|
Он лежал, раскинув руки по сторонам, сложив свои босые ноги друг на друга, как будто прилег отдохнуть и замечтался. В глазах - отрешенность. Ни капли испуга или удивления.
И все-таки он был мертв.
Вывернутая шея, похожая на сморщенную тряпочку, - голову не держала - это было видно с первого взгляда. Рядом валялись металлический совок и швабра, чуть дальше - опрокинутое ведро. Пролитая вода рекой проложила путь через тело Долина, которое стало для нее затором, но вода просочилась под коленями и ручейком дошла до самой двери. Ботинок моей правой ноги ей помешал, она остановилась, как будто связывая меня и развалившийся на полу труп мокрой нитью сопричастности.
Я стоял как одна концентрированная скорбь.
Стоял давно.
В кабинет входили люди, суетились, что-то делали, иногда меня задевали, извиняясь. Кто-то даже обнял меня сзади, что-то пролепетал невнятное, как бы успокаивающее. Я был недвижим и нем, когда человек в плаще и шляпе, крепко взял меня за локоть и сказал:
- Пойдемте, Меркулов, мне нужно задать вам несколько вопросов.
Он привел меня в наш чайный закуток, в котором мы с профессором подолгу сидели, играя в шахматы. Здесь, на чайном столе еще лежала доска со вчерашней недоигранной партией, но кружки баба Катя успела помыть и поставить на полку. Под салфеткой на тарелке лежали принесенные Катериной пирожки. Да,.. а где она сама?
Человек в плаще как будто услышал мой вопрос:
- Уборщица дает показания в другом кабинете, вы ведь ее видели, когда вошли? Да? Что она делала?
Я был в ступоре, вопроса мог и не слышать, потому продолжать изображать скорбного истукана вперившего взгляд в шахматную доску.
- Послушайте, Меркулов, - человек уже успевший снять плащ, но все еще в шляпе, по-хозяйски включил чайник, из шкафа достал банку растворимого кофе, сахар, ложечки, и разложил все это на столе; потом взял меня за плечи и принудительным образом усадил.
- Я очень вам сочувствую, понимаю, - здесь он сделал паузу, рассматривая кружки на полке, - ваше состояние. Но поговорить нам нужно именно сейчас. Потом некоторые детали случившегося могут улетучиться из памяти, и...
Он взял с полки для себя кружку с надписью "голова", безошибочно определив профессорскую емкость для чаепития - посчитал, вероятно, что она ему больше не понадобится. Для меня же выбрал (и тоже верно) кружку с розовым слоником. Чайник вскипел. Не спрашивая о дозах и их пропорциях, он разложил кофе и сахар в кружки, залив кипятком.
- Насколько мне известно, вы были очень близки с Долиным? Насколько близки? - он просверлил мой лоб глазами, вложил в ладони кружку и очень мягко сказал, - пейте, согреетесь, я же вижу, как вас трясет.
В вопросе не было никаких скабрезных интонационных намеков, но я все-таки слепил гримасу святого, а проявленную заботу и вовсе пропустил, как бы не заметив.
Сказал, что профессор был мне как отец. Правду.
Мне было семь лет, когда мы в первый раз увидели друг друга. В тот день закопали моего отца. В нашем доме собрались люди. Много людей. Они ели и пили, не присаживаясь к столу - бродили по комнатам, тыкали жирными пальцами в фотографии на стенах. Говорили негромко, но отчетливо повторяя через слово: "..жаль..."
Я сидел в углу за шахматной доской. На ней - задачка Damiano: белые ходят и ставят мат в пять ходов. Долин подошел сзади и что-то сказал про вечный шах. Я его не слушал и сделал мат в три хода. Он выразил свое удивление, попросил повторить. Я повторил. Подбежала матушка, тут же начала плакать у него на плече, он ее не успокаивал, а все расспрашивал обо мне, чем я занимаюсь. Чем-то он меня поймал.
Почему я так сразу ему доверился?.. Вцепившись в его рукав, привел к себе в комнату и показал розового слона. С гордостью и восторгом показал.
- Мы с отцом выпилили его из фанерной доски! Я сам выкрасил слона розовой краской! Долина слон не заинтересовал.
- Эта ерунда. В жизни не пригодится. А вот шахматы - хорошо, очень хорошо. Точность мысли, ее ход и достижение поставленной цели - вот главное!
Он стал часто бывать в нашем доме, мы решали задачи не только шахматные. Долин выявил мою способность к точным наукам, возил на олимпиады. Школу я закончил экстерном в пятнадцать. Институт, в котором он преподавал прикладную математику - за три года.
К тому времени рухнула система совка, а у меня уже было десять слонов, только я уже никому о них не говорил. Это было моим тайным хобби, усладой для сердца.
