КНИГА ЛЮБВИ 

Песнь III
САТЬЯВАН И САВИТРИ

Из безмолвной тайны прошлого
В настоящем, не знающем о забытых узах,
Эти духи встретились на путях Времени.
Всё же в сердце их тайные сознательные "я"
Сразу осознали друг друга, предупреждённые
Первым зовом восхитительного голоса
И первым видением предначертанного лица.
Как, когда бытие взывает к бытию из его глубин
За ширмой из внешних чувств
И стремится найти слово, раскрывающее сердце,
Страстная речь раскрывает потребность души,
Но невежество ума заграждает внутреннее зрение,
Что лишь немного прорывает наши земные границы,
Так теперь они встретились в этот судьбоносный час,
Так выразили узнавание в глубинах,
Утраченных воспоминанием, единства, ощутимого и недостающего.
Так Сатьяван обратился сначала к Савитри:
"О ты, кто пришла ко мне из безмолвий Времени,
И всё же твой голос пробудил моё сердце к неведомому блаженству,
Бессмертному или смертному лишь в твоём теле,
Ибо [нечто] большее, чем земля, говорит со мной из твоей души,
И большее, чем земля, окружает меня в твоём взоре,
Как ты зовёшься среди детей человеческих?
Откуда ты взошла, наполняя дни моего духа
Ярче, чем лето, ярче, чем мои цветы,
В одинокие границы моей жизни,
О солнечный свет, вылепленный, как золотая дева?
Я знаю, что могущественные боги - друзья земли.
Среди великолепий дня и сумерек
Я долго путешествовал со своей пилигримской душой,
Движимой чудом обычных вещей.
Земля не могла утаить от меня могущества, что она скрывает:
Даже двигаясь среди земной сцены
И обычных поверхностей земных вещей,
Моё зрение видело, не ослеплённое её формами;
Божество смотрело на меня из знакомых сцен.
Я был свидетелем девственных свадеб зари
За светящимися занавесами неба,
Или, соперничая в радости с яркими шагами утра,
Я шествовал по сонным берегам полдня,
Или пересекал золотую пустыню солнечного света,
Переходя огромные пустоши блеска и огня,
Или встречал луну, изумительно скользящую по небу
В неопределённой широте ночи,
Или звёзды, марширующие по их долгим дозорным маршрутам,
Указывая их копьями сквозь бесконечности:
День и сумерки раскрывали мне скрытые формы;
Фигуры приходили ко мне с тайных берегов
И счастливые лица смотрели из лучей и пламени.
Я слышал странные голоса, пересекающие волны эфира,
Волшебная песня Кентавра волновала моё ухо;
Я замечал Апсар, купающихся в прудах,
Я видел лесных нимф, выглядывающих через листву;
Ветры показывали мне своих топочущих богов,
Я видел принцев Солнца,
Пылавших в тысячеколонных домах света.
Так что теперь мой ум мог бы мечтать, а сердце - бояться,
Что с какого-то чудного ложа за пределами нашего воздуха
Взойдя в широком утре богов,
Ты пригонишь твоих коней из миров Громовержца.
Хотя твоя красота кажется родственной небесам,
Скорее, мои мысли возрадовались бы, узнав,
Что смертная сладость улыбается между твоими веками
И твоё сердце может биться под человеческими глазами,
А твоя золотистая грудь трепещет вместе со взглядом
И его бурным ответом рождённому землёй голосу.
Если ты можешь разделить наши привязанности, порождаемые временем,
[Если] земная лёгкость простых вещей может удовлетворить,
Если твой взгляд может жить, довольствуясь земной почвой,
И эта небесная суммарность восторга,
Твоё золотое тело, прогуливающееся с усталостью,
Подавляющее его грацией нашу местность, пока
Бренный сладкий преходящий вкус земной пищи
Задерживает тебя, и пляшущее вино ливня,
Низойди. Пусть твоё путешествие прекратится, спустись к нам.
Совсем близко скит моего отца, увитый зеленью,
Укрытый высокими рядами этих молчаливых королей,
Воспетый голосами одетых в цвет хоров,
Чьим песнопениям вторят переведённые на ноты музыки
Страстные цветные надписи ветвей
И наполняют часы их мелодичным криком.
Посреди приветственный гул множества пчёл
Вторгается в наше медовое королевство лесов;
Там позволь мне привести тебя в богатую жизнь.
Голая, простая лесная жизнь отшельника;
И всё же он одет в драгоценности земли.
Дикие ветры летят - визитёры среди качающихся вершин,
В спокойные дни небесные стражи мира,
Возлегающие на пурпурном одеянии неба вверху,
Смотрят вниз на богатую тайну и тишину,
И камерные свадебные воды поют внутри.
