Моей первой сознательно прочитанной, точнее, все же недочитанной книгой
было зеленое чудовище.  Название я забыла.  Но помню ее вес, объем, бумагу и
запах.  Для опознания вполне достаточно.  Книга предназначалась не для прият-
ного чтения, а для чтения вслух. К концу первого класса  я  так и не освоила
этого жанра  жизнедеятельности. Баталии в моем маленьком раздвоении личности
продолжаются и поныне.  Но про себя.  А вслух я так и не читаю.  Несмотря на
проигранную тогда битву.  Родители бились не на жизнь, а на смерть.  Произве-
дение определило и закрепило мои литературно-книжные пристрастия.

     Я - литературный фетишист.  Цвет и фасон имеют значение. Каждое произве-
дение я поглощаю в следующей последовательности:  цвет обложки, форма,  каче-
ство бумаги, шрифт, иллюстрации, фамилия автора (к этой детали я вернусь  по-
зднее), название,  а потом уже стиль.  Содержание,  как правило,  ускользает.
Человеческая память фиксирует только семь качеств нового  объекта.  Если это
может служить оправданием.  Книги я могу отличить и вспомнить лишь по первым
семи опознавательным признакам.  Так в моей памяти хранится целая груда  хла-
ма, перебирая и расфасовывая  которую,  я гоняюсь за тем, чего в моей первой
книге не было. Автора. А та книга состояла сплошь из диалогов.

     Фигура автора - мечта всей моей жизни. Жгучее воображение подпитывается
тактильными и зрительными воспоминаниями,  но всегда он остается вне досягае-
мости.  Стоит ли говорить,  что я не смогла прочитать ни одной шекспировской
драмы: трагедии или комедии. Некоторые драмы я читала, чьи не помню.  Они не
принадлежат ни одному автору.  Это прародители фильмов  и  прочего искусства,
спокойно существующего без автора.

     Автор для меня - не фото на обороте обложки.  Этот человек не имеет  ни-
чего общего с тем,  кем я восхищаюсь.  Это и не образ автора,  влюбленного в
милую Татьяну.  Нет, это тот, кого мне хочется перехитрить,  "обвести вокруг
пальца".  Это не только угадывание следующей фразы, следующей улыбки, ужимки.
Я уже не начинающий игрок.  А игра эта - ткни пальцем в убийцу.  Однако, она
закончилась прежде, чем я прочла все, что было в доме  Агаты Кристи,  и пере-
ключилась на романы о Анжелике.  С Анжеликой начался следующий этап. Последо-
вал ли за ним еще какой-то, не знаю. Убийц я больше не искала. Лишь тот, кто
знал более меня,  волновал мое воображение.  Тот,  кто наслаждался не только
всеми образами.  Кажется, он переспал с каждой героиней.  Если я читала эссе,
где не было никаких любовных связей, или газетную статью, то воспринимала их
как извращение  в  прямом смысле этого слова.  Автор предает свою сущность и
кидается в омут своих вещественных мыслей и мечтаний.

     Описания природы всегда потрясали меня своей сексуальностью. Образ дуба
таит в себе  и  женское и мужское начало. Толстой не просто так ехал в своей
повозке, покачиваясь туда-сюда. Он знал, что превратившись в чувства  Болкон-
ского и даже овладев в мыслях  Натальей,  он не сможет насладиться читателем,
критиком или корректором.  Дерево скрывает его намерения.  Его(дерево) обсуж-
дают, обсасывают и, наконец, оно расцветает, как жизнь, подпитанная  обретен-
ными силами и молодостью. Автору принадлежат образы и описания.  Каждый, кто
читает,  заимствует у автора хоть кусочек,  хоть слово.  Никто не спал с  На-
тальей Ростовой.  Даже в мыслях. Никто не представлял себя  Пьером Безуховым,
целующим его первую жену.  Звездное же небо того самого вечера  останется  в
мечтах читателя навсегда.  Как губка, на которой вырастают фантазии,  фантом,
который закрадывается в наши не литературные воспоминания,  приукрашивая  на-
копившийся за прожитые годы ненужный хлам.

     Автор клал меня на лопатки не однажды. Чаще всего в обличии Борхеса.  Я
читала и не могла предугадать.  Слишком много возможностей,  развилок и тупи-
ков.  Я редко хочу расстаться там,  где мне это предлагает он.  Для меня мир
бесконечен, и нет у него конца. А если стена?  Вот дверь. Есть ручка,  до ко-
торой можно дотянуться. Нажать на нее или нет? Вопрос отдельный. Любой роман
заканчивается, но... Одна из сторон не согласна на разрыв. Либо я бросаю его
на полпути как плохого любовника, либо он меня оставляет неудовлетворенной с
моими серыми, тонущими в своем бессилии, мыслями.  Перечитывание книги, в по-
следнем случае, - это как попытка повторить незабываемую ночь.  Она  никогда
не удается: либо хуже, либо лучше. Чаще хуже, любовник надоедает.

     Каждую встречу я помню как отдельное стихотворение, все вместе же  скла-
дывается  в  цикл  воспоминаний.  Это всегда один и тот  же,  непобедимый  и
ускользающий. Чаще всего, бросающий меня беззащитной и одинокой.  Да, я  мщу
иногда, не дочитывая до конца.  Обрываю разговор на полуслове.  Это  придает
пикантность нашим отношениям. Я ищу его всегда все в более и более необычном
созвучии.  Требую от него сюрпризов, острых ощущений.  И игры по моим  прави-
лам. Что невозможно. Я понимаю это.  Одно утешение у меня есть.  Предугадыва-
ние.  И я предугадываю, с такой же точностью как и синоптики погоду.  Иногда
мы оказываемся вместе на северном полюсе, иногда в пустыне, и это  дает  мне
почувствовать себя великим предсказателем, жизнь которого скучна.

     Синоптик - самая романтичная земфиро-зефироподобная профессия. Особенно
если климат резко контитнентальный, или дело разворачивается у моря. В жизни
же все не как в романах.  Фетиш - непозволительная роскошь богемы,  классифи-
цируемая как извращение,  а любовники не могут начать не сначала,  а с конца,
с середины, с чужой истории,  с чужой постели,  с чужих слов.  С ними нельзя
"забить" на восьмую составляющую памяти.  Они  настаивают,  как  минимум, на
собственном смысле или осмысленности,  самые требовательные - на  значимости.
У них слишком мало правил и законов.  Следовательно,  можно их(законы)  пред-
угадывать для нарушения, пытаясь хоть на миг превратить  пустыню  в  морской
берег,  но даже и тогда они не дотягивают по количеству и качеству возможных
вариантов до идеала, то есть до автора,  скрывающегося  всегда  под  разными
масками.