Antoin : другие произведения.

Юлиан. Битва за мечту

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.66*6  Ваша оценка:
  Юлиан. Битва за мечту.
  
   1. Эпоха перелома.
  
  
  История поздней Римской империи - это обугленные книги, залитые кровью. В них очень мало светлых страниц, не затронутых пожаром крушения. И одна из таких страниц - краткая жизнь императора Юлиана, "Отступника", как до сих пор говорят враги того, за что он сражался.
   Его правление началось в декабре 361 года триумфальным вступлением в Константинополь, а окончилось 26 июня 363 года в середине жестокой битвы. Юлиан промелькнул лишь на мгновение - но успел вспыхнуть так ярко, что исходящий от этого исторического персонажа свет с тех времён и до наших дней притягивает умы исследователей, писателей и поэтов. Этому свидетельством огромное количество литературы о Юлиане, которое растёт с каждым годом, хотя никаких новых исторических источников и не открывается. Кто ещё, правив так мало, сумел оставить столь глубокий след?
  
  Юлиан обязан своей популярностью не только исключительным личным качествам - интересна сама эпоха, в которую ему выпало жить, сражаться и умереть. Судьба мира решалась в эти годы. Определялось, кто напишет историю человечества - и в переносном, и в буквальном смысле.
  
  Константин сильно укрепил позиции христианства, но окончательной победы новая вера не одержала. Языческие храмы были частью разрушены, частью преданы забвению, однако ещё имели достаточно защитников. Христианство же не стало сильным объединяющим стержнем, потому что раскололось на враждующие группировки, атакующие друг друга не столько доводами, сколько оружием. Это уже был не вопрос веры и чистоты догматов - Церковь стала мощной политической силой, ценящей больше власть, чем святость, и её слуги в большинстве своём только предавались земным наслаждениям и собирали баснословные богатства.
   А в это время внутренние и внешние проблемы требовали срочного решения - Империя, ослабленная святым равноапостольным императором Константином, разваливалась на глазах. Внешние границы еле держались под натиском осмелевших варваров, а орлы легионов потеряли славу, некогда завоёванную римской кровью. Финансовые кризисы, убыль населения, сокращение производства - всё говорило о том, что нужны серьёзные реформы, иначе государству придёт конец. Казалось, ничто больше не сможет вернуть людям былую энергию, создать стремление к общей цели, которое одно могло преодолеть раздробленность и пассивность этой эпохи.
  
  И вот в этот решающий момент на троне Империи возникает Юлиан - так отличающийся от предыдущих и последующих августов, что будто бы это умирающие боги попытались дать Риму настоящего лидера, достойного встать бок о бок с Юлием Цезарем, Октавианом, Траяном, Аврелием. Того, кто укрепит Империю и соберёт под своими знамёнами римские легионы. В последний раз.
  
  Мир получал шанс избрать спасительный путь среди сгустившегося мрака. Шанс возродиться. Сохранить наследие античности, не прерывая нить культурной традиции. Сегодня мы знаем, что этого не произошло, и надвигались столетия варварства. Но в эпоху Юлиана битва ещё не была проиграна...
  
   "There was a dream that was Rome".
  
  
   2. Плащ философа.
  
  После смерти Константина его труп перевезли в Новый Рим, будущий Константинополь. Украшенный диадемой, багряницей и другими знаками царского величия, августейший мертвец несколько дней лежал во дворце на золотом ложе. Император был мёртв - но продолжал править. Придворные - продолжали служить, строго соблюдая этикет. Каждый день, как при жизни Константина, сановники преклоняли колени перед трупом, выражая свою преданность. Льстивые биографы радовались - мол, ввиду особой милости Провидения император правил даже после смерти.
  
   Однако, это было лишь внешнее величие. Распоряжения Константина относительно частей наследства, полагающихся каждому родственнику, были нарушены. Власть перешла в руки второго сына императора, Констанция.
   Он тут же начал репрессии, стремясь обезопасить себя от других претендентов, могущих в будущем отобрать трон у него и его братьев. Было сказано, что будто бы в своём завещании Константин рассказал сыновьям о заговоре против него и попросил покарать злоумышленников (вспоминается анекдот о смерти старого еврея). Вполне возможно, что такое завещание действительно существовало. Мать Константина, святая Елена, всю жизнь ненавидела детей Констанция Хлора от второго брака, в который тот вступил чтобы получить титул цезаря от тестя. Поэтому она воспитала в Константине такую же нелюбовь к сводным братьям и вечное ожидание измены (интересно, что Константин сам вступил во второй брак по той же причине, что и отец, бросив первую жену).
  Без суда, без какого-либо другого правового оформления были схвачены и убиты двое дядей Констанция, семеро его двоюродных братьев, муж сестры Константина и некоторые высшие сановники. Затем пошли казни их друзей, знакомых, просто неугодных новым императорам людей...
  
  Только двое младших детей Юлия, брата Константина, чудом спаслись от истребления. Это были Галл и Юлиан. В то время будущему "отступнику" было шесть лет, его брату - двенадцать. Либаний писал, что старший брат спасся, потому что был серьёзно болен, и все ждали, что он умрёт, а младшего не стали искать из-за его малого возраста. Ужас той кровавой резни Юлиан запомнил на всю жизнь и не раз вспоминал в письмах.
  
  Наконец убийцы насытились кровью. Констанций, как пишут, даже почувствовал некоторое раскаяние - хотя до конца жизни он будет недоверчиво относиться к Юлиану, не находя только повода для казни. Скорее всего, просто последующие события потребовали напряжения всех сил и заставили забыть о прежних планах.
  
  Репрессии окончились, но страна оставалась беспокойной: сыновья святого равноапостольного императора Константина, унаследовав талант отца к гражданским войнам, начали долгую междоусобицу. Как великолепно выразился Гиббон, они "поспешили доказать всему миру, что неспособны довольствоваться теми владениями, которыми были неспособны и управлять". Один брат пал в битве с другим. Прошло десять лет, за которые два оставшихся брата вследствие бездарного правления, слабостей и пороков утратили уважение и любовь подданных. Вспыхнул мятеж, и братоубийца сам пал от руки изменника. Констанций, последний из сыновей Константина, только что подавивший одно восстание, вынужден был повести изнурительную войну против узурпатора. Наконец, он остался один. Все соперники повержены в прах - но Империя, которой никто толком не занимался всё это время, продолжала разваливаться.
  
  В 344 г. Юлиану и Галлу приказали жить в замке Macellum близ Кесарии Каппадокийской. Некому было проявлять к ним любовь и заботу - их отец, как описано выше, был убит сыновьями Константина, а мать они потеряли почти сразу после своего рождения (что забавно, она была истовой христианкой и перед смертью всё имущество завещала Церкви). Юлиан писал, что в это время они жили, как в тюрьме - в недостатке общества, постоянных стеснениях свободы и тайном надзоре: "Ни один путник не мог посетить нас. К нам не пускали ни одного из наших друзей. Мы не получали никакого серьёзного образования, и ни с кем не могли поговорить, кроме как со своими рабами".
  Так братья оставались около 6 лет, пока бездетный Констанций не озаботился мыслью о преемнике. Поскольку из рода его деда Констанция Хлора в живых оставались лишь Галл и Юлиан, то император в 350 г. решился призвать к власти Галла. Констанций дал ему сан цезаря и отправил управлять Антиохией.
  
  Возвышение Галла благоприятно повлияло на судьбу Юлиана. Сначала он жил в Константинополе, но затем император послал его жить и учиться в Никомедию. Здесь учил знаменитый ритор Либаний, которого, однако, Юлиану запрещено было слушать. Именно в период от 350 по 354 г. В Юлиане окрепла его любовь к эллинской философии, религии, обычаям и наукам. Дело в том, что хотя в детстве Юлиану по приказу императора преподавали только христианские учителя, на его счастье, воспитанием ребёнка занимался и старый семейный учитель, вольноотпущенник Мардоний, хоть и христианин, но наполненный почтением к эллинской культуре. Он читал вместе с Юлианом Гомера и Гесиода, развил в нём чувство самодисциплины и любовь к философии, и старания Констанция вырастить из кузена такого же христианина пошли прахом.
  В Никомедии гнёт духовного одиночества, давивший Юлиана с раннего детства, исчез, он смог найти тех, кто мог разделить его мысли.
  Ему запретили посещать лекции великого риторика Либания, и Юлиан вышел из положения, наняв того, кто ежедневно записывал для него каждую лекцию. Кто мог предположить тогда, что через тринадцать лет именно Либанию как близкому другу императора будет поручено сказать прощальные слова над телом Юлиана во время траурной церемонии, и знаменитый оратор будет говорить с трудом - скорбь стиснет ему горло.
  Кроме того, Юлиан сблизился с платонистами и нашёл товарищей в философах Максиме Эфесском и Эдесии. То, что с назначением Галла Юлиан стал братом правителя, нисколько не отразилось на его характере. Богатство своё он так и не приумножил - если говорить о золоте и серебре, что же до богатства разума и души, то их он копил с удвоенным рвением, дни и ночи проводя в чтении и дискуссиях, поскольку готовил себя лишь к карьере учёного. Многие заметили в молодом Юлиане ясный ум философа, и с радостью приходили побеседовать с ним, некоторые даже приплывали из других городов.
  
  Скоро оказалось, что Галл в отличие от брата был подвержен множеству пороков, не сумел справиться с обязанностями, наделал ошибок и возбудил подозрения в неверности императору. В 354 г. он был вызван Констанцием для оправдания, заключён в тюрьму и там обезглавлен.
  Юлиан после казни брата был отправлен под сильным конвоем в Милан, где его семь месяцев держали в страхе, что в любой день придёт смертный приговор. Постоянная слежка, подозрения, необходимость молча сносить оскорбления и ограничения свободы, впрочем, только закалили характер молодого Юлиана, научив его твёрдости духа и самообладанию.
  
  Двор Констанция был в это время наполнен многочисленными евнухами. К чести его отца надо сказать, что Константин евнухов не любил и не допускал во дворец. Теперь же они стали самыми влиятельными людьми при императоре. Неоднократно они пытались интригами склонить Констанция к тому, чтобы казнить Юлиана, но их усилиям смогла противодействовать императрица - обладающая в равной степени красотой и умом Евсевия, которая помогала Юлиану не только из-за ненависти к евнухам, но и по личной симпатии.
   Благодаря её помощи Юлиан смог получить личную аудиенцию у императора и отвести от себя подозрения. Новым местом ссылки в июле 354 года были назначены Афины - что было для Юлиана как нельзя более радостно, потому что там до сих пор находился центр умственной и культурной жизни мира. Оставив за спиной тревоги и политические интриги, Юлиан провёл в Афинах шесть месяцев, продолжая изучение философии. К этому городу он затем всю жизнь сохранял самые тёплые чувства.
  
  Вопрос о преемнике снова встал с прежней остротой. Галлию захлестнул поток алеманнов, сарматы снова перешли дунайскую границу, дикие исавры спустились со своих гор, сея разрушения, и даже попытались было осадить Селевкию. Отвлечённый грядущей войной в Персии, август нуждался в помощнике для управления отдалёнными регионами. По настояниям императрицы Евсевии, которая действовала в этом отношении вопреки планам придворной партии, он решился возвратить Юлиану то положение, на какое он имел права по рождению.
  И вот, в октябре Юлиан снова был приглашён к Констанцию. Разлука с Афинами сильно опечалила юношу, мысль об оставлении наук и возвращении ко двору была ему отвратительна. Юлиан готовился к новым ссылкам или даже заключению, но когда он прибыл, убийцы его родственников вышли навстречу с изъявлениями дружбы.
  Плащ философа ему пришлось сменить на доспехи римского принца. Юлиану также было указано сбрить бороду, которую он носил в Афинах - в то время, в отличие от нашего, борода ассоциировалась с язычеством и противоречила христианской моде. Незнакомый с обычаями и нравами двора, он поначалу вызывал насмешки придворных, и только Евсевия, заменившая ему сестру, помогала Юлиану не чувствовать себя чужим в роскошном дворце.
  
