ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА БОЛЕЕ ВЕЛИКОЙ ЖИЗНИ 

Как тот, кто между тусклыми отступающими стенами 
К далёкому проблеску выхода из тоннеля, 
Надеясь на свет, идёт теперь более свободным шагом 
И чувствует приближение дыхания в более просторном воздухе, 
Так он вырвался из этой серой анархии. 
Он вошёл в недействительный мир, 
В лишённый цели регион остановленного рождения, 
Где бытие убегало от небытия и осмеливалось 
Жить, но не имело силы держаться долго. 
Вверху мерцал задумчивый лик неба, 
Мучительного, пересекаемого полосами сомнительной дымки, 
Путешествующего с пением блуждающих ветров 
И взывающего о направлении в пустоте, 
Подобно слепым душам, ищущим себя самих, что они потеряли, 
И странствующим через неведомые миры; 
Крылья смутного вопрошания встретили ответ Пространства. 
После отрицания забрезжила сомнительная надежда, 
Надежда на себя и на форму, и на позволение жить, 
И на рождение того, чего ещё никогда не могло быть, 
И радость от риска ума, от выбора сердца, 
От Милости неизвестного и от вручения внезапного сюрприза, 
И от прикасания уверенного восторга в неуверенных вещах: 
К странному неопределённому тракту привело его путешествие, 
Где сознание играло с бессознательным "я", 
А рождение было попыткой или эпизодом. 
Обаяние приближалось, что не могло сохранить его чар, 
Жаждущее Могущество, что не могло отыскать его путь, 
Случай, что выбрал странную арифметику, 
Но не мог связать с ней формы, что она создавала, 
Множество, что не могло защитить его сумму, 
Которая меньше нуля становилась и более единицы. 
Придя к большому и смутному ощущению, 
Что не заботилось определять его мимолётное течение, 
Жизнь трудилась в странном и мифическом воздухе, 
Лишённом её сладких великолепных солнц. 
В воображаемых мирах, никогда ещё не становившихся истинными, 
Длительное мерцание на грани творения 
Одно блуждало и мечталось и никогда не останавливалось, чтобы воплотить [себя]: 
Воплотить означало бы разрушить это магическое Пространство. 
Чудеса сумеречной волшебной страны, 
Полной красоты, странно, тщетно созданной, 
Волнение причудливых реальностей, 
Смутные знаки Великолепия, запечатлённого наверху, 
Пробудили страсть желания глаз, 
Вынудили поверить влюблённой мысли 
И привлекли сердце, но не привели его к цели. 
Магия текла, словно движущиеся сцены, 
Что сохраняли на какое-то время мимолётную утонченность 
Бережливых линий, очерченных абстрактным искусством 
В редком скудном свете слабой кистью сновидения 
На серебряном фоне неопределённости. 
Младенческое сияние небес ближе к утру, 
Огонь, интенсивно задуманный, но никогда не зажигаемый, 
Ласкал воздух жаркими намёками дня. 
В совершенной жажде шарма несовершенства, 
Озарённые, пойманные в ловушку Невежества, 
Эфирные существа, привлечённые соблазном тела 
В этот регион обещаний, взмахивая невидимыми крыльями, 
Пришли, голодные, за радостью конечной жизни, 
Но были слишком божественными, чтобы ступать по сотворённой почве 
И разделять судьбу бренных вещей. 
Дети невоплощённого Отблеска, 
Возникшие от бесформенной мысли в душе 
И влекомые непреходящим желанием, 
Пересекали поле преследующего взгляда. 
Там работала Воля, что не упорствовала и терпела неудачу: 
Жизнь была поиском, но найденное никогда не появлялось. 
Ничто там не удовлетворяло, но всё манило, 
Казалось, что бывают вещи, никогда не завершающиеся, 
Виделись образы, что выглядели живыми действиями, 
И символы скрывали смысл, который они должны были выражать, 
Бледные сны становились реальными для глаз сновидца. 
Туда приходили души, что тщетно стремились к рождению, 
И духи, пойманные в ловушку, могли блуждать неограниченное время, 
Но никогда не находили истины, которой они живут. 
Все бежали подобно надеждам, что ищут скрытый шанс; 
Не было ничего твёрдого, ничто не ощущалось завершённым: 
Всё было ненадёжно, чудесно и частично истинно. 
Это, казалось, было царство жизней, что не имеют основы. 
Затем осенил более великий поиск, расширенное небо, 
Путешествие под крыльями размышляющей Силы. 
Сначала пришло царство утренней звезды: 
Сумеречная красота трепетала под его копьём 
И пульсация обещания более широкой Жизни. 
Затем медленно взошло огромное и сомнительное солнце, 
И в его свете она создала из себя мир. 
Там был дух, что искал его собственное глубинное "я", 
Но был доволен фрагментами, выставленными напоказ, 
И частями жизни, что противоречили целому, 
Но, сложенные вместе, могли однажды стать истиной. 
И всё же что-то, казалось, было, наконец, достигнуто. 
Растущий объём воли существовать, 
Текст жизни и график силы, 
Скрипт действий, песня сознательных форм, 
Отягощённых смыслами, ускользающими от захвата мыслью, 
И переполненных оттенками ритмического крика жизни, 
Могли написать себя на сердцах живых существ. 
Во вспышке могущества тайного Духа, 
В ответном восторге Жизни и Материи 
Можно было уловить некое лицо бессмертной красоты, 
Что придавало бессмертие радости момента, 
Некое слово, способное воплотить высочайшую Истину, 
Выскочившее от случайного напряжения души, 
Некий оттенок Абсолюта мог упасть на жизнь, 
Некая слава знания и интуитивного видения, 
Некая страсть восторженного сердца Любви. 
Иерофант бестелесной Тайны, 
Интернированный в незримую духовную оболочку, 
Воля, что выталкивает чувства за пределы их диапазона, 
Чтобы ощущать неосязаемые свет и радость, 
Отчасти нашла свой путь в покой Невыразимого, 
Отчасти захватила запечатанную сладость желания, 
Что жаждало [испить] из груди таинственного Блаженства, 
Отчасти проявила завуалированную Реальность. 
Душа, не закутанная в свой плащ ума, 
Могла уловить истинный смысл мира форм; 
Освещённая видением в мысли, 
Воспламенённая понимающим пламенем сердца, 
Она могла удерживать в сознательном эфире духа 
Божественность символической Вселенной. 
Это царство вдохновляет нас нашими обширными надеждами; 
Силы его осуществили высадку на наш земной шар, 
Знаки его начертали свой узор в наших жизнях: 
Оно придаёт суверенное движение нашей судьбе, 
Его блуждающие волны мотивируют высокий всплеск нашей жизни. 
