Аносова Лана : другие произведения.

14 дней Альберта Вэйера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начиная эти записи, я задумываюсь, прежде всего, о том, что привело нас к такому печальному состоянию дел. Природа? Человеческая беспечность? Адекватный ответ природы на человеческую беспечность, мне кажется. Но это только тонкая зацепка за причины, которые повлекли за собой эту страшную эпидемию, поставившую под угрозу жизнь целой страны. Жестокость сердец простых граждан. И мое... Мое жестокосердие тоже!
  Четырнадцать дней Альберта Вэйера.
  
  Из записок Эдварда Кунца.
  Начиная эти записи, я задумываюсь, прежде всего, о том, что привело нас к такому печальному состоянию дел. Природа? Человеческая беспечность? Адекватный ответ природы на человеческую беспечность, мне кажется. Но это только тонкая зацепка за причины, которые повлекли за собой эту страшную эпидемию, поставившую под угрозу жизнь целой страны.
  Жестокость сердец простых граждан. И мое... Мое жестокосердие тоже!
  Будучи по профессии гематологом, мне всегда была интересна история гематологии, а с ней и история всей медицины. А от истории медицины и до общей истории не далеко.
  Спарта. Все началось тогда. Тот, кто прочтет эти записки, рассмеется и скажет, что в тридцатом веке думать о каких-то спартанцах, живших черти когда - атавизм. Но если мы приглядимся, вдумаемся хорошенько, что делали древние люди, то поймем, откуда нынешняя жестокость законов и власти.
  Что делали спартанцы со своими новорожденными детьми? Хилых и слабых сбрасывали со скалы в море. А среди них могли бы родиться великие философы, деятели культуры, искусства. Убили столько потенциальных гениев, способных повернуть в иное русло развитие истории! Из-за чего? Из-за чистоты генов.
  Уже тогда древнейшие понимали, что признаки разного рода наследуются, и если у черноволосых женщины и мужчины рождается белобрысый ребенок, то это неспроста. Уже тогда, там, на маленьком клочке Средиземноморской суши, остро встал вопрос, о котором мы так долго дискутировали и проиграли. Собственное будущее проиграли.
  Не напоминает ли это те законы, которые были приняты, не смотря на протесты здравомыслящей сердобольной общественности? Эти жесткие "законы об уродах", как их называют теперь.
  Еще Генрих Зибен в 2078 году провозгласил, что растить детей с отклонениями нецелесообразно, что это "генетический мусор", который мешает развиваться объединенной Европе, тянет назад все европейское сообщество. Странно было слышать такие речи, но это лишь на первый раз. За бесчеловечные речи Генрих Зибен был смещен с поста Канцлера Объединенного Европейского Сообщества и бежал на Восток.
  Оттуда, с Востока, пошла первая волна пробных законов об абортах детей с нарушениями. "Уродов", как их проще называли там. С одной стороны, их можно понять: Ближний Восток, перенесший столько войн, ядерных ударов, голода и эпидемий, задыхался от рождавшихся детей с мутациями. Чистка генетического материала может, и была необходима, но такой ли ценой?
  Мысль вызревала в старой Европе довольно долго. Только на стыке двух тысячелетий, после еще одной войны, истощившей и без того не толстые кошельки Европы и Америки, прорвалось. Еще один Генрих, новый Канцлер, заговорил о том, что у Европы нет денег на "продление мучений сирых и убогих детей и взрослых".
  До сих пор уму моему нет покоя от вопроса: что заставило тогда людей поддержать этого безумца? Мало ли было крови, пролитой в войне? За что целыми эшелонами убивали увечных и больных от природы?
  С каким цинизмом они это делали! Увечных в войне исследовали на наличие генетических отклонений, брали их ДНК и стволовые клетки, у мужчин забирали сперму на донорство и убивали. Даже сейчас на исходе века, я не могу сдержать слез, когда представляю себе картину этих зверств!
  И здесь к власти пришел первый последователь идей Зибена, человек, чье имя проклято Богом! Он с молодости работал над одним единственным законопроектом, тем, что положил начало безумию, названному, тотальным оздоровлением Европы.
  Любая беременная женщина раз в месяц обязана теперь проходить генетические исследования плода. Врач, проводящий это исследование, обязан под страхом расстрела всей его семьи (а не его самого) при обнаружении любого генетического отклонения, несущего вред здоровью будущего ребенка, прервать беременность, на каком бы сроке она не была. Будь то аборт или стимуляция родов - не важно. Сколько молодых женщин погибло! А ведь они могли еще жить!
  Потом приняли поправку, чтобы смягчить закон, но получилось только хуже! При большом сроке беременность не прерывалась, женщина рожала ребенка... чтобы его тут же убили.
  Не напоминает ли вам это Спарту?
  Нашлись естественно те, кто прятался от закона, и кто надеялся сохранить детям жизнь! Это было смело и глупо. Сколько их, безвестных, затравили собаками по лесам и подвалам? Неведомо. А уж что касаемо тех, кто способствовал сохранению жизни детям, рожденным больными... Истребили, кажется всех добрых людей на Земле.
  Еще хуже обстояли дела с теми детками, кто был рожден здоровыми и неизлечимо заболел до трех лет.
  Закон о "снотворном уколе" был отвергнут обществом. Власти пошли в обход. Было дано тайное указание: при обнаружении у детей до трех лет опухолей, параличей, заболеваний внутренних органов, которые неизлечимы, колоть "витамин". Ребенок засыпал и больше не просыпался. Страшно подумать!
  Скоро родительская общественность восстала. Машина власти была отлажена хорошо и восстание подавили. В этом мятеже погибли последние, кто имел свое мнение.
  Всего три года назад мы получили то, что-либо нас убьет окончательно, либо пробудит ото сна. Квазитромбоз. Страшная болезнь. Первый ребенок заболел им в маленькой Австрийской деревушке, которую минули все эти ужасы. Там хорошая экология, здоровые люди. И именно там, маленький мальчик Альберт, восьми лет от роду, заболел.
  Симптомы Квазитромбоза хорошо известны. Падает уровень тромбоцитов. Любое почесывание вызывает подкожные кровоизлияния, которые останавливаются с большим трудом. У Альберта их остановить не удалось. Он истек кровью, не проронив ни капли. Взрыв заболеваемости по всей Австрии вызвал панику. По негласному закону всех этих детей надо было бы убить. Но они и так все умирали.
  Квазитромбоз "взорвался" в Австрии и исчез. Чтобы снова проявиться в новой форме уже во Франции. Симптомы были немного другими. Кровоизлияния под кожу при любом воздействии на нее: теперь они выглядели как сыпь, сеть мелких синячков. Больные дети жаловались на то, что болит кожа от любого прикосновения, даже с гладкой синтетикой. Через две недели дети умирали в жестоких муках.
  Я вошел в состав комиссии по исследованию Квазитромбоза еще в первую волну в Австрии. Местные австрийские власти решили не убивать своих детей, а помочь им. Однако мы не успели. Единственное, что мы поняли, что при всем генетическом здоровье детей к восьми годам в организме запускался некий механизм, приводивший к изменению состава крови.
  Во "Вторую волну" стало ясно, что механизм никак не связан ни с генетической природой или изменениями в кроветворной системе, ни с внешними факторами. Дети продолжали умирать, пока мы бездействовали, ища ответ на вопрос: "Почему?"
  И вдруг нашу программу прикрыли. И сделал это новый Канцлер, по странной усмешке судьбы, названный, как и первый заболевший мальчик - Альберт.
  Альберт Вэйер, человек железной воли и немалого интеллекта, но функционер до мозга костей. Человек, преданный идеям Зибена. И вместе с тем, добрый семьянин, воспитывавший дочь, но пожертвовавший собственной женой, когда та попыталась спасти их второго ребенка, мальчика с муковисцидозом.
  Мне пришлось уйти в подполье. Но я уже не искал ответа на вопрос: "Почему?", я принялся готовить сыворотку.
  Квазитромбоз лечили переливанием тромбоцитов, не дававшим результата. Я тщетно искал способы лечения.
  Тем временем родители стали скрывать своих детей, больных квазитромбозом. Пусть крохи были обречены, но хотя бы последние дни жизни они проводили дома с родными.
  Альберт Вэйер придумал, как и с этим бороться. Он объявил болезнь заразной. Хотя это был полный бред! Стали создавать больницы, куда клали этих несчастных и делали им укол "витамина" в случае, если лечение тромбоцитами не помогало тринадцать дней. В ста процентах случаев.
  Однажды, мой брат прибежал ко мне в слезах. Это было полгода назад. Я никогда раньше не видел, чтобы брат плакал.
  - Эд! Эд! Мой Тимми!.. Эд! - бессвязно повторял он.
  - Что с ним? - я уже знал ответ на вопрос.
  - Он болен, Эд! Я не знаю... Что делать, брат?
  - Привози его ко мне. Я работаю над сывороткой... Я не знаю смогу ли вылечить его, но...
  - А вдруг это заразно?!
  - Не пори чепухи, Хайц, - ответил я.
  Боже, кто бы знал, чем обернется моя благотворительность. Но иначе я не мог. Мой племянник Тимми был болен, и казалось, только я один сохраняю трезвое спокойствие и веру в справедливость, при всей массовой истерии вокруг Квазитромбоза. Мальчику было бы у меня спокойнее, чем дома.
  Тимми привезли через полчаса, когда прослушка возле моего дома уже была выставлена. Тогда я не обратил внимания на людей в штатском.
  Тимми был болен уже 20 часов, кожа воспалилась и зудела. Тимми то и дело чесался, хотя я запрещал ему. Руки и ноги его были в сиреневых полосах. Я сделал забор крови. Анализ показал тоже, что и всегда - уровень тромбоцитов в крови упал. Я взял кровь под микроскоп - не смотря на все мои заслуги у меня (да и не у кого) не было такой возможности ранее, словно власти что-то подозревали. Я обнаружил новый белок. Широкополосное исследование, которое мы применяли, белка не показало, как не показывало его всегда.
  Ни радиооблучение, ни химия не убирали белок из крови. Я провел над этим пять дней.
  На шестой день, я провел опыт, сымитировав переливание тромбоцитов, наблюдал, как медленно распадаются мои тромбоциты под действием белка.
  Ни один из химических препаратов не помогал.
  На десятый день я отчаялся. Я сам не спал к тому времени уже двое суток кряду, забывал поесть. Когда я готовил очередной препарат из крови Тимми, носом кровь пошла у меня самого, пара капель попала в препарат. Пока я останавливал кровь, пока настраивал микроскоп, я не заметил волокон белка в препарате и не поверил своим глазам. У нас с Тимми была одна группа крови. Я решился и самостоятельно перелил свою кровь ему, рискуя и им, и собой.
  Уже через 3 часа Тимми стал чувствовать себя лучше, на следующий день стали рассасываться гематомы. Тимми выздоравливал, но я не спешил радовать брата. На четвертый день понадобилось сделать еще одно переливание. Я позвал брата. Мы перелили его кровь Тимми. Ребенок быстро пошел на поправку. У меня было еще четыре дня, чтобы придумать, как быть с кровью. Уже на следующий день я нашел ответ на свой вопрос. Я смог приготовить препарат из своей крови. Микросъемка показала, что в моей крови, и в крови брата, присутствует некий антидот, белок, разрушающий тот, вирусный, который был у Тимми.
  Этот белок хорошо получался из крови, и в большой концентрации введенный в кровь ребенка, давал поразительный результат. Только через месяц Тимми понадобилась еще инъекция. Через полгода он был абсолютно здоров.
  За эти полгода я отладил производство сыворотки. Хайц проболтался кому-то и ко мне осторожно пошли люди со своими больными детьми. Успели прийти только двое. А потом пришли они...
  Я как раз ломал голову, как бы рассказать властям о том, что я нашел способ победить болезнь. Меня не стали бы слушать, узнав, что я лечил детей на дому, расстреляли бы на месте и все.
  Но власти все знали. Оказывается, от жены Хайца, матери Тимми. Женщина свято верила Альберту Вэйеру и той жестокости, которая была вокруг. Она была рада и счастлива, когда Тимми поправился, но это не помешало ей в тот же вечер, как Хайц привез ко мне Тимми, стукнуть куда надо.
  Власти оказались умнее. За мной следили. Они знали об опытах и результатах. И вот когда третий ребенок поправился, они пришли. Приятная пара бюргеров, привезли больного ребенка. Я сделал препарат из крови отца, вколол ребенку. Уже в холле они достали свои "корочки". Я сдался сам, только спросил, кто стукнул на меня.
  На следующий день, я потребовал бумагу и ручку, чтобы начать эти записки, и сегодня же узнал, что дом мой сожжен, вместе со всеми результатами громадной работы, которую я столь кратко изложил.
  Я в отчаянии... Жизнь моя кончена... Завтра утром меня расстреляют... Записи, которые я так пафосно начал, рассчитывая на аудиторию, будут забыты... А вся Европа, зараженная страшным вирусом (да-да, я все-таки думаю, что это какой-то мутировавший вирус) вымрет. Но, вероятно, мы все это заслужили.
  Кончается ночь... Я тоже получу то, что заслужил.
  
  9.10. (1 день)
  Ежеутренний будильник в пять утра, пока она еще спит. Пусть поспит подольше - первые школьные дни всегда особенно тяжелы.
  Альберт приоткрыл глаза, тяжело вздохнул: сил снова нет, тяжесть. Тащить на себе всю Европу - это не коляску с ребенком катать. Коляска...
  Сегодня снова приснилась Эрика. Как обещала, когда проклинала его, что будет ему сниться. Вот и приходит теперь во снах, всегда в одних и тех же, цветных, радостных снах, после которых особенно муторно просыпаться.
  Альберт поднялся. Умываясь, он подумал, что встает примерно во столько же, во сколько выезжает первый автобус в Берлине. Интересно, знает ли водитель берлинского автобуса, что Канцлер ОЕС - человек?
  Альберт Вэйер хорошо знал, что этот водитель вряд ли вообще задумывается. Не важно, о чем, главное, что не задумывается. У него, водителя, есть вещи поважнее дум. Мысли и размышления, после которых на утро болит голова - это дело Альберта.
  В пять тридцать Альберт сел за накрытый стол. Завтрак состоял из яичницы, жареной колбаски и чая, кофе он не признавал.
  - Чего-нибудь еще желаете? - обратилась к нему домработница, добрая немолодая женщина. Альберт держал ее только потому, что после смерти Эрики-старшей, Эрика-младшая привязалась к прислуге. Так-то Альберт и без нее мог обойтись. Вообще, все эти замашки того же первого заместителя, Генри, ни к чему. Ну, к чему ему, допустим, дворецкий или армия уборщиков? Дом нужно поменьше, и одной домработницы хватит, чтобы содержать его полной чашей.
  - Ничего, Мэри, спасибо. Как дела у Эрики-младшей? Я вчера пришел слишком поздно, чтобы пожелать ей спокойной ночи, - Альберт улыбнулся краешками губ.
  - Она скучала по вас. Получила свою первую пятерку по математике, - Мэри расплылась в широкой доброй улыбке.
  - Садись рядом. Расскажи мне, - заинтересовался Альберт.
  - Да, рассказывать-то нечего. Я забираю ее из школы. Эрика-младшая бежит радостная с крыльца, плюхается на сиденье, обнимает меня и тараторит: "Мэри, я сегодня такая молодец! Я получила целую пятерку по математике! И еще по немецкому четверку, а еще меня учительница по пению хвалила!"
  Эрика потом решила позвонить вам, но секретарь сказала, что вы заняты и перезвоните.
  - Она ничего мне не сказала, - нахмурился Альберт.
  Мэри поджала губы, испугавшись, как бы ни сделала невольно дурно забывчивой секретарше Альберта.
  Тем временем Альберт прикончил свой завтрак и ушел одеваться. Ровно в шесть Альберт вышел в костюме и сказал Мэри:
  - Разбуди Эрику сегодня попозже. Она всегда капризничает, если не выспится с утра. А октябрьской ночью так тяжело выспаться.
  Мэри кивнула, уже второй раз за утро, подавив желание сказать, как устало выглядит хозяин.
  В дверь дома позвонил водитель. Альберт тут же вышел. До Открытого правительства ОЕС ехали молча. Альберт, каждый раз надевая костюм, забывал о своей природной мягкости и доброте, теперь он был лишь частью жесткого, отлаженного механизма, цель которого - тотальное оздоровление Европы.
  Личные мысли Альберта постепенно исчезали, последняя из них была сожалением о том, что он не простой гражданин своей страны. Тогда бы он не был вынужден своим примером вдохновлять миллионы, а мог бы сделать тщетную попытку...
  Мысль прервалась, уступив место контрольному планированию дел.
  В семь тринадцать Альберт вошел в свой кабинет. Секретаря еще не было, но на столе лежали бумаги на подпись. Альберт подписывал, перечитывая каждую бумагу по нескольку раз.
  Его отдельно заинтересовал смертный приговор некоему Эдварду Кунцу. Альберт прочитал небольшое количество материалов дела и счел, что фактически Эдвард Кунц виновен. Он подписал приговор привести в исполнение в течение суток.
  Покончив с бумагами, Альберт вызвал секретаря. Невысокая шатенка, со светящимися серыми глазами боязливо вошла в кабинет начальника.
  - Гэта, звонила ли вам вчера моя дочь? - спросил Альберт.
  Гэта покраснела в тон к своему форменному пиджаку, на глазах ее выступили слезы стыда.
  - Я забыла передать вам!
  Альберт не спускал с нее сверлящих глаз.
  - Вот что, Гэта, такую информацию впредь не забывать. Вы можете забыть, что мне позвонил президент ЮАР, или арабский шейх, но о том, что мне звонит родная дочь, я должен узнать. В двух первых случаях я просто вас уволю, а при повторении последнего... я придумаю, что можно будет сделать, чтобы впредь вы были памятливее, - Альберт договорил последние слова как бы между делом, не глядя на несчастную Гэту, - Теперь вы свободны, занимайтесь своими делами.
  Были еще свободных полчаса, до совещания "малым кругом": только он, первый секретарь, главный санитар и министры обороны и внутренних дел.
  Взгляд Альберта упал на еще лежавшее у него на столе дело Эдварда Кунца. Альберт перечитал его еще раз. Фанатик думал, что делал лекарство для детей. Жаль его...
  Жаль? Сумасшедший обманывал родителей и внушал детям надежду на жизнь. Печально, что люди еще сходят с ума, безумие никак не распознать, иначе бы мы уже давно победили его, как победили умственную отсталость, генетические трисомии, детские параличи и многое другое.
  В полдень Альберт отправился в малый зеленый зал, где собирались участники "малого круга". В обитой темно-зеленым гобеленом зале, за тяжелым малахитовым столом, обитым орехом сидел, потирая потную лысину, министр обороны - Ян. Рядом с ним, молодцеватый и подтянутый, стрелял глазами министр внутренних дел - Хайди. При появлении Альберта оба министра встали.
  - Здравствуйте, господа!
  - Здравствуйте, - в унисон ответили министры. Мужчины раскланялись.
  Альберт зажег настольную лампу, зеленый абажур мягко затеплился. Электрического света было достаточно, но Альберт всегда включал зеленую лампу: она придавала уюта слишком помпезной зеленой зале.
  - Я сегодня изучил дело приговоренного к расстрелу Эдварда Кунца. Хотелось бы знать ваше мнение, господа! - сказал Альберт, пододвигая папку с материалами дела поближе к министрам.
  Министр обороны запыхтел и принялся еще интенсивнее протирать и без того блестящую лысину. Маленький Хайди быстро открыл папку и пробежался глазами по делу.
  - Дело ясное. Расстрельная статья, - сказал он громко, тонким решительным голосом, - Лечил дома больных детей. Неизлечимо больные должны содержаться в больницах. Существует официальное лечение.
  - Оно не спасает, - перебил Альберт.
  - Оно, конечно, не спасает, все так. Но кто знает, мог ли ученый в подпольных условиях создать препарат, который победил болезнь? Может он дурил людям голову?
  - А это я хочу спросить у вас, господа. Дело не такое незначительное, каким кажется! - проронил сквозь зубы Альберт, - В материалах дела ничего не сказано о том, что наши в лаборатории Эдварда Кунца.
  - Он взорвал свою лабораторию, когда наши люди пришли арестовывать его, - сказал, как отрезал, Хайди.
  - Почему я не узнал этого из материалов дела? И почему, в таком случае, его не убили на месте? - Глаза генерального секретаря метали молнии. Министр обороны, которого разговор совершенно не касался, испуганно озирался по сторонам и обильно потел.
  - Не убили его лишь потому, что знали, чем он занимается. Он не изобрел лекарства, нам так кажется, но нашел метод продления жизни детей. Его оставили, чтобы узнать тот метод, которым он это делал.
  - Меж тем расстрел назначен на завтра на восемь утра, - Альберт посмотрел на часы.
  - Так точно, - вытянулся еще сильнее министр внутренних дел, - За это время наши люди узнают у него метод.
  - Зачем? Если это не метод лечения... Продление жизни стоит денег, которых у нас нет, - отчеканил Альберт.
  В залу вошел человек приятной, даже слащавой, наружности. Светлые волосы были зачесаны под пробор. Светло-голубые, блестящие глаза осмотрели присутствующих приветливо, в них тут же отразилось понимание сложившейся ситуации. Вошедший за несколько мгновений лишь по лицам присутствующих оценил, что происходит. Взгляд его упал на папку с делом. Губы вошедшего сложились в сладкую улыбку, крылья тонкого носа раздулись.
  - Прошу простить меня, господин Канцлер! - сказал он мелодичным баритоном.
  - Я знаю за вами привычку опаздывать, Герхард. Присаживайтесь, - бросил Альберт.
  - Я, вижу, вы обсуждаете дело Эдварда Кунца, - Герхард, первый заместитель Канцлера ОЕС тут же включился в обсуждение.
  - Ты знаешь об этом деле? - удивился Альберт.
  - Как ни странно, но знаю довольно много. Мое ведомство... гхм... прорабатывало этого сумасшедшего. Сначала я думал, что он и вправду нашел лекарство, но позже... Это все были его больные фантазии. Он свихнулся. Совершеннейший фанатик!
  - А теперь от эмоций к делу, - осадил своего заместитель Альберт, - Факты, меня интересуют факты, которые, видимо, не все здесь изложены.
  - От чего же?! - обаятельно улыбнулся Герхард, - Все в полном порядке изложены.
  - Однако, здесь не сказано, что те дети, которых он лечил своим методом, погибли.
  - Они живы, все так.
  - И почему вы решили, что метод Кунца не действует, и он достоин расстрела?
  - Дело в том, что расстрела он достоин в любом случае, - мягко сказал Герхард.
  Альберт невольно растерялся, под таким напором заместителя.
  - Генри, я не понимаю тебя. Откуда столько ненависти к этому бедному ученому?
  - Посуди сам, Альберт! - Герхард наклонился всем телом к столу, умудрившись одновременно заглянуть в глаза всем. Министры, как две восковые статуи, замерли и на всякий случай не дышали, пока не перестанет пахнуть паленым. Оценив ситуацию, он продолжил, - Кунц нарушил три федеральных закона: во-первых, продолжил заниматься запрещенной медицинской деятельностью; во-вторых, лечил пациентов на дому без лицензии; в-третьих, не выдал смертельно больных пациентов официальной медицине. Даже приди он самостоятельно со своим открытием, даже в этом случае мы вынуждены были бы его расстрелять! Это ужасно и печально, Альберт! Но ты сам всегда учил меня, что буква закона на то и буква закона: либо ты ее соблюдаешь, либо любой на улице сможет убить тебя безнаказанно!
  Герхард удовлетворенно замолчал, заглянул в глаза министрам и генеральному секретарю.
  - Я хвалю тебя, моего лучшего ученика, - сдержанно ответил Альберт и встал, - Я на секунду, господа!
  Канцлер вышел в соседнюю уборную, чтобы вымыть руки, а когда вернулся, то дело Эдварда Кунца со стола уже пропало. Герхард разложил свои бумаги. Явился и главный санитар, тучный, маленький человечек с печальными глазами бездомной собаки.
  Пошли долгие часы обсуждения разнообразных дел, которые окончились только к полуночи.
  В машине Альберт уснул, а проснулся, как привык, за пять минут до остановки перед домом. Внутри было уже темно, только на кухне горел дежурный свет. Мэри оставила хозяину ужин. Наскоро поев, Альберт поднялся на второй этаж. Он вошел в детскую, на цыпочках подкрался к постели дочери. Эрика-младшая все больше становилась похожей на него. Те же густые, вьющиеся на концах рыжеватые волосы, та же прямоугольная форма лица, волевой подбородок. Только носик у нее был "мамин", тонкий, чуть курносый. И тонким, упрямым отцовским ртом, она во сне улыбалась мягкой материнской улыбкой. Почувствовав на себе взгляд, Эрика открыла глаза.
  - Папа! - она бросилась на шею отцу, - Я рада тебя видеть! Я видела такой сон! Он немного страшный, но ты как почувствовал, пришел ко мне! Ты ведь спасти меня пришел? И там, во сне, тоже пришел! Мне приснилось, что я упала в ядовитую крапиву, и что у меня все тело болит, и что я вот-вот умру... - она остановилась, чтобы перевести дух, - А потом пришел ты.
  Альберт с опаской коснулся дочкиного лба: не горячий.
  - Я пришел поцеловать тебя на ночь, - улыбнулся он.
  Эрика повисла на отцовской шее и два раза громко чмокнула в щеку. Альберт аккуратно поцеловал дочку в нос.
  - Я тебя люблю, папочка! - сказала Эрика, залезая под одеяло.
  - И я тебя, милая! - у Альберта отчего-то сдавило горло, он не то прошептал, не то прохрипел, - спокойной ночи!
  Эрика почесала щеку, и на ней выступили лиловые полосы. Альберт не придел этому значения, показалось, что так легли ночные тени.
  Ночь он провел без сновидений, и утро не принесло ничего нового. Была суббота. День, когда Канцлер ОЕС мог отдохнуть. Альберт поспал подольше. Когда он проснулся, выяснилось, что Эрика еще не поднималась.
  Мэри приготовила на завтрак шоколадный кекс, как это делала Эрика-старшая. Эрика-младшая в этот раз не спешила спускаться.
  - Хорошо ей должно быть спиться сейчас! После такой-то недельки! Не привыкла, малышка, еще к школе, - улыбалась про себя Мэри, намешивая мощными толстыми руками тесто для овощного пирога на обед.
  - Я пойду, разбужу ее. У меня уже живот свело от такого чудесного запаха, - Альберт неумело усмехнулся. Мэри оценила комплимент от скупого на такие вещи хозяина. Альберт еще раз смущенно бросил взгляд на домработницу и торопливо вышел.
  В детской царил полусвет, какой бывает только сладким субботним утром, когда чуть теплое октябрьское солнце проникает сквозь полупрозрачные шторы. По подушке к самому носику Эрики полз луч. Альберт присел на краешек ее кроватки и отодвинул от лица одеяло.
  Холодом пронизало его пальцы, ноги стали сначала холодными, а потом резко горячими, в глазах потемнело. Когда головокружение улеглось, Альберт встал и подошел к окну, тронул штору, но отдернул руку. Эрика сопела тихо-тихо. На ее лице багровели две полосы от расчесов. Там, где лица ее касалось одеяло, была сеть мелких синячков.
  Альберт в каком-то отупении смотрел на дочку. Та открыла глаза, улыбнулась и сказала:
  - Доброе утро, пап!
  - Доброе, - выдавил из себя Альберт, - Как ты чувствуешь себя?
  - Все чешется! - тоном капризной принцессы сказала Эрика и потянулась к отцу. Альберт отшатнулся, он и сам уже верил, что болезнь заразна, но взял себя в руки и легко обнял дочь.
  - Не чешись. Хорошо? Я принесу тебе завтрак прямо в постель, хочешь?
  - А молоко принесешь?
  - Принесу. И потом уеду. Меня срочно вызвали.
  - Опять будешь мир спасать? - вздохнула Эрика.
  - Не больше, не меньше. Только, Эрика, это очень важно, послушай меня, - Альберт взял дочь за плечи и вцепился в ее серо-фиолетовое от синяков личико взглядом, - не выходи из комнаты. На улице появляться нельзя.
  - Опять террористы?
  - Да, милая. Не выходи из комнаты. К обеду я должен вернуться. Мэри уедет, ты будешь дома одна.
  - Хорошо, пап, - Эрика обняла его, - Я тебя люблю, пап!
  - И я тебя, милая!
  Альберт вышел из комнаты, но Эрика снова его позвала.
  - Да, дорогая!
  - Береги себя, пап! Ты же не только мой!
  - Я только твой, милая! - Альберт обнял дочь еще раз и вышел из комнаты.
  В ванной он опустился на край ванной. Руки его ходили ходуном. Альберт какое-то время сидел, ничего не воспринимая.
  - Мастер Альберт, - донесся до него голос домработницы, - с вами все в порядке?
  Альберт вздрогнул и взглянул на себя в зеркало: на щеках его что-то блестело. Он открыл кран и сунул голову под холодную воду.
  - Голова болит, Мэри, - он вышел, с его волос на плечи капала вода, - Ты мне сегодня больше не понадобишься. Я помню, ты хотела навестить свою сестру. Смело поезжай.
  - Но ... овощной пирог, а рагу? - удивилась Мэри.
  - Мы с Эрикой сами все приготовим. Поезжай скорее!
  - Спасибо! Спасибо, Мастер Альберт! - Мэри прижала пухлые руки к груди, щеки ее покрылись румянцем, она побежала по лестнице вниз, на ходу развязывая передник. Это был ее первый выходной за долгие годы.
  Альберт же преисполнился какого-то непонятного холодного спокойствия. Он сервировал для Эрики завтрак, отнес его и пошел одеваться. Он одевался, вызвал водителя - все на автомате, голова его была якобы пуста. На самом деле, пока он был в ванной, в голове его созрел план, как-то сам собой, этот план начал претворяться в жизнь.
  - Генри? Не спишь?
  - Господин Канцлер, рад слышать тебя, - мелодично почти пропел приветствие заместитель, - готов слушать!
  - Срочно подготовь мой визит в одну из больниц для детей больных квазитромбозом. И этот ученый, как его...
  - Эдвард Кунц! Расстрелян.
  Альберт беззвучно ругнулся.
  - Альберт, с тобой все в порядке? У тебя голос дрожит, - забеспокоился Герхард.
  - Все в порядке, просто я решил навестить этих больных детей.
  - Болезнь заразна.
  - Генри, ты знаешь, так же как и я, что болезнь НЕ заразна, - отрезал Альберт, - готовите мой визит. Через два часа я приеду!
  - Но, Альберт!
  - Расстреляю! За измену! - прорычал Альберт.
  - Так точно, господин Канцлер, - бодро ответил Герхард, - Разрешите исполнять.
  - Действуй, и побыстрее!
  Альберт спустился вниз, в дверь позвонил водитель. Все шло по расписанию.
  