  Вскоре все шутки были отброшены в сторону. Констанций приказал войскам и гвардии собраться рядом с Миланом. 6 ноября август в блеске всех своих регалий взошёл на возвышение, ведя за руку двоюродного брата, и произнёс речь, в которой рассказал солдатам о том, с какими трудностями сталкивается Империя, и что для управления ею необходимо назначить цезаря в западные провинции - этот пост и предназначался Юлиану. Констанций пышными словами описал добродетели кандидата и спросил у войск согласия, которое те и выразили не особенно громко, но дружно. Август провозгласил новый титул Юлиана и обратился к нему, призывая доказать геройскими подвигами право на это славное имя и обещая дружбу на веки вечные. Войска поддержали речь Констанция гулкими ударами по щитам, и многие заметили в это мгновение огонь, заблестевший в глазах Юлиана. В тот день ему как раз исполнилось двадцать четыре года.
  
  
   3. Меч императора.
  
  Через несколько дней после церемонии Юлиан получил в жёны сестру Констанция Елену (которая была старше его лет на десять) и с небольшим военным отрядом отправился к месту службы.
  
  В то время положение Галлии было безнадёжным. Все укрепления, выстроенные вдоль границы, были прорваны и разрушены германцами. Легионы, ослабленные после реформ Константина и забытые его сыновьями, терпели поражения и отступали. Варвары перешли Рейн и захватили земли на сорок миль к западу от этой реки. Периодически они делали набеги глубоко в римскую территорию, штурмом брали города и оставляли их разорёнными, в окружении проломленных стен, которые бесполезны, если некому их защищать. Плодороднейшие земли были опустошены, многие тысячи римлян взяты в рабство. Вся провинция пылала в огне. Разве молодому человеку, только что покинувшему студенческую скамью, под силу справиться с её управлением?
  
  Подозрительный Констанций не предоставил в распоряжение Юлиана достаточных средств и войск. Как цезарь, Юлиан обладал только административными полномочиями, и зависел от префекта претории и начальников военных корпусов. Это вызывало большие затруднения, в особенности в первое время, когда он начал практически знакомиться с военным делом. Никогда до этого он не брался за оружие и не вникал в тонкости управления - образование молодого принца было строго философским. Тем не менее, подчиняясь течению обстоятельств, Юлиан постарался выполнить свой долг наилучшим образом и приступил к воинским тренировкам. Он с большой энергией учился владеть мечом, копьём, луком - прекрасная физическая подготовка, которая в то время была обязательной частью классического греческого образования, помогла новому цезарю легко переносить тяжести упражнений. В свободное время он объезжал города провинции, знакомился с положением дел, настроением людей, и всегда читал, читал, читал... Ясный ум и привычка глубоко вникать в суть дела вскоре дали плоды, и несмотря на первоначальное нежелание занимать высокий пост, Юлиан с успехом справился со своими обязанностями, да и сражаться смог довольно неплохо. По словам Либания, этим он дал пример того, что философия может поддержать человека везде, куда бы его ни закинула судьба. Позже Юлиан сам с улыбкой говорил о своей ранней неловкости и том, как трудно было поддерживать царственный вид, которого все ожидали - через несколько лет уже и не представить было, каким неловким в государственных и военных делах он был не так давно.
  
  Даже получив титул цезаря, Юлиан не изменил своим прежним привычкам в еде, одежде и удобстве. Он спал и ел ровно столько, сколько было необходимо, не носил украшений больше, чем это было обязательно для принца, и предпочитал самую простую одежду. Во время суровой галльской зимы он не позволял топить спальню слишком жарко, и каждую ночь вставал, чтобы обойти патрули или сделать неотложные распоряжения. Войска любили Юлиана за то, что его рацион всегда был таким же, как у последнего солдата, и никогда он не давал такого приказа, который бы сам не мог исполнить.
  
  Военные и гражданские чиновники вели себя сначала не как подчинённые, а как надзиратели. В атмосфере постоянной слежки Юлиану приходилось вести себя предельно осторожно, потому что каждое слово могло быть передано императору или возбудить ненависть врагов. Мало-помалу многих людей он сумел привлечь на свою сторону, другие же были переведены на другое место, и ситуация изменилась. Опытный командир Саллюстий стал близким другом и учителем цезаря (интересно, что этот ветеран также был и философом - он известен нам как автор трактата "О богах и мире"). Под его руководством Юлиан быстро овладевал воинской наукой. Его первое сражение окончилось плачевно - прекрасно знающие местность алеманны сумели скрытно собрать войска и разбить римский арьергард. Но уже во втором бою Юлиан восстановил свою честь, обратив неприятеля в бегство. В следующей кампании, несмотря на превосходство в численности, варвары не смогли разбить войско Юлиана, который, будучи окружённым, разбил лагерь и умело укрепил его по всем правилам римских стратегов так, что целый месяц отражал атаки, пока противник не отошёл. Эти успехи дали Юлиану уверенность в себе и пробудили рвение к новым победам.
  
  Последний недоброжелатель - начальник конницы Марцелл - был заменён Севером, прекрасным офицером, который умел и точно выполнять приказы, и давать дельные советы. В это же время благодаря усилиям Евсевии Юлиан получил титул императора, а значит, всю военную власть на территории Галлии. В помощь его ослабевшему войску был послан генерал Барбацио с тридцатью тысячами легионеров и продовольствием, в котором нуждалась разорённая и голодающая Галлия. Однако, то ли по приказу императора, то ли по собственному капризу, Барбацио, вопреки первоначальному намерению, свернул в сторону и не стал соединяться с Юлианом. Он углубился на территорию варваров, но те следили за его продвижением, и когда генерал построил через реку мост из лодок, алеманны пустили вниз по течению множество тяжёлых брёвен, которые разбили лодки и утопили переправлявшихся людей. Испуганный такой потерей, генерал отдал приказ возвращаться, и его долгожданная армия вместе с припасами покинула Галлию к ужасу её гарнизона.
  
  Ободрённые тем, что такие силы противника были обращены в бегство без потерь, варвары решили заняться Юлианом. После ухода Барбацио императору больше не приходилось рассчитывать на подкрепление, и он постарался сделать всё что можно с имеющимися солдатами. Свой талант красноречия Юлиан употребил на то, чтобы успокоить население, которое, было, готовилось к новым поражениям. Города спешно укреплялись, стены восстанавливались, по всей провинции кузнецы и оружейники были завалены работой. Наконец, варвары пересекли Рейн и начали вторжение. Их вёл давний враг римлян - король Хнодомар, великан, обладающий огромной физической силой. С ним шли шесть других королей, огромное количество германской знати и тридцать пять тысяч лучших воинов. Юлиан мог собрать почти тридцать тысяч, но значительную часть из них составляли новобранцы, армия была недостаточно хорошо подготовлена и снабжена.
  Юлиан предпочёл риск генерального сражения изнурению врага в оборонительных стычках, и выступил навстречу Хнодомару. Римские легионы шли двумя сомкнутыми колоннами до тех пор, пока день не стал клониться к концу. Император хотел сначала разбить лагерь близ Страсбурга, но воодушевлённые войска требовали от него вести их дальше, в бой с алеманнами. Юлиан в короткой речи похвалил усердие и призвал римлян сражаться достойно, чтобы такая поспешность не была потом осмеяна как опрометчивая самоуверенность.
  Две армии встали напротив друг друга. Юлиан расположил лучших бойцов на правом фланге, и варвары, разведав расположение римлян, в свою очередь противопоставили ему отборных воинов. Наконец взревели трубы, и алеманны ринулись на римскую пехоту. Их кавалерия смогла прорвать ряды на правом фланге, а следовавшая за ней пехота обратила в бегство тяжёлую конницу римлян - прославленных cibinarii, укрытых бронёй с головы до ног. Уже казалось, что всё потеряно, и римские солдаты стали отходить, думая только о спасении. Некоторые даже пустились в бегство. Тогда Юлиан лично ринулся в бой, своим примером ободряя солдат. Устыжённые тем, что их император сражается, пока другие бегут, воины остановились и снова выстроились. Обе пехоты, римлян и алеманов, смешались, началась самая тяжёлая и кровавая часть битвы. По свидетельству историков, здесь столкнулись природная доблесть и значительная физическая сила варваров с римской дисциплиной и военной наукой, при этом на стороне римлян сражалось достаточно много варваров, которые таким образом соединяли все эти достоинства - так что это была битва не между народами, а между римским порядком и германским хаосом. Юлиан продолжал биться среди своих солдат, и попал в такую гущу сражения, что телохранители кричали ему, чтобы он подождал их, но несмотря на опасность император остался невредим. Наконец варвары дрогнули и побежали. Римляне с рёвом обрушились на них со всех сторон, лучники пустили град стрел по тем, кто пытался спастись вплавь, и река была запружена трупами - во время бегства обычно гибнет больше людей, чем в бою. Алеманны оставили на поле более шести тысяч убитых, римляне потеряли около трёхсот солдат. Король Хнодомар был взят в плен и в цепях отправлен к Констанцию, который получил славу, завоёванную другим.
  
  Эта битва при Страсбурге принесла желанный мир городам и деревням Галлии, и считается одной из самых значительных побед Юлиана - хотя сам он был другого мнения, ведь в этой битве он продемонстрировал в основном таланты воина, а не полководца. Но можно воздать ему хвалу ещё и за то, что из небоеспособных, деморализованных солдат, которые слишком долго терпели поражения, Юлиан сумел за короткое время создать сильные легионы, готовые выступить против варваров. Этот человек словно распространял вокруг себя ауру, и все вокруг него обретали такое же спокойное мужество и верили в победу. Победа при Страсбурге стала переломной точкой галльских войн Юлиана, после которой римляне полностью перешли к нападению и превентивным атакам, а варвары думали только об обороне.
  
  Покончив с угрозой алеманнов, Юлиан начал войны против германских племён франков, которых в то время считали самыми свирепыми из варваров. Взяв две их крепости на Маасе, он отослал пленников ко двору Констанция, и август принял их как ценный подарок. Интересно, что эти пленные франки даже вошли в личную гвардию Констанция - такие воины весьма ценились, а сами они не возражали против службы римлянам.
  
  Юлиан часто обнаруживал в своих поступках стремление подражать героям древности, и даже превзойти их. Видимо, не находя идеала в современниках, он искал их в таких великих лидерах, как Александр Македонский или Юлий Цезарь - с последним он естественно сравнивал своё пребывание в Галлии. Цезарь написал комментарии о галльской войне - написал о своих битвах и Юлиан (эта книга, к сожалению, была потом уничтожена среди многих других его произведений). Цезарь гордился тем, что дважды пересекал Рейн - Юлиан гордился тем, что трижды уносил легионских орлов за правый берег. Нет нужды описывать подробно эти походы, достаточно только сказать, что в конце концов германцы были полностью повержены. По условиям мирного договора они вернули двадцать тысяч пленных римлян, и император с триумфом возвратился назад, чтобы предаться мирным делам - Галлия была спасена от меча, но не от разрухи. Интересно, что в этом месте Успенский, автор многотомной "Истории Византии", допускает грубейшую неточность - он пишет, будто бы Юлиан не освободил римлян, а захватил более двадцати тысяч германских пленников, которых употребил на постройку разрушенных городов. Чтобы так плохо прочесть Аммиана и Либания, надо было постараться - впрочем, у Успенского в главе о Юлиане вообще много неправды, поскольку он был христианином, а потому не способен здраво заниматься историей поздней Римской империи. Подобные неточности многочисленны во всей вышеуказанной работе, что делает её не просто плохой, а даже вредной (помнится, как я был удивлён фразой Успенского о Бодуэне IV в разделе о крестовых походах: он-де ничего не сделал и был просто безвольным монархом - конечно, разве что пару раз наголову разбил самого Саладина, экая мелочь).
  
