Антипов Александр Иванович : другие произведения.

Спаси и сохрани

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Посвящаю тем, кто не побоялся сурового моря и сроднился с ним. Вечная память поморам-первооткрывателям. Смелости их низкий поклон. Да храним мы в сердцах наших вечную и неисчерпаемую любовь к родному морю и к родной земле к малой родине. Посвящаю тем, кто не боится открывать новое. Кто отдаёт в жертву самого себя во имя общего блага и в конечном счёте побеждает.
  Спаси и сохрани.
  (историческая повесть в черновых набросках)
  1
  Из-за пушистых веток лиственницы высунулась голова лесного быка. Это был лось. Принюхиваясь к запаху дыма, он насторожился. Потом , переступив с одного копыта на другое, резко выдохнул обоими ноздрями. Запах ему не понравился. В нём он чувствовал для себя какое-то недоброе предзнаменование. Прошёл один миг ожидания. Внезапно могучая звериная шея напряглась. Лось приподнял голову и вытянул мохнатую морду. Уши животного уловили шум.
  Со стороны заснеженных поморских изб нёсся звон поясных бубенцов. звон, напугавший затаившегося боязливого лося, Очень скоро стал удалятся. Бубенцы со звоном уносились вниз под обрыв по извилистым тропам к обледеневшему морю. И вот в одно мгновение ребята с девчатами высыпали на холодное побережье.
  Спрятав свою голову с маленькими бугорками вместо рогов, лось скрылся за ударившиеся друг о друга ветки. С них посыпался лёгкий снежок. спустя минуту веточки скинувшие снежинки, укрылись ими снова.
  Внизу на льду под обрывом раздался весёлый радостный крик из детских глоток. Дети сбились кучей. Все они были одеты в тёплые пушистые шубки, подвязанные поясками с подвешенными на них медными бубенчиками. На тех ребятах, что были повыше ростом натянуты отцовские овчинные полушубки, повязанные кушаками. на иных чебаки, на других треухи - меховые шапки с необыкновенно длинными ушами. На ногах катанцы и большие родительские валенки. Кто в берёзовых лаптях с оборками крест-накрест поверх высоких плотных онучей. Руки попрятали в меховые варежки. Самый высокий на голову выше всех был Василько. За плечами у него большой плотный берестяной короб. На руках отцовские вачаги. Ему шёл четырнадцатый год.
  Скучившись, ребята и девчата опять разбежались. У каждого корзинки, пехтыри, туеса, кузова, кошли.
  Весело рассмеявшись, Василько разбил пешней лёд в своей майне. достал из короба удило. присел на берёзовый чурбачок. На удиле камушек и лоскут. Глянь, не успел бросить, аж дёргает.
  Вода мелкая убылая. Навага одна за другой выскакивали на лёд, ворочаясь гладкими телами, рыбы хватали вместо ледяной воды теплый воздух. Скоро с полным коробом за спиной, Василько тяжело ступая побрёл к дому. Наверх.
  -Гле! Гле! Василько-то! Василько! - кричали вслед ребята с девчонками.
  2
  Переступив порог из сеней в избу, Василько ввалился вместе с коробом.
  В избе тепло. Широкий стол. Вдоль стола лавки. В углу на берёзовой плахе лик писанный. На столе перед кружкой хлебного кваса да перед блюдом с кулебяками- губники с рыбниками, олабыши с сайками, опёкиши с шаньгами, житники. Сидит батюшко Васильки Сашко, статный мужичёк в домотканой рубахе. первый по зверю охотник. сам щурится, подслеповат, улыбается, скалит зубы с под усов да с подстриженной бороды. рядом с ним Данилко, этот первый вожа на весь посёлок, в нём настоящая кровь поморская, ладит и карбаса, и чкуны, кочмары да паузки шьёт, на то дело умелец, самый знатный кормщик по всему побережью, все отмелинки, корги да бакланы нутром чует, насквозь волны видит. если случится и ослепнет, а по родным местам к жёнушке с ребетёночком доведёт путинное судёнышко с парусами из толстины.
  - Ну, - отпив кваску благодушно говорил батюшко, глядя на сына. - Что Василько нам скажешь?
  Робеет Василько пред первым кормарём, а пуще пред батькой. И крикнул бы, да не смеет.
  - Тятя, - говорит он и кладёт полнёхонький- располнёхонький короб трепещущей наважки к ногам родителя.
  - Справный рыбарь, - хвалит батюшко, - Глянь, Оксиньюшка.
  - Ужо погляжу, - откликается матушка в длинной скупо обшитой рубахе при понёве-разтополке, - Ой, свет! - всплеснула руками.
  - А я вот ужо погляжу, - погрозил пальцем Сашко сыну, стянувшему с лохматой головы треух, - Ужо не попросить ли Данилу, - оборотившись к кормщику, подмигнув тому правым глазом. - Взять тебя на промысел этой весной?
  Душа у Васильки так и затрепыхала. Того и гляди подскочил бы до потолка, да боязно перед эдаким вожой осрамиться.
  - Дядя-то Данило за рыбьим зубом ладит на остров. Слыхал? Жалаишь ли?
  Расцвёл наш паренёк. Закраснели щёки. Как не хотеть? Как не желать? Помор без моря жить не может. С малолетства каждый мечтает ходить по Студёному, а доведётся и по Студенцу.
  - Дядечка... Тятенька, - заволновался Василько и случайно задев ногой - опрокинул короб, не зная уж кого и благодарить.
  3
  Стемнело кругом. В избе жарко. В углу в плошке с жиром трепещет огонёк. В другом углу над ушатом с водой горит лучина. За столом на лавках расселись мужики. Во взглавье Елизавей, хозяин избы, в рубашенции с распахнутым косым воротом да закапанных смолой портках. По правую сторону Данило кормарь. по бокам сперва Сашко в овчинном жилете, отец Васильки. рядом с ним уселся Илья, молодой парень, волосы длинные, верёвочкой на лбу повязаны на пробор. затем тут же сидит Павел, а с ним примостился брат его Повит. по другую сторону стола дедко Гаврило в обтёрханной рубахе, седой, беззубый, подпёр голову кулаком, глядит, шамкает, сверлит угасшими очами.
  На столе пред ними два малых бочоночка браги. Того и гляди счерпают утицами, берестяными кружками да черпаками с ковшами. На столе в бок сдвинуто широкое блюдо рыбников с солёной селёдкой. Большой ломоть хлеба ячменного. мачут с латков Рыбу.
  - Пей, деда Гаврило.
  Из бочоночков поминутно убывает. По избе туда - сюда ходит подносит и обносит жёнушка Елизавея Пелагеюшка в саяне в глухой понёве. у Пелагеи от беспокойства платок на плечи упал. Всех накормить нелёгкая задача для хозяйки.
  Шум. Брань стоит. Пары винные под потолком. Повит ложкой деревянной брякает - щи хлебает. А щи мимо рта на бороду, а с бороды на скатерть холстинную. Сам Данило с широкой чёрной бородой, росту большого, с двумя руками - лопатами, истый помор, взгляд у него строгий, лицо обветренное, скуластое. Глядится орлом. Взял себе в жёнушки такую же поморку, по имени Агриппинушка. Жена Агриппинушка дома его ждёт . Она высокая, красивая, гордая, отчаянная. Под стать сестре родной. Бывало та с батюшкой на медведей ходила. Спросил батюшко по первому разу: Не испужаешься, девка?
  - А чего бояться? - отвечает: Зверь он. И пошла. Она с ножом вострым, а батюшко с рогатиной в сажень длиной. Как пристанет косолапый на задние лапы на дыбы, батюшко Ефим сейчас рогатиной упрётся тому в горло и к сосне прижмёт. Та к медведю умудриться встать, да так удобно, что Михайло лапой когтистой её нипочём не достанет, а она птица бойкая порет живот ему снизу до верху. Криком не проймёшь. Всё дело в смелости. не боится девка мохнатого. Агриппинушка вся в неё. Не раз ходила. Но батюшко их больше по зверобойной части мастак.