Всё, что мы ищем, имеет прообраз там, 
И всё, о чём мы не знали и никогда не искали, 
Также однажды должно родиться в человеческих сердцах, 
Чтобы Вневременный мог осуществиться в вещах. 
Воплощённая в мистерии дней, 
Вечная в незамкнутой Бесконечности, 
Восходящая бесконечная возможность 
Поднимается высоко по безвершинной лестнице снов 
Существа, что навсегда в сознательном трансе. 
Всё, что на этой лестнице, ведёт к невидимому концу. 
Энергия нескончаемой быстротечности совершает 
Путешествие, из которого нет гарантированного возврата, 
Паломничество Природы в Неизвестное. 
Как будто в её восхождении к её потерянному источнику 
Она надеется развернуть всё, что когда-либо могло существовать, 
Её высокая процессия движется от ступени к ступени, 
Прогресс прыгает от вида к большему виду, 
Процесс марширует от формы к более обширной форме, 
[Это] караван неисчерпаемых 
Формаций безграничной Мысли и Силы. 
Её вневременная Мощь, что когда-то лежала на коленях 
Безначального и бесконечного Покоя, 
Теперь отделена от бессмертного блаженства Духа, 
Воздвигает в типе все радости, которые она потеряла; 
Облекая преходящую субстанцию в форму, 
Она надеется освобождением от творящего акта 
Перескочить когда-нибудь пропасть, которую она не может заполнить, 
Исцелить на время рану разделения, 
Вырваться из тюрьмы моментов ничтожества 
И встретиться с широкими величественностями Вечности 
В неопределённом поле времени, разделённом здесь [на части]. 
Она почти приближается к тому, что никогда не может быть достигнуто; 
Она заключает вечность в часы 
И наполняет маленькую душу Бесконечностью; 
Недвижимое склоняется к магии её зова; 
Она стоит на берегу в Безграничном, 
Воспринимает бесформенного Обитателя во всех формах 
И ощущает вокруг себя объятия бесконечности. 
Её задача не имеет конца; она не служит никакой цели, 
Но трудится, ведомая безымянной Волей, 
Что пришла из какого-то непознаваемого бесформенного Простора. 
Это её тайная и невыполнимая задача - 
Поймать беспредельное в сеть рождения, 
Облечь дух в физическую форму, 
Одолжить речь и мысль Невыразимому; 
Она подталкивается к раскрытию вечно Непроявленного. 
И всё же благодаря её мастерству было сделано невозможное: 
Она следует её возвышенному иррациональному плану, 
Изобретает приёмы её магического искусства, 
Чтобы найти новые тела для Бесконечного 
И образы для Невообразимого; 
Она заманила Вечное в объятия Времени. 
Даже теперь ни себя она не знает, ни то, что сотворила. 
Ибо всё произведено под загадочной маской: 
Видимость другого аспекта, чем скрытая истина, 
Носит на себе фокус иллюзии, 
Фальшивую управляемую временем нереальность, 
Незавершённое творение изменяющейся души 
В теле, изменяющемся с обитателем. 
Незначительны её средства, бесконечна её работа; 
На огромном поле бесформенного сознания, 
В маленьких конечных штрихах ума и чувств 
Она бесконечно раскрывает бесконечную Истину; 
Вневременная мистерия вырабатывается во Времени. 
Величие, о котором она мечтала, её действия упустили, 
Её труд - это страсть и боль, 
Восторг и мука, её слава и её проклятие; 
И всё же она не может выбирать, но трудится; 
Её могучее сердце запрещает ей прекращать. 
Пока существует мир, её неудача живёт 
Удивительным и вмешивающимся взглядом Разума, 
Безрассудством и неописуемой красотой, 
Великолепным безумием воли к жизни, 
Смелостью, бредом восторга. 
Это закон её существа, его единственный ресурс; 
Она насыщается, хотя удовлетворение никогда не приходит, 
Её голодная воля расточает повсюду 
Её многообразные фантазии о Себе 
И тысячу форм одной и той же Реальности. 
Мир, что она создала, затронут бегущей каймой истины, 
Мир, брошенный в мечту о том, что он ищет, 
Икона истины, форма сознательной мистерии. 
Он не сдерживался, как земной ум, 
Окружённый твёрдыми барьерами очевидных фактов; 
Он осмелился доверять уму снов и душе. 
Охотник за духовными истинами, 
Что ещё только мыслил или догадывался, или удерживался верой, 
Он схватил нарисованную в воображении 
Райскую птицу и заключил её в клетку. 
Эта более великая жизнь очарована Невидимым; 
Она взывает к некоему наивысшему Свету за пределами её досягаемости, 
Она может чувствовать Тишину, что освобождает душу; 
Она чувствует прикасание спасителя, луч божественного: 
Красота, добро и истина - вот её божества. 
Она ближе к небесным небесам, чем видят земные глаза, 
И [её] темнота страшнее, чем жизнь человека может вынести: 
Она имеет родство с демоном и Богом. 
Странный энтузиазм тронул её сердце; 
Она жаждет высот, она страстно желает высочайшего. 
Она ищет совершенное слово, совершенную форму, 
Она прыгает на вершину мысли, на вершину света. 
Ибо Бесформенное приближается формой,
И полное совершенство граничит с Абсолютом. 
Как дитя небес, которое никогда не видело его дома, 
Её импульс встречает вечное в точке: 
Она может лишь приблизиться и коснуться, но не может удержать; 
Она может лишь напрячься в сторону какой-то яркой крайности: 
Её величие в том, чтобы искать и творить. 
На каждом плане это Величие должно творить. 
На земле, в небесах, в аду она всё та же; 
В каждой судьбе она играет её могущественную роль. 
Хранительница огня, что зажигает солнца, 
Она торжествует в её славе и её могуществе: 
Противостоящая, угнетённая, она несёт желание Бога родиться: 
Дух выживает на почве небытия, 
Мировая сила переживает шок утраты иллюзий мира: 
Немая, она всё ещё Слово, инертная - Могущество. 
Здесь, падшая, рабыня смерти и невежества, 
К бессмертным вещам она ведома, чтобы [к ним] стремиться, 
И движима, чтобы знать даже Непознаваемое. 
Даже невежественный, нулевой, её сон творит мир. 
Когда наиболее невидима, наиболее могущественно она работает; 
Находящаяся в атоме, погребённая в прахе, 
Её быстрая творящая страсть не может прекратиться. 
Несознание - это её долгая гигантская пауза, 
Её космический обморок - колоссальная фаза: 
Рождённая во Времени, она скрывает её бессмертие; 
В смерти, в её постели, она ожидает часа, чтобы подняться. 
