Мусатов Антон : другие произведения.

Завтрак у птицы Феникса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Черновой и неоконченный вариант "Завтрака", который был написан на полгода раньше основной и законченной версии.

  Пироман
  # ДЕКАДАНС
   Когда из деревянных рам начали вылетали осколки стекол, стало понятно, что дом больше не подлежит реставрации. Столбы дыма возвышались над величавым трехэтажным зданием. Люди, которые некогда были заложниками жёлтого дома, разбегались в рассыпную. Кто-то сразу выбегал за ворота и скрывался в чащобе леса. Те, кто ещё находился в состоянии шока, наблюдали за всей этой вакханалией, абсолютно ничего не понимая. Все они выглядели как трупа цирковых артистов, узнавших о потере работы. Только в этот раз они наоборот приобрели свободу. Крики ужаса быстро переходили в радостные возгласы.
   Только вчера выпал первый снег, и он мешался с пеплом, который кружил над всей территорией. Щепки подлетали в небо, как отсалютированные шляпы. Из-за пылающего здания всех нас обдавало теплом, но каждый согласится, что тепло зародилось в тот момент, когда все освободились от этих безумных оков.
   Конечно же, эта маленькая революция не обошлась без жертв, но единственные, кто пострадал, были работники этого здания. При раскопках этих развалин, позже найдут лишь пару обгорелых тел, но эти тела находились в здании задолго до пожара. Когда слухи о бунте дойдут до других филиалов учреждения, и там начнут полыхать знамёна, и там власть слетит со своих кожанных и уютных кресел. Через пару лет, такие организации и перестанут существовать.
   В это утро, когда передо мной выстраивалась такая чудесная картина, я мог спокойно отводить взгляд от горящего и сложного организма, на людей, которые именно сейчас обрели путь в будущее. На людей которые заимели большее, чем свободу. Однако, я не могу не упомянуть себя, я раньше всех освободился от своих страхов. Да, меня безусловно будет ожидать наказание, но душа очищена. Больше нет никакой агрессии к этому миру. Конечно же это случилось намного позже, чем у всех, но эта жизнь приняла меня и заиграла чудесными красками.
  # ГЛАВА 1
  Вынужденный переезд
   Весь день сидя за клавиатурой, у меня почему-то создавалось чувство, что ничего полезного на работе сделать не смогу. Все отчёты заполнены, а заказчики уже давно уведомлены во всем, что требовалось. Оставалось весь день залипать на экран, листая, в тайне от руководства, новости и пытаясь найти хоть что-нибудь интересное. Какие-то политические вещи меня никогда не интересовали, да и вообще я старался не придерживаться каких-то определенных взглядов. Главное, чтобы в квартире был свет, тепло и еда в холодильнике. Остальное меня не особо интересовало.
   Я осмотрел своих коллег, которые были огороженны от меня пластиковыми ширмами, наверняка, большая часть из них весь день пинала воздух, создавая иллюзию того, что они что-то делают. Знаете, если бы руководство внимательно относилось бы к своим кадрам, то штат сотрудников резко бы сократился вдвое, а работа выполнялась бы намного быстрее, и с куда-более серьезным отношением. Однако, с нас не требовали чего-то космического. План всегда был выполнен и это хорошо.
   Когда чтение новостей совсем надоело, идея выйти покурить была не такой уж и плохой. Я поднялся со стула и уверенным шагом пошел к выходу на лестницу, где и была наша курилка. Проходя мимо кресла системного администратора, я краем глаза увидел свернутое окно какой-то стрелялки, секретарша красила свои ногти, упорно обдувая их. В общем, все занимались чем хотели. В воздухе почему-то пахло чем-то жаренным. Видимо, кто-то грел свой обед в микроволновке.
   На лестнице меня остановил наш бухгалтер:
  - Виктор, там в кабинет Сергея Анатольевича пришли какие-то люди, что-то упорно пытаются узнать про тебя.- сказал Миша, поправляя галстук.
  - Ты серьезно, или прикалываешься?- спросил я.
  Ольгинцев Миша мой бывший одноклассник, хоть он и любил розыгрывать людей, но делал это в совсем другом духе. К слову, в школе мы с ним не особо общались, он предпочитал находится в кругу других спортсменов, как и он, однако, в силу того, что я имел не особо хорошую репутацию для остальных, он старался держаться со мной на равных, понимая, что я могу и ему, без трудности, причинить вред.
  - Слушай, я не стал бы так шутить. Пошли покурим, там кажется разговор у них надолго затянулся. Как выйдут, если Анатольевич тебя не вызовет, я постараюсь всё у него разузнать. Мы с ним сейчас на хорошей ноге.-все таки прощеголял он своими возможностями.
  - Ну пошли.- меня захватило чувство тревоги, которое с каждой минутой нарастало, зажигалка зажглась с двух-трех раз, затяжки же были слишком глубокими и быстрыми.
  - Ты чего, дружище? Нервничаешь что ли?- Миша облакотился на перила и смотрел на меня, явно выжидая каких-то моих домыслов.
  - Есть немного.-дрожащим голосом сказал я.
  - А ты не знаешь, кто это может быть?
   В том и дело, что я не понимал, кому понадобилось приходить ко мне на работу и интересоваться какой-то информацией обо мне. Мимо нас пробежали две наши сотрудницы, одетые в верхнюю одежду.
  - Девочки, вы куда?-крикнул в след Миша.
  - За охраной.
   Мы с Мишей переглянулись, бросили окурки сигарет в окно и побежали наверх. В моей голове струились мысли. Зачем нужна охрана? Что произошло? Как это связано с теми людьми. Только завернув в наше крыло мы увидели, что все сотрудники стояли возле входа в кабинет. Никто не решался туда заходить. Тут послышался голос из кабинета.
  - У него нет пульса.-кричал кто-то из наших, из отдела логистики.
   Кое как протиснувшись к дверному проему, я видел как Женя Евсеев держал себя за голову.
  - Какого чёрта тут вообще творится.
  Девушки кричали, их уводила мужская половина офиса подальше от зрелища. Кого-то тошнило в туалете. Меня охватила паника и прошибло на холодны пот, я ощущал как из под моих ног уходила земля. В этом абсолютном безумстве единственный, кто сохранял спокойствие, был Сергей Анатольевич. Его обугленное тело было потушено из огнетушителя.
   Позже, когда приехала полиция и медики было установленно, что произошел случай самовозгорания. Это поняли из-за низкого содержания подкожного жира, на теле умершего. Стол и письменные принадлежности даже не были затронуты огнём. На потолке не было никаких следов от копоти. Обзвонили его ближайших родственников, генерального, упаковали тело в чёрный мешок и начали грузить его в черную грузовую машину. Нам всем объяснили про этот жуткий и необычный случай, с которым мы все столкнулись и отправили домой, даже не записывая наши показания. Если всё было действительно так, как нам объяснили, то почему тело директора сидело в обычной для него позе, почему он не пытался кричать и просить о помощи.
   Кому-то всё же понадобилась помощь специалистов, потому что видеть такие вещи очень страшно. Как сказала секретарша, она просто зашла к нему в кабинет, из-за странного желтого свечения за стеклом его кабинета. Именно она закричала о помощи. После инцидента, на улице Миша догнал меня и спросил:
  - Какого хрена вообще?
  - Дружище, если бы я знал, я сам ничего понять не могу.
  Он толкнул меня в плечо:
  - Ты сейчас шутишь? За минут двадцать до его смерти, к нему заходили какие-то мужики интересоваться про тебя.- он смотрел глазами полными ярости.
  - Я серьезно не знаю что происходит.- в полном шоке ответил я, понимая, что если он поднимет об этом шум, то может выйти очень плохая ситуация.
  - Витя, я теперь с тебя глаз не спущу. Если что, я пойду с этой информацией в органы и сдам тебя. Мне вполне хватило того, что ты в школе унижал кого-то. Сейчас тебе всё с рук не сойдет.- шепотом сказал он и пошёл к своей машине.
   Я стоял один возле нашего большого офисного здания и ничего не понимал. Что вообще сегодня произошло? Как это можно описать? Мне было очень жутко и плохо. Я забрался в первый автобус, который ехал до моего дома и позвонил Электре. Электра - девушка, с которой мы уютно проводили время, не строя каких-либо планов на будущее. Вообще, её звали Настей, но она просила не называть её по имени, а использовать прозвище, которое ей кто-то придумал.
   Я ехал в полном состоянии отчужденности, в голове вообще никак не укладывались мысли. Я конечно же слышал в студенчестве о таком феномене, но видеть подобное своими глазами - это нечто выходящее за рамки понимания. Самое страшное из всего этого было то, что во мне всплывали образы. Образы из далёкого прошлого, связанные с моей манией к огню. В дошкольном возрасте я хотел быть укротителем огня, в школьные годы происходило много ситуаций, когда я что-то поджигал. Но в студенческие годы произошло то, за что я чуть не был отчислен. Все вещи в моей жизни, прямым или косвенным образом были связаны с огнём. Он меня тянул за собой, пронося через года. Он звал меня во снах. Он завораживал мое внимание, вставая крестом поверх всех ситуаций, когда мне было больно и плохо.
   Дома меня уже наверняка ждала Электра, которая была готова меня выслушать в любой момент. Конечно же ей тоже требовалось внимание, да и намного больше моего, но она была очень доброй девушкой, и я часто пользовался её добротой, не замечая даже о чем она мечтает и говорит.
   Электра приехала ко мне чуть позже чем я. Хоть стрелки часов и показывали три часа, создавалось впечатление, что прошел уже весь день. Слишком много вопросов накопилось за это время. Чем больше я думал, тем сильнее они обрастали в моих глазах.
  - Сам что думаешь по поводу всего этого? - спросила она, когда мы сидели на моей кухне и пили чай.
  - Я даже и не знаю, что тебе сказать. В моей голове сейчас какая-то каша. Я даже не могут понять, сплю я сейчас, или серьезно сижу перед тобой.- ошарашенно ответил я.
  - Так, не загоняйся по всему этому. Всё будет хорошо, только успокойся.
  - Слушай, мне кажется, мне стоит куда-то уехать на время. Залечь на дно.
  - Тогда на работе поймут, что ты как-то замешан во всём этом.
  - Да, мне однозначно следует взять больничный и отдохнуть где-нибудь. Съездить на море допустим. А что? Ты давно была в Сочи?- на меня накатывала буря эмоций, с которой я был не в силе совладать.
  - Витя, успокойся. Все нормально. Ты боишься, что эти люди найдут тебя дома и сделают что-нибудь с тобой? Но ты ведь даже и не знаешь, причастны ли они ко всему этому.- попыталась меня успокоить Электра.
  - Зато я знаю, что огонь начинает снова преследовать меня,- не унимался я, держа в руках чайник, подливая себе в стакан кипяток.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Меня с детства преследует мания к огню.- я решил расскрыть перед ней свои секреты. Ей можно было доверять, она не осудит меня, возможно даже предложит выгодный выход из ситуации.
  - Слушай, а это не ты своего начальничка сжёг?- опешила она, сжимая свои крохотные ручки в кулаки.
  - Настя, ну не дура ли ты?
  - Перестань так меня называть. Мне не нравится моё имя. Так расскажи, что за мания к огню?- она начала донимать меня вопросами.
  - Я не знаю, как давно у меня это появилось, но я всегда испытывал дикую страсть, смотря как горит огонь. Я же рассказывал, что в школьные годы у меня плохо складывались отношения с одноклассниками. Один раз, когда эти придурки узнали, что у меня бабушка работала техничкой в Доме Детского Творчества, они дико дразнили меня, обзывая нищуком, бедным. Ну короче, любыми способами пытались меня довести, зная, что в агрессии я могу накинуться на кого-нибудь. Главным заводилой этого был Лёня Скоряков. На перемене я вытащил его сумку в коридор, облил одеколоном и поджёг. Пока Лёня пытался потушить воспламенение его сумки, я с большим удовольствием наблюдал, как пламя обжигает его ноги, как от сумки тянется дешевая резина его кроссовок. Тогда меня поставили на учёт в детской комнате. Бабушка и папа после этого долго со мной не разговаривали.-я рассказал ей историю своей юности.
  - Мда, часто у тебя такое было? - Электра явно была увлечена разговором.
  - Раз шесть-восемь, точно не помню. Но все поступки я делал в большинстве из-за чувства несправедливости.
  - Скажи честно, ты калечил людей таким образом? - посмотрела, и наклонила голову к плечу.
  - Да.- мне не хотелось вспоминать события, которые со мной случались. Я слишком многое пережил к этому моменту.
  - Витя, а почему именно огонь?- Электра, как человек, который пыталась всегда находить корень проблемы, пыталась рыться во всех аспектах, происходящих с человеком.
  - Лишь в огне я вижу эту разрушительную силу, лишь огонь может подчистую уничтожить всё. Понимаешь, когда я смотрю на огонь, он начинает меня захватывать, передавать безумство языков пламени. Это конечно же причудливо, но это как кот и рыбка в аквариуме. - попытался донести я.- и вообще, трудно передавать восхищение, которое ты испытываешь от вещей, которые вводят тебя в зависимость.
  - Я не думаю, что ты сможешь причинить вред такой красавице, как я.-сказала Элетра.
  - Понимаешь, я лет с шестнадцати обходил все библиотеки, пытаясь найти во всём этом ответ. Какой-то германский ученый объяснял этот феномен тем, что дети поджигают что-то, надеясь на руку поддержки, которая вытащит их из огня.-в голосе стали прорезаться нотки грусти.
  - Ладно, я не стану тебя мучить самокопанием. Просто интересно, как это всё может быть связано.
  Она подошла к окну и продолжила:
  - Понимаешь, я впервые сталкиваюсь с такими вещами. Когда ты мне позвонил и рассказал, я подумала, что ты прикалываешься. Но когда сталкиваешься с подобными вещами в реальности - охватывает дрожь возбуждения. Я тебе рассказывала, как мы в десятом классе собрались с парнями на заброшку?
  - Нет.
   Электра начала рассказ, как они с ребятами из класса, с которыми она неплохо общалась, собрались залезть в заброшенный абортарий ночью. Доехали до того места на автобусе, а потом несколько часов ждали, когда наступят сумерки в кафе.
   Только начало темнеть, ребята выбрались из своего укрытия и пошли к заброшенной больнице. Сперва, все радовались идее, пока не подошли к самому зданию. Выбитые окна, сатанинские символы, горы мусора выглядели очень колоритно ночью. Пара человек сразу опешила от идеи. В итоге, тех кто струсил силой затащили в помещение. Ребятам стало казаться, что вокруг них постоянно кто-то ходит. То краем глаза заметят, то упадёт что-нибудь. Когда уже вдоволь находились, нафотографировались в помещениях, только стали расходиться, бывший парень Электры - Максим, заметил в небе какие-то непонятные очертания. Какая-то белая воздушная масса образовывала кучу маленьких кругов, которые были вписаны в другие круги. Явления этому феномену никто не нашел, однако фотографий сделали вдоволь.
  - Это конечно не очень то похоже на самовозгорание... Но, Витя, в природе много различных вещей, на которые современная наука не может дать ответ. Да и к тому же, как по мне ничего фантастического не произошло.