  Встряхнул головой Данило. Пелагеюшка новые латки с рыбой несёт. Дескать, те вот смакали, вот новые. Ставит на столешницу, скатеркой укрытую, - Отведайте, гости дорогие, рыбки попотчуйте.
  Гости между тем захмелели с бражки-то, первый хмель в голову ударил.
  В избе людно. Чадно. Данило гогольком сидит, прямо, ровно, задумался. Изредка прислушивается, когда говорят, но больше молчат. Рассказывает Илья. О том говорит, как три года назад на дальнем стане зимовище встретил в лесу беглых холопов. Сюда шли разбойной оравой. Рожи увечные. у одного уха нет. другой без глаза. у третьего лицо железом калёным жгли.
  - Пять человеков! Иродов окаянных! - громко вскрикнул, захмелев от бражки, Илья.
  - А про то я знаю... - встрял дедко Гаврило, закатывая глаза. - Видал я этих холопов в шубах прошлой весной. С устья реки на ушкуях шли. - И откинулся назад.
  - То новгородцы, - перебил Сашко.
  - Цыц... Я с има горькую пил на Михайловском стане, - обиделся дед Гаврило: Они мне ухоронки свои говорили.
  Поморы весело рассмеялись.
  - Ты, дед Гаврило, с новгородцами их не путай... Одно дело купец, а другое холоп беглой, живорез, - раскрасневшийся Илья, размахивал руками.
  - А ты мне перстами-то не верти! Послушай! Млад ещё. Купцы-то всё чаще здесь себя хозяевами чувствуют. Нет спасения от боярской власти. На то чтоб грабить у каждого грамота имеется.
  4
  - Ага, журавли - журавушки, - взглянув в небо произнёс Данило, спускаясь под угор.
  Журавли растянувшись длинным косяком летели с южных тёплых пристанищ. Время было светлое. Плотно отобедав, решил Данило проверить крепость бортов судёнышек и кочей, а заодно заметить на котором пойдут весной. Какая никакая, а починка требуется.
  Всю зимушку парусники рыбацкие простояли без дела - пора обновить. Оглядел их Данило сметливым глазом, а где и для верности рукой прикоснулся.
  Земля кое-где проступает, отвоёвывает участки у снежного плена. Снег ещё полностью не сошёл. Следы. Нахожено кругом.
  Утки-то, утки летят. Грачи-то, ого-го когда прилетели. Славные птицы. Ладные...
  5
  Пришёл Данило в избу. Ударил об стол бухмаркой. сел на лавку. В бухте внизу укрыты у него шкурами (всё богатство поморов - мужиков): лодья, два карбаса и три паузка. У самих лажены прошлые года. Сами ладили, сами и опробуют по весне. Чай всю зиму простояли, дожидаючись. Ничего уж скоро. Был разговор такой. Надо идти.
  - Ну коли надо пойдём, - вслух брякнул Данило про себя думавши и хлопнул даже ладонями по коленям, прикрытым серыми платанными портками.
  Испугал он тем жёнушку.
  -Что ты? Что ты? Куды пойдём, Данилушко? - встрепенулась Агриппина Ефимовна, перекладывая у каменки дышащей огнём глиняные обожжённые горшки, ковши да штенники: Опомнись, родненький.
  -Ничего, Любушко, Сам с собой. Видно с водопелью идти мне Даниле на дальний промысел с сотоварищами за рыбьим зубом. Знаю Не близко, дальний путь да шибко выгодный. Теперь же артель собирать буду. С ними снасти готовить. У Сашко Василько растёт. Быть и ему. Жалею об одном. Жалко, Агриппинушка, брат мой Яков, царство ему небесно.., а то б и он пошёл.
  -Ой, страхотно мне за тебя. Как же меня с Иванушкой оставишь?
  -Будет тебе, не скоро ещё. Подрастёт Иванушка тоже славным рыбачком будет.
  -Ой, тебя, - вздыхала Агриппинушка.
  -Налей холодненького кваску.
  6
  Был уже май, когда утром выскакивал из сеней на крыльцо паренёк Василько по-весеннему по-весёлому оглядывал он зеленеющие ветви ниспадающие со стволов берёз. Спешил посмотреть на подтаявший берег, на ломку льда и на начало водопели под обрывом. Резво бежал с ребятишками и девчатами в одной длинной льняной рубашке, обшитой узорчато по рукавам и по вороту материнской умелой рукой.
  В это утро он встал с лавчонки, где спал и ненароком тем разбудил батюшку, который также приподнял с изголовья косматую голову с густой бородой. услышал от батюшки наставление.
  -Ишь, дурень, - сказал Сашко, как увидел, что Василько в свои онучки лыковые рядится, - Тут тебе не в упаках ходить... К морюшко готовишься?
  -Так я, тятенька...
  -Что я? Что я, тятенька? Бахилы мои видал? Учись! Одевай бахилы. Оборки вяжи.
  Так с этого самого дня отдал Сашко свои из старых рыбацкие промысловые кожаные сапоги мяготные нерпичьи с подвязками - оборочками, в которых сам неоднократно ходил. Видать чуял, самому-то ить не бывать. Здоровьице не то...
  Василько бахилы оказались большими, но не унывал паренёк. радости без перестанья, знай, вида не подаёт, будто по нему шиты. Потуже подвязавши оборки, чтоб с ног не спали, гордый ходил, по всему посёлку поморскому. хлюпал с утра раннего и до вечера позднего, чуть не спать в них хотел- полюбились так. Неделю на зависть всем другим ребятам перед путиной форсил. приходило время. День за днём, вечер ночью, ночь утром сменялась. Всё как по-божески, как надлежало быть.
  7
  В промысл Данило собрал артель. С ними и судёнышко обхаживал заранее присмотренное. Смолили борта, обшивали, чистили. Новы вёсла, новую мачту, толстинную скатерку расстилали.
  Шли с Данило всё прежние промысловики. Аким тот постарше Данилы будет, но кормщицкое дело маленько по хуже знает, на то предприятие самовольно бы не решился. За ним Илья, острослов, лихая голова, бывало в шторма в море выходил, бывало без кормщика на острова правил, на то голова рисковая... Утянул Илья и молодёжь: Лексейко. У Лексейко усишки да бородка пошла, узкая, козлиная, малахольная, моложавая. Знай оглаживает по-мужицки. Одно слово: по первому году женат. Да и в море бывал на больших промыслах, раз, два да обчёлся. За нерпой ходил, за бельком, за бобрами, а чай моржа живого и не видывал. Ему в пару Василько - Сынишко Сашко. Про того и сказ не велик. Окромя побережья да виднеющихся островков да луд, нигде не бывал парень. Первая путина. Данило по началу ещё кого из старых промысловиков хотел взять, да пока никто не сыскался, тем больше по лесному зверю, да со здоровьем худо. Но будет кто к путине, пойдёт и он. Вшестером как- ни то сподручнее всяко.
  Вечером Данило рассядется на лавке, зажжет под ликами да на столе лучину и давай шибуршать, словно мышь за печью - берестяными писанками, то у него лоции мореходные с сундучка достанные. Одну кладёт, разворачивает, хмурит лоб. Глядит на него Агрипиннушка дитятко усыпив малое. и хоть бы слово молвил, сам будто ушёл. Не слышно человека, изучает писанное. В каждой загогулинке видит путь. Где станик? Где сувой бывает? А где место причальное? Бухточка? Али зимовище старое? Запоминает мореход. Прикидывает дорогу по морю.
  8
  Тот день, пили бражничали, что перед промыслом. Весь вечер и ночь захватили.
  -Я пойду, - басил Елизавей.
  -А видал их? - язвил Сашко, - Испужаешься морд. В портки ещё накладёшь.
  -Да я ж их! - храбрился брызгаясь слюной и приподымал хмельную отяжелевшую голову Елизавей.
  Его пихнул под локоть и перебил Данило, - Я Ивана свово время придёт вожой научу... До-о-обрый будет кормарь, не в пример мне.
  -Бу-у-удет, - тянул Елизавей, упёршись лбом в столешницу, а потом вдруг вздрогнул и захрапел.
