Аннотация: Цикл небольших рассказиков о героях "Темных берегов".Продолжение последует...
"Путь наследницы".
***
До рассвета дорога уйти,
Воротиться приспеет ли время?
Забросает поземка следы,
Память боли остыть не успеет...
И не вытравить, словно тавром
Жжет по сердцу, глаза застилает
Прежней воли последний покой.
Нет не мы, нас судьба выбирает...
И до крайних пределов огонь.
Мерить шагом пути - перестрелы
Дно души, отзвеневшее льдом
Не впервой полоснет тьмой по венам.
До рассвета дорога. Росой
Пыль не смоет с лица и усталость
Но покуда твой меч за спиной
До заката надежда осталась...
Призрачный лес Руалда-Йанского края не спеша погрузился в предвечерние сумерки; потянуло сырым холодным ветром. Осторожно, стараясь не шуметь по, еле заметной среди высокой травы, тропе шагала невысокая девушка в дорожном плаще. Одета она была в высокие сапоги из мягкой кожи и темные штаны из грубого плотного полотна, (в каких обычно ходили подростки, отданные в обучение на воинский двор) и светлую куртку, какие так же носили чаще мужчины. И лишь длинная темно-русая коса, да тонкие черты лица, не скрытого капюшоном, выдавали в путнице девушку. Впереди, ведя в поводу двух лошадей, шел высокий мужчина. Судя по воинскому снаряжению и одежде - телохранитель. Темные волосы его были завязаны кожаным шнурком в недлинный хвост, что совсем не соответствовало обычаю страны, принадлежность к которой, судя по одежде, имели путники.
- Госпожа, - тихо сказал телохранитель, останавливаясь у небольшого ручья. - Отдохнуть пора. И лошадей напоить.
- Танагар, - сдвинула брови девушка - Сколько я прошу, не называй меня так!
- Прости, Адуити. Я подыщу место для ночлега. - Мужчина отдал ей поводья и бесшумно исчез в лесу.
Адуити подвела коней к воде и отпустила поводья, чтобы животные могли напиться. А сама уселась на траву. Достав из-под плаща кожаный сверток, путница развернула его и вгляделась в надпись, сделанную незнакомой рукой. В полумраке слов уже было не разобрать... На хлипкой лохматой нитке болталась разляпистая клякса печати рода Нардала. Свиток этот невесть кто подбросил девушке в шкатулку, после того, как она дала согласие на брак с правителем Светлой, Рехату.
В письме было сказано, что власть в их роду наследует старший и покуда её родич жив, во главе города ей не стать, и законы Ослиного Хвоста продолжат губить невинных...
Но Нардал Великий умер раньше, чем успел обзавестись наследниками. А его племянники - четверо братьев Адуити - пали в Противостояние. Так кто же может соперничать с ней в наследном праве? Это юная наследница, не задумываясь, решила узнать и отправилась на поиски сородича.
- Идем, госпожа. - Голос Танагара, с еле уловимым чужестранным акцентом, вернул ее к реальности.
Танагар был выбран из войска Легиона не случайно. По слухам, он был родом из Сарзаса (магистр хранила происхождение своих людей в тайне, чтобы не навлечь гнев Рехату), а значит, знал те места, куда предстояло отправиться Адуити.
И вот уж который месяц они в пути, идут в основном лесами, в обход больших поселений, стараясь, лишний раз не попадаться на глаза местным жителям. Проводник Адуити попался весьма опытный. К тому же великолепно владевший воинским мастерством.
- Адуи. - Привычно поправила спутника девушка, строго глядя в серьезные зелено-карие глаза воина. Холодный, подчас надменный взгляд этих глаз, частенько отпугивал любопытных не хуже оружия.
Танагар так же привычно кивнул, еле слышно звякнув серебряными шариками, в которые были впаяны концы кожаного шнурка, связывавшего волосы, по тёмной пряжке заплечных ножен.
За несколько месяцев девушка не услышала от него больше десяти слов за день. То ли от того, что парень (все же, не смотря на угрюмость и не свойственное молодости всезнающее, уверенное спокойствие, проводник был едва ли на много старше нее) не был ей ровней, то ли таков и впрямь был его характер.
- Постарайся быть внимательнее. Трое всадников прошли утром к переправе.
Дождь начался к полудню. Не первый и не последний за нынешний день. Предугадать погоду в этих местах не взялся бы даже опытный ведун. Плащ Адуити защищал от сырости, но вот от холода, нагрянувшего вслед за дождем, спасения не было.