  - У тебя часто в университете преподаватели сами по себе горят?- ехидно спросил я.
  - Нет,- она обняла меня за шею и стала тереться своим носом об мой,- пошли лучше поваляемся.
  (какая-то сцена, которая привела виктора к тому, что он решил сжечь всё к хуяяям)
  # ***
   Когда мне сказали, что мое увлечение неизлечимо, я смотрел на них с широкооткрытыми глазами. Со школьной скамьи, когда и произошло первое происшествие, связанное с моим нездоровым увлечением, меня долго преследовал образ огня, который властно и крепко обхватывает классную доску.
  Лица врачей направлены на меня, как на какого-то котенка, которому прищемили лапку. В угол обзора попадали лица комиссионеров-фельдшеров. Аналогия с продавцами почти поломанных товаров меня забавила. Каждое из лиц было вполне себе крупным, они все виделись мне завсегдатаями пельменных. Они явно не страдали от голода.
   Если смотреть на всю ситуацию, действительно больные -- это они. Заложники своих потребностей, выполняют работу, которая им совсем не нравится, живут в семьях, которые не разделяют их интересов, общаются с коллегами лишь по нужде. Меня же с работы уволили, с оставшимися членами семьи я не имел желания вступать в контакт, а толпы друзей-алкоголиков разбрелись по миру.
   Отец, ныне павший в онкологическую бездну, рассказывал оо диагнозе, как о чем-то абсолютно нормально, абсолютно адекватным, что могло случиться с каждым человеком. Именно в тот момент, рак начал сжигать не только его. Но и всю семью, еще тогда, когда началась моя история. После всех операций, после всех посиделок возле его ордра, я остался один. Один в двухкомнатной квартире. С бродячим котом, который не очень сильно радовался моей компании.
   Сидя в кресле, которое обходила эта орава ободранцев, я думаю, что мое нездоровое увлечение огнём - это причина беспорядочного общения, ежели чем следствие детских комплексов, которые могли во взрослом возрасте вырасти более обширным кустом психических заболеваний. Допустим, я мог бы бояться женщин, однако, физический контакт как и прежде доставлял мне удовольствие. С людьми конечно общение не особо складывалось, но это скорее их заслуги, что не могут адекватно принимать меня. Одно было верно, всё это будет преследовать меня до конца моих дней.
  - Вы всё правильно поняли?- обратился ко мне самый дерзкий из врачей. Заводила стало быть.
  - Завтра заедете за мной, до обеда, потом заберете в специализированное учреждение на устранение моих психологических проблем.- я потряс бумажкой перед его лицом.
  Они оставили меня с капельницей наедине и стали расхаживать по квартире, рассматривая мои книги, наполнявшие мою квартиру.
  - Стихи любите? Это хорошо.-отозвался кто-то из комнаты моего отца.
  - Вы не очень хорошо умеете давать рекомендации о себе.- заскрипел я в неизвестность.
  - Помолчите пожалуйста.
  Вода, бегущая по моим живым проводам, была с отчетливым привкусом бензина. Каждый сосочек моего восприятия давал понять, что лучше мне от этого не станет. Препарат давал возможность не потухнуть моему пламени, но и не разгореться. Очень сильно притупляло сознание, словно вводило в живую кому. Мой отец постоянно говорил, что следует проводить вазектомию каждому, кто хоть немного похож на остальных. Следует оставлять в живых только писателей, стунденток-нимфоманок и ментов. Менты бы охраняли это государство. Остальные, вне всякого сомнения, горели в черном огне, распластав свои черепные коробки под строительные дрели. Отец мечтал о черном солнце, отец мечтал о мире без белых воротничков и бюрократической машины. Всё, что я вообще пытался сделать в жизни - отголосок самой большой дани, которую можно вообще воздвигнуть человеку.
   Тем временем, врачи уже успели выйти из квартиры. С каждой каплей, мое тело сильнее оседало в кресле. Перед глазами плыли книги, бабушкины иконы, старый ковёр. Ничего лишнего. Засыпая, я видел свое первое отчётливое воспоминание об этой огненной феерии. Именно тогда, искра расплылась в чудотворный пожар, где сгорали наши ошибки, и возраждалась воля к жизни, словно птица-феникс.
   Лицо матушки затерялось среди кучи женщин, которые хотели придтии дать в мою жизнь, материнскую любовь. Вместо матери был приятный женский образ. Родная душе метафора. Которая умела танцевать под крики родных и песни дешевой молодости. Бабушка постоянно осыпала, её и отца, проклятиями, когда мать в очередной раз умирала в опиумном сне. Не скажу, что она видится мне как плохая женщина. Она всего лишь причиной моих детских слёз. Словно сказка, написанная между строк. Она была бесконечно теплая. Любила, когда мужчины читали ей стихи, когда они могли выслушать о её мечтах, когда они могли дать ей тепло. Слушая о похождениях матери, я прятался по всем темным углам нашей квартиры, лишь бы ужасный змий стыда не ужалил меня в детские щёки. Уже в отрочестве, тихие и спокойные разговоры о пошлости и грязи моей матери, разносились во мне тупой и глухой ревностью. Ведь она была моя женщина. Женщина моего отца. Почему ей владели другие мужчины, женщины, почему она наплевала на всех и жила глупо ради своего удовольствия? Позже, когда я неоднократно попробовал женщину на вкус, я понял, что девушки не могут быть абсолютно подвластными. Они в силах лишь искусно работать над своими желаниями. Их путь куда более изоощеренное полотно, ежели мы привыкли видеть. Мы можем лишь беспечно врать и кивать им в глаза, что мы можем их понимать. Но абсолютно все понимают, что это не так.
   Со временем, понимаешь, что всё плохое в этом мире - это попытки обезопасить и вознести тепло женского лона в абсолют. Я видел как героиновые олигофрены приводили домой грязную и рваную мать. Отец относился к этому очень лояльно. К сожалению, он был слишком терпелив, по отношению ко всему этому дерьму. Однако, мать была для него как глоток запрещенного воздуха, угарного газа. Она была как друг-подросток, с которым ваши родители запрещали вам общаться, ведь непонятно чем он вообще занимается. Она была его личной революцией. Сколько же стихов он смог ей посвятить, пока не отошел от её женского дурмана?
   Её лицо стало для меня своеобразным криком о помощи. Мольбой о непонимании окружающего мира. Абсолютный лик Октябрьской революции, гордый дух перестройки, олицетворние распада великой империи. От мечты, до вечного раскрепощения. Словно Жанна д Арк она принесла моему отцу свет безмятежности, но забирала все жизненные силы и возможность на лучшую жизнь.
   Откровенно говоря, в детстве, я не считал себя счастливым. Листки бабушкиного календаря отрывались слишком быстро, я ощущал себя наблюдателем за всей этой вертепной каруселью. Стоило мне только попытаться влезть в веретено событий, как всё рушилось с бесконечно быстрой силой. Наверное, мне не стоило принимать все те события близко к сердцу. Но как всем известно, дети очень хорошо перенимают все негативные события. Словно губки впитывающие негативную энергию. Будь у меня дети, я бы никогда не пытался им афешировать всю грязь, происходящую в семье.
   Когда я начинаю более здраво вкушивать свои эмоции, мне становится труднее удерживаться в водовороте прежних дней. Потому что, прошлое не стоит того, чтобы над ним размышлять. Иной раз легче пережить это вновь и вновь, чем делать для себя умозаключительные выводы. В то же время, не стоит сильно себя отрывать от земли, потому что неизвестно, к чему могут привести потоки пережитой жизни.
   Руки коматозного сна отпускали меня в реалии. В реальность, в которой нахождение было намного тяжелее, чем нахождение в записках прошлого. Может проще было бы уйти в какой-то умственный аскетизм, попытаться разобраться в себе, принести себя в жертву жизненной мясорубке, чтобы на выходе была деревянная консервная банка с надписью "Прожил как все" и снизу примечание "Ну почти ничем не отличался от нас". Каждая человеческая жизнь - попытка придти к своим стараниям, которые мы пытались укладывать в себе с детства, но лишь единицы приходили к этому. Остальные стали матричными кодами, которые работали строго в системе и не выбивались на фоне остальных. Однако, другие - "лаги", "ошибки", "глитчи" - шли упорно к своим желаниям, но пожалуйста, покажите мне такого человека, который смело отдал свою жизнь на растерзания таланту, но при этом не страдал душевно. Жить в поколении Игрек, которое насквозь обвязанно оптоволокоными технологиями с ног до головы - это обязательный поиск признания, с не всегда успешными исходами. В современности, мир относится к людям более жестоко, требуя от них самых невозможных подвигов, разрывая все амбиции.
   Следует просыпаться. Следует взять себя в руки и попытаться чем-то заняться.
   Открывая глаза, я принимал этот мир. Трудно отдаваться миру сполна, когда твои фармацевтические видение уходили в прошлое, которое ты старался не вскрывать очень давно. Окружение становится удивительно знакомым. Запахи и шорох жизнедеятельности остается до тех пор, пока ты не понимаешь, что ты уже слишком давно одинок, и никто не позовет тебя ужинать, никто не укроет твое бреное тело, никто не позаботится больше о тебе. И именно тогда наступает холод. Морозная поступь, которая заставляет дрожать твое тело. Необыкновенное злое и живое ощущение. Ощущение пережитых потерь и тусклой попытки воспроизвести домашний уют.
   Не без труда, я перебрался на кухню, где уже не оставалось никаких следов посиделок комиссионщиков. Однозначно, они успели обговорить дальнейшие методы лечения, методы моего заглушения. Честно говоря, трудно было осознавать, что мне придется покинуть дом на месяц. Однако, я сам был готов отдать своё тело на растерзание комиссионщиков. Мне следовало куда более лучше разобраться со своим телом, в котором мне приходилось обитать. Возможно, закрыть краны, из которых тонкой струйкой текло горючее. Залатать те дыры, которые выкидывали меня в прошлое. Забить щели, из которых дул безумный ветер минувшего.
   Сейчас мне нужно было покормить кота. Кот в моем доме появился относительно недавно, Электра принесла его еще совсем маленьким котенком, нам приходилось пару недель выхаживать его. Однако, котенок сразу начал показывать свой характер бродяги. Как только он более-менее встал на ноги, кошак стал гулять по подъезду, подвалам, соседским крышам, приходя домой лишь чтобы поесть и провести пару часиков в тепле. В последнее время, погода на улице стояла влажная и мерзлая, потому кошак старался не выходить на улицу, а прятал свое пушистое тело в чулане, среди старых подушек и одеял.
   Я проследовал к чулану. Запах нафталинового тряпья не слишком сильно отпугивал Борю, потому что ему было по душе спать и проводить время в каких-то грязных закоулках. В плохо освещенном помещении, трудно было найти пушистое тело черного кошака. Когда глаза более менее привыкли к темноте, я с успехом нашел два маленьких фонарика, которые внимательно наблюдали за моими движениями. Боря, поняв, что я пытаюсь вытащить его на волю, не особо обрадовался такой затее и сам спрыгнул на деревянный дощатый пол и уверенной походкой отправился на кухню, где я уже поставил ему миску с водой и немного жаренной картошки. На удивление, это чудо природы ело абсолютно всё, начиная от каких-то дорогих кошачих кормов, заканчивая сырыми огурцами и листьями растений.
   Быт моей квартиры, не особо отличался интерьером от быта двадати-тридцатилетней давности. На стене возле письменного стола висел атлас, который находился там, еще с периода студенчества моей матери. Адриатическое море до сих пор омывают Югославию, ГДР до сих пор поражает советских гостей своими импортными вещами, а Советский Союз грозился обрушится на весь мир своей великой коммунистической силой. Собрание сочинений В.И.Ленина украшало комоды сервантов. Я не думаю, что у кого-то в семье хватило смелости прочитать все отчеты вождя по пятилеткам. Энциклопедии о познающих мир школьниках битком лежали в комоде и на балконе. Обои местами отклеились, ближе к потолку они уже отсырели, еще немного, и бумажные полотна начнут волнами свисать со стен. Ковры, которые обязательно следовало упомянуть, стояли в коридоре как солдаты, замершие в позе "смирно". Сейчас, мне трудно даже подсчитать, сколько денег и усилий стоило скопить это брахло, которое вне всяких сомнений следовало бы отправить на свалку.
   После того, как Боря поел, он опять пошел прятаться где-то в глубине квартиры. А мне следовало начать подготавливать вещи к моему "вынужденному переезду" в психушку. Ещё нужно было занести ключи соседке, чтобы иногда поливала цветы, которые не успел погрызть Боря, да и присматривала за этим блохастым бродягой.
   Закурив на лестничной клетке, я стал зажимать прожженый звонок соседки. Где-то в ее доме раздалась соловьиная трель, стук ног о деревянные полы и чьи-то громкие возгласы. Когда тётя Лена уже подошла совсем близко к двери, она произнесла своим низким и прокуренным голосом:
  - Кто там приперся.
  - Тётя Лена, это я - Виктор.
  - А, ща-ща, обожди.
  Дверь открылась, из квартиры подался приятный запах тушенной капусты. Тётя Лена стояла в голубом халате, розовых тапках. Голова была увешана бигудями, лицо украшал искуственный румянец и голубые тени на глазах.
  - Витя, привет, заходи.- она уступила мне проход в её квартиру.
  - Да нет, я по другому вопросу. Я завтра ложусь в больницу, нужно чтобы кто-нибудь присмотрел за домом, да и кота кормил.
  - А, вон оно чё, а что со здоровьем то? Подозрение на что-то что ли? Ой мамочки. Да айда проходи в дом, че ты как этот.- тетя Лена была хорошей подругой моей бабушки и матери. С мамой она училась вместе в училище, однако, рано выскочила замуж, так и не успев закончить обучение. Когда матери не стало, тётя Лена часто помогала моей бабушке по хозяйству, потому что считала её не самым последним человеком в своей жизни. Старые соседи в этом доме имели хорошие взаимоотношения друг с другом, ежели постоянно въезжающие в жилище новые.
  - Да ничего вроде бы плохого со здоровьем нет, просто обследоваться надо. Ключи я сейчас вам дам, а деньги перед отъездом оставлю на антерсолях. Борька в принципе, много не требует, домашнее хорошо ест, но если там понадобятся какие-то расходы.
  - Ну ладно, хорошо, ты это самое, номер свой оставь, мало ли че. На долго то ложишься?
  - Пока недели на две, а потом посмотрим.
  - Ну ладно че, все свои то...- тетя Лена медленно протянула, - я тебя ещё совсем шкетом помню, ходил такой маленький, фраерил, весь двор в кулаке держал. Драться ой как любил. Да и с твоей матерью мы хорошо в училище общались. Кстати, давно к родителям на кладбище ездил?
  - Давно собирался, да руки никак не доходили.- мне трудно было обсуждать такие детали с ней. К горлу мгновенно подступал комок.
  - Ну это самое, давай, когда выпишешься, мы соберемся и съездим. У меня мама недалеко от твоих лежит, да и Максим мой недавно деда своего хоронил. Где оградки покрасим, где подметем че, а то не дело же так оставлять своих.
  - Хорошо, тогда договорились, вот мои ключи.
