Лав Анжелика. Человечка для принца тёмных

Ознакомительный фрагмент текста. Полная версия.

- Держись, держись, - шептала я, прижимая к груди мохнатое тёплое тельце кота. - Держись.

Воздуха, этого вонючего ночного холодного воздуха, не хватало, он жёг горло и лёгкие, но даже сквозь бешеный стук собственного сердца я слышала хриплое дыхание Мурзика, чувствовала грудью во влажной от пота и крови майке, как он судорожно сжимается от боли.

- Держись, - умоляла я сквозь слёзы, быстро-быстро, почти бегом мчась по тёмной улице, путаясь в полах чужого плаща, спотыкаясь о мусор и каждый раз цепенея от ужаса: вдруг этот толчок добьёт моего друга?

То, что я вышла ночью на улицу, было чистой воды безумием. Старые девятиэтажки тянулись к беззвёздному мрачному небу серыми прямоугольниками с редкими вкраплением светящихся окон.

Слёзы застилали глаза, капали на выбившуюся светлую прядь.

Ненавижу этот жестокий, страшный мир.

"Держись, Мурзик", - умоляла я, обнимая сжавшегося от боли кота.

Но говорила это и себе: "Держись-держись, ты нужна ему, нужна... Хоть кому-то нужна".

Маленькое кошачье сердце билось под моей рукой.

Я должна донести его до ветеринара.

Просто обязана.

Ветеринар, сухопарый старичок Сансаныч, помнивший времена до вторжения, жил в трёх кварталах от общежития моего училища. Только Сансаныч мог принять четвероногого пациента ночью, только он мог лечить под честное слово заплатить и ждать долг пару месяцев - раньше я вряд ли успею подработать достаточно, чтобы выделить хоть пару десятков рублей из своего скудного бюджета.

Мурзик слабо, совсем по-человечески застонал.

- Потерпи, маленький, - я шмыгнула носом.

"Пусть подыхает, - сказала соседка по комнате Любка, крася пухлые губы перед выходом на ночной приработок. - Тебе же проще жить будет, деньги-то не лишние".

Но я не могла бросить Мурзика. Я помнила его ещё тощим рыжим котёнком в руках хулиганов, помнила боль в разбитой губе и счастье от того, что я его отобрала, удары камней в спину, крики "Брошенка! Брошенка! Вали отсюда!" и нежное тепло солнечной шерсти.

Помнила, как он, накормленный чёрным хлебом и напоенный резко пахшей хлором водой, впервые замурлыкал у меня за пазухой. Помнила, как трудно было прятать его, умненького не по годам и не по рангу, от смотрительницы приюта. Помнила его тепло на груди долгими зимними ночами, когда свирепая вьюга скулила за дребезжащими окнами и лезла в щели. И как мы делили еду, воду, постель.

Помнила, как минут двадцать назад, когда вонявший дешёвой самогонкой Жека, матерясь и придавливая меня к кухонному столу, сдирал мои джинсы, Мурзик кинулся на его багровое перекошенное лицо. И как эта скотина двуногая полоснула моего спасителя ножом, брызги крови на сером от старости кафеле, нахлынувший на меня мрак и после этого - я с тяжеленной сковородой стою над поверженным громадным Жекой, а под ним растекается лужа крови.

Мурзик мой кот. За него я убью.

В комнате, ничего не рассказав Любке о Жеке (сдохнет - туда ему и дорога, на подельников спишут), когда осматривала лапу молча сносившего боль Мурзика, поняла, рану надо зашивать: порез тянулся до самой лопатки и кровоточил, несмотря на повязку из нескольких носовых платков и старого чулка.

И если я не побоялась шального Жеки, терроризировавшего всё общежитие, даже смотрителей, то мне теперь сам чёрт не брат и ночной город не страшен.

В конце концов, рассказы о демонических существах, охотящихся во тьме, могут оказаться обычными страшилками.

На иссиня-чёрном небе сверкнула огненная полоска. Падающая звезда?

"Пусть Мурзик поправится", - спешно пожелала я.

На небе чиркнула ещё одна огненная линия.

"Пусть всё наладится".

***

Ветер бил в глаза, рвал с плеч зачарованный плащ. Спина дракона судорожно вибрировала подо мной, и я рычал от ярости: маг с проклятым амулетом уносился во тьму ночного неба, закрытый от меня двумя выстроившимися в ряд приспешниками.

- Убью, - рычал я, прикрываясь рукой и с трудом видя впереди, над плоской мордой моего ездового кессалийца, взмахи крыльев драконов своих врагов.

Итар говорил, что прогулки без охраны добром не кончатся, но я и подумать не мог, что не справлюсь, что кто-то сможет проклясть меня - великого Алистара, блестящего мага, наследника императорской крови.

Но факт оставался фактом: в одном из притонов, куда я инкогнито ходил полюбоваться на грязные игры вверенного мне человечества, среди шума электронной отупляющей музыки, полуголых тел и резкого запаха алкоголя и табачного дыма, мне, спрятанному под личиной человеческого торговца, подошедшая со спины служанка накинула на шею медальон с проклятием страсти.

На мгновение магический заряд, вкупе с оглушающей дикой обстановкой и светомузыкой, оглушил и ослепил меня. В этот момент искусно свитое заклинание просочилось сквозь защиту и окончательно вклинилось в душу. Всего минута потребовалась для осознания ситуации, но этого хватило, чтобы служанка перебросила медальон сообщнику, и тот выбежал из притона.

Я бросился следом: если медальон коснётся женщины, меня привяжет к ней непреодолимая страсть, превратит в раба. Я должен заполучить его любой ценой!

Расталкивая людишек жгучими ударами магии, я ринулся к чёрному ходу. Выскочил на тускло освещённую улицу: в небе, закрывая точечки звёзд, мелькали силуэты улетавших драконов.

Зарычав, я швырнул вслед им волну пламени. Крылья нижнего дракона вспыхнули, оглушающий крик зазвенел в горячем воздухе, запахло палёным мясом. Поверженный ящер вместе со вспыхнувшим наездником шумно рухнули на крышу соседнего одноэтажного дома.

Я свистнул. Звенящий от воя сирены воздух задрожал, чёрная махина надвинулась на меня, подалась в сторону, обдавая потоками воздуха. Разбежавшись, я впрыгнул в седло своего дракона, и тот по свистку резко пошёл вверх, помчался за беглецами.

Махнув рукой, я веером швырнул в улетавших высвечивающее заклятие в слепой надежде, что защиты от него у врагов не стоит - и повезло! Впереди огоньками вспыхнули три силуэта. Мой дракон тоже озарился золотисто-огненным сиянием - непростительная оплошность для мага моего ранга. Ничего, пусть видят, что наказание близко.

Задыхаясь от ярости и хлеставшего в лицо воздуха, я сплёл поисковое заклятие, соединившее меня и проклятый медальон, уносившийся на запад.