  Сашко с Ильёй заспорили. Засодомили. Перестав храпеть, Елизавей привскочил, - За версту слышу. Я их крутобоких!
  -Я их! - разорялся Елизавей, встал во весь рост и сжав кулаки, водя ими перед носом, показывал своим товарищам, думая, что товарищи всё о моржах бают.
  Данило пошёл домой, хлопнув дверью. Никто не хотел слушать о будущем кормаре, его сыне Иване Данилыче. Все верили только теперешнему настоящему кормщику. И хотели видеть настоящего заправдашнего.
  9
  Лета 6944 от Сотворения Мира коч смиренно покачивался на волнах, готовый рвануться в путь по воле поморов.
  На берегу разожгли костры. В жертву был принесён молодой ягнёнок. Перед тем как идти в путь за моржами, поморы стоя на коленях на берегу, просили разрешения выйти в море. Затем мыли лица морской водой. Взяли с собой горсть земли, чтоб найти дорогу домой. Примета такая.
  -Тятя! Тятенька! Василько боско берёт, - взволновался Еланя, увидев, как Василько подсвистывает Белю, толстенького маленького щенка.
  -Спокойся, Еланя, - успокоил тятя Сашко, - Боско с тобою станет. Не пойдёт в коч.
  -Ужой-от опосля, тятя,- улыбнулся Василько бородатому отцу да младшему братику, - Вдругорядь Беля пойдёт со мной.
  -Храните боги пресветлые, - окстила Таисья двуперстным знамением и слезу пустила.
  -Брось, матушка Таисьюшка. Возвернётся...Ему ить на пользу, - невозмутимо оборотился Сашко.
  Затянули жалостливо поморки-мамки да поморки-жёнушки ожиданьица. Зверобои крепко обнялись со своими жёнами. Крепко расцеловался напоследок Данило с Агриппиной. почуял Данило как затрепетало тело подружки.
  -Эк выводют, - качнул головой Данило, но с какою-то глубокой грустью. Словно чуяло сжавшись его сердце, не видеть ему больше родных берегов. Но с другими не поделился уж больно день был подходящий, чтобы откладывать предприятие. Отогнал глупые думы.
  И навалились поморы артелью на карбас, двинули эдакой гурьбой в воду. Спустили карбас в бухту на святого Мокия - третий день после Николы вешнего.
  поклонившись, ещё раз простились со всеми -Прощевайте.
  оттолкнувшись багром от низкого бережка, кормщик Данило На живой воде встав на корму в полный рост, велел, - Ну, робяты! Налегай на вёсла! Дружнее вас!
  На веслах сидели Елизавей да Илья, а за ними Аким с Лексейко.
  Василько радостно размахивал треухом за спиною кормщика, приветствовал бегущих по мыску ребятишек и машущих ему в ответ руками.
  Пошёл карбасок. На бережку остались жёнушки с чадами малыми, старухи да старики согбенные. Агриппинушка с Иванушкой, божьим цветиком.
  Помахал им Данило своей меховой бухмаркой в ответ, а потом повернувшись к морю лицом, огляделся кругом.
  -Ну, Василько, Помогай шустрей! Хватит тяпками-то воздух ворошить да зубоскалиться.Парус спустим.
  Услышав голос Данилы, Василько всю блажь с лица согнал, поспешил помогать. Распустив паруса, пустил Данило карбасок по ветру.
  -Табань вёсла, - весело прикрикнул он.
  Вытянув из уключин свежеструганные вёслышки, вся кормщицкая артель сложила их вдоль борта. Надулась чуть божья скатерка. Понесло рыбацкое судёнышко по ветру. Крепчал ветер. Миновали бухту. В открытом море вся власть ветрова. Будоражит-пугает. Но помора не испугаешь одним ветром.
  -Эк и пошто угораздило? Пошто пошёл? - вздыхал Елизавей, обращаясь к товарищам.
  -Не вой, - отозвался кормщик у правила: Здесь тебе свежий ветер.
  -Свежим ветром гнилья не испортишь, - отозвался Илья, бодро рассмеявшись. С ним и вся артель подхватила.
  -Чего гогочете? Чего? - обижался Елизавей, разминая снятую с головы шапку с белька, -Помочники.Знаю я вас.
  Но от того только смех усилился. Пуще всех Илья. Василько тоже улыбался, глядя на удаляющийся берег и рассечённые волны, бегущие позади. Ветер дующий с берега трепал его выбившиеся волосы из-под треуха. Холодил раскрасневшиеся щёки.
  Далеко впереди на сколько глазу хватает расстилалось перед поморами море. Море спокойное. На редкость гладь.
  Шли вдоль бережка. На северо-запад поднимались. От берега сажень на двадцать пять.
   Берега одно время то высокие, песчаные, то низкие травяные. По берегу вода не в пример светлая, а глубже тёмнее, у берега даже зеленоватая, прозрачная, чуть приплёскивает, лижет любовно песочек-то. Ласточки суетятся, то вниз падают, то вверх забирают. Ловко.
  Надо сказать, здесь Данило места знал, почитай и омуты все и мелководины, не обходили берег тут и коржины, но и коржа была не страшна такому опытному кормарю. Между тем ветер поменялся. Задул южный- летник.
  Ещё выходя из бухты Данило кинул Акиму для порядку, сидевшему на весле, - Стреж хорошо знаю. Тут меня не собьёшь. Пусть и дольше пойдём, да надёжней. Дён на два задёржимся. А можно и прямком. Одначе не советовал бы. Только ветерка даст Никола послабже - пойдём к монахам.
  -Воля твоя, - отозвался Аким, мотнув резво головой в знак согласья.
  Уж он-то знал. Кормарь Данило крепко держит румпель.
  10
  Почитай глушь. Леса кругом. Кормарей по этим местам нет, один Данило на оба берега. Все луды его. Каждую знает чёрт умелый. За поясом у него во время любого промысла рыбного ли, звериного ли, завсегда большущий нож, напоминающий короткий меч в витых ножнах. Он теперь тут. Ежели кто спросит: Откуль, мол? От дедов моих мне, - отвечает Данило обыкновенно, кладя руку на массивную рукоять с гордостью поморской.
  Ведёт Данило так. Неделя у него про себя уйдёт до самого места-лежбища, да обратно, почитай столько же. Вдоль берега известными местами да лудами выйдет из залива, пересечет его горловину поперёк и будет править к монахам. Запасётся у них на обратном пути солью, а теперь лишь получит благословение, чтоб с богом отправиться в путь. Обогнёт острова по правому берегу, оставит их позади и очутится в голомя, там ближе к берегу полуострова Кольского, поначалу минуя горло Двинской губы с Летним берегом правит к Терскому через глубочайшие места, самые глубокие, отойдёт, переночует, переждёт, мало ли какая нужда или досада случится. А затем в путь снова. Так мыслит сам кормщик. Там же перерыбачат, а можно и на обратном пути, дальше опять лудами, островками, да к самым-то лежбищам напрямик по горловине, глядя на погодину, ближе к мыску Абрамовского. Вот он нелёгкий путь помора.
  По своей памяти не раз попадал Данило в опасности, в бытность свою мальчонкой осемнадцати лет отроду, с Мосеем и братьями, впервые это было в этих местах. Так что путь хоть и недалёкий да опасный. Грозное море ежели осерчает как козявку сомнёт кочмару. В те времена и карбаса были несовершенными, хотя и особые с душой сделанные и крепости невероятной.
  11
  Побывали также наши поморы с поклонами у памятных обетных крестов. Уж как не завернуть. Ондрей - погиб. А потом на бережку островка и обед сварганили с домашними кладками. Дескать вспомянуть да душе ондреевой гостинцев оставить. У кого чего.
  Даниле Агриппинушка доброго всякого в короб наклала: и ягодников-то морошечников и с черникой и с брусникой и саек-то свежих и солоник тут запечённый и рыба отваренная в берестяной кадушке... Всего навалом! У Василько не меньше мамка расстаралась. У Лексейко молода жёнушка губничков с грибами да селёдка солёная, у Елизавея тоже кой-чего припасено съестного от Пелагеи Марковны да мешок сушья в придачу. У всех Запасы ключевой воды в берестяных флягах.
