Антипова Ирина Георгиевна : другие произведения.

Проклятые мастера

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Проклятые мастера

Книга первая

   - Хочешь, я сделаю тебе топор? - спросил старик. Он был сгорблен, грязен и гадок, он стоял, опершись на палку, которую даже при большом желании нельзя было счесть посохом, и спутанные космы торчали из-под серого капюшона драной хламиды, падали на лицо, еще больше подчеркивая борозды морщин и пергаментность потемневшей кожи. Он был неправильно, невозможно страшен.
   - Мне не нужен топор.
   - Нужен. Только ты этого еще не знаешь.
   - А то ты...
   Отвечавший ему был молод. Молод и смешон. А еще он был чужаком.
   - Ты ведь хочешь топор, мальчик? Настоящий, боевой топор? - наклонился к нему старик. Близко, слишком близко, чтобы можно было увидеть что-то, кроме его лица. И глаз. Ярко-желтых, будто отлитых из янтаря.
   - Я... - в серых, с оттенком синевы глазах мальчишки горели недоверие, страх, растерянность и злость. - У меня все равно нет денег, - выдохнул он аргумент, который считал непреодолимым в таких вот спорах.
   - Это не важно, - выпрямился старик. - Приходи.
   - Куда?
   - Сюда. Куда же еще? Через неделю, на рассвете. Ты должен успеть.
   - Я приду.
   - Ты должен успеть, - повторил старик. - Когда взойдет солнце, топор должен быть в твоих руках. Понял?
   - А почему?
   - Раз спрашиваешь, значит, понял, - неожиданно усмехнулся старик, и бросив не прощанье: - через неделю, - развернулся и пошел - быстро, легко, резко впечатывая босые ступни в темный камень мостовой. И мальчишка не решился его окликнуть. Хоть и собирался.
  
   - Странная история. Но хорошая. А что было потом?
   - Потом... Когда я пришел, на мостовой сидел труп. А в руках у него был топор.
   - Этот?
   - Этот.
   - И ты, конечно, долго думал, но потом все-таки взял?
   - Нет, я просто взял. Очень уж неправильной казалась столь великолепная вещь на коленях у коченеющего нищего.
   - Угу, ты тогда прям так и подумал! - в голосе послышалась насмешка.
   - Нет, это я сейчас думаю, что тогда в голову пришло что-то в этом роде. А вообще... не все ли равно? Мне кажется, вопрос не принципиальный.
   - Я думала, он был магом, этот твой старик.
   - Я тоже так сначала подумал. Но нет. Он был всего лишь мастером. И то - когда-то, очень и очень давно.
   На лицо потихоньку пробиралась улыбка, полунасмешливая, полу... Казался себе сейчас сказочником, развлекающим скучающих барышень. Даже тон подобрал соответствующий - немного доверчивый, немного пафосный. Кажется, так легче всего прятать правду. Ведь кому придет в голову, что история героя могла начаться именно так? Не с любви до гроба, не с мести за родителей или, еще лучше, за сгоревшую деревню, ведь все так любят бедных сельских мальчиков, наивных и несчастных, неспособных в связи с явной нехваткой даже намеков на образование разглядеть в показной участливости насмешку... Или, на худой конец, мага, демона, друга-убийцы там, неприятия высокой душой низкой морали общества и возвышенных поисков идеала в искренней и самоотверженной преданности если не Богу, то правителю...
   Грустно. Грустно и скучно. Но рука почти случайно (ключевое слово - почти) касается топорища. И я улыбаюсь.
   - И тебе не жаль?
   - Старика?
   - Нет, того, что все так получилось.
   Ох уж эти каноны! Как же, как же... Герой прекрасен, силен, добр душой и несчастен. А еще он, конечно же, не хотел. Это все бяки всякие вешают на шею мечи, проблемы, деньги, земли и принцесс, а ты только плачь и отбивайся... Не то чтобы, правда, кто-то пытался осчастливить лично меня последними двумя пунктами, но ведь каноны - они и есть каноны.
   - Нет, - улыбаюсь я. Она умна, горда и - смешна. Ее знания, и ведь не маленькие, к слову сказать, знания, граничат с нелепостью. Но она умеет думать и понимать. И может, только поэтому я рассказываю ей свою нелепую историю. А еще...
   - Как ты думаешь, он придет?
   - Придет, - соглашаюсь я, тихо умиляясь ее интонациям, ее размеренной речи, голосу, поставленному так, чтобы можно было говорить и говорить... Голосу, рассчитанному на толпу. Вот только здесь и сейчас есть только я. Увы. И поэтому такое поведение смешно. Но я молчу. - Куда ж он денется?
   - Куда-нибудь, - тихо отвечает она. - Ведь есть же все же... Ведь не только мы... И... и... Но ты продолжай, герой. Мне действительно интересно.
   И я продолжаю.
   - Я взял топор вовремя. Я успел. Когда лучи солнца коснулись лезвия, оно лежало на моих ладонях. Оно стало - моим. Это потом мне объяснили, что именно то немудреное действие и было главным. Ведь такие вещи перенимают душу и свойства хозяина, принимают вместе с лучами солнца первого дня с их сотворения, и останься такая игрушка на коленях старика... Ладно, чего уж там. Я не знаю, что было бы. И, пожалуй, даже не хочу особо думать. Не люблю бояться. Особенно задним числом.
   - Почему?
   - Потому что не люблю, и все тут. Жить мешает.
   - Нет, почему - солнце и руки? Ведь старик не был магом, а на качества стали...
   - Ты меня не слушала, - покачал я головой. - Старик был мастером. Странно, что ты не знаешь о таких.
   - Постой. Ты говоришь... Ты говоришь о проклятых мастерах?
   - О них самых, - улыбаюсь я.
   - Понятно. Понятненько. По... А что умеет твой топор?
   - То же, что и все топоры, - смеюсь я. - Просто этот - мой. А еще он хороший.
   - Кто б сомневался, - усмехается она и замолкает. - Слушай. Он идет?
   Замолкаю. Слушаю. Всерьез, сосредоточенно. Я это умею.
   - Нет, - говорю наконец. - Это просто ветер. Птицы и ветер.
   - Правда? - как-то неожиданно доверчиво спрашивает она.
   - Правда, - уверенно киваю я, стараясь не показать улыбки. - Говорим?
   - Да, конечно. Давай дальше.
   - Помни, потом будет твоя история.
   - Знаю, - отмахивается она и пытается пошутить: - Если доживем...
  
   Первый монстр был не завтра и даже не через неделю. Потом. В совсем далеком потом. За топор меня, конечно, обругали. Были уверены, что если не украл, так выцыганил. Но искать хозяина не стали. Зато брат, подрабатывавший где-то в казармах грязнорабочим, показал пару-тройку подсмотренных приемов. А еще пытались рубить моим топором дрова, но дело почему-то не пошло, чему я до сих пор не могу нарадоваться, и "бесполезную железяку" оставили в полном моем владении, с тем только, чтоб ничего ею не сломал и не испортил. Ну, мы с братом и развлекались - от души. Самое смешное, что получалось. Его потом даже взяли в гвардию. Счастья было... А гордости... И начали пускать меня - по блату, смеясь, покровительствуя. Им было приятно. Мне - нужно. Не знаю, были ли они хорошими учителями. Кто-то, конечно же, да. Большинство... оно большинство и есть. Но у меня получалось. Это, плюс к брату, действительно хорошему человеку, сделало меня почти любимцем полка. Почти - потому что приложи я хоть каплю усилий, так бы оно и было. Но я просто приходил, учился и уходил. Может быть потому, что в душе - и это осталось до сих пор - есть непреодолимая грань между простым смертным и учителем. Учителем, который стоит на пол дороги к небесам, как бы мало или много он не знал. Учителем, с которым нельзя сравняться, нельзя даже пытаться быть равным. Собственно говоря, это портило мои отношения со многими учителями, которые рано или поздно, но приходили к идее сделать из меня друга, не понимая, что друг это друг, а учитель это учитель, и смешивать... Ладно, не стоит отвлекаться. Эти воины был моими учителями. Они думали, что потом я приду к ним, как брат, и стану одним из, и стану... А я ушел. Просто, однажды, не прощаясь. После какой-то очередной глупой ссоры. Как всегда - с топором. Собирался побродить где-то пару дней и вернуться, будто бы простив их, будто бы сделав этим милость... Но дорога очаровала, захватила и закрутила. И понесла. И были там друзья и враги, и чудовища самых всяких видов и форм, и... да, грязь и боль тоже были, об этом нельзя забивать. Но... мне понравилось. Меня затянуло. И возвращение было бы преступлением - перед собой. Потому что таким - мне уже нельзя возвращаться. И кажется, этого они так и не простили.
  
   - Ты хорошо рассказываешь, герой. Только вот как-то уж очень неправильно. Первая сказка мне понравилась больше.
   - Может быть, - задумчиво согласился я.
   - Почему ты врешь мне? Ведь это уже не имеет никакого значения, толку и смысла. Ни если мы умрем сегодня, ни если выживем. Я не буду петь о тебе. Я обещаю. И... ведь ты же сам предложил разговор...
   - Ты очень боишься смерти, да?
   - Я? - зябко повела она плечами. - С чего ты взял?
   - Не нужно. Не стоит.
   - Это... будет глупо, - выдохнула она.
   - Глупо... глупого в этом мире слишком много. Но не думаю, что мы умрем, - черт, я же никогда, никогда не умел ни утешать, ни обнадеживать! - И знаешь почему? Потому что то, что нам предстоит - это подвиг. Один из моих учителей сказал когда-то невероятно умную вещь (хоть, собственно, не думаю, что он ее осознавал). Он сказал: "Да, я не спорю, этот человек герой. Но ведь сделал же кто-то ошибку, из-за которой понадобился его подвиг". Ошибку. В этом вся суть. Потому что в нормально отлаженной и функционирующей жизни подвигу нет места. Сама возможность его зачахнет еще на подходе, раздавленная массой законов, традиций, установок и этики. А я умею пользоваться чужими ошибками. Я герой, но я не дурак.
   - Дурак, - тихо сказала она. - Разве можно жить только чужими ошибками?
   - Не только, - покачал я головой и отвернулся. Утешил, что говориться. Вселил веру в победу, завтрашний день и себя, любимого...
   - Хочешь, я расскажу тебе свою историю? - осторожно, будто бы извиняясь, спросила она.
   - Хочу, - ответил я, и ответил, кажется, честно. - Только ты уже не успеешь. Он идет.
   Она рывком поднялась на ноги, обернулась вокруг и - ничего не увидела, как и ожидалось. Сторожко присела возле костра - на корточки, подгребая поближе груду приготовленных заранее веток, нащупывая рукой рукоять ножа. И я - вздохнул глубоко, будто на прощанье, схватил поудобнее топор и встал, ловя лезвием красные отблески костра и до боли вслушиваясь в шаги.
   А в голове крутилось только одно: глупо, глупо, глупо, глупо! Глупо так умереть...
   Он идет. Ну и пусть себе идет, нам не нужен...
   Он идет. И рука спокойно, почти нежно сжимает топорище.
   Он идет, идет, идет...
   А ведь не мальчик же, были такие драки, о которых и сейчас как вспомнишь, так вздрогнешь. Вот, например, костяной дракон. Тварь мордатая, скелетина ходячая. Как описывали - не поверил, думал, драколич там, или просто виверна. Да мало ли что с пьяных глаз покажется! Да вот и сидел, трезвый, аж противно, любовался. И все думал, че ж он, падло, до сих пор не рассыпался, если там ни одного хрящика, не то что мышцы там какой нет. Только были ему все подобные размышления... Стоял, красовался. Смотри мол, любуйся! Оглобля белокостая... И еще лапкой так кокетливо шевелил, чтоб груды костей на грудах сокровищ лучше видны были. Кости, небось, шибко умных красавцев, типа меня. А сокровища... Да на кой ляд они тебе сдались, радость ты моя костяная? Ни съесть, ни благо купить, ни даже девицу соблазнить! Нет, еще и издевается! Мало того, что на виду встал, так еще и коситься, мол, хорошо ли тебе, добер молодец, видно, как монетки на черепах поблескивают? Хорошо, бабушка, хорошо, милая... Ах, чтоб тебя так переэдак!
   И тоже ж думал - не выберусь. Потому как что ты ему сделаешь, если сплошные кости, да и те толщиной в руку, а рука у меня не маленькая... А на меня он так поглядывал опосля того, как я ему хвост камнем прищемил. Хорошо так, возле самой задницы. И что? Встал себе преспокойно, толкнул камень, показал мне, что шатается, что он его потом отвалит и хвост назад заберет. И стоял теперь... Тока я его все равно забил. Скелет скелетом, но стоять же на чем-то надо, опоры нужны. Вот я ему камушком сначала одну лапу заднюю сломал, потом другую, потом долго бегал, круги наматывал, потому что ползать мой друг тоже был не дурак, быстрее, чем у нас некоторые бегали... И чего это я каждый раз, когда вспоминаю что-то подобное, пытаюсь сделать из него анекдот? Страшно было. Больно. Он мне ногу чуть не откусил (в отместку, наверное). Да и потом, когда кости ему поштучно ломал, замаялся. А в итоге - вечно неизменная схема кощея, то есть в цепи - и к стене. До следующего шибко жалостливого Ивана-Дурака...
   Герой? Герой.
   Одна беда таких вот воспоминаний, что прожиты они уже, а тут все еще...
   Он идет. Точнее, почти пришел, потому что шаги услышала уже и сказочница. Дернулась. Страшно - это правильно. Будешь хорошо бояться, будешь и дальше сказки рассказывать. Если повезет. А сейчас... Еще чуть-чуть, еще немного...
  
   - Какого черта, дети мои? - спросил хриплый голос из темноты. До судорог знакомый голос. И топор в напряженной руке опустился.
   - Бросал бы ты свои шутки, отче, - хрипло выговорил я. - А то ведь нарвешься ж на стрелу однажды.
   - Так не все ж у нас герои вроде тебя, - улыбнулся гость и так и вошел в круг света - сначала улыбка, потом ее хозяин, невысокий и в меру упитанный, чем-то похожий на колобка, только ужасно взрослого и мудрого. Такой, пожалуй, любую лису до смерти заговорит. Или еще чего выкинет. - К тому же, я знал, что у тебя стрел не бывает. Ибо паршивый из тебя лучник, сын мой, - самодовольно усмехается он.
   - Ну и что? У нее вон могли оказаться. А что паршивый лучник, так человек без недостатков превращается в ходячее оскорбление чувств ближнего своего. А героям такого не прощают. Сам знаешь, герой и мертвец...
   - Были, есть и будут синонимами! - радостно ухмыляется он. - Да, жуть как мудры были гревние дреки...
   - Древние греки, - не удержавшись, исправляет его сказочница.
   - Сам знаю, - сурово смотрит на нее отче. - Гревние дреки - они гревние дреки и есть.
   И столько в этих словах, в позе и интонации, с какой они были сказаны, неприступного достоинства и гордости от значимости собственных знаний, что сказочница невольно улыбается, изо все сил, впрочем, стараясь эту улыбку спрятать. Зря. Для того оно, собственно, и было сказано. Отче умеет быть смешным - когда нужно. Вот уж у кого можно было бы поучиться и утешать, и ободрять, да только... Мне в такие игры не играть. Рожей не вышел.
   - Ты зря пришел, отче, - говорю я.
   - Это почему же? - внимательно смотрит он, как всегда, немного рисуясь.
   - Потому что он идет, - осторожно говорит сказочница, боясь обидеть или испугать нашего неожиданного сотоварища.
   - Всего-то? - улыбается отче. - Вот его видишь? - не особо вежливо тычет он в меня пальцем. - Он и не таких бивал. Так что ложись-ка ты, дочь моя, спать, и дай серьезному дяде герою честно выполнить свой гражданский долг, избавив и мир, и нас от очередного чудовища.
   - Правда? - я удостаиваюсь оценивающего взгляда, в котором сквозит неожиданная готовность поверить. Вот бы так уметь...
   - А то, - довольно кивает отче и спокойно садится у костра, разворачивает сумку и достает оттуда вино, хлеб, мясо, сыр. Жует спокойно, довольно. - Ах, присоединяйтесь же, дети мои! Неужели тебе до сих пор нужно приглашение? - это уже мне.
   Мотаю головой, присаживаюсь. Лень, жизнерадостность и самоуверенность отче делают свое дело - сказочница расслабляется, начинает потихоньку дремать.
   - Сколько же ты не спала, дочь моя? - сочувственно спрашивает отче, укутывая ее плащом и укладывая на одеяло, заблаговременно положенное поближе к костру. - Суток трое, правда ведь? Нет, так нельзя. Прекрасные дамы должны отдыхать и благоденствовать, а не загонять себя до смерти. И пусть только эта твоя бяка сюда сунется! Мы ее... То есть он, вот он ее! Видишь, ручищи-то какие? А топор? Бедная, бедная бяка! Спи же, дочь моя. Спи...
   Если по началу сказочница пыталась еще вставить слово, хотя бы то, что никакая она не благородная, то потом оставила это неблагодарное дело ввиду полной невозможности его осуществления. А потом - потом таки уснула. Болтовня отче оказалась хорошей колыбельной. Еще лучшей оттого, что уставшей девушке и вправду очень хотелось быть убаюканной. А отче, убедившись в не наигранности ее сна, посмотрел на меня строго и печально и сказал только одно:
   - А ведь нарвался же ты, сын мой.
   - Зачем ты пришел?
   - В гости, - улыбнулся он. - И, наверное, помочь. Ты ведь знаешь, как я привязываюсь к детям вроде тебя.
   - Отче-отче... Что я буду делать, и с тобой, и с ней, когда он придет?
   - Ты же знаешь, что я никогда не был обузой.
   - Знаю, - соглашаюсь я. И не говорю, насколько жутко мне стало от того, что он пришел пытаться меня защитить - и помочь или умереть рядом. Нет, нужно срочно вспомнить какой-то анекдот. Типа драки с костяным драконом. Потому что чем дальше, тем тяжелее становиться на душе. Еще немного такого рода информации - и меня можно будет приходить брать голыми руками, тепленького и безобидного...
   - Расскажи, что ты знаешь о нем, - прошу я. Если уж запугивать себя, то по полной программе. Тем более, что отче наверняка знает что-то полезное.
   - О нем... - задумчиво повторяет отче и улыбается. - Ничего. Как и ты. Как и все. Может, потому-то я и пришел, Демна.
  
   Он вошел спокойно, почти равнодушно окинув взглядом нас: меня, спящую сказочницу, лениво развалившегося на земле отче.
   - Ш-шш, - улыбнулся одними губами. - Не будем ее будить.
   Я согласно кивнул - и ударил, с полуприседа, сверкающим лезвием топора - по ногам. Я попал, я видел, что попал, на стали осталась кровь, но он... он только скривился и покачал головой. И сделал шаг.
   Топор сердито заворчал в ладони. Не нравились ему такие игры, ох как не... Сверкающее лезвие описало полукруг сиреневой полосой, на миг зависшей в воздухе. Сирень - это смесь крови, стали и ветра, это смесь... Топор разрубил его грудь. Должен был. Он прошел по. Он прошел сквозь. Но... ему было все равно. Он сделал шаг... И ноги, чудом дремучего инстинкта уносящие в сторону, и рука, выхватывающая головню из костра, головню, которая тут же летит ему в лицо, но без толку, без толку, без...
   О Господи, что же еще... огонь и железо, огонь... Котелок вместе с бурлящим в нем варевом летит туда же, летит в него. Но ему все равно, все равно, все... Только изящная, тонкая рука поднимается для удара, но я успеваю, я уворачиваюсь, успеваю раз, другой, а потом... Свет и тьма... боль и бред... тьма и свет... это бред... это бред...
  
   - Герой... - дрожащие руки касались лица. - Герой! - касались шеи. Они искали кровь, они искали жизнь.
   - Не боись, - грубовато прохрипел кто-то на границе слуха. - Ибо зело живуч герой наш... Слышь меня? Живуч ты. Зело. И только попробуй, только...
   Что-то мокрое и холодное ложится на шипящую змею, притаившуюся в груди. Оно приносит боль. Оно приносит...
   - Где он?! - кричу я. Мне так кажется.
   - Что? - опускается чье-то ухо к моим губам.
   - Он... где он? Где?
   - Он ушел.
   - Что?
   - Он ушел.
   - Нет. Не лги мне! Нет. Он не мог, он не мог уйти!
   Неужели... Неужели это все? Немного крови, немного боли? Ладно, много, много! И того, и другого - много. Но... но ведь... Он не мог ... он...
  
   Точило коснулось лезвия топора - легко, почти нежно. Даже скрежет камня о железо не резал уши. Наверное, мне его не хватало. Наверное...
   - Как ты, сын мой? - грузно опустился рядом отче.
   - Все хорошо, - улыбнулся я. И не солгал.
   Кажется, но ждал другого ответа. Собирался посочувствовать, поутешать немножко. У него это хорошо получается. Но... Сидел, молчал. То, с чем пришел, казалось ненужным, а просто встать и уйти...
   - Всегда хотел спросить, что же умеет делать твой топор, - сказал он вдруг.
   - То же, что и все топоры.
   - Не верю, - усмехнулся он.
   - А зря, - ответил я.
   - Но ведь его делал...
   - Да, ты прав. Смотри, - подвинул я лезвие так, чтобы ему лучше было видно гравировку, нанесенную ближе к обуху. Маленькую такую, до чертиков похожую на клеймо мастера. Вот только... Там был рисунок, стилизованный настолько, что никто так и не смог понять, что же там, собственно, изображено. Да, зубы, лапы. Однажды мне даже показалось, что я нашел глаз, но повторить подвиг так и не удалось. А еще там была надпись. Всего-то пять букв.
   - Ну... это, может...
   - Ты не на то смотришь. Читай.
   - Де... - наклонился отче поближе, внимательно всматриваясь в хитросплетение линий. - Демна?
   Кажется, от меня ждали какой-то реакции.
   - Молодец, - прокомментировал я. - Хорошо читаешь.
   - Он знал? - глухо, судорожно спросил отче.
   - В том-то и смех.
   - То есть да?
   - То есть нет.
   - Но... но как же тогда?
   - Он был мастером, - говорю я.
   - Он был проклятым, - хмуриться отче. - Не смешивай понятия.
   - Я знаю разницу, отче, - морщусь я. - Не придирайся.
   - Так значит... - во внимательных глазах (на которые редко кто обращал внимание, занятый лицезрением того, что нельзя не заметить - массивного брюшка, одутловатых щек, роскошной бороды) светилось участие, но в значительно большей степени жгучее любопытство исследователя, замешанное на самоуверенности священнослужителя, не привыкшего не получать ответов на свои вопросы. - Топор - это жизнь? Дар? Сила? Судьба?
   "Знал бы ты, сколько раз я спрашивал у себя то же самое", - подумал я. И молча улыбнулся в ответ. А потом поднял точило и бережно коснулся сиреневатого лезвия. Знаю, такой стали... но у каждого есть свои недостатки.
   - Отче, ты ведь знаешь все, правда? - тихо сказал я.
   - Конечно нет, - улыбнулся он - совсем как я недавно.
   - Скажи мне, почему он - не убил?
   - Наверное, ты ему понравился, - ухмыльнулся отче.
   - Не юродствуй, - покачал головой я.
   - Не задавай бессмысленных вопросов.
   - Прости, отче. Просто... мне нужно, нужно знать.
   - Да, наверное. Быть может. Но тут тебе помощник только один.
   - Он? - тихо сказал я.
   - А то, - неожиданно грустно ответил отче.
  
   Я забыл сказать сказочнице спасибо. Это странное умение для сказительницы - лечить раны. Но я не спрашивал, где и как... Я видел на ее руках кровь. Много крови, старой, почти ржавой. Не знаю, убивала ли она кого-нибудь или нет, но на ее руках умирали. И не однажды. И где-то, как-то, сквозь пелену боли и бреда я вдруг увидел, что она - прекрасна, что она... Маленькая, хрупкая девушка лет где-то около двадцати, с мягкой волной каштановых волос и смеющимися светло-карими глазами. И руками - в крови.
   Она говорила, что быть героем не так уж и плохо, что уровень самовосстановления у меня тот еще, что... Чепуха. Чепуху она говорила. Я знал, что живу по непонятной прихоти его - и невероятному умению ее рук. А кровь... К этому привыкаешь. Тем более, с такой работой.
   - Хочешь, я расскажу тебе сказку?
   - Хочу!
   Это так просто, это так странно... Она не может не рассказывать, для нее это - почти больно. Как будто бурлящая смесь сказок и песен грозит захлестнуть, задушить - или так и остаться несказанной. Почему-то именно этого она боится чуть ли не больше всего. Так, словно если эти сказанья умрут в ней, они перестанут существовать и для всех остальных. Но она не рассказывает, только собирается, начинает и обрывает себя на полуслове. Наверное, вспоминает, что я не ребенок. Боится обидеть. Но мне интересно, а она не верит. Молодая и глупая. Это потом, с последними всполохами жизни к ним, похожим на безумных ведьм, на великих жриц, приходит то легендарное умения читать чужие души как свою, а пока... Но так даже лучше. Ее, старую и мудрую, я себе не представляю. И, пожалуй, это было бы даже невыносимо.
   - Какую сказку ты расскажешь сегодня? - дразню ее я.
   - Какую? Дай подумать. Можно про... нет, это не годиться, слишком просто, слишком скучно. Или... не рассказывать же тебе про героев, в самом-то деле! Подожди, я сейчас... - руки ее тянуться к суме, но останавливаются на пол дороги. - Не смейся, герой, - тихо говорит она.
   - Я не смеюсь. Почему бы тебе не поверить? Просто для разнообразия?
   Но она только молчит и качает головой, и смотря на нее, я забываю, кто из нас не прав.
  
   - Герой? - отче внимательно смотрит на меня. Даже, я бы сказал, чересчур внимательно. Что-то есть в его взгляде не то, нехорошее. - Ты как, герой?
   - Живой, - улыбаюсь я. Если надвигающуюся гадость не замечать, может, она не случиться? - Пока.
   - Нет, я , то есть... С топором пойдешь?
   - На кого? - да, замечай - не замечай... - Зачем тебе мой топор, отче?
   - Герой, Демна, я...
   Он не говорит "сын мой". Потому что детям нельзя лгать. А еще их нельзя предавать. И посылать на смерть. Что из трех? Да какая разница! Я не... ну вот. Таки начинаю превращаться в неведому зверушку под названием канонический герой. Я уже не хочу. Осталось только заплакать и начать отбиваться...
   - Надо это, понимаешь?
   Я понимаю. И это, и то, что мало ли кому что надо. А еще - что все, зацепило. Пойду.
   - Что понимать-то? - тихо спросил я. - И... кого убивать, отче?
   - Ты как скажешь, - вдруг растеряно и даже как-то опустошенно вдохнул он, будто воин, приготовившийся в затяжной осаде - и заставший город с распахнутыми настежь воротами. - Да и не убивать-то надо, а...
   - Прибивать? - подал голос я. - Или добивать?
   - Сын мой! - рыкнул отче, сразу становясь привычно сердитым. - Не доводи!.. А вообще нечисть тут завелась. Даже не нечисть, а так, просто...
   Перед глазами выросла и засверкала улыбчивая рожица костяного дракона.
   - Нежить? - спросил я.
   - Нежить, - ответил он.
   - Ты знаешь, сколько толку тут от меня и от моего топора?
   - Я один не смогу, - тихо ответил отче. - А так...
   - Пока я буду пытаться выжить, ты наколдуешь...
   - Приблизительно так. Идешь?
   - Что за вопрос? Конечно, иду.
   - Куда кто идет? - спросила сказочница, подходя к нам.
   - В село, на всенощную, - почти не соврал отче. - Хочу взять героя на службу. Ему... может быть полезно.
   Я постарался не прокомментировать это предположение.
   - А меня возьмете?
   - Читать молитвы над покойником трое суток?
   Сколько-сколько, отче?
   - А... нет, наверное. Я и так... сами разберетесь, - решила сказочница.
  
   Нет, ну до чего же это все грустно! Хотя... интересно, определенно интересно. Я думал, что мы придем на кладбище. Но отче пришел к церкви.
   - Оскверненная благодать их всегда притягивает, - тихо сказал он, и в голосе послышались не злость и не грусть - слезы. Странно. Очень странно. Я не спросил, почему. Как всегда. И, быть может, зря.
   - Молись, герой.
   - Отче, я...
   - А ты все равно молись.
   Ну, я и начал...
  
   - Как дела, как отмолились? - радостно встретила нас сказочница.
   Меня хватило только на то, чтобы буркнуть нечто нечленораздельное и распластаться прямо на земле - зато рядом с костром.
   - Что так быстро?
   Если б не так устал, точно взвыл бы. Быстро...
   - О, дочь моя, - блаженно потянулся отче к еще теплому супу, не взирая на то, что помещался он в тарелке сказочницы. - Мы не быстро, мы вовремя!
   - Да уж, - покачала она головой на сей акт вопиющей прихватизации, и налила себе еще. Демонстративно - в тарелку отче, и столь же демонстративно - больше. - А ты? - коснулась ее рука моего плеча.
   - А ему не надо, - сказал отче. - Получил уже...
   - Грр-р! - взвыл я, пиная отче ногой, и дико выкрутившись, ловя его тарелку и банально выпивая содержимое. Да уж, тоже мне, переходящее знамя...
   - Ай, молодец! - хлопнул в ладоши отче. - Подло напасть и ограбить смиренного служителя...
   От второго удара он таки увернулся. Наверное, потому что ждал. За то получил по носу от сказочницы. Эффект неожиданности, однако...
   - За что?! Меня - за что?
   - За подлое ограбление, - сладко улыбнулась сказочница, напоминая, чья изначально это была тарелка. - И за помехи, чинимые в заслуженном отдыхе усталому герою.
   - Это ему-то? А службу кто вел? И отпевал, и молился, и...
   - Чего не знаю, того не знаю, - улыбнулась сказочница. - Но нечисть точно не ты убивал.
   - Ах ты ж... - восторженно отозвался отче. - А я и не заметил.
   - А потому что нечего было замечать, - сказала сказочница. - Я издалека только. Послушала.
   - А как же сказание? - подал голос я, не очень-то и доверяя ее "издалека".
   - Мне и звукового оформления хватит! - рассмеялась она. - И, к тому же, не буду мучаться, совмещая рифмы, правдоподобность и реальные события. Ибо волшебное слово "может" избавляет нас от мерзкого греха лжи. Не правда ли, отче?
   - Тока дай почитать. А там и отвечу.
   - Тебе? Да ни в жисть! Такого направишь, что от правды еще дальше сказание уйдет.
   - А спеть? - попросил я.
   - Когда будет что - спою, обязательно. Кстати, чем ты уложил Неспящего? Умертвия там, упыри - это понятно, а тут...
   - Откуда знаешь? - опешил я.
   - По голосу, - как-то слишком честно посмотрела на меня сказочница мягко-карими, будто светящимися изнутри глазами. И тут не поверил ей уже не только отче. - Ладно, будет топором. Должен же ты им хоть что-то делать?
   - А обещал ведь кто-то не петь о...
   - А я петь и не буду. Только рассказывать.
   - Ууу! - только и смог оценить идею я.
   - Жанр легенды - он знаешь, какой интересный?
   - Уйди, - тихо взвыл я. - Уйди и дай мне спокойно умереть. И не слушать этого... этого...
   - Да погоди ты судить, - почти обиделась сказочница. - Ведь не слышал же еще! Может, оно... может, оно тебе понравится?
   - Отче, - чуть не плача сказал я. - Убери ее отсюда.
   Тот сочувственно посмотрел на меня, повернулся к сказочнице и выдал:
   - Ему понравиться. Это я тебе точно говорю.
   Но тычок под ребра он таки получил. Встал, покачал головой.
   - Нет, никакого почтения к старшим, да и к священному сану тоже. Так и запиши.
   Усталость была зверская, но я все же попытался подняться. Ничего, конечно, не получилось, но...
   - Пойдем, милая, - продолжал отче, обращаясь к сказочнице. Знал, гад, что раз я до него не дотянусь... - Дадим великому герою мирно почить...
   - Пусть уж просто отдохнет, - милостиво согласилась сказочница. Хоть одна добрая душа... - История с церковью и Неспящим слишком убога, чтобы быть причиной смерти столь великого героя. - Да, погорячился я с добротой, однако. - Он хоть не ранен?
   - Да что ему станется, - отмахнулся Отче. - Нет, ты видала? Будто дитя малое, право слово...
   - Отче, его не в дети, его в ангелы зачислять надо.
   - Не надо! Хватит с меня героя, - поспешно сказал я, но никто, кажется, не услышал.
   - За какие такие подвиги? - в очередной раз попался святой отец.
   - За великий подвиг терпения, - нежно улыбнулась сказочница. - Я б тебя, отче, давно убила.
   - Ох, дети... Не понимаете вы истинной доброты...
   Но ушли они не на долго. Первой вернулась сказочница, сунула в руку чашку чая, села рядом - на колени. И какое-то время так сосредоточено смотрела на меня, что стало неприятно и неловко.
   - А знаешь, герой, в тебя можно влюбиться, - тихо сказала она, закончив осмотр. Я чуть не подавился чаем от такого уведомления.
   - Д-да?
   - Да, - кивнула она. - Но любить нельзя.
   - Это еще почему?
   - А ты не даешь. И в этом вся беда. Потому что сам ты умеешь только любить. Друга, брата, родителя, учителя... женщину. Только любить, не влюбляясь, не играя в страсть или дружбу. У тебя ведь нет друзей, правда?
   - Как это нет? - обиделся я. - Да вот же! Ну, не здесь, ладно... да ты хоть на того же отче посмотри!
   - Я смотрела, - улыбнулась она. - Это не друзья, это семья. Потому что иначе ты не умеешь. Или все, или никак, правда? И знакомых у тебя раз-два и обчелся. Либо привет - пока, либо... Я права?
   - Нет, - буркнул я.
   - Права, - еще шире улыбнулась сказочница.
   - Ну и что с того?
   - Будем тебя лечить, - радостно сказала она.
   - Не надо, - как-то совершенно инстинктивно отодвинулся в сторону я. - Не стоит. Мне и так...
   - Хорошо? Врешь ведь, герой.
   - А тебе-то какое дело?
   - Я же сказала, что в тебя можно влюбиться, - хмыкнула она и встала, отряхивая налипшую на ладони и одежду хвою. - Вот завтра и начнем.
   - Влюбляться? - улыбнулся я, быть может, слишком нагло.
   - Не-а, перевоспитывать.
   И ушла, улыбаясь и мурлыча что-то себе под нос.
   - Отче, - возвел я очи горе, и не зная толком, к кому обращаюсь, к шатающемуся где-то отче или к тому, небесному, всевышнему. - Ну за что мне такое?
   И совсем уж невежливый смешок отче земного испортил весь трагизм и величие ситуации.
  
   Что связало нас? Что вело все дальше и дальше вместе? Вечер? Он? Моя боль? Не знаю. Вряд ли. Но было же что-то... Что оставило сказочницу с нами, а не подняло ветром и верой и не унесло куда-то далеко, во тьму и печаль... нет, что за глупости, тем более рассказывать их себе... скорее в тепло далеких очагов, в круг внимательных глаз, даже если внимательных только на вечер... И отче... церкви и проповеди... он же не может жить без них, не мыслит. Он же... Отче. Сказочница. Я. Вот так коммпания! Герой для совершения подвигов, сказочница для их описания и святой отец для исповеди, причащения и ограждения наших хрупких душ от... ну, в общем, от всего, от чего полагается ограждаться. Только вряд ли... Каждый мог, может уйти в любую секунду. И, возможно, именно это и держит вместе?
  
   Утро разбудило меня звоном гитарных струн и холодом. Встал, огляделся, потыкал палкой в полумертвый костер, оживляя его останки, покормил его деревом и щепами и замер, грея руки. Сказочница не сказала ни слова. Сидела, согнувшись, дрожа от холода и вырывая окоченевшими пальцами все новые аккорды у не менее замерзшего и злого инструмента. Я тоже молчал, грелся, наблюдал, пока не почувствовал себя последней сволочью и не подошел к ней.
   - Замерзла же.
   - Замерзла, - быстро согласилась она.
   - Ну так иди греться!
   - Не могу.
   - Почему?
   - Забуду.
   - А ты запомни и иди. Или запиши.
   - Нечего. Пока - нечего.
   - Тогда вообще не вижу проблемы.
   - Ты не понимаешь.
   - Ага. Вот пошли, сядешь у костра, я, так и быть, за водой сбегаю, чай поставим, и объяснишь. Все по порядку, не сбиваясь и ничего не пропуская.
   - Но...
   - Вставай, - протянул я ей руку, но она ею не воспользовалась. Только поморщилась и прокомментировала:
   - Герой.
   - А то!
   - Герой... Знаешь, на выпуске все мечтала встретить великого героя и написать о его подвигах преогромнейшую поему... А потом поняла, что черта с два, что герои - это уж не призвание, это профессия, и ничего величественного или просто светлого в ней не осталось.
   - Бери темное, - пожал я плечами. - Любители трагедий никогда не переводились.
   - Опять не понимаешь, - покачала она головой. - Дело ведь не в свете или тьме, а в... в подходе, наверное. Когда герой готовит ловушки и снадобья, готовясь к бою с чудовищем, это нормально. Но когда он просит, чтобы чай поставили греться в таком-то часу, потому что ровно через двадцать минут после этого он вернется с подвига или, еще хуже, ходит совершать их по графику, как на работу...
   - Это убивает всю романтику?
   - Это убивает суть подвига. Суть деяния. И... наверное, и моих песен тоже.
   - Печально, - сказал я. Да и что еще можно было сказать?
   - Угу. Но знаешь - я почти привыкла. А потом...
   - Увидела настоящий подвиг?
   - Нет, встретила тебя.
   - Это катастрофа? - осторожно поинтересовался я.
   - В каком-то смысле - да, - хмыкнула она. - Ты ведь... где ты вообще такой взялся?
   - Что, из меня настолько паршивый герой?
   - Нет. И в этом вся беда. Для тебя это призвание, даже больше - жизнь. А я не могу понять почему.
   - Я тоже, - сказал я, помолчав минутку. - Если тебя это утешит.
   - А что, должно?
   - Иди-ка ты к костру, сказочница, - выдохнул я. - Грейся. И посмотри, что можно приготовить, а то отче скоро проснется, да и вообще...
   - А ты? - исподлобья посмотрела она.
   - А я пошел за водой, - ухмыльнулся я, схватил котелок и постарался скрыться с глаз настолько быстро, чтобы она не успела ничего придумать, и в то же время чтобы это не казалось бегством. И уже уходя заметил, как блестят широко открытые глаза отче. Вот уж... старый интриган! Надо было сказать что-то вроде "доброе утро" или "как вы находите нашу беседу?", но я смолчал. И сосредоточено думал, кого из них приставить к варке завтрака - сказочницу, чтоб отвлеклась, или отче, в наказание?
  
   Голос у отче низкий, мягкий, густой. Обволакивающий. Очаровывающий. Одно удовольствие слушать его. Нет, что ни говори, голос - это много. Высокий и визгливый долго не послушаешь - уши устанут, надрывному и хриплому не поверишь - слишком уж явно будет вырисовываться то, что могло голос таковым сделать. При чем вариант простуды или надрыва будет рассматриваться в последнюю очередь. А так... Хороший у отче голос. Правильный. Такой приятно слушать. Такому хочется поверить и доверится. Такому...
   - Постой, - оборвала его сказочница. - Ты не понимаешь.
   О, так я, оказывается, не одинок! Это ж надо...
   - Не морочь мне голову, дочь моя, - тяжко вздыхает отче в ответ. Нет, как все-таки приятно, что я не одинок в своей усталости и непонимании. - Ты слушаешь, но не слышишь. Думаю, имеет смысл вернуться к этому вопросу тогда, когда ситуация изменится.
   - Отче, я... - сказочница явно готовилась выдать что-то действительно сложное и мало удобоваримое, но отче постыдно ретировался, гаркнув в кусты, то бишь мне:
   - Герой, ты чего там стоишь? Хватит землю рассматривать, тут люди есть хотят!
   Нет, ну не подло ли? Я его, между прочим, утром не выдал. Не, раз так...
   - Уже. Тока раз ты такой голодный, так и будешь готовить, - вот как решаются самые сложные дилеммы...
   - А разве я о себе говорил? - искренне удивился отче.
   - А то про кого же? - подняла изящную бровь сказочница. - Я смолчала, герой тоже, значит...
   - Только чур потом не жаловаться, дети мои, - сердито выдал отче столь страшную угрозу, что я почти передумал. Но только почти.
   - О чем вы говорили? - спросил я сказочницу, глядя на то, как отче пошел к костру.
   - Ни о чем, - ответила она, но глаза ее при этом блестели столь странно, что поверить я не рискнул.
   А потом мы позавтракали и пошли. Отче даже не слишком несъедобный кошмар нам приготовил. Со злости, наверное. У него оно всегда так - если очень хочет сделать кому-то какую-то гадость, обязательно перестарается и на выходе получается, как правило, что-то приятное. Наверно, отче все-таки святой человек. Правда, когда я сказал это сказочнице, она смеялась до всхлипов, за что мы оба заработали по сердитому взгляду от святого отца, таки почуявшего, что речь шла о нем. Хотя и не мудрено было, ведь в любом другом случае мою фразу услышал бы и он тоже. Вот она, вечная беда тайной хвалы, которая еще обидней, потому что получая за хулу, не хочется взвыть во весь голос и надрывно орать "за что?". Но я подумал и не заорал. Зато сказочница, не зная, о чем теперь говорить, не нашла ничего лучше как высказаться о достоинстве героя, не имеющего в своем распоряжении такой популярной и необходимой вещи, как конь. А лучше два. Чтоб было ей и отче, а меня они уж так и быть подождут. Наверное. Может быть. Пришлось смолчать и на это. Потому что видел, как явно мимо его воли на лице отче выныривает пугливая полуулыбка и в глазах появляется отблеск смеха и удовольствия от пусть и маленькой, но все же отместочки. Ладно, что уж там. Нам не жалко. Главное - это не показать сказочнице, что мне тоже смешно. Потому как тогда такой вот мелочью мне прощения не купить.
  
   Деревня вынырнула неожиданно, и еще неожиданнее переросла в маленький городок. Городок, где можно найти не только церковь и корчму, но и еще кучу всяких мелких приятностей. Наверное, мы здесь расстанемся. В конце концов, и так уже слишком долго тянутся наши странные совместные побродилки. Да, пожалуй, это будет самое оно, это... пора. Надо уметь проходить по жизни, не касаясь ее. А если и выпадает - то мимолетом, невзначай, чтобы не успела поймать, чтобы... пойманные герои - это жалкое зрелище, я знаю, я видел. А как иначе... Я не встречал тех, у кого оно получалось. Разве что умереть, но это еще пошлее. Так что...
   Отче ткнул пальцем в корчму и пробасив: "До вечера", - сбежал по направлению к церкви. Сказочница посмотрела ему вслед, улыбнулась и ушла в противоположном направлении. Мне... наверное, все-таки больно было смотреть ей вслед. Может, поэтому я таки пришел вечером в означенную таверну, отчитавшись предварительно в ратуше и начальнику гарнизона. Одна из так называемых привилегий героев - подотчетность только действительно высшему начальству, поначалу - генералам и королям, постепенно деградировавшая до подотчетности высшим из имеющихся. Сомнительная привилегия, на самом деле. Честно, проще иметь дело с занятыми и злыми чиновничками, чем... А, Бог с ним со всем! Не такая уж большая беда, чтобы начинать плакаться. Правда, настроение я себе испортил основательно (с немалым удивление обнаружив, что было, оказывается, что портить!). И... увидел там их, сосредоточено пьющих пиво и поглядывающих на двери. Улыбка, совершенно глупая, почти неуместная, перекосила губы, и пришлось судорожно убрать ее с лица прежде чем сделать шаг вперед и внутрь.
   - Ну, как дела? - спросил я отче, осторожно присаживаясь рядом.
   - Все хорошо, - мотнул он головой. - Все до жути, до паскудства хорошо. Прям замечательно.
   - И... надолго мы тут?
   - Я ж говорю: все хорошо. Можем убираться хоть сейчас.
   - Погодь... Так ты тут с инспекцией? - вдруг осенило меня.
   - Нет, ты смотри, какой сообразительный мальчик! - всплеснул отче руками. - Не прошло и... а ну посчитаем... да, и восьми суток не прошло, однако.
   Я мог бы сказать, что все это чепуха, потому что пройти могло в два раза больше времени, ведь я никогда не спрашивал его, куда и зачем несет нелегкая святая доля моего замечательного отче, который никогда не платил тем же, но я все же не терял надежды. А вместо...
   - Да, не много, - улыбнулся я и поймал лукавый взгляд полуприкрытых, довольных глаз отче.
   - А что, правда? - спросила вдруг сказочница, отрываясь от обдумывания какой-то своей, видно, невероятно сложной проблемы.
   - Конечно нет, - хором ответили мы. Не для того, чтобы солгать, никоим образом. Просто отче не любил однозначности, а я боялся его подставить, пусть даже так.
   - Про меня, конечно, никто не спросит? - нахмурилась сказочница.
   - А разве ты не останешься? - спросил отче.
   - Где?
   - Не где, а с кем, - поправил он. - То есть с нами.
   - Пожалуй, все-таки останусь, - задумчиво рассматривая останки пивной пены в кружке, отозвалась она. - Даже наверняка.
   - Вот и замечательно, - дружно решили мы.
   - Значит завтра, с утра пораньше... - начал планировать я, но договорить мне не дали.
   - Ты будешь петь? - немного по-хамски прозвучал у меня над ухом голос хозяина. И я как раз решал, съездить ему по морде или просто обругать, когда сказочница, оглядев сначала зал, потом нас, свою кружку и так и не взглянув на хозяина ответила:
   - Да. Оставайтесь, ребята. Думаю, вам будет интересно.
   Гитару она взяла небрежно, но в то же время ни в коем случае не неаккуратно. Привычно. Прошла вперед, уселась на стойку, еще раз осмотрела зал и легонько коснулась рукой струн, обрывая этим негромким звуком разговоры и стук кружек. И запела.
  
   Когда осторожно шагнешь на дорогу,
   Не знаешь, куда понесут тебя ноги.
   Когда выпиваешь глоток из канавы,
   Не слышишь, что чудо струиться под кожей.
   Что можно рвануть - из здесь в невозможно,
   Что можно сгореть, но пройти тоже можно,
   И там, за пределом, пред ликом вселенной
   Коснуться судьбы и упасть на колени.
  
   И ты поймешь, что света нет,
   Что звезды - пыль, что тьма лишь цвет.
   Что мир поместиться сполна
   В отложенные пять минут,
   Что можно выпить жизнь до дна,
   Что нас хранит узор из пут.
  
   И там, за пределом, у самого края,
   Где звезды, родившись, горят, умирая,
   Пред ликом Его, всемогущим и светлым
   Ты что-то услышишь в движении ветра.
   Глаза зеркалами, душа на распашку -
   Стучи - не стучи, заходи, если хочешь.
   Застыли мгновенья, ты здесь, но не с нами.
   Ты быстро сгоришь, ты ведь чище и лучше.
  
   Ведь понял ты, что света нет,
   Что звезды - пыль, что тьма лишь цвет.
   Что мир поместиться сполна
   В отложенные пять минут,
   Что можно выпить жизнь до дна,
   Что нас хранит узор из пут.
  
   Но небо любит лгать и слушать,
   Оно так хочет наши души,
   И боль, и страх, и зуд под кожей,
   И тот рывок за слово может.
   И понял ты осколок неба,
   Осколком неба станешь сам.
   И тоже будешь лгать и слушать,
   И будешь рваться к чудесам.
  
   Хоть знаешь ты, что света нет,
   Что звезды - пыль, что тьма лишь цвет.
   Что мир поместиться сполна
   В отложенные пять минут,
   Что можно выпить жизнь до дна,
   Что нас хранит узор из пут.
   А ответом ей была тишина.
   - Э... - начал было кто-то. Другому певцу уже порассказали бы уже кучу гадостей, а то и вовсе не обратили бы внимания. Но было в ней что-то, что просто не допускало такой реакции. Может быть, мастерство - воистину немалое. Но не только, отнюдь... - А как его звали-то?
   - Кого? - спросила сказочница странно спокойным голосом.
   - Ну, придурка этого...
   - Небо, - улыбнулась она, и мне стало страшно. Пришлось встать, демонстративно звеня амуницией, прошествовать вперед и усесться у ее ног. Ни дать ни взять, очарованный слушатель, преклоняющийся перед... Слушатель в кольчуге и при топоре, а топор у меня стра-ашный...
   - Тебе ведь тоже не понравилось? - вполголоса спросила она.
   - Не знаю, - честно мотнул я головой. - Просто... не им петь такие песни.
   - А кому же тогда? - судорожно вздохнула она и ударила по струнам.
   Мне не спрятаться в безумье
   Ни от мира, ни от сердца
   Ни от тех, кто смотрит вниз.
   Можно плакать в полнолунье,
   Ждать, что будет ключ и дверца,
   Будет взлет или паденье.
   Ждать.
   Ждать границы, ждать удара,
   Ждать осколков от чудес.
   Может, это чья-то кара,
   Может, только свет небес.
  
   Я согласна на распятье
   Если это будет платой
   За билет в ненужный рай.
   Пентаграммы и заклятья,
   Грязь и свет облепят ватой,
   Если есть хоть кто-то где-то -
   Принимай!
   Я устала бесконечно,
   Безгранично одержима.
   Дайте чудо! Не навечно,
   Пусть на день, но пусть не мимо!
  
   Если нет пути, как по нем идти?
   Дайте хоть врагов,
   Хоть бы смерть героя.
   Если нет пути, то зачем идти
   В край, где нет тепла,
   В край, где нет покоя?
  
   Пустота давно отравила кровь,
   Черноту в глазах ветром не стереть.
   Ожидание живет невозможностью вернуться.
   Ноги понесут на дороги вновь.
   Не смогу свернуть, даже если в смерть.
   Я люблю свой яд, с ним так просто не проснуться...
   Я стоял и слушал. Я... сказать, что был удивлен или очарован, значит не сказать ничего. Нельзя петь такие песни. Просто нельзя, и все. Потому что были они - болью, потому что... Нельзя... А они слушали. Не могли не. Не в силах оторваться, отвлечься... словно музыка поймала их невидимыми оковами и держит, держит, держит...
   - Пойдем отсюда, - сказала сказочница, спрыгивая со стойки и хватая меня за руку.
   - Но ведь... они же только начали...
   - Пойдем. Я не могу. Я не могу так.
   - Почему? - глупо спросил я.
   - Потому что они уже - забыли, - сказала она, но я не мог отделаться от мысли, что пела она для меня и совсем чуть-чуть - для отче.
  
   Устраивалась на ночь сказочница со вкусом: забаррикадировала двери, закрыла ставни. Долго ругалась, что дерево хлипкое, и если с дверями это удалось компенсировать с помощью тумбочек и стола, то окно можно было перекрыть только моим топором. Я не дал. В отместку придвинул к этому самому окну кровать и сказал, что если некий самоубийца рискнет-таки сюда влезть, так ему и надо. Сказочница ответила, что я кровожадное чудовище, но вполне утешилась. На попытки отче объяснить, что ночью может понадобиться кой-куда выйти заявила, что это его проблемы, а вообще-то горшок в углу. На мои еще более скромные потуги выяснить, какого черта было все это затевать, ответа не было совсем. Ладно, не велика беда, решили мы с отче, понимая, что исправить все равно ничего не получиться. А сказочница ждала. То ли нашествия варваров во главе с нечистой силой, то ли войны с местным гарнизоном, гильдиями воров и убийц вместе взятыми (хоть и сомневаюсь, что они тут есть. Вот приходящие гости, такие, как мы...). Ладно, как бы там ни было, а спать таки хотелось, а тем более спать для разнообразия не на земле, слабо покрытой одеялом, а на кровати, пусть и несколько не совсем хорошей. Впрочем, этот факт скорее не ощущался, а вспоминался, так что...
   Но все равно спалось муторно. Приготовления сказочницы хоть и были восприняты с усмешкой, а таки каким-то боком задели. И ничего с собой поделать мы не могли - ждали, сторожко засыпая и просыпаясь оттого, что кто-то повернулся на кровати или прошел под окном, громко стуча каблуками. Тем более глупо, что враги, буде такие объявятся, стучать каблуками вряд ли стали бы. Н-да... В общем, утром мы встали еще менее отдохнувшие, чем обычно, не смотря на то, что никаких попыток не то что зайти - даже постучать в двери, да и в окно, загадочным кем-то предпринято не было. На наши сердитые взгляды сказочница принципиально не реагировала, и я уж решил оставить ее в покое, но отче взъелся всерьез. Он мог понять и простить такое отношение при наличии реальной угрозы, но за просто так...
   - Дочь моя, ты что же, всегда так спать устраиваешься?
   - Как тебе сказать, отче...
   - А вот так и скажи. Потому что могла и предупредить, а не издеваться втихую над скромным служителем матери-церкви нашей! Или возможность не дать людям выспаться приносит тебе некое извращенное удовольствие?
   Сказочница молчала. И это молчание не понравилось мне даже слишком. Потому что не в ее привычках было оставлять не осмеянными такие вещи. Но я не спросил, чего она боится.
   - Едем? - спросила она, заправляя постель.
   - Да уж не остаемся, - вздохнул отче и побрел вниз, ругаться с хозяином (повод был не нужен, отче просто не простил бы себе, если бы уехал, не попытавшись исправить хоть что-то) и заказывать завтрак. А сказочница долго смотрела на так и не уложенную вчера в чехол гитару, покачала головой и пошла умываться. Инструмент, как и остальные вещи, сложил я. Потому что нечего задерживаться здесь еще и из-за этого.
  
   - Отче, ты хорошо помнишь псалмы?
   - Да вроде по рангу положено, - удивленно хмыкнул он и поинтересовался: - А тебе зачем?
   - Так, - задумчиво гладила сказочница гриву маленькой серой кобылки. Да, лошадей они таки взяли, как и было обещано - двух, так что и мне пришлось подсуетиться, чтоб не бежать за ними всю дорогу. В итоге мы гордо раскачивались на копытных чудовищах, настолько свято уверенные в повышении скорости передвижения, что она осталась почти такой же, как была. Но так как срываться в галоп меня не тянуло, я благоразумно не обращал на столь забавный факт их внимания. - Просто захотелось чего-то... чистого, светлого, святого...
   - Ты собираешься найти его в псалмах? - удивился отче.
   - Я собираюсь поискать.
   - Чистое и святое... - покачал он головой, - если ты способна видеть его, то видишь везде. А коли нет, то псалмы не помогут. Но, если хочешь, я могу спеть. Или дать почитать.
   - Спой, отче, - попросила сказочница.
   Кричать "не надо!" было бы невежливо. Отче обидится. Да и... сказочница сама напросилась. Хороший голос - это замечательно, но... Первый псалом еще можно было слушать, особо не морщась. Дальше... Дальше придется начинать активно думать. Хотя это, конечно, поможет отвлечься, но - увы! - не спасет...
   Тварь под кодовым названием "конь" лениво шевелила копытами. Ну да что уж тут... дареному коню... Тем более, что у меня все дареное. Или наоборот - честно отработанное, потом и кровью, и скорее вторым чем первым... Это старая схема, выверенная за годы и даже века применения до йоты. Герой - он, конечно, рыцарь без страха и упрека, который никогда не лжет и никогда не откажет в помощи, но то в принципе, а в жизни... Вот и начали умные люди решать проблему. И решили, а как же иначе. Хитро решили, и не придерешься, и не выкрутишься. У героя нет ничего своего. Никогда не было и не будет. Денег - в первую очередь. Их героям не платят - ни под каким видом, ни за какие услуги. И, соответственно, не берут. За все, что может понадобиться героям, платит местная власть. А потом разбирается с этим героем в плане необходимости подобных расходов. Заигравшимся такие вещи выходят боком, выходят длительным покаянием, комплексом подвигов, которые в качестве оного необходимо совершить за определенный срок и кучей ограничений, которые, естественно, означены как "само", но на деле это ничего не меняет. Герой получает все, что нужно - и никто не смеет ему отказать. Предметы роскоши сюда не входят - когда-то давно кто-то шибко умный решил и зафиксировал, что они оскорбляют честь воина. У нас многие на этот пункт кодекса обижались, но... Куда уж там исправлять! Равно как не входят в список оказываемых герою услуг любовь, зелья и заклятья. Весь необходимый набор колдунств и варев выдается в гарнизонах, и гадости типа сглаза, порчи и ломки удачи туда не входят. С другой стороны, оружие заговаривают на шару и очень качественно. Как-никак, необходимый инструмент для правильного функционирования ценного народного достояния, который, соответственно, берегут и лелеют, снабжают жильем, одеждой, амуницией и едой (не важно, чьей и в каком виде, тут уж хоть какая-то свобода воли). А все остальное... да зачем оно надо господам героям? Может, и так. Может и не нужно. Хотя иногда и хочется. Ну да... Но в то же время герой тоже не имеет права отказывать в помощи. В чем бы она ни выражалась - от убить чудовище до починить крышу. Правда, если последнее не решает вопрос жизни и смерти, хозяину такое потом вылезет боком. Единственное, чего не делают герои - это не подают милостыню, ибо сами тем живут, и не помогают материально, потому что, как я уже говорил, денег у героев не было, нет и не будет. А чтоб эти самые господа не садились на шею безотказным местным жителям, они не имеют права пребывать на одном месте дольше месяца, за исключением случаев, когда это необходимо властям и они дают соответствующую резолюцию, продлевая пребывание оного героя еще на месяц либо до приезда следующего, и случаев действительно тяжелой болезни, подтверждаемой не столько врачом, сколько начальником гарнизона, мэром города и владыкой местной церкви. До трех месяцев максимум. Нет, я не жалуюсь. Просто... слишком редко при такой жизни получается побыть рядом с теми, кто действительно дорог, ведь далеко не все друзья, а о прекрасных дамах и речи быть не может, терпят несколькодневные налеты раз в Бог знает сколько месяцев, а то и лет. Ведь земля большая, а дел для героев... Нет, хорошая схема, хоть и злая. А вот вторая ее часть... Эта касается личных качеств, невозможности лгать (нет, никаких глупостей типа умрешь на месте. Герои, как уже говорилось, ценное народное достояние. Но неделя жара и бреда обеспечена. Жара и бреда, которые нельзя вылечить или облегчить, но которые всегда проходят без последствий... и на том спасибо. В общем, многие зарекаются с первого раза, особо непонятливым хватает трех-четырех). Но это еще мелочи. В конце концов, даже отче вечно твердит, что ложь умаляет душу. Грустнее ситуация с отказом помочь, с убийством невинного или слишком уж злым использованием собственных привилегий. Потому что вот это заканчивается действительно плохо. Потому что зарвавшийся герой - это страшно. Мы ведь и убивать умеем много лучше среднего, а уж про прочие таланты, которые каждому свои... Зарвавшиеся герои хуже чудовищ, потому что умнее и злее. И это в какой-то мере помогает понять, но не оправдывает того, что с нами делают если. И не спрячешься, не отсидишься. Зарвавшегося героя называют Коснувшимся Зла - и метка, кроваво-красная метка оного проступает на коже лица. Не на руке или груди, где подобные вещи легко прячутся одеждой, даже не на лбу, который можно закрыть повязкой или низко надвинутой шляпой. Метку размером с лицо трудно не заметить. Особенно если она проступает сквозь грим и маски, да еще и светиться в темноте. Умны, до жути умны были придумавшие Кодекс Героя... что б им на том свете хорошо было жариться... Потому что человека с меткой никто не пустит в дом. Ему побояться ответить правду - мало ли что он с ней сделает, и каким боком оно кому вылезет? Если будут давать еду - постараются подсыпать яду. Не будет отравы - так другую какую пакость сделают. И, естественно, выдадут с превеликим удовольствием. Вот что значит хорошо выбрать метку и название. Ибо Коснувшийся Зла - слуга Павшего, а раз так... люди ведь у нас религиозные, как ни крути, а в тех, кто вроде бы и не был, такое зрелище быстро будит подобные чувства. А еще начинается то, что мы все молча называем "охотой на героя", и что у остальных значиться как "решение проблемы отступничества". Мерзкая, мерзкая штука. Я помню, как горели глаза у неплохих-то в принципе мелких удельных князьков во время такой вот забавы, когда впору ощутить весь объем собственного величия, да, если повезет, подставить под удар озверевшего от боли и отупевшего от усталости Коснувшегося любимого соседушку, двоюродного братца, одинокого дядюшку или еще кого... Вот уж когда можно оторваться... Сколько лет прошло, а до сих пор как вспомню, так вздрогну. И хорошо, очень хорошо и правильно, что единственные, кто никогда не участвовал в этих мероприятиях, были герои. Потому что будь он хоть трижды коснувшимся, его знали в лицо и по имени, знали его привычки и увлечения. Потому что случиться могло с каждым, и я долго буду помнить самые жуткие из слышанных мной страшилок - о метке, выныривающей на кожу ни за что... о метке, которую не снимет даже маг, буде его удастся найти и уговорить. Потому что покуда в жилах будет течь кровь, метку не убрать. Потому что...
   - Герой! - окликнула меня сказочница. - Не спи! Замерзнешь и свалишься! Где мы тебя тогда искать будем?
   - В траве, конечно, - отозвался я, отгоняя уж слишком яркие воспоминания. - А еще лучше на дороге, там уж вернее.
   - Ага, главное не забыть на коне посмотреть, - буркнул отче. Да, похоже, сказочница не скупилась на объяснения качества его исполнения псалмов. Правда толку... слышит то он это не впервой, даже я как-то не сдержался...
   - Не сердись, - тихо сказал ему я. И пусть дело трижды было не во мне...
   - Тебе здесь что-то нужно? - спросил он.
   - Да вроде нет, - честно ответил я.
   - Тогда сворачиваем. Тут скоро болото начинается, и кто как знает, а я предпочитаю его объехать.
   Естественно, спорить мы не стали.
   - Ты хорошо знаешь эти места? - уточнила сказочница.
   - Чай, не первый год езжу, - отмахнулся отче, направляя коня в сторону. А мы, соответственно, следом.
  
   С дороги мы съехали давно. Отче говорил, так будет короче. Дескать, зачем идти в обход, если мы и так... Отче много чего говорил. А болото все не кончалось. Мы ехали по самому краю, дыша этой гадостью, подгоняя уставших лошадей.
   - Да откуда ж здесь такое огромное болото, - бормотала сказочница, - Ведь нельзя же было о нем не услышать, никак нельзя, ведь... Да сколько ж можно ему тянуться! Это ж не болото, это болотище! Здесь же таких нет, не тот климат, не то... Но откуда же...
   Бормоталка эта тянулась и тянулась. Как и обещания отче, что скоро, совсем скоро, осталось всего ничего, что... Я молчал и тихо улыбался. Потому что то, что отче всего лишь заблудился, было очевидно. А болото... да мы через него быстрее бы прошли, чем так! Но - молчок, молчок. Пока никто не спрашивает, нет смысла отвечать. Да и хоть прогулка вдоль болота - не такая уж большая радость, особо мерзостной ее тоже не назовешь. Главное помнить о том, что могло быть хуже. Как - я, правда, себе плохо представляю, но сомневаться в талантах отче учудить что-то в таком роде из самых благих намерений не приходиться.
   Вечер спускался незаметно, прячась в тумане и тучах.
   - Пора бы и на ночь устраиваться, - не выдержал я. - Сколько ж можно идти-то? Не ночью же, так и в само болото не заметишь как влезешь.
   - Да, конечно, - отозвался отче. Вот только... Нет, но тут же совсем рядом дорога, я же знаю, нам еще совсем чуть-чуть и...
   - Завтра, - отрезал я. - На сегодня уже хватит, находились.
   - По самое не могу, - зевнула сказочница, наконец соизволившая заметить наш разговор. - Падаем тут, а завтра уже посмотрим.
   - А может все-таки... - не хотел сдаваться отче. - Ведь тут же совсем чуть-чуть, всего ничего, мы же почти пришли!
   - Мы уже полдня почти приходим, - оборвала его сказочница, слезая с кобылки.
   - Но я действительно уверен, что... - взмолился отче, но мы были неумолимы. Наверное потому, что не только свою шкуру спасали.
   - Только завтра с самого утра, - смирился отче. - И еще до полудня будем на полдороги к граду Правителя.
   - А разве мы туда шли? - позволил себе ехидно улыбнуться я.
   - А разве нет? - почти искренне ответил отче.
   - Все, ребята, - вздохнула сказочница. - Хватит. Отче, ты в наказание за "короткую дорогу" ищешь тут что-то, что можно использовать в качестве топлива, герой со мной за водой.
   - Вдвоем-то зачем? - почти обиделся отче. Да, ведь принести воды и насобирать тут чего-то горящего...
   - Потому что болото, - напомнила сказочница. - И мне было бы несколько неприятно, если бы оно разжилось лишним приведением, не суть важно, моим или героя.
   - А моим, значит, можно... - насупился отче.
   - Тебя вообще-то не к болоту посылают, - рассвирепела сказочница. - И нечего тут рассиживаться! Встали, шагом марш!
   Да, главное не слишком заметно усмехаться. Отче узнает - не простит. Но... он заслужил такую ситуацию, равно как и право лично из нее выпутаться. Я не настолько жесток, чтобы лишить его возможности хотя бы таких лавров. И не настолько двуличен, чтобы позволять себе высказываться на этот счет. В конце концов, хватит с него и сказочницы. Самое удивительное, что отче таки нашел мох и старые ветки. И увидев столь очевидное чудо, я перестал сомневаться в том, что он нас отсюда таки выведет. Когда-нибудь, но все же...
   Вечер был обычен. Почти традиционен. И до дрожи похож на все предыдущие, вместе взятые. Правда, ужин варил я, а не отче, и сказочница для разнообразия пела, а не просто наигрывала мелодии, хотя и то, и другое у нее получалось одинаково хорошо. Только вот песни она выдирала старые, по схеме, чем старше, тем лучше. А уж если попалась какая настоящая древность, так и вовсе замечательно. Я не мог понять ее выбора, но подпевал с удовольствием. Так что... Отче сказал, что завтра рано вставать, потому как едва мы выйдем из болота, надо будет поспешить, чтобы засветло добраться до одного совершенно замечательного трактира, ибо в град Правителя все равно не успеем. И, выдав столь бесценную информацию, завалился спать. Видимо, показывая тем пример. Правда, мы не оценили. Я решил хоть немного поосмотреться вокруг. Места вроде тихие, людей не видать, нечисть меня издали чувствует, равно как и отче, соваться вряд ли будет, но... заблудился же отче на этом чертовом болоте!
   - Герой, а какое твое любимое сказание? - вдруг спросила сказочница.
   - У меня его нет, - честно ответил я и добавил, заметив недобрый блеск в ее глазах. - А было довольно много. Понимаешь... не знаю, грех избыточных знаний, или как ты это назовешь... Я ведь знаю их действительно много. Не все, конечно, но явно больше половины. Это входило в обязательные знания, дескать, что ж за герой, который не знает своих предшественников, потом затянуло. Я читал все, что попадалось в руки, я... Наверное, жил ими, заменяя чужой красотой то, что было вокруг и нравилось значительно меньше. Меньше не значит совсем не нравилось, но... сама знаешь, что мы выбираем в таких ситуациях.
   - А потом время и опыт меняли привязанности?
   - Конечно. Вот так я и остался без любимого сказания, - улыбнулся я.
   - Ничего, - отозвалась она. - Люди живут и с большими потерями.
   - А зачем тебе это? - поинтересовался я. Мне показалось, что честно ответив на ее вопрос я получил право на узнать его причину. Хотя если что... я не стал бы настаивать.
   - Это... понимаешь, я пытаюсь понять. Понять вещи, признанные великими, и то, что сделало их такими. Это не злободневность и не список умных идей, не банальность и не специфика сюжетов. И ни в коем случае не слепок с жизни, хотя все это есть, все есть, но есть и еще что-то... Знаешь, мой... учитель ответил когда-то на этот вопрос довольно таки просто: жизнь. И я до сих пор не могу понять, был то умелый уход от ответа или наоборот, ответ самый что ни на есть полный, хоть и чересчур, слишком общий.
   - Ты хочешь создать что-то столь же достойное.
   - Нет, ни в коем случае не столь же! - горячо возразила она. - Я... я не знаю. Это мешает жить. Это не дает спать. Я... пожалуй, да, я хочу. Хочу создать что-то воистину прекрасное, не красоту с примесью страха или священного ужаса, не что-то, стоящее так далеко за ее пределами, что категории красиво-некрасиво становятся к нему неприменимы... а может и именно это... Создать то, что будет светом, но не светочем, что не будет требовать преклонения, но будет... не знаю. Я не знаю, герой. Я боюсь умереть. И я хочу, чтобы было что-то, что будет жить после меня и вместо. Глупо?
   - Нет...
   - Наивно. Я знаю. Как и то, что так гениальные вещи не создаются. Но что ж поделаешь... Скажи мне, а, герой?
   Ох, сказочница-сказочница... Нельзя быть столь жутко, беззаветно откровенной! Вот, я вижу, ты протягиваешь мне свою душу, такую обнаженную, такую беспомощную... Но что мне с ней делать? Я ведь боюсь прикоснуться....
   - Быть может, - говорю я. - А может быть и нет. Ведь великие... они всегда врали о себе и своих работах. А ты... ты просто ищешь, много это там или мало... Но могу сказать одно: когда найдешь, спой мне это, хорошо?
   - Хорошо, - улыбается она, ловя ресницами слезы, которые же не упадут. Неужели я таки научился утешать? Или... как там... "до сих пор не могу понять, был то умелый уход от ответа или наоборот, ответ самый что ни на есть полный, хоть и чересчур, слишком общий"? Ну-ну...
  
   Проснулся я, как ни странно, последним. Сказочница доваривала что-то в котелке, а отче закопался в карты. И почему-то очень четко отреагировал на мой взгляд.
   - Я дурак, - сказал он вместо доброго утра. - Мы обошли это чертово болото по кругу.
   Я только молча кивнул в ответ на это замечание.
   - Кстати, ты мог бы и сказать, - продолжал тем временем отче. - Ведь даже если сказочница заметила, что мы движемся по дуге...
   - Ты же знаешь, что я никого не лишаю священного права делать ошибки, - улыбнулся я.
   - Угу, ты ими пользуешься. Друг, называется...
   - Между прочим, друг! - обиделся я. - С кем еще я согласился бы бродить по болоту?
   - Ну спасибо, - давясь смешком, ответил отче. - За такое доверие...
   - Ребята, вы есть собираетесь? - громко осведомилась сказочница. Упрашивать мы себя не заставили. Потому что по опыту знали - не будет.
   Да, хорошая штука - карты. Отче таки вывел нас на дорогу, как раз к тому перекрестку, после которого мы свернули на "короткую" дорогу. Задумчиво оглядел уже проделанный путь, перекресток и сказал:
   - Знаете, что-то меня не тянет опять туда идти. Если никто не против, может, заглянем лучше в Пристанище?
   Против мы не были, так как все равно всем, кроме самого отче, в граде Правителя делать было нечего. Но отче об этом не вспомнил. Только долго сидел, высматривая что-то по картам и, наконец закончив, поднял голову и сварливо поинтересовался:
   - Вы что, жить тут собрались, дорогие мои? А ну встали, пошли! Мне надоело ночевать на дорогах! Нет, никого уважения к моим сединам...
   Я только молча усмехнулся. Вот она, беда вежливости...
  