Расстояние между моим чёрным кессалийцем и тремя зелёными гоночными драконами неумолимо сокращалось.

"Идиоты, - клял я врагов, сгорая от охватывавшего меня тошнотворного томления. - Поймаю - убью".

А сердце билось всё быстрее: там, на западе, были врата миров. Я швырнул в воздух молниеносное приказание перекрыть врата и страже мчаться на помощь, но интуиция подсказывала: ворота останутся открытыми. Наложенное на меня проклятие слишком высокоуровневое, нереально дорогое для мелких авантюристов. Если кто-то вложился проклясть меня так хитро, если подстерёг меня в притоне, то возможность удержать врата открытыми наверняка предусмотрел.

Шумно хлопали крылья. Расстояние между драконами сокращалось. Рванув кессалийца вверх, я швырнул огненный шар, и пламя окутало среднего в цепочке дракона. Последний натужно взмахнул крыльями, тормозя, но влетел в мечущегося в агонии собрата и заверещал. Они огромным горящим шаром рухнули в темноту слабо освещённого города. Над передним драконом расцвёл щит молний, трещал, заглушая вой ветра.

Я выругался: ответа от стражи не было, расстояние до врат сокращалось, а медальон... медальон нельзя уничтожать, не проведя очищающий от проклятия ритуал, иначе рискую годами томиться неутолимой страстью по неизвестно чему. Нет, на такое я не согласен.

- Проклятье, проклятье, - прикрываясь рукой, я летел следом за вражеским драконом, выжидая, когда щит ослабнет, когда можно будет сбить неизвестного нахала, а уж потом - о, потом я выведаю, кто осмелился посягнуть на мою свободу.

Впервые за много, очень много лет мне стало действительно страшно: а если не успею? Если... нет! Не позволю! Лучше смерть!

Я до боли стиснул зубы. Щит молний тускнел, уступая место сиянию высвечивающего заклятия. Всё чётче проступали мощные крылья, ромбовидная крупная чешуя поджарой спины, седельные ремни, узкая спина наездника с пузырями вздымавшейся куртки. Голова мага была закутана ездовой маской. Везёт же ему. Пока везёт. За эту безумную гонку ублюдок заплатит сторицей. Лицо жгло холодным ветром.

Щит молний сверкнул последний раз и исчез. Я вытянул руку, на кончиках изящных пальцев затеплилось пламя. Вдруг наездник развернулся, блеснул в прорези куртки панцирный щит императорской гвардии.

"Что за?" - на миг оцепенел я, и в морду кессалийца плеснулось ледяное пламя.

***

Совсем близко пророкотал гром. Только дождя не хватало. Или пусть будет дождь: меньше придурков на улице, ведь мне ещё идти и идти.

Мурзик слабо мяукнул, и сердце сжалось.

- Держись, - пролепетала я дрожащими губами.

Над головой вспыхнул свет. БАХ! Лоб обожгло, удар швырнул меня на спину, выбивая воздух. Боль парализовала и ослепила, я не могла вдохнуть - лёгкие страшно сдавило, под пальцами была влажная шерсть.

Мурзик ранен. Эта мысль вытягивала меня из странного оцепенения. Рядом что-то грохотало, на лицо колюче падал... что? Град? Песок? Меня накрывало волнами жара и холода, лоб страшно болел, а Мурзик, мой маленький Мурзик, дрожал на моей сжатой болью груди.

Снова грохотнуло. Я приоткрыла глаза: в небе надо мной переливалось северное сияние. Не может быть: откуда здесь северное сияние?

Придерживая Мурзика одной рукой, я осторожно приподнялась на другой и застыла: стена дома напротив была пробита, и из тёмного зева торчало изодранное крыло. В переливах северного сияния маслянисто блестела стекавшая вдоль трещины на стене кровь.

Дракон... демоны рядом? Я лихорадочно огляделась: на улице - никого, даже редкие окна погасли. Но люди смотрели, наверняка смотрели. У меня задрожали колени и сами собой хлынули слёзы: если здесь раненый дракон, значит, будут и стражники, а они... они, говорят, с человеческими девушками не церемонятся. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, локоть стал подгибаться, я усилием переставила руку и наткнулась на что-то выпуклое, тёплое. Отдёрнула руку, с трудом удерживаясь в сидячем положении: на растрескавшемся асфальте лежал золотой пузатый медальон с красным инкрустированным рисунком и знаками демонической письменности.

Медальон проклятых демонов. Я отодвинулась, крепче притискивая Мурзика. Он сдавленно мяукнул, я подскочила и, нежно перехватив его обеими руками, попятилась от медальона.

- Стоять! - голос ударил меня непреодолимой властностью.

Демон. Это точно демон. Я зажмурилась. Ноги дрожали страшно, колени подгибались.

Бежать... может, мне удастся сбежать? Юркнуть в тёмный переулок и бежать куда глаза глядят, вдруг... нет, от мага так просто не убежишь.

Сквозь гул сбоившего сердца послышался сухой треск падающих камней. Меня трясло, цокали зубы. Сзади кто-то приближался. Кто-то большой и страшный, я видела только тень, надвигавшуюся на мою трепыхавшуюся тень всё сильнее: вот широкая тень дотянулась до середины моей, до плеч, овала головы, выше, выше, ещё выше. Руки ослабли.

"Мурзик", - напоминала я себе. Он казался неподъёмным.

Плеча коснулись - я подскочила, шарахнулась в сторону. Высокий мужчина прошёл мимо меня к медальону: широкоплечий, вьющиеся чёрные волосы ниспадали на обтянутую кожаным плащом спину до хлястика на узкой талии. Лицо я разглядеть не успела, видела только бледную руку с длинными пальцами, увенчанными чёрными острыми ногтями.

Медальон, сверкнув, влетел в эту красивую точёную руку, и пальцы сжались. Металл заскрипел под ними и промялся. Демон зарычал. И я, вся дрожа, попятилась. Вдруг, вдруг смогу уйти, вдруг ему нужен только этот медальон.

Демон повернул ко мне бледное лицо. Я поспешно опустила взгляд, зажмурилась, но веки жгло это лицо: прекрасно-яростное, с кроваво-красными властными глазами под тонкими бровями вразлёт, его прямой нос и яркие, чётко очерченные багряные губы надменной формы.

Сердце билось где-то в горле, плечи ходили ходуном, и пальцы перебирали шерсть притихшего Мурзика.

Демон. Я впервые столкнулась с демоном так близко.

***

Проклятие мутило разум сильнее самого крепкого нектара. Титаническим усилием воли получалось держать в памяти важные, очень важные вещи: я Алистар, я сильный маг, и я должен совладать с этим мерзким проклятием.