  12
  Вечером огибали малые скалистые луды, иные плоские аж как зеркало отсвечивают, зайчики пускают, до того водой обласканы. А иные высоки скалисты да хрупки, те того гляди ссыплются. И видом своим в диких зверей с головами лесных духов. Так их вода точит.
  Вдали поднимаются берега. Далёкие лесистые. Там попозднее и пристать надобиться. Хотел Данило, да не захотел Никола. Ослаб ветерок. Налегли поморы на вёсла. Решил Данило. Вот теперь самый и есть момент.
  Данило наказал всем браться за вёсла да к берегу. Малый Жужмуй.
  -Ну его к лешему переждём, - сказал только.
  Подогнали к берегу. Ткнулась кочмара в песок. Данило собственноручно вбил костыль, да скрепил верёвкой.
  На берегу костерок сложили. Поохотились на утей. Мясную похлёбку с рябка сладили. С пестерей да с мешков домашнего сустатку наклали. Данило по берегу прошёл. Василько с Лексейко по леску пробежались. Потом ели покрякивали на утячий манер. Водицей ещё запивали. Тут и ночь заночевали.
  вспомнил Данило малолетнего Иванушку Глядя на вечерние воды правого берега, туда где поморский посёлок, где осталась горевать ненаглядная Агриппинушка. Горестно стало кормщику, гложет из нутра его нехорошая кручина да подбирается паразитка к сердцу. Хотел Данило спать, да что-то мучит беспокоит его в эту белую майскую ночь, море спокойное, а бог весть, что оно там предвещает впереди.
  Стал Данило невольно припоминать слова премудрого старца. Отвёл душу, вспомнилось ему. А вспомнилось вот что. Годов тому восемь назад ходил Данило вдоль побережья на карбасе. Пристали они тогда к берегу. Собрались артельно. Глядь - там городок стоит. Городок дивный. Дома всё чудные, высокие, с куполицами, с крестами небо попирающими. Не видал никогда таких Данило да и вся его братия. Помнили поморы, что три зимы назад, было место пустое, лесное. А тут вдруг рукою человеческой брошено. Стоял Данило со всей честной братией шапки поснимавши и глазел.
  А всё объяснялось. Прибыл в те места с югов старец Прокопий во власяницу обряженный. Новой веры отшельник с соучениками. Ушло с ним тогда два попа да семь мирских.
  Глядели поморы и дивовались чуду. Не было тогда конца дивованию поморскому.
  Городок стоит. У изб никого. Святой дух живёт. Крикнул Данило, не отвечают. Стукнул кольцом. Никого.
  Вошли гурьбою в первую избу-игрушечку. Наклонил голову Данило под низкий проём, прошептал, попросил дозволения войти у батюшки-хозяюшки, а уж после того переступил через порог. Хотел гикнуть крепче прежнего хозяина, а на него чад из избы так и прыснуло. Аж глаза выел. Прищурился Данило, протёр глаза кулаками, хотел вон. Видит присутствие. Еле увидел наш Данило сквозь слезливую пелену: мужик на лавке босыми ногами стоит перед здоровенным деревянным жбанищем и длинным веслом в нём помешивает.
  В жбане что-то кипит пузырится.
  Сам мужик при чёрной бородище, с бороды пот ручьём течёт, с носа также. Волосы длинные взмокли, пенькой веревочной повязаны на лбу, отмокла пенька, по пояс раздет. Спина мокрющая, на шее тельник большой деревянный. На тельнике на голо тело фартук кожаный повешен.
  -А ну, - кричит, - Православный. Лей шибче да больше. Мимо не лей. Рази тя.
  Так познакомился Данило с солеварами. Старшего звали старец Онисим, да и впрямь был седой да худой, высох грешным делом. Ему помогали послушники.
  Сам Онисим из местных. Подвязался помогать Прокопию.
  -Житьё наше монашенское, - говорил в промежутках между работой на расспросы старец- солевар, - А сам-от откуль?
  -Оттуль, - махал рукой Данило.
  -Знавал я оттуль дедку Моисею...Отме-е-е-н -ной рыбарь. Хаживал ране.
  -Так ведь Мосей учил меня, - вскинулся Данило. - Нет боле уж годов двадцать.
  -Поди море взяло? Хороших-то рыбаков только так.
  -Не-е...Тут не по силам было...Ему ить по то время девяносто зим стукнуло. Он всё кочмары ладил...Рёбра (шпангоуты) и оставил. С Акимом да Сашко конец положили. На том долго ходили. Ладно кроил.
  13
  По утру вылезли сперва из-под бойна Лексейко да Василько. Оба водой пополаскались. За ними вылез Данило. Голова тяжелая, будто и не спал. Видит у Елизавея с Ильёй костерок пылает на берегу. Аким колотушку в сторонке выстругивает. Встал Данило похрустел спиной и суставами. Наклонился над бортом - лицо сполоснуть. Черпнул ладонью солёной водицы. Чует кормщик ветерок свежий обдаёт. Утренний. Спасибо Николке святому. Угодил таки. Дорожку стелет.
  -Поспешай-поспешай, -поторопил Данило: -Ветерок благодатный.
  Когда уже ложками до дна выскребли котелок, хлебные остатки дожёвывал Василько, добавил,-Жаль упускать.
  - Погоди, Данило, не торопи. Видим-видим. Дай вот мальцу. Пущай подкрепится. Крепче на вёслах будет, - отвечал Елизавей, собирая с козел имущество.
  Наскоро насытившись, Данило без промедленья снял конец верёвки и призвал дружков помогать.
  Навалились артельщики всей силой на карбасок, подтолкнули и в море отчалили. На вёслах шли. Чуть отплыли - парус распустили. Минули мыс Чесменный.
  Ветер набежал подходящий - Сиверко. Благодарением и соизволением бога.
  -Ну, робята, - довольный возвестил с кормы Данило. - Можно и к монахам править.
  -Ну, а как у них-то будем? - спросил Елизавей.
  -К вечеру будем там, - отвечал Данило, рулём правя. Василько с любопытством наблюдал за ним и озирался по сторонам, когда Данило случаем заглядывал на него. Ясно одно, уж как шибко пареньку у румпеля постоять хотелось. Коч скрипел боками, но упорно шёл через суровое море к назначенной цели.
  14
  Вечером на прибылой воде ткнулись в бережок. Светло кругом. Мутно-молочное небо. Прохладно. Ветерок.
  Спустившись с угора, на низком бережку сам старец Прокопий встречает. Увидел знать через трудников и послушников рыбацкий коч на волнах. Сам-то слепёнек, плох на глаз, вот и высыпал вместе с ними.
  Однако же встречали колокольным переливчатым звоном. Всё честь по чести. Оттого радостно Даниле да и всем артельщикам. Не утерпел вожа, соскочил в воду и с плеском прошагал по воде к берегу. Дальше, с трепетом сердца в груди, поспешил Данило тропой под высокий угор, меж тем широко ступая бахилами.
  Подойдя к старцу, упал он на колени пред ним, обратясь: Благослови, батюшко. Поклониться зашёл. Идём за рыбьим зубом с сотоварищами.
  Усмехнулся старец: - Идёшь таки? Ужо я тя плута спроважу.
  -Как уговорились, - молвил просящий. - Слово тако.
  Старец возвёл тогда глаза к небу и окстившись сам да Данилу окстив, сказал, возложивши руки на плечи кормщика: Храни тебя господи. Храни Никола святой. Храни чадо твоие. Пусть удача тебе сопутствует.
  И снизошла радость на поморов.
  -Справный, - говорил старец седовласый, а паче предостерёг, прощаясь.
  -Тута у нас мелководина обманна, знашь ли? Пойдёшь к островам, ковчег-то твой ерзонёт кильмом-то, стерегись.
  -Остерегусь, батюшко...Беспременно, - отвечал Данило.
  -Знай, говори, - погрозил старец подожком можжевеловым.