   Когда-то меня учили видеть красоту во всем, на что я смотрю. Учивший был свято уверен, что это помогает - от всего. И, пожалуй, он был в чем-то прав. А может, и не только в чем-то. Ведь красота - это тоже смысл, и получше многих...
   К Пристанищу мы добрались под вечер. Пристанище... Когда-то я был здесь. Давно. Очень давно. Но город не изменился - ни капли. Все те же белые дома - не потому что красиво, а потому что камень здесь такой, белый ракушечник, а дерева слишком мало, чтобы тратить его еще и на здания. И вытоптанная поверхность даже не дорог - их тут отродясь не было дальше центральных улиц - а скорее тропок, вьющихся склонами холмов, что вырастали там, дальше, в туманную горную гряду. Этот город не похож на каменный муравейник, да и на крепость тоже. Этот город... Центр - это порт, пирсы, набережная и площадь, кривые улочки и кабаки. А еще это бухта, взятая в кольцо сушей, бухта, полная сверкающей лазури и кораблей. На самом деле, не так уж и много их приходит в Пристанище, но пришедшие, как правило, остаются. Здесь можно найти корабли всех стран и эпох, и это не плавучие музеи, а судна, на которых хоть сейчас можно выйти в море, хотя многие уже превратились в жилые дома. Корабли... я всегда плохо в них разбирался, а уж тут... Ну не вижу, не вижу я разницы между каравеллой и бригантиной! И ничего, живу как-то... Но один я забыть не могу - на самом дальнем причале стоит одинокая темная, как ночное море, трирема. Местные говорят, что на ней приплывал сюда когда-то Одиссей, и оставил ее здесь, потрепанную годами, разбитую бурей. Просил починить, обещал вернуться, хоть и взял тогда другой корабль. Не вернулся. А трирему выправили - и стоит она тут... без малого вечность. Как будто до сих пор ждет. И иногда, когда я смотрел на ее потемневшее от времени ожидания тело, мне казалось, что она таки дождется. Даже если в день страшного суда того Бога, с которым сам Одиссей был не знаком... Но самая яркая часть Пристанища не здесь. Это скалы, венчающие выходы из бухты. На одной из них возвышается синяя громада здания порта, напоминающая основу вавилонской башни. Вторая - огромный храм, точнее башня из мрамора белого, как пена, звон колоколов которой длиться девять минут и слышен за семь миль, даже дальше, чем видны отблески ее огней. Я плохо помню название храма. Что-то связанное с сердцем... то ли святое, то ли огненное... нет, не помню. Помню, что казался себе рядом с ней пигмеем, смешной крохой, не способной ни на что, достойное внимания этого стража вечности. Помню, что дивился тому невероятному мастерству, с которым каменщики и зодчие сотворили из груд материалов - Это. А вот какая она внутри - не помню. Хоть, кажется, и заходил. Ночью. В грозу.
   Да, Пристанище не относиться к городам, из которых хочется сбежать, и имя ему дали не зря, и вообще... Когда-то это все-таки был город-крепость, и пусть все сейчас об этом забыли, обрывок памяти остался. Этот обрывок - огромные стальные ворота, замыкающие выходы из бухты и стены, увеличивающие броню окрестных скал. Стены почти обрушены, от них нет ни намека на толк, да и остались они только на скалах, куда их снимать никто не полез. А вот ворота - я уверен - хоть сейчас можно использовать. Как корабли. Как...
   - Хорошо тут, - улыбнулся отче.
   - Угу, воздух свежий, - отозвалась сказочница. Странно. Но, может, она просто не успела это все увидеть?
   - Что-то не так? - искренне удивился я.
   - Да нет, просто... красиво, честно красиво, но... - она не договорила, махнув рукой. - Просто гадости вспоминаются. Хоть и было это давно и неправда...
   Гадости... Если бы я реагировал на все вещи, напоминающие о гадостях, давно пришлось бы повеситься. Просто потому как... А, ну его. Да, в этом городе тоже жил осколок боли. Жил в высоком и чистом доме в лице высокой, сухой старухи. Старухи, которой вряд ли было больше сорока...
   - Госпожа, я пришел к вам со скорбной вестью.
   Голову надо склонить низко, как можно ниже. Она тут не причем, она не виновата, она...
   - Сын? - тонкие, высохшие от болезни руки взметнулись к лицу - но не долетели, замерев у подбородка.
   - Он... - мразь, пошлая мразь! - был хорошим человеком... был моим... - руки, руки у горла... как же красиво он умел предавать... - другом. Мы все... - не знали, куда девать труп... - глубоко скорбим... Это очень страшно и неправильно, когда умирает такой молодой, такой... - хоть где-то, хоть на пять копеек не лгать... - хороший человек. Госпожа, ваш сын... - самая мерзкая дрянь из все виденных мною... - был воистину достойным человеком. Я привез его вещи и... - радость, что у вас больше нет детей, что еще один такой же не бродит... - наши соболезнования. Как мать погибшего при исполнении героя вы имеете право... - господи, да знает она все это, знает! - не только на материальную помощь от службы гарнизона, но и на искреннюю поддержку всех и каждого из нас... - потому что себе мы никогда не простим совершенного, а так будет хоть иллюзия отплаты... - и я прошу принять ее, уважаемая.
   - Как... как он...
   - Он был героем, госпожа. Его смерть была достойной. - того и только того, чем был он на самом деле! - На нас напали... неожиданно, слишком много... он кинулся вперед, он всегда бросался вперед, такой смелый, такой самоотверженный... И первый попал под залп. Потому что ждали и знали, кого ждут... О, не бойтесь, мы отплатили, они получили сполна, об этом еще долго будут помнить... а он... Госпожа, он не упал, он дрался с пятью стрелами в груди, он, умирая, был нам щитом и защитой... И, возможно, только поэтому мы и выжили... - об этом больно вспоминать. Стоит закрыть глаза и его жуткая смерть повторяется снова и снова. Прости, госпожа. Это был не твой сын... и если бы он и еще двое не погибли так страшно, мы не сорвались бы, мы... а у того все равно нет семьи, и мне некому рассказывать эту грустную повесть... - Таким сыном нужно гордиться, госпожа. Вот документы. И остальное.
   Я спешился, я занес в дом мешок, который складывали мы все, в котором были и его вещи, и наша попытка помочь, но... я никогда не скажу ей об этом.
   - Поверьте, мы скорбим вместе с вами. Не так уж часто умирают рядом друзья и герои... - вот уж правда...
   - Останься, - тихо, глухо сказала она. - Расскажи мне... о нем... А потом переночуешь и поедешь, хорошо? - цепкие пальцы схватили мою руку, глаза, темные, мутные глаза, в которых не было слез, смотрели внимательно и страшно.
   - Простите, уважаемая, - покачал я головой. - Мой долг не выполнен до конца.
   - Разве? - горько искривились ее губы.
   - Да, - ответил я. - Потому что он был не один.
   И оставалось только вскочить на коня и... Не один. В этом вся беда. Потому что иначе мы бы не... потому что иначе... И там тоже придется лгать, ибо правда слишком грязна и страшна, ибо... И у меня остается двенадцать часов на три семьи и бешенный галоп из города. Нельзя, чтобы они увидели, какой я буду потом... Герои не лгут. Никогда. И спасибо, спасибо тем, кто однажды отсрочил оплату... Потому что сказать правду я бы не смог. Ибо нельзя быть столь жестоким...
   Я стараюсь обходить ее дом десятой дорогой. А она улыбается, когда видит. И почти всегда заговаривает о сыне... Поэтому давно, очень давно я перестал заезжать в Пристанище.
   - Хотите со мной в храм? - спросил отче.
   - А разве можно? - удивилась сказочница.
   - С чего бы нельзя? - усмехнулся тот. - За алтарь или на переговоры со святыми братьями я вас не пущу, но и без этого будет не скучно.
   - Не сомневаюсь, - отозвался я. - Поехали, сказочница. На этот собор стоит посмотреть.
   Мне в первую очередь...
   - Только ребята, мне в мэрию надо, исполнять гражданский долг, а точнее выражать полную готовность к выполнению оного, - вздохнул я.
   - Ну так в чем же дело? - улыбнулся отче. - Сейчас пробежимся к господину градоначальнику, а потом у братьев и пообедать можно будет.
   - Хорошо мыслишь, - обрадовалась сказочница. - Ну, веди, герой.
   - Э... оно вообще-то не предполагается, что при встречах героя и...
   - Так мы в сторонке постоим, всего делов-то, - лукаво посмотрел отче, и я понял, что могу спорить до хрипоты или до полуночи - и ничего это не изменит. Тем более что сказочница уже двинулась вперед, лениво насвистывая мелодию, которую все пыталась сыграть последние несколько суток. Похоже, выбора мне особо не оставляли...
   Градоначальник был толст и быстр. Странное сочетание, но иначе сказать будет неправильно. Он был лыс или брит - не разберешь, с сильными руками моряка, стелющимся шагом наемного убийцы и солидным брюшком, подрагивающем при каждом движении. Внимательные мягко-серые глаза чем-то напоминали отче, хотя лицо было вытянутым, с длинным носом и большими губами. Не красавец, никоим образом, но... такими мне всегда казались всемогущие римские сенаторы. Он приветливо улыбнулся, махнул рукой, предлагая садиться. Я воздержался. В дружбу с первого взгляда, в отличии от любви, я не верю, а в панибратские отношения с прямым начальством - тем более. У дяди, кажется, есть для меня дело, и дело довольно деликатное. Ну что ж...
   - Демна, герой, - отрапортовал я. - Последний подвиг - церковь при деревне Малые Ключи, Неспящий со свитой.
   - Максим Артурович, градоначальник, - в свою очередь представился он. - Наслышан, молодой человек, весьма, весьма, - проговорил он, обходя меня словно норовистого коня. - Мне, правда, докладывали, что там был также какой-то священник...
   - Да, отец Игнатий. Если хотите с ним поговорить, то он тоже в городе.
   - Отец Игнатий? - искренне удивился градоначальник. - Нет, пожалуй, не стоит. Может, как-то в другой раз...
   Я только внутренне усмехнулся реакции на имя отче. И не стал уточнять, что это не тот, который. В конце концов, кому надо, сам поймет, а если господину градоначальнику угодно трепетать издалека... Это его полное право.
   - Хвалю, молодой человек. Сотрудничество с представителями церкви, которую вы, герои, по правде, не очень-то и любите, да еще с таким... э... выдающимся человеком... Поздравляю. Такие контакты могут здорово пригодиться.
   Контакты? Нет уж, увольте.
   - Кажется, я невольно ввел вас в заблуждение, - осторожно сказал я. - Дело в том, что это не тот отец Игнатий...
   - Дорогой мой, отец Игнатий - это не имя, это титул. И оно столь же единично, как и звание папы римского.
   Да? Ну погодь, отче! Хотя... как же это? Генерал из него... он же все время на дорогах... вроде бы... или... а, поговорим - разберемся.
   - Но добро, перейдем к делу.
   Можно подумать, был шанс это дело обойти.
   - Говорю сразу: чудовищ у нас за последние полгода замечено не было, если что приплывет за время твоего пребывания - разберешься, но тока вряд ли. У нас тут постоянно кто-то из ваших околачивается, у многих семьи живут, так что...
   - Тогда чем могу помочь? - удивленно спросил я.
   - Понимаешь, - задумчиво проговорил господин градоначальник. - У нас тут гости приехали. Те, которые пираты, но на сей раз торговать. Сомневаюсь, конечно, что они рискнут напасть на Пристанище, но... В общем, покажи им, что такое герой, а? Так, чтоб долго вспоминали со страхом и уважением.
   - Что им показать-то? - оторопело спросил я. - Что я могу выпить больше всех? Или вызвать главного на дуэль? Или...
   - Нет, пожалуй, лучше без дуэлей, - поспешно вмешался градоначальник. - А показать... да, вопросец, однако... М-да... Ты, герой, все равно ведь сегодня отсюда не уедешь? Так вот и погуляй где-то до завтрего, там заходи. Пожалуй, что и надумаю.
   Надумает он, как же! Скорее осчастливит невезучего кого-то этим самым думаньем, а то и не одного... А они как придумают...
   Удовольствия ни от визита в храм, ни от прогулки городом я не получил никакого. В голове все крутились варианты того, как можно запугать хрупких мальчиков-пиратов, и были они один другого страшнее и глупее. И это только то, что пришло мне в голову. А сколько таких голов сидит у господина градоначальника... Короче говоря, увлекся я настолько, что даже не начал выяснять отношения с отче. Просто поблагодарил монахов за предоставленное жилье и вопрос "а ко всем ли так добры святые братья" отложил до более спокойных времен. Наступили они, как же!
   Ночь началась со свиста. Я не обращал внимания. Свист усилился. Я закрыл уши. Не помогло. Пришлось подняться и пойти закрывать ставни.
   - Ну сколько ж можно возиться! - сердито прошипели снизу.
   - Это вы мне? - сердито рыкнул я.
   - А то кому! Стоишь тут, надрываешься, а ему хоть бы хны!
   - Увы. Спать при таком свисте совершенно невозможно...
   - Спускайся сюда, - скрипнул зубами ночной гость. - Времени в обрез.
   - Дорогой, - наклонился я вниз, пытаясь получше рассмотреть нахала. - Я тебя не знаю, ты меня тоже, вот и иди к своему обрезу, а мне не мешай спать!
   Внизу стояло высокое нечто, плотно закутанное в темный плащ. Судя по голосу, мужского полу.
   - Герой, я не шучу. У нас задание от господина градоначальника. Одно на двоих.
   - Чем докажешь? - тяжело вздохнул я.
   - Вашей завтрашней встречей, - улыбнулся он, и размер клыков, сверкнувших в лунном свете, не мог не впечатлить. Заодно отпали и все глупые вопросы типа того, что можно было зайти и постучать в двери или попросить кого-то из служащих храма. Потому что мужчина, стоящий внизу, был вампиром.
   - Подождешь пару минут, - зевнул я. - Сейчас соберусь и спущусь.
   О господи, прям как девица, сбегающая из-под венца... Кошмар...
   - Только быстро, - отозвался он. - Нам еще...
   - Угу, - уныло кивнул я и пошел искать заброшенные куда-то (в надежде, что хоть до утра они не понадобятся) сапоги. Топор всегда был под руками, до нормально раздеться руки у меня так и не дошли, так что господин вампир действительно ждал не долго. А жаль.
   - Идем, - схватил он меня за руку.
   - Погодь, - аккуратно отобрал я назад конечность, стараясь при этом не очень сильно задеть возможного напарника. Хотя... он же вампир. - Во-первых, ты мне так и не сказал, куда.
   - В порт, конечно! - ответил тот и опять улыбнулся. - К пиратам. Я буду страшный монстр, нападающий на маленьких, беззащитных... и так далее, а ты - великий герой, оного монстра побеждающий. А во-вторых?
   - А во-вторых, - улыбнулся я, - я с незнакомыми вампирами в потемках не шастаю.
   - О, - отступил он на шаг. - Совсем забыл. Ктассантир ад С'арранан аль Содра, - поклонился он и, подумав, добавил: - Великий и ужасный, владыка неумирающих и так далее. Рад приветствовать великого героя Демну, разящего смело... можно я не буду продолжать?
   А вампир, однако, попался с чувством юмора! Так переврать традиционный ритуал приветствия.... Мелочь, а приятно. И - владыка, это ж надо. Высшего организовали... молодцы...
   - Конечно. Тем более, что все действительно важное ты уже сказал. Только... - как бы так повежливее поинтересоваться? - Ксаттарнил ад...
   - Стас, - вздохнул он. - Я уже давно понял, что так проще, и не приходиться вызывать каждого первого на поединок за оскорбление родового имени... Но все продолжаю надеяться, что кто-то... а, забудь.
   - Спасибо, - кивнул я. - Но спросить я собирался не об этом. Как собираемся устраивать представление?
   - Ну... я сначала устрою ветер, тени, прочую гадость... долго, конечно, зато создает атмосферу. Потом будет взгляд в спину, от которого не избавиться... да, заворожить не выйдет, кто ж тогда кричать будет?
   - А ты посвисти, - посоветовал я. - Жути добавит...
   - Думаешь? Можно и посвистеть.
   Да, лучше б уж я молчал. Слушать такой концерт еще раз...
   - Да, потом, наверное, все же разбитое стекло, свист, холод... Хорошо, однако, получается... А там придется начать царапаться. Кусать эти запретили. Эх... и еще хотят какой-то там правдоподобности! Короче, когда начнут кричать, вваливаешься ты, активно размахивая страшным топором. Только аккуратней, пожалуйста, не увлекайся. Он у тебя действительно страшный. И в процессе убиения красиво выпадаешь в окно в охапку с моим бездыханным телом.
   - А разве ты дышишь? - удивился я.
   - Нет, - еще больше удивился Стас.
   - Тогда как же...
   - Не придирайся к мелочам, - вздохнул он. - Как план?
   - Паршивый, - честно ответил я.
   - То есть?
   - Ребята - пираты. Что ты будешь делать, если вместо того, чтоб кричать, они начнут махать саблями? И ими же встретят второго гада, который к ним заявится, то бишь меня?
   - Ну... да, не подумал. Никогда не имел дела с пиратами... Как тебе вариант принудить?
   - Ага, вместо того, чтобы идти в пасть монстру - кричать на него? Где ты видел таких вампиров-извращенцев?
   - Да много они там понимают в вампирах! - горячился Стас.
   - Ничего, завтра добрые люди просветят, - обрадовал я.
   - Чтоб их... Есть предложения, герой?
   - Честно? Весь день думал. Нет.
   - Тогда придется уж как есть. А там... только не забывай не слишком сильно махать топором. Кстати, что он у тебя умеет?
   - То же, что и все топоры, - привычно ответил я, и вампир для разнообразия не стал спорить.
   Шли дальше тихо, осторожно. Лишние свидетели, равно как и слухи, основанные на сверхъестественной остроте чьих-то ушей, планом градоначальника предусмотрены не были. Шли, естественно, в центр, ибо где б еще пришло в голову устраиваться ночевать нашим бравым гостям? А домик у них был ничего, хороший. Естественно, белокаменный, обвитый плющом и виноградом, поднимающимися до самой крыши, двухэтажный особнячок. Меня даже не особо интересовало имя человека, пустившего их к себе, а вот то, что свет горел только на втором этаже...
   - Залезть быстро сможешь? - спросил вампир.
   Я подошел, подергал лозу, убедился, что довольно крепкая, хоть полный вес и не выдержит, ощупал камень, этой самой лозой источенный сверх нормы.
   - Пожалуй, да.
   - Если пожалуй, тогда лезь. Вон на тот карниз, видишь, на угловой башенке. Так будет и видно, и слышно, и быстро запрыгнешь в комнату, если что. Как будто ты за мной по крышам гонялся.
   - Ага, - полез я. Нет, то, что вылез - это да, но сколько на это потребовалось времени... То еще удовольствие - подниматься, периодически постоянно соскальзывая по лозе и ссыпаясь с крохкого ракушечника... Нет, не так чтоб очень долго, залез за чуть больше минуты под самую крышу. Но любой порядочный вампир за это время успел бы или покусать половину народонаселения, или смыться.
   - Хорошо, - прокомментировал Стас, уже давно сидевший на краешке карниза. - Ну, как они тебе?
   - Милые мальчики, - вздохнул я, оглядывая толпу плечистых дядек, привыкших к бурям и абордажам, собравшихся на месте нашей будущей бурной деятельности. - Вот бы им еще кто на ночь страшных сказок понарассказывал...
   - Идея, - кивнул Стас. - Только поздно уже пытаться. А было бы красиво... Знаете, мальчики, водятся у нас тут такие страшные, крылатые, клыкастые... на прошлой неделе троих нашли покусанных, так они ночью встали и пошли куда-то, через два дня в дальнем поселке вылезли, еле люди всем миром забили... Или нет, лучше: знаете, есть у нас тут тайные повелители, с которыми даже совет во главе с градоначальником боится связываться. Ходят ночью, дань берут кровью, выпивают из людей всю, до капли. А некоторых потом в слуг своих превращают, неумирающих, безгласных, бездумных... с них плоть кусками свисает, они кого видят, того и убивают, а их пока на кусочки не порубишь - не упокоишь, ибо погибли уже однажды... А повелителям тем темным ничего не сделаешь, кровопийцам гнусным, чаровникам злым. Раз охотников собралось - тьма, так всех наутро нашли - высосанными... Ибо могучи зело те тайные повелители... Ох, ребятки, заболтался я с вами, вон ужо полночь бьет... Смотрите, какие зубки у меня? А глаза? Вот я вас... - страшным рыком закончил он повесть, начатую замогильным гласом, и восторженно покачал головой. - Да, хорошо бы было.
   - Не переживай, - хлопнул его по плечу я. - Посмеялись бы и спросили, где клыки вставные достал. Это я тебе по опыту говорю.
   - А он правда был вампир? - спросил Стас.
   - Не-а, - мотнул головой я.
   - Вот потому и посмеялись. Есть, знаешь ли, вещи, которые не подделываются.
   - Есть, - согласился я. - Только тебе не кажется, что пора бы уже и начинать?
   - Так я давно начал, - удивленно отозвался он. - Тока создание атмосферы - штука хитрая. Шшш-ш. Сиди тихо. Сейчас прислушиваться начнут.
   Веселый балаган в комнате под нами и правда стих, а до меня вдруг дошло, что стало тут зверски холодно. Резкий порыв ветра ударил в окно так, что вздрогнули стекла. Ребята внутри замолчали, прислушиваясь. Молчали и мы. Кто-то подошел к окну и увидел совершенно неподвижные деревья. Удивился. Проинформировал остальных. Отойти от окна Стас ему не дал - порыв ветра еще сильнее предыдущего вырвал из рамы хлипкие запоры и беднягу огрело по спине этой самой рамой. Естественно, не пережившее столкновения стекло - брызгами. Но... надо признать, запугивать тут было кого. Остальные подхватили его за руки, рванули к себе и вниз, а возле окна образовалось что-то очень напоминающее баррикаду.
   - Кажись, ты был прав, - еле слышно шепнул Стас.
   - Ничего, - ответил я. - Они стрел ждут. А ты вместо...
   Стас не ответил. Но я видел, как ветер колыхал одежду и волосы, потихоньку отодвигая баррикаду с прохода. А потом задул свечи. Внутри кто-то с руганью пытался зажечь огонь, но у них так ничего и не вышло. Стало тихо. Ветер метался по одной довольно небольшой комнате, и кажется, Стас таки подключил загадочную штуку под названием "взгляд в спину". А потом поднялся и прыгнул вниз, каким-то образом пролезши в узкую щель у баррикады. И где-то на границе сознания я услышал его слова: "Еще чуть-чуть и эти придурки пойдут по соседям! Я пошел. Потому что..." Почему именно, я не услышал. Ибо вместо этого раздался давно обещанный крик. Только почему-то мне показалось, что кричал Стас.
   Тут уж... когда там думать - прыгнул. Уууу-у... Баррикада-то никуда не делась! Как тут проскользнул Стас - не представляю, но я в нее впечатался со всего разгону. Конструкция кресло-стол-стул такого удара не выдержала и развалилась. А я, соответственно, сверху, пластом, отчаянно пытаясь выбраться из многочисленных ножек и ловушек порвавшейся ткани. Мда... герой-спаситель, однако...
   Нехорошая тишина встретила мое прибытие. Только высоко, надрывно продолжал вопить несчастный, пойманный Стасом за горло. Ему было не до меня и не до баррикады - клыки вампира, находящиеся слишком близко от твоего горла - тот еще отвлекающий фактор. А я попробовал рывком подняться. Как же! Кресло улетело в сторону, но зато стол и стул зажали меня совершенно идиотским панцирем. И - как холодной водой обожгло осознание того, что если я сейчас достану топор, то все, выйдем отсюда только мы с вампиром, да и то вряд ли целые и невредимые. Просто потому что никто не сможет рассматривать придурка, появившегося подобным образом, как возможного спасителя. Да и не факт, кого тут от кого спасать надо... Нет, нужно срочно что-то решать, а не то...
   - Стас! - дурным голосом взвыл я. - Лапушка! А ну положь цяцю на место! Сейчас же! Кому сказал!
   Вампир удивился настолько, что выронил жертву на пол. А мальчику не достало ума даже отползти в сторонку.
   - Ребята, он еще никого не успел обидеть? - спросил я, таки выбираясь из под чертовой мебели.
   - Нет, - оторопело ответили мне.
   - Вот и славно, вот и замечательно. Стасушка, милый, ну не переживай ты так. Они хорошие, сам знаешь, что хорошие, и ты же говорил, что никого кусать не будешь... - я пробирался к вампиру, проговаривая абсолютную ерунду тем тоном, каким обычно успокаивают перепуганных животных. За что был удостоен уничижающего взгляда и гордого молчания в ответ.
   - Вы не бойтесь, ребята. Он вампир, конечно, но обещал не кусаться. Правда обещал? - спросил я Стаса.
   - Правда, - автоматически отозвался он.
   - Ну вот! - радостно продолжил я. - Вы уж извиняйте, ребята, не всегда удается за ними уследить. Народу ж тьма, а я один. Вот и сбегают чуть ли не еженощно, а ты только бегай, ищи, куда понесло... Вы не в обиде?
   - Да мы... это...
   - Вы уж не серчайте на него, - продолжал я, хватая Стаса за руки и утягивая поближе к двери. - Они ж, хоть и кровопивцы, а тоже люди. На одних кошках да крысах много не наживешь, вот и срываются, бедняги. Я вон сколько прошу совет: отдавайте преступников сюда, они ж без нормальной крови дуреют! Ни в какую. Можно подумать, тем не все равно, палач им голову отковыряет, или эти вот попользуют. Не гуманно! А мне потом по ночам бегай, собирай... Вы извиняйте, коли что. С убытками идите прямо к градоначальнику, его вампиры, ему и отвечать. Да, и ставенки себе нормальные поставьте! Стекло то оно хорошо и красиво, да вот толку... Ну, еще раз прошу простить покорно, мы пошли. Спокойной ночи! - сказал я уже у двери и чинно начал спускаться с вампиром под ручку вниз. Почти у самого выхода на верху хлопнула дверь и нас попытались окликнуть, но мы со Стасом дружно решили, что ничего не слышали, и вообще нас тут нет.
   - Ты чего? - спросил Стас, когда мы, уставшие от длительного забега ночными улицами, присели на скамью в парке.
   - Ну, надо же было что-то делать?
   - Но чтоб так... Герой, да ты в своем уме? Такого нагородить... и... Постой, а ведь герои не врут?
   - Не врут, - ответил я. - Не переживай, мне неделя отключки обеспечена. Но надо ведь было что-то делать.
   - Демна, мы же договаривались...
   - Да? На десяток вооруженных пиратов один я, пытающийся вылезти из-под кресла? Как ты себе это представляешь?
   - И... что теперь? - сдался он. Видно, спорить его, равно как и меня, не тянуло.
   - Пошли к господину градоначальнику. Пока я еще на ногах стою... А может, оно так даже и лучше. Ты вот захотел бы завоевывать город, где всякая кровососущая нечисть чуть ли не еженощно заваливается в окна?
   - Ох, Демна... не знаю. Но наворотили мы с тобой...
   - Не переживай. И - это же я виноват. Значит, мне и отвечать. Кстати, что у тебя там получалось-то?
   - Да как тебе сказать... зажали в угол и сказали, что если не отпущу этого, сбегают за луками и... вон, цепочки на оружие наматывали. Дескать, даже серебра не пожалеем. Так что - спасибо, Демна.
   - Не за что, - улыбнулся я. - А вообще - ты меня утешил. Значит, моя глупость не такая уж и глупость получилась... Только давай быстрее. Нам еще найти и разбудить градоначальника, а мне к утру вернуться в храм нужно...
  
   - Привет, лгунишка, - на меня смотрели глаза - огромные, мягко-зеленые, с легким отливом синевы, они блестели из-под полуопущенных век, и русые волосы, спадающие на лицо, оттеняли их, как каменная гряда оттеняет совершенство прибоя. Но... их не могло, просто не могло здесь быть!
   - Не уходи, - улыбнулся я. - Еще совсем чуть-чуть. Скоро меня придут будить, и вот тогда...
   Она тоже улыбнулась, покачала головой.
   - Доброе утро! - радостно сказала мне. А я хотел плакать. И целовать эти глаза, волосы, губы...
   - Что ты здесь делаешь, Эмер?
   - Могу спросить у тебя то же самое.
   - Это ничего, я скоро уйду.
   - Я тоже.
   - Эмер... - а руки тянулись к ней, к сверкающему счастью, убежавшему когда-то сквозь пальцы, и...
   - Не стоит, - качнула она головой. - Вся прелесть прошлого в том, что оно - прошло.
   - Тогда... зачем ты пришла, Эмер?
   - Говорили, что тебя искусали несколько сотен вампиров, пока ты до последней капли крови защищал каких-то гостей. Говорили, что тебя взяли в плен пираты и долго пытали, и лишь через неделю истязаний ты сумел сбежать. Говорили... Да, Демна, я еще тогда должна была понять, что это чушь. Ведь знаю же тебя, и не плохо. Но... я испугалась. И то, что тебя укрывали у себя монахи, и эти жуткие слухи о герое, который при смерти... Демна - Демна... Я прибежала сюда, как безумная, чтобы увидеть... чтобы увидеть, что ты просто в очередной раз солгал. И, естественно, поплатился... Оно хоть стоило того?
   - А то, - улыбнулся я. - Ты же знаешь, как я не люблю такие вещи. Если уж мучаться, то по делу...
   - Демна, - тонкие, холодные пальцы коснулись щеки, губ. - Если есть в этом мире хоть что-то неизменное, то это ты, слышишь?
   - Эмер, - поймал я рукою ее ладонь, коснулся губами. - Останься, Эмер. Ведь судьбы так редко сводят своих ведомых...
   - Я не могу, - шепотом ответила она. - Я замужем, Демна, и - я люблю его.
   - Зачем же было приходить? - ну почему, почему я ни на миг не усомнился в правде ее слов?
   - Потому что тебе было плохо, потому что...
   А губы у нее были горячие, горячие и жесткие, искусанные до кровавой корки, я так хорошо знал эту ее привычку...
   - Останься, Эмер, - обхватил я ее руками. Думал - не отдам. Но... был слишком слаб, чтобы удержать. Всегда слишком слаб, чтобы удержать - ее...
   - Не могу, - повторила она. - С отливом уедет мой корабль... И я видела твою сказочницу, она красивая, она чуть не выцарапала мне глаза, почему-то решив, что это я, это из-за меня... У тебя все будет хорошо, Демна. У тебя все всегда получалось хорошо, даже слишком, почти замечательно.
   - Эмер... - что, ну что я мог ей сказать? Когда все было сказано, сделано, исполнено и... увы, не забыто...
   - Ты скоро уснешь, - говорила она, играя моими волосами. - Я дождусь, пока ты уснешь, и уйду. Пусть хоть сейчас это будет красиво. Как видение.
   Я не сказал - хорошо, да и не надо было. Не было сил отговаривать. Не было смысла. Язык еле ворочался во рту, дикая слабость сковывала тело. Такая привычная, такая... Я не спросил, как она меня нашла. Я... я просто лежал и смотрел. В огромные сине-зеленые глаза. В лицо, которое когда-то помнил лучше, чем свое, и которое так страшно изменилось, не изменившись вообще... Эмер... Как прекрасная фея из далекой сказки, из прошлой жизни. Я старался не уснуть. Пока ты не уйдешь... Эмер...
  
   - Ну, сын мой, как дела? Руки-ноги на месте? И с какой радости ты тогда лежишь? - нет, голос отче невозможно спутать ни с чем. Особенно поутру...
   - И тебе утра доброго, - пробормотал я, переворачиваясь на другой бок.
   - Думаешь, это поможет? - ехидно спросил он. Ответа на такой вопрос не требовалось.
   - Я встаю, - грустно ответил я. - Я уже встал.
   - То-то оно и видно! - рассмеялся отче. - Лентяй!
   О, если он смеется, значит, еще не все потеряно. Отлежаться мне, конечно, не дадут, но гадостей на это утро не предвидится.
   - Тебя, вообще-то, градоправитель уже третьи сутки дожидается. Как раз с тех пор, как еле-еле успокоил нервных пиратов, которые, между прочим, спят теперь в груде серебра и чеснока и с тазиками святой воды через каждые полметра, предварительно заколотив все ставни и двери.
   - Да? - удивился я. - А казались такими спокойными...
   - Побудешь спокойным, когда тебя ежечасно осчастливливают горами рассказов о страшных и ужасных вампирах... Да еще господин градоправитель поминутно извиняется, пряча глаза и обещая, что это больше не повториться.
   - А что? - улыбнулся я. - Он хотел запугать до нервного трепета и глубокого уважения - вот, пожалуйста.
   - Но не до такой же степени! - ухмыльнулся отче. - Они же теперь вообще будут обплывать Пристанище десятой дорогой.
   - Не будут. Куда они денутся? С Империей торговать? Или на острова?
   - Да хоть и туда, - пожал плечами отче. - Но ты прав. Вампиры - слишком мелочная причина для столь радикального изменения маршрутов и рынков. Тут уже и мы к ним, и они к нам привыкли. А спать с заколоченными ставнями - так это и не страшно совсем...
   - И когда меня ждут? - спросил я.
   - Как только встанешь на ноги.
   - А когда я встану на ноги?
   - Сегодня, Демна! И нечего разлеживаться!
   Я и не стал.
   - Отче, а давно ушла Эмер? - спросил его, одеваясь.
   - Какая Эмер? - вполне искренне удивился он. Не знал бы точно - поверил.
   - Обыкновенная, - обернулся я. - Так давно?
   - Да, - ответил он, и я не сомневался - солгал. Только пойди докажи ему это, да потом еще попробуй стребуй правдивый ответ... - Эх, а ведь обещала не будить. Вот и верь после этого людям.
   - Верь, - подтвердил я. - Потому что она и не будила. Я сам проснулся.
   - Ну, тогда другое дело, - вздохнул отче, хотя не похоже было, чтобы для него эта информация хоть что-то изменила.
   Эмер... Лгунишка... Да, она имела полное право меня так называть.
   Я тогда мчался из Пристанища, от госпожи, которой незачем было знать правду о смерти сына, от остальных, для которых так и не прозвучало имя предателя, ведь его мать жила в том же городе... Собирался доехать до ближайшего села, или хоть до намека на жилье... Не доехал. Свалился по дороге. Ничего - отлежался бы и встал, но... Наверное, валяющийся без сознания в пыли и грязи герой - все-таки странное зрелище. А Эмер всегда была девушкой тонких чувств... В общем, меня подобрали, привезли в какую-то деревеньку, лечили. Запугали в процессе половину местных жителей, случайно попавшихся од руку... и себя в том числе. Как же, если вдруг признают виновными в смерти героя... А потом, когда все знахари и лекари дружно поставили на мне крест, я вдруг встал, здоровый и улыбающийся. А Эмер... Никогда не думал, что любовь может начаться так. Слишком уж... балладно, как сказала бы сказочница. Но - поди ж ты. И, пожалуй, она все-таки довольно романтичная особа, моя Эмер. Эмер - контрабандистка, Эмер - Черная Кошка, Эмер, живущая только страстями... А потом понеслось. Я... я ведь любил ее. Люблю. Только... То, что она называла, называет романтикой и жизнью - это слишком страшно, это... не просто выходило за пределы, это ломало пресловутый Кодекс, а принять судьбу Коснувшегося Зла я не согласен даже ради Эмер. На том и разошлись. Разругавшись вдрызг. Кажется, я тогда здорово накуролесил, переломал руки-ноги половине ее отряда, за компанию разнеся в щепы невезучую таверну, в которой мы тогда остановились. И ушел. Стараясь не заглядывать в Пристанище, стараясь забыть... Забыл. Вот только слишком уж быстро и просто оживают подобные воспоминания.
   - Говорят, ты любил ее, - с какой-то странной злостью сказала мне сказочница.
   - А? - оглянулся я. Как, куда ушел отче, когда пришла она, и ведь довольно давно же стоит рядом, так же глупо смотря в окно на море... - Говорят, ты чуть не выцарапала ей глаза? - вопросом на вопрос ответил я.
   - Прости, - неожиданно потупилась сказочница. - Я не знала, правда. Думала, что...
   - Ничего, - улыбнулся я. Нет, это ж надо! Наброситься на Эмер... - Стас приходил?
   - Это который Ктассантир ад С'арранан аль Содра? - уточнила сказочница.
   - Он самый, - восторженно покачал я головой. Вот это память! Кажется, Стас таки нашел того, который... точнее, ту...
   - Спрашивал, не помер ли ты ненароком. Я ответила, что нет. Кажется, он разочаровался.
   - Так ему и надо, - хмыкнул я. И глянул на солнце, которое довольно высоко уже уползло на небо. - Только наверное, мне уже пора. Не хочешь прогуляться к градоначальнику?
   - И посидеть под дверью, пока вы будете решать очередную глупость государственной важности? Благодарю покорно. Я лучше тут. Видел бы ты, какие здесь библиотеки, герой! Это ж... это закопаться хотя бы на месяц... Тем более что вечером обещал зайти Ктассантир, сводить в местную общину вампиров, так что...
   - Ясно, не выпадает, - кивнул я. Эх, что ж за мерзкие зубки у ревности... да еще кого и к кому... кошмар... - А меня в эту самую общину возьмете? - поинтересовался я. - Не одна ж ты у нас такая любопытная.
   - Если к вечеру не свалишься - поговорим, - улыбнулась сказочница и как-то почти беспомощно сказала: - Только тебе действительно пора, Демна.
   - Угу, - согласился я с этим очевидным фактом, кивнул и вышел. А что еще оставалось делать?
   Идти к градоначальнику не хотелось. Только вот... я пошел самой длинной дорогой, я долго кружил вокруг да около, он все равно - пришел. Как ни странно, встретили меня не криком. И даже не многообещающей улыбочкой. А кивком и коротким, отрывистым "спасибо". Дескать, пираты присмирели, все хорошо.
   - Только как быть с общиной ручных вампиров... - задумчиво протянул он.
   - Но ведь в городе есть община? - удивился я.
   - Куда ж без нее, - ответил он. - Но... добро, это уже не твоя беда.
   - Значит, все хорошо? - обрадовано спросил я.
   - Все хорошо, - согласился он. - Только, герой... Можно спросить?
   - Конечно.
   - Почему ты солгал тогда? Я ведь знаю, во что вам выливаются такие вот вещи.
   - Потому что иначе пришлось бы их убивать.
   - Но... разве ты не смог бы?
   - Убить - без проблем. Жить дальше... мне не нужно клеймо Коснувшегося, Максим Артурович.
   - Разве это причина для получения? - удивился он.
   - Если бы я смог убедить себя, что это была самозащита или вы дали такой приказ - то нет. Иначе... просто шаг к нему. Поймите, метка вплавлена в кровь, в самосознание. Если я считаю себя убийцей, она только подтвердит. А я... предпочитаю меньшее зло.
   Если бы он сказал что-то вроде "занятно" или "это ж надо" - я бы ударил. Не до смерти, ни коим образом, но мало бы ему не показалось. Но градоправитель смолчал. Возможно, не зря занимал свою должность.
   - Я пойду? - спросил я.
   - Да, конечно... если что-то нужно...
   - Зайду в гарнизон. Не будет - тогда к вам. Благодарю.
   - Это вам спасибо, - как-то вдруг мягко улыбнулся он. - Я не должен был спрашивать?
   - Спрос не грех, - ответил я.
   - Если хотите, готов отплатить, - продолжил градоначальник. - У вас ведь есть вопрос, ответ на который очень хочется знать?
   Я задумчиво кивнул.
   - Кто такой Стас?
   - Стас? - переспросил градоначальник.
   - Ктассантир ад С'арранан аль Содра, - ответил я. Это ж надо, даже не переврал!
   - Он разрешил называть себя Стасом? - еще больше удивился градоначальник. - Поздравляю, молодой человек. У вас отныне есть довольно загадочный друг и действительно сильный союзник.
   Я вспомнил пересказ сказочницей визита этого самого "друга" и только молча покачал головой. Или это у них такие нормы?
   - Ктассантир ад С'арранан аль Содра - владыка неумирающих, вампиров его уровня у нас тут не так уж и много. Он пришлый, но глава нашей общины его... опасается. А еще - никто никогда не слышал о клане аль Содра.
   - Это все? - спросил я. Сказал бы ты что новое, господин градоначальник...
   - Ктассантир ад С'арранан аль Содра приехал с посланием от Императора, и послание это почему-то касается эльфов.
   - Что ему до них? - удивился я.
   - Вот и я ж думаю - что? Тем более, эльфов Виноградного Дола, что вообще вызывает еще более интересный вопрос: что до них Императору?
   - И о чем же шла речь? - не удержался я.
   - Сказать не могу, - ответил градоначальник. - Как-никак, секретная информация. Что мог, то и рассказал.
   - Благодарю, - кивнул я. Ктассантир ад С'арранан аль Содра... Интересно, он действительно такой страшный и загадочный, или градоначальник зачем-то нагло лжет? Просто уж очень сильно не совпадало сказанное им с впечатлениями от этого самого Ктассантира... Особенно эта штука с именем. Если бы оно было названо после нашего дурацкого великого похода, это еще как-то оправдывалось бы, но... "Я уже давно понял, что так проще, и не приходиться вызывать каждого первого на поединок за оскорбление родового имени"?
   А вечер мне испортили. Гадкий, мерзкий господин градоначальник! Ну зачем мне надо присматриваться к каждому жесту хорошего парня Стаса? И искать в нем черты личного курьера великого Императора... Правда, в общине его таки действительно боялись, но... при чем здесь эльфы? И каким боком на него мог надавить господин градоначальник, чтобы заставить пойти против пиратов да еще в компании героя? А самое веселое - чего этот самый градоначальник теперь боится?
   А потом накатило. Дурацкая слабость вперемешку с головокружением и болью. Да, старая гостья, давно не виделись... Нет, на ногах я устоял. Но это были все достижения. Пришлось раскланяться и уйти, долго и упрямо повторяя сказочнице и Стасу, что все хорошо, что я вспомнил - должен помочь отче и вообще зверски хочу спать (вот уж правда). Нет, не надо провожать. Точно, совершенно точно. Сам дойду, не маленький. Да и где это видано, чтоб провожали героя? Кто мне тут намедни рассказывал, какой у меня топор страшный? А вы гуляйте, вы... Знали б они, как я не хотел уходить! Ушел. Потому что завтра надо быть сильным, способным выдержать хоть очередную ложь. Даже... я шел спокойно, ровно, уверенно. Как после третьего литра самогона, когда ни по жестам, ни по словам опьянение не заметно, оно только давит на мозг, будто проталкиваясь сквозь выпитую жидкость, и я иду с безумной грацией канатоходца... Герои ведь не пьянеют. За определенной стадией наступает кристальная трезвость. А пока суть да дело... мы все слишком хорошо умеем держать себя в руках. Потому что обеспамятевший герой - это куда хуже Коснувшегося Зла, это... Нет, нас не штамповали в соседних ретортах безумные алхимики и не накачивали всякой отравой господа наставники. Да и не было их, в сущности. Особенности героев - это как печать профессии, как мозоли на кончиках пальцев музыкантов, как следы от кольчуг на телах солдат, как чутье колдунов и чуткость слепых. Хочешь - не хочешь, а будешь. И иначе никак. Никак. Никак...
   До храма я таки дошел. Дополз даже до своей комнаты. А дальше... не помню. Кажется, забытье таки взяло свое. Но спать на полу, когда тебя все равно никто не видит - это не так уж и страшно.
  
   Вот уж когда довелось-таки рассмотреть храм... Было что. Высокие стрельчатые окна, полок, разбитый лесом серовато-белых в царящем тут полумраке колон, вырезанные из камня фигуры святых и кресты. И - потолок, синий, в зависимости от освещения меняющий свой оттенок, из которого мягкие огни свечей выхватывали серебряные сполохи звезд... Даже странно, как можно столь долго не замечать того, что происходит вокруг, и красоты - в том числе... Не останься я тут сегодня в одиночестве встречать холодный рассвет над спокойной глубиной моря - разве поднял бы глаза? Разве дал бы себе труд заметить? А сейчас...
   - Не тревожьте отца Игнатия, - несся рядом даже не шепот - шорох. Они как будто и не жили, и не говорили здесь, раздавленные невероятным величием храма, в котором место, как им казалось, было только отцу Игнатию да папе, быть может. Странные, странные люди...
   - Я не собираюсь его тревожить.
   - Молитва есть долг и обязанность священнослужителя. Не мешайтесь же в таинство беседы с Богом, молодой человек.
   - Оставьте меня, брат, - зло оглянулся я того, кто шел рядом - черной тенью.
   - Но отец Игнатий...
   - Я знаю отца Игнатия. И верю в Бога. И не собираюсь никому ни в чем мешать. Не мешайте же и вы.
   Наверное, где-то в другом месте я бы уже сорвался на крик или ругань, но здесь... Да, заразная штука - святость... Но - ему, кажется, было достаточно, именно это он и хотел услышать. И услышав, ушел. А я таки отыскал в одной из каменных ниш знакомую фигуру. Нет, я никоим образом не собирался мешать или отвлекать. Просто... просто, наверное, кроме поговорить мне нужно было немного святости и света. А молитвам отче я верил, в отличие от слишком многих других.
   - Отец Игнатий, - тихо сказал я, когда он закончил. Странно. Эти слова словно обожгли его.
   - Демна? - обернулся он - медленно, не понять, растерянно или величественно. Слишком многого не понять... - Ну что ж... будешь обвинять в неискренности?
   - Нет, отче, - улыбнулся я. - Ты же знаешь, что я никогда никого не обвиняю.
   - Кроме себя?
   - Возможно. Я... я понимаю, отче. Понимаю не значит прощаю, ты знаешь это не хуже меня. Понимаю - это не могу обижаться и ненавидеть. Равно как и осуждать. Тем более, что я никогда не пробовал заглянуть тебе в душу или через плечо.
   - Да? - как-то странно несмело улыбнулся отче. - А чем ты сейчас занимаешься? Только честно?
   - Герои не лгут, отче, - покачал я головой. - Тем более, если их слова столь легко проверить.
   - Что ты хотел услышать, сын мой? - спросил он. - Что я - Генерал Дружины Христовой? Или узнать, почему я в таком случае не сижу где-то во дворце, слабо загримированном под монастырь, принимая сотни восторженных и самоотверженных иноков, и не решаю мановением руки судьбы государств?
   Возможно, стоило сказать, что я хотел бы видеть под всем этим моего доброго друга отче, что его дела и заботы не меняли ничего раньше и не изменят потом... возможно...
   - Отче, исповедуйте меня, - сказал я.
   - Зачем? - искренне удивился мой, такой знакомый отче. - Тебе-то - зачем? Герои и так получат теплую койку на небесах.
   - Отче, я не исповедовался с двенадцати лет, когда факт наличия в приходе столь закоренелого грешника вывел из себя местного святого отца и он устроил мне публичное покаяние.
   - Ты хочешь, чтобы я это повторил?
   - Вряд ли, - ответил я головой. - Просто мне стало не хватать тени святости и оправданности.
   - Глупый, - покачал он головой. - Приходи лучше завтра на службу.
   И ушел, шаркая истоптанными сандалиями. И не вспомнил, что мы с ним почти поссорились. Вот и хорошо. Я долго смотрел ему вслед, а потом бесшумно подошел к алтарю и опустился на колени.
   Здравствуй, Господи...
  
   - Привет, - сказал Стас, вставая с моей кровати.
   - Привет, - отозвался я и с любопытством спросил: - А разве тебе можно здесь находиться?
   - Меня впустил отец Игнатий, - пожал плечами он. О, тогда все понятно... - Я обидел тебя?
   - С чего ты взял?
   - Чую. Просить прощения не буду, но... На меня нельзя обижаться, запомни. Равно как невозможно и обидеть меня. Оскорбить и взбесить - пожалуйста, но не обидеть. И... не умея этого сам, я часто забываю, что другие имеют паскудную привычку.
   - Я запомню.
   - Просто знай, - мотнул головой он. - И еще одно. Я - сволочь. Не считай это приступом самоуничижения или бахвальством. Помни об этом всегда. Я умею делать не просто больно, а очень больно. И иногда мне все равно - кому.
   - Зачем... ты говоришь это мне, Ктассантир?
   - Просто, - пожал он плечами. - У нас с тобой впереди еще долгая дорога...
   - Куда? - почти ужаснулся я.
   - Куда-нибудь, - улыбнулся он. - И может быть, даже не сейчас. А ты очень любишь сказочницу?
   - А что?
   - Очень или нет? - настойчиво повторил он.
   - Зачем тебе?
   - Хочу знать.
   - Хоти, - ответил я. Так и тянуло сказать "люблю" - просто чтобы посмотреть, что будет. Но... нет, хватит с меня лжи. С такими темпами сил и времени на то, чтобы жить, просто не останется. Хотя... будет определенно интересно. Он ухмыльнулся и ушел. Странно. Неужели не врал на счет нельзя обидеть? А ведь хотелось же...
   Я стоял и смотрел на море и на корабли, лениво спящие в гавани Пристанища. И понимал, что пора уходить. Что правило одного месяца - это не кара, это дар. Мне нечего здесь больше делать, но если я останусь, я забуду об этом. Я стану... Да, кто бы ни придумал Кодекс героя, он был столь же умен, сколь и безжалостен.
   Значит, надо сегодня же попрощаться с отче и сказочницей. Стас... обойдется. И - вперед. Может быть, на сверкающие утесы Гряды. Или... в град Правителя, куда мы так и не дошли... Главное, не на корабль. Не искать в порту Эмер...
  
   А уйти одному мне не дали. Отче сказал, что к сегодняшнему вечеру все равно все закончит, и мне ничего не стоит подождать до утра. А сказочница просто седлала лошадей - для троих. И даже не говорила, что все, что стоило увидеть в Пристанище, она уже увидела, а жить здесь... Это было очевидно. Я не мог понять другого - почему я, почему - со мной? Ведь все дороги мира готовы их принять, ведь мои пути - это всегда кровь и грязь, за какими бы словами или декорациями они не пряталась. Кровь и грязь... Вечером пришел Стас, принес вино и мешок с вещами. Сказал, что у нас должна найтись лошадь и для него, потому как бежать за нами всю дорогу он не собирается, а смысла передвигаться коннику со скоростью пешего нет никакого. И уселся к огню - греться. Он до странного любил греться у огня, он мог сидеть так часами, слегка подремывая, как сытый кот, и, казалось, пропитываясь этим теплом насквозь. Ни у кого из нас не хватило сил сказать ему "нет". Может, и зря. Может...
   А мне хотелось холода и одиночества. И покоя, недвижимого покоя, граничащего с вечностью. Равнодушия гор и отшельников. И свободы ветра, завывающего в ущельях. Мне хотелось стоять на вершинах серых скал Гряды и взбираться по камням, обдирая руки в кровь. И - почему-то - плакать. Хоть и разучился я давно, хоть и... это странно - с каких-то пор боль стала заменять слезы. Если бы я шел один, вопрос о выборе пути не стоял бы. Но брать их с собой на Гряду не хотелось. Это сломало бы холодный восторг сверкающего одиночества, это изменило бы отношение к Гряде как к убежищу, в которое можно сбежать от мира и всего, что в нем есть. Это... нет, их нельзя вести на Гряду. Даже если поймут. Особенно если... Значит, град Правителя. Не Пристанище, конечно, да и вообще... Надо будет хорошо постараться потерять, оставить их там. А дальше... дальше вперед, по деревням и пущам, как и положено герою... как и положено...
  
   Сказочница вполголоса пела что-то Стасу, а тот подпевал без слов, вплетая мягкий и звонкий голос в ее мелодию. Обоим это до чертиков нравилось, выражения их лиц менялись от экстаза вдохновения до еле сдерживаемого смеха, и спокойно улыбался отче, наблюдая за ними так же, как смотрел бы на расшалившихся котят. Я точил топор. Больше делать было нечего, уйти все же не хотелось, а говорить... Кажется, в глазах отче я тоже был маленьким котенком, только-только научившимся видеть образы мира и понимающим их великолепно неправильно. Ему было любопытно и немножко грустно. А потом Стас вдруг поднялся и со словами "я пошел питаться" исчез в зарослях. Сказочница не обиделась. Я чего-то не понимаю? Сидела, играла дальше. И вдруг спросила:
   - Почему ты не поешь, герой?
   - Наверное, потому что у меня жуткий голос, - честно ответил я.
   - Разве? А мне так не показалось. Давай проверим.
   - Не надо, - вмешался отче. - Поверь - он у него действительно жуткий. У нас в обители нерадивых послушников до сих пор пугают его пением.
   - Правда? - не поверила она. И правильно, кстати, сделала.
   - Почти. То есть не пугают, но... мне до сих пор не могут этого простить. Понимаешь, тогда решалась одна довольно щекотливая проблема, и кто-то решил, что присутствие героя в хоре может качнуть весы на нашу сторону.
   - А я предупреждал, - ухмыльнулся я теплому воспоминанию того незабываемого вечера.
   - Угу, - грустно кивнул отче. - А мы решили, что это просто смесь заниженной самооценки, неопытности и нежелания петь. Ведь герои - они только с виду простые и прямые. А на деле... сама знаешь, как любит врать Демна, хоть и редко позволяет себе подобную роскошь. А самое веселое - это убежденность. Ведь когда герой искренне верит в то, что говорит... катастрофа. Потому что от правды это далеко, а не придерешься. Тогда и начинается...
   - Отче, лгать себе выходит еще дороже, - отозвался я.
   - Ага, а то вы об этом хоть когда-то вспоминаете... Нет, сказочница, тут уж...
   Странно, уход Ктассантира как будто освободил нас от чего-то, как будто при нем мы не решались вспомнить о том, что держало нас вместе, что объединяло и вело... как вроде оно разом стало чем-то грязным и постыдным... или нелепым и смешным... Но ведь Ктассантир...
   - Тогда слушайте меня, - улыбнулась сказочница. - Сегодня роскошная ночь. Грех не спеть ей об этом, правда?
   Можно подумать, мы могли не согласится...
  
   Стас уходил каждую ночь. Поначалу мы тревожились, ждали, потом привыкли. Ну, уходил так уходил, мало ли у кого какие причуды. Правда, сам Ктассантир говорил, что все равно бродит поблизости, и мы, дескать, можем спать спокойно, но такие слова скорее тревожили, чем успокаивали, и мы с отче привычно делили ночь напополам - мне вечер, потому как молодежь рано не ложиться, ему утро, потому что все равно встает рано, и плюс-минус несколько часов ничего особенно не меняют. На рассвете приходил Стас и готовил завтрак. Готовить он умел, и, хотя причин такого поведения никто не видел, все были благодарны. Правда, он никогда не ел с нами, сказочница долго смеялась, что, дескать, собирается отравить и приучает питаться с рук, на что Стас совершенно серьезно ответил, что и в мыслях не имеет, перечислив такой список причин за и против, что нам всем стало дурно. Что говориться, не ожидали... А потом поднимались и шли. Вел я, лишив отче замечательной возможности походить кругами вокруг очередного леса, скалы или поля. Нет, ни в коем случае не дерева, до такого он бы унизился только в пику мне. Кажется, против никто особо не был, и мы довольно быстро шли мимо действительно короткой дорогой от Пристанища в град Правителя. И только туманные пики Гряды манили покоем и обещанием красоты и одиночества, а я молча вздыхал и отворачивался, мысленно обещая, что скоро, совсем-совсем, я приду сюда, я вернусь и коснусь губами леденящей чаши их вечности...
   К граду Правителя мы вышли на третий день. По дорогам это и вправду было бы дольше, где-то на сутки - двое, не смотря на то, что там можно было бы добираться верхом, а брать с собой лошадей в леса и плоскогорья местности у подножья Гряды я отказался наотрез, и где-то к вечеру второго дня пути со мной согласились. Потому что кони не приспособлены к тем подъемам, по которым мы, собственно говоря, и сокращали дорогу - либо переломали бы себе ноги, либо мы намаялись бы с обходами. Отче, правда, все равно ворчал, что двое суток - не крюк, а к своей животине он привык. Преувеличивал он, причем явно. За пару недель, полторы из которых безвылазно проведены в храме, сложно привыкнуть даже к самой хорошей лошади, а кобылу отче вряд ли можно было таковой считать. Вот сказочница могла бы ворчать с полным правом - у нее не было в случае необходимости возможности использовать ресурсы церкви или местных гарнизонов. Правда, как раз на этот случай имелись мы... В общем, именно ее слова можно было бы считать справедливым упреком, но говорить их она не собиралась, искренне наслаждаясь прогулками по плоскогорьям, поэтому над отче мы посмеивались в пол голоса, обещая от града Правителя обязательно двинуться верхом. Куда - никто не думал, да это и не имело значения...
   Град Правителя... Да, пора садиться писать список местных достопримечательностей - и там не мудрствуя лукаво спокойно и обстоятельно описать и его, и Пристанище, ну да... Соберусь я это когда-то сделать, как же! Град Правителя строил безумец. Но, надо отдать ему должное, очень разумный и ответственный безумец. Выглядел он (город, а не давно почивший архитектор) приблизительно как крепость-в-крепости-в-крепости-в-крепости. Зачем - тот еще вопрос, ведь находился он на острове между двух рек, что, сливаясь, впадали в Северное море, и комплекс крепостей у этого самого моря был большим, сильным и оправданным, а выше по течению рек начинались пороги и водопады, так что подобраться было не только затруднительно, но и реально не возможно на плавсредстве крупнее пироги или ладьи, которые еще как-то можно было бы протащить по берегу на своем горбу, что, кстати, было бы тут же замечено из сторожевых башен. При всем при этом внешние крепостные стены были логичны и, пожалуй, даже необходимы. Но еще четыре пояса внутренних укреплений...
   Вокруг внешних стен ютились шатры и палатки - торговцы и гости, не желавшие платить пошлину и жить внутри укреплений вполне могли обосноваться здесь. Городские власти смотрели на такие вещи сквозь пальцы, проблема города вокруг города их особо не тревожила. Во-первых, острова за стенами града всего ничего, а во-вторых, весной и осенью имело место быть половодье, вымывающее все за пределами этих самых стен подчистую. Самое смешное, что гостей честно предупреждали, но верить они почему-то начинали, только испытав все радости потопа на собственных шкурах и товарах, под радостные комментарии горожан, любовавшихся на это с безопасной высоты стен.
   Мосты в град Правителя отсутствовали как класс, довольно сильно усложняя этим жизнь всем вокруг. Зато были лодочники (в строго регламентированных количествах, которых катастрофически не хватало) и два парома. И нам, равно как и всем путникам, добравшимся до переправы, оставалось только глубоко вздохнуть и приготовиться ждать как минимум пол дня, потому что никакие права и привилегии роли тут не играли, и тихо радоваться тому, что хотя бы у жителей града есть лодки, ведь толпа у переправы могла бы быть в несколько раз больше. А еще - надеяться прихвостится к кому-то из рыбаков, которым все равно кроме приезжих ловить тут было нечего, но которые упрямо не хотели этого признавать.
   Не прихвостились. Сидели на бережку, ножки свесивши. Сказочнице нравилось. Отче, кажется, тоже. Стас отчаянно делал вид, я - не удосуживался. Горько было на душе. Невыразимо. Беспричинно. Как будто... не знаю. И манили, манили туманные склоны Гряды, ее тишина, ее равнодушие, ее... Но я не сбегу. Да и не смешно ли - пытаться спрятаться от мира в горах, находящихся как раз по центру треугольника град Правителя - Пристанище - прибрежная крепость? Сколько времени там можно оставаться незамеченным? День? Два? И все равно - тянуло, и все равно...
   Мы вошли в град Правителя, когда море отливало сверкающей лазурью и солнце склонило золотую голову в безбрежность его глубин. Когда ветер утих и не тревожил волны, а крики чаек замерли в невероятно высоком скорбяще-темном небе. Когда... Да, красота - одна из немногих вещей, способных предать смысл. А еще...
   Гостиницу выбирал Стас. Мне было все равно. Только немного удивляло то, что отче не пошел в местный храм. Или... тут свои тонкости? Плевать. Я устал. Вроде не от чего, но...
   - Спой мне, - попросил я сказочницу.
   Она не спросила, зачем, не спросила, что. Молча, послушно расчехлила гитару и уселась прямо на мостовой. И запела. Я ждал - о чуде. Или о свете. Или... а она пела о Пристанище, о...
   Давай отпустим эти звезды,
   Они замерзли в черном небе.
   Здесь так безумны камней гроздья,
   Темна вода и злобен ветер.
   Костер умрет, не загоревшись,
   И холод заморозит кости.
   Застынет время, бросив души,
   Здесь не нужны чужие гости.
  
   Место за гранью миров.
   Место за гранью дорог.
   Долог ли будет твой путь?
   Сможешь ли встать и уйти?
   Здесь не найдет путник кров,
   Пусть он устал и продрог,
   Но здесь можно коснуться небес,
   Но здесь можно ходить по воде,
   И здесь вечность посмотрит в глаза.
   Сможешь ли встать и уйти?
  
   Видишь разбитый причал?
   С него уплывал Одиссей
   В последний поход, в тот, что за
   Грань мира, себя и богов.
   И пусть он сорвался за край,
   Был страшен стремительный лет,
   Отсюда увидел он свет
   Того, куда стоит идти.
  
   Место за гранью миров.
   Место за гранью дорог.
   Долог ли будет твой путь?
   Сможешь ли встать и уйти?
   Здесь не найдет путник кров,
   Пусть он устал и продрог,
   Но здесь можно коснуться небес,
   Но здесь можно ходить по воде,
   И здесь вечность посмотрит в глаза.
   Сможешь ли встать и уйти?
  
   Дороги это тоже боги
   И жертва им усталость с кровью
   Слова их слышат наши ноги,
   Их сны стоят у изголовья.
   И мы попали в эти сети,
   Мы счастливы по ним шагать.
   Мы будто маленькие дети,
   Хоть время не течет здесь вспять.
  
   На дорогах мы бессмертны,
   Случай наш покорный служка.
   Мы устали от примеров,
   С душ слетела пыль и стружка.
   Мы пойдем через закаты,
   Мы придем через рассветы,
   Мы бывали здесь когда-то,
   Мы придем сюда наверно.
  
   В место за гранью миров.
   Место за гранью дорог.
   Долог ли будет твой путь?
   Сможешь ли встать и уйти?
   Здесь не найдет путник кров,
   Пусть он устал и продрог,
   Но здесь можно коснуться небес,
   Но здесь можно ходить по воде,
   И здесь вечность посмотрит в глаза.
   Сможешь ли встать и уйти?
  
   Ночью Стас ушел. Как всегда. Мы привыкли. Мы не спросили, куда. Мы... Сказочница уснула быстро, словно малое дитя, убаюканное долгой дорогой и святой уверенностью в том, что все будет хорошо. Отче пел ей колыбельную, рассказывая вполголоса историю града Правителя и наши планы на завтра. Я не слушал. И дело было не в том, что я слышал это все, и не раз. Раньше такие мелочи не мешали быть внимательным слушателем и искренне наслаждаться рассказом. Ведь это столь дивное удовольствие - слушать, как душа рассказчика меняет давно знакомую историю, расставляя акценты по-своему, переставляя местами события, а иногда - даже судьбы главных героев. И молчать, понимая, что здесь и сейчас происходит одно из величайших чудес и зрелищ - обнажение души человеческой, которая сама того не замечает, и потому предстает перед пытливым взглядом во всей не блекнущей красе своих достоинств и пороков... Это зрелище завораживает, как все воистину прекрасное. Это... Хлеба! Хлеба и зрелищ! Я ничем не лучше других. Просто я смотрю на иные вещи, просто... Я ведь любил, люблю, я ведь...
   Я встал и ушел. Сказал, что дела. Они не удерживали, даже не пытались. Они... они так привыкли отпускать, что мне страшно от них уйти. Но я ухожу. Не далеко и не надолго, но все же... Я шел не набережную, я шел за темную грань стен - в блеклое в отблесках костров безумие красок и взглядов. В пригород града, жить которому осталось две недели - до ближайшего половодья. В мир шатров. И не знаю, что заворожило и привело меня сюда. Возможность одиночества? Попытка сбежать от всех и вся туда, где вряд ли будут искать героя, а тем более меня? Ведь знал - не поможет. И...
   Когда одиночество перестает быть даром? Когда свобода начинает мешать? И почему, почему мне так хотелось, чтобы меня взяли за шиворот, чтобы отругал отче, отругал как глупого мальчишку, чтобы улыбнулась сказочница... или спела, или посмеялась, пусть даже с меня... чтобы... Но они не подошли. И не подойдут. Они... спутники. Те, кто идет рядом. Много? Мало? Когда этого перестало хватать? Когда?..
   Мне хотелось разрезать руку и смотреть, как алые капли крови будут капать в сверкающую лазурь моря, растворяясь в безграничной его синеве. Мне хотелось плакать. Или чтобы пошел дождь. Мне хотелось... драки. Драки и крови. Чтобы больно. Чтобы смерть вокруг. Чтобы не казалось - бессмысленно. Чтобы...
   - Что ты потерял здесь, герой? - голос, резкий и насмешливый, разорвал паутину мыслей. Оборачиваясь, я улыбался. Мне хотелось оскорблений. Писавший Кодекс разрешил отвечать на них кровью обидчика. Правда, не смертью, но... Мне хотелось... Но за спиной стоял Стас. И я промолчал.
   - Тоскуешь? - спросил он. Какое красивое слово...
   Я молчал. Наверное, стоило сказать "да" и начать жаловаться на жизнь. Не хотелось. И дело даже не в том, что я не верю ему, что я слишком привык быть героем, то есть наглым, сильным и безжалостным... Не хочу. Меня утешили и исцелили бы холодные ветры на темных вершинах Гряды. Но я остался здесь. Или... неужели отсюда меня не отпустили?
   - Я уйду сегодня, - продолжал Стас.
   - Куда? - спросил я.
   - Дня на три, не дольше. Вы подождете?
   - Это не сложно, - пожал я плечами. - Дела Императора?
   - При чем здесь Император?
   - Градоначальник Пристанища сказал, что ты - его личный посланник.
   - Градоначальник? - поморщился Стас. - Мне он сказал, что ты тайный эмиссар великого и ужасного патриарха Игнатия.
   Мы переглянулись и... нет, не рассмеялись. Только улыбнулись друг другу. Несмело, кончиками губ, как влюбленные, не смеющие поверить в реальность своего чувства. Как...
   - А знаешь, - тихо сказал я и голос мой звучал хрипло, словно после долгого и громкого смеха. - Он был не так уж и неправ. И - почти не солгал.
   - В моем случае тоже, - кивнул он. - Понимаешь... - странно, как странно, что он пытается что-то мне объяснить... словно заглаживает вину, словно... - Это была услуга, в которой я не мог отказать, услуга, оплаченная кровью.
   Интересно, где заканчивается метафора и начинается правда? Или они неразделимы для существа по имени Ктассантир? Никто никогда не слышал о роде аль Содра... А о существе по имени С'арранан? Почему я не догадался спросить об этом господина градоначальника? Почему?
   - Куда ты идешь? Нет, не отвечай, - оборвал я... его?.. себя? - Тебе нужна помощь или спутник?
   - Нет, - ответил он и странная грусть прозвучала в его словах. Так, словно мою попытку открытости и примирения он рассматривал исключительно как плату за его странную откровенность. Интересно, почему он не подумал, что плата не может превышать товар в несколько десятков раз? Или... оно того стоило?
   - Ктассантир ад С'арранан аль Содра, - сказал я. Тебе так нужен товар и плата? Ну так получай же! - Ты дрался со мной плечом к плечу. И то, что не была пролита кровь, ничего не меняет. Дравшийся рядом не может стать врагом. От дравшегося рядом нельзя уйти. Его беды - твои беды, ибо его кровь готова была пролиться рядом с твоей. От законов дравшихся рядом произошли законы боевых братств и дружин. Они были, есть и будут неизменны. Потому что готовность умереть рядом нельзя забывать. Потому что нельзя просить отдать больше, чем жизнь, и существу, которое проявило однажды такую готовность, не может быть отказано в даре меньшем пока не получиться отплатить равным даром. А потом... потом все решает судьба. Дружба или вражда. Жизнь или смерть. Помни об этом, Ктассантир ад С'арранан аль Содра.
   - И... ты хотел расплатиться со мной столь мелкой монетой? - глухо спросил он.
   - Я знаю цену даров, - ответил я. - В меньшем даре не может быть отказано.
   А потом развернулся и пошел от него, пошел прочь. Чувствуя, что должен был остаться, что... Ктассантир ад С'арранан аль Содра... Помни. Помни об этом. Я знал - он не станет догонять. Даже не попробует. Он... Ктассантир ад С'арранан аль Содра. Кем был вампир по имени С'арранан? Может ли знать об этом отче? И... почему твои, именно твои тайны так нужны мне, Стас? Ведь я прощаю их наличие отче, ведь я не позволяю себе коснуться судьбы сказочницы, ведь...
   - Три дня! - крикнул он мне вслед. - Если я не вернусь, уходите.
   - Дурак, - обернулся я. - Если ты не вернешься, мы перевернем здесь все. Сверху до низу, город и предместье, реку и земли вокруг. Если бы ты сказал, куда и зачем идешь, все было бы проще, но я не спрошу. Это не значит - не приду, никоим образом. Это значит - могу опоздать. Но не думаю, что это что-либо сильно изменит. Помни. Помни об этом, Стас.
   Я - словно ворон, словно глупая черная птица, кричащая о беде... о том, что никогда больше... о том, что смерть рядом... Как часто я пропускаю мгновенья, в которые нужно молчать... как часто...
   - Прости. Прости меня за это, Стас, - сказал я. И ушел. На сей раз - не оборачиваясь. Мне не нужно видеть направление движения, чтобы знать, куда он идет. Герой... герой это не просто слово. И, к счастью, это относится не только к гадостям и боли.
  