Даже если отвергнут Свет, что послал её вперёд, 
И мертва надежда, в которой она нуждалась для её задачи, 
Даже когда её ярчайшие звёзды гаснут в Ночи, 
Выкармливаемая трудностями и бедствиями 
И с болью для служанки её тела, массажистки, кормилицы, 
Её измученный невидимый дух всё ещё продолжает 
Трудиться, хоть и во тьме, творить, хоть и с муками; 
Она носит распятого Бога на её груди. 
В холодных бесчувственных глубинах, где нет радости, 
Замурованная, подавленная сопротивляющейся Пустотой, 
Где ничто не движется и ничто не может становиться, 
Она всё ещё помнит, всё ещё призывает умение, 
Которое Чудотворец дал ей при её рождении, 
Придаёт сонной бесформенности облик, 
Открывает мир там, где раньше ничего не было. 
В царствах, ограниченных распростёртым кругом смерти, 
Тёмной вечностью Невежества, 
Дрожью в инертной несознательной массе, 
Или заточённых в неподвижных вихрях Силы, 
Глухих и немых при слепом принуждении Материи, 
Она отказывается неподвижно спать в пыли. 
Затем, в наказание за её бунтарское пробуждение, 
Вызванное лишь жёсткими механическими Обстоятельствами, 
Как орудием её магического ремесла, 
Она лепит богоподобные чудеса из грязи; 
В плазму она вкладывает её немой бессмертный порыв, 
Помогает живой ткани мыслить, закрытому чувству ощущать, 
Мелькает в хрупких нервах острыми посланиями, 
В сердце плоти чудесным образом любит, 
Грубым телам даёт душу, волю, голос. 
Она всегда призывает, будто волшебным жезлом, 
Бесчисленных существ, формы и сцены, 
Факелоносцев её великолепия через Время и Пространство. 
Этот мир - её долгое путешествие сквозь ночь, 
Солнца и планеты, будто лампы, освещают её путь, 
Наш разум - доверенный её мыслей, 
Наши чувства - её вибрирующие свидетели. 
Там, черпая свои знаки из вещей, отчасти истинных, отчасти ложных, 
Она трудится, чтобы заменить реализованными мечтами 
Память о её потерянной вечности. 
Таковы её деяния в этом огромном мировом невежестве: 
Пока завеса не будет снята, пока ночь не мертва, 
При свете или во тьме, она продолжает её неустанный поиск; 
Время - её путь бесконечного паломничества. 
Одна могучая страсть движет всеми её работами. 
Её вечный Возлюбленный - причина её действий; 
Для него она выпрыгнула вперёд из незримых Просторов, 
Чтобы переместиться сюда, в совершенно бессознательный мир. 
Его действия - её коммерция с её скрытым Гостем, 
Его настроения она принимает за страстные формы её сердца; 
В красоте она дорожит солнечным светом его улыбки. 
Стыдясь её богатой космической бедности, 
Она задабривает её маленькими дарами его могущество, 
Хранит в её сценах верность его взгляду 
И уговаривает его большеглазые блуждающие мысли обитать 
В фигурах её миллионно-импульсной силы. 
Лишь привлекать её завуалированного компаньона 
И удерживать его близко от её груди в её мировом плаще, 
Чтобы он не вернулся из её объятий в его бесформенный покой, - 
Есть [всё] занятие её сердца и её цепкая забота. 
Но когда он наиболее близок, она чувствует его далёким. 
Ибо противоречие - закон её природы. 
Хотя она всегда [пребывает] в нём, а он в ней, 
Словно не ведая о вечной связи, 
Её воля в том, чтобы запереть Бога в её работах 
И охранять его, как её любимого пленника, 
Чтобы они никогда не могли вновь расстаться во Времени. 
Сначала она устроила роскошную палату 
Для сна духа, глубокую внутреннюю комнату, 
Где он спит, как забытый гость. 
Но теперь она поворачивается, чтобы разрушить чары забвения, 
Будит спящего на скульптурном диване; 
Она вновь находит Присутствие в форме 
И в свете, который пробуждается вместе с ним, восстанавливает 
Смысл в спешке и торможении Времени, 
И через этот ум, что когда-то затмевал душу, 
Проходит сияние невидимого божества. 
Через светящийся сон духовного пространства 
Она строит творение, подобное радужному мосту 
Между изначальной Тишиной и Пустотой. 
Сеть создаётся из подвижной Вселенной; 
Она плетёт ловушку для сознательного Бесконечного. 
С ней знание, что скрывает его шаги 
И выглядит немым всемогущим Невежеством. 
С ней сила, что творит истинные чудеса; 
Невероятное - это её материал обычных фактов. 
Её цели, её работы оказываются загадками; 
Изученные, они становятся другими, чем были, 
Объяснённые, они кажутся ещё более необъяснимыми. 
Даже в нашем мире воцарилась тайна, 
Скрыта хитрая земная ширма тривиальной простоты; 
Её большие уровни сделаны из магии. 
Здесь загадка показывает свою великолепную призму, 
Здесь нет глубокой маскировки обыденностью; 
Оккультный, глубокий приходит весь опыт, 
Диво всегда ново, чудо божественно. 
Есть скрытое бремя, таинственное прикасание, 
Есть загадка скрытого смысла. 
Хотя никакая земная маска не давит на её лицо, 
Она скрывается в себя от своего же собственного взгляда. 
Все формы есть знаки какой-то завуалированной идеи, 
Чья тайная цель скрывается от преследования ума, 
Но всё же является чревом суверенного последствия. 
Там каждая мысль и чувство - это действие, 
И каждое действие - символ и знак, 
И каждый символ скрывает живое могущество. 
Она строит вселенную из истин и мифов, 
Но то, что ей больше всего нужно, она не может построить; 
Всё показываемое есть форма или копия Истины, 
Но Реальное скрывает от неё его мистическое лицо. 
Всему остальному, что она находит, недостаёт вечности; 
Всё разыскивается, а Бесконечное упускается. 
Сознание, озарённое Истиной свыше, 
Ощущалось; оно видело свет, но не Истину: 
Оно уловило Идею и построило из неё мир; 
Оно создало там Образ и назвало его Богом. 
И всё же что-то истинное и внутреннее таилось там. 
Существа этого мира большей жизни, 
Обитатели более истинного воздуха и более свободного пространства, 
Живут не телом и не внешними вещами: 
Более глубокая жизнь была местопребыванием их "я". 
В этом интенсивном пространстве близости 
Объекты обитают, как компаньоны души; 
Действия тела - это второстепенный сценарий, 
Поверхностное отображение жизни внутри. 
Все силы - это свита Жизни в этом мире, 
А мысль и тело двигаются, как её слуги. 
Вселенские шири дают ей место: 
Все чувствуют космическое движение в их действиях 
И являются инструментами её космической мощи. 
