- Сегодня будешь ночевать у меня! - заявила Васька в своей излюбленной безапелляционной манере. Леночка, впрочем, не возражала - ни против Васькиного командирства, ни против самого предложения. В двенадцать лет ночевать вдвоем в большой квартире, без единого взрослого (Васькины родители пребывали сейчас в очередной командировке) - само по себе приключение, а уж вдвоем с Василиной... Мысль о том, что подруга пригласила ее, потому что боится ночевать одна, даже не приходила Леночке в голову, - о Васькином бесстрашии ходили легенды.
С Леночкиными родителями вопрос был улажен по телефону за пять минут - завтра суббота, вставать рано утром, чтобы идти в школу, никому не надо, а о командировке им вообще совершенно необязательно было знать. Леночка положила трубку на рычаг и вопросительно посмотрела на подругу.
- Чем займемся?
- Поужинаем, и гулять, ясное дело! Родаки пиццу в морозилке оставили, сейчас разогрею.
Васька с родителями жили в двух шагах от Новодевичьего монастыря, и маршрут прогулки, естественно, включал в себя сквер у его подножия. Пруд был окружен плакучими ивами и живой изгородью из какого-то неизвестного девочкам кустарника. У самой воды вилась тропинка, по которой и шли сейчас девочки, болтая и любуясь на луну, отражающуюся в спокойной глади пруда, как в зеркале. Для середины октября было довольно холодно, но зато безветренно и сухо. Тем не менее, других желающих прогуляться по парку на ночь глядя, похоже, не наблюдалось.
- Они боятся! - таинственным шепотом сообщила Васька.
- Чего именно? - полюбопытствовала Леночка. За месяц, проведенный в пионерлагере в обществе Василины, она услышала достаточно жутких историй - вполне достаточно для того, чтобы понять: сейчас будет еще одна.
- Черного всадника, разумеется!
Чего-то в этом духе Леночка и ожидала. Васька, которая отнюдь не жаловалась на отсутствие воображения, и к тому же была почти на год старше остальных ребят в отряде, пользовалась всеобщими любовью и уважением за умение рассказывать "страшилки". После отбоя половина отряда (включая даже некоторых мальчишек) сползалась в их палату, и начиналось... В итоге единственным человеком, который засыпал сном младенца, была сама Васька, в то время как остальные тряслись под одеялами, боясь лишний раз выйти в туалет и в красках представляя себе мертвые руки, вырастающие из стен коридора, призраков, просачивающихся в вентиляционные решетки, Синегубок, тянущих скользкие пальцы из водостока душевой и предыдущего начальника лагеря, в полночь встающего из своей безымянной могилы ("видели холмик, заросший клевером, напротив изолятора?") с целью затащить туда кого-нибудь из пионеров.
Вожатые, ясное дело, пытались пресекать это безобразие: неоднократно ловили всю компанию на месте преступления и под конвоем препровождали каждого в его палату, а на утренней линейке читали длинные занудные нотации на тему "Вы позорите гордое звание пионеров, свой галстук и свой отряд". Ваське, естественно, доставалось в двойном размере, но ей все было как с гуся вода. Начальник лагеря (нынешний и здравствующий), возмездием которого угрожали хулиганам, был фигурой загадочной, и оттого грозной, но его вмешательство в воспитательный процесс было в высшей степени маловероятным из-за постоянных разъездов. Поэтому самыми страшными наказаниями, каким могла быть подвергнута (и неоднократно подвергалась!) злостная нарушительница режима, оставались лишение полдника и запрет на купание в речке. Относительно купания образованная не по годам Васька заявляла, что ей не больно-то и хотелось плавать наперегонки с кишечной палочкой, а отсутствие полдника ей с лихвой компенсировали благодарные слушатели, щедро одаряя талантливую рассказчицу печеньем и конфетами из родительских гостинцев.