  Пять лет провел в Галлии Юлиан, и за это время показал таланты блестящего полководца и администратора. Германцы перестали угрожать римским городам и крепостям на левом берегу Рейна - и этого император добился своим воинским искусством, в то время как прежде Констанций платил варварам ежегодную дань за успокоение, в то же время оставляя легионы без жалования. Восстановилось сообщение по рекам, из Британии Галлию снабжали хлебом, привезенным на шестистах судах, построенных Юлианом. На места им были назначены хорошие управляющие, городские курии снова стали исполнять свои обязанности, повсеместно были восстановлены производство, сельское хозяйство и торговля.
  В административной деятельности Юлиан показывал не только глубокий ум, но и самое пристальное внимание к благу народа. Его письма близким друзьям, написанные в тот период, наполнены размышлениями по поводу того, что ещё можно сделать для жителей отданной ему провинции. Свою деятельность в качестве правителя он воспринимал как логичное продолжение философских убеждений: "Разве последователь Платона и Аристотеля мог поступать иначе, чем я поступал? Разве я мог покинуть несчастных подданных, вверенных моему попечению?".
  
  Констанций постоянно старался контролировать финансовые вопросы, и у Юлиана возникали конфликты с присланными из столицы чиновниками, которые старались выжать из Галлии как можно больше налогов. В принципе, поведение сыновей Константина ничем не отличалось от их святого равноапостольного отца - они так же рьяно налагали тяжёлые поборы, которые парализовали экономическую жизнь провинций и только подрезали доходы: что можно собрать с нищих? Однако, такие трудности не могли серьёзно помешать проводимой Юлианом политике, и самым ярким примером является то, что благосостояние населения и производство выросли настолько, что стало возможным в несколько раз снизить налог, и всё равно удавалось собрать намного больше, чем раньше. Как писали современники, Юлиан вернул в Галлию времена её наибольшего расцвета и богатства.
  В эти годы особенно сильно разрастается Париж, который коренные жители звали Лутецией. Юлиан вскоре вспомнит его простоту и строгость - когда окажется в Антиохии, славящейся распущенностью нравов.
  
  За успехами Юлиана со всё возрастающей ревностью следил Констанций. Экономический рост Галлии и военные успехи кузена сильно контрастировали с бездарным управлением самого августа. Евнухи и фавориты, недовольные возвышением Юлиана, услужливо передавали монарху сообщения о делах в провинции, даже преувеличивая успехи ненавистного императора, чтобы настроить Констанция против него, они звали Юлиана косматым дикарём и обезьяной, облачившейся в пурпур, а его сообщения называли пустыми и натянутыми выдумками болтливого грека и философствующего солдата, изучавшего военное искусство в рощах Академии.
   Особенно тревожила августа растущая популярность Юлиана среди народа и войск, которые, наконец, нашли достойного правителя и полководца. Констанций в ежегодных посланиях к Галлии и другим провинциям объявлял достижения Юлиана своей заслугой - мол, благодаря его мудрому командованию и были побеждены варвары. Но эта неумелая пропаганда уже никого не могла обмануть.
  
  Постепенно Констанций пришёл к решению ослабить власть Юлиана. Воспользовавшись тем, что провинция успокоилась на время, он направил к императору чиновников с требованием отослать с ними лучшие и испытанные части галльской армии для войны в Персии. Требование совершенно надуманное, поскольку персидская кампания в то время не требовала бОльших войск, чем уже были привлечены, а кроме того, Констанций и не собирался активно вести боевые действия. Зато такой приказ была фатален и для безопасности Галлии, и для дисциплины войск, потому что большинство вспомогательных частей, поступая на службу в римскую армию, получили обещание, что они никогда не будут обязаны служить за Альпами.
  
  Юлиан оказался перед сложным выбором. Подчинение приказу означало катастрофу для Галлии и для него лично, поскольку понятно было, что при первом же поражении Констанций воспользуется поводом, чтобы сместить неугодного императора, и, скорее всего, казнить, как уже был казнён брат Юлиана. Но отказ от исполнения веления монарха должен был привести к новой гражданской войне, а сколько же их было за последние полвека...
  Оба решения казались одинаково гибельными, и, поразмыслив, Юлиан выбрал повиновение - потому что оно угрожало смертью только ему, а гражданская война всегда более ужасна, чем любое вторжение. Император произнёс речь перед войсками, в которой объяснил приказ Констанция, и среди всеобщей скорби начал выделение лучших воинов из галльских легионов. Скрепя сердце, он сам организовывал отправление, и даже советовал столичным чиновникам вести войско вдали от городов, чтобы не вызвать ещё бОльшие волнения, хотя они ему и не вняли.
  В последний день он обратился к войскам, чтобы сказать слова прощания боевым товарищам, с которыми плечом к плечу пять лет вёл победоносные войны с варварами. Он вспоминал их общие победы и убеждал, что это великая честь - сражаться под началом августа, и волю Констанция надлежит исполнять точно и беспрекословно. Его обращение прозвучало в мёртвой тишине. А ночью к нему попыталась ворваться группа солдат с факелами и оружием в руках, чтобы провозгласить Юлиана своим августом. Он приказал запереть двери и не пускать их внутрь, надеясь, что ночь умерит пыл. Однако утром солдаты снова пришли и, подхватив Юлиана, понесли по улицам. В это время уже звучало требование, которое сделает невозможным примирение с Констанцием - "Юлиана в августы!" Сам император противился этому насилию и долго уговаривал всех разойтись, оставить его в покое и подчиниться своей судьбе, как это делает он. Солдаты продолжили требовать от него провозгласить себя августом, и, к трём часам дня, Юлиан поддался их уговорам. Не имея роскошной диадемы, нашли воинское ожерелье, и им короновали своего августа. Юлиана подняли на большом щите над головами, и выстроившиеся легионы приветствовали его дружными криками и ударами мечей о щиты - таков был древний германский обычай, впервые повторённый римской армией. Чиновники Констанция побелели от страха и постарались как можно скорее покинуть Галлию.
   После церемонии Юлиан печально удалился к себе. Снова обстоятельства принуждали его поступать вопреки желаниям, и снова он принял это без радости, но со спокойной готовностью исполнить свой долг. Ведь когда всё вокруг шатко, единственное, за что можно держаться и в чём можно найти опору - это остаться верным себе и своей совести.
  
  Теперь пути назад не было. В Константинополь полетели донесения о неповиновении Юлиана. Сам же император решил сделать всё, чтобы избежать междоусобной войны. Он написал Констанцию почтительное письмо, в котором сообщал о том, что провозглашение августом было желанием войск, которого не вернуть назад. Юлиан предложил двоюродному брату признать за ним этот титул и право на управление Испанией, Британией и Галлией, которыми он и без того уже управлял. В обмен же он обещал признать первенство Константинополя и ежегодно отправлять туда богатые дары и молодых варваров для пополнения императорских войск.
   Констанций с высокомерием отверг это разумное предложение и продолжил готовиться к войне. В его письме заключительная часть была особенно оскорбительна - она обвиняла кузена в неблагодарности, после того, как Констанций его воспитал с заботливостью и нежностью и охранял в детстве, когда тот был беспомощным сиротой. "Сиротой! - воскликнул в ответ на это Юлиан, в котором пробудилось прежнее чувство ненависти. - Разве тот, кто умертвил всех членов моего семейства, может ставить мне в упрёк, что я остался сиротой? Он принуждает меня мстить за те обиды, которые я долго старался позабыть". Юлиан понял, что мирным путём спор разрешить не удастся и тоже начал пополнять армию, хотя его и удручало, что римляне снова будут убивать римлян. В это время после неудачной беременности умирает жена Юлиана и сестра Констанция - Елена, а вскоре после неё - и императрица Евсевия, так что больше женщины не могли встать между родственниками, которые направили мечи друг на друга.
  
  Для того, чтобы ослабить Юлиана, Констанций послал подарки варварским вождям, уговаривая их предпринять поход против своего соперника. Однако, Юлиан сумел заранее узнать об этих интригах и опередил варваров, нанеся удар по месту сбора их армий. Подстрекательство варваров к войне против собственного народа вызвало ненависть к Констанцию по всей Империи, потому что такие поступки обычно сурово карались в римском государстве.
  
  Теперь Юлиан уже не обязан был скрывать свои убеждения от христианской клики, и он открыто объявил о своей приверженности к эллинской философии и религии, чем вызвал восторженную реакцию противников христиан, которые, наконец, получили надежду на отмщение за годы унижений и грабежа.
  
  За время галльских войн Юлиан стал отличным полководцем, и когда стало очевидно, что война началась, он действовал с молниеносной быстротой. Разделив армию на две части, он дал генералам ясные инструкции: двигаться по указанному пути густыми и сомкнутыми колоннами, которые можно легко перестроить в боевой порядок, охранять себя от неожиданных нападений ночными патрулями, предотвращать сопротивление неожиданностью своего появления, а расспросы - быстрым продвижением дальше, распространять слухи о своей силе и соединиться с императором под стенами Сирмиума. Сам же Юлиан с отрядом из трёх тысяч отборных воинов быстрым маршем сквозь Чёрный лес, от истоков к устью Дуная, пользуясь внезапностью, захватил там флот из лёгких кораблей, преодолел семьсот миль за одиннадцать дней и появился у Сирмиума раньше, чем его враги узнали, что он вообще покинул Рейн. Население и гарнизон города встретили его радостными криками и вышли навстречу с цветами, чтобы объявить о своём подчинении новому правителю. Юлиан двинулся дальше и захватил ключевые проходы в горах, отделяющих Дакию от Фракии. Итальянские и иллирийские провинции, покинутые своими префектами, также охотно сменили власть того, кто призывал вторжения варваров, на власть того, кто их отражал.
  В эти дни Юлиан отправляет множество посланий во многие города Империи. Эти письма несут в себе отпечаток отличного классического образования и превосходного владения словом и приёмами риторики. Дело в том, что как исключительно честный и принципиальный человек, Юлиан был оскорблён несправедливыми упрёками Констанция, и хотел подчинить себе его земли не только силой оружия, но и силой убеждения, оттого и постарался привести аргументы и дать понять причину своего мятежа. Его слова были приняты, и важнейшие города провозгласили Юлиана своим императором.
  
