Ардан Флоранс Жюльетт : другие произведения.

Эжени и бретонские разбойники. Книга 1. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это роман о храброй девушке, не побоявшейся бросить вызов хитрым и жестоким бретонским разбойникам. Действие романа происходит во Франции,в провинции Нормандия, на рубеже 17-18 вв.

  Кюре, закончив причащение, скорбно вздохнул, медленно подошёл к двери и отворил её.
  - Вы можете войти, ваше сиятельство, мадам хочет попрощаться, - упавшим голосом произнёс священник, впуская в комнату мужа больной.
  Маркиз де ла Прери, мужчина средних лет, приблизился к кровати, на которой лежала больная - молодая, с измождённым лицом женщина, и, опустившись перед ней на одно колено, нежно взял её тонкую, исхудавшую руку в свои ладони. Даже в полумраке комнаты было заметно, каким бледным было лицо умиравшей, оно почти что сливалось с подушкой, на которой она лежала. Казалось, в теле женщины не осталось ни капли крови.
  - Мой муж, - еле слышно проговорила умиравшая, шевеля иссушёнными губами. И после долгой паузы, словно собираясь с последними силами, вымолвила: - Люблю тебя.
  Мужчина, до этого еле сдерживающий себя, зарыдал и, опустив голову, прижал руку жены к своей щеке. Мокрыми от слёз губами он принялся целовать её почти что полупрозрачные пальцы.
  - Прошу тебя, не уходи, - шептал он. - Не покидай меня, Мари, - надрывно произнёс мужчина.
  - На всё воля Господа, - тихо проговорила женщина и вдруг закашляла.
  Что-то забулькало у неё внутри, и на губах показалась кровь. Чахотка пожирала лёгкие молодой женщины, иссушая её и забирая все силы.
  Маркиз поднял голову и посмотрел на свою жену, словно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти черты её лица. Трясущейся рукой он гладил её каштановые волосы, размётанные по подушке, заглядывал в серые, уже почти ничего не выражавшие от полного измождения, глаза.
  - Где дети? - спросила маркиза.
  - Они рядом, в коридоре, мадам, - ответил кюре.
  - Впустите.
  Священник подошёл к двери и, открыв её, сделал призывный жест. В комнату в сопровождении няньки вошли двое детей. Старший, мальчик, заботливо обнимал свою восьмилетнюю сестрёнку, хотя у него самого взгляд отображал испуг и растерянность.
  Кюре подтолкнул за плечи детей, в нерешительности застывших у порога, вперёд. Когда брат и сестра подошли к кровати, взгляд больной просветлел, а на лице отобразилось некое подобие улыбки. Собрав все свои последние силы, женщина протянула руку в сторону девочки и дотронулась до её таких же каштановых волос.
  - Эжени, Бернар, - обратилась маркиза к детям, тяжело дыша, - хочу... попрощаться.
  - Нет, мамочка, нет, - замотала головой девочка и заплакала.
  - Я скоро встречусь с Богом... Буду говорить с ним... Попрошу, чтобы он... заботился о вас.
  - Я хочу с тобой, - жалобно сказала Эжени, глотая слёзы.
  - Нет, мой ангел, тебе ещё рано. Бернар, - и женщина перевела взгляд на сына., - заботься о сестре, - и она перекрестила детей.
  - Хорошо, мамочка, - и мальчик, схватив руку матери, принялся целовать её.
  Священник, видя все эти сцены, от которых ему самому становилось не по себе, произнёс:
  - Мадам, я думаю, детей лучше увести.
  - Нет, мы никуда не пойдём! - тут же протестующе воскликнул Бернар и ещё сильней прижал к себе сестрёнку.
  - Раздвиньте шторы, хочу видеть день, - проговорила умиравшая.
  - Мадам, умоляю вас, не говорите так много: каждое ваше слово отнимает ваши силы, - горячо попросил кюре и, подходя к окнам, стал раздвигать шторы, которые до этого были плотно задёрнуты для того, чтобы яркий свет не мешал больной спать.
  Солнечный день ворвался в наполненную горем комнату, и, казалось, стало легче дышать. По всей видимости, это придало сил маркизе де ла Прери. Она слегка приподняла голову и посмотрела на мужа, щурясь от ярких лучей солнца, и вдруг сказала:
  - Антуан, береги Эжени: я чувствую, с ней может случиться что-то плохое.
  - Нет, что ты. Ей ничего не грозит, - принялся успокаивать жену маркиз.
  - Нет, я чувствую.
  - Прошу тебя, не беспокойся. С Эжени будет всё хорошо, - заволновался мужчина, потому что больную начало лихорадить, горячий пот катил с её лба.
  Кюре, достав свой платок, принялся вытирать капли, выступившие на коже маркизы. Но та замотала головой, показывая тем, что помощь ей уже не нужна, и снова закашляла. Однако после этого женщина как будто успокоилась. Наверное, её силы совсем уже иссякли. Она закрыла глаза и стала спокойно лежать. О том, что маркиза была ещё жива, свидетельствовало лишь её тяжелое, хриплое дыхание. Казалось, она впала в забытьё.
  Кюре взглянул на детей: они с ужасом смотрели на мать и отца, лицо которого было искажено отчаяньем. Священник попытался было ещё раз увести отпрысков де ла Прери из комнаты. Но тут больная словно очнулась.
  - Не забирайте их! - воскликнула она с каким-то безумием в голосе. - Уходи, не трогай её, - кричала женщина кому-то, смотря невидящим взглядом. - Эжени, беги!
  Все замерли в оцепенении. Казалось, маркиза де ла Прери сошла с ума, её крики были ужасны. Маркиз растерянно посмотрел на священника. Но тот сам был поражён: откуда у умирающей взялось столько сил.
  - Это женщина, женщина! - продолжала кричать больная, мечась по постели. - У неё чёрные...
  Но умирающая не договорила: у неё уже действительно не осталось сил. Испарина покрывала все её лицо, и женщина только беззвучно шевелила губами. Вдруг она широко открыла глаза и выкрикнула:
  - Я вижу... свет!
  Она приподнялась, словно хотела последовать за ним. Но тут голова её безжизненно упала на подушку, всё тело обмякло, а глаза застыли в одной неподвижной точке. Мучения несчастной кончились.
  Кюре первым осознал, что маркиза де ла Прери скончалась. Он подошёл к бездыханному телу и, проведя рукой по лицу женщины, закрыл ей веки. Перекрестившись, священник принялся читать молитву на латыни.
  А маркиз в рыданиях упал на грудь умершей, повторяя бесчисленное количество раз:
  - Нет, Мари, нет, нет.
  Его горе невозможно было измерить.
  Наконец няне удалось вывести детей из комнаты. А душа маркизы отправилась к Богу.
  ***
  
  Если бы вы жили в конце семнадцатого века и решили бы совершить путешествие по реке Сене от Парижа вверх по её течению до Гавра, то вскоре вы бы достигли Нормандии, одной из прекраснейших провинций Франции. Проплывая по петляющей реке, перед вашим взором то и дело представали бы то опушки огромных лесов, то меловые обрывы, то обширные пастбища, на которых паслись бурые коровы, дававшие жирное молоко. По берегам реки вы бы увидели разбросанные живописные деревушки с яблоневыми садами; чуть поодаль виднелись бы старые фермы. Вы обязательно на своем пути повстречали бы лодку с рыбаками, разбрасывавшими сети, и медленно плывущие баржи. Но главная достопримечательность Нормандии - это, конечно же, её средневековые замки. Одни стоят прямо у берега, отражая свои каменные стены в глади вяло текущей Сены, другие же высятся на холмах, окружённые густыми лесами. Но если бы вы, миновав Лез Андели с его разрушенным замком Гайяр и не доплыв до Руана несколько лье, высадились бы на правом берегу реки и, пробравшись через ивняковые заросли, взобрались бы на гряду холмов, то вскоре вашему взору предстали бы четырехугольные башни старинного замка, высовывавшиеся из-за крон вековых дубов, которые плотным кольцом обступали их. Этот замок эпохи раннего средневековья назывался Шато-ан-ла-Прери.
   Некогда величественный, он представлял собой настоящую крепость. Четыре мощные зубчатые башни располагались по его периметру, а над ними главенствовал - донжон. Ров, некогда окружавший замок, давно высох и зарос кустарником. От прежнего величия остались только толстые, неприступные стены, увитые плющом.
  Внутри же него было всё совсем иначе. Замок дряхлел, и его владелец, маркиз де ла Прери, принадлежавший к одному из древнейших нормандских родов, не прилагал никаких усилий для того, чтобы поддерживать его; с тех самых пор, когда четыре года назад от чахотки скончалась его жена. И в тот день весь мир для него перестал существовать. Утешение своё он нашел на дне бутылки с вином. Маркиз не брился, не мылся, не менял бельё, - и вскоре стал похож на своих подданных - нищих крестьян. Месяцами он не покидал пределов замка, не бывал в Париже - и все о нём забыли. Все, кроме нескольких друзей, с которыми он некогда ездил на охоту. Они не смогли равнодушно наблюдать за тем, как гибнет их друг. Но больше всего они сочувствовали двум его детям, о которых отец не заботился так же, как и о замке. И они решили, что самым лучшим для маркиза будет - вновь жениться, пока он ещё не распродал последние остатки своих земель.
  После долгих уговоров де ла Прери наконец согласился: он уже сам стал понимать, что дальше так продолжаться не может и о детях должен кто-то заботиться, да и рана на его сердце постепенно затягивалась. И после четырех лет вдовства он женился во второй раз. Его избранницей, по совету друзей, стала вдова одного из бордоских графов, которая в придачу к своему приданому привезла в замок ещё и своего сына. Его звали Шарлем, и он был на четыре года старше родного сына маркиза.
   Безусловно, никто не вёл речи о любви между молодожёнами - это была коммерческая сделка: невеста получала титул и ещё один замок во владение, маркиз - рачительную хозяйку с необходимыми средствами для восстановления замка. Новая маркиза довольно быстро поняла, что от её мужа нет никакого толка и что, чем меньше его беспокоили, тем было лучше для него. И очень скоро вся власть в Шато-ан-ла-Прери полностью сосредоточилась в её руках. Жгучая брюнетка сорока лет, невысокого роста, полная, но очень энергичная и властная, в один момент завела везде свои порядки. Распоясавшаяся дотоле за долгие годы прислуга тут же стала покорной: они боялись одного только её взгляда. Было нечто демоническое в её тёмно-карих глазах.
  Но больше всего невзлюбили новую хозяйку Шато-ан-ла-Прери дети маркиза - Эжени и Бернар. Они не хотели признавать в жене отца женщину, способную заменить им их мать: ещё слишком хорошо они помнили свою собственную. Эта властная женщина, подчинившая всех вокруг себя, включая и их слабовольного отца, вызывала у них ненависть. Дети отказывались слушаться её. И мачеха платила им такой же нелюбовью. Не желая видеть подле себя враждебных взглядов, маркиза попыталась было уговорить своего мужа отдать отпрысков несчастной Мари в монастырь. Но дети бросились в ноги отцу, и он не смог им отказать, ведь они так напоминали ему его покойную жену, особенно маленькая Эжени, в которой он души не чаял.
  После этого мачеха возненавидела падчерицу с пасынком ещё сильней. Но самый главный удар мадам де ла Прери получила от своего собственного сына Шарля. Тот видел, что его сводные брат и сестра страдают от характера его матери, и чувствовал за неё вину. Поэтому он старался как мог заступаться за них. И вскоре дети сдружились. Как не препятствовала маркиза этой дружбе, у неё ничего не вышло.
  Но, как бы там ни было, вскоре под бдительным надзором маркизы замок стал выходить из запустения. Она заставила своего мужа увеличить подати и налог на землю, и в Шато-ан-ла-Прери потекли деньги. Маркиз не мог не замечать, что деятельность его новой супруги приносит свои успешные плоды, и поэтому ни в чём ей не препятствовал, а даже, напротив, поддерживал её во всём.
  Маркиз де ла Прери был очень религиозным: каждое воскресенье он посещал церковь вместе с детьми. Его новая жена, не отличавшаяся таким же благочестием, но видя какое значение это имеет для мужа, так же усердно молилась перед образом Богоматери, тем самым ещё больше укрепляя свой авторитет перед супругом. По возвращении же домой, когда мужчина запирался в своей комнате, она снимала свою личину. Но маркиз де ла Прери не видел, да и не хотел видеть, что его детям при мачехе стало жить совсем несладко.
   Очень скоро мадам де ла Прери завела себе любовника, из-за того, что её муж совершенно не интересовался ею как женщиной, и ей пришлось искать любовные утехи в объятьях другого мужчины. Им стал один из соседей де ла Прери - граф де Соммевиль. Он был на десять лет младше маркизы, однако её бурный темперамент пришёлся ему по вкусу. Чтобы оправдать слишком частые визиты своего любовника в Шато-ан-ла-Прери, маркиза объявила о помолвке графа и падчерицы, несмотря на то, что на тот момент Эжени было всего лишь одиннадцать лет. Но все в замке знали, что женитьба была всего лишь предлогом для беспрепятственного посещения графом Шато-ан-ла-Прери; это знали все, кроме обманутого мужа. Или, возможно, как всегда, он предпочёл сделать вид, что ничего не замечает.
  Однако вскоре де Соммевилю идея женитьбы на падчерице любовницы стала нравиться ему день ото дня всё больше и больше, и он уже перестал воспринимать её всего лишь как мнимое прикрытие своих визитов в замок. Найдя одобрение со стороны маркизы де ла Прери, которой эта идея показалось прекрасной местью непокорной падчерице, он в действительности вознамерился жениться на девочке, разумеется, когда та подрастёт. Своим опытным взглядом он давно уже разглядел в Эжени будущую красавицу и теперь только ждал момента, когда она достигнет того возраста, когда с ней можно будет отправиться под венец. Эжени же, конечно, никто не спросил: желала ли она себе в мужья такого человека, как граф де Соммевиль. Было достаточно того, что отец девочки не возражал. Его жена сумела убедить его в том, что это была очень выгодная партия для Эжени, ведь де Соммевиль был далеко не беден. Девочке же её жених казался старым, несмотря на то, что ему было всего тридцать четыре года, и уродливым. Её неприязнь к нему усилилась ещё больше с тех пор, как она стала замечать на себе его плотоядные взгляды. Одна только мысль о том, что де Соммевиль будет её мужем, приводила Эжени в ужас. Однако дело было решённым и изменить ничего уже было нельзя.
  И всё это, безусловно, сказывалось на здоровье девочки, которое и так было слабым. Постоянный полумрак, царивший в каменных стенах замка, - солнце редко заглядывало в него, - не позволял Эжени расти здоровым ребёнком. Кожа её была бледна, взгляд - печален. Казалось, после смерти матери она совсем разучилась улыбаться. Девочка была похожа на увядающий цветок.
  
  Эжени любила вставать раньше всех с восходом солнца, когда в замке царила тишина и все ещё спали. Так у неё создавалась иллюзия, хотя бы на время, что в эти утренние часы она совершенно одна в замке. Выскользнув из постели в одной сорочке, она подходила к окну и открывала настежь ставни. На широком каменном карнизе уже сидели два лесных сизых голубя; у одного из них были белые пятнышки на шее, у другого - это была голубка - на спине. Они не улетали, когда девочка открывала окно, а наоборот, начинали радостно ворковать. Девочка брала со стола горбушку хлеба, нарочно оставленную с вечера, и крошила её голубям. Птицы, совершенно её не боявшиеся, порой в нетерпении клевали хлеб прямо из рук.
  Тем временем огромное раскалённое солнце, словно на нём сотни тысяч истопников непрерывно подбрасывали уголь в его горнило, медленно и величественно всплывало над лесом. Всё вокруг окрашивалось в золотисто-медный цвет, как будто фея, пролетая над землёй, дотрагивалась своей волшебной палочкой до всего, что попадалось ей на пути, - и до деревьев, и до дороги, убегавшей в лес, и до стен замка, и до голубей. Однако постепенно солнце, приподнимавшееся всё выше над верхушками деревьев, бледнело, но одновременно с этим начинало слепить глаза.
  Оставляя ставни открытыми, Эжени покидала комнату. Осторожными шагами, чтобы никого не разбудить, она спускалась по лестнице и пробиралась на кухню. Там кухарка на столе в миске оставляла для собак остатки вчерашнего ужина. Девочка брала эту миску и выходила во двор замка. Две рыже-пегие гончие, учуяв запах своей маленькой хозяйки, тут же поднимались со своих мест и, потянувшись, медленно, виляя хвостами, подходили к ней. Подняв свои седые морды, они преданно смотрели в глаза Эжени. Эти собаки были такими старыми (казалось, что им столько же лет, сколько и замку), что за ними никто уже не ухаживал; никто, кроме девочки. Потрепав их по шее, она ставила миску с костями перед собаками, а затем возвращалась в свою комнату.
   Тем временем замок начинал постепенно оживать. После Эжени второй просыпалась кухарка: ей нужно было ставить опару для хлеба, потрошить птиц, взбивать масло. Затем - прислуга, и последней вставала маркиза. Она любила нежиться по утрам на тонких батистовых простынях.
  Возвратившись в свою комнату, девочка обычно вновь усаживалась у окна и наблюдала за тем, как медленно пробуждается ото сна природа, слушала, как допевают свои утренние песни ночные птицы.
   Так было и на этот раз. Однако через некоторое время Эжени услышала стук в дверь и вопрошающий голос её служанки Матильды, спрашивающий разрешения войти.
  - Доброе утро, мадемуазель, - поприветствовала та свою хозяйку, войдя в комнату и слегка присев. - Как вам спалось?
  - Хорошо, Матильда, спасибо, - ответила девочка, усаживаясь на стул у столика с зеркалом.
  И служанка, взяв гребень, принялась расчёсывать волосы Эжени.
  - Опять, наверное, проснулись рано с первыми петухами? - спросила Матильда и, получив утвердительный ответ, произнесла мечтательно: - А я, если б мне позволили, спала бы, наверное, до самого обеда.
  Затем служанка стала помогать своей маленькой хозяйке одеваться. Но тут Эжени услышала через открытое окно, что массивные двери ворот замка отворяются, а затем - стук копыт лошадей.
  - Кто это? - спросила девочка.
  - Должно быть, ваш отец и сын мадам. Они сегодня собирались в Руан.
  - Да? - испуганно промолвила девочка.
  Эта была для неё неприятная весть. Ведь это значило, что единоличной хозяйкой в замке остаётся мачеха, а это не сулило ничего хорошего.
  Служанка с сочувствием посмотрела на Эжени, хотя она сама до ужаса боялась мадам. Но, чтобы подбодрить маленькую госпожу, заботливо провела ладонью по её плечу и сказала:
   - Может, сегодня обойдётся.
  Завершив туалет, девочка вновь спустилась вниз, на кухню, стремясь успеть позавтракать до той поры, пока ещё не встала маркиза. Эжени не гнушалась делить трапезу вместе со слугами за одним столом. В любом случае это было лучше, чем есть под тяжёлым взглядом жены отца, когда кусок в горло не лез.
  Затем Эжени поспешила улизнуть прочь из замка, стены которого на неё давили. Она спустилась вниз с холма и направилась в сторону любимой рощи. Там росли многовековые дубы, клёны, ясень, и было много старых поваленных деревьев, покрытых бархатистым мхом. Войдя в рощу и пройдя несколько шагов в глубину, девочка, согнав муравьёв, уселась на один из таких стволов и подставила своё личико под лучи ласкового майского солнышка, проникавших сквозь листву деревьев и падавших на молодую поросль, играя зайчиками. Вся роща была наполнена весенним гомоном птиц. Громче всех щебетали синицы, прыгавшие с ветки на ветку совсем рядом с девочкой. Где-то в кроне деревьев выводили свои трели дрозды, заливалась славка, юлил лесной жаворонок. Иногда то там, то здесь раздавалась мелкая дробь дятла. Опрятная чёрно-белая птица с красной шапочкой на голове с деловым видом лазила по шершавой коре дуба, выискивая толстых гусениц.
  Но вдруг все птицы в один миг испуганно притихли, и Эжени вдалеке услышала приближавшийся стук лошадиных копыт. Это не могли быть её отец и Шарль, так как, если они уехали в Руан, то должны были вернуться не раньше вечера. Девочка слезла с поваленного ствола и поспешными шагами направилась в сторону дороги, по которой должен был проехать неизвестный. Но не успела она дойти до края рощи, как мимо неё пронёсся всадник в ливрее. Эжени узнала в нём слугу графа де Соммевиля. А это значило, что вскоре и сам граф пожалует в замок. Погрустнев, девочка медленно побрела обратно к поваленному дереву. Усевшись на него, в задумчивости она стала водить своей ладонью по мягкому, зелёному мху, обволакивающему ствол. И теперь ей казалось, что птицы пели уже не так радостно, а небо было не столь синим. Через некоторое время Эжени вновь услышала стук копыт лошади посыльного графа - тот ехал обратно. И сердце девочки сжалось.
   Так она просидела около часа, пока не услышала чьи-то шаги. И ей не надо было поднимать головы, чтобы убедиться в том, что это был её брат Бернар. Он подошёл к поваленному дереву и присел рядом с сестрой.
  - Что ты делаешь? - спросил подросток.
  - Слушаю птиц, - меланхолично ответила Эжени.
  - Они каждый день здесь поют.
  - А я каждый день слушаю. Мне правится, как поют птиц. Они такие маленькие и беззаботные.
  Наступила пауза, брат и сестра молчали, казалось, что они вслушиваются в трели лесных пташек. Но на самом деле Бернару необходимо было сказать Эжени кое-что важное. Но он никак не решался, потому что знал, что эта новость огорчит её. В замешательстве брат поглядывал на сестру, ища подходящие слова.
  - Ты хочешь что-то сказать? - догадалась девочка.
  - Да... Мадам просит тебя вернуться в замок, - выдавил из себя Бернар. - Сегодня вечером... опять приедет де Соммевиль.
  - Я знаю, - ответила Эжени. - Я видела его посыльного.
  - Мачеха хочет, чтобы ты присутствовала на ужине.
  Тут девочка спрыгнула с поваленного дерева и сказала:
  - Сейчас. Я только нарву цветы.
  И, присев на корточки, Эжени стала рвать ландыши, в изобилии росшие вокруг, отчего казалось, что роща была припорошена снегом. Бернар, чтобы помочь сестре, тоже наклонился и стал срывать цветы.
  Вдруг, словно в задумчивости, Эжени проговорила:
  - Они снова напьются и меня заставят пить их гадкое вино. А потом будут надо мной смеяться.
  - Нет, нет, не бойся, я не дам тебя в обиду, - сказал Бернар и, чтобы отвлечь сестру, указал на ландыши, которые та держала в руке: - Посмотри на цветы. Ты их так сжала, что они сломались.
  Действительно, тонкие стебельки переломились и головки цветов поникли.
  - Бедненькие, - пожалела их девочка. - Похожие на меня: красивые, но слабые, ничего не стоит их сломать. Но нет, - замотала головой она, - я некрасивая. Мачеха говорит, что я похожа на лягушку.
  - Нет, это неправда, не слушай её, - возразил юноша. - Ты вырастешь и расцветёшь, подобно этим цветам.
  - Зачем мне такой становиться, если я выйду замуж за графа и всю жизнь проведу в его замке? - с печалью в голосе спросила Эжени.
  - Нет, ты не выйдешь за него, - горячо проговорил Бернар. - Не выйдешь, я обещаю тебе. Я сделаю всё, чтобы этого не случилось.
  Но Эжени мало верила в то, что её брат сможет ей чем-то помочь. Что было в силах сделать четырнадцатилетнему подростку против таких людей, как их мачеха и граф? И девочка обречённо направилась в сторону замка.
  - Когда мама умирала, - продолжила говорить Эжени, идя по тропинке, - то сказала, что когда встретится с Богом, то попросит его, чтобы он заботился обо мне. И я сама каждый день об этом молюсь. Но, видно, я не достойна его внимания. Мне иногда кажется, что я скоро заболею, так же как мама, и умру.
  - Нет, не говори так, ты не умрешь.
  - Зачем мне жить? - пожала плечами девочка.
  - Ради меня и отца. Ради этого неба, - и Бернар взмахнул вверх рукой, - ради этого солнца, ради птиц, которых ты так любишь, и этих цветов. Ты должна быть сильной. Посмотри на них, - и юноша вновь указал на ландыши, - они начали вянуть. Но ты сейчас принесешь их домой, поставишь в вазу с водой, и они снова оживут, поднимут свои головки и будут радовать твой взгляд. Потому что каждая божья тварь на этой земле стремится жить.
  - Я не цветок, Бернар, мне некого радовать.
  - А я, а отец, а Шарль! - возражая, воскликнул юноша. - Мы все тебя очень любим!
  - Для вас я только обуза. Ты мечтаешь поступить на военную службу, Шарль грезит о придворной. Из-за меня вы вынуждены оставаться в замке, чтобы опекать меня. И поэтому мне иногда кажется, что если бы я вдруг умерла или куда-нибудь исчезла, то это было бы лучше для всех, это сделало бы вас свободными.
  Тут Бернар вновь захотел возразить сестре, но к этому времени они уже подошли к замку, и увидели, что им навстречу из ворот выбежал слуга, у которого было очень озабоченное лицо.
  - Мадемуазель Эжени, - обратился слуга, - мадам требует, чтобы вы немедленно к ней явились.
  - Она никуда не пойдет! - грозно крикнул Бернар, вставая перед сестрой, словно щит.
  - Как это не пойдёт? - обомлел мужчина.
   Его лицо побледнело: ведь он мог поплатиться за неповиновение маленькой мадемуазель.
  Но девочка заметила испуг слуги и ей стало его жалко.
  - Нет, я сейчас приду, - сказала она.
  - Эжени, ты не должна во всём ей повиноваться, - горячо возразил Бернар.
  Но сестра не слушала его.
  - Передайте, мадам, что я уже иду, - сказала она слуге.
  И тот, облегчённо выдохнув, ушёл. Когда мужчина скрылся за воротами, Эжени сказала:
  - Бернар, я не хочу, чтобы из-за меня кто-то ещё страдал в замке.
  