Переправа через реку Границ была уже видна и девушка, обогнав настороженно прислушивавшегося к чему-то проводника, заторопилась вперед.
- Назад! - рявкнул Танагар, вмиг нагнав наследницу и хватая ее лошадь за узду.
Испуганно подняв голову, она увидела у воды четырех конников. Лохматые куртки безошибочно выдавали принадлежность их к сарзасскому войску.
Развернув лошадей, путники поскакали обратно.
- В лес. Не жди. - Скомандовал Танагар и Адуити хлестнула лошадь поводьями, кобыла рванула в галоп. Прижавшись к ее шее, чтобы ветви меньше били в лицо, Адуи закрыла глаза, стараясь усмирить свой страх. Но сердце бешено колотилось, заглушая топот копыт по каменистой земле.
Вдруг лошадь, словно споткнувшись, упала и девушка, оказавшись на земле, не сразу поняла что произошло. А когда увидела бьющееся в агонии боли животное и широкое полосатое оперение длинной сарзасской стрелы, пронзившей шею кобылы, бросилась бежать.
"Наследница Нардала, великого воина Светлой не имеет права на бегство..." - эта мысль заставила Адуити остановиться. К чему бояться смерти, если пришел ее час встретиться с Хозяйкой-Мглой.
Осторожно пробираясь сквозь густые заросли древесного молодняка, наследница вернулась к месту, де осталась ее лошадь. Еле ощутимый треск и она вытащила нож.
Возле погибшей кобылы стоял светловолосый воин в лохматой бурой куртке. Опустив лук с наложенной стрелой, он внимательно всматривался в ее следы на сыром мхе. Словно почувствовав ее взгляд, сарзасец поднял лук. И девушка, не дожидаясь выстрела, метнула нож.
Она давно уже не промахивалась. Танагар первым делом научил ее владеть ножом. Меч был ей не по силам. А про лук, особенно такой, что был у проводника - почти в ее рост с витой, глухо гудящей тетивой, и думать было не чего.
С мстительным удовольствием Адуити выдернула нож из тела врага и вытерла его о лохматую куртку.
В наступившей тишине звякнула сбруя, тряхнувшего головой коня. Прижимая уши и фыркая от запаха крови из кустов дикого орешника, вышел конь Танагара.
Адуи, замирая от леденящего душу предчувствия, поглядела на животное: рыжеватая шерсть и светлые пряди нестриженой гривы были в крови.
- Где твой хозяин? - спросила наследница, словно тот мог понять ее. Конь всхрапнул, и ткнулся мордой в ее плечо...
***
Сколько времени прошло, Адуити не помнила. Начался и закончился дождь, недалекая река прислала с ветром холод и запах сырого песка. Наследница неподвижно сидела на сырой земле, не сводя глаз с бледного, ставшего чужим, лица проводника. За время она привыкла к этому человеку, не указывая на ошибки учившему ее скрываться в лесах и читать следы - выживать на этой земле. И погибшему защищая ее...
Когда над лесом заколыхалась мутная пелена приближавшейся ночи, девушка поднялась на ноги; тяжелым ножом Танагара она обрезала свою косу. Нож этот и странный амулет в виде продолговатой костяной бусины (проводник как-то обмолвился, что это родовой знак его земли) Адуити забрала с собой. Поклявшись отдать его родичам. Похоронив своего спутника в каменистой земле чужого края, Адуи, как вышло, укоротила стремена и тронулась в путь.
***
Рассветная дымка над переправой Граничной реки таяла, сгорая в лучах восходящего солнца. Известный лишь местным жителям брод пересек рыжевато-белый конь. Всадник его, мальчишка в чужеземной одежде, щурясь, оглядел тихий берег, спящий еще лес и недалекие горные хребты. Светлая куртка паренька была заляпана бурыми пятнами, какие обычно оставляет смытая кровь. Откинув с лица спутанные волосы, всадник накинул капюшон и поскакал вдоль берега, спеша скрыться среди густых деревьев...
"Ийаран".
***
Я не пьянел от крови, от вина
Дурею больше с каждой чашей,
Метнется в поле снега пелена;
Я путь забыл, которым возвращался
В свой сон, где только ненавистью жив
И ярость грубой нитью режет руки,
Где ветер до противного глумлив...
Как будто не стоял на перепутье...
И не дышала Мгла огнем в лицо,
И боль ушла, и затянулись шрамы
Как - будто до рассвета мне еще полжизни
Кто-то милостью оставил...