  А Констанций ещё даже не воспринимал ситуацию всерьёз - этот бездарный правитель не умел оценивать положение и говорил о предстоящей войне как о простой охотничьей прогулке, уверенный, что легко победит Юлиана.
  Непосредственное столкновение уже должно было произойти, но судьба избавила Юлиана от ненавистной ему гражданской войны - 3 ноября 361 года Констанций умирает в Мопсукрене близ Тарса. Пришло известие, что перед смертью Констанций всё же назначил Юлиана своим преемником - возможно, из надежды, что победитель, известный своим благородством, будет милостив к молодой жене покойного. При известии об этом Юлиан вознёс горячую молитву богам, одновременно счастливый, что не пришлось сражаться, но опечаленный смертью двоюродного брата, которого, несмотря на все притеснения, простил и пожалел. Тело августа было доставлено морем в константинопольскую гавань, и Юлиан, одетый в траурные одежды, встретил его а берегу и с искренними слезами на глазах пешком сопроводил в базилику Святых Апостолов.
  
  11 декабря 361 года сенат и димы утвердили выбор армии и Юлиан официально взошёл на трон в качестве прямого и законного наследника.
  Так, в возрасте тридцати двух лет, Юлиан стал безраздельным правителем Римской империи. Но жить ему оставалось ровно восемнадцать месяцев и пятнадцать дней.
  
  
   4. Последний римлянин.
  
  Энергия Юлиана заставит его взяться за масштабные проекты реформирования всех сторон жизни Империи - от административной, до духовной, но краткость отпущенного ему срока станет причиной того, что мало какое из начинаний будет доведено до конца. Он сам словно предчувствовал скорый конец и не раз с печалью говорил, что слишком мало времени ему отпущено. Поэтому, наверно, и свойственна его правлению некоторая внешняя сумбурность и непоследовательность, Юлиан как бы бросается сразу на все проблемы, и всё хочет успеть. Он преобразовывал систему управления на местах, приводил в порядок законодательство и финансовые вопросы, восстанавливал античную религию, готовился к большой войне с персами, а потом совершил победоносный поход через Тигр и Евфрат, в самое сердце Персии, где когда-то сотрясали землю фаланги Александра Македонского. Все эти дела он умудрялся делать одновременно, и невероятно, как многого он смог добиться всего за полтора года.
  
  Римская империя после святого равноапостольного Константина и его сыновей походила на дом, заваленный мусором и требующий серьёзного ремонта. Прежде всего требовалось справиться с кучей проблем, оставшихся от предыдущих августов - и можно сказать, что исправление прошлых ошибок стало основным занятием Юлиана.
  
  Императорский дворец после изнеженных Константина и Констанция погряз в роскоши, кишел льстивыми бездельниками, живущими от царских милостей. Юлиан быстро всё изменил сообразно со своими вкусами аскета и философа.
  Как пишут его биографы, вскоре после входа в Константинополь Юлиану понадобился брадобрей. В ответ на зов явился вельможа в шикарных одеждах. Император нахмурился и заметил, что требовал брадобрея, а не прожигателя казны. Он допросил этого человека и узнал, что помимо огромного жалования и многих привилегий тот имел право на двадцать слуг и столько же лошадей. Проверка показала, что во дворце была целая тысяча таких брадобреев, тысяча виночерпиев и тысяча поваров, не считая многих других прихлебателей, увеличивающих своё благосостояние за счёт тяжёлых налогов на содержание двора.
  Этот узел Юлиан разрубил моментально, одним эдиктом изгнав лишних "слуг". Как отметили современники, дворец стал похож на безлюдную пустыню.
  
  Затем начались суды над теми, кто совершал преступления в предыдущее правление. Каждый обвиняемый предстал перед судом, и вина доказывалась в строгом соответствии с правилами процесса. Многие, кто брал огромные взятки, присваивал государственное имущество, или неправомерно изымал его у граждан, были казнены. Казавшиеся необоримыми пороки управления были выжжены калёным железом из органов власти, и чиновники поняли, что с новым августом шутки плохи.
  
  По восшествии на трон Юлиан развернул широкую деятельность по приведению в порядок имперского права. Он снова придал силу тем старым законам, которые были разумны, но отменены по капризу предыдущих императоров. В обилии появлялись и новые законы. О том, насколько полезны и продуманы они были, свидетельствует тот факт, что пятьдесят четыре закона Юлиана вошли в величайшие источники римского права - Кодекс Феодосия и Кодекс Юстиниана, хотя этими христианскими императорами были отброшены или присвоены многие начинания Юлиана, а само его имя проклято и обречено на осмеяние.
  Юлиан был не только превосходным законодателем, но и юристом-практиком. Он сам разбирал дела, мог на равных спорить с адвокатами. Как это было в римском духе, он превыше всего ставил справедливость, и никогда не нарушал закон, чтобы, например, помочь бедняку в споре с богачом, если объективно прав был богач.
  
  Сама структура власти при Юлиане была серьёзно реформирована и на высшем, и на низшем уровне. Так, например, он снова стал советоваться с Сенатом - предыдущие императоры использовали сенаторов лишь в качестве статистов на церемониях, из-за чего этот орган утратил былой смысл.
  Юлиан всегда славился замечательным умением подбирать исполнителей и на каждый пост находить такого человека, который наилучшим образом справится с обязанностями - иногда один этот талант достаточен, чтобы руководителя считали великим. Юлиан словно старался реализовать на практике идею Платона, что править должны мудрые философы, и потому высшими советниками императора стали его учителя и товарищи по прежнему обучению.
  Когда к Юлиану приехал его старый друг Максим Эфесский, шла встреча с самыми важными сановниками, но август вскочил с места и поспешил встретить философа, подобно Херофону, устремившемуся к Сократу. Как пишет Либаний, этим Юлиан показал всем, что мудрость должна цениться больше, чем царское величие, а всем хорошим, что в нём есть, он обязан философии.
   Кроме Максима при императоре были мастер риторики Либаний, некогда учивший его в Никомедии и Афинах, врач Орибазий, уступающий знанием и умением лишь великому Галену (по приказу Юлиана он собирал в энциклопедию все медицинские знания того времени), рядом были такие знаменитые учёные, как Приск, софист Химмерий, Саллюстий Галльский, а также близкий друг Юлиана Анатолий. Эти люди и советовали императору, и критиковали его без стеснения, потому что в их круге была принята за обычай предельная честность и к себе, и к другим - какому правителю выпадала удача слышать не лесть, а только те похвалы, которые действительно заслужены?
  
  Одним из основных направлений внутренней политики Юлиана также было восстановление муниципального самоуправления, единицей которого традиционно считался полис. Юлиан наладил структуру власти в областях, расширив законодательные и исполнительные полномочия наместников, упорядочена была и структура местных органов. В назначениях управленцев соблюдался принцип "умение важнее происхождения". Новые законы заменили негодные нормы, например, чиновников на местах Юлиан освободил от восполнения недобора налогов собственными деньгами. Также, стремясь остановить убыль населения, Юлиан освободил от всех налогов тех, у кого было 13 и более детей.
  
  Эти и другие его меры могли бы серьёзно улучшить финансовое положение Империи, если бы последующие правители-христиане не свернули большую часть преобразований. Положительные тенденции появились уже сразу, например, при Юлиане сократили темпы добычи золота в шахтах Фракии. После его смерти христианские императоры стали так увеличивать добычу, что шахтёры с радостью присоединились к готам, когда те вторглись во Фракию - полурабское существование не укрепляет лояльность.
  
  Юлиан уникален тем, что создавал новую конструкцию Империи - гармочничный сплав римской организации и греческой духовности. Именно Юлиан, а не Юстиниан первым стал говорить и писать на греческом, а латынь была для него неродным языком, к которому он обращался лишь при необходимости. Он обращался к подданным "мой добрый друг" - а после него будет развиваться только византийский стиль взаимоотношения власти с людьми: как с бессловесными рабами бога и басилевса.
  Наверное, после Марка Аврелия Юлиан стал самым образованным из всех императоров, когда-либо занимавших римский трон. Его внимательное отношение к развитию культуры и духовной жизни было удивительным после многочисленных "солдатских императоров" и ограниченных тиранов вроде святого равноапостольного Константина и его сыновей.
  
  Благодаря дяде Юлиана, установившему номинальное равенство религий Миланским эдиктом, Империя стала разобщена идеологически, христианские служители культа дорвались до власти и богатства, показав всему миру свою алчность и пороки, упадок нравов и культуры пошёл особенно быстро. Чтобы укрепить Империю, недостаточно было наладить структуру управления и восстановить связи органов государства - это лишь внешняя, механическая сторона, которая не сделает людей людьми. Без внутреннего наполнения любые модели будут сухими и хрупкими.
  
  И вот в это время, когда невежество готовилось захлестнуть цивилизацию, Юлиан стал развивать литературу и искусство. "Если что и достойно нашей отеческой заботы, то более всего это благородное искусство музыки", - писал он Экдицию, префекту Египта, приказывая отобрать талантливых юношей для обучения этой науке. Ещё Юлиан с горечью писал, что в его время обучение музыке считается более позорным, чем получение богатства мошенничеством.
  Для учёных, скульпторов, музыкантов, поэтов он стал защитой и поддержкой, и даже сам писал пьесы, а не только философские сочинения.
  
  Так много вопросов, требующих внимания, и так много противников преобразований... Юлиан работал упорно, как никто. Он одновременно мог разрабатывать три идеи, мог в одно и то же время писать письмо, слушать донесения и диктовать секретарю. За один день он успевал провести встречу с послами, разослать огромное количество личных и государственных посланий, да ещё и найти время, чтобы продолжить занятия философией. Его энергия была так велика, что секретари и слуги вынуждены были работать посменно, поскольку их выносливость не могла сравниться с силой Юлиана.
  Если бы даже Юлиан не стал императором, он бы стал известным благодаря своим работам - а писал он их как только находил свободное время, даже в походной палатке посреди военного лагеря в глубине территории врага. То, что работать приходилось урывками, и дела постоянно требовали перехода от одной проблемы к другой, а от неё - к третьей, не мешало императору: Юлиан обладал феноменальной памятью, подобно Александру Македонскому и Юлию Цезарю. Он по памяти легко цитировал большие куски из Гомера, даже те, что читал в далёком детстве, помнил малейшие детали христианских мифов, знал по именам многих своих солдат.
  Такой работоспособностью он был обязан не столько природным талантам, сколько качествам, развитым благодаря дисциплине. Самоконтроль побуждал Юлиана всегда стремиться к совершенствованию и полезной деятельности. В век величайшего духовного разложения он давал пример безупречной добродетельности.
  
  Юлиан не тратил времени на увеселения, которые ничего не несли уму, а только утомляли тело. У него никогда не было ни наложниц, ни мальчиков для утех, какие были у предыдущих и последующих христианских императоров. Юлиан даже не напивался никогда. Его скромность в одежде, еде и привычках напоминала те времена, когда Рим был ещё чист, полон молодой силы. Аммиан Марцеллин не забывает указать и недостатки Юлиана: он пишет, что император был довольно легкомысленен в поступках, но со временем избавился от этого тем, что выработал привычку принимать советы других и позволять себя исправлять; Юлиан любил рукоплескания толпы и стремился найти общий язык с каждым, отчего, по словам Марцеллина, он удостаивал своей беседы даже тех, на убеждение кого не следовало тратить время. Это желание быть понятым заметно даже в его рескриптах и указах: Юлиан не может просто сказать "Я повелеваю!" - он сначала объясняет, почему необходимо сделать то-то и то-то.
  