  Рассмеялся кормарь Данило в ответ, махнул рукой и поспешил на карбас.
  -Зайдёшь ли с промыслу-то? - крикнул вдогонку Прокопий.
  -Как не зайти. Зайду, батюшко.
  Не дослышал Прокопий, нахмурил лоб, но через верных людей, повторивших сказанное возрадовался, мотнул головой, спала с лица старческого хмурость, просветлел очами угасшими и повернул к колоколенке в сопровождении послушников в длинных серых одеяниях, чтобы продолжать вершить в мудром молчании свой монашеский подвиг.
  Взошёл по сходню Данило, обернулся ещё раз на монахов и велел отчалить.
  Шёл теперь от монахов Данило со спокойной душой, как есть ночки светлые, кругом гладь морскую видать. Видятся вдалеке кормщику острова в северной стороне. Нос карбаса разбивает волну. В тех местах Данило-кормарь обходил корги умело... Право-лево воротит. В небо как в карту поглядывает. Хоть и посерело - бель умолило, одно видно, как путь держать.
  Вот и сильные отмелины тоже миновал. Спустить паруса велел, когда в течение вошёл: Отдохнём мужички. Уж я эти места знаю.
  Чаще сам на руле. Иногда только отдаст Акиму, чтобы нужду справить. Местами плохо, но знает дело и Аким. Ходил тот рыбарь в большой залив.
  Во всяком деле сноровка. Кормщиком не каждому быть дано, ведь это смутное дело зреть сквозь волну солёную...
  Ходить не однажды довелось Илье, но больше всё тот малый наугад да на авось. За треской бывало враз слетает с мальчуганами. Уйдёт засветло, воротиться к ночи, но уж будь спокоен борта ломятся. Держит исправно поморскую фамилию. В случае гибели кого - доведёт. Бывало и так - не все возвращались.
  Потемнело кругом. Море заволновалось Уже у островов. Заштормило.
  Данило как нутром чуял, воззрился и кликнул: Поскорей, робяты, к берегу надоть...Слышно быть непогодью.
  -Быть, Данилу, быть, - подтвердил Аким.
  -Верно к тому, - вставил Елизавей.
  Стали тогда поморы все враз налегать на вёсла. Аж в плечах хрустело. Не допустили к ним молодежь, ни того, ни другого. Тяжело налегли да ходу тем убыстрили. Данило сам налегал. Место выбрал - в бухту завести. Темнеет. Начало ночи. Всполошилась чаша морская, стало бросать от берега, поигрывать со смелыми мужами Севера. Грянул ливень. Пока подогнали коч, вымокли все. Да довольны уж тем, что не унесло рабов божьих. Море всё взбунтовалось, распалилось, бросилось на берег острова, на который теперь довелось пристать Даниле. Будто в отчаяньи делая из последних сил последний бросок - не погубить, так хоть напугать.
  Выволокли судёнышко с горем пополам.
  -Оторвёт, унесёт поди, - кричал Данило не своим голосом, перебивая шум и гул расходившегося морюшка.
  Долго дождь не унимался, то пуще пойдёт, то убавит силы, то совсем перестанет, но затем вновь как прежде ударит.
  Ночь была. Стемнело на острове. Пристал Данило в известном месте в бухточке в самом начале Сосновой губы. Многие те места жизней поморских унесли, пока первый проходец-путевод не проложил мудрый путь, меж мелей и камней бесчисленных. указано это место гурией. Знал о том Данило. Знал и других учил, не раз в разговорах поминал, наставлением своим не оставлял идущих на промысел.
  Выстроившись теперь, решил он устроить ночлег. Не след было по ночам бегать, святых беспокоить, когда и так известна землянка двух пустынножительствующих на безымянном Большом острове в центре малых шхер, не многим лучше защищающая дряхлые тела отшельников, чем взятое с собой бойно безропотно терпящих непогоду мореходов.
  Рассуждая так, велел Данило на берегу на корме размещаться, соорудив навес от дождя, взятыми с собой тонкими брёвнышками, а внутри купно под ним на ночь располагаться.
  Холодно под бойном, а не разведёшь костра. Малец зубами стучит, другой не меньше, лишь Данило кое-как терпит, а Акиму да Елизавею всё будто нипочём. Скинув рубахи, промокшие до нитки, покашливают да похохатывают, кутаясь в полушубки.
  Поджав ноги и съёжившись от холода и сырости, заснул Василько беспокойным сном. Метнулось тело-душа его в сторону. В той стороне волны - море буйное, высоченный взводень находит, того и гляди полземли схватит своей лапищей. И тогда ещё холоднее показалось Васильке, чуть не вскрикнул за сердце схватившись. А волна уже рядом, того гляди захлестнёт остров и не оставит следа от его места. Вот набегают малые волны ложатся к носкам бахил и обратно откатывают. За ними стеной поднялся взводень, под которым быть и ему Васильке. Нет никого с ним рядом, хоть кричи покричи, все куда-то задевались. Придумал Василько бежать назад, как обернулся, видит нет ему никакого спасенья и за спиной его гуляет море. Сам он на маленьком клочочке суши находиться, участь которого быть на дне моря. Горе горькое, страх непосильный. Встал тогда отрок Василько на колени и стал молитвою укрепляться, да нет-нет обмахнувшись поднимет очи и бледнеет в страхе, шевеля губами: Спаси и сохрани, оборони и обереги. А взводень-то подходит, а взводень-то уж близко, взводень совсем рядом...
  Закричал тогда, замычал он раскинувши руки и вскочивши на обе ноги, почуял Василько, что ноги-то его будто легче, в руках тяжести нет, тела не чувствует, не может понять, не может в себя придти, а взводень тут и крышей поднялся огромной в полнеба. И случилось так, что почувствовал отрок силу необъяснимую, руки его стали загребать воздух и ветер. Подняло его в один миг на высоту. Полетел он стрелой, обратился в чайку бессловесную, но глазами зрячую и умом полагающую. Посмотрел вниз, и стало страху ему, с какой высоты посмотрел, а вдруг упадёт вниз, и уж точно разобьётся. Там внизу смыло островок его и не осталось следа от него, покрыл взводень, в пучину морскую увлёк. Взмахнул Василько крыльями и полетел прочь. Разлепивши губы, неожиданно услышал он из уст своих крик гагачий, от того вздрогнул в испуге и изумлении и...Проснулся.
  - Господи, - перекрестился Василько, вскочив на ноги: Каки сны дивны!
  Меж бочонков вода хлюпает. Ишь натекло за ночь. Кузовом не отчерпаешь. На брёвнышках и на перекладинах портки да рубахи сушатся.
  -Проспал, - вздохнул Василько: Всех проспал.
  Море спокойное, бури как не бывало. На песке у берега на самом солнцепёке потрескивал костёр. У костра расселись Илья, Елизавей, Аким да Лексейко. Все, кроме Данилы, только его не было. Все без рубах, голотелые. Увидав всклокоченную голову пацана с чумазым лицом, вылезшего из-под бойна из-под навешенных рубах, Елизавей задорно крикнул: Присаживайся, нам чай не справиться. Горло-то водицей смочи...Окрип сердешной пока кричал. Метался ночью-то да постанывал...Побоялись чать за тебя. Не случился ли водяной в тебе либо хворь не привязалась ли? Не будили чтоб колотунчик не нашёл.
  -Лепо мне, дядюшка Елизавей.
  -Ну, а коли лепо, слава те боженька, - и перекрестившись стал ворошить палкой уголья с краю кострища.
  -Не с руки ему... Не по лужку бегать да овец гонять.
  Долго ещё мужики толковали обо всяких привычках да непотребах, не могли наговориться. Василько их не слушал.
  Проснулись на утренней зорьке. Поели то, что на скорую руку приготовили. Пошёл Данило по берегу высматривать богомольцев. Про Васильку только и сказал: Эк соснул!
  Впервые увидел Данило Зосиму. Посчитав, что пустынножитель его видит поклонился ему сперва издалека. Но Зосима в длинной холстинной мантии, босой, безразличный ко всему продолжал свой путь сеятеля.