  10.10. (2 день).
  На крыльце больницы столпились репортеры всех ведущих газет и телеканалов. Как только Альберт вышел из машины, сразу замелькали вспышки, от стрекота фотоаппаратов заложило уши. Но фотографы быстро убрали свои рабочие инструменты, некоторые торопливо начали стирать снимки. Операторы наскоро убирали камеры.
  Альберт Вэйер, всегда улыбчивый, приятный в общении, самый общительный из всех генеральных секретарей, вышел из машины с каменным выражением лица. Желваки его заходили при виде журналистов.
  Ходили легенды о том, что таким его видели лишь однажды. Когда он приехал на похороны жены. Тогда никто не обратил внимания на то, что Альберт хмур: ясное дело, у него жена умерла!
  Тогда в прощальной речи, Альберт попросил журналистов "по-хорошему" удалить все видео- и фотоматериалы. Одна газетенка все же напечатала фотографии убитого горем Канцлера. Что было после, передают неохотно, шепотом, пугливо оглядываясь. Историю с похоронами знали поголовно все, поэтому заметив, что Канцлер сильно не в духе, журналисты спешно удаляли все свои материалы.
  - Кто вас пригласил, господа? - вместо приветствия начал Альберт.
  Журналисты молчали.
  - Так если вас никто не приглашал, то чего пришли? - продолжил Канцлер. Журналистская масса растаяла почти мгновенно.
  Внутри больницы Альберта ждал мелко дрожащий главный врач больницы: усатый, запуганный человек в очках, больше о нем сказать-то было нечего. Главный санитар был здесь же, печально оглядывался вокруг. Из-за угла выплыл Герхард, на нем был отличный костюм цвета молочного коктейля, на запястьях поблескивали золотые запонки.
  - Господа! - Альберт поприветствовал присутствующих, - Господин первый заместитель, можно вас на минуточку!
  - С удовольствием, - будто игнорируя настроение генерального секретаря, Герхард быстро подошел к нему.
  - Объясни мне, какого черта лысого там делали репортеры! - зашипел Альберт.
  - Ты сказал все приготовить, я приготовил все! Не хотел бы шумиху создать, так и сказал бы. Я откуда знаю, что тебе надо?! - уверенным шепотом сказал Герхард.
  - Генри, Генри! Какие еще сюрпризы мне приготовил?
  Первый заместитель взглянул в напряженные, сверлящие глаза Канцлера.
  - О чем ты, Альберт? Я не понимаю тебя! - с этими словами Герхард ушел.
  Альберт снова заиграл желваками.
  - Господин главный врач? Как вас зовут? - Альберт пожал безвольную руку главврача больницы.
  - Паулюс Третхед, господин Канцлер. Очень приятно, господин Канцлер.
  - Мне тоже, доктор Третхед. Показывайте мне вашу больницу. Если я не ошибаюсь, она лучшая по всему ОЕС? И в Берлине?
  - К сожалению, нет, господин Канцлер, моя больница лишь на десятом месте в рейтинге ОЕС, среди больниц для детей с квазитромбозом, - доктор как-то завял, пока говорил это, - В Берлине она считается лучшей, - тихо добавил он.
  - Десятое место... - задумчиво проговорил Альберт, разглядывая облупившиеся во многих местах стены холла, - Что ж, посмотрим.
  В коридоре лампы горели через одну. Краска на стенах давным-давно была голубой, но за столько лет вытерлась и местами отвалилась.
  - У вас всегда так холодно? - осведомился Альберт.
  - Только когда дует северный ветер, сэр, - поник доктор.
  - Понятно. Заодно вы и ветер определяете. Вы не забывайте звонить в метеослужбу - они часто заблуждаются, определяя направление ветра.
  - Да, сэр.
  Альберт вздохнул: ведь этот дурак действительно будет звонить в метеослужбу, а щели в окнах не заделает.
  - Это наш первый этаж, здесь располагается общая столовая, несколько туалетов, кружки ручного творчества: макраме, лепка, вышивание, есть секции пения и игры на гитаре. Преподают у нас бывшие учителя этой школы...
  - Учителя? - Альберт по-новому посмотрел на здание, оно действительно было школьного типа.
  - Ученики этой школы, те, что заболели, уже давно скончались. Учителя без работы, многие подрабатывают у нас медсестрами и санитарами, и продолжают учить детей, ведут кружки, чтобы малыши не скучали.
  - Это верно, - задумчиво сказал Альберт, - А там у вас что? - Он показал на обшарпанную дверь из фанеры.
  - Столовая.
  Альберт резко изменил направление и вошел в столовую. Кафель на стенах был заляпан грязью, на полу нескольких плиток просто не было. Простые железные столы, холодные фанерные скамейки на железных ножках. Слева была лента для грязной посуды, но та, судя по всему, не работала.
  Воняло гнилым луком.
  Альберт подошел к стойке и заглянул в кухню. Повариха, стоявшая возле громадного канна, охнула и присела.
  - Уважаемая, а что сегодня на обед?
  - Луковый суп.
  - А на второе.
  - Второго не будет... - прошептала она.
  - Это что еще за неделя французской кухни? - прошипел Альберт главврачу, прожигая его взглядом, - Вы у меня этот суп до конца жизни жрать будете!
  - Но денег... - чуть не плакал главврач.
  Альберт заскрипел зубами:
  - Показывайте дальше.
  На втором этаже этого корпуса были бывший актовый зал, использовавшийся, как общая палата для девочек, и спортзал - палата для мальчиков. От стены до стены стояли грубые железные кровати в несколько рядов. Между кроватями сновал медперсонал. Альберт не стал заходить ни в одну из палат.
  - Это все?
  - У нас есть еще палаты в другом корпусе.
  - Ведите.
  В многочисленных классах тоже были палаты. Там тоже лежали дети, на таких же грубых кроватях, под тем же серым шершавым постельным бельем.
  По всему зданию было тихо.
  - А здесь что? - спросил Альберт про палату, раньше бывшую классом рисования.
  - Это палата, где детям колют "витамин", - тихо ответил доктор.
  Альберт круто развернулся на каблуках и посмотрел на часы, время близилось к полудню.
  - Генри. Я сейчас еду домой. Ровно в два часа я жду тебя с отчетами о состоянии дел по больницам за три года.
  Первый заместитель помрачнел.
  - Да, Генри, иногда на месте первого заместителя приходиться работать! - бросил ему Альберт и ни с кем не попрощавшись, ушел.
  В машине он много думал об увиденном. Дело в том, что ни о чем подобном он и не знал. Ему врали. Все три года ему врали! Что дети содержатся в человеческих условиях, что их довольно кормят. От одного этого лукового супа загнуться через три дня не так-то трудно. Эрика не будет лежать в больнице.
  Он раз уже совершил, что должно. Потерял жену и сына. Нельзя их вернуть. И Эрику нельзя уже вернуть. Средства так и не придумали, но хотя бы еще две недели побыть с нею рядом.
  Альберт чувствовал, как голова его отрывается от тела и улетает, медленно кружась. Что-то что он чувствовал уже давным-давно, старался забыть, оно снова возвращалось. Тогда принять решение пришлось... Врач-ротозей пропустил момент, можно было бы сделать аборт, а он пропустил момент... Эрике пришлось рожать, зная, что ее ребенок будет убит. Невыносимая боль. Ее боль. Он тогда был слишком занят, чтобы как-то поучаствовать в этих делах, вникнуть в то, что чувствовала она, понять. А потом и ее сердце не выдержало: слишком много переживаний, ее крохотное сердечко буквально порвалось пополам. И прощения уже не попросить. С Эрикой так не будет. Она не будет лежать в этих невыносимых условиях, она останется дома.
  Но ладно Эрика. У нее есть все, что нужно, а вот те ребята, что жмутся друг к другу, кутаются в одеяла, в попытке согреться на железной кровати. С ними тоже что-то надо решать.
  Дома Альберт написал пространное письмо для Мэри, убеждая ее, что ей необходимо будет появляться только, чтобы готовить еду, так как Эрика простудилась, а Альберт не хочет, чтобы Мэри заболела. Выходило слабо, но думать об этом уже было некогда.
  Эрика отчаянно чесалась, все ее тело было покрыто фиолетовыми полосами.
  - Я чем-то заболела, - задумчиво сказала она.
  - Немного. Я думаю, скоро пройдет! - Альберт едва мог улыбаться, - Я ненадолго заехал к тебе. Мы решили на две недели закрыть все школы, а раз ты все равно болеешь, посиди дома. Ты самостоятельная девочка, ты справишься! Мэри плохо чувствует себя и будет приходить - готовить, не показывайся ей, а то заразишься еще сильнее, хорошо?
  - Хорошо пап, - Эрика сомневалась в искренности слов отца, - ты будешь приезжать чаще домой? - медленно проговорила она.
  - Я буду очень стараться.
  - А тогда можно я позову подружек?
  - Нет, - громче нужного сказал Альберт, - Нет, этого не нужно. Иначе вы все заразитесь!
  - А что я тогда буду делать? - разочарованно протянула Эрика.
  - Набираться сил, - Альберт присел перед ней на корточки, - И выздоравливать. Я по дороге заеду в магазин и куплю тебе самую красивую куклу, что там найду.
  - С домиком?
  - С целым замком!
  Эрика крепко обняла отца за шею.
  - Я тебя люблю, пап! И даже без куклы и без замка! Просто так люблю!
  - И я тебя, милая! - у Альберта в горле встал ком, он сдержался, чтобы не заплакать. От чего он и сам не знал: то ли от горя, то ли от нахлынувшего, откуда ни возьмись тепла.
  Внизу зазвонил в дверь водитель.
  - Мне пора, милая! - Альберт поцеловал дочку в щеку на прощанье.
  По дороге, рискуя опоздать, Канцлер ОЕС заехал в фешенебельный магазин, который он мог бы, наверное, купить целиком, со всеми продавцами, курьерами, грузовиками, долгами и проч.
  Альберт выбрал наскоро куклу с замком, как и обещал, но не самую дорогую, а как предпочитал, проще. На этом он не успокоился, а поехал в банк, где пробыл долго у главного управляющего делами. После этого главного управляющего увезли на скорой с нервным срывом. Альберт же посветлевший, с легкой душой, отправился в Открытое правительство ОЕС.
  Была уже половина третьего, когда он вошел в кабинет. Герхард, мрачный, и все в том же ослепительном костюме, ждал патрона.
  - Ты опоздал? На тебя не похоже, - начал Герхард.
  - Ты опаздываешь всегда, но я не считаю нужным критиковать тебя за это, Генри. Будь и ты любезен промолчать. Это случилось впервые за многие годы, - отрезал Альберт.
  - Ты как-то изменился, друг мой, - первый заместитель разглядывал шефа, - ты выглядишь, как будто облагодетельствовал полмира только что.
  - В каком-то смысле, Генри, так и есть! - Альберт обошел свой стол и сел прямо напротив заместителя, - Я вот что хочу узнать! Почему все три года меня обманывали о состоянии дел по больницам?
  - Ты преувеличиваешь, Альберт! Никто даже помыслить не мог обмануть тебя, мы не самоубийцы, можешь поверить, - улыбнулся Герхард, - Ты выбрал не то место для поездки. Больниц тысячи, на содержание их уходит слишком много средств. И та, что ты видел не самая лучшая.
  - Она десятая, Генри! Я с трудом себе представляю, что происходит в одиннадцатой. А в двадцатой в рейтинге, наверное, ловят и варят крыс? Тогда в пятидесятой больные спят на полу под дырявыми шерстяными одеялами? А в сотой, есть местами крыша и на том спасибо?
  Герхард откинулся на спинку стула и цокнул языком.
  - Я еще тогда говорил, что ждать 13 дней, притом, что мы знаем, что ребенок умрет через две недели, не целесообразно...
  - Что целесообразно, а что нет, решать мне! Думать и решать это моя задача, а не ваша! - взметнулся со всего места Альберт.
  - Ты стал слишком эмоционален. У тебя что-то случилось, - тихо проговорил Герхард, - Что-то с Эрикой.
  - Тебя не касается!
  - Значит, Эрика заболела квазитромбозом, - сделал вывод Герхард.
  Альберт взял себя в руки и сел на место.
  - Ты ошибся, Генри.
  - Мне сложить это, как два и два. Я давно и слишком хорошо знаю тебя. Последний раз ты так себя вел, когда родился Игор. Точнее, когда узнали каким ему суждено родиться. Слишком трепетно ты относишься к детям. Понимаю, своя рубашка ближе к телу. Но подумай, трезво, без этих лишних эмоций оцени, как будет легче, примени мы "витамин" сейчас ко всем этим детям.
  - Этому не бывать, - Альберт прожег Герхарда взглядом, - Ты говорил мне то же самое, когда родился Игор. И только благодаря этому, я не пропустил тот момент, когда сердце Эрики не выдержало.
  - Вот только давай без обвинений, а? Ты любишь обвинять себя - нравится? Обвиняй. Только на меня все это не вешай, - отмахнулся Герхард.
  - Однако, мы отвлеклись, - медленно сказал Альберт, - Ты скажи мне, отчего я читал в отчетах не то, что увидел сегодня?
  - Не я готовил эти отчеты. Спроси с тех, кто их готовил, - пожал плечами Герхард.
  Альберт усмехнулся.
  - Значит, ты знаешь, что делать. И между делом, я попросил бы тебя до конца недели обновить информацию по больницам. Я хочу знать, что нужно каждой из них.
  - Каждой? Ты с ума сошел! Это невероятно! Мы не найдем столько денег! - Герхард начал размахивать руками.
  - Успокойся...
  - Нет, Альберт! Это уму непостижимо! Казна полупуста! Мировой рынок в такой крутой заднице, что и не снилось! У кого мы будем занимать денег?!
  - Остынь...
  - Я просто ума не приложу! - продолжал перебивать Герхард.
  - Ты закончишь истерику или нет! - Альберт схватил заместителя за руку, сильно дернул за рукав, и оторвал запонку, - Вот этим, Генри, мы и заплатим.
  - Запонкой?
  - Не прикидывайся идиотом. У меня и у тебя на счетах миллиарды. Что мешает нам...
  - Сумасшедший... - прошептал Герхард, - Альберт, я не могу с тобой разговаривать, пока ты не в себе. Ты сейчас слишком взволнован. И лишь, как твой друг, я сейчас не буду ничего говорить никому. Я просто уйду и оставлю тебя одного, пока ты не придешь в чувства. Завтра я позвоню тебе, и ты скажешь мне, что ты думаешь. Я очень надеюсь на твое благоразумие, - Герхард встал, сунул в карман пиджака запонку и направился к выходу. Перед дверью он остановился, чтобы еще что-то сказать, но посмотрел на рукав рубашки:
  - Порвал... - тихо сказал заместитель, - Жаль, новая была рубашка, - и вышел.
  Альберт кусал губы, он встал и долго ходил по кабинету туда-сюда, думая, что же ему делать. В конце концов, он решил, что его место рядом с дочкой и поехал домой.
  Эрика спала в своей постели, обняв привезенную курьером куклу. Альберт не стал ей мешать. Впервые за сегодняшний день он мог расслабиться и подумать в одиночестве. Мысли не шли, Альберт включил телевизор. Фильм, что шел на экране он не видел, скорее в отупении смотрел сквозь телевизор и стену.
  Зазвонил телефон. Звонил Герхард.
  - Ты сказал, что позвонишь мне завтра, - насмешливо сказал Альберт.
  - Я не могу бросить своего друга в тяжелой ситуации, - мрачно ответил Герхард, - Ты не просто мой патрон, ты друг с самого детства.
  - Я помню. У нас детство было счастливое, тебе не кажется?
  - Кому как, - хмыкнул Герхард, - это ты был всегда такой, что тебя все боялись, а меня били, пока ты не начал меня защищать.
  - А ты всегда помогал мне выкручиваться из разных заварушек. И с девушками меня тоже ты всегда знакомил.
  - Да, - как-то мрачно ответил Герхард, - Ты думаешь, мне просто было тебе это все говорить? И тогда, и сейчас. Мы оба знаем, что Эрику я любил больше, но выбрала она тебя... И все ваши проблемы я воспринимал, как свои... И Эрику-младшую я тоже люблю, как если бы она была моей дочерью.
  - Ты считаешь, ее нужно отправить в больницу?
  - У тебя нет выбора. Одно дело, когда знаю я и больше никто, другое, когда об этом узнают все. Пусть постфактум. Смерть дочери главы государства, да еще, какого государства - это событие мирового масштаба. Ты же везде появляешься с ней, а здесь... тебе придется признаться.
  - Не обязательно говорить, от чего она умерла.
  - Весь мир помнит, что было с тобой, когда умерла Эрика. Весь мир до сих пор не знает, от чего она умерла. Мне уже надоело заминать то и дело возникающие недоразумения по этому поводу.
  - Можем сказать, что она упала откуда-нибудь... Погибла в автокатастрофе... Много от чего можно умереть в нашем мире.
  - Ты прав, Альберт. Только сейчас вероятность, что восьмилетняя девочка умерла от квазитромбоза больше, чем что-либо. Тебя поймают на лжи, и представь, что тогда будет. Представил?
  - Да, - Альберт решил даже не напрягаться.
  - А теперь, господин обладатель-самого-слабого-в-мире-воображения, умножь это на десять, и едва ли это будет сотой частью реальной кутерьмы.
  - Не раздувай из мухи слона, Генри, это все... А может быть мне уйти с поста? Или взять отпуск?..
  - Ты сам знаешь, что ни того, ни другого я не могу тебе позволить. У тебя не других возможностей, Альберт. Вези Эрику в Баварию. Вези, там реально хорошая больница. Там все дети обеспечены тромбоцитами. Вот как раз там она сможет прожить не две недели, а допустим месяц, а может и дольше. Я не предлагаю тебе вводить ей "витамин", это было бы немыслимо, но... больницы никак не избежать.
  - Генри, ты всегда был проницателен, но тут ты ошибся. Как только медсестра или врач узнает, что Эрике Вэйер нельзя вкалывать "витамин" на тринадцатый день, то ... поверь мне, те ужасы, что ты мне тут рисовал, фигня, по сравнению с тем, что будет в этом случае, - устало проговорил Альберт.
  - Ты прав. Но я тогда не знаю, что делать.
  - Мне нужно дело того ученого. Адреса его пациентов, результаты, которые давало его лечение. Мне нужно знать все об Эдварде Кунце. Эрика завтра поедет в Баварию, а за это время, я носом вскопаю земной шар, чтобы найти способ продлить ей жизнь. Она у меня одна, Генри, понимаешь, - по щекам Альберта потекли слезы, - Одна. Без нее... Я до сих пор не могу простить себе, что тогда сделал с Игором... Но тогда у меня были девочки, а сейчас девочка одна... И она умирает, Генри.
  - Боже мой, Альберт, - голос Герхарда сделался сочувственным, - умоляю тебя, крепись. Я сделаю все возможное... Ложись отдыхать, друг.
  - Знаешь, Генри, иногда мне хочется тебя убить. Но в остальные минуты я счастлив, что ты мой друг.
  - Я счастлив тому же, старина. Отдыхай, тебе это нужно.
  Альберт положил трубку и оттер слезы салфеткой.
  - Я все слышала, - тихо сказала Эрика.
  Сердце Альберта упало в пятки.
  - Что именно ты слышала, милая? - Альберт повернулся к дверному проему, где, заливаясь слезами, стояла вся фиолетовая от синяков дочь.
  - Что завтра я поеду в Баварию, в больницу. Я не хочу, папа!
  - Болезнь серьезней, чем ты думаешь, солнышко, - Альберт взял дочь на руки и стал качать.
  - А еще я слышала, что ты вскопаешь носом земной шар, чтобы найти лекарство.
  - А что еще?
  - Больше ничего. Я только что пришла. Ты самый лучший папа на свете. Ты будешь мне звонить?
  - Конечно, милая. Я буду тебе звонить. Ты не обижаешься на меня?
  - Нет. Мама обижалась на тебя, что ты не дал родиться моему братику, а я не обижаюсь. Я тебя люблю просто. И мама тебя любит.
  - Любила.
  - Нет, любит! - упрямилась Эрика, - Если она умерла, это же не значит, что она нас с тобой больше не любит. Мэри говорит, что мертвые смотрят с небес и все-все видят. Думаю, мама хотела бы, чтобы я была здоровой. Она всегда так говорила.
  - Какая же ты у меня умница! И в кого ты такая? - умилился Альберт.
  - Не знаю, - Эрика устроилась на коленях отца удобнее. Они оба молчали, слезы лились по щекам Альберта потоком. Эрика давно уснула на его руках, а он продолжал сидеть и думать о том, что предстоит ему сделать завтра. В его руках была жизнь дочери, и он готов был сделать все, чтобы она выздоровела. В первую очередь нужно было быть сильным и перестать плакать, слезы мешают процессу мышления.
  Альберт чувствовал, как его мысли постепенно выстраиваются, как солдаты на плацу. Едва начал брезжить черный октябрьский рассвет, в голове Альберта было уже прохладно, свободно, мысли с какой-то военной выправкой сменяли одна другую, а слезы высохли.
  Альберт Вэйер, Канцлер ОЕС, человек несгибаемой воли, человек, который ставил закон превыше своих желаний, снова был в строю.
  