Леночка, конечно, не верещала в наиболее патетичных моментах Васькиных историй, как недорезанный поросенок (в отличие от своих однопалатниц), но засыпать все равно боялась. А уж когда, наконец, засыпала, снилось ей такое, что лучше и не вспоминать - на отсутствие воображения Леночка тоже не жаловалась. И, вполне вероятно, слушать очередную леденящую душу байку перед ночевкой в огромной пустой квартире было не самой лучшей идеей. Но любопытство одержало верх над здравым смыслом, и она спросила:
- Что же это за Черный всадник?
Васька понимающе ухмыльнулась и тут же состроила мрачную рожу, приличествующую атмосфере.
- Было это больше ста лет назад. Знаешь ведь, здесь недалеко усадьба князей Трубецких? - Леночка кивнула. - Так вот, у одного из князей была дочка, Сонечка ее звали. Очень романтичная девушка, ну, знаешь, из тех, которые всю жизнь ждут своего принца на белом коне. И дождалась-таки на свою голову. Собралась она как-то раз ехать на бал к князьям Голицыным...
- А мать ей и говорит, - подхватила подруга, - "не одевай ни в коем случае черных перчаток!", княжна не послушалась и одела, и пошла на бал, и черные перчатки обглодали ей руки по самые локти!
Васька прыснула.
- Неее, все совсем не так было! Кстати, не забыть бы на будущее, что историю про черные перчатки ты уже знаешь... ну так вот. Поехали они на бал. И на балу этом был гость из Петербурга, ну, то есть нынешнего Ленинграда, белокурый красавец, весь из себя загадочный и в черном. Звали его Николай Гессен-Дармштадтский...
- Как-как?!
- Гессен-Дармштадтский, это немецкая фамилия. Не перебивай, с мысли собьешь. Его отцом был немец, а матерью - единственная дочь какого-то петербургского графа, в упор не помню какого.
- И граф разрешил дочери выйти замуж за человека с такой фамилией? - усомнилась Леночка.
- Графа никто особо и не спрашивал, это во-первых. Этот Дармштадтский был мужик не промах, и всегда добивался, чего хотел. Про него даже слухи ходили, что он был нефиговым колдуном, правда, в это мало кто верил... А во-вторых, чтоб ты знала, граф должен был быть по уши счастлив, что к нему сватается товарищ с "такой фамилией". Это ж, считай, королевский род!
- Ни фига себе! То есть, получается, Николай и правда был принцем?
- Не-а, принцем он как раз не был, потому как тот Дармштадтский, что жил в Петербурге, был потомком какой-то левой ветви этого рода. Но зато ему светил в будущем графский титул, так как у старого графа сыновей не было, а единственным внуком мужеска полу (да и вообще, по-моему, единственным внуком) был Николай. Ну и вот, этот самый Николай поставил себе целью вскружить юной княжне голову. А так как умение добиваться всего, чего пожелает его душенька, перешло к нему по наследству от папочки, то, естественно, цели он своей достиг. Княжна втрескалась в него по уши. Они стали тайно встречаться... а потом их застукала Сонечкина старшая сестрица и заложила родителям. Был жуткий скандал, княжну посадили под домашний арест, а Николая кто-то из Сонечкиных братьев даже на дуэль вызвать собирался, но ушлый Гессен-Дармштадтский успел смотаться в свой Петербург.
- А как же Сонечка?
- А что Сонечка? Сонечка поплакала, призналась во всем родителям, и, чтобы искупить позор, ее решили отправить в монастырь - вот в этот самый, в Новодевичий.
Лена подняла глаза на почти неразличимые в темноте башни.
- Какой еще позор?
- Ну, в те времена считалось, что если девушка из благородной семьи встречалась с парнем наедине, да еще и тайком от родителей, то она опозорила себя и всю свою семью. Причем без разницы, чем они там с этим парнем занимались, хоть крестиком вышивали на пару.
- Офигеть!