Но проклятие не давало опомниться. Оно выжигало сознание, и меня - ту внутреннюю, самую твёрдую часть меня - трясло от насилия над моей волей.

Я не подчинюсь.

Не позволю управлять мной.

Никому и никогда.

Медальон жёг ладонь, я стиснул его, и металл заскрипел, продавливаясь, сжимаясь - если бы с проклятием было так же легко справиться.

Проклятье расцветало в моём сердце и разуме огненно-алым цветком.

Желание дикое и необузданное накрывало меня так, что даже не оборачиваясь к стоявшей за моей спиной женщине, ещё не видев её лица, не видев под замызганным плащом тела, наверняка обрюзгшего и грязного до тошноты, я желал её так сильно, что не чувствовал боли в отбитом боку, желал так сильно, что штаны в паху скрипели от напряжения. Болезненное возбуждение юнца - я уже забыл, что это такое.

И как омерзительно, что оно предназначается грязной человечке. Возможно, уродливой старухе.

Омерзительно, что у меня есть только несколько минут, чтобы близостью с ней снять проклятье.

Как бы отвратительно это ни было, мне нужно немедленно овладеть этим существом, чтобы получить возможность избавиться от проклятия.

К горлу подступила тошнота: иллюзией можно сделать из самой грязной человечки красавицу, но сути это не изменит.

Выдохнув, я развернулся навстречу своей судьбе.

Страсть застилала всё алой пеленой, но сквозь неё я увидел бледное от испуга лицо. Слава великим магам, молодое лицо. Красивое даже: большие тёмные глаза в обрамлении чёрных ресниц, тонкие брови, губы красивой формы. Дрожащие губы. Из-под вязаной шапки торчали светлые пряди. Давление в паху становилось нестерпимым, жгучим, словно мне приложили грелку.

В трясущихся руках девушка держала рыжего кота.

- Отпусти его, - приказал я.

Она стояла неподвижно, по бледным щекам ручьями текли слёзы.

Проклятье.

Припустив в голос магии, я повторил:

- Отпусти его.

Её руки судорожно дёрнулись. Всхлипнув, человечка медленно опустила кота к ногам. На рыжей шерсти темнела кровь. Проклятье, кажется, животное умирало. Эта мысль потонула в водовороте других.

- Сними плащ, - мой голос звучал глухо и хрипло.

Снова всхлипнув, человечка потянулась к пуговицам. Я не смотрел ей в лицо, только на руки. Сейчас, под действием заклятия, даже их пугливая дрожь отзывалась колючим, одуряющим возбуждением.

- Снимай быстрее! - пророкотал я.

Магия подействовала: человечка практически сорвала с себя плащ. Даже в простых джинсах и перемазанной майке она была чудовищно хороша: тонкие ноги, широкие бёдра, узкая талия и красиво выпиравшие, тугие груди.

Ослеплённый проклятым желанием, я шагнул к ней.

***

Я задохнулась от ужаса. Руки сомкнулись вокруг талии, и меня рвануло вверх. Вскрикнула я уже на крыше. "Мой Мурзик!" Мы стояли на крыше, и демон прижимался к моим губам, на спине разрывал когтистой рукой ветхую майку.

Я дёрнулась, но окольцевавшая талию рука держала крепко. Ткань трещала. По небу расползалось северное сияние.

Мне снится. Мне всё это снится, просто кошмарный сон.

Но влажное прикосновение губ было таким настоящим, жалобный треск ткани тоже. И холод, обжегший кожу, когда с меня сорвали майку. Я отшатнулась, прикрывая грудь руками. Демон нависал надо мной, и я невольно, в нарушение всех законов, заглянула в его дикие чёрные глаза.

О боже. Боже, неужели он собирается...

Джинсы затрещали, ткань на миг больно сдавила ноги - и поползла вниз. Демон властно прижал меня к себе и, накрыв затылок ладонью, толкнулся языком между губ.

Я оцепенела.

Он был сильнее, намного сильнее меня, язык оказался в моём рту, но я просто стояла, поражённая этой нелепой ситуацией, а в живот упиралась крупная выпуклость паха. И по щекам текли слёзы.

Демон отстранился. Нахмурил тонкие брови, по дикому лицу мелькнуло странное выражение, вроде сожаления.

Я не могла вдохнуть.

- Вставай на четвереньки, - прохрипел демон.

Сердце упало. Голову я не могла повернуть, только глазами шаркнула из стороны в сторону: мы на крыше, некуда бежать. А там внизу умирает Мурзик. Ноги подкосились, больно ударились о шершавый бетон. С колен я плаксиво взмолилась:

- Не надо, пожалуйста, я... я... не хочу. Пожалуйста...

Его передёрнуло. Вдалеке завыли сирены. Я смотрела в бледное лицо. Красивое, но дикое, страшное. В глазах переливались красные искры. Демон, сущий демон. Его скрыла пелена слёз:

- По-по-жа-луйста.

- У меня нет выбора, - глухо ответил он.

Вокруг посветлело. Стало тепло, и воздух наполнился ароматами цветов. Я сморгнула слёзы: я сидела в просторной оранжерее, вокруг пышно цвели багряные розы, по залитым солнцем окнам вилось что-то вроде плюща с крупными кисточками белых цветов. Тихо журчал фонтан: струйки бежали из ракушки в ладонях грудастой русалки.

В центре оранжереи стояла роскошная постель под алым бархатным пологом.

Демона не было.

Где я? Как отсюда вернуться на улицу? Мне надо отнести Мурзика Сансанычу!

Я осторожно поднялась с колен.

Он прикоснулся к моим плечам, но я не отшатнулась - странное оцепенение охватило меня.

- Не бойся, - шептал демон на ухо и мягкими, томительными движениями оглаживая мои плечи, бёдра. - Это нужно сделать всего один раз, об этом никто не узнает, и всё будет приятно.

В это верилось. Властно-ласковый голос обволакивал меня, от прикосновений рук по коже растекался жар, и даже упиравшийся пах больше меня не пугал. Сердце билось безумно, но уже от странной приятности чужих касаний.

Я опустила взгляд: с бёдер красивые руки с острыми ногтями переместились на груди, мягко обхватили их, сжали сосок, и я задохнулась, встала на цыпочки от пронзительного удовольствия.

- Вот так, да, - шептал демон, целуя меня в шею, мягко поигрывая моими грудями.

Не думала, что это может быть настолько приятно.

"Он околдовал меня, - но почему-то осознание этого не пугало. - Я должна вернуться к Мурзику прямо сейчас..."

Демон развернул меня к себе. Он был красив. По человеческим меркам выглядел едва ли на тридцать, в овале его лица и форме губ была откровенно сексуальная властность, и только во взгляде иссиня-чёрных глаз было что-то странное... будто затаённая тоска.

- О чём ты грустишь? - прошептала я, утопая в омуте его колдовских глаз.