  - Ладно, как утром уезжать будешь - загляни, я тебе тоже чего-нибудь соберу на дорожку.
  - Спасибо, теть Лен.
   Дома я разогрел себе поесть, Электра утром приготовила завтрак, однако, она не знала, что в один момент меня заглючит и придётся вызывать санитаров. Рисовая каша, плотно сдобренная остатками сливочного масла, хорошо укладывалась в моем голодном желудке, я готов был съесть ни одну тарелку. Однако, надо было спешить, потому что вещи сами себя бы не собрали.
   Иногда, пытаясь сделать какую-то работу, которая вне всякого сомнения выбивала меня из сил, заставляла меня сухо материться на самого себя - я просто был вне себя от злости, мне хотелось рвать на себе волосы, но сделать эту работу как можно скорее. Тоже самое происходило с ремонтом в доме: местами обваливалась штукатурка у потолка, половицы безумно скрипели как заведенный механизм, штукатурка не хотела ложиться на стены. Что самое удивительное, новые вещи в домене приживались никак. Электрочайники ломались, краны текли, переключатели света всегда вырывались из стен с корнем. Когда понимаешь, что в этом есть определенная закономерность, понимаешь, что дом живет своей жизнью. Словно он большой живой механизм. Может быть поэтому, кошак не особо уютно себя чувствовал в этой панельной хибаре. Когда понимаешь, что большой механизм пытается всеми способами преградить тебе дорогу, то невольно опускаются руки, а каждая мелкая деталь, которую ты невольно замечаешь - остается мелким невротическим тиком в конечностях.
  В мою спортивную сумку летели принадлежности гигиены: щетки,тюбики, флаконы,дезодоранты, бритвы, полотенца,мочалки, пены и прочий скупой инвертарь. С книгами выбор был побольше, бесчетное количество томов в мягкой обложке заняли отдельное солидное место в спортивной сумке. Обиход нижнего белья, всеразличные майкиноскочулки пачками укладывались и находили свое пристанище. Вообще, мне бы стоило всерьез сейчас призадуматься над своим пребыванием в доме забытых. Наверное, сейчас я позвоню Электре, чтобы попросить её навещать меня хоть раз в пару дней, привозя мне что-нибудь из еды . У Электры была пара запасных ключей, на всякий случай. Вроде бы мы с ней и состояли в свободных отношениях, но очень сильно переживали за жизни друг друга, побоюсь представить, из каких только ситуаций нам не приходилось выходить. Ну а если смотреть на такие отношения с точки зрения морали - это конечно всё очень плохо, и негативно сказывается на той части мозга, которая отвечает за ревность и прочие рефлексы. Мне следовало бы предложить ей узаконить наши отношения, однако мы никогда не обговаривали это всё, стараясь вообще не затрагивать эту сторону, которая по сути и держала наше "интимное" общение.
   Электра не была плохой девочкой, хотя, задумываясь о том, сколько парней у нее было на этой неделе - меня бросает в дрожь.(?) Хотя, мне следует перестать так серьезно относится к этому. Если расценивать, что вся эта наша любовь просто сборище химических процессов, протекающих с нашиими областями мозга и различными гармональными секрециями. Но господи, насколько же приятно это всё. Стало быть, все влюбленные - наркоманы, которые выбивают друг из друга опиумную пыль. Как же хотелось в тот момент прижаться носом к запаху ее волос, обхватить колени и отдаться блеску её раскрепощенности. Условно, если задуматься, Электра заменила мне всех предыдущих гордых носительниц разноцветных локонов, сияющего пирсинга и ряда ровных зубов. Она явно не была моей спасательной шлюпкой, просто она была очень подходящим для меня вариантом на будущее. Но только вопрос стоит в другом. Будет ли у меня вообще шанс на будущее?
  На улице сейчас было не так холодно и впринципе не многолюдно. Тело наверняка сейчас просилось само выйти в старой фуфайке, закурить на лавке парочку сигарет и попытаться дозвониться до Электры. Возможно сейчас, я вытащу её из чужой постели, может остановлю от мыльнопрессной накурки, а может быть и сорву с пар. Явно она имела что-то большее, чем набор условных ценностей, в иные периоды, такие люди нам кажутся абсолютно безмозглыми аборигенами, которые не могут держать ноги на замке, но если так подумать, вникнуться получше, у любой струйки дыма есть своя маленькая искорка. Любой поступок, это чье-то обдуманное руководство. Как говорил мой отец, такие женщины - это отдельный логистический мир, в котором каждому из нас было бы интересно покопаться. Но правда ли это заслуживает чего-то внимания? А что если разобравшись в этой густой и многогранной науке, мы откроем ранее неизведанное нам. Я старался особо не ревновать. Потому что ревность очень часто дает ответы на не самые приятные вопросы. Может, нужно было больше разбираться в её чувствах, не особо вдаваясь в причины и необычности её поведения. Но ведь не глупость движет нашими гнусными поступками, а любовь. Нелепые попытки осознать и потрогать такие мелочи, которые по сути являются крохотными песчинками, дающими слишком большие трещины. Да, мне наверняка стоило бы ей позвонить, чтобы хотя бы просто узнать, как она себя чувствует, после моего утреннего истерически-голодного глотка бензиновыми массами.
   На плечи накинулся черный рабочий ватник, который непонятным образом, годами висел на вешалке в прихожей. Я оглядел глазами пространство, которое мне открылось. Вроде бы в квартире было вполне себе чисто, однако, когда окажешься в доме, после больницы, все обрастет большим слоем пыли, грязи, затхлости. Мне не совсем хотелось сейчас покидать дом. Хоть он и давил на меня своими клешнями, пытаясь в каждой детали обнажить прошлое, но было трудно думать, что две недели я буду ночевать в чужой постели, которая пропустила через себя тысячи давно канувших людей.
   Ничем не примечательный подъезд стал местом, где я впервые прятал свои сигареты за мусоропроводом. Именно по этим лестницам я провожал в последний путь своих близких. Именно отсюда я завтра выйду, может быть, и в последний раз посмотрю на белые стены и бетонный пол, в последний раз затушу сигарету в кофейном стакане с отколотой ручкой, и отправлюсь гасить свои навязчивые припадки в дом забвения.
   Вызвал лифт. Пока тот медленно опускался с последнего этажа на мой, я начал напевать с юности знакомую песню, сам того не замечая:
  - Не признаёте вы мое родство, ведь я ваш брат, я человеееек.
   Кабина насквозь пропахла чьими-то испарениями мочи. Те считанные десятки секунд пока я ехал, мне до безумия хотелось посадить задницой того пройдоху, что умудрился сходить по нужде. Я очень трезво относился к общему имуществу и уже со школьной парты старался выгонять всех замеченных в подъезде бомжей и алкоголиков. Трудно конечно воспринимать такое, но именно в этом и заключался мой патриотизм. Не в каких-то людишках, которые щеголяют по красной площади, либо инвестируют в крупные предприятия, открывая новые сферы деятельности. А именно в старых жильцах. С младенчества бабушка прививала мне, что следует с уважением относится к хорошим соседям. Кто же знал, бабуль, что дом заполнят кучей агрессивных понторезов на дорогих машинах. Потому со всеми жильцами я старался держаться вместе. За советом не бегал, но трезво понимал, что они были окружением моих родных и всегда старались придти нам на помощь. Тем временем, кабина открылась и я подался на более-менее свежий воздух, который хоть не вонял алкогольным амиаком.
   Проследовав строго на скамейку около подъезда, я сел на край, на тот случай, если около подъездное седалище решит со мной разделить кто-нибудь из жильцов. Я огляделся, по улице плыл удивительно теплый ветерок, может быть, последний теплый ветер в этом году. Через каких-то пару дней, такая влажноватая, но приятная погода сменится жутким холодом и промерзишими лужами. Даст бог, так приеду в город, когда уже выпадет более-менее устойчивый снег, и мне не придется ютится под обогревателями, вновь и вновь ставя чайник на плиту. Пока еще не смеркалось, но день неизменно клонился к концу, обнажая холодные голубые облако, явно угрожая мне, что скоро точно погода сменится на ненастную.
  - Мда, как бы Боря дома совсем не одичал там.- протянул я сам себе под нос.
  Из кармана джинс вылезла пачка сигарет, уже изрядно помятая. Господи, если бы лет десять назад я знал о том, как долго я буду мучаться с этой дурной привычкой, то может быть, и не начинал бы никогда. Но как говорила моя любимая бабушка - пути Господни неисповедимы. Я бы конечно не сказал, что я слишком религиозен, но оставшись наедине со своими демонами, начинаешь тянуться к более выгодному для тебя варианту. Хоть я еще и не успел разменять третий десяток, я уже прилично ощущал себя старым человеком, будто молодость, некогда бушевавшая в моей крови, сменилась на размеренные деньки.
   По улице проезжали новомодные машины, которые я терпеть не мог. В юности, попробовав сесть за руль чьей-то восьмерки, я для себя понял одно, нет ничего лучше, чем общественный транспорт.
   - Мы застреваем в чьих-то страшных снах, боясь принять на себя ответственность выйти из замкнутого круга событий. - любил произносить мой отец. В детстве, я считал, что мой отец хоть и очень сильно сплошал, доверяясь зову сердца, а не рациональным решениям. Но он никогда не был таким человеком, который бы жалел о своих поступках. Для меня он был бесстрашным супергероем, которому под силу было расправиться с моими хулиганскими выходками, защитить дом от ненастья, и придти к любому обездоленному на помощь. Но как оказалось, этот человек очень многого боялся. Когда ты загнан в угол так же, как и когда-то ушедший ныне, ты начинаешь не только переживать его эмоции, но и жить в его голове. Боюсь показаться самому себе лгуном, но по-моему, я больше начинаю жить его жизнью, принимать его решения и слушаться его правил. Как оказалось, все слова начинают на меня влиять, только спустя какое-то время.
   От не очень веселых мыслей меня начало потрясывать. Нет, это не была морозная дрожь, когда зубы как колтуны бьются друг об друга. Нет, этот холод только зарождался, и первой причиной была явно не погода. Приняв решение позвонить Электре, я стал искать по карманам телефон. Может быть, она сможет меня согреть , может сможет зародить в моих мыслях хоть немного теплоты. Осветит мой разум, который длительное время будет в одиночестве.
   Цифры сами по себе всплывали из памяти. Вроде бы какой смысл могут нести эти причудливые комбинации восьмерок и девяток, но каждый номер в памяти, лежал в отдельной папочке и давал мне лишний повод ощутить лицо другого человека по памяти.
   Гудок, снова гудок. Занято. Как же странно понимать, что сейчас наше тело воспринимает информацию не только через речь и природные рефлексы на разные изменения, но и на различные сигналы. Стало быть, после эпохи объединения одной речи, в мире возникнет другие способы передачи информации, которые со временем деградируют до громких выкриков гласных букв. Но вновь очередная попытка позвонить, Электра не берет трубку. Может быть, события утра стали для нее гранью. Может она боялась , что мой гнев обрушится на нее снова. Только уже с первородной силой. Но нет, экран кнопочного девайса загорается, среди пиксельной пустоты высвечивается ее имя.
   Её имя налипало на мои губы, казалось, что в один момент, я не смогу не то чтобы произнести её имя, но и сказать вообще что-нибудь.
  - Витя, ты так и будешь молчать?- ее голос был слишком недовольным.(?)
  - Прости за утро.
  - Да знаешь, я как то привыкла вылезать из теплой постели с голой задницой на мороз, когда твой парень грозится сжечь всё нахрен.
  - Меня слишком переклинило
  - Ну, я конечно знала, что ты поехавший, но не настолько же.- в чем-то она была права, иной раз я заставлял её выслушивать все свои проблемы. Стало быть ей всё это надоело.
  В горле стали застревать слова, в голове какой-то телевизионный шум. Почему-то в её голос казался мне слишком надменным и угрожающим.
  - Это всё что ты хотел сказать?
  - Если хочешь - приезжай, не думаю, что ты очень на меня зла.
  - Да охренеть. Ты себе не представляешь просто, как после всего этого у меня будут силы на то, чтобы приезжать. Я просто морально вымотана. Будто вы все растощили мои жизненые силы. Ладно... Через минут двадцать буду.- она скинула трубку.
   Я остался сидеть на скамейке, время было уже около семи. Я уткнулся покрепче в эту старую куртку и наблюдал как неспешно люди собираются домой, неся в руках пакеты с покупками, за спиной - школьные рюкзаки. Что странно, уже пару лет, на улицах не было видно бродячих собак, будто резко уменьшили их популяцию. Абсолютно так же, как уменьшили популяцию моих знакомых. Уже не было видно знакомых лиц, которые протягивали мне руки, или угрюмо проходили мимо меня. Мир неожиданно урезался до моего дома. Вместо друзей - лики святых писателей прошлого, вместо пьянок - баночка пива, в редких случаях. Давящее состояние сжимает меня до микропикселя. Элемента какого-то экрана, который внезапностал постепенно отбрасывать свои детали. Когда их станет ничтожно мало, мое поколение сменится другим ЖК-телевизором. Хорошо, что всегда есть чем нас заменить.
  # Глава 2
   Солнышко смеркалось над городом, оно начинало приносить в серые дворы безумную прохладу, которая на морозе отзывалась жгучей тяжестью в области ног и лица. Последние редкие прохожие торопились попасть в лоно своего дома как можно быстрее. Маршрутки сейчас наверняка были забили до отказа. Шахты лифтов уныло поднимались по небоскребам. В этот вечер люди были особо вялыми, создавалось впечатление, что дома они наверняка не будут ругаться, попросту не будет сил на то, чтобы скандалить, разбирать отношения по деталькам.
   Когда я уже окончательно успел задубеть, из березового сумрака показался силует Электры. Приблизившись немного ближе, я смог различить в её руках бумажный пакет вина. Я бы не сказал, что душа сейчас лежала к распитию алкоголя, но это могло бы неплохо согреть в такую погоду. Да, я понимаю, что алкоголь лишь создает иллюзию тепла. Но порой иллюзии намного приятнее, чем реальность.
  - Ты чего тут сидишь? -улыбнувшись спросила она,- не замерз?
  - Есть немного... -уныло пробормотал я.
  - Я тут нам немного выпить купила, могла бы конечно взять что-то покрепче и подороже, но какая разница какой керосин пить на улице? - чем меня привлекала Электра - это отношеник жизни. Она никогда не гналась за модой, одевалась секондах, начав курить, она не покупала шибко дорогие сигареты, не понимая в чем лоск. Практичность - ее второе имя.
  - Я тоже так думаю, пошли на стадион.
   Первые минуты три мы шли в неловком молчании, будто были друг для друга незнакомцами. Навязчивость тишины была одновременно хороша, но с другой стороны давало немного времени для самых пессиместичных мыслей. Понимаю, в этот вечер нам хотелось о многом поговорить.
  Арки и парадные в один момент сменились парковой зоной. Такие вечера неплохоподходят для прогулок парочками, хоть мы с ней и редко выходили из дома, но всё же приятно было видеть людей, идущих друг в другом за руку и смело улыбающимися всему миру.