Удел владыки Барагола. Земли эти уж который год обходили стороной торговые караваны и просто мимоезжие путники, опасаясь за свою жизнь и свободу. Город стоял над стреминой Граничной реки; каменные стены и вечные пристани его помнили самых первых владык сарзасской земли. Противостояние раскрошившее и без того не большие владения руалдайанских правителей, сделало Сарзас лишь сильнее и неприступнее. Войско Владыки было одним из самых многочисленных в этом краю. И лишь Ханатар - правитель Распадка, решался противостоять ему. До той поры, покуда край охотников и воинов пал первозимней ночью, предательством выданный вражескому отряду. В считанные дни Распадок сравняли с землей, а те немногие, что уцелели в битве, стали пленниками и обречены были служить Сарзасу...
***
Мальчишку в крепость приволок Караган - один из немногих распадских, что своей волей вступили в войско Барагола. Будь его воля, подобных Карагану, Ярмаш убивал бы раньше, чем они осмелились бы открыть рот. Но здесь он был одним из наемников большого войска, прошлое и его жизнь в границах Северного Кордона, должны исчезнуть, да и подобные мысли уже были шагом в сторону палача. Тутошние звали его Волком - за желтоватый цвет глаз - не подозревая на деле как недалеки от истины...
Худой, смуглый, как большинство его сородичей, пленник был одного с Ярмашем роста, хотя на вид ему нельзя было дать больше пятнадцати лет. Одного взгляда в лицо мальчишки, на половину скрытое неровно остриженными волосами и разукрашенное свежими царапинами, Волку хватило, чтобы признать в нем еще одного сына рода Астарга...
Отворив ворота родного города, воевода Астарг ожидал вражеской милости. И не ожидал смерти, волчьими клыками сомкнувшейся на его горле. Двое сыновей воеводы неизбежно, по мастерству прирожденных охотников, оказались в отряде бараголовских лучников. Вряд ли Караган сообразил, кого подтолкнула под его тяжелую руку судьба. Подумав подобным образом, Ярмаш невольно усмехнулся, глянув на, висевшую на матерчатой перевязи, наспех сооруженной из обрывков рубахи, правую руку воина.
Недаром мальчишка был сыном воеводы - не по годам ловкий, он пристрелил двоих сарзасцев, вместе с Караганом обходивших, примыкающий к городским стенам, лесок. И едва не зарезал его самого. А значит, нет этому парню, не смотря на возраст, иного пути кроме как в войско...
Зачем воеводский сын скрывался под стенами города, Ярмаш мог лишь догадываться - на все вопросы пленник отвечал неизменным молчанием. Обозлившись, Волк загнал его в подземелье, наплевав на предводительский запрет. Едва дверь темницы захлопнулась, удар в кованную створу заставил уходившего Ярмаша остановиться. Полный боли и ярости вой пленника, был подтверждением того, что за неразумность тот наказал сам себя.
Когда вой стих, Волк приказал отворить дверь и вошел в пропахшую пылью и мышами каморку. Пламя факела высветило худое лицо мальчишки с бегущей по подбородку струйкой крови из прокушенной губы. Шарахнув по железной двери кулаком, распадский переломал пальцы на правой руке. Ярмаш мог поклясться чем угодно - парень сделал это умышленно. Калека не нужен войску, лечить пленника не станут. Но выросший при воинском доме мальчишка наверняка управляется с оружием одинаково мастерски обеими руками...
- Ты будешь служить мне. - Глядя в темные глаза пленника, сказал Волк.
- Нет. - Сквозь зубы ответил тот, едва ли не раньше, чем он успел договорить.
- Значит, я могу сказать страже, что к службе ты не сгодишься? Животорговцы тебя не купят, значит, ты умрешь. - Надеясь на благоразумие мальчишки, сказал он. - Лекарь не откажется помочь, если ты станешь служить мне.
Не дождавшись ответа, Ярмаш рывком поднял, сидевшего на полу, пленника на ноги и подтолкнул к двери.
***
Имени своего сын воеводы не назвал, даже узнав, кто Ярмаш на деле. Бараголовцы прозвали его Нежитью (за молчаливость и угрюмый характер) на языке Сарзаса прозвище это звучало - Ийаран.