В них полыхнул огонь, и демон поцеловал меня. Я сама распахнула губы, неловко отвечая на глубокий страстный поцелуй, прижимаясь к крепкому телу демона. Одежда потекла с него, обнажая мускулистую грудь, стальной пресс и... у меня сладко засосало под ложечкой от горячего, влажного прикосновения его напряжённой плоти.

Что я делаю? Я обнимаю его в непривычном дурмане. Глажу твердокаменные мышцы плеч. Мне никогда не встречались такие красивые, ухоженные мужчины. От него мягко пахнет цветами и дымом, кожа гладкая, ни единого волоска, упругая и нежная. Какое разительное отличие от обитателей нашей общаги, от замученных тяжёлой работой жителей нашего нищенского района. Демон слишком хорош, я глажу и глажу его плечи, посасываю вишнёвые губы надменно-насмешливой формы, пальцы путаются в шёлке волос. Это похоже на сон. Да, наверное, мне наконец-то стали сниться реалистичные эротические сны...

И в этом чарующем сладком сне, пока кожу пощипывает огонь возбуждения, демон легко вскидывает меня на руки и несёт к постели.

Дурман окутывает разум, отзываясь почти болезненным возбуждением, сладкая дрожь охватывает меня, тянется от живота к ногам и сжавшимся соскам. Тёплый шёлк обжигает спину, и я выдыхаю со сладостным стоном - неужели это действительно я?

Чёрные кудри щекочут мои рёбра, плечи, а вишнёвые губы скользят по соскам, обжимая, посасывая. Колено властно раздвигает ноги. Боже мой, я вся мокрая, так горячо внутри - это просто не может быть правдой.

"Он меня околдовал", - тревожно отзывается в мыслях, но повелительный поцелуй заставляет забыть обо всём. Чужой язык властвует в моём рту, и тело отзывается на это горячей истомой.

Руки демона, о боже, какие они чуткие и нежные, как уверенно сжимали грудь - возбуждающе и ни капли не больно, так разительно непохоже на попытки прежних ухажёров меня совратить.

Это точно сон: ни человек, ни демон не может быть таким ласковым...

Второе колено оказывается между моих ног. Я доверчиво выгибаюсь навстречу, демон моего чувственного сна склоняется, длинные волосы щекотно касаются моего лица, плеч. Его локоть двигается в сторону знакомым движением: несколько раз видела его, когда очередной кавалер валил Любку на постель и... Ужас пульсацией пробегает по нервам.

Сладко-приятное прикосновение напряжённой плоти переходит в толчок - и обрывается болью. Ужас вытравливает из меня дурман заклинания: я понимаю, что это не сон, и я лежу под демоном, под этим человеческим врагом, и он внутри меня. Вскрикнув, я колочусь в его объятиях. Близко-близко его лицо, глаза с нечеловечески расширенными зрачками, а в них... ужас?

Но самое страшное - он демон. Демон стал моим первым мужчиной, соблазнив меня каким-то заклинанием, и это больнее, чем боль, пробудившая моё сознание. Лучше бы я считала это сном. О боже, надеюсь, он сотрёт мою память. Надеюсь, он быстро отпустит меня, ведь мне надо торопиться, чтобы спасти Мурзика...

Всё застилает дрожащее марево слёз.

***

С возбуждающим заклинанием всё пройдёт легко и просто. Я едва сдерживаю выжигающую меня страсть. Хочется повалить человечку и грубо овладеть ею, но я, скрипя зубами, сдерживаюсь. Я не буду животным, нет. Даже если это последняя шлюха, я не буду тупым животным.

С этой мыслью я вышел из сумрака своих иллюзий прямо за узкой спиной в беззащитном юношеском пушке и обнял её, с этой мыслью я загонял звериную страсть под контроль разума.

Я не тупое похотливое животное.

- Вот так, да, - шепчу я, целуя тонкую шею, лаская упругие, такие красивые груди.

Эта девушка наверняка пользуется популярностью, а убогая одежда лишь маскировка. Исходящий от её волос запах крови будоражит. Может быть, я совсем чуточку, но всё же животное. Человечка податлива. Кровавый запах её кожи разбавляется ощутимым запахом желания. Вот так, она моя. Я разворачиваю её, и страсть захлёстывает, туманит разум. Я на краткий миг пускаю в сознание самое жуткое своё воспоминание, Её крик, чтобы удержаться от грубости, на которую толкает проклятье.

- О чём ты грустишь? - шепчет человечка, глядя прямо в глаза, в душу.

"Она не имеет право так смотреть на меня", - вспыхивает ярость, но я гашу её в поцелуе, и человечка сама распахивает губы, позволяя овладеть её ртом, сбивчиво отвечая на поцелуй.

Заклинанием я приказываю одежде струиться по телу, обнажая. Прикосновение до боли возбуждённой плоти к животу человечки отзывается точно ударом тока. Чудовищным усилием воли я сдерживаю дрожь: не хватало расклеиться перед человечкой.

А она гладит и гладит мои плечи, грудь, живот, словно ей приятно... да ей и приятно: заклинание туманит её разум страстью, а я красив даже по меркам нашей высшей расы волшебников, чего уж говорить о простых людях.

Её пальцы путаются в моих волосах. Проклятье, обычно я не позволяю любовницам таких вольностей, но... эта пусть трогает.

Мы целуемся в сладком аромате и багряном окружении роз. Человечка послушна, словно глина в моих руках. Я подхватываю и несу её на постель.

В мозгу тикают часики, отмеряющие время обратимости заклинания. Времени достаточно для короткой прелюдии. В конце концов, с человечками я не спал, надо получать удовольствие от эксперимента.

Эти мысли помогают удержаться на краю бездны страстного безумия. Я целую и глажу человечку, наслаждаясь, действительно наслаждаясь тем, как она тянется ко мне, как готова раскрыться навстречу, как её ноги раздвигаются, пропуская меня встать на коленях. Я хочу её, хочу больше всех женщин всех миров, и хотя у меня есть ещё минут пятнадцать на нежности, пожар желания невыносим.

Склонившись, я направляю твёрдую от желания, сверхчувствительную плоть в жаждущее меня лоно. Она горячая, влажная и тесная, я наваливаюсь, проталкиваясь внутрь. Тесно, слишком тесно, и только когда человечка вскрикивает, я осознаю, в чём дело.

Девушка.

Она, проклятье, девушка. Была.

У меня не было девственниц. Я обмираю, заглядываю в лицо, пытаясь понять её возраст. Человечки, особенно из таких неблагополучных районов, очень рано отдаются мужчинам, многие торгуют собой. Но на вид человечке лет восемнадцать, она давно должна уже...

Она с ужасом смотрит на меня. Её боль и ужас неподдельны. И, странно, это возбуждает сильнее. Во рту мгновенно пересыхает, дрожь пробегает по телу - дрожь нежного желания. Я едва сдерживаюсь, чтобы не продолжить: кажется, ей надо дать время привыкнуть.