   Утро начиналось с боли, как с похмелья, и то, что я ничего не пил накануне, дело не меняло. Утро начиналось с ссоры. Слава Богу - не отче и сказочницы, это было бы слишком трудно пережить. Кричали в коридоре и кричали на хозяина. Не то чтобы мне особо чем понравился этот дядька, но... долг героя, чтоб его! Пришлось встать и идти разбираться. Правда, до самих разборок дело не дошло, загадочный и не в меру крикливый кто-то высказал все, что считал нужным и удалился, громко хлопнув дверью, как раз когда я входил в комнату. В итоге вместо ссоры получился завтрак. Достаточно паршивый, чтобы мои симпатии перешли на сторону буйного гостя, но не на столько, чтобы лезть в свару самому. Отче и сказочница куда-то делись, и я не стал их искать. На носу висел визит к Правителю, причина, по которой я столь редко появлялся в больших городах. Чем выше и сильнее начальство, тем грустнее оказываются визиты к оному и, соответственно, тем больше гадостей приносят. А мне вполне хватает уже имеющихся, чтобы не стремиться осчастливить себя чем-то еще. Да вот... Нет, пора, пора подаваться в отшельники! Ибо великий герой Демна, разящий смело и... можно я не буду продолжать? Это хорошо, что Стас ушел. Но - жаль. И, чует мое сердце, будет нам еще прогулочка, та еще прогулочка будет... А пока - к Правителю. Прямо и не сворачивая. Раньше войдешь, раньше... без головы останешься? О, как мне жаль героев древности, обреченных иметь дело исключительно с королями и полководцами...
   Но до Правителя я не дошел.
   У порога сидела сказочница. Смотрела и ждала. Почему - здесь? Почему - так? Она не ответит... Она вскочила мне навстречу, бледная как никогда, с горящими глазами...
   - Пойдем, герой, - это даже не шепот, а чуть заметное шевеление губ. Это...
   Она бежала вперед, бежала быстро, не выпуская моей руки из холодных ладоней, как будто боясь, что я убегу, что я исчезну. Она бежала с неистовством одержимой, все вперед и вверх, и я еле поспевал следом, спотыкаясь о камни, которых она просто не замечала, все время пропуская повороты... А потом была смотровая площадка на вершине одной из башен. И сияющие жутким светом глаза, впившиеся в мое лицо.
   - Тебе нравится, герой?
   - Что? - спросил я.
   - Ветер. Тебе нравится ветер? Ты должен его любить. Ты ведь любишь, правда?
   Холодное дыхание вершин Гряды...
   - Но здесь нет ветра, сказочница.
   - Тильда! - крикнула она. - Это мое имя. Ты не знал? Это очень глупо, очень пошло и неправильно - ограничивать свои знания о людях только тем, что говорят о себе они сами.
   - Тильда...
   - Мне никогда не нравилось это имя. Но оно мое. Мое, слышишь? Тильда. Тильда, а не сказочница! Ты любишь ветер, герой? А небо? Ты вообще умеешь любить? А плакать?
   - Зачем тебе мои слезы, Тильда?
   - Мне всегда казалось, что понять человека по настоящему можно только тогда, когда увидишь его плачущим. Понимаешь?
   - Я давно разучился плакать.
   - Ложь! Хотя... отче говорил... то, во что веришь ты... столь далекое от правды... Заплачь, герой! Ради меня. Ну пожалуйста!
   - Что с тобой, Тильда? Что... что ты хочешь от меня?
   - Что я хочу? - и смех, звонкий смех в ответ. И губы, неожиданно горячие губы касаются моего лица. - Что ты чувствуешь, герой? И чувствуешь ли что-нибудь вообще? Скажи мне?
   - Тебе плохо? - послушно говорю я. - Тебе больно?
   - Нет, - смеется она. - Нет!
   Целует. Отстраняется. Взъерошивает мне волосы и отходит назад, посмотреть, что получилось.
   - Ты умеешь любить, герой? Скажи мне: ты умеешь любить?
   - Что тебе даст слово да? - спрашиваю я, втягиваясь в ее безумную игру. - Что тебе даст слово нет? Скажи мне.
   Она смеется. Ее смех становится страшен. Она...
   - Тильда! - ловлю я ее руки, тонкие руки, привыкшие к струнам.
   - Скажи мне, герой! - говорит она тихо, еле слышно, и в глазах - паволока влаги. Но не будет слез.
   - Ты так хочешь быть любимой?
   - Нет!
   - Ты так хочешь...
   - Молчи, - скорбно качает она головой. - Молчи, герой. Ты живешь в неправильном мире, в невозможном мире. Тебя нет, тебя не может быть! И я хочу знать, чему есть место в нем, таком далеком, таком неправильном. Я хочу знать! Скажи же мне. Ведь это не сложно.
   Я ошибся. Слеза - комочек горящего хрусталя - срывается с века, и катиться по щеке. И я не отваживаюсь ее утереть. Я могу только обнять ее, безумную и прекрасную, и сказать, что умею любить, что умею плакать, что готов рыдать и биться головой об стенку, если это ее успокоит. А она смеется. Говорит, что я не понимаю. Она слишком часто это говорит, мне, отче... интересно, говорила ли Стасу? Интересно...
   - Почему тебя нельзя любить, герой?
   Я молчу. Я не знаю, что ответить, и возможен ли хоть какой-то ответ здесь и сейчас.
   - Ты не терпишь Стаса. Ты боготворишь отче. Зачем?
   - Сказочница, - говорю я. - У тебя прекрасные песни.
   - Лжешь! - качает она головой и вдруг спохватывается: - Прости! Прости, Демна, я...
   Ей не хватает слов. Я вижу - она сказала совсем не то, что хотела, даже не то, ради чего звала меня на башню. И я не могу ей помочь. Не могу. Или... Что-то мучит ее, что-то жжет изнутри. Что-то... несказанное. Что-то, что не могло, не может быть сказано. Я беру ее руки - так же, как держала недавно она мои - и говорю, что все хорошо. Что я скажу ей все, что она захочет знать. Что я обещаю. Я... говорю. Я не люблю говорить, но с живущими в мире слов нельзя и пробовать объясниться иначе. Я знаю - наш разговор будет ни о чем, но он затянется надолго. Я обязательно придумаю совершенно ненужную, бредовую проблему, а если понадобится, то и не одну, чтобы она спорила, чтобы она отвлеклась. А потом мы пойдем гулять по городу. И я, пожалуй, заведу ее в средней пристойности кабак и напою до потери сознания, чтобы потом на руках отнести домой, чтобы дать ей возможность забыть и забыться. Чтобы...
   - Тильда, - говорю я. - Хочешь, я буду тебя любить?
   Она только всхлипывает в ответ, и я не могу понять, смеется она или плачет.
   Но... я знаю ответ. Ей нужна забота. Ей нужна любовь. Она - хрустальная ваза, которую нельзя не беречь. Хрустальная ваза, живущая ожиданием чуда... Которая будет разбита, если оно не случиться... Вот только где бы мне еще это самое чудо взять...
  
   Утро началось с мысли о том, что сегодня точно надо дойти до Правителя. Мерзкая перспектива, но... Сказочница спала, завернувшись в одеяло, как в кокон. Где-то на грани слуха ворчал отче, что спаивать сказочницу без него было сущим преступлением. Я, правда, не особо вслушивался, против кого.
   - Ты знаешь о том, что ты красив, герой?
   - Что ж поделаешь, - пожал я плечами. - Всяко бывает.
   - Ты смешной. Ты так странно меняешь достоинства и недостатки местами...
   Нет, стоп, хватит. Вчерашний вечер был, конечно, весел и занимателен, но вспоминать его буду как-нибудь в следующий раз. Помотать головой, вытрусить лишние мысли, и - к Правителю... Один из обещанных Стасу двух дней прошел. Интересно, чем это таки закончится? Правда... потом, потом будет и правда, и неправда. К Правителю. Если я не дойду туда еще и сегодня, страшно подумать, какой подвиг он выдумает в отместку.
  
   Герои не приклоняют коленей. Никогда. Ни перед кем. Стоящий передо мной знал это не хуже меня и все равно требовал соблюдения норм придворного этикета. А ведь не придерешься... Потребуй такой штуки Правитель - и не миновать ему ни скандала, ни поединка, потому что люди его уровня не могут оскорбить только глупого героя Демну - они оскорбят слишком многих героев в моем лице. И знает ведь, гад, что такие вещи не прощаются... А тут все хорошо, все просто: этого расфранченного вельможу можно обвинить только в излишне трепетном отношении к чести Правителя когда надо и когда не надо. А за такое, увы, не убивают. Или это все же свободное волеизъявление? И... я ведь не одинок в своей нелюбви к великим мира сего... Неужели герои столь давно не появлялись в стенах града Правителя, что местные успели забыть... или - кто-то таки унизился?
   Господин в багровых одеждах стоял и ждал ответа. Ах, так ты хочешь услышать это?
   - Нет. Вы сами не понимаете, чего требуете. И - просто для общего развития - прочтите правила поведения героев, - о да, была у нас и такая штука, прилагавшаяся к Кодексу... Правил, правда, было всего четыре, но это не суть важно. Пусть поищет, пусть попотеет... - и не совершайте больше подобных ошибок.
   Вот теперь - все. Можно будто бы случайно отодвинуть его с дороги и войти внутрь. Хотя, кажется, вроде кто-то должен что-то там докладывать... Правитель сидел за столом в огромной полупустой комнате и беседовал и кем-то. Если бы меня не взбесили так слова об обязанности преклонить колени, я бы подождал, но так... Сознательно тяжело ступая, словно впечатывая свои шаги в каменный пол, я двинулся к трону. И остановился в строго регламентированных десяти шагах.
   - Демна, герой, - сказал я, пристально всматриваясь в его лицо. - Последний подвиг - набережная Пристанища, вампир и пираты, - и замер в тоже регламентированной позе: чуть склоненная голова, кулак напротив сердца. - Приветствую Правителя!
   Титулы я тоже опускал вполне сознательно. Ведь на самом-то деле, они не имеют значения, они даже мешают. Признай я его Правителем земель от истоков реки Долгой до Северного моря и больших и малых островов этого самого моря и городов на побережье, и лесов Великой Пустоши, и... это скорее могло бы оскорбить, чем послужить к чести. Ведь, признавая его владычество над этими территориями, я ограждал от него себя, ибо герой не может быть привязан к земле. А так - я признавал его своим Правителем. И подчиняйся ему двое стариков или пол Ойкумены, это ничего не изменит.
   - Гамейн, Правитель, - кончиками губ улыбнулся он. Может, и зря я так, погорячился. Пожалуй, то действительно была самодеятельность. И не стоило его обижать... - Почему ты не преклонил колени перед тем, кого называешь Правителем?
   Ого! Не ожидал, однако... Нет уж, родной, так дело не пойдет. Я бы плюнул и забыл, но... Тогда ты уверишься, что поступаешь правильно. А если, не дай боже, поделишься этим открытием с другими...
   - Герои не преклоняют коленей, - ответил я, становясь прямо. Нанесший оскорбление лишается права на позу почтения.
   - Разве? - улыбка Правителя стала шире. - Герой Раду так не считал.
   - Мне не известны причины героя Раду. Но Правитель должен понимать и видеть разницу между личным почтением и преданностью и тем, что он вводит как норму.
   - Должен? - чуть наклонился он вперед, мягко переплавляя улыбку в оскал. - Не тебе говорить мне о долге.
   Ох, Стас, ну зачем тебе эти чертовы двое суток! Убираться, убираться отсюда...
   - Если до меня никто не сказал этого - что ж, долг героя...
   - Героя! - рассеялся он. - Ты посмотри на себя, мальчишка! Где ты видишь героя? Кого ты им называешь?
   Переигрывает Правитель, однако, все не может решить, враг ему я или все, подобные мне... Плохо. Плохо получается. И не знаю, что лучше - свести все к личной обиде, которую нельзя оставлять безнаказанной, или довести его до оскорбления всех? Нет, пожалуй, второе - это пока слишком, это мы всегда успеем...
   - Правитель изволит сомневаться в моем достоинстве? - исподлобья глянул я. Черт, как же я ненавижу все эти игры! И эту роль обиженного юнца... и слишком уж показную глупость и наглость Правителя...
   - Правитель изволит сомневаться в самой возможности его существования.
   - В таком случае, - улыбнулся я, - пусть Правитель выберет кровь, которая смоет нанесенную мне обиду.
   - Выберет кровь? - слегка наклонил он голову. - Пошел прочь, глупый юнец. И можешь захлебываться своей обидой столько...
   - Благодарю Правителя, - склонил я голову в коротком поклоне.
   - Не за что! - умилился он.
   - За данное мне право самому выбирать качество и количество этой крови, - счел нужным объяснить я. - Завтра я приду за ней.
   А вот теперь - полупоклон, предписанный врагу, которого уважаешь, легкий поворот на каблуках - и прочь отсюда. Ты запомнишь мою плату, Правитель. Надолго запомнишь... И пусть мне позволено взять только кровь, а не жизнь, ты насмотришься завтра на реки багрянца.
   Знать бы, насколько он мне поверил... Знать бы...
   Надо попросить уйти отче. И чтобы забрал сказочницу. Я не хочу, не хочу повторять грустную драму о герое, которого скручивают болью его спутников. Так что пусть лучше уйдут. Хоть прогуляться в прибрежные крепости, хоть съездить на острова. Куда угодно, но подальше. Чтобы завтра я мог не бояться. Чтобы завтра я был один. А потом вернется Стас. Или не вернется. И мы...
   Но отче не было ни в гостинице, ни в центральном храме. Куда занесло его и сказочницу никто мне так и не смог внятно объяснить, и... А почему бы и нет? Зачем выгонять их куда-то завтра, если они уже ушли сегодня? И... обещанное Правителю "завтра" начинается через четыре часа. А пока можно еще раз проверить топор, которому я верю больше, чем себе, прогуляться вокруг дворца Правителя. Наевшись по самое не могу крепостными укреплениями, кто-то из предшественников Правителя выстроил этот маленький рай, словно иллюстрацию к роскошным восточным сказкам... Это может быть весело. Это...
   Мягко блестела сиреневая сталь топора. Взял его в руки и покачал головой. Нет. Не сейчас. Топор - это оружие против врагов, для отсекания плоти, для убиения тела. А мне нужна только кровь. Гадко, но правильно. Это будет больно, но иначе это было бы много больнее. И топор остался в храме, куда я зашел по дороге, остался для передачи отцу Игнатию, лично в руки. Сегодня будут ножи. Оружие для полосования. Для крови, но не для смерти. Потому что, в отличие от топора, ножом сложно убить, не желая того. Сложнее, чем топором.
   Я думал, что буду пробиваться во дворец с боем. Я этого ждал. Хотел. Ненависть ко мне, попытка убить меня дали бы право, дали бы... Но все было просто и скучно. Я вошел, и никто не спросил меня, куда я иду и зачем. Полутрезвые охранники смотрели равнодушными глазами, почти не видя того, на что были устремлены их взоры. Кругом бегали слуги в поисках своих хозяев, многие из которых были достаточно пьяны, чтобы не протестовать, когда их брали под руки и уводили домой. Кто-то еще веселился, звучала музыка, голоса, шаги... Праздник заканчивался, но это никому не мешало. И... меня просто приняли за кого-то из таких вот, то ли слуг, то ли их неприкаянных господ. Собственно говоря, это не имело значения. Приди я завтра, точнее, днем... О, тогда все было бы именно так, как ожидалось - гвардия, недоверие, попытки остановить... и толпы свидетелей. Может, так оно даже и лучше. Урок, который должен быть дан, неприятен и не красив. И для него не нужны зрители. Хватит Правителя. Хватит...
   Он стоял у камина, неотрывно глядя в огонь. В одной руке - измятая бумага письма, другой он опирался на край каменной кладки, не украшенной ничем. Что-то было в этой картине - огонь и камень, и Правитель - рядом... какая-то странная красота... Он не слышал моих шагов. Не поднимал головы. Он был один, высокий, молодой, хоть и давно уже не мальчишка... И я подумал тогда, что, пожалуй, он старше меня лет на десять. И в то же время младше - лет на двести... На лице, которое умело быть красивым - усталость и раздумья. Не думаю, что обо мне и моем обещанье.
   - Приветствую Правителя, - сказал я, подходя ближе.
   Он оглянулся, не удивленно и не испуганно. И увидел меня. И то, что здесь и сейчас он один. И то, что в моих руках ножи. Да, вот теперь вспомнилось и утренняя размолвка...
   - Господин герой... - начал было он, и голос, такой тихий, такой... на миг показалось...
   - Я предупреждал о том, что приду. Почему же вы удивляетесь моему появлению?
   - С ножами? Да, конечно, кровь... - вздохнул он, стараясь показать, что ни капли не боится, что все это глупости и иначе как бессмысленное ребячество он мою выходку не воспринимает. Кажется, ему бы очень хотелось, чтобы так оно и было на самом деле. Но... я слишком хорошо видел, что Правитель лгал. В первую очередь, естественно, мне, но и себе тоже. - Вам не кажется, что в этом слишком много ненужного позерства, господин герой?
   - Возможно, - спокойно согласился я. - Но тогда вы должны признать, что в вашем требовании его было ничуть не меньше.
   - Вы вели себя слишком вызывающе.
   - Если бы вы оскорбили только меня, Правитель, я бы просто ушел. Но так нельзя даже пытаться обращаться с героями. А оскорбления смываются только кровью, вам ли этого не знать. Но... вы - Правитель, значит, кровь будет не вашей.
   - А чьей же тогда? - спросил он.
   - Того, кто первым войдет сюда, - безмятежно ответил я. - Знаете, когда-то это была кровь наиболее доверенного человека. Считалось, что он стоит ближе всех к Правителю и такая замена будет наиболее подходящей. Сейчас же... вы не назвали того, кто будет платить. А мне все равно.
   - Господин герой, - тихо ответил он. - Я согласен принести вам свои извинения. Вам ведь это нужно? И давайте спокойно разойдемся в разные стороны. Это глупый фарс, честное слово!
   - Возможно, - покачал головой я. - Этот обычай не использовался уже довольно много лет. Но коли возникла в нем необходимость... Я не советую вам звать кого бы то ни было, Правитель, - прокомментировал я его продвижение поближе к шнурку вызова слуг. - Вы нарушите святую волю случая, подставляя мне под удар не ту кровь, это раз. А второе... Ситуации, в которых жизнь героя подвергается непосредственной опасности, рассматриваются особо. И не думаю, что вам бы доставило удовольствие лицезрение результатов такой попытки.
   Я преувеличивал, и довольно серьезно. Это хорошо, что утверждения о будущем и о возможном не рассматриваются моим организмом как ложь. Ведь... я, конечно, вряд ли справился бы со всей королевскою ратью, но куча трупов таки образовалась бы, однозначно. А такое зрелище не относится к особо приятным, даже если бы в числе означенных трупов был и мой.
   - Зачем вам это нужно? - глухо спросил он. Страх прошел, если и был. Страх исчез вместе с моим обещанием не брать его кровь. Но...
   - Слово честь еще все-таки что-то значит, Правитель.
   Мы так и стояли друг напротив друга в маленькой комнате, в убежище Правителя. Почему-то мне казалось, что это именно так. Может, потому что полностью отдаться мыслям и покою можно только там, где свято уверен не только в неприкосновенности жизни, но и в том, что покой твой никто не отважиться нарушить. Может, потому что мне бы хотелось, чтобы это было так. Не суть важно. Если я ошибаюсь - это ничего не изменит. Если нет - мне же хуже, потому что в такие вот личные убежища редко заходят гости. Потрескивали дрова в камине. Отзвуки музыки долетали из-под закрытых дверей. Резко, надрывно дышал Правитель. Я видел, как в его душе начинает просыпаться страх. И думал о том, что не так уж неправ был Стас со своей теорией критериев ужасного. Мы стояли не двигаясь. Я - потому что привык, он... боялся? Неосознанно копировал? Пытался понять? Не знаю. Ничего не знаю. Меня поражает этот человек. Бесконечно мудрый и совершающий столь дурацкие ошибки. Я даже не знаю, нужен ли ему на самом деле мой урок и способно ли это хоть что-то изменить. Не знаю, но... я уже не смогу не попробовать.
   И через вечность противостояния в дверь раздался стук, и Правитель ответил: "Войдите" прежде, чем успел подумать, к чему это приведет. Но было поздно что-либо менять. Двери открылись и в комнату вошел почтенный старик, высокий, худощавый, с серыми волосами и выцветшими голубыми глазами, державшийся со строгой грацией старого рыцаря. Удивленный взгляд скользнул по мне (о, он не мог не признать героя!), по Правителю. Он собирался что-то сказать, но смолчал. А я... еще минуту назад, стоя перед Правителем и ожидая скрипа дверей, я собирался устроить кровавую мессу, я собирался полосовать вошедшего обоими ножами, говоря, что это должно было случиться с Правителем, я собирался залить кровью его холеное лицо и эту комнату, маленькое убежище в большом дворце. Но сейчас понял, что не смогу. Не смогу поступить так с этим рыцарем. Голос не слушался. Горлу не хотелось говорить - только ловить губами разлетающиеся капли крови. Я говорил. Об обиде и плате. И как никогда ощущал то, что все это всего лишь фарс, жестокий, кровавый фарс...
   - Вы правы в своих требованиях, - сказал старый рыцарь, выслушав меня. И голос его не дрожал, голос его был голосом не старика, но полководца... - Обида должна быть смыта кровью. Начинайте.
   Судорожно сглотнул в своем углу Правитель. Кажется, он до сих пор считал все выдумкой полоумного героя, и тут...
   - Расплачивающийся не был назначен, но я надеюсь, что достоин им быть. Тем более, что больше здесь никого нет, - закончил старик и протянул мне руки с высоко поднятыми рукавами и темно-синими полосами вен. Как-то полуосознанно я резанул по этим сухим, белым рукам, по венам, резанул вдоль, а не поперек, чтобы было больше крови, чтобы потом не было осложнений... и здесь... самое лучшее решение... самое кровавое... Алая влага брызнула на пол, заливая мягкий желто-кофейный ковер, заливая одежды старого рыцаря... и никоим образом не тревожа его самого... - Мой Правитель, - обратился он к замершему у камина виновнику этой дикой сцены (хотя нет, виновник ведь не он, а я, только я!), - обиды смывают кровью, но ничто не может запятнать героя, только того, кто нанес ему оскорбление. И тем хуже, если совершил подобное Правитель.
   Он шел - как невозможное чудовище из глупых сказок - и кровь стекала по его руке - алым шлейфом, кровь, столь странно красивая на синевато-белой коже, столь дивно отблескивающая рубином и алыми глазами дьявола в свете такого домашнего огня камина... Он шел - не человеком, призраком, живим воплощением того закона, о котором говорил... И я подумал, как несказанно повезло мне с ним, как... ведь это так очевидно... он нашел единственную дорогу не к разуму, а к сердцу Правителя. Дорогу, взойти на которую я никогда не смог бы сам. Потому что я, хоть и герой, но всего лишь обиженный юнец. А старый рыцарь неизвестного мне ордена был судьбой, был святым, был знамением...
   - Кровью надо смыть пелену с глаз Правителя, чтобы он впредь видел то, что есть, а не то, что кажется, - и окровавленные пальцы коснулись век Правителя, век, которыми тот так и не прикрыл глаза, словно зачарованный глядя в скорбное лицо старого рыцаря. Не пытаясь сбежать, не пытаясь защититься. - Кровь должны попробовать уста Правителя, - в ладони рыцаря собралась лужица крови - и легла на губы Правителя, стекая на подбородок и грудь из-под руки рыцаря, но оба словно не замечали этого. - Чтобы он знал, какова она на вкус и не требовал больше. Кровь должна коснуться разума Правителя, - широкая полоса, проведенная четырьмя пальцами, пролегла на его лбу. - Дабы мог почувствовать он ее суть и принять такой, какой она есть, без страха и без радости, как должное и неизбежное.
   Правитель дрожал. Этот ритуал... что-то было в нем, неизмеримо жуткое, невероятно древнее, что с приобретенным за века умением хватало за душу, внушая страх и ужас, внушая... почтение... то, чего не забыть... Старый рыцарь остановился и замер и опущенной головой, и мгновения его неподвижности и нашей растерянности текли - багровыми каплями на светлый ворс ковра. Завораживающее зрелище...
   - Это все? - хрипло спросил Правитель, первым пришедший в себя. Но я не сомневался ни на миг - этот урок он запомнит. Не мой урок. Урок старого рыцаря.
   - Все, - свистящим шепотом отозвался я. Вот уж не ожидал...
   - Тогда не сочти за труд, перевяжи мне руку, мальчик, - еле заметно улыбнулся старый рыцарь, и мне и в голову не пришло обижаться. Я только беспомощно оглянулся вокруг, ища, чем бы его перевязать, и просто перехватил руку ремнем, пока Правитель судорожно дергал за свой шнурок, собирая всех слуг дворца...
  
   - Герой, Господи Боже, тебя же на миг нельзя оставлять без присмотра, - в сто первый раз повторял отче, обхватив руками голову.
   Я уже не говорил, что сделал только то, что должно, да и вообще не я. Хватит. Иначе мы так и будем повторять одни и те же фразы без конца... вот уж вариант обезумевшей вечности...
   - А мне казалось, что ритуал должен проходить как-то иначе, - сказала сказочница, и на ее красивом лице отражалась привычная глубокая задумчивость.
   - Должен, - не стал отпираться я. - Но... понимаешь, этого все равно никто не знает и не помнит. Насколько мне известно, к ритуалу за все время его существования прибегали дважды. И мой случай - второй.
   - Да, - улыбнулась она. - Не придерешься. Случай - не традиция... Но думаю, ею станет сегодняшнее представление. Слишком уж...
   - Красиво?
   - Жутко. Впрочем, и это тоже.
   - Вы считаете, что я неправ?
   - Нет, - ответила сказочница, но в ее словах я не сомневался. Как же, такая... жуткая и красивая история...
   - Можно же было решить все как-то иначе, как-то... - простонал отче. - О, как мне не хватает Стаса! Занятый перепалками с ним ты бы не устроил такое... такое...
   - Не хватает? - спросил я. - Не переживай, отче! Если он не вернется завтра к вечеру, мы еще пойдем его спасать.
   - О, Господи! - только и вырвалось у святого отца. Но... отчаянье его было слишком демонстративным. Ему было интересно, безумно интересно. И то, как я выкручусь из безумной авантюры с уроками Правителю, и что, в конце концов, сделает Стас. Правда, он готов был в любую минуту прикрыть нас своей властью и авторитетом, но не думаю, чтобы это понадобилось.
   - Завтра к вечеру... Надо будет постараться за завтра успеть все, что осталось... - задумчиво сказала сказочница. - Ребята, с вами, конечно, не соскучишься, но временами это бывает немного утомительно.
   Она была права.
  
   А Стас все-таки пришел. Злой и уставший, в изодранной одежде, будто лазил все эти дни по скалам Гряды и срывался - не раз, будто... Обнял по очереди сказочницу, отче, меня и грузно плюхнувшись в кресло спросил, чем обязан такому обостренному вниманию с нашей стороны.
   - Ну хоть кто-то делает то, что обещал, не устраивая при этом... - вздохнул отче.
   - Не устраивая чего? - полюбопытствовал Стас. Естественно, ему рассказали. Со всеми возможными преувеличениями, периодически тыкая в меня пальцем (для наглядности, наверно). Как ни странно, Стасу история понравилась. Он хохотал как сумасшедший, не смотря на то, что лично я не видел тут ничего, что могло бы вызвать хотя бы улыбку - не то что хохот. Но в такие тонкости он не вдавался. И то ли для сравнения, то ли чтоб мне было не одиноко, а может потому, что от сказочницы не отвертишься и рано или поздно ему все равно пришлось бы это рассказать, решил поведать нам историю своих похождений.
  
  

История Ктассантира

   Ее звали Слезка, а его - Бесстрашный. Она была маленькой женщиной, не по возрасту, а по размерам тела, хрупкой и сгорбленной так, что, казалось, когда-то кто-то просто начал выкручивать ее, как белье, да так и оставил. Низенькая, в половину человеческого роста, с глубоко посаженными внимательными черными глазами, она никогда не была красивой. А он был. И красивым, и бесстрашным. Cтранная пара. Он - как герой старых баллад, высок и красив. И беспомощен, как ребенок. Как ребенок, беспамятен. Даже Слезка не знает, что с ним случилось, что оставило тело, но забрало душу. Она нашла его на побережье, в сухой одежде, которая не касалась моря, сидящим на одном из тех крутых скальных уступов, на которые большинство смотрит издалека. Он плакал. И плакал, видно, долго, словно не видя и не понимая, не осознавая сам себя. Светящиеся комочки слез все срывались и срывались с его век, падая на сильные руки, сложенные на коленях, на одежду, на темный камень. Возможно, именно тогда проснулась ее жалость. Сначала не к нему - к себе, потому что имя "Слезка" дала ей мать. Потому что она всегда считала, что мать выбрала ей судьбу. И так никогда и не смогла простить, что - такую. Думаю, ей было почти все равно, о чем плакал он. Она-то знала, что плачет о себе. И это горе, не бывшее общим, все же объединило их. Они просидели на уступе до сумерек, а когда вечернее солнце ушло умирать в море, чтобы утреннее родилось из его вод на рассвете, она почти не удивилась тому, что повела его к себе, в маленький полуразрушенный дом, притулившийся у стены крепости. Ему было все равно. Он не говорил, хотя умел и понимал слова, обращенные к нему. Он не помнил ничего. Ни своего имени, ни имени этого места, ни того, что силен, ни того, что она не красива. Он не хотел вспоминать. Он несколько суток все плакал не переставая, не осознавая ни своих слез, ни того, что вокруг. Слезка быстро устала от его горя, но старалась не прогнать, а утешить. И сумела. Имя Бесстрашный дала ему она. Не чтобы похвалить или выделить - потому что он и был - таким.
   Это ничего, что я так много рассказываю о них? Я не знаю, было ли все именно так, а не иначе, меня тогда не было ни рядом, ни... Но что еще я могу вам рассказать, кроме того, во что верю сам?
   Я встретил их значительно позже. Когда никто уже не сомневался ни в его бесстрашии, ни в ее праве на него. Надо сказать, что она не была ни особо умной, ни доброй, но любила и берегла его, как и все невозможное, что иногда приходит в жизнь. А он любил ее, потому что она была рядом и не любить хоть кого-то он не мог. А потом привык. Научился видеть в ее скрюченной фигуре то, что никогда не замечу даже я. И самая статная красавица не смогла заставить его забыть ее пронзительные глаза, ненавидящие весь мир, кроме него. Он выслушивал их сбивчивый шепот, их признания, рассчитанные на его силу - и уходил. К Слезке, которая обязательно накричит за то, что пришел так поздно и не предупредил, той, к кому он всегда возвращался.
   Они были контрабандистами. Думаю, это очевидно, ибо чем еще могли жить такие люди в халупе, притулившейся к крепостной стене, и давно проковырявшие в этой самой стене не одну дыру? Но - честными. Она так любила это повторять. Она даже верила в это, а он и не порывался размышлять. Он всегда принимал ее слова как истину, разделяя убеждения и заблуждения. Может, именно потому, что она никогда не пыталась ему лгать. Одна она ничего бы не смогла. У одной искалеченной женщины ничего бы просто не получилось. Но за спиной Слезки всегда стоял Бесстрашный. И неземной покой его картинно-красивого лица, равно как и сила, прячущаяся до времени в больших руках, сложенных на груди, решали половину проблем и вопросов до того, как те возникали.
   Каждое утро он выходил в море. С рассвета до полудня они были просто семьей рыбаков, которых немало на побережье. Потом возвращался домой и спал, оставив в ее маленьких цепких руках свою добычу, чтобы снова выйти в море за несколько часов до заката. Над этим смеялись, как над причудой, но он всегда делал то, что намеривался, и делал хорошо. Уже ночью он приводил лодку, нагруженную рыбой, к скалам у дома Слезки. Это увидели, одобрили и успокоились. А те, кто приезжал с ним ночами, и то, что привозил он с собой, так и не было замечено чужими глазами. Неприятие осталось, но на него наслоилась привычка. Хотя... с Бесстрашным вообще не решались спорить. И дело было даже не столько в его двухметровой фигуре, налитой силой, и даже не в странной привычке к неподвижности, а в глазах. У Бесстрашного они жуткие. Светло-серые, если хорошо присмотреться, но с первого взгляда кажется - белесые. Почти сливающаяся с белками радужка, на которой горят первозданной тьмой широко распахнутые зрачки... Очень и очень немногие могли выдержать его пристальный взгляд. И Бесстрашный пользовался этим на полную. Правильно делал. Ведь напугать проще, чем убить или...
   Я встретил их несколько лет назад. Судьба - смешная штука. Куда только не занесет. Сошлись мы на общей нелюбви к одному поистине мерзкому человеку, который успел обидеть и меня, и их, и еще много кого. История нашей героической борьбы, подвигов и смерти этого самого человека, конечно, интересна, но к делу не относится. Что говориться, друг познается в беде, а уж этого добра мы тогда нахлебались чуть ли не до кровного родства. С тех пор и встречаемся время от времени, они... нет, не навещают меня, где ж можно навещать такого бродягу? А вот я каждый раз, когда прохожу где-то рядом, захожу в гости. Есть тут, конечно, и вполне меркантильная нотка обмена услугами, но это как раз далеко не все.
   К ним я и пошел тогда, попрощавшись с героем. И честно считал фразу о том, чтобы вы уходили, буде я не вернусь через три дня, довольно удачной шуткой. Правда, немного испорченной лекцией героя о больших и малых услугах и его обещанием пойти меня искать. Не то, чтобы это было реально возможно (не пойти на поиски, а именно найти, хотя всяко бывает), просто... Гнусно себя как-то почувствовал. Но ушел. Увидеть Слезку и Бесстрашного не только нужно было, но и хотелось. Я не люблю забывать друзей, как бы далеко нас не разбросало. Есть в этом что-то гадкое и неправильное, почти кощунственное.
   И сейчас... дорогу к каменной лачуге у стены крепости я нашел бы и с завязанными глазами. Я ждал еле заметной улыбки на тонких губах Бесстрашного и привычного ворчанья Слезки. А вместо этого увидел просто груду камней, заросших травой и мхом, как заброшенный склеп на кладбище. И рядом разбитую деревянную табличку с надписью "Переулок кузнецов, третий дом от гильдии". Не знаю, оставляли ли ее мне, но грех было не воспользоваться. Вот только... в крепости, в переулке кузнецов никто не знал Слезку и Бесстрашного, никто их не видел и не слышал. "Неужели... неужели это была просто доска? - с ужасом думал я". И речи о том, чтобы просто развернуться и уйти, уже не было. Я дважды обошел переулок кузнецов, я все спрашивал и спрашивал. Нет? Нет. Всегда, на все вопросы - нет. Как рок. Я вернулся назад, к разрушенному дому у стены. Разрушенному слишком давно, чтобы это могли помнить чужие. Слишком давно. Год, два назад? Судьба - странная штука... Я говорил себе, что они могли уехать, что они могли уйти - и знал, что это ложь. Потому что Слезка никогда не бросила бы эти камни, а Бесстрашный никуда не пойдет без нее. Но я ошибался. Слишком уж приметная пара, да еще ведущая столь странную жизнь... Их помнили. Как оказалось, помнили даже меня. Сколько ненужного хлама содержит человеческая память! Впрочем, именно с этим мне повезло. Они рассказали, что Бесстрашный построил даже не дом - маленькую крепость на вершине одной из скал, что только безумец вроде него мог бы рискнуть там жить, что рада была Слезка, называвшая это убежище замком, и, для разнообразия, не особо преувеличивая, потому что Бесстрашный построил именно замок, пусть и маленький, но вполне пригодный для обороны и жизни. Его замок называли гнездом, при этом насмешливо добавляя, что ни одна птица не устроилась бы жить там, под угрозой в любой момент быть сброшенной озверевшими ветрами в бушующие волны моря. А я... мне больше ничего не было нужно, кроме как узнать где и полезть туда. "Что ж, - подумал я тогда, - это вполне в духе Бесстрашного".
   Но я опять ошибся. О замке мечтала Слезка, а он привык исполнять ее мечты.
   Меня встретили спокойно, но как-то насторожено. Как будто не было ни крови, ни дружбы, ни лет... Не хорошо встретили, неправильно. Но... меня ведь не было слишком давно, и сейчас я в кои веки не по делу, я просто... Что ж, на понять то, что просто гости им не нужны, хватило нескольких минут. Как и на осознать то, что я все равно не уйду. Потому что друзья нужны не только для того, чтобы радовать нас. Потому что...
   Он улыбался, как всегда, когда рядом была она. Сказал, что все хорошо. Чтобы я проходил. И закрыл двери. И... Слезка молчала. Насторожено, еще не зло, но в полной готовности укусить, если это понадобится. Не укусила.
   А вечером Бесстрашный говорил. Он всегда был молчаливым, предпочитая скорее сделать, чем сказать, но сейчас... Он говорил о том, как прыгают в бездну. О том, как человек стоит на краю, шатаясь от высоты, от собственной слабости и от ветра. И потом, раскинув руки, позволяет ногам оступиться. Или делает шаг. Или просто... и как в сверкающем круговороте, в который затянуты руки, скалы и небо, этот самый ветер касается тела, принося боль и утешение, не позволяя плакать, он забирает и уносит слезы, он раздвигает губы и щеки в жуткой улыбке, словно приказывая радоваться и заставляя это делать. Он... дарит полет, дарит возможность невозможного, дарит... А потом наступает момент истины и расплаты. О, ветер дорого берет за свои услуги - кровью и жизнью. И стоя над пропастью на подгибающихся ногах и качаясь от слабости ты все думаешь, а стоит ли оно того, ты все думаешь, а силы покидают тело, и невозможно уйти от манящей бездны, и скоро подкосятся ноги, но ты еще не знаешь об этом... Ты стоишь и думаешь, платить или не платить... но это уже не имеет значения, никакого значения...
   Ночью пришел ужас. Я не знал, чего они ждут, что должно случиться, и случиться ли оно... Ужас. От которого не уйти. Ты знаешь о тех, кто упал и разбился, но все равно стоишь над пропастью...
   Утром я пошел топить его в море. Не утопил, хоть и наплавался вдоволь. Зато нашел на берегу разбитую лодку Бесстрашного. И, естественно, тут же пошел в дом, чтобы рассказать о столь неприятной находке. Оказалось, о ней знали. Мало того, Слезка попросила меня не обращать внимания на мелочи. А Бесстрашный ответил, что давно уже собирается починить, да все руки не доходят. И тогда я не выдержал. Может быть, это выглядело глупо, пафосно, пошло... но у меня не получалось иначе, а они... Я говорил, что я их друг, и за столько лет они могли убедиться, что зла на них в моем сердце нет. Что я не могу, не собираюсь их предавать. Что я должен знать, что происходит. Что я хочу и могу помочь. Что я вампир, в конце концов. Что так больше нельзя, что... Бесстрашный только сидел и улыбался, давая мне понять, что кричать я могу хоть до завтра. Но Слезка расчувствовалась, с ней бывает. И согласилась, что все это так. Она сказала, что я пришел в разгар очередной маленькой войны за побережье. Зная ее характер, я не удивился. Она говорила о врагах из крепости. О том, что нужда загнала их сюда, вдаль от всех, и заставила бояться каждого шороха. Я не поверил. Бесстрашный не умел бояться. Он был слишком равнодушен ко всем и к себе, чтобы помнить о том, как это бывает, а она разучилась, живя за его спиной. Тем более, не заметить, насколько ей нравиться дом, носящий гордое название "замок", было сложно. Слезка плакала и причитала, а Бесстрашный не порывался ее утешать. Они, говорила горбунья, во всем виноваты они. Какие такие они? Да вот те самые, из крепости. Они дважды топили лодку Бесстрашного... Чепуха. То есть, может, и топили, но когда это его останавливало? Они выгнали его с моря... Как? Да вот взяли и выгнали! И вообще, я буду слушать? И зачем тогда просил рассказать? Они, они, они... К концу ее печальной повести было очевидно, что в крепости живут злодеи похлеще всех мифических Темных Властелинов вместе взятых. Не менее очевидно было и то, что как минимум половина из сказанного ею - ложь. Но оставшегося... оставшегося было бы достаточно кому угодно. Я знал, что она попросит о помощи. Даже догадывался, чего именно. Но... отказать ей не смог бы. И не отказал.
   Бесстрашный молчал, качая головой. Я должен был еще тогда задуматься, что не все здесь чисто. Но... слишком хотелось верить, знать, помочь. Я ведь тоже умею ошибаться.
   Слезка просила о смерти. Не для себя, естественно. А Бесстрашный просто смотрел мимо меня, напряженно и устало. Я честно сказал, что сомневаюсь в том, что это решит все проблемы. В ответ Слезка только рассмеялась.
   - Смерть всегда решает все, - сказала она мне.- Потому как что, кроме нее, может решать? - И обняла меня тонкими, но сильными руками.
   - Зачем? - спросил я. - Хочешь, я их напугаю? Или буду гнать, пока не сбегут? Или...
   - Пусть это будет подарком мне, хорошо? - кажется, именно так она привыкла разговаривать с Бесстрашным.
   И... я пошел убивать. Зря, наверно. Это было... слишком просто. Настолько, что не могло заставить думать и мучаться Бесстрашного. Настолько, что... Я не спросил, почему он отказал ей и почему она хочет, чтобы это сделал я. Маленький подарок друзьям, к которым я больше не приду. Не требующий особых усилий... Пожалуй, я и в самом деле та еще скотина. По дороге я даже рассказал себе, что Бесстрашному нельзя, ему здесь жить, а я чужак, я приду и уйду. Что...
   Куда все это ушло, когда я увидел их? Брата и сестру, красивых, как божества, как все темные эльфы. Трогательно заботящихся друг о друге. Без тьмы в глазах, без отчаянья и злости в голосе. Я сидел и смотрел - на краешке карниза. И пытался убедить себя, что ошибся, что... Не убедил. Я был почти уверен, что спустись я сейчас к ним и спроси, зачем они портят жизнь Слезке, у меня поинтересовались бы, кто она такая. И не было ни в словах, ни в мыслях их ни ее, ни Бесстрашного. Была обида эльфийки на хозяина, в таверне которого она работала украшением и танцовщицей, что начинал высказывать те намеки, из-за каких она всегда рано или поздно уходила. Была злость брата на себя, на то, что у него в который раз не получилось и вот теперь... И на крепость, которая давно стала просто торговым городком со стенами. И на судьбу, в надцатый раз поворачивающуюся задом как раз после того, как поманила такой роскошной возможностью... Я, правда, не уловил, возможностью чего, но... Убивать их было не за что. Даже не смотря на то, что я пообещал. На том и вернулся к Слезке. А она... только вздохнула и сказала, что Бесстрашный ответил ей то же самое, и что оба мы ничего не понимаем. А потом ушла куда-то, совершенно не обращая на нас внимания. И тогда Бесстрашный сказал мне, что он построил этот дом, потому что в старом она не могла спать - Слезке все казалось, что камни шевелятся в стенах и хотят выбраться, чтобы убить ее. Но переезд ничего не изменил. Что последнее время она говорит только о смертях - своей, его, чужих. Что он боится. Да, именно боится. Потому что печать обреченности слишком явно видна на ее лице. Слезка говорит и верит, что умрет очень скоро, и от рук или по вине тех двоих. Но... Бесстрашный, как и я, так и не смог заставить себя их убить. И лодку разбила именно она, чтоб он не смел выходить в море и оставлять ее одну, чтобы был рядом и мог защитить. Но время шло и ничего не происходило. Что он не знает, как ее успокоить, но сидеть тут просто больше не в силах. И - надо же! - что рад моему приезду. Быть может, теперь что-то изменится. Быть может...
   Мы не смеялись и не вспоминали. Это было бы странно, а то и просто невозможно рядом с Бесстрашным. Мы сидели рядом и говорили о тревогах и пустяках. Потом он ушел готовить ужин для нас и Слезки, показал мне груду дерева, которое обрабатывал тайком от нее, но пока не решался починить лодку, опасаясь следующим же утром увидеть ее в еще более плачевном состоянии. А Слезки все не было. Сердилось море, надрывно пытаясь докричаться до нас, и разбивая волны о скалы. Темнело небо, печалясь о разлуке с солнцем. И начинал всерьез беспокоиться Бесстрашный. Говорил, что она никогда не возвращается после заката. Что тут не все... А потом попросил подождать на случай, если она вернется, пока он пойдет искать. Я ответил, что если она вернется, то разберется в своем доме и без меня. А вдвоем есть больше шансов найти.
   - А если за ней будут гнаться? А если она ранена и не сможет себе помочь? Нет, оставайся здесь. Мне так будет спокойнее.
   Эх... что да, то да. Но... Сидеть здесь, в каменных стенах чужого дома, и ждать... ждать... ждать... Конечно, я остался. Спорить с Бесстрашным? Нашли дурака. Тем более, что он был прав, сколь ни мала была вероятность описанных им событий. Сколь ни мала... если это случится, он мне не простит. А я себе - тем более. Так что буду сидеть и ждать, сидеть и ждать, сидеть и ждать...
   Небо потемнело совсем, на иссиня-черном небосводе загорались звезды. Я зажег огонь. Не потому что было холодно или страшно - подумал, что так ей будет виднее, куда идти. А что человек обычно вполне способен найти свой дом и так... если предположения Бесстрашного правда, это действительно может быть нужно, может помочь. Сидел. Хотелось выть на луну, на волшебную красоту ночи полнолуния, на отблески серебряного света, отраженные встревоженными волнами океана... Молчал. Злился. Подбрасывал дрова в костер. Чтобы заметила, чтобы не смогла не. Где, черт побери, носит Бесстрашного? О Господи, пусть он ее найдет, пусть найдет и все будет хорошо, и все будет хорошо, и все будет... хорошо-хорошо-хорошо... хо-ро-шо... будет... все...
   А звезды блекли. От усталости, наверное. Та еще работка по степени паскудности - гореть ради непонятно чего, чтобы люди и нелюди смотрели на небо и улыбались. Смотрели и ориентировались... и злились... и радовались... чтобы... а ты гори. Гори-гори ясно, чтобы не погасло, чтобы не погасло... Черт, дрова кончаются! Ничего, скоро будет светать, скоро... Как уж тут не погаснуть, уступая небосклон выспавшемуся и потому вполне довольному жизнью солнцу? Но Бесстрашный... где ж можно столько ходить? Он бы уже успел пробежаться до града Правителя и обратно! То есть, так далеко не успел бы, конечно, да и переправы там... но сколько ж можно, в конце то концов!
   Потом вопрос где плавно перетек в не менее подлый вопрос что. Что с ними случилось? Что могло случиться? А что не могло? А я сижу тут, над умирающим огнем, который больше нет смысла поддерживать. Сижу и жду... жду... сижу... ненавижу! Но пообещал же Бесстрашному... Хоть и смысла от этого сидения сейчас... если с ней что-то случилось и она до сих пор не пришла, значит, уже не придет. Или придет? Или... он нашел ее? Не нашел? Мог? Не мог? Уууу-уу... Почему я не всезнающ и не всемогущ? Где? Что? Спокойно. Уже утро. Оно, как известно, вечера мудренее. Сижу и жду. Значит, дождусь. Рано или поздно. Дождусь... куда денусь? Или... куда...
   Дождусь.
   Ждусь.
   Усь...
   Слепяще-багровый диск солнца выползал из-за горизонта. Глаза слезились - то ли от огня, рядом с которым так долго просидел, то ли от света. Скорее, от него, любимого... сколько лет, а все не могу привыкнуть... сколько... Глаза слезятся - а я не плачу. Может, зря. А может, просто не о чем? Но где же, где же, где они?
   Их я заметил не сразу. Но уж когда заметил... Бесстрашный шел, низко опустив голову, и светлые волосы его казались седыми. Он шел сгорбившись, обнимая красными руками маленькое тело Слезки. И... я не сразу понял, что она мертва. Длинные косы ее, слипшиеся от крови, развевались от его шагов, и беспомощно висели тонкие маленькие руки, и... ее, изломанную при жизни, смерть изломала еще больше, но и придала ей странный шарм того, что находится за пределами красоты... Чудовище. Я - чудовище. Как можно думать об этом сейчас? Когда еще думать об этом, если не сейчас?
   Бесстрашный поднял голову и заметил меня. На миг в его белесых глазах сверкнула нечеловеческая ярость и готовность уничтожать - до конца. А потом в глубине зрачков родилось узнавание. И ярость сменилась болью.
   - Ты еще здесь?
   Глупо было отвечать фразой типа: "А где ж еще мне быть?" - и я просто кивнул.
   - Открой двери, - сказал он. Для этого достаточно было коснуться окованного медью дерева рукой - ведь запирать вход мне и в голову не пришло, но я честно и быстро выполнил указание, за что удостоился равнодушного кивка Бесстрашного.
   Он осторожно вошел в дом, ступая так аккуратно, словно его неловкие движения могли растревожить ее раны и принести боль, а то и просто обидеть. Но я видел - он понимал, он не сомневался в том, что Слезка мертва. Просто сам еще не привык, не осознал до конца, не... Он опустил ее на кресло в центре гостиной, расправил волосы. Долго сидел рядом, обмывая ей лицо и руки, отмывая их от крови. Потом, видно, передумал. Перенес ее на стол. Вымыл, одел в одежды, которые Слезка больше всего любила. Долго причесывал ее длинные каштановые по-настоящему красивые волосы. И только потом усадил таки на кресло как на трон в маленьком замке. Мертвая принцесса... почему я раньше не понимал, как это жутко? Он закрывал ставни. Он одевал на нее те немногие украшения, которые она у него брала себе, а не продавала кому-то там. И воистину страшной была его забота...
   - Ее нельзя хоронить, понимаешь? - говорил он мне, отвлекаясь от напевания одной из ее любимых песен. - Она всегда боялась этого даже больше смерти. А так... у нее останется дом, ее дом. У нее будет свое маленькое королевство...
   Я смотрел на его руки, чистые там, где их касалась вода, когда он мыл Слезку и с засохшей корочкой крови выше. Явно чужой крови.
   - Как это случилось? - рискнул спросить я.
   Он, кажется, не услышал. По крайней мере, никак на это не отреагировал.
   - Бесстрашный, я понимаю, тебе...
   - Оставь, - махнул он рукой.
   Утешения - это слишком жалкая штука. Да, я понимаю.
   - Я нашел ее в крепости. Такую вот. У дома тех, про кого она все время говорила, что умрет... от руки или по вине... она была права. А я, дурак, дурак... Я убил их, - глянул он мне в глаза. Не знаю, искал там поддержки или осуждения, но я смог только кивнуть в знак того, что понимаю его поступок. - Лучше поздно чем никогда, да? - продолжал Бесстрашный. - Дурак. Я так и не спросил, что у них произошло, а потом поздно было. Не у кого. Мертвые эльфы... я никогда раньше не убивал эльфов, представляешь? Останься сегодня со мной, - вдруг попросил он. - Пожалуйста. Только эту ночь. Я хочу, чтобы было еще хоть что-то... не только... Останься?
   - Конечно, - кивнул я, хотя идея дневать и ночевать в обществе мертвой Слезки и не вдохновляла.
   - А завтра уходи. Прямо с утра, если сможешь, то не прощаясь. Я помню, ты был хорошим другом, но завтра я это помнить не хочу.
   - Хорошо, - послушно кивнул я. А что еще оставалось? И дело было не в том, что с безумцами не спорят, а...
   Слезка сидела на своем троне и смотрела на нас широко распахнутыми глазами.
   - Пусть видит... царствие свое... - поймав мой взгляд, сказал Бесстрашный. И я мог лишь молча признать его право решать, каким бы жутким не казалось это решение. И стараться не смотреть на Слезку, на шляпку, ленты которой подхватили подбородок так, чтобы не дать челюсти отвиснуть, на руки, спокойно лежащие на подлокотниках, на застывающее лицо...
   Бесстрашный сидел у ее ног, как преданный пес. Словно еще ожидая слов и приказа, словно...
   - Я больше не могу плакать, - тихо говорил он. - Почему? Почему я не могу даже оплакать ее? Скажи?
   Не думаю, чтобы он спрашивал меня, но даже если так, ответить все равно было нечего.
   - Или мою боль больше нельзя омыть и очистить слезами? Или я не достоин их, как ведьмы и демоны?
   Он целовал грубые пальцы ее рук. Он обнимал ее колени. Но мертвая принцесса была равнодушна, а я не смел ни вмешаться, ни уйти. Только стоял и смотрел. На его странные ласки. На его горе, граничащее с безумием, граничащее с равнодушием... И принес свечи, когда благословенная тьма, наконец, опустилась на землю, словно говоря мне, что даже этот день закончился, что скоро закончиться ночь и я смогу уйти... Принес свечи, чтобы не оставлять его с ней в темноте. Потому что это было бы еще страшнее. Мне. Я стоял в своем углу и молился. Почему-то - за его душу. За нее - не мог. Почему-то... И смотрел, как тьма снаружи перетекает в комнату и окутывает его фигуру. А душу... надо молиться за его душу... молитвы ничего не изменят, особенно мои... но это хоть попытка помочь, а больше я не могу ничего, ничего, ничего...
   Утром он встал и ушел. Запер комнату. Запер дом. И...
   Он шел все вперед и вверх, и я был не виноват в его горе и в ее смерти, но не мог не чувствовать себя причастным. Это приносило боль, которой не ожидал. А он шел. Не оборачиваясь, не отвлекаясь от дороги, и хрустальная пелена боли и равнодушия застыла в его невероятных глазах, и ветер осторожно касался волос, отливавших серебром ничего не менявшей седины. Он был похож на скорбящего Бога, но ни тени мысли не проскальзывало во взоре. Я еще подумал, что, наверное, таким нашла его на скале Слезка вечность назад... Я знал - Бесстрашный будет жить и мстить, мстить страшно, миру и себе, и тем, кто попадется под руку. И... эта мысль приносила удовлетворение. Если месть способна зажечь в нем тень жизни... пусть будет хоть так, хоть она. Он не обернулся. Он не гнал меня. Он всего лишь ушел, а я не смог спасти. И жуткое величие его, и мой глупый страх, и пустота... Он всегда был пуст, понимаешь? Он умер невероятно давно, но не заметил этого, но не дала Слезка. И я мог бы сколько угодно говорить о ее жадности и глупости, но Бесстрашному она дала цель и смысл. Она дала то, что уже не даст, не сможет дать никто другой. Потому что он не возьмет. Потому что но еще будет святым и убийцей, но никогда уже не сможет быть живым.
  
   - А я... конечно, я пошел в крепость. Надо было посмотреть своими глазами, надо было... Я хотел узнать, что ж там случилось на самом деле, я должен был... Тока не узнал, - вздохнул Стас. - Они там почему-то решили, что это все я, хотя перепутать меня с Бесстрашным мог только слепой пьяница. Но так как никто все равно ничего толком не видел... а я ходил вокруг дома тогда полдня... Назад пришлось убегать от обиженных стражей, отвыкших от таких вещей, и злых сородичей невезучих эльфов. Долго, нудно и невесело. Но - убежал, вот.
   - Да, - заулыбался отче, выслушав эту историю. - А я-то считал героя невменяемым...
   Стас смолчал, но обиделся. Он тоже считал меня невменяемым.
   А вот сказочница рассмеялась.
   - Мы с вами, отче, ведь не лучше.
   - Лучше, - вздохнул он. Но объяснять ничего не стал.
   - Пока вы развлекались, ребята, - доверительно сообщила Тильда, - Мы с отче воровали книгу из личной библиотеки Правителя. Ничего особенного, "Историю сношений человека с дьяволом" Герберта из Самшира, но монахи почему-то сочли ее запретной, а отче пообещал достать прежде, чем об этом вспомнил. И сами знаете, как он относится к идее обворовывания церкви...
   Вот тут уж настал наш со Стасом черед хохотать. Ничего не скажешь, хороша компания, в которой каждый вдруг решил, что может совершить глупость. Но такое количество глупостей на столь малый участок пространства и времени... И все мы согласились, что пора убираться с территории града Правителя, не останавливаясь по дороге в близлежащих землях. Потому как мало ли что еще...
  
   Дорогу выбирал отче, мы привычно не спорили. Хотя что ему понадобилось в землях Мерцающих Огней, я лично представить не могу. С инспекциями церквей это как-то не очень ассоциируется, а со званием отца Игнатия, к которому я до сих пор не могу привыкнуть, - еще меньше. Но... что ж, если бы мне было не все равно, я, пожалуй, начал бы спорить. А так... Идем так идем. Дело для меня найдется даже там, а коли нет, так сами что-то придумаем. В конце концов, скука - это роскошь, позволить себе которую могут очень немногие, особенно если эти немногие - герои. Тем более, что так далеко меня еще не заносило. Как-то старался все держаться поближе к людям, потому что убивать нечисть и чудищ просто для того, чтобы их убивать... Ну его, муторно, неблагодарно и не нужно никому, мне в первую очередь. Так что... все, можно сказать, вернулось на круги своя - еженощные отлучки Ктассантира, ленивые перепалки отче и сказочницы, иногда перерастающие в довольно интересные научные споры, которые с удовольствием слушал не только я, но и тот же наглый Стас. Вечные разборки на не менее вечные темы, звучащие как "кому сегодня готовить", "отстаньте от меня, занятого человека, и не хочу слушать никаких комментариев на счет моих дел, все равно вы все ничего не понимаете"... Это отче у сказочницы научился. Вот оно, пагубное влияние во всей своей красе... Или - ребята, не трогайте маленькую несчастную меня, я вам завтра рабой буду, только... Будет она, как же! Покричит или такую гадость сделает, чтоб потом трижды подумали, прежде чем о чем-то просить. А мы все равно попросим. Потому что нельзя так, должна же понимать, а если нет... процесс объяснения, конечно, немного длинноват получается, но мы справимся. Самое веселое: пошли направо, нет, я хочу налево, тогда пошли налево, не морочьте мне голову, лучше прямо... Если б это не заканчивалось фразами типа: "Пусть Стас выбирает, он герою не такой друг, чтоб с ним по болотам двое суток таскаться" - я бы смеялся. А так... просто улыбаюсь, стараясь делать это не слишком заметно. И честно отмалчиваюсь в вопросах о направлении. Им не понять, что мне все равно, куда идти, а свернув на более наезженный тракт мы рискуем пройти мимо пары-тройки роскошных чудес. Даже если их в итоге придется убить, я ни в коем случае не лишу себя такой возможности.
   Как фишки по полю... Направо пойдешь - себя потеряешь, налево пойдешь - коня... ну, коня-то не жалко, никогда с этими скотами не уживался, но если читать "конь" как "друг"... чертова символика! А самое паршивое, что никогда не разберешь толком, есть она там или нет... А прямо... а прямо - лбом в стенку уткнешься. То бишь в скалу. И потом тебя, ушибленного, только женить и останется... Ох, мудры были предки, зело мудры... И скоро отче протянет руки, чтобы сдвинуть фигурку героя на клеточку вправо. Или на две вперед. Подумаешь, скалы. А руки на что? И голова в крайнем случае хоть на таран сгодится... Отче-отче... родной и любимый, бери осторожней, бери осторожней, сломаешь - не склеишь... А фигурки, прыгающие через две клеточки, хрупки до невозможного, как и все, что помещается на ладони...
   Я никогда не запоминал дороги. Маршрут - да. То, как попасть из точки А в точку Б. И на что можно нарваться по пути. А дороги... полно, есть ли что запоминать? Полоса вытоптанного грунта между ориентирами и ночевками, где опять уйдет Стас и сказочница будет отчаянно мучать гитару, заставляя ее звучать совершенно не свойственным этому инструменту образом. И отче сначала будет злиться и просить умолкнуть, а потом заслушается. А я буду сидеть и ждать. Нападения, которого не последует. Слов, которые не скажут. Стаса. Надо же хоть с кем-то поговорить от души... И эйфория неизменности, застрявшей в бесконечности, будет продолжаться и продолжаться... А потом я проснусь. И не смогу не увидеть...
  
   У нее было уставшее, злое лицо. Я видел всякие лица. И те, которые изнеможение уродовало до жути, и те, которым придавало странный шарм неестественной красоты. Ее лицо просто изменилось. Глубоко запавшие глаза, окруженные тенями разных оттенков черного и синего, стали казаться вдруг невероятно маленькими, а лицо, обычно худощавое, вытянутое, словно разошлось вширь, став неправильно широким, и в то же время на нем резко выделялись скулы, почти неразличимые обычно.
   - Что ты с собой делаешь? - спросил я. Это было неправильно, это было... как лицо трупа, распухшего в воде, только не настолько... как страшный сон, как отражение в кривом зеркале ярмарочных балаганов... А ведь она была прекрасна, я помню это, я знаю, и осколки красоты светились в глазах, оттеняли уменьшившиеся раза в два, высохшие губы. - И... зачем, ну зачем тебе это?
   Она молчала, бездумно глядя в огонь.
   - Сказочница...
   - Как ты думаешь, какой танец танцуют язычки костра?
   - Они не танцуют, они горят. Сказочница... Идем. Идем же, ты ляжешь спать и мы останемся здесь, мы не будем будить тебя хоть двое суток... Так же нельзя, сказочница, что ты делаешь...
   - Я не могу спать.
   - Почему?
   - Я не могу спать.
   - А если я спою колыбельную?
   - У тебя ужасный голос.
   - Ладно, значит споет отче...
   - Я его боюсь.
   - Это ты зря, сказочница, это ты зря... Он же замечательный человек, такой добрый, такой... А меня, меня ты боишься?
   - Иногда.
   Я укутал ее в одеяло, я прижал к себе, бережно баюкая. И не было в этом жесте ни тени страсти или желания. Потому что нельзя желать больного ребенка...
   - Спи, - говорил я. - Спи. Сон - это полезно, это хорошо. Говорят, во сне тело отпускает душу и она ходит в гости к Богу... только не говори это отче, обзовет еретичкой... А еще сны красивы... ведь правда? Я знаю, ты так любишь красоту... спи, слышишь меня? Я расскажу тебе сказку...
   - О слепой королеве... о глухом короле...
   - Нет, зачем же так? Что-то хорошее. Про дракона и колдунью. Или... ты ведь любишь сказки, правда?
   - Наверное...
   - Вот и хорошо, вот и замечательно... а если уснешь, тебе обязательно присниться то, что я просто не в состоянии выдумать. Ты ведь знаешь, какая фантазия у героев? Знаешь, правда? А сон - это хорошо, это замечательно, а главное - нужно...
   - Ты уйдешь, герой? Ты точно уйдешь?
   - Если надо - уйду, - да, а когда-то мне говорили - останься...
   - Тогда уйди. Только потом. Но не далеко, хорошо? Когда он придет, ты услышишь мой крик. Но не подходи. Стой и жди, слышишь меня? Я хочу знать, я хочу попробовать, я хочу...
   - Подвига? - грустно вздохнул я. - Мало ты на них насмотрелась?
   - Смотреть и делать - разные вещи. Разные, разве ты не понимаешь?
   - Понимаю... - нет, ни черта я не понимаю. При чем здесь он, при чем здесь подвиг? - Только ты усни, обязательно усни, и все будет хорошо, и все будет...
   - Не могу. Он ждет. Он приходит каждую ночь, и говорит. Он пообещал забрать, и наверное, это здорово, ведь я побываю в его доме, не важно, дворце, пещере или мире, ведь... так редко сказочники... ты понимаешь? Это здорово, но я боюсь. Я боюсь не вернуться, и это глупо. Я боюсь, что он не придет. А того, что придет боюсь еще больше... мне нельзя спать, слышишь, герой? Ни в коем случае, слышишь?.. я...
   А все-таки она уснула. Вот только... я сидел у костра и не смел пошевелиться, опасаясь разбудить ее, разбить легкую пелену сна. И знал, что не уйду. Даже если придется просидеть так несколько суток. И не разрешу себе забыться, а уснуть тем более. Потому что хоть и не верю я в сны, а в ее трактовку сновидений тем более, что, если он действительно заявится сюда, за ней? Что тогда я сказу отче? А себе? Да и...
   - Спи, - повторял я ее макушке, словно это слово - маленькое заклинание для продленья забытья. А все-таки определенно интересно, в каком танце живут язычки огня?
  
   Он пришел неожиданно, но не нежданно, он пришел... Осторожно, несмело, как приходят домой блудные сыновья и виноватые ученики, как приходят...
   Он стоял передо мной, хрупкий, словно стеклянный человечек, этот почти взрослый подросток с копной светло-пшеничных волос над серыми глазами, в которые было страшно смотреть. Неуязвимый мальчишка без тени игры во вседозволенность и всемогущество. Такой, каких не бывает. А еще он неожиданно серьезно и сочувствующе спросил:
   - А ты правда никогда не видел дракона?
   - Никогда, - честно ответил я. Ведь змеи и прочая дрянь лесная и болотная не считается.
   И даже странно, насколько важным в его глазах был этот вопрос и мой ответ.
   - Тогда ты, конечно, не знаешь, что дракон - это всего лишь форма души?
   - А мне говорили, что дракон - это зверь, - улыбнулся я.
   - Глупый! - рассмеялся он. - Где же еще жить зверю, как не в душе?
   - Слабая аргументация, - качнул я головой, впрочем, не собираясь спорить. - А почему ты не убиваешь?
   - Потому что я - дракон, - все еще смеясь, сказал он и резко посерьезнев добавил: - А кровь кормит зверя. Но тебя я бы все равно не убил.
   - Почему? - а вот это уже действительно интересно.
   - Ты проклят.
   - Разве?
   - Мне сказал твой топор.
   - И что же он сказал тебе еще?
   - Я знаю, пожалуй, не так уж и много. Но что знаю, то стоит принять хотя бы как один из возможных вариантов действительности.
   Это было неправильно, это было смешно. Сказочница, так боявшаяся его, спала на моей груди, а он говорил о драконах...
   - А ведь проклятье - это, наверное, хорошая штука. Особенно добротное. Редкость...
   - Ты смеешься? Не стоит, герой.
   - А зачем ты снился ей? - спрашиваю я невпопад.
   - Ей? Да надо она мне?!
   - Нет, так нечестно. То, понимаешь ли, каждую ночь привидевался... то есть приведался... даже домой приглашал и вдруг...
   - Ты чего, герой? - осторожно спросил он.
   - Я? Ничего, конечно.
   - Оно и видно...
   - Как тебя зовут? - спросил я.
   - Глупо спрашивать у дракона его имя.
   - Разве оно таки дает власть?
   - Конечно нет. Просто так не принято.
   - А... ну тогда другое дело... Можно, я буду называть тебя Дракон?
   - Конечно, Герой, - улыбнулся он.
  
   - Отче, а отче...
   - Что ж тебе не спится, сын мой...
   - Отче, а через как передается проклятье?
   - Сыне мой... - тяжко вздохнул отче, понимая, что так просто я его в покое не оставлю. А потом до него постепенно начал доходить смысл сказанного. - Чего?
   - Не чего, - терпеливо повторил я, - а как. Проклятье. Мастеров. Передается.
   - А... зачем оно тебе, Демна?
   - Если бы не было нужно, наверное, не спрашивал бы, правда?
   - Оно не передается, - ответил отче. - Оно зарождается в человеке. Как... механизмы так и остались неизученными, понимаешь? И ведь не сказать, что не пытались. Умные люди сидели, долго и нудно. Проклятью нельзя обучить, хотя иногда оно проявляется у учеников, но это скорее исключение, чем правило. Обычно же ученики проклятых бездарны по всем параметрам. Иногда до этого доходят в одиночку, иногда - вместе, но так значительно реже. Есть мнение, что это врожденное качество, но оно не подтверждено полностью, хотя довольно часто так и бывает. Порой проклятье будят. Сильный стресс через надрыв всех имеющихся сил, а еще лучше, когда добавляется усталость и страх. Но опять таки, это скорее результаты фиксации мнений проклятых, а они далеко не четко представляют себе эту схему. А точнее, кому как нравится, тот так и представляет.
   - Это попытка сказать, что все может быть? - уточнил я.
   - Она самая, - с легкой улыбкой отозвался отче. - Но ты так и не сказал, зачем оно тебе.
   - Не сказал, - согласился я, впрочем, отнюдь не собираясь исправлять ситуацию. Потому что говорить правду не хотелось, а лгать отче я не считал возможным. - А как ты думаешь, ему можно верить?
   Нет, отче таки молодец. Уточнять, какому такому ему не потребовалось.
   - Ну у тебя и вопросы сегодня... - тяжело вздохнул он. - Второй раз приходится отвечать "не знаю".
   - А все-таки? - спросил я. - К воронам знания! Как ты думаешь, как ты чувствуешь - можно ему верить?
   - Я, наверное, зря скажу тебе сейчас то, что скажу. Думаю: Бог его знает. Чувствую: да. И не спрашивай, почему.
   - Не буду, - опустил голову в легком поклоне я. - Спасибо тебе, отче.
   - Пожалуйста, - хмыкнул он. - А теперь оставь меня, хорошо? Мне действительно нужно...
   Договаривал он уже мне в спину. Не стоило, пожалуй, тревожить отче во время бдения, не первый же день его знаю, и как он к этому относиться - тоже, но... Остаться и молча разбрасывать нити собственных мыслей в надежде что-то там найти было бы совсем невыносимо. Но это никоим образом не значило, что я позволю себе мешать отче сверх необходимого.
   - Он приходил, ведь правда? - спросила сказочница, едва завидев меня. Такая маленькая, такая хрупкая, она куталась в мой плащ, который все равно не спасал от холода, но глаза смотрели уверенно и почти свирепо.
   - Правда, - ответил я, не добавляя, что приходил он...
   - Что он тебе сказал?
   - Сказочница...
   - Да, любопытная, да, везде сую свой нос! Но ты ведь скажешь мне, правда? Ну пожалуйста...
   - Как только ты выспишься, - улыбнулся я в ответ.
   - Это не честно!
   - А требовать отчет о том, что тебя не касается, честно? - спросил я в ответ.
   - Я... а, ладно... Ты ведь не умеешь врать, герой...
   - Мне врать себе дороже, - спокойно ответил я. - Спи.
   - Хорошо. Но как только...
   На заковырку в постановке вопроса она внимания не обратила. А сказано-то было - когда выспишься, а не когда поспишь и тем более не когда проснешься. И так как часы у сна сказочница воровала постоянно, считая это свойство организма чуть ли не злейшим своим врагом... Да, крику однако будет... зато научится высыпаться...
  
   - У нас были гости, - напряженно всматриваясь во тьму, сказал Стас. Злобное привидение! Вечно как подкрадется...
   - Ты заметил? - улыбаюсь я.
   - А можно было не? - кривится он. - Это ж тебе не слона там какого не заметить. Тут дракон целый...
   - Ну и что, что дракон? - хмурюсь я. - Зато хороший. Вроде бы.
   - То-то и оно, что вроде бы... Когда спит... Ты это, осторожней с ним. Не даром значится как самая опасная штуковина нашего мира...
   - Увы, почти вымершая штуковина, - улыбаюсь я. - И подумаешь, что большая.
   - Разве? - удивился Стас. - Мне казалось, у него было вполне компактное тело.
   - А ты его видел?
   - Нет. Куда уж нам. Честно провалялся в сторонке, пока...
   - А...
   - Вот тебе и...
   - Спокойной ночи, ребята, - сердито выдохнула сказочница. - Тут кто-то спать говорил, а не дает!
   - Спокойной ночи, - хором ответили мы. И еще какое-то время пытались продолжить разговор знаками, но так как стандартный набор типа "опасность сзади" или "отсчет с трех" мало подходит для обсуждения качеств драконов, решили таки отложить это увлекательное занятие на завтра. Если вспомним, конечно. Хотя... было бы интересно. У Стаса, небось, совершенно особое мнение на сей счет должно быть. Более чем любопытственное мнение...
  
   - Нет, парень, ты просто не представляешь, как тебе на самом деле повезло, - с улыбкой говорил он.
   - Да неужто? - хмуро спросил я.
   - Конечно! Чудеса, правда, штука не дешевая, но если представить себе альтернативу... Твоя сказочница, кстати, довольно мило ее обрисовала, помнишь? Подвиги по графику, двадцать минут на убиение виверны, час на дракончика...
   - Я до сих пор не уверен, что это плохо.
   - Не уверен? Странно. Наверное, надо попробовать...
   - А ты?
   - А при чем тут я?
   - Говоришь, платить за чудеса? А тебе самому как они достаются?
   - Думаешь, приходят и говорят "бери"? Зря думаешь. Потому что даром... сам знаешь, что бывает. И сила на дороге не валяется.
   - И как же тогда...
   - Ты еще поймешь.
   - Конечно, пойму. Куда ж денусь...
   - Что плата - это тоже часть дара. Потому что, не отдав что-то, ты не можешь получить ничего.
  
   - Герой!
   - Стас? Чтоб тебя...
   - Перестань кричать мне на ухо!
   - Я? Кричу? Да сплю я!
   - Может, и спишь, - буркнул отче. - Но не мог бы ты делать это потише? Мне-то ничего, сторожу пока потихоньку. Но потом все-таки хочу уснуть, а не слушать о том, что ты еще обязательно поймешь...
   - Дорогие мои, вы решили заменить крики Демны? Дескать, один вопящий хорошо, а три лучше? - это, конечно, сказочница. Нет, определенно есть что-то чарующее в таких вот привычных, почти домашних перепалках... Как только проснусь окончательно, обязательно подумаю, что именно...
  