Долин ушел из универа в НИИ, забрав меня с собой. К тому времени НИИ превратились в сброд серых чиновников, но там неплохо было для меня писать и защищать дисер, чем мы и занимались. Денег не хватало катастрофически, нужно было поднять какую-то тему, на которую дадут грант. Вот тогда и появилась в первый раз девочка Лиза.
Частенько я ночевал в кабинете в спальном мешке, так как впадлу было ехать час до дома. Тогда и соорудил тайный выдвижной столик для производства слонов. Каждый последующий был в геометрической прогрессии к предыдущему, - уменьшенной копией. Точность расчета была моей гордостью.
Утром, до того когда обычно приходила уборщица, я задвигал стол-ящик внутрь своего рабочего стола, и проделывал путь на работу, точно рассчитанный во времени: семь минут по переходу до второго корпуса, десять с заходом в отдел обеспечения - забрать почту (они открывались на полчаса раньше), далее через второй переход к автоматам перед столовкой, где покупал бутылку пепси, и еще пять минут по переходу в наш отдел. Когда я входил в лабораторию, Долин уже стоял на голове. Профессорский бзик. Студенты прозвали его Головой именно за это, а не за особенные мозги, как многие думали. Перед тем как читать лекцию, он снимал ботинки вместе с носками, упираясь ладонями на стол, вставал в стойку на его столешницу, потом на голову - разведя руки и ноги в стороны. Точность балансировки поражала. Студенты, понятное дело - его любили за такую оригинальность. День в лаборатории он начинал со стойки на столе. "Десять минут на голове нормализуют мозговую деятельность в максимум потенциала", - говорил он. Таким же способом вставал на пол - сначала на ладони, потом спрыгивал и вуаля!
Как-то я заметил потное пятно на столе после этого фокуса. Замерил. Точно в месте пересечения диагоналей!
В то утро, когда появилась девочка Лиза, Долин должен был везти в управление план работы. Он был на нервах, вымотал нервы и мне - никакого четкого плана у нас не было - все идеи, что кое-как держали на плаву нашу лабораторию, мы уже оприходовали. Сокращали персонал нещадно, массово. Каждый день.
Ночью вместо слона я пилил глазами потолок, искал там хоть какую-нибудь мысль. Отошел в санузел. Возвращаюсь - девочка сидит за моим столом, рисует. Меня почему-то это не удивило. Девочка Лиза пришла ко мне тем же путем, которым приходили все мои математические идеи. Таким образом, я принял ее всерьез. Я сел за свой комп, она - встала за моей спиной и диктовала. За двадцать минут я написал текст плана. Она вставила свой рисунок в принтер, на обороте напечатали текст.
Когда Долин вышел из стойки, план уже был готов. Прочитал. Брови у Головы взлетели вверх, как две черные галки. Он поставил свою подпись и отправился в главк.
Работе отвалили такие фонды, что хватило построить дом для сотрудников за МКАДом, купить пару фермерских хозяйств для обеспечения натурального питания для институтской столовой, купить оборудование и безбедно существовать сотне ненужных сотрудников в смежных отделах. Для слоников я выписал лазерный швейцарский станок, к тому времени их стало четырнадцать.
В лабораторию принудительно посадили еще двух сотрудников со стороны: красотку переводчика Лору Пригову и праграммера Глеба Кедрова. Подозреваю, что и Лора, и Глеб - сотрудничали с органами, потому как Глеб должен был в обязательном порядке сопровождать Долина на конференции за кордон. Он хорошо знал английский, часто выступал с докладом вместо профессора, но тот его откровенно презирал. А Лора пасла его здесь, буквально, - ни шагу без нее.
Когда на заграничных семинарах возникали сложные вопросы, Долин звонил мне. В этот момент рядом всегда оказывалась девочка Лиза, все вопросы решались мгновенно, но никто о Лизе не знал, конечно. Даже матушка.
Маманю кроме пластических операций ничего не интересовало. Еще когда Долин приезжал к нам в дом заниматься со мной математикой, мамам вбила себе в голову, что он хочет создать семью. Семьеголик, из поколения людей, стыдящихся своего одиночества, что она только не делала с собой, чтоб привлечь его внимание. Масть меняла чуть ли не каждый месяц. А как только появились деньги, матушка подсела на пластику. Липосакция и ринопластика, увеличение груди, уменьшение ушных раковин.
В скором времени мать моя совсем сбрендила - нос с горбинкой ее, видите ли, не устраивал. Деньги утекали водопадом, мне это надоело. Обычно, я делал перевод по предъявленному ей чеку, но в этот раз я лично приехал в клинику и ознакомился с договором перед операцией. Подробно мне рассказали об анестезии. Здесь я не поскупился на дополнительную дозу, что рекомендовал хирург. Он остался доволен контрактом. Матушка задохнулась на хирургическом столе.
Как я рыдал! Похоронам мог бы позавидовать сам шейх, столько венков из живых роз было вокруг гроба! И она... какая красивая она была в гробу - лоб безупречно фарфоровой гладкости! А ведь мамам добилась своего! Долин целовал матушку в этот прекрасный лоб, и даже пустил слезу.