С годами он все сильнее стал походить на Астарга: черные волосы (которые парень не связывал в переплетенный шнурком хвост, как принято было у его соплеменников, а коротко и не всегда ровно обрезал ножом), темные зеленые глаза выдали бы это родство любому, удосужившемуся присмотреться внимательнее. Но те, кто был опасен, не давали себе труда обращать внимание на тощего вечно лохматого мальчишку, а те, кто знали его, были либо давно мертвы, либо опасались не по годам злого и безжалостного прикормыша Волка. Ярмаш подозревал, что Ийаран его ненавидит по чище всей бараголовской армии, но слишком умен, чтобы дать понять подобное отношение.
Но в день, когда Волка, обвинив в предательстве, должны были казнить, Ийаран, свернув шею часовому, помог ему уйти из города. И позже, защищая уже смертельно раненого Ярмаша, парень, не колеблясь, пристрелил Карагана, хоть тот и был его сородичем...
Чувствуя, как Великая Мгла дышит в лицо и, понимая, что дороги в земли севера, которым бывший страж оставался верен, ему не одолеть. Волк понял, что обрек своего невольного союзника на вечное скитание или, того хуже на смерть от рук людей правителя Светлой, границы которой, стараниями все того же Ийарана, беглецы смогли пересечь, скрываясь от преследовавшего их сарзасского отряда.
- Тебе в Светлую дороги нет... - предупредил Волк, склонившегося к нему парня.
- Моя дорога не дальше твоей. - С кривой усмешкой ответил Ийаран, он тоже был ранен. Наконечники стрел мастера бараголовского войска неизменно вымачивали в ядовитом растворе, яд этот был смертелен и почти не поддавался противоотравным зельям. И, судя по сломленному древку, торчавшему под ключицей парня, стрела засела глубоко, значит, распадский неминуемо последует к воротам мглы вслед за своим старшим попутчиком.
- Ийаран...
- Афгар. - Резко перебил парень, намеревавшегося виноватить себя, Ярмаша. Волк ни разу до этого не видел, чтобы тот улыбался - Я - третий сын воеводы Астарга. Не жалей, что не убил меня как и его, оборотень.
Ярмаш лишь вздохнул - Мгла отворила ворота не оставляя времени на слова, ее слуги ожидали впереди. И светловолосая дева с печальным лицом, спускалась к нему из пустоты, молча ожидая ответа. А достойно ли прожил он отпущенный ею срок?
***
Чужаков он увидел издалека, но еще раньше заметил их следы. Следопыт заранее знал - границы Лохматого бора пересекли очередные беженцы из сарзасского удела. Сколько таких перебежчиков перевидел он с той поры как переселился из города на берег реки, Лан не брался и считать...
"Дорога мести".
***
Покуда свет впереди, покуда боль в груди -
Нет назад пути, нет покоя.
Покуда меч со мной - лететь мне стрелой.
Доколе враг живой - мне нет воли.
По пятам идет... Забыть б, да горечь жжет.
И ярость душу рвет, но дает силы.
Пеплом род мой, прахом дом родной...
Сколь дорог нет, а все криво.
За тобой бы шла да косы расплела,
Отдала бы меч, но не твое бремя.
Распахнуть бы дверь, расстелить постель.
Назвалась бы твоей, да не пришло время...
Нет назад пути, нет иной судьбы,
Нет иной тропы - знать моя доля.
Ты бы встал к спине, пал в моей войне.
Да дорог мне и не твоя воля...
Жухлая прошлогодняя хвоя и густой мох мягко пружинили под ногами. Закатное солнце красило сосновую кору рыжеватыми оттенками. Пахло нагретой его лучами смолой и цветом гаревицы, чьи густо-розовые колосья еле заметно колыхались на ветру.
Сюда вели все дороги. Где бы она ни бродила, все одно возвращалась к этому ручью и по долгу сидела на вывороченной половодьем ивовой коряжине. Лес затянул пепелище травой и живучей сосновой молодью, залатав проплешину, некогда бывшую поселением первых мудрых... Время заживило шрамы на ее теле, притупило боль, но от памяти не укрыться даже в горах Сарзаса...
***
- Поторопись, мы опоздаем на праздник! Отец никогда не поверит, что ты заблудилась! - нахмурив темные брови, парень лет восемнадцати сурово глядел на сестру - высокую девушку его лет, в разодранной на спине кожаной рубахе, с грязным лицом и растрепанными волосами.
- Тайран, - отмахнулась та - Вечно ты языком спешишь, так, что ноги не поспевают.
Тайран недовольно покосился на ее босые ноги.
- А башмаки где?