Огромные, шепчущие, во множестве форм вокруг
Высокие лесные боги приняли в их руки
Человеческий час, гостя их вековой пышности.
Утра облачены в золото и зелень,
Солнечный свет и тень украшают стены,
Чтобы сделать комнату отдыха пригодной для тебя."
Некоторое время она медлила, будто всё ещё слыша его голос,
Не желая нарушить очарование, затем медленно заговорила.
Задумавшись, она ответила: "Я Савитри,
Принцесса Мадры. Кто ты? Какое имя
На земле музыкально выражает тебя для людей?
Какое древо королей, орошённое удачными потоками,
Расцвело, наконец, одной счастливой ветвью?
Почему твоё жилище в бездорожном лесу
Далеко от деяний, которых требует твоя славная юность,
Пристанище отшельников и более диких племён земли,
Где только с собой-свидетелем ты бродишь
В зелёном нечеловеческом одиночестве Природы,
Окружённый гигантскими безмолвиями
И слепым шорохом первобытного покоя?"
И Сатьяван отвечал Савитри:
"В те дни, когда ещё его глаза ясно смотрели на жизнь,
Король Дьюматсена некогда, из Шалвы, правил
Всей территорией, что за этими вершинами,
Проводя свои дни изумрудного восторга
В доверительной беседе с путешествующими ветрами,
Поворачивается, оглядываясь на южные небеса,
И опирается её флангом на задумчивые холмы.
Но равная Судьба убрала её покрывающую руку.
Живая ночь окружила пути сильного человека,
Сверкающие боги небес отозвали их беззаботные дары,
Забрали из пустых глаз их радостный и помогающий луч
И увели неуверенную богиню с его стороны.
Изгнанный из империи внешнего света,
Потерянный для товарищества видящих людей,
Он пребывает в двух уединениях, внутри
И в торжественном шелесте леса.
Сын этого короля, я, Сатьяван, жил
Довольный, ибо ещё не сознавал тебя,
В моём высокопоставленном одиночестве духа
И в этом безбрежном витальном говоре, родном мне,
Вскормленный простором, ученик уединения.
Великая Природа пришла к её возвратившемуся ребёнку;
Я правил в королевстве более благородного вида,
Чем люди могут построить на почве тусклой Материи;
Я встречал искренность первобытной земли,
Я наслаждался близостью младенца Бога.
В огромных, украшенных гобеленами покоях её государства,
Свободный, в её безграничном дворце я жил,
Балуемый тёплой матерью всех нас,
Воспитуемый вместе с моими естественными братьями в её доме.
Я лежал в широких обнажённых объятиях небес,
Сияющее благословение солнечного света сжимало мой лоб,
Серебряный экстаз лунных лучей по ночам
Целовал мои тусклые веки, чтобы уснуть. Земные утра были мои;
Заманиваемый слабыми бормотаниями на одетые в зелень часы,
Я блуждал, затерянный в лесах, склоняясь к голосам
Ветров и вод, партнёр радости солнца,
Слушатель универсальной речи:
Мой дух, удовлетворённый внутри меня, знал
Богоподобное право нашего рождения, роскошество нашей жизни,
Чьи ближайшие принадлежности - земля и небо.
Прежде чем Судьба привела меня в этот изумрудный мир,
Пробуждённое каким-то предвещающим прикасанием внутри,
Раннее предвидение в моём уме приблизилось,
Великое немое животное сознание земли,
Теперь выросшее так близко во мне, кто оставил старые великолепия,
Чтобы жить в этом грандиозном шуме, неясном и обширном.
Я уже встречал её во сне моего духа.
Как будто в более глубокую страну души
Перенося яркие образы земли,
Через внутреннее видение и чувство приходило пробуждение.
Зримые чары преследовали часы моего детства,
Все вещи, что глаз улавливал в цветных линиях,
Виделись вновь через интерпретирующий ум
И в форме, которой он стремился захватить душу.
Ранний бог-дитя взял мою руку, что удерживалась,
Двигалась, направлялась поисками его прикасаний,
Ярких форм и оттенков, что пробегали перед его взглядом;
Изображённые на листе и камне, они говорили с людьми.
Гостями высокой красоты были мои близкие.
Ржущая гордость быстрой жизни, что бродит,
Ветрогривая, по нашим пастбищам, при виде моего настроения
Отбрасывала черты стремительности; топот пятнистых оленей
На фоне вечернего неба становился песней
Вечера в тишине моей души.
