Аноним : другие произведения.

Пункт назначения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

0x01 graphic

Человеческий мозг способен стать совершеннейшей камерой пыток.
В. Набоков, "Ада"

...и обнаружила, что оказалась на "Китай-городе": чертова станция снова морочила мне голову!

Вот уже несколько лет я езжу по одному и тому же маршруту, который занимает ровно сорок пять минут моей жизни: сажусь в первый вагон поезда, следующего по "рыжей" ветке до "Китай-города", делаю пересадку на Таганско-Краснопресненскую линию и еду еще две остановки до "Пушкинской", затем перехожу на "Чеховскую", и далее на север, до одного из городских кладбищ1. Маршрут "натоптанный", и даже такая географическая кретинка, как я, может пройти по нему с закрытыми глазами.

С раннего детства я находилась в непростых отношениях с окружающим меня пространством, отчаянно завидуя тем, кто перемещался из пункта А в пункт Б так же просто, как другие знакомились с парнями в метро (этим я тоже завидовала). Поход в магазин превращался для меня в полное опасностей приключение, а поездка к репетитору, имеющему нездоровую страсть к перемене места жительства, представляла проблему посложнее японской грамматики. Но если в реальной жизни я еще могла преодолеть упругое сопротивление протяженности, выучив маршрут наизусть, то во сне пространственный морок был особенно мучительным. Героиня романа Набокова "Смотри на арлекинов!" жаловалась на свою неспособность совершить во сне поворот на 180 градусов, поскольку, по ее словам, ей пришлось бы приложить усилия, сравнимые лишь с разворотом всего мироздания. В отличие от нее я проделывала это с легкостью. Более того, я могла ходить колесом, крутить сальто или вертеться вокруг своей оси сколько душе угодно, но только вся эта акробатика ни на шаг не приближала меня к таинственному пункту назначения, достижение которого, вероятно, и было заветной, но абсолютно недосягаемой целью моих сновидений.

Иногда, когда приходилось особенно много работать, и над рабочим столом допоздна полоумным светом горела лампа, под утро, в самый мертвый час ночи, мне снился один и тот же сон, различающийся только набором декораций, наспех расставленных постановщиком сновидений, но связанных между собой неким зловещим шифром, недоступным для понимания. Вот этот сон: едва намеченный населенный пункт, остановка общественного транспорта, на остановке - я, предпринимающая мучительные усилия, чтобы попасть из этого места в другое. Вокруг, словно провожающие на пустынном перроне, неподвижно стоят обезличенные, условные пассажиры, и какая-то непреодолимая, метафизическая робость не позволяет мне спросить у них дорогу. В конце концов, когда эта неопределенность становится невыносимой, я запрыгиваю на ходу в первый попавшийся автобус, троллейбус, трамвай и с ужасом обнаруживаю, что меня везут туда, где в самом центре неумолимо сужающейся спирали ночного кошмара поджидает страшная, мучительная и до времени спящая сила.
Не раз и не два я просыпалась в холодном поту, совершенно разбитая, с болью в затылке и ломотой в спине, пялилась в потолок, курила и думала о том, как мне тебя не хватает, и что не случайно слова "сон", "страдание" и "смерть" начинаются на одну букву алфавита.

Станция метро "Китай-город" заслуженно пользуется дурной славой: поговаривают, что время от времени здесь бесследно пропадают люди, а в служебных туннелях водятся существа, с которыми лучше не встречаться лицом к лицу. Именно на "Китай-городе" два года назад я познакомилась с тем, кто разбил мое сердце. Не очень-то он любил меня, если умудрился умереть от обыкновенного гриппа. Помню, как принесла Акутагаву ему в больницу: я куда-то спешила, злилась, и когда в коридор вышел угрюмый долговязый юноша, зябко кутающийся в коричневый больничный халат, то на одно ужасное мгновенье мне показалось, что я больше его не люблю.