  11.10 (3 день)
  Экстренное совещание "малого совета" началось с небольшой задержкой. Канцлер опаздывал.
  Когда Альберт вошел в зеленую залу, то сидевшие там министры и первый заместитель резко умолкли. Тишина сразу стала какой-то гнетущей.
  Герхард тревожно всматривался в лицо Альберта, пытаясь прочитать на нем хоть что-то. Канцлер был бесстрастен. Он принял решение.
  - Здравствуйте, господа! - негромко сказал Канцлер. Министры встали, поприветствовали его и сели.
  - Я собрал вас сегодня здесь, чтобы обсудить с вами несколько резолюций.
  Первая касается вас, господин главный санитар.
  Маленький толстый человечек, изобразил на лице полнейшее внимание.
  - Прочтите, - Альберт подал ему бумагу, - Вслух.
  Главный санитар прочистил горло и начал читать:
  - В связи с тем, что данные предоставленные в отчетах по больницам для детей больным квазитромбозом за три года не соответствуют действительности и лекарство от квазитромбоза до сих пор не найдено, а с подачи и жалоб главного санитара закрыта программа по поискам лекарства, главного санитара ОЕС, Карла Усольца, приговорить к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно после подписания, - упавшим голосом закончил главный санитар.
  - Знавал я людей, читавших и подписывавших такие бумаги и не дрогнувших, - насмешливо сказал Альберт, - подписывайте.
  - Но господин Канцлер! - взмолился санитар.
  - Вы спорить со мной собираетесь? - усмехнулся Канцлер, - Там должна быть ваша подпись и она там будет!
  Тишина уплотнилась, стало вдруг душно. Главный санитар пробежался глазами по лицам-маскам коллег по совету: все они уже попрощались с ним и с почестями похоронили для себя. Не найдя поддержки, главный санитар взял ручку и поставил свою подпись. Она вышла нечеткой, блеклой.
  - Да, умирать никому не хочется, - сказал со вздохом Альберт и выдернул бумагу из рук главного санитара, - Но работать, вам, видимо, не хочется еще больше. То, что показала моя личная проверка - это измена. А за измену, сами знаете, - Альберт быстро спрятал бумагу к себе в портфель, - Увести!
  В комнату вошли два человека в темно-синих штатских костюмах, они взяли вялого главного санитара под руки и увели вон из залы.
  Альберт обвел глазами оставшихся. Министры Ян и Хайди сосредоточенно что-то строчили в своих записных книжках. Герхард смотрел на Канцлера упрямым мрачным взглядом.
  - Вы что-то хотите мне сказать, Генри?
  - Вы? - дернул бровью Герхард, - Я запомнил.
  - Оставьте это при себе, Генри. Раньше я позволял, сейчас... Не каждый раз я готов вам позволять "тыкать" мне.
  Герхард смерил Альберта пристальным взглядом и стал перебирать свои бумаги.
  - Отчеты, - тихо сказал Альберт.
  - Пока не все, но основная часть. Больницы нуждаются в основном в постелях, питании и, некоторые, в ремонте.
  - Спасибо, подробнее с ними я ознакомлюсь позже, - холодно ответил Канцлер, - Господа министры, господин первый заместитель, к вечеру я хотел бы знать Ваши предложения по кандидатурам на пост главного Санитара ОЕС. Мы обсудим их позже, - Альберт поднялся со своего места.
  - Господин Канцлер, есть ли у вас минута, я хотел бы переговорить с Вами с глазу на глаз, - Герхард сделал ударения на слова "вас" и "с вами", упрямо глядя Альберту в глаза.
  - Это важно?
  - Более чем.
  - Тогда, господа министры, я прошу вас так же остаться, - сказал Альберт, вновь присаживаясь.
  - С глазу на глаз, - с нажимом проговорил Герхард, - Господин Канцлер.
  - Мне нечего скрывать, - улыбнулся Альберт.
  Герхард взмахнул руками, дескать, он сделал все, что смог.
  - Как здоровье Эрики? - спросил он.
  Альберт бросил на него ненавидящий взгляд.
  - Спасибо, хорошо.
  - Если не ошибаюсь, вчера она оказалась больна.
  Министры обороны и внутренних дел резко напряглись. В воздухе запахло озоном. Ян с непониманием смотрел на первого заместителя, а Хайди быстро оценив ситуацию, спрятал глаза в стол.
  - Вы ошибаетесь, Генри. Эрика здорова, совершенно.
  - Насколько я понимаю теперешнее положение дел, о смерти главного санитара объявят сегодня вечером. В какой форме это лучше всего сделать? - прищурился Генри.
  - Он был подлецом, порядочным подлецом, конечно, но это не повод делать из него скотину после смерти, - задумчиво начал Альберт, - Пусть скажут, что скончался от сердечного приступа, сгорел на работе... Что больше любят люди? Мне все равно. Я не держу на него зла лично, поэтому нет нужды объявлять его изменником.
  - Тогда будет гражданская панихида. Я могу надеяться, что вы появитесь с Эрикой на людях? - Герхард вцепился в патрона взглядом и долго мерился с Альбертом взглядами.
  - К чему вопрос? - отчеканил Альберт.
  - К тому, что я должен заявить об этом журналистам, - удовлетворенный реакцией, свободно ответил Герхард.
  Альберт закусил губу и задумался.
  - Думаю, стоит сказать журналистам, что гражданская панихида не место для ребенка, тем более пройдет она в будни утром. Эрика будет в школе, - процедил Альберт.
  - Так и запишем, - Герхард что-то пометил в своем ежедневнике.
  - У вас все, господин первый заместитель? - бросил Альберт, - У меня много работы, господа.
  Не прощаясь, Канцлер покинул залу. Так бывало часто, и министров это не удивило. Они лишь вздохнули с облегчением.
  Герхард догнал Альберта в лифте. Когда дверь закрылась, и лифт чуть отъехал, первый заместитель нажал кнопку "Stop" - лифт остановился.
  - Альберт! Объясни, что происходит?
  - Что тебя интересует? - спокойно спросил Альберт.
  - Это "выканье", приговор санитару... Что с тобой? Альберт, где твоя уравновешенность? У тебя крышу сносит настолько, что ты готов по трупам пойти, чтобы только не соблюдать закон?
  - А ты я смотрю, так жаждешь закон соблюдать, что готов крестнице вколоть "витамин". Значит, сделаешь это сам, когда придет время. Лично! Но хочешь соблюдать закон, соблюдай и субординацию. Сейчас и здесь, ты Генри, мой старый друг детства, в малой зале ты мой заместитель. А теперь отпускай кнопку.
  - Альберт, я продолжаю недоумевать. Что с тобой случилось? Я могу тебе чем-то помочь?
  - Отпусти кнопку, будь добр. Отношения выясним как-нибудь потом.
  - Мне все это круто не нравится! - отпуская кнопку, сказал Герхард, - Смотри, как бы ни было скандала.
  Лифт тронулся, мелодично звеня, отмечая этажи. Вдруг Альберт сам нажал красную кнопку экстренной остановки.
  - Генри... Я могу тебе доверять... Вот что, друг мой, - Канцлер кусал губы, с трудом заставляя себя говорить, - Я не хочу, чтобы кто-то знал, что Эрика больна. В больницу я определю ее не как мою дочь. Для всех она должна остаться здорова. Я не желаю, чтобы нас жалели, более того... ты знаешь эту мою черту, я выбираю для своих самое лучшее, но не желаю, чтобы отношением к ней намекали на то, что она избранная. Эрика прекрасно знает, что к ней будут относиться, как к дочери Канцлера, и любить из страха. Ей самой это не нравится. Будет безопаснее, если она поедет под фамилией кого-то другого. А что похожа... Мало ли похожих на меня детей, похожесть - не доказательство.
  Герхард сочувственно похлопал друга по плечу.
  - Но это не повод расстреливать человека, - тихо сказал он, - Будь осторожен, о большем не прошу. Тебе очень тяжело, имей смелость пережить это, как мужчина, с холодной головой. Эмоции не идут тебе, только если ты не общаешься с журналистами. И даже тогда, все твои речи написаны заранее, с холодной головой. Уйми эту бурю, Альберт. Я буду рядом.
  - Спасибо.
  Они пожали руки друг другу. Лифт тронулся дальше.
  
  12.10 (4 день)
  Утро началось с невыносимой головной боли. Альберт сел на постели и огляделся. Вторая половина постели была в беспорядке, собственно, как и он сам.
  Господин Канцлер вздохнул. Он прекрасно все помнил. Хорошо одно - никто ничего не посмеет об этом сказать. Даже так: проститутка скорее повесится, чем расскажет о том, кто был ее клиентом. Но так напиваться это перебор! И наконец, самое поганое: он привел эту шлюшку домой... вот уж чего не стоило делать!
  Эрика уже спала, скорее всего. Все равно стыдно перед дочерью, хотя малышка уже умна не по годам. Если она что-то видела или слышала, то не скажет.
  Альберт встал. Это получилось не сразу. Спустившись по лестнице, Альберт с неудовольствием обнаружил разбросанные вещи. Он еще раз обругал себя идиотом и прошел в кухню.
  - Будете пить? - вчерашняя проститутка нелепо смотрелась в кухне в своей "рабочей" одежде: красные ботфорты на шпильке, черное мини, футболочка с вырезом.
  - Нет, спасибо.
  - Я приготовила завтрак.
  - Спасибо, - брезгливо отозвался Альберт, - Могла бы этого и не делать.
  - Я всегда готовлю клиентам завтрак, - бесстрастно отозвалась гостья.
  - Мило с твоей стороны. Как тебя зовут?
  - Своевременно, - улыбнулась блеклыми губами проститутка, - Фосс. Это мой псевдоним.
  - Хорошо, Фосс. Я думаю, тебе стоит уйти. Даже не знаю, как лучше это сделать. Чертовски тяжело соображать.
  - Уйду черным ходом, господин Канцлер, и можете мне поверить, ни одна живая душа не узнает о том, что я была этой ночью с вами.
  - Это мудро, Фосс. Спасибо, за завтрак и за... все остальное.
  Фосс хмыкнула одной стороной рта и вышла с кухни. Она собирала в прихожей вещи, снова вешала пальто на плечики и в шкаф.
  Альберт попробовал яичницу. Только проглотив кусочек, он подумал о том, что Фосс, может быть, не просто проституткой, может, она послана его отравить? От одного кусочка яичницы все равно ничего не будет. Альберт встал и открыл один из ящиков для столовой утвари, вынул все кастрюли с верхней полки и отодвинул заднюю стенку. Там обнаружился нехитрый тайник. В тайнике стояла одинокая скляночка.
  Альберт сбрызнул яичницу жидкостью из скляночки и подождал. Реакция не проявилась, можно есть. Он убрал все на свои места и продолжил поглощать завтрак, Фосс готовила недурно.
  - Я пошла, господин Канцлер.
  - Иди Фосс. А яичница очень вкусная.
  Фосс кивнула, наглухо застегнула свое неожиданно строгое, похожее на военное, пальто, надвинула на глаза серый берет и вышла.
  Альберт погрузился в неприятные раздумья.
  Генри прав. Его, Альберта, куда-то несет, надо бы взять себя в руки. Который раз за эту неделю он дает себе обещание взять себя в руки? И что? В руки взял, а потом сорвался, и чем крепче берет, тем ужаснее срывается. В следующий раз это будет притон наркоманов? Это для бюргеров наркопритонов не существует, так-то они конечно есть... А вот там уже никто не посмотрит на то, кто такой Альберт, прирежут... и это в лучшем случае.
  Пора заканчивать с этим. Вместо того, чтобы помогать дочери, быть с ней, Альберт идет в бар, напивается там, снимает шлюху и ведет ее домой... Мрак. Альберт вздохнул.
  - Есть кто дома? - тоненький голосок Эрики разрезал тишину.
  - Я дома, милая.
  Топот ножек на это раз был хоть и быстрый, а все же слабенький.
  Эрика налетела на отца и стала его обнимать, сама себе причиняя боль.
  - Как спалось, солнышко мое? - спросил Альберт.
  - Нормально. А ты чего такой хмурый?
  - Я плохо себя веду, - буркнул Альберт.
  - Так начни вести себя лучше, - пожала плечами Эрика, - Ты про ту женщину, с которой ты вчера пришел?
  Альберт посерел и повесил голову.
  - О ней. Ты ее видела?
  - Почти нет.
  - А она тебя видела?
  - Нет. Ты же просил никому на глаза не показываться.
  - Ты у меня умница, - Альберт легко поцеловал дочку в лоб, на этом месте тут же возник фиолетовый след, а на глазах девочки появились слезы.
  - Так больно? - удивился Альберт, - Бедная ты моя, даже обнять тебя нельзя. Ничего, родная, сегодня я отправлю тебя в больницу. Приходить туда я не смогу, но буду звонить. Каждый день, несколько раз. И ты мне звони обязательно. Я объяснил этой дуре, моей секретарши, что нет звонков важнее, чем от тебя.
  - Я никуда не хочу уезжать, - по щекам Эрики текли слезы.
  - Я понимаю, милая. Я тоже не хочу тебя оставлять. Ты же у меня одна. Родная моя девочка!
  Эрика, закусив губу от боли, прижалась к отцу. Альберт осторожно ее обнял. Он своей кожей чувствовал ту боль, которую испытывает Эрика, и надеялся, что ей станет легче.
  - Будешь кушать?
  - Не-а, пап, чего-то не хочется, - Эрика провела рукой по глазам, под которыми залегли черные круги, - Спать хочу.
  - Поспишь в машине. А поесть все-таки надо. Хотя бы бульон, но выпей.
  Альберт ссадил девочку с коленей и достал из холодильника маленький контейнер с куриным супом.
  - Фу, он куриный, - протянула Эрика.
  - Я смотрю, сидение дома тебя расхолаживает. Учти, это последний твой шанс поесть по-человечески. В больнице, где я недавно был, дети едят луковый суп... Его варят из гнилого лука, - строго сказал Альберт.
  Эрика недоверчиво посмотрела на него исподлобья.
  - Мне что, тоже надо будет есть луковый суп?
  - Будешь есть, что дадут... Вся соль в этом, - сказал Альберт, ставя перед Эрикой уже подогретый в микроволновке суп. Девочка недоверчиво смерила взглядом отца, презрительно посмотрела в тарелку и начала ковырять в ней ложкой.
  -У тебя есть пятнадцать минут. Ехать нам часов семь, так что смотри сама, - пожал плечами Альберт, - Я пока пойду собираться. Ты свои вещи собрала, как я просил?
  - Да, пап, - Эрика, морщась, пила бульон из ложечки.
  - Вот и умница, - Альберт потрепал ее легонько по макушке.
  В комнате он, переоделся в джинсы и ковбойку. Альберт долго стоял перед зеркалом и думал примерять ему усы или нет. Примерил, вышло некрасиво и как-то слишком пошло. С другой стороны, его лицо известно всем. От высокого лба и рыжеватой шевелюры до упрямой линии рта и прямоугольного подбородка его черты известны всем и каждому.
  Альберт попробовал накладную бородку. С небритостью смотрелось вполне неплохо. Эдакий фермер, с выправкой бывшего военного. Альберт разложил перед собой веер документов и выбрал нужный, там, где уже была вклеена карточка с бородкой. Канцлер долго смотрел на нее. Все-таки цепкий, прищуренный взгляд почти желтых глаз с головой его выдавал.
  Ну что ж, мало ли у Альберта Вэйера двойников! Вот, например, Джери Хиксит, бывший американский солдат, мальчишкой сбежал на фронт, чудом не был ранен и убит, создал свое ранчо на небольшом клочке плодородной баварской земли, очень даже похож.
  Альберт положил паспорт и водительское удостоверение на имя Джери в карман ковбойки. Среди одинаковых детских паспортов он выбрал один, на имя Эрики Хиксит.
  Альберт вошел в комнату дочери. Эрика уже оделась в джинсовый комбинезон и клетчатую рубашку.
  - Косички заплетешь в машине, - дал наказание Альберт.
  - А можно не заплетать?
  - Можно не капризничать, милая, - мягко сказал Альберт и подхватил скромную небольшую сумку, - Идем.
  Через пять минут от дома Альберта Вэйера отъехал старый синий грузовичок.
  - Повтори, пожалуйста, что ты будешь рассказывать врачам и детям в клинике, - Альберт вел машину, стиснув зубы.
  - Меня зовут Эрика Хиксит, мой отец воевал в Европе, когда ему было всего тринадцать, там же встретил мою мать. Я выросла на ранчо, в школе не училась, все что знаю - из книг и от отца. О матери говорить не люблю, братьев и сестер нет. Самое любимое животное на ранчо - теленок Марк, - протараторила Эрика.
  - Марк? Что еще за Марк? - улыбнулся Альберт.
  - Я столько историй про него сочинила, - мечтательно сказала Эрика и зевнула.
  - Хорошо, пусть будет теленок Марк, - вздохнул Альберт, - Ты только не проколись, смотри.
  - Это когда это я прокалывалась? - горделиво дернула плечиком Эрика, - Ни разу еще не было...
  - Я благодарен тебе за это. Ты у меня такая умница! Хочешь спать? - Эрика уже терла глаза, - Спи, малышка!
  Альберт бросил быстрый, печальный взгляд на дочь. Ему было не объяснить самому себе, что происходит с ним. Его вдруг поразила неожиданная мысль, что соблюсти закон можно, только узаконив естественное состояние дел. Вот сейчас он едет по поддельным документам, везет дочь, в больницу, куда так же по поддельным документам устроит ее. Это для их же блага, но, к сожалению, в обход закона.
  В свое время Альберт, обзаводясь поддельными документами, продумывал легенды всех своих "персонажей". Фактически, это были реальные люди: они платили налоги, имели места проживания, даже места работы, им шли пенсионные накопления. Можно ли в этом случае считать документы поддельными? На этом вопросе мысли Альберта приобрели хаотический характер, он никак не мог рассудить. С одной стороны выходило, что документы легальны, с другой, что нет. Раньше он как-то об этом не задумывался.
  На одной из штрассе машину Альберта остановили.
  - Ваши документы, - высокомерно осматривая ржавую местами машину, спросил полицейский.
  - Вот они, господин полицейский, - Альберт подал документы, думая, что все же документы легальны, даже отпечатаны на Госзнаке, на официальных станках.
  - Выйдите из машины, - сказал полицейский.
  Альберт удивленно поднял брови и покинул машину.
  - Оружие, наркотики, запрещенные вещества везете?
  - Нет, - коротко ответил Альберт, понимая, что глупее вопроса он не слышал.
  Полицейский вздохнул, желая придраться еще к чему-нибудь.
  - Аптечка?
  - Есть, господин полицейский. И огнетушитель тоже. Карточка техосмотра. Вот. Чего вы еще желаете? - размеренно сказал Альберт.
  - Вы как разговариваете с представителем полиции? - нашел к чему придраться полицейский.
  - Во-первых, вы не представились, и я не обязан перед вами отчитываться только по этому, - набрал обороты Альберт, и тут же осекся, - Во-вторых, господин полицейский, я тороплюсь. Мы держим путь в Динкельсбюль, в больницу. Моя дочь больна квазитромбозом.
  Полицейский заглянул в машину и посмотрел на Альберта.
  - Гер Джери, мои соболезнования. Дать вам эскорт для сопровождения?
  - Спасибо, не стоит, господин полицейский.
  Полицейский вернул Альберту документы, и тот сел в машину.
  - Вы надеетесь устроить девочку в лучшую больницу по всей Германии... Там нет мест, говорят, - сочувственно сказал полицейский.
  - Ничего страшного. Мы все наши семейные сбережения хотим пустить на то, чтобы малышку устроили в эту больницу. Это не такая уж и малая сумма, - пожал плечами Альберт.
  - Удачи вам, гер Джери, - сочувственно сказал полицейский, - Мой младший сын умер от этой гадости.
  - Сочувствую, господин полицейский, - Альберт тронул машину вперед.
  Еще через три часа Эрика проснулась, и они заехали в какую-то провинциальную забегаловку. Краснощекая пожилая фрау накормила их домашними сардельками.
  К вечеру Альберт и Эрика были в Динкельсбюль. Возле больницы было пусто. Белая громада возвышалась в темноте октябрьского вечера.
  - Мне страшно, пап, - тихо сказала Эрика.
  - Это нормально, - на Альберта вдруг навалилась тоска, он готов был повернуть обратно, посадить дочь в машину и уехать теперь уже из ОЕС. Куда? Куда-нибудь, где законы мягче... Но смысл? Смысл был, но все время ускользал от понимания Альберта.
  - Идем.
  Они вошли в стеклянные двери больницы. Здесь пахло вкусно, было светло, общее впечатление очень чистого и опрятного помещения было Альберту приятно.
  Оформляла Эрику хмурая медсестра, неумело напускавшая на себя сочувственный вид.
  - Могу ли я поговорить с врачом? - мягко обратился Альберт.
  - С каким? - резко фыркнула медсестра.
  - С лечащим врачом Эрики.
  - Пока врач не назначен. Когда врач будет назначен, он свяжется с вами, чтобы узнать нужно ли что-то особенное для вашей дочери. Вы знаете, что общаться по телефону или лично запрещено, - медсестра выложила на стойку бумаги для подписи, - О ходе лечения вам будут сообщать по смс раз в три дня.
  Альберт подписал бумаги.
  - У вас есть полчаса, чтобы попрощаться с дочерью, - так же резко сказала медсестра, - пройдите в комнату.
  Альберт взял Эрику за руку, и они прошли в комнату с полупрозрачными стенами и молочно-белым диваном. Долго они молчали, даже не глядя друг на друга.
  - Интересно, почему так? Возможно, мы никогда больше не увидимся, и нам нечего друг другу сказать? - пробормотал Альберт, чувствуя себя в крайнем стеснении.
  - Ну, зачем ты, пап?! - расплакалась Эрика, - Надо было молчать! Потому что иначе все будут плакать!
  Оставшееся время Альберт гладил по голове, ревущую Эрику, даже не пытаясь ее успокаивать, сам он плакать не мог. Уже который раз за это время им овладело теплое отупение. Почему-то сейчас он был особенно счастлив. Счастье было извращенное, Альберт понимал, что через короткий отрезок времени это счастье его покинет и больше никогда он не будет радостен, никогда не сможет быть счастливым. Он полностью отдался этому ощущению.
  - Ваше время вышло, - в комнату вошла средних лет доктор, - Как тебя зовут, красавица? - улыбнулась она Эрике.
  - Эрика, - буркнула та, - Я никуда не пойду от папы.
  Доктор сочувственно вздохнула.
  - Я понимаю, как тебе не хочется уходить. У тебя наверняка болит кожа, так?
  - Болит, - взвыла Эрика.
  - Малыш, у нас есть мазь, которая снимет острую боль, мазаться ей надо каждые полчаса - час. Пойдем.
  - Я больше никогда не увижу папу! - Эрика вцепилась в Альберта.
  - Милая, мы же договорились! - мягко сказал Альберт, у него у самого на глаза наворачивались слезы.
  Эрику удалось увести в палату.
  - Сердце разрывается на них смотреть, - вздохнула доктор.
  - Как вас зовут? - спросил Альберт, внимательно разглядывая женщину, и думая можно ей доверять или нет. Доктор была не очень молода, около сорока пяти лет, в темно-русые кудри вкралась седина. Черты лица были твердые, даже грубые, а глаза мягкие и добрые, светились изнутри надеждой.
  - Яна, - улыбнулась печально она, - Сочувствую вам, гер Джери.
  - Яна, я вижу вы добрый человек и вам можно доверять.
  Доктор вопросительно взглянула на бывшего американского солдата.
  - Понимаете... - Альберт остановился и еще раз просверлил ее тем взглядом, под которым в иные годы теряли сознания крепкие мужчины, занимающие немалые должности. Яна взгляд выдержала, только побледнела.
  - Понимаете, - Альберт погасил взгляд своих желтых глаз и дернул себя за накладную бороду, - Я не совсем тот, за кого себя выдаю.
  Яна осела на диван, раскрыв рот, глядела снизу вверх, но стоящего перед ней человека.
  - Г-господин Канцлер? - взвизгнула она.
  - Умоляю вас тише, Яна, - Альберт сел с ней рядом, - Вы теперь понимаете. Я по лицу вашему вижу, что вы уже все поняли. Эрика моя дочь. Я прошу вас только об одном. Пусть девочка звонит мне, как только захочет. У нее есть телефон. Помогите ей организовать как-то этот момент. Если вдруг что-то будет угрожать лично вам, только дайте знать, могущественнее защитника у вас нет.
  - Хорошо-хорошо, конечно... - пролепетала Яна.
  - Спасибо, вам, - голос Альберта прервался. Он наклеил бороду обратно, встал и вышел из здания больницы. Он понял, что едет обратно домой, только когда его грузовик сбил на дороге какого-то мелкого зверька. Тушка попала под колеса, машину занесло. Альберту пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться на трассе. Альберт остановил машину и вышел из нее. Какое-то время он стоял возле машины, глядя в черноту ночи.
  Дальше он поехал уже спокойнее. В берлинский свой дом он прибыл с первыми лучами позднего октябрьского рассвета.
  
