что ему нужен хоть какой-то кусочек пространства, который он может считать своим. И, тем не менее...
Мне хотелось смотреть на него постоянно - просто чувствовать, что рядом есть ещё одно живое существо - и, скрепя сердце, я поставил в крыше шкафа инфраоптическую камеру. Кану ничего не заподозрил - он заметил эту штуку, но не понял, конечно, для чего тут она, и быстро утратил к ней всякий интерес. Я же теперь часами мог наблюдать, как он сидит там, в углу, что-то напевая своим хрипловатым, совсем негромким голоском, как он спит - то свернувшись в клубочек, то забывшись и растянувшись во весь рост.
Во сне Кану становился вполне обычным мальчишкой - с кем-то разговаривал, куда-то бежал - и, в конце концов, я сделал нечто, еще несравненно худшее - я вновь начал смотреть его сны.
Не знаю, почему, но я не решился использовать Маленьких Друзей наяву, когда Кану не спал - хотя это очень многое могло бы объяснить и мне, и ему. Может, потому, что эта процедура однажды напугала его почти до смерти - а может, это казалось мне просто слишком гнусным...
...Снов Кану видел много. Разных. За месяц я узнал его историю - так хорошо, как он сам, наверное, не смог бы рассказать.
Его родной народ был маленьким - редкий недоросток, на мой взгляд, Кану среди них оказался едва ли не самым высоким. Они жили там, в этих горах, очень небогато, охотой и сбором того, что росло само - а земледелия то ли вообще не знали, то ли считали зряшным делом здесь, среди скал и утесов...
Родители Кану погибли, едва ему исполнилось лет пять, и его приютил Усконбутс, шаман племени - библейского вида горбатый старик, очень внушительный, несмотря на небольшой рост. Кану жил у него - зубрил какие-то древние баллады (во снах он их постоянно забывал) и помогал по хозяйству, точнее - вел его вместо грозного старика. Он был несмелый и слишком задумчивый - короче, вряд ли годился на что-то другое, так что ему повезло хотя бы в этом...
Потом появились Громадины - обычного для меня роста, они казались маленьким людям настоящими гигантами. Вначале незваные гости вели себя вежливо - пока не поняли, что за племенем забавных недомерков никого не стоит. Тогда они пришли с войском. Соплеменники Кану попытались уйти - но их очень грамотно прижали к морскому берегу. Затем...
К своему счастью, Кану не видел этой битвы - старик заранее ушел в горы, но я много что тут повидал и вполне мог представить это побоище, где друг на друге лежат уже умирающие и ещё живые...
К их счастью, старик знал укромную пещеру, надежно укрытую в утесах. В ней они прожили год, почти не выходя наружу. Прятались от каждой тени, ели крыс и другую подобную гадость. Наверное, какой-нибудь автор местных богатырских саг сурово осудил бы их и сказал, что лучше погибнуть героем, чем вечно жить в страхе. Не знаю, правда, что он запел бы на их месте. Старики часто боятся смерти - а жизни без Усконбутса Кану попросту не представлял.
В одну из весенних ночей старик умер - во сне. Кану долго сидел рядом с ним - не веря и боясь поверить - потом накрыл мертвого его плащом и пошел. К тому самому проклятому обрыву - чтобы броситься вниз и покончить сразу со всем. Он панически боялся высоты, но ему, похоже, стало уже всё равно.
...В его снах это повторялось бесконечно - бездна под утесом, в которой кипят, разбиваясь о скалы, волны, страшный последний полет туда, вниз - и те же валы, но уже окрашенные его кровью. Глупость, конечно - крови в его щуплом теле не хватило бы, чтобы окрасить приличную лужу - но сон был страшный даже для меня, на этом месте Кану всегда просыпался и долго сидел, весь дрожа...
Честно, не знаю, решился бы он прыгнуть, если бы дошел до обрыва. Но его заметили охотники, точнее, их собаки - они легко догнали испуганного мальчишку и прижали его к земле. Кану не сопротивлялся - до тех пор, пока не подошли люди. Похоже, они пугали его куда меньше...
Смешно - но за свое право умереть Кану дрался отчаянно - как умел, то есть, яростно рвался из их рук, царапался и кусался, так что его пришлось связать. Потом его долго расспрашивали о чем-то - Кану не знал, он просто не понимал грубого и ужасно громкого на его слух языка гигантов - и его незнание они приняли за упрямство. Бог весть, что там они решили из него выпытать - но готовились они всерьез, и смерть Кану предстояла во всех отношениях нелегкая.
Ну а потом появился я. Страшный я, и забрал у него последнее, что оставалось - весь его мир...
Мне было стыдно. Очень. Но, что я мог сделать? Когда я, забывшись, погладил мальчишку по голове - Кану сжался в комочек и дико задрожал. Он просто не понимал, что это и зачем оно нужно, он не знал родительской ласки, а старик Усконбутс был к нему слишком суров, на мой взгляд...