  Подошёл Данило к нему поближе, встал в десяти шагах и произнёс: Низкий мой вам поклон.
  Во второй раз поклонился Данило. Не видел его Зосима или не хотел видеть. Не внимал голосу.
  Преподобный отец Зосима шёл по грядам, где только что была высажена репа и отрешённым взглядом время от времени упирался в небосклон.
  Прямо перед ним встал тогда Данило, окстился и отпустил низкий поясной поклон.
  Решил Данило, что холодно принял гостя отец Зосима. Иначе зачем шептал что-то под нос, ни бровью не пошевелил, ни глазом не моргнул, сложивши руки перед собой.
  Зосима казалось не удивился. Вдруг разом повеселел наш отец, вскинулся, перекрестился.
  - Свят, свят, свят в вышних, - со словами такими повлёк за собой.
  -Многих воздусех досаждает, словесами не у бога, так ли божиев человец?
  -Примите не забижайте и наш дар. И рыбы вам будет всякой. Потому есть я кормарь, иду с честными людьми на промысл. Люди зовут меня Данилой.
  Не отвечал Зосима, вёл молча в глубь острова.
  -От отца Прокопия к вам, не благословите ли? Не учён я. Не разумею.
  -Пусть,Данило, пусть. По сему батюшка святых дух глаголет устами вашими.
  Не знал Данило, что в те дни крепко скорбел Зосима. И каждого человека принимал на пустынном острове как искусителя или как избавителя, как андела или как сотону.
  
  15
  Решил Данило сегодня же дальше идти. Аким не перечил. Сдвинули молодцы карбас с песка в волну морскую. Герман также помогал. Зосима стоял в стороне поглядывал за всем.
  Сердечно Попрощались. С восхищением Поглядев на подвижника, Данило направил свой утлый корабль курсом на полуночь.
  Зосима их благословил. Благословил каждого по отдельности. Знали и по тем местам, что Зосима отошёл от мира. Он сын богатых родителей из села Толвуи, что на берегу Онежского озера, раздал имущество бедным и ушёл в Поморье на Суму-реку. Уж очень много ходит по карельскому берегу россказней, вплоть до самого Челядинского погоста палённого инородцами в прошлые года...Много слов и слухов распущено о будущей церкви-соборе святом на безымянном острове. Видно быть тому. Не было ни у кого сомнения на тот счет.
  Когда вышли - острова позади оставили, земля не далеко была. Вскинулся Илейка крикнул c носа карбаса: Пристать бы к бережку. По левому берегу бают камешек жемчужный рассыпан...Жёнушкам да ребятишкам...
  - Пойдём в обратный путь насбираешь. Не время соблазняться, - сказал вполголоса Аким с кормы.
  Данило с ним согласился,- Будет время Илейка, сладится и рыба и охота.Будет воля над животом.Поспеем.
  - Как раз в самый раз, - усмехнулся Елизавей: Спомню. Сам не прочь побаловать. Для начала бросимте ребятушки неводок...
  Все громко согласились с таким предложением. Свежая рыба на карбасе никогда не помешает. Однако же Данило было и на то хотел наложить покамест табу, до тех пор пока моржа не возьмут негоже и рыбой до времени промышлять. Продовольствия на карбасе хватит. Не за тем шли. За двумя зайцами погонишься... Беды бы не накликать.
  -Рыба она ить всегда с собой. Брось. Вытащишь. Нет. Так пущай икру мечет. Жир нагоняет да телеса-мяса.
  Кинули невод. Еле подняли в десять рук. Треской всё дно завалили. Пять рыбин с аршин попало. Семжинки поменьше, но две быи по два пуда весом.
  -Дай-ко Данило свой ухорез, - крикнул с носа Елизавей, присаживаясь на пустые бочонки и придерживая руками трепещущую трещину. Пристукнув ею для порядка о бочку Елизавей принял нож, который передал ему с кормы Лексей. Громко прокашлявшись, Елизавей смахнул с лица локтем забортную солёную воду, побежавшую по морщинистому лбу, заверил: Будем потрошить, - выпотрошил внутренности рыбины, бросил с ножа кишки за борт. Потом срезал рыбине голову и начал приговаривать: Эта рыба скусная. Её с любовью завсегда употребь, ан без хвоста, - и одним взмахом отсёк замахнувшись скользкий хвост. Затем начал сноровисто пластать белое мясо на мелкие куски.
  Василько с Лексо с любопытством следили за его движениями, как кутёнок вроде за тряпицей. Сзади усмехался в усы и бородку Илья. С ним безразлично поглядывал, вздыхая, обыкший к этим выходкам Аким, более наблюдая впрочем за ходом карбаса. Данило крутил румпель.
  -Глядит-ко, - показывал пацанве Елизавей, распластанный кусок скользкой свежей рыбы: Её и так навернёшь - язык утянет, - черпал другой рукой соли и встав в рост, сыпал с щепотки прямо в рот белым ручейком, а за одно и клал кусочек под язык.
  -Так навернул, дядько Елизавей, - дивился Василько.
  -А ты думал! - ввернул Илья. - Идёшь на промысел, а свежей рыбы не едал.
  Примолк Василько, стал помогать Лексею складывать рыбу в коробы, да в полгуменники. Наклали с чупышем. В бочонки не помещается. Мелочь Елизавей тоже склал и выпружил обратно в воду. Несколько бочонков однако оставили пустыми под топлёный моржовый жир.
  Дальше шли по ветру. Островов навстречу мелких попадалось великое множество, но опять же такие островки, что невозможность одна. На таких островках одной птице место, да и то хвост подмочит.
  -Глубоким местом идём, - говорил Данило: Здесь с оглядкой. течение заносит Воду со Студенца. Дно каменьем уложено...
  С любовью и восторгом глядел Василько, усевшись на корме позади отважного всезнающего вожа, на морские волны, расходящиеся вслед за судёнышком.
  -Эге-ге-гей! - время от времени раздавался восторженный клик мальчишки-поморышка.
  Не устанет обозревать глаз человека великое движение моря. Спокон веку так.
  Вечерело. Далеко отплыли от острова с отшельниками. Еле-еле вдалеке видать островок. Скоро исчезнет без следа. Тоскливо стало поморам. Только Васильке было на удивление весело, манило его открытое море, туда где далеко-далеко от земли. Просторно его душе молодой.
  Впервые привелось ему это почувствовать. Поморам бывалым печаль и грусть какая-то выпала, чем дальше от берега тем опасней, тяжелей путь их, уж очень лютое море, знали по себе непостоянное и тишь временная. Тут гляди в оба.
  16
  Собрал Данило под своим крылом всю братию, глянул одесную и обратился: Вот други...Теперь совет нам держать. Я в этих местах не частый гость. Прошли мы с вами далёкий путь. Почитай кормарю здесь по первому разу. Для меня дело ново. Как тебе Аким? Ты по годам старше. Где разумеешь лучше моржа бить?
  - Как путь одолеем, два островка любы мне. Там моржа гораздо, - сложив руки отвечал Аким. - Укажу. Поглянется нет ли? Тебе судить.
  -Как ты Елизавей?
  -А я подначальный. Морской промысел не моя вотчина. Решай сам.
  -Ну Илья, какое ты слово скажешь? В молодой голове ум задорный живёт.
  -Нешто скажу, где пристанешь там и зачну колотить...Не один не упасётся. Рука у меня сноровистая да тяжелая.
  Выслушав, Данило оборотился вновь к Акиму, пропустил ухарскую речь мимо ушей и порешил: Ну, а доколе путь дальний. Дён до двух идти до островов энтих самых, быват с местными сойдёмся.
  Эту ночь в шторм угораздило попасть. Здесь всё от кормщика зависит. Ух и поболтало их в морских волнах, побросало их коч. Молились чтоб спастись. Спаслись. Под утро стихло.