  13.10 (5 день)
  Только рассвело, как на город лег плотный туман. Неколебимые сумерки окутали Берлин.
  Альберт работал, сидя на кухне. Мерно тикали часы. Вскипавший то и дело чайник шуршал, бурлил и щелкал своей кнопкой. Пахло кофе и корицей.
  С того момента, как Канцлер переехал на трассе какую-то зверушку, в голове правителя Европы начал вызревать закон, который должен был бы решить все его, Альберта Вэйера, проблемы. Попутно и проблемы других несчастных.
  Во власти он никогда не был ограничен, и редко злоупотреблял законом. Сейчас ситуация была критическая. Альберт вдруг понял, что сегодня уже пятый день. Осталось всего девять дней... И эти девять дней он хочет провести рядом с дочерью. ОЕС долго заменяло ему семью и близких, пришло время открыть глаза. Почему это пришло так поздно?
  Альберт работал над первичным текстом закона. Раньше он сам часто писал инструкции, методички, указы, много всякой ненужной бюрократической дряни. Он был воспитан системой, был ее самым верным и преданным сыном. Но сейчас момент, когда систему надо поменять.
  К двум часам пополудни Альберт закончил работать. Он поднялся и беспокойно пробежался по кухне. Он набрал номер одного преданного ему служащего Министерства Внутренних Дел.
  - Слушаю вас, - тихо сказал голос в трубке.
  - Гер Йехен, можете сейчас говорить?
  - С вами всегда. Я слушаю вас.
  - Гер Йехен, я хотел бы узнать, что с теми детьми, пациентами Эдвардца Кунца. Я знаю вашу преданность, и она не останется без внимания.
  - У меня нет информации по этому поводу, но я могу найти ее.
  - Будьте столь любезны. Излишне говорить, что дело конфиденциальное, - Альберт начал грызть ноготь на большом пальце.
  - Совершенно излишне, - спокойно ответил бесцветный голос.
  - Сколько вам нужно времени?
  - Четыре дня.
  - У вас двое суток, не более, гер Йехен, - отчеканил Альберт.
  - Так точно.
  Альберт положил трубку.
  Тэда Йехена Канцлер знал уже давно, они вместе служили по молодости в армии. Тэда не взлюбил их командир. Как часто бывает в таких случаях, отдан был тайный приказ извести рядового Йехена.
  Альберт уже тогда был, пусть невысоких, но довольно убедительных чинов при Министерстве Внутренних Дел. Была возможность уйти служить в штаб, но Альберт выбрал солдатскую долю. Командир знал о связях Альберта в самом сильном министерстве ОЕС и не трогал его.
  Не раз Альберт останавливал драки, попытки избить или унизить Тэда. В карцере, куда Тэда отправили за небольшую, по сути, провинность, рядового почти опустили. Альберт снова вмешался, почему-то Йехен ему нравился. Альберт сам мечтал быть таким же собранным, сдержанным, холодновато-тихим. Йехен же, на ближайшей после дембеля, попойке признался, что обаяние Альберта, его умение управлять людьми одним взглядом выразительных желтых глаз вызывают у бывшего рядового зеленую зависть.
  Больше молодые люди между собой не откровенничали. Альберт пошел по стезе политика, Йехен продолжил службу в министерстве и скоро затерялся в самом мощном его аппарате - тайном. Сослуживцы друг друга из вида не теряли, и хотя теплой дружбы между ними так и не сложилось, прохладные приятельские отношения, и обоюдная преданность не раз выручали обоих. Альберт знал, что Тэд Йехен единственный человек, пожалуй, во всей государственной машине ОЕС, которому по-настоящему можно доверять.
  Зазвонил телефон.
  Звонила Эрика.
  - Как ты, милая? - схватил трубку Альберт.
  - Яна разрешила мне тебе позвонить. Я хорошо. Точнее не очень хорошо...
  - Как вас кормят?
  - Нормально кормят. Тут нет куриного супа, - хихикнула Эрика.
  - Сейчас же позвоню главному врачу и скажу, чтобы дал поварихе указание сварить куриный суп, - шутливо пригрозил Альберт.
  - Я тут подружилась с одним мальчиком. Его зовут Марк. Ему нравится слушать мои рассказы о теленке. Он меня защищает, пап, ты представляешь?
  - Представляю. Мне теперь будет легче, я знаю, что ты в безопасности. Сколько Марку лет?
  - Десять.
  - О. Ты под защитой настоящего мужчины целых десяти лет, - улыбнулся Альберт, - Тебя не обижают там?
  - Нет. Меня же Марк защищает. Есть тут один мальчик, Януш, такой противный. Он подошел ко мне и ткнул в глаз, представляешь? А Марк подходит, берет Януша за шиворот и как даст пинка! - Эрика тараторила безумолку.
  - Сильный он, этот Марк.
  - Янушу всего семь и он дохлый, как селедка! - фыркнула Эрика, - Хотя мне и Януша тоже жалко. Он болеет уже девятый день, он весь день спит... и кажется он совсем дурачок. Мне его жалко.
  - Какая же ты у меня добрая, Эрика! - тихо сказал Альберт, - Я тебя очень люблю, дорогая моя!
  - Я тебя тоже люблю, папочка! Ой, Яна мне машет, я пойду.
  - Передавай Яне большое спасибо! - сказал Альберт. Связь прервалась.
  Оставалось сделать один решающий звонок. Канцлер походил по кухне, взял телефон в руки, но снова положил его на стол. Он сел на жестковатый диван и включил телевизор.
  На экране стройная белокурая ведущая отчитывалась в происшествиях за минувшую ночь. Среди прочего она, не особенно печалясь, рассказала о том, что очередную проститутку нашли мертвой в подвале притона, который ночью рассекретила полиция. Показали кадры с места преступления.
  Альберт, смотревший в полглаза, отметил, что видит что-то знакомое. Он внимательно присмотрелся к трупу, который показали мельком. Женщина ему была не знакома. Светло-русые волосы, грубые, круглые черты лица, не очень приятные. Фигура, оставляет желать лучшего.
  Ведущая попрощалась и исчезла за рекламой. Альберт налил себе молока и продолжил вертеть в мыслях деталь, показавшуюся ему знакомой. Что-то было в картинке на экране такого особенного...
  Телефон прервал его мысли.
  - На ловца и зверь бежит, - усмехнулся Альберт, - Слушаю тебя, Генри.
  - Куда ты пропал? Мы с ног сбились тебя искать, - испуганный голос Герхарда. Первый заместитель еще и задыхался.
  - Я отвозил Эрику в больницу.
  - И как?
  - Дурацкий вопрос. Сам как думаешь?
  - Она лежит с твоей фамилией?
  Альберту вопрос не понравился.
  - Да. С моей, - язык сам собой произнес ложь, уверенно, не сомневаясь.
  - Ты дома?
  - Я через полтора часа буду ждать вас в зале. У меня есть, что дать вам на обсуждение. Мне вдобавок нужен министр здравоохранения и этот бездельник, пресс-секретарь.
  - Хорошо, я понял, Альберт. С тобой все хорошо?
  - Насколько это возможно, когда твой ребенок умирает вдали от тебя.
  - Не думай об этом, брат, - сухо произнес Герхард.
  - Думаешь, я стал стар, поэтому сентиментален? - насмешливо спросил Альберт.
  - Какая разница, что я думаю... Если я вообще способен сейчас к размышлениям, - так же сухо ответил Герхард, - Мы ждем тебя.
  Альберт поджал губы, ему разговор не понравился. Он слишком долго и хорошо знал Генри. Сейчас его друг был занят отнюдь не соболезнованием великому горю и не сожалением по поводу болезни крестницы. Генри что-то задумал. Этот интриган опять плел какую-то интригу. Проблема была в том, что Альберт прекрасно знал, когда Герхард плетет интриги, но угадать с кем и против кого никогда не мог. Сейчас надо опасаться, что Генри ополчится против своего лучшего друга. Впрочем, кем же надо быть, чтобы заподозрить того, с кем прошел огонь, воду и медные трубы, в предательстве?
  Альберт стряхнул с себя ворох мыслей.
  Через один час сорок минут, Канцлер вошел в зеленую залу, где его уже все ждали. Круглое болезненно-серое лицо министра здравоохранения и желтоватое лошадиное пресс-секретаря имели выражения недоумения и растерянности.
  - Господа, я собрал вас здесь, чтобы внести проект закона. Материалы пока существуют только в рукописном виде, - начал Альберт, - потрудитесь ознакомиться.
  - Сейчас? - взвизгнул пресс-секретарь.
  - Сию секунду! - фыркнул Альберт, - закон мы должны принять, как можно скорее. Гэта наберет его к вечеру и разошлет электронные копии.
  Министры и первый заместитель углубились в изучение. Альберт следил за реакцией. Первым было недоумение. Оно нарастало с каждой строчкой, пока вдруг не сменилось испугом. Министры тайком поглядывали на Канцлера. Министр обороны начал полировать свою лысину так интенсивно, что от нее, вскорости, стал бы отражаться свет. Один только первый заместитель читал сосредоточенно и увлеченно. Но, не дочитав и второй страницы, он поднял на Альберта горящий взор.
  - Альберт! Ты... Что это вообще?
  - Не понял вас, - спокойно сказал Альберт.
  - Господин канцлер, - с трудом взял себя в руки Герхард, - Это не закон, это саботаж какой-то! Саботаж власти против себя же самой... Как мы можем разрешить то, что было запрещено по самым серьезным соображениям?! Как мы это объясним?
  - Признаюсь, что некоторые ранее предложенные мною законы были поспешными и излишне жесткими. Я решил исправить ошибки. Сила не в том, чтобы не совершать ошибки, а в том, чтобы уметь ошибки признавать и исправлять. Самое главное исправлять.
  - Это подрывает устои общества, к которым мы так привыкли, - хрипло сказал Хайди.
  - Невозможно. Просто немыслимо, - пробормотал скромный министр обороны.
  Министр здравоохранения только посерел еще больше, сочувственно посмотрел на Альберта и смолчал.
  - Так что мы решаем? - подал голос пресс-секретарь.
  - Погодите пока, Люк, мы ничего еще не решаем, - оборвал Альберт, - Я так понимаю вы против законопроекта.
  - Скажу за себя, - приосанился Герхард, - в тех условиях, в которых мы существуем сейчас, разрешить родителям видеться с их больными детьми равнозначно подрыву экономики. Родители, взрослые люди срываются с работ, несутся к умирающим детям, проводят с ними сколько угодно времени.
  - Введем ограничения, дополнительный выходной в неделю, чтобы родители могли больше времени провести в обществе детей, - развел руками Альберт.
  - А о моральной составляющей ты подумал? - не унимался Герхард, - Как им работать всю неделю, как детям возвращаться в больницу? Это только разбередить мучения обеих сторон.
  - У вас есть вечер сегодня и целый день завтра, чтобы определиться со своими мнениями, - не найдя ни у кого поддержки сказал Альберт. Министры сидели, языки проглотив. Никто не решался высказать свое мнение. Канцлера это раздражало.
  Альберт собрал бумаги, чтобы впоследствии передать их Гэте на обработку. Уже на выходе из Открытого правительства ОЕС, его нагнал Герхард.
  - Альберт, позволь я провожу тебя до дома.
  - Только до машины, - твердо сказал Альберт.
  - Ты понимаешь, что решать личные вопросы такими способами это не... не... не...
  - Генри... - перебил Альберт, - когда придумаешь слово, скажешь. Я сильно хочу спать, друг мой. Позволь, я дойду до машины один.
  Первый заместитель остался кипеть от возмущения один в холле Отрытого правительства ОЕС.
  Только к вечеру Альберту пришло сообщение с одним словом: "неправомерно".
  "Молодец", - ответил Альберт.
  