  Маркиза де ла Прери тщательно готовилась к визиту своего любовника. В своей комнате она сидела перед огромным старинным венецианским зеркалом, в котором полностью отражалась её пышная фигура. Камеристка, молоденькая девушка, пудрила ей лицо рисовой мукой.
  - Ты можешь немного быстрее? - подгоняла маркиза служанку.
  - Да, мадам, - безропотно ответила та и начала более энергично махать пуховкой.
  Однако из-за страха перед гневом мадам рука у камеристки начала дрожать, отчего пудра стала ложиться неровно - местами то очень густо, то, напротив, совсем мало.
  - Дура неуклюжая! - вспылила маркиза, взглянув на себя в зеркало, - Посмотри, что ты наделала! - и с досады она с такой силой оттолкнула от себя служанку, что у той и пуховка, и пудреница выскользнули из рук и упали на пол, рассыпая вокруг себя белое облако пудры. - Да она ещё и безрукая! Откуда ты взялась такая? Со скотного двора? Впредь будешь такой нерасторопной - отправишься обратно свиней пасти. Впрочем, что тут говорить: каков хозяин, такова и прислуга. Похоже, в этом замке все такие бестолочи, начиная с господина и заканчивая служанками.
  Побледнев как полотно, девушка стояла молча, опустив голову, и покорно выслушивала всё то, что выговаривала ей маркиза.
  - Ну, что застыла, как сосулька в феврале? - всё больше раздражалась мадам. - Приведи комнату в порядок!
  Камеристка немедленно принялась исполнять приказ, но тут в дверь осторожно постучали.
  - Кто там? Войдите, - ответила маркиза.
  Дверь отворилась, и за нею показалась падчерица.
  - А, вот и наша Эжени, - деланно ласковым голосом произнесла женщина и, тут же сменив тон, грозно спросила, подходя к девочке: - Ты где так долго шлялась? Битый час тебя нужно ждать!
  В этот момент, хоть мачеха была и невысокого роста, Эжени она показалась раза в два выше.
  - Гуляла, - кратко ответила девочка, испуганно посматривая на маркизу исподлобья, боясь прямо взглянуть в её чёрные, ядовитые глаза.
  - Опять, наверное, болтала со своими цветочками? - насмешливо спросила мачеха. - Сегодня вечером пожалует твой жених, граф де Соммевиль. Будь добра быть готовой к его приезду. И смени свою трагическую маску на более весёлую. Ну, - и женщина, больно схватив девочку за локоть, вытолкнула её из комнаты, - поторапливайся быстрей. А не будешь готова к приезду графа - в наказание запру тебя в комнате на неделю! - кричала она уже вслед удалявшейся падчерице.
   Эжени и Бернару больше ничего не оставалось делать, как надеяться только на то, что их отец и Шарль успеют вернуться домой из Руана раньше, чем к ним прибудет де Соммевиль. Однако чем ближе день клонился к вечеру, тем всё меньше оставалось надежды на это. И вот наконец слуга доложил, что пожаловал граф де Соммевиль.
   Маркиза тут же поспешно собрала всех внизу; и вот теперь Эжени и Бернар, нарядные, одетые во всё самое лучшее, стояли в передней под присмотром мачехи и с кислыми лицами ждали, когда войдёт гость. Двери отворились, и появился граф. В это же самое мгновенье по лицу хозяйки дома расплылась широчайшая улыбка, впрочем, сравнимая в своих размерах с сияющей улыбкой гостя, и женщина поспешила навстречу к своему любовнику, чтобы поприветствовать его. К сегодняшнему дню она тоже принарядилась: на ней было атласное, малинового цвета платье, с низким декольте и украшенное многочисленными бантиками и оборками; цвет его подчёркивала подвеска из рубинов, подаренная маркизе ещё её первым мужем. А на её полной, полуобнажённой груди и шее красовались с десяток мушек. На голове же возвышался невероятных размеров "фонтаж", призванный увеличить рост маркизы хоть ненамного.
  - Ах, любезный граф, как мы рады видеть вас вновь в нашем замке! - не скрывая радости, поприветствовала гостя маркиза, присев перед ним в легком реверансе.
  - Моя дорогая, - елейным голосом произнёс мужчина.
  И, сняв шляпу, он, совершенно не стесняясь глазевшей на них прислуги, принялся страстно целовать пальцы своей любовницы, унизанные массивными перстнями.
  - Мы все вас так заждались, граф, что блюда, нарочно приготовленные к вашему визиту, наверняка уже начали стыть. Поэтому прошу вас сразу же пройти в обеденный зал, - сделала пригласительный жест маркиза, прекрасно зная, чем угодить гостю.
  Де Соммевиль послушался и важной походкой направился в зал в сопровождении своей любовницы. Но тут мадам де ла Прери, проходя мимо детей, заметила, что у падчерицы слишком понурый вид.
  - Эжени, - строго обратилась она к ней, - не вижу радости на твоем лице по поводу визита твоего жениха. Он может обидеться на это.
  Девочка сделала попытку изобразить улыбку, однако граф прошёл мимо Эжени, словно и не заметив её. Тем временем в обеденном зале всё уже было накрыто к приезду "дорогого гостя". Всё лучшее, что нашлось на кухне, красовалось под различными соусами на столе: в центре стоял жареный поросёнок, рядом - блюда из фазанов и перепелов, украшенные веточками сельдерея, также - нежный паштет из телячьей печёнки с розочками из сливочного масла, языки в желе, различные виды сыров, пирог с кремом и засахаренными фруктами, - и всё это благоухало и выглядело столь аппетитно, что даже у сытого человека потекли бы слюнки. А между всем этим в избытке были расставлены графины с красным вином.
  Граф, увидев подобное разнообразие, довольно хмыкнул и, усевшись за стол и торопливо засунув салфетку за свой воротник, приступил к поглощению этих яств, не дожидаясь, пока рассядутся остальные, как будто всё это было приготовлено только для него одного. Хватал он первое, что попадалось ему под руку, ничему не отдавая предпочтения, словно старался как можно быстрей опустошить тарелки. Не отставала от него и маркиза, попросив отрезать себе довольно большой кусок бочка поросёнка с золотистой корочкой. Оба они любили чревоугодничать, о чём говорила дородность их тел.
  К еде не притрагивались только Бернар и Эжени: у них кусок в горло не лез. Девочка просто молча сидела, отрешённо глядя в одну точку. Бернар же с беспокойством поглядывал то на мачеху и её любовника, то на сестру. Он не ждал от сегодняшнего вечера ничего хорошего.
  - Эжени, - вдруг обратила своё внимание мачеха на падчерицу, которую она усадила рядом с де Соммевилем, - почему ты ничего не ешь? Ты таким образом проявляешь неуважение к своему жениху.
  Девочка вздрогнула и растерянно посмотрела на женщину.
  - Если ты ничего не будешь есть, то я прикажу, чтобы Женевьеву высекли, раз она так плохо готовит! - пригрозила мадам.
  Это подействовало на Эжени: не глядя, она взяла что-то с тарелки и, откусив, принялась медленно жевать.
  - Бернар, тебя это тоже касается.
  И юноше также ничего не оставалось делать, как последовать за сестрой. С неохотой он взял перепёлку и больше машинально стал откусывать от неё кусочки, но он не чувствовал вкуса нежного мяса птицы. Бернар желал только одного, чтобы этот обед закончился как можно быстрей.
  - Ах, маркиза, не надо их заставлять, если они не хотят. Нам больше достанется, - произнёс граф, берясь за графин с вином своими толстыми, маслянистыми пальцами.
  Налив себе вина в фужер, он принялся пить из него большими глотками, словно от еды у него пересохло в горле, и почти за раз опустошил его. Маркиза следом за ним проделала то же самое и с той же жадностью. А затем ещё и ещё. И поэтому довольно скоро этот графин был опустошён. Де Соммевиль, не дожидаясь слуг, принялся откупоривать вторую. Теперь граф и его любовница уже больше пили, чем ели. И постепенно они начали пьянеть. Они стали всё громче смеяться, всё больше подкалывали себя пошленькими, сальными шуточками, у них начал заплетаться язык.
  - Прислуга может убираться! - вдруг громко скомандовала мадам.
  И обслуга покорно стала покидать обеденный зал, сопровождаемая обречённым взглядом Эжени. Впрочем, даже если бы мачеха задумала что-нибудь и в присутствии слуг, они всё равно не смогли бы ничем помочь маленькой мадемуазель. Как ни любили они её, как ни сочувствовали - мадам они боялись больше.
  - Эжени, - вновь обратилась женщина к падчерице, - ты ещё не выпила ни капли вина. Нужно выпить за здоровье жениха. Ведь скоро ты отправишься с ним под венец.
  И маркиза громко расхохоталась: она всегда знала, как побольней задеть девочку. Налив ей полный бокал вина, она протянула его Эжени. Но тут Бернар, сидевший рядом с мачехой, перехватил его и, отставив в сторону, решительно заявил:
  - Она не будет пить.
  - Это кто там тявкает? - недоумённо спросила женщина и презрительно посмотрела на пасынка.
  - Она не будет пить! - с ещё большей твёрдостью в голосе произнёс подросток, вставая со своего места.
   И, обойдя стол, он встал рядом с сестрой, чтобы в любой момент он смог защитить её.
  - Да кто он такой, чтобы решать, что нам делать? - возмутился граф.
  - Я её брат!
  - Брат? Ха-ха-ха, - рассмеялся мужчина. - Я сейчас посмотрю, чего ты стоишь.
  И, с грохотом отодвинув от себя стул, де Соммевиль подошёл к юноше, и резко со всей силы наотмашь ударил Бернара по лицу. Тот покачнулся, а Эжени испуганно вскрикнула. Но мужчине показалось этого мало и он ударил его ещё раз кулаком в грудь. Четырнадцатилетний подросток не мог ответить мужчине, который был в два раза крупнее его. Корчась от боли, он повалился на пол, теряя сознание.
  - Что ты наделал? Ты же его убил! - испуганно вскрикнула маркиза.
  - Не бойся, Клементина, это его хмель свалил, - произнёс граф, давясь от хохота и очень довольный самим собой.
  А Эжени даже не посмела встать со своего места, чтобы помочь брату и попытаться привести его в чувство. Путь ей преграждал де Соммевиль, который никогда ещё не казался ей таким ужасным, как в эту минуту.
  Теперь же, когда главная помеха, мешавшая веселиться, была устранена, можно было продолжать дальше.
  - Видишь, что случилось с твоим братом, - указывала мачеха девочке на Бернара. - Будешь нам перечить, мы его ещё сильней побьём. Ты поняла?
  Эжени еле заметно кивнула.
  - Не слышу.
  - Поняла, - тихо ответила девочка.
  - Вот и хорошо. Так ты будешь пить?
  - Да, - проговорила Эжени и, взяв своей тоненькой, дрожащей рукой налитый бокал, принялась пить из него небольшими глотками.
  - Ну кто же так пьёт? - раздражённо произнесла маркиза.
   И, подойдя к падчерице и выхватив у неё бокал, она насильно принялась вливать красную обжигающую жидкость в горло девочки. Захлёбываясь, та закашляла, и струйки вина потекли по её подбородку и золотистому шёлковому платью. Но мачеха наливала уже следующий бокал.
  - Пей, пей, а то ты даже не сумеешь как следует напиться на своей собственной свадьбе, - и женщина с любовником снова громогласно захохотали.
  Им становилось всё веселей и веселей. А у Эжени же из глаз потекли слёзы.
  - Вы посмотрите, она уже ревёт, - с издёвкой проговорила мачеха.
  И, вернувшись на своё место, она вновь потянулась за графином Но на этот раз она стала наливать себе. А граф, сняв крышку с другого графина, принялся пить прямо из горла, обливаясь вином, отчего в очень скором времени он стал напоминать извозившуюся в грязи свинью.
  - Ах, какие веселые деньки меня ожидают! - с упоением воскликнул де Соммевиль и с силой разбил графин, из которого только что пил, об каменный пол.
  - Что ты сделал? - нахмурила брови маркиза. - Это ведь моё лучшее вино!
  - Да ты только послушай, Клементина, ведь я теперь буду иметь и жену, и любовницу! - произнёс он, поочерёдно загибая пальцы. - И делай с ними, де Соммевиль, всё, что ты захочешь!
  - Ты собираешься укладываться в постель вместе с этим лягушонком? Да ты же раздавишь её своим телом! Как мерзко, - поморщилась женщина. - На твоих простынях, граф, имею право возлежать только я.
  - Ты права. Она будет молча прислуживать нам как терпеливая и верная жена. Она будет подавать нам вино в постель и поправлять подушки, когда мы с тобой будем предаваться утехам.
  - Это будет забавное зрелище, - смеялась маркиза. - Ты слышишь, лягушка? Тебе никогда не познать радостей любви. Мне даже несколько жаль тебя, - и, наклонившись к мужчине, она впилась в его губы.
  Но тот слегка увернулся от слишком горячей любовницы.
  - Подожди, - сказал он, косясь на девочку, которая с ужасом в глазах следила за разыгрывающейся вакханалией. - Может быть, ей тоже хочется. Надо провести репетицию перед нашей брачной ночью.
  - Ах, граф, да этот цыплёнок даже пищать не умеет, - ревниво произнесла женщина.
  - А вот мы сейчас проверим: умеет или нет, - и с этими словами мужчина повернулся к Эжени.
  Его глаза горели похотливым огоньком, и он уже навис над девочкой, готовый схватить её и прижать к себе. Но та, словно инстинктивно догадавшись о помыслах мужчины, соскользнула со стула и стала медленно пятиться назад.
  - Эй, куда же ты! - недовольно прорычал граф, ловя руками воздух.
  И он последовал за Эжени, при этом чуть не упав, так как задел лежавшего у него под ногами Бернара. Девочка продолжала пятиться, испуганно глядя на приближавшегося к ней мужчину, качавшегося на пьяных ногах. И Эжени действительно в этот момент ощущала себя цыплёнком, которому повар вот-вот свернёт шею. Но наконец она почувствовала позади себя холодную стену, ставшей преградой на её пути. И девочка просто вжалась в неё, понимая, что отступать ей больше некуда. А граф был уже близко. Эжени уже чувствовала его отвратительное винное дыхание; всё обмерло у неё внутри.
  - Попалась, птичка, - ехидно произнёс мужчина.
  И тут он, как медведь, с каким-то неистовством набросился сверху на Эжени и сжал её в своих объятьях так сильно, что ей казалось, что она сейчас задохнётся. Влажные, толстые сластолюбивые губы ползали по её лицу, а его рука ощупывала корсаж девочки.
  - Да у неё даже ещё груди нет! - разочарованно воскликнул де Соммевиль.
  Но тут он почувствовал сильный удар по голове. В недоумении и ярости мужчина обернулся и увидел перед собой Бернара, который смотрел на него горящими от ненависти глазами. Юноша внезапно очнулся после того, как несколько минут пролежал без сознания и, увидев нависавшего над сестрой де Соммевиля, он, не раздумывая, бросился к столу и, схватив первое, что подвернулось ему под руку, - а им оказался серебряный поднос из-под куропаток - подскочил к мужчине и что есть силы ударил им по его голове. Всё это произошло настолько стремительно, что маркиза успела крикнуть только:
  - Граф, осторожно!
  Но её любовник, увлечённый девочкой, не услышал этого предупреждения. Однако что для де Соммевиля (который был к тому же в парике) был этот удар - лёгкий щелчок. Но его взбесила дерзость мальчишки, посмевшего помешать ему.
  - Ах ты, щенок! - разозлился граф и, забыв про Эжени (что Бернару и было нужно), бросился на юношу, готовый разорвать его.
   Но тот уже успел отбежать к столу и спрятаться за ним. Мужчина стал обходить стол с левой стороны, но и Бернар отступал на такое же расстояние влево. Мужчина обходил справа, и юноша делал столько же шагов в сторону. Вскоре де Соммевиль понял, что таким образом он не поймает мальчишку, и стал пытаться залезть на стол, сметая при этом мешавшую ему посуду и бутылки с вином, которые, падая на каменный пол, разбивались с оглушительным звоном. Однако грузное тело графа не позволяло ему высоко задрать ноги. И в ярости от того, что ему не удаётся поймать какого-то сопляка, мужчина схватил один из дубовых стульев и швырнул его в мальчишку. Однако стул, не долетев до цели, с грохотом упал на стол, разбивая тарелки и скидывая с него канделябры со свечами на пол. Затем граф, не зная, что ему ещё придумать, стал пытаться поднять стол, так ему мешавший, чтобы изловить наконец мальчишку, но стол оказался слишком тяжёлым даже для него.
   На полу было уже целое месиво из битой посуды, еды и вина, а де Соммевиль всё не унимался, продолжая бушевать. При этом он громко ревел, как настоящий дикий зверь. Даже маркиза из-за осторожности старалась держаться от него подальше, чтобы и ей случайно не перепало. К тому же она сама уже стала опасаться, как бы мужчине действительно не удалось поймать мальчишку: ведь он в своей ярости мог причинить ему непоправимый вред.
  Тем временем Бернар, заметив оставшийся лежать на столе длинный мясной нож, которым резали поросёнка, схватил его и направил его остриё на графа.
  - Не подходите ко мне! - предупреждающе выкрикнул подросток. - Иначе я проткну вас этим ножом.
  - Ах ты, каналья! - ещё больше разозлился де Соммевиль, однако нож всё же остановил его.
  Несмотря на то, что в руках юноши был всего лишь кухонный нож, он всё же был острым.
  - Пусть убирается, - снисходительно сказала маркиза.
  Ей вовсе не хотелось, чтобы к разбитой посуде прибавился ещё чей-нибудь труп, и поэтому она благоразумно решила, что будет лучше, если пасынок уйдёт. Граф недовольно сверкнул глазами: ему не хотелось так просто отпускать мальчишку, не наказав его. Однако даже он понимал, что сейчас он навряд ли сможет что-нибудь противопоставить Бернару: шпаги при нём не было.
  Юноша решил воспользоваться представившимся ему моментом. Однако он бросился не к дверям, ведущим из зала, а к Эжени, которая всё ещё в немом страхе стояла у стены. Подбежав к ней, он схватил её за руку, чтобы увести вместе с собой.
  - Оставь нам девчонку! - рявкнул де Соммевиль.
  Бернар обернулся и увидел, что мужчина приближается к нему.
  - Не подходите, - вновь предупредил юноша, всё ещё урожая ножом.
  Но граф не слушал его: не хватало ещё, чтобы этот сопляк командовал здесь. Тогда Бернар поднял с пола треснувший графин, отлетевший к стене во время погрома, и метнул его в де Соммевиля. Но мужчина сумел увернуться от летевшего в него предмета, и графин со звоном разбился об противоположную стену, разлетаясь на мелкие осколки. Воспользовавшись замешательством графа, Бернар потащил сестру, дрожавшую, словно маленький котёнок, окруженный злобными собаками, прочь из зала.
  - Пошли, Эжени, пошли, - поторапливал её брат.
  Но казалось, что девочка потеряла способность ходить. Страх сковывал её. Она только бросала испуганные взгляды то на мачеху, то на её любовника, походившего на пружину, готовую распрямиться в любой момент, и броситься вслед за ними, то на Бернара, напряжённого, как волк перед охотниками. Но наконец брату удалось довести Эжени до дверей и, не обращая внимания на слуг, толпившихся подле, - по всей видимости, они подслушивали под дверями всё это время, с ужасом ожидая развязки, - Бернар, увлекая за собой сестру, бросился наутёк по коридору в сторону своей комнаты. Только тут девочка пришла в себя, ноги её стали слушаться и, не отставая от брата, она бежала следом за ним прочь из ада.
  Граф де Соммевиль, изрыгая ругательства, кинулся за детьми. Но когда он выбежал в коридор, то увидел, что беглецы были уже далеко. И тогда мужчина решил выместить свой гнев на слугах, всё ещё толпившихся возле дверей обеденного зала.
  - Олухи, истуканы! - орал он и, схватив первого попавшего ему под руку слугу, стал в бешенстве трясти его. - Почему вы не задержали их, почему дали им уйти? Твари безмозглые!
  Но прислуга молчала: ведь они были лишь безмолвными мухами, опутанные липкой паучьей сетью. И только молоденькие девушки, стоявшие поодаль, с криками разбежались, чтобы не попасть под горячую руку графа.
  - Да они же с ними заодно, - сказала маркиза, появляясь в дверях. - Покрывают этих сосунков. Завтра же все будут наказаны! - угрожающе заявила она, обращаясь к прислуге. - А ну прочь все отсюда!
  Когда брат и сестра вбежали наконец в комнату, Бернар принялся лихорадочно задвигать засов двери. Теперь они были в безопасности: массивная, обитая железом, дубовая дверь с замком являлась надёжным препятствием на пути графа и мачехи, если те вдруг попытаются ворваться в комнату.
  Когда же юноша обернулся, он увидел, что его сестра сидит на кровати, сжавшись в маленький комочек, обняв колени и понуро опустив голову. Бернар подошёл к Эжении и, сев рядом, заботливо обнял её. Бернар чувствовал под своей ладонью, как она всё ещё дрожит: пережитый несколько минут назад ужас никак не отпускал девочку. Юноша попытался успокоить сестру, говоря ей, что всё уже закончилось, всё позади и больше им ничего не угрожает.
  Но тут кто-то с силой заколотил по их двери. Девочка вздрогнула. Это мачеха проверяла на прочность дверь в комнату. Затем дети услышали её глухой голос:
  - Бернар, если ты думаешь, что это сойдёт тебе с рук, то ты ошибаешься. Обещаю тебе: ты за всё поплатишься. Только попробуй завтра высунуть нос из своей коморки и пожаловаться отцу - вас быстро отправят в монастырь! - пригрозила она.
  Прошло несколько минут, прежде чем дети поняли, что их наконец оставили в покое, так как в коридоре воцарилась тишина и больше их никто не беспокоил. Бернар вновь взглянул на сестру, которая, похоже, постепенно стала успокаиваться.
  - Эжени, тебе нужно отдохнуть, - обратился к ней Бернар. - Ложись и попытайся уснуть.
  Девочка послушалась брата и прилегла. Юноша заботливо укрыл её одеялом, а затем, сев у окна, принялся внимательно следить за наружными воротами замка. Спустя два часа, когда солнце уже садилось за лес, он наконец услышал скрежет открывающихся дверей, из-под которых вынырнул всадник, криво сидевший на гнедой лошади. Это был граф де Соммевиль. Поддав шенкелей, он галопом поскакал прочь от стен замка, словно хотел побыстрей убраться восвояси из гостей, где его не очень любезно приняли.
  Бернар вернулся к сестре и присел рядом с ней на край кровати. Взглянув на Эжени, он увидел, что глаза её закрыты, дыхание - ровное, а выражение лица - неподвижное. Значит, она спала. Это обрадовало Бернара. Он надеялся, что сон пойдёт ей на пользу. Эжени необходим был отдых, ведь ей столько приходилось претерпевать с тех пор, как в замке стала хозяйничать новая жена их отца. И не видно было этому конца.
  Бернар зажёг свечи и, усевшись в кресло, взял в руки книгу, чтобы самому хоть немного отвлечься. Однако вскоре чтение утомило его, и он тоже уснул.
   Когда юноша вновь открыл глаза, в комнате было уже темно. Свечи, догорев, погасли, а за окном чернела ночь - по всей видимости, было уже далеко за полночь. Бернар встал с кресла и осторожными шагами подошёл к кровати, на которой спала сестра: он хотел удостовериться, что сон Эжени по-прежнему столь же крепок и спокоен. В темноте юноша с трудом различал очертания её лица, однако он видел, что положение её тела не переменилось - значит, за всё это время она ни разу не проснулась.
  Тут Бернар почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой: ведь с утра, если не считать крылышка той перепёлки, съеденной во время ужина, он больше ничего не ел. И юноша решил спуститься вниз, на кухню, чтобы раздобыть хоть чего-нибудь съестного и воды. Ведь и Эжени, когда проснётся, наверняка захочет есть.
  Так же неслышно Бернар подошёл к двери и аккуратно отодвинул засов. Приоткрыв дверь, он высунул голову в коридор, чтобы убедиться, что там никого нет: от мачехи можно было ожидать чего угодно. Но юноша ничего не увидел: в коридоре царила абсолютная тьма, даже свечи в жирандолях были погашены. Стояла безмолвная тишина. Было очевидно, что все давно уже спали. Проскользнув в коридор, Бернар, всё из-за той же осторожности, запер комнату на ключ, а затем, медленно ступая, на ощупь, вдоль стены стал пробираться к лестнице. Несмотря на то, что подросток не видел даже своих рук, он не решался вернуться за свечой, так как болся, что свет от неё может привлечь чьё-либо внимание.
  Пройдя середину пути, юноша достиг покоев мачехи. И тут невольно он замедлил шаги и даже перестал дышать, а сердце его гулко застучало. Бернару подумалось, что вдруг маркиза не спит, а только и ждёт под дверями, когда же он выйдет из своего "убежища", чтобы она могла схватить его. Однако дверь комнаты мачехи резко не раскрылась и никто не выскочил, чтобы схватить его за шиворот и отстегать розгами. В замке по-прежнему все спали. И, успокоившись, юноша продолжил свой путь.
  Наконец Бернар добрался до винтовой лестницы. Она освещалась парой узких окошек, через которые лился лунный свет, и поэтому здесь было уже не так темно. Спустившись по лестнице вниз и пройдя коридор первого этажа, юноша очутился перед дверью кухни. Он толкнул дверь, которая в абсолютной тишине, как ему показалось, скрипнула ужасно громко. Подойдя к полке, на которой должны были лежать лучины, Бернар принялся шарить по ней рукой. Наконец он наткнулся на них, и, взяв одну лучину, подошёл к печи, за створкой которой всё ещё теплилось несколько угольков. Юноша открыл задвижку но тут услышал чей-то испуганный возглас:
  - Кто здесь?
  Это была кухарка, которая спала тут же на кухне.
  - Тише, Женевьева, это я.
  - Господин Бернар, это вы? А я уж подумала, что это черти по мою душу пришли.
  - Мне нужно воды и какой-нибудь снеди, - сказал юноша, зажигая лучину.
  - Ах, сейчас, сейчас, конечно, - ответила кухарка, выскальзывая из постели.
  Спала женщина прямо в платье, поэтому ей не нужно было времени, чтобы одеться.
  - Вода - здесь вот, в кувшине, - подала женщина с полки сосуд. - А насчёт еды... даже не знаю. Мадам с этим графом де Соммевилем, кажется, совсем с ума спятили. После ужина даже собакам ничего не осталось. Такой погром устроили в обеденном зале: всю посуду на пол скинули, всё потоптали! - причитала кухарка, неодобрительно качая головой. - Вот - только кусок хлеба остался после слуг. Да вы ведь не станете его есть.
   - Почему же не буду? Это ведь такая же еда, как и всё остальное, - сказал Бернар.
  Он был так голоден, что и хлеб, который ела только прислуга, был теперь ему в радость. Женевьева сочувственно взглянула на подростка.
  - Бедненькие мои, сколько же вам достаётся от мадам, - пожалела детей женщина. - Подождите, сейчас в погреб гляну: кажется, там были сыр и грудинка.
  Кухарка спустилась в погреб и вернулась оттуда с большой головкой сыра и куском копчёного мяса. Отрезав от сыра восьмушку, она положила её в миску рядом с хлебом. Затем поделила грудинку пополам и положила один кусок туда же.
  - Мадам приказала всё убрать в зале и вычистить его так, чтобы и следов не осталось, словно и не было ничего, - доложила Женевьева. - Ах, бедная мадемуазель Эжени, неужто и вправду её отдадут за этого душегуба де Соммевиля?
  - Нет, не отдадут, - сказал Бернар с уверенностью. - Я его шпагой проткну раньше, чем он нарядится в жениха.
  Услышав эти слова, кухарка заохала ещё больше. Но у Бернара не было никакого желания выслушивать причитания женщины и поэтому, взяв миску в одну руку, а кувшин - в другую, он, поблагодарив Женевьеву за её доброту, покинул кухню.
  Дойдя до дверей обеденного зала, Бернар остановился. Его разобрало любопытство: действительно ли всё было так, как говорила кухарка. И, поставив кувшин на пол, он приоткрыл дверь. Как юноша и ожидал, каменный пол зала, освещённый холодным светом луны, был совершенно чист, также убрано было и на столе. Ничего не говорило о том, что этим вечером здесь царила вакханалия.
  Когда Бернар вернулся в комнату, Эжени всё так же спала, что не могло не радовать её брата: долгий безмятежный сон пойдёт девочке только на пользу. Сам он, недолго думая, принялся есть. Сначала юноша откусил горбушку хлеба - и хоть она и была немного подсохшей, всё-таки она ему показалась намного вкусней перепёлки, - потом он отрезал толстый кусок аппетитной грудинки и принялся с наслаждением жевать его.
  