   А утро, естественно, было многообещающе гадким. То есть не просто пасмурным и холодным, но еще и грозящимся вот-вот разразиться мерзопакостным дождем или разрастись туманом. Но Стас улыбался ему, как внезапно выжившему другу, как вновь обретенной любви. Ладно, у всех свои причуды. Я бы в такую погоду со всей радостью воспользовался бы правом приюта на день как минимум, а то и на неделю, благо настроение располагает, а от града Правителя мы ушли в такую сторону, где вряд ли кто искать додумается, даже если собирается отягощать себя столь неприятной и вредной для здоровья задачей. Или хоть под кустом отсиделся. Но... отче бодро двинулся вперед, вампир наш вон едва что не прыгает от радости... Какие уж там дома и кусты! Обязательно ведь вспомнят, кто у нас герой, и... Нет, не буду портить и так не особо приятное утро такими размышлениями. Что говориться, встали и пошли. Авось в дороге рассосется... И стараться не вслушиваться в лекцию сказочницы о влиянии погоды на некие особо тонко настроенные души, абсолютно для такого настроя не предназначавшиеся... До сих пор не разберу, ее время от времени просыпающаяся проницательность - это подарок или как?
   - Слушай, - осторожно спросил Стас, пристраиваясь поближе ко мне. - А вчерашний дракон, он как...
   - Был, - ответил я. Так и тянуло спросить что-то вроде "какой дракон?" или "тебе ли не знать, что драконов не бывает?", но... Эх, организм-организм... а ведь какой обманщик во мне погиб, однако! Если знаю, что нельзя, а все равно через раз такое сказать хочется... или потому и хочется, что нельзя? Чертовы парадоксы!
   - А как вы с ним вообще сошлись? То есть ты прости, если лезу не в свое дело, но ведь дракон, он... они ж на каждом перекрестке не водятся, это что ж учудить надо было, чтобы... а, герой?
   - Молодой человек, - отозвался шедший впереди отче, - могу подтвердить, что лезете вы не в свое дело.
   Сказать ему спасибо, что ли? Хотя... молодой человек? Давненько я от него такого не слышал...
   - Но отче, дракон ведь приходил не к вам! - возразил Стас.
   - А почем ты знаешь? - обернулся отче. - Подглядывал?
   И знал ведь, добрый наш святой отец, что при всем желании не получилось бы это.
   - Но...
   - То-то и оно. Не лезь, милый, в чужие тайны, без носа останешься.
   Добрый, добрый отче! Знает же, что герои в просьбах не отказывают...
   - Особенно в одиночку. Вот доберемся вечером до привала, тогда и поговорим. И мне не придется слушать в пол уха, и сказочница не будет тебя убивать. Да и герою чего дважды повторять одно и то же?
   - Угу! - радостно согласился Стас. А я... я привычно поморщился и приготовился к вечерней экзекуции. И единственное, на что оставалось надеяться, так это что случится совершенно неожиданное и невероятное что-то, что всех их отвлечет, и... Хотя что, интересно, может быть загадочнее ночного визита дракона? О Господи... Скоро я начну совсем плакать по такому случаю... и закончу дни свои короткие в неге и почете, аки бывший герой, перешедший в гильдию сказочников... или еще хуже - аки герой канонический. А смерти у них, однако, были... О Господи... старые страхи - как старые друзья.... куда ж без вас, родных и любимых... ни жить, ни умирать... Наверно, это глупо - бояться превратиться в героя баллад и сказаний, бояться сделать настолько больно, что исправлять что-либо будет уже поздно, бояться... бояться стать равнодушным карателем, бессмысленным и исполнительным, как оживший идол... находят же люди более интересные и простые вещи для бояться... темноту, например. Или высоту. Или пауков-мышей-тараканов... да вида крови, наконец! Надо ж было выбрать себе такую фобию... надо ж было... Дракон прав. Подвиги по графику - это даже хуже слез и принцесс за каждым столбом... Дракон прав. Но что это меняет? Ничего? Все? Ну и прав, ну и подумаешь. Мало ли кто в чем... Нет, Дракон все же... герой должен быть не думающей и фунциклирующей горой мышц... Мясо. Так называл подобных ребят Наставник, которого каждый встречал в самом конце пути, когда победа ради победы уже не казалась достойной целью и оправданием, когда тошно становилось смотреть на всех - и людей, и чудовищ, когда... Наставник, который всегда насмехался и еще никому не дал совета. Впрочем, это не мешало ему быть Наставником. Единственным человеком (если, конечно, он еще человек), знающим все тайны и слабости цеха героев. И активно пользующийся всеми ими... Невысокий, худющий, жилистый, как тетива лука кочевников, безжалостный, как Бог, и насмешливый, как карлик... С вечной ехидцей и готовностью к гневу, живущими в глубине серых глаз с оттенком темноты... Бедный, бедный мальчик! - говорил он всегда, встречая нового кандидата. И ни разу не ошибся. Даже если "мальчику" было под сорок, даже когда его окутывали шелка и бархат, и монеты выпадали из кошелька и карманов, отблескивая чистым золотом на полах грязных харчевен... "Бедный, бедный мальчик... Хочешь, я сделаю тебя еще более несчастным?"... Почему никто из нас не поверил? Ведь он никогда не лгал, наш неизменный Наставник. Даже так, как все мы временами, с расплатой и покаянием... даже так... "Я сделаю тебя несчастным и великим. Но ты ведь не веришь, что великие могут быть несчастны, правда?"... Правда, все правда. Бремя власти... да, конечно, тяжелое и неудобное... не могли бы вы мне дать его поносить? Совсем немножко, а? Вы не представляете, с какой радостью я облегчу вашу участь... Или представляете?
   Наставнику не отказывали. Никогда. То ли умел он убеждать невероятно, то ли просто выбирал таких... никто. Никогда. Даже я, как бы не хотелось мнить себя исключением, даже... А потом, прощаясь, он печально улыбался и проводил руками по лицу. И пораженный неофит вдруг видел белесые шрамы, тонкие, будто нарисованные, вот только их нельзя было нарисовать... Шрамы, складывающиеся в маску Коснувшегося зла. Белые, белые шрамы... О, он никогда не говорил, как. Только просил больше не попадаться ему на пути. И не объяснял ничего, как всегда. Он кормил нас мечтами и надеждами, он покупал нас силой и равнодушием. И отпускал - на все четыре стороны. Или на восемь? Или... Злой и насмешливый старик, который вряд ли когда был красив, который, конечно, был велик, но никто так и не узнал, насколько и как давно, но никто... Злой, злой старик, который никогда не лгал... А еще он, прощаясь, просил, чтобы мы помнили - нам не зачем ему мстить. Он не лгал. Он только дал возможность. Это было единственное, о чем он просил, но просил всех и всегда. Равно как и не возвращаться. Но тут была уже не просьба, а приказ. Качественный такой, в который возможность ослушания просто не заложена. И мы не мстили и не возвращались. Не мстили и не возвращались... никогда. Это слишком долго, слишком... но герои не лгут. Они никогда не лгут Наставнику. Они его любят. Искренне и преданно. Как любит отче своего Отца Небесного. Как... Может быть, он тоже знает его в лицо... Это было бы здорово. Это было бы... Маленький, злой старик. Он не говорил о всепрощении, но просил его. И... я тоже не решился спросить, за что. За что мы должны были мстить? И почему - не возвращаться? Впрочем, последний пункт был скорее просто формальностью. Потому что возвращались, не могли иначе. Нашим домом, нашим общим домом стало Пристанище, до сих пор живущее и процветающее только за счет героев и им подобных бродяг, которые отчаянно хотят, чтобы было куда возвращаться... Вон даже Стаса занесло... и удивляться нечего. Сколько раз я проклинал правило одного месяца, не позволяющее остаться там? Сколькие уходят оттуда на пару дней или недель, для совершения положенного количества подвигов, чтобы потом как можно быстрее вернуться домой? Сколькие им завидовали? Пристанище, город героев, город изгоев, город глупой надежды и мечты. Пристанище. Город, где ни разу не появился Наставник. Нам нельзя возвращаться. Его слова всегда были правдой. Даже если только для него. Даже если...
   - Послушай, герой, - снова начал любопытный вампир, едва мы расположились на отдых. Отче, он ведь не молодой и не железный. Да и сказочница тоже... - Может, расскажешь сейчас? Зачем нам ждать до вечера, а? Все вместе, все слушаем...
   - Слушайте, - пожал я плечами. Они послушно замерли.
   - Ну? - спросила сказочница через несколько минут. Ну и выдержка у ребят, однако!
   - Что ну?
   - Где то, что мы должны слушать?
   - А я почем знаю?
   - Но ведь...
   - Разве я что-то обещал?
   - Мы подумали...
   - Думайте. Полезное занятие. Приносит знания и успокоение...
   - Какая муха тебя укусила? - удивленно спросил отче.
   - Большая и волосатая, - не удержавшись, улыбнулся я. - Но все сказки и великие тайны отменяются. Может, на сегодня. Но скорее всего, на дольше.
   - Это не честно, - нахмурилась сказочница. - Тем более, что мне ты обещал.
   - А разве ты выспалась? - спросил я.
   - Я проспала семь часов, а не пять!
   - Ну, знаешь ли... в понятие "выспалась" входит отсутствие синяков под глазами, попыток уснуть на коне, пристроившись за отче, и прочих мелких радостей...
   - Подлый, - грустно улыбнулась она.
   - Зато честный. Как только, так и поговорим.
   - Ничего, - настолько громко, что сложно было не услышать, прошептал Стас на ухо отче. - Мы и так подслушаем, не гордые...
   - Подлый, - повторила сказочница, оценив ситуацию. - Они ж меня теперь заставят спать часов по двадцать в день, с перерывами на трехразовое питание и походы в кустики!
   - Не думаю, что все будет настолько печально, - рассмеялся я. - Мы же вроде куда-то там едем, отче спешит. Так что - хватит рассиживаться. Встали и пошли. Шагом. А то скоро совсем забудете, зачем людям ноги нужны.
   - Пинаться, конечно, - сказал отче Стасу, поднимаясь на эти самые ноги. - И герой, как порядочный человек, пытается уговорить нас использовать их по назначению...
   Хохот, грянувший в ответ - это хорошо, это значит - не обидятся. А пинаться... пусть только попробуют! Но, в любом случае, неприятность эту...
   - Нет, ну свинство-то какое! Нас поднял, а сам сидит, - не упустила возможность вставить слово сказочница. Ну и ладно. Еще пару недель, и точно отращу иммунитет. Ох, полезная же, однако, штука... просто сказочно полезная... сказочный иммунитет от сказочницы... эт хорошо. Это теперь и мне есть о чем улыбаться в спину соседу... Вот и замечательно. А все остальное... Пусть только попробует не рассосаться!
  
   - Чудеса бывают свои и чужие, нужные и не очень, скрытые и явные... Эй, ты слушаешь меня?
   - Слушаю, - честно соглашаюсь я.
   - Значит, не слышишь. Эх, ты! Вот мучишься тут с ним, лишнюю извилину пытаешься привить, а он...
   - Дракон, - спрашиваю я. - А зачем мне классификация чудес? Я ведь не маг, не волшебник, и даже не учусь.
   - Глупый, - смеется он. Это у него любимое занятие - говорить, что я глупый и смеяться. Ладно, мы переживем. В конце концов, могло быть и хуже. - Если бы речь шла о контролируемых чудесах, я бы так и сказал. А это... неужели не понимаешь? Ты в нем живешь, ты им дышишь! Как можно столь упрямо не замечать?
   - Можно, наверное, - пожимаю я плечами, но скорее для того, чтобы хоть что-то сказать, а не пытаясь отстоять свою правоту. Потому что да, пристыдил. И как это у него только получается? Нет, главное - это не свести ненароком его с отче...
   - И - ты не прав. Учишься. Хоть и не совсем тому.
   - Прости, - понуро опускаю я голову. - Я буду слушать. Честно.
   - Нет, - качает он головой в ответ. - Так не пойдет. Давай лучше поговорим о чем-то другом. Например, тебе не мешает то, что учителем у тебя мальчишка?
   - А что, должно? - искренне удивляюсь я. Мальчишка - мальчишкой, но ведь он же дракон! И - тоже мне, нашел дядьку...
   - Это хорошо, что тут ты все понимаешь, - серьезно соглашается он с обрывками моих мыслей. - А вообще - наверное, это забавно - взрослый, солидный дядька, которого отчитывает глупый юнец... может, поэтому я так и привязался к этому телу... может...
   - Наверное? - удивляюсь я. - Может? Неужели ты бываешь не уверен?
   - Просто я никогда не умел смешить. Да и с пониманием шуток тоже были проблемы. То, что выглядело для меня забавным, скорее всего оказывалось либо чертовски важным, либо совершенно обыденным. Знаешь, за что я тебя так люблю, Герой?
   - За что? - с самовлюбленностью столичной кокетки спрашиваю я. Но... что ж поделаешь? Интересно. - За то, что я молчу?
   - Нет, - улыбается он. Да, пожалуй, не после такой беседы говорить о молчании... - Хотя и за это тоже. Но главное - то, что ты признаешь за мной право смеяться. Даже когда не понимаешь, даже когда это кажется тебе обидным.
   Это ж надо...
   - Но хватит на пока. А то зазнаешься, обленишься и обрюзгнешь, - снова смеется он. - Поехали дальше.
   Естественно, мы не двигаемся с места, да и место не выказывает особого желания двигаться от нас. И как при этом можно куда-то ехать... Ладно, поехали так поехали. Мне еще только начать придираться к словам не хватало...
   - Уже начал, - говорит Дракон. - Но молодец, вовремя остановился. Итак...
   "Велик загадочный Итак", - мысленно улыбаюсь я старой шутке, придуманной когда-то для себя одного и начинаю слушать.
   - Чудеса бывают...
  
   - Вставай, герой. Твоя очередь дежурить.
   - Да, конечно, - послушно поднимаю я свое тело с земли. Чудеса бывают свои и чужие, нужные и не очень, скрытые и явные...
  
   Темный силуэт шагнул из ниоткуда и оказался рядом, близко, неприятно близко, настолько, как я подпускал далеко не всех друзей, а про врагов и речи быть... И оказался неожиданно маленьким, почти на голову ниже меня, и хрупким, словно соломенный человечек. Он медленно обошел меня по кругу и в темноте, смягченной блеском его глаз, блеснула улыбка.
   - Да, - задумчиво сказал он. - Хорошо. Действительно хорошо.
   И тогда я вдруг вспомнил (как я мог забыть?!) - это Наставник, это...
   - Ну, здравствуй, бедный мальчик, - ласково сказал он. - Ты ведь уже не хочешь быть еще более несчастным, правда?
   Отвечать не было необходимости, не было смысла. Он и так знал все, что я собирался и мог ему сказать.
   - Вот и правильно, вот и молодец. Только... не все, знаешь ли, случается так, как хочется.
   Надо, надо, надо сказать что-то в ответ! Хоть глупость. Хоть что-нибудь. Но я стою и молчу. Стою и молчу...
   - Мне жаль тебя, правда. Но ты подходишь. Ты подходишь, а я устал.
   - Что ты хочешь от меня, старик?
   Боже, неужели это мой голос? Мои слова? Да в страшном сне не могло привидеться, что кто-то, тем более я, посмеет сказать их Наставнику...
   - Мальчик вырос. Мальчики всегда вырастают, - говорил он. Но говорил себе. Да что ж с ним такое... - Правда, иногда вырастают не так и не туда, но... На то она и жизнь, ведь так?
   - Так, - соглашаюсь я, понимая, что это ошибка. Он мог говорить все и что угодно, но не должен, не должен был услышать на свои слова согласия! А теперь... теперь поздно что-то менять. Ибо сказано. Ибо сделано. Власть слов. Того, чего нет. Того...
   - Вот и славно. Ты хороший мальчик. Хочешь, я покажу тебе тайну? А чудо?
   Это подло. Подло бить по самым заветным мечтам. Он знал, что я не смогу не сказать "да". И что это самое "да" должно быть сказано. Должно... И я говорю:
   - Да.
   - Тогда идем, - мягкая, почти горькая улыбка коснулась его губ, улыбка, словно рожденная болью. За которую готовы были убить и умереть сотни почти всемогущих мальчиков, купившихся на вечность и величие... Хотя почему - были? Они и сейчас готовы. Сотни далеких мальчиков. И, кажется, даже я... Все-таки, он невероятно благороден, наш Наставник. Что, правда, не мешает быть подлым. Он никогда не использовал того, от чего ты заведомо не сможешь защититься. С одной стороны - царский подарок. С другой...
   Тьма изменилась. Была она тут не знакомой и милой тьмой ночи, и даже не уютной темнотой комнаты, в которой дышат спящие люди. То была тьма подземелий. Старая, уставшая, озверевшая от одиночества, она притаилась, как змея. Она ждала, когда сможет побольнее укусить. Но Наставник шикнул на нее, и тьма смирилась. Или сделала вид. Что, впрочем, не важно. Потому что я увидел. А увидев... Сколько их было, таких, подобных, пробующих вечность на прочность, статуй, умеющих оживать, медных всадников и каменных гостей, спящих принцесс и окаменевших женщин? Но то, что стояло здесь и сейчас... как окаменевший призрак, как сосуд для силы, который залили и поставили в кладовку до поры... как вершина айсберга, и мне не хочется думать, где находится все остальное и какое оно, это остальное...
   - Смерть, - вежливо объяснил Наставник. - Это всего лишь смерть, мальчик. Не бойся. Он спит. До поры.
   До поры? Вот даже так?
   - Но... зачем? Точнее, почему?
   - Глупые вопросы, - сердито мотнул он головой. - Но я отвечу. На правах хозяина, так сказать... - он медленно, еще осторожнее, чем подходил ко мне на поляне, двинулся к... ох, не знаю, не хочу называть ЭТО... осторожно коснулся шеи, убирая паутину, смел рукавом пыль с руки... - Это мой Учитель.
   - Ты же сказал - смерть, старик...
   - А кем ему еще быть? - горько, ох, как же горько, словно сквозь слезы, сквозь боль улыбнулся он. - Только он больше не может. И пора мне. Пора...
   - А как же...
   - Мне пора. Потому что без такого вот нельзя, а он устал, и это последний подарок и последняя услуга... Потому что в великий день конца тот, кто будет им, встанет и пойдет собирать жатву... ту самую, которая зерна от плевел...
   - Наставник...
   - А вот наставником будешь ты. Ты подходишь, а он устал. И... я тоже. Прости, бедный хороший мальчик.
   - Но... я же... это же...
   - Это ничего. Лет через... не буду загадывать... тебе понравится, не сможет не. Веришь?
   Наставник никогда не лжет... И в этой глупой, неправильной тьме вдруг странно ярко выделились белые шрамы от метки... метки, которую вроде нельзя снять, но все же...
   - Да, - поймал мой взгляд (или прочитал мысли?) Наставник. - Это обязательно.
   - Коснуться зла? - опешил я. - Но как же...
   - А вот касаться как раз не обязательно, - хмыкнул он. - Мы все сделаем проще и быстрее, - похлопал он меня по плечу. И резкая боль обожгла лицо, и... Нет, не может быть! Под пальцами, испуганно метнувшимися к лицу, бугрились полосы метки...
   - За что? - еле шипя, чтобы не закричать, выдохнул я.
   - Я же сказал - прости, - ответил он. - А теперь... все зависит от тебя.
   - Что? Что от меня зависит?
   - Все. Ты можешь банально глупо умереть, хотя на твоей территории это и затруднительно. Или выжить и вернуться. Выжить и вернуться, слышишь меня? Вернуться сюда. А я буду ждать. Ждать тебя, бедный хороший мальчик.
   - Убери... зачем тебе?.. это же... это... Пожалуйста! Я прошу... молю...
   - А вот это не надо, - оборвал он меня. - Уходи. Уходи и возвращайся. Я буду ждать, Демна.
   - Старик... будь ты проклят, старик... что ж ты со мной делаешь...
   - Уже, - улыбается он. - Сделал. И... я давно уже проклят. А теперь и ты - тоже. Так что - переживешь.
   И резкий толчок в грудь бросает меня на поляну, где спят мои друзья, а вслед несется... как проклятье... слово "удачи"...
  
  

Книга вторая

  
   - Эх, герой, герой, - насмешливо говорит кто-то в самое ухо. Говорит? Мне? Неужели... - Я понимаю, спать на посту - это мило и забавно, но совесть же надо иметь тоже. В конце концов, мог кого-то разбудить, если уж на то пошло. Что, я не подежурила бы за тебя, что ли?
   - Сказочница?
   - А то кто, - смеется голос. Надо оторвать руки от лица. Надо... глаза. Посмотреть в глаза. И это пройдет. Пройдет. И все встанет на свои места. И все... надо... она... увидит... поймет...
   - Герой? - неужели - нотка тревоги? Она - поймет? Разве такое бывает? Хотя... чем не материал для баллады? О боже... о боже... боже...
   - Что-то случилось?
   Да неужто? Неужто что-то случилось? Не смеяться! Не сметь смеяться! Наставник, о Наставник, что я тебе сделал? Что?!
   - Герой!
   И холодные руки ложатся на мои ладони. А ладони дрожат. Черт! Ну же! Ведь хотел же, ведь собирался... а если поймет? А если нет? А если...
   - Тебе плохо, герой?
   Плохо? Наставник не сказал, но это должно быть хорошо. Новый опыт. Новое знание. Новая возможность почувствовать себя... не хочу! Не хочу, но... поздно. Поздно. По...
   - Да ответь же мне, Демна!
   И руки падают на колени. Герой может быть каким угодно, он что угодно может себе позволить. Но Демна один. Демна - это я. И иначе нельзя. Никак нельзя. Теперь осталось только открыть глаза. Страшно. Бред. Страшно. Страшнее, чем смотреть в глаза Неспящему, чем убегать от костяного дракона, чем пытаться увернуться от неуязвимого чудовища с лицом и телом хрупкого подростка, чем...
   - Ну вот, - довольно отзывается Тильда, и тонкие пальцы гладят мое лицо. Лицо. Неужели она... - Все хорошо. Что ж ты, герой!
   - Все хорошо? - о нет, я сейчас завою! - Хорошо?! - не кричать. Теперь - не кричать. Зато глаза открыл. Зато... - Посмотри на меня, сказочница. Внимательно посмотри. Когда еще доведется...
   - Смотрю, - улыбается она. - И вижу заспанного героя. Хорошо знакомого героя. Небритого и с отпечатком рукояти меча на щеке.
   - Правда?
   Издевается она, что ли? Или - пытается утешить? Дескать, ничего не изменилось? Как же, как же!
   - А что, должно быть что-то еще?
   - Оно не должно, оно есть, - вот теперь моя очередь внимательно смотреть. Ложь? Нет? Почему только я и такие, как я, не имеют права на это замечательное подлое умение? Это не честно. Это...
   - Демна, - как-то слишком осторожно и немного испуганно отвечает она. Точнее, даже не испуганно, а с опаской. С готовностью испугаться, вот так. - Не говори глупостей. Не пугай меня.
   - Пугать? Не издевайся! Не играй со мной, сказочница, слышишь? - неужели это я кричу так громко? Нельзя. Нельзя ведь... о боже, боже, боже! Нельзя! - Метку сложно не заметить.
   - Метку? Да что с тобой? Где я ее тебе возьму?
   - Тебе ее не нужно брать. Вот она. Смотри. Будет потом о чем петь. Смотри. Ты ведь вряд ли видела раньше метку Коснувшегося зла, правда?
   Как просто кричать о том, что так больно... Говорить сложнее, объяснять нельзя. А так... как будто само, как будто... Говорить нельзя... Срываться тоже. Кто его знает, как оно теперь... кто его...
   - Демна, у тебя нет метки.
   - Лжешь.
   - Нет. Вот, возьми руку, проведи по лицу.
   - Зачем? Я и так знаю...
   - Если знаешь, то какая разница? Сходи к ручью. Ох, вот когда начинаю жалеть о том, что не ношу с собой зеркала... А то ты сейчас бы посмотрел и успокоился. Возьми руку, Демна, - подняла она мою ладонь тонкими холодными пальцами. - Это ведь так просто.
   И как-то совершенно неожиданно под пальцами оказалась просто кожа, моя кожа, без рубцов, без...
   - И с чего ты вообще взял, что у тебя должна быть метка? - продолжала она. - Ты ж у нас такой правильный, что тошно становится. Только не обижайся, хорошо? Ну, да, приврать любишь, так за это ж метки не ставят. И что ты вообще мог успеть сделать такого ночью в лесу, где кроме нас людей долго искать будешь, да и вряд ли сыщешь-то?
   Я не отвечал. Я снова и снова мерил кончиками пальцев кожу лица. Есть? Нет? Не замечаю? Не...
   - Это ведь был сон, Демна? Знаешь, они иногда кажутся до жути реальными...
   Сон, как же! Черта с два такое приснится! Но... где же метка? И... неужели... да как же... Господи! Святой чистый, святой правый... Отче, отпой мою душу... Но как же так...
   - Демна...
   Почему так приятно слышать ее голос? Потому что он сказал, что метки нет? Потому что он рядом? Потому что он - ее? Тильда. Это сокращение от Матильды или от чего-то еще? Вот же нашел время думать о...
   - Сказочница, - тихо говорю я. - Если это был сон, меня пора связывать по рукам и ногам и прятать в подземелье, потому что отличить реальность от бреда я уже не могу. Но... ближайшее подземелье далеко, правда? А пока не могла бы ты сходить со мной к ручью? Я... увидеть хочу.
   - Конечно, - быстро, почти радостно кивнула она. И не сказала, что я не маленький, что идти не далеко и мог бы и сам, что... Спасибо. Я этого тоже не сказал, но все же. Спасибо. Это все-таки невероятное благо - ее внезапные приступы понимания. И то, что отче спит или делает вид, что спит. И что Стас опять убрел черте куда.
   Господи... но ведь если метки нет, мне и вправду пора...
   - Видишь, Демна, - сказала сказочница, вместе со мной наклоняясь к ручью. - Ничего нет. Я не лгала.
   - Угу.
   Значит, пора. Потому что... Я не лгала... интересное основание утверждения. Не "все хорошо", не "успокойся"... я не лгала...
   - Все хорошо, правда?
   - Угу.
   - И это действительно был просто сон... А так как до ближайшего подземелья и вправду далеко, да и нельзя тебе бросать нас с отче рядом с кровожадным Стасом без защиты, про подобные вещи мы поговорим как-нибудь потом, хорошо?
   - Хорошо.
   Как просто согласиться с тем, с чем очень хочешь быть согласен! Интересно, она знает это? Не может ведь не знать. Однако... с кровожадным Стасом?
   - Вот! - радуется она. Кажется, даже искренне. Было бы оно действительно так... - Убедился? А раз так, идем отсюда. Холодно, да и тебе поспать надо.
   - Разве? - содрогаюсь я от одной мысли, что это был сон, который может повториться. - Кажется, я уже выспался. Давай лучше я с тобой покараулю.
   - Давай, - легко соглашается она. - Все веселее.
   Да... вот уж коли говорить о веселье...
   И почему я уверен, что чертов Ктассантир смотрит в спину и слышал каждое слово?
   И почему меня это уже даже не раздражает?
   Старею, видать. Приходит страшная штука под названием мудрость. В обнимку с еще более страшной гадостью по имени маразм. Правда, я так и не удосужился узнать, что ж оно на самом деле такое, но что гадость, это однозначно.
   Обидно. Мне всегда говорили, что герои стареют рано, но маразм в девятнадцать - это однозначно перебор.
   - Только наберешь потом воды, ладно? А то чаю хочется, да и завтрак пора готовить.
   - Конечно, - отвечаю я, и медленно, как и положено всякому уважающему себя старику, иду за котелком. В который обязательно посмотрюсь еще раз, чтобы проверить правдивость сказочницы и ручья, чтобы еще раз... может, зеркало и впрямь не такая уж бесполезная вещь? Но семь лет несчастий в случае разбития... хотя можно ведь и медное какое найти. Однозначно, надо найти. Может, еще и бриться будет проще, чем на ощупь...
  
   - Ктассантир, ты будешь есть? Что так уставился на героя? У него там невидимые рога выросли или как?
   - Тебе это мешает? - как же странно легки и быстры его движения! Это ж надо... я не успеваю заметить процесс, только результат. Вот он сидит, глядя внимательно и насторожено мне в лицо, но не в глаза, и поэтому я ничего в его взгляде не могу прочесть - и теперь стоит, обернувшись к отче, подбоченившись столь несвойственным для него образом. Правы были те, кто с ними дрались, говорившие, что проще в слепую, пытаясь почувствовать и предугадать, потому что увидеть все равно не получится. Хотя что можно предугадать по звуку, который доходит до сознания позже, чем световые сигналы?
   - Никоим образом, - качает головой отче. - Просто раньше ты вроде не проявлял столько интереса к его физиономии.
   - Считай, что теперь наконец разглядел наше сокровище, - улыбается Ктассантир. И я опять не успеваю понять, чего больше в его улыбке - облегчения, ехидства или все-таки злости - слишком уж быстро она гаснет. Ну и ладно. Не больно то и хотелось. И вообще... есть вещи поважнее улыбок вампиров. Метка, например... ох...
   - Так куда мы сегодня идем, герой?
   - Отче, не я выбираю путь, - привычно улыбаюсь я.
   - Я могу тебя попросить? Как друга?
   - Конечно.
   - Ты ведь правда скажешь мне, если мы пойдем куда-то совсем не туда?
   - Отче, но ведь...
   - Меня не интересует "ведь"! Я и без него прекрасно обойдусь. Ты скажешь?
   - Да.
   - Точно скажешь?
   - Я обещаю.
   - Слово героя?
   - Мое слово!
   - Вот и замечательно, - радостно вздыхает отче. - А теперь туда, дети мои. Да будет путь наш...
   Ага, будет. Как же. И таким, и сяким, и переэдаким. Еще пару дней, и сказочница спросит, что мы потеряли в этих дебрях. Точнее, спросит она чуть-чуть грубее, но смысл останется. Главное - не пропустить ответ отче. Потом, поиграв несколько часов в веселую игру расшифровки иносказаний, можно будет выудить намек на реальную причину. Который, естественно, не понравится, но... переживем.
   А вообще, дороги - это замечательно. Есть что-то завораживающее в расстоянии, равномерно проглатываемом шагами, да и... Я люблю дороги. Наставник говорил, что это все кровь бродяг, и улыбался, дескать, для героя лучше не придумаешь. Может, так оно и есть. Отче только смеялся. Он хорошо умеет смеяться, глубоким, гулким смехом, звук которого расходится далеко и низко, как перекаты большого колокола.
   Оказывается, со Стасом весело шагать. Он умеет шутить и молчать. А еще все смотрит, цепко, почти неприятно. Ну да... пусть. Переживем. Зато от меня не требуется отвечать на вопросы и признаваться во всех грехах и тайнах мира. Тем более, что отче и сказочница таки нашли друг друга. Потому что ни я, ни Стас ничего не понимаем в особенностях шрифтов и стилей, а в проблемах богословия и тонкостях развития литературы так и тем более. Равно как и в трудностях прочтения полууставного письма, которое они так рьяно сейчас обсуждают. По лицу Стаса так и читается вполне очевидный вопрос: когда же это все им надоест? Думаю, что не скоро. Да нет, уверен, что не скоро. Слишком уж часто и долго грустил отче об отсутствии таких вот бесед, а сказочница еще слишком хорошо помнит, что такое мир книг и преподавателей. Когда они вернутся к особенностям теодицеи, надо будет подойти поближе. За прошлый разговор я не до конца разобрался со спецификой их доказательств.
   Господи... нет, это ж надо - идти по землям, считающимся не только пустыми, но еще и опасными, и слушать подобные беседы не особо смотря под ноги, не то что по сторонам. Полагаясь то ли на профчутье, то ли на Стаса, который, кстати, тоже не особо обращает это самое внимание на окружающий мир. С другой стороны, что за дорога без встречи с парой-тройкой чудовищ, хоть завалящих? Но, кажется, отсутствие толп людей не отбило у местной нечисти здравый смысл и чувство самосохранения. По крайней мере, под ноги нам никто не лез, да и вообще старались обойти десятой дорогой. Стас их, что ли, запугал за время своих ночных вылазок? Нет, ну красота-то какая! Ни людей, ни подвигов. Вернусь, буду деньги зарабатывать, продавая нашим сведенья о местах, куда можно сбежать ото всех и вся, и бродить месяцами даже без намеков на подвиги или тех, кто мог бы о них попросить. Если рай на земле есть, то он тут. А что опасной живности, бегающей, лазающей и ползающей тут прям таки невероятное количество, так это мелочи! Вон даже у Адама с Евой в саду тоже гады ползали. И ничего...
   А вечером опять накатило. Боль и рубцы по лицу. И кожа, горящая как после ожогов. И не нужно никого спрашивать, чтобы понять. Метка. Ушла. Пришла. Вернулась. И что с того, что не бывает? И что с того, что... боже... Или я больше не имею права говорить с тобой? Но почему же так больно? Или - это правильно, так и должно быть, так и... И почему бег приносит облегчение? Или... так их и загоняли? Рехнувшихся от боли, обессиливших от бесконечных попыток от нее убежать? Подло... как же подло... как же правильно... потому что иначе героя не взять, на то он и герой. Потому что иначе... Ветер в лицо - это подарок. И я благодарен, благодарен за него. Я... хоть ветер... ты велик... ты могуч... ты уже больше не хочешь стать еще более несчастным, правда? Зачем было спрашивать, если ответ ничего не решал? Зачем было... бедный мальчик... хороший мальчик... интересно, придет ли теперь кому-то в голову сказать мне эти слова? Да и зачем они мне? Бедный, глупый мальчик... Вернуться? Ни за что. Никогда. Воровать таких вот у судьбы, у мира, у... Или подбирать? Подбирать и учить жить. Пусть коряво, зато нужно, пусть... Старик, я убью тебя, когда встречу, но я не могу не преклоняться перед тобой. Перед тобой и перед тем, кто стал бы смертью, кто сел бы на коня и помчался судить, буде Господь мой решит, что время Страшного суда пришло. Я убью тебя, старик, потому что не хочу такой судьбы. Или... именно так оно и случилось у тебя? И теперь ты ждешь этого? Ждешь? Или...
   Отче наш, иже еси на небеси...
   Сколько я пробежал? Будет ли легче днем? Я не хочу знать, я...
   За что?
   Старик... я убью тебя... я люблю тебя... или любил?.. да нет, все же люблю... люблю, и поэтому возьму твою кровь, и поэтому... Старик, Наставник... последний дар... это не дар, это плата...
   И темнеет в глазах. Так и должно быть? Так и... Голова, моя голова... и ноги - как чужие, они ловят мир шагами, и даже мне их не остановить... голова... вырвать, вырвать глаза, вырвать и выбросить... может, тогда будет не так больно, может... а ведь не должно же, я терпел огонь и железо, которое проворачивали в теле, я... герой. Демна. Герой... надо помнить. Надо помнить об этом... и попробовать спать на бегу, и попробовать... если я налечу головой на ствол дерева, я потеряю сознание? И буду ли бежать дальше? И станет ли легче? Или больнее? Но почему не получается? Кто перевербовал ноги, пока я привычно не обращал на них внимание? И почему даже ветер больше не плачет?
   Отче наш, иже еси на небеси...
   Отче наш...
   Отче...
  
   - Вставай, соня! Утро уже.
   - Кто...
   - Не кто, а что. Ут-ро. Это когда солнце вылазит из-под земли на небо. А небо - это такая штука, которая покрывает всю землю, а земля - это то, на чем ты лежишь, а...
   - Солнце - это маленький желтый шарик, который светится...
   - Вот и вставай, умник!
   - Стас, что на тебя нашло?
   - Не что, а кто. Возвращаюсь я, понимаешь ли, в лагерь, а тут все спят. Непорядок!
   - Так ты ж говорил, что будешь нас охранять, - сладко зевнул я.
   - Ну... мало ли что я говорил... Слушай, а что у тебя с лицом, герой? - вдруг спросил он, и я...
   - А что у меня с лицом? - хрипло переспросил я, мгновенно сбрасывая все остатки дремы.
   - Да в том то и дело, что ничего...
   - Нечего? - радостно уточняю я.
   - Ничего, - разводит он руками. - А должно быть.
   - Что должно быть?
   - Не знаю, - сердито мотает он головой, как будто злясь на мысль, что тревожит, и при этом нагло ускользает при первых же намеках на ее дальнейшее рассмотрение. - Не знаю, но что-то же должно... Слушай, ты б себе бороду отрастил, что ли...
   - Иди ты...
   - За водой, - вклинивается в разговор отче. - А то будете есть жареный рис. По-моему, это не очень съедобно.
   - Уже, - вздыхает, поднимаясь, Стас. - А ты тоже не разлеживайся, герой. А то нашелся мне, понимаешь ли, принцес на горошине...
   - Принц, - улыбаюсь я.
   - А хоть черт лысый, - отмахивается он. И уже уходя бормочет себе под нос: - А может и вправду все дело в бороде? Хотя бородатый Демна... нет, пусть отрастит, а там посмотрю... но как может не хватать того, чего никогда не было...
   Стас-Стасушка, Ктассантир-владыка... как же много ты видишь... как же страшно мне думать, что не хватать может метки... Но ведь это сон, всего лишь сон, только сон, и мне пора в подземелье, где будет темно и некуда бежать, и ноги одумаются и вернутся... потому что я уже не отличаю... потому что...
  
   Ноги двигаются, и я уже даже не думаю, куда. Бегут себе и бегут. Это даже лучше, что без меня. Избавляет от необходимости думать и решать, от жуткого желания прийти к ним, родным и любимым, и сказать - вот, и сказать - смотрите... избавляет...
   К боли можно привыкнуть. Ко всему привыкаешь. Рано или поздно. Только становишься немного злее, только... Если у меня на пути встанет кто-то, я не смогу его просто ударить - только убить. Потому что это не честно, что мне больно, а ему нет, потому что я уже заплатил за это право, и заплатил заранее. А теперь... как же хочется попробовать, каково оно - сорвать чью-то жизнь как цветок, не думая, походя... потому что понравилась или не понравилась, потому что шел мимо... Мне будет от этого больнее? Мне станет от этого легче?
   Я хочу посмотреть, как изменила метка мое лицо. Придала ли она ему странный шарм падшего ангела и злодея, которого уже не исправить? А ведь в аду тоже должны быть свои герои... как же без них...
   Ноги глотают сажени, сажени складываются в версты...
   Пусть. Обойти пол мира. Или целый мир. Или...
   Сажени складываются, а ноги глотают... Приятного... им аппетита...
   Как хорошо, что здесь пусто, что здесь некого убивать и не от кого сбегать... Пожалуй, мне пока еще не настолько больно, чтобы попробовать. Пожалуй... вот через пару дней, когда добавятся голод и усталость... тогда может быть, тогда...
  
   - Нет, герой, так дело не пойдет.
   Это сказочница. Кто же еще?
   - А как пойдет? - спрашиваю я.
   - Иначе, - улыбается она, убирая волосы за уши. - Кажется, моя очередь петь тебе на ночь колыбельную.
   - Может быть. Да, это определенно хорошая идея, - не могу сдержать улыбки я. Маленький больной ребенок... почему такие воспоминания греют?
   - Кто ж спорит, - смеется она.
   - Никто. Но... ты молодец. Ты придумала хороший выход.
   - Колыбельную?
   - Нет, не спать. Четверо суток я держусь нормально. Пятые и шестые - не рефлексах. А дальше... дальше хотя бы двенадцать часов отключки. Неприятно, но я все равно остаюсь в выигрыше.
   - Герой, - касается она рукой моих волос. И что только нашла в нечесаной шевелюре? - Это не интересная игра. Тем более, что в нее уже играли.
   - Ты. Но не я.
   - Герой... Вставай. Сегодня твоя очередь готовить завтрак.
   - Сейчас.
   - Вставай и постарайся забыть.
   - Угу, - улыбаюсь я. Забудешь тут, как же! Все, что можно - это не думать, не пытаться решить, имеет место тут подступающее безумие, изменение адекватности восприятия или просто банально разыгравшееся воображение в купе с предзнаменованиями, в которые я не верю...
   - Герой... еще чуть-чуть, и я начну думать, что тебя стоит жалеть.
   - О нет! Выбрось столь гадостные мысли... сама знаешь куда. Я... постараюсь вас больше особо не тревожить.
   - Глупый, - качает она головой. - Разве в этом дело?
   - А в чем же тогда?
   - Глупый.
   Я знал, что она это скажет. И что уйдет - тоже знал. Естественно, это ничего не изменило, да и не могло изменить. Естественно...
   А пальцы все равно ощупывают лицо. Почему в это так трудно поверить? Разве мало невозможного случалось со мной и рядом? Разве мало...
   Если поднять глаза, я обязательно увижу Стаса. Он чем-то занят и вроде как совсем не смотрит на меня, да и какое ему дело... но я благодарен. За эту жуткую подозрительность, за доверие, не основанное ни на чем. Или основанное? Какая разница... за то, что он, зная или не зная, не верит, но проверяет. Смотря на него, я вспоминаю, что стоит верить себе. А раз стоит... Меня ждет котел и дорога. Дорога дальняя, дальняя... ничего. Это хорошо, что мы здесь, так далеко. Пока дойдем до ближайшего замка, может быть, я успею разобраться...
   Это смешно. У меня не осталось дней, только утро и ночь. Мгновения до и после. И, конечно, это самое... Так нельзя. Так слишком просто потеряться. И я уже на пол дороги. Но... нельзя. Так. Иначе. Нельзя...
  
   На дереве сидела маленькая девочка. Точнее, не то чтобы очень маленькая, но никак не старше десяти лет. Она держалась за ветку одной рукой и весело махала в воздухе босыми ногами, демонстрируя всем вокруг пятки, вымазанные в земле и траве.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил отче, первым пришедший в себя.
   - Жду, - улыбнулась она.
   - Кого ждешь?
   - Кого надо, - рассмеялась девочка, - того и жду. А вам не скажу. Вот!
   - Может, тебе помочь? Ты, часом, не голодная?
   - Не-а, - отвечает она. - А вы идите. Вам еще далеко.
   - Правда? - удивляется отче.
   - Да. Вон туда, - показывает рукой девочка, и умудряется затеряться в ветках за короткий миг, когда отче смотрел в ту сторону, куда она указывала.
   - Что это было? - поинтересовалась сказочница.
   - Ты меня спрашиваешь? - изумился отче. - Тут разве что герой поможет, да и то вряд ли.
   - Одно я знаю точно, - сказал Стас. - Я туда не пойду.
   - Правильно, - кивнул отче, и, развернувшись, пошел прямехонько в ту сторону, куда указывала странная девочка, а остальные за ним, даже не замечая этого. И я - следом. Потому что куда еще оставалось идти? Потому что бред - это уже норма, и если я не отличаю сон от яви, то... почему бы и не пойти туда, куда зовут? Или отправляют? Или... не все ли равно...
  
   У сказочницы холодные губы. Она играет в любовь. Она почему-то подумала и решила, что человек без любви не человек, и какая бы любовь ни была, счастливая или несчастная, ее надобно заиметь. Глупость. Игра. Игра, которая не приносит ничего. Я знаю, я помню. Кажется... А еще она подумала и выбрала объектом этой самой "любви" меня. Лучше б уж Стаса, право слово. Лучше б... потому что я не смогу ее обидеть. Но и играть тоже не смогу. Потому что мне больно и плохо, а они даже если увидят - не поверят. Схема проста: если плохо, лежи и стони, пока не станет хорошо. Если встал на ноги, значит, все в порядке, значит, придуриваешься, хочешь, чтоб пожалели. И пожалеют же, им не жалко... А может, именно поэтому? Может...
   Я уже хочу проснуться утром с привычной болью в груди и висках, и нащупать пальцами бугрящиеся полосы на коже лица. Кажется, так будет проще. Кажется... чем не сюжет для баллады... холодно, холодно и больно... боль облагораживает душу. Я сейчас открою глаза и... мне уже все равно, что я увижу. Все равно... как же быстро я сломался... хотя что изменили бы истерики неприятия? Как же быстро...
  
   У него были огромные зеленые глаза, будто вырезанные из сверкающих глыб нефрита. Черные волосы падали на лоб, лукавая улыбка притаилась в уголках пухлых розовых губ. Сомневаюсь, чтобы у него было имя. А вот пару сотен прозвищ - это да. Он сидел на траве, подобрав под себя ноги и сосредоточено и осторожно дул в флейту. Не играл, а именно дул, будто пыль выдувая. А может, так оно и было. Заметил нас он давно, но глаза поднять соизволил только когда мы подошли совсем близко. Нехорошо поднял, словно на крыс, что случайно забежали к нему на кровать.
   - Нас просила зайти девочка с ветки ивы, - поспешил сказать я, словно это могло что-то изменить. Но...
   - Грайне? - вдруг широко улыбнулся он. - Она что-то передавала?
   - Нет, просто кого-то ждала. И сказала, что нам сюда, - ответил я. Помолчал немного и добавил: - Только она не назвалась, так что это могла быть и не...
   - Грайне, Грайне, - махнул рукой зеленоглазый. - Кому ж еще! А вы садитесь. Меня зовут Олэ. Олэ Дорга.
   - Демна, - слегка склонил голову я.
   - Тильда, - несмело улыбнулась сказочница.
   - Ктассантир ад С'арранан аль Содра.
   - Иероним Сфорца, - выдал отец Игнатий, и я еще подумал - неужели это и вправду его имя?
   - Вот и хорошо, - кивнул Олэ. - Садитесь, господа. Я сыграю вам.
   И не дожидаясь, пока мы выполним указания, поднес к губам флейту.
  
   Боль уже не была неожиданной. Да и вряд ли когда еще таковой будет. Боль была как дождь в жару, как буря после долгих дней ее ожидания. Боль была частью тела, которая вновь встала на место. Хорошо...
   Ветви хлещут по лицу. Ветер... где-то там, далеко. Я сыграю в него, я сделаю вид, что слышу его голос. Ветер... давай с тобой поговорим... давай...
   Ноги... дороги кончились давно. Ну и пусть. Где наша не пропадала... хотя действительно - где? Глаза слезятся от боли. И пальцы царапают кожу, пытаясь добраться до бугров, вырвать из и... ничего, конечно, не получится, но... так приятно думать о том, что кусючих змей, свернувшихся под кожей, можно поймать и раздавить, что можно хотя бы сделать им больно... Но от этого становится только еще больнее - мне. Правильно? Не правильно? Зачем вампиры пьют кровь? Чтобы полегчало? Может, и себе попробовать? Но ноги несут вперед, и рядом никого. Что ж... зубы впиваются в руку. Гадость. Кровь как кровь, сколько раз приходилось глотать ее во время боя... кровь из разбитых губ, кровь, выступающую из горла, из отбитых легких, из...Ладно, кровь как кровь. Дальше.
   А... боль тоже учится. От постоянства не бывает ничего хорошего, к постоянству быстро привыкаешь. И она решила изменить процесс. Боль - пульсирующий комок у горла, цепкие когтистые лапки на висках, бешеный ежик в груди... боль - это враг. Врагов нужно убивать. Вот только как... живи она в руке - я отгрыз бы руку, но перегрызть себе горло сложно. Боль... умная, умная скотина... подойдет ближе - и отбежит назад. И снова, и снова... а потом вцепится в горло... и назад... и ко мне... и...
  
   - Да... - задумчиво сказал Олэ, опуская флейту. - Эк тебя... Ты прости, пожалуйста. Не заметил, дурак несчастный. Прости, хорошо?
   - Хорошо, - хрипло киваю я. - Если успел вовремя остановиться - значит, не дурак. По крайней мере, не до конца.
   - Спасибо, - смеется он. - Только я любопытный. Должен был прекратить намного раньше, но...
   - Это все равно бы случилось, - говорю я. Ох, как же не люблю утешать подобных типов, да еще и делающих мне гадости!
   - Угу... Я больше не буду играть для тебя. И остальным скажу. И даже, пожалуй, проведу вас до города. Только ты не обижайся. Я не специально, честно...
   - Что, прямо сейчас и пойдем? - спрашиваю я.
   - Нет, - качает он головой. - Сейчас нельзя. Сейчас я должен доиграть для них. А ты слушай, герой. Оно того стоит, право слово...
   Может, и стоит. А может и... не мне судить. Потому что когда Олэ снова заиграл, я не услышал ни звука. Я видел, что он именно играет, а не просто держит флейту у губ. Я видел, как напрягается его лицо, как бегают пальцы, как... и не слышал. Но... он ведь обещал, что не будет больше для меня играть, правда? И если это и есть выполнение обещания... Я видел, как смеется сказочница и хлопает в ладоши, как насторожено и восторженно улыбается Стас. И напряженное лицо отче я тоже видел, напряженное, готовое думать и решать, и драться тоже готовое...
   "Да откуда ж вы такие пришли, что вместо подарков берете гадости, одна другой паршивее! - пронеслись в голове слова, сказанные голосом Олэ. - Нет чтоб как все нормальные люди..."
   Отче вздохнул, улыбнулся и расслабился. А потом открыл глаза и низко поклонился Олэ. Глянул на меня, хмыкнул в бороду, и тоже залюбовался сказочницей. А Олэ взял еще несколько нот - как мне показалось, пронзительно высоких и опустил флейту. Как раз когда судорога неприятия исказила лицо Стаса.
   - Вот и все, - настороженно улыбнулся Олэ.
   - Спасибо, - абсолютно счастливым голосом сказала сказочница, и улыбка Олэ стала шире и открытей. Так, будто он только что получил оправдательный приговор за то, что сделал со мной, и за то, что увидел отче.
   Стас только поклонился. И самым невежливым у нас оказался я, но исправлять что-либо почему-то не тянуло. Наверное, потому, что было действительно больно. И мне уж точно не за что благодарить незлого, в общем-то, парня Олэ.
   - Знаете, я, пожалуй, отведу вас в город, - продолжил Дорга. - Тут, в принципе, не далеко, но...
   - Спасибо, - еще раз сказала сказочница. Мы торжественно кивнули. Странно. Вроде такой хороший парень, а отделаться от необходимости ритуальности у нас так и не получилось...
   - Вот и замечательно! Идем.
   Он шагал с легкостью лесного эльфа, этот зеленоглазый Олэ. И насвистывал по пути совершенно волшебную мелодию. Сказочница заслушалась, да и не только она. Вот если бы вместо всякой дряни там, на поляне, он сыграл бы нам это, я бы тоже сказал спасибо. А так...
   - Ты извини, - обернулся Олэ. - Я честно не думал, что оно так выйдет.
   А стоило бы, однако...
   - Ничего, Олэ. Я еще чуть-чуть позлюсь и успокоюсь. Не обращай внимания. Надо же мне куда-то выплеснуть... сам знаешь что.
   - Ну, коли так, - улыбнулся он улыбкой, за которую можно было простить что угодно. - Тогда действительно не буду обращать внимание. Ты споешь со мной? - спросил он сказочницу.
   - Куда уж мне, - грустно усмехнулась та.
   - А вот это не надо, - покачал он головой. - Подпевай!
   И... я остолбенел. Он запел одну из тех песен, которым придумывала по ночам слова и мелодии Тильда! А она сама только рассмеялась и действительно запела, сначала перекрикивая Олэ, будто не доверяя ему проговаривать сложенные ею слова, а потом, постепенно успокаиваясь, в тон, медленно, красиво...
   - Волшебный лес, - шепнул мне отче. - Правда, похоже?
   Голоса сказочницы и флейтиста, мягкий свет солнца сквозь изумруд листвы...
   - Может быть, - ответил я. - Никогда не видел волшебных лесов. Не с чем сравнивать...
   - Считай этот первым, - хмыкнул Стас. - И, поверь мне, те, кто здесь живет, действительно сделали его волшебным.
   - Те, кто здесь живет? Грайне? Олэ?
   - Мастера. Здесь живут мастера, герой, - сказал отче.
   - Проклятые?
   - Может, и эти тоже. А вообще - просто мастера. Самые лучшие, самые талантливые...
   - Самые умные, - продолжил Стас. - Те, кто догадался уйти, пока для них не придумали костра или клетки. Кто понял, что искать их не будут только там, где искать вообще нечего и кому хватило таланта заставить поверить в это если не всех, то очень многих... большинство...
   - Да, самые умные, - согласился отче. - Земли мерцающих огней... Красивое название, правда? Прямо беда - они уже не могут делать некрасивые вещи, но это мало кто замечает. Красивая легенда... о местах, где живут свирепые звери и где нет ничего, кроме лесов. А в лесах живут безжалостные Мерцающие огни, сводящие людей с ума, выжигающие им души...Кому ж охота идти туда, где брать нечего, а вот убить тебя очень даже могут?
   - А что, брать действительно нечего? - глупо спросил я.
   - Есть чего, - ответил вместо отче Стас. - Брать всегда есть что, надо только уметь его увидеть... Но здесь действительно только лес, никаких тебе шахт, свалок золота или алмазов. Только лес и звери. А еще мастера и их творения.
   - Но ведь Олэ что-то говорил о городе...
   - Ха! - не удержался отче. - Я в первый раз тоже губу раскатал... Увидишь ты их город! Чисто поле, посреди поля торчит башня, куда время от времени кто-то приходит и берет то, что ему нужно, а взамен оставляет что-то равноценное, которое может понадобиться кому-то другому. Система... наши до сих пор не верят, что такое бывает.
   - Между прочим, замечательный город, - отозвался шедший впереди Олэ.
   - Да я ж разве спорю, - усмехнулся отче. - Только вот на город не особо похож.
   - А то! Правда, мы все собираемся построить там еще что-то, но... Не жить же друг у друга на головах, как в этих ваших правильных городах! Да и не получится у нас, все тут - бродяги, одиночки... А кому надо, те и так соберутся. Вот и живем.
   - Хорошо живете, - сказала сказочница. - Мне б так!
   - Хочешь - оставайся, - пожал плечами Олэ.
   - А что, можно?
   - А кем бы мы были, если б было нельзя? Тюрьмой? Закрытым монастырем? Нет, Тильда, кто хочет, тот и остается. А вот уже хочет ли и может ли он остаться - это другой вопрос. Но мы пришли. Вон она, герой, обещанная тебе башня посреди чиста поля. Не ахти что, но...
   Олэ явно преуменьшал. Да, на город это не походило никоим образом, но... Башня была хорошая, внушительная, рассчитанная на одновременное пребывание внутри нескольких тысяч человек точно, плюс-минус пару сотен. Красивая. Как там говорил отче - не умеют иначе? Ну и не надо. И так слишком много всяких, умеющих некрасиво. Большая фортификационная штуковина. Потому и посреди чиста поля. Честно говоря, не думаю, что найдутся самоубийцы, готовые ее штурмовать. Да еще в Землях мерцающих огней, где эти самые огни все-таки мерцают, да голодной живности вокруг полно, да еще и против мастеров, которые самые умные... Но построить ее однозначно нужно было. И как общественный дом, и для спокойствия души. Ведь знаю же, насколько важно быть уверенным, что если что, никто здесь не будет брошен, не будет беспомощен, не будет убит... Молодцы. Суметь отличить то, что по настоящему нужно, от того, что просто хотелось бы иметь, и сделать это... Молодцы. Мастера. А ведь для сказочницы и вправду было бы просто здорово здесь остаться... Рай для нищих и шутов... нет, не так, но почему-то в голову лезет... А ведь я удивлюсь, если она не останется. Рядом с красавцем Олэ, в башне, с которой обязательно должно быть видно море и не только... Видны даже далекие острова Гэф, если я ничего не путаю... С правом уйти... С правом жить и творить... Я удивлюсь, если она не захочет остаться. Я не буду ее отговаривать. А что будет больно... это пройдет, как проходит все, как привык я к отсутствию Эмер, к... Это пройдет. Даже если пока еще не случилось.
  
   А вблизи башня оказалась самая обыкновенная, стандартненькая башенка, ничего особенного, аж обидно. Ну да... бывает. Сказочница восхищенно замирала, Стас хмурился, отче вообще не смотрел по сторонам. Отче было не до башни, которую, небось, когда-то излазил вдоль и поперек, отче прибыл по делам, и они, эти самые дела, не ждали. То есть, если их не делать, подождали бы, никуда не делись, но отче предпочитал все гадости решить вначале, а потом уж... Да, особенно если учитывать, насколько редко выпадала возможность для реализации этого самого "потом"...
   И в башне таки жили люди. Не знаю, как так у них это называлось, временное пребывание, не ограниченное временем, или еще как, но по башне бегали дети, толпы веселых и грустных людей ходили туда-сюда по делам и просто так, кто-то рисовал небо, устроившись с ногами и мольбертом в проеме окна, кто-то планомерно простукивал стены... Обычно? Необычно? Не мне судить. По крайней мере, не сейчас. Вот покручусь тут недельку...
   - Все, ребята, - сказал Олэ. - Я свое обещание выполнил и перевыполнил, а теперь мне пора.
   - Ты уходишь? - огорчилась сказочница. Да уж, а я-то сомневался...
   - Заходи ко мне попрощаться, когда будешь уходить, - улыбнулся ей Олэ. - А если не будешь, или будешь не скоро - тогда просто заходи, хорошо? - потом посмотрел на нас и добавил: - Ну, и вы, конечно, тоже.
   Мы сосредоточено закивали, сказочница даже чмокнула его в щечку на прощанье, и Олэ, сверкнув зелеными глазами, побрел в направлении выхода, а мы - вслед за отче, чуть ли не бегом. И все бы было хорошо, да...
   - Дети мои, - обернулся к нам отец Игнатий, - я дальше один. Вы подождите, хорошо? Или лучше - устраивайтесь-ка пока тут, а я вас потом найду. И главное - никого не обижайте!
   Ответить мы не успели. Обычно грузная фигура отче вдруг двинулась прочь с совершенно неожиданной скоростью и исчезла за поворотом, а когда до этого самого поворота добрались мы, ловить и спрашивать там было уже некого.
   - Устраивайтесь, - хмыкнула сказочница. - Что за привычки тут у людей, право слово! Сначала Олэ, потом этот...
   - Не этот, а отче, - поправил я. Не то чтобы я был с ней не согласен, но нехорошо как-то отзываться так о только что отошедших в сторону товарищах.
   - Да, конечно, отче, - вздохнула Тильда. - Стас, ты... Стас? Герой, куда делся Стас?
   - Сегодня все куда-то деваются, - пожал я плечами.
   - Нет, так не годиться. Мы же должны вместе, мы... Ты постой пока тут, а я его поищу...
   Естественно, она ушла, не дождавшись ответа. А точнее, не дав мне сказать, что ни стоять здесь, ни искать Стаса я не собираюсь. Но теперь... теперь пришлось ждать. Ее или Стаса, или обоих вместе. А башня тут большая, да и пойти наш владыка неумирающих мог куда угодно... Черт! И я, значит, должен стоять и ждать, как последний...
   - Здравствуйте.
   - Здравствуйте, - ответил я.
   - Вы здесь недавно? - спросил забавный мужчина с черным петухом под мышкой, высокий, тощий, смуглый, сам чем-то напоминающий эту птицу. - Что-то раньше я вас не замечал, а так как пройти мимо такого лица я не смог бы, значит, вас здесь не было. Я прав?
   - Правы, - с улыбкой согласился я.
   - Ллойд, - поклонился человек с птицей.
   - Демна, - поклонился я в ответ.
   - За кем? - удивленно спросил он.
   - Что за кем? - не менее удивленно спросил я.
   - Ах, вы значит так! - подбоченился он, стараясь не выпустить петуха из под мышки. И, пожалуй, это было бы смешно, если бы не странная, почти непонятная угроза, проскользнувшая в этом жесте. Хотя... я в любом случае не собирался его обижать. - Шутить изволите!
   - Да ни сном, ни духом, - поспешил уверить его я. Вот уж воистину петух. Бойцовский...
   - Значит... неужели это имя? - изумленно сказал Ллойд.
   - Имя как имя, - пожал плечами я. Тоже мне, нашел к чему придраться...
   - Простите, молодой человек, - склонился он в неожиданно почтительном поклоне. - Просто... простите старика... Я, понимаете ли, так удивился, услышав староорнаимский, что даже не подумал, что вы можете просто не понимать, что говорите.
   - Я прекрасно понимал и понимаю, что сказал, - ответил я, начиная закипать.
   - Ох, теперь вы меня не так поняли... Молодой человек, слово "демна" со староорнаимского переводиться как "идущий вслед" или же "следующий". И услышав "следующий" в ответ на свое имя, я вполне естественно удивился, за кем это я должен быть следующим, или же, возможно, кто-то за мной тоже ждет очереди представиться... Простите, молодой человек. Я, пожалуй, несколько чересчур увлекся старыми языками... И не сердитесь, - неожиданно весело подморгнул он. - Это преждевременно старит.
   А потом развернулся и, не прощаясь, пошел прочь, ласково гладя по перьям свою птицу.
   - Простите! - крикнул я ему вслед. - Я здесь действительно недавно! Не могли бы вы подсказать, где здесь можно устроиться ночевать?
   - А вы не знаете? - спросил мелодичный голос из-за плеча. Ллойд, естественно, не отозвался, да я и не особо надеялся. Зато вместо встряла довольно симпатичная и любопытная матрона с вымазанными глиной руками, которые она как раз вытирала о светлый передник.
   - Нет, - еле удерживаясь от того, чтобы не съязвить, сказал я.
   - Тогда идемте, - улыбнулась она. - Я вам покажу.
   И спокойно, с достоинством пошла прочь, словно бы совсем не интересуясь, иду я следом, или как. А я... оглянулся на стену, возле которой меня оставил сначала отче, а потом сказочница, и решил, что таким предложением грех не воспользоваться. Ведь, в конце концов, что мешает мне потом вернуться и продолжать ждать их дальше? Тем более что матрона уходила уже опасно далеко, очередной поворот или умело замаскированный ход я запросто мог не заметить, так что...
   - Спасибо! - крикнул я и припустил вдогонку. Тем более, что отче обещался нас найти, а нас - это и меня, и их, так что в крайнем случае, пусть уже он нас собирает...
   Матрона, так и не назвавшая своего имени, привела сначала на кухню, и никакие отговорки не смогли разубедить ее в том, что я голоден. А мою попытку демонстративного отказа от угощения расценили чуть ли не как оскорбление. Эх, снова я оказался виноватый... Пришлось есть, упихивая в себя всяку всячину, да расхваливать (не очень, правда, при этом привирая) готовку почтенной матроны. За "почтенную" я, правда, чуть не получил половником по загривку, но... увернулся, а она другого и не ожидала. Посмеялись. Точнее, она смеялась, а я подфыркивал, размышляя, что хуже, молча есть или поддержать смех. В итоге выбрал нечто среднее, за что себя потом долго ругал. Ну да... А потом меня оставили в одиночестве - вроде как питаться, но сомневаюсь, что я смог бы еще что-то в себя впихнуть, даже если бы точно знал, что в ближайшие дни придется голодать. Скорее, даже порадовался бы - когда еще доведется?
   - Бедный хороший мальчик...
   Кажется, человек, сказавший эти слова, не думал ничего такого, но... Я с собой поделать ничего не смог. Сначала поймал за горло, придушил чуток, потом разглядел, отпустил и долго извинялся. Хорошо, что малый попался отходчивый, да и был, на самом-то деле, не на много старше меня. Лет двадцать пять - потолок. Массивный крепыш, привыкший незаметно покровительствовать всем и вся, помогая везде, где мог дотянуться. За что получил вроде даже заслуженное право называть всех мальчиками и девочками, а те и не думали обижаться. Я сначала подумал - кузнец или боец. Черта с два! Оказалось - повар. Существо добродушное, в меру упитанное и довольное жизнью, да еще и свято уверенное, что без него тут и дня никто не продержится. С определенными основаниями, конечно, но... Через полчаса нашей увлекательной беседы я просто сбежал, наплевав даже на возможность ночевки, обещанную матроной (Марфой, Марфочкой, Марфушей - как называл эту далеко не хрупкую женщину повар). Правда, где-то в душе теплилась надежда на то, что спать мне в коридоре не дадут, и еле тлела еще одна - что за это не придется расплачиваться поеданием годовых запасов еды или такими вот беседами. Я вообще-то человек не злой и обычно даю людям возможность излить душу, буде они выбирают меня для таких целей, но сегодня в выслушивании лекций явно наблюдалось значительное превышение нормы, а святым я быть никогда не пытался, да и не требовалось особо. Так что... бежал по переходам, тихо благословляя свою память и умение ориентироваться, не надеясь застать на месте встречи никого из наших... Не застал, конечно. Ожидания, особенно пакостей, порой таки сбываются. И тогда оставалось только опуститься на пол у стены, истерически похохатывая и отгоняя (при чем довольно таки невежливо) всех, кто просто пытался подойти. А в перерывах смотрел на активную деятельность не такого уж и большого, на самом-то деле, количества людей, и мне становилось страшно, и мне становилось жутко. И я начинал понимать флейтиста, который сбежал отсюда почти сразу, и то, что они действительно никогда не смогут жить все вместе. Еще пара сотен человек - и все, башня не нужна, равно как и враги - выноси готовеньких... А еще я думал о том, что если не сбегу отсюда в ближайшие двадцать четыре часа - безумие постучит и в двери моего разума. На то оно и безумие, а здесь... О Господи... отче наш, иже еси... В каких, однако, разных ситуациях вспоминаешь одни и те же слова... на небеси... иже еси... иже...
   - Да святится имя твое, - улыбнулись рядом.
   Я еле сдержал вой.
   - Не переживайте так, молодой человек. Я только хотел спросить, не хотите ли вы переночевать на одном из верхних этажей. Туда, конечно, довольно далеко подниматься, но зато и тишина - почти как в поле. Людей у нас не много, и все стараются селиться поближе друг к другу, итак что...
   - Спасибо вам, - в тысяче первый раз за сегодняшний день сказал я, и, для разнообразия, абсолютно искренне. - Не подскажете, как туда пройти? Я, честно говоря, не отказался бы переночевать и на крыше...
   - Идемте, - еще раз улыбнулся мой благодетель. - Вы такой не один, почти все сбегали поначалу, а многие так и вообще...
   О, как ненормально, ужасающе доверчив я стал! Позволить водить, кормить и заговаривать себе зубы толпе совершенно незнакомых людей... Или - в том-то и дело, что незнакомых? Доверчивые герои долго не живут. Герои вообще долго не живут. Особенно меченые. Меченные... если я сейчас усну, то снова... а если не усну, то убью кого-то и получу таки багровые рубцы на лице... Господи... да будет царствие твое...
   - Как на небесах, так и на земле, - продолжил мой провожатый, восторженно качая головой. - Это ж надо - такой молодой человек и такой набожный. Вот уж не думал, что так еще бывает...
   И наверх, по бесконечным ступеням, мы поднимались под речитатив молитв. О... беда одна не приходит! Почему мое отчаянье всегда поворачивается против меня же? Нет, сбежать, уйти, чем дальше, тем лучше, потому что я больше...
   Но уединение мне найти было не суждено. Когда я таки спровадил последнего благодетеля, которому был вполне искренне благодарен, впрочем, я был благодарен им всем, и попытался вздохнуть полной грудью посреди темноты и ночи, где-то сбоку снова прозвучал голос. Для разнообразия - знакомый.
   - Молодец, - сказал мне Стас. - Я тоже сюда сбежал. Не могу там, с ними. Не могу, и все. Хоть и хорошие люди.
   - Ты здесь один? - спросил я.
   - Я здесь вдвоем. С тобой. К чему вопрос?
   - А остальные?
   - Бог его знает, - пожал он плечами. То есть мне так показалось, потому что видно тут почти ничего не было. - Внизу, скорее всего. Хочешь спуститься и поискать?
   - Нет! Ни за что, Стас.
   - Молодец. Умный мальчик.
   - Еще раз назовешь меня мальчиком...
   - Да что ты! Успокойся. Сегодня не буду точно.
   - Ну, если сегодня не будешь...Где ты обосновался, Ктассантир?
   - Зачем тебе?
   - Как зачем? Одно одеяло хорошо, а два лучше... И только попробуй меня покусать!
   - Нет уж! Мне мои клыки еще дороги. Как память, можно сказать, - коротко хохотнул Стас и повел меня куда-то в сторону и в глубь, во тьму. - Тем более, у тебя топор страшный... А одеяла у меня все равно нет, зачем оно вампиру? Так что будешь просто радоваться моему присутствию, тоже дело. Вдвоем, как никак, веселее...
   Свои мысли я оставил при себе. Хотя... может, он и прав. Вдвоем веселее. Вдвоем можно проговорить всю ночь и в очередной раз не полюбоваться на мир, от которого осталась только боль, злость, дорога и ветер. Минус лишнее знание, плюс - а зачем оно мне, лишнее?
   - Спать хочешь? - спросил Стас, наблюдая, как я свиваю себе гнездо из одеяла, мешка с вещами и куртки.
   - Нет, а что?
   - Да просто странно как-то. У тебя обычно желания если не простые, то однозначные, а сейчас...
   - Что сейчас-то? - нахмурился я, хотя он все равно не увидит. Тем временем мы таки уселись рядышком на моем одеяле... почти трогательная картина...
   - Ты до ужаса хочешь и не хочешь спать одновременно. Поэтому я решил уточнить.
   И кто меня за язык тянул? Ведь оставлять как людям, так и нежити их заблуждения - это никоим образом не ложь...
   - Стас, я правда хочу спать. До ужаса. Но мне нельзя.
   - Это какой-то религиозный или профессиональный запрет, которого мне не понять?
   Я подумал и ответил:
   - Скорее второе. Но я искренне сомневаюсь, что существует что-то, чего тебе не понять. Просто я рассказать не могу, вот и все.
   - Бывает, - с улыбкой согласился он. - Тогда говорим.
   - О чем? - не удержался я.
   - Может быть, о том, что сегодня замечательная ночь для гадания...
   - Гадания? Разве ты...
   - По луне. По луне и облакам...
   - Правда? А что там...
   - А что ты хочешь узнать? - спросил он.
   - Судьбу, наверное, - честно ответил я.
   - Судьбу... а не тошно потом жить будет?
   - А ты мне так, в двух словах, - попросил я.
   - Разве тому, что укладывается в два слова, люди верят?
   - Я попробую.
   - Ну, если так... Все будет хорошо. Мало?
   - Мало.
   - Тогда... как бы тебе так получше и чтоб не очень... - Странно. У него лицо... вдохновленное и отрешенное, как будто перед глазами пересыпаются все тайны мира - не прекрасные и не ужасные - очевидные. И вот он сейчас протянет руку и... - У тебя три пути, герой. Три. Первый - это путь бессмертия, но по нему не идут в одиночку. Возможность его дадут те, кто будет рядом, и кого ты будешь любить. Он принесет плен и возможность возрождения, а еще - холод и ветер. Если ты выберешь его, будешь уверен, что ошибся, но мне он кажется лучшим. Второй - путь ярости. Вот уж не думал, что в тебе ее столько. Возможность даст гнев, и рядом будет одиночество и величие. Этот путь принесет отчаянье и встречи, о которых ты не сможешь забыть, но я не знаю, хорошие они или плохие. А последний... общей дороги и сотрудничества. Вроде красиво звучит, да? Но это ложь. Этот путь принесет ворох мелких подарков и еще больше не смертельных неудач. Он принесет усталость и опустошение. И нищету - тела или духа. Его даст осторожность, в которую давно выродился твой страх, и доверие. Выбирай.
   - А четвертый никак?
   - Я говорил о трех, правда?
   - Вот оно как... героем был, героем и умру... а сказочница потом напишет балладу, а то и сказание. О том, как большой дурак по миру ходил... Вот тебе и бессмертие, Стас.
   - Может быть. А может и нет. Луна - штука переменчивая, за что я ее и люблю. Сегодня судит так, а там... А может, ты станешь богом, а мы в апостолы переквалифицируемся...
   - Типун тебе! Да чтоб...
   - Все равно не приживется. Здоровье - одно из приоритетов смерти. Точнее, отсутствие неудобств от болезней и боли... Слушай, а давай я тебя покусаю? Вот и бессмертие будет, и...
   - По топору соскучился? - отшатнулся я. Вот и доверяй ему!
   - Да ладно, - покачал головой Стас. - Я ж только предложил. И, поверь, не врал. Ради этого - не стал бы. Никогда. Можешь считать это чем угодно, хоть слабостью. Есть вещи, от лжи в которых потом не отмыться, в которых она слишком дорого обходится. Всем.
   - Ты хорошо говоришь, Стас. Еще чуть-чуть, и я начну тебе верить...
   - А сейчас, значит, нет? Тоже вариант.
   Мы сидели под низким каменным потолком, словно летучие мыши, словно... И белые полосы зарниц рвали небо - в жуткой тишине ночного покоя.
   - Красиво, правда? - сказал Стас.
   - А зачем тебе красота?
   - Ты будешь смеяться. Потому что я опять заговорю о вечном. О том, что не меняется. Я всегда любил смотреть на небо. И умел понимать, что красиво, а что нет, пусть даже с моей примитивной точки зрения. Нет, я не безумный эстет. Просто каждый раз, когда я смотрю на небо, я замечаю, что оно не повторяется. И не могу не думать, что оно будет всегда. Даже без меня. Это... если бы я еще мог выбирать богов, я выбрал бы его. И, может, даже умер бы за право быть ветром или облаком... Ты считаешь, что я дурак?
   - Нет. Что ты, Ктассантир. Нет. Просто... я подумал, что если бы мне довелось выбирать Бога, я бы не смог. Вот и все.
   - Это пройдет, - тихо ответил он. - Это всегда проходит.
   На камень упали первые, тяжелые капли. Точнее, первых мы, скорее всего, не заметили. Обратили внимание где-то на второй десяток. На светло-серое небо, как будто бы извержение воды принесло ему свет, принесло отблески еще далекого восхода. И не видели капель. Только слышали, как гулко падают они на камень - и вниз, и видели, как наливается блеском мокрый гранит, как там, внизу, грудой темных сокровищ засветился лес, оживленный светом воды на листве деревьев, как углубилась земля между ним и башней, превращаясь в непреодолимую пропасть - пусть только на эту ночь... пропасть, в которой плавают осколки темных зеркал - лужи. И было так невыразимо жаль, что не видно ветра, что нет ветвей, которые колыхались бы над нашими головами... А небо из черно-серого, оттененного серебром лунного света, превратилось в окутанные белой дымкой равнины Иллюзиона, в приблизившийся невероятно близко мир призраков, мир светлого тумана, в котором нет места больше ничему, в...Ветер подхватывал капли дождя, то сильнее швыряя их оземь, то бережно относя в сторону, смягчая удар, словно извиняясь. И мы слушали его и дышали дождем. И смотрели на вечность, которая может позволить себе изменчивость... смотрели на вечность. Молча. Не думая. Не решая. Не скорбя. А дождь все падал вниз, склеивая осколки внизу в темное зеркало пророка, и любопытные деревья, усыпанные драгоценностями секунд, склонялись все ближе и ближе, тревожа его и так неспокойную гладь, отхватывая края, которые почти мгновенно отрастали... Здесь не было места тишине - но и словам тоже оно едва ли нашлось бы. Здесь... До чего же однако странно сближают такие смешные, в сущности вещи, как наблюдение за ночным дождем, в который так и не пришел гром... Но это скорее хорошо, чем плохо. Это даже наверняка хорошо... Наставник когда-то говорил, что герои плачут только в дождь, потому что тогда они разделяют скорбь неба, и их собственная растворяется в его отчаянье... Будь проклят наставник. Убью. Найду и убью. А потом дождусь грозы и буду плакать, плакать, плакать... Но не сейчас, еще не сейчас...
   В небе наконец родился гром, родился вслед за длинноногой молнией, и падали они почти вместе, почти... значит, где-то рядом сердце бури, у нее оно тоже есть, как же без сердца... рядом. Но не здесь. И потоки дождя уже почти можно различить - серое на сером, и... Это лучший способ прожить ночь - и вечность. Но я вряд ли когда решусь сказать за него спасибо. Да нужно ли оно... Он все равно заметит и поймет, наш всевидящий Стас, который знает, как на самом деле благодарен я ему за разделенную ночь и за его молчание, и за то, что он просто рядом. Может быть, потому что гроза не любит одиночек, она не предназначена для подглядывающих - только для соучастников, которые так или иначе... А может, мне просто слишком, до боли, тоскливо было бы в моем сверкающем одиночестве и страхе, в обнимку с мыслями, что ушли так, но остались бы в любой другой ситуации... Они испугались зарниц, но молнии стали бы их возничими к моему безумию... Парадоксы... ненужные парадоксы... Интересно, а нужные бывают? Да и... Стас сидит рядом, я знаю, хоть и почти не вижу его фигуру, хоть не могу слышать его дыхание, даже если оно есть... Знание и вера... уверенность и надежда... Поделить на двоих пустоту и тишину... а что еще стоит, что еще можно делить?
  