  14.10. (6 день)
  Следующий день ознаменовался двумя событиями.
  Утром Альберту позвонила Эрика.
  - Как ты, солнышко?
  - Спать очень хочется. Я совсем не высыпаюсь, хотя сплю целыми днями, - голосок у девочки был слабый и сонный, - Я скучаю, пап.
  - Я тоже очень скучаю милая. Может быть, мы и увидимся скоро.
  - Но это не правильно! Ни к кому не приходят родители... Ты сам всегда говорил, что мы должны жить как все. Ну, или почти как все.
  - Ты умница, Эрика, но ты не забыла, кто твой папа?
  - Владелец ранчо, я помню, - недовольно сказала она.
  Альберт рассмеялся.
  - Я сейчас не о том. Я могу сделать так, что ко всем станут приходить родители.
  Эрика молчала.
  - Милая?
  Только шарканье носом.
  - Ты плачешь, солнышко?
  - Да.
  - Поплачь, милая. Это сейчас можно.
  - Я во сне видела маму. Она меня обнимала и сказала, что все будет хорошо. Я по ней скучаю, - Эрика растянула последние слова и совсем по-детски заревела.
  - Иди, поплачь. Позвонишь мне по позже, - вздохнул Альберт, - Я тебя люблю, родная. И привет Яне.
  - А ее сегодня нет.
  - Не дежурит? Ну, завтра передашь.
  - Она должна была сегодня прийти, но ее пока нет, - продолжая шмыгать носом, доложила Эрика.
  - М-да? - с сомнением сказал Альберт, на душе нехорошо заскребло, - Я постараюсь узнать, что с ней. Как узнаю, позвоню.
  Альберт уже был на работе. Он вышел в приемную. Гэта вела какую-то бурную деятельность.
  - Как дела, Гэта?
  - Спасибо, хорошо, господин Канцлер. Навожу порядочек вот.
  - Наводи. Меня не беспокоить... наверное, час.
  - Хорошо, господин Канцлер.
  Альберт запер кабинет изнутри и отключил прослушку.
  - Гер Йехен, слушаю вас, - донеслось из трубки, когда Альберт набрал нужный номер.
  - Что с пациентами Эдварда Кунца, Тэд?
  - Все живы, - отвечал бесцветный голос.
  - Все живы, - пробормотал Альберт, холодный пот выступил на его лбу.
  - Вы узнали технологию, по которой их лечили?
  - Мы сейчас анализируем остатки от лаборатории Кунца, а так же его рабочие записи. Большая часть их погибла. Его брат, отказывается с нами сотрудничать, я хочу надавить на него.
  - Не стоит, - тут же перебил Альберт, - Ни с одной головы всех, кто причастен к этому чудесному излечению, не должен упасть и волосок.
  - Еще мы ждем из тюремного архива личные вещи Кунца. Там вышла проволочка. Младший служащий не сразу понял, с кем разговаривает.
  - Надеюсь, впредь он будет расторопнее, гер Йехен.
  - Это вряд ли, - жестко сказал Тэд.
  - Оу... Вы скоры на руку, гер Йехен.
  - Он больше не работает в тюрьме... он в ней сидит... Скоро выйдет...
  - Понятно. Спасибо, за службу, гер Йехен. Я хотел бы попросить вас об еще одной услуге.
  - Весь внимание.
  - В больнице для детей с квазитромбозом в Динкельсбюле работает доктор, я знаю только ее имя - Яна. Мне хотелось бы узнать, где она находится.
  - Сколько у меня есть времени?
  - Дело крайней срочности. У вас есть чуть меньше часа. Я хочу получить первые результаты уже к часу дня.
  - Так точно.
  Альберт положил трубку, вздохнул и выдохнул. Дети все-таки могут быть вылечены. Надежда есть. Эрика всегда говорила, что важно не терять надежды. Они не теряли надежд, и у них родилась дочь. Сейчас нужно найти в себе силы на еще одну надежду, не опустить руки, набраться терпения и подождать.
  Если эти обалдуи, лишенные собственного мнения, не примут закон в первом чтении, нужно будет на них поднажать. Дожать закон, он нужен! Снова увидеть Эрику, больше ничего. Альберт чувствовал, как его голова медленно вращается. Сказывалось напряжение. Сейчас все решает время. Как страшно, когда есть что-то, не зависящее от тебя!
  Альберт закрыл глаза и потер виски. В голову некстати вскочил вчерашний сюжет с повесившейся проституткой, его снова стало грызть что-то тревожное. Что же такого знакомого было в кадре? Кроме того, что это не очень похоже не самоубийство... Стоп!
  Альберт положил голову на руки и сосредоточился. Почему он так решил? Он стал перебирать то, что видел, стараясь как можно точнее все припомнить.
  Опытный глаз уловил, а мозг не стал об этом думать - от веревки на шее не было следа. Можно, конечно, взять запись и пересмотреть подробнее, но, в конце концов, кто такая эта дамочка, чтобы из-за нее беспокоить людей. Имитировали самоубийство - проблемы полиции, не Альберта Вэйера. Но почему она упорно лезет в голову? Не отсутствие синяка отметил Альберт, когда смотрел телевизор дома, а что?
  В дверь постучали. Альберт быстро поднял голову и бросил взгляд на часы: через три минуты позвонит пунктуальный Тэд.
  - Я просил никого не беспокоить! - напуская, на себя гневный вид, сказал Альберт и открыл дверь.
  За дверью стоял белый, как полотно Герхард, за ним, трясущаяся от страха Гэта, прижимающая к груди тряпку для пыли.
  - Ты в порядке, Альберт? - побледневшими губами спросил Герхард.
  - Не совсем. Я приболел, переутомился, наверное.
  - У тебя отключена прослушка, ты в курсе? - Герхард прошел в кабинет, минуя своего патрона.
  - Разве? - натурально удивился Альберт. Герхард мельком посмотрел на него.
  - Ты не знал, - констатировал он и нажал кнопку включения прослушки, - ее, наверное, вышибло, так бывает иногда.
  - Бывает, - Альберт подошел к столу, и положил телефон в карман. Оставалась минута, - Теперь, Генри, я прошу тебя уйти, мне нужно побыть одному.
  - Я лишь пришел передать, что завтра ты приглашен на заседание парламента, будет обсуждаться твой законопроект, - сухо сказал Герхард, - И, Альберт, разреши сказать тебе, как другу... - Герхард замялся, - Мне кажется, тебе стоит сейчас же поехать домой и выспаться, завтра будет очень сложный день.
  Альберт поднял одну бровь, в знак недоумения. В кармане завибрировал телефон.
  - Я подумаю над твоим советом, - Альберт внимательно рассматривал лицо друга. Герхард успокоился и принял обычное выражение легкой радости на лице. На дне глаз засело беспокойство, в остальном он был безмятежен. Знать бы еще, что все это означает.
  - До завтра, Альберт, - улыбнулся Герхард. Он определенно знал, что будет завтра. Альберту пришла мысль, что Генри и организовал все, что будет завтра, но отбросил эту мысль, как невозможную.
  Как только дверь за первым заместителем закрылась, Альберт достал телефон из кармана. Тэд перестал звонить. Канцлер же гадал, как бы провести разговор, минуя прослушку. Действительно поехать домой?
  Внезапно телефон завибрировал снова. Умный гер Йехен прислал сообщение: "Адрес Яны в Динкельсбюле удалось узнать. Дома она не появлялась со вчерашнего вечера. Родные и близкие ничего не знают. Опрашиваем возможных очевидцев, находившихся вчера возле больницы. Следующая связь через 1ч."
  Альберт стер сообщение. Яна пропала, это было очень плохо. Внутри Канцлера все задрожало, он унял дрожь. Нужно ехать домой.
  Из дома Альберт набрал Эрике. Дочь трубку не взяла. Через полчаса, аппарат оказался выключенным.
  - Очевидцы ничего не показали, - сухо и без приветствия сказал Тэд, позвонив, как и обещал.
  - Хорошо. Возможно, как-то аккуратно проверить подвал и чердак больницы, подсобки, места, где можно спрятать труп? И заодно узнать, что с больной по имени Эрика Хиксит.
  - Я думаю, я смогу это организовать, - подумав, ответил Тэд, - Дайте мне 2 часа.
  - Два с половиной, гер Йехен.
  Альберт не находил себе места, переходил из комнаты в комнату, включал и выключал технику, пытался слушать радио, но тщетно. Наконец, Канцлер зевнул на диване в гостиной. Его разбудил звонок Тэда.
  - С больной Эрикой Хиксит все в порядке, она жива, проходит лечение. Больница чиста.
  - Яна не могла испариться.
  - Не могла. Но, тем не менее, ее след потерян.
  - Если она вдруг объявится...
  - Я сообщу, - понимающе сказал Тэд.
  Альберт положил трубку и с облегчением откинулся на диван. У Эрики отняли телефон... Просто отняли телефон, это хорошо... то есть плохо, а то, что она жива - хорошо.
  Альберт посмотрел за окно, там был уже черный вечер. Канцлер закрыл глаза.
  - Я люблю тебя, милая, - прошевлил он губами.
  - И я тебя, папочка!
  Альберт подпрыгнул и сел на диване. Вокруг звенела тишина. Его пробрал до костей сильный озноб. Показалось... Просто показалось... Наверх... Теплый душ и спать...
  
  15.10. (7 день)
  Туман стоял возле самых окон. В дом Альберта проникал влажный, холодный воздух, по подоконнику настукивал дождь.
  Канцлер открыл глаза, оттер пот со лба. Он поднялся с невольным стоном, все тело его затекло за ночь, мышцы ныли, спина потеряла гибкость. Как в начинающемся кошмаре Альберт медленно, с трудом управляя собой, подошел к окну. Видимость была нулевая.
  - Забавно, - сказал Альберт и сам своего голоса испугался: хриплый, бесцветный, какой-то мертвый звук.
  Альберт медленно приходил в себя. Его не отпускал увиденный им сон. Как он сам, лично, засовывает тело Яны в петлю, затягивает узел на ее шее и уходит. Сон короткий, поэтому достаточно много раз повторился. Последняя версия была самой чудовищной: вместо Яны, Альберт засовывал в петлю Эрику. Припомнив это, Канцлер осел на край ванной и опустил голову на руки. Зубная щетка выпала из пальцев и стукнулась о раковину. Обессиленный Альберт сидел так не долго: взял себя в руки, закончил умываться, запретив себе думать о сне, мысленно пожелал Эрике доброго утра.
  Нехорошее предчувствие уже не ощущалось. Оно переросло в уверенность, что день сегодня хорошим не будет. Альберт сконцентрировался на том, что ему сегодня предстоит, отбрасывая в сотый раз лишнее. Герхард всегда говорил, что ему его эмоции и чувства не мешают, они как бы под постоянным контролем, а вот Альберту еще учиться и учиться владеть собой. Вот сегодня канцлер покажет, как он может собой управлять. Он успешно правит третью большого континента, а уж собой-то...
  Здание Европейского Парламента, массивная громада из стекла и арматуры светилась сегодня, как рождественская лампочка, распространяя свечение от себя в туман.
  Альберт вошел в здание, чеканя шаг, сдерживая дрожь в коленях. Так он входил сюда в первый раз. Почему-то он вспомнил: ему было всего пять, рождественский праздник. Отец тогда отдал, кажется, две трети сбережений, чтобы отправить сына в Берлин на праздники. Взрослых в парламент не пускали и Альберту, от природы нелюдимому, робкому, пришлось идти одному, в толпу незнакомых детей. Но пугало его даже не это, пугал уходящий ввысь колодец этажей, сквозь который далеко-далеко был потолок. Альберт поднял голову: так и есть, все тот же жуткий колодец с огнями по краям и молочно белый от тумана потолок.
  Настроение какого-то тайного страшного праздника всегда царило в здании Парламента. Красная дорожка, репортеры, Альберт настолько безмятежен и обаятелен, его знаменитая улыбка широка, как никогда. Всеобщее сверкание: фотовспышки, фальшивые улыбки, лживые глаза, украшения (настоящие и не совсем) блестки на платьях женщин-парламентариев, начищенные ботинки мужчин, запонки. Все это скрывает напряжение, что все больше разрастается.
  Среди этого блеска есть что-то, что привлекает внимание, светится ровным светом. Цвета слоновой кости костюм, белоснежная рубашка, в тон костюму галстук, алый платочек в кармашке, запонки белого золота, бежевые ботинки. Безупречный пробор на светлых волосах, водянистые блестящие глаза, улыбка шире - Генри заметил Альберта, спешит к нему. С видом, что это просто дружеская шутка, шепчет на ухо:
  - Расслабься, ты как бревно на пилораме. Отпусти плечи, улыбайся легче, у тебя как будто лицо судорогой свело, - и продолжает ласково улыбаться всем.
  Только Герхард это видит, а может и не только он. Альберт исчез в уборную, посмотрел на себя в зеркало. Лицо свело какой-то судорогой непередаваемого удовольствия и счастья. Что ж, пусть будет так.
  Журналистов на заседание не пустили, съемка не велась, даже внутренними камерами. В торжественной зале, где все - от отделки трибун, до лиц участников - было деревянным, концентрировалась атмосфера, которая должна была разрешиться взрывом.
  Альберт занял место в ложе. Рядом с ним сел первый заместитель, по правую руку и пресс-секретарь по левую.
  Свою речь начал спикер - холеный итальянец, пятидесяти с лишним лет. Быстрым гнусавым голосом, постоянно жестикулируя, он стал говорить о том, что Канцлером ОЕС был внесен законопроект, который уже рассмотрен "малым советом". По поводу этого проекта "малый совет" вынес резолюцию, которую хорошо было бы принять к сведению всем парламентариям, когда те будут голосовать. Резолюция: отклонить законопроект без рассмотрения.
  Альберт слушал без всякого удивления. Однако, неприятность была уже в том, что Альберт получил официальную резолюцию по своему законопроекту: "отклонить", "без рассмотрения" либо добавили позже, либо утаили.
  Парламентарии потянулись к кнопкам.
  Альберт взял микрофон.
  - Господа, - некоторые боязливо отдернули руки, те, что посмелее не стали откидываться обратно на мягкую спинку кресла, - Кто-нибудь из вас, кроме, конечно, господина спикера, знает чему посвящен законопроект? Вот вы, допустим? - Альберт ткнул в толстяка, занимавшего два места сразу, - Да, да, вы. Вы знаете, против чего голосуете?
  Толстяк помотал щеками по вороту пиджака.
  - Не знаете. Господин спикер, у вас все заседания так проходят?
  - Что вы, господин Канцлер, - улыбнулся спикер, хитрой итальянской улыбкой.
  - Значит, я просто попал в очень неудачный момент. Однако, мне сказали, что приглашают меня. Слишком демонстративно вы отклоняете мой закон, ничего не зная о нем. Я требую зачитать его.
  Герхард заерзал на своем месте, он видел лица парламентариев, слишком хорошо знал, что означает эта улыбка спикера.
  - Если таково ваше требование, господин Канцлер, - еще шире улыбнулся спикер.
  - Я мог бы сам зачитать его, - Альберт поднялся.
  Герхард сжал кулаки.
  - Альберт, не стоит, - шепнул он, - Они погонят тебя.
  - Не посмеют, - усмехнулся шепотом Альберт.
  - Они злятся.
  - И что с того?
  - Они злятся, они думали сейчас проголосуют против, и все... Им хочется домой, не устраивай фарс! - зашипел Генрих.
  - Ты с ума сошел? Кто я, а кто они? Еще двадцать минут назад они ко мне подойти боялись... Не посмеют, кишка тонка, - Альберт похлопал друга по плечу и спустился вниз, встал на трибуну, разложил перед собой, текст законопроекта, взятый у спикера.
  - Перед тем, как зачитать вам в подробностях проект закона, скажу лишь одно, - начал Альберт, - Все мы знаем, что ОЕС страдает от страшной беды, которая зашла почти в каждый дом. Наши дети больны квазитромбозом. Раньше мы боялись, что взрослая рабочая сила бросит работу, рухнет экономика, если мы разрешим им общаться с их больными детьми.
  Сейчас пришло время признать эту ошибку прошлого и разрешить родителям навещать детей, - по залу прошел громкий ропот, - навещать детей в выходные, законные выходные, которые есть у этих родителей, - накрыл голосом Альберт, - гул нарастал, некоторые женщины в зале начали плакать.
  - Господин Канцлер, - с плохо скрытой неприязнью, - обратился кто-то из парламентариев. Альберт отыскал его глазами и кивнул.
  - Господин Канцлер, можете ответить, почему именно сейчас вы заговорили о такой необходимости?
  - Я не думаю, что это имеет какое-то значение, - отрезал Альберт.
  - Не врите нам, господин Канцлер, все знают, что ваша дочь больна! - понеслись одиночные выкрики из зала. Альберт метнул взгляд в ложу - Герхарда на месте не было.
  Гул перерос в крик, одиночные выкрики потонули во всеобщем возмущении. Толпу словно кто-то дергал за ниточки.
  - Мы все знаем! Он пытается протолкнуть закон! За наш счет решает проблемы! Где он был, когда мой ребенок умирал! - неслось из зала.
  - Молчать! - взревел Альберт. Буря мгновенно улеглась. Канцлер стиснул доску трибуны, чтобы скрыть дрожь в руках.
  - Я понял вашу точку зрения, господа, - тихо продолжил он, - Есть ли среди вас те, у кого дети больны сейчас?
  - Есть, - раздались одиночные слабые голоса.
  - Вам лично не нужен этот закон? - спросил Альберт. Тишина застыла, наверняка, время остановилось в этот момент. Альберт, не дыша, ждал ответа, редкие голоса окончательно умолкли. Тишина звенела.
  Дальше события стали разворачиваться стихийно. В полном безмолвии взвыла какая-то женщина-парламентарий. Она билась в истерике, крича, что по лично его, Канцлера, вине она не смогла проститься со своим сыном.
  Ропот, сначала тихим гулом, потом все громче и громче начал ритмично пульсировать. Трудно было сказать, кто запустил этот слаженный хор. Альберт разобрал: "Веры нет!". Канцлер закрыл глаза и выдохнул. В душе было пусто. Крик достиг своей кульминации и стих, спикер поднял руку.
  - Господин Канцлер, - донесся до слуха Альберта, вкрадчивый голос спикера.
  Альберт усилием воли заставил себя открыть глаза и посмотреть на спикера. Тот сверкал черными итальянскими глазами.
  - Кажется, парламентарии готовы голосовать за недоверие действующей власти.
  - Я это вижу, господин спикер. Я прошу вас дать парламентариям два дня на раздумье, на ознакомление с законопроектом.
  Спикер бросил взгляд в ложу, не найдя там того, что он, видимо искал, спикер расстроился.
  - Я думаю, это возможно, - сказал спикер, - Заседание переносится на 17 октября, - резюмировал он.
  Парламент сидел в напряжении. Альберт обвел глазами сидящих людей, они готовы были броситься на него, но ждали команды. "Мясо", - брезгливо подумал Альберт и медленно сошел с трибуны. В полной тишине он ушел. Стук его каблуков отлетал от пола, поднимался к сводам залы и начинал звенеть в высоте, или это шумело в ушах самого Канцлера. Войдя в кулисы, Альберт упал в руки ближайшего младшего служащего, сознание покинуло его.
  
  16.10 (8 день)
  Небо хмуро капало сыростью на землю. Листья падали на еще зеленый газон. Альберт сидел у окна в кухне и смотрел на задний двор. Он мысленно разговаривал с Эрикой, больше ему ничем не хотелось заниматься. Теперь-то уже было ясно, что девочка обречена. Зато какая-то определенность - лучше, чем ничего.
  Телефон разрывался от звонков: Герхард безуспешно пытался дозвониться. Альберту, наконец, надоело:
  - Чего тебе? - без приветствия начал Альберт.
  - Как ты?
  - Какая разница, Генри?
  - Я беспокоюсь о тебе. Ты упал в обморок...
  - Генри, я все это помню.
  - Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь.
  - А смысл? Генри, я не хочу с тобой разговаривать.
  - Почему? Что я такого страшного сделал? - голос Герхарда изменился, он удивился, но не обиделся.
  - Ты ушел, когда ты был мне нужен, ты просто меня бросил. Это предательство, Генри. Они орали, как будто ими кто-то руководит, как слаженный хор... Они не примут закон, мне светит импичмент, дочь умрет, а я с ней так и не увижусь... Какая теперь разница, как я чувствую себя, Генри? Разве не очевидно, как я могу себя чувствовать?
  - Ты всегда бесишь меня этой фразой... Я тебе телепат что ли, чтобы знать, что там тебе очевидно! - взъелся Герхард, - Альберт, не поддавайся отчаянию. Ты сейчас слишком перегружен и обморок тому доказательство. Поплачь что ли, я не знаю, покричи, напейся, наконец, один. Твоя тоска изнутри тебя сожрет. Раз уж ты не можешь заниматься работой, отвлечься, так хотя бы пересмотри семейные фото!
  - Это еще зачем?
  - Я хорошо тебя знаю, Альберт. Ты будешь рыдать... Тебе это совершенно необходимо!
  - Ты все тот же, Генри... А я изменился... Вчера, когда увидел, что тебя нет в ложе, - тихо сказал Альберт.
  - Ты настолько на меня обижен? - удивился Герхард, - Просто чтобы ты знал, я ушел не просто так. Я же просил тебя не ходить к ним. Я чувствую их настроения, было и так понятно, чем все кончится. Я пошел разбираться с журналистами. Пока толпа буянила, как пьяная матросня, я разгонял журналистов.
  - Которых сам же и пригасил...
  - Бог видит, я не вру, не приглашал! Сами сбежались!
  - Тогда еще один вопрос, Генри. Откуда все эти люди знали, что Эрика больна и находится в больнице. Кроме тебя я никому не говорил, - жестко сказал Альберт.
  Герхард помолчал минуту, а потом медленно начал:
  - Видишь ли... Альберт, я не знал, как тебе лучше преподнести.
  - Уж как-нибудь потрудись...
  - Я сам до сих пор в глубоком шоке. Это все проделки Джулиана, скорее всего. Спикер, сам знаешь, любит собирать всякий дареный материальчик, и все притоны Берлина - его личный бизнес.
  - Допустим, я не знал, что все.
  - А вот теперь уже все. И если какой-то притон вдруг разносит полиция, то делает это не случайно.
  - Я смотрел новости дня четыре назад.
  - Вот-вот. Я тоже мельком слышал про это дело. Я даже лично с этим делом не знакомился. Мне рассказывали, что когда полиция пришла в притон, то одна из проституток якобы уже была в петле. Полиция все же подозревает, что это было убийство. Бедняжку зовут Лиз Декер, псевдоним Фосс.
  Альберта сковало судорогой. Мурашки прошлись по телу туда и обратно.
  - Как ты сказал? - прохрипел он.
  - Лиз Декер. Ее рабочий псевдоним Фосс. Девица была хороша собой. Вчера утром ко мне обратился министр внутренних дел, ему передали некоторые материалы дела. Фосс была не просто шлюшкой с окраин. Настоящая Мата-Хари! Она еще и в трех... Альберт! В трех ведомствах вела агентскую деятельность. Через постель естественно. Ты знать об этом, конечно, не мог.
  Всплыли материалы, что она была у тебя дома.
  - Была, - у Альберта кружилась голова, он едва дошел до стула и сел.
  - Вот... У нее дома нашли флешку с фотографиями Эрики. Эта жрица любви, сфотографировала малышку, пока та спала. На фото отчетливо видны следы болезни.
  - Я перестаю соображать, Генри. То есть эта дрянь, заходила в комнату моей дочери?
  - Не кипятись, Альберт. Как случилось, так случилось. Наше дело теперь это все разрулить. Фото могли быть переданы, скорее всего, были переданы Джулиану, а он их распространил в парламенте. Он прощелыга, каких мало. Хитрый итальяшка. Просчитал твою реакцию и подстраховался.
  - Генри, - Альберт чувствовал, как у него из-под ног уходит земля, - ты только одно мне скажи. Ты что-то об этом знал? Позавчера или раньше?
  - Нет, Альберт. О Фосс я узнал вчера утром, подробности вечером. Все хотел тебе сказать, но ты обиженный сидел там и смотрел, небось, в окно, как листья падают на газон, знаю я тебя.
  - Смотрел, и что? - обиделся Альберт.
  - Ничего... Ничего кошмарного. Когда ты уже поймешь, что все мы имеем свои чувства? Ты ни себе, ни людям из-за этого жизни не даешь! - сладко проговорил Герхард.
  - Генри, оставь психотерапию на потом, я в ней не нуждаюсь. Лучше сделай для меня одну вещь.
  - Что ни пожелаешь, Альберт!
  - Мне интересна судьба некой Яны Калич, доктора из Динкельсбюля.
  Герхард молчал.
  - Ты слышал меня?
  - Слышал. Динкельсбюль довольно большой город. Номер больницы?
  - Первый.
  - Это больница, где лежит Эрика?
  - А ты и это знаешь?
  - Да ладно тебе, Альберт. Проще простого понять, почему тебя заботит судьба какого-то доктора. Вопрос, почему она тебя заботит?
  - А вот это тебе и предстоит узнать, мой любопытный друг, - кокетливо отозвался Альберт, пальцами он играл с солонкой, постоянно переворачивая ее.
  - Понятно, - ворчливо отозвался Герхард, - Что-то мне подсказывает, ничего хорошего не будет.
  - Может, не будет, может, будет. Мне все равно, если честно, - пожал плечами Альберт, - У меня много дел, Генри, я позвоню потом.
  - Хорошо.
  Альберт положил трубку и задумался, глядя мимо стола и солонки, которая в очередной раз перевернулась и открылась. Если Герхард замешан в ситуации в парламенте, если он пользуется это ситуацией, чтобы сместить Альберта с поста Канцлера ОЕС, то пропажа Яны, а точнее ее убийство, это его рук дело.
  Герхард старателен и умен, он не скажет правды, но подсунет версию, которую сочтет правдоподобной для Альберта. Если скажет, что ничего не смог найти, значит невиновен. А версию Тэд Йехен проверит. Альберту было очень важно знать, что же стало с Яной.
  Мысли Альберта перекинулись на парламент. Давить на них не получится, принять закон в обход он не может по конституции. Отказаться? Снова признать ошибку? Слишком много признаний в ошибках! Эти псы почувствуют легкую добычу и растерзают его. Держать парламентариев нужно маленькими, противоборствующими группками, иначе они объединяются и сладостно маразматируют, называя свою деятельность законотворчеством.
  Лишить их головы? Джулиана можно устранить, это дезориентирует шайку, под названием Парламент, но насколько долго, и не обозлит ли их это? Обозлит. Обозлит и сплотит. Потеря вожака, с одной стороны, порождает войну за власть, в которой полягут самые слабые лидеры, с другой стороны, сплотит состав. "Подковерная" возня все только усложнит. Нужно занять место Джулиана самому. Подчинить парламент своей воле. Они сейчас озлоблены на него, многих коснулась та же беда, что и Альберта.
  Что ж! Если он покажет свою, не слабость, нет, человечность, в них проснется уважение. Это и нужно будет сделать завтра. Успокоить их, и показать, что он тоже человек. Тем более, обморок это уже показал.
  Снова завибрировал телефон. Номер не определился. Альберт дрожащей рукой взял трубку.
  - Мы нашли лекарство, - сухой безэмоциональный голос Тэда Йехена донесся до слуха Альберта. Канцлер молчал.
  - Алло. Вы слышите меня?
  - Да, - тихо сказал Альберт, - Все материалы мне. Сейчас же.
  - Так точно.
  Альберт положил трубку и попытался как-то утихомирить вскружившуюся кухню, которая ходила вокруг него каруселью.
  Смысл слов и звонка гера Йехена дошла до Канцлера не сразу. Через полчаса, Альберт поймал себя на том, что в его духовке стоит курица, которую он поставил запекаться, сам того не заметив. Сначала он решил, что все это ему приснилось, но звонок с неопредилившегося номера был зарегистрирован и сомнению не подлежал. Тогда Альбертом овладело нетерпение, он проверял почту каждые пять минут. Через час таких проверок, вожделенное письмо стало ему доступно, он сел изучить файлы, но не понимал ни слова из того, что было написано.
  Только к вечеру, после холодного душа, Альберт перестал метаться и взял себя в руки, напомнив себе (совсем как вначале на посту Канцлера), что в ОЕС нет человека важнее, собраннее, мудрее и решительнее, чем Альберт Вэйер, Канцлер ОЕС.
  Из файлов следовало, что Эдвард Кунц, перед тем, как пойти на расстрел, писал некие записки, на которые никто не обратил внимания. Записки отправили в архив, вместе с другими вещами ученого. В записках описывался метод лечения путем переливания крови ближайшего взрослого родственника ребенка. Главное, чтобы совпадала группа крови. Так просто... То, до чего не додумался ни один врач. Однако, Тэд, который не любит непроверенных сведений, поставил эксперимент, над какими-то больными близнецами одного из своих сотрудников. Первого лечили тромбоцитами, второму влили кровь отца. От консервированной крови ничего в состоянии ребенка не изменилось. Кровь, которую переливали сразу же после забора, стала спасительной. Эксперимент был не завершен и Тэд умолял дождаться, пока прогнозы подтвердятся, либо будут опровергнуты. Альберт ждать не мог.
  Заканчивался восьмой день болезни Эрики.
  