  Когда утром Бернар, уснувший в кресле, вновь открыл глаза, он увидел, что его сестра уже не спала. Она сидела у открытого окна и слушала пение птиц, доносившееся из леса. Сыр и грудинка, лежавшие на тарелке на столике, были не тронуты. Потянувшись и потерев свою щёку, которая всё ещё ныла после удара де Соммевиля, подросток встал и подошёл к девочке.
  - Доброе утро, Бернар, - сказала Эжени, обернувшись. - Ты пропустил такой чудесный рассвет: небо было зеленовато-лазоревое, а на нём - золотистые, похожие на слитки золота, облака.
  Эжени не изменяла самой себе: даже после того, что ей пришлось пережить вчера, она умудрялась восхищаться красивыми рассветами.
  - Ночью я спускался на кухню и принёс кое-какой снеди для тебя, - сказал Бернар.
  - Я не хочу есть, - ответила девочка.
  - Но ты ведь со вчерашнего дня ничего не ела.
  - Я буду ждать отца и Шарля, - тихо произнесла Эжени и, вновь повернувшись к окну, стала пристально вглядываться вдаль, туда, где должны были появиться двое всадников.
  Бернар с разрывающимся сердцем смотрел на сестру, но он ничем не мог ей помочь, потому что сам был бессилен. Он даже не мог выйти из своей комнаты, так как тут же наткнулся бы на мачеху, запретившую ему покидать комнату. Поэтому оставалось только одно - ждать и надеяться, что вскоре вернётся их отец. Но с другой стороны, юноша не мог не восхищался мужеством сестры: откуда у этой хрупкой девочки находились силы выдерживать всё то, что исходило от мачехи, и потом делать вид, что ничего не произошло.
  Время же в ожидании тянулось бесконечно, словно тягучая, размякшая смола. Бернар вновь уселся читать, так как больше ничем занять себя не мог; а Эжени по-прежнему сидела у окна, неподвижно, словно манекен, лишь изредка тяжело вздыхая. Тем временем приближался полдень. Солнце, поднимавшееся к зениту, становилось всё жарче. Его тёплые лучи мягко скользили по толстым стенам замка, и нагретый воздух вместе с ветерком, просачиваясь через открытое окно, постепенно наполнял комнату.
  Между тем двух желанных всадников по-прежнему не было видно. Бернар уже не мог больше спокойно читать. Он всё чаще вставал с кресла и, подходя к окну, вместе с сестрой напряжённо всматривался вдаль, нервно шепча себе под нос: "Ну где же они?". Но наконец, вынырнув из леса, на дороге показались две быстро движущиеся фигуры всадников. Никаких сомнений быть не могло - это были их отец и Шарль. Брат и сестра, переглянувшись между собой, улыбнулись: власти маркизы пришёл конец. Как она ни грозилась, навряд ли мачеха осмелиться что-либо предпринять против них в присутствии мужа, а самое главное, своего сына.
  Бернар, зная, как Шарль переживает за Эжени, не сомневался, что по приезду их сводный брат первым делом осведомится о сестре. Конечно же, мачеха поспешит изложить свою версию о том, что случилось накануне вечером в обеденном зале и выставит всё так, что во всём повинен окажется Бернар. Такое бывало уже не раз. Но Шарль, как никто, знал свою мать и он знал, кому больше верить.
  И Бернар оказался прав: не прошло и получаса, как он и его сестра услышали стук в дверь и голос их сводного брата:
  - Бернар, это я, Шарль. Открой.
  Подросток тут же поспешил отворить дверь. А Эжени, увидев молодого человека на пороге, вскочила со своего места и бросилась ему на шею. Тот заботливо обонял девочку, вероятно, уже услышав от кого-то о произошедшем накануне.
  - Как вы? Что у вас случилось? - спросил он, прикрывая за собой дверь. - Матильда сказала мне, что вчера вечером творилось нечто невообразимое. Моя мать опять что-то устроила?
  - О, Шарль, это было ужасно... - начал было рассказывать Бернар.
  Но тут его прервала Эжени:
  - Бернар, не надо. Вчера не случилось ничего такого, о чём стоило бы рассказывать Шарлю, - сказала она и умоляюще взглянула на юношу.
  Девочка знала, что когда Шарль услышит о том, что произошло вчера вечером по вине его матери, то сильно расстроится и будет негодовать. А ей не хотелось огорчать его. Но молодой человек возразил ей:
  - Эжени, лучше будет, если я обо всём узнаю от вас, чем услышу об этом от своей матери. Бернар, ты должен рассказать мне всё, как было, ничего не скрывая. Я хочу знать правду, - настаивал Шарль.
  Спустя четверть часа молодой человек покинул комнату Бернара полный негодования. Как могли его мать и этот жалкий де Соммевиль так поступать с детьми, ведь Эжени и Бернару было всего по двенадцать и четырнадцать лет! Ему было их жалко, ведь они были совершенно бесправны в своём собственном доме.
  Шарль решил найти мать, чтобы высказать ей своё возмущение. Проходя мимо кабинета отчима, он услышал её голос, доносившийся за дверью. По всей видимости, маркиза пересказывала своему мужу собственную версию о случившемся накануне, так как до Шарля долетели её последние слова:
  - Вы сами видите, что детей лучше отправить в монастырь. Они совсем распоясались, у них ни к кому нет уважения. Особенно это относится к Бернару. Наброситься на жениха своей сестры с ножом! Я думала, он убьёт его! - с деланным возмущением восклицала женщина. - Бедный граф, можно только представить, что он пережил в тот момент.
  - Нет, сударь, прошу вас, не верьте этому! - прервал её молодой человек, врываясь в комнату. - Всё было совсем не так. Эжени и Бернар ни в чём не виноваты! Всё зло идёт от де Соммевиля!
  - Шарль, как ты смеешь врываться и вмешиваться в наш разговор! - с возмутилась маркиза, увидев сына.
  Но юноша словно не слышал своей матери, он умоляюще смотрел на отчима, сидевшего за столом. Однако лицо мужчины выражало только усталость. Его утомляла взаимная вражда его детей и жены, и он не знал, как их примирить.
  - Сударь, прошу вас, выслушайте меня, - горячо продолжал Шарль, - Если бы вы знали, как всё было на самом деле!
  - Шарль, остановись и подумай, прежде чем сказать,- попыталась пресечь его мать. - Неужели ты осмелишься обвинить в чём-либо меня и графа? И уж не намекаешь ли ты на то, что я всё выдумала?
  Она совсем не ожидала, что её собственный сын осмелится выступить против неё только ради того, чтобы защитить тех паршивцев. Неужели все её старания по устройству свадьбы графа и падчерицы пойдут из-за него прахом? Когда, как казалось, ей уже удалось убедить своего слабохарактерного мужа в том, что лучшей партии для Эжени и желать нельзя. Но молодой человек не унимался:
  - А как вы можете превращать маленькую, беспомощную девочку в чудовище? - выкрикнул он в запале.
  Маркиза более уже не могла сдерживать себя и, размахнувшись, она влепила сыну оплеуху.
  - Замолчи! Ты, наверное, с ума сошёл! Наслушался их бредней. Да они сделают всё, чтобы очернить меня перед вами!
  - Да прекратите же вы наконец! - вдруг послышался чей-то голос.
  Это был сам маркиз де ла Прери. Шарль и его мать от неожиданности умолкли и с удивлением посмотрели на мужчину: ранее им никогда не доводилось видеть мужчину таким разгневанным.
  - Шарль, вы, действительно, забываетесь. Разве можно так разговаривать с собственной матерью! - строго сказал маркиз.
  - Простите, сударь, - смиренно произнёс юноша, потупив глаза.
  - Я думаю, что я сам способен разобраться, кто и насколько виноват, - сказал де ла Прери. - К тому же, не понимаю, Шарль, почему бы действительно Эжени на некоторое время не отправить в монастырь? Там она отдохнёт от всех волнений и сможет получить достойное образование. Все девочки в её возрасте учатся при монастырях.
  Но молодой человек никак не мог согласиться с отчимом. Он прекрасно знал, какие порядки царят в монастырских школах: строгий устав, наказание за малейшие провинности, многочасовые молитвы - всё это было не для Эжени.
  - У вашей дочери, сударь, недостаточно крепкое здоровье, чтобы выдержать монастырский уклад. К тому же она не хочет покидать замок, так как очень привязана к своему брату и к вам, она вас очень любит, - пытался переубедить отчима Шарль.
  - Что ж, если Эжени не хочет, то не неволить её никто не станет, - вынес вердикт маркиз де ла Прери, польщённый словами пасынка о том, что дочь его очень любит.
  - Но, Антуан... - хотела было возразить его жена.
  - Я всё сказал! - твёрдо произнёс мужчина. - И надеюсь, что впредь подобные ссоры больше не повторятся. А теперь оставьте меня - я устал.
  Злобно сверкнув глазами, маркиза покинула кабинет. Сегодня она потерпела маленькое поражение, однако в том, что она на этом не остановится, можно было не сомневаться.
  