Или их собственное "я" они делают их вселенной. 
Всем, кто поднялся к более великой Жизни, 
Голос нерождённых вещей шепчет на ухо, 
Их глазам, посещаемым неким высоким солнечным светом, 
Устремление показывает образ короны: 
Чтобы выработать семя, которое она бросила внутрь, 
Чтобы достичь её силы, в них живут её создания. 
Каждый - это величие, растущее к высотам 
Или из его внутренних центральных океанов наружу; 
В круговой ряби концентрической силы 
Они поглощают, пресыщаясь, их окружение. 
Даже из такой величины многие строят хижины; 
Замкнутые в более узких широтах и в более кратких перспективах, 
Они живут, довольствуясь некоторым небольшим завоёванным величием. 
Управлять маленькой империей самих себя, 
Быть личностью в их личном мире, 
Делать радости и горести окружающих своими 
И удовлетворять свои жизненные мотивы и жизненные потребности - 
Это достаточная плата и должность для этой силы, 
Управляющей Личностью и её судьбой. 
Это была переходная линия и стартовая точка, 
Первая иммиграция в небесное 
Для всех, кто переходит в эту сверкающую сферу: 
Это родственники нашей земной расы; 
Этот регион граничит с нашим смертным состоянием. 
Из этого более широкого мира исходят наши более великие движения, 
Его могущественные формации строят наши растущие "я"; 
Его творения - наши более яркие копии, - 
Завершают типажи, которые мы лишь инициируем, 
И надёжно являются теми, кем мы стремимся стать. 
Как будто продуманные вечные характеры, 
Целые, не увлекаемые, как мы, противоположными течениями, 
Они следуют невидимому лидеру в сердце, 
Их жизни подчиняются закону внутренней природы. 
Там хранится кладезь величия, форма героя; 
Душа - бдительный строитель её судьбы; 
Нет духа безразличного и инертного; 
Они выбирают их сторону, они видят Бога, которому поклоняются. 
Битва ведётся между истинным и ложным, 
Паломничество отправляется к божественному Свету. 
Ибо даже Невежество там стремится знать 
И сияет блеском далёкой звезды; 
Там есть знание в сердце сна, 
И природа приходит к ним, как сознательная сила. 
Идеал - их лидер и их король: 
Стремясь к монархии солнца, 
Они взывают в Истине к их высокой правительнице, 
Удерживая её воплощаемой в их ежедневных действиях, 
И наполняют их мысли её вдохновенным голосом, 
И преображают их жизни в её дышащую форму, 
Пока они тоже не разделят её солнечно-золотую божественность. 
Или они подписываются на истину Тьмы; 
Будь то за Небеса или Ад, они должны вести войну: 
Воины Добра, они служат сияющему делу, 
Или являются солдатами Зла в уплату за Грех. 
Для зла и добра равное владение сохраняется везде, 
Где Знание есть близнец Невежества. 
Все силы жизни стремятся к их божеству 
В широте и смелости этого воздуха, 
Каждая строит её храм и расширяет её культ, 
И Грех там тоже есть божественность. 
Утверждая красоту и великолепие её закона, 
Она требует жизнь как её естественное владение, 
Занимает трон мира или облачается в папскую мантию: 
Её поклонники провозглашают её священное право. 
Ложь в красной тиаре они почитают, 
Поклоняются тени искривлённого Бога, 
Признают чёрную Идею, которая выкручивает мозг, 
Или лгут с блудной Силой, которая убивает душу. 
Мастерская добродетель делает величавую позу 
Или Титаническая страсть подстрекает к гордому беспокойству: 
На алтаре Мудрости они - короли и жрецы, 
Или их жизнь - это жертва идолу Власти. 
Или Красота сияет над ними, подобно блуждающей звезде; 
Слишком далёкие, чтобы дотянуться, [слишком] страстные, они следуют за её светом; 
В Искусстве и жизни они ловят луч Все-Прекрасного 
И делают мир сияющим дворцом их сокровищ: 
Даже обычные фигуры одеваются в чудо; 
Шарм и величие, заключённые в каждом часе, 
Пробуждают радость, которая дремлет во всех сотворённых вещах. 
Могучая победа или могучее падение, 
Трон на небесах или яма в аду, 
Двойную Энергию они оправдали, 
И отметили их души её огромной печатью: 
Что бы ни сделала с ними Судьба, они это заслужили; 
Что-то они содеяли, кем-то они явились, [теперь] изживают. 
Материя есть результат души, а не её причина. 
В противовес земной истине вещей 
Грубое весит меньше, тонкое значит больше; 
На внутренние ценности навешивается внешний план. 
Как трепещет от мысли выражающее слово, 
Как жаждется действие со страстью души, 
Так кажущийся разумным облик этого мира, 
Вибрируя, оглядывается назад на некую внутреннюю мощь. 
Ум, не ограниченный внешними чувствами, 
Придавал фигуры невесомостям духа, 
Воздействия мира регистрировались без каналов 
И превращались в конкретную дрожь тела, 
В яркие работы бестелесной Силы; 
Могущества, здесь подсознательные, что действуют незримо 
Или из засады, притаившись за стеной, 
Вышли вперёд, раскрывая их лица. 
Оккультизм там рос открыто, очевидное содержало 
Скрытый поворот и взваливало неизвестное на плечи; 
Невидимое ощущалось и толкалось зримыми фигурами. 
В общении двух встретившихся умов 
Мысль смотрела на мысль и не нуждалась в речи; 
Эмоция обнимала эмоцию в двух сердцах, 
Они чувствовали трепет друг друга во плоти и нервах 
Или таяли друг в друге и становились огромными, 
Как когда два дома горят, и огонь соединяется с огнём: 
Ненависть сражалась с ненавистью, и любовь врывалась в любовь, 
Воля боролась с волей на невидимой почве ума; 
Ощущения других, проходя насквозь, подобно волнам, 
Оставляли дрожать каркас тонкого тела, 
Их гнев мчался галопом в грубой атаке, 
Грохотом топочущих копыт по трясущейся земле; 
Кто-то чувствовал, как горе другого вторглось в [его] грудь, 
Радость другого, ликуя, бежала в крови: 
Сердца могли сближаться через расстояния, голоса [слышались] рядом, 
Что говорили на берегу чужих морей. 
Там бился пульс живого обмена: 
Существо ощущалось существом, даже когда [оно] далеко, 
И сознание отвечало сознанию. 
И всё же окончательного единства там не было. 
Была отделённость души от души: 
Можно было построить внутреннюю стену молчания, 
Броню сознательной мощи, что защищает и укрывает; 
Существо могло быть замкнутым и уединённым; 
Кто-то мог оставаться обособленным в себе, одиноким. 