Короче говоря, на "Китай-городе" я старалась держать ухо востро, но стоило мне задуматься или слишком глубоко погрузиться в кандзи2, как пространство немедленно пыталось обвести меня вокруг пальца. Я уже говорила, что здесь бедная взъерошенная птичка-неврастеничка пересаживалась на другую ветку. Я переходила на противоположную сторону платформы, ждала поезда и ехала еще две остановки до "Пушкинской", а когда выходила из вагона, то обнаруживала, что снова вернулась на "Китай-город". Симатта!3 Когда я рассказывала об этом своим знакомым, те только пожимали плечами: мало ли, какие тараканы водятся в голове у девушки, которую все считают "синим чулком"? Первое время такой пространственный парадокс мне и самой казался занятным, и я была скорее склонна винить в этом свою рассеянность, чем происки того, что ты называл пустым вместилищем вещей, но со временем подобные инциденты стали происходить все чаще: совершенно замороченная, я часами кружила на одном месте, как если бы одна нога у меня была короче другой, и приходилось прикладывать нешуточные усилия, чтобы разорвать этот заколдованный круг.

Сны учащались и обрастали пугающими подробностями: неопределенный населенный пункт превращался в столицу, а остановка общественного транспорта - в скудно освещенную платформу метрополитена, уставленную плоскими человекообразными фигурами из фанеры, которые с ужасным деревянным звуком падали плашмя, если их случайно задеть. Изнемогая от усталости, я боролась с центробежной силой сновидения, с каждым разом увлекающей меня все ближе к зловеще сгущающемуся центру, и все труднее было проснуться.

Я изнуряла себя работой, пыталась спать при свете или не спать совсем и даже запивала снотворное алкоголем в наивной попытке достичь тех вожделенных, темных, больше похожих на смерть областей беспамятства, где любое сновидение является персоной нон грата. Все было напрасно: сны продолжались, на них не было управы, и даже днем я начинала сомневаться в своей способности остаться по эту сторону рассудка, когда, направляясь в сторону метро, вдруг замечала, что за мной мелкими шажками следует твоя белая с рыжим ухом собачка, которая во время похорон выла так, что ее пришлось пристрелить.

Эта ночь была особенно мучительна. Медленно, очень медленно я шла по бесконечному черному туннелю, в невидимой, инфернальной глубине которого за моей спиной уже шевелилось, раздувалось и дышало жаром то пробудившееся, о чем и сказать нельзя, если ты не хочешь умереть от разрыва сердца, а когда наконец дошла, то за мной последовали и встали по углам моей комнаты матовые, лишенные всякого блеска, молчаливые сущности, сквозь которые наподобие флюоресцирующего водяного знака просвечивала карта, схема, путеводная система счастья, все дороги которой вели к единственной достопримечательности моей жизни, простая и понятная, но постепенно утрачивающая свой смысл и растворяющаяся в воздухе вместе с ее призрачными носителями.

Ночь была холодной и ветреной. В соседней комнате скрипела и хлопала открытая форточка. Меня подташнивало, кружилась голова. Не в силах более оставаться в горизонтальном положении, я встала с постели и двинулась на ощупь в сторону двери, натыкаясь на четвероногую мебель, которая от страха вскрикивала в темноте. Через секунду пришлось вскрикнуть и мне самой: кто-то бесшумно шагнул мне навстречу, и несколько секунд бешено колотилось сердце, пока я не узнала в ростовом зеркале своего отражения... Не знаю, как мне удалось пережить эту ночь и не сойти с ума.

С нетерпением дождавшись утра, я вышла на улицу. От остывшего за ночь асфальта взбирался вверх по ногам ледяной холодок. Где-то на том, еще темном краю лесопарка мерцала, вспыхивала и снова гасла полоса огней, как будто бы подкладка ночи заворачивалась на ветру и на мгновенье становилась видна ее лучезарная сторона. Все вроде бы было на месте: нахмуренное выражение многоэтажек, верхний край которых расплывался в тумане; подземный переход, в чьем промозглом полумраке жило маленькое, сердитое эхо; пустая дорога и на дороге шершавые от ветра лужи. Но я чувствовала: что-то пошло не так. Слишком уж были похожи на помутнение рассудка сырые московские сумерки, слишком зловеще светился во мгле вестибюль станции метро! Впрочем, выбора у меня не было. Я смотрела в книгу невидящими глазами и думала о том, о чем теперь думала постоянно: не из моей ли собственной головы берет начало этот туннель, по которому поезд везет меня по окружности, неумолимо сужающейся к центру?