  Уже который день стояла непривычная для мая жара. Небо без единого облачка резало глаза своей голубизной, и только солнце палящим диском висело над землёй. Растения поникли, а трава начинала понемногу жухнуть. Эжени все эти дни пряталась от жары в замке, толстые стены которого всё ещё хранили приятную прохладу. Она сидела у окна в своей комнате, опираясь рукой о подбородок, и скучала. Мачехе всё-таки удалось добиться от своего мужа того, чтобы он наказал Бернара за непослушание и дерзкое поведение во время визита жениха Эжени: ему было запрещено покидать свою комнату в течение нескольких дней. Поэтому девочка могла общаться только с Шарлем да со своей служанкой Матильдой. Однако сейчас её сводный брат был чем-то занят, Матильда же пропадала на кухне. А читать и вышивать Эжени уже надоело.
   Девочка смотрела на дорогу, убегавшую от замка в лес, - она была пустынна, нигде не промелькнёт и тени. Молчали даже птицы. Казалось, всё вокруг уснуло, утомлённое полуденным зноем, и везде царила невыносимая скука. Эжени тоскливо взглянула на окна комнаты Бернара. Как он там, в заточении? Наверное, так же скучает, как и его сестра. И она решила поддержать брата, нёсшего незаслуженное наказание. Покинув свою комнату, Эжени направилась к спальне Бернара.
   Оказавшись перед дверью его комнаты, она на всякий случай толкнула её. Однако та оказалась запертой на наружный замок.
   Девочка постучалась.
  - Бернар, это я, Эжени. Как ты? - окликнула она брата.
  - Хорошо, - услышала девочка через толстую дверь его приглушённый голос.
  - Потерпи ещё немного. Тебе остался последний день.
  - Я знаю, - ответил брат. - А ты как?
  - Тоже хорошо, только очень по тебе скучаю.
  - И я скучаю.
  Поговорив ещё немного, Эжени оставила юношу и пошла дальше по коридору. Проходя мимо комнаты своей матери, она вдруг остановилась и отворила в неё дверь. В этой комнате царил такой же полумрак, как и в те дни, когда Мари умирала. Девочке навсегда врезался в память тот день, когда она в последний раз видела свою мать живой. Несмотря на то, что прошло уже четыре года, она помнила его, словно это было вчера. Эжени не могла забыть бледное, искажённое страданиями лицо матери. Умирая в агонии, она пыталась о чём-то предупредить, о какой-то женщине с чёрными глазами и волосами. Но тогда, находясь в смятённом состоянии, никто не внял её словам. Теперь же Эжени и Бернар знали, что это была их мачеха.
  Девочка подошла к аккуратно заправленной кровати, присела на её край и обвела комнату взглядом. Здесь было всё так же, как и при жизни Мари. Но теперь на мебели лежал толстый слой пыли, а по углам висела паутина. За последние несколько лет никто, кроме Эжени, не входил сюда. Даже её отец, который после смерти своей жены, целыми днями не покидал этой комнаты. Однако, заново женившись, и он забыл про неё. А девочка, напротив, любила бывать здесь, чтобы вспоминать те дни, когда её мать была жива и когда все они были счастливы. Сейчас это казалось невероятным, но когда-то счастье и смех наполняли стены этого замка. И эти воспоминания для девочки были так дороги. Её мать, невероятно красивая, с роскошными, каштановыми, отливавшими на солнце медью, волосами, была всегда такой жизнерадостной. Она любила гулять вокруг замка, так же как и её дочь теперь, и слушать пение птиц. Её муж всегда с любовью и восхищением смотрел на неё, он её просто боготворил.
   Так было до тех пор, пока страшная болезнь гадюкой не вползла в их дом. И всё в тот миг переменилось. Мари старалась до последних своих дней улыбаться, пока не слегла в постель. Но ей давно уже никто не верил. В последние несколько дней женщина в предчувствии чего-то дурного требовала, чтобы её дети всё время находились при ней. Однако лекарь, опасаясь, как бы болезнь не передалась и им, не пускал Бернара и Эжени к матери. А потом всё кончилось. Остались только слёзы. Их бедный отец, переживая горе, то целыми днями запирался в комнате и ни с кем не разговаривал, то, наоборот, постоянно держал детей при себе, то и дело заглядывая в глаза своей дочери. В чертах её лица он видел свою жену. Так было, пока в ворота их замка в свадебном платье не въехала новая маркиза де ла Прери.
  Но тут девочка прервала свои воспоминания: она даже думать не хотела об этой женщине. Эжени встала с кровати и вышла из комнаты.
  Девочка решила немного прогуляться, чтобы отвлечься, и направилась к лестнице. Когда она спускалась по крутым ступеням, то повстречалась с Шарлем.
  - Эжени, что случилось? - обеспокоенно спросил он. - У тебя глаза красные. Ты снова плакала?
  - Я маму вспомнила.
  Юноша сочувственно посмотрел на девочку, а потом спросил:
  - Куда ты идёшь?
  - Хочу погулять немного.
  - Хорошо, но только недолго: кажется, там поднялся ветер.
  Эжени кивнула и продолжила спускаться. Когда она оказалась на улице, то её тут же обдала горячая струя воздуха. Пересекая двор, девочка заметила конюха, выметавшего сор из конюшни. И она вспомнила, что давно не навещала свою любимицу - гнедую кобылу берберийских кровей Муетту. Отец купил её для дочери год назад, когда лошадь была ещё годовалым малообъезженным стригунком. Эжени редко на ней ездила: животное было неспокойное и ещё плохо обученное. Однако в течение последних месяцев Шарлю удалось так объездить лошадь, что девочке уже было безопасно ездить на ней верхом. И она направилась к конюшне.
  - Добрый день, Готье, - поприветствовала Эжени конюха.
  - А, мадемуазель, - оглянулся тот и спросил: - Пришли навестить свою лошадку?
  - Да, - кивнула девочка.
  - Можете о ней не беспокоиться. Я за ней очень хорошо ухаживаю.
  - Спасибо, Готье, - поблагодарила Эжени и вошла внутрь.
  В конюшне царила спасительная прохлада; в лучах света, падавших через окошки, кружился рой навозных мух. Девочка подошла к своей любимице, и та, узнав свою хозяйку, вытянула вперёд шею и принялась обнюхивать ладони Эжени. Девочка стала ласково гладить Муетту по переносице, трепать её гриву, на что кобыла закивала головой и забила копытом об землю. Лошадь явно застоялась в конюшне, и ей не терпелось выйти погулять и немного порезвиться.
  - Готье, оседлайте, пожалуйста, Муетту. Я хочу немного покататься, - попросила девочка конюха, вошедшего за ней следом.
  - Как скажите, мадемуазель, - ответил мужчина, приставляя метлу к стене. - Только будьте осторожны. Похоже, надвигается гроза. А лошади её боятся.
  - Я совсем чуть-чуть, - пообещала Эжени.
  Через несколько минут конюх уже выводил из конюшни гнедую красавицу Муетту. Та, оказавшись на свежем воздухе, раздув ноздри, принялась с жадностью втягивать в себя запахи, доносившиеся до неё вместе с порывами ветра. Мужчина помог девочке сесть в дамское седло, и Муетта, почувствовав под собой седока, в нетерпении загарцевала на месте. Однако конюх, выведя лошадь за ворота замка, в задумчивости взглянул на небо.
  - Посмотрите, мадемуазель, - сказал он, указывая на запад. - Видите на горизонте серые тучи? Это предвестники грозы. Как только небо заволочёт тучами - тут же возвращайтесь. Лошади уж очень её боятся.
  - Не беспокойтесь, Готье, я успею вернуться, - ответила девочка.
  Но на самом деле ей совсем не хотелось думать о грозе. Желание покататься верхом у неё было настолько велико, что ничто не могло остановить её. К тому же Эжени показалось, что тучи были ещё достаточно далеко, и она успеет вернуться. Наконец Готье отпустил поводья уздечки и хлопнул ладонью по крупу лошади, отчего та с места сразу взяла рысь. Спустя пару мгновений Эжени уже скакала по дороге, ведущей в сторону дубравы. Ветер дул им в спину, подгоняя Муетту ещё сильней. И, кажется, лошадь забавляла такая игра: кто быстрей. Красиво изогнув шею, она неслась вперёд, цокая копытами по глинистой дороге и вздымая за собой столб пыли.
  Тем временем ветер усиливался - сегодня он был хозяином на земле: он гнул верхушки деревьев, заставляя ветви плясать неистовые танцы, пускал волны по зелёным лугам, поднимал пыль на дороге, бросая её прямо в глаза путнику. Солнце же, напротив, жгло ещё беспощадней. Было душно, даже свежие струи воздуха уже не спасали.
  Вскоре потные руки Эжени стали скользить по поводьям уздечки, а взмокшая спина лошади блестела так, словно её намазали салом. Девочка решила свернуть в лес: он манил своей тишиной и прохладой. Густые кроны дубов и лип образовывали надёжный купол, ограждавший от палящих лучей солнца. Не под силу тут было разойтись и ветру, он гулял только по верхушкам деревьев, шелестя листвой. В лесу было тихо, птицы молчали, предугадывая ненастье. И только иногда тревожно кричали вороны, перелетая с дерева на дерево, да временами ворчали вяхири.
  Увлечённая прогулкой, Эжени не замечала, как в лесу постепенно становилось всё темней. Это серо-синие, тяжёлые тучи затягивали небо, закрывая собой солнце. Однако Муетта тем временем становилась всё беспокойней: она тревожно шевелила ушами, прислушиваясь к каждому шороху, вздрагивала и постоянно нюхала ноздрями воздух. Наконец и девочка, взглянув вверх и увидев сквозь ветви деревьев, что клочок видимого ею неба заволокли тучи, осознала, что пора было возвращаться домой. И она уже хотела было развернуть лошадь, чтобы выехать на тропинку, как вдруг яркая вспышка озарила лес и почти тут же грянул оглушительный гром. Муетта с безумным испугом в глазах и громким ржанием поднялась на дыбы, словно хотела сбросить всадницу, увлёкшую её так далеко на прогулку. Однако Эжени каким-то чудом, крепко вцепившись в седло, удалось удержаться на спине животного. И тут же следом вновь сверкнула молния, и раскат грома наполнил лес.
  Лошадь с места бросилась вскачь и понеслась вперёд, не разбирая дороги. Безуспешно девочка пыталась остановить напуганное животное, натягивая на себя поводья: Муетта её не слушалась. Отведя уши назад, она карьером неслась сквозь лес, перепрыгивая через ручейки, овражки, поваленные деревья.
  А гроза всё не унималась, и вскоре пошёл дождь. Однако в лесу он был почти не заметен. Эжени только слышала, как он с силой хлестал по верхушкам деревьев. Девочка, потеряв всякую надежду вновь обрести управление лошадью, думала только об одном: как бы ей не упасть. Поэтому, прижавшись к шее лошади, она крепко вцепилась одной рукой в гриву, а другой - в луку седла.
  Через какое-то время, девочке показалось оно вечностью, лошадь вынесла её на опушку леса, и тут Эжени в полной мере смогла оценить силу дождя, обрушившегося на землю. Это был сплошной ливень, неистово хлеставший её по лицу. Девочка даже не могла открыть глаза, так как намокшие ресницы слипались, не позволяя рассмотреть ничего вокруг. Вскоре луг, по которому неслась Муетта, наполнявшись водой, стал больше походить на болото. Каждый раз, когда лошадь опускала копыта на землю, в лицо девочке летели грязные брызги. Но Эжени было всё равно: на ней уже давно не осталось сухого места.
  Однако вскоре гроза, словно сжалившись над всадницей, стала отступать; дождь, обессилив, начал затихать, превращаясь в морось. Наконец и лошадь, выдохшись и немного успокоившись, замедлила бег и остановилась. С губ её спадала пена, а бока тяжело вздымались. Эжени наконец смогла поднять голову и, убрав с лица мокрые, спутанные волосы, стала осматриваться вокруг. Синие, плотные тучи уходили всё дальше на восток, унося с собой грозу и дождь. Лес был уже где-то вдалеке. А вокруг - зелёно-изумрудные луга, пересечённые узкой, вытоптанной тропинкой, взбиравшейся на холм. Эжени направила Муетту на эту тропинку, надеясь, что она выведет её на дорогу, ведущую к замку Ан-ла-Прери. О том, чтобы возвращаться той же дорогой через лес, не могло быть и речи: девочка боялась заблудиться совсем. Однако вскоре путь ей преградила небольшая, извилистая речушка, образующая заводь. Муетта, остановившись у её края и опустив голову, принялась с жадностью пить воду. Эжени решила дать отдохнуть уставшему животному, прежде чем они вновь отправятся в путь, и спрыгнула с лошади на землю. Однако как только ноги девочки оказались на земле, то она тут же почувствовала, что туфли её наполняются водой. Дождь же к этому времени уже окончательно прекратился, и на западе кое-где сквозь тучи даже стали пробиваться кусочки голубого неба.
  Эжени, собрав распустившиеся волосы в ладони, принялась выжимать их. Потом она так же поступила и с платьем, которое, запачканное грязью, теперь больше походило на грязную тряпку. Муетта же, вдоволь напившись, отошла в сторону и принялась щипать мокрую траву. Эжени осмотрелась и увидела поблизости высокую кочку. Это было единственное сухое место вокруг, и она уселась на неё, обхватив колени руками. И тут девочка у себя над головой, в воздухе услышала чьи-то звонкие трели. Обернувшись, она увидела, что две пташки, то высоко вздымаясь в небо, то, наоборот, стремительно летя вниз, кружили над полем - это были жаворонки. Затем появились ещё несколько птиц, и луг, казалось, ожил.
  Эжени не знала, сколько она так просидела, вслушиваясь в бесконечную песню птиц, пока не почувствовала чьё-то лёгкое прикосновение. Это Муетта своими мягкими губами хватала её за волосы. Ей, видимо, уже надоело щипать траву и она решила напомнить хозяйке, что пора было возвращаться домой. Однако, где был их дом? Всё вокруг для Эжени было совершенно незнакомо: ей ещё никогда не приходилось уезжать так далеко от замка. Нужно было продолжать поиски большой дороги. И, вновь сев в седло, девочка отправилась дальше в путь.
  Взобравшись на холм, Эжени наконец увидела внизу широкую дорогу, вдоль которой по обе стороны тянулись засеянные злаками поля. А вдали, на соседнем холме виднелся небольшой дом в окружении нескольких отцветающих яблонь и огороженный каменной стеной - это была крестьянская ферма. Обрадовавшись, девочка припустила Муетту галопом и поскакала к ферме. Когда Эжени стала подниматься на холм и проезжать сквозь стадо коров и овец, пасущихся невдалеке от хозяйского двора, ей навстречу выскочили две чёрные лохматые собаки. Окружив всадницу с двух сторон, они принялись громкими голосами облаивать её. Муетте это явно не понравилось: топчась на месте, она била копытом об землю, недовольно фыркала и мотала головой, пытаясь таким образом отпугнуть собак. Но те лишь нападали ещё яростней, скаля зубы. Наконец Эжени увидела, что дверь дома отворилась и во двор вышла привлечённая шумом хозяйка фермы, полная женщина средних лет в белом платке. Отозвав собак, она приблизилась к ограде, чтобы повнимательней рассмотреть непрошеного гостя. Увидев же, что это была всего лишь маленькая девочка, у которой был весьма изнеможённый вид, на её лице отобразилось изумление.
  - Добрый день, мадам, - поприветствовала её Эжени, подъехав к женщине поближе. - Я заблудилась. Не подскажете ли вы мне: по той дороге выеду ли я к Шато-ан-ла-Прери?
  - Ан-ла-Прери? - переспросила крестьянка. - Я не слышала о таком замке. Вероятно, он находится слишком далеко от здешних мест. Эта дорога, если ехать на запад, ведёт к Лез Андели, а если - на восток, то к Аркенси. Но туда пол-лье пути. Вам лучше доехать до деревни Вилер, может, там кто знает.
  - А как до неё доехать? - спросила девочка.
  - Езжайте по той дороге, мадемуазель, в ту сторону, - и женщина указала на юг. - За поворотом там увидите просёлочную дорогу. Она и ведёт к деревне Вилер.
  Так как Эжени знала, что Лез Андели находится достаточно далеко от Шато-ан-ла-Прери, а об Аркенси она вообще никогда не слышала, то решила послушаться женщину и поехать в сторону деревни. Поблагодарив хозяйку фермы, девочка отправилась дальше. И действительно, вскоре за поворотом показалась просёлочная дорога. Однако, когда Эжени увидела её, сердце её сжалось, потому что эта дорога сворачивала в совершенно противоположную сторону той, где, как она полагала, находится её замок. И если она поедет по ней, то будет всё дальше отдаляться от дома. Но что Эжени оставалось делать: самостоятельно найти дорогу она не сможет. Тем временем солнце начинало всё больше клониться к западу, приближался вечер.
  Деревня оказалась не так далеко, как предполагала Эжени, и вскоре за верхушками яблоневых садов показались красные крыши домов. Но и это путешествие оказалось напрасным: в деревне девочке также никто не смог помочь. Все пожимали плечами и говорили, что не знают дороги к Шато-ан-ла-Прери. Всё, что могли сказать ей крестьяне, это только то, что эти земли принадлежат некоему барону д'Ормону.
  Эжени, потеряв уже всякую надежду в скором времени вернуться домой (единственные чувства, которые владели ею теперь, - это отчаяние и усталость), решила доехать до замка незнакомого барона: возможно, её там приютят и позволят переночевать. И девочка направила лошадь в ту сторону, которую ей указали крестьяне, то есть - к лесу.
  Вечерело. Солнце всё ниже и ниже опускалось к горизонту, окрашивая всё вокруг в бронзовые тона. В лесу же становилось всё темней и темней. Птицы завели свои вечерние песни. Но Эжени уже ничего этого не слышала. Она чувствовала себя настолько усталой, что опустив поводья и прижавшись к шее лошади, она позволила Муетте, бредшей усталым шагом по тропинке, идти куда ей заблагорассудится. Девочка знала, что лошади способны на больших расстояниях чувствовать человеческое жильё, и она решила полностью довериться животному. Эжени начало тянуть в сон; она закрыла глаза и теперь чувствовала только мерное покачивание седла.
  И они всё шли и шли, и казалось, что в этом лесу они провели уже целую вечность, словно он был бесконечным лабиринтом, не имевшим ни входа, ни выхода. Вдруг лошадь остановилась, девочка почувствовала толчок и провалилась в бездну.
  