   - Вставай, герой, - коснулась холодная рука моего плеча. Перед испуганно распахнувшимися глазами появилось одеяло и кусок штанины. Даже не моей.
   - Стас? - не веря ни себе, ни своему счастью, спросил я. - Разве я спал?
   - Вполне спал, - пожал он плечами. - Разве что не храпел. Но ведь храпящие герои...
   - Бывают только в сказках, - выдохнул я и не смог не улыбнуться. Нет, это ж надо! Кто там вчера говорил всякие глупости про сбежать из этой чудесной, этой замечательной башни, где сняться просто сны, а то и вообще ничего не снится? Да ни за что! Я теперь тут жить буду. Безвылазно. Совью себе гнездышко аки порядочная ласточка, под самой крышей, и буду... Тем более что сказочница останется... И не надо никого убивать, даже Наставника, и можно послать к черту метку и собственное безумие... Вот так подарок! Вот так...
   - Вставай, - повторил Стас. - Нас отче ждет.
   - Откуда ты знаешь?
   - Слышу, - хмыкнул он и не стал ничего уточнять. А мы и не ждали. Мы... Вот оно, счастье! Бери, пока рядом...
   - Пойдем, - согласился я, поднимаясь и чуть ли не ногами запихивая в мешок то, что ночью служило ложем, а вообще-то было одеялом и вещами.
   - Голодный? - спросил Стас.
   У... стоило вспомнить добрую матрону и количество еды, которое она считала должным в меня уложить...
   - Нет.
   - Правда? Тогда мог еще поспать. Наши все сейчас...
   - Все - это кто? Отче и сказочница?
   - Ага. А еще Грайне. Вот уж не думал, что они с Тильдой так понравятся друг другу...
   - Бывает, - пожал плечами я. - Но знаешь, думаю, с возвращением в семью тянуть не стоит. Мало ли что они там...
   - Никоим образом, - согласился Стас. - Тогда я пошел. Ты уж извини, но мне спрыгнуть проще, чем спускаться по всем этим ступеням. Встретимся в обеденном зале, - сказал он, подходя к окну.
   - Только никуда без меня не деньтесь, - крикнул я ему вслед.
   - Уговорил, - весело подмигнул Стас, оборачиваясь. - Только ты главное не заблудись по дороге.
   И радостно сиганул вниз. А я подошел к окну, еще раз ужаснулся высоте башни и поступку Стаса и побрел к ступенькам, количество которых сейчас уже не казалось благом, а даже совсем наоборот. Ладно. Осталось не долго. Всего-то какой-то там обеденный зал... И еще ночь, еще хотя бы одну, если дольше не получиться оставаться здесь... хотя бы одну, а там... нам не страшен серый волк... нам вообще ничего не страшно. Будет. Будет-удет-ет! Обязательно. Даже если я потом пойду их догонять. Даже если не пойду. Потому что... Старик-старик, а ждал ли ты чего-то такого? Того, что мне станет все равно? Того, что я смогу уйти? А, старик? Ведь это будет подарком нам обоим... Третья дорога. Живи с этим... Что там Стас говорил о судьбе? Что четвертой не будет? Ну и ладно, нам и не надо. Нам бы только...Хотя как можно верить вампиру? Что он понимает в гаданиях, в конце-то концов? Что он... А, вот и ступеньки кончились. Дорогу к нужному залу я не забуду, меня там вчера полдня мучили, но ради башни... Ради башни я готов согласиться и полюбить что угодно. Молодцы мастера. Нервные, сумасшедшие, невыносимые... Молодцы. А я совью гнездышко под крышей и сбегу ото всех, и от вас, и от Наставника...
   - Доброе утро, герой! - поприветствовала меня сказочница. - Куда вчера пропал?
   - Да так, - улыбнулся я. Врать не было вроде необходимости, а говорить правду... Тоже мне, романтический вечер с вампиром... Или снов не было, потому что я спал с ним чуть ли не в обнимку? Да, вот и более печальный вариант... - Ходил, общался...
   - Нам уже рассказали, - заметил отче. - Интересно, меня ты тоже будешь душить, если я назову тебя мальчиком?
   - Попробуй, - хмыкнул я.
   - Потом как-нибудь, - неопределенно махнул вилкой отче, и я в который раз не понял, было это отказом от ненужного и возможно опасного дела или просто информацией о том, что сейчас отче занят и ничем, кроме еды, заниматься не намерен. Как всегда...
   - А где Стас?
   - Пошел питаться. Странно, что не ночью, правда?
   С моей точки зрения, конечно, не было ничего странного, хотя... Что же держало его со мной, голодного? Красота ночи? Мог любоваться и еще откуда-то. Желание поговорить? Но мы же почти все время молчали. Попытка защитить? От кого? Или...
   - Странно, - согласился я и таки сел к столу. Съедено вчера, конечно, было не мало, но так то ж вчера... А когда мы уйдем, готовить опять попытается сказочница, дескать, как и положено порядочной девушке, активно внося посильную лепту, и не факт, что кто-то из нас успеет что-либо исправить до того момента, когда наступит "поздно". А тут все-таки вкуснятина. И грех герою быть чревоугодником, но надо же делать и себе подарки. Хоть такие. Хоть иногда...
   - Идемте, дети мои, - поднялся отче, когда счел, что все уже достаточно объелись. - Нас ждет совершенно незабываемая встреча.
   - Правда? - удивилась сказочница. - Жители этого... города, конечно, вполне замечательны, но чтобы настолько...
   - Именно что настолько, - улыбнулся отче. - Я думаю, тебе раньше вряд ли доводилось встречаться с Великими инквизиторами, правда?
   - Великий инквизитор? - недоверчиво покачала она головой. - Здесь? И даже не в Орнаиме? Интересно, на кого ж он тогда оставил...
   - Многие знания - многие печали, - вздохнул отче. - Ты совершенно права, нынешний Великий инквизитор действительно обретается в Орнаиме. А здесь живет один из бывших. Я не знаю, как давно он перестал быть великим и где и когда им был, но... Впрочем, ты можешь не идти. Насильно никого тащить не собираюсь.
   - Ну что ты! - всплеснула руками сказочница. - Конечно, я пойду, как же иначе. Я ведь не прощу ни себе, ни тебе, если не полюбуюсь на одного из великих инквизиторов. А на если что у нас есть Демна...
   Вот, вспомнили! Что говориться, когда б еще довелось... И не отвертишься. Тем более, что самому любопытно. Только Грайне оставили за останками трапезы. Дескать, хрупкому ребенку нечего шататься по всяким там подземельям. Про то, что этот самый ребенок мог их все уже двести раз обойти, никто, конечно, не подумал. Или предпочел не думать. Или...
   Великий инквизитор обитал в подвале, как и полагается всякому уважающему себя великому инквизитору. И двери нам открыл Стас. Улыбнулся во все клыки (а здоровски они все-таки смотрелись в этом подземелье, так и тянуло испугаться и выбить...) и заговорщицки шепнул что-то на ухо отче. Так-так... а как же питаться? Или он все сделал ночью? И тогда спасибо стоит говорить все-таки башне, а не... или уже успел? За массивными дверями из окованного медью дуба находилась камера пыток. Да и что еще там могло находиться? Возле стен, украшенных отрывательно-костедробительной дрянью, громоздились всевозможные агрегаты как для пыток, так и для казни, все вперемешку, но хозяина этого царства такие мелочи явно мало тревожили. Его вообще, пожалуй, мало чего тревожило. В светлых одеждах, прижав к груди черный том, который мог оказаться чем угодно, но я почему-то сомневался в его принадлежности к святому письму, он гордо вышагивал по загроможденным пространствам своих владений, отрешенно глядя в никуда внимательным взглядом темных глаз. Он был красив - высокий, смуглокожий, черноволосый, с коротко остриженной бородой и волосами, с совершенно ненужным здесь мечом у пояса... Он был молод, неожиданно, невероятно молод... может, едва больше тридцати... явно меньше сорока. Возраст Христа... Странно было представить себе такого человека инквизитором, а уж бывшим... Но... отче был прав. Совершенно незабываемая встреча...
   - Приветствую вас, - сказал он без тени улыбки или злости в голосе, равно как и на лице. - Ко мне давно не заходили гости.
   Он подошел к стене, подхватил факел и зажег еще несколько ламп, превращая вполне уютный полумрак комнаты в иллюстрацию из к страстям кого-то там. И я вдруг с удивлением заметил, что все здешние орудия и агрегаты - ржавые. С одной стороны - не удивительно, вряд ли ими тут хоть раз пользовались. С другой...
   - Проходите. Сказал бы садитесь, но... этот стул, на который вы столь пристально смотрите, милая дама, называется гаррота. Использовался для быстрой казни, так сказать, проявление милосердия к приговоренному. Фиксировались руки, ноги, шея и... Видите вот этот штырь? Он вкручивался в позвоночник, как раз на стыке его с черепной коробкой, ломая кости и уменьшая страдания. Хорошая штука. Считалось, что при умелом повороте винта смерть наступала столь быстро, что убиваемый не успевал ее заметить. Ложь, конечно, но... по крайней мере, это не так больно, как колесование, и не так долго, как насаживание на кол. Одно время так казнили только благородных, милая дама. Потому что, дескать, они заслуживают самой лучшей смерти... Другое дело, что убивать на гарроте еще уметь надо. А то, помню, был случай, когда в процессе закрепления рук-ног приговоренный вырвался и убил палача... Далеко не убежал, конечно, но все равно не приятно. Это довольно поздняя модель, первые были просто столб с закручиваемой веревкой, но... Знаете, у меня недавно купили несколько таких. Не знаю, хотел тот князек показаться гуманным, или как, но факт на лицо. И еще грозился соседям присоветовать... А стульчик... можете, конечно, присесть, но я сомневаюсь, что вам этого захочется. С кем имею честь?
   - Иероним Сфорца со свитой, - ответил за всех нас отче. И спасибо ему. А то все эти бесконечные представления...
   - Со свитой, - покачал головой инквизитор. - Что ж, ваше право молчать, преподобный Иероним. Вы тоже хотите выбрать себе что-то? Могу рассказать. Тут собраны презабавнейшие вещи...
   - Верю, - улыбнулся отче. - Вижу и верю. Но...
   - Тогда зачем вы пришли?
   - Нам уйти?
   - Если присутствие не имеет смысла, зачем его затягивать?
   - А если имеет?
   - Тогда не так уж сложно ответить на мой вопрос, правда?
   - Разве смысл присутствия не может быть ни чем иным кроме как обсуждением покупки ваших... приспособлений?
   - Ко мне давно, очень давно не приходили с такими разговорами. А вы не похожи на исключение, простите пожалуйста.
   - Но ведь вы должны помнить о том, что может позволить себе казаться неправдоподобным...
   - Вы иезуит?
   - Угадали. Это что-то меняет?
   - Только объем моего уважения к вам, - склонился в полупоклоне инквизитор. - Идемте. Здесь... не самое удобное место для беседы. Если хотите, ваши спутники могут как последовать за нами, так и подождать здесь.
   - Пусть лучше подождут. Вы ведь не против, ребята?
   Можно подумать, ответ "против" хоть как-то предусматривался...
   - Нет конечно, - пожал я плечами. И взгромоздился на одну из ржавых штуковин, которыми было заставлено все пространство подвала.
   - Вам... не мешают гвозди? - осторожно спросил великий инквизитор.
   Я опустил глаза и только тут заметил, что действительно, все сиденье, равно как и подлокотники кресла, на которое я умостился, утыканы стройными рядами ржавых гвоздей высотой в ладонь.
   - Ну что вы! - улыбнулся я. - Все хорошо. Тем более что эту штуку, как бы она ни называлась, вроде никто не собирается использовать по назначению.
   - Нет, - улыбнулся он в ответ. - Только не здесь, - и повернулся показать отче, в какие двери тому следует пройти.
   - Э... - задумчиво выдала сказочница. - Тебе удобно, герой?
   - Вполне, - энергично кивнул я головой. - Хочешь посидеть?
   - Нет, - отошла она. - Не думаю.
   И никто, кажется, так и не заметил, что агрегат был с дефектом. Даже Стас, просто потому что его сейчас значительно больше интересовали отче с инквизитором, чем мелкие шалости одного глупого героя. Встать, что ли, пока не раскололи?
   - Кстати, эта штука называется "стул ведьмы", использовалась соответственно для... впрочем, не важно. Не сидите слишком долго, следы останутся, - сказал великий инквизитор и закрыл двери. А я воспользовался предложением и встал. Мало ли что, действительно...
   - Не сидеть где? - спросил очнувшийся Стас.
   - Да так... - скромно потупился я, внутренне ожидая, что сейчас сказочница влезет с пересказом неведомо каким образом пропущенных Стасом событий. Но нет. Мне повезло.
   - Что будем делать? - спросила она вместо этого. - Подождать и все такое это, конечно, хорошо и мило, но... муторно тут как-то, неприятно.
   - Как в склепе, - почему-то сказал я. - Или... в зале памяти, слишком старом для того, чтобы туда заходил еще кто-то, кроме хранителей...
   - Может быть, - задумчиво ответил Стас. - Все может быть...
   Что ж, он не собирался ни спорить, ни соглашаться.
   - А что свело тебя с этим человеком, инквизитором? - не могла не спросить сказочница. - Раз уж мы сейчас тут...
   - Случай, - пожал он плечами. - В мой первый визит сюда я всерьез опасался как безумия, так и того, что просто поубиваю тут всех к черту... Но пошел не на верх, как это сделал умный герой, а вниз, по привычке. И пришел сюда, в этот подвал, к великому инквизитору...
   - А он и вправду им был?
   - Как ни странно - да, хотя он почти не думает об этом. То есть не думает сейчас, а тогда... Что ж, шок был не только у меня. Он ведь ничуть не больше ожидал встретить вампира, чем я - наткнутся на инквизитора. Но... он хороший человек. Умный. И, как ни странно, с какой-то точки зрения не злой. Просто со странным чувством справедливости. Которому не нашлось где-то место и которое он принес прятать сюда. Потому что здесь некого судить, и его можно на время оставить в стороне...
   - Он твой друг? - продолжала допрос сказочница.
   - Знаешь - не думаю, - сказал Ктассантир. - Просто... что-то в нем есть... завораживающее, влекущее, странное и почти страшное... А я ведь жутко влюбчивое существо, как это ни странно. Был. Когда-то. Бываю. Иногда... Герой, а здесь действительно удобно сидеть? - спросил он вдруг, указывая на стул ведьмы.
   - Нормально, - смущенно пожал я плечами.
   - Тогда вы не против, если я присяду?
   И присел. В самом прямом смысле этого слова. На гвозди высотой в ладонь. Ржавые. Поджав под себя ноги и тоже водрузив их на эти самые гвозди...
   - Так, ребята, - выдохнула сказочница, наблюдая эту картину. - Я на это смотреть больше не могу. Вы тут все великие и могучие, которые по воде аки посуху, и вообще и совсем, но... Совесть же имейте! Это ж больно должно быть!
   - Что, если я таки напорюсь на эти чертовы гвозди, тебе полегчает? - спросил Стас.
   - Нет, - ответила сказочница. - Нет, что ты... - потом еще раз посмотрела на уютно устроившегося на пыточном приспособлении вампира и сорвалась: - Да! Да, черт тебя побери! Потому что это будет правильно, потому что так и надо! А вы... вы...
   И тоже выбежала за дверь, только другую, ту, за которой была лестница наверх.
   - Опять мы с тобой вдвоем остались, - лукаво посмотрел на меня вампир.
   - Как ты это делаешь? - не выдержал я.
   - А зачем мне что-то делать? Летаю себе да и все. Только низко.
   - А, - понимающе улыбнулся я.
   - Погоди... ты что, тоже придуривался?
   - Ну...
   - Как?
   - Там подлокотники с одним рядом гвоздей. Если чуть-чуть сместить руку, вполне можно опираться на дерево, а коли есть точка опоры, да еще целых две...
   - Ясно, - сказал он, спрыгивая со стула. - А я тут, понимаешь, стараюсь в грязь лицом не ударить... Да, хороши, красавцы!
   - Сказочнице скажем? - с содроганием спросил я.
   - Что ты! Зачем? Чтобы она обиделась и сочла нас лгунами? Кстати, как тебе... а, все правильно, никто ж не спросил, сидишь ли ты там... Да, герой, мастер ты по таким вещам.
   - Станешь тут, - хмыкнул я, - с такой жизнью... Но найти сказочницу все равно надо.
   - Надо, - согласился он. - И отче дождаться тоже.
   - Ты ждешь, я иду? - обрадовался я. Рано обрадовался.
   - Э нет. Я иду, а ты ждешь. В конце концов, пыталась же добрая сказочница найти меня вчера... значит, от меня требуется ответная услуга. А ты тоже с пользой проведешь время, полюбуешься на всяку гадость смертоубийственную...
   - Но... - все же попытался что-то изменить я.
   - В следующий раз ее искать пойдешь ты, - широко улыбнулся Стас и молнией вылетел за двери. Наверное, чтобы я не начал передумывать более активно.
   А я выбрал очередное посадочное место, на сей раз без гвоздей, кажется, великий инквизитор назвал его красивым словом "гаррота" и устроился ждать. Опять. В который раз... Не то чтобы ожидание выводило меня из себя - герои с таким внутренним настроем долго не живут, просто... Не люблю, и все. Тем более если не вижу в этом смысла. Особенно если не вижу...
   - У тебя что-то не так, герой? - коснулась рука сказочницы моего плеча.
   - С чего ты взяла? - улыбнулся я. Так и тянуло добавить что-то вроде "у меня все хорошо, просто замечательно", но... нет, это не та ситуация, в которой стоит платить за ложь. Хотя... интересно, а будет ли это ложью, если учитывать...
   - Видно, - тихо ответила она. - Особенно если смотреть внимательно...
   Особенно если смотреть... черт!
   - А где Стас? Он же вроде пошел тебя искать?
   - Я подумала, - лукаво улыбнулась она, - и решила, что он найдет меня как-нибудь в следующий раз.
   - Тоже вариант, - согласился я. Забавно. Насколько Стас был в курсе, с его дивной привычкой читать мысли, о которой все мы время от времени забываем? Вот же ж человек! То есть вампир. То есть...
   - Герой... Ты не рад мне?
   - Рад. Наверное.
   - Наверное... - задумчиво повторила она и коснулась пальцами моего лица. - А эта штука, метка, она до сих пор есть?
   Да, уж что-что, а вопросы мы задавать умеем...
   - Сегодня она не снилась.
   - Значит, снилась вчера? И позавчера? И...
   - Да.
   Какое, должно быть счастье - допрашивать того, кто не смеет солгать...
   - Тогда это скорее исключение.
   - Да.
   - Ты знаешь причину?
   - Нет.
   - Забавно.
   - Теперь ты напишешь песню о герое, получившем метку ни за что? - спросил я.
   - Если это будет правдой для тебя - да.
   - А если нет? Ведь сюжет столь роскошен...
   - Эстетика зла... понимаю. Она зачаровывает, Демна. Как правда навыворот. Как возможность убить страхи... как мечта о запретном... Знаю. Сама такая. И первые песни свои писала о Падшем, за что была нещадно бита, и правильно бита. Потому что нельзя так. Потому что если добавить злу красоту и благородство, что останется у добра? Потому что... если, увидев человека с меткой кто-то сможет подумать - бедный, это ж он, может, ни за что... Он подаст меченному руку. А тот ее оторвет. Но самое страшное будет в том, что следующий подумает "бедный" а не "соседу оторвали руку", понимаешь? Эстетика формирует стереотипы. Сказания заменяют историю. И поэтому в ней всегда было столько несуразностей.
   Вот так ответ... С другой стороны, чего я ждал? Неуверенности? Колебания? Нет, конечно нет. Она - сказочница. Это в крови, это заменяет нервы, и она может быть почти наивным жителем этого мира, несчастным в любви и обиженным высшими, но в том, что касается ее ремесла она не ошибется, не сможет ошибиться.
   "Прости" - должен был сказать я. Сказал:
   - Да, я понимаю.
   - Я и не сомневалась, - как ребенок, получивший похвалу, на которую надеялся, но не ожидал, улыбнулась она. - Я не зря люблю тебя, Демна.
   Вот так. Почему это неприятно слышать? Потому что сказано не томным шепотом в темном углу и не со светящимися надеждой и мечтой глазами? Или потому что я не верю, что она способна просто любить, не разбирая свои чувства на составные части для будущих баллад? Люблю... как основание для откровенности. Ладно. Почему бы и нет.
   - Конечно. Я тоже люблю тебя, - говорю я. Подло. Кажется, это называется подлостью. Ведь ей не хватит хладнокровия и равнодушия спросить, какой любовью. Ведь... но надо же что-то с этим делать, она ведь не сможет жить - так...
   - Правда? - в больших, светло-карих глазах - испуг. Вот даже так...
   - А ты подожди и посмотришь, - отвечаю я. Если уж бить, то...
   - Герой... - она растерянна, о, как она растеряна! Вот она, та самая смешная ситуация. Имеется герой и прекрасная дама, и сказаны слова любви, но... Что ж, ты сама начала, дорогая моя... И в глазах - что-то до жути похожее на слезы, и... - Герой... - вдруг прижалась она к моей груди, как ребенок, свято уверенный в том, что его уже не прогонят, никогда-никогда... Так вот что ты понимаешь под любовью, сказочница... О боже... И что же мне теперь делать?
   Сидеть. Молчать. И...
   Когда скрипнула дверь, выпуская беседующих отче и великого инквизитора, я обрадовался, абсолютно не кривя душой.
   - Молодой человек, вы решили опробовать все здешнее приспособления? - весело спросил инквизитор, насмешливо оглядывая меня. Естественно, сказочницы на коленях не было и в помине. Ну да...
   - Вставай, герой, труба зовет, зовет тебя на смертный бой...
   - Отче? - опешил я. - Это просьба или как? Обоснования необходимости, надеюсь...
   - Да что ты! - всплеснул он ладонями. - Никакого боя! Так, просто вспомнилось...
   - А, - выдохнул я. И только тут заметил, что стою на ногах с топором в руке, злой и готовый к этому самому бою. Пришлось быстренько спрятать топор, но все равно инквизитор, конечно, не мог не заметить.
   - Рад приветствовать героя, - склонил голову он. - Тем более истинного, а не делающего вид, будто он таковым является. Вам подобные не часто приходят сюда.
   - Скорее уж никогда, - покачал головой Стас, опять появившийся неведомо когда и неведомо откуда. - Но думаю, скоро будут.
   - Что ж, поживем - увидим, - пожал плечами великий инквизитор. - Зайдите ко мне сегодня вечером, Иероним. Думаю, я успею.
   - Спасибо, - коснулся его руки отче.
   - Пока еще не за что. А теперь идите. Мне...
   - Да, конечно, - кивнул отче, и мы дружными рядами побрели прочь, не особо, впрочем, об этом сожалея.
   - Отче, а что... - начала было привычный допрос сказочница.
   - Многие знания - многие печали, - лукаво и грустно ответил тот. - А лицо истины все равно останется скрыто, - и побрел на верх, ни на кого не обращая внимания.
   - Что с ним? - удивленно спросила сказочница Стаса.
   - А я здесь при чем? - пожал плечами вампир.
   - Как при чем? Ты же мысли читаешь! Вот и скажи...
   - Так то ж ваши, - попытался объяснить Стас.
   - Хорошенькое дело! Наши он, понимаешь ли, читает, а отче - стыд проклюнулся? В кои веки о чем полезном попросишь, и...
   - Да не могу я! - взвыл Стас.
   - А то как же...
   - Не могу, и все тут! Вы - это вы, люди-человеки, а отче себе не принадлежит, божий он человек, к Богу мысли и уходят! И куда уж мне в эту беседу влезть!
   - Так бы и сказал, - поджала губы сказочница.
   - А я что делал? - возмутился Стас. - Да я...
   - Так и знала, что вы будете здесь, - прервал назревающую перепалку тонкий детский голос.
   - Грайне? - резко обернулась сказочница. - Но ведь ты же говорила...
   - Я тебе подарок принесла, - улыбаясь, продолжала девочка.
   - Подарок? - опешила Тильда. - Не стоило, право слово. Я тебе и так...
   - Раз принесла, значит, надо, - спокойно сказала Грайне. - Вот, держи, - и вытащила из-за пазухи маленький пушистый серый комочек.
   - Это что, котенок? - удивлению сказочницы не было предела.
   - А на что еще это похоже? - насмешливо спросила Грайне.
   - Какой красивый, - каким-то неосознанным, полу растерянным движением взяла его сказочница в руки. - Но Грайне, он же живой! И такой маленький. Я не могу его взять. Зверю нужен дом и уход, а мы...
   - Кормить его не забывай, - философски ответила Грайне. - И не маленький он вовсе. Уже четыре недели прожил. И вообще, подарки - не отдарки! - сердито ответила она сказочнице и бросилась прочь так, что только пятки засверкали.
   - Грайне! Подожди, Грайне!
   Подождет она, как же. Тот случай...
   - Грайне, - совсем тихо сказала сказочница. - Как же я теперь...
   - Забирай зверя, - пожал я плечами. - Не бросать же его тут.
   - Но может, найдется кто-то, кто согласится...
   - Взять зверя, чтобы через пол часа забыть о его существовании? Да посмотри ты на них, тут же все ненормальные! - не знаю, что потянуло меня защищать совершенно не нужного в дальней дороге зверька, но... Чувство правильности происходящего не просто говорило, оно кричало-надрывалось о том, что подарок этот не просто нужен - он необходим, и нельзя, ни в коем случае нельзя от него отказаться. - Правда, Стас?
   - Правда, - сказал вампир, удивленно глядя мне в глаза, словно соглашаясь, но все же не понимая, зачем.
   - Значит, брать, говорите... - а рука сказочницы так и не оторвалась от мягкой шерстки котенка. И как, интересно, она собиралась его отдавать? В очередной раз переступив через себя? Ну уж нет! - Но Грайне, тоже мне! Хоть бы сказала, как зовут зверя. Ведь должны же были его эти самые четыре недели как-то называть, или нет?
   - Да какой же это зверь? - удивился Стас. - Так, бутерброд с ушками, - и улыбнулся, демонстрируя размер клыков и как бы говоря, что в крайнем случае хоть какая-то польза от нашего сегодняшнего приобретения будет.
   - Сам ты бутерброд! - отскочила в сторону сказочница - ну прям как заправская разъяренная кошка.
   - Я бутерброд? - обиделся вампир. - Да я...
   - Спокойно, - вздохнул я. - Он Бутерброд. Чем не имя для кота?
   - Имя? - не поверила своим ушам сказочница.
   - Ну да, - злорадно подтвердил Стас, почуяв возможность выкрутиться. - А ты что подумала? Хорошее такое имечко... - подошел он ближе, осторожно касаясь серой шерстки. - Так и нарекаю тебя, - сказал он зверю. - Ныне, присно, и во веки веков!
   - Ты б еще "аминь" добавил, - покачала она головой. И вдруг поняла. - Погоди! Ты... да ты тварь бессердечная! Да как же можно было так назвать бедного зверя! Как он жить-то будет с таким именем!
   - Имя как имя, - предпочел отойти подальше Стас. - Не хочешь - переназови...
   - Ага! - продолжала наступать сказочница, - после "ныне, и присно, и во веки веков"? Да я тебя...
   Ктассантир, правильно оценив ситуацию, решил спасаться бегством, а Тильда, торжественно вручив мне котенка, бросилась следом.
   - Вот и оставили нас с тобой одних, Бутерброд, - задумчиво сказал я котенку, рассматривая его. Вырастет - будет красивый кот. Желтые глаза с длинной темно-серой шерстью... не слабый и явно не глупый...
   - Мяу, - сказал Бутерброд, подтверждая мои размышления - или только требуя ими поделиться?
   - Тогда пошли, будем тебя кормить. Когда будет хватит, скажешь "мяу". А то любят тут, однако, закармливать. Как на убой...
  
   - Ну нельзя, нельзя же так, - вздыхала вечером сказочница.
   - Хочешь, мы его будем сокращенно называть? - предложил Стас, таки почувствовавший себя виноватым. Хоть и зря почувствовавший. - Как тебе Бут? А Брод?
   - Издеваешься?
   - Нет! Ни в коем случае! Честно предлагаю. Если изменить имя нельзя, можно его сократить, ведь правда?
   - Бут? - с сомнением покачала головой сказочница.
   - Бутер, Терброд, Бутод, - продолжал вдохновенно выдавать нам все более бредовые версии Стас. - Буброд, Теод, Тод, Утер...
   - Только не Утер! Не хватало еще в довесок к истинному герою добавить названного. Пусть уж лучше Бутербродом будет.
   - Воля хозяйки - закон, - улыбнулся Стас.
   - Угу, - вздохнула сказочница. И прижала к груди желтоглазого красавца, которому, думаю, было совершенно все равно, как и кто собирается его называть. Впрочем, я могу и ошибаться.
   Отче нигде не видно. Отче ушел к инквизитору, у которого нет имени, но который великий. Отче ушел за... за чем, хотелось бы знать? Хотелось бы знать сказочнице, а мне... мне тоже хотелось бы знать, но не это, нет, не это...
   Вечер. Солнце, уползающее за горизонт. Солнце, уставшее бегать по небу и от неба. Бегать и не мочь убежать... Я пожелал бы ему спокойной ночи, если бы не знал, что ее не будет, что путь солнца не заканчивается горизонтом. Увы. Но его нельзя жалеть, как нельзя жалеть героя. Как бы несчастен ни был тот, кто делает то, чего ты не можешь, своим деянием он выше если не тебя, то уж твоей жалости точно. Но... так хочется думать, что солнце устало больше, чем я, что кому-то в этом мире хуже, но он продолжает идти и делать, идти и делать... Но мне не убежать. Не от этого, не... а если все равно не убежать, то почему бы не попробовать? Итак, вампир или башня? С вампиром я пойду дальше, башня останется здесь. Значит...
   - Спокойной ночи, ребята, - говорю я.
   - Да, -задумчиво говорит Стас. - Мне точно пора.
   И в глазах и в голосе его такой голод, что я начинаю сомневаться, а ел ли он сегодня, или только нас успокаивал? Он уходит как всегда незаметно, но я уже учусь смотреть, я даже начинаю замечать, в какую сторону... Если однажды мне придется убивать его или такого, как он, это пригодится. Но...
   - Бросили нас, маленьких, - вполголоса говорит сказочница Бутерброду. - Ну да нам и так хорошо, правда, маленький? Спокойной ночи, герой, - это уже мне. - Встретимся утром в обеденном. И не ночуй в этой своей кошмарной башне. Внизу, сразу налево от входа, есть очень уютные комнаты.
   Я киваю, соглашаясь. Я согласен с тем, что оно так и есть. Даже с тем, что они уютные. Но я туда не пойду. Сегодня я проверяю башню. А значит - повторим условия эксперимента, но уже без Стаса. И, может быть, там, на верху, по каким-то непонятным мне причинам и параметрам, сила влияния камня выше... А я не в том положении, чтобы пытаться с этим играть. Я слишком боюсь ошибиться. А не ошибиться боюсь еще быстрее. Потому что тогда у меня будет месяц, который уже без одного дня. Всего лишь... месяц страха, что придется уйти. Наставник не зря не брал во внимание такую возможность. Потому что куда еще, кроме безумия, она ведет, я не вижу, и сомневаюсь, что это из-за того, что плохо смотрю...
   Но я попробую, я не смогу не. Я не прощу этого - себе. Равно как и попыток уснуть поближе к Стасу, если на то нет четко установленной причины... Как и...
   - Спокойной ночи, сказочница, - легко касаюсь я губами ее щеки. Пусть будет так. Так проще. Или... и мысленно говорю Бутерброду: ты уж проследи за ней. Котенок задумчиво кивает и отворачивается. Мол, сказал и хватит, иди уже, нечего тут... И я иду. Потому что действительно - нечего. А еще потому, что так страшно мне не было уже очень и очень давно, хоть я и готов согласится с отче в том, что многие знания суть многие печали...
   Вот. А теперь остались только ступени. Я, пожалуй, даже приду на то же место. И... ночь, а я ее теперь боюсь, тоже придет. Что ж, если что, не спать четверо суток - это нормально, а дальше... Может, она локальная, эта гадость? Может... Отче наш... ох, только благодетеля с молитвами мне и не хватало. Но нет, он идет мимо. Везет же... бывает же... А ступеней не так и много. Вряд ли больше трех сотен, но скорее всего, и того не будет. И... да, здесь мы ночевали. Здесь был гнездо, тут сидел Стас, а там - я. Достать вещи из мешка. Лучше всего - те же, а вдруг и это имеет значение? И... жаль. Его здесь нет. Жаль. Мне не с кем говорить. Мне не кому рассказать, как прекрасна ночь - и небо. И что я, кажется, начинаю видеть в нем вечность, и что... И что я хочу услышать хоть слово - утешения, ругани или просто - не суть важно. Просто слово, чтобы знать - я не один здесь, рядом с небом, я...
  
   Боль... наверное, я ждал. Наверное, я безумен. Боль, моя боль, такая прекрасная в своей безжалостности, такая хрупкая в своей изменчивости. Как небо. Я люблю, я уже люблю тебя, потому что от любви до ненависти один шаг, потому что надо кого-то любить, потому что на руках у сказочницы спит желтоглазый Бутерброд... Боль, моя боль... я спою тебе песню... расскажу тебе сказку... я не умею, но я забуду об этом... я люблю тебя, и ты примешь мою любовь - что бы не шло с ней в паре... боль, моя боль... всем нужно тепло... и не мне кричать, что мое должно оставаться моим... я люблю тебя... я делюсь с тобой самым ценным, самым дорогим... я...
   Горячая лава касается век. Люди плачут и плачут святые, а я... горячая лава - это подарок. Потому что в аду тоже есть герои... с лавой вместо слез... с ядом вместо крови... а сердце - из кроваво-красного рубина... или черного оникса... оно прекрасно... оно драгоценно... оно вечно живо, потому что жить не умеет... оно вечно живо, как и все мертвое...
   Я кричу - и хриплый вой вырывается из горла. Мне нельзя молчать. Если молчать - крик разорвет грудь и багровыми ошметками крови и мяса разлетится вокруг. Крик... крик как слезы... старый дурак, уверенный, что он - инквизитор, говорил, что они - свидетельства очищения, что они отпускают страдания... Наверное, ему никогда не было больно... он не видел жуткой красоты мира в алой дымке умирания... своего... только своего... но если под руку попадется еще кто-то, его обязательно надо будет взять... потому что такие дороги не создавались для одного, потому что...
   Мои руки - деревянные плети, мои ноги - корни гор, корни гор, которых нет, и шепот кошачьих шагов обозначит путь, и... волчий крюк связывает душу... феху связывает тело... когда я это знал? Я ли это знал? Знал ли... Бог сотворил мир и выбрал себе имя, и выбрал буквы для его обозначения... и запечатал ими вселенную... и запечатал ими небо... верх и низ... север и юг... запад и восток... имен Бога слишком много, чтобы помнить все... никто не знает, как звучит имя Бога, но никто не ошибется, увидев...
   Черные книги лежат на черных полках. Черные книги пишутся кровью. Какая гадость! Черные книги берут в руки. И читают слова. Но слова, наполненные кровью, перестают быть просто словами, но слова, наполненные верой, меняют воздух... А красный огонь есть черные книги. И желтый огонь срывается с ладоней... а зеленого пламени не бывает... а синее сожжет мир...
   Багровые полосы метки - знак жреца. Я возьму косу и пойду косить... зерна от плевел... учитель моего учителя... не Я!
  
   - Тихо, - сказала ночь.
   - Я с тобой, - сказал ветер.
   - Мяу, - потерся об мою руку маленький серый комочек.
   - Ты чего здесь? - спросил я его. - Ты на кого хозяйку бросил?
   - Мяу, - сказал Бутерброд.
   - Ну и ладно, - согласился я.
   Значит, это не башня. И... очень вряд ли Стас. Ведь он был рядом и раньше. Значит, мне дали передышку. После... скольких ночей? Неужели сбился со счета? А ну-ка... четыре. Четыре дня, четыре ночи, это пятый... Постой-ка! Вот оно как! Олэ вызвал приступ днем - и нечему было приходить ночью. Олэ - Олэ, безумный флейтист... все мы тут такие... все...
   - Бутерброд, а ты умеешь ловить мышей? - на полном серьезе спросил я. Четыре ночи - не проблема, тем более, что сегодняшняя не считается. - А мух?
  
   - Здравствуй, Герой, - шепнула темнота. И я долго, очень долго не мог узнать ее.
   - Дракон?
   - А кого еще ты ждал?
   - Не знаю. Я не знаю, Дракон.
   Он улыбался - радостно и немного смущенно. Словно был частично повинен в моей... неполноценности, что ли? А ведь стань я нормальным Коснувшимся, такие чувства вряд ли пришли бы ему... интересно, в куда?
   - Ты вообще... как?
   - Живу, - улыбнулся я, с полным чувством морального удовлетворения, которое испытывает умирающий дядюшка, когда любимый племянник приходит каяться ему в мелкой краже, совершенно не понимая, что это уже не имеет значения...
   - Почему же? Вполне понимая, - отвечает Дракон. - Все таки внешность - это много. Эк тебя повело... а ведь говорил же - не обманывайся.
   Внешность... очень может быть. Худощавый светловолосый подросток с умными глазами. Из тех, кого так хочется защищать - от всего... Хотя было бы забавно, окажись он действительно подростком - для Драконов.
   - Что забавного-то? - поднял глаза он. Ох, сколько ж вокруг развелось мыслечитающих хороших людей... Или как раз из-за этого ему так нравятся наши посиделки в нигде и никогда?
   - Ты можешь мне помочь? - спросил я.
   - Могу, - кивнул он. - Но не буду.
   - Почему? Я ведь не сомневался, что ответ будет таким, я просто хочу знать...
   - Потому что я пришел поздно. Половина зла и половина боли уже живут в тебе. И от них не избавиться, пока не будет реализовано остальное... реализовано от слова реальность... понимаешь? А я не настолько враг тебе, чтобы пытаться вмешаться.
   - И потому ты пришел поздно?
   - Может быть, - пожал он странно хрупкими плечами. - Мне уйти?
   - Нет, что ты! - улыбнулся я. - Я рад тебя видеть. Правда.
   - Откуда ты знаешь, что в нигде можно лгать?
   - А что, можно?
   - В нигде можно все... но я тоже забываюсь. И забываю о том, что рядом сидит глупый и усталый герой, а не мудрый дядюшка... - осторожно улыбнулся он, будто спрашивая разрешения - можно?
   - Ну и ладно, - соглашаюсь я. - Ну и глупый. Ну и пусть.
   - Скажи вампиру, чтобы он больше не пытался ко мне прийти.
   - Что?
   - Что... скажи, что потом я приду сам. Слово Дракона.
   - А как же - в нигде можно все, даже лгать?
   - Это... не вопрос нигде. Это вопрос личной чести. И вообще, не забивай себе голову глупостями... Только не забудь сказать, хорошо?
   - Я вообще ничего не забываю... - хмыкнул я.
   - Правда? - удивился он.
   - Конечно нет. Просто... раз в нигде можно все, почему бы этим не пользоваться?
   - Хорошо, - рассмеялся Дракон. - Тогда давай лгать друг другу. Раз ты так по этому соскучился... Только не сорвись потом. Правила нигде работают...
   - Только в нигде, - весело согласился я. - Начали!
  
   - Ну что ж, все хорошее когда-либо заканчивается, - тихо сказал я, наблюдая за игрой облаков с серпом луны. Дракон ушел. Был ли Дракон? Да какая разница! После метки я самое большое спасибо сказал бы просто за хороший сон. Но... - А ты видел Дракона? - спросил я у лениво развалившегося у моих ног Бутерброда.
   - Мяу, - задумчиво ответил тот.
   - Это было да или нет? - уточнил я.
   - Мяу.
   - Все с тобой понятно, - улыбнулся я и протянул руки, чтобы подобрать теплый пушистый комочек, но... не успел...
  
   Боль резанула виски. Боль полыхнула под кожей - неугасимым пламенем, адским пламенем, от которого не избавиться. За что? Как же... как же это?
   Боль не ответила. Боль вообще никогда не отвечала. Как и тьма. Как кот Бутерброд. Как...
   Но что-то было не так. Это "не так" горело багряным огнем в глубине бесконечного леса, за корявыми стволами, за темной в ночи листвой... это горело кровью и жизнью. Человек? Зверь? Не так ли чует свои жертвы Стас? Или...
   Я не мог к нему не идти, потому что ноги сами выбирали дорогу, не спрашивая и не слушаясь. Я хотел к нему прийти. Даже если будет больнее. Даже если я его убью. Я не хочу, я не могу больше быть один, тут - и один. Я должен знать...
   Багряный огонь манил и звал. Невозможный огонь. Зажженный для меня. Для того, чтобы я увидел. И не прошел мимо. И погасил или отпустил. Для того, чтобы... Я иду. Я уже иду. Ты можешь даже не ждать. Я не ошибусь. Я не уйду. Я...
   Я так и не увидел, кем он был. Багряные контуры тела. Не ясно даже - мужского или женского. Слишком большого для ребенка. Для подростка, пожалуй, тоже. С черными дырами там, где должны были быть глаза и рот. Спокойно сидящего на поваленном дереве...
   - Ты ждал меня, - улыбаюсь я. Улыбаюсь сквозь боль. Как и положено демонам. Демонам, Демнам, видящим вместо людей - кровь. Кровь, которую надо отпустить, а там... я уже не верю в облегчение. Но я не смогу не попробовать. Как всегда. - А я пришел!
   Багряное тело обернулось. Черная дыра рта открывалась и закрывалась, открывалась и закрывалась... и загорелась алым голова (неужели от прилива крови?). Он говорил что-то. А может, и кричал. Но... я шел и улыбался, шел и улыбался, шел и...
   Он попытался встать. Может, бежать от меня. Может, мне на встречу. Он не успел. Большой неуклюжий багряный огонек... Моя рука догнала его горло, вырывая красные полосы жил. Вен-артерий-сухожилий и чего-то там еще... Моя рука догнала его живот, вырывая жмут какой-то жизненно важной дряни... Мои зубы поймали его руку. Кажется, он пытался отмахнуться... или ударить... или... поймали руку и выпустили багряные ручейки... багряные ручейки, хлеставшие из такого хрупкого огонька... Вот оно как. Даже не как человека. Не как равного. Огонек-переросток, слишком беспомощный, чтобы что-то сделать... сделать даже Демне-герою, не то что... сделать... И отпущенная кровь хлещет из жил - на меня и вокруг. Отпущенная кровь - багряные ручейки. Это красиво. И только. Это... убивать просто. Но сегодня я рву цветок, а тот все пытается уцепиться оторванными корнями за землю... я рву цветок, а зачем цветку руки и ноги, зачем ему страшные дыры глаз? Это лишнее, это все лишнее. Я сейчас уберу... и тогда останется цветок. И цветок будет прекрасен.
   А ведь люди умеют превращаться в цветы. Даже если только люди-огоньки. Даже если... Зачем боли эта глупая смерть? Чтобы я понял... что? Что цветы прекрасны? Что люди - это цветы? Что... Эта глупая, глупая сметь... как и хотел... ни за что... походя... Но разве люди-огоньки - достойная плата за боль? Или они просто довесок к ней? Или... смерть человека-огонька нужна была для того, чтобы ярко-алый комочек сердца я зажал в ладони вместо факела? Факела, который жжет руку и с которого стекают огненные реки... и обжигают землю... и замирают - тьмою... Мой факел теплый. Он бьется в руке. Он озаряет мир багрянцем, которого так не хватает солнцу и луне... зажать его в руках покрепче... и идти быстрее. Чтобы успеть увидеть, чтобы... Но... Факел жжет руку! А я не могу разжать пальцы, я не могу... а они светлеют, как стенки бумажного фонарика... они... Запах. Запах врывается в ноздри. Запах жженой кожи. Моей. Боль коротким ручейком течет к груди, к бурлящему озеру моего личного ада... эта боль еще маленькая, она не умеет... Но багровый факел жжет руку. Я пытаюсь залить его белыми искрами слез, но их слишком мало, я не умею правильно плакать, я... И, вся в оранжевых лентах, кожа падает вниз, во тьму... и черные узкие полосы костей замирают над багряным факелом чужого сердца... а потом начинают расти... как стены храма, которые прячут свое сокровище, которые... затеняют мир, заменяют мир, и...
  
   Руки. Руки поднялись к лицу. Темные руки в темноте. Но, кажется, без следов ожогов. По крайней мере, на коже. А что болит... ну так... Господи, меня же никогда не били так больно, Господи... Это же хуже ржавых игрушек великого инквизитора... Господи... за что? Я же уже прожил там ночь, я же... А слезы котились из глаз - неудержимым потоком. Они должны были принести облегчение, но не приносили ничего, кроме усталости. Усталости без возможности остановиться, без... герои не плачут. Как хорошо, что меня сейчас никто не видит, как... герои плачут только вместе с небом... но небу все равно, все равно, все равно!
   И я лежал, смотря в темноту, смотря в никуда, смотря... а желтоглазый монстренок слизывал горячие соленые капли, которые выбирались на лицо из уголков глаз... желтоглазый монстренок... слизывающий кровь, текущую из глаз... и никакого значения не имеет то, что так не бывает... никакого...
  
   Я не стал дожидаться, когда солнце выползет на небо, хотя отсюда зрелище и обещало быть прекрасным. Не стал ждать, когда кому-то придет в голову меня искать, и уж тем более, когда сюда заявится Стас. Не нужно. Это уже не нужно. Ни их тревога как доказательство неравнодушия, ни моя картинная немощь. И вправду, плохо - значит иди и лежи до тех пор, пока не станет хорошо. А если уж встал на ноги... встал. Долго собирал вещи, стараясь не потревожить спящего Бутерброда. Но, конечно, разбудил. Что ж...
   - Идем, - похлопал я себя по ноге, будто приказывая - рядом. И только потом вспомнил, что коты на команды не реагируют. Бутерброд потянулся и внимательно посмотрел на меня ярко-желтыми глазами. - Вниз, умываться, питаться.
   А вот это уже подействовало. Котенок соизволил подняться на ноги и зевнуть.
   - Ну, знаешь ли, некогда мне тут тебя уговаривать, - решил я, сграбастал зверя за шкирку и вприпрыжку понесся по лестнице. Вприпрыжку - не от радости, а потому, что надо отмыться. От слез и крови... Нет! Себе нельзя лгать! А полуправда - хуже чем ложь. Потому что отмываться надо от восторга. От багрянца перед глазами. И памяти о багряном цветке, когда-то бывшем живым...
   Бутерброд забрался мне на плечо. И кажется, не чувствовал себя неудобно. Ну и ладно. Может, не так уж и плохо будет ему в нашем походе... Куда? Хотел бы я знать... То есть, если бы действительно хотел, спросил бы отче, а так... Идем пока идется, покуда сердце бьется, покуда... не дойдем.
   - Герой! - окликнула меня сказочница. Вот же ж ранняя пташка! До восхода ведь еще как минимум час, все, наконец, спят, красота да божья благодать, потому что без толпы суетливых жителей это место, конечно, многое теряет, но вот когда ты знаешь, что они есть, и при этом никто не достает и не путается под ногами... - Тебе тоже не спится? Я, знаешь, всю ночь думала... Что с тобой, Демна?
   - Со мной? - удивился я. - Да ничего. Или...
   - Нет, что ты, не метка. Просто... ты плакал, Демна?
   - Во сне, - улыбнулся я. Н-да... ну и как там у нас теперь будет с образом великого и могучего непогрешимого героя? Неужели сделают чуткую душу и хрупкое сердце? Неужели...
   - Герой, - подошла она поближе, внимательно всматриваясь в мое лицо. - Я могу чем-то помочь?
   - Нет, - о Господи, эта кретинская улыбка сейчас перерастет в оскал! - Сказочница... - сгреб я ее в объятья - кажется, глупое признание в любви давало мне на это право? - совсем как недавно Бутерброда. И уткнулся носом в мягкие темные волосы, вдыхая запах тепла и тела, и только теперь с облегчением признаваясь себе, что боялся, до чертиков боялся увидеть ее, отче, даже Стаса - багряными огоньками... хотя Стас - это отдельная статья. Интересно, а как он видит людей, ее, меня?
   - Нет, не так, Демна, - отстранилась она и чуть приподнявшись на кончики пальцев поцеловала - в губы. Осторожно, будто опасаясь укуса. Эх, Тильда - Тильда... Почему я не Стас, почему не умею читать мысли? Знать бы, где заканчиваются твое понятие о любви и схемы, которым надо следовать и начинается... Глупо. Мерзкая, мерзкая игра... но так отчаянно, до боли хочется быть любимым...
   - Глупая, - только и смог сказать я. Зачем? Господи, зачем я это делаю? Ее же нельзя, нельзя обижать! Это как будить призрака, как рисовать на камне... И, приподняв, посадил сказочницу себе на загривок, рядом с Бутербродом. - Кота не раздави, хорошо?
   - Ой! Сейчас... маленький! - сказала она вместо того, чтобы, опешивши, пытаться понять, что ж такое на меня нашло. А ведь попроси я ее любви - получил бы. Потому что должно, потому что слова сказаны, а они вяжут душу. По крайней мере ее - точно. - А куда мы идем?
   - Купаться, - поднял голову я. - А потом питаться. И бегать по росе. И встречать солнце, если оно, конечно, этого дождется.
   - Тогда поспешим! - ответила сказочница. Я не видел, но слышал по голосу - улыбаясь. А еще я слышал довольное бурчание Бутерброда. Вот же ж... умеет устроиться!
   - Как госпожа пожелает, - злорадно хмыкнул я и побежал. Крик сказочницы, недовольный мяв Бутерброда, руки и когти, вцепившиеся мне в макушку и плечи... Ну, погоди, Тильда! Будет тебе такая романтика...
  
   Речка была не далеко. Какая ж крепость, а тем более город, без источника воды рядом? Источника, который в первую очередь перекрывается при осаде, если, конечно, добрые люди не высыпают туда всякую мерзость, мало совместимую с жизнью. И бежать по траве в серых сумерках - это действительно здорово... Выслушивая распоясавшуюся сказочницу, весело дрыгавшую ногами, и рисковавшую свалиться в любую минуту, которую приходилось крепко держать во избежание... И зачем мы взяли с собой Бутерброда? Чтобы было кому меня царапать? Черт, больно же! Не так, конечно, как должно быть... стоп. Сейчас день, ладно, утро, красота, божья благодать... того, что было - хватит. Сейчас все... сейчас...
   - Вот она! - радостно закричала сказочница, с высоты своего и моего роста углядев речку раньше меня. - Ой, - вдруг выдала она, спрыгивая на песок. - А как же мы...
   Уу-у... нет, вот же логика! Целоваться - это нормально, а купаться вместе...
   - Сейчас я отвернусь, а ты полезешь в воду.
   - А ты?
   - А потом ты отвернешься и в воду полезу я.
   - А сушиться?
   - Моя рубашка тебе подойдет?
   - Но ты ведь... - начала было она, но, подумав, решила: - Подойдет. Я постараюсь побыстрее, - сказала она и улыбнувшись добавила: - Отворачивайся.
   - Уже, - хмыкнул я и сел на песок лицом к башне. Самой обыкновенной фортификационной башне, на которую смотри - не смотри, ничего особо нового или красивого не увидишь. Слушал, как шелестит ее одежда. Дергал за уши Бутерброда, уворачиваясь от его попыток цапнуть в ответ. Погоди, кот, мы из тебя еще такого боевого монстра воспитаем! А вот так, вот так тебе! Потом услышал за спиной плеск воды и повернулся. В конце концов, не вылезет же она со мной ругаться... А вылезет, так оно даже интереснее будет... Ведь обещано-то было отворачиваться только на процесс влезания в воду... ну, и вылезания, пожалуй, тоже...
   Сказочница ничего не сказала. Кажется, даже не заметила. С восторгом первооткрывателя гребла на противоположный берег речки, словно там ее ждало если не чудо, то чудовище... И хорошо гребла, мастерски, правильно... А я...
   - Мяу! - испуганно шарахнулся в сторону Бутерброд. И небо, вдруг ставшее невероятно тяжелым, упало на плечи, вдавливая лицом в песок...
  
   Черные кости руки сжимали желтые угольки, оставшиеся от багрового цветка чьего-то сердца. Больно... как ни странно, почти не было. Вот так-так! Если я сожгу себя такими цветами... но я не хочу умирать. Итак... осталось не долго. А герои вообще долго не живут. Если каждый день - ворованный, понимаешь, что... Но что я буду делать, когда боль вспомнит о том, какой ей положено быть? Что буду делать я, долго соображавший, как бы так изловчиться и перегрызть себе горло? Держать у него окровавленное сердце и ждать, пока они прогорят - вместе? А если это не будет концом? И чудище, от которого останутся только кости и метка будет бежать и бежать куда-то... О Господи... спаси и сохрани, и... Уже поздно?
   Ноги двигаются, а я уже почти не замечаю. Ноги... и багряные огоньки... стайка... тучка... на пути ног... случайно? И кто кого искал, и... Багряные огоньки... много. Значит, будут пытаться убить. И у кого-то вполне может получиться. Вопрос только в том, стоит ли им это позволить... пожалуй, нет. Еще не сейчас. Еще не... Когда там ждет сказочница, когда надо закончить, когда... еще не сейчас. Значит, они умрут. Потому что нельзя отпускать - тогда огоньков станет слишком много, и я просто не успею. Значит... Вот оно как... зло Коснувшихся... дураки, дураки придумали метки! За проступки надо каяться... или казнить... но не так, не так, не так! Сколько же лишних смертей... Или не лишних? Но зачем... я опять чего-то не понимаю? Я...
   Вот они, огоньки. И надо стать быстрее, чем возможно, чтобы успеть. Потому что в багряно-прозрачных руках оружие. И даже если искали не меня... Знать бы, где и кого я убиваю... чтобы потом проверить, чтобы потом... Огоньки-люди, огоньки-собаки, огонек-лошадь... кого... зачем... и при чем здесь... Огоньки. Огоньки - это цветы, которые надо рвать. И больше не брать в руки, разве что... как же я, однорукий-то... как же... огоньки... как не плакать - не зальешь... огоньки...
  
   - Герой! - склонившаяся сказочница неистово била меня по лицу. - Герой!
   Нагая, как русака, с безумно горящими глазами... в другое время я был бы в восторге, но сейчас...
   - Я здесь.
   Как только слова помещаются в горле? Как...
   - Вот оно как бывает, - села она рядом. - Герой, это же...
   - Знаю, - киваю я, и мир кружится - как безумный - вокруг... - Прости. Я... не хотел. Этого не должно было быть. Не здесь. Не сейчас. Этой ночью...
   - Было? - удивляется она.
   - Было.
   - Герой, Демна, это же не честно, не правильно, не... Ведь можно же что-то сделать!
   - Наверное, - улыбаюсь я, и... нет, погоди, постой, только не сейчас! Я твой, я весь твой, со всеми потрохами, если они тебе нужны, но только не сейчас! - Сказочница, - хриплю я. - Уходи.
   - Опять? - испуганно наклоняется ближе она. Понимает. Это хорошо, очень хорошо, что понимает... Но и не уйдет ведь... а иначе нельзя. Я сейчас буду убивать и если она... подожди, минутку подожди, пожалуйста!
   - Приведи отче, - пусть думает, что это помощь, пусть... - Приведи Стаса. Быстро. Как можно быстрее. Иди же! - кричу я и она таки вскакивает, вскакивает и бежит, оглядываясь и почти не смотря под ноги...
   - Я быстро, я сейчас! - кричит на бегу. - Ты только держись, Демна, только...
   И так и не подумала о том, что надо бы одеться... молодец. На это не хватило бы времени, а так... хотя вот будет...
  
   Багряная рука ударила - больно, опять больно! Да сколько ж можно? Нет, ребята, так дело... багряная рука вряд ли слушала. Их было слишком много, этих рук, и то, что в них... слишком много. Значит опять, как всегда... багряную руку вырвал из плеча - и бросил прочь. Так, чтобы алые капли не попали на кожу. И только потом заметил, что вырвал-то я ее рукой, которой почти нет, от которой остались только обугленные кости... но так даже лучше. Страшнее.
   Багряные огоньки - как море огня. Не различишь, где кто, не различишь, где чье... тело? Душа? Кровь? Да не все ли равно! Они быстры - значит, мне надо стать еще быстрее. Я могу. Я умею. Я... это просто, как рвать цветы. Как убивать чудовищ. Как... Первого героя звали Игрок. Или называли. Или... Рвать цветы тоже бывает больно... больно бывает всегда. Только... пальцы и руки живут отдельно. И ноги, мои глупые ноги вросли в землю, подставляя многострадальное тело под удары... ну что за садизм такой... или это чтоб я не сбежал? Или это... зачем, зачем может быть нужно быть перчаткой на чьей-то руке? Зачем...
   Люди-огоньки - как море огня. Мы горим. Мы сгорим вместе... вместе, вы и я...
   Тишина. Огоньки не умеют говорить, не умеют кричать, не умеют лгать...
   Тишина. Ведь я не могу нарушить ее шелестом шагов...
   Руки. Даже только руки - это не много, но достаточно. Даже если огоньки... даже если...
   Я могу закрыть глаза. Я знаю - мир не изменится. Дар? Проклятье? Зачем? Чтобы я мог ослепнуть? Я могу закрыть глаза - и не закрою. Пусть даже они - такие же черные дыры, как глаза огоньков...
   Огонь надо заливать... водой... кровью... но чем же можно залить горящую кровь? И можно ли?
   Я отпущу, я просто отпущу ее... ведь свобода - наивысший дар... свобода жить и умереть, жить и умереть... свобода... героя ада...
  
   - Взяли! Только аккуратно.
   - Аккуратно? Он мне чуть челюсть не своротил! Давай уж лучше сначала по голове, а потом...
   - Я тебе дам по голове! Я тебе сейчас так дам!..
   - Он тяжелый! Он дерется!
   - Ну и что? Нет, ты мне скажи, ну и что с того? Это что, повод оставить друга без помощи, а?
   - Друга?! Да он мне...
   - Ты мне поговори тут! Взяли!
  
   Ад - это место, где светло и жарко. Он красный. Там течет кровь. Или лава? Или уже вытекла? Ад - это место... багряные руки больше не тянутся к телу. Огоньки испугались. Огоньки отошли в сторону. В сторону - не назад. Огоньки не убегают, за что спасибо им большое и отдельное... слишком хорошо видят, кто перед ними? Но когда это кого останавливало? Не убегают и не приближаются. Ждут. Кого? Нет, я не хочу знать, не хочу видеть, не хочу дождаться. Я... я пойду к ним. Мне нельзя, нельзя ждать... даже если ноги - колоны храма, корни гор, вросшие в землю... наступать на себя просто, когда привыкаешь, когда - изо дня в день... когда... ведь это всего лишь огоньки.
   Шаг отдает болью. И холодом. Пусть. Так даже лучше... глупая, ненужная жалость ворочается в душе. И хочется кричать, дико, надрывно - уходите, уходите отсюда. Уходите, потому что я уйти не смогу. Уходите. Я не хочу... я не смогу... я... Или... мои слова для них - такая же иллюзия, как беззвучно открывающиеся черные дыры ртов багряных огоньков - для меня? А если нет - то почему же они не уходят? Почему - никто? Почему...
   Все.
   Шаг. Из руки испуганного огонька летит серая молния. Глупый! Что даст она мне? Разве ты не видишь - метал уходит в сторону, метал боится! Глупый... зачем багряному цветку руки... и ноги... а голова так и совсем ни к чему... нет, цветок я оставлю на месте, я... зачем цветам головы? Чтобы разговаривать? Чтобы плакать? Чтобы звать? Я не потревожу тебя, багряный цветок. Я только уберу лишнее. То, что мешает. И ты прорастешь в землю. И ты обретешь свободу. Правда, зачем она тебе... зачем... зачем... Багряные цветы растут в саду жизни. Но сад мал. И цветы надо рвать, пока они не сломали его, пока... Сад жизни. Сад бесконечности. Но сломать можно все. Все. Все...
  
   - Молодой человек, а что умеет ваш топор?
   - Вам-то какое дело? - спрашиваю я великого инквизитора, который зачем-то сидит напротив меня, поглаживая сиреневую сталь топора.
   - Просто печать уж больно знакомая. Я помнил того человека...
   - Мастера, - говорю я. - А мастера не люди. Они прокляты.
   - Мы все прокляты, - пожимает он плечами. - Кем-то или собой, в большей или меньшей степени. Но, так или иначе...
   - Положите топор.
   - О, не беспокойтесь, я ничего с ним не сделаю.
   - Положите топор. Сейчас же.
   - Молодой человек, - вздыхает инквизитор. - Вы герой, и поэтому я не буду обижаться. Спите. Не мешайте людям работать.
   - Работать? - пытаюсь подняться я, но... они что, меня связали? Меня?!
   - Не тревожьтесь. Это для вашего же блага, - говорит инквизитор.
   - Да пошел ты со своим благом!
   - Не нервничайте. Это ускорит...
   - Черта лысого, стремящегося надрать тебе задницу! Учти, как только я выберусь...
   - Спасибо вы мне скажите, молодой человек, - качает головой инквизитор. - И раз уж у нас устанавливаются столь доверительные отношения, можете называть меня Андреем. Это монастырское имя, но...
   - Да плевать мне, как тебя зовут! Положи топор, ты, придурок несчастный!
   - Необоснованное утверждение, - насмешливо качает головой великий инквизитор, но все-таки опускает мой топор - на пол. И сиреневая сталь обиженно звенит, ударяясь о камень...
  
   Это так скучно - рвать цветы... даже если они с шипами, даже когда они жалят и колют... это так просто, так безысходно... Как же ловили меченных? Кто же их ловил? Уж не тот ли, до прихода которого они стараются меня задержать? Кто это будет? Как... Нет, мне не интересно. Есть вещи, которые не хочется знать. Есть вещи... вещи. Огоньки. Огоньки - это вещи, или как? И вещи ли цветы? И... Плевать. Бить. Быстро. Еще быстрее. И еще. Чтобы тот, кто идет, опоздал. Что бы... ну зачем, зачем вы стоите тут, умираете на моем пути? Ведь я не знаю, куда иду, ведь я с такой радостью прошел бы мимо... зачем? Вы, маленькие, хрупкие, глупые? Те, ради кого я когда-то, я до сих пор... те, кто был единственным оправданием подвигов. Подвигов и смерти героев, и смерти чудовищ... я не хочу, мне больно вас убивать. Уйдите, да уйдите же отсюда! Ну пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Аааа-аа-а...
   Уй-ди-те...
   Багряные капли касаются кожи. Багряные капли оставляют черные полосы ожогов. Это больно, но так и должно быть. Это... это правильно. Если багряные огоньки не могут принести вред, пусть его дает кровь. Кровь, не отпускать которую я не могу, я не успею, я... я скоро буду совсем как мифический тигр - полосатый... вот только желтый ли? Интересно... скоро я буду совсем... багряная струя бьет по шее и лицу. Ох. А если... если нет никакого великого бойца, и я умру, как только вся плоть сгорит от прикосновений их крови? Что - тогда? ТАК их убивали? Но ведь... дорогие, любимые, чудные, милые, уходите! Прочь, прочь, прочь отсюда! Потому что мои ноги - не мои. Я - кукла. Я - марионетка. Неправильная. Правильных я видел, они свисают на веревочках с деревянного креста, и веревочки идут на руки и ноги, и голову... а еще ниточки от куколок могут быть привязаны к пальцам кукловода... а я... меня даже не одели на руку, как перчатку. Мне привязали тонкие досточки к ногам, и теперь двигают ими. Недо-марионетка... это не честно. Я ведь герой, как-никак... Это нечестно! Это...
   Простите, огоньки. Я убью вас и пойду дальше. Я постараюсь, чтобы вам было не очень больно. Я постараюсь... пусть будут цветы с руками и ногами, пусть будут цветы... мертвые. Сушеные. Красивые. Это называется - гербарий, это называется... пусть. Простите, огоньки. Говорят, достойная смерть снимает половину грехов. Я... постараюсь, чтоб так оно и было. И не буду думать, что все это зря, что вам меня не задержать и не удержать, потому что... нет, не буду думать. Я не посмею очернить возможность вашего чуда своими сомнениями.
   Простите, огоньки...
  
   - Милый, любимый, хороший, - тихо приговаривал кто-то, осторожно гладя меня по голове. И глаза открывать не хотелось, не хотелось смотреть вокруг и думать, что они... что... и все же...
   - Сказочница? - улыбнулся я кончиками губ.
   - А кто еще? - шепнули, а скорее выдохнули мне в ухо.
   - Не знаю, - честно ответил я.
   - И правильно, - улыбнулся голос, и мне приятно было слышать его улыбку, как бы ни парадоксально это звучало.
   - Хочешь пить? - коснулась холодная рука моей щеки.
   - Нет, - солгал я. Ведь, может быть, за время моей болезни метке надоест ждать, и...
   - А есть?
   - Тем более, - открыл я глаза. - Сколько я так, сказочница?
   - Давно. Отче ушел спать.
   - А инквизитор?
   - Инквизитор был вчера.
   - Зачем?
   - Так надо.
   - Он брал мой топор.
   - Ну и что? Положил же на место?
   - Положил, - не мог не согласиться я. И в самом деле, чего так... Потому что это МОЕ оружие! Единственное любимое! А всякие тут ходят и...
   - Он больше не будет, - пообещала мне сказочница. - Даже не потому, что я скажу. Он уже все понял, он... А ты на долго, Демна?
   - Откуда я знаю? - горько ответил я.
   - Андрей говорил, ты должен чувствовать, и...
   - Мало ли что он говорил...
   - Сердишься? - строго спросила Тильда.
   - Сержусь.
   - Зря.
   - Знаю.
   - Герой... - маленькая ладонь легла мне на грудь, словно прощупывая, на месте ли сердце. Она, наверное, что-то хотела сказать, но... не находила слов? Не знала, нужно ли? Эх, сказочница! Если есть что-то неизменное в этом безумном мире...
   - Все хорошо, - улыбнулся я. - Или скоро будет.
   - Откуда ты знаешь? - покачала она головой.
   - Потому что я этого хочу. Очень-очень, - выдвинул абсолютно бессмысленный и столь же неопровержимый аргумент я. - А если мы будем хотеть вместе...
   - То что? - насторожено спросила она.
   - То, скорее всего, так оно и получиться.
   - Хорошо, - подумав, согласилась она. - Попытаюсь в это поверить.
  