Я ловил на какой-то вечный взгляд внезапного
Зимородка, мелькнувшего в тёмном пруду;
Медленный лебедь, серебривший лазурное озеро,
Форма волшебной белизны, плыл сквозь сон;
Листья, трепещущие от страсти ветра,
Нарядные бабочки, сознательные цветы воздуха,
И крылья, блуждающие в синей бесконечности
Жили на скрижалях моего внутреннего зрения;
Горы и деревья стояли там, как мысли от Бога.
Сверкающие длинно-клювые в их ярком оперении,
Павлин, рассыпающий по ветру его луны,
Раскрашивали мою память, как фресками стену.
Я вырезал своё видение из дерева и камня;
Я улавливал эхо от высочайшего слова
И отмерял ритмичные удары бесконечности
И слушал сквозь музыку вечный Голос.
Я ощущал тайное прикасание, я слышал зов,
Но не мог обнять тело моего Бога
Или держать в моих руках стопы Матери Мира.
В людях я встречал странные части "Я",
Что искали фрагментов и жили во фрагментах:
Каждый жил в себе и для себя одного,
А с остальными был связан лишь мимолётными узами;
Каждый страстно заботился о его поверхностной радости и горе,
Не видя Вечного в его тайном доме.
Я беседовал с Природой, размышлял с неизменными звездами,
Сторожевыми кострами Бога, пылающими в невежественной Ночи,
И видел, как на её могучий лик упал
Пророческий луч солнца Вечности.
Я сидел с лесными мудрецами в их трансе:
Там лились пробуждающие потоки алмазного света,
Я замечал присутствие Единого во всем.
Но всё ещё не хватало последней трансцендентной силы,
И Материя всё ещё спала без её Бога.
Дух был спасён, тело, потерянное и немое,
Ещё жило со Смертью и древним Невежеством;
Бессознательное было его базой, Пустота - его судьбой.
Но ты пришла, и всё обязательно изменится:
Я почувствую Мать Мира в твоих золотых дланях
И услышу её мудрость в твоём священном голосе.
Дитя Пустоты возродится в Боге,
Моя Материя избежит транса Бессознательного.
Моё тело, как и мой дух, будет свободным.
Оно спасётся от Смерти и Невежества."
И Савитри, всё ещё размышляя, отвечала ему:
"Больше говори со мной, больше говори, О Сатьяван,
Говори о себе и обо всём, что ты есть внутри;
Я хотела бы знать тебя так, как если бы мы всегда жили
Вместе в горнице наших душ.
Говори, пока свет не войдет в моё сердце
И мой волнующийся смертный ум не поймет
То, что ощущает всё бессмертное существо во мне.
Он знает, что ты - тот, кого искал мой дух
Среди толпящихся земных лиц и форм
В золотых пространствах моей жизни."
И Сатьяван, подобно арфе, откликающейся
На настойчивый зов флейты,
Отвечал на её вопрос и направлял к ней поток
Его сердца в разноцветных волнах речи:
"О золотая Принцесса, совершенная Савитри,
Я расскажу тебе больше, чем неуклюжие слова могут выразить,
Обо всём, что ты значила для меня, неизвестная,
Обо всём, что молниеносная вспышка любви раскрывает
В один великий час развуалированных богов.
Даже краткая близость изменила мою жизнь.
Ибо теперь я знаю, что всё, чем я жил и являлся,
Двигало к этому моменту возрождения моего сердца;
Я оглядываюсь назад на значение самого себя -
Души, выращенной на почве земли для тебя.
Когда-то мои дни были похожи на дни других людей:
Мыслить и действовать было всем, наслаждаться и дышать;
Это было шириной и высотой смертной надежды:
Всё же появлялись и проблески более глубокого "я",
Что живёт за Жизнью и заставляет её действовать на её сцене.
Истина ощущалась, что скрывала её облик от ума,
Величие, работающее для скрытой цели,
И смутно сквозь формы земли проглядывало
Нечто такое, чего не было и не должно было быть в жизни.
Я нащупывал Тайну с фонарём, Мыслью.
Её мерцания освещали абстрактным словом
Полу-видимую основу, и, передвигаясь ярд за ярдом,
Она рисовала систему "Я" и Бога.
Я не мог жить истиной, что она говорила и думала.
Я повернулся, чтобы схватить её форму в видимых вещах,
Надеясь закрепить её правление с помощью смертного ума,
Налагая узкую структуру мирового закона
На свободу Бесконечного,
Жёсткий прочный скелет внешней Истины,
Ментальную схему механической Силы.
Этот свет показывал всё больше непроглядной тьмы;
Он делал изначальный Секрет более оккультным;
Он не мог анализировать его космическую Завесу
Или заметить скрытую руку Чудотворца
И проследить узор его магических планов.