  Историки-христиане утверждают, будто бы он был неопрятен, носил длинную нечёсаную бороду, в которой водились вши, не стриг ногтей и не менял одежды. Всё это - либо наглая ложь, либо проявление глупости, потому что такие образы они взяли из сочинения Юлиана "Мисопогон", а затем приукрасили их. На самом деле достаточно самому прочитать это послание к антиохийцам, чтобы понять: оно написано в жанре сатиры, и в нём Юлиан смеётся над оскорблениями и выдумками своих ненавистников, доводя их до абсурда. Исторические свидетельства современников и сохранившиеся изображения императора совершенно другие. По свидетельству Аммиана Марцеллина он имел опрятный вид, гладко причёсывал и коротко стриг волосы, а бороду носил аккуратным клинышком. Аскетизм Юлиана не был похож на аскетизм сумасшедших христианских отшельников, которые жили в грязи и кишели паразитами - у Юлиана это было стремление к простоте, отказ от роскоши и излишеств. Он ел, чтобы жить, носил одежду, чтобы спрятаться от холода, а не превращал пищу и облачения в способ утоления тщеславия, как это делал святой равноапостольный император Константин, одевавшийся, как женщина, и носивший завитые парики.
  
  Такой образ жизни был следствием философии, в соответствии с которой жил Юлиан. Поэтому остановимся подробнее на том, во что он верил и чему следовал.
  
  
   5. Платон и Христос.
  
  Вопрос о религиозных делах обычно считается самым важным в правлении Юлиана. Большинство историков, особенно если они верующие, даже не утруждают себя рассмотрением иных реформ Юлиана, зато говорят только о том, что он старался вернуть язычество и проводил гонения на христианство. Такой подход, во-первых, слишком односторонен, потому что нет никаких оснований к забвению государственных, финансовых и административных преобразований, а, во-вторых, упрощён и неверен. Чтобы ясно представить себе те события, надо последовательно рассмотреть все детали, и тогда можно будет составить богатую и многомерную картину, которая, естественно, будет отличаться от лозунгов историков-христиан, которые годятся только для толпы.
  
  Прежде всего надо кратко обрисовать идеологическую картину тогдашней Римской империи. Христиане пытаются уверить всех, будто тогда не было альтернативы их учению, и только оно могло спаси государство, а потому все неотвратимо должны были его принять. Это напоминает тезисы марксистов о неотвратимости и обязательности революций - такие же неверные. На самом деле в то время, во-первых, христианство не было никакой объединяющей или благой силой - церковники только дрались за власть и копили богатства. Во-вторых, христианство было лишь одним из идеологических направлений, и альтернативы существовали. Новая вера ещё не победила, и много было людей, которые не принимали её. Римская империя в то время была пёстрой в религиозном плане, и в ней соседствовали остатки прежних античных культов, восточные религии, верования варваров и философия.
  Эта множественность была гораздо сложнее, чем её сегодня пытаются представить. Так, прежняя вера в Зевса-Юпитера, Гелиоса и Аполлона видоизменилась и была далека от примитивного культа, свойственного ранней античности, но при этом не исчезла совсем. И наряду с богами чествовали и героев, таких как Гектор или Ахилл - для людей в то время это были не мифические, а вполне реальные люди, и культ героического является признаком здоровой, развитой цивилизации. То, что христиане зовут язычеством, во время Юлиана было сплавом философии, традиций обрядовости и попыток понять строение мира. Политеизм есть обожествление сил природы и материальных сил общественного развития, но только на ранней его стадии римляне и греки воспринимали всех богов как реально существующих в том виде, в каком они действуют в мифах - как подобие обычных людей. В позднее время, когда жил Юлиан, это уже было просто символическое обозначение сил природы и законов её жизни, способ выразить соотношение элементов вселенной. Политеизм стал пантеизмом, и вместо того, чтобы чувствовать волю и око богов люди стали ощущать, что живут в огромном мире, настолько огромном, что они для него - лишь песчинки, которые могут пытаться понять действующие законы, но никогда не постигнут всех тайн. Христианская триада ад-земля-небо по сравнению с этим чувством окружающей античного человека вселенной как раз и представляется простенькой мифологией.
  
  Не было христианство и единственным монотеистическим учением. В то время не меньшую силу и потенциал имел митраизм - культ индо-иранского бога солнца Митры, принесённый из Малой Азии ещё во время завоеваний Александра Македонского. Я не буду подробно рассказывать о тонкостях этой доктрины, потому что любой желающий найдёт достаточно информации в интернете, достаточно только сказать, что эта религия очень походила на христианство, но в отличие от него была нацелена не на достижение рая, а на добродетельную земную жизнь.
  Митраизм исходил из того, что в мире вечно идёт борьба между благим богом Ормуздом и злым Ахриманом. Митра - это существо, посланное к людям, чтобы защищать их и помогать им, он Посредник. Культ Митры особенно сильно был распространён среди римских солдат, потому что митраизм проповедовал те идеалы, которые ценились среди воинов - мужество, дружба, взаимопомощь. Женщинам нельзя было поклоняться Митре, для них существовала богиня Анаитис-Кибела. Верящие в митраизм объединялись в общины, члены которых были связаны братскими узами, и эта модель оказалась очень подходящей для легионеров, потому что спаивала их отряды и воспитывала молодёжь. Однако, и среди обычного народа митраизм распространялся довольно широко. Интересно, что все другие секты, включая христианство, давали много примеров порочного поведения, отличающегося от того, что они проповедовали, но последователи митраизма никогда не были замечены ни в чём недостойном, то есть их вера оказалась действенным средством поддержания здорового общества.
  Несмотря на утверждения христиан, что митраизм был бесперспективен, это не так, и можно с уверенностью утверждать, что он мог бы стать идеологической основой Римской империи, если бы поддерживался на государственном уровне. Дело в том, что этот культ к другим верованиям относился терпимо, а все терпимые религии были втоптаны в грязь христианством, которое презирало чужую веру и укреплялось огнём и мечом.
  
  Несмотря на то, что Юлиан оставил после себя много философских работ, трудно исчерпывающе охарактеризовать, во что он верил, потому что, с одной стороны, это была философия, а с другой стороны - религия, а нелегко определить их соотношение.
  Юлиан был очень суеверен, верил предсказаниям прорицателей и знамениям, хотя, если было надо, то нарушал их. Ему были такие же видения, как и Константину, например дух римского народа, облачённый в доспехи проплывал сквозь палатку: в то время люди часто верили в такое, и это ничем не смешнее, чем явления христианских ангелов и святых. Жертвоприношения Юлиан проводил так же часто, как Марк Аврелий, но, конечно, рассказы христиан о том, что он разрывал женщинам животы и доставал внутренности - ложь. Скорее всего, обряды и богослужения он устраивал потому, что каждая религия должна иметь внешнюю, простую сторону. Христиане это всегда прекрасно понимали, и потому их ритуалы очень сильно воздействуют на психику верующих. Не зря ведь Юлиан заимствовал у христиан другой инструмент пропаганды - он приказал языческим жрецам раздавать милостыню, как это делали христиане, тем самым привлекая на свою сторону бедноту, готовую за миску похлёбки поддержать кого угодно. То, что язычники игнорировали такое, давало преимущество христианам.
  Юлиан старался дать Империи альтернативу, другое направление развития, но одной философии недостаточно - даже сегодня разве многие смогут перечислить тезисы платонизма? Основная масса людей - серая масса - нуждается в религии, которая бы их направляла в сторону наиболее полезного обществу поведения, причём религии простой и обрядовой, а не философски глубокой.
  
  Философия Юлиана представляет собой сплав из различных направлений античной мысли. Лучше всего разделить его практическую и метафизическую философию: в том, что касалось жизни и взаимоотношений с другими людьми Юлиан был киником (он сам писал о кинизме, но на самом деле это был стоицизм), а что касается строения мира и представлений о бытии - тут его взгляды были неоплатоническими.
  
  Стоицизм давно был известен римскому обществу и оставался на Западе самой привлекательной и популярной системой взглядов вплоть до появления христианства. Стоицизм был привлекателен тем, что не ставил все под сомнение, как скептицизм, не отрицал культуру, как кинизм, не подрывал, подобно эпикурейству, основы религии. В суждениях стоиков о познании было гораздо больше здравого смысла, доступного неискушенному человеку, чем в гносеологии других философов. Стоики создали новый жанр духовно-нравственной литературы, и впервые в античном мире проблемы внутренней жизни человека были раскрыты с таким тонким пониманием, проникновенностью и глубиной. Доктрина Стои была удивительно родственной римскому складу мышления и жизненным принципам. Старинные идеалы верности, доблести и самообладания именно у стоиков и обретали философский смысл, близок римскому духу был и стоический принцип, что верность долгу и совести есть верность себе. Казалось, что многие римляне были последователями этого учения, даже не слыхав его философов. Цари и полководцы, рабы и сенаторы, ученые и поэты постоянно пополняли ряды приверженцев Стои. Самым известным из стоиков Рима стал император Марк Аврелий, тот самый, на кого так похож был Юлиан (и известно, что этого императора Юлиан почитал больше всех).
  Отношение стоиков к религии было сложным. Постепенно они пришли к мысли, что бог - это Природа, и человек должен жить, постигая её законы. Стоики были в некотором роде фаталистами, потому что старались привести разум в такую гармонию, чтобы никакие происшествия не могли поколебать спокойствие духа. Они старались смягчить грубость мифологии, давая ей аллегорическое толкование. Сам по себе этот подход был плодотворен: он показывал, что в древних символах часто можно уловить серьезные и возвышенные идеи. Юлиан тоже много писал о таком понимании мифа и о том, что буквального его постижения недостаточно. В речи "к кинику Эраклейосу" он размышлял над сутью мифа, и показывал, что миф наиболее должным образом используется в процессе обучения основам философии и религии, как упрощённая модель сложных понятий.
  
  Киническая (стоическая) часть философии Юлиана очень наполнена интимно-личностными размышлениями, она посвящена поискам своей внутренней сути.
  Он писал: "Я думаю, что тот, кто узнает себя, узнает нечто намного более важное, чем чужое мнение о нём - то, чем он является в действительности... Мы должны понять внутри себя, что является для нас правильным поведением, а не получить указания извне. Пока вы остаётесь рабами чужих мнений, вы не приблизитесь к свободе и не впитаете её нектар. Но я не подразумеваю этим, что мы должны забыть стыд перед людьми и делать то, что нам не подобает; но пусть всё, от чего мы воздерживаемся и все, чего мы не делаем, будет отвергнуто нами не только из-за мнения большинства, но и потому, что это запрещает рассудок и бог внутри нас.
  Конечная цель философии киников, как, в действительности, каждой философии - это счастье, но счастье, которое состоит в жизни согласно природе, а не согласно мнениям большинства.
  Не абсурдно ли, когда человек пробует найти счастье где-нибудь вне себя, и думает что богатство, и происхождение, и влиятельные друзья наиболее важны в жизни?... Поэтому мы должны сказать, что счастье можно найти только внутри нашего ума, в этой лучшей и самой благородной части нас".
  
  Что же касается неоплатонических идей Юлиана, то они есть сочетание философии, существовавших в то время представлений о Солнце и планетах и религиозных верований. За ничтожным исключением, Юлиан писал свои произведения только от случая к случаю, видимо, не имея возможности перечитывать свои рукописи и придавать им окончательный вид. Поэтому его труды носят сырой, недостаточно упорядоченный характер. Поскольку я не имею здесь цели углубляться в тонкости философии, то ограничусь общим описанием.
  