Идентичность ещё не была покоем союза. 
Всё было ещё несовершенным, отчасти известным, отчасти сделанным: 
Чудо Несознательного [было] преодолено, 
Чудо Сверхсознательного, до сих пор 
Неизвестное, само-завёрнутое, неосязаемое, непознаваемое, 
Смотрело вниз на них, источник всего, чем они были. 
Как формы, они пришли из бесформенной Бесконечности, 
Как имена, жили в безымянной Вечности. 
Начало и конец были оккультными; 
Средний термин работал необъяснимо, резко: 
Это были слова, что говорили с обширной бессловесной Истиной, 
Это были цифры, заполнявшие незавершённую сумму. 
Никто по-настоящему не знал себя, не знал мир 
Или Реальность, живущую там воплощённой: 
Они знали лишь, что Ум может воспринимать и творить 
Из огромного хранилища тайного Сверхразума. 
Темнота под ними, яркая Пустота наверху, 
Неуверенные, они жили в огромном восходящем Пространстве; 
Мистериями они объясняли Мистерию, 
Загадочный ответ встречался с загадкой вещей. 
Двигаясь в этом эфире неопределённой жизни, 
Он сам вскоре стал загадкой для себя; 
Он видел всё, как символы, и искал их смысл. 
Через [высоко] взметнувшиеся источники смерти и рождения 
И через подвижные границы изменения души, 
Охотник на творческой тропе духа, 
Он следовал по прекрасным и могучим путям жизни, 
Преследуя её запечатанный грозный восторг 
В опасном приключении без конца. 
Сначала в этих больших шагах не видно было цели: 
Лишь широкий источник всех вещей, что он видел здесь, 
Смотрел на более широкий источник за пределами. 
Ибо, как только она удалилась от земных линий, 
Более напряжённое притяжение Неизвестного стало ощущаться, 
Более высокий контекст освобождающей мысли 
Подтолкнул её к чуду и открытию; 
Наступило высшее освобождение от мелочных забот, 
Более могучий образ желания и надежды, 
Более обширная формула, более величественная сцена. 
Всегда кружась, она [стремилась] к некоему далёкому Свету: 
Её знаки всё ещё больше скрывали, чем показывали; 
Но, связанные с каким-то непосредственным видением и волей, 
Они теряли их цель в радости использования, 
Пока, лишённые их бесконечного значения, не становились 
Шифром, сияющим нереальным смыслом. 
Вооружённая магическим призрачным луком, 
Она целилась в мишень, остававшуюся невидимой 
И всегда считающуюся далёкой, хоть и всегда близкую. 
Как тот, кто пишет озарённые символы, 
Ключ-книгу из неразборчивого магического текста, 
Он рассматривал её тонкие запутанные странные узоры 
И демонстрируемую трудную теорему её ключей, 
Прослеживал в чудовищных песках пустынного Времени 
Нитевидные начала её титанических работ, 
Наблюдал её шараду действий с каким-то намёком, 
Читал жесты её силуэтов 
И старался поймать в их обременённом течении 
Танец-фантазию её эпизодов, 
Ускользающих в ритмическую тайну, 
Мерцание мимолётных ног на исчезающей почве. 
В лабиринтной структуре её мыслей и надежд 
И в закоулках её сокровенных желаний, 
В сложных уголках, переполненных её мечтами 
И раундами, пересекаемыми интригами неуместных раундов, 
Странник, блуждающий среди мимолётных сцен, 
Он терял их знаки и преследовал всякую ошибочную догадку. 
Он всегда встречал ключевые слова, не имея к ним ключа. 
Как солнце, что ослепляло его собственный глаз видения, 
Блестящий капюшон светящейся загадки 
Освещал плотный пурпурный барьер неба мысли: 
Тусклый великий транс показывал её звезды в ночи.
Как будто сидя в проёме открытого окна, 
Он читал при вспышках молнии на [очередной] переполненной вспышке 
Главы её метафизического романа 
О поисках душой утраченной Реальности 
И о её вымыслах, основанных на подлинном факте духа, 
О её капризах, самомнениях и запертых смыслах, 
О её необдуманных, непостижимых причудах и таинственных превращениях. 
Великолепные покровы её тайны, 
Что укрывают её желанное тело от взгляда, 
Странные и [что-то] означающие формы, вытканные на её одеянии, 
Её выразительные очертания душ вещей 
Он видел, её фальшивую прозрачность оттенков мыслей, 
Её богатую парчу с вышитыми изображёнными фантазиями, 
И изменчивые маски, и вышивки для маскировки. 
Тысячи сбивающих с толку лиц Истины 
Смотрели на него из её форм неизвестными глазами, 
И бессловесными ртами, неузнаваемые, 
Говорили из фигур её маскарада 
Или вглядывались из неясного великолепия 
И тонкого блеска её драпировок. 
Во внезапных проблесках Неведомого 
Невыразительные звуки становились правдивыми, 
Идеи, что казались бессмысленными, вспыхивали истиной; 
Голоса, что доносились из невидимых ожидающих миров, 
Произносили слоги Непроявленного, 
Чтобы облечь тело мистического Слова, 
И волшебные диаграммы оккультного Закона 
Запечатывали некую точную нечитаемую гармонию 
Или использовали цвет и фигуру, чтобы воссоздать 
Геральдический герб тайных вещей Времени. 
В её зелёных дебрях и скрытых глубинах, 
В её чащах радости, где опасность обнимается с восторгом, 
Он заметил скрытые крылья её поющих надежд, 
Мерцание голубого, золотого и алого огня. 
В её укромных закоулках, граничащих со случайными полевыми тропинками, 
У её поющих ручейков и спокойных озёр 
Он находил сияние её золотых плодов блаженства 
И красоту её цветов мечты и вдохновения. 
Словно чудо, вызванное изменением сердца от радости, 
Он наблюдал в алхимическом сиянии её солнц 
Малиновую вспышку единственного мирского цветка 
На древе жертвы духовной любви. 
В сонном великолепии её полдней он видел 
Непрестанное повторение в течение часов 
Танца стрекоз Мысли на потоке тайны, 
Что скользит, но никогда не испытывает [прелесть] его журчания, 
И слышал смех её розовых желаний, 
Бегущих, как будто вырываясь из желанных рук, 
Звеня сладкими ножными колокольчиками фантазии. 
Среди живых символов её оккультной силы 
Он двигался и ощущал их, как близкие реальные формы: 
В той жизни, более конкретной, чем жизни людей, 
Пульсировали биения сердца скрытой реальности: 
Там воплощалось то, что мы лишь думаем и чувствуем, 
Cамооформлялось то, что здесь принимает внешние заимствованные формы. 