Я погрузился во внутреннее видение Ума
И познал тайные законы и колдовство,
Что делает Материю озадаченным рабом ума:
Тайна не была разгадана, но ещё больше углубилась.
Я пытался найти её подсказки через Красоту и Искусство,
Но Форма не может раскрыть пребывающую [в ней] Силу;
Она лишь бросает её символы в наши сердца.
Она вызывает настрой на самого себя, призывает знак
Всей задумчивой славы, скрытой в чувстве:
Я жил в луче, но не смотрел на солнце.
Я смотрел на мир и упускал Себя,
А когда я нашёл Себя, я потерял мир,
Мои другие самости я потерял, и тело Бога,
Связь конечного с Бесконечным,
Мост между видимостью и Истиной,
Мистическую цель, ради которой был создан мир,
Человеческое чувство Бессмертия.
Но теперь золотая связь приходит ко мне твоими ногами,
И Его золотое солнце светит на меня из твоего лика.
Ибо теперь другое царство приближается с тобой,
И теперь пророческие голоса наполняют мой слух,
Странный новый мир плывёт ко мне в твоём взгляде,
Приближаясь, подобно звезде с неизвестных небес;
Крик сфер приходит с тобой, и песнь
Пылающих богов. Я делаю более глубокие вдохи
И двигаюсь в более огненном марше моментов.
Мой разум преображается в восторженного провидца.
Пенный прыжок, летящий из волн блаженства,
Изменил моё сердце и изменил землю вокруг:
Всё с твоим приходом наполняет. Воздух, почва и поток
Надели свадебные одежды, чтобы быть пригодными для тебя,
И солнечный свет выращивает тень твоего оттенка
Из-за изменения внутри меня от твоего взгляда.
Подойди ко мне поближе из твоей колесницы света
На этом зелёном лугу, не презирая нашу землю.
Ибо здесь есть тайные пространства, созданные для тебя,
Чьи изумрудные пещеры стремятся укрыть твою форму.
Разве ты не сделаешь это смертное блаженство своей сферой?
Сойди, О счастье, твоими лунно-золотыми ногами,
Обогащая пласты земли, на чьём сне мы лежим.
О моя принцесса яркой красоты Савитри,
Моим восторгом и твоей собственной радостью вынуждаю [тебя]
Войти в мою жизнь, в твои покои и в твою святыню.
В великой тишине, где встречаются духи,
Ведомые моим стихшим желанием в мои леса,
Пусть тусклые шелестящие арки склонятся над тобой;
Единые с дыханием существ вечной жизни,
Твои сердцебиения [пусть станут] близки с моими, пока не нагрянет
Очарованный ароматом цветов
Миг, о котором напоминают все бормотания
И каждая птица помнит в её крике."

 Его страстные слова заворожили её ресницы,
Её бездонная душа смотрела на него из её глаз;
Проходя через её губы, в текучих звуках она говорила.
Только эти слова она произнесла и сказала всё:
"О Сатьяван, я слышала тебя, и я знаю;
Я знаю, что ты и только ты есть он."
Затем вниз она сошла с её высокой резной повозки,
Спускаясь с мягкой и нерешительной поспешностью;
Её многоцветное одеяние, блиставшее на свету,
На мгновение зависло над шевелящейся от ветра травой,
Смешанное с мерцанием луча её тела,
Словно прелестное оперение слетающей птицы.
Её мерцающие ноги на зелёно-золотом лугу
Развеяли воспоминание о блуждающих лучах
И легко надавили по невысказанному желанию на землю,
Взлелеянную её слишком кратким проходом по почве.
Затем, порхая, как бледно-сверкающие мотыльки, её руки
Приняли из залитых солнцем ладоней лесной опушки
Изобилие скопившихся зарослей их драгоценных лиц -
Спутников весны и бриза.
Искренний венок, собранный из простых форм,
Её быстрые пальцы учили цветочную песню,
Строфическое движение брачного гимна.
Глубоко [проникая] в аромат и погружаясь в оттенок,
Они смешивали цветные знаки их устремления и делали
Цветение их чистоты и страсти единым.
Таинство радости в бережных ладонях
Она принесла, цветок-символ её предложенной жизни,
Затем с поднятыми руками, что теперь немного дрожали
От той самой близости, что желала её душа,
Эти узы сладости, знак их светлого союза,
Она возложила на грудь, желаемую её любовью.