  17.10 (9день).
  В половину двенадцатого он позвонил своей секретарше. Гэта сонным голосом ответила.
  - Гэта. Срочно, соберите "малый совет", через час все должны быть на месте.
  - Министр обороны в России, министр внутренних дел в госпитале, главный санитар ... кандидатуру еще не назначили.
  - Тогда должен быть министр здравоохранения, мой первый заместитель, и ... все... я думаю, этого будет достаточно.
  - Мне приехать?
  - Часам к пяти утра ваша помощь мне понадобится.
  Альберт вызвонил своего шофера. Пока тот добирался из гаража, Канцлер собирался.
  Через час, в зеленой зале сидели недоуменный Герхард и заспанный министр здравоохранения - сухой, как палка, человек с седыми волосами, яркими карими глазами и высокомерным выражением лица. Одного взгляда на Альберта хватило первому заместителю, чтобы что-то для себя понять. Глаза Герхарда блеснули, он отодвинулся от стола и принял расслабленную позу.
  - Господа, приветствую вас в столь поздний час, - улыбнулся Альберт, - новости чрезвычайной важности.
  - Обычно, я все узнаю первым, - улыбнулся Герхард, - Я же первый заместитель.
  Альберт смерил его взглядом. Герхард поежился под колючим взором патрона. Лицо его приобрело задумчивое выражение, и слова, которые он хотел еще сказать, застряли в горле.
  - Нашлось лекарство от квазитромбоза, - начал Альберт.
  - И сколько это будет нам стоить? - встрял Герхард.
  - Генри, еще одно слово и ты выйдешь отсюда... Ты знаешь, куда ты отсюда выйдешь, обратно дороги не будет, - огрызнулся Альберт, сопроводив слова взглядом, от которого жемчужно-серый костюм заместителя едва не начал дымиться.
  - Так в чем собственно суть? - прочистил горло министр здравоохранения.
  - Суть в том, что Эдвард Кунц нашел лекарство от квазитромбоза. Случайно, да, но дело в том, что лекарство действительно существует. И теперь мы можем избавиться от этой напасти.
  Министр здравоохранения сложил губы уточкой и поднял брови.
  - Что же за лекарство, господин Канцлер?
  - Переливание всей крови, без ее консервации.
  - Прямое переливание? - хмыкнул министр, - Известны имена детей, которых вылечили?
  - Да, еще был проведен эксперимент, результаты которого ждут пока.
  - Могу я видеть материалы?
  - Конечно, господин министр! - Альберт подал листы с материалами, присланными ему Тэдом Йехеном.
  - Я, конечно, понимаю, что не стоит спрашивать, откуда у вас эта информация, - причмокнул министр здравоохранения.
  - Точно так, гер Тодт, - исподлобья посмотрел на него Альберт. Министр здравоохранения, невозмутимо изучал материалы.
  - Господин Канцлер, можно пару слов? - подал голос Герхард, его как будто изнутри распирало. Лицо было бледным, ноздри напряженно подрагивали.
  - Я слушаю, - Альберт скрестил руки на груди.
  Герхард медленно облизал губы.
  - То есть ты... вы, господин Канцлер, готовы рискнуть здоровьем своих граждан, рад сомнительной затеи?
  - Что значит сомнительной затеи?
  - То и значит, что люди сдадут кровь, а это не поможет. Эдвардц Кунц преступник! - воскликнул Герхард.
  - Это не значит, что его метод не работает, Генри. Дети вылечены им. Мы расстреляли его и теперь я официально должен извиниться перед его семьей.
  - Ни в коем случае! Этого категорически нельзя делать! Это же что получается! Это получается, что ты последовательно начинаешь признавать свои ошибки, наши ошибки. Может, мы сейчас еще весь курс ОЕС на оздоровление нации признаем ошибочным?! Ты в своем уме?!!
  - А ты сомневаешься? - Альберт наклонился к столу и заглянул Герхарду в глаза. Первый заместитель замер.
  - Что ты, Альберт... Я... Да, я на эмоциях сейчас, это порядком мешает соображать. Все-таки мне очень сомнительно, что это все будет работать.
  - Будет, - тихо сказал министр здравоохранения, - Мне нужны еще материалы этого дела, и что там за эксперимент ставили ваши люди? И адреса детей, чтобы лично проверить... Тем временем, нужно переоборудовать все процедурные в больницах под операционные по переливанию. И начать нужно немедленно.
  - Я рад, что вы так благоразумны, гер Тодт, - улыбнулся Альберт. Министр здравоохранения встал, Альберт поднялся следом, - Я дам вам координаты. Всю необходимую информацию вам предоставят.
  Канцлер и министр пожали друг другу руки.
  - У тебя есть еще какие-нибудь доводы? - Альберт обратился к Герхарду.
  - Мне все равно все это совершенно не нравится. Полусумасшедший ученый кустарным образом лечит детей, - Герхард шумно выпустил воздух, - Не знаю. Не мое дело решать! Решай сам!
  - А хочется решать? - фыркнул Альберт.
  - Не очень... Я знаю, как тебе это дается, - спокойно ответил Герхард.
  - Я пойду, господа, - подал голос министр здравоохранения, - Доброй ночи.
  Когда дверь за ним закрылась, Альберт сел и сказал:
  - Прости, Генри, мы много ссоримся последнее время.
  - Нормально. Я понимаю тебя, но и я тоже не железный. Тем более не ложился еще. С твоего позволения я пойду.
  - Хорошей ночи, Генри.
  - Хороших снов, Альберт.
  Они пожали друг другу руки.
  - Я, кстати, сейчас, отправляюсь в Динкельсбюль. Держи меня в курсе, когда начнут открываться пункты переливания крови, - сказал Альберт.
  - Ты не можешь... - Герхард сжал руку друга, - Альберт, опомнись, ты не простой бюргер, который может запросто взять и уехать туда, куда ему вздумается, и тогда, когда захочется.
  - Я не простой бюргер, Генри. Я - отец, это больше... Сейчас мне важнее быть отцом, чем быть Канцлером.
  Герхард испуганно взглянул в глаза Альберту, пытаясь прочесть в них что-то еще.
  - Опасные слова, Альберт, - печально сказал он, - Очень опасные...
  Альберт ничего не стал говорить, хотя отметил для себя, как дрогнул голос друга, как он опустил глаза.
  Канцлер вернулся домой, отпустив водителя. Он нашел документы на имя Джери Хиксита, взял синий грузовичок и помчал в Динкельсбюль, пока утренние Берлинские пробки не перекрыли ему проезд.
  К часу дня Альберт заселялся в гостиницу, недалеко от больницы, где лежала Эрика. Он звонил Герхарду, но тот не брал трубку. Пришлось засесть в номере и тупо смотреть новости, в которых и слова не сообщалось об открытии пунктов по переливанию крови. Только к вечеру, когда Альберт оборвал телефон своей секретарше и пресс-секретарю, когда перестал проходить сигнал на номер Генри, когда лично министр здравоохранения объяснил причину задержки, в новостях дали сообщение, что наконец-то нашли лекарство от Квазитромбоза.
  При больницах в спешном порядке уже открыты пункты переливания крови, нужно спешить, чтобы успеть сдать кровь. Так же организованы обменники крови, если вдруг ребенку не подходит группа крови родителей, можно взять чужую кровь, а свою отдать другому ребенку.
  Альберт с замиранием сердца слушал новости, впервые за эти девять дней он понял, что устал, что был напряжен. Спина и руки ныли, тело стало тяжелым, захотелось спать. Не смотря на это, Альберт вышел из гостиницы и направился к больнице. Всего двадцать минут пешком.
  Канцлер крайне удивился, увидев вьющуюся очередь. В несколько витков, вокруг больницы стояли люди. Некоторые уже разбивали палаточный городок.
  Альберт пристроился в конце гудящей очереди.
  - А вам нужно талончик взять с номером, - сказал ему впереди стоящий бюргер, с горящими от ликования глазами.
  - А где его взять? - поинтересовался Альберт.
  - В регистратуре. Туда другая очередь, - вздохнул бюргер.
  - Спасибо, уважаемый. Вы скажете, что я за вами занимал?
  - Это вряд ли. Все равно все по талончикам будем сдавать.
  Альберт пошел искать регистратуру, уже несколько раздраженный, состоянием дел. Почему нельзя сделать проще?
  - Простите, вы не знаете, где находится регистратура? - Альберта остановила за руку женщина.
  - Сам ищу, - ответил Альберт, - пойдемте вместе искать?
  - Ох, спасибо, - улыбнулась фрау, - Ильда, Ильда Грубер - она подала ему руку.
  - А... Джери, очень приятно, - Альберт улыбнулся.
  Ильда сощурилась и пристально посмотрела на него. Регистратура нашлась в закутке, очередь там была еще больше. Номера там писали на руках.
  Альберт пропустил новую знакомую вперед.
  Очередь продвигалась медленно.
  - Думаю, у меня есть время сходить куда-нибудь пообедать, - задумчиво сказала Ильда, - пойдете со мной?
  - А вы уверены, что нашу очередь не займут? - неуверенно сказал Альберт.
  - Не бойтесь потерять вашу очередь, - смерила его взглядом Ильда, - пусть только попробуют. У меня там оба сына лежат, ждут моей крови, я эту очередь по стенкам разметаю, если кто-то посмеет занять мое место, - Ильда мотнула короткими светло-рыжими волосами.
  Альберт с облегчением рассмеялся.
  В забегаловке неподалеку подавали дрянной кофе и вялые салаты, о чем Ильда высказалась прямо в лицо официантке. Та лишь покраснела и ушла восвояси.
  - А вы довольно прямолинейны, - улыбнулся Альберт.
  - Этого не отнять, - сверкнула глазами Ильда, - Я вот заметила, что вы не очень-то Джери... Скорее вас зовут Альберт... Вэйер если мне не изменяет память.
  Ильда наслаждалась реакцией собеседника. Альберт старался сдержаться, ему удалось напустить на себя вид полного безразличия, он задумчиво уставился в салат.
  - У вас редчайшие желтые глаза. На самом деле они не желтые, а светло-карие с темно-зеленым ободком по краю, - сказала Ильда, вкрадчиво, - Таких я больше ни у кого не видела. Это с одной стороны. С другой - выправка военная, осанка хорошая. Волосы и руки ухоженные. Ведете вы себя, скорее как лицо публичное. Вот я и подумала...
  - А если бы я оказался просто двойник? - Альберт бросил на нее взгляд исподлобья.
  - Посмеялись бы и только, - махнула рукой Ильда. Они молча продолжали есть.
  - Ф-ух, - вдруг выдохнула Ильда, - до меня только сейчас дошло...
  - А до того? - усмехнулся Альберт.
  - А до того было как-то не так... У меня у самой поджилки от страха трясутся. Нет, я, конечно, подозревала, что вы это вы... Но, чтобы так угадать... Дело-то обычное. Я всегда что-то такое чувствую необычайное, но здесь... Просто... непередаваемо! Вы инкогнито, да? - понизила голос Ильда.
  - Да. Мне хотелось бы сохранить этот секрет, - Альберт улыбнулся. Какое-то доверие он испытывал к этой женщине.
  - Нет, это-то как раз понятно, - кивнула Ильда, - А... разрешите вопрос...
  - Вы так лихо начали, как-то не логично спрашивать разрешение теперь, - рассмеялся Альберт.
  - Зачем вы здесь?
  Альберт замолчал. Он долго сидел, глядя перед собой, молча.
  - Не хотите, не говорите, - поторопилась Ильда.
  - Уж я отвечу, - с нажимом начал Альберт, - Я здесь ради дочери... Ей тоже нужна кровь. У нас разные группы. У меня вторая, у нее третья, но я должен найти здесь замену.
  - Нашли, - бросила Ильда. Блеск в ее глазах приобрел таинственный оттенок, - Это судьба... Да. Это все судьба, меня с вами свела. У моих сыновей третья группа крови, в отца, у меня вторая...
  Она посмотрела на Альберта и осталась с открытым ртом. Глаза канцлера светились, он смотрел на нее почти влюбленный.
  - Значит, мы можем указать друг друга, как доноров? - выдохнул он.
  - Можем, конечно, - спокойно согласилась Ильда, и метнула в Альберта кокетливый взгляд.
  Канцлер схватил ее за руку:
  - Спасибо вам!
  - Мне-то чего! - рассмеялась Ильда, пытаясь вернуть свою тонкую ручку себе.
  На пункте переливания крови очереди были такие, что стало ясно, те, кто замешкался, смогут сдать свою кровь, только спустя неделю. Власти среагировали мгновенно. Тех, у кого дети были больны уже давно, пропустили вперед. Когда Альберт проходил регистрацию, произошел инцидент. Медсестра, принимавшая у него документы, узнала его. После бурных эмоций, привлекших общее внимание, она постаралась ускорить процесс сдачи крови Альбертом. По процедуре выходило, что Альберт должен был сдавать кровь на следующий день, около часа дня.
  Канцлер настоял на том, что сдаст кровь в срок, вот только необходимо пропустить вперед и некую Ильду Грубер. Ее мальчишек привезли два дня назад, и очередь ее была не самой первой. Просьба Канцлера была удовлетворена.
  Теперь оставалось только ждать следующего дня.
  
  18.10. (10 день)
  Рано-рано морозным утром 18 октября Альберт Вэйер вышел из своей гостиницы в Динкельсбюле. Он повыше поднял воротник своей куртки, закрыл лицо по самые глаза. По лбу и в глаза била снежная крупа, резко похолодало. Непривычно. В Баварии обычно в такое время еще довольно тепло.
  Альберт вдохнул морозный воздух и отчетливо представил сугробы, падающий снег, Рождество, утро двадцать шестого декабря, Эрика разворачивает свой рождественский подарок. Чтобы это могло быть? Нужно уже задуматься.
  Альберт оглянулся по сторонам. Улицы были пусты, город едва-едва просыпался. Фонари бросали желтые пятна на асфальт. В этих пятнах быстро таял снег.
  - Простите, я опоздала, - прошептала, из ниоткуда взявшаяся тонкая фигура, подхватила Альберта под руку и потащила вперед.
  - Это я вышел раньше, - негромко отозвался Альберт, - Доброе утро, Ильда.
  - По-настоящему доброе, господин Канцлер, - сказала она, приноравливаясь к его широкому чеканному шагу.
  - Зовите меня Джери... Хотя, что толку... Альберт, просто, Альберт.
  - Хорошо, - кивнула Ильда.
  - Кстати, подумайте на досуге, чего бы вам было нужно. Я могу выделить вам любые ресурсы.
  - Мне нужна кровь для сыновей и отец для них же. Кровь вы уже согласились предоставить, а мужей на складах не водится, я полагаю, - протараторила Ильда.
  - Действительно, - хмыкнул Альберт, - Может быть, материально?
  - Спасибо, не нуждаемся. Я прилично зарабатываю, - дернула плечиком Ильда.
  - Как-то слишком уж сильно нос задрали, уважаемая, - пробормотал Альберт.
  Ильда только фыркнула и сверкнула серо-зелеными глазами в сторону, мимо Альберта.
  - Если бы взгляды могли убивать, - улыбнулся Альберт.
  - Вы чего-то добиваетесь, гер Вэйер? - злобно начала Ильда, - Я сказала, что мы ни в чем не нуждаемся. Свою благотворительность ограничьте сдачей крови, ей-Богу!
  - Хорошо, фрау Грубер, - Альберт шутливо поклонился, - Как скажете, фрау Грубер.
  Ильда смерила его взглядом и стряхнула с его волос снежную крупу.
  Пункт приема крови только что открыли. Заспанные медсестры, медленно передвигались по помещениям.
  - Чаю! И заполняйте анкету, - сказала пухленькая сестричка, провожая Альберта и Ильду в светлое маленькое помещение, где на столах стояли кружки с чаем, возле каждой блюдце с печеньем и лист анкеты.
  После сладкого чая, доктор измерила им давление и вес.
  Когда Альберт и Ильда легли, на соседние кресла, народу на пункте было столько, что медсестры перестали справляться. Снова набиралась очередь, впрочем, достаточно покорная. Атмосфера пропиталась сочувствием и каким-то уютом.
  Альберт смотрел, как втыкают иглу в тонкую ручку Ильды, а та лежит, зажмурившись и отвернувшись. Он наблюдал с интересом, как втыкают иглу ему самому. По трубке полилась темно-вишневая жидкость.
  Альберту захотелось спать спустя минут пять. Он прикрыл глаза.
  - Как самочувствие? - тут же оказалась рядом с ним немолодая доктор, цепкими пальцами схватила за запястье и стала щупать пульс.
  - Отлично, спасибо.
  - Что это такое? - вдруг голос доктора взлетел вверх, - Это что такое? Это кто тут филонит? Кулачком работайте, а то до вечера лежать будете!
  Альберт рассмеялся.
  - Зря смеетесь, вон ваша соседка, сейчас уже всю кровь сдаст!
  - Что совсем всю? - Ильда обернулась и посмотрела на свой пакет. Она тут же побледнела и отвернулась.
  - Эй, девушка! - доктор бросилась к ней.
  - Ильда, Ильда! - позвал ее Альберт.
  - Как вы себя чувствуете? Ручка какая тоненькая, - пожилая доктор щупала пульс Ильды.
  - Хорошо, спасибо, - слабо отозвалась Ильда.
  - Поговорите со мной, Ильда, - Альберт наблюдал за тем, как его спутница становится еще бледнее.
  - Мне как-то вам и рассказать нечего.
  - Где вы живете?
  - На ферме, у моего отца. У меня замечательный отец, он смог заменить отца моим сыновьям. Сейчас он там один, со своими коровами. Он бы тоже поехал сдавать кровь, но возраст уже не тот. У него есть бык Марк, еще телок. Совсем дурной, но такой смешной.
  - Как говорите? Теленок Марк?
  - Да, а что?
  - Я думал, таких совпадений не бывает, - рассмеялся Альберт, - Эрика любит сочинять истории, про то, как она дружит с бычком Марком.
  - Пусть приезжает и поиграет с ним, - пожала плечами Ильда, - Делов-то. Хочется девочке домашнее животное... Я думаю, отец за счастье почтет избавиться от Марка.
  - Все настолько плохо?
  - Не то слово. Бычок дурной, своенравный, но... Он обаятельный. Насколько вообще может быть обаятельным животное. Иной раз натворит дел, убить его готова, а он тебе в душу заглядывает. Глаза такие печальные сделает, мол все понял, вину осознал. Мычит протяжно - виноват. И знаешь, что прощать его нельзя, надо отлупить, и злишься, а нет. Не можешь, пожалеешь его и отпустишь. А он опять безобразничает.
  - Вы его так любите, - Альберт радовался, что лицо собеседницы снова начало приобретать естественные оттенки.
  - Скорее себя ненавижу. Во-первых, за то, что прощаю этому поганцу все выходки. Во-вторых, за то, что поддаюсь на эти дешевые уловки.
  Мой старший Карл, очень мудрым ребенком растет, давно предлагал продать Марка. А я не могу... и отец не может. Марк как будто знает, что мы его продавать собираемся, сразу тише воды, ниже травы.
  А младший - Кир, тот наоборот берет с телка пример... нашкодит и глазки строит. Только на меня это не действует.
  - Не обаятельный? - поднял брови Альберт.
  - Еще скажите, что я его не люблю, - скривилась Ильда, - Просто ребенок не телок... Киру расти, семью заводить, деньги зарабатывать. Не научится себя вести, что с ним будет? А телку все равно, дальше фермы не сбежит.
  - Я кстати думал, что подарить Эрике на Рождество... не уверен, только, что мой дом выдержит напор Марка, - задумчиво сказал Альберт.
  - А хорошо строить планы, да? - вдруг сказала Ильда, - Я знала, что все будет хорошо... Но теперь-то одно наслаждение, строить планы...
  Медсестра подошла, чтобы освободить Ильду. Скоро и Альберта отпустили.
  - Когда будут переливать? - спросила Ильда у медсестры.
  - Я не знаю, я только заборы делаю, - ответила сестричка, - вам пришлют смс, когда сделают переливание, будет улучшение - позвонят.
  Ильда покивала головой и, прижимая руки к себе, отошла.
  - Не печальтесь, - Альберт приобнял ее за плечо, - Теперь все будет хорошо.
  - Спасибо вам, Альберт, - задумчиво сказала Ильда.
  - Вас проводить? Как вы себя чувствуете?
  - Неважно, если честно. Я была бы рада сопровождению.
  - Тогда берите меня под руку, - Альберт галантно отставил локоть. В гардеробе он помог задумчивой, как бы выцветшей, Ильде одеться.
  На одной из улиц, недалеко от временного жилища фрау Грубер, Альберта побеспокоил телефон.
  - Да, Генри.
  - Ты видел новости? - в крайнем возбуждении вскричал Герхард.
  - Нет еще, - посерьезнел Альберт, - Что случилось?
  - Ничего хорошего. В новостях вовсю трубят о том, что ты сдаешь кровь, для Эрики.
  - Черт!
  - Это не все. Джулиан узнал, что ты не в Берлине. На сегодня заседание парламента перенесено. Они ждут тебя завтра, и они злы, как осы.
  - Мне еще 2 часа нельзя за руль. Я высплюсь, и завтра с утра буду в здании парламента. Мы дадим им бой, да, Генри?
  - Да, Альберт, - бодро отозвался Герхард.
  - Что-то случилось? - спросила Ильда.
  - Дела государственные, - отмахнулся Альберт.
  - Ой, простите, - Ильда опустила глаза в пол, - Мне не следовало задавать этого вопроса.
  - Как минимум, - улыбнулся Альберт, - Я думаю, вам нужно лечь и поспать сейчас. И еще я хотел бы узнать Ваш номер телефона. Я же должен знать, где мне забрать этого непослушного Марка.
  Ильда тонко улыбнулась и продиктовала номер.
  - Так точно, фрау Ильда. Мне очень приятно с вами общаться, и совершенно не хочется оставлять вас одну. Такие моменты интереснее переживать вдвоем. Но... Дела.
  - Я понимаю. Вы вовсе не такой, каким представляет вас телевидение.
  - А какой? - Альберт наклонил голову влево.
  - Живой, гер Альберт, - улыбнулась Ильда, - А малышка Эрика всегда мне нравилась. Я буду счастлива познакомиться с ней.
  На том они и расстались. Альберт поспешил в свой номер, чтобы лечь спать и не видеть ни одного сна, кроме того, где была рождественская ель, Эрика, запах шоколадного торта, и голос Ильды.
  