  Утром снова Коч послушно шёл по воле кормаря. Высматривали малые лежбища. Подальше от основных. Довольный Елизавей выглядывал вперёд, сидя на носу карбаска. Аким к рулю встал. Данило бормоча себе что-то под нос раскладывал на бочках листы самописные. И потому как грамоты он не ведал, в науках тех не сведущ был, имелись здесь рисунки, по ним-то и водил он корявым пальцем в заусеницах с почерневшим ногтем. Видно со слов да по памяти своей размышлял помор. Лежбищ здесь было предостаточно, много какие Данило точно знал.
  До ближнего по расчётам было полдня идти, если ветер выйдет попутный - летник либо шелонник.
  Всё ж таки первого моржа довелось увидеть много позднее. Боженька располагал по своему.
  К лежбищу подходили не спеша. Данило заранее обговорил с мужиками, где лучше зверя бить, в какое время подходяще и получив их согласие, теперь правил по раз - и навсегда заведённому порядку. С носа выглядывал Василько. Попривык он к штормам гуляющим в Белом морюшке. Обуркался к холодным ветрам и качке. Стал самый, что ни на есть помор.
  -Эк посмотрел бы на него теперь Сашко. Не узнал бы, - раздумывал Данило поглядывая сметливым глазом на суетливого Васильку. Нравился ему парнишка. И мысли его вновь и вновь обращались к этой щуплой юношеской спине Васильки. А ведь раньше-то я его и не примечал... А он вон какой! Надо бы брать его на промыслы. Да почаще...Будет со мной ходить. В первую путину возьму. А там соизволением божеским возьмёт в руки правило и поведёт карбас...Есть в нём морская жилка. Живёт озорство кормщика. Жаль свой-то ещё ребетёнок в люле.
  На море штиль стоит. Низкие волны разбивались о борт карбаса. Вдалеке по воздуху над водой сновали чайки. Островки земли близко. Где-то там дальше зыбкая поверхность острова Моржового. И туда и сюда заплывают моржи.
  Островок ни мал ни велик. По берегу весь тушами моржей облеплен. На солнышке греются. С криками бросаются в воду.
  -А ну вас! - крикнул с носа Василько, махая шестом.
  Даниле мерещилась целая горка на корме из моржовой кости.
  Моржи между тем барахтаясь поодаль от судёнышка удивленно таращились на незваных гостей, поблёскивая жемчужными усами. Никто из них не думал нападать на пришельцев. Встречали доброжелательно. Хотя за карбас приходилось беспокоиться, как бы не перевернули.
  17
  Данило велел Акиму править карбас вдоль берега на север, а там с северной стороны чалить-причалить. Шли на вёслах. Паруса Данило опустил.
  -Ну давай, ребятушки милые, налягь на весло. Дружнее налегай, - бойко командовал Данило стоя во весь рост и по-хозяйски приложив ко лбу руку оглядывал место-берег и бурые обтекаемые формы моржовых туш на нём.
  Поначалу взялись грести Лексей и Василько. Василько заспешил и сбился, в конец отстал от товарища. Отчего нос карбаса стало к берегу вести. Растерялся паренёк, засуетился.
  -Рази тя, - загорячился Илья, Кой чёрт...
  Данило заголосил: Перестань. Илей поменяй мальца. Научиться ужо. Лексей, суши весло.
  Илья прыгнул к оставленному веслу и широкими гребками выворотил нос.
  -Вот так ладно, - отозвался кормарь,- Теперича вместе. Раз-два, раз-два. Дружнее, братцы. Вона за тем мыском станем.
  -Ух, окаянные! Иродище. Карбас своротит! - кривя губы, с искоркой азарта и притворной ненависти в глазах, заругался Аким, на выкурнувшего рядом из зыбких глубин моржа.
  С северной стороны моржей меньше было.
  -Так и глядишь. Так и глядишь, - пробурчал Аким.
  За мыском место было пустыннее. Моржей почти не было.
  -Ничего счас доброе место будет, - бодрил Данило: Поспешай, братцы. Самое наилучшее место тутати. Поспокойнее и не едина "собака" не огрызнётся.
  
  18
  Данило поставил карбас на деревянный якорь с привязанными к нему камнями. Спустив паузок, взял с собой Акима, Илью, Лексейко. Наиболее опытных в этом деле. Здесь нельзя было ошибаться. На судёнышке остались Елизавей и Василько.
  Пристав к берегу, посадили паузок на временный якорь. Взяли с собой гарпуны, спицы и окованную дубинку. Данило поднял руку, давая понять своим сотоварищам, чтоб не шумели и велел жестами следовать за ним. Уже недалеко за камнями на отлогом берегу поморы увидели несколько моржей. Шли из-под ветреной стороны, чтобы отсечь морским гигантам путь к морю, а значит путь к спасению. А ещё чтоб зверю трудней было их учуять. Кругом лежали горы туры. На миг всех четверых повергло в трепет. Раздался моржовый гортанный крик. Нельзя было медлить. Следовало напасть врасплох. Набрав в руки песка Лексейко по указанию Акима, стал подбираться ещё ближе прячась за камни, чтобы бросить песок в глаза животных и ослепить. Недовольное бурчание и кряхтение неслось со стороны последних. Бросившись вперёд по знаку Данилы, Лексейко умело запустил в морды животных песок. Бурые туши заметались, зарычали. Раздался страшный крик атакующего моржа. Илья, Аким и Данило засвистев во всю мочь бросились бесстрашно со спицами и гарпунами. У разъярённых животных обнажились огромные клыки. Схватка была недолгой. Данило и его команда перекрыв отход к морю, умело справились с четырьмя взрослыми животными, не давая ни единого шанса моржам ни спастись ни напасть. Один клык у самого крупного был сломан. Целый день ушёл на разделку моржовых туш. Оснимывали и разрезали пополам лахтаки вместе с туком жира. Сало разложили по мешкам. Наполнили бочки ворванью.
  Ещё одного случайного моржа взяли на берегу. другого в море. Убитого моржа притянули и привязали к левому борту коча. Заранее увеличили высоту бортов натвами на одну доску. От принятой тяжести, карбас глубоко обсел. Перегруженный добытым морским зверем, коч еле качался на волнах. Охота была удачной. Напоследок поморы просили прощения у душ мёртвых моржей и кидали в море остатки недоеденной пищи.
  19
  Вечером того же дня покинули Моржовый остров и пошли курсом на "Соловки". Промысел вышел на славу.
  Ночью на небе высыпали звёзды. По ним идти как по давно известной тропинке. Вот тебе Лось, а вот оно Утиное гнездо. Завалились спать. Укрытые шкурами заснули крепко. Легко раскачиваясь, карбас баюкал мореходов. С шумом хлёстала в борт волна. Только Данило не спал, стоял у правила, да рядом сидел полуночник Елизавей, что-то выплетая из прутьев.
  Вечер и ночь, а также всё следующее утро море было спокойное. Вдруг на тебе! Налетели тучи, заштормило, закачало, поднялись волны, стало бросать их, крутить, в борт захлёстывать. Дождь пошёл. Данило да артельщики стали креститься, того гляди разобьёт карбас. Разливали ворвань из бочек, чтобы успокоить море, но это не очень помогало. Утлое судёнышко несло как бешеное. Еле передвигаясь по карбасу кормщик оставил на руле Акима, а сам привстал парус снять, чтоб не разорвало. Налетевший шквальный ветер подхватил Данилу. Оступившись, кормщик не успел зацепиться за мачту и плюхнулся за борт. Ещё какое-то время Василько видел за бортом суровое лицо кормщика, который бил руками по воде, не желавшего склонять голову даже сейчас и давая понять всем окружающим, что ещё не всё потеряно, надо только не пускать в сердце страх перед неминуемым. Следующая гигантская волна накрыла их всех с головой.
  Когда волна прошла, Василько видел, как Илья бросил верёвку в воду, но головы кормщика уже не было, море с жадностью поглотило свою жертву. Бросив руль, за который схватился Елизавей, Аким скинул с себя верхнюю одежду и рванулся взявшись одной рукой за верёвку к борту, но Илья навалился на него и силой не дал ему прыгнуть. Закачало пуще прежнего. Аким схватился за голову. Стали креститься и молиться. Утоп помор, больше не выглянул из взволнованной пучины. Скольким штормам он смело бросал вызов. Этот шторм оказался для него последним.