- Да уж, подруга, это тебе не в лагере по кустам с мальчиками целоваться!
- Я не целовалась! - вспыхнула Леночка. - Это Машка Метельникова целовалась с Витькой из третьей палаты, а я их сторожила, чтоб вожатые не застукали!
- Вот-вот. А в прошлом веке Витька после такого должен был бы на Машке немедленно жениться, иначе вся семья Метельниковых оказалась бы по уши покрыта густым и несмываемым позором. Князь Трубецкой, как понимаешь, такой радости себе не хотел, поэтому Сонечку отвезли в Новодевичий, быстренько определили в послушницы, а потом и в монашки постригли.
- И что, она не сопротивлялась? - спросила Лена, которая, признаться, особой разницы между послушницей и монахиней не видела.
- А смысл? Николай на ней не женился, хоть и обещал, других женихов ей не светит по причине глубокой опозоренности, в приличном обществе показываться тоже нельзя - начнут дразниться и пальцем показывать... при такой жизни только монастырь и остается.
Леночка украдкой смахнула слезу.
- Вот бедная...
- Но это еще не конец истории! - зловеще пообещала Васька. - Собственно, тут-то история и начинается. Оказывается, Дармштадтский мотался в Петербург не затем, чтоб от дуэли откосить, а потому что ему пришло письмо по поводу смерти деда - ну, того, который граф. И где-то через год Николай вернулся в Москву, уже получив графский титул, с намерением просить руки княжны Трубецкой. А тут ему такой, понимаешь ли, сюрпризец. Граф попытался встретиться с Сонечкой, ему, разумеется, отказали. Тогда он, так как был тем еще упрямцем, решил подкараулить новоиспеченную монашку в окрестностях монастыря - они ж там не совсем взаперти сидели, иногда выходили в город по каким-то поручениям, только недалеко и ненадолго. Не имею понятия, сколько времени и по каким кустам он ее караулил, но однажды все-таки удача ему улыбнулась - в отличие от Сонечки. Княжна заливалась горючими слезами, кляла злую судьбину и так невовремя пропавшего жениха, но при этом, когда Николай предложил ей сбежать с ним, не откладывая дела в долгий ящик, категорически отказалась, не желая губить свою бессмертную душу таким жутким и страшным грехом. Граф, не привыкший к отказам, да еще и категорическим, сперва все же попытался убедить эту дуреху не губить для начала свою и его молодость и жизнь, а с бессмертной душой разобраться позже, но успеха не имел. Тогда он, сказав, что возьмет этот грех целиком и полностью на себя, перекинул упрямицу через седло и поскакал прочь от обители, увозя брыкающуюся Сонечку. И вот когда они ехали мимо этого самого пруда, княжна таки вывернулась из пылких объятий несостоявшегося супруга, упала в воду и утонула.
- Утонула? - недоверчиво протянула Лена. - В этой вот луже?! Ну-ну...
- Захлебнуться-то и в луже можно, - оптимистично предположила рассказчица. - Я точно не знаю на самом деле, может, она и не утонула. Мало ли, может, простудилась - на дворе конец октября был, вот как сейчас - и умерла позже, от воспаления легких. Какая разница, итог-то все равно один и тот же: княжна Сонечка склеила ласты... ну, то есть, как тогда говорили, отправилась к этим самым... к праотцам. А вот дальше мнения расходятся. То ли юная монашка перед тем, как отбросить копыта, успела проклясть своего недоблаговерного, то ли это сделала ее сестричка - та самая, которая в свое время настучала родителям - уже после Сонечкиной смерти. Так или иначе, с тех пор графа Николая никто из его родных и близких больше не видел, но рассказывают, что каждый год сюда, в этот самый парк, приезжает всадник, весь в черном и верхом на вороном коне. Говорят, это Николай Гессен-Дармштадтский, который так и не обрел покоя после гибели княжны. Не имею понятия, где он находится и что делает весь остальной год - скорее всего, тихо-мирно лежит на каком-нибудь заброшенном кладбище под безымянной могильной плитой - но каждое октябрьское полнолуние согласно проклятию граф обязан покидать свой последний приют и отправляться сюда, на поиски невесты. А так как Сонечка Трубецкая давно покоится на Новодевичьем кладбище, граф-зомби запросто может прихватить с собой первую попавшуюся девицу... жуть, правда?!