Он старался быть серьезным, как полагалось мужчине, воину Светлинской дружины. Это было большой честью для сына простого камнереза. Хоть отец его, Дайгал, и был лучшим целителем среди мастеров деревушки первых мудрых, это не давало его семье ни каких почестей. К несчастью дар мудрости, позволяющий исцелять любую хворь наложением рук, детям Дайгала не передался. Чему Тайран сейчас был рад. Близящаяся война с Сарзасом, призвала под знамена правителя всех, способных сражаться, жителей Светлой. Завтрашний рассвет сын Дайгала будет встречать уже в отряде. Нужно ли говорить, как парень был доволен и горд выпавшей честью...
Тайер переплела растрепавшуюся косу и отдала брату ножны с мечом. Идти домой девушке в отличие от него не хотелось. Испорченная одежда навлечет гнев матери. Но хуже всего то, что близящаяся война все чаще заставляет отца, так же вынужденного покинуть семью и присоединиться к войску Рехату, заговаривать о ее замужестве. Мысли о том, что придется надевать ненавистный наряд незамужней девушки и сидеть подле отца, присматривая достойного среди, собравшихся на праздненство по поводу их отъезда в Светлую, соседских парней, нагоняли на нее тоску.
- Не лопнуть бы тебе от гордости... - фыркнула Тайер, пропустив мимо ушей вопрос брата. Башмаки ее безвозвратно канули в Холодной топи во время охоты.
- Если б женщин брали в войско, ты бы сбежала в Светлую еще до окончания праздника. - Улыбнулся Тайран. - Лану не следовало слушать тебя - воинское ремесло, не женское занятие.
- Плевать! - отрезала та, запрыгивая на поросший мхом ствол дерева, служивший мостком через небольшой, но глубокий ручей. - Ты уезжаешь, отец не сегодня - завтра тоже заседлает коня. Кто будет защищать дом?
- Ты выйдешь замуж. - Напомнил брат.
- Если и так, он ведь тоже отправится в дружину. Тайран, - оказавшись на другом берегу, девушка обернулась к нему - Ты сам торопил меня, а теперь тащишься, как загнанная в рудниках лошадь! В первом же походе ты отстанешь!
- Оборвать бы тебе язык! - взъярился Тайран, как большинство жителей деревни, он был суеверен, а сестра удивительно точна на слова...
***
На Лохматый бор напали ночью. Наемники Сарзасского войска подожгли лес. Смолистые стволы, на которых было построено большинство домов, загорелись быстро, и почти ни кому не удалось спастись. Деревня первых мудрых стояла у самой границы уже захваченного и разграбленного ордой Барагола Руалдайанского края. Зарево пожарища дало знак городу, и Светлая нападение отразила. Но Противостояние длилось еще годы, опустошая земли и даруя Мгле несчетное количество душ.
Из небольшого семейства Дайгала выжила только Тайер. Следопыт, что вместо знахарской премудрости обучал ее премудрости воинской, выдернул девушку из жадных лап Мглы.
Едва отросли, прихваченные Мглой в расплату за спасение, волосы и затянулись ожоги, оставившие после себя десяток шрамов, Тайер отправилась в Светлую.
Войско Рехату в то время нуждалось в любом мече, неважно женская ли рука держала его. Лишь желание добраться до владений Барагола, заставляло светлинку идти вперед, оттачивая мастерство следопыта и воина. Тайер не стала бы осквернять оружие его поганой кровью - огонь свершит месть лучше всего...
Неожиданное перемирие и становление границ с Сарзасом, сделали ее месть почти не осуществимой. Война закончилась, и пересечь вражеские границы могли лишь следопыты, расплодившиеся в Светлой быстрее чем мыши в полном амбаре да вольные наемники: убийцы, воры и прочие похиндеи, зарабатывающие на жизнь промыслом по вражеским территориям...
***
Под выворотнем на Старой скале жила темно-земельская рысь. Тайер уже не впервые пыталась подстеречь ее у ручья, куда та неизменно ходила на водопой. Продажа шкуры, необычного для этого вида, густо-рыжего цвета, сулила неплохой заработок. Ежели еще удастся отыскать на торговых рядах гостей из заморского Умгарда, что давали немалые деньги за мясо этих зверей, то хватит на покупку хорошей лошади.
Долгое ожидание толку не принесло, и охотница решила подняться по звериной тропе. Заметив подсохшие кровавые пятна на траве, Тайер с досадой поняла, что ее опередили. У выворотня над уже начавшим вонять трупом дикой кошки, обнаружился чужак. Он резко обернулся на звук шагов и, кажется раньше, чем успел бы разглядеть арбалет в ее руках, вскинул лук, и стрела с тонким охотничьим наконечником нацелилась светлинке в голову.