Маленькие Друзья мягко толкнулись в сознание - Кану проснулся. Я наблюдал, как он, полусонный, возится в лотке (как кот, право слово), как, ёжась, умывается в ванной - её он боялся и забирался сюда только по утрам. Старик всё же неплохо его вышколил - едва Кану более-менее приспособился, он ни разу не пропустил утренней помывки. Отчетливо щелкая зубами, он натянул туникорубаху - прямо на мокрое, хотя я и показывал ему, как пользоваться сушилкой и полотенцами - пригладил мокрой пятерней свою гриву и вздохнул. Я нажал пару кнопок на пульте, отправляя в его комнату заранее приготовленный завтрак.
К появлению еды Кану уже привык, ядов и зелий он, к моему счастью, не боялся - еда в его представлении всегда оставалась едой, даже взятая из рук демона. Ел он совсем мало - я даже удивлялся, но, похоже, он просто не привык есть больше минимально необходимого, даже если можно. Очень аккуратно убрал недоеденное в окошко транспортера. Еда для него оставалась священной, я ни разу не видел, чтобы он выбросил хоть кусочек.
Насытившись, Кану печально посидел у стола - ну понятно, ему не хотелось выходить из комнаты к страшному мне - но и безделье явно не слишком его привлекало.
Я торопливо натянул джинсы и футболку - это в одиночку можно ходить по яхте нагишом, а теперь извольте соблюдать приличия - и улыбнулся, когда пискнула дверь, и Кану появился на пороге. Он, как всегда, непонятно, зыркнул на меня своими глазищами и беззвучно переместился к экранам - около них он мог стоять или сидеть часами, заворожено глядя на проплывающий внизу мир. Но сейчас он узнал родные горы - вскрикнул и повернулся ко мне с таким выражением, что не понять его было невозможно. Он хотел побывать там, дома - и он вполне это заслужил...
Правду говоря, высаживать его мне не хотелось. Я боялся, что мальчишка решит убежать - а я просто не мог его отпустить и наши отношения, и без того такие хрупкие, рухнули бы окончательно. Но и оставить без ответа умоляющий взгляд этих огромных черных глаз...
...Когда яхта приземлилась, Кану впереди меня побежал к шлюзу - то и дело оглядываясь на меня и сверкая своими глазищами - на его лице отчетливо светилось нетерпение. В этот миг у меня внезапно перехватило дыхание, как на краю обрыва - я понял, что не смогу его потерять. Что угодно сделаю, лишь бы Кану остался со мной...
И вот в этот миг я испугался. Всё? Что, и в самом деле - ВСЁ? Лишу свободы и так несчастного мальчишку? Нет, нельзя же так на самом деле, пусть всё будет - как будет...
Мы вошли в шлюз. Я нажал несколько кнопок - тяжелые люк гулко захлопнулся за нашими спинами, другой, впереди - распахнулся. В лицо ударил теплый, пряный ветер - решив сделать Кану приятное, я посадил яхту на том самом, без конца снящемся ему лугу...
Мальчишка подался вперед, замер на полушаге с приподнятой рукой, оглянулся на меня - в глазах светились неверие и радость - и вдруг с воплем кинулся вперед. Я с тревогой следил за ним - но нет, убегать от меня Кану не стал. Он носился по лугу туда и сюда, орал что-то непонятное на своем языке, начал просто кататься по траве - и, наконец, замер, раскинув руки и ноги, блаженно жмурясь. На мордочке его было написано такое невыразимое счастье, что невольно становилось завидно...
Я сел на пандусе, лениво наблюдая за ним. Бояться нечего - системы безопасности яхты отследили бы любую угрозу - и я незаметно задремал...
...Проснулся я словно от толчка - ожидая уже чего-то страшного, и не сразу поверил глазам - Кану стоял в трех шагах, прижимая к груди охапку - буквально! - нарванных на лугу цветов. Глазищи у него были ошалевшие - похоже, сейчас он сам не вполне понимал, что делает, почему и зачем.
Встретив мой взгляд, Кану улыбнулся мне - в первый раз! - и протянул всю охапку. Я осторожно взял её - пахли цветы одуряюще, я совершенно не представлял, что буду со всем этим делать - а Кану пустился в какой-то дикий танец вокруг меня. Пришлось довольно-таки долго ждать, пока он выдохнется - я отчаянно боялся спугнуть его и чувствовал себя последним идиотом с этой охапкой - но, в конце концов, Кану вновь плюхнулся на траву и замер с блаженным видом.
Тихо, стараясь не потревожить его, я ушел внутрь яхты - определить подарок Кану в вазу (не выбрасывать же его, в самом деле?). А сердце против воли стучало чаще: что, если, пока я тут вожусь, Кану сбежит? Что тогда будет со мной? Я ведь не смогу больше один, я уже привык к нему, лучше...
А может, мне не придётся его возвращать? Может, он всё же останется со мной? Останется сам, своей волей?
Останется... или нет?