Товарищ Безмолвия на её суровых высотах, 
Принятых её могучим одиночеством, 
Он стоял с ней на медитирующих пиках, 
Где жизнь и бытие - таинство, 
Предлагаемое потусторонней Реальности, 
И видел, как она выпускает в бесконечность 
Её орлов, скрытых колпаками значимости, 
Посланников Мысли к Непознаваемому. 
Отождествляясь в видении души и в чувстве души, 
Входя в её глубины, как в дом, 
Он становился всем, чем она была или хотела быть, 
Он мыслил её мыслями и путешествовал её шагами, 
Жил её дыханием и смотрел на всё её глазами, 
Так он мог узнать тайну её души. 
Свидетель, захваченный его сценой, 
Он восхищался её великолепным фасадом помпезности и игры, 
И чудесами её богатого и тонкого ремесла, 
И трепетал от настойчивости её крика; 
Страстный, он выносил чары её могущества, 
Ощущал возложенную на него её внезапную таинственную волю, 
Её руки, что замешивают судьбу в их неистовых объятиях, 
Её прикасания, что двигают, её силы, что захватывают и ведут. 
Но также он видел и это: её душу, что рыдала внутри, 
Её тщетные поиски, что цеплялись за ускользающую истину, 
Её надежды, чей мрачный взгляд сочетался с отчаянием, 
Страсть, овладевшую её жаждущими членами, 
Тревогу и восторг её жаждущих грудей, 
Её ум, что трудится, неудовлетворённый своими плодами, 
Её сердце, что не захватывает единственного Возлюбленного. 
Он всегда встречал завуалированную и ищущую Силу, 
Изгнанную богиню, строящую имитируемые небеса, 
Сфинкса, чьи глаза смотрят на скрытое Солнце. 
Всегда он ощущал вблизи дух в её формах: 
Его пассивное присутствие было силой её природы; 
Это была единственная реальность в видимых вещах, 
Даже на земле дух есть ключ к жизни, 
Но её заскорузлая внешняя сторона ни в чём не несёт его следа. 
Его печать на её действиях не прослеживается. 
Пафос потерянных высот - это его призыв. 
Лишь иногда угадывается призрачная линия, 
Что кажется намёком на завуалированную реальность. 
Жизнь взирала на него смутными беспорядочными очертаниями, 
Предлагая картину, что не могли удержать глаза, 
Историю, что ещё не была написана. 
Как на отрывочном полузабытом рисунке, 
Смысл жизни скрылся от преследующих глаз. 
Облик жизни скрывает реальную самость жизни от взгляда; 
Тайный смысл жизни записан внутри, [либо] вверху. 
Мысль, что придаёт ей смысл, живёт далеко за её пределами; 
Она не видна в её полузаконченном рисунке. 
Тщетно мы надеемся прочитать загадочные знаки 
Или найти слово из наполовину разгаданной шарады. 
Лишь в этой более великой жизни можно найти 
Зашифрованную мысль, намёк на какое-то истолкованное слово, 
Что делает земной миф понятной историей. 
Временами, наконец, виделось что-то похожее на истину. 
В полуосвещённом воздухе опасной тайны 
Взгляд, что смотрит на тёмную половину истины, 
Разглядел образ среди яркого пятна 
И, вглядываясь сквозь туман тонких оттенков, 
Он увидел полуслепого, скованного бога, 
Озадаченного миром, в котором он двигался, 
Но сознающего, что какой-то свет побуждает [воспрянуть] его душу. 
Привлеченный странными далёкими мерцаниями, 
Ведомый флейтой далёкого Музыканта, 
Он искал его путь среди смеха и зова жизни 
И указующего хаоса из её мириад шагов 
К какой-то совокупной глубокой бесконечности. 
Вокруг толпился лес её знаков: 
Наугад он читал выпрыгивающие стрелы Мысли, 
Что поражали цель догадкой или освещённой случайностью, 
Её меняющиеся цветные дорожные огни идеи, 
И её сигналы неуверенных быстрых событий, 
Иероглифы её символических пышных зрелищ 
И её ориентиры на запутанных путях Времени. 
В её лабиринтах приближения и отступления 
С любой стороны она притягивает его и отталкивает, 
Но, притягивая слишком близко, ускользает из его объятий; 
Она ведёт его всеми путями, но среди них нет ни одного уверенного. 
Очарованный многоголосым чудом её пения, 
Привлечённый колдовством её настроений 
И движимый её небрежным касанием к радости и горю, 
Он теряет себя в ней, а не завоёвывает её. 
Мимолётный рай улыбается ему из её глаз: 
Он мечтает о её красоте, навеки принадлежащей ему, 
Он мечтает о его мастерстве, которое будет нести её тело, 
Он мечтает о магии её груди блаженства. 
В её озарённом скрипте, в её причудливом 
Переводе чистого оригинального текста Бога 
Он рассчитывает прочесть Чудесное Священное Писание, 
Иератический ключ к неведомым блаженствам. 
Но Слово Жизни скрыто в её скрипте, 
Пение жизни потеряло его божественную ноту. 
Невидимый, пленённый в доме звуков 
Дух, потерянный в великолепии сна, 
Слушает многоголосую оду иллюзии. 
Нежная ткань колдовства крадёт сердце 
Или огненная магия окрашивает её тона и оттенки, 
Но они лишь пробуждают трепет преходящей милости; 
Как блуждающий марш, поражённый странствующим Временем, 
Они призывают к недолгому неудовлетворённому восторгу 
Или купаются в наслаждениях ума и чувств, 
Но упускают светлый отклик души. 
Слепое биение сердца, что достигает радости сквозь слёзы, 
Тоска по вершинам, никогда не достигаемым, 
Экстаз несбывшегося желания 
Следуют за последними небесными подъёмами её голоса. 
Воспоминания о прошлых страданиях превращаются 
В сладкий исчезающий след старой печали: 
Её слёзы превратились в жемчужины алмазной боли, 
Её печаль - в магическую корону песни. 
Кратки её обрывки счастья, 
Что касаются поверхности, а затем убегают или умирают: 
Потерянное воспоминание отдаётся эхом в её глубинах, 
Бессмертное стремление принадлежит ей, скрытый зов её "я"; 
Пленник в ограниченном мире смертных, 
Дух, раненный жизнью, рыдает в её груди; 
Лелеемое страдание - её глубочайший крик. 
Скиталец по заброшенным, безнадёжным маршрутам, 
Вдоль дорог звука разочарованный голос, покинутый, 
Взывает к забытому блаженству. 
Заблудившись в эхе пещер Желания, 
Он охраняет призраки умерших надежд души 
И сохраняет живым голос умерших вещей 
Или задерживается на сладких и заблудших нотах, 
Охотясь за удовольствием в сердце боли. 