Её глаза наполняются слезами, и чувство вины захлёстывает меня, почти выжигает проклятую страсть, оставляя обыкновенную, вполне естественного происхождения страсть мужчины к отдавшей ему невинность девушке.

Её взгляд сводит с ума, волосы дыбом встают на голове.

"Я ублюдок", - стиснув зубы, я склоняю голову в светлый шёлк её волос, нимбом разметавшихся по подушке. Целую влажный солёный висок. Я ненавижу желание, всё ещё держащее мою плоть твёрдой в тесном горячем лоне.

Но сделанного не изменить, да и менять нельзя: я должен избавиться от проклятия страсти, иначе потеряю свободу воли, да и человечке этой... а может ей и так понравилось бы, что один из высших хочет её. Кто знает, не хранила ли она невинность, чтобы подороже продаться на рынке интимных услуг.

Злая мысль отталкивает жгучее чувство вины, я продолжаю целовать солёный висок, ощущаю слабые толчки беззвучных рыданий и невольно шепчу:

- Тихо, тихо, сейчас всё пройдёт, потерпи немного.

Я нахожу её дрожащие губы, целую, снова ощущая соль. Ладонью нащупываю грудь и поглаживаю, сжимаю сосок, опутывая её тело новой сетью возбуждающего заклятия. В обмен на невинность я подарю человечке совершенно незабываемую ночь, и, может быть, это немного искупит мою невольную вину.

***

Сквозь ужас я слышу его мягкий шёпот:

- ...всё обязательно пройдёт.

Он снова целует меня, и по телу растекается огонь знакомого возбуждения.

- Тихо, маленькая, - шепчет демон, снова щекоча меня каскадом чёрных кудрей.

Это всё же наверное сон: демон не может быть так ласков со мной, человеком. Они ненавидят нас, презирают. Демон чуть выходит из меня, и я сжимаюсь в ожидании боли, но он шепчет:

- Не бойся, я очень осторожно.

И он впрямь осторожен, он очень мягко скользит внутрь, и больно совсем малость, почти неощутимо.

- Я буду ласков, - клянётся он и снова нежно толкается.

Медленно-медленно. Внизу живота от этих неторопливых движений разгорается огонь постыдного желания. Демон очень ласков. Его поцелуи требовательно-нежны, он прижимается ко мне, но не давит своим громадным весом, оглаживает то одну, то другую грудь. И целует, и шепчет:

- Ты такая красивая... расслабься, всё хорошо... я тебя не обижу.

Пламя поднимается от живота к груди, шее, захлёстывает лицо жаром, затопляет мозг. Но даже в одурелом состоянии не понимаю, почему демон так нежен со мной? Зачем? Они же презирают людей.

Это сон. И поддаваясь порыву сладкого волшебного одурения, я вслушиваюсь в невозможные, невероятные нежности, и обнимаю мускулистые плечи, и подаюсь навстречу, подстраиваясь под ритм всё более приятных толчков.

Это действительно приятно, когда сильный мужчина лежит на тебе и, проникая внутрь, в такт движениям выдыхает:

- Ты прекрасна... я хочу тебя... я никого никогда так не хотел... прости меня.

Я уже не могу думать о его всё более сбивчивых словах, о нежностях - судя по тону именно нежностях - на чужом языке. Я просто наслаждаюсь его силой и умением, захлёстывающими меня волнами блаженства. Я снова вскрикиваю, на этот раз от удовольствия, невольно впиваюсь ногтями в плечи, но демон не злится, он ускоряется, даря мне всё больше горячего, неземного блаженства. Не могу сдержаться - обхватываю его крепкие ягодицы ногами. Он вскидывает голову, заглядывает в глаза, и я зажмуриваюсь.

Больше нет слов - демон целует меня, движения языка совпадают с горячими толчками внутри меня. О боже, я не думала, что ощущать кого-то внутри настолько здорово. Меня перетряхивает, накрывает ослепляющим удовольствием, и я выдыхаю стон в губы демону. Он ловит выдохи, покусывает губу, и меня мелко лихорадит от... от... это и есть оргазм?

Демон поднимается на руках. Его грудь и исцарапанные плечи влажные от пота. Он возобновляет движение бёдрами, и мне снова удивительно хорошо, удовольствие нарастает быстро, то ли действует по накатанной, то ли возбуждения добавляет вид невозможно красивого тела, и выражение суровой беззащитности на прекрасном лице, румянец на острых скулах.

Повиснув на одной руке, демон опускает ладонь на мой лобок. Стыд захлёстывает меня, но демон беззастенчиво гладит там, находит выпуклость и надавливает. Меня захлёстывает вторым оргазмом. Я постанываю и извиваюсь на гладких простынях, а демон продолжает гладить и толкаться внутрь. Нельзя, чтобы было так хорошо, я просто не выдержу ещё одной одуряющей волны.

Но я выдерживаю, и демон накрывает меня собой. Ноги немеют, резкие глубокие толчки снова валят меня в безумие сладостных спазмов. Я чувствую, как приближается пик блаженства, и демон это тоже чувствует и... он кусает губу, взгляд помутнел, мышцы напряжены, движения стали частыми-частыми. Мои глаза расширились от мысли: он на грани, он тоже сейчас... Движения стали судорожными, сбивчивыми, я обхватила демона за плечи, и внутрь меня ударила тугая струя. "Он кончил", - обожгла мысль, и его последние судороги подтолкнули меня, я задрожала и застонала, остро чувствуя последние всплески семяизвержения.

Тяжело дыша, демон склонил голову к моему виску. Даже сейчас, когда с него градом лился пот, а пальцы дрожали, демон не навалился на меня своим огромным телом, но я остро ощущала его мускулистую грудь на моей.

Запах страсти пробивался сквозь сладость аромата роз. Запах демона. Наши сиплые дыхания звучали в унисон, наши сердца бились вместе.

Глаза закрывались.

Выдохнув, демон перекатился на плечо и растянулся рядом со мной.

Только сейчас я услышала мелодичное треньканье птиц.

Я стыдливо стиснула колени и натянула на себя край простыни. Сердце билось в горле, и благостный туман проходил. Неумолимо наворачивались слёзы.

Я понимала, что мне возможно никогда бы не удалось выйти замуж и лишиться невинности в первую брачную ночь с супругом, но с демоном... с демоном - это совсем страшно.

И в тысячу раз страшнее, что мне было так нечеловечески хорошо.

Я не должна была стонать от удовольствия под демоном, не должна была ему так отдаваться.

Слёзы накипали, выплёскивались из глаз.

Мурзик... как там мой Мурзик?