- Чужую добычу у нас трогать не принято. - Сказала Тайер.
- Особенно, когда ее уже жрут черви. - Заметный чужеземный выговор заставил девушку насторожиться. Последнее время по лесам шастает немерено головорезов с Руалда-Йанских, а то и Сарзасских земель...
- Какого проклятого ты делаешь здесь? - подозрительно сощурилась она.
- То же что и ты. - Кивая на ее охотничье снаряжение, ответил чужеземец.
- Неужели тоже дожидаешься, покуда я оружие опущу? - язвительно усмехнулась светлинка.
Мужчина скупо улыбнулся; на вид ему было не больше тридцати лет. Судя по черным волосам и резким чертам смуглого лица - уроженец западного края. Он опустил лук, но пальцы привычно удерживали тетиву - жест человека привыкшего не доверять собеседнику. Тайер так же, но с явным с облегчением, опустила свой арбалет.
- Там котенок. Если не сможешь выкормить - убей. Только не продавай в зверинец!
- Сам чего не убил? - скривила губы девушка. Возиться со зверенышем ей не хотелось. Денег за котенка не хватит даже на узду. К тому же Тайер нанялась вести отряд старателей к брошенному руднику у Перевала, а дома у нее по-прежнему не было - не тащить же его с собою!
- В моем роду есть хранимый этим зверем. Я не могу. - Нехотя ответил пришлый.
Усмехнувшись глупости некоторых традиций, Тайер заглянула под корни. В темноте сверкнули зеленоватыми огоньками звериные глаза. Обернувшись, она увидала лишь спину уходящего собеседника, тяжелый меч в заплечных ножнах - изрядно потрепанных и старых и недлинный хвост черных волос, переплетенных кожаным шнурком. Такие прически носили некоторые наемники бараголовских отрядов! Светлинка медленно подняла арбалет, целясь в спину воина, но оказалось, что опустившего оружие врага, убить сложнее...
Раздраженно плюнув, девушка положила арбалет на землю и, стащив куртку, встала на колени перед рысьим убежищем, обмотав ею руки, Тайер попробовала вытащить котенка...
"Рассвет".
***
Снега узорами на клинках,
Снега, бескрайнего леса даль.
А не в погибели печаль,
Печаль, что братья пали в боях.
И блеском стали огонь в глазах
Родиться нужно с презреньем к Мгле.
Тому, кто сердцем силен, снега
Оправой к ярости станут вовек.
И стрелам севера нет преград,
Как нет упреды метким словам.
И то ль не долг-жизнь отдать,
Чтобы родная земля жила?
Холодный ветер первого зимнего дня бил в лицо. Несобранные в хвост волосы хлестали по спине. Он не оборачивался назад, чтобы лишний раз позлорадствовать над отставшими. Не победы ради Талас участвовал в традиционных лошадиных гонках, он и без того знал, что его Рассвет - лучший конь в конюшне северной крепости...
Жеребенка ему подарил отец, на совершеннолетие. Братьям по учебному отряду кордонной стражи к семнадцатилетию ковали мечи, но Таласу перешел в наследство старинный меч материнского рода. Мать он не помнил, она пала в бою, когда сын еще не сделал первых шагов. И Свор скоро взял другую жену, до воинского дела даже словом не касающуюся.
Таласа, лицом и цветом волос походившего на мать, родством с кордонным старшиной не попрекали, но и поблажек не делали. Худой, жилистый парень унаследовал отцовское, бычье упрямство и материнскую ловкость, делавшие его сложным противником даже для парней уже бывавших в бою...
Под гиканье и пронзительный свист подвыпивших зрителей Рассвет, благодаря легкости седока, первым достиг установленной в конце огромного дружинного двора, вехи. Отставшие соперники, сглотнув обиду (по сути зряшную - кони в крепости быстрые и выносливые, остальное лишь хозяина заслуга) дружески поздравили победителя. И ежегодный праздник Зимы, один из немногих, что праздновали северяне, покатился своим чередом.
Елияна, несла свой первый дозор на границе с Руалда-Йан и бахвальства Таласа, как, впрочем, и победы, не видала. Подвеска с зеленым камнем, что девушка подарила ему накануне, не укрылась от глаз Свора и отец одобрительно кивнул. Елияна была из хорошего рода, хоть не знатного, но достойного по доблести, что важно для семьи кордонного старшины...