Роковая рука коснулась космических струн, 
И вторжение беспокойного напряжения 
Покрывает скрытый ключ внутренней музыки, 
Что неслышно направляет поверхностные каденции. 
И всё же это радость жить и творить, 
И радость любить и трудиться, хотя всё терпит неудачу, 
И радость искать, хотя всё, что мы находим, обманывает, 
И всё, на что мы опираемся, предаёт наше доверие; 
Но что-то в его глубине стоило боли, 
Страстное воспоминание преследует огнём экстаза. 
Даже горе несёт в себе радость, скрытую под его корнями: 
Ибо ничто не является действительно тщетным из того, что сделано Единым: 
В наших разбитых сердцах выживает сила Бога, 
И звезда победы всё ещё освещает наш отчаянный путь; 
Наша смерть сделана переходом к новым мирам. 
Это добавляет к музыке Жизни свой нарастающий гимн. 
Всем она предоставляет славу её голоса; 
Небесные восторги шепчут её сердцу и проходят, 
Земные мимолётные желания взывают с её губ и исчезают. 
Лишь Богом данный гимн избегает её искусства, 
Что пришло с ней из её духовного дома, 
Но остановилось на полпути и потерпело неудачу, безмолвное слово 
Пробудилось в какой-то глубокой паузе ожидающих миров, 
Ропот, приостановленный в тишине вечности: 
Но дыхание исходит не из божественного покоя: 
Роскошная интерлюдия оккупирует уши, 
И сердце слушает, и душа соглашается; 
Мимолётная музыка, которую она повторяет, 
Растрачивает вечность на скоротечность времени. 
Тремоло голосов часов 
Забвенно показывает высокую предназначенную тему, 
Самовоплощающийся дух пришёл играть 
На огромном клавикорде Силы Природы. 
Только могучий ропот здесь и там 
Вечного Слова, блаженный Голос 
Или прикасание Красоты, преображающие сердце и чувства, 
Блуждающее великолепие и мистический крик 
Напоминают о силе и сладости, которых больше не слышно.
Здесь пробел, здесь останавливается или тонет сила жизни; 
Этот дефицит истощает мастерство мага: 
Эта нехватка делает всё остальное видимым тонким и голым. 
Полувзгляд рисует горизонт её действий: 
Её глубины помнят, зачем она пришла, 
Но ум забыл или сердце ошибается: 
За бесконечными линиями Природы теряется Бог. 
В знании суммировать всеведение, 
В действии воздвигнуть Всемогущего, 
Создать здесь её Создателя было тщеславием её сердца, 
Вторгнуться в космическую сцену абсолютным Богом. 
Трудясь, чтобы трансформировать всё ещё далёкий Абсолют 
Во всеисполняющее прозрение, 
В изречение Невыразимого, 
Она принесла бы сюда славу силы Абсолюта, 
Изменила бы равновесие в ритмичное колебание творения, 
Обвенчалась со спокойным небом, с морем блаженства. 
Огонь, призывающий вечность во Время, 
Делает радость тела столь же яркой, как [радость] души, 
Земля, которую она подняла бы к соседству с Небесами, 
Трудится, чтобы приравнять жизнь к Высшему 
И примирить Вечное с Бездной. 
Её прагматизм трансцендентной Истины 
Наполняет тишину голосами богов, 
Но в крике теряется единственный Голос. 
Ибо видение Природы поднимается за пределы её действий. 
Жизнь богов на небесах, которую она видит вверху, 
Полубог, выходящий из обезьяны, - 
Это всё, что она может в нашем смертном элементе. 
Здесь полубог, полутитан - её вершина: 
Эта более великая жизнь колеблется между землёй и небом. 
Острый парадокс преследует её мечты: 
Её скрытая энергия подвигает невежественный мир 
Искать радости, что отталкиваема её же собственными сильными объятиями: 
В её объятиях она не может обратиться к своему источнику. 
Необъятна её сила, бесконечна её обширная тяга к действию, 
Заблудилось её значение и потерялось. 
Хотя она носит в её тайной груди 
Закон и путешествующую кривую всех вещей, что рождаются, 
Её знание выглядит частичным, её цель мала; 
На почве тоски протекают её роскошные часы. 
Свинцовое Неведение отягощает крылья Мысли, 
Её сила подавляет существо своими одеяниями, 
Её действия сковывают её бессмертный взгляд. 
Ощущение предела преследует её мастерство, 
И нигде не обеспечены удовлетворение или покой: 
При всей глубине и красоте её работе 
Недостаёт мудрости, что оставляет дух свободным. 
Старое и выцветшее обаяние выражает теперь её лицо, 
И утомляет его её быстрое и любопытное знание; 
Его широкая душа требовала более глубокой радости, чем её. 
Из её искусных пут он стремился вырваться; 
Но ни врат из рога, ни из слоновой кости 
Он не нашёл, ни потайной двери духовного зрения, 
Из этого подобного сну пространства не было выхода. 
Наше существо должно вечно двигаться сквозь Время; 
Смерть не помогает нам, тщетна надежда на прекращение; 
Тайная воля заставляет нас выносить. 
Отдых для нашей жизни - в Бесконечном; 
Она не может завершиться, её конец - высшая Жизнь. 
Смерть - это переход, а не цель нашей прогулки: 
Какое-то древнее глубокое побуждение трудится [в нас]: 
Наши души влекутся, будто на скрытом поводке, 
Несомые от рождения к рождению, от мира к миру, 
Наши действия продолжают после спадания тела 
Старое вечное путешествие без перерыва. 
Не найти безмолвной вершины, где Время может отдохнуть. 
Это был магический поток, что не достигал моря. 
Как бы далеко он ни шёл, куда бы ни повернул, 
Колесо работ бежало вместе с ним и опережало [его]; 
Всегда оставалось завершить последнюю задачу.
Ритм действия и крик поиска 
Всегда нарастали в этом неспокойном мире; 
Деловитый ропот заполнял сердце Времени. 
Всё было изобретением и непрестанным движением. 
Сотня способов жить была тщетно испробована:
Однообразие, что принимало тысячи форм, 
Пыталось вырваться из его долгой монотонности 
И создавать новые вещи, что вскоре становились похожими на старые. 
Любопытное украшение заманивало взгляд, 
А новые ценности реставрировали древние темы, 
Чтоб обмануть ум идеей перемен. 
Другая картина, что была всё той же, 
Появилась на космическом смутном фоне. 
Лишь другой лабиринтообразный дом 
Созданий, их деяний и событий, 
Город торговли связанными душами, 
Рынок творения и её товаров, 
Был предложен трудящемуся уму и сердцу. 