***

Я перевалился на спину и выдохнул. Бессонница последних недель, погоня, проклятие и скрывший нас с человечкой магический купол изрядно меня утомили. Мозг отказывался соображать. Я медленно восстанавливал дыхание.

Кажется, человечка не должна быть в претензии: ей было хорошо, к тому же я оплачу порчу невинности, всё честь по чести.

Она лежала рядом. Острее пахла кровью. Её кровью. Вообще-то меня от этого запаха обычно выворачивало, но сейчас он был едва ли не приятным. Как и запах страсти. Я привык к нему, он почти не ассоциировался у меня с...

Человечка всхлипнула.

Ну что такое?

Впрочем, мне некогда разлёживаться и думать о ней: надо расследовать нападение, пока следы свежие. Жаль, конечно, что нападавших я убил, но последний, казалось, сам подставился. Наверняка боялся пыток. Или предать нанимателя. Если наниматель такой страшный, то у меня не то что не приятности, но близко к этому.

Всхлип резанул меня по нервам.

Слабый женский всхлип.

Меня передёрнуло. Женский всхлип, запах семени и крови - у меня кругом пошла голова, сердце безумно зачастило, и перед глазами заплясали красные пятна.

Нет-нет-нет.

Надо убираться отсюда.

Я резко сел. Голова закружилась сильнее. Нервы, нервы, снова они. Я глубоко вдохнул, призывая одежду укрыть моё тело.

Повернувшись на бок, человечка всхлипывала. В свете искусственного солнца все детали просматривались болезненно-остро: светлые завитки волос, узкая спина, плавный изгиб бедра. И алые пятна на светлых простынях.

Я отвернулся. Сидел, облокотившись на колени, и одежда медленно-щекотно на меня вползала, распределялась по коже.

Всхлип.

Проклятье, это невыносимо!

Я подскочил. Голова не кружилась, но отвращение к себе усилилось. Я развеял иллюзию света, растаяли розы и прочие цветы, стены оранжереи, постель обратилась каким-то техническим выступом на плоской, грязной крыше.

Переливы щита, похожие на местное северное сияние, ярко высвечивали светлое, скрутившееся калачиком женское тело. Её худые острые плечи ежесекундно вздрагивали.

Проклятье.

Я вскинул руку, и грязное тряпьё человечки прилетело к ней.

Всхлипы-всхлипы-всхлипы. Я, принц, владелец Земли, судорожно латал заклинаниями одежду человечки. Заклинанием же заставил одежду окутать её невыносимо хрупкое в своей беззащитности тело. Человечка вся сжалась.

Стыд выжигал меня изнутри. Я нащупал прилетевший на пояс кошель с золотом и серебром, с монетами-драгоценными камнями и возблагодарил свою предусмотрительность: я всегда беру с собой много, очень много наличности.

Лихорадочно развязывая завязки, я не мог оторвать взгляд от дрожащих плеч человечки. Я дам ей больше, чем она могла бы получить на приличном рынке за свою невинность.

Но сколько?

Она плотнее сжалась в позе эмбриона. Я швырнул кошель, и монеты веером рассыпались по выступу, звонко падали.

- Это твоё, - сбивчиво уверил я. - Всё-всё твоё, до последней монеты. Тут очень много, ты ни от кого не получила бы дороже... - я трусливо бросился к краю крыши. Застыл на бордюре. - Извини, я правда... не было выбора.

Последнего я мог не говорить, это даже унизительно для моего ранга, но я не смог не сказать. Я шагнул в пустоту, магией подхватил себя и беззвучно опустился на асфальт.

На дороге рыжеватой кляксой валялся кот. Он полз ко мне, к дому за моей спиной - к хозяйке. Повинуясь импульсу, я вскинул руку. Целитель я неважный, вмиг рану исцелить не в силах, но совершенно точно животное не умрёт.

Притянув искорёженный медальон со следами проклятия, я развернулся к пробитому моим драконом дому: кессалиец из него не торчал. Что ж, значит, успел регенерировать.

На грани восприятия маячили стражники. Их отгоняло моё защитное заклинание, накинутое для уединения с человечкой.

Я поднял взгляд на приютивший нас дом: он серой махиной маячил на фоне едва просветлевшего неба.

Как она там?

Сердце мучительно сжалось. Тряхнув головой, я свистнул. Захлопали крылья, и кессалиец опустился на меня сумрачной тенью. Запрыгнув в седло, я направил его во дворец. Как же меня тянуло оглянуться, но я бы всё равно уже не увидел человечку на оставленной позади крыше.

И всё же я обернулся.

Глупо, очень глупо.

Впрочем, конечно же, я просто не хотел, чтобы ветер бил в лицо.

***

Схлынувшая иллюзия обнажила не только грязь окружающего, но и ужас моего положения: я была с демоном. Он меня околдовал.

Что же теперь делать? Как смотреть на себя в зеркало после всего, что он со мной сделал, после того, как я столь страстно ему отдавалась? Стыд-то какой.

Я сжималась в калачик. Мне не стоило плакать перед этим чудовищем, но слёзы были сильнее меня и остатков гордости.

Ужасно, ужасно.

Что-то зазвенело, забренчало по выступу, на котором я тряслась в еле сдерживаемых рыданиях, по крыше.

- Это твоё, - его голос дрожал от нескрываемого отвращения. - Всё-всё твоё, до последней монеты. Тут очень много, ты ни от кого не получила бы дороже...

О боже. Он мне ещё и заплатил. И пошёл прочь, торопливо, словно ему противно находиться со мной рядом. Да ему и противно, я же человек...

Вдруг его голос прозвучал снова:

- Извини, я правда... не было выбора.

Что-то зашуршало. И наступила тишина. Внутри всё горело и холодело. Одежда снова была на мне, и я с радостью поверила бы, что лишь видела сон, но я чувствовала, что во мне только что был мужчина. Я знала, что всё было реально. Он действительно взял меня, и от понимания этого было так страшно, так тошно...

Не хочу вставать. Вот бы умереть здесь и сейчас, чтобы не думать, не вспоминать. Или шагнуть с крыши.

Мурзик.

Воспоминание о необходимости срочно ему помочь и ужас возможной потери перебили отчаянное отвращение к себе.

Я медленно села. Ноги гудели, истома ещё не ушла из тела, соски торчали, натягивая ветхую окровавленную майку. А вокруг блестели монеты.

Деньги. Разве деньги могут вернуть то, что он отнял? Вновь навернулись слёзы.

"Мурзик", - я заставила себя подняться. Колени ходили ходуном. Я шагнула вперёд. И ещё. Хотелось посидеть, но времени не было: Мурзик ранен. Я должна идти. Должна ему помочь.

Я огляделась: дверь на лестницу была на другой стороне крыши, приоткрыта. Хоть в чём-то мне везёт.

- О боже, - я закрыла лицо руками. - За что?