- Жуть - не то слово! - рассмеялась Лена. - Для полноты картины тебе остается только добавить, что Сонечкина сестра в порыве раскаяния утопилась в том самом пруду, который рядом с усадьбой Трубецких. Вась, я ногу натерла.
- Неплохая идея! - фыркнула Васька. - А насчет ноги... мама мне всегда говорила: "Приложи подорожник, и все пройдет", я тут на плитах знаешь сколько раз коленки рассаживала? Здесь под стеной этого подорожника дофигища, может, сорвать?
- Не смеши меня! Как ты себе это представляешь? Прямо сейчас разуться и носки снять, чтоб заработать воспаление легких, как твоя княжна? Как-нибудь до дому дотерплю... надеюсь, у вас пластырь в аптечке водится?
- Ладно, как знаешь... Так вот, возвращаясь к нашим баранам... в смысле, княжнам: нет, я все же не думаю, что сестрица-стукачка покончила с собой. Во-первых, старшая княжна была жутко религиозной особой, она и Сонечку сдала из-за переизбытка религиозности и вообще из лучших побуждений, такая в монастырь уйти может, а самоубиваться - фигушки. А во-вторых, - тут рассказчица ухмыльнулась, - когда на квадратный метр истории приходится чересчур много трупов, сразу теряется весь пафос и ощущение нечеловеческой трагичности происходящего! Ну Лен, я же так старалась... тебе что, правда ничуточки не страшно? Вот представь себе: ты гуляешь, никого не трогаешь, и вдруг из-за угла - Черный всадник! Из-под черной шляпы - локоны белокурых волос... осыпаются, от черепа лоскутья гнилой кожи отслаиваются, из глазницы могильный червячок выглядывает, а он соскакивает с коня, падает на одно колено... "Лена! Отдайте мне свои руку и сердце!" - последние слова Васька выкрикнула, схватив подругу за плечо.
- Идиотка! Так и заикой можно остаться, - Леночка с большим трудом преодолела желание дать разыгравшейся не в меру подруге хорошего пинка. - Вась, вот скажи, пожалуйста, почему тебе так нравится людей пугать? Что в этом такого приятного?
Васька не ответила. Она смотрела вглубь парка, слегка наклонив голову набок, как будто к чему-то прислушиваясь.
- Тихо.
Леночка тоже прислушалась. Теперь и она уловила звук, так заинтересовавший ее подругу. Со стороны окружной железной дороги донесся ритмичный перестук.
- Поезд по-другому стучит. Я же тут часто гуляю, к грохоту товарняков привыкла уже, обычно даже его не замечаю. Это что-то другое.
Между тем звук (вернее, его источник) приблизился настолько, что теперь его можно было опознать без особого труда. Стук копыт. Кто-то скакал на лошади мимо монастырских стен. Более эффектного финала для Васькиной истории представить было невозможно.
Девочки переглянулись.
- Это не может быть твой этот... Драмштатский. Ты ведь все придумала, правда? - Леночкин голос предательски дрожал. - Специально чтобы меня попугать.
Васька напряженно всматривалась в темноту аллеи, а лениво-размеренное "цок-цок-цок" слышалось все ближе и ближе. Всадник, кем бы он ни был, явно не торопился, будто не сомневался: его цель никуда не денется.
- Вась, пошли отсюда, а? - Леночке вовсе не улыбалось оказаться этой целью. Слушать страшные сказки - одно, а становиться их персонажем - совсем другое. История Черного всадника произвела на девочку достаточно сильное впечатление, и теперь она почти не сомневалась: именно Николай Как-его-там скачет сейчас по берегу пруда, намереваясь утащить с собой в могилу первую же встретившуюся ему особу женского пола...