  Особенно много Юлиан писал о Гелиосе, боге солнца, и Матери богов, Кибеле, почитание которой, видимо, связано с митраизмом. Все эти понятия для него обозначают сразу несколько разных вещей. Так, Солнцем или "великим Солнцем" Юлиан вслед за вековой традицией именует неоплатоническое первоединое. Вся ноуменальная сфера, следующая за первоединым, мыслящая надмировая сущность у Юлиана, как и у всех неоплатоников, тоже называется Солнцем. И, наконец, Солнце он понимает и просто как звезду, окружённую планетами. Он писал: "Весь мир - это единый живой организм, обладающий душой и разумом, он постоянно изменяется, проходя через циклы рождения и смерти".
  Его вера в Гелиоса не была примитивным поклонением абстрактному богу - Юлиан рассуждал о свойствах солнечного света, о смене времён года и влиянии Солнца на человека и другую жизнь на земле. Эти рассуждения и выводы из них не противоречат даже современным учёным. Как мог Юлиан мыслить так чётко в свою эпоху, неясно, и потому ещё более удивительно.
  Кроме того, его работы о Солнце наполнены романтическим энтузиазмом, он прямо-таки влюблён в Солнце. Эта восторженность и постоянная приподнятость стиля сразу бросаются в глаза. Культ Солнца вообще в то время имел богатую традицию. Начиная с V века до н. э. появилась тенденция сближать и отождествлять Гелиоса с Аполлоном, затем к мифологии добавилось и неоплатоническое понимание солнца как первоединого и как мыслящей первоосновы. Гелиоса славил Софокл: "О Солнце! Пожалело бы ты меня, ты, которого мудрецы называют родителем богов и отцом всего", у Овидия Гелиос "управляет миром", а у Корнута (I в. до н.э.) Гелиос и Аполлон просто отождествляются. В орфических гимнах Гелиос именуется "правителем мира". Атеней (III в. н.э.) именует Гелиоса "богом соединяющим и сдерживающим, а также вечно обходящим космос". Месомед (II в. н.э.) написал целый гимн, посвященный специально Гелиосу. Философским характером отличается гимн неоплатоника Прокла, обращенный к Солнцу. В дальнейшем Гелиос отождествляется не только с Аполлоном, но и с Гефестом, с самим Зевсом и даже с Осирисом. Статуи Гелиоса часто воздвигались римскими императорами, а на монетах они, включая Константина, писали Sol Invictus - "Непобедимое Солнце".
  Культ Гелиоса у Юлиана принимал монотеистические черты, и он явно стремился сделать так, чтобы можно было заменить христианство не менее мощной государственной религией. Для этого император приказал провести унификацию священных обрядов, поскольку тогда в каждой местности языческое богослужение проводилось по-своему. Кроме того, Юлиан хотел создать чёткую иерархию жрецов по типу христианской. Также, как христиане назначали епископов, Юлиан назначал в определённые районы жрецов, сведущих в неоплатонизме. Эти меры должны были дать античной религии ту структурную прочность, которая оказалась такой полезной для христианства.
  
  Христиане часто называют Юлиана идолопоклонником, но это неверно. Он прямо указывал, что изображения богов лишь помогают верующим направлять молитвы, но сами не являются богами - в чём это отличается от христианства? Зато император, по Юлиану, несёт в себе божественное, как единственный проводник небесной воли на земле - эта идея потом была использована христианством в виде помазанников божьих, но Марк Аврелий бы такое не одобрил...
  Называть Юлиана Отступником - тем более глупо, что он никогда не был крещён, а только лишь получил в детстве христианское образование и участвовал в богослужениях как чтец и помощник. Вплоть до того, как началось противостояние с Констанцием, Юлиан был вынужден скрывать свои верования, но как только смог, он объявил о своей приверженности старым богам и старой культуре - в то время эти вещи не отделялись друг от друга, и христиане отвергали всю античность целиком, включая всех её гениальных скульпторов, поэтов и писателей. Выбор стороны был обусловлен не столько религией, как это пытаются примитивно представить - это было вопрос образа жизни, того, каким ты хочешь быть и каковы твои эстетические потребности.
  Когда Юлиан объявил о том, что не будет поддерживать христианство, христиане пришли в ужас, а их противники обрадовались. Много лет со времени, когда Константин в обмен на политическую помощь осыпал благодеяниями Церковь, она крепла и богатела. Античная культура уничтожалась. Храмы, созданные гениальными зодчими, жемчужины древнего мира - разрушались невежественными толпами верующих, которые из камней эллинских шедевров строили христианские святилища или растаскивали материалы для строительства своих жилищ. Истребление искусства и триумф невежества - вот что несла новая религия, и это было очевидно в эпоху Юлиана.
  
  Христиане боялись, что император будет их преследовать так же жестоко, как предыдущие правители язычники (в это время уже полным ходом шло создание мифа о гонениях, которые якобы были в Римской империи). Но Юлиан не предпринимал ничего подобного. Он вообще не был принципиально нетерпимым, и, хотя считал христианство вредным учением, тем не менее, всё время правления избегал принуждения. Дело в том, что Юлиан разделял основной тезис неоплатонистов, согласно которому есть много путей к правде; исходя из этого, они искали идеи, общие для всех учений. Он замечал, что человек может "увидеть, что те, кто в каком-либо из философских направлений действительно достигал вершин понимания, обычно разделяют общие идеи.... Все философы идут к одной и той же цели, хотя они и приходят к ней по разным дорогам... Я всё еще верю, что даже до рождения Геракла, не только среди греков, но и среди варваров были люди, которые занимались такой философией. Поскольку это, кажется, до некоторой степени универсальная философия и самая естественная из всех..."
  
  Терпимость Юлиана превосходила даже терпимость христиан друг к другу: в то время, по свидетельству современников, никто не проявлял такой ненависти, как последователи различных христианских течений, сражавшихся между собой за чистоту догматов. При Юлиане были возращены из изгнания ариане, осуждённые при Константине, и другие еретики. Император собрал вместе представителей всех враждующих учений и обращался к ним с наставлениями о мире, призывая жить вместе, без конфликтов. Христианские историки с ненавистью проклинают Юлиана за потворство еретикам, но это для них ведь ясно, кто еретик, а кто праведник, а противники считают иначе, так как же можно с уверенностью обвинять и оправдывать? Для Юлиана эти внутренние разногласия были всего лишь разногласиями Церкви, а непримиримые стороны оставались христианами. Можно сказать ещё, что этот шаг был полезен тем, что христианство вместо того, чтобы стать монолитным учением, дробилось и отвлекалось на разногласия, тем самым давая возможность другим религиям взять верх. Юлиан даже принял закон, который запрещал христианам оскорблять своих единоверцев прозвищами идолопоклонников и еретиков.
  
  Нехристиане при Константине и его сыновьях были ущемлены в некоторых правах, земли языческих храмов передавали христианским, в судах часто присуждали победу христианам, даже если они были неправы. Юлиан восстановил равенство. Историки-христиане пишут, будто он отнимал землю и храмы у христиан - но это ложь, поскольку он лишь восстанавливал прежний порядок, приказав вернуть то, что было прежде взято. Там, где на месте языческого храма была построена христианская церковь, её надлежало уничтожить и восстановить прежний храм за счёт тех, кто его ломал. Имущество, растащенное по домам христиан, приказано было вернуть язычникам. Писали, что из разных уголков начали плыть корабли, груженые мрамором и статуями, похищенными христианами. Государственные субсидии христианскому духовенству и инвестиции в строительство новых церквей были отменены, а деньги перенаправлены на восстановление языческих храмов. Все эти меры были справедливы - но христиане принялись громко возмущаться и проклинать императора. Юлиан на это не оскорблялся - по привычке, он оставался спокойным, как бы его ни ненавидели.
  
  Кроме того, Юлиан отобрал у священников судейские полномочия, запретил им заверять в качестве нотариусов завещания и другие документы, присваивать чужое наследство и переписывать имущество на себя. Предоставление таких прав было грубейшей ошибкой христианских императоров, потому что тем самым церковь начинала сращиваться с государством.
  
  Юлиан не преследовал христиан, но он призывал изменить веру, и давал привилегии тем, кто возвращался в язычество. Таких людей было тогда много.
  Надо сказать, что Юлиан не лишал христиан своей защиты, например, в то время некоторые чиновники часто посылали принесшим обет безбрачия священнослужителям девушек, чтобы потом шантажировать их угрозой открытия таких визитов, но Юлиан строго наказал тех, кто был уличён в такой практике.
  На самом деле, настоящие христиане, живущие в соответствии со своим учением, могли не бояться императора - идти к истине другими путями, вот и всё. Мало кто знает, но среди высших командиров армии Юлиана было достаточно много христиан, которые вполне уживались с "Отступником". Проблемы возникали только у фанатиков, у тех, кто не умел уважать чужую веру, у тех христиан, чьи дела расходились со словами, у церковных иерархов, недовольных потерей власти. На самом деле поведение Юлиана было даже более христианским, чем у его врагов. Он оставался спокойным и не оскорблялся их поступками - они бесновались от ненависти и изрыгали бесконечные проклятия. По приказу Юлиана при языческих храмах создавались приюты и детские дома, где помогали всем, независимо от веры - а христиане, хоть и кичились своим милосердием, помогали только единоверцам и плевать хотели на страдания других.
  
  Тем не менее, несмотря на терпимость Юлиана и стремление к мирному сосуществованию, постоянно возникали конфликты. Так, единственный случай, когда Юлиан действительно наказывал христиан - это издание указа по поводу беспорядков в Эдессе. После того, как христиане там устроили вооружённое нападение на валентинианских гностиков, Юлиан язвительно сказал, что без богатств христианам легче войти в царство небесное, а потому приказал отдать деньги, накопленные церквями Эдессы, солдатам. Император приказал применить жёсткие меры и против христиан-фанатиков в Сирии и Малой Азии, где эта чернь оскверняла и разрушала даже вновь восстановленные эллинские храмы.
  
  Общественное напряжение нарастало, и язычники в Дамаске, Газе, Аскалоне, Александрии решили отомстить христианам за унижения и безграничные издевательства, которые терпели от них при предыдущих императорах. Христианские базилики в этих городах были сожжены, некоторые христиане убиты, в том числе епископ Марк из Арефизы. Но случаи, когда христиан наказывали по приказу императора, можно пересчитать по пальцам - это разве что Евгений и Макарий, которые были сосланы в Египет и вскоре там умерли. Обычно же Юлиан отвечал на все оскорбления и бунты христиан изречением "Мой разум услышал безрассудство". Зато Церковь придумала много мучеников, будто бы погибших за веру при Юлиане. Так, двое солдат-христиан, Ювентин и Максим, во время войны с Персией отказались подчиняться приказам командиров и были казнены по приказу Юлиана. А Церковь сделала из этих военных преступников - мучеников за веру.
  
  Самым значительным ущемлением прав христиан при Юлиане считается его рескрипт, запрещавший христианам преподавать в школе. На самом деле, в тексте этого документа содержится подробное обоснование того, почему была применена такая мера. Для Юлиана очень важно было преподавание эллинской культуры, всего богатства античной традиции, а учителя-христиане чаще всего преподавали Гомера и других поэтов с презрением, говорили о великих философах как об идолопоклонниках. Поэтому император поставил условие, что преподавать могут только те, кто относится к античной культуре с должным уважением. Это была очень правильная мера, поскольку избавляла детей от вредного воспитания - всё равно, как, например, запрещение преподавать в школе историю Второй мировой войны в ключе "СССР завалил немцев числом, благодаря заградотрядам и вопреки бездарному командованию коммунистов". Кроме того, христиане не желали отдавать своих детей в школы, где им бы научили уважению к античной культуре, и без получения классического образования христианам была бы закрыта дорога в органы власти и на управленческие должности. Эта мера обеспечивала будущее Империи и подрывала власть Церкви - естественно, что до сих пор именно этот рескрипт получает больше всего проклятий христиан, которые пытаются исказить его смысл и представить карательной мерой, не имевшей оснований. Кроме того, обычно забывают, что это ничто по сравнению с мерами христианских монархов: так, Юстиниан, император права, объявил всех некрещёных вне закона, еретиков - юридически лишёнными права состоять на государственной службе. Этот подход послужил основой средневекового представления, что только католик является полноправным гражданином и что любые нападки на веру и Церковь означают посягательство на государство.
  