"Успокойся", - одёрнула себя. Заставила думать о Мурзике. Только о Мурзике. Об остальном можно подумать, когда его жизнь будет в безопасности.

Главное, думать только о Мурзике и о том, как донести его до Сансаныча.

Но мысли возвращались к демону. Я проклинала его, спускаясь на дрожащих ногах по бесконечной лестнице, выглядывая на улицу.

Мурзик лежал на прежнем месте. Я заковыляла к нему, путаясь в полах слишком длинного и широкого плаща.

В свете северного сияния глаза Мурзика мерцали зелёным. Он полз навстречу.

- Миленький мой, - я заковыляла быстрее, подхватила его, прижала к груди и зарыдала. - Миленький мой.

Рыдания рвались из груди, но я закусила губу. Там, где один демон, есть и другие, и мне не хотелось попасть в руки стражников - те обойдутся со мной во сто раз хуже.

Давясь рыданиями и всхлипами, прячась в тенях, я шла дальше.

В глазке обтрёпанной двери мелькнул и исчез свет, снова появилась желтоватая точка, щёлкнул замок, звякнула цепь, и дверь отворилась. Щетинистый Сансаныч стоял на пороге, кутаясь в великоватый халат. На вытянутом морщинистом лице читалось недоумение.

- М-можно войти? - прошептала я.

Кивнув, Сансаныч отступил к потемневшей от времени стене в обоях с крупными цветами. И хотя эти цветы мало напоминали солнечную роскошь иллюзорного сада, я внутренне сжалась. Мурзик плотнее прижался ко мне. Руки дрожали.

Сзади щёлкнул замок, тренькнула цепь.

- Проходи-проходи, - скрипел старческим голосом Сансаныч, но деликатно не трогал.

Я пошла вглубь тёмной пропахшей лекарствами и животными квартиры. Из кухоньки сочился свет, выглянула старая до седины овчарка: в её тёмных глазах был укор.

По моей щеке скатилась слеза. И ещё одна.

- М-Мурзик, - пробормотала я, не оборачиваясь. - Его ранили. П-помогите.

Наконец я обернулась и оказалась с Сансанычем почти лицом к лицу. Он сразу протянул жилистые руки с раздутыми артритом суставами:

- Боже, давай сюда.

- Я донесу, - уверила я, не желая причинять старику боль.

Он попятился, вывернул в комнату, сразу и спальню, и рабочий кабинет, включил лампу, озарившую нищенскую обстановку, содержавшуюся, однако, в идеальном порядке. Я пронесла Мурзика к столу, на котором Сансаныч уже растягивал клеёнку. Овчарка, поцокивая ногтями, вошла следом за нами и барски влезла на застеленный постельным бельём диван.

Щёлкнул выключатель настольной лампы.

Дошла. Добралась. Я принесла Мурзика Сансанычу. Ноги подкашивались. Я привалилась к стене, обхватила себя руками. А Сансаныч оглядывал моего рыжего помятого котика и хмурился, хмурился. "Всё плохо?" - не смела спросить я, и слёзы неумолимо закрывали от меня суровое старческое лицо, жилистые чуткие руки и потемневшую от крови шерсть.

- Рана... когда её нанесли?

Тревога в скрипучем голосе царапала нервы. Сколько времени я провела с демоном? Я закрыла лицо руками:

- Полчаса... несколько часов назад. Не знаю.

Сколько же времени я провела в волшебной оранжерее демона? Сколько времени я бесстыдно стонала под ним?

- Вот что, девочка, ты поди, выпей чаю и успокойся.

- А Мурзик?

- Жить будет.

Камень упал с души, я выдохнула, а набрав в лёгкие воздуха, вдруг попросила:

- Можно... можно у вас вымыться? - я робко подняла взгляд.

Я почти не видела за пеленой слёз, но была уверена, что Сансаныч тоже смотрит на меня.

Пристально смотрит, словно... догадывается, что со мной произошло.

- Да, - кивнул он и склонился над покладистым от бессилия Мурзиком.

На подгибающихся ногах я поплелась к маленькой дверке в совмещённый с туалетом душ. Кафель старенький, пожелтелый от времени, поддон тоже, но всё чисто, и хлорный запах усиливал ощущение чистоты. Чистота - то, что мне сейчас надо.

Плащ упал к ногам, я стянула майку, ботинки - Боже, я забыла разуться, как я могла - и носки, очень медленно спустила джинсы и высвободила ноги.

Я стояла, снова остро ощущая, что недавно принадлежала мужчине, демону, но почему-то не чувствовала себя грязной. Я... не знаю, наверное, мне надо было чувствовать себя... не знаю, как-то плохо, что ли. Но сейчас всё плохое меркло перед обещанием Сансаныча, что Мурзик выживет.

Всё хорошо, я... я просто забуду, сделаю вид, что по дороге сюда со мной ничего не случилось.

У меня нет иного выбора, кроме как смириться. И надеяться, что это чудовище никогда не вернётся в мою жизнь.

Я забралась в поддон, вывернула кран. Вода шумно ударила о дно, забарабанила по поджатым пальцам ног. Настроив душ на тёплую воду, я сунулась под струи.

Вода смывала прикосновения демона, следы его страсти. Обняв себя руками, я тихо плакала.

Ненавижу демонов.

***

Я должен выкинуть из головы человечку. Просто обязан. То, что я сделал, было вынужденной мерой, у меня не было другого выбора.

Но перед мысленным взором стояла она: хрупкая, такая уязвимая в своей наготе.

Тряхнув головой, я соскочил с кессалийца на исцарапанный пол приёмника. Под ногами плясали сумрачные двоящиеся тени, созданные светом множества витых светильников. Стражники почтительно опустили головы.

- Экспертов ко мне, живо! - на ходу рыкнул я, хотя уже посылал молниеносное послание.

Да что со мной такое? Это всё человечка, не надо было задумываться о ней.

У меня сейчас другие вещи должны быть на уме. Проклятый медальон жёг и колол ладонь.

Я выскочил в коридор. Рядом с дверью светильники уже разгорелись, затем был провал тьмы, но на другой стороне коридора тоже зажигался свет, вымывая из мрака высокую широкоплечую фигуру со светлыми волосами.

Ослабив хватку на медальоне, я зашагал навстречу.

- Ал, что случилось? - издалека начал Итар.

- Меня прокляли, - я вскинул руку, демонстрируя трофей. - Какой-то ублюдок решил подчинить меня заклятием страсти.

Голубые глаза Итара расширились, пухлые губы недоуменно приоткрылись и сложились в ухмылку:

- Да неужели?

Он весь подобрался. Итар был из рода ищеек, но последнее время никто не смел на меня покушаться, и он засиделся без дела. Без настоящего дела, конечно: расследований человеческих делишек всегда хватало, но разве охота на преступников-людей сравнится с охотой на истинного хищника, на одного из магов?