  - Витя, ты не боишься лежать в больнице?-произнесла она как-то сиротливо, покрепче вцпившись в мою руку.
  - Немного, а что?- выдавил из себя я.
  - Ну понимаешь, там люди. Большинству из них уже давно заказан путь в обычную жизнь. Большинство не сможет никогда больше увидеть своих близких, полюбить.- такие разговоры были совсем не в её духе. Я чувствовал, что она ощущает сейчас себя не в своей тарелке. Обычно, Электра никогда не давала ход своим эмоциям, постоянно перекрывая подобные темы шуточками и приколами.
  - Дом сломанных людей.
  - Вить, скажи пожалуйста, а как оно вообще всё работает. Вот есть Бог. Бог создал нас, по подобию и образу своему, чтобы ему было чем заняться, наблюдая за нашими судьбами. Но скажи, зачем он порождает таких людей, которые с рождения не в силах даже есть сами, не говоря уже об какой-то адаптации. Это он тоже создает по своему образу?- в голосе слышались нотки слезливой меланхолии.
   Боюсь что-то ответить. С одной стороны, она безумно права, но с другой, сам понимаешь, что такие разговоры о справедливости в нашем мире давно не уместны. Либо ты стараешься помогать обездоленным, либо стараешься даже не поднимать в своей голосе такие вопросы. Годами вбиваемое в детское тело понятие справедливости и морали, рано или поздно разбивается об скалы реальности. К моему сожалению, я слишком рано столкнулся с такой проблемой.
   Подойдя к калитке стадиона, Электра прислонилась к железным прутьям:
  - Понимаешь, сейчас не один ты находишься в ловушке собственных проблем. В мире есть миллионы людей, которые каждую минуту испытывают дискомфорт от жизни.
  - Я не понимаю, к чему ты клонишь.
  Потупившись назад она сказала:
  - Ты иной раз не замечаешь меня, пытаешься показать лишь свои переживания. И знаешь, ты не один такой. Если бы хоть кто то имел желание приблизиться ко мне поближе, может, я бы давно остановилась на ком-нибудь. Но вы все козлы.
  Её руки нервно обхватывали пакет вина:
  - Ну пошли, чего ты? Будто я тебя брошу из-за такой мелочи.
  Сейчас, когда мы сидели на трибунах, лицо Электры мне казалось намного красивее. Она была как рисунок не совсем опытного мастера, которые с каждым разом становились все лучше и лучше.
  - Знаешь, я когда-то сам занимался футболом, мог со ста метров забить в ворота.- я решил как то разбавить обстановку.
  - Да ты врешь, сто метров это слишком далеко.-она ехидно прищурила свои зеленые глаза.
  - Не-а, меня тогда прозвали зорким глазом.
  - Но ты же носишь очки.
  - Очки я стал носить значительно позже. Да и футбол я быстро забросил, когда бабушки не стало.
  Обхватив мою руку она посмотрела как на дальнем поле, пара ребят гоняло в баскетбол. Там, за стадионами, по парку ходили собачники, выгуливая своих друзей меньших. Сидя с ней, я практически не ощущал холод. По телу раздавалось мягкое и уютное тепло, которое я не чувствовал уже давно. С ней, моя внутренняя зяблость мгновенно уходила. На смену приходила душевная важность момента. Я был уверен, что этот вечер закончится вполне хорошо. Может, она останется у меня ночевать, и мы крепко уснём в одной постели. Она уже доставала бумажные стаканчики и разливала по ним розоватое вино. Такие отрезки времени казались мне особенно важными, несмотря на всю пафосность. Да и что такое пафосность? Разве человек не может проводить со своими близкими досуг? Если такие посиделки ещё с древности были хорошими лекарствами от тоски.
   В этот раз, мы пили без какого-то повода, так что особо вспоминать было нечего. Изредка перекидываясь фразами и отрывками разговора, мы сидели, прижавшись друг к другу, пока кислая пряность разносилась по крови и согревала наши тела. Когда мы уже приблизились к моему дому, немного расслабленные, с ярким румянцем на щеках, Электра достала из своей сумки фотокарточку и протянула её мне.
  - Вот, держи, вчера распечатала, да как то не до нее стало.
  На фотографии мы с Электрой стояли посреди лесочка. Её щека прижималась к моему лицу. Где-то на фоне шёл дымок от костра, лежали какие-то детали нашего похода.
  - Знаешь, я давно пыталась найти салон, где можно оцифровать старую плёнку...-она что-то говорила, но я тем временем не слушал её, потому что не мог понять, когда была сделана фотография. Повторяюсь, за время наших отношений, мы редко куда выходили, предпочитая улицам дом. Я повнимательнее рассмотрел снимок. Разбросанные угли на траве, ручка от решетки, которая полностью не влезла в кадр, чья-то нога в синих джинсах и белых венсах. На наших плечах тонкие куртки, видимо погода стояла более-менее теплая. Но я одного не мог понять, когда была сделана эта фотография.
  - А это когда мы с тобой сфотографировались? - спросил я
  - Да я уже и сама не помню, только решила проявить пленки со своей мыльницы. Ну хороший же кадр, тут мы такие счастливые. - она весело начала перешагивать с ноги на ногу.
   Когда наступило время неловкой паузы, я предложил ей зайти ко мне домой, но она отказалась, сославшись на зачёт в универе, что и так много пропустила. Однако, я прекрасно понимал, что она просто боится оставаться со мной наедине.
  - Ну ладно, хорошо, будешь меня навещать? Адрес больницы смской скину.
  - Конечно, ты там без меня совсем загнешься.
  Мы тепло распрощались, она направилась на остановку, пообещав отзвониться как только окажется дома.
   Пройдя мимо всех дверей и лестниц, оказавшись у себя дома, я почему-то сразу осел наземь. В руке была фотография. Мне требовалось сейчас дойти до какого нибудь стула, чтобы нормально присесть. Алкоголь и пережитый стресс вызвали у меня в организме небольшой сбой. Такие сбои называются паническими атаками, но я боюсь всерьез это называть, потому что никогда не переживал такие сильные удары. Земля уходила у меня из под ног, сердцебиение очень громко отдавалось в груди, спину прошиб очень холодный пот. Я держался одной рукой за антерсольку с обувью, боясь, что приступ тревоги отзовётся сильной рвотой.
  - Раз, два, три...- я начинал считать цветочки на старых обоях, пытаясь отвлечь свой мозг от такого неприятного события. Когда приступ начал отходить, я медленно поднялся, скинул с себя всю верхнюю одежду и пошел в душ, смывая с себя влажные соленые капли.
  После душа мне ничего не оставалось как лечь спать. Фотографию и мобильный телефон закинул в спортивную сумку, покормил кота, и камнем упал на свой раскладной диван.
  ***
   Мне снилось как меня поглощала вода. Водная гладь была где-то сверху, а мое тело, как легкую пушинку очень быстро уносило вниз, куда-то в глубину адских пучин. Когда легкие полностью заполнились жидкостью, в груди огромной вспышкой взорвался огонь. Огонь парализовал мои руки, но я чувствовал каждую квадру боли в своем теле.
   Упав на самое дно, я не мог пошевелить ничем. Если подумать, я даже не мог с точностью представить, где именно я находился. На дне океана, или в каком-то густом тумане. Но одно могу сказать точно, я чувствовал, что рядом со мной находился кто-то. Этот кто-то бесшумно дышал, лишь маленькие фибры моего тела ощущали его близость. Чувство тревоги нарастало с каждым разом, потому что из-за боли и страха, я не мог произнести ни слова. Сколько времени я находился в одном положении, я не могу сказать точно, потому что трудно было вести отсчёт времени. Может быть сутки, может пару минут.
   Но всё сменилось, когда мое тело неожиданным образом начало куда-то двигаться. Причем, не просто какая-то неизведанная сила меня тянула, а тело само подавалось в какое то странное помещение. Я не могу с уверенностью сказать, как я попал в красный зал, потому что все мешалось как тягучая масса, которую взбивали миксером.
   В красной зале я уверенно стоял на ногах, даже мог двигать руками. Тёмноалые шторы, которые буквально были сплетены из роз. Посреди деревянной сцены, или я бы сказал арены, стоял рояль. Белый рояль, который выглядел как совершенно новый, крышка над клавишами была откинута. Я приблизился к инструменту, ожидая там что-то увидеть. Ноги оставляли на лакированном дереве следы мокрого песка и воды. Со всего тела стекала теплая жидкость, поэтому движения были немного тяжелыми, из-за веса мокрой одежды. Возле рояля стоял концертный стул. Я подумал, чтобы что-то увидеть в этом сне, мне наверняка придется сесть самому на стул, или же какая-то сила сама меня насильно посадит. Мгновенье. Мои руки уже бегали по клавишам. За свою жизнь, я никогда не умел играть ни на каких инструментов, просто не имея какой-то определенной тяги к этому. Когда мелодия стала эхом разноситься под водным потолком, я пригляделся к своим рукам и понял, что мои руки были не моими. Вернее, они исходили из плеч, да, но уверенность и отточенность движений явно были не моими. Присмотревшись к ногтям, я понял, что их украшал аккуратный маникюр. Я себя чувствовал в этот момент немного иначе, чем обычно. Даже не знаю, как описать. Представьте себе, что вы оказались в компании каких-то незнакомцев, которых вы видите впервые, но эти люди неожиданно оказывают вам радушный и теплый прием. Чувство первобытного страха и какой-то приятной теплоты. Когда мелодия вошла в свою кульминационную составляющую, меня прошиб пот, потому что я понял. Я находился в чужом теле. В теле какой-то женщины. Мелодия окончилась, что-то подняло меня. И внезапно над залом прозвучали чьи-то аплодисменты. Я смотрел на них, я смотрел на зрителей. Никогда не видел ничего ужаснее, меня словно окунули в самую пучину безумия человеческого страха. Те, кто сидел на дорогих и роскошных креслах, были ужаснее всех самых отвратительных существ, которых показывали по телевизору. Изгибы каких-то детородных конечностей, извилистые червивые хоботы, обнаженные половые органы, которые никак не были похожи на человеческие. Каждый выглядел по особенному, но каждого объединяло одно. Чувство животного голода. Мое тело было для них едой. Я хотел кричать в панике, видя все эти неописуемые ужасы. Но только потом я понял, что мое тело горит. Горит черным пламенем. Этой ночью, неизведанное древнее зло, которое не упоминалось ни в одной мифологии, воспламенило все мои детские страхи, открыв миру мою первородную ненависть, которую я получал каплю за каплей, из материнского молока.
  # Глава 3
  ПОЕЗДКА
  Внезапное пробуждение сопровождалось людьми, которые окружили мой диван. Их было двое-трое, с просоньки трудно разобрать сколько людей мельтешит возле твоей кровати.
  - Пакуем его? Он собрался даже.-послышался женский голос.
  - А не проще ли его разбудить, попросить одеться, собраться по нормальному и поехать? - пробормотал более молодой.
  - Такое в твои обязанности не входит. Если ты помнишь семнадцатую главу трудового регламента, то там написанно...
  - Да-да, помню, что следует забирать подопытного, когда он ещё не готов к переезду в лечебницу. Но штаны то хоть можно ему надеть?- договорил за девушкой он.
  - Шматьков, если хочешь, давай натягивай на него треники, но я не думаю, что он обрадуется такому повороту событий.
  - А что соседи то подумают?
  - Что надо то и подумают, не задавай лишних вопросов, Шматьков, не уходь в мат.часть, больной явно проходит очень трудный период адаптации к реалиям. Наша работа его хорошенько перевоспитать, всеми доступными способами. Тем более, вчера поступил звоночик из этого района.- сказал самый старый и опытный.
  Я издал какой-то утробный звук, похожий на мычание.
  - Шматьков, давай, вырубай его.- заорал старый.
  - Но, профессор...
  - Полька, коли, пока этот касатик не начал сопротивляться.
   Из светлого облака образов потянулась жесткая рука, которая удерживала мой рот. Другие руки держали меня за конечности. Я почувствовал укол страха, который оказался настоящей вакциной. Сквозь сон, меня погрузили в машину. Полностью расстерянный, я ничего не понимал. Мы прроезжали через бесконечную плеяду дворов, причем, первое, что пришло ко мне в голову, водитель специально мотает таким образом бензин, чтобы я не понимал, куда меня везут. Кто они были, похитители, которые замаскировались под врачей, или реальные врачи, пользующиеся нестандартными методами, я так и не узнал.
  - Профессор, а чего он не засыпает?
  - Хрен его знает, может слишком устойчив к аппаратам. Бензин ещё тратить на засранца. Ты мне лучше скажи, че ты там растерялся?
  - Не знаю, извините меня пожалуйста.
   Я стал различать лица этой врачебной группировки. Самый молодой, который Шматьков носил очки с толстыми линзами, молодое ещё лицо украшала плеяда прыщей. На голове кудрявые русые волосы. Профессор, он же водитель, был до безумия похож на доктора Преображенского из "Собачьего сердца". Только без такой же густой бороды. Женщина была повернута лицом к окну.
  - Шматьков, если хочешь действительно работать в нашем учреждении, тебе нужно вырабатывать профессиональные качества. Сам знаешь, с каким товаром мы работаем.
   Городское окружение, само по себе сменилось трассой, ведущей в неизвестном направлении. Заправки, гаражные боксы, шиномонтажки. Дорога была изрешечена крутыми колдобоинами, меня дико трясло и каждые пару секунд подбрасывало к крыше машины. Я конечно, не особо сильно разбираюсь в автомобилях, но кажется, мы ехали в волге.
   В голове стоял сильный шум, который усилился ещё сильнее, когда Старый включил магнитолу. Из радио заиграла песня группы Ариель. Не знаю почему, но эта поездка стала мне нравиться.
  - Потереби его, может говорить начнёт.- сказала девушка.
  - Э, не надо меня трогать. Куда вы меня везете? - стал сопротивляться я.
  - Домой, товарищ, домой.- властно сказал профессор. По его речи можно было понять, что он давно занимает руководящую должность.
  - Но вы меня как раз таки от туда и везете.
  - Нам поступила заявка от городской психиатрической больницы, о том, что в квартире номер четырнадцать, находящейся по адресу академика Усманцева проживает гражданин Зыбин Виктор Олегович, страдающей тяжелой стадией пиромании. Мы внимательно изучили всю документацию, к которой получили доступ, зафиксировали все вспышки вашего вожделения огнём и поняли, что не стоит долго ждать. Потому что в любой момент болезнь может перейти в стадию фиксации и вы никогда не сможете избавиться от недуга. По справкам из надлежащих органов, мы знаем, что в 2004ом году, вы пытались сжечь свой класс, в 2008ом году, на новогоднем празднике, в вашем университете, были сожжены все учебные журналы, так же в 1996ом году...
  - Хватит!- я перебил девушку, которая читала мое дело из картонной папки.
  - Стыдно стало, Виктор Олегович? Лучше бы стыдились перед своей девушкой, которой угрожали сжечь всё к чертям. - отчетливо выкрикнул профессор.- мы вас везём в специализированное учреждение, которое предназначено для лечения подобных случаев. Ни у одного из наших пациентов не было случаев рецедива, однако, есть те больные, которые постоянно проживают у нас довольно таки давно, однако, и с ними ведется оперативная работа.