  И вот она снова бежит по полю. Небо над головой - чистое, синее, трава под ногами - ярко-зелёная. Она бежит, оглядывается и с ужасом видит, что следом за ней вдогонку несётся карлица с лицом мачехи, искажённым злобой. Девочка замечает впереди какой-то домик и со всех ног устремляется туда, хотя бежать ей тяжело: ноги плохо слушаются её, словно они войлочные. А карлица уже близко. Дрожащими руками Эжени открывает дверь домика и запирается изнутри. Карлица стучит в дверь и пытается её открыть. Неведомо откуда у неё в руке оказываются ключи. Вставляя их по очереди в скважину, она пытается подобрать нужный. Сердце девочки бешено колотится: а вдруг какой-нибудь из этих ключей подойдет. Она в ужасе закрывает глаза и ждёт, что будет дальше. И вдруг в руках карлицы, превратившейся уже в мачеху, появляется факел. Она злорадно смеётся и поджигает домик, в котором прячется девочка. Домик вспыхивает, словно солома, и вот уже всё - в огне. Всё вокруг пылает, Эжени становится жарко, нестерпимо жарко.
  Девочка резко открывает глаза и видит, что вокруг нет никакого огня. То, что показалось ей красным, было всего лишь косыми лучами солнца, падавшими через открытое окно. Сама она, оказалось, лежит укрытая одеялом на кровати, стоявшей в углу какой-то незнакомой ей комнаты. Эжени немного приподнялась на локтях, чтобы рассмотреть её, - спросонья девочка никак не могла понять, где она находится и почему всё вокруг было ей незнакомо, - однако у неё тут же потемнело в глазах, а голова наполнилась звоном. И Эжени решила, что лучше ей снова прилечь на мягкую подушку. Девочка закрыла глаза, но тут же почувствовала, что веки у неё горят так, словно в глаза ей накапали уксуса, всё тело ломило и она по-прежнему ощущала жар, хотя сон уже закончился. Что было с ней такое и куда она попала?
  Эжени стала припоминать, что случилось с ней накануне, а может, и несколько дней назад - кто знает, сколько времени она провела здесь, находясь без сознания? Но перед глазами вставала одна картина: бесконечный лес и вокруг - только деревья и ничего, кроме деревьев. И она верхом на уставшей Муетте пробирается сквозь него. А потом - тьма и ничего больше. Усилием воли девочка стала заставлять себя вспоминать всё, что было перед этим. И постепенно в её памяти всплыли, и гроза, и бесконечные луга, и женщина с фермы, далее - дорога в деревню. Там какие-то крестьяне сказали ей, что если она проедет этот лес, то выедет к замку некоего барона. "Как же его звали? - попыталась вспомнить девочка. - Кажется, д'Ормон." Значит, всё-таки Муетта вывела её к замку барона, и сейчас она находится в одной из его комнат.
   Но тут Эжени услышала, что дверь в комнату отворяется, и невольно девочка вздрогнула, не зная, кто появится за ней: больше всего она боялась увидеть мачеху. Открыв глаза и повернув голову, Эжени увидела, что в комнату заглянула какая-то незнакомая ей пожилая женщина, по виду служанка. Она участливо взглянула на незваную гостью и, заметив, что та наконец проснулась, улыбнулась и смело вошла в комнату. В улыбке этой женщины было столько доброты, что Эжени сразу прониклась к ней доверием. В ней и близко не было ничего от злой карлицы, приснившейся ей.
  - Доброе утро, мадемуазель. Как вы себя чувствуете? - спросила женщина, подходя к кровати, на которой лежала девочка.
  - Всё тело болит и жар, - еле слышно ответила Эжени: ей с трудом давалось каждое слово.
  Женщина наклонилась к девочке и потрогала её лоб - он был горячим.
  - Вы всего лишь простудились. Сейчас я принесу вам бульон, он укрепит ваши силы.
  - Я не хочу есть, только пить, - сказала девочка.
  - Вам надо поесть, хоть немного, иначе вы совсем ослабеете.
  И женщина вышла. Но вскоре снова вернулась с дымящейся чашкой в руках, от которой шёл такой аромат, что у Эжени сразу проснулся аппетит. Приподнявшись на подушках и взяв ложку, она с жадностью принялась хлебать желтоватую, маслянистую жидкость. Одновременно с этим, краем глаза девочка рассматривала женщину, проявлявшую о ней такую заботу. Ей можно было дать немногим более пятидесяти лет. Одетая в простое платье с передником и в чепце, она мало походила на баронессу, скорее всего, женщина была кем-то из прислуги.
  Наконец, когда Эжени отдала ей опустошённую миску, женщина, терпеливо сидевшая всё это время рядом с ней на стуле, решила задать свой первый вопрос:
  - Как ваше имя, мадемуазель?
  - Эжени де ла Прери, - ответила девочка.
  - Де ла Прери? - удивилась женщина.
  - Да, мой отец - маркиз де ла Прери.
  - Но, мне кажется, ваши земли находятся довольно далеко отсюда. Как же вы оказались в наших краях?
  - Я заблудилась. Я каталась на своей лошадке в лесу, и вдруг началась гроза. Муетта испугалась грома и понесла. И я никак не могла остановить её. Мне кажется, мы скакали целый день. Вокруг всё время были бесконечные леса и поля. Потом я увидела ферму, где мне указали дорогу в деревню. Хозяйка не знала дороги на Ан-ла-Прери и думала, что в деревне мне кто-нибудь подскажет, но и там никто не знал. Мне лишь сказали, что я нахожусь на землях барона д'Ормона и указали путь к его замку. Я надеялась, что там мне помогут. Но в лесу я окончательно заблудилась и так устала, что, опустив поводья, позволила лошади идти куда ей заблагорассудится. Что же случилось потом, я не помню.
  Женщина понятливо закивала головой, а потом сказала:
  - Вас нашли поздно вечером недалеко от нашего дома. Вы лежали на земле и были без сознания. А рядом стояла ваша лошадь. Она была такой измученной, что еле передвигала ноги. А ваше платье - таким грязным, что если бы не дорогая ткань, из которого оно сшито, то мы бы решили, что вы крестьянка.
  - Значит, всё-таки моя Муетта привела меня к замку барона, - обрадовано произнесла Эжени.
  - О, нет. Эти земли действительно принадлежат барону д'Ормону, но вы не в его замке. Это дом Поля Вире, - пояснила женщина.
  - Вире? Кто это?
  - Он учитель фехтования. Мы живём в охотничьем домике, ранее принадлежавшем барону д'Ормону. Сам замок находится недалеко отсюда. Это рядом с городом Вернон.
  - Рядом с Верноном! - тихо воскликнула девочка: изумлению её не было предела. - Но это же так далеко от Шато-ан-ла-Прери!
  Эжени в этот момент подумала о своих братьях - Бернаре и Шарле. Они, наверное, места себе не находят: куда пропала их сестра. Можно было не сомневаться, что Шарль собрал всю прислугу, чтобы прочесать окрестности. Но раз девочка оказалась так далеко от дома, то найдут её ещё очень нескоро, если вообще найдут. Навряд ли кому придёт в голову искать её в здешних местах. Единственному человеку, которому исчезновение Эжени будет в радость, это мачехе девочки.
  Женщина заметила переживания маленькой гостьи,отразившиеся на её лице, и решила подбодрить её:
  - Не волнуйтесь, как только вы поправитесь, вас отвезут домой.
  Тут в дверь в комнату снова отворилась, и на пороге показался худощавый седовласый мужчина. Его глаза были полны любопытства: он, как и женщина до этого, сильно переживал за состояние здоровья маленькой гостьи. Но увидев, что миска с бульоном была девочкой опустошена и теперь она оживлённо беседует с его служанкой, смело вошёл в комнату.
  - Это и есть господин Вире - хозяин дома, - представила его женщина.
  - Как вы себя чувствуете? - спросил мужчина у Эжени, подойдя к ней и внимательно её рассматривая.
  - Уже лучше, - ответила та.
  - Однако ваши розовые щёки говорят об обратном. Наверняка у вас жар. Что немудрено: вы несколько часов пролежали на сырой земле, - сказал господин Вире, а затем спросил: - Как вас зовут?
  - Эжени де ла Прери, - ответила девочка.
  Тут уже настало время удивляться мужчине. Однако служанка поспешила вкратце рассказать ему историю путешествия девочки, только что услышанную от неё самой.
  - А где моя лошадь? - поинтересовалась наконец Эжени судьбой своей любимицы.
  - Она в конюшне, - ответил Поль Вире. - С ней всё в порядке, не беспокойтесь, и корма, и воды у неё вдоволь.
  - Спасибо большое, - поблагодарила девочка, - вы проявляете такую заботу обо мне.
  - Мадемуазель ещё очень переживает, что оказалась так далеко от дома, - сказала женщина за девочку. - Но я ей пообещала, что как только ей станет лучше, вы отвезёте её домой.
  - Разумеется, - подтвердил мужчина. - Но не раньше чем через несколько дней. Мадемуазель ещё слишком слаба. Однако, я думаю, чтобы её родители не беспокоились, завтра я сам поеду в её замок и сообщу им, что их дочь у нас.
  
   Однако ни на следующий день, ни позже господину Вире так и не удалось побывать в замке Ан-ла-Прери. Вновь зарядили дожди с грозами. И о том, чтобы отправляться в путь в такую погоду, не могло идти и речи.
  Тем временем его маленькая гостья медленно, но верно шла на поправку. Жар исчез, боль и ломота в теле начали проходить. Это стало возможным благодаря целебным отварам, которыми постоянно поили девочку. Вскоре она уже могла выходить из комнаты.
  Эжени с любопытством знакомилась с жилищем, приютившим её на эти несколько дней. Это действительно оказался скромный двухэтажный охотничий домик, в котором было всего шесть комнат. Но в нём было так уютно. Большие арочные окна пропускали много света (чего так не хватало в мрачных комнатах замка Ан-ла-Прери), и оттого в доме Поля Вире всегда было светло, несмотря даже на пасмурную погоду. Но больше всего Эжени поразила библиотека: она была просто огромной. Господин Вире оказался большим книгочеем.
  Как уже успела узнать девочка о хозяине дома, он был учителем фехтования. Почти каждый день он ездил в город или в соседние имения давать уроки своим ученикам. Отшельническая жизнь на опушке леса заставила его завести своё хозяйство, которым правила Адрианна Флёри, та самая женщина, заботливо кормившая Эжени бульоном. Больше в доме никто не жил. Ближайшим соседом Вире был барон д'Ормон. Как рассказала служанка, двух мужчин связывала давняя дружба: когда-то вместе они служили в одном полку и были ровесниками. Полю Вире было около пятидесяти пяти лет; правда, благодаря своему сухопарому телосложению и энергичности, выглядел он моложе.
  
  По привычке Эжени и в приютившем её доме просыпалась рано. И однажды, в один из дней, проснувшись и открыв глаза, она увидела, что комнату озаряли янтарные лучи восходящего солнца, проникавшие в неё через щель неплотно задёрнутых штор. Солнце впервые появилось за последние несколько дней. И девочка, выскользнув из кровати, поспешно подошла к окну.
  Пылающее солнце медленно поднималось из-за леса, меняя цвет облаков от грязно-сиреневого к жемчужно-жёлтому. Эжени почему-то показалось странным, что рассветы здесь оказались таким же, какими она их видела из окна замка Ан-ла-Прери. Но в любом случае этот рассвет сулил хороший, ведренный день. И сердце девочки сжалось. Но не от тоски по дому.
  Хорошая погода означала, что, возможно, сегодня наконец господину Вире удастся съездить в замок Ан-ла-Прери для того, чтобы сообщить отцу Эжени, что его дочь жива, что она не пропала бесследно, а находиться в его доме. Конечно же, маркиз де ла Прери и братья девочки обрадуются этой вести и немедленно приедут за ней, чтобы забрать её. Но за эти несколько дней Эжени настолько успела привязаться к доброй Адрианне, так заботившейся о ней, и к Полю Вире, что они стали ей почти родными. Замок же Ан-ла-Прери, напротив, как будто становился всё дальше. Девочке теперь казалось, что эти два дома разделяют не несколько лье, а бесконечность. И Эжени будет больно покидать этот дом, где ей было так хорошо и уютно, но самое главное, где не было мачехи. И сегодняшний восход солнца обещал девочке встречу не с отцом и братьями, а с маркизой де ла Прери и её любовником, ненавистным графом де Соммевилем, который должен был через несколько лет стать мужем Эжени. И девочка тяжело вздохнула, следя за тем, как солнце поднимается над лесом всё выше.
  Но тут она увидела в окне, что по двору в сторону дома идёт Адрианна с полным ведром парного молока. А это значило, что пришла пора завтракать. Быстренько одевшись в новое платье, которое господин Вире нарочно купил для девочки в Верноне, и, причесавшись, Эжени спустилась вниз, на кухню, откуда по всему дому распространялся аромат свежеиспечённого хлеба.
  Девочка вошла на кухню и увидела, Адрианну, разливавшую молоко по кувшинам, хлеб же, вынутый из печи, дымился на столе. Заметив Эжени, женщина, улыбнувшись, поприветствовала её. Затем, налив девочке молока в кружку, Адрианна стала нарезать мягкий хлеб. Намазав два больших куска маслом и положив сверху ломтики домашнего сыра, она положила хлеб на тарелку и протянула её Эжени.
  - А я пойду покормлю птицу, - сказала женщина, выходя из кухни.
  Но девочке скучно было оставаться одной на кухне, поэтому, прихватив с собой еду, она отправилась вслед за женщиной. Во дворе она уселась на лавку, стоявшую возле дома, и принялась наблюдать за Адрианной. Та, подойдя к сараю, который, по всей видимости, ранее служил псарней, и, открыв дверцу, стала выпускать птицу. Первыми появились важные утки. Вразвалочку, никуда не спеша, переступая апельсинового цвета, перепончатыми лапками, они выходили во двор. Вслед за ними нетерпеливо высыпали куры. Громко кудахча, они принялись блуждать по двору в поисках чего-нибудь съестного. И только затем, такие же важные, как и утки, из сарайчика вышли два петуха. Один из них, молоденький, с опаской поглядывал на своего старшего сородича, у которого был большой, мясистый красный гребешок, заваливавшийся набок, и пышный, изумрудно-синий хвост.
  Адрианна стала насыпать зерно в кормушки, подзывая птицу, и курочки, наперегонки друг с другом, бросились к ним. Толкаясь и хлопая крыльями, каждая из них пыталась занять место получше. Главному петуху пришлась не по нраву такая толкотня и он принялся наводить порядок, щипля кур за шею. И только когда они наконец угомонились и перестали недовольно кудахтать, он сам приступил к трапезе. Однако молодому петушку места у кормушки совсем не осталось, и он растерянно ходил вокруг неё, безуспешно пытаясь протиснуться между курами. Однако всякий раз, когда его голова появлялась между ними, его немедленно клевали. Наконец бедный петушок заметил, что у утиной кормушки было достаточно места, и присоединился к уткам. Те же, полные собственного достоинства и не обращая никакого внимания на петушка, неторопливо поедали размоченный хлеб.
  Быстро насытившись, утки, отойдя от кормушки, принялись чистить пёрышки, тихо перекрякиваясь друг с другом. Вскоре и куры разбежались по двору в поисках жучков и червячков. Некоторые из них залетели в огородик, где мадам Флёри выращивала зелень, редиску, всякого рода капусту, и пытались найти себе лакомство там. Однако женщина, заметив их манёвр, принялась, обзывая их негодниками, выгонять птиц, чтобы они не потоптали посадки.
  За оградой, почти у самого леса, паслись пёстрая корова и её двухмесячный телёнок. Они жили в конюшне, находившейся за домом. Ныне конюшня была поделена на две части, на одной половине которой по-прежнему держали лошадей (к жеребцу господина Вире добавилась Муетта Эжени), другая была отдана корове с телёнком.
  Девочка же, наблюдая за женщиной, хлопотавшей по хозяйству, успевала одновременно пить и молоко, закусывая его хлебом с сыром. И никогда ещё ей не казалось молоко таким свежим, хлеб таким мягким, масло таким нежным, а сыр - ароматным. Как хорошо не готовила Женевьева - кухарка замка Ан-ла-Прери, но здесь почему-то нехитрая деревенская еда казалась Эжени намного вкуснее.
  - Ах, мадам Адрианна, - восклицая, обратилась девочка к женщине, следившей за птицей, - если бы это было возможно, я бы осталась здесь навсегда! У вас так хорошо!
  Та, повернувшись, удивлённо посмотрела на Эжени.
  - Но мне казалось, что вам, напротив, не терпится вернуться домой, - возразила женщина.
  - Да, правда, первое время я очень скучала по отцу и братьям. Но эти несколько дней, которые я у вас пожила, были такими счастливыми. Здесь так легко дышится, здесь я чувствую себя свободной!
  - А там, в замке, разве вам было плохо? - спросила мадам Флёри, всё больше не понимая девочку.
  - Там нет свободы. Только - мачеха, - с грустью в голосе произнесла Эжени. - Если б вы только знали, мадам Адрианна, как мне там жилось! Порой мне казалось, что лучше б мне умереть. Тогда б и Бернар, и Шарль стали бы свободными. Им больше не о ком было бы заботиться и тогда они смогли бы уехать из замка. Бернар смог бы учиться, а Шарль поступил бы на королевскую службу. Но из-за меня они не могут сделать этого, так как бояться оставить меня на произвол мачехи. Она злая. Она очень злая!
  Мадам Флёри, с сочувствием глядя на девочку, подошла к ней и, сев рядом, сказала:
  - Вы должны мне всё рассказать.
  И Эжени рассказала. Рассказала обо всём, включая последние дни, проведённые в замке. Порой в течение рассказа её голос срывался, и казалась, что она вот-вот заплачет, особенно когда она начинала говорить о своём женихе, графе де Соммевиле.
  - Но как же так, - возмутилась Адрианна, выслушав историю Эжени, - вам ведь только двенадцать лет! А вас уже хотят выдать замуж, да ещё за человека, который на двадцать лет старше! Конечно же, мы с господином Вире и подумать не могли, что вам приходилось так худо. Бедняжечка. Как же я теперь после всего услышанного смогу со спокойным сердцем отпустить вас обратно к мачехе! Я, конечно же, была бы не против, если бы вы остались у нас. Но что скажет господин Вире? Как он решит?
  Эжени, в начале этого разговора ни на что не и надеявшаяся, вдруг поняла, что очень, очень хочет остаться в этом доме. И, ища поддержку в глазах доброй женщины, она посмотрела на неё.
  - Я обо всём расскажу господину Вире, он меня поймёт! - горячо сказала девочка.
  - Нет, - возразила Адрианна. - Уж лучше я с ним поговорю: ко мне он больше прислушается. У него ведь тоже сердце не камень. Я скажу ему, что мне нужна помощница. - Но тут же осеклась: - Боже, о чём же я говорю! Вы ведь благородная барышня и не привыкли ничего делать по хозяйству.
  - Я буду всё делать, - тут же сказала Эжени и умоляюще взглянула на женщину: девочка готова была на всё, лишь бы остаться в доме господина Вире. - Я обещаю.
  - Да вы сами видите: хозяйство у нас большое. И птицы, и коровы, и лошадь - за всеми нужен уход. Да и по дому работы хватает. Справитесь ли вы? - и женщина с большим сомнением посмотрела на хрупкую девочку, которая сама нуждалась в заботе.
  Но в глазах Эжени не было ни сомнений, ни страха.
  - Я умею ухаживать за лошадьми. А наша кухарка держала кур. Я ничего не боюсь, - уверенно ответила она.
  Мадам Флёри ласково улыбнулась.
  - Ну раз так, то я буду только рада, если вы останетесь у нас. Теперь только - слово за господином Вире.
  Как только у Адрианны появилась свободная минута, она отправилась в комнату господина Вире, чтобы поговорить с ним о девочке. Она застала мужчину, натягивающим на себя камзол.
  - Господин Вире, вы куда-то собираетесь? - спросила она.
  - Да. Я думаю, что мне пора наконец съездить в замок девочки и сообщить её отцу, что их дочь у нас, - ответил он.
  - Не спешите,господин Вире.
  - Почему? - вопросительно посмотрел мужчина на свою домоправительницу.
  - Я сегодня утром разговаривала с мадемуазель Эжени, и она сказала мне, что не хочет возвращаться домой, более того, она не хочет, чтобы её родные знали, где она сейчас.
  - Вот так? Я ничего не понимаю.
  - Видите ли, господин Вире, мадемуазель Эжени хоть и дочь маркиза, но жилось ей в замке совсем несладко. Я вам сейчас всё расскажу.
  Эжени сидела у окна в своей комнате и читала книгу, когда услышала решительный стук в дверь, от которого невольно вздрогнула. Затем дверь отворилась, и вошёл Поль Вире. По хмурому виду мужчины девочка догадалась, что Адрианна уже всё ему рассказала. И ей стало не по себе, так как выражение лица хозяина не сулило ей ничего хорошего.
  - Мадемуазель, Адрианна мне сказала, что вы не желаете возвращаться домой. Более того, вы не хотите, чтобы ваши родные знали, где вы сейчас, это так? - строго спросил господин Вире, подойдя к девочке.
  - Да, - еле слышно ответила Эжени: она уже была готова разреветься в ожидании плохих вестей для себя.
  - Но вы подумали о своём отце, о своих братьях? Они и так уже слишком долго остаются в неведении: живы ли вы.
  - Да, я думала о них. И именно мысль о братьях заставила меня принять такое решение. Так я сделаю их свободными... от себя.
  - Напрасно вы думаете, что мысль о том, что с вами случилось какое-то несчастье, будет для них более утешительна, чем ваши страдания, причиняемые вам вашей мачехой, или замужество с тем графом.
  - Нет, я знаю, что так для них будет лучше, - упрямо проговорила девочка. - Рано или поздно они всё равно меня забудут, и обретут наконец счастье.
  - Вы ещё слишком юны, чтобы рассуждать о таких вещах. Вы ещё ничего не знаете ни о жизни, ни о людях. Когда-нибудь вы пожалеете о своём решении и захотите вернуться домой, поняв, что ближе ваших родных у вас никого нет. Но вернуться вы уже не сможете, потому что для них вы будете мертвы. Вы понимаете, что приносите в жертву?
  - Понимаю, - кивнула Эжени.
  - Ничего вы не понимаете! - с досадой произнёс мужчина. - Иначе вы бы так не говорили.
  - Ах, господин Вире! - воскликнула девочка, бросившись в ноги мужчине. - Позвольте мне остаться у вас, - молила она, упав на колени и глотая солёные слёзы. - Уверяю вас, я никогда не пожалею об этом.
  - Встаньте немедленно! - тут же произнёс господин Вире, поднимая девочку за плечи.
  Но Эжени не унималась.
  - Я буду делать всё, что скажете мне вы и Адрианна, буду помогать ей по дому и по хозяйству. Я буду слушаться вас во всём. Вы от меня не услышите ни одного слова поперёк. Ну, пожалуйста, господин Вире! - упрашивала девочка упрямого старика, рыдая навзрыд.
  - Успокойтесь, успокойтесь, - пытался мужчина привести Эжени в чувство.
  И, когда она наконец перестала хлюпать носом, сказал:
  - Вы должны меня понять. Мне не жалко отвести для вас одну из пустующих комнат в этом доме. Я мог бы даже приютить ещё одну такую же девочку, как вы. Но я забочусь в первую очередь о вас. И поэтому, пока вы ещё окончательно не выздоровели, я дам вам несколько дней подумать и принять верное решение.
  - Я не передумаю, - замотала головой Эжени.
  - У вас есть несколько дней, - ещё раз повторил Вире и покинул комнату девочки.
  
  Нужно ли говорить, что эти несколько дней Эжени вела себя тише воды ниже травы и во всём слушалась Адрианну и господина Вире. Она старалась помогать домоправительнице в её хлопотах по хозяйству. Утром девочка вставала рано, в одно время с мадам Флёри, и спешила на кухню, чтобы помочь приготовить завтрак. Затем подметала в доме полы или кормила птицу. Днём она полола в огороде или помогала развешивать сушиться постиранное бельё. После шло приготовление обеда и мытьё посуды. Адрианна, конечно, старалась оградить ещё не совсем окрепшую Эжени от тяжёлой работы и давала ей самую лёгкую. Но девочка и слышать не хотела ни о каких поблажках, говоря, что не желает быть нахлебницей, хотя к концу дня с непривычки у неё ломило спину, а вечером, только она клала голову на подушку, как тут же засыпала. И, разумеется, Эжени ни разу не посмела пожаловаться на что-либо.
  Адрианна не могла нарадоваться на такую помощницу. И всё же каждый день она с укором смотрела на господина Вире, не желавшего смилостивиться над бедной девочкой. И мужчине приходилось уезжать рано утром, а возвращаться поздним вечером, чтобы не выслушивать слёзные мольбы своей домоправительницы о том, чтобы он наконец разрешил Эжени остаться в их доме.
  