  Особенно сильный конфликт был у Юлиана с жителями Антиохии, столицы Востока. Этот изнеженный город, почти полностью христианский, в то время стал местом всевозможных пороков, распущенности и невежества. Как писал Гиббон, "мода была единственным законом для граждан Антиохии; удовольствие было их единственной целью, а роскошь костюмов и домашней обстановки была единственным отличием, возбуждавшим в них соревнование. Искусства, удовлетворявшие склонность к роскоши, были в почёте; серьёзные и благородные доблести были предметом насмешек, а презрение к женской стыдливости и преклонным летам доказывало всеобщую нравственную испорченность. Влечение к публичным зрелищам доходило у сирийцев до страсти; из ближайших городов выписывались самые искусные артисты; значительная часть доходов тратилась на общественные забавы, а великолепие игр в театре и цирке считалось благополучием и славой Антиохии". Естественно, что такая жизнь была не по душе строгому императору, и он пытался образумить жителей. Те только оскорбляли его, его религию, его привычки и образ жизни. В ответ на всю ругань Юлиан не прибегал ни к каким властным мерам, он лишь написал своё сатирическое произведение "Мисопогон", где отвечает антиохийцам и вспоминает свою жизнь в Галлии, где нравы намного чище. Наверное, император обошёлся с городом слишком мягко, потому что следовало лишить Антиохию всех привилегий, конфисковать имущество и провести казни - но такое не соответствовало характеру Юлиана.
  
  Почитание мучеников, принимающее формы поклонения перед мощами и широкой торговли останками, было неприятно Юлиану, и он часто высмеивал подобное поведение. Известно, что в то время Церковь придумывала несуществующих мучеников, и появилась та коммерческая тенденция, из-за которой в Средние века, например, из находившихся в обращении мощей Святого Людовика можно было собрать целый полк Людовиков. В Антиохии Юлиан велел убрать из языческого храма останки св. Вавилы, но в процессе переноса несколько христиан кинулись к императору, чтобы утолить свою ненависть. Все они были схвачены и подвергнуты пыткам, но гнев Юлиана быстро прошёл, и все были отпущены. Через несколько дней великолепный храм с 700-летней статуей работы Бриаксия сгорел дотла. Очевидно, что это было сделано христианами. Поскольку точно установить виновных не удалось, Юлиан не наказывал никого, но терпимость его стала меньше. Когда город Нисибий в Месопотамии пожаловался на нападения персов, Юлиан потребовал сначала убрать из города все следы христианства. Кроме того, он издал эдикт, запрещающий проведение похорон днём - это было в обычае христиан, но оскорбляло чувства язычников.
  
  В целом можно заключить, что усилия Юлиана не были такими уж бесплодными, как их пытаются представить. То, что он делал, действительно создавало условия для того, чтобы не христианство стало господствующей идеологией. Его начинания были уничтожены из-за ранней смерти - но разве это повод объявлять Юлиана неудачником?
  
  
   6. Смерть.
  
  Пребывание Юлиана в Антиохии было связано с подготовкой к войне с Персией. Эта проблема осталась ему в наследство от Констанция; на протяжении многих лет персы вторгались на римскую территорию, грабили и разрушали города. Эти нападения происходили каждой весной, но Констанций начинал ответное наступление только летом, когда персидская армия уже возвращалась обратно с добычей, и этот христианский правитель будто бы по договорённости с врагом вёл армию так, чтобы не вступать в бой. Тем самым император получал лавры победителя, и уходил обратно.
  
  Юлиан взялся за подготовку к войне с присущей ему во всех делах энергией. Армия подверглась серьёзным реформам. Так, со времени Константина римские легионеры перестали носить всё необходимое на себе и стали водить за собой осликов с поклажей. Юлиан пресёк такую практику и ввёл в войсках упорные тренировки, которые смахнули с солдат налёт праздности и изнеженности. При нём широко стали использоваться шлемы с забралом и всеобщим стало использование кольчуги.
  К будущей войне император подготовился наилучшим образом, проявив талант отличного организатора. Было собрано значительное войско (свыше 60 000), приняты меры к заготовлению военных запасов, оружия, осадных машин и продовольствия, приглашен вспомогательный отряд от армянского царя, заготовлен огромный флот на Евфрате для доставки вооружения и запасов.
  Местом сбора войск был назначен Иераполис, лежащий почти у самых берегов Евфрата. В марте 363 года римляне пересекли эту реку по плашкоутному мосту и тремя колоннами углубились в Месопотамию. Наступление началось.
  
  Война началась со значительных успехов Юлиана. Победы следовали одна за другой. Император сам пешком шёл рядом с солдатами, разделяя их лишения и поощряя усердия, лично участвовал в битвах.
  Особенно тяжело стало римскому войску, когда оно углубилось в Персию. Юлиан отдал приказ сжечь флот - этот поступок много критиковался христианскими епископами Григорием и Августном, которые издевались над безумием Отступника, который якобы собственными руками привёл в исполнение приговор божеского правосудия. Но мнение таких людей в военном деле ничего не значит: Евфрат не был судоходен далее Вавилона, а Тигр - далее Описа, и потребовалось бы слишком много сил, чтобы тащить корабли против течения узкой и быстрой реки. Нельзя было и оставлять их противнику или делить армию, чтобы оставить большой отряд для их защиты. Поэтому Юлиан приказал перегрузить на сушу столько припасов, сколько можно, а остальное предал огню. Персы отступали, уничтожая по пути всё, что могло помочь римлянам, и войско императора начало страдать от знойной пустыни. Количество припасов стало уменьшаться. Юлиан, всегда довольствовавшийся самой скудной пищей, раздавал войскам продовольствие, предназначенное для императорского двора, и не пользовался никакими преимуществами. Положение было тяжёлым. Это была война на истощение, и обе армии напрягали все свои силы.
  
  Юлиан постоянно получал от предсказателей плохие предзнаменования. После победы под Ктесифоном император велел принести в жертву Марсу десять быков, но девять из них умерли перед днём ритуала, а внутренности десятого содержали дурные знаки. Император в гневе поклялся, что больше никогда не принесёт жертвы Марсу, и сдержал слово - потому что смерть его уже была близка. Презрев другие пророчества, Юлиан продолжил наступление.
  
  25 июня 363 года армия проходила по холмистой местности. Холмы оказались занятыми персами, и римские колоны были атакованы. Юлиан поспешил на помощь к сражающимся, забыв надеть латы, которые снял из-за жары. Центр левого крыла римлян был почти полностью разбит персидской кавалерией и слонами. Но лёгкая пехота умело перестроилась, обрушила град стрел в спины всадников и ринулась в рукопашную, подрубая ноги слонов. Персы пришли в замешательство и обратились в бегство. Юлиан был в самом опасном месте, отдавая команды и останавливая бегущих. Неизвестно откуда его ударило копьё, рассекло кожу на руке, пробило рёбра и застряло в нижней части печени. Пытаясь вырвать его, он только разрезал себе жилы пальцев, а потом почувствовал слабость и упал с коня. К нему быстро подбежали и отнесли в лагерь, чтобы оказать медицинскую помощь. Когда боль мало-помалу утихла, Юлиан потребовал оружие и коня, чтобы лично командовать отражением атаки персов, он не думал о себе и заботился только о помощи другим, проявляя большую силу духа. Но Юлиан был слишком слаб и потерял много крови. Стало очевидно, что рана смертельна. Великий врач и друг императора Орибазий применил все знания римской и греческой медицины, оперируя Юлиана, но оказался бессилен (подробное описание этой раны считается одним из первых описаний ранения в живот, а лечение было очень прогрессивным для своего времени).
  
  Как пишет Аммиан Марцеллин, бывший с императором в этом походе, когда Юлиана унесли в палатку, солдат охватило невероятное воодушевление, ожесточение и горе побудили их к мести, и они ринулись на персов с удвоенной силой. Жестокая битва шла до самой ночи, и в конце концов персы были отброшены, хотя победа досталась римлянам дорогой ценой.
  Пока шла битва, Юлиан лежал в палатке. Вокруг него стояли глубоко опечаленные друзья, и он прощался с ними. Страха смерти у него не было - известие о том, что рана неизлечима, Юлиан принял со спокойным мужеством, и оставшиеся часы употребил на то, чтобы успокоить друзей и последний раз побеседовать с ними, подобно тому, как вёл себя перед смертью Сократ: "Слишком рано, друзья мои, пришло мне время уйти из жизни, которую я, как честный должник, рад отдать требующей её назад природе. Не горюю я и не скорблю, как можно думать, потому что я проникнут общим убеждением философов, что дух много выше тела, и представляю себе, что всякое отделение лучшего элемента от худшего должно внушать радость, а не скорбь... Я знаю на опыте, что всякое горе сокрушает малодушных, оказываясь бессильным перед человеком твёрдого духа. Мои поступки не дают мне повода раскаиваться в чём-нибудь, не томит меня воспоминание о каком-либо тяжком преступлении... Я ухожу в радостном сознании того, что где бы ни выставляло меня государство как властный родитель на явные опасности, я стоял недвижимо, привыкнув одолевать бури случайностей... С благодарностью склоняюсь я перед вечным Богом за то, что ухожу из мира не из-за тайных козней, не от жестокой и продолжительной болезни и не смертью осуждённого на казнь, но умираю в расцвете моей славы. По справедливому суждению, в равной степени малодушен и труслив тот, кто желает смерти, когда это не подобает, и кто бежит от неё, когда пришёл его час".
  
  После этого он захотел разделить личное имущество между близкими друзьями, и узнав, о том, что некоторые из них погибли в этой битве, застонал, хотя к своей судьбе высказывал такое равнодушие. Все присутствующие плакали, но Юлиан упрекал их, а когда все умолкли, заговорил с философами. Рана его раскрылась, и от кровотечения он впал в забытье, очнулся в полночь, попросил холодной воды и умер всё так же легко и спокойно.
  
  А.Ф. Лосев в своей ненависти к Юлиану пытается принизить эти последние часы императора и утверждает, что будто бы речь его не похожа на слова Сократа, потому что наполнена надменностью. А то, что Юлиан говорит о примирении с судьбой и Богом, Лосев называет проявлением христианства. Это даёт пример, как пишут христиане об этом великом человеке. Не было у него в словах никакой надменности, и всё его мужество было следствием его приверженности к античной философии, а не влиянием христианства. Достойная смерть Юлиана отмечена многими, и попытки её запятнать выглядят просто смешными.
  
  Так точно и не было выяснено, кто убил Юлиана - персы, или христианин-фанатик. Слишком много было свидетельств, что во время ранения вокруг не было врагов, кроме того, персидский царь предлагал награду тому, кто убил его страшнейшего врага, но никто не вызвался его получить, а когда римская делегация пришла на встречу, то перс удивился тому, что римляне не наказали убийцу Юлиана. Известно и то, что радость христиан по поводу смерти "Отступника" была неописуемой.
  
  По словам Либания, Юлиана похоронили в Академии, рядом с почитаемым им Платоном. Либаний отмечал, что портреты Юлиана после его смерти многие помещали в своих домах и молились императору, что действительно помогало - чем это отличается от христианских рассказов о помощи святых?
  