  - Скажите лучше, это вы позавчера приходили ко мне на работу?- поинтересовался я вопросом, который неплохо меня мучал в последнее время.
  - Да, можете даже не сомневаться. Наши агенты дополняли досье на вас.- ответила Полина.
  - И это вы замешаны в смерти моего директора?- стал допытываться я, пытаясь поближе подобраться к информации.
  - Виктор Олегович, единственный пироман здесь вы.- ответил пожилой врач.
  - То есть, вы сейчас меня обвиняете в убийстве моего начальника?
  - Никто вас ни в чем не обвиняет. Факт есть на лицо. Озлобленный сотрудник решается покончить с ненавистным им начальником любимым способом.
  - Прекратите пожалуйста. Я никого не убивал.
  - Ну, если начальника не убивали, то явно найдутся какие-то другие жертвы,-отозвалась Полина.
  - Перестаньте, лучше скажите, вы правда думаете, что поможете мне избавиться от этой мании?
  - Безусловно, скажу вам по секрету, у нас от похожей болезни лечились очень известные актёры. Однако, разглашать такую информацию мы вам не можем.
  Я потупил свой взгляд на ноги. Только сейчас заметил, что на моих ногах не было обуви. Лениво почесал одной ступней об другую. Без пары ботинков, я стал подмерзать в этой холодной машине.
  - Вы вещи мои забрали? Спортивная сумка лежала возле порога.
  - Да, однако пришлось избавиться от всех книг, которые лежали там. У нас знаете, есть своя библиотека, где много экземпляров, которые помогают больным проводить досуг с пользой.
  Ну ладно, может найдется у них что-нибудь мне по душе. Вообще, весь этот сыр-бор с уколами казался мне бесполезным, потому что я сам спокойно бы собрался. Не знаю, чем руководствуются эти врачи, однако и методы у них довольно странные. Да, каким именно образом они попали в мою квартиру? Может это тётя Лена открыла им дверь?
  - Виктор Олегович, пожалуются, не загружайте себе сейчас мозг. С вашим жилищем ничего не случится. На такие случаи у нас в городе нанята контора, которая отлично справляется с присмотрами за жил.площадями.- старый моментально отвечал на мои вопросы, которые я даже не успевал обдумать в своей голове, не говоря уже о том, чтобы задавать их.
  - А кто выделяет деньги на подобные услуги?
  - Государство, понимаете ли, в России очень мало подобных организаций, которые занимаются настолько серьезными больными. Если бы наши структуры не создали, \по улицам бы ходило очень много специфичных граждан. И никто бы не смог ручиться за сохранность жизней обычных людей. Преступность очень резко увеличилась.
  - Спасибо, долго нам ещё ехать?
  - Пару часов точно. Можете пока подремать.
  Я уставился в окно, мои мысли были слишком сильно окутаны странностью методов этой организации. Однако, что меня больше всего беспокоило, это ночной сон. Во сне я безумно долго ворочался. Когда меня разбудили врачи, я спиной ощущал сильную влажность постели.
  - Ладно, не стоит себя грузить пустяками,-подумал я и уснул.
   Первая искра моей болезни успела пробежать тогда, когда моя мать поскребывала зажигалкой, держа в трясущейся руке ложку. Тогда я сидел в детской ванночке, плескался в ромашковом отваре, смотря бездонным и глубоким взглядом на мать, сидящую на крышке унитаза. Очередной щелчек барабаном отдавался в моем теле веселой дрожью возбуждения. Такой маленький ребенок, но уже смотрящий на всё очарование героинового удовольствия с большим интересом и пониманием к процессу. Помню как отец бил мать по лицу, как бабушка выносила меня в белых полотенцах. Я ощущал себя младенцем Иисусом, свою мать - девой Марией, которая взяла у Бога намного большее, чем ребенка.
   Бабушка, Наталья Никитишна была очень религиозной, с самого детства пыталась привить во мне любовь к Богу. К концу жизни она всё таки сбавила эти обороты. В религии она видела утешение от злого рока судьбы. Сама же, она долго проработала на научной кафедре одного из крупнейших университетов нашего города. Но не должность, не коммунистической строй не могли её отвадить от веры. В конце концов жизнь избавила её от моей матери. Однако, груз ответственности за мою жизнь преследовал её ддо последнего вздоха. Что удивительно, бабушка никогда не винила меня в ошибках своей матери. Скорее пыталась меня огородить от всех ужасов, происходящих в нашей семье.
   Оглядываясь назад, я понимаю, что моя семья была абсолютно нормально. Даже статистически верной для того времени. Советский идеализм заключался в критически вредных для общества отклонениях нормы. Мое бренное тело идеально бы подошло как пример атипичного отравителя чьей-то коммунистической мечты. Начало пылающего процесса было заложенно очень давно. В панельных дворах, отравленных тюбиками клея и промышленного газа, за жвачными партами и пьянками в подворотне.
   Моё взросление происходило в обычном дворе. Я вполне могу себе позволить опустить такие детали, но в голове сами всплывали образы бетонных замков. Благо, трип от вколотого лекарства позволяет мне увидеть и услышать те цвета, которе были забыты слишком давно.
   Летом, начала девяностых, нам с семьей пришлось переехать на пару месяцев за город. Где-то среди этого бесконечного потока посёлков городского типа, была моя малая родина. Деревянные усадьбы, замкнутый круг старых баек, которые смешивались с фольклором царя Гороха, выстраивали нашу современную Россию.
   Причиной нашего переезда была вынужденная продажа загородного имущества, пока отец обивал пороги местной администрации и подавал в газеты объявления о продаже ветхого деревянного домика с маленькой баней, мать распивала в местных клубах спиртное горючее, которым можно было заводить трактора. Бабушка же мне проводила экскурсии по местным достопримечательностям, нашим ближайшим соседям. Возможно, именно тогда, в ммоем детском восторге и родилась любовь к своей Родине. Зародилась в больших коровах, свежем воздухе и прянности запаха сереньких овечек.
   Первым из приятных событий было знакомство с местным парком, спрятанным где-то в глубине рощи. Честно говоря, я не помню каким образом мы добрались до того места, но оказавшись там спустя все это время, я бы с большой вероятностью сказал, что это первая из вещей, которая меня очаровала. Именно этот фрагмент стал для меня своеобразной святыней, на которую хотелось мне молиться. Это место через годы явно было сожжено пламенем Прометея.
   Звук летних стрекоз, который так щекотал мои ушные раковины, сладостно вплетался в чувственный пейзаж. Вот скамеечка, на которой ещё оставался дух прошлой ночи. Молодёжь, после дискотеки в клубе, устраивала здесь ночной привал. Сейчас мне безумно не хватает таких посиделок. Сама роща, удивительно богатая на запахи и звуки, преследовала меня долгие годы. В детстве, единство с природой чудным образом кажется такой мягкой и приятной. Больше никогда вы не сможете так метко и чутко ощущать природу. Самое главное, в этой лесной иерархии было колесо обозрение, которое уже давно не запускалось. Часть цветного металла давно расхители мародёры и местные жители. Представьте себе, этого гиганта промышленности, в этом глуховатом и закрытом мирке. Выбитые окна, которые смело озаряют природе свои разноцветные кабинки, были затянуты глуховатым туманом. На козырьках крыш сидели наблюдатели-вороны, которые высматривали свои владения.
   В этот момент, чувство радости разделилось с ощущением глубокой тоски. Почему? Тогда я мечтал, что человеком, который сможет увидеть эту красоту будут родители. Отец, считал, что стоило меня избегать, дабы не слышать неудобные детские вопросы. Мать моталась по чужим постелям и ей было абсолютно невдомёк, что у неё подрастал маленький сынишка. Она часто была рядом, но со мной никогда. За все годы, я так и не осмелился её проклянуть. Почему? У меня есть лишь один ответ. Отчасти, я ей восхищался. Можно сказать, меня к ней тяготило, как к запретному плоду. Вообще, спустя годы, трудно серьезно воспринимать свои детские обиды и свои вожделения к миру. Однако, если ты несёшь всё это как проклятие,- все травмы вскрываются как зловонные гнойники.
   Почему-то сразу вспоминаю свои дворы, где меня впервые приняли стражи правопорядка, где в песочнице я прятал карты с голыми тетками, где в подворотнях с друзьями мы делили сигареты, алкоголь и женщин. Почему-то вспоминая дворы, на груди становится безумно тяжело. Словно Господь выбил на моём сердце адрес моей прописки.
   Моё тело грубо встряхивается. Машина тем временем врезается в забор из плетенной арматуры, на которой криво висит табличка "Жёлтый дом".
  - Вставайте, голубчик, дальше пешком пойдём.
  Я не успел даже встряхнуться от мыслей, как мне на голову накинули тряпочный мешок и сильным рывком вытащили из машины. Кто именно из тройки выкинул меня на холодный воздух, мне трудно сказать. От неожиданности и внезапного пробуждения, мне стало совсем как-то не по себе.
  - Главное не бойтес,-сухо протянул старик, ставя акцент на букву "с".
  - Да как это, вы меня сейчас куда-то вслепую поведёте.
  - Это для вашей же безопасности.
  - Стойте, стойте, я могу отказаться от ваших услуг? Мне ваши методы совсем не нравятся.
  Мне никто не ответил. Лишь две крепкие руки обхватили меня и потащили в одной майке и трусах сквозь лес. Под носками у меня кололись хвойные иголки, которые пряно разносились по всей округе, комья земли путались под ногами, натаптывая на носках приличный слой грязи. Через минут десять такого похода по рыхлой и глинистой земле, носки стали спадать. Мои попутчики ничего не говорили, но я слышал дыхание каждого. От страха, в голову лезли совсем странные мысли. Сейчас меня кинут перед какой-нибудь ямой, заставят переписать на них дарственную и убьют меня крепким выстрелом в затылок. Когда параноидальный поток мыслей совсем меня запутал, мы остановились. Проскрипела железная калитка, с меня скинули мешок и толкнули вперёд. В неизвестность.
   Я упал на колени, которые моментально разбились об асфальт. В глаза как прожектор светило солнце. Пока я не имел возможности их разжать, из-за сильной вспышки света, я слышал жизнь. Не было больше слышно лесных звуков. Не было больше никакой тревоги, вокруг меня находилась цивилизация. Я открыл глаза.
   Несмотря на всю боль, я был ошарашен. Перед моим взором открылось величественное здание пансионата. Красная крыша, щедро отделанная черепицей, сиреневая выделка наружных стен. Трехэтажный гигант распластал свои крылья и показывал мне свой взор, давая понять, что он настроен ко мне серьезно.
   Люди, обитавшие в этом пансионате, довольно уютно себя чувствовали. Всё было понятно по роду их деятельности. На скамейках размеренно вели беседы пожилая интелигентная пара, на промерзглой лужайке, девушка с конским пучком волос рисовала что-то на холсте, врачи ходили с больными и помогали им в сопровождении досуга. Звуки, что доносились со всех сторон, говорили, что здесь всё живёт и процветает. На мгновение, мне показалось, что я оказался в совсем чужом мире. Абсолютно не враждебном ко всему живому.
  # Глава 4
  - Имя, фамилия, отчество, прописка, диагноз.-быстро проговорила девушка на рецепшоне.
  Я назвал ей всю информацию. В след, двое здоровяков отвели меня к главному врачу, через комнаты, в которых жили больные. Да, именно комнаты. У каждого больного была собственная комната, а не общие казематы, в которых пачками валялись пациенты. Добравшись до кабинета главного врача, один из верзил засунул голову в дверной проем и спросил у руководящего лица, можно ли заводить "новенького". Не знаю почему, но я ожидал там увидеть профессора, который руководствовался операцией по моей доставки из теплой постели, до этого места. Меня быстро завели в кабинет и усадили на дорогое кожанное кресло.
  Мне резко стало стыдно за свою внешность. Трусы-боксёры, белая и измазанная в пыли майка-алкоголичка и носки с большим слоем грязи. Я уверен, часть грязи отвалилась на белоснежный ковёр.
  - Виктор Олегович, доброе утро. Меня зовут Павлышенко Михаил Михайлович. Я главный врач этого богоподобного заведения. - он протянул мне свою руку, пальцы которой были похожи на плотные сардельки. Пухлое, румяное лицо, темные волосы, которые закрывали его залысины и очки без линз.
  - Доброе утро.-я ответил достаточно сухо, пытаясь показать ему, что не доволен этой встречей.
  - Вижу, вы немного не в духе. Как добрались?
  - Вы сейчас смеетесь?
  - Даже не думал о таком. Если с вами плохо обращались в дороге - вот листок, вот ручка, можете написать заявление на мое имя.-он указал мне на пачку бумаги.
  - Нет, спасибо, скажите, я могу отказаться от лечения в вашем заведении?
  - Нет.-прозвучал сухой ответ.
  - А если я попытаюсь сбежать от вас?-я стал юлить как маленький ребенок.
  - Ваша девушка вчера вызывала бригаду неотложки, из района нам поступил звоночек, что такой-то такой-то гражданин пытался поджечь себя, угрожая своей девушке. Вы серьезно думаете, что мы можем оставить вас в покое?- Павлышенко перешел на голос какого-то учителя, отчитывающего своего ученика.
  - Почему тогда меня не увезли в обычную психушку? К чему вообще весь этот цирк?
  - Понимаете, наше заведение специализируется на нестандартных случаях в медицине. У нас не лечатся от алкоголизма, не содержатся люди с аутизмом, или прочими генетическими отклонениями. Наши больные - это люди, которые испытывают дискомфорт в социализации с обычными людьми. Все их болезни связаны на комплексах из детства, ошибках из прошлого, ну и так далее.
  Я внимательно смотрел на его пухлое и самодовольное лицо.
  - Знаете, ваша болезнь не очень распространена среди слоев населения. Скажу так, ей чаще всего болеют в детстве, потом это отпадает в пубертантном периоде. Но видимо, у вас в определенное время произошла фиксация. Но ничего страшного, наши методы лечения позволяют избавляться от таких проблем.
  - Я все об этом знаю. Я всё знаю о своей проблеме. Давайте вы побыстрее меня прокапаете и увезете обратно домой. Ваше заведение не внушает особого доверия.
  Я дослушал его безумно скучную речь, он направил меня на экскурсию по заведению. Через полчаса, я знал, где в этом здании находятся палаты для ведения процедур, комнаты общего отдыха, столовая, спортивная площадка, творческие мастерские, душевая и библиотека. В первую очередь, я конечно же хотел оказаться там, где лежали мои вещами, и где мне предстояло спать. Ходить же в одних трусах по уютным коридорам, выполненным как в кино Стенли Кубрика, мне не прельщало. Я дошел до рецепшна, где попытался узнать в какой палате мне предстоит спать. Она указала мне куда идти.
  Люди, окружающие меня не выглядели как больные. Простые граждане, которые жили в своеобразном санатории. Это вполне успокаивало. Даже факт того, что я выглядел как дурак никого не смщула. Казалось, что все заняты своими делами. Бродя по этой плеяде бесконечных этажей и коридоров, я кажется заметил семейную пару, которая катила детскую коляску на прогулку. Коридоры не были завалены коробками и прочим хламом, как в студенческих общагах. Полы устилали ковры, каждые три метра стояли цветы в горшках, не смотря на то, что окон было мало, солнечного света было в избытке. Всё помещение дышало жизнью, даже не создавалось малейшего ощущения, что я попал в психиатрический пансионат.