  19.10 (11 день)
  Когда рассвело, Альберт уже подъезжал к Берлину. Он катастрофически не успевал. Доедет на своей машине, не вопрос, но необходимо переодеться! Приезжать в парламент в костюме фермера Джери Хиксита как-то абсурдно.
  Уже около десяти утра, Альберт вбежал в свой дом, прыжками поднялся по лестнице, досадуя, что времени на душ у него тоже нет. Быстро переодевшись, Альберт сел в свой черный "Мерседес" и помчал к зданию парламента. Опаздывать он не любил, но если ехал без водителя и кортежа, то старался соблюдать правила, которые были установлены для всех граждан. Сегодня он и об этом забыл. Пару раз от аварии его спасло только мастерство водителя. Однако, он на заседание все же опоздал.
  Возле здания парламента было подозрительно тихо. Никаких машин с репортерами. Альберта не встречали вспышки фотокамер, оно и к лучшему. Это не мешало ему бежать. Можно было не думать, как вести себя так, чтобы тебя правильно поняли, чтобы боялись, любили...
  Вот она оказывается какая - свобода. Свобода делать что хочется. Сколько раз, он, поднимаясь, а особенно спускаясь, по этой лестнице мечтал ускорить шаг, а то и вовсе сбежать, но не мог себе этого позволить.
  Внутри здания тоже было тихо и как бы безлюдно. Дверь в зал заседаний открылась с грохотом, который тут же остановил поднявшийся базарный гул. Парламентарии обернулись на звук, не все. Альберт в мертвенной тишине, шел, свободно, медленно, сдерживая дыхание, чтобы не показать, что бежал. Шел, стуча каблуками, шел прямо, вытянув и без этого прямой позвоночник. Все, с кем он совпадал взглядом, отводили глаза. Альберт взошел на трибуну и пожал руку, стоявшему там до этого Герхарду.
  - Здравствуйте, господа парламентарии, - улыбнулся Альберт, - Господа члены президиума, - он обернулся и встретился глазами с бледным, яростным спикером. Итальянец взгляда Альберта не вынес, - Здравствуй, Генри, - тихо сказал Альберт, прямо посмотрев в глаза своему заместителю.
  Генри улыбался, но губы его дрожали, уголок рта пару раз дернулся.
  - Рад видеть тебя, Альберт, - прошептал Герхард.
  - Я слышал, господа, вы хотели видеть меня, - Альберт встал за трибуну, говорить теперь можно было не напрягаясь, не вдыхать на каждой запятой или точке. Воздух набирался в грудь сам, и выходил свободным, зычным голосом. Слова подбирались сами. Думать о том, что надо сделать или сказать больше не стоило. Свобода.
  - Я перед вами, и я готов услышать вас!
  - Господин Канцлер, - начал Джулиан. Альберт сделал то, чего не позволял себе до него ни один Канцлер ОЕС: повернулся к международному парламенту спиной. Президиум находился чуть на возвышении, и считалось, что президиум - как бы тыл канцлера, послушный, поддерживающий его президиум. А вот парламентарии частенько позволяли себе спорить с Канцлером.
  Герхард сделал пару шагов назад, когда увидел, что делает Альберт.
  - Я слушаю вас, господин спикер, - Альберт положил локоть на трибуну и оперся на нее.
  - 19 октября 3001 года, то есть сего дня, вам вынесен вотум недоверия. - официально провозгласил Джулиан. Парламент затаился.
  - И что? - в полной тишине спросил Альберт, - Во-первых, я хотел бы узнать, почему парламент нарушает закон; во-вторых, мне интересно, по какой причине мне вынесен вотум; в-третьих, по закону, у меня есть полгода, чтобы этот вотум снять.
  - В смысле, парламент нарушает закон? - удивился Джулиан.
  Альберт круто развернулся к парламентариям.
  - Согласно закону о вынесении вердиктов, парламент, либо иное законное собрание не может вынесли вотум недоверия Канцлеру, либо другому руководителю, в том числе и собрания, если оного нет на заседании.
  Вы приняли вотум без меня, на что не имели никакого права. Я имею полное право, распустить вас, господа, - Альберт уперся руками в трибуну, - И я не премину это сделать.
  - Однако, ваш представитель был здесь, - сказал Джулиан.
  - И что? Представитель может лишь поддержать, или не поддержать вас, господа. Мое присутствие необходимо.
  - Вы здесь, - хлопнул в ладоши Джулиан, - мы можем принять вотум еще раз.
  - Не гоните лошадей, уважаемый, - Альберт снова круто развернулся, - Парламент, либо иное собрание, не может принять вотум недоверия Канцлеру, либо иному руководителю, подряд дважды или более раз. Если вотум недоверия будет вынесен второй раз за полгода, то Канцлер, или иной руководитель, подлежит ликвидации, согласно действующему законодательству.
  - Мы примем вотум завтра, - радостно возвестил Джулиан.
  - И вы думаете, что я приду? - рассмеялся Альберт, - Вы так наивны, господин спикер. Думаю, к вечеру любое дружественное нам государство примет меня с гостевым визитом. Не стоит, Джулиан, не стоит. Гражданская война в ОЕС сейчас ни к чему. Подойдем к этому по-другому. Чем я заслужил этот вотум?
  Парламент молчал, спикер нервно шарил глазами за спиной Канцлера.
  - Что же Вы молчите, Джулиан? Вы не готовы отвечать на этот вопрос? - голос Альберта звучал даже весело, - Тогда обратимся к Парламенту, - Канцлер круто развернулся и почти лег на трибуну, - Господа, Вы принимали вотум, насколько я могу видеть на табло, со всего двумя воздержавшимися. Остальные "за", я имею право знать: "Почему?"
  Альберт медленно обвел светло-серую массу людских лиц, некоторые делали вид, что не слышали вопроса, другие сидели в ступоре, третьи нелепо улыбались, четвертые были вовсе не здесь, пятые затравленно озирались готовые броситься в атаку, было бы за кем.
  - Я что-то не понимаю. Если я сейчас прикажу вам проголосовать за то, что всех, кто был "за" приговорят к расстрелу, вы тоже проголосуете? - тихо проговорил Альберт.
  Что-то тихо пикнуло. Альберт бросил взгляд на табло: возле слова "против" появилась цифра 1. Канцлер быстро посмотрел на того, кто мог это сделать. Где-то наверху, за крайним столом он увидел сияющую улыбку Герхарда. Альберт задышал еще свободнее. Пиканье повторилось, и теперь было все чаще и чаще. Парламентарии использовали свое право на одну перемену голоса при голосовании.
  Канцлер с удовольствием наблюдал, как становится равным количество голосов "за" и "против". Когда числа сравнялись, в зале стало тихо.
  - Я бы проголосовал, но у меня нет депутатского мандата, - улыбнулся Альберт, - Думайте, господа, у Вас есть еще 10 минут. А пока представьте, что будет без меня. Кто из ныне присутствующих борцов за власть сумеет занять мое место и что будет при этом с вами. Он-то уже будет знать, что Вы сделали со мной. Вы, конечно, же об этой возможности забыли?!
  Тишина наполнила палату парламента. Альберт даже сам как-то сжался, только теперь до него стало доходить, чем ему грозит до сих пор вся эта заварушка.
  Время тянулось медленно. С улицы донесся вой ветра. Альберт подумал, что все совсем уж странно происходит. Он снова сделал, что мог и снова все решает время. Внезапно, сам для себя, Альберт встал возле трибуны, как обычно вставал, приветствуя солдат на параде. Он был готов принять решение Парламента.
  Прошло еще три минуты. Раздался писк системы. Все вздрогнули.
  Альберт не посмотрел на табло, а посмотрел на Герхарда. Бледный Генри, уже не улыбался, он смотрел на табло, и в его лице была смесь злости, облегчения и гордости.
  Раздался еще один писк. Альберт свысока посмотрел на табло. С перевесом в 2 голоса, Парламент был "против" вынесения вотума недоверия Канцлеру ОЕС Альберту Вэйеру.
  Альберта пробило крупной дрожью, которую он едва смог сдержать.
  - Голосование завершено, - тихо сказал спикер парламента, - Всем спасибо, господа.
  - Минутку, - улыбнулся Альберт, - Я хочу все-таки узнать, за что голосовали те, кто не доверяет мне, - он снова расслабленно лег на трибуну, - Высказывайтесь, господа. Я прилетел из Баварии в срочном порядке, чтобы только услышать вас. А из молчания я просто ничего не пойму.
  Парламентарии безмолвствовали.
  - Мне каждый раз надо напоминать о расстреле, чтобы побудить вас к действию? - спокойно сказал Альберт.
  - Да, Боже мой! - воскликнула какая-то женщина, с явным испанским акцентом, - Господин Канцлер, меня зовут Эстерос Ротти, я представитель Испании в Парламенте ОЕС. Вы знаете, что Испанию проблема квазитромбоза затронула меньше всего, но моего сына она тронула. Еще в первую волну. Прошло довольно времени.
  Я голосовала сейчас "против", но не из страха, как это сделало большинство, а потому что доверяю Вам. Политики не боги и имеют право на ошибку. Но на ошибку, а не на подлость! То, что Вы делали, было подлостью, пока Вы не сознались, и не предложили нас закон, позволявший видеться с больными детьми.
  Когда я узнала, что Ваша дочь больна, и именно это побудило Вас написать этот закон, я поняла, что Вы не чудовище, как я считала раньше, а все-таки живой человек. Сеньора Ротти замолчала, слушая, как ее голос заканчивает звенеть под стеклянным потолком палаты парламента, - Многие из этих господ, голосовали, потому что действительно не доверяют Вам, озлоблены тем, что только болезнь дочери, побудила Вас коснуться дела этой страшной болезни. Что три года лекарства не было, а заболела Эрика, и лекарство нашлось. И они остались честны перед Вами.
  Я слышала еще мнения, что Вы слишком увлечены своими делами, и совершенно забросили дела государства, что фактически всем сейчас управляет ваш заместитель Герхард Оси.
  Я голосовала из страха. Все мы боимся неизвестности. Кто знает, что ждало бы меня при новом Канцлере, узнай он, что я голосовала "против" недоверия Вам.
  - Я перебью вас, сеньора Ротти. С Вами было бы тоже, что и с другими членами Парламента, кто честно голосовал "за". Это не важно. Всех Вас ждал один и тот же конец, - спокойно вздохнул Альберт, - Продолжайте, уважаемая.
  - Но когда я, и те, кто думают со мной в одном ключе. Когда мы увидели, что рядом с нами есть сильный лидер, что Вы достойны доверия... Я первой проголосовала "против" вотума. И я говорю сейчас. Все остальные здесь трусы!
  Эстерос Ротти вышла из-за своего столика с краю и спустилась вниз, танцующей походкой. Она подошла к трибуне. На красивом, сером от волнения лице горели огромные карие глаза.
  - Господин Канцлер, я прошу Вас принять мой отказ от депутатского мандата, - отчеканила она. Маленькие свои руки она решительно сжала в острые кулачки.
  - Сеньора Ротти, я принимаю Вашу отставку. Документы подготовьте не позднее сегодняшнего вечера, - ласково ответил Альберт.
  - Спасибо, - улыбнулась Эстерос. Темный румянец проступил на смуглых щеках. Альберт спустился вниз и пожал ее холодную руку.
  - Немедленно улетайте домой, а лучше куда-нибудь в Бразилию, Уругвай, в Африку... - прошептал Альберт.
  Эстерос не стала отвечать ему. Она повернулась лицом к парламенту, окинула последний раз их взглядом победительницы, улыбнулась и легкой походкой вышла из палаты Парламента. Альберт с какой-то тоской посмотрел на открывающуюся дверь. Сейчас он не может сделать так же, он снова не свободен. Альберт поежился, когда дверь громыхнула, закрываясь.
  - С перевесом в два голоса, вотум недоверия Канцлеру ОЕС Альберту Вэйеру не принят, - сухо сказал спикер парламента, - Заседание прошу считать закрытым.
  - Вы торопитесь, господин спикер, - сказал Альберт.
  - Вы что-то еще хотите сказать, господин Канцлер?
  - Нет, просто мне показалось, что Вы поторопились, - улыбнулся Альберт.
  Парламентарии начали пониматься с кресел в молчании, слышен был только стук поднимающихся кресел.
  Герхард спустился к Альберту бегом. Канцлер остановил его, подняв ладонь.
  - Обсудим завтра, Генри.
  - Тебе нездоровится? - спросил заместитель. Альберту показалось, что слишком как-то внимательно он всматривался в лицо патрона.
  - Все в порядке. Мне надо пережить все это одному.
  Альберт вышел черным ходом.
  На улице творилось неясное. На асфальте лежала каша мокрого снега, провода под тяжестью налипшего снега прогибались. С неба лил проливной дождь. Альберт мгновенно промок и почувствовал, что устал. Он еле добрался до машины, которая стояла одиноко, в отдалении от машин тех, кто еще не уехал, и тронулся вперед по направлению к дому.
  
  20.10 (12 день)
  Альберт вошел в дом, бросил пальто прямо на пол. Как он доехал до дома, едва ли он помнил. В голове все смешалось, перед глазами плыло. Руки и ноги не слушались.
  К тому моменту, как Альберт вошел в дом, он уже не ориентировался. Звонил телефон, что-то пищало, в ушах грохотало - все одно, все слилось в единый гул. Альберт попытался взять в руки телефон, он не секунду сфокусировал зрение и увидел одно слово: "Ильда". Мир перестал существовать.
  Утром Альберт обнаружил себя в холле собственного дома. Он лежал возле первой ступеньки лестницы ведущей на второй этаж. В голове гудело. Телефон был отключен - разрядилась батарейка. Альберт тяжело поднялся, из вчерашнего вечера вспоминалось только слово: "Ильда".
  Он долго стоял, соображая, что же делать.
  - Зарядить телефон и поесть, - сам себе сказал Альберт, хриплым голосом.
  Путь на второй этаж оказался более трудным, чем предполагал Альберт, то и дело сознание стремилось покинуть его. Взяв зарядное устройство Канцлер спустился в кухню.
  В холодильнике было пустовато.
  - На яичницу хватит, - вздохнул Альберт.
  Сковорода разогрелась, и масло на ней заворчало, когда зазвонил подзаряженный телефон.
  - Альберт, - тихий боязливый женский голос.
  - Ильда здравствуйте, - Альберт даже приосанился, голос его зазвучал не так болезненно, - Я сердечно вас приветствую.
  - С вами ничего не случилось?
  - Все прекрасно, я в полном порядке. А что-то не так?
  - Вы сами просили меня позвонить Вам вчера вечером. Я звонила... Что-то странное было. Вы сняли трубку, но я не услышала ничего, кроме каких-то шумов, а потом связь прервалась, и номер стал недоступен.
  - Мне в какой-то степени приятно, что вы беспокоитесь обо мне, фрау Ильда, - смущенно ответил Альберт, - Я с трудом помню, как приехал домой. Выдался очень тяжелый день. Я хотел узнать, что с нашими детьми?! Мне не приходило сообщений. Да и не придет. Гэта ничего не передавала. Сегодня второй день. Переливание должны были сделать.
  - Сделали, - радостно отозвалась Ильда, - Моим мальчикам сделали. И Эрике тоже.
  - Откуда знаете?!
  - Я помню, как вы жаловались, что из-за спец.номера система рассылки просто вас игнорирует. Я взяла подписку на Эрику. Оказывается можно оформить подписку на любого ребенка, хоть на всю больницу!
  - И что теперь?
  - Теперь мы с вами молимся, чтобы ваша Эрика и мои мальчики дали положительную динамику. Это будет ясненько сегодня вечером. Я напишу вам, - голос Ильды звучал бодро.
  - Лучше позвоните, фрау Ильда. Ваш голос дает надежды и мне.
  - Неужели у Канцлера ОЕС нет надежды? Не верю! - строго сказала она.
  - Скорее нет уверенности. Ильда... Знаете что... А давайте я, Эрика, вы, Кир и Карл... Как только все кончится, поедем с палатками на озеро?
  -А я смотрю, вам понравилось строить планы, - саркастически заметила Ильда, - Мне нужно подумать. Дайте мне два дня. Вот как я получу смс, что есть положительная динамика, отревусь по этому поводу на сеновале, тогда буду готова это обсудить.
  - У вас хорошие планы на день, - рассмеялся Альберт.
  - И что это у вас за привычка такая, во всем видеть только хорошее? - нарочито капризно сказала Ильда.
  Альберт рассмеялся.
  - Не знаю, что вам и ответить. Буду ждать от вас новостей.
  - Не премину вам позвонить, как будут новости.
  - Да и просто так звоните, - улыбнулся Альберт. Масло устало шипеть на сковородке и просто испарилось. Альберт плеснул еще, на сковородке зашипело и заплевало. Капля попала на руку Альберта. Канцлер даже забыл о боли, глядя, как на его руке медленно расползается большое фиолетовое пятно.
  - Что это? - спросил сам у себя Альберт. Такого не бывает, не может от мелкой капли масла расползтись такое пятно. На автомате выключив плиту, Альберт сел на стул, только сейчас он понял, что с того момента, как он очнулся, слабый, даже приятный зуд по всему телу не оставлял его.
  Но если это квазитромбоз, то все его лицо сейчас должно быть сине-фиолетовым, потому что он упал возле лестницы. Нет, не может быть. Невозможно, потому что квазитромбоза не бывает у взрослых, все это бред, что болезнь заразна! Болезнь не заразна!
  Альберт держался за стол, голова его кружилась. С трудом он встал и заставил себя подойти к зеркалу. Первые минуты он ничего не видел. Альберт смотрел в зеркало, но не видел в нем себя. Половина его лица была черничного цвета, здесь он ударился, когда падал. Альберт провел пальцами по обширному синяку, легкое прикосновение доставило неудобства. Кожа стала как бы чувствительнее.
  Альберт резко отдернул рукава, засучил их по локоть и посмотрел. Мелкой сыпи не было. Может просто удар был такой силы... Не может же это быть болезнь?! Альберт провел по левой руке ногтями, лиловые полосы не заставили себя ждать.
  Альберт ошалевший, бросился в ванную, он тер руки мылом, которое вдруг начало щипать кожу. Полосы не смывались, тогда Альберт взял в руки мочалку и с силой начал тереть. Стало только хуже. Рука окрашивалась в фиолетовый цвет.
  - Нет, нет, - Альберт уже не видел результата своих трудов, слезы на глазах застили ему свет. Слезы боли и отчаяния потекли по его щекам, обжигая и раздражая нежную кожу.
  В кармане зазвонил телефон. Альберт сел на край ванны и принял звонок:
  - Как дела, Альберт? - бодрый голос Герхарда по ту сторону трубки звучал как-то фальшиво.
  - Хуже некуда дела, Генри!
  - Что случилось? - без тени обычного сочувствия в голосе спросил Герхард.
  - Генри... - Альберту перехватило дыхание. Он вдруг задышал ровно и взял другой тон, - в сущности ничего особенного, ты знаешь, что я всегда преувеличиваю размер бедствий. Как-то сейчас я понял, что все более-менее.
  - Как ты себя чувствуешь? - каким-то кошачьим тоном спросил Герхард, медленно, как бы кокетливо, растягивая слова.
  - А почему ты спрашиваешь? - насторожился Альберт.
  - Я вчера вечером звонил тебе. Ты не брал трубку, а потом просто абонент стал недоступен. Я подумал, что что-то случилось. Я все утро звонил и днем. Ты хотя бы знаешь, который час? В следующий раз, я вышлю к тебе полицию.
  Альберт хотел что-то сказать, но осекся. Разговор шел, как всегда, но как-то не так.
  - Что ты хотел, Генри?
  - Хотел поговорить с тобой по поводу заседания парламента.
  - У тебя какие-то мысли появились?
  - Я хотел бы услышать тебя.
  - О чем ты говорил им до того, как я пришел?
  - О том, что они трусы, раз подчиняются спикеру, который сам же ликвидирует их, как только станет Канцлером...
  - Он не станет Канцлером, - перебил Герхарда Альберт.
  - Не станет конечно. Ты доказал им свою силу.
  - Ты не понимаешь, Генри... Точнее ты все знаешь, ты лучше, чем другие все знаешь. Ты станешь канцлером.
  - О чем ты, Альберт? - голос Герхарда дрогнул.
  - О том, что все это спланировал ты... И этот дурацкий вотум, и больницы... Мне же врали по твоему приказу...
  - Подожди, подожди, Альберт! Ты .... Что с тобой, друг?! Опомнись! Я был с тобой все время! Я никак не мог врать тебе о больницах, это не моя компетенция!
  - Фосс, убийство Яны... Это все был ты! - прошептал Альберт.
  - Ты болен, Альберт? Тебе нездоровиться? У тебя был какой-то бледный вид вчера, и я решил, что ты не здоров! - Герхард совсем разволновался.
  - Зачем, Генри?
  - Так, Альберт! - Герхард взял себя в руки, - я перезвоню тебе завтра. Или лучше приеду к тебе.
  - Я не пущу тебя. Лучше позвони, но не обещаю, что возьму трубку.
  - Опомнись, с холодной головой думай, Альберт!
  - Своей головой, Генри. Не холодной, а своей головой. Так поздно до меня это дошло...
  Альберт положил трубку и выключил звук.
  Картинка складывалась вполне приличная. Неизвестно, что конкретно стало спусковым крючком. Очевидно, что план был заготовлен загодя. Генри ничего не делает без предварительного плана. Так вот. Удачное стечение обстоятельств, скорее всего. Внимание Альберта отвлечено болезнью Эрики. Эмоции, всегда поглощавшие Альберта, берут верх, и тогда Герхард внушает ему сдать малышку в больницу.
  Нет-нет. Все началось еще раньше. Когда Альберт чуть не подал в отставку из-за болезни сына. Герхард и тогда уже готовил друга к мысли, что его жена может не пережить смерти долгожданного наследника.
  Альберт пытался и все никак не мог вспомнить, хотя бы одну фразу, когда бы Генри не сказал: "Они умрут", он всегда говорил "они".
  Альберт вцепился в волосы, его согнуло пополам от внезапной боли.
  Он-то слушал Герхарда, слушал, доверял, и что в итоге? Герхард... Как он мог? После всего, что их связывало? Генри, милый друг... Предатель? В это почему-то было легче поверить, чем в то, что Альберт внезапно заразился квазитромбозом. Первому не было доказательств, а второе было очевидно, но слишком тяжело признать.
  Но тогда Альберт еще был нужен. А теперь. Недаром что-то подсказывало Альберту, что говорить, а что нет. У Альберта была цель: сохранить дочери жизнь. А разве тогда, у Альберта не было цели, сохранить жизнь жене? Эрика-старшая была права - он слишком мало любил ее. Он же совсем о ней не думал. Думал, она простая фрау, как и все, примет... Все же так живут, все принимают. А Эрика была совсем другая.
  - Прости меня, - шепнул Альберт. Так она не услышит.
  - Прости меня! - крикнул Альберт и задохнулся, чуть не упал с ванной.
  И вот теперь, когда у него никого, кроме дочери не осталось, у него видите ли, появилась цель. Тогда почему он не думал? Тогда почему остался так черств к ней? Видел же, прекрасно видел, что с ней происходит. Видел, как Эрика-старшая, заплаканная ходит, как места себе не находит, как почти сходит с ума, не в силах принять, что ее муж, поступает согласно закону и никак не пытается избежать его. Почему не стал бороться? Разве важнее дела? Боже мой!
  Альберт взвыл, голову пронзила боль. Правая рука его быстро опустилась на колено, в кулаке - клок волос. Канцлер упал на колени. По черепу потекла липкая жидкость.
  Сейчас все очевидно. И как все просто сложилось. Герхард уже знает, что Альберт болен. Герхард знает, поэтому так спокоен. Альберт начал думать своей головой, это Герхарду не выгодно. Вот он и заразил Альберта... Это возможно. Только как? Это не важно... Его загоняли в клетку, пытались запугать, отвлечь внимание отчего-то важного, от дочери...
  А ведь он даже не сможет позвонить малышке, чтобы сказать, что она теперь одна на свете... Это и к лучшему! Бедная маленькая Эрика!
  - Я тебя люблю, пап, - Альберт услышал эти слова отчетливо, как будто малышка была рядом.
  - И я тебя люблю! Родная моя, - рыдая, сказал Альберт.
  - У тебя тут ранка, пап.
  Альберт обернулся и увидел, но не Эрику, а какой-то бесплотный образ дочери. Он коснулся кровоточащего места.
  - Кровь теперь не остановить...
  - Пока еще можно, - махнуло рукой привидение, - возьми лед.
  Альберт не мог даже подняться на ноги. С трудом он спустился в кухню. Лед в мешочке, прислоненный к голове отрезвил его. Истерика отступила. Голова была пуста, сил на мысли не было.
  - Как кровь остановится, ложись спать! - призрак медленно отступал.
  - Не уходи, поговори еще со мной, - попросил Альберт, но призрак уже растворился.
  За окном было темно. Альберт, шатаясь, подошел к окну. По стеклу барабанил ливень, замерзший коркой льда на стекле и раме снаружи. На еще зеленой траве лежала ледяная корка, сковавшая каждую травинку. Альберт не помнил, сколько так стоял. Он снял лед с раны, кровь действительно перестала. Судя по тому, как был пропитан кровью мешочек и лед, времени прошло много, и крови Альберт потерял много.
  Как и советовал призрак, Альберт поднялся в спальню. Тупо, без каких-либо соображений, он упал на постель, не раздеваясь, не расправляя одеяла. Альберт забылся тяжелым беспокойным сном.
  