   Как догорающий костер мерцали они вдали - багряные отблески еще теплой крови. Крови, которая больше не текла в телах, но лилась из них и на них, которая темнолапым чудовищем расползалась по лесу, настороженно и зло касаясь земли и травы. Крови... Не хочу. Надоело. Даже если это просто. Даже если это красиво. Даже... Багряные огоньки... какой будет моя кровь, если попытаться отпустить ее? Выползет ли она, вылетит из раны или... мне страшно касаться обезображенной ожогами кожи. Я боюсь, что если попробовать прокусить кожу, я просто останусь без здоровенного ее шмата. А так как отсутствие тела на костях, кажется, ничего не меняет, то... лучше не надо. Я уж и так как-нибудь... с тем, что есть.
   Ноги опять легко шелестят по лесу. Вдоль дороги. Да... определенным здравым смыслом мой ноговодитель определенно отличается. Что ж, и на том спасибо. Лес - это хорошо. Вот бы еще подальше... от дороги, от огоньков, от крови, которая сжигает кожу... Ноговодитель, эй, ноговодитель! Как тебе мои пожелания?
   Ветер испуганно жался к земле. Словно опасался поднять голову, словно... Неужели даже ты меня боишься, неужели... И снова - привычная бесконечность. Которая могла тянуться мгновения и недели. Бесконечность мельканья стволов и шелеста листьев. В которой нет закатов и рассветов, потому что в них не течет кровь. Потому что...
  
   Зарево огней резануло по глазам. Зарево выползало из-за горизонта с неспешностью светила. Зарево - как горящее море. Как умирающее солнце. Зарево... А ведь это селение. Большое. Поселок? Городок? Город? А ведь... ведь я туда иду, и... не хочу! Не надо! Ну пожалуйста, ты, далекий, далекий кто-то... Не надо! Зачем, зачем тебе столько крови? Чтобы я сгорел? Чтобы они не... зачем... Пожалуйста, давай обойдем, давай не будем, давай... ведь они не стоят с оружием в руках на дороге, ведь они просто есть, а за это нельзя убивать... пожалуйста... дай мне встать на колени... дай мне молить тебя и быть услышанным... ты, кто бы ты ни был, где бы ты ни был... пожалуйста! Я никогда никого не молил. Даже Бога. Ты будешь первым, ты... зачем? Маленькие, хрупкие огоньки, которые все равно не смогут, которые... не надо, не надо туда идти! Куда бы мы не мчались, куда бы... давай обойдем? Давай отвернемся и забудем? О багряном зареве на горизонте. Об огоньках и крови, в них текущей. Давай...
   А ноги шли. Медленно. Торжественно. Ровно.
   Сволочь! Ну сколько ж можно? Сколько, сколько крови тебе надо? Что ты с ней делаешь, что? Хочешь - службу до гроба? Хочешь, смерть тысячи тысяч воинов? Я переживу, даже если от меня останется только обугленный костяк. Я переживу. Они шли убивать, они соглашались с тем, что могут быть убиты... пожалуйста! Я устрою тебе гекатомбу, которой не помнили даже величайшие из древних. Я буду жить именем твоим и во имя твое... если для тебя это имеет значение, если... пожалуйста... Что же тебе надо, если не это? Зачем, зачем мы идем туда? Что мы будем делать? Опять убивать? Ты хочешь, чтобы кровавые реки принесли к порогу твоего дома весть о моем поражении? Ты хочешь... Отпусти, отпусти же меня! Хочешь - три желания? Кажется, так овладевали духами? Кажется, я понимаю, почему они потом почти всегда хотя бы пытались уничтожить хозяев... но я не буду. Я уйду и расскажу себе, что это было безумие, что я выдумал все, даже тебя, что... пожалуйста, давай туда не пойдем. Я не хочу, не хочу их убивать, я... пожалуйста... пожалуйста... по...
   А зарево надвигалось. Зарево заслоняло мир. И... вы не ждали, вы берегли. Великие и хрупкие огоньки... город, название которого я не знаю... город, который мог быть прекрасен и уродлив, хорош и жесток... город. Гнездо птицы. Нора зверя. Город... в который я не пойду. Слышишь, о мой невидимый хозяин? Я туда не пойду! Не пойду! Не-пой-ду...
  
   - Доброе утро, молодой человек, - улыбаясь, сказал инквизитор Андрей.
   - Да? А почему за окном темно? - зло спросил я.
   - Потому что сейчас ночь, - продолжая улыбаться, ответил он. - Но ведь людей с пробуждением принято поздравлять именно так.
   - Поздравлять? Сколько ж я...
   - О, не морочьте себе голову, не тратьте время, - машет он руками. - У вас его и так осталось не столь много, чтобы...
   - И что позволяет вам сделать столь неутешительный вывод? - хмурюсь я.
   - Наблюдения. Всего лишь.
   - Всего лишь... зачем вам был нужен мой топор?
   - Я же говорил - случайно заметил метку.
   - Метку?!
   - Клеймо мастера. Понимаете, я действительно знал этого человека. Довольно влиятельного в свое время и... у него были совершенно безумные идеи, которые он собирался реализовывать через вещи... дескать, не зря же делюсь душой... Вы понимаете? Я просто не мог пройти мимо. Тем более, что с тех пор нашли только...
   Клеймо мастера. Как все просто. Боги, сумасшедшие боги вселенной, как все просто...
   - Довольно мрачная история. Наши так и не разобрались, зачем такой прорве народу убивать друг друга ради медного... его потом, конечно переплавили, но...
   - А ведь вы не могли заметить метку. Она слишком мала, да и доставал топор из чехла я только однажды...
   - Вы совершенно правы, молодой человек, - кивает он головой. - Просто у этого мастера была отличительная черта - непреодолимая страсть к сиреневой стали. А такое трудно не заметить, не так ли? Метку я рассмотрел потом, помните? Так странно, вы очнулись как раз в тот момент, когда я...
   Клеймо мастера... как просто, как пошло... Старик-старик... что стоит оплачивать своей смертью? Что?
  
   Ноги медленно, неуклюже двигались к пылающему зареву города. Приближались не по прямой, а по широкой дуге, но... все равно приближались. Что ж, маленькая победа - это основание большой. Если, конечно, будет что основывать...
   Клеймо мастера... как все просто... настолько, что шансов догадаться почти не было... или были? И именно на это и был расчет? Клеймо мастера может снять только один человек - мастер, его поставивший. А ведь получи я его за убийство, последний, к кому подумал бы прийти - это Наставник. Бедные мальчики... не мстите и не возвращайтесь... тварь, какая же ты тварь, старик... какая же ты... и чем была для тебя любовь большая, чем к Богу, любовь тех, кого ты... старик-старик... я не хочу. Я не безумен. Ни судьбы окаменевшего призрака, ждущего начала Суда Всевышнего, ни вот так вот... с верой и любовью... с толпой разновозрастных мальчишек, уверенных, что... Старик... как ты можешь жить? Как можешь приходить к ним и улыбаться... той улыбкой вперемешку с оскалом, вперемешку с болью, за которую мы... "Лет через... не буду загадывать... тебе понравится, не сможет не. Веришь?" Ты никогда не лжешь, старик. Но я тебе не верю. Потому что не все можно знать. Даже тебе. Даже если... "Ты можешь банально глупо умереть, хотя на твоей территории это и затруднительно. Или выжить и вернуться. Выжить и вернуться, слышишь меня? Вернуться сюда. А я буду ждать. Ждать тебя, бедный хороший мальчик..." Старик! Каким же безжалостным умеешь ты быть... но ведь герои не ждут жалости... а я не ждал ее никогда... Старик, Наставник. Наставник, который никогда не лжет. А ведь клеймо может снять и смерть мастера... вот только снимет ли? Ха! Куда денется? Нет, не стоит думать о многочисленных "куда", не стоит... Но... ты ведь будешь ждать, Наставник? Ты ведь обещал, а в том, что касается тебя, ты действительно не лжешь... Интересно, а платишь ли еще? А мог бы... заплатить? Как мы? За чужие смерти, за ложь и отказ помочь? А... Старик, зачем тебе я? Что ты будешь делать с маленьким глупым героем... чем ты привяжешь меня? Я... я ведь боюсь об этом думать. Потому что я верю тебе, Наставник. Верю...
   Багряное зарево все вырастало, заслоняя горизонт, как разливы моря... я почти ничего не видел за этим заревом, да и в нем... Вот если бы пройти город ночью, пройти малой кровью, прячась в тени домов, уж на это-то меня хватит... пройти и пойти дальше, оставив их со снами и страхами, с ожиданием, если оно есть, и верой в себя... пройти и уйти... туда, где жил Наставник, где всегда жил Наставник... для таких, как я? Или... а ведь приходили, не могли не прийти к нему другие, меченые... за дело и без оного... Что он говорил им? Что с ними делал? И... что мог сделать?
   Прийти в город ночью... одна беда - мне не понять, когда она начинается, а выстоять и дождаться я скорее всего не смогу... Я вижу все всегда одинаково, с открытыми и закрытыми глазами, ночью и днем... черные силуэты вещей и ландшафтов. Багряные огоньки крови, текущей в живых. Много? Мало? Надо ли больше? Можно ли меньше?
   Клеймо мастера. Кто поставил, тот и снимет... но... кажется, я потерялся, старик, я не знаю, где я, и, соответственно, где искать тебя... Старик, ведь ноги идут не к тебе, ноги просто идут... старик, да как же я... или... сон и бред... подарок, которого нет... а то, чего нет, не убрать... как обучение по книге... слишком жестокое, чтобы... старик... ты ведь и вправду не мог выбрать за меня, не мог поставить мне метку если не без проступка, то без моего согласия на это. И сделал как мог и что мог... старик... А ведь я не откажусь, не смогу. Ходить здесь и не знать, где. И не знать, умирают ли на самом деле те, кого я убиваю... с телом, сожженным их кровью... с уверенностью в собственном безумии, и друзьями, боящимися меня развязывать... Не смогу. Я не смогу с этим жить. Что ж... тогда я буду соглашаться. Слышишь, старик? Я, Демна, герой, признаю себя Коснувшимся Зла... ибо вот оно, здесь... Я, Демна, герой, принимаю все наложенное на меня наказание... Или не так? Эх, старик... ритуала нет? Что ж, придумаю, не в первой. Я, Демна, герой, согласен принять дар, данный мне с благими намереньями и верой в меня и небо. Я, Демна, герой, беру все доброе и злое, хорошее и плохое, что несет в себе этот дар. Я, Демна, герой, обязуюсь прийти и вернуть его в месте, выбранном дарующим. И не сожалеть и не мстить. И... нет, я не смогу быть благодарным в сердце моем за этот дар... но я приму его необходимость, равно как и все, что касается его и меня. Я, Демна, герой, устами и сердцем, душой и разумом клянусь в том, что слова мои будут истиной, если в воле Наставника будет даровать мне возможность их выполнения. И беру в свидетели небо. И беру в свидетели землю. И кровь, текущую в жилах, моих и чужих. И огонь, горящий в небесах. И Бога, в руках и воле которого мы живем...
  
   - Привет, Демна, - широко улыбнулся Стас. - А то я уж думал, что ты принципиально не просыпаешься в мои дежурства...
   - Ну что ты! - не менее широко улыбнулся я. - Просто я очень люблю господина великого инквизитора...
   - Любишь? - поразился он. - А ведь и правда... вот уж, неисповедимы...
   - Ты не мог бы развязать меня, Стас?
   - Демна, - вздохнул он. - Ты же знаешь, что нет. Знаешь ведь, да?
   - Нет, - улыбаюсь я. - Этого больше не повториться, Ктассантир.
   - Знаешь ведь, с какой радостью я бы тебе поверил, но...
   - Засекай время, Ктассантир.
   - Что?
   - Засекай. Андрей-инквизитор не мог не поделиться полезной информацией о предполагаемом времени моего пребывания в сознании, правда? Думаю, тройного превышения этого срока тебе хватит? Хотя можем и подождать до пятикратного...
   - Хотелось бы тебе верить, но...
   - Засекай.
   - Демна, я понимаю, ты...
   - Стас, не морочь мне голову! Расскажи лучше, как давно я...
   - Тебе не понравится, - вздохнул он.
   - Мне нужно это знать.
   - Инквизитор... он был прав. Все короче пробуждения, все больше периоды... беспамятства. Начиналось с дня, помнишь? Дальше - больше.
   - И? - не мог не спросить я.
   - Последний разговор был трое суток назад, с Андреем.
   - С Андреем, - согласился я. - Но... трое суток? Мне казалось...
   - Я не вру, герой. И... странно. А ведь ты уже должен бы...
   - Я знаю, что говорю. Продолжаем разговор, Стас. Только ты меня правда развяжешь перед тем, как позовешь остальных?
   - Демна, я...
   - Да все я понимаю, Стас! Просто не хочу лежать тут лишний час, пока они тоже будут засекать время и... Неудобно тут, понимаешь? Веревки мешают.
   - Тогда я, пожалуй, пойду звать их сейчас. Потому что один решать... ты уж прости, но убивать меня в таком случае будут долго и старательно. А отче со сказочницей, к которым добавиться великий инквизитор... прости, Демна, но придел жертвам, на которые я готов ради тебя пойти, все же имеется, - весело подмигнул он, будто не было в его жизни ничего более милого и веселого, чем обрисованная только что ситуация.
   - А ты их найдешь? - засомневался я.
   - Демна...
   - Прости. Молчу. Не сомневаюсь. Жду. Только...
   - Конечно, я постараюсь побыстрее, - кивнул вампир. - Ты, главное, дождись...
  
   Дождался. И... почему так больно? От чужой радости, от того, как светились глаза отче, как настороженно улыбался великий инквизитор Андрей, как повисла у меня на шее сказочница... почему так больно... Я не сказал им, конечно, не сказал. Я... улыбался. Говорил, что все хорошо. Что так бывает. Что... я давно, очень давно так не врал. И ничего не сказал Стас. Ни слова, ни полслова... Проверив раз, решил поверить? Ох, мало ж вериться... и... ладно, молчит - ну и пусть. А вот смотреть в глаза сказочнице и вправду было...
   - Андрей, скажите, а там, на востоке, есть большой город?
   - Даже два, - отвечает он. - Аскалон и Аккарон. На двух берегах реки Аваны. Довольно далеко друг от друга, как не странно. В дельте Авана действительно широка, почти как море. Противоположного берега не видно. Города-близнецы. Их почему-то так называют. Но... мало в них схожего. Ведь внешний вид никого не интересует, правда? Аккарон известен как что-то вроде столицы пиратских государств. То есть с определением статуса я могу и ошибиться, но город принадлежит им, хорошо укреплен, и находится довольно далеко от рук тех, кому эти милые ребята пакостят больше всего. Это крепость и центр. Аскалон - одна из немногих сохранившихся в этих краях цитаделей Империи. Настолько далекая, что о ней уже почти не помнят. Естественно, блюдущая свои интересы. Кто там за кем следит и кого контролирует - это другой вопрос. Но именно оттуда берут свое начало большая часть союзов и договоров Империи и пиратов.
   - А... который из них стоит ближе к нам, на этом берегу реки?
   - Аскалон, - пожал плечами инквизитор. - Вы собираетесь туда выбраться?
   - Вряд ли, - честно ответил я. Интересно... это совпадения или... я действительно перебил толпу людей у подходов к этому самому Аскалону? Вот же...
   Мы пили и смеялись. Причины... меня они не интересовали точно. Расщедрилась на пару новых песен сказочница. Не смотреть! В эти ждущие глаза, за которыми... не надо. Даже пытаться понять. Не надо... потому что тогда я не уйду. А если я не уйду... Отче, который на радостях таки перебрал вина... так странно понимать, что я все-таки что-то значу для этого вполне самодостаточного и почти всемогущего человека, так жутко знать, что я брошу его здесь, не смотря ни на что... или... именно потому и брошу? Будет ли это предательством? Отче... прости меня... как я всегда прощал то, что ты делал со мной. Ты ведь не говорил, как великий инквизитор, что придет день, когда я буду за это благодарен. А день приходил. Без спасибо, без понимания того, что надо его сказать... Отче... как умеешь отпускать только ты - отпусти меня. Без слов и мыслей... отче... Стас. Почему ты молчишь? Потому что я не рискну спросить тебя? Ктассантир ад С'арранан аль Содра... ведь ты не можешь не чувствовать, не замечать... Ктассантир ад С'арранан ал Содра... Почему я не могу простить тебе твои тайны, как бы мало они не касались меня?
   Спать мы укладывались в одной комнате - я, отче, сказочница, даже Стас. Как будто они боялись меня оставить - хоть так, как будто... Господи! Господи, Господи, Господи... Я уйду, я сейчас уйду... и проще было бы поссориться и убедить себя, что это выбор, что так и надо, что... так будет больно, значительно больнее, но... я не посмею. Не посмею осквернить то, что не до конца чувствую, не до конца понимаю... Будет больно. Кажется... кажется, не только мне. Но, быть может, когда-то, в одной из сотен тысяч вероятностей судьбы, как величайший подарок я встречу... как величайший подарок... лежать и вслушиваться в их дыхание, и... как милостыня... еще сегодня, уже не имея права, и не смея надеяться... но я не гордый. Я приму. В душу и в сердце...
   Слушать их дыхание. И боятся пошелохнуться. И... так страстно желать, чтобы в миг моего прощания и ухода широко распахнулись чьи-то глаза... одни, одни, светло-карие, которые умеют быть бездонными и пустыми, которые мне не прочесть, как ни старайся... и спросили... а я - ответил. Как на исповеди, без намека на умолчание... И... нет, она бы не отпустила, тут все просто. А рискнуть быть рядом, когда... нет уж! Хватит с меня огоньков. А если... пусть уж лучше они будут незнакомыми. Пусть уж...
   Лучи лунного света проползли полтора шага по стене, прежде чем я решился встать. Бесшумно, не нарушая ритма их дыхания. Долго смотрел на фигуры на кроватях. Отче... я надеюсь, что ты поймешь. Потому что мне нечего тебе объяснять, потому что мне не оправдаться... И почему я ни на миг в этом не сомневаюсь? Стас... обойдется. Тут еще лучше. А вот сказочница... смотревшая светящимися глазами... сказочница, певшая о боли и лжи...
   - Прости, - еле слышным шепотом сказал я ей. - Я люблю тебя. Кажется, все-таки люблю... И...
   Так хотелось провести ладонью по темному шелку волос, по атласной коже... коснуться губами ее губ, мягких, полуоткрытых... Давай поиграем в сказку, Тильда... ты будешь спящая принцесса... а мне нельзя, нельзя тебя будить! Тильда... что ж... руки тянутся к одеялу и получше укутывают ее. Что ж...
   - Мяу! - сказала темнота.
   - Брысь, - ответил я. Желтые глаза, вынырнувшие из ниоткуда на миг задержались на мне и...
   - Мяу.
   - Нет. Вон - видишь? - хозяйка. Иди. Иди и спи. Я тебя все равно не возьму. Да и... не нужно оно.
   Зачем объяснять все это коту? Что он может понять? А ведь, поди ж ты...
   Но желтые глаза исчезли. Закрылись? Ушли? Ладно, кот Бутерброд. Мне и так хватает чужих тайн, чтоб еще искать твои.
   Я еще раз осмотрел комнату, раздумывая, стоит ли брать отсюда что-то. В конце концов, пожав плечами, подхватил топор и вышел за двери. Вот и все. Сказки случаются, Тильда, и я бы многое отдал, чтобы они случались не со мной. По крайней мере, не все. Сказки случаются... и заканчиваются. Это больно и грустно, но это проходит. Вот и все...
  
  

Книга третья

   Темнота прыгнула на плечи и вцепилась когтистыми лапками в кожу.
   - Бутерброд?! - сорвал я неожиданного гостя со спины. - Ты какого...
   - Мяу! - требовательно перебил меня зверь. - Мя-ау!
   - Ты чего? - опешил я, отпуская руки. Котенок мягко приземлился на лапы, оглянулся вокруг и прыгнул - мне на плечо. Потоптался немного, устраиваясь, и, наконец, умиротворенно заявил:
   - Мяу.
   - Черт с тобой, - решил я, вслушиваясь в мягкое бурчание теплого комочка. - Пошли. В конце концов, вдвоем ведь веселее...
   Вот оно как бывает... а ведь так хотелось, чтобы кто-то пошел со мной...
  
   Метка ворочалась на лице, прорывая кожу. Словно маленький змееныш, пытающийся выбраться из яйца... и мне раньше не приходило в голову подумать, как при этом чувствует себя яйцо. Зато теперь, кажется, знаю. Паршиво, но не очень. Бывает и хуже. Например, когда обугливается кожа, на которую попали капли крови... метка ворочается под кожей. Это правильно. Это... в конце концов, именно на это я и соглашался, да и... Метка на лице вполне материальный и ощутимый признак того, что я еще не безумен, что все еще впереди, что... В уютный каменный мешок мне тоже еще рано. Потому что все равно не поможет. Еще рано... метка... метка болит, и я улыбаюсь. Мне осталось совсем немного, чтобы научиться улыбаться так, как Наставник - горько, надрывно, безумно... и появятся почти всемогущие мальчики, готовые умереть за мою улыбку... "Это ничего. Лет через... не буду загадывать... тебе понравится, не сможет не..." Почему ты никогда не лжешь, Наставник? А ведь насколько легче мне было бы...
   Вот и... метка последним, надрывным усилием выползает на поверхность кожи и... я ждал, ждал этой боли, но не думал, что она будет столь безжалостной... словно мстя за разлуку, она... словно... И маленькие когти, впивающиеся в кожу...
   - Не надо, - говорю я котенку. - Это не поможет. Брось. Я - это я. И я тебя с собой не звал, помнишь?
   Когти царапают по щеке, по линии метки...
   - Брось. Так делу не поможешь. Или уходи, или успокойся, слышишь меня?
   - Мяу! - жалобно кричит он мне в ухо.
   - Что ж поделаешь? - улыбаюсь я. - Сказочница тоже говорила, что это несправедливо. И я согласен с вами обоими.
   - Мяу! - трется пушистый комочек о мою щеку.
   - Извиняешься?
   - Мяу.
   - Тогда пошли дальше. Только ты не делай так больше, слышишь?
   - Мяу, - соглашается Бутерброд.
   - Что ж, - улыбаюсь я. - Поверим тебе на слово.
  
   - Здравствуй, герой, - говорит зеленоглазый Олэ.
   - Здравствуй, - отвечаю я. - Вот уж не ждал тебя встретить...
   - А я ждал, - неожиданно говорит он. - И даже приглашал, помнишь?
   - Помню, - отвечаю я. - Хорошо же ты умеешь приглашать!
   - А зачем уметь что-то плохо? - смеется он. - Хочешь, я сыграю для тебя? Теперь ведь можно...
   - Нет, - качаю я головой. - Может, оно и можно, и здорово, но...
   - Понимаю, - чуть смущенно улыбается он. - Тогда просто садись к костру.
   - А тебе не мешает?
   - Что?
   - Моя метка.
   - А то ее в прошлый раз не было, - хмыкает Олэ.
   - Но ведь тогда...
   - Не морочь голову, герой. Садись лучше. И рассказывай, за какие скрытые добродетели получил такой подарок от Грайне?
   - Получил вообще-то не я...
   - Не ты? Но ведь он пошел с тобой, значит...
   - Коты всегда ходят с кем попало...
   - Не обижай животное!
   - Ага. Обидишь его, как же! Кстати, Бутербродом зовут. И не надо на меня так коситься. Это не я придумал.
   - Не ты? Ну, тогда ладно... но назвать кота Бутербродом... Он хоть отзывается?
   - А что ему еще остается?
   - Ну, тогда совсем ладно. А зря ты все-таки не хочешь послушать мою флейту.
   - Зря, - соглашаюсь я. - Но не хочу.
   - Тогда можно тебя спросить?
   - Спрашивай.
   - Ты ведь идешь на запад? В Нево?
   - Откуда ты знаешь? - даже не особо удивился я.
   - Честно? Случайно догадался. Это был второй вариант. Школа героев...
   - А первый? - подался я вперед, словно боясь прослушать, словно от его слов...
   - Орнаим, - говорит Олэ.
   - Что мне делать в Орнаиме? - уже совершенно искренне удивляюсь я.
   - Но ведь первая Школа и первые герои жили именно там! Ты что, не знал?
   - Не знал, - сокрушенно отвечаю я. И вдруг... а, была - не была... - Слушай, Олэ, а тебе ничего не доводилось слышать об окаменевших призраках, которые ждут гнева Господа, чтобы...
   - Ты что! - резко обрывает меня Олэ. - Разве об этом говорят?
   - Мне... очень нужно, понимаешь? Понимаю, слышал ты, знаешь, но... не мог бы сказать - есть ли что-то такое и возле Нево, и в Орнаиме?
   - Погоди... так твоя метка...
   - Оно.
   - Вот даже как... то-то я удивляюсь, с чего ты так распереживался...
   - Можно подумать, судьба Коснувшегося зла...
   - Мелочи, герой, мелочи... но тут... Иди в Орнаим, слышишь меня? Не знаю, где и как ты будешь искать то, что тебе нужно, но в Нево ты его однозначно не найдешь.
   - Орнаим - это Ситтим? - тяжело вздыхаю я. Черт, не успел распрощаться с одним великим инквизитором, как уже иду в гости ко второму...
   - Может быть. Но не обязательно. Я не знаю, герой. Все, что мог сказать - сказал. И... тебе решать.
   - В Нево, значит, ничего нет...
   - Ничего, кроме школы, когда туда приходит Наставник. Но мне кажется, ты ищешь не совсем это.
   - Правильно кажется... Орнаим... вот же ж...
   - Не переживай, герой. Господи, это ж такое роскошное приключение! У нас бы половина молодежи душу продала за возможность...
   - Увы, ничем не могу им помочь. Хотя при желании...
   - Нет, на твой путь у них просто терпенья не хватит. А еще - сил. На то и... даже не Мастера ведь в большинстве своем, а так, подмастерья...
   - А Грайне? - спрашиваю я.
   - А Грайне не тронь! Таких, как она, еще поискать надо.
   - Надо так надо, - соглашаюсь я. - Ты не обижайся, флейтист, я ведь просто спросил...
   - Понял уже? - грустно улыбается он.
   - А то оно непонятно...
   - Молодец ты, герой. Ведь мог бы, пожалуй, стать Мастером, да не просто, а настоящим, который...
   - Нет уж. Хватит с меня того...
   - Ты не понял, герой. Думаешь, как Мастер, так сиди и мастери себе чего-то?
   - Нет, - качаю я головой. - Ты ведь флейтист, да и Грайне...
   - Грайне - это хороший пример. Знаешь, в чем ее Мастерство? Она формирует вероятности. Судьбы она склеивает, понимаешь? Судьбы и души.
   - Нет. Не понимаю. Как можно склеить то, само существование чего...
   - Ты веришь в Бога, герой? - вздыхает Олэ.
   - Верю, - отвечаю я.
   - Ох, сложно-то как с тобой...
   - Просто не выйдет из меня мастера, Олэ. Ни настоящего, ни даже игрушечного.
   - Уже вышел, - покачал тот головой. - Дурак ты, герой.
   - Даже если так - что ж поделаешь?
   - С тобой? - засмеялся Олэ. - Точно ничего. Давай я тебя покормлю, разве что. А то когда еще соберешься не перехватывать по дороге, а поесть по-человечески?
   Надо ли говорить, что утром рядом со мной никого не было, кроме сыто вылизывающегося котенка? Молодец Олэ, покормил... и сбежал, как обманувшая любовница... Черт с тобой, Олэ. И... Бог ведь тоже, правда? Только где-то далеко, и я почему-то никак не мог разобрать, где именно, надрывно пела флейта. Пела совершенно невероятную мелодию, от которой хотелось плакать и смеяться. И молиться, уткнувшись лбом в грязную землю безлюдного перекрестка... Олэ, безумный флейтист... Олэ...
   - Спасибо, - прокричал я в никуда, смутно надеясь, что он все же услышит. - И прощай. Прощай, Олэ!
   А флейта все плакала - горько, сердито, надрывно. Зеленоглазый флейтист... ты ведь таки сыграл для меня... ты ведь... и это красиво, но о такой красоте нельзя кричать, особенно перекрикивая ее...
   - Мяу? -спросил Бутерброд.
   - Да, конечно, - ответил я. - Уже идем.
   Я поднялся, задумчиво посмотрел на оставленный Олэ мешок и решил все-таки взять. Зря бы он не оставил, да и... нужно, что уж тут говорить. Еще раз прокричал небу и Олэ свое вряд ли нужное "спасибо", дождался, пока Бутерброд запрыгнет на плечо, и пошел. В Орнаим так в Орнаим. Я все же рискну поверить тебе, флейтист. Ты этого ждал, не так ли?
  
   Тоска, глухая, черная тоска темным плащом повисла за плечами, когтистыми лапками впилась в грудь и плечи - не оторвать, как ни старайся, как ни... И рука сама собой тянулась к мягкой шерстке Бутерброда. Как к осколку потерянного рая, хоть называть раем то, что было... Тоска касалась век и участливо спрашивала: "Заплачь?". Тоска гладила волосы неуверенной рукой сказочницы, которая сейчас... Тоска... нежно хватала за горло, не давая вздохнуть... и даже боль участливо отходила в сторону, словно понимая, что вдвоем они - это уже перебор, что прочувствовать и прожить в один момент времени можно только что-то одно, что... Тоска. По людям, которые умели насмехаться и понимать, по мечте о любви, по... Сказочница... почему так отчаянно хочется писать тебе письма на листьях и коре деревьев и разбрасывать их на перекрестках дорог в надежде, что хоть когда-то, хоть один попадется тебе в руки, что... Сказочница... побудь моим ангелом, дарующим и карающим... постой у меня за плечом, как никогда не стояла, как... Сказочница... а ведь так хочется рассказать себе и поверить, что все это бред, что я сейчас обернусь и увижу - тебя, что... У тоски острые когти. Они впиваются в уголки глаз и в горло, они пытаются добраться до сердца, но... там слишком много костей, а когти-то маленькие... они только царапают кожу, царапают кожу и соскальзывают в никуда.... они бы хотели вырвать сердце, и это подарок, потому что тогда болеть было бы нечему, но... Сказочница, давай верить в чудо? В то, что я вернусь как ушел и скажу тебе - доброе утро. И скажу, что сказки случаются, и... Герои плачут в грозу. Но сколько же ждать того, когда устанет небо? Герои плачут в грозу, а я теперь так, бродячее недоразумение, Коснувшийся, который... Пусть себе плачут в грозу, эти господа герои. Нам и так сойдет. Да и...
   Почему-то шарахаются в стороны звери. Они ищут и рыщут, но, встречая меня, убегают так далеко, как только... что они чуют? Что они видят? Что могут и увидеть, и учуять? Я, наверное, могу теперь спать прямо на земле и не бояться. Я, наверное, не рискну, потому что хочу дойти и увидеть, что будет. Потому что хочу вернуться, хоть возвращенье в город мастеров и будет совершенной глупостью, хоть и... Возвращаются ведь не куда, возвращаются к кому... к отче и сказочнице, даже к Стасу. К насмешкам и пониманию, и сказке о любви. Возвращаются... все, кроме лучших друзей, кроме самых любимых и преданных женщин... пусть. От них не требуется возвращаться. Это я, я - вернусь. Но ждать ведь не проще... это я когда-то умел и ненавидел, ненавидел, но умел... Пожалуйста! Пусть будут благосклонны случай и судьба, и Бог, глядящий свыше... пусть хоть когда-то... Но об этом нельзя думать. Хорошо продуманное не случается. Об этом нельзя думать. Мысли стирают чувства. Я спрячу кусочек себя в хрустальную сферу. Я не дам ему пылится и стареть - ни на миг. Я... сказочница. Отче. Стас. Лица, которые нельзя забывать, что бы ни случилось. Лица, которые я не смогу забыть, что бы ни случилось. Сказочница. Отче. Стас. Холод и ветер. И листья, качающиеся на ветру. Память - это огромный кристалл, вросший в стену пещеры... я люблю вас. Я не говорил и не скажу, но я люблю вас... Отче. Сказочница. Стас. И пусть течет кровь и время... я люблю вас... я...
  
   - Здравствуй, Герой.
   - Здравствуй, Дракон.
   - А я вот, видишь, пришел...
   - Вижу. Ты ведь этого ждал, правда?
   - Правда, - неуверенно и в то же время озорно улыбается он. - Потому что иначе...
   - Знаю. Я все знаю, Дракон.
   - Все? - насмешливо и печально качает он головой.
   - Прости. Нет, конечно. Но это - знаю. Все это.
   - Это правильно, - улыбается он. - Ты хороший ученик.
   - И ты туда же? Олэ, безумный флейтист, все пытался записать меня в мастера. Ты вот в ученики... Кто из вас прав, даже думать не хочу.
   - А разве одно мешает другому? - спрашивает он.
   - А разве нет? - почти безучастно отвечаю я.
   - Глупый! - радостно отмечает Дракон. - Ты совсем еще глупый, хоть и герой.
   - Ага. Герой из меня, особенно сейчас...
   - Совсем глупый, - немного печально качает он головой. - И что мне с тобой таким делать?
   - Ничего, наверное, - пожимаю я плечами.
   - Нет, - не соглашается он. - Так не пойдет. Так будет слишком плохо.
   - А как будет хорошо? - спрашиваю я.
   - Не как, а когда. Скоро. Только сначала...
   - Мне подставлять лицо или все же попробовать сбежать? - интересуюсь я.
   - Глупый, - обиженно отступает он на шаг.
   - Прости. Просто... так оно... понимаешь?
   - Кажется, да.
   - Это хорошо. Что, ты говоришь, надо сделать сначала?
   - Я пока ничего ни говорю. И не скажу.
   - Почему? - тяжело вздохнул я.
   - Потому что тебя ждут. Но при следующей встрече...
   - Меня ждут? - поразился я.
   - А ты что думал? - усмехнулся он. - Ты вообще-то давай, просыпайся!
   - Я...
  
   - Ну, Демна, привет, - радостно сказал мне... Стас.
   - Ты... - опешил я. - Что здесь делаешь?
   - Нет, вы это видели! - всплеснул он руками. - Что я здесь делаю, однако... а что, не видно? Некоего блудного героя ищу. Между прочем, по поручению... сам знаешь кого, - весело подмигнул он. - Ох и не сладко тебе будет, когда...
   - Ты, это, как меня вычислил? - все еще не до конца придя в себя спросил я.
   - А что тут было вычислять? - пожал плечами Ктассантир. - Мне Олэ сказал.
   - Олэ? - задумчиво повторил я. - Вот же ж... добрый человек.
   - Он просил передать, что не обещал тебе молчать. Вот если б ты догадался попросить...
   - Ясно, - вздохнул я. - Вопросов больше не имеем. Кроме одного - как?
   - Вампир я или не вампир? - почти обиделся Стас. - Прилетел, вот и вся недолга.
   - Конечно. И как это я не догадался...
   - Потому что глупый! - радостно сказал Ктассантир.
   - Что, успел? - ужаснулся я.
   - Что успел? - удивился Стас.
   - С Драконом пообщаться, - объяснил я.
   - Не-а, - ухмыльнулся он. - Понимаешь, герой, есть на свете вещи столь очевидные, что чужие подсказки тут не нужны. Даже если это...
   - Знаю, помню, чту. Подсказки истинно великих и...
   - Ничего ты не знаешь, - сел рядом Стас. - Ты чего, скотина такая, ушел не прощаясь?
   - Потому что скотина, - глухо ответил я. - Потому что боялся. Нет, не того, что они не поймут, не думай. Того, что пойдут следом, а я... а меня... понимаешь, да? Того, что не смогу сдержаться, что у багряных огоньков появятся имена... отче и сказочницы, и... Стас, ты себе не представляешь, как я люблю тебя за то, что ты чудовище, что мир вокруг опять стал черным на черном с багряными проблесками чужой крови, а ты...
   - Вот спасибо...
   - А ты какой был, такой и остался. Ты чудовище, Стас, такое же, как и я, и это чудесно, потому что иначе я не знаю, я боюсь представить, я... Ты скажи им, что я их люблю, хорошо? Особенно сказочницу и... Скажи, хорошо? Что я не могу, не смею быть рядом когда... что я найду, обязательно найду их, как только... что я не смогу иначе. Скажешь, Стас?
   - Скажу, - кивает он головой. - Только я не чудовище.
   - Чудовище, - отмахнулся я. - Поверь специалисту. И... я не перестаю благодарить Господа за то, что ты такой, ведь это не просто дар, это спасательный круг, Ктассантир...
   - Спасибо. Не думаю, что я на самом деле...
   - И тебя я тоже люблю. И не надо на меня так косится. Не той любовью. Люблю за то, что ты пример чудовища, которое может быть кем угодно, кем захочет, хоть святым. За то, что, значит, это возможно, то есть и я смогу. И за то, что ты сейчас рядом. Ты удивительно умеешь быть рядом именно тогда... Или это одно из свойств вампиров? Впрочем, не важно. Ты - это насмешка над страшными сказками, над всеми сразу, и за это я тоже люблю тебя...
   - Экий ты стал любвеобильный, однако...
   - А я всегда таким был. И как ты умудрялся не замечать...
   - Ты еще не понял? Я не копаюсь в душах, особенно друзей. Я просто лишаю их неприятной необходимости говорить вслух некоторые вещи, вот и все. Я беру или то, что на поверхности, или то, что мучит... вот так-то, герой.
   - Сам такой, - смеюсь я.
   - Что?
   - А то, что я теперь не больше герой, чем ты.
   - Нет, - качает он головой. Ты герой, и все тут. Это не убрать, не оторвать, разве что вместе с головой. И на лице у тебя может быть нарисовано что угодно - это ничего не изменит, на самом-то деле. Не для тебя. Неужели Олэ плохо объяснил?
   - Плохо, - ошарашено мотаю я головой. - Или это я плохо слушал. Но это точно не долетело до моих ушей.
   - Не важно. Сейчас долетело, и то дело...
   - Стас, а что еще мне можно?
   - В плане?
   - Ведь принятая в дар метка должна, не может не иметь каких-то своих особенностей, плюсов или минусов...
   - Ты это у меня спрашиваешь? - удивляется он. - А ну давай-ка быстренько вспоминай, кто у нас тут герой?
   - А кто читает в чужих душах? Кто знает все и немного больше? - вопросом на вопрос отвечаю я. - Стас... кто мне ответит, если ты промолчишь?
   - Мне, конечно, очень приятно, что ты выбрал меня на роль оракула и пророка, герой, но...
   - Неужели так сложно ответить?
   - Я не знаю, Демна. И не могу знать. Ведь тайны героев... они не для чудовищ, ты должен это понимать. А то, что я вижу... твоя метка не светиться в темноте, хотя ты уверен, что должна. Кажется, что-то связанное с болью... не пойму... что, неужели там, в видениях, все было хуже?
   - Ты не представляешь себе, насколько...
   - И не собираюсь представлять. Хочешь, я пойду с тобой, герой? Отнесу им весточку, и...
   - Стас, ты себе не представляешь, как я хотел бы...
   - В конце концов, почему бы двум таким замечательным чудовищам не...
   - Нет.
   - Почему?
   - Потому что... Один Коснувшийся Зла - это уже много. Но в компании с вампиром...
   - Вообще-то, на мне не написано, а улыбаться я могу и поаккуратней...
   - И если я сорвусь...
   - Тебя будет кому удержать. Я ведь не слабее тебя, герой. Даже такого, каким ты стал, веришь?
   - Кажется... кажется, не смею не.
   - Я ведь все равно не брошу тебя с твоим безумием, Демна. Оно, конечно, маленькое и хрупкое, но если дать ему время...
   - Стас...
   - Тебе сейчас нельзя - одному. Так что... очень правильно, кстати, что ты взял с собой Бутерброда.
   - Он вообще-то сам пошел...
   - Умный котик. Я скажу сказочнице, а то бедная думала, что его съели злые мастера...
   - Съели? - удивился я.
   - Ну, - пожал плечами Стас. - Ты же знаешь, какие они страшные и ужасные? Правда, отче тоже перестарался чуток...
   - Отче? Тогда все понятно...
   - Но она действительно будет в восторге, когда узнает, что он с тобой.
   - И не обидится? - засомневался я. - Все-таки, ее кот...
   - В том-то и дело, что ее, - улыбнулся Стас. - Это что-то вроде шарфика на дорогу, только лучше, понимаешь? Это как будто она незримо рядом...
   - Вот как-то не рассматривал это с такой стороны, - задумчиво погладил я мягкую шерстку Бутерброда. Не похоже на волосы сказочницы, но то, чего касалась ее рука... нет, пошло и глупо. То, что мы любим оба... да, пожалуй, что-то в этом есть.
   - Эх ты, романтик! - покачал головой вампир с жуткой смесью осуждения и восторга.
   - Герой, - улыбнулся я. - Что ж поделаешь, должность обязывает.
   - А ты у нас такой обязательный, что прям дальше некуда... Ладно, герой. Я пошел, ты тоже здесь особо не рассиживайся.
   - А как ты тогда...
   - Вот уж за что не переживай! Так же, как и сейчас, - ответил он, и лопнула очередная моя попытка, точнее, еще только намеренье улизнуть от действительно неплохой, но реально взрывоопасной возможности...
   - Ты не переживай, - продолжил Стас. - Статус Коснувшегося больше, чем есть, уже ничто не испортит. А уж какой-то там вампир так и подавно.
   - Ты не какой-то, - отвечаю я. - Ты у нас владыка неумирающих и еще чего-то там...
   - Надо же, помнишь! - восхитился Стас. - Тоже дело, конечно, но... нет, хватит тут с тобой болтать, а то действительно ничего не успею.
   - Счастливо, - махнул я ему рукой.
   - Жди меня, - хохотнул Стас. - И я вернусь. Или не жди. Думаешь, это хоть что-то изменит?
   - Я герой, - хмыкнул я ему в ответ. - Но не дурак.
   - Знаю, - хлопнул меня по плечу Стас и как будто прыгнул на воздух. - Я постараюсь побыстрее, - прокричала мне его удаляющаяся фигура.
   - Не стоит, - тихо буркнул я и начал подниматься. Стас и новости из дома это, без сомненья, хорошо, но и до треклятого Орнаима еще добраться надо. А там по пути, кстати, еще Симва, которая Виноградный дол, имеется, не такая уж и маленькая...Которую если обходить, то еще дольше получится, но и связываться с эльфами... Говоришь, старик, так уж сложно умереть на моей территории? Да было бы только желание! Симва ведь тоже то еще место. Земли Мерцающих огней с трех сторон ограничивала вода - реки Долгая и Авана и побережье Северного моря. А с четвертой стороны сидели эти самые эльфы. Как договорились и договаривались ли они с Мерцающими огнями - тот еще вопрос. Но - жили, не тужили, продавали лучшее в этих, да и не только, краях вино, держали самый знаменитый цех резчиков по дереву и пускали на свою территорию на сутки и по праздникам, да еще и за особые заслуги, никак не меньше. И почему-то не особо дергались на их счет деятельные священники Орнаима. Может, потому что реально справляться с Мерцающими огнями они так и не научились, все молитвы и экзорцизмы могли только отогнать их за границы не такого уж и большого круга, но не больше. Тоже, конечно, немалый плюс, но в войне с Мерцающими он бы вряд ли помог, и идея терпеть под боком эльфов святым отцам нравилась все-таки больше, чем идея постоянно держать заставы молящихся братьев по всей линии границы. С одной стороны, я их понимаю. С другой... с другой, ни одного Мерцающего огня за все время пребывание в этих землях я так и не увидел. Могло быть, правда, что по дороге туда их отгоняла святость отче, а там... не такие уж и совсем бессмертные твари эти Мерцающие огни, чтобы связываться с Коснувшимся. Кстати, интересно, мог бы я их сейчас убить или как? И... а ведь поначалу вопрос этих территорий собирались решить очень быстро и просто - собрали армию магов и отправили. Маги и собрались, и отправились, да только вот... месяца полтора от них не было ни слуху, ни духу, а потом вдруг пришли, довольные, почти счастливые, и заявили, что трогать Мерцающих ни в коем случае нельзя, и уж они, маги, этим точно не собираются заниматься. Вы мол, дорогие, вольны делать что захотите, но... и рассказали о пожирании души, факте подтвержденном, потому что тела без ран и так уже находили не раз. И о том, что не принадлежат Мерцающие огни ни миру призраков и духов, с которыми так здорово научились управляться святые отцы, ни к миру физических тел, с которыми может управиться сталь. А маги с ними что-то делать наотрез отказались, проявив редкостное единодушие, потому что даже чернокнижники и алхимики, склонные спорить со стихийными по всем возможным и невозможным поводам, только качали головами и советовали не лезть туда, куда не надо. И остались земли ничьи, пока до них не добрались Мастера. И эльфы все так же хранили (или делали вид, что хранят?) некую невидимую границу, почему-то не стараясь углубляться в леса Мерцающих. С другой стороны, что они там забыли, окромя всякой дряни, ползающей, бегающей и летающей? Умные твари эльфы, ничего не скажешь... умные твари, которых мне не обойти. Разве что через Аскалон и Аккарон, но туда лезть однозначно себе дороже. К тому же... не зря ведь покупал право обойти эти города... не зря... А хотелось бы посмотреть на этих самых Мерцающих... любопытно, все-таки...
   После ухода Стаса я вперед не пошел, я побежал. Оснований было два. Даже три. Первое - герой я или не герой? Что, раз стал Коснувшимся, так и бегать разучился? Значит, надо проверить. И степень выносливости на изменилась - не изменилась, и скорость бега на то, как долго и быстро я теперь могу... или не могу, что было бы значительно печальнее. Второе - длительное пребывание вместе с меткой не прельщает, соответственно, надо бы поторопиться. Особенно если в Орнаиме ничего не окажется и придется топать в Нево... А третье... третье - это глупая надежда на то, что Стас, может, все-таки не найдет, если убежать достаточно далеко и достаточно быстро? Не задерживаясь по дороге, как тогда с Олэ... правда, со сменить направление ничего не выйдет... ничего из этой затеи все равно не выйдет, но надо же хотя бы попробовать! Стас, Стасушка, тварь ты моя несравненная, мое замечательное чудовище... что бы я без тебя делал? Что я буду делать с тобой? Стас - Ктассантир... а ведь бегу-то я, оставляя метки, чтобы можно было найти, чтобы был повод ответить, что и не сбегал я вовсе... не приходи, а? Ты ведь знаешь все, что хочешь знать... Приходи. Потому что ты прав, тысячу раз прав. Потому что... мне будет очень хорошо с моим безумием, но... тогда из нас двоих останется только один, и это буду не я, и мне страшно думать о том, что то, что останется, может встретить когда-то сказочницу, такую хрупкую, такую любящую... встретить отче и... мне страшно, потому что им будет больно, а я не смогу помочь... это хуже не-смерти, это когда тело живет и дышит, а тебя уже не осталось... Тогда уже лучше быть покусанным... хотя что может сделать вампир, пусть даже и владыка, Коснувшемуся - тот еще вопрос. Но мне не хочется его проверять. Мне...
   - Какой ты, однако, быстрый, - спикировал рядом запыхавшийся Стас.
   - Ты ведь еще быстрее, - пожал я плечами, не останавливаясь и не замедляя бег. Можно подумать, не догонит!
   - Так мне ж по рангу положено! - проговорил он.
   - Так мне ж тоже, - улыбнулся я. - Слушай, Стас, а ты видел Мерцающий огонь? Хоть один?
   - Видел, - удивляется он. - А что?
   - Да просто мне так и не попадались, вот я и подумал...
   - А не придумала ли толпа людей себе страшную сказочку? Ну ты даешь, герой! Хотя если бы я не видел ни одного там, где им вроде кишеть положено...
   - И они страшные? - продолжал допрос я.
   - Они ужасные, - рассмеялся Стас. - Светятся и летают, светятся и летают! Кошмар!
   - А как же со сжигают души?
   - А у меня что, есть что сжигать? - насмешливо поинтересовался он.
   - Я... прости.
   - Прости? Что за глупости, герой! Для того чтобы обидеть меня... хотя, ты ведь знаешь, да?
   - Знаю, - кивнул я. Кажется, я начинаю понимать, почему не лжет Наставник. Никогда...
   - А ведь, оказывается, не так глупы эти огни, чтобы с тобой связываться...
   - А ты, значит, настолько? - не смог смолчать я.
   - Что ж поделаешь? - пожал он плечами. - Мне всегда говорили, что если я и отличаюсь умом и сообразительностью, то исключительно задним числом... Слушай, герой, бежать так бежать. Или ты быстрее не можешь?
   - Я думал, что так будет вежливее по отношению к уставшему тебе... Но если ты настаиваешь...
   - Взрослеешь, герой. Ты жонглируешь словами уже почти как сказочница, хотя до отче...
   - Знаю, - улыбнулся я. - Поднажали?
   - И он еще спрашивает! - насмешливо фыркнул Стас, вырываясь вперед. А мне ничего не оставалось, кроме как пытаться его догнать и раздумывать, должно или нет у меня это получиться?
   За что я люблю усталость, так это за возможность забытья. Мы бежали и бежали, не останавливаясь ни на передохнуть, ни на поесть. Мы бежали, а солнце лениво ползло по небу, ползло равнодушно и уверенно, все дальше и дальше. Солнце, которое так же будет ползти по небу, когда этот мир забудет помнить обо мне... кажется, я понимаю тебя, Стас. Кажется... ноги горели огнем, багряным огнем крови, текущей в жилах. А Стас все бежал вперед, в том же надрывном, выматывающем ритме. И я не смел отстать. Наверное, из него получился бы хороший учитель. Даже не так - Учитель с большой буквы, который умеет заставить своих учеников стать выше себя и выше его... потому что никогда не меняет решение из-за такой мелочи, как слабость или неумение ученика, потому что загонит тебя в такую ситуацию, когда сил помнить об этом не останется. А забыв, ты станешь выше, ты станешь равным. Ты... из тебя получился бы идеальный учитель, мой друг. Или - уже получился? И мы бежим по полосе препятствий очередного урока, которого я не понимаю, да и не должен, ибо глуп и мал...
   - Фантазер ты, однако, - не выдерживает моих размышлений Стас. - Делать мне больше нечего, только...
   - Но ведь так оно и получается, правда?
   - Но ведь ты сам хотел узнать, что можешь и чего не можешь теперь? Эх, жаль, не бегали мы с тобой раньше, не с чем сравнивать...
   - Почему же? - говорю я. - Бегали. Тогда, в Пристанище, из дом пиратов, помнишь?
   - А ведь точно... что ж, могу тебя огорчить - как бегал, так ты и бегаешь, дружок. Только такой лентяй, как ты, постоянно забывает о том, что он может то, се, и еще вот это. Нехорошо, однако.
   - Я не забываю, Стас. Я просто не люблю вспоминать. Я... это таланты героя. Как и самовосстановление, которому удивлялась сказочница, как и... это таланты героя. Не мои.
   - Не говори чепухи. И не пытайся мне доказать, что ты и герой - это разные люди.
   - Нет, не разные. Это... как то, что мое, и что подарили потом, подарили чтобы...
   - Ну и что? Разве всем делают такие подарки? Мы получаем только то, чего заслуживаем, герой. То, что заслуживаем и с чем можем справится. Не так уж важно, на самом деле, когда что было тебе дано - при рождении или потом. И кем дано - тоже на самом деле не важно. Я вот, например, вампир. И что, мне по такому случаю отказаться от...
   - Нет, конечно, нет. Сам знаешь, такие вампиры не выживают.
   - А такие герои? Хватит придумывать себе проблемы, Демна. Можно подумать, что того, что есть, тебе катастрофически не хватает...
   - Не думай, - качаю я головой. - Потому что если мысль материальна, это будет...
   - Как скажешь, - смеется он. - Кстати, мы ведь такими темпами завтра к вечеру добежим до Симвы.
   - Все правильно, - киваю я. - А там и до Орнаима рукой подать. Олэ ведь сказал тебе, зачем я туда иду?
   - Сказал, - не стал отпираться Стас. - С тем, чтобы потом я рассказал ему, что из этого всего получилось.
   - И ты расскажешь? - поинтересовался я.
   - Скорее всего, да. Но... мало ли что там может случиться. И, соответственно, мало ли о чем я случайно забуду сказать?
   - Подлое ты существо, - качаю я головой.
   - Какое есть, - пожимает он плечами. - Зато правильное. Будешь спорить?
   - Ни в коем случае!
   - А Симва... вот же ж дрянное место... Может, обойдем, а, герой?
   - Нет времени, - качаю я головой. - Сам понимаешь...
   - На обойти столь обширную задницу время должно быть всегда, даже у тебя.
   - Столь обширную задницу? Вот так оценка прекрасных по определению владений эльфов...
   - Ну и что, что прекрасных? - хмуриться Стас. - Мало ты на красоту у мастеров насмотрелся? Прекрасных... да таких подлюк еще поискать надо! И внешний вид морды лица тут ничегошеньки не меняет.
   - Странно, - говорю я. - А господин градоначальник сказал мне как-то, что у тебя с ними дела...
   - Твой господин градоначальник... - скрипнул зубами Стас.
   - Верю, - улыбнулся я. - Он был прав?
   - Черта с два! Чтоб я еще раз с этими...
   - Значит, прав, - решил я. - Слушай, а ведь нам твой опыт общения сейчас ой как пригодиться!
   - Ничего подобного, - покачал головой вампир. - Скорее пригодиться возможность того, что Симву ты пройдешь без меня, а я уж как-нибудь разыщу тебя в Орнаиме...
   - Ты чего? - удивился я. - Можно подумать, что я с ними договора укладывать еду! Да прятаться мы будем, по всем кустам и подворотням. И уж есть рядом вампир Ктассантир или нет, для Коснувшегося это ничего не изменит.
   - Может, и не изменит, - задумчиво ответил Стас. - А может и... ладно, чего уж тут. Будем прятаться по подворотням и помойкам вместе.
   - Про помойки я, кажется, ничего не говорил...
   - А ты думаешь, в тех подворотнях, в которых можно спрятаться, тишь да гладь, да Божья благодать, да еще и чистота к тому же? Эх, ты, гер-рой...
   - Что ж поделаешь, - пожал плечами я. - Только давай чуток быстрее, а? Может, до темноты еще успеем...
   - До темноты, до темноты... - буркнул Стас. - Можно подумать, ты сейчас замечаешь, темно вокруг или светло.
   - Я...
   - Да знаю я, знаю, - отмахнулся он. - Не переживай. Хочешь быстрее - давай быстрее. Но так мы особо долго бежать не сможем.
   - А мне долго и не надо, - ответил я. - Как вымотаюсь окончательно, так и спать. Тем более, если на горизонте эльфы, о которых ты столь лестно отзываешься...
   - Если бы я один, проблемы бы не было, Демна, - вздохнул Стас. - Ну, быстрее так быстрее. Держись, герой, сам напросился!
   Добрый, хороший Стас... что бы я без него делал?
   - Ох, только не надо закармливать меня столь плохо завуалированными комплиментами! - фыркнул вампир. - Это что, в надежде, что я расчувствуюсь и впрямь таким стану?
   - Это потому, что ты такой и есть, - неожиданно серьезно даже для себя ответил я.
   - Убью Дракона, - тяжело вздохнул Стас. - Это ж надо было приучить тебя врать по поводу и без повода...
   - Правда убьешь? - хмыкнул я.
   - Нет, конечно, - пожал он плечами. - Просто... ну не дело, не дело это! Особенно когда ты и сам не понимаешь, врешь сейчас или как...
   - Так я ему и передам, - улыбнулся я в ответ. - Только... меня ведь особо приучать не надо, сам знаешь.
   - Нет, герой, пока ты себя в узде держал, все еще было ничего, но сейчас... Вот как раз за это и стоит убивать Дракона - он разрешил то, что хотелось, да не моглось.
   - Но я не вру, Стас, честно!
   - Ага! Ты это эльфам будешь рассказывать. Они такие психи, что, может, и поверят. Вот умора-то будет...
   - Обидится на тебя, что ли? - мрачно проговорил я. - Тут, понимаешь, стараешься, хочешь человеку приятное сделать, а он...
   - Не стоит, - сказал Стас, и я так и не понял, был это неожиданный приступ самокритики или информация о том, что не нужно на него обижаться. Вот уж кто действительно многому научился у отче...
   - Не без того, - весело согласился Стас. - Но давай лучше побежали, а то до такого договоримся...
   - Побежали так побежали, - согласился я. И еще успел подумать - а будто бы мы сейчас стоим... а потом стало не до размышлений. Потому что догнать увлекшегося Стаса - это, на самом деле, та еще задачка по степени сложности...
   - Слушай, - спохватился я на привале. - А ведь мы Бутерброда потеряли!
   - Это этого, что ли? - ткнул Стас рукой в сторону мягко светящихся во тьме желтых глаз.
   - Этого... - опешил я. - Но, Стас, я серьезно! Его же не было на плече где-то с середины нашей безумной гонки лесом!
   - Не было - так теперь есть, - равнодушно пожал он плечами. - Ты что, до сих пор думаешь, что это обыкновенный котенок?
   - Я... - растерялся я. - Честно говоря, я вообще об этом не думал.
   - Вот и правильно, - неожиданно сказал Стас. - О таких вещах вообще думать вредно, а уж много думать... Просто прими к сведенью, что пока он не решит от тебя уйти, потерять этого зверя будет довольно трудно. Впрочем, в этом есть свои плюсы, не так ли?
   - Наверное. Но ведь мы бежали...
   - Не думай об этом, - серьезно посоветовал Стас. - Чудеса не любят пристального внимания. А зачем обижать столь замечательное чудо?
   - Незачем... - согласился я. - Слушай, Стас, а я ведь вижу его как котенка, а не...
   - Забавно, - склонил он голову на плечо. - А вот об этом стоит подумать. Дерзай, герой. До моего прихода...
   - Ты куда-то уходишь? - глупо удивился я. И только потом сообразил, что конечно уходит. Питаться. Потому как не железный, и пробегав со мной весь день, а до этого еще сколько промотавшись... - Прости. Я, кажется, глупость сморозил...
   - Зато очень правильно все подумал, - улыбнулся Стас. - Я действительно пошел питаться, чего и тебе желаю. Ты ведь тоже одной одержимостью и воздухом сыт не будешь.
   - Конечно, мамочка! - не мог не съязвить я.
   - Ты мне тут поговори! - шутливо пригрозил пальцем Стас и ушел. А меня бросил с желтоглазым чудовищем, пробежавшем на крошечных лапках... мне даже страшно подумать, сколько. И выглядящем при этом сытым и счастливым. Чудовище. Меня окружают одни чудовища... потому что я сам чудовище, и это правильно, и это...
   - Мяу, - осуждающе сказал Бутерброд. И доверчиво потерся об ногу.
   - Мяу, - передразнил его я, открывая мешок Олэ. - Сейчас мы с тобой поедим, и...
   - Мяу, - зевнул котенок, и свернулся клубком у меня на коленях.
   - Что ж, поем и один, - пожал я плечами. И тоже зевнул. - Зато спать мы с тобой будем покатом...
  
   - Доброе утро, герой! - плюхнулся на землю рядом со мной Стас. - Слушай, ну что ты как собака на ветках спишь, а?
   - Добрый дядя Олэ, - зевнул я, - положил мне еду и ножи, три зачем-то, положил даже плащ, но почему-то не догадался положить одеяло...
   - Ну ты... сказать не мог? Что я, зря, что ли, к нашим мотался? Сейчас уже, понятное дело, не пойду, но... И вообще, что, в плащ сложно было закутаться?
   - А ты посмотри на тот плащ, - хмыкнул я.
   - Мне что, делать больше нечего, как только по чужим манаткам лазить?
   - Лазить и не требуется, - поднимаясь, потянулся я. - А вот посмотреть ты все-таки посмотри. И не отпирайся, самому ж любопытно.
   - Ну и что, что любопытно? - пожал плечами он плечами, но все же заглянул в мешок. - Вот это да! - воскликнул Стас, когда из недр моего снаряжения на свет божий был изъят черный сверток. - Слушай, а ведь это шелк! Вот так подарок сделал добрый дядя Олэ...
   - Замечательный подарок, - кивнул я. - То, что шелк - так это только половина. Ты сюда смотри, - накинул я плащ на плечи и натянул на голову капюшон. - Ну как?
   - Блеск! - улыбнулся Стас. - И лицо скрывает, и вроде как случайно оно так получается. Слушай, а тебе там что-то видно, или ты по внутреннему зрению ориентируешься?
   - Если бы видно не было, возникли бы подозрения, - повернулся я, демонстрируя роскошные складки ткани, способные скрыть что угодно, вплоть до моего топора. - И именно поэтому Олэ выбрал шелк.
   - Молодец... слушай, но красота-то какая... Ты хоть спасибо сказал?
   - Стас...
   - Прости. Молчу. И вообще, не говорил я этого! Тебе прислышалось.
   - Угу, - кивнул я, снимая и бережно сматывая стол полезный подарок. Тем более полезный, что моя метка не светится и никуда с лица переползать не собирается. Мелочь, а приятно. - Понимаешь теперь, почему сплю на ветках?
   - И дальше спи, - согласился Стас. - Точнее, спать будешь. Потому что сейчас...
   - Сейчас у меня завтрак. Хочешь - присоединяйся. Или ты уже? Ну, тогда просто жди. Потому что жевать на бегу я не намерен.
   - Стоп. Ты что, собираешься еще и сегодня бегать?
   - А почему нет? У нас ведь вчера так хорошо получилось, да и времени...
   - Садюга ты, герой... котенка бы пожалел, что ли...
   - А ему все равно, верхом поедет.
   - А можно и я тоже?
   - Знаешь, это уж все границы наглости переходит, однако...
   - Ну и беги себе, - обиженно отвернулся Стас. - А я полечу. Подберу тебя где-то по дороге. Или не подберу...
   - Как знаешь, - улыбнулся я. - Буду ждать.
   - Если будешь ждать, то, пожалуй, вздремну-ка я у тебя тут пару часиков, и...
   - Как собака? - не удержался я.
   - А что ж поделаешь, коли до ближайших хором... Ты поторапливайся, герой. Потому что бегать я с тобой сегодня однозначно не намерен, а сидеть на ближайшем дереве и ждать, пока ты уберешься достаточно далеко, как-то не очень интересно...
   - Спи уж, горе мое, - хмыкнул я, завязывая мешок. - И можешь даже не пару часиков, чтоб...
   - Так ты ж тогда до самой Симвы добежишь, - покачал головой Стас, сворачиваясь калачиком на ветках, не так давно переставших работать моей постелью. И я только улыбнулся, покачал головой, посадил Бутерброда на загривок и побежал. Да и что еще оставалось делать? Интересно, храпят ли во сне вампиры? К тому же, на моей памяти это первый случай, когда Стас улегся спать, да еще днем на веточках... нет, неправильный он вампир, никакого уважения к традициям. Хоть бы в землю зарылся для приличия...
   - Вот ты и зарывайся, - донесся до меня сонный голос. - Тоже мне, специалист нашелся...
   - Симву не проспи, - буркнул я и двинулся к этому самому Виноградному долу.
  
   Почему-то я ждал, что у невидимой полосы границы меня догонит Стас и... и сделает все вместо меня. Я был настолько в этом уверен, что даже не особенно смотрел по сторонам. И не заметил того, что мог, что должен был заметить. Я ждал... глупый, глупый герой, который однажды погибнет глупой геройской смертью, и метка коснувшегося ничего не изменит... Ты прав, Дракон, и поздно что-то менять. И ты, Стас, который, оказывается, тоже умеет уставать, для которого башни мастеров и безумия героя оказалось слишком много, чтобы...
   Я заметил ее, только когда она обратилась ко мне. И поздно было доставать роскошную тряпочку подаренного Олэ плаща, да и... я вряд ли смог бы спрятаться за ней от пронзительно-зеленых глаз... с отблесками красных огней и нездешней тьмы... так вот ты кто, флейтист Олэ... а на первый (или только мой, невнимательный?) взгляд - почти незаметно...
   - Здравствуй, чудовище, - сказала она, и голос ее был шелестом ветра, осторожно крадущегося в листве.
   - Здравствуй, хозяйка, - ответил я. Прозвучало почти грубо - не слова, голос.
   Она стояла, смотрела. Ждала? Высокая, но не очень, черноволосая, белокожая. А под кожей текут багряные реки, и стоит захотеть... Напряженная, как натянутая тетива, и столь же чуткая к держащим ее пальцам. Не моим...
   - Тебе... нечего здесь делать, - медленно, почти ритуально проговорила она.
   - Знаю, - улыбнулся я - во всю ширь лица, обезображенного меткой. Ведь Коснувшиеся ни в коем случае не должны показаться красивыми... - Позволь мне пройти и уйти, хозяйка. Уйти дальше. Не убивая и не останавливаясь. Если хочешь, я пробегу с закрытыми глазами, я не отпущу руки ни на йоту от тела, я...
   - Чудовищам нельзя верить, - качает она головой. - И ты не исключение.
   - Тогда зачем ты говоришь со мной?
   - Чудовище можно убедить. Или умилостивить. Жертвой, вроде меня, за которую, конечно отомстят, но...
   - И чего же ты хочешь, хозяйка? Я ведь не могу уйти.
   - Все в твоей воле. И это тоже.
   - Тогда пропусти меня. Все в твоей воле, и это тоже...
   - Не стоит играть словами, чудовище. Даже если они коснутся меня, это ничего не изменит.
   - А что вообще может что-то изменить? Ты и твои слова? Тысячи луков Симвы, собирающиеся сейчас сюда? Повелители, требующие от совета решения? Маги, которые, как всегда, ушли?
   - Чудовище... мне говорили, но я не верила... Ты действительно чудовище, но так даже лучше...
   - Может быть. Все может быть, хозяйка. Но я пройду и уйду. И постараюсь не убивать тех, кто встанет у меня на пути. И даже не предложу тебе проехаться на моем плече и убедится во всем своими глазами.
   - Ты понимаешь, ты так много, так чудовищно понимаешь...
   - Я пройду и уйду, хозяйка. Скажи им это. Даже если они не поверят. Даже если не веришь ты.
   - Куда ты идешь, чудовище?
   - Прочь.
   - Нет, ведь ты не возвращаешься.
   - В Орнаим.
   - Орнаим... Повелители бы с радостью сделали такой подарок монахам, но нам не простят.
   - Вы не сможете остановить. Даже если моя плоть сгорит от вашей крови. Даже если дерево будет храбрее метала и застрянет между обуглившимися костями. Вы не сможете остановить, только тогда будет поздно. И для вас, и... и в первую очередь для меня.
   - Тогда уходи, чудовище. Хозяева Мерцающих почти всемогущи - уходи к ним. Потому что если кто и сможет помочь...
   - Я пришел из башни, хозяйка, - вот вам и всезнающие эльфы, однако... - Я не вернусь.
   - Что ж... тогда мы будем умирать вместе, чудовище, - сказала она, и веер зеленых молний сорвался с тонких пальцев... Ну почему, почему все всегда получается так глупо? Смерть защитников Аскалона, она... почему... молнии еще летели, но я уже знал - мимо. Этим молниям не догнать и героя. А она... хозяйка. Хозяйка... обреченная хранить. Умеющая убивать даже Мерцающих... замена отряду монахов... не могла пропустить, а я... Я ловил тонкие белые руки. И сжимал из вместе. Знал - не выход, не поможет, но... страшно, до жути страшно было выпускать из хрупкой оболочки этого тела багряные щупальца цветка... словно это могло что-то изменить, словно несло в себе печать окончательности... выжить. Выжить и вернутся. Ты ведь не назначил цену, старик, а она не может не иметь значения... и я мог только метаться, ждать и... и когда зеленые молнии ранили ее руки и багряная пелена боли прокрась в глаза, я сделал непростительную глупость. Я спросил:
   - Можно, я не буду тебя убивать?
   Я не знаю, что она подумала, что почувствовала, что поняла. На странном лице что-то мелькнуло - на миг и...
   - Да, - шевельнулись тонкие губы. Словно решение было принято, очень непростое решение... И когда я отошел на шаг, отпуская ее руки, но все же будучи готовым в любой момент уйти из-под удара таких странно красивых молний... она подняла руки к груди и прежде, чем я успел догадаться или хотя бы предположить, отпустила зеленые молнии - в себя. А я стоял и смотрел, как тонкие стебли их разворачивают грудную клетку, как разрывают сердце и изумрудными щупальцами тянутся через шею к голове... потому что мозг мага - зверски живучая штука, а посмертные заклятья... потому что... И читал в широко распахнутых глазах то, что не успели озвучить губы. "Я сделаю это сама". О Господи... неужели все эльфы такие кретины? Великолепные, прекрасные, почти всемогущие... Что за идиотская манера платить жизнями, что за... Она была из стражей Пределов, которые не умели иначе... это сказали мне потом, совсем потом, но... сказали бы тогда - я б не поверил, я бы... я не смог оставить это так, это тело - там. "Я сделаю это сама". Что за... манера раздавать невозможные подарки случайным врагам и... Благородство бывает хуже подлости. Потому что с ним сложнее смирится. Потому что... тело - красный цветок... с ручками, с ножками... тело... есть ли что более хрупкое, более страшное... это называется - прекрасное за пределами красоты... когда-то объясняла сказочница, да так и не смогла объяснить... Я взял тело в руки и не смог отпустить. И шел с ним, как со знаменем, как и полагается всякому уважающему себя чудовищу... и кожа противно шипела, как раскаленная сковородка от воды, когда на нее попадали капли крови из этого ужасного цветка, когда... я шел и ждал - вот сейчас, они выйдут вперед, они всегда выходят вперед, и скажут, что я чудовище, что за смерть... что мне отомстят, что... а я кину им под ноги, я брошу в них этот багряный цветок, как когда-то бросал в лицо Правителю свою кровь сумасшедший старик (везет же мне на таких стариков!) чьего имени я не запомнил, я вообще плохо запоминаю имена, но чье лицо и руки я буду помнить долго, очень долго. Может, даже всегда... все может быть... А они все не выходили. Заблудились по дороге? Решили расстрелять издалека? Пусть. Я переживу все. И, может, именно от этого так невыразимо тошно на душе... и, может... а багряные капли стекали по коже, оставляя слегка красноватые пятна ожогов... слегка красноватые, а не обуглившиеся полосы... Оно бывает так всегда? Оно случилось так только со мной?
   Чудовище. Чудовище с обезображенным меткой лицом шло Виноградным долом. Не думая таится - потому что во-первых, где, а во-вторых - толку? И несло в руках изуродованные кровавые ошметки, бывшие не так давно телом красивой девушки, знавшей, что такое сила и что такое долг... девушки, умевшей умирать, а это высокое искусство дается не каждому, далеко не каждому... девушки, однажды встретившей чудовище... самое обыкновенное чудовище, каких десять на дюжину... и подумаешь, что оно умеет думать... мало ли кто какие глупости умеет... и подумаешь...
   Виноградный дол, наверное, был действительно красив. Красив не смотря на то, что виноград я видел довольно редко и довольно мало. С ярко-синим небом... которое утром было серым, но утро было на землях Мерцающих огней... с выжженной солнцем травой... и табунами лошадей, этих четвероногих монстров, пасущихся где-то вдали. И городом, чьи стены начинаются за горизонтом, но куда я совершенно не собираюсь идти... и ветром в лицо, пытавшимся то ли ударить, то ли утешить...
   А потом кончилась кровь в маленьком изуродованном цветке. Но я все равно не смел положить его на землю. Я хотел прийти к матери и рассказать, что она была героем. И... я не могу, не могу дать вам возможность убить чудовище! Потому что его и меня ждет сказочница и отче... потому что надо же будет найти кого-то Стасу, который скоро проснется, потому что... А они так и не пришли, никто не пришел. Ни воины, ни просто люди... от чудовища откупились. Жертвой, вроде нее. И поняли, что больше не надо, ведь чудовищу так понравилась игрушка, что он никак не натешится, даже не отпускает с рук, словно не понимая, что игрушке больше некуда бежать, словно не понимая... Интересно, это сладко или мерзко - быть жертвой? И во что верила и чего боялась... нет, я не хочу, мне нельзя этого знать... как хорошо, что герои не убивают таких чудовищ, как я... вот уж на кого не поднялась бы рука... вот уж... А они так и не пришли. И я оставил растерзанное тело цветка на границе, которую теперь не смог не заметить... Симва - очень маленький дол... особенно если бежать не останавливаясь, не сворачивая, на пределе сил... подумаешь, какой-то день... или больше... или меньше... солнце сжигает слабую тьму, и поэтому она прячется от его взгляда. Я же зло никак не мелкое. От солнца бы не улизнуть... но я не вижу его, а значит, и оно не видит меня... стратегия страуса, которая всегда работала в магии и мастерстве... магии и мастерстве... Кажется, это называется "малой кровью". Хорошо продуманный стратегический план с применением какой-то там тактики и... с применением... Чудовище. Самое обыкновенное чудовище. И мелочи ничего не меняют, и глупо пытаться ими утешится, и... это так просто - упасть лицом в землю и плакать, и надеяться, что придет облегчение, что слезы несут возможность прощения, что... это так глупо... потому что слезы ничего не меняют, никогда ничего не меняли... но я буду плакать о тебе, изломанный цветок, умевший умирать. Я буду плакать, потому что так должно. Я еще потому, что я больше не смогу позволить себе роскошь пропустить соломинку... не смогу... и даже черный шелк больше не спрячет метку, а если даже и... как я теперь буду убивать чудовищ? Смотря им в глаза и зная... или мне больше не придется, потому что старик... никогда-никогда... цветок, я буду благодарен тебе за это, как не смогу быть благодарен за твою смерть, как... цветок, я дарю тебе слезы, столь же ненужные и благородные, как и то, что подарила ты, цветок... но ведь цветы живут для того, чтобы умереть, а ты несравненно умеешь умирать... так позволь же поплакать глупому чудовищу, которое еще не научилось... позволь... потому что ему еще придется или смирятся, или учится. А оно глупое, оно не умеет - как ты... потому что только цветы бывают несравненны...
  