   Не без труда я нашел свою комнату, но перед тем как успеть открыть ручку двери, меня сзади одернули. Я обернулся, передо мной стояла та молодая девушка, которая насильно привезла меня сюда. В этот раз она уже стояла ко мне лицом, обнажая довольно приятные черты лица, при остром подбородке, у неё были удивительно нежные щеки. На её плечах висел халат, с бейджиком - Полина.
  - Виктор Олегович,-картаво проговорила она,-прежде чем вы попадаете в свою комнату, предалагаю вам принять ванну.
  - Да, было бы неплохо. Проводите?
   Я пошел вслед за ней. Минуты за три мы оказались на первом этаже этого здания. Чтобы попасть туда, из холла надо было подняться по лестнице и свернув несколько раз по коридору, спуститься вниз. Она открыла мне дверь в ванную комнату, где в маленьком пространстве распологалась довольно большая ванная, которая уже была наполнена водой. Полина указала рукой на стул возле ванной, где лежали мои вещи из сумки и предметы гигиенического обихода. Я посмотрел на неё ожидая, что она уйдёт.
  - Раздевайтесь и полезайте.
   Я конечно смутился, что мне предстоит раздеваться перед человеком, который занимал должностное лицо в этой больнице. Но однако, ничего поделать не мог. Когда мои ноги коснулись теплой воды, я испытал довольно приятное ощущение. Принять ванную - лучшее, что я сейчас мог сделать. В месте, где неизвестно чего можно было ожидать от персонала. Однако, мне сейчас лучше всего стоило бы расслабиться. Потом уже думать, оставаться ли в этой больнице, или требовать, чтобы меня отвезли обратно домой.
  Полина, видя, что я занял удобную позу в ванной, достала из кармана свечу и поставила ее на край ванной.
  - Уберите пожалуйста.
  - Это один из методов психотерапии.- сказала она.
   Быстрым движением она зажгла её. И тут я не мог просто оторвать взгляд от горящей свечи. Пылающий огонек первые пару секунд отдавал копотью к потолку, но после он уравновесился и стал тихим, словно в штиль. Аккуратная полоска пламени вздымалась над парафиновым столбом. Меня тянуло коснуться рукой к нему. Хотелось водить этим пламенем по шторам, по плакатам и брезентовым вывескам. Когда моя рока потянулась к огню, Полина быстро скинула её в воду. Меня словно ударили обухом по голове. Я отвлекся и посмотрел ей в глаза.
  - Мойтесь и идите в свои покои.-она вышла из ванной.
   Я начал кричать непонятные слова, которые трудно было позже воспроизвести в голове. Вытащив из воды свечу, я кинул её об большую белую плитку и стал от злости плескаться, бья по воде кулаками. Где-то там, от парафина откололся кусок.
  Когда я помылся, я подошел к первому встречному, и разузнал, где и когда можно поесть. Так я узнал, что ужин будет после киносеанса. Пока я шел к своей комнате, меня успели окликнуть ещё раз. А после женщина в красном платье с сильными руками потащила меня в какое-то помещение. На ней был медицинский халат. Мне уже надоели эти врачебные методы, я попытался вырваться из ее рук, но она заломала меня так, что в районе лопаток я ощутил безумно острую боль.
  - Господи, я и сам могу идти.-слова быстро сменились криком, потому что мне кажется выбили руку из сустава.
  # ***
   Скажи я вам, что мой отец на четвертой стадии рака добровольно отказался от обезбаливающих, вы бы мне не поверили. Но этот человек боялся, что просто впадёт в состояние моей матери. Я конечно же разделял его мнение по поводу тяжелых наркотиков, но знаете, как безумно тяжело наблюдать как ваш отец корчится в постели. За время годовой болезни, он уменьшился раза в полтора. Из крупного мужчины он стал сухим мальчонкой, который грыз зубами подушки, чтобы хоть как-то подавить свою ненависть к болезни.
   На похоронах не было много народа, последние годы он работал из дома, отправляя в газету интервью, которые ему удавалось получать по телефону. Его работа журналистом основывалась на прямом контакте, поэтому многие не решались давать их по телефону, боясь что разговор записывают. Иногда, когда был большой материал, мне приходилось самому ездить с блокнотиком вопросов, которые составил отец, да и в редакцию приходилось заезжать часто. Поэтому, лица, которые я видел на похоронах были мне отчасти знакомы.
   Многие говорят, что с годами у людей вырабатывается иммунитет к провожанию близких людей в последний путь. Со мной всё обстояло иначе. Я очень крепко переживал каждую потерю. Да, хоть и отец с самого детства был далёк от меня, но в последние месяцы, мы хорошо с ним подружились и видели друг в друге не просто родственников, а крепкую поддержку.
   Почему то мысли об отце меня посетили в кресле стула. К моим рукам и ногам были привязаны оголенные провода, по которым пускали ток, когда экран показывал мне картинки с пожаров. Боль разрывающая мои волкна мышц была режущей, будто разряды тока проходили по моим артериям. С каждым залпом они всё ближе и ближе подходили к моему мозгу.
   Я не мог кричать. Я не мог сделать ничего. Мне хотелось закрыть глаза от боли. Но видимо врачи не понимали, что боль начинает приносить удовольствие моему организму. Видимо, в строке про мазохизм стоял большой пробел. Я смотрел на эти картинки с большим вожделением. Врачи не понимали, что насильно затащив меня в какой-то подвал, и начав испытывать на мне странные и древние методы лечения, они не вызовут в моем теле реакции. Потому что это были лишь картинки. Знаете, это как в зрелом возрасте возбуждаться на рисунки голых женщин. Меня эти опыты смешили. Видели бы они мою ухмылку.
   Внезапно щелчек препарата, который подавал ток отключился. Послышались крики из-за моей спины. Кто-то начал избивать моих надзирателей.
  - Шматьков, твою налево, говоришь не терял ключи от бойлерной? Как эти придурки вообще смогли включить эту дрянь? Саша, санитаров зови.
   В голове начало проясняться. Через десять минут разборок и кутерьмы я стоял перед своими "мучителями". Один из них был мужиком одетым в женское платье, со съехавшим на голове париком, второй был суховатым старичком, который в потассовке умудрился обмочиться и укусить старика профессора за ухо.
  - Вы где достали халаты? - профессор негодовал. Мне даже показалось, что он был готов ударить одного из них, в порыве гнева.- вот так мы знакомимся с новыми постояльцами? Значит так, Кулакину назначаем аверсивную терапию, а Алкин получает тридцать дней карцера без телевизора.
  Буйные начали пытаться оправдываться, чтобы профессор им сменил меру пресечения. Но ему было все равно. Санитары куда-то увели этих двоих приятелей, а Шматьков проводил меня до моей палаты.
  - Слушай, ты не подумай, у нас не прибегают к шоковой терапии вообще. Это музейный экспонат. А эти двое - большие любители поприкалываться. Кулакин лежит здесь уже третий год, в последнее время вообще распоясался. Попал, кстати, сюда, за то, что около шести лет терроризировал граждан эксгибиционизмом. Называет себя именем Ирен. Когда пытались у него узнать, кто же такая эта Ирен, он всегда гордо тыкал себе в грудь. Каждый раз мы пытаемся отнять у него женскую одежду, но он каждый раз ворует у других пациенток. Алкин же аутофаг. В девяностых, когда были проблемы с преподаванием, начал есть свои пальцы ног, со временем пристрастился. Но вроде бы идет на поправку.
  - Саша, ты не пойми меня неправильно, мне нужно посоветоваться с тобой.-я подумал, что мне будет целесообразно поговорить с ним о моем уходе из этой лечебницы.
  - Говори.- он явно не был готов, обсуждать со мной какие-то личные проблемы.
  - Отведи меня в то место, где не пишут камеры.
  - Вот уж нет, чувак. Ты здесь первый день, я не знаю, что ты можешь выкинуть вообще. Сегодня вечером киносеанс, будут "Тихий дон" крутить, сядешь со мной. Там ничего не будет слышно.
  - Хорошо, я тебе очень благодарен.
   Я стоял посреди своей новой комнаты, окна которой выходили на спортинвую площадку. Если вообще подумать, лечебница была очень похожа на школу-интернат. Стены были обклеены голубыми обоями с ракетами. Почему-то, такая детская деталь обихода мне очень сильно нравилась. Я вспоминал моменты детства, когда мы в школе, на уроках труда клеили подобные модельки из тонких кусков фанеры. К сожалению, моя моделька не дожила до дома, но она была одной из лучших в классе. В комнате стояла постель со свежими простынями, поверх которой лежала пачка одежды, которую мне предстояло носить. Возле окна стояла тумбочка, которую я пока что не стал исследовать, предпочтя этому просто прилечь на кровать, а позже прогуляться по улице.
   Когда за окном стало вечереть, я подумал, что неплохо было бы сейчас оказаться на улице. Слава богу, на выходе меня никто не остановил. Свежий ветер обтянул мою кожу, мне сразу стало легче, хотя в комнате приходилось обрабатывать части тела, которые теперь обожжены раскаленными проводами.
   Оглядев всю территорию, я понял, что вся больница была окружена лесом. Самое интересное, я не понимал, где именно находится больница. Так что думать о побеге бесполезно. Не сомневаюсь, что другие больные даже не не подозревали в каком регионе мы находимся. К сожалению, в свое время я мало путешествовал по загородной природе. Однако, если учитывать, что ехали мы часа полтора, то я явно где-то в километрах семидесяти-ста от города. Но я даже не представлял в каком направлении. Может, в библиотеке найдутся какие-то газеты с заметками о этой больнице. Хотя, я никогда о ней вообще не слышал.
   Я прошелся к спортивной площадке, наслаждаясь благоприятной погодой. На спортивной площадке уже никого не было. На футбольном поле лежал бесхозный мяч. Мне трудно было удержаться, поэтому я проследовал туда, чтобы попинать мячик в пустые ворота. Здорово набегавшись я сел на асфальт и стал смотреть в окна. Большинство из них стали мигая выключаться, словно кто-то следил за мной. Мне эта мысль показалась слишком странной. Поэтому я её моментально отбросил. Отдохнув я встал и пошел ко входу в больницу. На входе курила какая-то парочка уже пожилых мужиков. Я стрельнул у них сигаретку и огонек. Самое удивительное, зажигалки у меня не вызывали никакого интереса. Однако, смотреть на тлеющую сигарету я мог вечно. Смотреть, как некогда живое превращается моментально в пепел - самое удивительное, что можно и наблюдать. Казалось, что смотря на сигарету, которая горела с одного конца оранжевым огоньком, можно найти ответы на множество вопросов. Но когда я смотрел на такие вещи, меня моментально вырубало из сознания. Все мысли фокусировались на оранжевой точке.
   В холле, стали собираться люди. Я проследил куда они идут. Все шли к кинозалу, в котором сейчас начинался просмотр фильма. Меня взяла под руку какая-то женщина.
  - Извините, не могли бы вы сегодня провести чудесный киносеанс вместе со мной? А после отправиться со мной в рэстораан?-женщина выглядела явно старше меня на пару лет, хотя выглядела довольно симпатично.
  На мгновенье растерявшись, и забыв, где я нахожусь, я кивнул ей, давая свое согласие.
  В кинозале мы слеи на крайние места ко входу, потому что большая часть была уже занята. Вместо кресел стояли деревянные стулья ручной работы. Из зала шел дымок, кто-то курил в зале, кто-то сзади нас спорил о важности межкосмических перелетов.
  - Знаете, на это кино мы ходили с первым мужем.- сказала девушка, которая так и не выпускала мою руку из своих элегантных объятий.- меня Ксенией зовут.
  - Эм, я - Витя.- растеряно ответил я.
  - Виктор, а по какой болезни вы здесь находитесь? - Ксюша проговаривая букву "р" картавила на французский манер.
  - Тяжелая стадия пиромании.
  - Ох, а я сразу поняла, что передо мной горячий мужчина, что ж, рада знакомству.
   Я не стал спрашивать Ксению о её диагнозе, боясь узнать, что она в прошлом убила всех своих мужей. Главный вопрос был в том, как мне найти в зале Сашу и поговорить с ним. Тем временем, кино шло, актеры менялись в кадрах, сюжетная линия была мне знакома ещё со времен школьного прочтения. Однако экранизация позволяла освежить мне в памяти давнозабытые моменты. Ксения же, в свою очередь не лезла с какими-то разговорами, лишь изредка что-то комментируя. Не смотря на то, что мы лежали в больнице для душевнобольных, она всё равно выглядела вполне себе прилично, в ней отсутствовала всякая дикарность, которая была пресуща многим обитателям. Аккуратное личико, которое не попортило время, стройные ноги и густые черные ресницы. Я почему-то подозревал, что на её голове был парик.
   После всего пережитого, мне не хотелось сидеть в этом накуренном зале и делать вид, что кино меня действительно интересует, однако, у меня не было другого выбора. Я пытался найти в этой темноте Сашу, чтобы попытаться у него узнать всю информацию. Где мы находимся, как отсюда можно свалить, хотя где-то внутри я осознавал, что они просто так меня не оставят, и придут ко мне домой так же, как в этот раз и насильно притащат. Я мог бы спросить обо всем этом у Ксюши, однако не знал, можно ли ей доверять. Я оглядел её руки, которые обнажались под рукавами свитера. Нет, на них не было следов от лезвий, были глубокие следы от ногтей. Откинувшись на стул, я попытался подумать, что мне делать, если эти врачи загонят меня в угол, если я буду здесь находиться очень долго. Мозг не мог адекватно воспринимать такую информацию, к горлу стала подкатывать тошнота.
  Ксения взяла меня за кисть руки:
  - С тобой всё хорошо? Я вижу, что тебе как-то не по себе от всего этого.
  Я кивнул.
  - Знаешь, я когда впервые оказалась здесь, я неделю не выходила из комнаты. Понимаю твой шок, а ты представь себе, меня привезли в одном нижнем белье. Для меня это стал страшный удар. Мне казалось, что все смотрели на меня. Я кидалась на врачей, людей. Хотя, сейчас мне уже намного легче. Лечение начало помогать, уже давно не испытываю резких эмоций.
  - В чем заключался процесс твоего лечения?
  - Знаешь, они все индивидуальные, но принцип один. Здесь практически нет таблеток, нет гипноза, хирургического вмешательства.
  - Расскажи о лечении.
  - Прости, я не могу. Мне трудно это вспоминать. Как и всем остальным. Никто здесь не обсуждает того, что с ними делают. Однако, никто еще не пожаловался, что методы не работают.
  - Ты знаешь где мы находимся?- я попытался узнать о нашем местоположении.
  - В психиатрической больнице имени святого солнца.
  - Нет, где именно находится больница.