Цепочка, оканчивающаяся там, где она впервые началась, - 
Это дублированный передовой и вечный марш 
Прогресса по неизвестному пути совершенства. 
Каждая окончательная схема ведёт к продолжению плана. 
Всё же каждое новое отступление выглядит последним, 
Вдохновенным евангелием, максимальным пиком теории, 
Провозглашающим панацею от всех болезней Времени 
Или несущим мысль в её предельном зенитном полёте 
И трубящим о высочайшем открытии; 
Каждая короткая идея, преходящая структура 
Публикует бессмертие её правила, 
Её притязание быть совершенной формой вещей, 
Последним воплощением истины, золотым лучшим [мигом] Времени. 
Но не было достигнуто ничего из бесконечной ценности: 
Мир, всегда творимый заново, никогда не завершённый, 
Всегда складывал полупопытки на неудачные попытки 
И видел фрагмент, как вечное Целое. 
В бесцельно нарастающей тотальности сделанных вещей 
Существование казалось действием тщетной необходимости, 
Борьбой вечных противоположностей 
В тесно сжатых объятиях яростного антагонизма, 
Пьесой без развязки или идеи, 
Голодным маршем жизней без цели, 
Или написанной на чистой школьной доске Пространства 
Бесплодной и повторяющейся суммой душ, 
Надеждой, что не оправдалась, светом, что никогда не сиял, 
Трудом неосуществлённой Силы, 
Связанной своими действиями в тусклой вечности. 
Здесь нет конца или ещё не видно: 
Несмотря на поражение, жизнь должна бороться; 
Всегда она видит корону, которую не может ухватить; 
Её глаза устремлены за пределы её падшего состояния. 
В её и в нашей груди всё ещё трепещет 
Слава, что когда-то была и которой больше нет, 
Или к нам взывает из какого-то неисполненного запредельного 
Величие, ещё не достигнутое спотыкающимся миром. 
В памяти за нашим смертным чувством 
Сохраняется мечта о более просторном, более счастливом воздухе, 
Веющем вокруг свободных сердец радости и любви, 
Забытых нами, бессмертных в потерянном Времени. 
Призрак блаженства преследует её потревоженные глубины; 
Ибо она ещё помнит, хоть и столь далёкие теперь, 
Её царство золотой лёгкости и радостного желания, 
И красоту, и силу, и счастье, что принадлежали ей 
В сладости её сияющего рая, 
В её царстве бессмертного экстаза 
На полпути между безмолвием Бога и Бездной. 
Это знание мы храним в наших скрытых частях; 
Пробуждённые к смутному призыву тайны, 
Мы встречаем глубокую невидимую Реальность, 
Гораздо более истинную, чем лик нынешней истины мира: 
Мы преследуемы [тем] "я", которое не можем сейчас вспомнить, 
И движимы Духом, которым мы ещё [только] должны стать. 
Как тот, кто потерял царство его души, 
Мы оглядываемся назад на некую божественную фазу нашего рождения, 
Другую, чем это несовершенное творение здесь, 
И надеемся в этом или в более божественном мире 
Всё же восстановить из терпеливой стражи Небес то, 
Что мы упускаем из-за забывчивости нашего ума, - 
Естественное блаженство нашего существа, 
Восторг нашего сердца, который мы обменяли на печаль, 
Трепет тела, который мы заменили на простую боль, 
Блаженство, к которому стремится наша смертная природа, 
Как стремится тёмный мотылёк к полыхающему Свету. 
Наша жизнь - это марш к победе, что никогда не завоёвывалась. 
Эта волна бытия, жаждущего восторга, 
Эта энергичная суматоха неудовлетворённых сил, 
Эти длинные далёкие ряды устремлённых вперёд надежд 
Поднимают поклоняющиеся глаза в голубую Пустоту, называемую небом, 
Ища золотую Руку, что никогда не приходила, 
Пришествие, которого ожидает всё творение, 
Прекрасный лик Вечности, что появится на дорогах Времени. 
И всё же мы говорим себе, разжигая веру, 
"О, несомненно, однажды он придёт на наш зов, 
Однажды он сотворит нашу жизнь заново 
И произнесёт магическую формулу мира 
И принесёт совершенство в схему вещей. 
Однажды он низойдет в жизнь и на землю, 
Оставив скрытность вечных дверей, 
В мир, что взывает к нему о помощи, 
И принесёт истину, которая освобождает дух, 
Радость, которая есть крещение души, 
Силу, которая есть протянутая рука Любви. 
Однажды он приподнимет ужасную завесу его красоты, 
Наложит восторг на бьющееся сердце мира 
И обнажит его тайное тело света и блаженства." 
Но теперь мы напрягаемся, чтобы достичь неизвестной цели: 
Нет конца поискам и рождению, 
Нет конца умиранию и возвращению; 
Жизнь, что достигает её цели, требует больших целей, 
Жизнь, что терпит неудачу и умирает, снова должна жить; 
Пока она не нашла себя, она не может исчезнуть. 
Должно быть сделано всё, ради чего созданы жизнь и смерть. 
Но кто скажет, что даже тогда будет покой? 
Или же отдых и действие - одно и то же 
В глубокой груди верховного восторга Бога. 
В высшем состоянии, когда неведения больше нет, 
Каждое движение - это волна покоя и блаженства, 
Отдых недвижимой творящей силы Бога, 
Действие - рябь в Бесконечном, 
И рождение - жест Вечности. 
Солнце преображения всё ещё может сиять, 
И ночь может обнажить её сердцевину мистического света; 
Парадокс самопогашения, самосокрушения 
Может превратиться в самосветящуюся тайну, 
А неразбериха - в радостное чудо. 
Тогда Бог мог бы быть видимым здесь, принять форму здесь; 
Была бы раскрыта идентичность духа; 
Жизнь открыла бы её истинное бессмертное лицо. 
Но теперь бессрочный труд - это её судьба: 
В её повторяющейся десятичной дроби событий 
Рождение, смерть - это точки непрерывной итерации; 
Старые вопросительные знаки на полях каждой завершённой страницы, 
Каждого тома истории её усилий. 
"Да", хромающее сквозь эоны путешествий, всё ещё 
Сопровождается вечным "Нет". 
Всё кажется тщетным, но игра бесконечна. 
Бесстрастно вращается вечно крутящееся Колесо, 
Жизнь не имеет выхода, смерть не приносит избавления. 
Пленник самого себя, существо живёт 
И сохраняет его тщетное бессмертие; 
Вымирание отрицается, его единственный выход. 
Ошибка богов создала мир. 
Или равнодушный Вечный наблюдает за временем. 

Конец Песни VI

перевод Н. Антипова, 22-28.04., 08.05.2019 года

ред. 12.11.2022