   - Демна...
   Стас был осторожен. Осторожен и испуган. А еще... он едва ли не впервые не рискнул назвать меня героем.
   - Вот, опять кота бросил...
   Стас не знал, что говорить. Наверное, потому что говорить ничего не надо было. Потому что я и сам мог рассказать себе, что не виноват, что если у них на границе стоят психованные самоубийцы, то я здесь не причем, совершенно не причем... и не поверить, себе точно так же, как не смог бы поверить ему. Да и... нужно ли тут утешение? Или глупое чудовище носится со своей глупой болью, цепляясь за нее, как за остатки человечности?
   - А он плакал. Сидел и плакал, там, на дороге... я впервые видел плачущего кота, герой...
   Стас... а я, кажется, первый раз в жизни хочу, чтобы ты сидел рядом, и говорил эту чепуху. Не пытаясь уйти, не пытаясь утешить, не размышляя, кто прав, а кто виноват... Стас... я ведь больше не скажу, что люблю тебя. Ни в шутку, ни в серьез, ни как друга, ни как врага. Потому что чудовища не умеют любить. И поэтому ты, чудовище опытное и порядочное, так и не смог поверить в мои слова...
   - Смог, - говорит он. - И - ты не прав. Чудовища умеют любить. И даже влюбляться.
   - В сказках, - отвечаю я.
   - Ну и что? Мы все - персонажи одной безумной сказки. Сказки под названием жизнь. И... ты ведь знаешь, а если и не знал, не могла не рассказать Тильда. Люди верят в сказки. А верить можно только в то, что считаешь возможным, чему можно найти подтверждения или намек на них... а если этого достаточно для веры, то веры, наслоенной на основание, достаточно для того, чтобы быть...
   - Стас, - говорю я. - Как ты с этим живешь?
   - Как в сказке, - смеется он. - Страшной, но красивой.
   - Ты убьешь меня, если я попрошу?
   - И не подумаю! Что за мысли, герой?
   - Самые обыкновенные. Потому что сам я не смогу, нужен будет кто-то, кто поможет...
   - Ни-за-что.
   - Даже если это будет действительно помощь, которая облегчит...
   - Тем более если это будет действительно помощь, способная что-то там облегчить. Потому что ты уже вырос, герой. И если ты вырос достаточно, чтобы принимать такие решения, то и платить за них должен сполна.
   - Но я ведь и буду платить...
   - Трупы не умеют платить, - оборвал он меня. - Трупы вообще ничего не умеют. Плачь, герой, если ты думаешь, что от этого тебе станет легче. Или иди и убей сотню чудовищ, если думаешь, что это сможет компенсировать... или хотя бы одно, если еще можешь. Но не пытайся сбежать. Смерть - это не те двери. Смерть надо открывать, когда не о чем будет жалеть и мечтать, когда... когда готов уйти налегке. В прекрасное или не очень далеко. В то, чего не бывает. В мечту и бред, даже если он не твой. Нельзя убегать за порог. Он этого не любит. Он... он ведь вернет назад, герой. И во второй раз будет вдвое больнее.
   - Откуда ты знаешь о том, что ждет за порогом...
   - Может, потому, что уже однажды умирал, хоть и очень, очень давно... а может, потому что хочу, чтобы так было. Плачь, герой. Плачь и кричи на меня. Можешь даже попробовать подраться...
   - Но? - спросил я.
   - Но через час мы идем дальше. Орнаим - не то место, где стоит проводить время подобным образом. К тому же, ты спешишь. Ты спешишь настолько, что не смог обойти Симву...
   - Ты умеешь быть жестоким, Стас...
   - Как и положено чудовищу.
  
   Час - это чертовски много. И невыносимо мало. Зная, что времени осталось всего ничего, нет сил и смысла в слезах, да и битье головой об землю тоже не вдохновляет. Наверное, этому надо предаваться вдумчиво, солидно, зная, что ничто не сможет ни отвлечь, ни помешать, ибо на всем белом свете нет ничего важнее... наверное... Слезы лились из глаз как-то сами собой, совершенно независимо от меня... да, все правильно, ведь цветок должна быть оплакана, ведь... И я стоял на коленях, уткнувшись лбом и взглядом в землю, и понимал, что это пустое, что это не поможет, что это... ритуал, который должен быть совершен, должен быть... Мне некому за тебя мстить, цветок. Я даже не могу сказать, что мне жаль. Потому что это будет неправдой. Потому что, сделав то, что сделала, ты позволила мне стать чудовищем не сегодня, ты позволила... но ни все ли равно, чьими руками... Час. Это как насмешка. Как очень тонкое издевательство. Дескать, вперед, мальчик, дерзай. Мама позовет тебя домой, как только... мама позовет... Прости, цветок. Это все, что я могу сказать тебе. А сделать... все ведь уже сделано... я просто отдам тебя тем, кто бросил мне кость и жертву, кто... так не должно, но я не знаю, как иначе. Может, в их глазах ты станешь героем. Может... героем. Таким, каким был я. Стас... чтобы ты не говорил, Демна-герой и Демна-чудовище... да нет, глупости, самообман, который хуже... ведь что может быть проще и лучше, чем отстранится от зла, которое живет в душе, чем дать ему отдельный разум, а то и даже чувства... что может быть хуже, страшнее... чем драться с врагом, которого сам придумал и сам же сделал неуязвимым... Я не буду. Я не... Час, Стас... как ты умеешь насмехаться! Мое восхитительное чудовище, мой персональный демон... а демонам надо смотреть в глаза, даже если они окажутся твоими, даже... Прости, цветок. Я не могу даже скорбеть - чудовищам не положено. Я... я сейчас встану и уйду. И не буду больше осквернять. И выполню то, что обещал. Только еще чуть-чуть поплачу. Ведь если слезы льются - пусть уж лучше так. Пусть уж лучше...
   - Стас, - поднялся я на ноги. - Пойдем.
   - У тебя еще есть время...
   - Пойдем, Стас.
   - Даже не побежим?
   - Я...
   - Прости, герой.
   - Плевать. Орнаим - преподлое место. Я... не хотел сюда возвращаться. Но коли уж так... Стас, здесь бег приведет по самому короткому пути - не туда, куда надо. А то, куда приведет...
   - Ты бывал в Орнаиме?
   - И был бы безумно счастлив, если бы на этом мое знакомство с этими местами и закончилось.
   - Совсем как у меня с Симвой...
   - Ктассантир, я все хотел спросить... почему тебя не было тогда рядом? Да, я дурак, я не увидел того, что должно, и... это не попытка найти виноватого и крайнего. Это... почему ты не был рядом, хотя обещал?
   - Потому что... - начал он... но оборвал сам себя и сказал, кажется, совершенно не то, что собирался. - Потому что я тоже дурак, Демна. Я устал. Я не рассчитал, сколько... нет, это тоже отговорки. Я почему-то был уверен, что ты подождешь. Наверное, потому, что ты так сказал, а я все время забываю...
   - А разве я обещал?
   - А разве нет?
   - Прости, Ктассантир.
   - Чего уж тут. Нам, чудовищам, не привыкать... - сколько же горечи было в его словах! Прости. Я не хотел, я не должен был ни суметь, ни посметь обидеть тебя, я...
   - Не привыкать, - сказал я. - Потому что этого больше не повторится. Потому что... Стас, чего она так? Ведь честнее было бы, если б я, ведь... я только хотел...
   - Эльфы, - ответил он так, будто это все объясняло. И сплюнул. - Идем отсюда, герой. Чем быстрее, тем лучше...
   Я молча согласился. Чем быстрее... интересно, способны ли такие вот уроки отучить спешить? И... имеет ли это значение?
   Орнаим... как же я ненавижу это место, как же... Почему считается, что время стирает все? Ложь. Гнусная ложь. Ничего оно не стирает и не смягчает... оно только дает смирится тем, кто был склонен к такому решению, да все никак не мог решиться... оно дает усталости и привычке забывать затереть все будто бы само собой. Подло. Подло, потому что не помогает. Потому что некоторые вещи помнишь чем дальше, тем отчетливее, словно испуганная память все время отшлифовывает их, уточняет, чтобы, когда надо будет или когда что-то случится ничего не было забыто, ничего не было потеряно...
   Мне было тогда четырнадцать и я уже полтора года жил на дорогах. Как... как-то жил. Помогая и убегая, получая великодушные до жути подарки судьбы и храня каждый день, как сверкающее сокровище, которое может не повториться, которого завтра может не быть. А еще говорят, что дети не верят в смерть... ага, не поверишь тут, убивавши не раз, не раз оказывавшись на волоске от... А еще я тогда шел не один. Я сопровождал отче. Я был горд, неимоверно горд, я почти что прыгал от счастья... Ну еще бы! Отче, такой добрый, такой хороший, взявший меня с собой, да еще и не просто так, а выбрав из многих возможных охранников именно меня... А старик, спрашивавший уставшего мальчишку, не хочет ли он стать еще более несчастным, был через год и два десятка трупов людей, потому что остальных я не считал... Нет, это не было подарком или игрой, я знал это, знал и отче. И, возможно, еще и поэтому я подпрыгивал тогда от счастья. Как же! Оценили, выбрали, да еще кто! Тем более с правом войти в закрытые земли Орнаима, куда меня уже дважды не пускали не смотря ни на какие ухищрения, а пробраться мимо стражей так и не удалось. Естественно, я хотел туда попасть. Меня тянуло в Орнаим, как к любому тайному месту, которым поманили только для того, чтобы было что забирать... И вдруг, вот, из таких хороших рук... я ведь не пошел бы ни с кем другим. Я бы не рискнул пытаться защищать взрослого и сильного мужчину, потому что доверчивость это первое, что умирает в пути, но отче... это отче. Каким был, таким и остался. Умеющим рассказывать великолепные сказки... умеющим утешать и помогать... и вести за собой... отче, которому нельзя не верить, и даже не потому, что он никогда не обманывал и не предавал, а просто... потому что он - отче. Потому что... Орнаим казался волшебным городом, вражеским станом, который надо... нет, не захватить - я никогда не был самоубийцей. Пройти и выйти, как вражеский разведчик, не подвергаясь искусам, не... Отче долго смеялся. И просил не ляпнуть случайно что-то подобное, потому как говорить о том, чтобы избежать искусов в городе, где живут или монахи, или праведники... то есть те, кому пришлось и получилось таковыми стать, чтобы жить тут... да, теперь я понимаю, это действительно было смешно. Но тогда... Тогда был восторг и уверенность. Если не в себе - то в отче точно. Ведь он свят, а мы пришли в город святых, ведь... Келья и монахи воспринимались как должное. И то, что кормили меня черте чем, и то, что смеялись. Даже то, что я не так уж часто видел отче. Может, я ждал чего-то такого. А скорее просто готов был принять в Орнаиме что угодно и принять как должное. Зря. И... грустно, что теперь уже так не смогу... Я ведь помню - когда сжигали колдуна, он сам поднимался на костер и ждал, пока его привяжут к столбу... потому что знал - так должно. Они все жили не так, как хотели, и даже не так, как могли - лишь только как надо. И живут. До сих пор. И поэтому стоит Орнаим, застрявший, словно кость в горле, между западными землями и тем, куда нас не пускают... пусть даже и говорят, что кроме пустыни там ничего нет, пусть говорят что хотят - это ведь не меняет того, что не пускают... Не пускают эльфы, не пускают монахи... а дальше горы, которые касаются облаков, в которых живут демоны, да и те тоже не пускают... словно помешавшись, все и сразу, на востоке... где, говорят, находится ад... но в это не верят даже монахи... где, говорят... говорят... говорят...
   - Герой! - тревожно окликнул меня Стас.
   - Что? - обернулся я.
   - Ты не на меня смотри, - улыбнулся он странной улыбкой. - Ты туда смотри, - и не погнушался ткнуть пальцем, куда именно. Я честно посмотрел, а там... Чудовище обыкновенное. Самое что ни на есть. Громадная кошка, рыжая с черными пятнами, ростом с небольшую корову задумчиво и молча застыла на дороге, опустив вниз два массивных рога, больше похожих на вертела для жарки мяса... да уж, не даром корова вспомнилась...
   - Ну и что? - спросил я. - Чудовище как чудовище. Ты, если подумать, поопаснее будешь.
   - Кто ж спорит, - хмыкнул Стас. - Да только ты ж вроде у нас герой? И что там тебе положено делать с такими вот чудовищами?
   - Что положено, то и покладено, - ответил я. - Если бы я делал все то, что полагается, то начинать пришлось бы с тебя. Приоритет опасности...
   Кажется, Стас собирался что-то возразить. Да и у меня для него аргументов набралось не так уж мало. Да вот только беда - кошко-корова ждать не стала. И прыгнула почему-то не на Стаса, которому я с удовольствием оставил бы возможность выпутаться самостоятельно, а на меня. И не по природной подлости, а просто потому, что Стас стоял у меня за спиной. Все просто... опять защищать кого-то, опять убивать чудовищ... неужели Стас прав, и всякая дрянь на лице ничего не меняет? Кроме того, что раньше я не стал бы ждать, я бросился бы вперед не раздумывая, потому что если эта тварь уйдет и нападет на кого-то еще... а ведь могла, еще как могла уйти... да что ж такое! Ворочается живущее в душе чудовище, до которого не то что кошке, даже Стасу далеко? Ну уж нет! Посмотри в глаза чудовищ... сколько я их видел, этих глаз, сколько... Ничего. У кошки они были красные. Как и должно быть, потому что осколки огня и лавы видны слишком хорошо, они застыли на шкуре и лапах, они отпечатались в форме тела и осторожности шагов... а я ведь знаю, откуда ты пришла, кошка... и... вот было бы дело, если ад действительно находится на востоке... или что-то очень похожее... или... Топор лег в руку радостно, почти сам. Топор ждал боя. И даже Стасу было понятно, что у кошки нет шансов, но... ладно, подвиг так подвиг. Почему бы и нет? А ведь я, кажется, мог бы убить ее просто руками, как убивал огоньки... даже не кажется, а точно мог бы... но так лучше. Топор, мое единственное любимое оружие... ты ведь соскучился по кровавому безумию боя даже больше меня... А ведь это будет почти чудесно... потому что кошка отнюдь не беззащитна... она быстра и ловка... у нее когти, зубы и рога... бедная рогатая кошка... да и масса тела... Это просто замечательно, что кошка не беззащитна. Иначе... ее было бы очень трудно убивать. А так... А так хорошо. Очень хорошо. Может, даже слишком... Топор и ветер. Топор и тело. И кровь... кажется, не жжет, кажется... И жалобный, обиженный крик кошки. Что ж... не я встал у тебя на дороге. Не я на тебя напал. Тут уж... топор и руки. И скользкое от крови топорище, которое одной рукой не удержать - вывернется. Господи, за безумием багряных огоньков я забыл, как прекрасно мое оружие... как оно совершенно... Кошка не так уж глупа. Кошка прячет горло - за рогами и клыками. И не отвлекается на рассеченной плечо и отрубленное ухо. Умная кошка пытается уйти. Но я не могу ее отпустить. И приходится танцевать и прыгать... и проклинать то, что коты - жутко умные звери, что если она не купится... купилась. Не сдержалась. Прыгнула на так удачно подставленный бок. И получила топором по животу. А потом и по голове, раз уж до горла все равно не достать... и еще раз. Я ведь не столь жесток, чтобы мучить тогда, когда в этом больше нет смысла...
   - Ну, герой... это, однако...
   - Что?
   - Впечатляет.
   - Угу, - оглядел я массивную тушу, развалившуюся посреди дороги. - Убрать бы ее отсюда... не проехать же будет...
   - Ничего, сами уберут, - подходит Стас поближе, зачем-то доставая подаренный Олэ плащ.
   - Кто? - удивляюсь я. И... только потом обращаю внимание на толпу с косами и вилами, приближающуюся к нам. Так вот оно как, кошка... это не ты, это мы стояли на дороге...
   - Ничего, - закутав меня, выступает вперед Стас. - Загонщики, тоже мне... сейчас мы их...
   - Не надо, - касаюсь я его плеча.
   - Дурак, - улыбается он краешком губ. - Обманывать мы их сейчас будем. А ты смотри и учись. Когда еще доведется...
   Ох, говорил я не так давно что-то подобное... кажется, даже сказочнице... Мертвая кошка обиженно смотрела широко распахнутыми красными глазами. Толпа увидела ее, увидела меня, окровавленный топор, кровь, стекающую по одежде, ведь Стас закрыл все не полностью... чтобы красивее выглядело? Ведь пойди разбери, чья она - моя или твари... кровь у всех красная... и кому что нравится, тот то и... Толпа увидела Стаса. Растерялась. Но думать и решать что-то там ей не дали.
   - Добрые люди, - шагнул вперед Стас, и я постарался скрыть улыбку. Хотя... мог и не стараться. Под таким капюшоном... а ведь прикрытие, прикрытие-то какое! Если Стас догадается... да уж, что б он да не... Значит, будем смотреть. Ибо учится бесполезно, все равно у меня ничего подобного не получится. Итак...
   Но говорить Стасу не дали.
   - Спасибо вам, господин, - склонился в поклоне... кажется, главный. Да и кем еще он мог быть? Взрослый мужик с громадными руками кузнеца, стоящий впереди... кем угодно, конечно. Но... - Спасибо вам. Мы гнали его на заставу, но мог ведь и уйти... Спасибо, господин.
   Странно. Говорил он Стасу, но глаз не сводил с меня. Метка! Хотя... вот и проверим подарок Олэ. Тем более, что подозревать в спасителе зло... начнут, если увидят. Даже не подозревать, а хвататься за вилы и... не беда, но неприятно. Эти ведь... эти ведь не умрут, если я попрошу разрешения их не убивать. А смирится не смогут. Никто не может, все мы такие... Убить... убью топором. Так чище, так... правильней, что ли?
   Стас молчал. Стас ждал продолжения. Правильно делал. На такие "спасибо" последнее дело отвечать "не стоит". Ведь теперь... теперь он назовет цену - половину того, во что оценили кошку. И, соответственно, нас. Такие вещи нельзя перебивать. Даже если Стас знает, что и как будет сказано. Потому что только озвученные слова будут иметь над ними власть. Потому что если не скажут сейчас, завтра цена станет ниже. А послезавтра это мы будем им обязаны.
   - Господин, я вижу, ваш спутник в крови. Он ранен, ему нужен уход и покой. Если вы соблаговолите принять нашу скромную помощь, двери моего доме открыты для вас, а те, кто шел со мной помогут чем смогут.
   - Благодарю, - кивает Стас. Вежливость - страшная сила. - Но мой спутник не ранен. Он только устал, равно как и я...
   - Мы с радостью разделим с вами хлеб и кров, - поклонился старший. Хорошее предложение. Заманчивое. Вот только... не будет и себе дороже им воспользоваться? И в куда мы загоним себя, просто послав подальше гостеприимных загонщиков? С другой стороны... о, это будет веселый вечер! Они допрашивают нас, а мы, соответственно, их... Черт, если можно уйти неузнанным, уйти без крови и без погони, то нужно уходить сейчас!
   - Мы с радостью примем ваше гостеприимство, - вернул поклон Стас. Черт, что он делает? - Только прошу простить нас - мы спешим, и утром, на рассвете, вынуждены буде покинуть вас.
   - Дела столь мужественных и сильных людей не могут быть незначительны, - ответил старший. - Мы спрячем свое сожаление.
   "На пока, кажется, все, - коснулись меня мысли Стаса. - Нас примут и выпустят. А все остальное... придется решать на месте".
   "Может, не стоит? - подумал я в ответ, изо всех сил борясь с желанием надвинуть капюшон поглубже на лицо и страхом испортить то, что сделал Стас. - Ну их с этим кровом. Что, на земле не переночуем?"
   "А что, благодетели часто отказываются от необходимой им помощи? Ты вспомни-ка свой опыт геройской деятельности. Да и... Где ты собираешься искать своего окаменевшего призрака? На кладбище? В общем так, Демна: пока идем, а там по обстоятельствам."
   "Что ты будешь делать, если они заметят..."
   "Околдовывать, - буркнул он в ответ."
   Старший, да и остальные, воспринимали наше молчание как должное. Мы вроде даже таким незамысловатым образом подняли себя в их глазах, хотя ни в какое сравнение с убийством кошечки такое поведение ни шло.
   - Мой друг дал обет молчания, - сказал Стас. - Поэтому от имени нас обоих я благодарю вас и принимаю...
   - Конечно, господин, - не дал договорить ему старший. Значит, в главные у нас выбрали загадочного и окровавленного меня... хотя... "Обет молчания?" - мысленно проорал я Стасу.
   "Ага, - жизнерадостно ответил он. - А еще сокрытия лица и еще чего-то... как тебе отказ от омовения тела?"
   "Ну уж нет! - возмутился я. - Да и не так от меня воняет, чтобы они поверили".
   "И то правда. Ничего, - утешил меня Стас. - Я что-то обязательно придумаю".
   "Не надо!" - взвыл я, но мысли мои если и были услышаны, то так и остались без внимания. А потом... как всегда. Черт! Ну что ж за дела такие, что за издевательство... нас вели в деревню. Долго вели. Далеко. это... это ж откуда наши дорогие хозяева кошечку гнали? Если отсюда, то я чего-то не понимаю. Потому как должны были господа загонщики быть потными, несчастными и вымотавшимися, проклинающими все на свете и... должны, но не были. И гнали... на заставу? Это на границу, что ли? Долго бы они ее гнали, да и вряд ли пригнали бы. Потому что двести раз сбежала бы кошечка. Потому что... не гоняют чудовищ за полдня ходу к местной страже. Не гоняют, и все тут! Я бы - и не рискнул. Потому как все равно... а они вон, выходит... Стас, а Стас, ты ж все равно мысли читаешь, не отмазывайся. Так что ты по этому поводу... "А ничего, - усмехнулся вампир. - Потому что они действительно гнали кошку на заставу. Ибо искренне в этом уверенны. Не от деревни, тут ты прав, где-то с пол дороги..." "Они идиоты или как? - не сдержался я... эх, хорошо разговор неслышимый, а то... "Им присоветовали, - ответил Стас. - Эй, герой! Иди и не отвлекайся. А то у тебя шаг становится, как у пьяного. Потом поговорим". "Ну, спасибочки," - буркнул я в ответ, но действительно дальше пошел не отвлекаясь. Потому что... а ну как помогать кинутся? Всей толпой? А там любопытный кто-то... нет уж, я лучше с разговорами до вечера потерплю, в самом-то деле.
   Спасенному не пристало расспрашивать спасителя о чем бы то ни было. А вот пытаться спровоцировать на откровенность... Да, Стас молодец. Обет молчания - самое что ни на есть оно. Избавляет от необходимости лгать. Как сметь цветка избавила от необходимости убивать... о Господи, Господи, Господи, Господи... спаси и сохрани и приведи на путь истинный непутевого сына твоего... Как же жутко они предусмотрительны... какое же я чудовище, что принимаю это... кем бы я был, если бы отказался... о Господи... все в руках твоих, и мне так хочется верить, что есть глупая штука под названием предназначение, что все это нужно, нужно хоть для чего-то и для кого-то, кроме меня... Господи... Спасибо, Стас. Спасибо, спасибо, спаси... нет, не надо. Это будет слишком страшно. Это... на грани бреда, на грани невозможного...
   Они тащили тушу кошки в деревню. Так, словно головы и слов было бы не достаточно, так, словно собирались ее съесть, а шкуру пустить на одежду и из костей тоже что-то сделать... а может, так оно и есть. Я не знаю, как и чем живут в Орнаиме. До сих пор - не знаю. Ну и... И - нас встречали как героев. Как - потому что героев тут нет давно, очень давно. Сказал бы - никогда и не было, но если верить Олэ, то как раз очень даже и были. А потом не стало. Всяко бывает, и я даже не сомневаюсь, в том, что при всем желании вряд ли угадаю настоящие причины. Нет, героев не объявили безбожниками, даже не упрекнули в грехопадении и отступничестве. Просто перестали пускать в Орнаим. Аргумент: сии земли находятся в руке Господа, и Господь Бог защитит их в случае нужды, а со всем остальным дети Его справятся вполне самостоятельно. Все это знали, и... кто-то пожимал плечами. В основном правители. Дескать, дешевле и проще попросить героя, чем загонять армии и терять людей на борьбе с подобной дрянью. Жителям все было до одного места... понятно, какого. О героях там вспоминали или когда надо детям очередную сказку рассказать, или когда припекло. А герои... мы только тихо радовались, что тамошние проблемы не на нашей шее. Подвигов, право слово, везде хватает. Другое дело, что бесконечные контакты с чудовищами, лезущими из пустыни, сделали армию Орнаима внушительной силой, но... они стояли на месте, хранили Град Божий и не ходили пакостить соседям. Поэтому никого особо и не интересовало, чем они живут и как, а уж такие мелочи как причины изгнания героев так и подавно...
   И встречали нас совершенно обыкновенно - пьянкой. Такой, чтоб потом выносили... Стас только улыбался, поджимая губы. "Улыбка господина", - хихикнул он мне по мыслесвязи. - Представляешь, уже окрестили..." "Бывает", - ответил я и тоже улыбнулся, хоть и знал, что, кроме всеведающего Стаса, никто этого не заметит. Ну и ладно. Не очень-то и надо. Не для них стараемся. А для кого... ох, лучше не думать. О том, что их нет рядом, о том, что... и для Стаса тоже. И для себя... Пьянка шла своим чередом. Неспешно распивались бутыли самогона, и в порыве дружеской откровенности все льнули к Стасу суровые загонщики, надеясь, что... зря надеясь, конечно, но Стаса это определенно забавляло. Да и было бы удивительно, если б не. Он радостно принял игру, он имитировал пьяного так замечательно, что даже меня тянуло поверить. А между этим до моего - нет, не слуха, сознания - доносились обрывки диалогов. "Пьяный" лепет Стаса о страшных темных пещерах, о призраках, которые все глупости... и картинки-реакции слушателей. Вызывающие печаль картинки. Скука. Насмешка. Удивление. Такой храбрый господин, убил кошку и верит в сказки... Равнодушие. Зацикленность на своих вопросах, которые все не получалось задать, не получалось пробиться через треп моего замечательного вампира... И... а вот это уже интересно... под всем этим даже не картинка - тень знания о месте, куда не стоит ходить... тень слабая, из отблесков детских воспоминаний, с совершенно необоснованным запретом, но в Орнаиме запреты и не нуждались в обосновании... пещера. Пещера в ущелье. А ущелье, соответственно, в горах... Стас просек все значительно раньше меня (кто б сомневался!), но только теперь сместил тему своих высказываний на горы. Вежливый, чтоб его... Нет, как же удобно быть вампиром! Ему ведь совершенно не нужно было ни беседовать с каждым в отдельности, ни, тем более, выслушивать их ответы - не суть важно, правду или ложь. Достаточно просто бросить фразу за столом, постаравшись, чтобы ее все услышали и обратили внимание, а потом собирать поток мыслей, в которых, конечно, лгут, но не так уж часто и не в таких ситуациях... А ведь мы без этого ни за что бы... "Хочешь, я тебя покусаю?" - вздохнул Стас. "Пошел ты!" - привычно ответил я. "Тогда помолчи, пожалуйста, то есть не думай не по делу. Работать мешаешь". "Извини", - покаянно ответил я и стал думать по делу. Так, горы... нет, это ерунда, это не отсюда. Козы, овцы там всякие... волки... это уже, видать, по аналогии... Восторг. Кто тут, интересно, так влюблен в облачные пики? Ладно, это тоже к делу не относится. Твари. Твари приходят не из пустыни, они спускаются с гор. Вот так информация! Нет, какой же разведчик в Стасе пропадает... "Герой!" Да, конечно, прости. Не отвлекаюсь, думаю. Зачем, кстати? Что, сам не мог? Или я у нас вместо проверки на не упущено ли что? Так, стоп. А то сам пропускать начну. Толку тогда со всего этого... Горы. Твари. Твари убивают демонов, за что им честь и хвала, но когда они спускаться вниз, пощады быть не должно. Потому что тварям все равно, кого убивать... И - они действительно гнали кошку на заставу. Как там ее будут убивать - уже не их, поселян дело. Убьют. Всегда убивали. По давно отработанной методе... застава предупреждена и ждала... а теперь к ней пошел кто-то с объяснениями, что помощь не потребуется... застава, которую мы так здорово обошли... Ох. Стас молодец. И мы действительно выметаемся на рассвете. Потому что иначе придется говорить с воинами границы, а это себе дороже... И - кошки и им подобные служили хорошим источником доходов. С костями, которые часто оказывались крепче стали. С мехом, продолжавшим жить после смерти твари, который покрывал все стены комнаты, в которую его положили... и в комнате раненые выздоравливали в три раза быстрее, плюс к тому что красиво, невероятно красиво, и за возможность заиметь себе такую комнату... одна беда - если не предоставить помещение в течение трех дней, мех больше не рос... ведь это что-то вроде защитной реакции самовосстанавливающегося организма... И - мой топор. Вот что вызывало больше всего недоумения и раздумий. И даже не сиреневая сталь, а то, что им убили кошку... глупые люди, никогда не видавшие героев... вот, сейчас науськанный малыш подойдет и спросит: "Господин, а что умеет ваш топор?" Спросит, потому что взрослые уверенны - ребенку я отвечу, не смотря ни на какие запреты. Или попрошу ответить Стаса. Или еще чего...
   - Дяденька, а что умеет ваш топор? - спрашивает послушный ребенок.
   - То же, что и все топоры, - громко отвечает Стас и продолжает оборвавшийся было допрос: - А вот за что ненавижу горы, так это за ущелья. Такое место для засады...
   С ним соглашаются. Спорят. Засады в ущельях - очень удобная штука, если это ты их устраиваешь. И никто не хочет думать об ущелье, в которое нельзя заходить... Ну что за дела такие! Прям... Стас не сдается. Он повторяет один и тот же, в сущности, вопрос, перекручивая его и так, и эдак, меняя его до неузнаваемости. Ну хоть кто-нибудь... Белые бедра молодки, которую в этом самом ущелье... Невероятно важная информация, черт их всех побери! Кусты и кровь. И задранные волками козы, точнее, то, что от них осталось. И... вот оно! Человек, убегающий от твари, срывается в ущелье и только потом замечает, что оно - запретно, что... страх и боль в сломанной руке. И понимание того, что вылезти значит умереть. И вой твари, который слышится в каждом звуке... И клятва себе пойти в ближайший храм и никогда, никогда не возвращаться в эти горы, вообще никогда не ходить к югу от Ситтима...
   "Кажется, это оно?" - спрашиваю я Стаса.
   "Мало ли что кому кажется... - отвечает он. - Похоже, но... Продолжаем разговор. Мало ли..."
   Продолжаем так продолжаем. Горы. Ущелья. Отряд воинов зарвавшегося Правителя Энома... ха, знакомого Правителя, того, который из Града... отряд, который убивали очень долго и все по ущельям... Сказки о разбойниках, которых тут не было со времен... потому что не выживали. Потому что тут каждый немножко разбойник тогда, когда не праведник... Сказки о духе камня, который выполнит любое желание... и опять кровь, только теперь уже человеческая, и... ветви, хлещущие по лицу... роскошный нож, случайно найденный...
   Стас, может, хватит?
   "Ишь чего захотел! А вдруг..."
   Вдруг, может, и случилось бы, будь мы на приеме, где пытаются все же каким-то боком соблюсти приличия, а не на банальной сельской пьянке. Допрашиваемые, которые были не в курсе того, что их именно допрашивают, уходили по домам (единицы) или падали на и под стол (большинство). А остальные были настолько невменяемыми, что достучатся до них становилось все сложнее, а потом и вообще невозможно.
   "А не пора ли нам..." - начал было я. Черт, как же сложно не сказать вслух то, что так и просится на язык!
   "Спать? - морщится Стас. - Завтра выспишься".
   "Уходить", - договариваю я.
   "Нет, - после минутного раздумья отвечает он. - Обещали на рассвете - значит, на рассвете. Хотя... как же тянет, герой!"
   Тянет... Можно подумать, меня не тянет. Но - Стас прав, в тысяче первый раз - прав. Обещали. Уйдем. Раньше будет называться - сбежать. А здесь такой вариант может закончиться весьма и весьма печально. Значит, будем ждать рассвета. Значит...
   "Герой, - просит Стас. - А не мог бы ты дорассказывать, что там было, в этом твоем первом орнаимском походе..."
   "Подслушивал?" Все. Кошмар. Я уже не только не удивляюсь, но и не сержусь...
   "Просто ты так громко думал..." - пытается оправдаться Стас.
   "А что, думать можно тихо?"
   "И криком, и шепотом, - отмахивается Стас. - Слушай, ну интересно же! Сделай другу подарок, а?"
   Подарок... почему бы и нет? Конечно сделаю. Другое дело, какой из этого подарок... но это ведь уже другой вопрос. Который, кстати, не оговаривался...
  
   - Бедный мальчик, - участливо говорил высокий бледный человек со строгим лицом аскета. Почему, ну почему большая половина гадостей в моей жизни начиналась именно с этих слов?
   Я кивнул, соглашаясь на всякий случай. Бедным я себя не считал. Отче заплатил много, значительно больше, чем я того заслуживал, и частью платы была действительно хорошая одежда и обувь. Но... мало ли, какие у него понятия бедности? С другой стороны, если и он затянет поднадоевшую волыну о том, что Господь утешит всех страждущих, я сделаю что-то очень неприличное - или уйду, или рассмеюсь. Прямо в это суровое бледное лицо.
   - Прости братьев моих за дерзость и злость, недостойные сана, - сказал бледный. - Они больше не будут умножать твои несчастья.
   Честно говоря, несчастьями я придирки братьев не считал. Да, у них могли бы поучиться и делать подлянки, и драться многие уличные мерзавцы и вражки, встречавшиеся мне на дороге, но... они действительно каким-то образом не мешали. Просто немного разнообразили жизнь, как на неком жутковатом испытании. Может, срабатывало то, что я знал - это не надолго, рядом есть отче, и если что... нет, конечно, я не пошел бы к нему плакаться и просить помочь. Что за охранник, который не может сам справится с такой мелочью, как чужие придирки? Просто к нему можно было прийти и поговорить, и нырнуть с головой в тот мир, за который терпеть братьев - это, право слово, мизерная плата. Но я поклонился и сказал:
   - Благодарю.
   - Истинная вера и сила познается в испытаниях, - ответил бледный. - Ты... повел себя неожиданно достойно. Я поражен, мальчик. И... недостойно нас так принимать равного, - он немного помолчал, то ли раздумывая, то ли ожидая моих слов, и, наконец, сказал: - Приходи сегодня на беседы. Думаю, тебе будет интересно.
   А потом развернулся и ушел. Так, словно наш разговор и не имел места быть. Но... я пошел. Я дурел от каменных стен и одиночества, в котором даже война с братьями была благом. Я пошел, потому что шансов увидеть отче в этот день не было и... Ты знаешь, как затягивает учение, Стас? Истина, до которой тебя наконец допустили, потому что сочли достойным, истина, доступная лишь избранным... Это просто и пошло. Но... я был молод и глуп. Не смотри на меня так. И не смейся. Если я вырос, то не намного. Меня уже нельзя обмануть такими мелочами... что отнюдь не значит - вообще нельзя обмануть. И... пусть со мной опять играют, это более умелые игроки. Помнишь, когда-то говорили, что цена человека измеряется его врагами? Или тебе этого не говорили? Впрочем, не важно. Бледный сделал небольшой подарок и дал возможность чего-то. И получил взамен маленького глупого Демну. Не навсегда, так, попользоваться и положить на место, но... Ему хватило, как и мне. Потому что через какое-то количество совершенно одинаковых дней, пролетевших мимо, меня попросили, и я не видел смысла отказывать.
   Все начиналось с мелочей. Все всегда начинается с мелочей, к которым привыкаешь, которые делаешь не думая, а они постепенно исчезают и остаются... тоже, конечно, мелочи. Другой вопрос, какие... Пойди туда, отнеси то. Помоги брату такому-то... помоги брату сякому-то... В мелочи втягиваешься. Поначалу они незаметны, не трудны и даже приятны. Дескать, вот, помогаю, я, им... Глупости, конечно, но... а потом помощь вдруг оказывается твоей работой, к которой ты уже настолько привык, что уже даже не возмущаешься. А совсем потом начинаются такие вещи как "а ну бегом!" и "как, ты еще не сделал? Что же с тобой сегодня, брат мой?" Хорошо, что у меня когда-то были, да и теперь, наверное, где-то есть живые братья и сестры, и я знаю, насколько это хорошо и насколько плохо. Мне не нужно замены теплу людей, свету мечты о доме, на которую ловили большинство из них... Брат мой... дескать, я ж все любя, я ж... мы твоя семья, мы твой мир, мы... Черта лысого! Если я захочу, я могу вернуться домой, в свой настоящий дом, к моим и только моим братьям... могу до сих пор, другое дело, что я абсолютно не представляю ни что буду там делать, ни зачем я им сдался. За столько лет если думать еще не забыли, то вспоминать точно, и места мне там уже не найдется... А они жили. Тем, что это попросил брат. Тем, что я все делаю для братьев, а они, соответственно, для меня. Время от времени появлялся отче, посеревший от усталости, с запавшими щеками, с черными кругами вокруг глаз... Неуверенным, плывущим движением он касался моего плеча и тихим, почти неслышным голосом спрашивал: "Все хорошо?" "Да, конечно", - не задумываясь, врал я, до судорог боясь повесить на него еще и свои проблемы. "Ты заходи сегодня, хорошо?" "Хорошо", - обещал я. Хоть и знал - не зайду. А если и приду, то не пустят. Не отче, конечно, эти. Скажут, занят, или отдыхает, или еще чего. То, что отче помощь нужна была ни как не меньше, чем мне, что именно для этого и взяли меня, а не какого-то двухметрового обормота я, конечно, не догадывался. Наверное, просто не мог подумать, что помощь может быть нужна отче вообще, хоть чья-нибудь, кроме божьей. Постепенно просыпалась усталость и равнодушие. Я ел и спал. А когда просыпался, шел, куда говорили, и делал что нужно. Кому? Вопрос был без ответа, вопрос даже не задавался. Делал то, что должно, и все. Без печали и надежды на похвалу, потому как разве хвалишь тело за то, что оно дышит? Солнце, правда, хвалят, когда оно выползает из тьмы, да и дождь, когда он идет на поля. Но маленькому глупому Демне было до них далеко. Встречал отче, с бесчувственной простотой повторял пустые фразы о том, что все хорошо, что я обязательно зайду, что... А потом накатило. То, что погнало меня когда-то на дороги, то, что не раз... тоска. Жуткая, всепоглощающая тоска, в которой даже уверенность в том, что жизнь моя в руке Бога и угодна ему не меняла ничего. Тоска по топору, так удобно лежащему в руке. По ветру в лицо и усталости ног, прошедших за день столько верст... По бою и холоду, по мягкому теплу воды в реке ночью, даже по голоду, не такому уж и редкому гостю в моей тогдашней жизни. Я понимал, что тосковать, собственно говоря, особо не о чем, что тут все хорошо, даже почти замечательно, но... Потом я рискнул попросить бледного вернуть мне топор. Тот только скорбно покачал головой и сказал что-то о дьяволе, которого надо гнать из сердца и разума. Но... какой же он дьявол, если живет в сердце, там, где положено обретаться Богу? Бледный сказал что-то об искуплении, и о том, что он подумает о наказании, которое усмирило бы мое тело и очистило дух. А я... мне хотелось выть и кричать. И драться - до чужой крови, покрывающей руки. Но... я не отважился. Братья все-таки, как-никак... Я только заперся в келье - все равно бледный запретил выходить до тех пор, пока не найдет мне достойное наказание - и бил кулаками в стены, пока костяшки не покрылись кровью, пока лохмотья содранной кожи не начали цепляться за шершавый камень. Я бил и плакал. Я был один, а значит можно. Я... думал, что сойду с ума, что такому грешнику, как я, не место на земле, потому как кто бы мог хотеть сменить требник на топор? Я думал о том, как люблю Бога, моего Бога, и что нельзя, нельзя обмануть его, что если я недостоин быть здесь, то разве достоин я жить, и... я плакал. Отчаянно и зло. И все думал о рукояти топора, зажатой в руке, и о ветре в лицо... о тонком смехе стали, отправленной в полет к чужому телу, и о сиреневом блеске, которого у оружия не бывает... А потом - наитие? Глас Божий? - я вспомнил об отче. О том, что он свят, и если кто и сможет... о том, что меня опять не пустят к нему, но это уже не имело никакого значения. Я знал, куда мне надо попасть и зачем. Значит, попаду. Значит...
   Отче сидел на плетеной циновке, зябко кутаясь в тонкий плед, который все равно не спасал от холода. Толстая свеча горела перед ликом Бога, и печально отблескивали масляные краски Его глаз, обращенных на отче, а света этой свечи катастрофически не хватало на то, чтобы осветить листы толстой книги, на строках которой замерли пальцы отче.
   - Отче, - шепотом позвал я.
   - Кто здесь? - насторожено поднял он слезящиеся глаза... без слез горя, с болью и привычкой... кажется, так...
   - Это я, отче, - подошел я ближе, опустился рядом с ним на колени. - Это я...
   - Демна? - дрожащие пальцы коснулись моего плеча... дрожащие пальцы старика... а ведь отче не стар, никак не стар, он молод и силен, у него черные как смоль волосы... только лицо стало морщинистым и руки дрожат... - Мальчик мой! - дрожащие руки сгребли меня в охапку, прижал к груди, сильно, как не прижимали никогда... - Мальчик... как же давно я тебя не видел, как же...
   - Ты не сердишься, что я пришел? - спросил я.
   - Что ты... что ты, мальчик... я же звал, а тебя все не было, все не было...
   - Я приходил, - честно сказал я. - Я правда приходил. А они не пускали. Говорили, что ты занят, что тебе надо отдохнуть, что...
   - Не пускали? Но я ведь тысячу раз повторял, что...
   - Отче, - прижимаясь к его широкой теплой груди сказал я. - Мне, наверное, нельзя жить...
   - Ты чего? - удивился он. - Кто тебе сказал такую глупость?
   - Мне не говорили. Я сам догадался.
   - Сам? Демна, ты хороший мальчик, ты...
   - Отче, я не могу здесь. Я хожу на службы и думаю о топоре, а не о Боге, я работаю с братьями и думаю о дороге. О том, что лучше б уже меня били. О том, что лучше б уж я кого-то убил. О том, что это было бы хорошо и красиво... Отче, мне нельзя жить, да?
   - Демна, - взял он меня за руки. И увидел, что руки в крови. - Демна, - повернули его ладони мое лицо к свету, и... наверное, он увидел там следы слез. А может, и крови, ведь я утирал слезы руками. И грязи, ведь лез в его келью... - Демна, ты ведь сын божий, правда? Как и все мы, как я и братья...
   - Правда, - ответил я. - Только вам можно жить. А мне нельзя. Потому что я... Но ведь Бог запретил умирать раньше зова, и я не знаю...
   - Демна, Бог создал тебя, он дал тебе это тело и это сердце, этот разум и эту душу. Как ты думаешь, мог Он не знать, что дает?
   - Нет, - сквозь ком в горле ответил я.
   - Мог Он дать то, чему не место в этом мире? Да и как может не быть места в Его мире тому, что Он сам дал тебе?
   - Отче, я...
   - Демна, - сжал он мои плечи и требовательно посмотрел в глаза. - Ты мне веришь?
   - Верю. Я потому и пришел отче, хоть они и говорили...
   - О них мы тоже поговорим, но позже. Демна, ты создание Его, и поэтому в тебе нет греха. В тебе говорит то, что Он вложил в тебя, и значит, так надо, потому что Его воля непреложна, и неисповедимы пути Его.
   - Но топор и кровь, отче...
   - Тоже может быть во благо. Возможно, убив злодея, ты спасешь невинного. Возможно, ты будешь воином правителя и, выполняя волю его, будешь хранить жизнь и покой многих и многих... А может, ты вообще будешь героем, и тогда рука Его будет с тобой всегда, в каждом деянии, слышишь меня? И уж тем более нет греха в мечте о ветре и дороге... ибо что может быть светлее и прекраснее, чем посмотреть мир, творение Его?
   - А если я буду убийцей?
   - Но ведь ты им не будешь, правда? Да и... разве можно каяться в грехе, который не был да и не мог быть совершен? Эх, мальчик - мальчик... - сильные руки опять прижали меня к груди, и на сей раз они уже не дрожали. Они гладили меня по голове, они пытались оттереть с лица засохшие слезы и кровь. А я прижимался к нему изо всех сил, и может, ему даже было больно, но он только что-то шептал мне на ухо и баюкал, гладя по голове. - Все хорошо... все хорошо... будет... теперь... а с ними мы еще разберемся. Ишь, чего удумали - доказывать ребенку, что ему нельзя жить...
   - Я не ребенок, отче...
   - Знаю. Знаю, Демна. Но ты простишь мне такую слабость, ведь правда, мальчик мой?
   - Правда, - улыбнулся я ему в плечо. Я готов был простить отче что угодно. Тогда. Сейчас. Он не видел, не мог увидеть мою улыбку, но почувствовал - и тоже улыбнулся мне в макушку.
   - А с ними мы еще разберемся, малыш. Со всеми ними...
   - Отче, но ведь они святые...
   - Вот уж нет! Только хотят такими быть. Разве святые могли бы говорить такие глупости? Разве святые не пускали бы тебя ко мне? Да и... я ведь не только за тебя им буду платить... я ведь... вот старый дурак, знал, куда иду и все равно...
   - Ты очень умный, отче, - сказал я. - А еще ты святой.
   - Нет, мальчик, - покачал он головой. - Нет. И вряд ли буду. Хотя хотелось бы, конечно...
   Я не сказал тогда, что очень немногие святые знали при жизни о том, что они святы, но что я, Демна, в этом не сомневаюсь. Не капельки. И, может, зря не сказал.
   - Знаешь что? Оставайся-ка ты у меня спать, - сказал отче.
   - Но ведь они будут искать... мне же наказание полагается для очищения тела и умерщвления души... ой, то есть я хотел сказать...
   - Именно так, - хохотнул отче. - Именно так. А ведь прав ты был про искусы, ой как прав, мальчик...
   - Да и вам тут надо... - опустил я глаза на книгу.
   - Это? - изумился отче, захлопывая том и отбрасывая его подальше. - Переживет, если я его в двадцать пятый раз не перечитаю... Давай мы тут тебе постелем, и ты ляжешь спать...
   - А ты? - спросил я отче, рассматривая жуткие черные тени вокруг глаз, еще больше подчеркнутые отблесками свечи, которым вообще-то полагалось бы их скрывать. Ведь стелить двоим тут негде и нечего. Аскетизм, чтоб его... - Тебе ведь...
   - Так мне и надо, - улыбнулся он, взъерошивая мои волосы. - Ложись спать, Демна. А отче будет думать. Хоть сейчас, коли уж раньше не догадался заняться столь полезным делом...
   Засыпал я под легкий шорох шагов его босых ног. А утром проснулся. И - испугался. Так, как не боялся очень и очень давно. Ведь... я здесь, а отче там, с этими... этими... Я же защищать его должен, а выходит... Бросился к двери. Закрыто. Ударил в нее раз, два. Ничего. только плечо саднило болью. Присмотрелся, попробовал разогнаться. Негде. Да и... не такие тут двери, чтобы вышло. А потом осенило - окно! Как зашел, так и выйду. Отче ведь вряд ли догадался закрыть его снаружи, а эти-то и подавно. И... окно действительно было закрыто только изнутри. Так, словно это отче. Словно хотел уберечь... Господи, да кто ж кого беречь должен! Выбраться наружу не составило труда. А вот где искать отче я не очень-то и представлял. И побежал сначала в трапезную. В надежде, что кто-то из братьев видел, что они скажут, ведь они не знают еще... Но трапезная встретила меня тишиной и недобрыми взглядами. Знают.
   - Отче! Где отче? - надрывно крикнул я, уже подозревая, что сейчас вся эта толпа сорвется и...
   - Отче? - зло сказал кто-то...
   - Я не... - начал было другой, но договорить явно бессмысленную фразу ему не дали.
   - Вали его! - надрывно завизжал кто-то из задних, находящихся слишком далеко, чтобы попасть под удар моих кулаков. Ну и что, что с содранной кожей? Так даже лучше. Так... как очищение... Но шансов выстоять против этой толпы у меня явно не было. По крайней мере здесь. И я сделал тогда очередную глупость - развернулся и побежал. Может, останься я на месте, осади крикуна, ничего бы и не было, ближайшие слишком хорошо видели мои окровавленные руки и вполне представляли, что я могу при желании с ними сделать. Но... как не побежать следом, увидев спину врага? А в том, что я именно враг, я не сомневался ни капельки. Вот они и побежали. Должно быть, это выглядело забавно. Как некая невероятно увлекательная игра, собравшая такую толпу народу... А на деле... пожалуй, именно так все и было. Я бежал, как испуганный заяц, петляя и уводя за собой, благословляя судьбу и время, давшие мне возможность узнать эту местность как следует. Иначе зажали бы меня в каком-то тупике и... А так мерзким демоном был я, а не они. Маленьким мерзким демоном, швыряющимся в своих преследователей чем попало, а попадало мне под руки много всякого разного, от камней и корзин с фруктами и тканями до кувшинов с вином и маслом, не говоря уж о ветках и шишках. А еще в этой погоне у меня было неоспоримое преимущество - монахи не умели бегать. Точнее, бежать-то они бежали, но вот как... о, я тогда действительно был демоном, злым и неуловимым. Ну, подумаешь, пару раз кто-то особо меткий таки попал мне по спине всякой тяжелой дрянью, один раз даже камнем... зато не догнали. А раз так, то все их преимущество толпы сходило на нет. Толпы, кстати, становящейся чем дальше тем меньше. Кто-то не выдерживал темпа и отставал. Кого-то выбивали мои снаряды. Остальных толкали, они оступались сами, подворачивали ноги... нет, монахи совершенно не умеют бегать. Учти, Стас - ни одного трупа. Но ушибов и травм тогда было... бегали ведь мы достаточно долго, да и... это была игра, понимаешь? Самая лучшая игра на свете... А прекратил веселье отче, банально поймав меня за шиворот. И прежде, чем я начал возмущенно вопить, махнувший перед глазами самым красивым в мире лезвием - тем, которое из сиреневой стали...
   - Держи. Я принес твой топор, - сказал отче, отпуская меня. Но я не слышал. Руки с жадностью, которой я не ожидал, ухватились за топорище, и с радостью, граничащей с экстазом, я обернулся к толпе, как раз подбегавшей к нам, улыбаясь от уха до уха счастливой улыбкой юродивого и ловя лезвием отблески солнца... Толпа сначала увидала отче и взвыла еще радостней. Потом... потом разглядела мое сокровище и остановилась. К нам, мне и моему топору, подходить почему-то поостереглись. Драться монахи умели, но... не та сейчас была ситуация. Да и моя злость вперемешку с восторгом тоже сыграла свою роль. Близко к нам подходить не решились.
   - Эх ты, - покачал головой отче. - Гер-рой...
   - Я тебя искал, - ответил я. - Думал, может...
   - Спасибо, - с какой-то странной интонацией - то ли смешком, то ли комком, жуткой смесью иронии и благодарности ответил отче. - Но, раз уж ты меня нашел... Идем, Демна. Нам пора.
   - А как же... - спросил я. До жути хотелось повернутся и посмотреть отче в глаза. Но я боялся выпустить из поля зрения толпу. Монахи-то они монахи, но...
   - Все уже сделано. Все давно было сделано, да вот... Спасибо, Демна. За мной должок.
   - За что? - изумился я. - Отче, я ведь...
   Но он только улыбнулся и покачал головой.
   - Идем уж, герой, - легла мне на плечо его ладонью. И только потом я заметил, что за спиной отче весели мой и его походные мешки, да и двери монастыря оказались неожиданно рядом, да еще и открытыми...
  
   - Да уж, - выдохнул вампир, отрываясь от моих воспоминаний с неохотой, как от чаши с волшебным вином. - Только я одного не понимаю - при чем здесь Орнаим?
   "А они там все такие, - мысленно хмыкнул я. - Да и... Стас, может, это глупо и все такое, но для меня Орнаим - это не место, это воспоминание. О кулаках, которыми бьешь в стену до тех пор, пока коже не начинает свисать лохмотьями, о жутком понимании того, что я не имею права жить... почти как сейчас... Черт, как же все повторяется Стас..."
   "Демна, - тихо вздохнул он. - Это ведь тебе и только тебе выбирать, где и кем быть... чудовищем или героем, странником или правителем... Демна, я понимаю, но..."
   "Стас, - оборвал я его. - Тебе не кажется, что уже светает? И если мы не поторопимся, то..."
   "Да, ты прав. С заставы, конечно, может и не прийти никто, но если..."
   "То мне не хотелось бы здесь быть", - закончил я эту уж воистину общую мысль, в конце которой мы одновременно встали и двинулись к выходу.
   - Господин? - поднялась с лавки чья-то голова. - Вы куда, господины?
   - Рассвет, друг мой, - улыбнулся ему Стас - во все клыки. - А ты спи, спи...
   - Да, конечно, - судорожно вздохнул тот и повалился назад на лавку. Я постоял, посмотрел на это чудо, потом подошел, проверил.
   "Спит?" - удивленно спросил я.
   "А ты думал, - фыркнул вампир. Правда, подумав, добавил: - Прости. Не смог удержатся. Он все равно утром решит, что приснилось..."
   "А если не решит?" - хмуро поинтересовался я.
   "Никуда он не денется. Я постарался. - сказал он. - И... пошли, что ли?"
   "Ща как пошлю..." - привычно отозвался я, послушно выходя за двери. Ведь делать тут и в самом деле нечего, да и не я ли не так давно подгонял любопытного вампира поближе к выходу? Стажа тут может и не чета нам, да только... Лучше уж быть неизвестным благодетелем, чем отлавливаемым чудовищем. В этом я уверен совершенно точно.
   Правда, когда выходили за двери, на душе так и скребли кошки - вот, мы отсюда, а они сюда, и вместе нам будет невероятно весело...
   - Мяу! - обиженно рявкнул потерянный было нами Бутерброд.
   - Прости, - шепнул я как можно более тихо. Вдруг да кто услышит, как я обета придерживаюсь? Правда, тогда можно будет попросить Стаса сказать, что он у меня на животных не распространяется... интересно, поверят или как? Или... поверят и попросят рассказать тому же Бутерброду ответы на все интересующие их вопросы... Мда...
   - Мяу, - обижено отвернулся Бутерброд, демонстративно начиная вылизываться. Вот же ж... только начать его уговаривать и не хватало! Пришлось бережно взять зверька на руки, попутно выслушав очередной раздраженный мяв и побрести за Стасом к выходу, мысленно извиняясь перед котенком и обещая, что больше я его постараюсь не бросать. Очень постараюсь...
   "Лошади?" - мысленно спросил Стас.
   "Мы не воры, - ответил я. - Это надо было оговорить вчера, а сейчас... Но так даже лучше. Меньше шансов нас с тобой найти. Особенно если побежим".
   "Ну ты, герой... чтоб я еще когда-нибудь..."
   "Хочешь дать им шанс нас догнать?" - поинтересовался я.
   "Нет, - тяжело вздохнул Стас. - Бутерброда не потеряй..."
   И мы побежали. Правда, предварительно выйдя из деревни и отойдя подальше, чтобы случайно никому не попасться на глаза. Попались, конечно. На рассвете в деревнях только пьяные герои спят, а остальные уже ходят за животными или на поле. Ну да... черт с ним. Черт с ним со всем. А я пока постараюсь не потерять Бутерброда. И буду думать, как мы собираемся обходить Ситтим и возможно ли это вообще. Скорее всего нет, но хотелось бы. С другой стороны, любопытно, конечно, да и когда еще доведется...
  
   - Здравствуй, река, - улыбнулся Стас сверкающей серо-синей глади, располосовавшей зеленые просторы Орнаима. - Мы давно не виделись, и вот теперь вернулись. Я спою тебе песню Заката, расскажу тебе сказки Рассвета... и ты отнесешь их... как относила всегда... И они тоже скажут - здравствуй, река. Если еще не разучились слушать. Но ведь это не наша вина, правда?
   - Ты чего? - осторожно спросил я.
   - Прости, - судорожно, болезненно улыбнулся Стас. - Это... это послание. Там, у истоков Долгой живут... впрочем, не важно. Я не должен был...
   Черт! Опять... я случайно коснулся чужой тайны - и не смог смолчать, и не смог просто постоять в стороне... Криворукий Демна! Вечно ломающий то, что попадается под пальцы...
   - Да ладно, - склонил голову вампир. - Не казнись. У всех бывает.
   - Прости, - все-таки выдавил я. И опять не сдержался. - Слушай, а там, в Граде Правителя, на набережной...
   - Наблюдательный, - хмыкнул Стас. - Да, и там, и здесь. Каждая встреча с рекой - это послание.
   - А они?
   - А они не отвечают. Им... некуда, понимаешь? Река ведь относит не к кому, а только куда... Но это же не повод не говорить им, что...
   - Слушай, какого ж черта ты тогда не с ними, Ктассантир? - не мог не спросить я. И подумал, что ни за что не спрошу о том, кто такие "они".
   - Спасибо, - криво улыбнулся вампир, - Потому что я сильнее. Настолько, что просто не смогу, при всем желании не смогу не давить на них, потому что каждая просьба будет приказом, потому что... Демна, ты не представляешь, как это жутко - знать, что они сделают абсолютно все, что я скажу, просто потому что не смогут иначе, знать, что со мной они как куклы, такие, как я скажу... И - как это невероятно здорово, что ты такой непробиваемый, что тебе глубоко плевать на все мои внушения, силу, таланты... что при желании ты действительно можешь взять свой жуткий топор и...
   - Внушения? Ты что, пробовал...
   - Так все равно ничего не получилось, - отмахнулся Стас. - Ты пойми, я теперь с каждым - так, я просто не могу, когда они... когда...
   - Имя... имя - это ключ? Не дружбы, признания равенства?
   - Умный герой... только разницы между равенством и дружбой я не вижу.
   - А вражда? - удивился я.
   - Неужели ты выбираешь во враги равных, а не сильнейших? Глупый, с равным всегда можно договорится, ты мне - я тебе. И подарки, и пакости. Враг может быть только более сильным. Настолько более сильным, что его уже не унижает то, что он делает с тобой... и только в таком случае победа над ним имеет смысл.
   - Но погоди, встречаются ведь...
   - Это не враги, - не дал мне договорить Стас. - Это так, противники, соперники, шушера... Только Демна, не мог бы ты...
   - Конечно, - кивнул я. - Уже ушел.
   - Спасибо.
   - Ты только не застрянь, как перед Симвой...
   - Что ты! Я ведь не буду спать. Да я тебя вообще догоню быстрее, чем...
   - Угу, - кивнул я и с гордо поднятой головой пошел на фиг, куда и посылали. Потому что нечего лезть в чужие ритуалы. И вообще - нечего. Ты, кажется, все никак не мог простить кому-то наличие тайн? Ну и как? Теперь полегчало, или в чужую душу надо с сапогами? Тоже мне, герой... Господи... Отче наш... вот бы знать, где и как там сейчас отче... да и сказочница, он ведь ее одну не оставит, он... иже еси не небеси... Будь к ним добр, Господи. Будь добр к ним, а со мной... со мной уже все равно каким. Потому что я благодарен тебе. Потому что их жизни светлее и лучше... потому что - что я буду делать со своей без них? Будь же добр к ним, Господи... будь же...
  
   Стас не врал. Хоть на сей раз. И вернулся он довольно быстро, где-то через полчаса после того, как я решил, что вампира я сегодня уже не увижу. Вернулся странно печальный и задумчивый. Почему-то мне показалось - плакал. А еще - врал. Получает он эти самые вести. Потому что река таких не забывает. И могла не принести в первый, пятый, двадцатый раз - не на в сто пятидесятый же! Только то, что он услышал... полно, да услышал ли? Не придумывай себе сказок, Демна... с другой стороны, если они столь красивы, то почему бы в них не верить? Это ведь так прости, так приятно...
   - Давай не пойдем в Ситтим, - сказал Стас, приближаясь.
   - Давай, - согласился я, уже зная, что у нас это не получится. Потому что здесь по деревням ездить себе дороже, а вот если бегом... ну, шагом, очень быстрым шагом промчатся через город... хороший город, красивый, носящий имя Града Божьего. С которым, впрочем, никто, кроме орнаимцев не соглашался, но кому когда это мешало? Град так град, Божий там или еще чей... все верят в то, что им нравится. Все верят...
   - Ты прав, - согласился с моими мыслями Стас. - Только...
   - Знаю. А ведь если сюда наведаться не так, как мы сейчас или я тогда, а просто в гости... Это ведь хорошее место, почти замечательное...
   - Ага, кошечки всякие с гор лезут...
   - Мелочи какие! - улыбнулся я. - Зато люди хорошие.
   - Люди везде хорошие, - хмыкнул Стас. - Только надо это хорошее суметь увидеть самому, да так, чтобы и они тоже заметили... люди ведь везде одинаковые, Демна. Такие, какие есть. Немного подлые и очень добрые в глубине души. Вопрос только в том, как далеко находится эта самая глубина...
   - Философ...
   - Нет. Я не люблю ни мудрость, ни тех, кто ее любит. По некоему специфическому закону природы две трети гадостей в моей жизни случились по их вине, а остальные были случайны... Демна, что ты будешь делать, когда найдешь своего старика?
   - Я не знаю, Стас. Я... есть две надежды. Даже три. Первая на авось там пойму. Вторая на то, что все будет хорошо. А третья - на Господа Бога.
   - Дурак ты, герой... ой дурак...
   - А что мне еще делать? Стас, я ведь и не знаю толком ничего, я... Эх, Стасушка...
   - Хороший ответ на дурака, - рассмеялся он. - Ну что герой, побежали, что ли, пока можно? Потому что Ситтим - ты прав - надо пройти. А по горам особо не побегаешь, если ноги дороги.
   - Побежали, - улыбнулся я. Я так, как за последние дни, даже во время сурового ученичества у Наставника не бегал, а ведь он нас гонял не жалея... Да, вот уж правда, что больше гадостей, чем сам себе, никто тебе не сделает... разве что кто-то очень хороший и любящий. Вроде Стаса...
  
   Зелень травы мягко обнимает ноги. Вокруг пусто, пусто и страшно. Но красиво, определенно красиво. Здесь недавно пролетела буря. Я не видел ее, но деревья поломаны, некоторые вырваны из земли с корнем, некоторые на эту самую землю положены. Мягко, почти аккуратно... и трава еще мокрая...
   - Герой! - тонкие руки закрывают мне глаза, но угадывать нет смысла, я и так знаю, кто это.
   - Тильда, - прижимаю я эти руки к лицу. - Не уходи, Тильда. Даже если тебя здесь нет...
   - Глупый, - смеется она. - Куда же я уйду, если так долго пела, чтобы попасть сюда?
   Я оборачиваюсь - медленно, невыразимо медленно - словно боясь вспугнуть чудо, словно...
   - Тильда, - ловлю я ее в обьятья. И боюсь, боюсь отпустить, боюсь, что, если раскрою руки, она исчезент, она растворится туманной дымкой этого изуродованного бурей леса... - Как же здорово, что ты есть, что ты тут, Тильда...
   - Герой, - грустно улыбается она. - Отпусти. Я не уйду.
   И руки опускаются сами собой. Отпусти... да разве вправе я держатся за нее? Да разве...
   - Герой, - гладит она меня ладонью по лицу, целует в лоб, как непослушного ребенка. - Ты знаешь, сколько ночей я пела и плакала? Знаешь, чего мне стоила эта встреча? Не грусти, не думай, что...
   - Не буду, - обещаю я. И не думаю. Только смотрю на нее. На маленькое кареглазое чудо. - Ты прекрасна, - говорю я ей. А еще я говорю: - спасибо. Спасибо, сказочница.
   Она стоит, чуть склонив голову. Улыбается. Я знаю - поцелуй будет еще только один. На прощанье.
   - Знаешь, - говорит она, - я так долго ждала, я так долго просила этой встречи... а теперь не знаю, что сказать. Что метка у тебя действительно жуткая ты знаешь и сам. Что мне достаточно просто увидеть тебя и еще чтобы ты пообещал вернутся... Тоже ведь знаешь, да? Что...
   - Расскажи мне лучше что-то, - прошу я. - О том, как там отче. О том, куда вы успели уйти. И... просто расскажи, хорошо?
   - Отче рвал и метал, - улыбнулась она. - И ругался так долго и смачно, что... его за это чуть не признали мастером, представляешь? Мы идем в Орнаим.
   - Олэ? Прибью паршивца... я ведь боялся, я ведь так боялся, Тильда...
   - Знаю, - кивает она головой. - А вообще... все хорошо. Мы скоро вас догоним, скорее всего. Завтра зайдем в Симву, а там... Не грусти, герой. Все будет хорошо, слышишь меня? Ради нас. Ради чуда. Герой... хочешь, я спою тебе песню? Я писала ее все последние ночи и только сегодня закончила... песня была ключом, но, раз использованная, она теперь будет только песней... Хочешь?
   - Конечно, - улыбаюсь я.
   - Давай с тобой учится умирать, - начинает она, и голос ее, мешается с ветром и с шелестом листьев. Почему-то она очень тихо поет то, что тревожит душу. Словно боится спугнуть. И я боюсь дышать, чтобы не пропустить слово... ведь сказочница права и чудо действительно очень просто вспугнуть...
   Нас жить учили долго и без спросу.
   Нас жизнью били по лбу и по носу -
   а мы начнем учиться умирать.
   Мы будем долго-долго помнить сказки.
   Мы будем бить руками по стеклу.
   И танцевать по злу и по добру
   В дверях, скрипящих без людей и смазки.
   Мы будем плакать по утрам от солнца,
   Мы спрячемся от ночи в одеяло.
   И мы не скажем, много нам иль мало -
   Мы будем пить судьбу - и пить до донца.
   Давай с тобой учится умирать.
   Ведь в жизни места нет ни нам, ни чуду,
   Ведь жизнь - тропа, она ведет отсюда,
   И путь откроет смерть, и друг, и мать...
   Давай с тобой учится умирать.
   И уходить без спросу и вопросов,
   Забрав с собой суму, и меч, и посох,
   Чтоб выйти в то, где нет пути назад...
   Где мы начнем учиться воскресать.
   Тишина, звонкая тишина и слабый отголосок эха...
   - Спой еще, - прошу я.
   - Прости, - качает она головой. - Время вышло.
   Она подходит все ближе и ближе, и губы касаются моих - в том поцелуе, обещанном, прощальном. Горьком, как дым, и легком, как ветер... А я не отпущу. Я буду целовать - пока смогу, пока... слезами и кровью, тоской и мечтами, и искрами костра, поднимающимися в воздух, и теплом огня, касающегося рук... пусть большего пока не дано, его вообще может не быть, пусть...
   - Скажи спасибо Дракону, - шепчет она и растворяется в моих руках - утренней дымкой, туманным призраком, выдумкой бури... и мои руки ничего не значили, и...
   - Тильда! - кричу я, но в ответ молчит даже эхо. Знает, что не в праве отозваться... и тогда я говорю: - Спасибо, - потому что обещал - ей, потому что... - Спасибо, спасибо, спаси-бо...
  
   - Устал? - спрашивает Стас.
   - Да, наверное, - отвечаю я.
   - В любом случае это не повод спать с открытыми глазами, да еще развалившись посреди тракта. Ладно, добрый я, конечно, оттащил в кусты, но ведь...
   - Спасибо.
   - Но ведь что за свинство-то! Мы тут, понимаешь, в Ситтим спешим, а он...
   - Бессовестно спит! - радостно заканчиваю я.
   - Вот именно что бессовестно! Ты, герой...
   - Стас, - перебиваю я, - мы пойдем или я могу спать дальше?
   - Чтоб тебя... конечно пойдем! И только рискни мне еще раз так уснуть! Только рискни! А тогда... я тогда не знаю, что с тобой сделаю!
   - Бросишь, - улыбаюсь я. И получаю двумя пальцами - по лбу. Стас, конечно, бил не очень сильно, но беда в том, что слабо бить он просто не умеет.
   - Дурак, - сердито смотрит на меня. - Вот и выручай тебя после этого!
   - Выручай, - соглашаюсь я, и еле успеваю откатится в сторону из-под удара. А потом встаю и протягиваю ему руку. - Не засиживаться, Стас!
   - Не засиживаться? Да чтоб тебя...
   Добрый он у меня, что ж поделаешь...
  