  - Этого никто не знает. Никто не пытался сбежать. Все чувствуют себя вполне неплохо тут. Понимаешь, если лечение помогает, почему бы и не довести его до конца. Я с семи лет избивала себя, если находила на своем теле хоть какие-то недостатки. А за время лечения, у меня не было больше приступов. Я стала намного чище и свободнее. Глав.врач обещал выписать меня в скором времени.
   Поняв, что на вечернем сеансе я ничего не добьюсь, я поднялся со стула и пошел к своей комнате. Саша явно здесь не появится. Мне следовало бы продумать стратегию, как избежать лечения в этом дурдоме для извращенцев. Только на лестнице я понял, что упустил одну важную деталь. Куда они дели мой мобильный телефон. Возможно, если люди, которые заезжали за мной, не выкинули его из сумки, то он лежит наверняка в камере хранения. Ну или же остался в моей сумке. Я стал быстрее подниматься на третий этаж, где в конце коридора находилась моя комната. Если всё таки мой мобильник на месте, то через геолокацию, я узнаю, местоположение больницы на карте и буду знать в каком направлении мне уходить.
   Но только возле порога я догадался, что мне никто не давал ключи от комнаты, и быть уверенным в целости своих личных вещей, мог только круглый дурак. Я задержал дыхание, всё же надеясь, что никто не стал рыться в моих вещах. Открыв дверь, я понял, что кто-то всё же провёл среди моих вещей неаккуратный обыск.
   Я кинулся к сумке, которая лежала у кровати. Бутылки с шампунями, гелями для душа, тюбики зубной пасты разноцветной косметической плеядой валялись возле сумки. Открыв сумку я обнаружил, что кто-то действительно додумался стащить у меня мобильный телефон. Сев на кровать в расстерянности, я стал думать, кому понадобилось рыться в моих трусах и носках. Ну конечно же любому обитателю этой богодельни. Я взял бутылку воды, обитавшую в сумке со вчерашнего дня. Так, если подумать, то мой телефон может быть в трех местах. В руках мед.персонала, которые вспомнив о своей ошибке спёрли телефон пока я был на прогулке, или в кинозале. Или это мог сделать кто-нибудь из этих больных. Такая участь радовала ещё меньше, злоумышленник мог воспользоваться телефоном в своих целях. Ну и на крайний случай телефон лежал в камере хранения личных вещей. Если же он там, можно постараться его забрать. Я обхватил свою голову и смотрел в пол, пытаясь найти среди этой кучи бутылочек возможность сбежать из этой больницы.
   Так, а если представить себе, что я всё таки смогу уйти без знания положения этой больницы. С дороги до больницы мы шли около минут двадцати, но дорога была слишком крутой. Мне не удалось запомнить ни одной ямки, ни одного пригорка. Казалось, что мы петляли вокруг парочки деревьев. Если мы ехали до больницы полтора часа, то это километров сто, максимум. Учитывая, что вокруг моего города было мало каких-то населенных пунктов, одна лесополоса, которая разложилась на огромные километры далеко в тайгу. Конечно же, надеяться на слепую возможность нельзя, я могу несколько суток идти по лесу в непонятном направлении и в итоге заблудиться. Я впервые испытывал то чувство, когда до обидных детских слез испытываешь скуку по своему дому.
   В коридоре кто-то закричал. Я сразу вспомнил крики, которые слышал на работе в тот день, когда мой начальник сгорел заживо. Может быть, это и было для них в порядке вещей, но я не мог просто так сидеть на месте, осознавая, что кто-то в паре метров кричит в истерике.
  - Алкин-то говорят в карцере повесился.-сказала девушка, которая проходила мимо меня в сторону лестницы. Вроде она, во время моего приезда стояла с холстом и что-то усердно рисовала.
  Я вспомнил того маленького и суховатого старичка, на чьем лице расположились черные, гусарские усы. Почему-то меня уколол приступ вины. Его отправили в карцер из-за того, что он с тем трансвеститом надо мной пошутить. Я пытался вспомнить слова профессора о его диагнозе. Что-то про части тела, то ли он калечил себя, то ли что.
  Я подошел к толпе, которая на лестнице, что-то бурно обсуждала переговариваясь друг на друга:
  - По мне так, его вообще надо было связанным держать. Кто ж подумать мог, что бывший учитель будет свои пальцы есть.-сказал приличной комплектации мужик. Если надо, такой шкафы купе будет в одиночку носить.
  - Да чё ты на него наговариваешь, сам в полнолуние с голой жопой бегал по коридорам, то ещё зрелище было.-заступалась за повешенного старичка девушка, котороя сообщила мне о смерти Алкина.
  - А кто узнал о смерти то?- послышался голос третьего.
  - Да Сашка ему ужин принес, смотрит, а тот висит.- ответила девушка.
  - А где сейчас Алкин?
  - Перенесли в операционную, осматривают тело.
  - Кто ж его хоронить будет, он же холостяком был, детей нет.
  - Да тут наверное и похоронят. Места много.
  - Ооой, мамочки.- кто-то упал в обморок.
  Спускаясь по лестнице, я стрельнул сигарету у первого проходящего человека. Возле входа лежала пачка спичек. Найдя во дворике скамейку, я сел. В голове стоял какой-то шум, шум мыслей, которые бродили в непонятном и неустойчивом порядке, боясь выложиться в одну общую картину. Сваливать из больницы под общий шумок было бесполезно, потому что стояла уже ночь. Мне следовало поужинать и пойти спать, потому что ничего другого я сделать попросту не смогу.
  # Глава 5
   Когда голоса в больнице совсем стихли, мне посчастливилось спуститься в столовую без всяких происшествий. За одним из столиков меня ждала Ксения, которая радостно махала мне. Пройти мимо и сделать вид, что я не заметил, не было возможности.
   На столе уже ожидала какая-то итальянская паста с галетами и суп из морепродуктов. Ну хоть кормили здесь прилично.
  - А почему ты спросил про местонахождение больницы? Дернуть решил?- хоть эта женщина и совсем яро относилась к своей внешности, но она показывала другую позицию к этикету.
  - Какая разница? -стал сухо отвечать я.
  - Допустим, я знаю человека, который может тебе помочь. Допустим, есть люди, которые хотят уйти отсюда. Не ты один такой.
  - Зачем тебе связывать меня с ними? Я ничем не смогу им помочь, если от меня потребуется какая-то помощь.
  - Ну если не хочешь, можем просто завершить ужин и разойтись.-эта женщина умела давить. Она знала рычаги управления, нажав на которые, можно управлять мужчиной.
  Я взял её за руку, посмотрел в её глаза.
  - Хорошо, сведи меня с этими людьми.
  Мы продолжили ужин. Еда оказалась вполене себе пригодной, она явно перешагивала обычную еду в больничных покоях. Но почему-то создавалось чувство, что это всё здесь не просто так. Весь этот интерьер, куча камер по периметру, вооруженные охранники. Не удивлюсь, если в кармане главного врача найдется ещё пара козырных тузов. Опасность могла поджидать меня за каждым углом.
  - Слушай, не знаешь, кто мог ворваться в мою комнату?
  - Не удивляйся, иногда проходят проверки. Только кто их учиняет, пациенты или врачи, никому неизвестно. Все вещи удивительным образом потом находятся. Чё пропало то?
  Она склонила голову в бок. Удивительно, но этой девушке было интересно слушать меня. Она не отнекивалась от вопросов, всегда отвечала конструктивно и по существу.
  - Я конечно не уверен, но мобильный телефон.
  - Ты его умудрился пронести в больницу? Ты хоть успел воспользоваться им?
  - В том и дело, что я не знаю.
   Позже мы стали разговаривать на совсем бытовые темы. Она рассказала, что раньше работала в театре и ставила на одной крупной Московской сцене большие спектакли Правда, какого плана актриса она не сообщила. Её речь удивительно красиво повествовала мне о своих дебютах, пробах, безупречном блеске софитов. Ей нравилось рассказывать о сцене.
  - Я была бы рада вернуться. Выйти перед зрителями, мастерски сыграть свою роль. Знаешь, когда мы ставили "Макбет", у меня появился тайный поклонник, который потом пару месяцев присылал мне цветы на вахту. Я так и не узнала, кто был этот романтик.
  - А почему ты ушла из театра?
  - Проблемы с внешностью. Мне казалось, что я недостаточно красива. Бывало, вскочит маленький прыщик, я начинала его царапать до приступов истерики. Сейчас вспоминать даже противно.
  Мимо проходил тот трансвестит, который ещё днём меня связал в бойлерной и пытал током. Он задел стол так, что часть моего ужина оказалась на белой скатерти. В голове мигом вспомнился тот дискомфорт, когда он протащил меня по коридорам и прицепил к электрическому стулу.
  - Эй, ты че творишь.- крикнул я на него.
  - Витя, сядь на место,- Ксения попыталась успокоить меня.
  - Этот уродец пытал меня сегодня днём, - я указал пальцем на абсолютно спокойного парня в женском халате.- пошли поговорим на улице, красавица.
  - Не трогай Ирен пожалуйста. Она явно не хотела причинить тебе боль.
  - Сладенький, если бы ты знал, что то, что сделали мы с тобой только ягодки - ты бы не сопротивлялся, а дал себя чуток помучать ещё. Знаешь, когда я предложил Алкину помучать тебя на электрическом стуле, он согласился. Хотел наверное отведать твоих пальчиков.- сказал Ирен в довольно отвратительной манере. Он ставил очень сильный акцент на пародирование женского голоса.
  - Знаешь, я так не думаю,- сказал я Ксении.
  Я схватил Ирен за грудки и потащил его сквозь всю столовую, как ни странно, он совсем не хотел сопротивляться. В коридоре, приставив его к стене, я стал бить его в солнечное сплетение, когда мои руки едва не коснулись к его челюсти, меня откинули назад. Кто-то держал мои руки и ноги. Всё происходило слишком быстро. Подоспевшая толпа санитаров стала разгонять толпу зевак, среди которых было много уже знакомых лиц. Когда коридор опустел, я смотрел как Ирен загибается. Его рвало какой-то черной массой. Меня от омерзения начало самого воротить, я отвернул голову от этого зрелища. Врачи окружили Ирен и наблюдали за дальнейшей реакцией организма. Полина, та девушка, которая забирала меня из дома, поднесла к моему лицу свечу.
   Пламя бегало перед моим лицом, кривляясь и подставляя мне свои гримасы. Я слышал как кричал Ирен, я испытывал дикую вину. Но я не мог оторваться от пламени свечи. Не представляете какое и удовольствие и омерзение я ощущал в тот момент. Я испытывал гнетущее чувство вины за то, что Ирен сейчас находился в ужасном состоянии. Мне не следовало так поступать с ним, достаточно было пригрозить ему, однако в мою голову ударила агрессия, чувство несправедливости. И сейчас, я смотрел на вещь, которая доставляла мне удовольствие, и тупо не мог сосредоточиться на ней.
   Огонь вздымался над свечой сантиметров на семь. Удивительно тонкое и многогранное волшебство природной геометрии. Но за чудейством природного элемента умирал и изгибался человек, которому никто не был в силах помочь. На смену рвоте приходила пена, которая фонтаном била из его рта, глаза в безумстве закатывались.
   Все стояли и смотрели на меня, как на реакцию, будто ожидая что-то увидеть от меня. Будто я мог встать и решить эту проблему. Мгновенье, свеча потухает, я чувствую укол в шею и вижу темноту.
   Пока я сидел в темноте, передо мной плыли образы. Вокруг не было ничего, лишь полное забвение. Невозможно представить себя нигде. Я не сидел на стуле в белой бесконечной комнате, я не находился в темнице, не плыл по просторам советского космоса. Я был нигде, и лишь картонные фрагменты плыли перед моим лицом. Ощущение самого настоящего страха нарастало как снежный ком. Мне хотелось скорее очнуться и оказаться в родном доме. Где все члены семьи живы и здоровы. Где каждый вечер мы собираемся за общим столом и делимся информацией, которую приобрели за день. Но почему то в голове оживает пора, когда я вёл дурной образ жизни. После ссмерти отца, пьянки расстянулись на несколько месяцев. Я пил и употреблял всё, что вообще могло оторвать меня от тягучей реальности.
   На улице стояла зима пятнадцатого года. Проводив отца в последний путь, мое тело тащилось по бесконечным улицам этого города. Я проводил время в чужих квартирах, скамах и бомжатниках. Однако, сейчас не хочется устраивать себе демагогию, что не стоит так опускаться из-за какой-то трагедии. Я не испытывал никакого угрызения совести, просто предстояла большая работа по заглушению стресса. Сейчас уже с трудом вспоминаются все лица, которые поднимали вечные тосты, лица тех людей, что лезли в конфликт со мной. Горючее вливалось в меня как в автомобиль на заправке. Лишь одна вещь смогла оторвать меня от этой мутной реальности.
   Очередная квартира, всё изыскано как на любой алкогольной вечеринке. Лица людей, которым до тебя либо не было внимания, либо проявляющих к тебе слишком избыточный интерес. Время пролетело так быстро, что я был не в состоянии различить, какую жидкость я заливал в себя. Лицо обтянулось сухой и густой щетиной, телефон с очками были потеряны ещё в самом начале пути.
   Отжелтевшие обои, с непонятными картинками на них. Уцелевшие серванты, в которых сохранилась ещё какая-то посуда. Я лежал где-то за диваном, ощущая себя полной мразью. Я не был в состоянии провести канонические поминки своему отцу, навестить его на кладбище. Бутылка непонятной жидкости давно уже опрожнилась. Бесконечное застолье уже закончилось. Хозяин квартиры сидел на кресле, рядом на тумбочке был марафетный набор, для использования каких-то наркотиков, вводимых в вены. Он курил какие-то огрызки от сигарет, смотря телевизор, показывающий чернобелую рябь.
  - Братишка, не хочешь развлечься?
  - Прости, не употребляю. Плохо это всё...- я пытался поднять свое тяжелое тело. Весь организм выворачивался наизнанку.
  - Да я не о винте сейчас. Ай ладно,- он махнул рукой и стал тыкать на кнопки пульта.
   Я дополз до кухни, опираясь руками за стены. Мир уходил из под ног. В горле слишком сильно сушило. Мимо проплыла прикрытая комната. На кухне я отвентил кран и стал пить воду, наклоняя голову. Вода была слишком хлорированой, однако мне было без особой разницы.
   Кто-то громко закричал из квартиры:
  - Эй, просыпайся, Сизый, она не дышит нихрена.
   Громкий топот проследовал в комнату, мимо которой я проходил. Кажется, дело начинало пахнуть жаренным. Мне следовало сейчас схватить что-нибудь из кухонной утвари на тот случай, если наркоманам придёт в голову избавиться от меня. В тот момент я смутно понимал происходящее. Пока на кухню никто не зашёл, я стоял в расстерянности, не зная куда деться. Тело стало трезветь с бешенной скоростью. Выработка адреналина, помогла мне в тот раз не хуже инстинкта самосохранения. Я нашарил дрожащими руками балон с полным освежителем воздуха. Ни ножей, ничего другого на кухне не было.
   Я стал ползти вдоль стены к той комнате, откуда доносился шум. Не знаю, была ли в моем кармане зажигалка. Я обшарил все карманы куртки и джинс. В заднем кармане что-то нашлось.