На этот раз "Китай-город" не стал ходить вокруг да около и сразу же взял меня в оборот. Все было как в моем сне, но только в отличие от сновидения это я была условной, обезличенной, лишенной отличительных признаков и устойчивых границ, а пассажиры вокруг меня были настоящими людьми из плоти и крови, твердыми, грубыми, материальными, не оставляющими мне ни малейшего пространства для жизни. Они проходили сквозь мое зыбкое, как бы намеченное пунктиром тело, не отделенное ничем от чужого дыхания, отвратительного человеческого тепла, страшного шарканья и невыносимого, враждебного давления и напора, а я, словно щитом, прикрывая сердце "Нанкинским Христом"4, уворачивалась, отступала и пятилась, чтобы еще немного пожить. Охваченная паникой, я судорожно перебирала способы, при помощи которых мне обычно удавалось вернуть действительность в исходное положение: например, воображала себя, вспоминающую эту минуту из какой-нибудь безопасной точки будущего времени, или пыталась разложить текущее восприятие на простые элементы, чтобы снова, по кирпичику, сложить из них конструкцию реального мира. Увы, чем пристальнее я всматривалась в окружающий меня головокружительный бред, тем более непроницаемой становилась замысловатость кружения. Тщетно я пыталась взять себя в руки, повторяя себе, что это сон, это сон, это всего лишь сон, но даже само слово "сон" утратило смысл, как утрачивает смысл любое слово, если повторять его слишком долго. Словно по инерции я продолжала придерживаться маршрута, снова и снова переходила, пересаживалась и куда-то ехала, но в глубине души уже понимала, что "Китай-город" больше не выпустит меня из своих растопыренных когтями кавычек.

Вдруг давление прекратилось. На одну секунду мне удалось усилием воли одолеть наваждение и осмотреться: оказалось, что я спрыгнула с платформы на пути. Черт, кажется, я сломала каблук! Черный прямоугольник туннеля... Уходящие в темноту блестящие, словно смазанные жиром, рельсы... Аспидно-черные тела кабелей, змеящиеся вдоль стен... Нет, слишком тяжело, слишком мучительно было раздвигать и удерживать на расстоянии вытянутых рук железные стены яви и сна, которые, казалось, что-то внутри меня притягивало как магнит. Предсмертный звон в ушах, рассеивающийся в пустоте... Рот, набитый землей... Клевер, воющая без остановки собака, красные бабочки, испуганно вспархивающие с клевера, словно огоньки пламени... Нет, тяжело. Я сдалась. Пространство сомкнулось. С ложным облегчением я шагнула под своды туннеля и в тот же миг всем своим существом почувствовала, как то, что доселе только насмешливо наблюдало из темноты, медленно тронулось с места. Где-то впереди мерцал далекий свет, и хотя, скорее всего, это была просто одинокая лампочка, она казалась мне спасительным выходом, лучезарной прорехой, зияющей сквозь плотно задернутые шторы безумия, через которую я смогу ускользнуть, сбежать туда, где несомненная, настоящая жизнь сменит наконец эту нереальную муть и морок, туда, где ждешь меня ты, любовь моя! Сердце мое колотилось, а ноги так и норовили перейти на бег, но я знала: то, что таится у меня за спиной, только этого и ждет. Нельзя бежать, ни в коем случае нельзя бежать, потому что все равно не добежишь, наоборот, надо спокойно, не оглядываясь, идти вперед, и тогда, быть может, дойдешь.

Я шла уже довольно долго, и не так уж далеко оставалось теперь до области света. Уже можно было различить стальные ступеньки и приоткрытую дверь, ведущую куда-то наверх, когда, как будто что-то заподозрив, стало стремительно приближаться что-то страшное, невыносимое. Нельзя бежать, нельзя! Я знала, что допускаю непоправимую, смертельную ошибку, но страх был сильнее меня: вскрикнув, я бросилась вперед, и в тот же миг с воем и скрежетом накатила огромная, жестокая, нечеловеческая сила, и моя собственная длинная черная тень побежала впереди меня. Не в силах больше выдержать этого ужаса, я обернулась...

Примечания:

1 Схема движения:
0x01 graphic
2 Китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности.
3 Японское ругательство.
4 Рассказ Акутагавы.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список