- Представь себе, - ухмыльнулся я в ответ.

Воодушевление Итара бодрило, помогало сосредоточиться на моих врагах.

Но на краю сознания, обжигая, маячила мысль о том, какой ценой я избавился от проклятья. Маячил образ свернувшейся калачиком человечки и запах её кожи, память о её ласковых прикосновениях.

Итар слегка повёл носом, прищурился, но ничего не спросил.

***

Будь моя воля - целую бы вечность просидела под душем, смывая ощущение жгучих прикосновений. Но я не могла себе позволить разорять Сансаныча. Здесь не общежитие с бесплатной водой. А в общежитии никто не дал бы мне так долго сидеть и собираться с мыслями.

В общежитии, наверное, переполох из-за Жеки. Жив он? Нет? Помнит, кто его огрел?

Совсем о нём забыла, и немудрено. Я закрыла лицо ладонями. Глухой всхлип вырвался из груди.

- Хватит, - велела я себе и поплескала воду на лицо.

Закрутила кран.

Остатки воды с причмокиванием втянулись в сток.

Сразу стало холодно, мурашки вздыбили кожу.

Как я честным людям вроде Сансаныча буду в глаза смотреть? А если полюблю, как признаться, кому досталась моя невинность? Конечно, сейчас не прошлый век, и за распутную жизнь камнями не забивают, но... но... я так надеялась, что у меня будет по любви, а не как у Любки, не как у большинства девушек нашего общежития.

Дура, наивная дура. Я вновь спрятала лицо в ладонях. Зачем я пошла именно той улицей? Зачем пошла в туалет именно в тот момент, могла бы и подождать, и тогда не натолкнулась бы на пьяного до беспамятства Жеку, тогда Мурзику не достался бы удар ножа.

И самое противное, расскажи я о случившемся - никто не посочувствует, не поймёт. Полиция не возьмёт заявление на демона, девчонки на моё недовольство покрутят пальцем у виска: красавчик и удовольствие доставил, и заплатил - чем недовольна-то?

Может, я и впрямь должна радоваться, что легко отделалась, но радоваться я не могла. Мне хотелось вырвать своё сердце, лишь бы не чувствовать боли: демон не имел права так со мной поступать. Пусть у меня нет родителей, денег или связей, но я же живая, у меня есть чувства, желания, я не какая-нибудь вещь, которую можно купить.

Я стукнула кулаком о кафель, и руку пронзила боль.

- Это несправедливо, несправедливо, - я снова всхлипнула.

Но сколько бы я ни считала это несправедливым, сделанного не исправить. Как не исправить того, что однажды эти проклятые демоны явились из своего параллельного мира и поставили человечество на колени, объявив низшей расой за неумение пользоваться магией.

Для этого демона я не больше, чем обезьяна для человека. Как же это чертовски несправедливо!

Деликатность Сансаныча не знала пределов: он так и не попросил меня выйти из душевой, и мне самой пришлось взять себя в руки и одеться, хотя бы чтобы узнать о делах Мурзика.

Старая овчарка печально смотрела на меня с коврика на полу. Пахло кофе. Сквозь желтоватые занавески сочился свет. Как же долго я пряталась? Я обхватила себя руками.

- Проходи, - проскрипел Сансаныч с кухни. - Бутерброд будешь?

Аппетита совсем не было, но я поплелась на голос:

- Спасибо, если вас не затруднит.

Перешагнув миски, я втиснулась на стул возле окна, плотно сжала ноги. Я не могла посмотреть в лицо Сансаныча из-за необъяснимого ощущения, что он знает всё. Но он не должен знать. И всё равно к щекам приливала кровь, от стыда хотелось провалиться сквозь землю.

Глупый страх, что теперь все будут перешёптываться у меня за спиной, тыкать пальцами и говорить "подстилка демона", душил меня приступом нарастающей паники.

Чашка кофе с тихим щелчком опустилась на стол передо мной. Рука Сансаныча слегка подрагивала.

- Спасибо, - прошептала я. - Как Мурзик?

- Спит.

- Спасибо... сколько я вам должна?

- Забудь.

- Но...

- Его вылечил не я.

На миг я вскинула взгляд и тут же уткнулась в чашку кофе, стиснула её похолодевшими руками, ничего не понимая:

- Вы... позвали кого-то на помощь?

- Нет.

Я снова приподняла взгляд: его собственная чашка подрагивала в искорёженной артритом руке.

- Тогда?.. - мысли путались, я совершенно не могла сосредоточиться.

- Его исцелила магия.

Чашка выпала из ослабевших рук. Грохот её падения доносится будто издалека, на колени капает горячее кофе, но его жар я не ощущаю.

Магия.

Мурзика исцелила МАГИЯ.

Я издала полувздох-полувсхлип и закрыла лицо руками.

Не думаю, что по той улице проходил какой-то добренький демон, щедро исцелявший подвернувшихся животных. Мурзику помог мой демон - почти наверняка.

Жизнь друга - разве не достойная плата за близость? Я сама говорила, что готова ради спасения Мурзика на всё, но так странно, что желание исполнил демон. Или не странно: демоны ловят людей на неосторожном слове, чтобы погубить.

Слёзы снова потекли по щекам. Слёзы почти радости: пережитое мной было не напрасно.

- Лечение не идеально, но уже сейчас рана почти полностью исчезла, - пробормотал Сансаныч.

Кажется, он хотел сказать что-то ещё, но удержался. И я была так благодарна ему за то, что он не спросил, как я уговорила демона помочь моему коту.

- Может мне... - Сансаныч кашлянул. - Кажется... можешь пожить у меня, если надо.

Я уже хотела отрицательно качнуть головой, но вспомнила о Жеке. Вспомнила общагу с бестактностью её обитателей, с их склонностью во всём видеть подвох и до всего допытываться.

- Не знаю, - выдохнула я. - Я не знаю.

Сансаныч поднялся и протянул мне полотенце:

- Можешь оставаться.

- Спасибо, - прошептала я.

Но я не знала, как лучше поступить, что делать. И возвращаться в общежитие страшно.

Приобрести полную версию.

© Copyright Лав Анжелика Размещен: 26/04/2016, изменен: 26/04/2016. 54k. Статистика. Глава: Фэнтези, Любовный роман Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2
Аннотация: Седьмой принц тёмных магов великолепный и блистательный Алистар отвечает за немагическую колонию Земля, но людей он практически ненавидит. Когда враги попытались подчинить его проклятием непреодолимой страсти, сопротивление Алистара привело к тому, что проклятие случайно замкнулась на человеческую девушку. Так жизнь Вероники превратилась в ад. И жизнь не привыкшего склоняться перед чувствами Алистара тоже. Проклятие страсти рождает... страсть, ненависть? Или любовь?

Лав Анжелика : другие произведения.

Человечка для принца тёмных