  - Чё нам делать?-кричал другой мужик.
  Сизый, видимо был хозяином квартиры. Он кричал как резанный, бил по стенам, метал по комнате какие-то железные трубы.
  - Я знаю, нет?! Это ты её убил. Ты угандошил мою сестру.
  Накидывая на ноги первую попавшуюся обувь из коридора, я понимал, что мне следовало убираться из дома как можно быстрее. Сизый начал визжать как женщина, избивая своего товарища. Товарищ не сопротивлялся, потому что понимал причину агресии. До тех пор, пока не закричал.
  - Сизый, убери нож. Сизый!
   Пара криков, толчки и звук падения. Не знаю, почему я не пошел останавливать Сизого, но с другой стороны я понимал, что это его дело. Это его сестра и его возмездие. Я заглянул в комнату, через щелку двери.
   На кровати лежала гола худая девушка, которая в неестественной позе повернула голову. Сизый склонился перед её телом, тряся сестру грязными руками. Её тело было обезображенно, слишком грязное. Я смотрел на её лицо. Оно было слишком симпатичным. На полу лежало такое же голое тело убитого, в колотых ранах.
  - Маша, вставай.- Сизый тряс сестру за плечи. Я осмотрел комнату. Маша была инвалидкой. Железный стук принадлежал инвалидной коляске. Ярость наполнила моё тело, чувство агрессии преисполняло меня полностью. Я трясся. Больше от злости, ежели от страха. Вспоминаю героиновых мужчин, которые таскали по своим постелям мать. Невыносимая злость ведёт меня в эту спальню. Я достаю балон с освежителем и начинаю правосудие.
   Когда я добрался до своего дома, я выкинул вещи, которые были на мне. Голова была слишком тяжелой, чтобы о чем-то думать. Мне было всё равно на то, что кто-то может вспомнить меня на этой квартире. Я никогда не пользовался на алкомарафонах свое настоящее имя. Вечером, друзья Сизого обнаружат в квартире три тела. Органы не будут заводить уголовное дело.
   В тот день я убил человека. Спустя два года, я уже перестал мучать себя этими мыслями. Я старался всё забыть. Образы Маши, прикованной к инвалидной коляске, долго не выпускали меня из своих объятий. Мне снилось, как она просила ей помочь. Как она тянула ко мне свои худые руки, умоляя вынести её из этой квартиры. К сожалению, я не смог ей помочь. Я не смог никому помочь.
   Я медленно выходил из этого образа, словно он мог отпустить меня лишь тогда, когда я испытал немыслимое угрызение совести за беспомощность. В мыслях всплыл Ирен, чья дальнейшая судьба была мне неизвестна.
   Карцер был похож на недостроенное помещение какой-то бани. Стены украшенные белым кафелем, зеркало, висящее во всю стену. Свет тускло подмигивал мне. Я лежал на каком-то старом, советском матрасе. Оглянулся. Вокруг меня никого не было. Один в большом и сыром помещении. Железная дверь, при иследовании, оказалась наглухо заперта. Я стал стучать в нее. Полчаса не было слышно никакого движения, видимо, карцер находился где-то в подвальном помещении.
   Из-за отсутствия окон, мне трудно было понять, сколько часов я проспал и как давно я здесь нахожусь.
   Часа через три, когда я уже успел обшарить каждый уголок своей "клетки", мне привели компанию. Мои надзиратели не стали отвечать на мои вопросы, быстро захлопнув передо мной дверь.
  - Ну здравствуй,- низенький мужик, одетый в свитер с изображением оленей. На вид лет пятьдесят, лысина не особо затронула его густые черные волосы. Мужчина расхаживал по карцеру, держа руки за спиной, озирая стены через очки с выбитым стеклом.- Я профессор Шниткель.
  - Витя.- видимо, этот Шниткель был очередным завсегдатаем этой лечебницы.
  - Как чувствуете себя?- "профессор" сел передо мной на корточки и смотрел мне в глаза. От него не особо приятно пахло.
  - Нормально,- я отвёл взгляд.
   Мне было не до подыгрываний этому товарищу. Хотелось как можно скорее выйти из этой темницы и справить где-нибудь малую нужду.
  - Я когда-то работал в этой больнице. Был замечательным хирургом, пока Советская власть не сменилась на этих мошенников. Сразу сменилось руководство больницы. Стали меня прсоить перенимать их новейшие методы карательного лечения. Я отказался...
   Я задумался над словами этого мужика, впоолне вероятно, что он не врал. Конечно, все его слова могли оказаться бредом сивой кобылы, но кто знает, чем он может мне помочь.
  - ... Меня долго уговаривали остаться среди сотрудников. В конце концов, они привезли из Москвы новых врачей, и я остался ненужным. Я ещё долго у себя дома протестовал, против их методов лечения. Писал в разные инстанции, пока в один момент меня не погрузили в "черный воронок" и не привезли сюда. Уже семь лет не могу вылезти из этой клоаки. До чего же замучали меня. Первое время держали здесь, в карцере, однако, потом стали смягчать мне наказание.- продолжал он.
  - Ваши родные не пытались вас найти?- я заинтересовался историей Шниткеля.
  - Да какое там. Для них я уже давно мертв. Администрация прислала им закрытый гроб, с объяснениями того, что я погиб при бунте пациентов. Выписали какую-то копеечную пенсию.- Шниткель помрачнел.- не сомневайся, для твоих родных ты тоже давно мёртв.
   Меня всего обдало жутким холодом. Я не мог представить, что сейчас в моем доме, проводят похороны совсем другого человека.
  - Сбежать не пытались?
  - Пойми, милок, все здесь куплено. Даже если ты сможешь пройти через лес, нет никакой уверенности, что в городе, в каком-нибудь ларьке, продавщица не заложит тебя в органы. Те, кто проводят в "Доме солнца" хоть неделю, сильно отличаются от обычных граждан. Тебя за версту найдут.- он закурил самокрутку.
  - Слушайте, если вы здесь работали ещё до переформирования, то скажите, вы знаете вообще где мы находимся? Какие посёлки рядом есть, в какой части региона мы вообще находимся.- я сел поближе к Шниткелю.
  - Ты думаешь, что ты один такой умный? Во первых, вы больны. В вашем состоянии только и требовать о выходе из больницы.- он отрицательно покачал головой.
  - Откуда вы знаете? Может, я полностью здоров.
  - Врачи иногда приходят ко мне за консультацией, с вашими личными делами. Ещё нужен я для чего-то. И во вторых, уйти отсюда невозможно. Ни каким образом. Лес обвешан камерами. Все пути перекрыты. Здесь даже населенных пунктов никаких.
  - А трасса? Можно же выйти на трассу, поймать попутку и сбежать.- я пытался не оставлять надежды на свой побег.
  - Трасса давно перекрыта. По ней раз в месяц лишь продукцию доставляют.
  - И никто не пытался поднять бунт?-не унимался я.
  - Года четыре назад было, но подавили быстро. Сам подумай, перед тобой невыносимо тяжелый поезд, как все эти, простит меня Господь, калеки смогут его завести? Большинство даже не понимает, где мы находимся. Остальные живут в комфорте. Пойми, это не больница. Это лабораторная пробирка, которую подвергают различным условиям, наблюдая, как люди будут на это всё реагировать. Программа специально была разработана для того, чтобы в скором времени декласированные элементы могли нормально жить в человеческих условиях.- Шниткель стал углубляться в историю этой больницы.
   Больницу создали ещё в сороковые года, когда Советский союз был переполнен раненными солдатами. Люди, которые не могли адпатироваться к жизни в современных реалиях, были сосланы сюда. Те, бойцы, что видели в бытовых условиях жуткую тревогу и опасность со стороны, являлись для правительства очень опасными. Следует заметить, что условия проживание были немного другими, потому что ветеранов войны, хотели как-то одновременно и отблагодарить, одновременно и обезопасить от общества. Так продолжалось до шестидесятых. Пока на Земном шаре не начала появляться угроза новой войны. Пока медиа источники показывали миру свои новейшие технологии в сфере военной техники, успехи в космических подвигах, часть народа начала понимать, что времена меняются, следует немного обходить стороной все эти мракобеские ужасы. Тогда в пансионат стали ссылать верующих, инакомыслящих и другие слои деклассированных элементов. В восьмедесятых стали ссылать студентов, музыкантов, писателей, которые пытались устроить реформацию в культуре. Методы лечения ещё не прибегали к крайним мерам, однако, заставляли работать и делать ремонт во всём здании. Возвели стены, понасажали деревьев, в общем, облагородили всю территорию. Девяностые остались темным пятном для истории больницы. Из всего прежнего коллектива, в живых остался только Шниткель Степан Карлович. Который долгое время, после реформации, работал в местной поликлинике участковым хирургом, чирикая заметки во все газеты, инстанции. Конечно же, ничего не доходило до своего получателя. Когда выходки Степана Карловича изрядно поднадоели местной власти, они решили избавиться от слишком мнительного гражданина.
  # Глава 6
  Похороны
  Когда Электра узнала, что Витя, её любовник, умер, она сидела на паре управления данными. И пока похмельный лектор пытался объяснить студенткам, как правильно проводить работы на устаревшем софте, Настя Панфилюшенко, она же Электра, смотрела в одну точку, которая находилась где-то за головой лектора.
   Лектор, Пётр Андреевич, мужик был толковый. Хорошо объяснял, но пить он конечно любил. Да и как тут не запьешь, когда у тебя ушла жена, подав на раздел имущество. Пока жена ездила на его машине, жила в его квартире, выкупив долю, он пропивал деньги. Раз в неделю вызывал жриц досуга, чтобы как-то скрашивали ему одиночество. Пётр Андреевич в последнее время часто задумывался о том, чтобы выкупить какой-нибудь деревяный домик в деревне. Начать там вести хозяйство, может быть женщину какую-нибудь найдёт к себе из местных. Даже если с ребёнком будет, он не боялся взять на себя ответственность воспитывать чужого. Завести детей у них Марго не получалось, как бы они не старались. Пётр Андреевич никогда не приставал к своим студенткам, однако часто их представлял в своих эротических снах. В следующем году, Пётр Андреевич должен справить юбилей - сорок пять лет, однако не доживёт до этого возраста, умерев от оторванного тромба. Он так и не успеет завести своё хозяйство, полюбить другую женщину, понянчить чужих детей.
   - Пётр Андреевич, тут Панфилюшенко плохо стало.- сказал староста.
  Староста помог собраться Электре и вывести её из кабинета. Она попросила проводить её до гардероба, и посадить её на автобус.
  - Ты уверена, что тебе не нужно в мед.пункт?- к слову, староста питал к ней какие-то чувства, в которых особо не мог разобраться. Потому что ничего толком не знал об Электре. Она избегала всяческого контакта с одногруппниками.
  - Всё в порядке, Женя. Просто помоги сесть на автобус.
   Они вышли в прохладный ноябрьский день. На остановке не так много людей, можно спокойно сесть в свой автобус, который отвезёт прямиком до нужной остановки. В автобусе как и ожидалось было человек шесть. Среди которых четыре пожилые женщины, один алкоголик и молодая женщина, в синем пуховике. Электра села как можно дальше от всех.
   Она не понимала, что вообще происходит с ней в последнее время. Постоянно накатывали какие-то чувства, которые она пыталась скрыть от своих близких. Хотелось всё время плакать, потому что в сердце как-то неприятно жгло и тянуло. Конечно, ей следовало бы сходить к специалисту, но она не переживала за такие вещи. К врачам она обращалась только в экстренных случаях, когда нужна была какая-то справка. Но сегодня она по особенному чувствовала себя плохо, даже на учёбе, несколько человек поинетерсовались её нездоровым видом. Она как предчувствовала, что что-нибудь сегодня произойдет. И произошло. Ей позвонили во время пары, сообщив о том, что Витя умер. Подробности никто не расскрывал, предлагали съездить на экспертизу. В её, совсем ещё юной груди, раздавалась глухая боль. Она абсолютно ничего не понимала. Как здоровый человек мог внезапно умереть? Она конечно же вспомнила ту ситуацию, когда Виктор угрожал ей, что покончит с собой самосожжением. Но она не думала, что он серьёзно может это сделать с собой. С одной стороны, это было ожидаемо. Он был очень импульсивный в последние несколько месяцев отношений. Да, у него имелись какие-то проблемы с психикой, было видно, что он трезал себя за что-то. Но он не был человеком, который бы спокойно мог покончить с собой.
   Вспоминая их последнюю встречу, Электра невольно начала сравнивать Виктора с другими своими мужчинами. Их было трое. Конечно же, это были не постоянные встречи, но раз в месяц они проводили досуг. Каждый из мужчин по своему относился к ней, они все с теплом принимали её недостатки, её несоврешенные взгляды на мир. Но ни один из них не мог дать ей то, что она всегда искала в мужчинах. Постоянства. Виктор возможно и хотел всего этого, но он часто метался, сам не понимая, что ему нужно. К тому же, его пессимистичный настрой часто убивал у Электры, желание быть с ним.
   Мимо проезжали другие автобусы, так же заполненные никому не нужными мужчинами и женщинами. Гражданами. Которые имитировали игру в жизнь. Которые пользовались чувствами других, чтобы жить и пользоваться какими-то благами, для своего удовольствия. Посмотрите на эту парочку, думаете они из-за любви вместе? Нет, такая девушка никогда не будет любить парня, у которого низ брюк постоянно испачкан какой-то пылью, обувь неначищена, а из рта постоянно пахнет чем-то. Такая девушка будет лишь искать временные блага, чтобы не оставаться надолго в одиночестве. Потому что оно очень губительно влияет на жизнь молодых людей. Поэтому и Электра постоянно искала себе любовников, чтобы как-то разнообразить свой досуг. По настоящему, она была влюблена только в себя. Мужчины, которые что-то требовали от неё - мешали личностному саморазвитию. Нет, Панфилюшина не учила хинди, не играла на пианино и не вглублялась в какие-то науки. Она просто любила коротать время за карманной книжкой, или просмотром авторского кино.
   Дома Электра сядет в ванную и будет резать вены, не понимая, от чего ей так плохо. Она никогда не любила Виктора, да если честно сказать, воспринимала его как взрослого ребёнка. Который требовал женского внимания, заботы и любви. Но почему же, она чувствовала невесомую боль потери, которая пыточно давила ей на горло, заставляла глотать соленые слёзы? Селфхармом она начала заниматься в классе седьмом, когда поняла, что не сможет нормально жить. Тогда мать выгнала её из дома, потому что новый ухажёр часто заглядывался на маленькую Настю. Пришлось жить с бабушкой, пока мать устраивала себе новую жизнь. Жизнь, не особо отличающуюся от предыдущей.
   Новые раны открылись поверх старых. Невыносимая ломкость в конечностях отдавалась маленьким чувством удовольствия. Она не видела в этом чего-то экстраординарного. Не хотела же она кончать с собой, в конце концов.
   Электра выйдет из ванной с перебинтованными руками и будет смотреть на их совместные фотографии с Виктором. Нервы не выдержат и она начнёт захлёбываться в слезах, не успевая вытирать их. Вскоре она успокоится и уснёт. Утром она поедет в морг. ***
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"