  Но наконец тот день настал. После завтрака господин Вире пригласил Эжени к себе в кабинет. И девочка, догадывавшаяся, о чём пойдёт разговор, а потому волнуясь, робко открыла дверь в комнату и вошла. Прежде она никогда не бывала в кабинете хозяина дома и поэтому с интересом стала осматриваться. Это была обыкновенная комната со столом и двумя шкафами, наполненными книгами, однако на противоположной стене, над камином висел ковёр, украшенный коллекцией холодного оружия.
  Сам мужчина стоял у окна, сцепив руки у себя за спиной. Взгляд его был задумчив.
  - Итак, мадемуазель, - начал Вире, внимательно смотря на девочку. - Как вы себя чувствуете?
  - Хорошо, господин Вире, - ответила Эжени.
  - Как я понимаю, достаточно хорошо, чтобы благополучно перенести поездку верхом до вашего замка.
  - Как до моего замка? - побледнела девочка. - Но вы же обещали дать мне несколько дней подумать и принять решение.
  - И вы его приняли?
  - Да, - кивнула девочка.
  - Каково же оно?
  - Я не вернусь домой.
   - Ну что ж, - вздохнул Вире и отошёл от окна. - Видимо, страх перед вашей мачехой побеждает в вас любые другие чувства. - И после паузы мужчина добавил: - Я оставлю вас у себя, но при двух условиях.
  - Я согласна, - тут же радостно воскликнула девочка, даже не выслушав те два условия, которые ей собирался предложить Вире.
  Но мужчина, как ни в чём не бывало, продолжал:
  - Первое - вы должны будете забыть о том, что вы дочь дворянина и когда-то жили в замке. В этом доме вас не будет ждать снисхождение из-за вашего знатного происхождения, здесь вы равны передо мной и даже перед Адрианной, и у вас не будет прислуги, которой вы могли бы отдавать приказания. От вас я не должен слышать жалоб на жизнь в моём доме, что перины на кровати не слишком мягки, а на завтрак не подают фазанов, фаршированных трюфелями, и никаких капризов, что вам здесь что-то не нравится. Если же такое случится - тот день станет для вас последним днём вашего нахождения здесь. Вам это понятно?
  - Да, - покорно ответила Эжени: ей и в голову не могло прийти капризничать, на что-то жаловаться или чего-то требовать.
  - Второе - чтобы оправдать ваше появление в моём доме перед людьми, я буду называть вас своей племянницей, потерявшей родителей. Соответственно отныне у вас будет новое имя - Эжени Вире. Вы согласны?
  - Да, - снова повторила девочка.
  - Хорошо, - довольно произнёс мужчина. - Можете идти.
  И тут впервые за всё время разговора Эжени улыбнулась. Но настроение у неё было такое, что её хотелось не только улыбаться: ей хотелось запрыгать на месте от радости, пуститься в пляс и, наконец, броситься мужчине на шею и расцеловать его. Но девочка сумела себя сдержать и, не сделав ничего из этого, а только скромно сказав: "О, благодарю вас, господин Вире!" - она покинула его кабинет.
  У дверей же её поджидала волновавшаяся Адрианна, которая переживала за девочку не меньше неё самой. Женщина хотела было расспросить Эжени о её разговоре с господином Вире, но, увидев сияющее лицо девочки, она всё и так поняла.
  - Ах, мадам Адрианна! - воскликнула счастливая Эжени, бросаясь на шею женщине и радостно расцеловывая её в обе щёки.
  - Ну слава Деве Марии! Не зря я молилась ей все эти дни, - произнесла мадам Флёри, обнимая девочку.
  - Теперь у меня будет совсем другая жизнь, - сказала Эжени, прижимаясь к груди домоправительницы. - И имя у меня тоже будет другое. Теперь я Эжени Вире, племянница господина Вире.
  
  На следующий день Эжени не могла дождаться, когда господин Вире уедет в Вернон к своим ученикам. Она чистила лошадей во дворе и то и дело поглядывала на входную дверь, в нетерпении ожидая, кода же появится мужчина. Она уже закончила чесать хвост и гриву своей Муетты, и только тогда Вире вышел из дома. Вскочив в седло своего рыжего жеребцу, мужчина попрощался с девочкой и направился в сторону города. Как только стук копыт жеребца Вире заглох в лесной чаще, Эжени, оставив Муетту, поспешила в дом. Осторожно, чтобы её не заметила Адрианна, хлопотавшая на кухне, девочка пробралась в кабинет господина Вире.
  Вчера утром во время беседы со своим названым дядей Эжени заметила великолепную коллекцию холодного оружия, висевшую здесь на стене. Но тогда в присутствии господина Вире она не решилась подробнее рассмотреть её, да и ей было не до того. Но теперь, когда хозяин дома уехал, Эжени решила не упускать такую возможность.
  Шпаги, рапиры и прочее оружие притягивали к себе внимание девочки какой-то необъяснимой силой. Возможно, это страсть передалась ей от её брата Бернара, грезившего рыцарскими поединками. Четырнадцатилетний юноша скорбел по безвозвратно ушедшим временам эпохи рыцарства. Эпоха королей Капетингов и Валуа казалась ему идеальной с его культом служения прекрасной даме, рыцарскими ристалищами и крестовыми походами. Очень часто вечерами юноша читал своей сестре романы и поэмы из тех времён. И всегда в такие моменты восхищение отважными рыцарями отражалось на его лице. Возможно, он представлял самого себя, несущимся верхом на боевом коне, в блестящих доспехах и с пикой наперевес, устремлённой в грудь противника.
  Естественно, что перед холодным оружием - шпагами и рапирами - он благоговел. В свои четырнадцать лет он неплохо фехтовал и мало в чём уступал Шарлю. Своего старшего сводного брата, не слишком разделявшего его увлечения, он заставлял играть с ним в рыцарей, сражавшихся за прекрасную даму. Прекрасной дамой была Эжени, которую сажали во дворе на стул. И юноши с палками, служившими им пиками, неслись навстречу друг другу на лошадях. Потом они спешивались и дрались на шпагах. В таких случаях девочка всегда поддерживала Бернара. Однако чаще всё же побеждал Шарль, он всё-таки был старше и сильнее.
   Эжени безумно всё это нравилось и она сама грезила рыцарями. И, хотя девочка понимала, что такое возможно только в сказках и легендах, но ей так хотелось, чтобы однажды за ней приехал рыцарь на коне и, сразившись с де Соммевилем и победив его, он увёз бы её из Шато-ан-ла-Прери в свой прекрасный замок.
  Эжени не понадобился рыцарь, чтобы освободиться от мачехи и ненавистного жениха, - ей помог счастливый случай. Но это не значило, что она перестала мечтать о рыцаре.
  Некогда Бернар решил и Эжени обучить фехтовальному искусству для того, чтобы у него всегда был партнёр, на котором он смог бы оттачивать своё мастерство, ведь Шарль не всегда соглашался принимать участие в играх юноши. Но Бернар успел дать сестре всего лишь несколько уроков.
  Итак, девочка с трепетом в сердце подошла к стене, на которой висела коллекция оружия. Здесь были и шпаги, простые и инкрустированные, с красивыми гардами, и рапиры, и турецкие сабли, и даже меч, настолько старый, что в нескольких местах он был изъеден ржавчиной.
  Эжени пододвинула стул, стоявший у стола, к стене и, взобравшись на него, стала вытаскивать меч. Но он оказался таким тяжёлым, что, когда она вытащила его, то едва смогла удержать двумя руками. Какими же сильными должны были быть рыцари, чтобы уметь так ловко на нём сражаться! И сколько же лет было этому мечу, триста-четыреста? Может быть, с его помощью какой-нибудь рыцарь сражался против англичан во время Столетней войны.
  От этих мыслей у девочки захватило дух. Эх, видел бы сейчас Бернар, что она держит в руках, - побелел бы от зависти.
  С трудом засунув меч обратно, Эжени вытащила старинную рапиру. И принялась внимательно рассматривать её резную чашу с гравировкой в виде льва. Рапире было лет сто; возможно, она принадлежала одному из придворных Генриха IV.
  Спустившись со стула вместе с рапирой, девочка встала в позицию, как учил её некогда Бернар, и сделала выпад вперёд. Оказалась, она не забыла уроки, даваемые ей братом. Эх, если бы у неё была такая рапира, когда она жила в Шато-ан-ла-Прери, и она так же хорошо фехтовала бы, как и её брат Бернар, то никакая мачеха ей не была бы страшна.
  Затем Эжени внимательно осмотрела всю коллекцию Поля Вире и пришла в полный восторг. И ей ужасно захотелось увидеть, как же владеет этим оружием его хозяин. Девочка только слышала от Адрианны, что Вире был прекрасным фехтовальщиком. Но увидеть всё своими глазами - это совсем другое дело.
  
  Сегодняшнее знакомство с коллекцией Вире заставило Эжени весь день думать о своих братьях - Бернаре и Шарле. Вечером, сидя у окна, она задумчиво смотрела в него, в ту сторону, где, как она полагала, должен был находиться замок Ан-ла-Прери. Интересно, что сейчас делали Бернар и Шарль? Бернар, наверное, читает книгу про своих любимых рыцарей, а Шарль подумывает о том, чтобы уехать в Париж. А может, они вместе с отцом всё ещё ищут её. Хотя прошло уже более десяти дней, как Эжени поселилась в доме господина Вире. Впрочем, девочка знала, какие её братья настырные, они не успокоятся, пока не обследуют каждую пядь земли во всей округе. Но дом Вире находился слишком далеко от её замка, и навряд ли её братьям придёт в голову искать её во владениях другого дворянина.
  Девочка очень, очень сильно тосковала по Бернару, Шарлю и отцу. И хотя господин Вире наказал ей забыть о её прошлой жизни, сделать это Эжени было очень непросто: ведь, действительно, мужчина был прав, братья оставались для неё самыми близкими людьми. И как сейчас девочке не хватало душевных разговоров с Бернаром, его заботы о ней. Может быть, она поспешила, приняв решение остаться в доме Поля Вире? Ещё не поздно вернуться. Но, нет, Эжени ни капли не сожалела об этом. Она уже настолько привыкла к его хозяину и домоправительнице, которая была к ней столь добра, что они стали ей почти родными. И расстаться сейчас с ними для неё было бы так же тяжело, как и с братьями.
  
  Минуло уже более двух недель с того дня, как Вире нашёл девочку-беглянку у ворот своего дома. И однажды вечером, вернувшись из Вернона, мужчина пригласил Эжени к себе в кабинет.
  - Мадемуазель, - обратился он к девочке, когда она вошла к нему, - вот это я купил сегодня в городе для вас.
  И Вире, сняв со спинки стула платье из какой-то недорогой, темно-зелёного цвета ткани, протянул его девочке.
  - Примерьте его. Если оно вам подойдёт, то завтра в нём вы отправитесь вместе со мной в гости.
  - В гости? К кому? - удивилась Эжени.
  - К человеку, дорогу к которому вы некогда так отчаянно искали, - к барону д'Ормону.
   Услышав это имя, девочка довольно улыбнулась. Она была уже много наслышана от Адрианны об этом человеке и знала, что Вире с ним очень дружен. И Эжени была уверена, что барон такой же хороший человек, как и её названый дядя.
  - Я рассказал ему о вас, - продолжил Вире, - и он выразил желание познакомиться с вами. Но я рассказал ему о вас всю правду. Вы понимаете, о чём я. Мы с бароном знакомы более двадцати лет, и он прекрасно знает, что у меня нет никаких племянниц, и придумывать что-либо не имело никакого смысла. Но вам не стоит беспокоиться: он надёжный человек. Что ж, идите примерять платье.
  Платье оказалось чуть-чуть великовато, словно Вире подбирал его девочке на вырост, однако сидело оно всё же неплохо. И Адрианна, помогавшая Эжени переодеваться сказала, любуясь девочкой и платьем:
  - Как же удачно господин Вире вам его подобрал. Этот цвет вам очень идёт. Конечно, оно немного простовато в сравнении с теми нарядами, которые вы носили раньше, однако, поверьте мне, мадемуазель, оно вам очень к лицу.
  Но для Эжени было совсем неважно, из какой ткани сшито это платье, она готова была ходить хоть в рубище, лишь бы это время спокойствия и счастья, которым она сейчас наслаждалась, никогда не закончилось.
  
  На следующий день Поль Вире, как он и обещал, вместе с девочкой отправился верхом в замок барона д'Ормона. Оказалось, что замок находится не так далеко от дома Вире. Всадники пересекли лес, и когда они оказались на открытой местности, Эжени тут его наконец-то и увидела. Он стоял на холме, сплошь покрытый многочисленными одуванчиками, цветущими как раз в эту пору, отчего действительно казалась, что замок стоит на золотой горе. Сам замок, вероятно, был построен в четырнадцатом-пятнадцатом веке из тёсаного камня и имел овальную форму, по углам его торчало несколько башенок и главный донжон.
  С некоторым волнением Эжени приближалась к замку барона, однако это было радостное волнение. Наконец всадники, проехав по мосту, перекинутому через ров, и, миновав массивные замковые ворота, оказались во дворе. Слуги, ожидавшие гостей, бросились к их лошадям. Вире и девочка спешились и вошли в замок. И тут же, в передней, их уже встречал хозяин дома, высокий и слегка полноватый мужчина, с приятными чертами лица, одетый в серый камзол и в чёрном парике. Его вид выражал довольство встречей со столь желанными гостями. Поприветствовав Вире, он обратил свой любопытный взор на девочку, стоявшую позади своего названого дяди. Впрочем, взгляд у девочки был не менее любопытствующим.
  - Так это и есть та самая маленькая маркиза? - спросил хозяин дома, внимательно разглядывая свою гостью.
  - Совершенно верно, барон, - подтвердил Вире.
  - Что же, мадемуазель, позвольте представиться, я барон д'Ормон, - и мужчина, наклонившись и взяв руку девочки, шутливо поцеловал ей пальцы.
  - Эжени де ла Прери, - в свою очередь представилась девочка, присев в лёгком реверансе, но тут же поправилась: - то есть Вире.
  - Ну, конечно же, Вире, - понятливо закивал головой барон. - Мой друг мне всё о вас рассказал. И я хочу признаться, что просто восхищён вами. Я даже немного завидую ему. Он похитил вас у меня. Да, да, именно так. Ведь вы искали путь в мой замок. Однако ваша лошадь, к моему сожалению, предпочла конюшню Вире. Иначе вы жили бы сейчас у меня.
  Однако по весёлому выражению лица мужчины Эжени поняла, что это была лишь шутка.
  - Что ж, пройдёмте в обеденный зал. Там давно уже всё накрыто.
  Когда в зале все расселись за столом (причём прислуга так услужливо обходилась с Эжени, что она почувствовала неловкость), барон вновь обратился к девочке:
  - А сейчас, мадемуазель, я хочу вас познакомить с моим сокровищем. Я надеюсь, что вы подружитесь. Морис, - обратился мужчина к одному из лакеев, - пригласите к нам Виолетту.
  Лакей кивнул и вышел. И через несколько минут в зал вошла юная девушка. На вид ей было лет шестнадцать. Когда она подошла к столу ближе, Эжени заметила, что миловидные черты девушки схожи с чертами лица барона и у неё были такие же серо-голубые глаза. Однако она была тоненькой, как тростинка, и невысокого роста. Светлые же волосы её имели необычный пепельный оттенок.
  Девушка поприветствовала господина Вире, а затем с любопытством посмотрела на маленькую гостью.
  - Виолетта, позволь тебе представить, - обратился к ней д'Ормон, - это мадемуазель Эжени де ла... то есть, я хотел сказать, Вире, просто Вире, без всяких там "де ла".
  Девушка присела в лёгком реверансе и вежливо улыбнулась гостье.
  - Очень приятно.
  - А это - моя дочь, Виолетта д'Ормон, - представил в свою очередь барон девушку.
  - Господин Вире рассказал нам о вас, - сказала Виолетта, сев за стол по правую руку от отца. - Ваша история на нас с папенькой произвела большое впечатление, и мы очень хотели познакомиться с вами.
  Эжени смущённо улыбнулась, так как сама она не видела в своей истории ничего необычного или достойного чьего-либо пристального внимания. Но, похоже, жители замка Ормон так не считали. Виолетта, съедаемая любопытством, во всех подробностях принялась расспрашивать Эжени об её жизни в замке Ан-ла-Прери. И когда девочка упоминала свою мачеху или де Соммевиля, то сочувствие и сопереживание отражались на лице дочери барона.
  - Но я, наверное, всё же никогда бы не решилась покинуть свой родной замок и остаться жить у незнакомых людей, - сказала девушка в заключение, выслушав историю Эжени до конца. - Хоть я и очень уважаю вас, господин Вире, но всё же не представляю, как бы я жила вдалеке от отца.
  - Но, Виолетта, - возразила ей барон, - у тебя нет злой мачехи и замуж пока тебя никто не выдаёт. Ты сможешь понять мадемуазель Эжени, только оказавшись на её месте.
  При этих словах отца девушке стало не по себе.
  - Нет, это было бы ужасно. Но всё же поступок Эжени требует мужества. Ведь ей пришлось отказаться от всего, что у неё было, от перспектив, ожидавших её, если бы она вышла замуж за того графа.
  - Я думаю, что для мадемуазель Эжени сейчас не столь важно, что она потеряла, отказавшись от знатного титула и богатств графа, - сказал барон. - Она ещё слишком мала, чтобы осознавать это. Как я понял из разговора с моим другом Полем, для неё сейчас гораздо важней её личная безопасность и чувство спокойствия, которые она приобрела в его доме. Не так ли, мадемуазель?
  Девочка в ответ согласно кивнула, а потом сказала:
  - Я очень благодарна господину Вире за всё, что он для меня сделал. За эти дни он стал мне почти таким же родным, как и мой отец.
  Услышав эти слова, Вире довольно заулыбался: было видно, что он гордился тем, что так быстро сумел завоевать доверие девочки.
  - Вам повезло: господин Вире замечательный человек, - сказал барон. - Уж я, как никто, знаю его. Ведь мы с ним знакомы более двадцати лет. Когда-то мы служили вместе в королевском полку. И он до сих пор славится по всей округе как один из лучших фехтовальщиков. Очень многие дворяне хотят, чтобы их сыновей обучал именно Вире.
  - Я много слышала об этом, но мне ни разу не довелось увидеть воочию его мастерство, - с сожалением проговорила Эжени.
  - О, вы очень многое потеряли! - воскликнул д'Ормон. - Всё, решено! После обеда мы идём в фехтовальный зал, где Вире покажет нам своё мастерство. Раньше мы с ним часто упражнялись, но, признаюсь, что удерживать победы над ним мне удавалось только по молодости.
  Спустя полчаса, как и обещалось, все собрались в фехтовальном зале, представлявшем собой огромную комнату со стрельчатыми окнами. Сняв с себя камзол и вынув шпаги из ножен, барон д'Ормон, с нарочито серьёзным лицом, и Вире, улыбаясь, встали на изготовке друг против друга. Первым в атаку смело бросился барон, вероятно, рассчитывая взять реванш за все проигранные им ранее поединки. Однако Поль Вире отлично защищался, с невероятной скоростью орудуя клинком. Но наконец и он решил перейти в нападение, сделав несколько выпадов и ударов с переводом. В конце концов ему удалось сделать захват и обезоружить соперника. И шпага барона со звоном упала на пол. Побеждённый мужчина с досадой всплеснул руками и воскликнул:
  - Ах, Вире, мне, наверное, никогда вас не победить!
  - Если бы вы тренировались каждый день, барон, то не было бы ничего невозможного.
  - Боюсь, что я для этого слишком ленив.
  Эжени во время всего поединка между мужчинами, как заворожённая, следила за ними. И д'Ормон оказался прав: господин Вире был отличным фехтовальщиком. Сильное, подвижное запястье, мгновенная реакция, манёвренность, быстрота и ни одного лишнего движения - вот что его отличало. Конечно, Эжени не ведала всех этих тонкостей, но даже ей, двенадцатилетней девочке, было очевидно, что Вире был на голову выше в фехтовании, и барона д'Ормона, и её брата Бернара, и даже Шарля.
  - А я тоже умею фехтовать! - с гордостью воскликнула Виолетта, обращаясь к Эжени. - Как-то пару лет назад я попросила господина Вире ради шутки научить меня нескольким приёмам. Папа, можно я покажу Эжени?
  - Да, конечно, доченька, - барон отдал свою шпагу Виолетте.
  - Я знаю, что существует верхняя стойка и нижняя, - и девушка, держа шпагу в руке, продемонстрировала эти две позиции. - Ещё я умею финтить.
  Но приём не очень удался Виолетте: было видно, что она давно уже не держала в руках оружие и оно ей было как чужое. Эжени чувствовала, что у неё получилось бы лучше, и она не удержалась сказать:
  - Мой брат Бернар тоже успел дать мне несколько уроков.
  - Вот как! - воскликнул барон д'Ормон - Может, вы тоже нам что-нибудь покажете?
  - Нет, пусть они лучше сразятся между собой, - шутливо произнёс Вире и протянул свою шпагу девочке, для которой всё это было далеко не шуткой.
  Виолетта и Эжени встали друг против друга. Дочь барона принялась финтить шпагой, словно пыталась устрашить этим свою соперницу. Однако девочка, вспоминая всё, чему её учил Бернар, бросилась в атаку. Виолетта, опешив от такого напора, стала отступать. Эжени хватило двух выпадов, чтобы "ранить" соперницу, и Виолетта прекратила сопротивляться, понимая, что она бессильна против девочки.
  - Браво! - воскликнул Поль Вире. - Если бы вы были юношей - из вас вышел бы толк. У вас есть ловкость и отвага, которые так необходимы фехтовальщику.
  Польщённая похвалой своего названого дяди, Эжени довольно заулыбалась. Но Вире тут же добавил:
  - Однако техника у вас немного хромает. Ну-ка встаньте в позицию, - увлечённо попросил девочку мужчина. - Когда вы делаете выпад, то надо делать вот так, - и Вире на собственном примере показал как правильно.
  Эжени повторила за ним.
  - Это уже лучше, - одобрительно сказал учитель фехтования.
  В тот день Эжени и господин Вире вернулись домой, когда солнце уже садилось за горизонт, разбрасывая длинные тени по отливавшей бронзой траве. Они так увлеклись уроком фехтования, что никак не могли остановиться. Эжени требовала ещё и ещё до тех пор, пока пот не полился ручьём с её лба. Но в конце концов Вире опомнился, что Эжени была всего лишь девочкой двенадцати лет, и прекратил занятие.
  