  Василько с Лексейко боялись приподняться - лежали на дне. Елизавей с Ильёй вычерпывали воду.
  Под вечер море успокоилось, сумасшедший ветер угомонился. Лишь одной живой души в теле стало меньше. Карбас шёл по течению, без парусов. У румпеля стоял Илья. С тех пор как Данило утоп Аким не мог придти в себя, ему что-то не можется, в жар бросает. Елизавей настелил ему на дне под бойно шкур и велел отдыхать. Но нет покоя Акиму, мечется, указания спешит дать неумелому кормщику, - коли погода спокойная, ты, Илья, к берегу-то, толкуешь ли, шибко не вороть. Оно и легче - не наскочишь на коргу, берег тут ой-ей коржистый. По правую сторону тебе гурии, за третьей будет тебе бухта, вороть туда смело. Парус этот брось, ветер обманчивый.
  -Толкую, дядя Аким...Слажу, - отвечал бодрый Илья. Ты б полежал...
  -Да и полежал, а боязно. А ну как, не приведи господи - в голомя закинет. Погода изменчива тута, - стонал Аким,- Дай-ко, Елизавей, друг сердешной лоцию Данилы. Сверю я, сверю. За всех вас я теперь отвечать стану.
  Елизавей покорно достал лоции и передал в трясущиеся руки нового кормщика: Ох и страху тут... Места страшны. Ну да с богом.
  -Гурия! Гурия, дружки! Далеко видать, - раздался крик Ильи.
  Развеселил, обрадовал криком своим, но Аким предчувствуя новую беду омрачился лицом.
  -Быстрее, быстрее надоть, - заволновался Аким, - Вижу небушко тучами пошло, сереет, того гляди застанет. Налягте на вёсла, ребятушки. богом прошу. Тут теперь уже близко.
  -А ну живее, - прикрикнул Илья.
  Лексейко да Елизавей торопливо взялись за вёсла. Налегли во всю силушку, аж в плечах захрустело. Карбас быстрее пошёл. Там глянь и вторая гурия на берегу красуется, выложена добрым православным мореходом. дай боже поспеть.
  О Даниле больше и не вспоминали, чтобы ещё беды не навлечь, что они могли сделать, спасти никак не могли, сами бы только погибли. Ибо так решено небесным судом. Между тем лихорадка захватила Акима не на шутку. Море разгулялось. Две ночи пришлось ночевать на берегу в карбасе. Да и кормщик в себя приходил всё меньше, больше бредил, покрикивал, водицы просил - горло смочить. Уходила его лихорадка. Иной вечер подсаживались к нему молча Елизавей да Илья и качали головой: Совсем уходила болесть тебя Аким Ионович.
  Тот слыша голос крепился и покашливал, мокрый весь отвечал злясь на свою болезнь: Я её окаянную. Жив буду. Доведу. Не робейте. Потом опять в беспамятстве, как бы отвечая на один вопрос: Тебе старшим идти. К детишкам малым да к жёнушкам вести нас. Ты должен.
  -Доведу, ребятушки, как перед святым. Доведу я её...Но однако доведу вас, ребята, - бодрился помор, приходя в себя.
  Илья с Елизавеем всё также без надежды смотрели на больного.
  По утру же погода разошлась. Облака поплыли. Солнышко поднялось. Небо чистое. Благодатный ветерок с запада - западник, а потом и вовсе попутный подсиверный.
  -Ну как, дядя Елизавей? Что дядя Аким? - спросил Лексейко.
  -Плох, -отвечал вздыхая Елизавей.
  -Вот обождём очумарится. Совет даст, как идти дальше. Ветерок-от попутный.
  -Сам вижу. Да кормщицкому делу не обучен. Не разумею. Беда совсем. Кабы дойти. Видно пожадничали мы и вышний суд за удачную охоту нас карает, наказывает.
  Развели костёр. Елизавей на огне жиру поставил: Авось попробует, полегче будет.
  Ребята за уху взялись. Уха свежая наваристая. Ели за обеими щеками трещало. Ближе к полудню, попив жиру, Аким привстал на дрожащие ноги, - Где Илейко? Поди сюда. Давай лоцию. Домой пойдём.
  Лексейко с Василько удивлённо переглянулись.
  Илья прикрикнул, - Подавайте лоцию дяде Акиму. Не слышали? Сказал, домой пойдём.
  Сверившись и оглядев бухту, Аким качаясь, прошёл к румпелю. Елизавей и Илья мигом собрались. Залили костёр.
  -Отчаливай, - скомандовал Аким. - давай Паруса.
  Однако только вышли ветер с попутного переменился противным, шли на вёслах вчетвером, парами, без отдыху. Василько отставал да грёб. Выбиваясь из сил да боясь сказать. В голове закружилось. Руки сводило. Холодной солёной водой лицо наполоскало. Перед глазами чёрные круги поплыли. Чуть родимчик не схватил. Так и гребли. Чуть не полсуток.
  С надеждой смотрели в сторону "Соловков". Ожидали их появления. Пока наконец не показались согревающие душу очертания шхер. Острова обходили справа. Опять худо стало Акиму, повалился на дно, застонал. Хотел дальше на парусах, да велел опустить да пристать к берегу. На берегу неожиданно и отдал душу. Лёг на землю. Елизавей только голову приподнял Акиму, а тот ему, - прости меня грешного, - да и обвис. С болью и грустью в сердце хоронили. Яму выкопали. Могилу камнями заложили. Крест обетный памятный по погибшим товарищам поставили. Почите на веки вечные.
  19
  Вместо бородатого Данилы старец Прокопий встретил уже моложавого паренька Илью. Всё понял старец без слов. Ни о чём не спросил. Лишь помолчал долго и велел помнить лучшего кормаря и промышленника Данилу. Благословил старец Илью. Илья отдал старцу Прокопию на обмен того самого моржа, которого Данило в море взял. Сгрузить помогли трудники. Бочонки с солью стаскали своими силами. Как и раньше, несколько раз перекрестив, старец проводил поморов и их судёнышко.
  По утру следующего дня Илья разбирал лоции. Боязно да надо. Повёл таки с опаской. Защемило сердце, как к родной сторонушке возвращались. Беда горькая. как сказать Агриппине Ефимовне, как утешить, как успокоить. Как объяснить, что Взяло Студёное морюшко добрую душеньку Данилы рыбака, и потому осталась теперь Агриппинушка вдовушкой с малым Иванушкой на руках одна. Навеки погинул Аким. Бобыль. друг Данилки.
  Шли по началу благополучно, а потом на мель сели. Кругом мелкота. Коч в самой мелководине и засел носом. Опечалился Илья, не знает в какую сторону толкать- волочить. Илья с Елизавеем да с Лексейко взяли шесты, да в бахилах по пояс пошли тыкать дно, места поглубже выбирать. Все из сил выбились. Домой бы идти, а идти не знают как. До вечера тёмного.
  -Давай в обход островов. Данило так шёл.
  Столкали обратно. Еле отплыли от мелей. Мелководина позади осталась. Пошли туда, где солнце западает, а там обогнули и на восход, с восхода повернули на полудень. Илья боялся идти близко к мелям. Елизавей сидел впередсмотрящим, выкрикивал где что замечал. Ребятушки иногда на вёсла налегали. Однако вышли. Тут бы и знать свои родные места, ан нет. Напоролись. Побили корпус о коржу. На луде высадились кое-как законопатили, засмолились.. Втроём вычерпывали. Всё одно Протекало.
  Воды набрали пока шли много. Груз везли большой. Илья решил причалить поближе, не доходя до своей бухты. Ведь почти до дома - рукой подать. Елизавей согласился. Подошли к ночи. Отдохнули. Перекусили на берегу. Поспали у костра. Утром отправили Василько за мужиками по берегу. Переложив груз и поклажу, решили взять коч и налегке к посёлку. Теперь уж дойдут до дома беспременно. Дай им господи.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"