  21.10 (13 день)
  Альберт сидел возле окна. На улице падал снег, крупные хлопья ложились на газон. Зелени становилось все меньше. На душе у Альберта было тихо и спокойно, но не радостно, как-то безразлично.
  От снега тянуло сыростью, а не холодом. Вообще, в чулане с одним единственным окном, на подоконнике которого примостился Альберт, было сыро. Стены в плесени, на полу тонкий слой воды, покрывшейся ледяной коркой.
  По полу прошуршала крыса, она остановилась посреди комнаты и посмотрела на Альберта. Он посмотрел в ее маленькие черные глазки.
  - Пошла вон, - сказал он безразлично и тихо.
  Крыса присела на своих коротких лапах и издала утробное, довольно громкое урчание. Ритм его все усиливался. Странным образом Альберт поддался на этот ритм и стал засыпать. Он устроился на подоконнике удобнее, прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.
  Урчание было вовсе не от крысы, что присела посреди чулана и угрожала напасть на Альберта. Это были вибрации телефона в кармане Альберта. Звонил Герхард. Помехи мешали услышать, что он говорит. Генри говорил необычным для него низким голосом, странно растягивая слова, неприлично шумно и часто набирая воздух. Это еще сильнее мешало его слушать.
  - Перезвони мне, - только и сказал Альберт.
  Телефон зазвонил еще раз. Номер был неизвестен, точнее не высветился совсем. Из трубки донесся визгливый женский голос:
  - Мудак, ублюдок! Ты сказал, что защитишь меня! Скотина!
  - Яна, это вы?
  - Да, сукин сын! Я тебя с того света достану, урод! Гори в аду, ублюдок! Гори в аду! Ты обещал защитить меня и ничего не сделал! Ничего!
  - Яна, где вы? - Альберт обеими руками схватился за трубку. Но на том конце собеседница взвыла не хуже баньши и связь оборвалась.
  Альберт решил перезвонить Герхарду.
  - Вызывающий абонент мертв или находится вне зоны действия сети, - ответил автомат, приятным женским голосом. Альберт нажал на кнопку сброса, понимая, что ничего не понимает. Однако аппарат продолжал работать вне воли хозяина, включилась громкая связь:
  - Вызывающий абонент мертв! Мертв! Мертв! Мертв! Ублюдок Мертв! Сукин сын наконец-то сдох! - голос множился, и теперь на том конце стенали как будто женщины. Альберт выронил аппарат и трясущимися руками никак не мог поднять его с пола. От удара из трубки выпала батарейка, но от этого голоса только стали громче:
  - Он убил нас! Он обещал защитить и не смог! - чей-то визг снова заглушил все. Телефон умер.
  По стеклу кто-то застучал. Альберт проснулся от липкого кошмара и вздрогнул. С окна сильно дуло, он замерз. Крыса уже куда-то ушла. Снег прекратился. В окно снова поскреблись. Альберт обернулся и от неожиданности соскочил с подоконника, поскользнулся на воде и упал. Там, где минуту назад он прикасался виском к стеклу, со стороны улицы лбом упиралась Фосс.
  Она была почти нагишом, кожа посинела от холода. Она снова поскребла длинным ногтем по стеклу. Глаза ее смотрели на Альберта, но она не видела его.
  - Сейчас, сейчас, - Альберт торопливо поднялся, не обращая внимания на мокрые штаны и дрожь от холода, он попытался открыть дверь в чулан, но та была заперта извне. Альберт бросил ее и начал открывать окно. Старая деревянная рама, только звенела непрочно вставленным стеклом. Фосс крупно дрожала и ритмично стучала ногтем по стеклу.
  Наконец, Альберт оглянулся вокруг себя: в чулане не было ничего, кроме банки с краской. Он схватил тяжелую банку и швырнул в окно рядом с Фосс. Стекло разбилось с хрустом, больше напоминавшим хруст костей.
  Руками Альберт начал выдирать осколки стекла из рамы.
  - Скорее, Фосс, забирайтесь, - Альберт помог ей взобраться в чулан.
  - Альберт, - раздался из-за двери визгливый голос.
  От его звуков Альберт замерз еще больше.
  Фосс прижалась к нему, ища защиты и тепла. Альберт, заледеневая приобнял ее. Проститутка была ледяная, под пальцами Альберта, она странно захрустела и с грудным стоном рассыпалась.
  - Альберт, что у тебя происходит? Несносный мальчишка! Ты опять разбил окно?
  Окно! Точно. Альберт сиганул вперед и кубарем вывалился из окна на снег. Он услышал, как открылась дверь в чулан. Альберт обернулся, чтобы увидеть, кто с ним говорил, но в дверном проеме было пусто. Заинтересованный Альберт подошел к окну.
  - Эй! Вернись! Вернись сейчас же! Не вздумай сбежать! - все тот же голос, теперь уже ближе.
  Альберт посмотрел на пол. Та самая крыса, она снова присела на все лапки и готовилась к броску. Альберт уловил это и вовремя присел. Крыса, метившая вцепиться в правый глаз, промахнулась и шлепнулась на газон. Даже для крысы она была слишком прыгучей. Альберт не растерялся и наступил каблуком ей на голову. Тихо хрустнул крысиный череп.
  Лапы крысы начали вытягиваться. Маленькие пальчики с тонкими когтями стали детскими ладошками. Альберт снял ногу с крысы. На газоне лежала Эрика, из виска ее лилась кровь.
  - Нет, это все сон, - Альберт пятился назад, пока не уперся спиной в стену.
  - Вот теперь это самая явная явь, - захохотала Эрика, поднимаясь. Вставая, она снова менялась в очертаниях. К Альберту приближался Герхард. Только лицо его было бледно-зеленым и очень напоминало крысиную морду.
  - Э-это сон, - шептал Альберт.
  - Тогда проснись! - хихикнул Герхард. Альберт сорвался с места и побежал. Чтобы повернуть за угол ему понадобилось очень много сил. У самого угла он становился и стал держаться за угол стены, чтобы отдышаться. Герхард был тут же рядом, хотя не сделал ни шагу.
  - Что не выходит? А? Господин Канцлер?
  - Прочь! - выдохнул Альберт. Он увидел, что в одном из окон на заднем дворе горит свет. Это придало сил. Альберт еле дошел туда. Внутри дома была Ильда, два мальчика, такие же рыжие, как она.
  - Ильда! Ильда, откройте! Умоляю! Ильда! - Альберт дергал стеклянную дверь, колотил по ней рукой. Его никто не слышал.
  - Брось истерику, Альберт, - спокойно сказал Герхард, - Дверь открывается не в ту сторону.
  Герхард толкнул дверь вовнутрь, и она открылась.
  - Ну же. Хватит у тебя смелости? Чего стоишь? Видишь, я не нападаю на тебя, Альберт. Иди, - Герхард говорил спокойно, даже немного грустно.
  В этот момент откуда-то к столу пришла Эрика и заняла последний пустующий стул. Ильда обернулась на открытую дверь.
  - Ильда! - крикнул Альберт, но она явно не слышала и не видела его.
  Герхард хохотал от души. Ильда пожала плечами.
  - Сквозняк, наверное, - она закрыла дверь.
  Герхард от веселья пару раз перевернулся в воздухе, только тогда Альберт заметил, что все это время его бывший друг не касался ногами земли.
  - Твое место не там, - отсмеявшись, сказал Генри, - А там! - он показал руками в противоположную сторону.
  Альберт обернулся, с трудом оторвав взгляд от Эрики. Возле забора сидели Эрика-старшая с мальчиком лет шести на руках. Мальчик был мертв, но Эрика укачивала его, как живого. Эрика сильно изменилась, лицо ее осунулось, к коже примерзли серого цвета, грязные волосы. По лицу гуляла полуулыбка, синие губы еле шевелились, она толи говорила сама с собой, то ли пела колыбельную.
  - Эрика? - Альберт сделал пару шагов по направлению к жене.
  - Если останутся объедки, Ильда ее покормит, - шепнул Герхард.
  Эрика-старшая сфокусировала на Альберте взгляд безумных черных глаз.
  - Я тебя знаю, мудак, - прошипела она, - ты мой блядский муж, который убил моего сына, благодаря которому я сама сдохну скоро!
  - Эрика...
  - Не подходи. Иди прочь, урод! Ты не нужен нам...
  За спиной Альберта последовал взрыв хохота. Герхард развлекался.
  - Забавно. Ты не нужен ни этой, ни той, - давясь от смеха, сказал Герхард, - Умора! А главное, - резко посерьезнел Герхард, и лицо его стало слишком близким, - Ты все это сделал сам!
  Сам. Сам. Сам... Сам... ... Сам ... ... ... Сам... ... ... ... Сам... ... ... ... ...
  - Сам, - Альберт проснулся. Душные кошмары в полудреме мучили его всю ночь и часть дня. Он долго не мог прийти в сознание. Теперь же он проснулся. Какое-то время он молча лежал в темной спальне, с ужасом глядя за окно, где в только что спустившихся ранних сумерках падал крупный снег.
  Сознание Альберта было, как чистое стекло. Что дальше? Боже мой, что дальше?
  С трудом Альберт отыскал телефон. Трубка валялась на полу. Батарейка нашлась неподалеку. Включив телефон, Альберт набрал телефон Тэда Йехена.
  - Слушаю Вас, - Тэд. Всегда верный Тэд.
  - Тэд, мне нужна доверенность на усыновление Эрики Вэй... черт... Хиксит.
   - Да. Но от чьего имени доверенность?
   - От отца, Джери Хиксита. Он покойник, гер Йехен, покойник...
  - На чье имя доверенность, - не дрогнул голос Тэда.
  - На имя Ильды Грубер. И так же завещание Джери Хиксита, запишите.
  - Да.
  - Ферму, грузовик, счет, все имущество Джери Хиксита, кроме консервного завода... Так же завещать Ильде Грубер. Консервный завод - государству.
  - Что, если она откажется?
  - Убеждать. Пока не возьмет! Налоги там уплачены лет на тридцать вперед, пусть не боится...
  - Если от девочки...
  - Не откажется... Эрика ее сестра по крови!
  - Может вам прислать помощь?
  - Не стоит, ты верно служил мне Тэд... Почему-то сейчас одному тебе я могу доверять... Ты знаешь все псевдонимы... Возьми то, что тебе нужно...
  - Спасибо, но нет нужды. ... Было счастьем служить вам, - сухо добавил Тэд.
  Альберт без сил отложил трубку. Он забылся тревожной дремотой, но его снова разбудил звонок.
  - Альберт. Что с вами? - голос Ильды был испуганный.
  - Я спал...
  - Почти сутки?
  - Я очень устал и, кажется, болен.
  - Я могу приехать и поухаживать за вами... - выпалила Ильда, но тут же холодно добавила, - Хотя вам, наверное, не надо.
  - Вы правы, нет нужды, - усмехнулся Альберт. Из уголков глаз его покатились слезы. Все это давалось ему очень тяжело, - Есть новости?
  - Пока нет.
  - Плохо.
  - Да уж... ничего хорошего. Просто я думала, вам позвонить. Вы ответили мне, навали Яной, я решила обидеться. Потом подумала, что это глупо, позвонила еще раз, вы несли что-то нечленораздельное, а потом и вовсе связь оборвалась. Я перепугалась.
  - Спасибо, за заботу фрау Грубер, - Альберт сжал кулаки сильнее.
  - Я напишу вам смс. Или позвоню.
  - Надеюсь, еще вас услышать, Ильда.
  Альберт снова провалился в свои душные сны, не успев положить трубку.
  
  21.10 (14 день)
  Из забытья Альберта выдернул поток мыслей. Он лежал без сна, но сам не понимал, что уже давно думал одну и ту же мысль.
  Всю жизнь он был не справедлив к тем, кто его окружал. Вот и сейчас по отношению к Герхарду. Да, с оной стороны Генри был жесток, советуя ему поступать против желания, но по закону. Однако, кто принимал эти законы? Кто учил, что законы едины для всех? Кто организовал жизнь Канцлера ОЕС, первого лица в Европе, как жизнь простого бюргера? Альберт не всегда был честен с собой, законом и людьми. Да, он жил, как бюргер, как очень высокопоставленный бюргер. Но он не ездил на работу с картежами, он мог и сам проехать, соблюдая все установленные для прочих правила. А мог ли простой бюргер безнаказанно иметь несколько легальных паспортов? Фактически вести несколько жизней одновременно? Нет. А зачем это бюргеру? Альберт не любил вокруг себя шумихи, вот и решил, что под личинами других, выдуманных людей, ему и его семье будет легче. И был прав! Но по закону его бы ожидал расстрел.
  Убрать это нелепое звание Канцлера, что останется? Кругом преступный человек, который только и делал, что пользовался своим служебным положением. Парламент прав, что не доверяет ему.
  Что сказала эта Эстерос Ротти? Эта тоненькая, черноглазая испанка? Она считала его чудовищем... Сколько еще людей просто боятся его. Хотя он такой же, как и все... Только еще более преступный.
  Следуя советам Герхарда, не был ли он послушным гражданином? Генри только и делал, что спасал его. Убивать сына было жестоко, и меры этой жестокости нет. Сколько еще отцов поступили так же до Альберта? Сколько поступит так же. Эрика не перенесла смерти сына. Альберт не может простить себе только одного: он не заметил, как она готовится к смерти, как она покорна в ожидании ее.
  Теперь он такой же покорный лежит, не в силах пошевелиться и действием прервать мучительные мысли.
  Разом из-за тех законов, которые он поддерживал раньше, Альберт потерял половину семьи. Но тут он опять солгал себе. Как он вел себя? Что думал? Думал, что так живут все, и поэтому его боль не имеет никакого значения. Ему бесполезно переживать. Так живут все. И он как все. Тогда это действовало, как обезболивающее. Теперь это больше не работало. Он чувствовал ужас от того, что такую боль испытывают тысячи по всей Европе. Какой, должно быть, безрадостный мир!
  Сейчас второй раз, из-за той идеальной, но бесчеловечной системы Альберт теряет все. Но это не имеет значение. Жива бы была Эрика...
  А вдруг Альберт все-таки прав? Герхард же может узнать, что Эрике сдали кровь. Он мог отдать приказ не переливать девочке кровь. Слезы потекли по щекам Альберта, он не мог утереть их, тяжесть собственного тела давила его.
  Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Он как-то слишком валит все на Герхарда. Генри, конечно, может быть последней скотиной, плести интриги, но плести их против того, кто помогал ему в детстве преодолевать двор не побитым? Против того, кто был с ним и в радости и в горе? Против того, за кем Генри пошел в политику с тяжелым вздохом. Без Генри и его нюха на людей, без чувства момента Альберту пришлось бы тяжело. Когда было плохо, Герхард был рядом. Альберт не справедлив к нему.
  Не заметно для самого себя Альберт оказался на пороге собственного кабинета. Голова закружилась. Как-то он прошел это расстояние, каких-то паршивых три метра.
  Кабинет принял хозяина тишиной, изолированных ото всех звуков стен. Альберт открыл окно и подержался немного за подоконник. Снег перестал, сквозь тонкую его пелену проглядывала зеленая трава.
  Нужно позвонить напоследок Герхарду. Альберт с трудом набрал номер, добрался до кресла и стал ждать. Длинные гудки... Генри наверняка спит. Который час? Два часа ночи... Без десяти три, если быть точным. Действительно. Пора всем спать. А Альберту пора сделать то, что надо было сделать давно. Он медлил...
  Оставалось что-то еще. Ах да... мальчики... Дети, которых он не знал, о которых вспомнил в последнюю очередь. Мальчики, для которых он сдал кровь... А был ли он здоров, когда сдавал? А что если ее дети умрут? А его дочь будет жить? Ильда тогда не возьмет Эрику к себе... И Эрика... Альберт взвыл и неуклюже упал туловищем на стол. Координация нарушалась.
  Кошмар, непрерывный кошмар, длинной в 14 дней... Ровно столько длится болезнь. Эрика... его маленькая девочка, перенесла почти всю болезнь... не переливают кровь, почему? Чтобы она умерла? А не лучше ли будет умереть? Чтобы умерла и он и она? Род Вэйеров сгинет. Это будет лучше, чем она потом угаснет, когда ее жестокий муж, убьет ее сына. И все повторится. Все будет повторяться из раза в раз.
  Дочь, сын, убийство, смерть, болезнь, неизвестность, смерть, дочь, сын, убийство,смерть,болезнь,неизвестностьсмертьдочьсынубийствосмертьболезь
  ... неизвестность... страшное, холодное слово...
  За ним нет ничего и одновременно столько всего! Безумие...
  Все же они правильно сделали, что не перелили кровь... Хотя, что там говорила Ильда? Перелили и теперь ждут динамики... Ее не будет... Хоть бы не было!
  Телефон взорвался звонком.
  - Да, Ильда, - сказал Альберт, безжизненным голосом.
  - Я вас разбудила, простите! - затараторила Ильда, - Новости есть. Пошла динамика, Альберт. Эрика будет жить!
  Судя по голосу Ильда, плакала от счастья.
  - А мальчики?
  - Оба, выздоравливают. Это счастье, Альберт! Я так рада! Это самая счастливая ночь!
  - Я рад за вас, - с теплотой отозвался Альберт.
  - А вы что не рады?
  - Как Вам сказать? - Альберт достал из нижнего ящика стола пистолет и усмехнулся, - Я очень рад. Боюсь, даже не понимаю пока насколько.
  - Это шок, Альберт! Это просто шок! Но Ваш голос мне совсем не нравится. У Вас что-то случилось?
  - Небольшое недомогание...
  - Вы имеете полное право не пустить меня на порог, но я завтра приеду к Вам! Мы теперь с Вами родственники, как-никак.
  - Спасибо, Ильда... Я ... Передайте Эрике, что я ее люблю!
  - А вы сами ей это скажете! Альберт, что с Вами?
  - Простое недомогание, Ильда, не более того! Не беспокойтесь, поверьте, я этого не стою.
  - Вот уж дудки! Альберт! Понимаете, человек сдавший кровь, для моих мальчиков, не тот, о ком можно просто не беспокоиться! - взорвалась Ильда.
  - Простите. У меня еще есть пара дел, неотложных...
  - В три часа ночи? - осеклась Ильда, - Да.. Я мешаю вам спать. Простите.
  - Я рад, что Вы позвонили.
  - Я приеду завтра.
  - Приезжайте... Разве я могу Вам запретить?
  - Вообще-то можете!
  - Это Вы так думаете, - про себя усмехнулся Альберт.
  - Вот и славно, - обрадовалась Ильда, - До завтра.
  - До.
  Альберт положил телефон. Ему хотелось расплакаться от счастья, теперь все было благополучно и начисто лишено смысла. Ему все равно нет места в этом счастливом будущем. Сейчас этого будущего уже не хотелось. На фоне радостной живой Ильды, Альберт чувствовал себя мертвым, холодным, глухим. Можно сделать это сейчас, а можно дождаться рассвета.
  Посмотреть на рассвет было бы неплохо, даже поэтично.
  Он не может находиться рядом с такой женщиной, как Ильда. Дурочка, она считает, что ее забота сделает его счастливым. О себе бы подумала... Он-то принесет ей только горе. Он достаточно натворил на этом свете бед, пора это прекращать. К черту рассвет, это просто трусость. Умирать нужно быстро и вовремя. Сейчас самое время, пока он может сделать это сам, а не какая-то сестричка с витамином.
  Каждое движение давалось ему с большим трудом, но Альберт взял пистолет и поднес ко рту. Вкус железа и запах масла, не самые лучшие ощущения, еще эти чертовы слезы, он с самого детства учился не плакать, не быть, как баба, а теперь... не важно, никто не узнает.
  "Прости, милая!" - подумал Альберт.
  -Альберт! - крик сразу тремя голосами: Эрики-старшей, Эрики-младшей и Ильды - раздался в его голове вместо выстрела.
   5.11.2012.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"