  После этого дня Эжени довольно часто бывала в гостях в замке барона д'Ормона. Она так сдружилась с Виолеттой, что та стала ей почти как сестра. Они поверяли друг другу все свои секреты, ничего не скрывая. Добрая Виолетта, видя, что из всех нарядов у её новой подруги в гардеробе всего два платья, решила отдать ей свои, давно ставшие ей не в пору, хоть они и вышли уже из моды. Она выбрала несколько платьев, которые реже всего надевала и, предварительно сняв мерки с девочки, отдала их швее, чтобы та подогнать их под фигуру Эжени. Так же Виолетта решила сделать ей подарок в виде совершенно нового платья. И это ещё больше скрепило дружбу девочек.
  Иногда за разговорами подруги и не замечали, как быстро пролетало время, и порой Эжени возвращалась домой уже в сумерках. За что не раз получала гневную отповедь от господина Вире, беспокоившегося за девочку из-за её долгого отсутствия.
  Однажды, в один из дней, когда девочка вновь вернулась поздно и Вире пригрозил ей, что, если ещё раз подобное повторится, он запретит ей бывать в замке Ормон, она сказала мужчине:
  - Если бы вы научили меня фехтовать так же хорошо, как вы сами, мне нечего было бы бояться.
   Услышав подобное, Вире с удивлением посмотрел на Эжени.
  - Вас научить фехтовать? Вы же не юноша, чтобы я учил вас этому! - возразил он.
  - Ну и что, - пожала плечами девочка. - Вы же сами говорили, что у меня есть задатки.
  - Нет, это невозможно, - отрицательно закачал головой мужчина. - Я не буду учить девочек.
  - Ну, пожалуйста, господин Вире, - взмолилась Эжени.
  - Знаете, за всё то время, что я даю уроки фехтования, ко мне два раза обращались женщины с просьбой научить их фехтовать: одна из них хотела вызвать на дуэль своего мужа, другая жаждала за кого-то отомстить.
  - И вы согласились обучить их?
  - Нет, потому что, в первую очередь, я учу защищаться, а не убивать. Признайтесь, зачем вам это надо? Хотите научиться защищаться от разбойников? Или, быть может, вы хотите отомстить своей мачехе и этому вашему жениху, толстому графу, заколов их шпагой?
  - Нет, вовсе нет! Клянусь, я об этом даже не думала! - тут же горячо принялась отрицать слова Вире Эжени. - Просто я хочу быть такой же сильной, как вы и мой брат.
  - А шпагу вы куда собираетесь приладить, к банту на своём платье? - насмешливо спросил Вире, дёрнув Эжени за бантик.
  Действительно, девочка об этом не подумала. Однако слова названого дяди всё же задели её: Эжени было обидно, что Вире видит в ней всего лишь маленькую девочку, удел которой штопать и стряпать, и не способную ни на что больше. И сколько раз потом она не пыталась уговорить его научить её искусству фехтования, мужчина и слышать ничего не хотел.
  
  Маленькая пеночка, тихо чирикая, прыгала с ветки на ветку дуба, с любопытством поглядывая вниз. Спрыгнув на нижнюю ветку, она в нерешительности остановилась и смешно стала вертеть головой, словно раздумывая: спускаться ей дальше или нет. Но потом вспорхнула и улетела.
  Птичку спугнул человек, вернее, девочка, забредшая на эту лесную поляну. Держа длинную, тонкую палку в руке, она выделывала нечто странное. Подняв левую свободную руку над головой, девочка делала один за другим выпад вперёд правой ногой и одновременно с этим колющие движения острой палкой.
  Это была Эжени. Прошло уже два месяца с тех пор, как она поселилась в доме Поля Вире. И желание, однажды зародившееся у неё, обучиться мастерству фехтования, не покинуло её до сих пор. Бросив всякие попытки уговорить упрямого господина Вире давать ей уроки, девочка решила постигать эту сложную науку самостоятельно, выбрав в качестве своего противника кусты бузины и боярышника. И не беда, что у неё не было настоящей шпаги: Эжени надеялась, что научившись кое-чему сама, после она покажет Вире, что ей удалось освоить, и тот, увидев её успехи, подарит ей оружие. Поэтому каждый день, вечерами, когда у неё появлялось свободное время, девочка приходила сюда, на эту поляну упражняться. И сегодня она отрабатывала выпады.
   Вдруг где-то рядом раздалось ржание лошади. Это была Муетта; она явно заскучала, обрывая листву орешника, в ожидании, когда её хозяйка закончит и соблаговолит оправиться наконец домой.
  - Да, ты права, Муетта, сегодня я задержалась. Пора возвращаться, - сказала Эжени.
  И, сунув свою палку, заменявшую ей шпагу, в расщелину старого дуба, она подошла к лошади. Взобравшись в седло, девочка стукнула пяткой Муетту по боку, чтобы та с места сразу взяла рысь. Но лошадь не сделала и пару шагов, как всаднице тут же пришлось натянуть поводья, так как перед ними вынырнул, словно из-под земли, господин Вире. Лицо его выражало недовольство, и мужчина строго спросил:
  - Где вы пропадаете, мадемуазель? Адрианна сказала мне, что вы уже как более часа назад уехали пригнать корову с луга. Корова уже успела вернуться сама. И мне пришлось отправиться на ваши поиски.
  - Я каталась на Муетте, - соврала Эжени.
  - Вот как! А вам не пришло в голову, что мы с Адрианной можем начать беспокоиться о вас?
  - Простите меня, господин Вире.
  - И потом, - продолжил мужчина, - я ведь вам показывал, как правильно делать выпад. Зачем вы так наклоняетесь вперёд? Так можно и упасть. Спина должна оставаться прямой. Затем, выпад правой ногой должен быть более резким.
  Щёки девочки заалели: значит, Вире видел, как она с деревянной палкой в руке изображала из себя фехтовальщицу. Наверное, со стороны это выглядело очень смешно, и Эжени почувствовала себя неловко.
  - Я тогда не всё успела запомнить, - смущённо проговорила девочка.
  Мужчина внимательно посмотрел на Эжени.
  - Неужели вы и вправду думаете, что размахивая палкой среди деревьев и кустов, вы сможете чему-то научиться? - недоумённо спросил он.
  - Но вы ведь не хотите давать мне уроки.
  - Не хочу. И не буду, - тоном, не терпящим возражений произнёс мужчина и, взяв лошадь Эжени под уздцы, направился в сторону дома.
  - Но почему?
  - Мадемуазель Эжени, не стоит начинать этот разговор заново, - не поворачивая головы, проговорил Вире. - Мои ученики тратят по несколько часов в день на уроки, чтобы хоть как-то сносно владеть оружием. На это уходят годы! Вы же маленькая девочка. Вам это будет не под силу.
  - Мне уже двенадцать, и я большая! - возразила Эжени.
  - Нет, - всё твёрдо сказал Вире.
  - Ну тогда я дальше никуда не пойду, - заявила девочка с вызовом и спрыгнула с лошади. - Я не сдвинусь с этого места, пока вы не согласитесь.
  Мужчина обернулся и с недоумением посмотрел на свою воспитанницу. Что это ещё за капризы?! Но по выражению лица Эжени он видел, что она настроена решительно.
  - Что ж, - пожал плечами Вире, - можете оставаться в этом лесу и жить в нём. А будет ещё лучше, если вы вернётесь к себе домой, в свой замок, - и, выпустив поводья уздечки Муетты, мужчина продолжил свой путь дальше один.
  Девочка опешила. Неужели он действительно бросит её одну, здесь, в лесу, и ему всё равно, что с ней станет? Эжени ожидала, что её названый дядя вот-вот остановится, обернётся и скажет: "Ну что же вы стоите? Идёмте домой". Но Вире шёл всё дальше и дальше и даже не думал оборачиваться. "Как это глупо!" - подумала девочка, и слёзы стали наворачиваться у неё на глазах. "А вдруг он и вправду решит отправить меня домой к отцу?" - и эта мысль, словно хлыст, подстегнула Эжени, и она, вновь взобравшись на Муетту, бросилась вскачь вслед за скрывшимся за деревьями мужчиной.
  - Простите меня, господин Вире, - умоляюще произнесла Эжени, поравнявшись с мужчиной.
  - Я рад, что вы наконец-то начали думать, - спокойным тоном произнёс Вире.
  И девочка поняла, что мужчина совсем не сердится на неё за этот сумасбродный поступок. Зато вот она на своего "дядю" немного обиделась. И потому всю оставшуюся дорогу до дома они молчали, не проронив ни слова. Хотя на самом деле в глубине души Эжени была уверена, что наверняка Вире не оставил бы её одну в лесу и уж тем более не отправил бы её домой. За то время, что она прожила у него, он успел так к ней привязаться, что если бы вдруг в один из дней за ней приехали бы её отец и братья, то Вире, девочке казалось, встал бы на её защиту и не отдал бы её и родному отцу.
  
   Несколько дней Спустя после этого разговора, в воскресенье, Вире и Эжени возвращались домой из замка Ормон. Вечерело; солнце, оказавшееся за спиной всадников, уже село за лес и своими последними лучами раскрашивало закатное небо в ало-золотистые цвета, подсвечивая снизу длинные, плоские серо-синие облака, распростёршиеся над лесом. На противоположном крае неба, прозрачном и синем, как сапфир, виднелась неполная луна, светившаяся бледно-жемчужным светом.
  Всадники, проехав каменный мост, перекинутый через ров замка Ормон, направили своих лошадей в сторону охотничьего домика. От замка до опушки леса было чуть меньше четверти лье. И когда Эжени и Вире преодолели половину пути, то в начавшихся сгущаться сумерках заметили силуэты двух путников, неторопливо шедших впереди них по той же дороге. Те же, заслышав за своми спинами стук копыт приближавшихся лошадей, принялись с любопытством оглядываться. Потом один из них, более высокий, наклонился к другому и что-то шепнул ему на ухо, тот же в ответ еле заметно кивнул. Когда же Вире и девочка почти нагнали их, то высокий вдруг выскочил перед ними, преграждая дорогу, и замахал руками, призывая остановиться.
  - Простите, добрый господин! - обратился он к Вире. - Не подскажете ли вы нам...
  Вире, попридержав своего жеребца, участливо спросил:
  - Да?
  - Мы заблудились. Как нам добраться до города?
  - Вам следовало бы свернуть направо на развилке, которая была раньше. Теперь вам придётся идти через лес и только потом вы выйдите на анделизскую дорогу, а далее вам нужно будет повернуть направо, - объяснил Поль Вире.
  - И как долго нам ещё идти?
  - Около часа.
  Услышав это, незнакомцы расстроено закачали головами.
  - Не помешали бы нам сейчас лошади, - сказал всё тот же мужчина, не по-доброму сощурив глаза. - Может, вы нам одолжите своих?
  И вдруг при этих словах незнакомец резко ухватил за поводья жеребца Вире. А его спутник, стоявший рядом с лошадью Эжени, подскочил к ней и, схватив девочку за подол платья, принялся стаскивать её с лошади. Муетта, боявшаяся всяких резких движений и звуков, стала пятиться назад, и Эжени, не удержавшись в седле, соскользнула вниз. Мужчине осталось только подхватить девочку, не успевшую даже вскрикнуть, и стащить её с лошади. При этом Эжени чуть не вывихнула ногу, успев только в самый последний момент высвободить свою ступню из стремени, перед тем, как Муетта, почувствовавшая свободу, отпрянула в сторону и стремительным галопом бросилась в поле.
  - Давай кошелёк и всё, что у тебя есть, - проговорил грабитель, удерживавший коня Вире, и тут же в его руках появился длинный нож.
  Вире, не видевший, что творилось у него за спиной, вытащил шпагу и, подстегнув коня, стал наступать на бандита. Тот же, опасаясь быть затоптанным животным, размахнулся и вонзил свой нож в тело лошади. Обезумев от боли, с громким ржанием жеребец Вире попытался встать на дыбы и вырваться из рук, крепко держащих его за поводья.
  - Эй, не делай глупостей, иначе я перережу девчонке горло! - пригрозил Вире второй мужчина хриплым голосом.
   Обернувшись, Поль Вире увидел, что подельник старшего грабителя, подставив свой нож к шее Эжени, надёжно удерживал девочку, глаза которой были полны страха, в своих объятьях.
  - Бросай свою игрушку и слезай с коня! - нервно прокричал высокий, с трудом справляясь с бесновавшимся жеребцом Вире.
  И мужчине ничего не оставалось делать, как с досадой кинуть свою шпагу на землю, которую грабитель тут же ногой отбросил подальше от себя, и спрыгнуть с лошади. Наконец бандит отпустил поводья жеребца, и тот, прихрамывая, так как нож вонзился ему в предплечье, так же как и Муетта, рысью бросился бежать подальше от разыгрывающихся событий.
  - Давай свою мошну! Сколько можно повторять! - крикнул грабитель, угрожая Вире ножом.
  Мужчина вытащил из кармана кошелёк и бросил его к ногам бандита. Тот, медленно наклонившись и, ни на мгновенье не спуская глаз с Вире, поднял его.
  - Что-то маловато, - сказал мужчина, прощупывая через кожу монеты, которых и вправду было немного. - А ну давай вытряхивай карманы.
  - У меня больше ничего нет, - ответил Вире.
  - Неужели? - недоверчиво процедил бандит. - Сейчас проверим.
  И он, подойдя к мужчине и сделав вид, что хочет залезть в карман его камзола, вдруг резко ударил его кулаком в живот. Вире с глухим стоном согнулся. Но бандит на этом не остановился, он с силой пнул его ногой в бок, и мужчина повалился на землю. И тогда грабитель принялся избивать его своими тяжёлыми сапогами, не разбирая, где лицо, а где ноги.
  Эжени, наблюдавшая за всем этим, не выдержала и закричала, заплакав:
  - Пожалуйста, не бейте его! Пожалуйста, умоляю!
  Она даже попыталась вырваться из цепких объятий бандита. Однако мужчина так сильно завёл ей руку за спину, что девочка вскрикнула от боли:
  - А ну заткнись, малявка, а то прирежу, как цыплёнка, - пригрозил мужчина, прикрыв ей рот своей большой, грубой рукой.
  И тогда Эжени зажмурила глаза, чтобы больше ничего не видеть. А Вире ничего не оставалось делать, как сжаться в плотный комок и, прикрыв руками голову и подтянув ноги под живот, терпеливо выдерживать удары. Конечно, если бы в этот момент он был бы один и с ним не было бы девочки, к горлу которой был приставлен нож, Вире не составило бы никакого труда справиться с бандитами, но сейчас он был бессилен.
   Наконец бандит решил, что достаточно. И, наклонившись к Вире, принялся рыться в карманах его одежды, но так ничего и не нашёл.
  - Пусто! Собака! - со злобой проговорил грабитель и напоследок ещё раз ударил Вире ногой. - Всё, уходим, - скомандовал он после этого своему подельнику.
  Тот отшвырнул от себя девочку, и она упала на землю, сдирая с ладоней кожу. Бандиты стали поспешным шагом удаляться, опасаясь, что Вире может быстро очухаться. А Эжени тут же бросилась к своему названому дяде, который всё ещё продолжал, скрючившись, лежать на земле.
  - Господин Вире! Господин Вире! - стала звать она мужчину, склонившись над ним и с беспокойством его оглядывая.
  Руки Поля Вире были все в кровоподтёках, а одежда запачкана пылью. Наконец мужчина отнял руки от лица, которое, к счастью, оказалось целым, и попытался сесть.
  - Как вы? - спросил Вире, взглянув на девочку.
  - Со мной всё в порядке, - дрожащим от пережитого страха голосом ответила Эжени. - Вы как?
  Вире на мгновенье задумался, словно оценивал своё состояние, а потом ответил:
  - Вроде, всё цело.
  Мужчина оглянулся и стал искать глазами лошадей, сбежавших с места "побоища". Конь Вире - Меровей и Муетта бродили в поле неподалёку. Мужчина свистнул, подзывая к себе своего жеребца. Однако тот, шевельнув ушами, остался на месте, недоверчиво втягивая ноздрями воздух. Было видно, что никакая сила не заставит его вернуться на то место, где ему причинили боль. Тогда Эжени подозвала Муетту. Кобыла девочки, обладавшая более покладистым характером, тут же поспешным шагом направилась к своей хозяйке.
  Тем временем Вире с помощью Эжени встал на ноги и принялся разыскивать свою шпагу, валявшуюся где-то у обочины. Наконец он заметил её, поблёскивающую клинком в лунном свете, и поднял с земли. Когда к ним подошла Муетта, он взял её за повод, и обратился к её хозяйке:
  - Придётся вам одолжить мне свою лошадь на пару минут, - и, кое-как взобравшись в седло, продолжил: - Идите поймайте Меровея и ждите меня у леса. Я сейчас вернусь. И не вздумайте ехать за мной следом, - строго наказал он.
  Эжени не решилась ни о чём расспрашивать, а послушно поплелась в поле за конём. Однако по пути девочка то и дело оглядывалась, чтобы понять, что задумал её названый дядя. И она с ужасом увидела, что Вире, развернув Муетту в противоположную от их дома сторону, поскакал вслед за грабителями, которые успели уйти уже достаточно далеко, и в сгустившихся сумерках Эжени с трудом различала их силуэты. Но Вире верхом довольно быстро нагнал бандитов. Те же, ещё издали заслышав позади себя стук копыт приближающейся к ним лошади, обернулись. Увидев, что за ними следом скачет тот самый мужчина, которого пару минут назад они ограбили и избили, бандиты, выругавшись, в панике бросились бежать в разные стороны. Вире, не колеблясь, выбрал, кого ему преследовать - грабителя, избивавшего его, и в одно мгновенье настиг его. Так, по крайней мере, показалось самому бандиту. Поняв, что от своей ещё недавно жертвы ему не уйти, он остановился, резко развернулся лицом к противнику, и в руках у него снова появился нож. Так легко он не собирался сдаваться. Вире же, в свою очередь, спешившись, вытащил свою шпагу из ножен и направил кончик клинка в грудь грабителя.
  - Кошелёк, - произнёс одно только слово учитель фехтования.
  Но бандит лишь злобно ощерился, обнажив свои гнилые зубы. Вире, чувствовавший боль во всём теле, - похоже, бандит не оставил на нём ни одного живого места, особенно ныли руки, - нашёл в себе силы атаковать обидчика и он сделал пару угрожающих движений шпагой. Грабитель отскочил в сторону, прекрасно понимая, что нож его короче шпаги и на таком расстоянии он не сможет достать противника. И сейчас бандит походил на медведя, затравленного сворой собак. Вире же, не собиравшийся всё затягивать надолго, сделал ещё пару шагов в сторону мужчины. А затем всё произошло так быстро, что бандит даже не успел замахнуться ножом, чтобы защитить себя от ранения шпагой в руку. Потом он почувствовал удар - это Вире ударил его по кисти шпагой, выбивая нож. Затем мужчина ударил ногой бандита в живот и приложил клинок своей шпаги к его шее. Левой же рукой он схватил грабителя за ворот куртки и, приблизив своё лицо к его, спросил:
  - Ну, какую часть тела тебе отрезать: нос, уши или нечто другое?
  Бандит, замерев от страха, не мог выговорить ни слова. Только какие-то непонятные звуки клокотали в его горле.
  - Кошелёк, - ещё раз повторил Вире железным тоном.
  Грабитель медленно дрожащей рукой полез за пазуху своей куртки и вытащил оттуда мешочек с деньгами. Вире забрал его, а затем плашмя ударил бандита по лицу. И тот, не удержавшись на ногах, спиной упал на траву. Вире поднял нож, лежавший рядом с ним, и затем посмотрел на мужчину, с ужасом взиравшего на него, словно он прочитал его мысли. Вире прицелился, размахнулся и метнул нож в грабителя. Тот, покрывшись испариной, лежал, замерев, с закрытыми глаза, ожидая своей скорой смерти. Но нож, просвистев мимо уха, вонзился в землю рядом с ним. Мужчина разомкнул глаза и покосился в сторону - нож ушёл в землю почти по самую рукоятку. А Вире тем временем был уже в седле. Пора было возвращаться к Эжени.
  Девочка, давно уже поймавшая жеребца Вире и вышедшая на дорогу, напряжённо всматривалась в темноту, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Наконец она увидела быстро приближавшегося к ней своего названого дядю. Облегчённо выдохнув, Эжени стала осматривать рану Меровея. Кровь, вытекавшая из неё, струилась по всей длине ноги лошади. Однако она уже начинала подсыхать, да и рана оказалась не столь глубокой. Похоже, нож только скользнул по коже животного. Однако девочка всё равно жалостливо погладила коня по шее.
  Вдруг где-то в лесу, совсем рядом, ухнул филин и послышался шелест. Жеребец напрягся, и дрожь пробежала по всему его телу. Эжени тоже стало не по себе: ей на мгновенье показалось, что это ещё какие-то бандиты прячутся там, в зарослях. Хотя, скорее всего, это была лишь ночная птица, перелетевшая с одной ветви дерева на другую. Побыстрей бы уж господин Вире был бы рядом.
  Наконец взмыленная Муетта уже пританцовывала рядом с Эжени.
  - Садитесь ко мне в седло, - сказал Вире девочке. - Придется вести Меровея на поводу. Боюсь, он не сможет выдержать седока.
  Эжени, ни о чём не расспрашивая, словно боясь, что её голос сможет услышать кто-то посторонний, послушалась мужчину, и они отправились домой.
  