  
   7. История, написанная победителями.
  
  Христиане быстро начали искажать историю Юлиана. Он стал для них каким-то символом, на который направлялась вся ненависть к античному миру. Когда читаешь их, то складывается ошибочное впечатление, будто бы кроме религиозных реформ у Юлиана вовсе не было других дел.
  
  Сразу после смерти была создана лживая версия, что будто бы перед смертью император воскликнул "Ты победил меня, Галилеянин!" (так он называл Христа) - это придумал один из Отцов Церкви, то ли Григорий Назианзен, то ли Феодорет, хотя они и не могли знать, как умер Юлиан, потому что пока тот сражался с врагами, они сидели в тылу и исходили бессильной желчью. Эти же люди утверждали, будто Юлиан приносил женщин в жертву Луне, разрывая их внутренности собственными руками, а когда он задумал восстановить храм в Иерусалиме, то из-под земли появилось пламя и поглотило рабочих. Подобные легенды имеют своим источником только фантазию богословов. Их будут повторять снова и снова, пока в мире есть священники, как повторяют уже семнадцать столетий. Таков всегда был способ церковного диспута - не в силах опровергнуть аргументы логически, обычно стараются это сделать путём очернения личности противников.
  
  Стремление представить Юлиана ужаснейшим злодеем было бы смешным, если бы не приняло такие огромные масштабы. И это была господствующая идеология, а потому её нельзя было ставить под сомнение.
   Христианские историки отвергают всё, что писали о Юлиане Аммиан Марцеллин и Либаний, потому что они были связаны с императором крепкой дружбой, а кроме того были язычниками. Но их свидетельства, высоко характеризующие Юлиана, подтверждаются массой других источников, а выдумки христиан не подтверждаются ничем.
  
  Благородный Либаний писал после смерти императора: "Вы, несчастные крестьяне, как же вы вновь станете добычей государственной казны! Вы, убогие и вечно угнетённые, разве вам поможет теперь зов к небу о помощи!". И это было правдой - христианские императоры уничтожили все начинания Юлиана. Государство снова покатилось к катастрофе.
  
  Христианский богослов Феодорит так сказал о смерти Юлиана: "Как бы там ни было, человек ли, ангел ли обнажил меч, бесспорно, что в данном случае он действовал как слуга божественной воли!" Христиане, проповедники любви к врагу, провозглашающие, что вся власть идёт от Бога, - праздновали смерть императора публичными зваными обедами, танцевальными представлениями в церквях, капеллах мучеников, театрах. Молчавшие при жизни императора трусы сразу же подняли вой, поливая грязью этого благороднейшего из правителей позднего Рима. Начали сочинять обычные для христиан сказки о тысячах мучеников, об убитых и принесённых в жертву по приказу императора детях (Иоанн Хизостом). Григорий Нисский писал о Юлиане, как о "свинье, валяющейся в грязи": "В нём объединялись все пороки: измена Иероваама, идолопоклонство Ахава, жестокость фараона, храмооскверняющее убеждение Навуходоносора. И все эти пороки соединялись в не имеющей себе равных греховности".
  Святой Ефрем разразился целым посланием против Юлиана - "языческого императора", "одержимого", "тирана", "богохульника", "проклятого", "священника идолов": "Его тщеславие увлекло к приносящему смерть копью справедливости", которое разорвало "набитое туманными пророчествами колдунов тело", чтобы отправить его в "ад". Этот святой Ефрем даже выходил навстречу войскам, несущим набальзамированное тело императора, чтобы полюбоваться зрелищем своего мёртвого врага, и писал потом: "Я шёл, мои братья, и приблизился к трупу нечистого. Я стоял над ним и насмехался над его язычеством".
  Клерикальные историки 5-го столетия (Руфин, Сократ, Филострогий, Созомен, Феодорит) порочили Юлиана ещё больше. Их истории становятся всё фантастичнее и неправдоподобнее, даже приобретая отчётливый сексуальный оттенок: при Юлиане, будто бы, монахинь принуждали раздеваться, обривали наголо, скармливали их внутренности свиньям. Мнимого убийцу Юлиана назвали Святым Меркуром и воздавали ему славу. В последующие столетия краски только сгущались.
  По приказу императора Феодосия, сделавшего христианство государственной религией Римской империи, созданный незадолго до смерти трактат Юлиана "Против христиан", содержащий глубокий разбор догматов новой религии и её обоснованную критику, был немедленно уничтожен, как и многие другие его книги. Уничтожали даже книги, изображавшие Юлиана, самые скудные надписи о его победах.
  
  Только единицы осмеливались положительно отозваться об этом проклятом императоре. Например, сам Августин славил таланты Юлиана ("О граде Божьем", 5.21). Поэт Пруденций, хотя и осуждая религиозные взгляды императора, писал: "Из всех императоров, которые сменялись во времена моего детства, я лучше всего помню его - великого полководца, законодателя, прекрасного оратора, чьи дела не расходились со словами, и больше прочих заботившегося о благе страны".
  
  Лишь в эпоху Просвещения образ Юлиана был пересмотрен. Монтескьё с наивысшей похвалой вспомнил о нём как о государственном деятеле и законодателе. Вольтер писал: "Таким образом, этот человек, которого изображали столь отвратительным, может быть, самый выдающийся человек или, по крайней мере, стоит на втором месте". Монтень и Шатобриан причисляли его к величайшим в истории. Гёте говорил, что понимает и разделяет ненависть Юлиана к христианству. Шиллер хотел сделать его героем драмы. Эдуард Гиббон писал, что он был достоин править миром. Юлиану посвящали пьесы и романы (интересно, что первую пьесу о Юлиане написал в 15-ом веке Лоренцо Медичи Великолепный).
  
  Только христианские историки продолжают исходить бессильной желчью. Они даже в наше время пишут о Юлиане так, что если бы кто написал в подобных выражениях об Иисусе и прочих святых (которые заслуживают осмеяния намного больше императора-философа), то все эти писаки брызгали бы слюной и визжали об оскорблении веры. Так, например, А.Ф. Лосев при разборе философии Юлиана постоянно повторяет то, что император был подвержен истерии, но при этом сам Лосев пишет с злостью и в истерике, искажает исторические факты и старается дать наиболее отрицательную трактовку характеру Юлиана.
  
  Для примера отношения к Юлиану можно привести несколько цитат из "Лекций по истории Древней Церкви" В.В. Болотова.
  
  "Юлиан был человек даровитый, но отличался странностями, имел склонность к теургии, астрологии (по целым ночам наблюдал за течением звезд), наблюдал отношения к себе других и в Константин видел виновника всех своих бед. Очень рано развилась в нем подозрительность: всюду видел он интриги. Поэтому он рано привык притворяться, воля его приняла странное направление, советы других он встречал с подозрением и видел благо в том, что ему запрещали".
  "Пребывание Юлиана в Афинах продолжалось лишь несколько месяцев. Оно замечательно тем, что товарищами Юлиана по образованию оказались Василий Великий и Григорий Богослов. Последний говорит о Юлиане как о натуре весьма непостоянной: взгляд его, по словам св. отца, не имел прямоты; речь его была уклончива, отрывочна и иронична; всегда можно было заметить, что он что-то скрывает; во всем характере его замечалась какая-то таинственность. На основании этого Григорий Богослов предвидел, что Юлиан не обещает быть хорошим правителем, хотя, как выражается св. отец, "я и не желал бы оказаться пророком"".
  Естественно, что современные Юлиану христиане оставили самые нелицеприятные отзывы о нём. Как уже отмечалось выше, их слова являются только фантазией и не подтверждаются другими источниками.
  
  "Все поведение Юлиана во время его кесарства в Галлии носит на себе отпечаток скрытности, лицемерия и двоедушия".
  "В письме к Констанцию Юлиан извещает последнего о своем избрании и выставляет себя невинной жертвой политического заговора, но тем не менее не стесняется вступать в переговоры с Константием, соглашаясь признать его власть над собой, но отказываясь сдаться на полную его волю".
  "В сущности Юлиан не проявил себя как ясный мыслитель"
  "К концу 363 года отношения эти настолько обострились, что Юлиан принужден был оставить Антиохию. Антиохийцы были правы: они должны были платить на содержание двора императора, и потому им не нравилось его пребывание у них".
  Когда Болотов пишет такое, он забывает, что Антиохия тогда напоминала библейскую Гоморру, а двор императора был уменьшен до минимума, платой на содержание тысяч придворных народ изнурял не Юлиан, а святой равноапостольный император Константин и его сыновья.
  
  "В своих отношениях к предстоятелям церквей Юлиан старался щегольнуть великодушием, но с целями благоприятными для язычества и вредными для христианства. Это мнимое великодушие Юлиан в кругу своих друзей объяснил тем, что никто так друг друга не ненавидит, как христиане, так что если их соединить и дать волю, то они будут грызться, как собаки. Поэтому Юлиан издал позволение возвратиться из места ссылок представителям как православия, так и всех христианских сект".
  Это пример того, как всё трактуется христианскими историками в качестве совершённого со злым умыслом.
  
  "Юлиан не выдержал себя. Он только щеголял великодушием и по-видимому старался сблизиться с предстоятелями церкви; на самом же деле он не стеснялся подсмеиваться над ними. Он трунил над Марием халкидонским, который был слеп. Но Марий показал себя героем. Он прямо в глаза сказал Юлиану: "Благодарю Бога за свою слепоту, потому что имею счастие не видеть безобразия отступника". Юлиан отнесся к этому с видимым равнодушием. В Антиохии Юлиан явился неустойчивым".
  На самом деле эпизод этот произошёл с одним простым слепцом, который оскорблял Юлиана и поносил его по-всякому, на что император ответил: "Твой бог не смог вернуть тебе зрение, а ты молишься ему". Слепец ответил ему теми словами, которые говорит в приведённой цитате Марий, и продолжил сыпать ругательствами, но Юлиан только пожал плечами и пошёл дальше.
  
  "Юлиан откровенно заявил, что сам он не позволит причинить зла галилеянам; между тем другие перехватывали через край, так что через них являлся виновным в насилии над христианами и Юлиан".
  Если обвинять Юлиана в том, что совершали во время его правления язычники, то надо обвинить Христа в разрушении храмов, уничтожении Серапеума и александрийской библиотеки и прочих преступлениях христиан.
  
  "Юлиан не только гнал христиан, но и издевался над ними, пользуясь знакомством с их учением. Так, однажды проезжая мимо пещеры подвижника Дометия, он обратил внимание на собравшуюся около пещеры толпу христиан и, желая поиздеваться над ними, обратился к Дометию с такими словами: "Если ты желаешь спасаться, то для чего собираешь народ? проводи жизнь уединенную" - и приказал заложить пещеру камнями. Подвижник, таким образом, был заживо погребен в ней".
  Этот эпизод - пример ничем не подтверждённой выдумки.
  
  
  Юлиан был величайшим императором Римской империи. После него на троне уже не будет такого мудрого политика, умелого организатора и опытного полководца. Но главное, из-за чего он так интересен - это переходность момента, это яркий свет его мечты. Если бы не ранняя смерть, то мир в котором мы живём был бы совсем иным. Хочется надеяться, что более лучшим. Юлиан не был неудачником, и его попытка реформировать Империю имела все шансы на успех. И пусть судьба имела другие планы - всё равно этот император-философ достоин уважения.
  
   Yet I being poor have only my dreams
   I've spread my dreams under your feet
   Tread softly, because you tread on my dreams...
Оценка: 4.66*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"