   В Ситтим мы пришли, а точнее, прибежали, ночью. Господи, что это была за пробежка... Два идиота со скоростью среднего лошадиного галопа несущиеся по пролеску вдоль тракта, потому что на тракте так не побегаешь - заловят и... туда, куда нам попадать совсем не надо. Так что... бегали. Перепрыгивая через бурелом, вполголоса ругаясь друг с другом. Как на такой скорости умудрились ничего не сломать... видать, Бог действительно любит детей и идиотов... Ладно, не в том вопрос - как, главное, что пришли. Естественно, через несколько часов после заката (бежали по тракту, радовались безлюдью), когда жизнь в Орнаиме не просто замирает - она сходит на нет. Дурацкое убеждение в том, что во тьме могут твориться только темные дела... но оно здорово облегчило нам жизнь. Ломиться в ворота смысла не было, все равно не пустят, а неприятности можем огрести. И вот тогда-то Стас и подал гениальную идею.
   - Демна, - сказал он. - А давай махнем через стену? И пока все спят быстренько пробежим город?
   Где была моя голова, когда я говорил: "Да"? Знал ведь, знал, и что такое Орнаим, и какие в Ситтиме порядки... Но, как два очень умных человека, через стену мы махнули очень даже удачно. Дурное дело не хитрое, а стена хоть и высокая, да мы и не такие брали. А вот потом...
   - Слушай, - вдруг дошло до Стаса. - А дальше-то куда?
   - Нам на юг от города, - задумчиво выдал я, в Ситтиме, естественно, ни разу не бывавший, зато наслышавшийся... - Давай по направлению, а там через опять через стену. В ворота нам, сам понимаешь...
   - Лучше не соваться, - согласился Стас. Ну, мы и пошли. А беда тем временем начала потихоньку прорисовываться. И заключалась она в том, что тут каждая улица была своего рода стеной, очередным барьером уж даже не знаю, для кого. И шла она кругом. А через определенные промежутки пересекалась улицами-лучами, сходящимися на центральной площади. Это вам Ситтим, а не Самшир какой-нибудь. Тут такого понятия, как стихийная застройка или просто строительство с учетом банальных нужд удобного передвижения отсутствовали как класс. Зато вдоль каждого луча ходили отряды стражи, а улицы тут были освещены так, что черта с два спрячешься. Не знаю, каких тайных врагов Господа вылавливали господа охранители по ночам в тишайшем городе Ситтиме, а может, им просто нравилось гулять по ночам, но... В общем, ситуация понятна. Всего этого мы тогда, понятное дело, не знали, но спасительную идею уловили сразу. Значилась она как "идем вдоль стены, а там разберемся". О том, что в городе имеется такая милая вещь, как гильдии воров и убийц со строго регламентированной советом города деятельностью, за не превышением объема которой и следили охранители, мы тоже не знали. Как и о гильдии нищих, чьей территорией со времен постройки города было пространство вокруг стен, запрещенное к застройке. По которому мы как раз и двигались, молча проклиная и полоумного архитектора, и охранителей и вообще необходимость идти куда-то через Ситтим. Потому что в голову приходила не очень уж и глупая идея о том, что за ночь мы вполне могли обойти это безобразие по внешнему периметру. Там, правда, тоже имелась возможность быть замеченными стражей, но... пока они достанут! Да и много ли заметишь в темноте? Зато тут... конечно, лезть назад через стену мы и не подумали. Может, и зря. Хотя шансы просто пройти и уйти у нас были неплохие. Но потом в голову Стасу пришла очередная гениальная идея.
   "Все просто, - подумал он для меня. - Направление "к югу от Ситтима" - слишком общее, мы можем бродит здесь годами. Значит, нуден кто-то, кто знает то, что нам нужно, а уж мы постараемся сделать так, чтобы он с нами этими знаниями поделился. Я прав?"
   "Прав", - согласился я, уже понимая, что делаю глупость. Но... ничего не делая для того, чтобы это изменить.
   "А раз прав, значит, вперед!" - решил Стас, и мурашки, пробежавшие у меня по спине, несколько запоздали. Потому что поздно было уже что-то менять.
   Решить-то мы все решили, да вот... пойди найди в ночном Ситтиме человека, у которого можно спросить дорогу в более чем загадочное место, которое даже не факт что то, что нам нужно! Мы прошли мимо не одного десятка нищих, но Стас только досадливо морщился и вел меня дальше. Но кроме нищих тут были только воры, убийцы и стража.
   "Можно двинуть в порт, - предложил Стас. - Там эти дурацкие законы о темных делах не действуют".
   "Ага, - фыркнул я. - И у неведомо откуда приплывших моряков мы будем выспрашивать о местных достопримечательностях?"
   "Ну почему же, - обиделся Стас. - Там ведь не только моряки есть... Да, ты прав. Но тогда придется обходится тем, что есть".
   "Значит, обойдемся, - решил я. - Ты еще долго будешь выбирать?"
   "Не знаю... эти не подходят, пустая трата времени... смысла пытаться допросить того, кто все равно не может ничего знать? Я ищу..."
   Искали мы еще долго, плавно перебираясь из тени в тень от одной группы ночных жителей к другой.
   "Знаешь, они тут все... - растерянно сказал Стас. - Хотя погоди! Вот, кажется, этот... да, этот подойдет! Сейчас мы его, голубчика... вот так..."
   "Так - это как?" - поинтересовался я.
   "Жди, - улыбнулся Стас. - Сейчас подойдет".
   И немеченый Стасом источник информации действительно подошел. Любопытствующе вглядываясь в темноту, он сунул свой длинный нос к нам, за что был незамедлительно схвачен Стасом за горло. Еле слышно всхлипнув, источник задрыгал ногами, и через мгновение обвис в железной хватке вампира. А тьма изящно и легко скрыла наш маленький проступок.
   "Стас, он ведь не сможет разговаривать!" - не выдержал я. Да, страшная штука - знание того, что тот, кому надо, прочтет мысли и... я просто избавляю их от необходимости озвучивать то, что не должно быть озвучено... ну-ну...
   "А от него и не требуется, - ответил Стас. - Не мешай, хорошо?" И больше не обращая на меня внимания, занялся нашим приобретением. Пухленьким мужчиной лет сорока-пяти, невысоким, грязным и заросшим совершенно невообразимой бородой. Черт, было бы на что смотреть! Но Стас смотрел, и жертва его больше не пыталась вырваться из цепких белых пальцев вампира.
   - Говори, - почти любовно прошептал Ктассантир, касаясь щекой щеки источника и легонько проводя клыками по его коже. В ответ источник захлебнулся бульком, а я - его жизнью. Маленькой и грязной, как и он сам. Право слово, в моих 19 годах было значительно больше событий и смысла, чем в его 46. Но ему это не мешало, нет, абсолютно не мешало. Дядя жил - не тужил, помаленьку обкрадывая тех ближних, до кого мог дотянуться без риска остаться одноруким а то и вовсе безголовым. Имел пышку-жену и двух выкормышей, как называл своих детей , предпочитая считать, что женушка прижила их незнамо с кем и играть в благородство... Женушка, которую он действительно любил и бил только по понедельникам, когда сдерживаться нет просто никаких сил...
   - А теперь скажи мне то, что я хочу знать, - продолжил Стас, и меня передернуло от его голоса. Что именно хочет знать Ктассантир, уточнять не понадобилось.
   Горы. Снег. Да, здесь бывает снег... нет, это было зимой... маленький мальчик, убежавший из дому... выкормыш, проклятый выкормыш... маленький мальчик, понадеявшийся на чудо, рванувший к этом чуду изо всех сил... я знаю, я знаю, где тебя искать, подлая тварь... мальчик, которого не спасла пещера, не смотря на то, что кто другой в нее, может, и не полез бы... но я не верю в глупые сказки, выкормыш... и ты скоро не будешь, потому что себе дороже...
   - Дорогу! - потребовал Стас. И человек показал. Как шел и откуда. И как можно добраться... он показывал, пока не начал повторятся, а у меня в голове не образовалась неплохая карта местности.
   - Хватит, - сказал я Стасу.
   - Пожалуй, да, - задумчиво всматривался он в лицо человечка, почти уткнувшись в него носом, как восторженный любовник...
   - Если ты его укусишь, я за себя не ручаюсь, - меня почти тошнило от этого человека, от его судьбы и мыслей, и от того, что только что сделал Стас тоже. Удобно. Дьявольски удобно. Но как же гадко!
   - Вот еще! - скривился Стас. - Всякую гадость в рот брать...
   И почти неуловимым движением сломал человеку шею.
   - Будешь спорить? - оборачиваясь, спросил он меня, и большие глаза влажно отблескивали кровью... так и не выпитой кровью...
   Спорить я собирался. Но... выкормыш, проклятый выкормыш... подумал и покачал головой.
   - Нет.
   - Вот и славно. А теперь давай отсюда убираться, - удовлетворенно кивнул он.
   - Стас, - не удержался я. - А ты точно так со мной не можешь?
   - Я же сказал, что нет, - сердито мотнул он головой, и отблески кровавого голода на миг снова загорелись в глазницах. - Ни с тобой, ни с отче. А со сказочницей попробовал, но...
   - Тоже не получилось?
   - Нет. Отче поймал за руку и пообещал... в общем, много чего пообещал, если я еще хоть раз рискну... Можно подумать, что я действительно что-то такое собирался... а он же сделает не подумав... Ну да ладно, спорить с отче себе дороже. И вообще, все это дела давно минувших дней. Пойдем, герой. Как-то меня не тянет оставаться здесь дольше, чем необходимо.
   - Угу, - согласился я. А думал ведь не так давно, какие тут хорошие, просто замечательные люди...
   "Люди как люди, - перешел на мысленное общение Стас. - Таких везде много, можешь мне поверить. И даже пристанище не исключение. Разве что город Мастеров... Не думай, герой. Просто идем отсюда. Чем быстрее..."
   Мы и пошли. Быстро и тихо. Спрятаться от нищих было не сложно, ворам тут делать нечего, а убийцы... пару раз, конечно, пришлось их обходить, но... Вот уж благодатный, однако, город Ситтим! Ни бунтов, ни склок. А зачем? Каждому своя дорога и все строго регламентировано... Тьфу! Чтоб меня еще хоть раз сюда занесло...
   "А ведь занесет, - мысленно улыбнулся Стас. - Чую, что занесет. Другое дело, как и когда, конечно..."
   "Утешил", - буркнул я, но скорее для вида. Занесет так занесет. Мерзкое место, но... бывает и похуже. Большое правда только. Мы шли большую часть ночи и только когда стало светать вышли к показанной дяденькой части стены, с которой они начинал свой путь... там, где обвалившиеся кирпичи образовали что-то вроде лесенки... мы, естественно, могли перебраться и в любом другом месте, но... Лучше уж следовать маршруту. Проще и короче. А чем быстрее все это закончится... Когда Ситтим остался позади, я вздохнул с облегчением. Осталось недолго... совсем недолго...
  
   - Герой, а ведь это не оно, - тихо сказал Стас. - Тут нет, да и не может быть...
   - Не оно, - согласился я. Как же мерзко было на душе! Глупая смерть мерзкого дяди, наша охота за миражами... - Сам вижу, Стас. Вот только...
   - Понимаю, - осторожно коснулся он моего плеча. - Ты прости, Демна. Не сдержался. Голодный - аж дурею. Прости. И знаешь что? Давай ты сейчас устроишься тут - вижу же, вымотался не меньше меня. Прямо тут. Эти не придут, зато мне долго искать не придется. А я - питаться. Потому что уже совсем...
   - Иди конечно, - ответил я. - Зря я тебя вчера...
   - Оторвал от этого? Вот уж не зря. Может, с голодухи и позарился бы, но... нет, дрянь какая! Ты спи, герой, а я...
   - Счастливой охоты, - улыбнулся я ему.
   - Только никуда не уходи! - попросил он, исчезая. Но я и не думал уходить. Я спустился вниз, прислонился спиной к стене ущелья и... Почему я не плачу? Слишком устал? Вот еще! Четыре дня спокойно, а сейчас только третий... правда, побегали мы преизрядно, да и... нет, чушь какая... но поспать надо. Бог его знает, когда еще доведется.... Бог его знает... Бог знает все... Бог...
  
   Давай с тобой учиться умирать... учится умирать... почему бы и нет? Сказочница... ты для этого пропела мне эту страшную и жуткую песню? Потому что я чудовище? Потому что должен умереть? Ты, оплатившая встречу слезами и песнями, и разрушенным бурей лесом, и... Сказочница... Чтобы умер. Потому что иначе нельзя. Потому что Стас чудовище, но он хорошее чудовище, правильное... на которое любит смотреть солнце... которого ждут и любят где-то далеко... а он боится, он боится возвращаться...
   Теплый, теплый камень под щекой... мягкий, как надгробие на кладбище... кладбище для героев, которые там никогда не лежали, но на землях Школы всегда стояли камни... Стояли с прихода в Школу и до конца времен... Я видел свой, сказочница. Я видел. Он серый, серый, со стесанными углами, я отбивал и обтесывал их сам, чтоб хоть этот камень отличался от всех остальных... там написано мое имя и время прихода в Школу... и потом будет написан мой последний подвиг - моя смерть... А камней Коснувшихся... я помню, я видел... далеко, на отшибе, среди глины и тонких слез стекающего с горы ручейка... они черные, эти камни, черные, а белые ставят Наставнику, когда он уходит навсегда, не важно, в смерть или куда-то еще... мне бы хотелось, чтобы ты спела там песню, спела для меня... но в Школу не пускают никого, кроме Наставника и героев... и правильно, очень правильно делают... этот камень тоже серый, хоть и не такой... и я лягу здесь, я лягу отдохнуть, потому что надо, но воины отдыхают на том свете, а герои... героям вообще не положено, сказочница...
   Я не умею умирать. Никогда не умел. Может, и жить-то толком тоже, но... я боюсь, я боюсь дверей и порога, и того, что будет за ним... герои долго не живут, но хоть немножко, хоть чуть-чуть... посмотреть на это небо... синее в белых росчерках облаков... с бело-блестящим диском, который называется солнце... Спать. Стас ушел, Стас правильно сделал, голодный красноглазый Стас, не захотевший есть всякую гадость... Правильное чудовище, великолепное чудовище. Не такое, как я... не такое... меня ведь не хватит упасть на меч. Потому что меча нет, а топор обидится... с топором так нельзя... Тем более, это должно быть чертовски неудобно - падать на меч... ведь чем-то надо его держать... проще уж ножом по горлу, проще... но ножи у Стаса, а топор... нельзя так поступать с боевым оружием, особенно с любимым... меч, отнявший жизнь хозяина, не достоин быть взятым в руки... а топор тем более...тем более... Я не умею умирать, сказочница... не умею... Пожалуйста, сказочница, пожалуйста... я не умею... но я буду учится... я шел сюда долго, я шел по крови, по обидам Ктассантира, по глупым чужим смертям... смертям тех, кто не должен, не должен, не так... выкормыш, проклятый выкормыш... можно, я не буду тебя убивать? Можно... можно все, все, все... их так мало... они - капля в море... и уже почти не больно, я привык к боли, я умею привыкать, сказочница... уже почти не больно, но скоро... это скоро уже совсем рядом, оно сердито и устало сопит мне в затылок... мир багряных огоньков захлестнет с головой. И мне не будет жаль. И я назову себя жнецом и судьбой, потому что без смысла нельзя, а люди мастера придумывать то, чего нет. Даже такие, как я. Особенно такие... И солнечным заревом по глазам полоснет город... и название его ничего не будет значить... и я уже не остановлюсь, я...
   Если я закрою глаза... мир не изменится, мир никогда не меняется, дар это или проклятье, мир... Если я закрою глаза и очень-очень постараюсь, может быть, я даже усну, может быть... увы, я не смогу не проснуться, я не настолько совершенен во владении телом, я боюсь, я до сих пор боюсь умирать... А спать глупо. Ведь сон ничего не изменит, ведь... это даже немного сложно - оторвать голову от такой хорошей подушки, как могильный камень... не мой. Чей-то. И велик, истинно велик был тот, кто... Стас говорил не уходить. Но что мне делать тут? Я вернусь, я обязательно вернусь, если только не... я вернусь. А если нет, так будет даже лучше. Стас говорил - не бегать по горам, если дороги ноги... можно подумать, они мне дороги... но сломать только ноги - это глупость, это неудобно... как же тогда я буду умирать? На горбу у Стаса? Так он и даст. Тоже мне... так он... но если бегать с закрытыми глазами... может, мне удастся упасть так, что собирать будет уже нечего? Ведь все возможно, ведь... может... только сначала надо будет забыть все, что знаю... что я хочу жить... коснуться сказочницы... сказать отче, что... забыть, что умею цепляться даже за отвесные камни... что умею падать и не... забыть... это просто. Проще, чем научиться умирать... несравненно... несказанно... Главное - это закрыть глаза руками, это хоть немного, но мешает. Закрыть - и побежать... не пытаясь прощупать то, куда ступит нога заранее... поначалу будет трудно, поначалу всегда трудно, но я... только выйду из ущелья. Тут ведь делать нечего, право слово... тут ведь... хорошее место, для того чтобы учиться. Ты права, сказочница. Ты, любимая, права... только тебе не надо. Я обойдусь без компании, я... видишь? Я уже учусь, я учусь умирать...
  
   - Придурок! - и удар, сильный, от души удар в живот бросает меня на камни - спиной. Увы, эти камни слишком близко, падая с высоты своего роста много не переломаешь...
   - Ублюдок! - пинок под ребра - Скотина! - еще один, отбрасывающий меня в сторону - Мразь! Тварь дрожащая! - удары сыплются градом, удары рук и ног, сильные, выбивающие дух... - Подонок! Извращенец сучий! - о, а вот теперь добрались и до лица - Идиот несчастный!!! - и руки, хватающие меня за грудки и подтягивающие к горящим ярко-красным глазам. - Умереть решил? Я тебе дам умереть! Я тебя сейчас тут убью, на месте! Чтоб долго не бегал, не мучился!
   - Правда?
   Ох, не надо было этого говорить... руки-то у Стаса заняты, но есть ведь еще и ноги, особенно колени...
   - Мало тебе? Мало, да? Это как же тебя избить надо, чтобы всю дурь...
   - Стас, отпусти.
   - Отпустить? Не дождешься! Тебя ж, кретина, и на минуту одного нельзя оставить! Как ты жил-то все эти годы без мамочки?! - кричит он, а глаза горят, но горят не злобой - отчаяньем, страхом и голодом. Голодом, который не вмещается в это тело, который разрывает его изнутри...
   - Плохо? - спрашиваю я.
   - Мне-то откуда знать?! - кричит он. - Я еще не совсем ополоумел, чтобы в твоих воспоминаниях копаться!
   - Тебе - плохо? - повторяю вопрос я.
   - А как должно быть?
   - Должно быть хорошо... Стас, иди питаться.
   - И оставь тебя, экспериментатора хренова, одного? Черта с два! Фигу тебе! Лучше уж сразу покусаю, вот прям тут! И мороки с нервами меньше, и толк хоть какой-то будет.
   - Хочешь - покусай.
   - Герой, ты чего? Ты, часом, там об камушек не ушибся? На что это тебя повело? Самоубийца хренов!
   - Ты считаешь, что это ошибка?
   - А ты - нет? Дурак, пошевели единственной извилиной, хоть и переходит она у тебя прямо в прямую кишку! Это - выход, что ли? Так пошел бы и повесился сразу, как только...
   - Думаешь, так было бы лучше?
   - Нет, - вздыхает он. - Тебе нельзя заходить в Орнаим. Здешний воздух на тебя слишком паршиво влияет...
   И не выдерживает - смеется. Не от слов - от испуга, от облегчения... боги, а ведь он действительно... Смеясь, разжимает руки, скатывается с меня и ложится рядом, на все те же камни. И смотря на него, я сам начинаю смеяться... По тем же причинам.
   - А теперь признавайся, - поворачивается он ко мне. - Что на тебя нашло?
   А я не могу. Я могу только смеяться, надрывно, истерично, лупя руками по камням и все порываясь обнять Стаса... что нашло... что нашло, то ушло... уже. Сейчас, соберет вещички, и...
   - Это из-за того, что мы нашли не ту пещеру? Или - что из-за этого я убил того...
   - Нет, - сквозь смех отвечаю я. - Нет, нет, нет!
   - Тогда почему?
   - Потому что я дурак, Стас. Совсем дурак...
   - Не сомневаюсь, - фыркает он. - Но при чем здесь самоубийство?
   - Потому что кто ж так ищет волшебные пещеры, кроме нас, а?
   - А как их надо искать? - удивляется он.
   - Все, Стас. Все будет завтра. А сейчас - иди-ка ты питаться, а я...
   - Демна, - совершенно серьезно говорит он. - Я же отойти от тебя боюсь - мало ли что учудишь?
   - Если учудю - так мне и надо. Но я буду спать, Стас. Всего лишь спать. Вот прямо здесь и усну. Правда.
   - Если прямо здесь, - улыбается он, - то я подожду этого знаменательного момента, так спокойнее будет. И даже не думай, что получится меня обмануть!
   - Я не буду, - торжественно обещаю я. Он смотрит и кивает. А по глазам видно - не верит. Обидно... хотя заслужил.
  
   - Ну? - будит меня Стас. Сытый и довольный.
   - Что - ну?
   - Как ищут волшебные пещеры?
   - Волшебством, конечно. Волшебством и наитием. На первое у нас есть Бутерброд, а на второе...
   - Ты собираешься съесть Бутерброда на первое, вместо супа? Герой...
   - Стас! - начинаю звереть я. По утрам, особенно если это "утро" наступает за несколько часов до заката, я вообще быстро начинаю звереть. - Не придирайся к словам!
   - Не говори глупости, - пожимает он плечами. - Так что у нас там на второе?
   - Мое чутье. Это ведь где-то здесь, больше негде. Это же единственный горный хребет в Орнаиме! Маленькие холмики не считаются. А раз это здесь...
   - Мы привяжем тебя к Бутерброду и пойдем? - поднимает бровь в немом изумлении Стас.
   - При чем здесь это! - почти кричу я.
   - Как это при чем? Чтобы совместить первое и второе, - объясняет он.
   - Стас... если не прекратишь, я тебя покусаю! Честное слово!
   - Верю, - смеется он. - Прекращаю...
   - Это значит, - вздыхаю я, - что ты возьмешь Бутерброда и посмотришь, куда он тебя поведет. А я тем временем тут поброжу... авось и набреду на что-нибудь.
   - Ты главное на кого-нибудь не набреди... а то, судя по воспоминаниям местных, чудищ тут всяких бегает...
   - Не меряно, - соглашаюсь я. - И что с того? Герой я у нас или не герой?
  
   Как искать волшебные пещеры... хороший вопрос. Лучший вариант тут - или наводка мага, или подсмотреть, как кто-то туда заходит. Но... чего уж тут, будем обходится тем, что есть. Главное помнить, что волшебные пещеры не бывают настроены на слова - только на мыслеобраз, на настроение, на поступки. Значит... у меня есть подсказка, не большая, но и не маленькая. Меня пригласили. Соответственно, где-то в этом приглашении спрятан ключ, ведь Наставник не мог не дать его... а ключом может быть либо сам Наставник, либо окаменевший призрак, там стоящий. Вряд ли факт приглашения и еще более вряд ли сказанное там слово. Хотя... что ж, у меня есть возможность использовать их все сразу, просто вспоминая ту ночь и... черт, а метка-то чего болеть сильнее начинает? Только чего-то другого может оказаться мало, так что... потерплю. Не впервой. Наставник-Наставник... тут-тук... вот он я, пришел, вот он я... выходи и бери, Наставник... Нет, не то. Не то... что ж... Смерть, - вежливо объяснил Наставник. - Это всего лишь смерть, мальчик. Не бойся. Он спит. До поры. Шаг. Идти надо осторожно, не торопясь, чтобы случайно не пройти мимо. Но и не медленно, удача не любит ленивых, а от нее, родной, все сейчас и зависит... шаг. Это мой Учитель. Ты же сказал - смерть, старик... А кем ему еще быть? Шаг. Ты звал меня, ты звал. Не моей была просьба. Не моим было дело. Теперь - да. Но не тогда. Старик... ты звал. Я пришел. Так открой же двери. Потому что если я уйду не найдя, нам обоим будет плохо, потому что... Мне пора. Потому что без такого вот нельзя, а он устал, и это последний подарок и последняя услуга... Потому что в великий день конца тот, кто будет им, встанет и пойдет собирать жатву... ту самую, которая зерна от плевел... зерна от плевел... и... вот оно...
  
   - Здравствуй, бедный хороший мальчик, - улыбается темнота.
   - Здравствуй, старик, - отвечаю я.
   - Больше не считаешь меня Наставником?
   - Я могу считать или не считать что угодно... но это ничего не изменит, ведь так, старик?
   - Мальчики взрослеют... - вздыхает тьма. - Ты пришел даже раньше, чем я смел надеяться ждать.
   - Мне помогли.
   - Помогли? Ты рассказал...
   - Что-то рассказал. О многом меня не спрашивали. А чего ты ждал? Что я буду выть от боли, тоски и одиночества, полоумным призраком бродя по миру в надежде случайно встретить тебя?
   - Если бы я действительно так думал, то не позвал бы тебя, Демна, и не сделал бы подарок...
   - Подарок? С каких это пор проклятье стало подарком, старик? Знаешь, с каким удовольствием я сделал бы тебе пару сотен таких подарков?
   - Ты... пришел меня убивать?
   - Нет, старик. А что, должен был?
   - Не знаю, - безмятежно ответила тьма. - Просто я когда-то убил...
   - Твоя беда, - покачал я головой. - А с меня хватит.
   - Ты стал человеколюбив, как старый маг... после второй тысячи убитых...
   - Все может быть, - пожал я плечами. - Я устал от багряных огней, старик. С болью еще можно жить, но это...
   - А ты пытался?
   - А ты нет?
   - Каждый проходит свой путь, мальчик. И они, эти пути, никогда не повторяются.
   - А как было у тебя? - спрашиваю я.
   - Стеклянные человечки. Мой Учитель видел снежинки, тающие на ладони, а Учитель моего Учителя...
   - Разве это хоть что-то меняет?
   - Конечно нет, - улыбается тьма. - Ты готов?
   - Отпусти меня, старик.
   - Демна, ты знал, куда и зачем идешь и пришел...
   - Я знал только одно - метку может снять тот, кто ее поставил.
   - Умный мальчик...
   - Отпусти. Я не смогу, не смогу и не захочу делать то, что ты...
   - Ошибаешься.
   - Может быть. Но не больше, чем наполовину, старик. Не больше...
   - Ты... неправильный Ученик, Демна. Скажи мне, что ты понял, когда...
   - Что багряные огоньки прекрасны и хрупки... Что есть цена и Цена, на которую нельзя соглашаться... Что правда и ложь не имеют значения. Потому что только я выбираю, быть мне добрым чудовищем или жестоким воином. Потому что моя правда никогда не будет правдой для тебя и...
   - Что же еще?
   - Что я должен научиться умирать. Потому что нельзя пытаться изменить кого-то, не изменив себя. А Наставник ломает судьбы... и склеивает как получится...
   - Не как получится. Как должно.
   - Что есть долг, старик? Обязанность защищать? Умение убивать? Наш долг... сказка, чтобы не сойти с ума... сказка с долей истины, чтобы можно было верить...
   - Ты понял и пришел... - улыбается тьма.
   - Отпусти меня. Я не могу. Я не смогу так, старик...
   - Ложь.
   - Нет.
   - Что ты сделаешь?
   - Не буду учить.
   - Не получится. Это... не то, что зависит от тебя. Ты сможешь решать не кого и когда учить, а только как...
   - Убью себя. И тогда здесь будет два окаменевших призрака...
   - Твоя рука не причинит тебе вреда.
   - Значит, попрошу. Я найду, кого, старик, я найду...
   - Это глупые угрозы, мальчик.
   - Значит, я умру сейчас. Я уже почти научился умирать...
   - Ты думаешь, я тебе позволю? - насмешливо спрашивает он, подходя ближе.
   - А ты не сможешь не, - улыбаюсь я. - Это как с меткой, только хуже. Ты можешь лишь подтолкнуть к выбору... а я лучше свихнусь от боли или...
   - Почему? Разве я предлагаю тебе такую уж плохую судьбу?
   - Ты не понимаешь, старик. Мне нельзя уходить. Не так. Не сейчас.
   - Мальчик... все мы любили, все мы мечтали...
   - Ты не можешь помнить, старик... а даже если так... Отпусти, что тебе стоит? Отпусти и найди другого. Думаешь, мало будет тех, кто согласятся даже на это, если платой будет...
   - Я не могу, - покачал он головой. - Ты был выбран и ты подходишь. Пещера приняла тебя. И этого уже не изменить.
   - Отпусти, - захлебываясь беспомощностью своего голоса сказал я. И... падать на колени - это так просто... как плакать от горя, не дожидаясь грозы... Интересно, если я завою или буду биться головой о камни - это поможет? - Я прошу, я молю тебя... отпусти... во имя всех богов вселенной... во имя силы и веры... себя и меня.... отпусти. Отпусти меня... - это... так глупо... ненужные слезы, застывшие в глазах... слезы, которые все равно ничего не изменят... ничего... проси - не проси... слова - это ветер, а когда он что решал... слова... - Старик, кровь - это багряные огни, которые сжигают кожу... старик, я смогу убивать, но не смогу учить. Это будет попытка прогнать, попытка сбежать, попытка... Старик, багряные огоньки так хрупки, что не защищать их грех, но я не сумею... потому что их нельзя щадить - тогда они умирают сами... потому что они бывают злом и грязью, которую проще убрать, чем терпеть... старик... Отпусти меня. Я не смогу без них, а так... так я не смогу с ними. Ну что тебе стоит... старик... Учитель... я прошу... я молю... как молил не идти в тот город, как...
   - Я правда не могу отпустить, мальчик, - глухо ответил он. - Мы связаны... потому что ты пришел и понял, мальчик, потому что другой сможет быть только после тебя, и этого другого надо будет найти и воспитать. Я не могу...
   - Скажи, старик, неужели все Коснувшиеся...
   - Что ты, - взмахнул он руками. - Их метка сжигает за неделю, десять дней - максимум.
   - А мы, значит...
   - Наставник должен знать все. А знать, не прожив, невозможно.
   - Что ж... старик, а ведь я даже ненавидеть тебя не могу... за то, что ты запрещаешь мне любить... за то, что заставляешь меня как Стаса сбегать от тех, кто действительно дорог, потому что рядом я только сломаю то, что ломать нельзя ни в коем случае...
   - Ты... можешь убить меня, Демна. Это - часть платы. Моей.
   - Глупости, старик. Меня это не утешит и не разочарует. А сделать тебе такой подарок... прости, но нет. В этом вся суть, да? Убивший принимает все обязанности, а вместе с тем и силу для их исполнения...
   - Умный мальчик, - соглашается старик. - Только моя смерть не обязательна.
   - Лжешь, - широко улыбаюсь я. - Ведь кто-то должен заменить призрака, правда?
   - Лгу, - ответил он. - Но не во всем. Я ведь действительно не могу тебя отпустить, мальчик... Хотя, кажется, и сделал глупость, позвав так рано... Но уже ничего не переиграть. Прости.
   Кажется, это называется - все? Потому что больше нечего пробовать, потому что...
   - У тебя есть душа, старик?
   - Хочешь купить или пристыдить?
   - Хочу знать... будет ли больно, если... и смогу ли хотя бы реки просить принести им весточку, не надеясь на ответ...
   - Мальчик... к боли привыкаешь...
   - Пока у тебя есть хоть что-то кроме... я боюсь, старик. Потому что у меня не будет... потому что... я ведь не могу даже проклясть тебя, проклятого... ничего не могу... и мой камень теперь станет белым, а она даже не споет на могиле песню... красивую и страшную, как и все, что она поет... Ты можешь подарить мне день, старик? Хотя в день я вряд ли уложусь... ты можешь подарить мне сказку под названием прощанье? Я вернусь. Я обещаю...
   - Прости. Кажется, я действительно не имел права тебя звать. Прости.
   - Старик...
   - Я не могу отпустить тебя, мальчик. Но сделать подарок... это могу.
   - Подарок? Еще одну метку, старик?
   - Жизнь, - улыбается он. - Их. Лет пятьдесят... тебе хватит? Пока жив отче, пока дышит сказочница... А потом ты вернешься. Потому что тут уже действительно ничего не переиграть...
   - Ты... правда?
   - Правда. Я... мне жаль, мальчик. И... уходи.
   - А как же метка?
   - А ее больше нет. Пещера... забрала как свидетельство... кусочек крови и жизни... Больше я действительно не могу...
   - Спасибо... Спасибо, Учитель!
   - Иди. Иди, мальчик... и возвращайся.
   - Клянусь.
   - Глупый... чего стоят все клятвы мира рядом с...
   - Учитель...
   - Однажды ты не сможешь не вернуться. А я не смогу не прийти. Но... когда оно еще будет, правда?
   - Спасибо...
   Он молча кивнул и пошел к выходу. А я зачарованно смотрел вслед и...
   - Спасибо, старик!
   Конечно же, он не ответил. Но... за такой подарок можно простить даже метку... потому что герои ведь столько не живут... потому что... И, стараясь не смотреть на темную глотку спуска и не думать о том, к кому она ведет, я тоже прошел прочь. Ведь здесь... здесь делать уже нечего...
   А у входа, иже выхода, стоял Стас, гладя сияющего и самодовольного Бутерброда. Дескать, смотрите, какой я молодец! Что просили, то и сделал, и привел куда надо, и...
   - Поздравляю, - бросил Стас взгляд на мое лицо и улыбнулся - от уха до уха. Вот уж не знал, что он так умеет... - Ты молодец, герой.
   - Ага, - согласился я и сбросил ему маленький кусочек прожитой жизни - беседу с Учителем. Стас пошатнулся от неожиданности, застыл на миг, широко распахнутыми глазами всматриваясь в то, что уже было, а потом...
   - Бывает, - пожал он плечами. - Но ведь все не так уж плохо?
   - Все замечательно, - улыбнулся я. - Идем?
   - Мяу! - сказал Бутерброд, спрыгивая на землю с неподвижных рук Стаса.
   - Ты что-то хочешь?
   - Мяу! - надрывно прокричал котенок, но прокричал не нам. - Мя-а-ау! - продолжал говорить он, бросаясь вслед маленькой фигурке Учителя.
   - Бутерброд! - окликнул его я.
   - Пусть идет, - пожал плечами Стас. - Коты - странные животные, а уж этот... Пусть идет. Тебя ведь он выбрал где-то так же?
   - Да, - улыбнулся я. - Слушай, как думаешь, стоит сказать Учителю, что...
   - Сам разберется, если еще каким-то образом не услышал, - хмыкнул Стас. - Тем более что он, может быть, придумает ему более подходящее имя?
   - Вот уж вряд ли, - улыбнулся я. - Потому что Бутерброд - он и есть Бутерброд.
   -Спасибо, - легко склонил голову вампир. - Идем. Надеюсь, отче со сказочницей еще не добрались до Ситтима и мы успеем уговорить их туда не идти...
   - Надеюсь, - согласился я. - Побежали?
   - Ты бы поел хоть, что ли... а то как меня, так отправляешь, а сам...
   - Ничего, голодовка штука полезная. Вот найдем их, и тогда...
   - Извращенец, - фыркнул Стас. - Кто ж нажирается после голодовки?
   - Да разве ж это голодовка? Это так... недоразумение.
   - Вот уж точно, - вздохнул Стас. - Побежали... недоразумение...
   - Сам такой, - беззлобно ответил я. Хотя... разве можно всерьез злится на Стаса? Вот то-то и оно...
  
  

Книга четвертая

  
   Кони... ладно, пусть будут кони, да хоть грифоны с единорогами! Лишь бы побыстрее убраться из Орнаима, лишь бы... нет, наверное, не такое уж это и плохое место, просто... не могу. Не могу, и все тут. Смотреть в эти лица и помнить... пусть такие лица есть везде, и нам просто не повезло... помнить... слишком много, и все гадости... Может, Орнаим и в самом деле замечательное место... вот пусть и дальше остается таким. Без меня. А кони - это очень даже ничего, это... это просто замечательно. Потому что за последние дни я набегался лет на десять вперед. Хотя на десять вряд ли... но на пять точно! Коней достал отче, пока мы со Стасом в два голоса кричали о том, что надо отсюда убираться и идти в Ситтим ни в коем случае не стоит. В ответ отче предложил нам подождать его где-то в окрестностях. Надо ли говорить, что мы отказались? И, кстати, правильно сделали. Потому что где-где, а в Орнаиме отче был даже не рыбой в воде - ангелом в небе. Пред которым падают ниц и хранят воспоминании о встрече очень и очень долго. Мы получили все - деньги, место для отдыха, коней. Восторженных монахов, дежуривших у деверей в ожидании того, чтобы хоть увидеть отче. Сам он, правда, лишь качал головой и говорил, что кому-то приходится быть святым, но это не на долго. Мы тихо улыбались. Все втроем. Вот уж кому нет никакой нужды делать вид, что он свят, так это отче... или за игрой в он прячет от себя то, чем есть? Или... что ж, мне и раньше приходилось ошибаться.
   Но в Ситтиме мы надолго не задержались. И на том спасибо. Красивый город, конечно, но... ладно. Все равно мы уже оттуда уехали. К радости Стаса, кстати, ничуть не меньшей, чем моей. Вот и хорошо. Вот и замечательно... и только когда серая громада стен Закрытых земель осталась за спиной я догадался спросить, куда мы, собственно говоря, едем.
   - Как куда? - удивилась сказочница. - В Самшир, конечно.
   - И что мы там будем делать? - еще больше удивился я. Самшир, так уж получилось, я знал плохо. Тишайшее место, там герои требовались раз в сто лет, зато по такому делу, которое оставшиеся сто лет и вспоминали. Насколько я помню, кроме Академии, переплюнувшей даже подобные заведения Империи, там, собственно говоря, ничего и не было, разве что библиотеки. Так уж повелось, что Самшир - это город магов и ученых. Маги, правда, там, как и везде, где могли их ждать, появлялись раз в енное количество дней, лет, месяцев (в зависимости от того, кто ждал и как), но ученые Академии очень уютно чувствовали себя за их почти все время отсутствующими спинами.
   - Тебя спасать, - улыбнулась сказочница.
   - Меня? Но Тильда, меня не надо спасать!
   - Это ты так думаешь.
   - Я не думаю, я знаю!
   - Демна, тебе нужно куда-то срочно попасть? - вмешался отче.
   - Нет, - понимая, что сейчас все мои попытки аргументов будут опровергнуты, ответил я.
   - Тогда чего ты цепляешься к сказочнице? В Самшир так в Самшир, тебе-то какая разница?
   - Да уж... - вздохнул я. - Где мы еще не успели побывать...
   - Мир большой, - улыбнулся Стас. - Вот выберемся с тобой как-нибудь горы Аргоба, в долину Раввы...
   - Стас...
   - Вот тогда будешь говорить. Или, например, говорят, что южнее Аспрамонта...
   - Не надо! - поднял руки я. - Осознал безосновательность своих обвинений, каюсь. Но может, все-таки не надо меня спасать, а, Тильда?
   - Надо, - радостно улыбнулась она. - Еще как! Ты не бойся, герой, это не больно. По крайней мере не больнее, чем...
   - Утешила...
   - Видишь, какая я хорошая?
   - Вижу! Ты у меня добрая, любящая... совсем как Стас...
   - Да? - в два голоса взвыли мои спутники.
   - А то как же, - хохотнул отче. - Вы, ребята...
   Нет, как же я люблю эти бесконечные споры! Без них было бы невероятно тоскливо и пусто. А еще... за ними так просто не думать об Учителе и метке, которую почти невозможно рассмотреть - так тонки белые шрамы, покрывающие лицо... и, неверное, не надо об этом думать. Ведь однажды...
   - Сказочница, а от чего ты собралась меня спасать?
   - Ты будешь смеяться.
   - Не буду.
   - Будешь.
   - Не буду.
   - Герой... гадости я тебе делать не стану, можешь мне поверить, а все остальное... Ты ведь не против побеседовать с одним хорошим человеком?
   - Смотря о чем будет беседа.
   - Не переживай. Твои тайны если кому здесь и нужны, так только мне.
   - И на том спасибо, - улыбнулся я. - Если хоть кому-то они нужны, то...
   - Не все еще потеряно, - весело согласился Стас.- Видишь, герой, все обещает быть не так уж страшно и больно.
   - Мало ли кто чего обещает... все, молчу, молчу и еду! И не надо на меня так косится!
   - Хоть бы спасибо сказал, - ухмыльнулся Стас. - Его тут, понимаешь, спасать собираются, а он...
   - Угу, - скорбно согласился я, пытаясь отсрочить момент обсуждения того, какой я злой и неблагодарный и понимая, что этого-то как раз и не удастся сделать. Ну да... нам не привыкать...
  
   - Ребята, я пошел питаться. Герой, твоя первая стража!
   Это Стас. Кто же еще...
   - А когда-то кто-то говорил, что пока он ходит вокруг, мы можем спокойно спать и никого не опасаться...
   - Так ведь то ж было тогда, когда я знал, что вы мне точно не поверите! - улыбается он. - А теперь... мало ли как далеко меня занесет?
   - А ты не заносись, - советует сказочница.
   - И вообще, ты разве хочешь спать, герой? - вмешивается отче.
   - Нет, - соглашаюсь я. - Конечно нет.
   Ночь, как всегда, поделена на двоих. От попыток сказочницы доказать, что она тоже может какое-то время не спать, мы отбивались долго, но таки отбились. Зато я знаю, что когда Стас уйдет, а отче ляжет спать, она подойдет и сядет рядом. Старая игра в то, кто кого сторожит... но я жду этого почти с нетерпением, и Стас понимающе и насмешливо качает головой и уходит прочь. Как и отче. Он почему-то до сих пор не может молится рядом с нами, и я не знаю, кто кому здесь мешает или это просто часть ритуала, давным давно придуманного для двоих - для отче и Бога. А сказочница теребит струны гитары, все собираясь сыграть, и откладывая песни, словно все они не к месту и не...
   - Герой, - осторожно спрашивает она. - Это было страшно?
   - Это было больно, - отвечаю я. Так уж получилось, что это разговор только для двоих. Стас и так все знает, не даром чувствует себя в моей голове почти так же комфортно, как и в своей собственной. А отче... он не спрашивал ни у меня, ни у Стас, но ему нет нужды. Он знает, и все. Может быть, даже лучше, чем...
   - Очень больно?
   - Не знаю. Плохо. Но... тут дело не в метке, точнее, не только в ней, - поджимаю губы я и начинаю рассказывать о безумной эльфийке и мужчине, называвшем своих детей выкормышами... о деревне и кошке с таким невероятным мехом... о...
   - Красиво, - говорит она.
   - Разве?
   - Правда красиво. Герой, это такая история...
   - Сказочница! Не заставляй меня молчать.
   - Ты и так смолчишь, - качает она головой. - О Наставнике я услышала от Стаса. Он потом, правда, спохватился, но...
   - Зачем тебе маленькие и грязные тайны героев?
   - Так уж и маленькие! - улыбается она. - А грязные... поверь, по сравнению с другими, эти тайны еще очень даже ничего.
   - Ага. И ты, как великий специалист...
   - Не смейся!
   - Да ни сном, ни духом!
   - Не верю, - грустно говорит она.
   - Но ведь это правда.
   - Ты любишь меня?
   - Люблю. Даже если ты сейчас попросишь...
   - Нет, - отвечает она, отставляя в сторону гитару и подходя ближе. - Нет, герой. Такими вещами не играют. Даже сказители.
   - Спасибо, - улыбаюсь я, протягивая к ней руки.
   - Как все трогательно, - качает головой отче, вернувшийся с молитвы. - Не сиди до рассвета, герой. Спать тоже когда-то надо. Тебя, Тильда, это тем более касается.
   - Да, отче! - хором отвечаем мы.
   - Эх, дети-дети...
  
   - Доброе утро!
   Голос у Стаса высокий, хоть и не слишком, не визжащий ни не пищащий, а... высокий, как крик рога, и завораживающий, как дыхание флейты. Но не на рассвете. Потому что говорить тихо он не считает нужным, а так... только пробудку в Школе кричали, правда, куда более низким и неприятным голосом, но это-то как раз ничего и не меняет.
   - Стас... если б ты еще чуть-чуть помолчал, оно было бы еще более добрым, - говорит сказочница, открывая глаза.
   - Не ворчи, - смеется Стас. - Смотри, вон уже даже отче встал!
   - Можно подумать, - говорю я. - Он знаешь когда встал?
   - Вот и берите пример, - совершенно серьезно говорит Стас. - И вообще, ребята, завтрак проспите!
   Завтрак - волшебное слово. Наверное, единственное, что действительно может поднять поутру. Тем более, что отче явно расстарался. Пахнет-то как!
   - Встаю, уже встаю... А далеко до Самшира?
   - Будешь так спать, вообще не доедешь...
   - Стас!
   - Не очень, - улыбается сказочница. - Мы уже приехали.
   - Это хорошо...
   - Тебе понравиться, тебе обязательно понравиться этот город, герой. Знаешь, его нельзя не любить...
   - Видал я города... - вполголоса озвучивает Стас общую на нас с ним думу.
   - Идем, герой, идем! Я покажу. И город, и Академию... тебе понравится, честное слово!
   Можно подумать, я мог не пойти. И... с первого взгляда город действительно был красив. Как и сотни других городов. Сияющие золотом купола храмов, серебряные иглы башен магов... белое с медью, с серебром, с золотом... и дороги, выложенные камнем рыжим, как ржавчина, как запекшаяся кровь... Красиво? Может быть. Но я видел слишком много красивых городов. Я... Спасать меня едем? Как же! Самшир... еще один город... море огней, которые я смогу увидеть, если захочу...
   - Здесь я жила. Видишь желтый дом с красной крышей? Это общежитие, а в том маленьком дворике мы собирались вечерами репетировать сказания...
   Красивый дворик. Действительно маленький, как игрушечный, с полуразвалившимися скамейками под ветвями громадных деревьев...
   - Наверное, это были замечательные сказания.
   - Да нет, мы же тогда ничего особо не умели... А вот здесь, видишь таверну? Собирались по вечерам, а уж когда было что праздновать, сдачу экзаменов, например, так в...
   - Сказочница, я...
   - Идем, герой. Здесь есть склон, куда ребята с художественного приносили на продажу картины... думаю, и до сих пор приносят... им маги даже наколдовали неугасимые светильники... Знаешь, как выглядит?
   - Нет, - улыбаюсь я.
   - Вот и посмотришь!
   Мы бродили улицами города, который она действительно любила... одного из сотен городов... города, который был больше чем просто набором домов и улиц - он был миром, ее миром, где она была на месте, такая же хрупкая и воздушная... горящая, как волшебный светильник... города, в котором никогда не нужны были герои... Ладно, чего это я так? Здесь действительно красиво, она не врала и не преувеличивала. Здесь...
   - Тильда? - неожиданный окрик - как нож в спину...
   - Кто... - начала было оборачиваться она. - Дайн! - и бросилась на оклик, прямо в руки высокого светловолосого красавца, широко улыбавшегося ей и чуть щурившегося от солнца.
   - Сколько лет, сколько зим! - подхватил он ее на руки и закружил вокруг, а потом очень аккуратно опустил на землю. - Где пропадала, Тильда?
   - Долго рассказывать, да и не тут, - улыбаясь, сказала она. - Вот как-то вечерком, за кружкой пива в "Гадюке"...
   - Так ты вернулась надолго? А как же диплом?
   - А я вернулась с дипломом! - гордо сказала она. - Дайн, ты себе не представляешь, какое это сказание... о, мастер слов будет в восторге!
   - Значит, таки написала что-то о любви? - насмешливо спросил ее Дайн. - Эх, Тильда... а так бредила героями... Я уж думал...
   - При чем здесь любовь? - возмутилась Тильда. - Не буду я тебе ничего рассказывать! Вот сдам диплом и прочту. Ишь ты, чуть что, так сразу любовь...
   - Но Тильда, я не слышал о подвигах, которые потянули бы на сказание.
   - Можно подумать, о любви такой ты слышал, - отмахнулась Тильда. - Лучше расскажи, как тут дела. А то совсем из жизни выпала.
   - Без тебя, конечно, все не то, - приобнял он ее за плечи. - Но... Зира замуж вышла.
   - Да? А говорила, что никак не меньше, чем за принца собирается...
   - Согласилась на виконта, - ухмыльнулся Дайн. - А Орим готовится сдавать на мастера... Но все это глупости. Я тебя двести лет не видел, Тильда. И тут, вдруг... так здорово!
   - Правда, - улыбалась она. - Я тоже очень рада видеть тебя, Дайн...
   А глаза горели. Верой, восторгом, радостью. И ее, и его. Дайн, значит...
   - Тильда, представляешь... - и широкие губы мужчины склоняются к ее уху, шепча...
   - Не ври, Дайн.
   - Я? Да никогда! Особенно тебе...
   Глаза горят, руки, застывшие в объятьях... Что ж... он красив, Тильда. Красивее меня. Может, умнее. Может... и он живет здесь, в твоем мире, которого мне не понять... которого мне не принять... а ведь тебе не место на дорогах... И... диплом? Вот оно куда ты определила мою глупую историю...
   - Дайн, а как там...
   - Ты не поверишь. Изменилось - не узнать. Мастер, кстати, ушел, так что даже не знаю, кому ты будешь сдавать...
   - Как это кому? Дайн, да была бы робота! Слушай, а ты, часом, не знаешь, кто сейчас...
   Но так хоть кусочек меня останется с ней, останется в этом мире серебряных шпилей и ржавых дорог... Тильда... как горят глаза, как тянуться руки... А мне здесь не место, и... это ведь не решение полюбить, это... в пику ему было, да? В пику или чтобы забыть? Это ведь не дружба, я же вижу, Тильда... и, пожалуй, не имею права... знал, что и как, знал и... дурак. Прав Стас. Прав отче. Дурак. Потому что прекрасные дамы всегда чьи-то, потому что... я ведь тоже не смог спросить, какой любовью... или она, твоя любовь, была платой за разрешение... да ну, что за глупости... Тильда...
   А ноги осторожно, почто бесшумно ступали назад, ступали прочь. Мне ведь и правда не место, а он... такой, как ты, и значит... мне нельзя кричать, что ты моя, потому что мечта о любви - это слабость, а не ошибка, потому что так не играют даже сказители... любовь и то, что должно... должно, но не нужно... нет, я не встану на пути, хоть и хочется взять его сейчас за шиворот и... Потому что на меня ты так смотрела лишь однажды, Тильда. И... я не смогу. Героям нечего делать в Самшире, а мне и подавно. Хотя вряд ли я теперь имею право называться... с другой стороны, кем мне тогда быть? Мастером, как грозился Олэ? Учеником, как говори Дракон? Дракон, которому я кричал спасибо... а она пела песню о том, как надо умирать, пела мне... Я уйду, сказочница. Я избавлю тебя от метаний и раздумий. Любовь - это не то, что должно, сказочница. И кто мне лекарь, если я люблю тебя?
   Мои шаги бесшумны. Мои шаги не должны быть услышаны. Это просто. Боюсь, даже если бы я шагал как обычно, вы бы... сказочница... попробуй быть счастливой, попробуй, даже если для этого нужен он, даже если... я уйду. Я не буду мешать. Нет, не буду... А вот и поворот. Все, теперь быстрее. Чтобы не успела подумать, что это не вежливо и меня не хватает... чтобы просто и... сказочница...
   Проклятый город! Окровавленные дороги рядом с белизной стен... город, который она любит, ведь надо же что-то любить. Город, в котором она любит, потому что больше нигде нет... А потом были двери и вывеска "Пьяная гадюка". Сказочница что-то говорила о гадюке... а пьяная - это хорошо. Это правильно... зайти посмотреть, что ли? А почему бы и нет? Что мне еще делать в этом городе? Тем более, что, может, кто-то тут помнит Тильду...
   - Здравствуйте, господин, - насторожено сказал трактирщик. Странно. Я что, так страшно выгляжу? Метки ведь уже нет, да и... А, вот оно что! Дядя просто увидал топор... Ну что ж, бывает. Ничем не могу помочь, любезный. Разве что...
   - Здравствуйте, - сказал я.
   - Пива? - радостно спросил он.
   - Лучше чего-то покрепче, - подумав, ответил я.
   - Сейчас принесу, господин!
   - Угу, - буркнул я ему вслед. И только потом начал рассматривать помещение. Трактир как трактир. Ничего ни необычного, ни особенного. Разве что стены и потолок расписаны рисунками и формулами, а так... бывает. Место. Самое обыкновенное. Не лучше и не хуже тысяч других. Хотя... может, и лучше. Не даром же его так любила сказочница...
   Потом взял принесенные трактирщиком бутылку и бокал и побрел к свободному столику. Правда, спокойно выпить мне не дали.
   - Вот это топор! - плюхнулся рядом со мной парень в меру трезвой наружности. - Из чего сделал?
   - Сталь, - удивленно ответил я. - И это не я делал.
   - Сталь? Не морочь мне морочилку! Где ты видел...
   - Сиреневую сталь? - подсказал я.
   - Такие фиолетовые хреновины? - не согласился он. - Так все вроде хорошо, но цвет...
   - Это боевой топор.
   - Та ну? - потянулся любопытствующий самостоятельно проверить, из чего же все-таки эта штука сделана.
   - И это МОЙ топор. Руки!
   - Боишься, что расклеиться? - понимающе спросил он. - Та бы и сказал, а то... Ты хоть держать-то его умеешь?
   - Демна, - улыбнулся я одной из самых зверских Стасовых улыбочек. Жаль, клыков нет, не тот эффект... - Герой.
   - Кончай заливать! - хмыкнул он. - Если это была попытка блеснуть знанием староорнаимского...
   - Выпить хочешь? - спросил я, понимая, что ничего тут никому не докажу. Да и... больно надо. Пусть буду придурком с бумажным топором. Почему бы и нет? Не убивать же его, в самом деле, и не устраивать дебош...
   - Спасибо, - обрадовался мой собеседник. - Слушай, хочешь, я никому не скажу?
   - Не скажешь что?
   - Что он бумажный. Скажем ребятам, что...
   - Хочешь, я тебя удивлю? - спросил я, беря его за руку.
   - Ты это... - настороженно начал было он, но я уже подносил чужой палец к лезвию. Да, тут главное не перестараться, а то отрежу еще...
   - Ай! - заорал собутыльник, отдергивая руку и пораженно смотря на ярко-алую полосу, расчертившую палец. - Так он... настоящий?
   - Демна, - улыбнулся я. - Герой.
   - Вот это да! - восторженно заорал он. - Симеон! С театрального! - и вскочив на стол дурным голосом продолжил: - Ребята! Героя принесло!
   Естественно, при этом свежепорезанный палец указывал на меня, на кого ж еще!
   - Господин - герой? - удивленно спросил трактирщик.
   - Да, - улыбнулся я. Тот только вздохнул на миг с сожалением - конечно, ведь требовать деньги с героя невозможно, ему их иметь не полагается - но потом все же улыбнулся и убрел за стойку.
   Толпа вокруг меня собралась быстро. Вопросы. Вино. Вопросы. Кажется, пить в одиночку тут не представляется возможным, но вот такой толпой... почему бы и нет? В конце концов, не все ли равно, как пить? Они говорили, я говорил, мешая куски из десятков приключений, сплавляя осколки правды в такую жуткую, такую несусветную ложь, что... но это не важно. Главное ведь - осколки правды. За первой бутылкой была вторая, третья, четвертая... дальше я не считал. Но на такую компанию - не так уж и много. Вино и вопросы. Вино и осколки правды. Кажется, это называется "весело". Кажется...
   - Ты, часом, не знаешь Тильду, сказочницу? - спрашиваю я соседа.
   - Не-а, - качает он головой.
   - А я знаю, - говорит кто-то с другого конца стола. - Она в прошлом году уехала. Хорошая девчонка. Только странная.
   - Слушай, какая Тильда, Мара с медицинского - это нечто...
   - Да ладно тебе! Вот Рина с исторического...
   Кто-то сбегал за бутылкой. Принес ящик, за что был тут же окрещен героем. Налили. Выпили. Налили... я попытался подобраться к тому, который помнил Тильду, но... подберешься тут, как же. Налили. Выпили. Налили. А потом пошли гениальные идеи.
   - Слушай, покажи, как ты с этим, с фиолетовым...
   - И вообще, герою полагается иметь меч.
   - А много ты их, этих героев, видел? Вот и молчи. Господин герой, не могли бы вы...
   Мог. И мог, и показал. Господи, это ж надо было докатиться до того, чтобы танцевать с топором на столе в трактире под восторженные крики студиозов? А ведь танцевал. Даже весело было. Кажется, изображал бой с кошкой. Или еще с кем-то. Не помню. Потом мне опять налили. И еще налили. И снова. Потом я зачем-то вальсировал по залу, держа на вытянутых над головой руках вопящего трактирщика и отбивался топором от летящих в меня кружек под чьи-то бурные аплодисменты. И снова пил. Кричал. Собирался ругаться, но вместо этого опять пил... Добрался-таки до того парня со словесности и долго вытягивал из него воспоминания о сказочнице, грозясь покусать, если не расскажет... и он рассказывал, только я уже не помню, что...
   А совсем потом мне это надоело, и обнявшись на прощанье со всеми, даже с трактирщиком, которого тоже поймали и напоили, я вышел за дверь, с удивлением обнаружив что уже, оказывается, ночь, да и... и я не особо помню, куда мне, собственно говоря, возвращаться. Но я честно пошел по улице, периодически надрывно выкрикивая имена отче и Стаса. А сказочница... надо пожелать ей счастья. Надо обязательно найти ее, и пожелать счастья. Потому что не красиво получается. И не виновата она, что я... только где искать... а еще надо найти этого, Дайна, и объяснить, как себя вести с Тильдой. Потому что если ей будет плохо, Дайн труп. Найду и убью. И не буду морочить себе голову такими глупостями, как правильность и допустимость поступков. Нет, точно не буду. Даже если снова получу метку... возьму Стаса и пойду в Орнаим...
   Земля чуть покачивалась под ногами, ржавая земля, цвета запекшейся крови... багряные огоньки хрупки и жестоки. На то они и огоньки. А сказочница красавица. И не огонек. Точно не огонек. Сказочница... кажется, когда-то были придурки, посвящавшие всю жизнь служению даме, как правило, чужой... кажется, я их понимаю... но служить не буду. Потому что тогда она напишет еще что-то, а с меня хватит. Потому что...
   Маленькая фигурка бежит по улице впереди меня, бежит и кричит... что-то кричит, вот только что... не разобрать... бежит и кричит... а потом падает. Нет, что ты, так нельзя! Земля, конечно, шатается, но так нельзя. Я сейчас, я... поднимаю фигурку на руки. Такую маленькую, такую хрупкую, совсем как... Говорю:
   - Так нельзя.
   А в ответ - иступленный взгляд покрасневших глаз...
   - Герой? - звучит полушепот - полустон. А следом за ним - удар. Звонкий удар ладонью по щеке. Моей щеке. И - всхлип. - Скотина... как ты мог бросить меня? Я же бегала по городу, искала...
   - Сказочница, я никогда не бросил бы тебя. Я тебя люблю.
   - А это тогда как называется? - сквозь слезы спросила она.
   - Я тебя от-пус-тил, - объясняю я. - К нему.
   - К какому нему? - всхлипывает Тильда. - Я же бегала и искала, искала... к какому нему...
   - Дайн, - говорю я имя. - Ты же...
   - Ты пьян, герой?
   - Да, - соглашаюсь я. - Но это сейчас. А тогда...
   - Глупый... я же его лет двести не видела, я...
   - Вот я и говорю...
   - Просто хотела узнать... герой, как ты мог уйти? Что за дурацкая привычка уходить не прощаясь, герой... сволочь... что, нужен был повод бросить, да? Сказал бы и ушел, что уж тут... сволочь...
   - Я люблю тебя, сказочница, - говорю я ей в самое ухо. - Даже если ты...
   - Дурак, - прижимается она ко мне. - Ой дурак... неужели ты мне совсем не веришь, ну ни капельки? Я ведь думала - ты ушел. Как тогда, только насовсем, Демна...
   - Я люблю тебя...
   - Любишь и бросаешь?
   - А я тебя слишком сильно люблю.
   - Дурак... как же я без тебя... дурак...
   Так больно и сладко - прижимать к себе это тело, и чувствовать, как ее волосы щекочут грудь, как руки вцепились в шею - не оторвать... и губы сами собой касаются этих волос, виска, щеки, чуть солоноватой от засохших слез... какая же я скотина... бросить ее... заставить плакать... ее... а тонкие руки забираются мне под одежду, губы ищут и находят - мои...
   - Не здесь, - шепчет она. - Но сегодня.
   И я бреду не глядя, прижимая к груди свою бесценную ношу. Я бреду не куда - откуда. Не здесь... нет, не здесь... а ее тело прижимается все теснее, и ему, как и мне, жутко мешает одежда...
   - Какой же ты дурак, любимый... что бы я без тебя... что...
   А потом был свет луны, пробивающийся сквозь листву шумящего леса и сверкающе-белая кожа под моими губами и руками... и слова, осыпающиеся на прошлогодние листья... и легкая улыбка, притаившаяся в уголках самых любимых губ... и омут глаз, затягивающий все глубже и глубже... не вырваться, не сбежать и это так замечательно... в маленькое чудо, которое одно на двоих... которое называется счастье...
  
   А утро... утро начиналось с улыбки сказочницы и прогулки по мокрой от росы траве до отче и Стаса, отказавшихся почему-то ночевать в городе. Причины... ну их, эти самые их причины. Остались так остались. Может, даже для того, чтобы мы сегодня вот так шли под мягкий шелест листвы в зеленой сказке, которую можно поместить в любой из миров...
   - Демна, мне сегодня надо будет в город... диплом, сам понимаешь, тем более, если искать нового мастера, который согласиться...
   - Конечно. Я... все понимаю. А о чем диплом?
   - О Мастерах. О Приручивших Мерцающие огни... красивая сказка, герой, очень красивая...
   - А они не...
   - Нет, что ты! Все оговорено. В моем сказании не будет ничего из того, что быть там не должно. Но... сам же понимаешь, забиравшихся так далеко единицы, любая информация будет на вес золота. Тем более - Мастера... ты не представляешь себе, насколько это болезненная здесь тема.
   - Ага. И потом толпы восторженных неофитов побегут в город Мастеров...
   - Нет, что ты. Они же не идиоты, чтобы вот так идти в земли Мерцающих. Душа - она все-таки штука нужная... Ты пойдешь со мной?
   - Что за вопрос? Конечно, пойду.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась она. - Но сначала все равно надо найти отче со Стасом и сказать, что нас еще не съели и все такое...
   - Думаешь, они удивятся?
   - Думаю, они могут начинать тревожится.
   - Может быть, - согласился я.
   - А потом... пойдем посидим в "Гадюке", там должны собираться ребята. Тебе понравиться, а я просто хочу вспомнить, как это бывает...
   Н-да... мне-то вспоминать особо не надо, благо, и так помню, даже очень хорошо...
   - А может, куда в другое место?
   - А что?
   - Просто... мне там после вчера могут не обрадоваться.
   - После вчера? Ты напивался в "Гадюке" без меня? Ну, герой...
   - А может и наоборот. В любом случае, должно быть интересно. А ты правда уехала отсюда год назад?
   - Сомневаешься?
   - Что ты! Проверяю.
   - Герой...
   - Но ты же сама говорила, что нельзя ограничивать знания о человеке тем, что говорит он сам.
   - О да, - вздохнула она. - Я должна была предвидеть, что рано или поздно это вылезет мне боком...
  
   - Явились! - углядел наши силуэты между ветвями Стас. - Не прошло и полгода...
   - Разве? - насмешливо парировала сказочница. - А мы и не заметили.
   - Вот уж чему не удивляюсь, - хмыкнул Стас, улыбаясь настолько противно, что так и хотелось... - Завтракать будете? - отодвинулся он немного подальше от меня.
   - А то! Зачем же еще мы сюда пришли бы? - ухмыльнулся я, присаживаясь рядом с отче. - А все-таки, ребята, откуда такая резкая нелюбовь к городам? Неужели не тянет к нормальным кроватям и крыше над головой?
   - Знаешь, герой, - задумчиво прихлебывая кашу, сказал отче, - здесь - не тянет.
   - Почему? - удивился я. - Это же не Ситтим, куда мы, кстати, таки зашли.
   - В том-то и дело, что не Ситтим... понимаешь, герой, монахов еще можно пережить, есть у них какое-то уважение, степенность... Но здешние мастера - это перебор. Не хочу я быть выставочным экспонатом, не хочу, чтобы за мной бегали и задавали идиотские вопросы, чтобы с утра до ночи пытались выпытать очередные тайны церкви или ордена... Ну их всех. Лучше уж тут, на травке.
   - Но отче, - попыталась возразить сказочница. - Вы же понимаете, что...
   - Это не размышления на тему, - грустно улыбнулся он. - Это результату печального опыта. С меня хватит, Тильда. Я действительно лучше тут, пока никто не проведал. А Стас, добрая душа, решил не оставлять старика одного.
   - Так уж и старика, - насмешливо прищурилась добрая душа.
   - Так не юноши же, - покачал головой отче. - Вы, как я понимаю, пришли и ушли?
   - Еще не ушли, - поправила его сказочница. - Но скоро будем. Отче, а...
   - Вот и идите, дети мои. Вечером тогда соберемся и поговорим.
  
   Нет, если присмотреться, что-то в этих ржавых улицах все-таки есть. И в том, чтобы бродить по ним, обнимая сказочницу, тоже. Определенно есть. Сегодня она больше молчала. Не было криков про вот это и вон то, а их, как ни странно, не хватало. Зато была песенка Олэ, которую она тихонько насвистывала, и рука, вцепившаяся в мою ладонь. Вполне достойная замена...
   - Идем, - потянула меня сказочница ко входу в огромное здание из белого мрамора, явно сделанное под античность.
   - Это Академия?
   - Что же еще... идем, герой. Потому что если я оставлю тебя здесь, буду все время думать, куда тебя может занести и как долго я буду потом это куда искать...
   - Никуда меня не занесет, сказочница, - ответил я. - Тем более, что я иду с тобой.
   - Ну, разве что, - улыбнулась она. И, отпустив мою руку, побежала по ступеням вверх. А я, соответственно, следом.
   А потом были двери и переходы, переходы, переходы... и понимание того, что меня куда-то ведут, что ведут именно меня и больше ничего тут сказочнице не надо, но... что ж, пусть ведет. Даже если там будет сидеть озверевший маг, которому зачем-то вдруг понадобился герой. Пусть... а, вот и те двери, перед которыми мы остановились, в которые вошли.
   - Здравствуйте, мастер, - склонилась в глубоком поклоне сказочница.
   - Здравствуйте, - улыбнулся немолодой уже человек, немного полноватый, но еще не толстый, с короткой гривой иссиня-черных волос над черными глазами.
   - Мастер, я хотела вас попросить...
   - Вы говорили об этом герое, Тильда?
   - Да, мастер. Олэ, флейтист из города Мастеров, сказал, что...
   - Он проклят? Да, я вижу. Что ж, молодой человек, вас не имеет смысла жалеть. То, что вы получили - не важно, где и как - это больше дар, чем проклятье. Другое дело, это как... вы ведь ничего особо не делаете, кроме как деретесь топором?
   - Я герой. Что нужно, то и делаю.
   - Герой... да, вот так насмешка... Не знаю, зачем и как вы примените то, что имеете, но... это будет интересно. Определенно интересно. Вы ведь знаете, есть мастера, Мастера и проклятые. И очень и очень многие делают одну и ту же ошибку, ограничивая проклятье мастерами вещей. Глупая ошибка, право слово. Проклятье суть не что иное, как умение вкладывать душу в дело рук своих, забирая ее по кускам из собственного тела. Да, вкладывать в вещи - наиболее наглядно. Но ведь дела рук этим не ограничиваются. Есть еще песни, сады, ученики, убитые, научные открытия, заклятья, в конце концов. Всех не перечесть. Знаете ли вы, молодой человек, что когда-то давно, в самом начале, проклятье назвали синдромом творца? Потому что вещи проклятых особенны, они живут. Была по такому случаю даже очередная теория о нашем с вами Создателе, поминать которую сейчас - прямая дорога на костер, так что... Сами догадаетесь. Проклятые слишком возвышены своими умениями. Даже над Мастерами. И не плати они за это так дорого, не было бы им то прощено. А дьявол тут не причем, абсолютно не причем, молодой человек. Ну да ладно, заболтал я вас, вижу. Так что...
   - Постойте! Простойте, мастер. А когда появились первые...
   - Они были всегда. Проклятье только заставило их платить. И в этом я вижу одну из самых больших трагедий человечества.
   - Нет, я не о том. Ведь были же ушедшие от проклятья...
   - Да, я понимаю, что вас это не может не интересовать. Но уйти - это значит не делать ничего. Совсем. Потому что на самом деле не так уж и важно, во что вкладывать душу. А не сметь ничего сделать... оно вам надо, молодой человек? Мое почтение.
   - Страшно? - стараясь подойти бесшумно, спросила сказочница.
   - Пожалуй, - тихо ответил я. - Только он ошибается.
   - Нет, - печально и тоскливо сказала она. - Он говорил правду, поверь. И какая бы она не была...
   - Он говорил только то, что знал, - улыбаюсь я и обнимаю ее, такую маленькую, такую хрупкую... боящуюся моей судьбы больше меня... - А он не знал, что я могу выбирать. Три пути. Стас был прав. И - я выберу. Только...
   - Кажется, я знаю, что...
   - Кажется, я в этом не сомневаюсь...
  
   Вечер... вечером была тишина и костер. И мы все. Почему-то молчали. Не насторожено, не напряженно, а словно ждали чего-то. Прихода. Деяния. Чуда. И чудо пришло, словно путеводная нить нашего ожидания просто затянула его сюда... словно он не мог не прийти, так же, как и мы не могли не ждать...
   - Здравствуй, Герой.
   - Здравствуй, Дракон.
   Щуплый светловолосый подросток сделал шаг вперед и поклонился.
   - Отче. Тильда. Стас. Мое почтение.
   - Здравствуй, мальчик, - улыбается отче. - Давно не навещал старика.
   - Давно, - кивает Дракон, и улыбаясь, поворачивается к сказочнице. - Да, настоящий. Да, тот самый. Хочешь потрогать?
   - Простите, - потупившись, отвечает она.
   - Так хочешь или нет? - протягивает Дракон ей руку, и она осторожно, словно боясь обжечься, хотя я точно боялся бы, касается пальцами его сверкающе-белой кожи, заглядывает в глаза, отливающие желтым пламенем.
   - Спасибо, - заворожено говорит она, отступая на шаг.
   - Пожалуйста, - весело улыбается он, медленно убирая руку. - Мне не жалко.
   - Дракон, - начинаю было говорить я, но он обрывает меня, поднимая вверх руку... такую тонкую... как вспомню, что со мной сделали однажды эти руки...
   - Отче, я зря, я исправлюсь. Мне... не хватало наших бесед. Правда, - говорит он и только потом поворачивается ко мне. - Прости, Герой. Сегодня я пришел не для тебя, - и. поймав пытливый взгляд Стаса, медленно кивает. - Да. Ты все правильно понял. Слово Дракона.
   - Значит, ты пришел сказать, что...
   - Нет. Я пришел, чтобы пригласить тебя в гости, Ктассантир ад С'арранан аль Содра.
   - Правда? Я... я ведь даже не ждал, я просто кричал в никуда...
   - Хорошо кричал, - говорит Дракон. - Громко. Из тебя получится хороший собеседник. Может быть, даже ученик, но тут, сам понимаешь... Ты пойдешь со мной, Стас?
   - Конечно! Ребята, я... - он хочет, хочет что-то сказать, но замолкает. Слова... слов мало. Всегда было. Всегда... Стас кланяется отче, низко, до земли, обнимает меня, хлопает по плечу. - Свидимся, герой. И... счастливо, сказочница.
   - Удачи, - улыбается она.
   - Уже, - ухмыляется Стас.
   - Собственно, это все, - говорит Дракон. И сверкающие ярко-желтые глаза, так похожие на глаза Бутерброда, смотрят насмешливо и печально. А потом губы открываются и говорят два слова, говорят только для меня, и это странно утешает и греет. Потому что Дракон говорит: - До встречи, герой.
  

Вместо эпилога

  
   - Помнишь, сказочница, ты когда-то обещала не писать обо мне?
   - Не думай об этом, - улыбается она. - Не переживай. Я солгу, мне можно. Там не будет тебя - только мои мечты и память. И... не все ли равно, кому именно ты дашь право изуродовать твою жизнь? Я сделаю это не очень страшно. Я ведь люблю тебя.
   И что мне было ей на это ответить?
   - Как хочешь, Тильда. В конце концов, что за герой, если у него нет своего списка подвигов...
  
  
  
   135
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"