- Он был мне как отец, - наконец выдавил я из себя. - И, да, мы особенно сблизились после смерти моей матушки...
И ничего лишнего. Никаких подробностей. В моем состоянии слова не вылетают, как воробушки.
Человек напротив понимающе покачал головой.
- Катерина Львовна... она, говорят, опекала вас? - следак взял пирожок из тарелки и подвинул ее в мою сторону, - покушайте, полезно для вашего состояния.
Вот урод. Угощает меня моими же пирожками. Да, баба Катя меня жалела. Конечно, она догадывалась, что я ночую в лаборатории. Думала, наверное, что видеть пустой дом мне в тягость, по мамочке тоскую. Стала меня подкармливать. С Долиным у них была обоюдная неприязнь. Мы догадывались, что Катерина тоже "стучит", была она отставным майором КГБ и этого не скрывала. А у профессора - деда репрессировали, семью сгнобили в те далекие трудные времена, когда он сам был малюткой. Понятное дело, как он относился к бабе Кате - все время на штыках. Орали иногда так, что было слышно в другом корпусе.
Но я не слышал. Ничего. Следователь так и записал, добавив на полях закорючку вопроса.
- А что Пригова? Какие у нее были отношения с Долиным?
Лора фрукт особенный. Умение ложиться под нужного человека в нужный момент времени похоже у нее было врожденным. Школу она закончила с золотой медалью. Университет тоже. О ее связи с ректором знали все. Кандидатский минимум защитила сразу по приезду с Арабских Эмиратов, где также в это время случайно отдыхал секретарь академии. Я бы проверил, живы ли они?
Конечно, для следока я совершенно далек от сплетен, - вся моя жизнь - исследования. Он кивает, но телепат неплохой - вижу, как он сделал пометки в своем блокноте.
- Они же были на выезде вместе?
Осенью она летала с Головой на семинар в Лондон. Долин и на пресс-конференции перед журналистами в Лондоне встал в свою "стойку", те были в восторге. Британская "Санди таймс" вышла с заголовком на первой странице: Professor Dowell's Head , там на фото - одна перевернутая голова Долина на блюде стола. Намек на известное всему миру произведение Александра Беляева представил Долина в двусмысленном виде.
Лора сама же всем рассказала, что они из номера почти не выходили. Говорила, больше для того, чтоб позлить Кедрова. Тот, понятное дело, вскипел. Все это следак ведал. Когда он вел меня за локоть к чайному столику, краем глаза я видел Лору в секретарской - ее допрашивали двое, она плакала. А Кедрова увезли сразу.
Но я, конечно, всего этого не знаю. Ошеломлен. Подавлен.
Кофе мой давно остыл. Из глаза скатилась невольная слеза, которую я как бы стыдясь прятал, наклонив голову, а она, горькая, упала, булькнув, прямо в кружку с розовым слоником.
Лора приехала ко мне в лабораторию ночью. Мозги у нее есть - этого не отнять, под кого лечь нужно в данной ситуации - догадалась. А я расчувствовался, слоников ей показал... дал слабину...
От меня красотка поехала к Кедрову, утолять ненасытную утробу. Утром они вошли в лабораторию вместе, потому я и знаю. Подарили кружку со слоником. С крошечного его хоботка капало... Нет, я им этого не простил.
Ночью я вырезал восемнадцатого. Крошка. Хоботок всего с микрон - точная работа.
Задвинул стол-ящик внутрь своего рабочего стола, и... "пошел" на работу: семь минут по переходу до второго корпуса, десять с заходом в отдел обеспечения, где забрал почту. Далее через второй переход к автоматам перед столовкой, где хотел купить бутылку пепси, но нужной купюры не оказалось. Полтинник мне дал в долг охранник, он расскажет потом это следователю.
К моменту, когда я входил в отдел, профессор Долин уже встал на голову.
Стол плавно завалился вперед, следуя тонкому изгибу линии жилки дерева. Прогрессивно ускоряясь, хоботки вышли из пазов, и опять вернулись назад, как только стол потерял свой временный груз. Капелька каучука, - всего-то микронная доза, - растянувшись и опять сжавшись - вернулась в пазл паза, намертво склеив хоботки с остовом.
Ровно тринадцать минут. Точный расчет, все как ты меня учил, Голова.
Тело рухнуло шеей об угол специально придвинутой тумбы.
Хрясь и мгновенная смерть...
Как жаль...
Я, конечно, впишу тебя, Долин, в соавторы. Вторым. Все будут поражены моей честностью и благородством. И никто никогда не узнает, что автором ты не был. И про Лизу, тоже. Ей очень нравятся мои слоники, но она хочет крокодилов. Теперь никто не помешает нам заняться производством рептилий.
| |