Талас снял узду и погладил коня по морде. Рассвет фыркнул и не спеша побрел за хозяином к конюшням. За четыре года, поначалу своевольный, как и он сам, жеребец признал в Таласе не просто хозяина, а равного и обещал быть отличным боевым конем...
***
В ночь праздника Зимы, Завор, старший сын отрядного старшака Тамри, позавидовав видно легкой победе Таласа, перерубил сухожилия на ногах Рассвета. Откровенной завистью в кордонных отрядах гнушались. Всех мелкопакостников Свор узнавал в лицо, едва те вступали в первый в своей жизни бой на тренировочном дворе. Тяжелая рука кордонного старшины неизбежно заставляла примириться с тем, что отрядное братство если и не сильнее братства кровного, то так же важно...
Прекратив мучения непоправимо покалеченного коня, известный своим спокойным и незлобивым нравом, сын кордонного старшины выволок из воинского дома Завора, опознав его по драному рукаву, клочок которого зацепился за ощепки досок денника, что, почуявший неладное, Рассвет разбил копытами.
Схватившись в сыплющий бранью клубок, парни выкатились по крутому сходу во двор, сминая свежий нетронутый следами снег.
Выцепив нож из-за голенища сапога, Талас, не соображая от захлестнувшей разум злобы, полоснул противника под колено. Завор, взвыв зверем, повалился на землю, пятная кровью снег...
Плеть отрядного старшака, случаем очутившегося в этакую рань на дворе (не иначе как конюх переполошил), выбила занесенный над бесчестной поганью нож.
С яростной бранью Тамри отшвырнул его от поверженного, скулящего противника.
Болью обожгло плечи, правый бок и вскинутую обороной руку. Талас оскользнулся на утоптанном в потасовке снегу, едва не сорвался на колени, оставив на белом разляпистый след ладони, вымазанной кровью Завора. Но мгновенно выпрямившись, попытался вырвать плеть из руки старшака.
Тамри вдруг остановил руку в замахе - сквозь гнев он сообразил, что за единственного сына Свор сдерет с него шкуру живьем и лоскута на память не оставит. Будь ты хоть стократ виновен, но на все есть суд и честный бой. А загубленный конь теперь, после четырех ударов поучивших своровского щенка, аукнется Звору и ему самому вдвойне...
***
Когда проклятия отрядного старшака, волокущего хромающего Звора до избы кордонного лекаря, имевшего обыкновение спать до полудня, смолкли, Талас сел прямо на снег, потом свалился в него. Холод останавливал кровь, притупляя боль в оставленных витой плетью рубцах. Потрудись он надеть куртку и плотная кожа послужила бы защитой. Но парень не думал о таком исходе, когда конюх затемно влетел в спальный покой воинского дома...
Небо плыло над головой; северные густые облака толкались, спеша скрыться за далекими серыми в сравнении со свежим снегом, горами.
Талас провожал их взглядом, покуда от лучей поднявшегося солнца не заломило в висках. Зажмурившись, он перекатился на бок и уткнулся лицом в снег. Рубашка и волосы промокли от подтаявшего снега, но встать и идти в воинский дом, где в этот час наверняка уже полно народу, он не мог...
***
Свор, выгнав на боевые занятия стражницкий отряд, наткнулся на лежащего на снегу Таласа. Разляпанные по двору пятна и схватившиеся подкрашенным кровью льдом светлые волосы сына, подстегнули в кордонном старшине и без того не спящих бесов. Без труда узнав причину и виновных, Свор едва не убил старшака, катая его пинками прямо в усадьбе лекарского двора, покуда не отобрали подоспевшие стражники. Неделей позже, прознав, что Своров сын чудом оклемался от лихорадки, Тамри покинул Северную крепость, покуда старшина пил со светлинским наемником, прибывшим доверием сватать за тамошнего воеводу кордонскую девицу...
"Эхо перевала".
***
До рассвета гадала, серебро в косу вплетала.
Все ждала, дожидала судьбу свою.
Не искала начала, как бы ни было - знала,
Есть тропа иная. Да чего было не свернуть?
Под ноги трава, пыль да дорога...
Что наделала, пропадешь!
Серебра на клинки перековано много.
Да не твоя то судьба, волчья дочь!
Все клялась, обещала, да назад возвращалась
Зла на сердце держала - меры нет!
Ох, не друга искала, кровью душу пятнала.
Ненавидела, знала - не простит вовек!
На закат огонь, боль да горе.