И тут они увидели его. Неизвестно, были ли конь и одежда всадника действительно непроглядно-черными, как показалось в тот момент девочкам, или таковыми их сделала октябрьская вечерняя темнота. Впоследствии Леночка так и не смогла вспомнить, кто из них первой завопил: "Бежим!". Вечер слился в одно темно-синее пятно, огни Новодевичьего проезда казались такими желанными и недоступными, сердце билось где-то в горле, и его стук сливался с цокотом копыт за спиной...
- Вот это приключение! - Васька оправилась от пережитого испуга первой. Подруги стояли на углу "сталинского" восьмиэтажного дома, мимо то и дело проезжали машины, и город казался таким же обыденно-спокойным, как и в начале прогулки. В этом мире, уютном и привычном, Черному всаднику не было, да и не могло быть места. Щеки Василины разрумянились после бега, а мордашка лучилась прямо-таки нечеловеческим энтузиазмом.
- Приключение?! - простонала Леночка, безуспешно пытаясь выровнять дыхание. - Знаешь, где я видала такие приключения?
- Да ладно тебе, ничего же не случилось, - беззаботно отмахнулась Васька. - К тому же, может, это и не он был. Здесь где-то недалеко конно-спортивная секция есть, тамошние ребята иногда в сквере на лошадях ездят - тренируются.
- И ты молчала?! - ахнула Леночка. - Вась, а раньше никак нельзя было сказать? До того, как мы из сквера рванули, как две идиотки? У меня нога теперь еще сильнее болит, не знаю, как до дома дойду... Так я и знала, что всю эту дурацкую историю про княжну ты нарочно выдумала! Не стыдно?
- Не-а. Во-первых, не выдумала. Мне ее папа рассказал. А во-вторых, раз не выдумала, значит, тот мужик на лошади вполне себе мог быть Черным всадником. И тогда хорошо, что мы убежали. Лен, ну прости за ногу, ну хочешь, я тебя на ручки возьму?
- Не нукай! Отцепись... Вась, кончай придуриваться, ты меня не поднимешь!
- Давай тогда хоть под руку возьму... потерпи чуть-чуть, вон уже наш дом виднеется... Лен, ну скажи... ну ведь правда же здорово было? Зато знаешь, как мы потом этот вечер вспоминать будем? Может, на всю жизнь запомним!
Если честно, Леночка вовсе не горела желанием вспоминать их с Васькой позорный побег от воображаемого зомби всю оставшуюся жизнь. Но и немедленно выбросить из головы историю княжны-монахини и незадачливого графа (а также Новодевичий монастырь при свете луны и зловещий силуэт всадника) тоже не получалось. Когда она, выпив горячего чаю, вдоволь наболтавшись с Васькой и заклеив многострадальную ногу пластырем из аптечки Васькиных родителей, отправилась, наконец, в постель, то долго ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть. А уж когда заснула...
Леночке снилось, что она бежит по бесконечной темной аллее. Деревья угрожающе тянут к ней свои корявые ветви, колючие кусты цепляются за подол пышного белого платья, словно пытаясь остановить ее. Но останавливаться нельзя ни в коем случае: ведь за ней по пятам скачет граф Николай Гессен-Дармштадтский на своем черном, как ночь, жеребце. Размеренное "цок-цок" за спиной не оставляет сомнений в том, что Черный всадник рано или поздно настигнет ее. Он не особенно торопится, так как отлично знает: добыча никуда не денется. Ей не убежать, не скрыться. И Леночка это тоже прекрасно понимает, но не хочет сдаваться без борьбы, и потому, путаясь в юбках, продолжает бежать дальше. Отчаянно, бессмысленно, без малейшей надежды на спасение...