Словно склоняясь перед каким-то милостивым богом,
Кто из его тумана величия сиял,
Чтобы наполнить красотой часы его обожателя,
Она преклонилась и коснулась его ног поклоняющимися руками;
Она сделала её жизнь его миром, в который он мог вступить,
И сделала её тело местом для его наслаждения,
Её бьющееся сердце - сувениром блаженства.
Он наклонился к ней и принял в своё владение,
Их супружеское томление соединилось, как сложенные надежды;
Словно весь богатый мир, внезапно обладаемый,
Обвенчался со всем, чем он был, стал им самим,
Неиссякаемая радость сделала его единственным [alone],
Он вобрал всю Савитри в его охват.
Вокруг неё его объятия стали знаком
Замкнутой близости в течение медленных интимных лет,
Первым сладким выражением грядущего наслаждения,
Одной сжатой интенсивностью от всей долгой жизни.
В широкий момент двух душ, что встретились,
Она почувствовала её существо втекающим в него, как с волнами
Река вливается в могучее море.
Как, когда душа сливается с Богом,
Чтобы жить в Нём всегда и знать Его радость,
Так её сознание стало осознавать его одного,
И всё её отдельное "я" было потеряно в его ["я"].
Как звёздное небо окружает счастливую землю,
Он замкнул её в себя в круг блаженства
И замкнул мир в себя и её.
Безграничная изоляция сделала их одним;
Он сознавал её, обволакивающую его,
И позволял ей проникать в самую его душу,
Как мир наполняется духом мира,
Как смертное пробуждается к Вечности,
Как конечное открывается Бесконечному.
Так они были потеряны друг в друге некоторое время,
Затем, отходя назад из их долгого транса экстаза,
Вошли в новое "я" и в новый мир.
Каждый теперь был частью единства другого,
Мир был лишь сценой их взаимного самопознания
Или более просторной рамой их собственного супружеского бытия.
На высоком пылающем куполе дня
Судьба завязала узел нитями ореола утра,
В то время как, при правлении покровительствующего часа,
Связывающего сердце перед солнцем, их брачным огнём,
Свадьба вечного Господа и Жены
Вновь произошла на земле в человеческих формах:
В новом акте драмы мира
Соединившиеся Двое начали более великую эпоху.
В тишине и шорохе этого изумрудного мира,
В бормотании священного стиха жреца-ветра,
Среди хорового шёпота листьев
Двое в Любви соединились вместе и стали одним.
Природное чудо вновь совершилось:
В неизменном идеальном мире
Один человеческий момент был сотворён вечным.

 Затем вниз по узкой тропе, где встретились их жизни,
Он повел её и показал ей её будущий мир,
Убежище Любви и уголок счастливого одиночества.
В конце тропы сквозь зелёный просвет между деревьями
Она увидела горстку крыш отшельников,
И теперь впервые взглянула на будущий дом её сердца,
На соломенную крышу, что покрывала жизнь Сатьявана.
Украшенная лианами и красными вьющимися цветами,
Она выглядела лесной красавицей в её мечтах,
Дремлющей с коричневым телом и взъерошенными волосами
В её неприкосновенной комнате изумрудного покоя.
Вокруг неё простиралось отшельническое настроение леса,
Затерянное в глубинах его собственного одиночества.
Затем, движимая глубокой радостью, которую она не могла высказать,
Малая глубина которой дрожала в её словах,
Она счастливым голосом воззвала к Сатьявану:
"Моё сердце останется здесь, на этой лесной опушке
И рядом с этой соломенной крышей, пока я буду далеко:
Теперь ему больше не нужно блуждать.
Но я должна поспешить назад в дом моего отца,
Который скоро потеряет одну любимую привычную поступь
И будет тщетно прислушиваться к некогда лелеемому голосу.
Ибо скоро я вернусь, и никогда вновь
Единство не должно разорвать его возвращённое блаженство,
Или же судьба разлучит наши жизни, в то время как жизнь принадлежит нам."
Вновь она взобралась в резную карету,
И под жаром огненного полдня,
Менее яркого, чем великолепие её мыслей и мечтаний,
Она мчалась, быстро-правящая, быстро-сердечная, но всё ещё видевшая
В тихой ясности зрения внутреннего мира
Сквозь пахнущий холодом роскошный мрак прохладного леса
По тенистым тропкам между огромными шершавыми стволами
Шагающего к спокойной поляне Сатьявана.
Неф деревьев защищал соломенную крышу отшельника,
Новый глубокий тайник её счастья,
Предпочитая небесам храм и дом её души.
Это теперь осталось с ней постоянной сценой её сердца.

Конец Третьей Песни
Конец Пятой Книги

перевод 18-25.09.2019

ред. 15.11.2022