Не ходи, возвернись, не спасет!
Не твоя то печаль, не твоя доля,
Ты не странница, волчья дочь!
Весны ожидала, серебро по лесам затеряла,
Хоть исполнила, что гадала да не впрок.
Не вернешься к рассветам, и дорог иных нету -
Идти тебе, волчица, в чужой чертог...
Гостиный двор на берегу реки Звонницы, стоял задолго до войны и был старше новой границы, разделившей, весьма условно, к слову сказать, разросшуюся кулачной волей Барагола Сарзасскую территорию и, чудом оставшуюся непокоренной, Светлинскую землю.
Перевальские деревни войны миновали, но не миновали огрехи разграничения, в одну ночь превратившие большую дорогу в заваленное камнями ущелье, тем лишившие запад Руалдайанского края защиты и помощи союзников, а перевальчан, привечающих проезжих на постой да торговавших нужным в дороге добром, заработка.
Гостиный двор всегда принадлежал роду Алхае, покуда Небесный владыка не призвал к своим вратам случаем последнего мужчину в семье. После того, согласно закону, домом владел градоправитель, так было и надежнее, ибо женщины вряд ли могли стрясти долги с постояльцев или прекратить драку.
Рэийя, едва ей исполнилось пятнадцать лет, получила должность смотрительницы и заправляла делами гостиного дома, мало в чем советуясь с вечно занятым, неподступным, градоправителем. Свары и редкие, по причине небольшого числа проезжих, драки разбороняли набранные на службу стражники. Платили ей, у кого было чем, исправно. Тех же, у кого за душой не было ни полушки, а по карманам ютились только блохи да дорожный мусор, стража от ворот еще определяла на постой в темницу, а после, коль не дознавалось ни о каких, дорогой тянувшихся за бродягами грехах, выдворяла из поселения вон.
Открытой волей перевальчане сарзасским не подчинялись, но и супротив зубы скалить не спешили - кого надо выдавали, кого велено прятали. Выдавать да прятать на своем веку Рэийе покуда ни кого не приходилось, но то лишь от того, что находились среди поселян люди понадежнее.
Ненадежность свою смотрительница не оплакивала - знала: не на пир к сарзасскому владыке волокут выданных и не праведников по подвалам хоронить приказывают.
По тому, когда, собирая в горах пригодные на чай травы, наткнулась она на покрытого до ушей горной пылью бродягу, вопить стражников не поспешила. А втихую до гостиного дома провела.
Распознать в нем чужака было дело не хитрое, хоть и говорил по-сарзасски едва ли не лучше поселян, только перевалами уж давно ни кто не проходил. Сквернее всего, что расспросив ее о дорогах да законах, бродяга этот завел речь о семье Алхае. Да об отце ее, который сгинул скоро как десятилетие назад. Путники не доносили о нем вестей от того, что не перевальского роду был. А пришел в один год, так же бродягой, пожил сколько-то, а потом подался в найм, в войско Барагола. От того и ушел, по совести, что своим в поселке не стал, да боялись его за худой дар Троевеликой богини, правившей ночью, осенью и войной.
По малости лет Рэй все смотрела на воду по ночам, ожидая, что ее синие глаза по отцовскому засветятся в темноте золотом и тогда, возможно, тот заберет ее из поселка, но тьма была непроницаема и время ни чего не изменило. Отец не воротился, зато вскорости донесла молва, что убит он, признанный предателем и вражеским доносчиком. Тогда-то и пал последний мужчина рода Алхае, защищая дом от, псами налетевших, бараголовских приспешников. Смерть ожидала бы и остальных ее родичей, будь они мужчинами, но, кому бы ни служили перевальчане, законов родной земли рушить они не имели власти.
Чужак говорил ей об отце, о его смерти, о его воле. Он был слишком наблюдателен для обычного путника и, конечно же, сразу распознал ее сходство с тем, кого он называл Ярмашем, а посельчане звали Хареном, по прозванию северных, живущих в лютозимнем далеком краю, волков. А Рэйя слушала и ненавистно-яростно проклинала того, за кого он отдал жизнь, желая поганому немедленной и ужасной кончины, от ее рук и намеревалась идти хоть до небесного края, на поиски, нарушившего волю умершего, нечестивца... Не подозревая, что две ночи спустя он своей волей войдет в калитку гостиного двора и одним взглядом выхлестнет из ее души ненависть, прочно сменившуюся неизбывным страхом. А с ним воротится в ее род то, от чего иной девушке лучше бы загодя откреститься...