  После этого случая Поль Вире целую неделю запрещал Эжени удаляться далеко от дома, опасаясь, что грабители могли остаться в их округе и промышлять где-нибудь поблизости. Ему самому на время тоже пришлось забыть о поездках своим ученикам. Его руки были так разбиты, что он сам удивлялся, как сумел одолеть грабителя.
  Вечера господин Вире, Эжени и Адрианна коротали вместе в гостиной за разговорами или игрой в шахматы. И в один из таких вечеров, когда руки Вире уже почти зажили, и мужчина подумывал о том, что пора бы возобновить уроки фехтования, жители охотничьего домика, как обычно, сидели в гостиной за игрой в шахматы. Адрианна, конечно, не владевшая искусством древнеиндийской игры, сидела рядом в кресле и занималась штопкой. А Эжени и Вире, склонившись над доской, обдумывали свои ходы. Впрочем, думать тут уже было не над чем. Ситуация была безнадёжной для девочки. Большая часть её фигур была съедена, а короля окружали слоны и ферзь Вире. Эжени со вздохом передвинула своего белого короля на соседнюю клетку, понимая, что это её последний ход. Вире в ответ, не раздумывая, переставил своего ферзя и произнёс:
  - Шах и мат.
  Девочка с досадой смахнула фигуры с доски. Никогда, наверное, ей не обыграть своего названого дядю. По крайней мере, за те два месяца, что она играет с Вире, ей не удалось этого сделать ни разу.
  - Вам не хватает стратегии, - сказал мужчина. - Вы обдумываете только один-два хода. А нужно уметь предвидеть на несколько ходов вперёд, предугадывая действия противника, но и не забывая и об обороне. То же самое, кстати, касается и фехтования.
  - Нет, в шахматах всё намного сложнее, - возразила Эжени. - Здесь столько фигур на доске, а там - только одна шпага противника.
  - И его голова, в которой очень много мыслей, - добавил Вире. - Ведь фехтовальный поединок тоже состоит из заученных комбинаций. Впрочем, порой поединок протекает так молниеносно, что даже некогда и подумать. И тогда остаётся одна интуиция, которая есть не что иное, как знание, умноженное на мастерство.
  - Зачем вы мне всё это говорите? Вы же сами сказали, что махая палкой среди кустов, невозможно ничему научиться, - произнесла девочка, грустно вздохнув.
  - Да, конечно, - согласился Вире и отвернулся к окну. - Ах, посмотрите какой закат! - воскликнул он, улыбнувшись.
  Эжени, посчитав, что таким образом её названый дядя просто хочет уйти от темы разговора, с неохотой глянула в окно. Однако мужчина не обманул, закат был действительно чудесен: золотое солнце садилось за лес в медный лентах, удивительно переплетённых между собой, тонких облаков. Над деревьями плыла лёгкая дымка.
  - Знаете, Эжени, - вдруг сказал Вире как бы в задумчивости, продолжая смотреть в окно. - Я много размышлял после того дня... и решил, что всё-таки будет лучше обучиться мастерству фехтования. По крайней мере, мне будет спокойнее за вас, если вы будете способны хоть как-то постоять за себя.
  Адрианна, до этого спокойно штопавшая бельё, приостановила своё занятие и с изумлением взглянула на Вире. Она знала о горячем желании Эжени научиться фехтовать, но, как и Вире до этого, не поддерживала её, считая, что это совершенно не девичье занятие.
  Мужчина посмотрел на Эжени, которая, казалось, не верила своим ушам. Может, она ослышалась? Это было слишком невероятно. Но господин Вире, видя совершенно ошарашенное выражение лица девочки, спросил:
  - Ну так как?
  - Да, да, я готова, - тут же закивала головой Эжени, опасаясь, что мужчина передумает.
  Адрианна же, не возразив ни слова, вернулась к шитью. Она знала, что, если Вире принял решение, переубедить его будет невозможно. И если он посчитал, что так правильно - значит, это было действительно так.
  - Однако время у меня для вас будет только по утрам. И я надеюсь, что вы к моим урокам подойдёте с полной ответственностью, - сказал мужчина.
  - Безусловно, господин Вире, - с горящими глазами произнесла Эжени и от радости чуть ли не хлопая в ладоши.
  - Но у меня есть одно условие, - уже привычным тоном произнёс Вире. - Вы будете должны учиться не только фехтованию. Я хочу попросить вашу подругу Виолетту д'Ормон, надеюсь, это не затруднит её, чтобы она обучила вас всему тому, что должна знать девочка вашего возраста. Вы много читаете - это хорошо. Но этого мало. Вы должны будете выучить как минимум ещё один язык, знать историю, географию, арифметику, манеры и этикет. В общем, всё то, чему учат гувернантки девочек из хороших семей. Потому что я уверен, что рано или поздно вы вернётесь в то общество, которому принадлежите по праву рождения. И вы должны быть подготовлены к этому. Вам не следует быть невежей.
   Эжени с недоумением посмотрела на своего названого дядю: откуда он мог знать, что она вернётся в круг общения её отца и братьев, то есть аристократов? Ведь господин Вире сам говорил ей о том, что она должна забыть о своём происхождении. Мужчина заметил взгляд девочки и пояснил:
  - Считайте, что это - интуиция.
  - Знание умноженное на мастерство? - с сомнением спросила Эжени.
  - Нет, это другая интуиция, божественная, если хотите. Так вы согласны принять моё условие?
  - О,конечно, господин Вире, - радостно согласилась девочка.
  И ей казалось, что никогда она ещё не была так счастлива, как сейчас, в данное мгновенье.
  - Что ж, - произнёс мужчина, - тогда начнём с завтрашнего утра.
  
  На следующий день Поль Вире разбудил свою маленькую воспитанницу ранним утром, когда спала ещё даже Адрианна, обычно просыпавшаяся первой. Солнце, походившее на огромный красный фонарь, медленно поднималось из-за деревьев, опутанных золотистой шелковистой дымкой, обещая жаркий день. Однако с утра ещё была приятная, прохладная свежесть, оставшаяся с ночи.
  Эжени и Вире вышли во двор, где стояла непривычная тишина.
  - Итак, начнём первый урок. Возьмите оружие, - сказал мужчина девочке, протягивая ей клинок. - Это рапира. Она легче шпаги и вам сейчас с ней будет легче сладить, чем со шпагой. Ваши пальцы на эфесе должны располагаться вот так, - показал Вире на собственном примере. - Левая рука - ваш балансир. Она должна быть отведена назад, за спину. Встаньте в позицию.
  И мужчина отошёл от Эжени, чтобы со стороны посмотреть осанку девочки и насколько она уверенно стоит на ногах. Но Эжени в его глазах заметила недовольство.
  - У меня ещё никогда не было учеников в платье, - пояснил Вире. - Это никуда не годится: оно вам мешает и я не вижу ваших ног. Надо что-то придумать.
  И Поль Вире на некоторое время задумался, а потом сказал:
  - Нужно попросить, чтобы портниха д'Ормонов, которая так чудесно перешила для вас платья, сшила ещё одно: с шароварами вместо брюк, - нашёл решение мужчина. - А теперь снова встаньте в верхнюю стойку: корпус - прямо, правая нога - вперёд, но не надо на неё опираться. Опорная нога - левая. Ноги немного согнуты. Руку опустите чуть ниже, а кончик клинка поднимите выше: он должен находиться на уровне груди противника.
   И Вире встал напротив девочки, чтобы ей было понятно.
  - Рука должна держать шпагу крепко: вы и оружие - единое целое. И в то же время кисть должна быть пружинистой и подвижной. Хорошо. Начнём с выпадов. Кажется, этот приём вы освоили лучше всего. Выпад! - скомандовал Вире, отходя в сторону. - Назад! Выпад! Назад!
  И так ещё в продолжение двух часов выкрикивал мужчина. Адрианна, к тому времени уже проснувшаяся и хлопотавшая на кухне, с любопытством, но и с большим сомнением поглядывала в окно на Вире, расхаживавшего по двору, и на девочку, выполнявшую упражнение. Женщина не верила, что из этих бесполезных, как ей казалось, занятий выйдет какой-то толк и была уверена, что Эжени, позанимавшись несколько дней, бросит фехтование, так как оно ей вскоре наскучит. Так думала Адрианна, но не Эжени. Она с упорством повиновалась голосу Вире, хотя её руки и ноги уже начали уставать от однообразных движений.
  А до Адрианны через открытое окно всё доносился голос мужчины, командовавший: " Выпад! Назад!", монотонный, как барабанная дробь.
  
  * * *
  
  Бурые, с блестящей, как желе, кожицей лягушки, гревшиеся на камне, вдруг все разом спрыгнули в воду и, спрятавшись в ряске, сплошь покрывавшей замковый пруд, и выставив над водой только свои выпуклые глаза, принялись с любопытством следить за великаном, который потревожил их спокойствие. Великан, улыбнувшись, встал на четвереньки и пополз к воде для того, чтобы поближе рассмотреть пугливых лягушек. Но те тут же нырнули под воду, выпустив вокруг себя пузыри, предпочтя найти себе более укромное место, где их никто не смог бы потревожить. Две пары уток, степенно плававшие посередине пруда, также предпочли отплыть подальше от великана к противоположному берегу, где концы ветвей ивы спускались к воде. И только маленький ужик, никого не испугавшись, высунул свою угольно-чёрную острую мордочку с двумя жёлтыми пятнышками из воды и огляделся: нет ли чем поживиться. Великан как заворожённый следил за извивающимися движениями тела змейки в воде. Они казались ему забавными, и он снова заулыбался, потому что это был добрый великан.
  - Ах, Ги, осторожно! Вы сейчас упадёте в воду! - услышал у себя за спиной великан испуганный воглас и через мгновенье почувствовал, как кто-то подхватил его под руки и оттащил от пруда.
  - Там - змея, - сказал великан, указывая рукой в сторону воды.
  - Нельзя так близко подходить к воде. Берег слишком крутой, вы могли бы упасть в воду. Пойдёмте-ка домой.
  Молодая девушка взяла за руку мальчика, которому было не более пяти лет, но лягушкам, безусловно, показавшийся великаном, и повела его в сторону замка. Но тут мальчик закапризничал и стал упираться.
  - Я не хочу домой, - захныкал малыш. - Давайте ещё погуляем.
  - Нет, нельзя, пора возвращаться. К тому же посмотрите на себя: вы весь испачкались, - нянька указала на синие бархатные штанишки ребёнка в бурых от зелени разводах и с прилипшей к ним травой. - И руки тоже.
  И девушка, присев на корточки перед малышом, принялась отряхивать от грязи его ладошки и штанишки.
  - Вам надо переодеться. Скоро вернётся ваш отец. Если он увидит вас таким замарашкой, то очень рассердится.
  Мальчик недовольно надул губки, ему так хотелось ещё погулять, и он с неохотой последовал за нянькой.
  Когда Ги и девушка вышли из парка, то оказались перед замком в стиле ренессанс. Хотя он мало походил на замок, скорее, это был просто дом, построенный из песчаника, с двумя круглыми башенками по краям, с красной покатой черепичной крышей и с широкой, расширяющейся книзу, лестницей с балюстрадами у подъезда.
   Девушка с беспокойством поглядывала на небо: с запада надвигались плотные тёмно-серые облака, накрывая своим пологом всё большую часть неба. "Успеть бы вернуться домой до дождя", - подумала Эжени и поспешила к дому.
  Однако тут её привлёк звук колёс догонявшей их повозки. Обернувшись, девушка увидела крестьянскую телегу, ехавшую позади них по аллее. Эжени вместе с мальчиком посторонилась, пропуская вперёд повозку. Сначала няня Ги подумала, что это крестьянин привёз провизию для замка, однако, к своему удивлению, она увидела, что на сене лежат вовсе не овощи, а мужчина. Вид его был странен: он лежал почти без движения и только раскачивался в такт едущей телеге. Голова его была прикрыта широкополой шляпой, отчего лица человека не было видно. Однако, судя по его одежде, можно было предположить, что мужчина принадлежал к благородному сословию: он был одет в камзол вишнёвого цвета, а самое главное - рядом с ним лежала шпага.
  Крестьянская телега остановилась у лестницы, и возница, спрыгнув с облучка, кинулся в дом, быстро вбегая по ступеням. Он явно торопился рассказать о своей находке, потому что, вполне вероятно, с благородным мужчиной случилось какое-то несчастье. Через некоторое время крестьянин вновь появился, но уже вместе с привратником и с одной из служанок. Крестьянин указал на мужчину, лежавшего на телеге, горячо что-то объясняя, и привратник, подойдя к повозке, с любопытством взглянул на находку крестьянина. Тот же, стянув шляпу с головы, что-то стал говорить слуге, после чего привратник вместе с крестьянином, взяв его под мышки и за ноги, понесли его по ступенькам в дом (при этом Эжени услышала, как дворянин застонал).
  Нянька маленького Ги с облегчением отметила, что человек оказался жив, хотя поначалу она предположила самое страшное. Но лица мужчины ей так и не удалось толком рассмотреть из-за длинных волос, прилипших к его лицу.
  Когда слуги со своей ношей скрылись в доме, девушка вместе с мальчиком последовала за ними. В передней царила суматоха, слуги носились туда-сюда. Все были обеспокоены появлением нежданного гостя, поэтому на вернувшихся с прогулки девушку и маленького господина никто не обратил внимания. Воспользовавшись этим, Эжени поспешила в комнату мальчика, чтобы переодеть его.
  Там, усадив ребёнка на стульчик, девушка стала переодевать его запачканные курточку и штанишки. Однако Ги, не желавший сидеть спокойно, постоянно болтал ногами.
  - Ги, вы мне мешаете, - с укором сказала няня.
  - А кто это был? - с любопытством спросил мальчик, имея в виду, вероятно, того мужчину, которого привёз крестьянин на своей телеге.
  - Я не знаю, - ответила девушка.
  - А он что, болен?
  - Да, наверное, - кивнула Эжени, натягивая чистые штанишки на маленькие ножки Ги. - А сейчас пойдёмте помоем ручки.
  Мальчик послушно спрыгнул со стульчика и, смешно подпрыгивая, поспешил вслед за своей воспитательницей. Выйдя в коридор, девушка столкнулась там с хозяйкой замка, мадам де Грокур, которой, по всей видимости, уже сообщили о госте, внезапно оказавшимся в их доме. Её бледное, слегка опухшее лицо было обеспокоенно, но увидев сына, женщина заулыбалась.
   - Вы уже вернулись с прогулки, мадемуазель Эжени? - спросила она девушку.
  Но та не успела ответить, так как мальчик, обогнав няньку, с радостным криком в горячем порыве бросился к матери, чтобы обнять её. Однако женщина предусмотрительно выставила вперёд руки, не разрешая ребёнку вцепиться в её платье. И такое поведение было оправдано, так как живот мадам де Грокур немного выпячивался вперёд из её юбок цвета зелёного яблока - женщина была на сносях.
  - Как вы погуляли? - осведомилась мадам у своего сына.
  - Хорошо. Мы гуляли у пруда, и я там видел змею.
  - Змею? - испуганно воскликнула мать ребёнка.
  - Это был всего лишь уж, мадам, - успокаивающе пояснила няня Ги. - Он плавал в воде.
  - А ещё, - продолжал восторженно рассказывать мальчик, - я видел лягушек и вот таких стрекоз, - и мальчик расставил руки в ширину с ладонь, показывая какие "огромные" стрекозы летали у пруда. - Они были синие.
   - Хорошо, хорошо, - ласково ответила мадам де Грокур, делая вид, что поверила, что стрекозы были действительно такими большими, и ласково погладила мальчика по его мягким, пшеничного цвета волосам. Но тут её лицо стало вновь озабоченным, и она посмотрела на девушку. - Селеста мне сказала, что привезли какого-то мужчину, крестьянин подобрал его на дороге. Тот упал с лошади и сломал ребро.
  - Да, мадам, я видела, как его привезли, - подтвердила Эжени. - Но я не знаю, что с ним. Он лежал почти неподвижно, и я даже подумала о том, что с ним случилось что-то ужасное.
  - Я пойду посмотрю, что с ним, - сказала хозяйка дома и хотела было продолжить свой путь, но девушка её остановила.
  - Мадам, разрешите мне сегодня уйти домой пораньше. Боюсь, что совсем скоро начнётся дождь.
  - Хорошо, - кивнула женщина и, схватившись за перила, осторожно стала спускаться по лестнице немного раскачивающейся утиной походкой.
  Вымыв руки своему воспитаннику и перепоручив его мадам Агутэн, его бывшей кормилице, Эжени засобиралась домой. Выйдя во двор, она направилась к конюшне, сказать конюху, чтобы тот оседлал её лошадь. Однако девушка не преодолела и половину пути, как услышала у себя за спиной мелкую дробь обрушившегося на землю дождя. Крупные капли падали с неба на землю, прибивая пыль и оставляя после себя маленькие, тёмные следы величиной с горошину. Эжени пришлось поспешно возвращаться в дом, иначе она рисковала промокнуть. Что ж, поездку домой придется отложить на час или два, в общем, до тех пор, пока ливень не угомонится.
  В замке резко потемнело, как будто бы вечер, не дожидаясь своего часа, поспешил опуститься на землю; и прислуга принялась в коридорах зажигать жирандоли. Повстречав одну из служанок, Эжени сказала ей, чтобы она сообщила мадам, что остаётся на ужин и поэтому стол следует накрывать ещё на одну персону.
  После девушка поднялась в комнату своего воспитанника и, облокотившись об подоконник, принялась меланхолично смотреть в окно: на пустой двор, на тёмное, мрачное небо. Однако очень скоро косой дождь сплошь забрызгал стекло крупными каплями, которые тут же стекали вниз извилистыми струйками, и вскоре сквозь него почти невозможно было ничего рассмотреть. Однако Эжени всё равно не отходила от окна, она смотрела в ту сторону, где за лесом прятался дом господина Вире. Сегодня её названый дядя и Адрианна наверняка уже не дождутся её. Дождь, по всей видимости, зарядил надолго и навряд ли кончится к ночи. Поэтому, скорей всего, Эжени придется остаться в замке де Грокуров на ночь. Подобное случалось не впервые, поэтому девушка знала, что о ней не будут беспокоиться.
  Минуло уже шесть лет с того дня, когда Эжени, покинув родной дом - Шато-ан-ла-Прери, своих отца и братьев, осталась жить у приютившего её Поля Вире. Из хрупкой, с бледной кожей девочки - когда-то именно такой её впервые увидел Вире - она превратилась в стройную, высокую, красивую восемнадцатилетнюю девушку. Занятие фехтованием и общение со своим учителем воспитали в ней сильный, упрямый характер, а уроки её подруги - Виолетты д'Ормон сделали её образованной девушкой, знавшей немного испанский язык и латынь, умеющей танцевать и вести себя подобающе в хорошем обществе. Всё это позволило ей найти место гувернантки в знатной семье, ведь меньше всего Эжени желала быть нахлебницей.
  Маркиз де Грокур, хорошо знавший Поля Вире, - его сиятельство сам когда-то брал у него уроки фехтования, - относился к нему с большим уважением, и поэтому с готовностью взял его воспитанницу на место гувернантки. Однако девушка поступила к маркизу только с тем условием, что она не будет находиться постоянно при мальчике, ведь Адрианна и господин Вире, уже достаточно постаревшие за эти годы, нуждались теперь в её помощи по хозяйству ещё больше. Маркиз де Грокур отнёсся к этому с пониманием, тем более что бывшая кормилица Ги осталась при них. Поэтому Эжени каждый вечер из замка де Грокуров возвращалась домой. Это не было для неё обременительным, так как от замка до дома Вире было меньше одного лье, и она преодолевала это расстояние на своей быстроногой Муетте всего за четверть часа.
   В субботние дни, когда у девушки был выходной, она иногда вместе с Адрианной иногда ездила на рынок в Вернон. А иногда - в Париж, к своей подруге Виолетте, жившей теперь в столице. Полтора года назад мадемуазель д'Ормон вышла замуж за молодого шевалье Патрика де Монтуара, с которым познакомилась на одном из столичных балов.
  Когда Эжени в первый раз оказалась в Париже, то была очарована этим величественным, огромным, как ей показалось после скромного Вернона, шумным, пышным городом. Он волновал ей кровь, и девушке хотелось остаться в нём навсегда. И она бы сделала это - Виолетта, поначалу не очень уютно чувствовавшая себя в малознакомом городе, не раз приглашала свою подругу жить к себе в Париж, - но Эжени не могла оставить господина Вире и Адрианну, нуждавшихся в её подмоге и которым она стольким была обязана.
  Девушка была расстроена тем, что ей придётся остаться ночевать в замке де Грокуров, ведь завтра она собиралась отправиться в Париж. Эжени рассчитывала выехать ранним утром, но теперь она вынуждена будет заехать домой: показаться господину Вире и Адрианне, чтобы те не беспокоились о ней. А это отнимет у девушки то лишнее время, которое она могла бы провести в столице.
  А дождь тем временем всё с той же силой не переставал поливать землю. Однако вскоре сквозь потоки воды Эжени заметила какое-то большое тёмное пятно, приближавшееся к замку. Это могла быть только карета маркиза, а значит, скоро будет ужин. Экипаж, запряжённый четвёркой гнедых лошадей, остановился у подъезда, и господин де Грокур, придерживая свою круглую шляпу, выскочил из кареты и поспешным шагом, перепрыгивая через ступеньки, вбежал в дом. За ним последовали и лакеи, успевшие уже достаточно промокнуть под не знавшим жалости дождём.
  Через полчаса Эжени уже повязывала своему воспитаннику, который трапезничал вместе с родителями, обеденную салфетку. Мальчик сидел по левую руку от отца, рядом с няней, напротив - его мать, мадам де Грокур. Один из лакеев разрезал аппетитного, с золотисто-коричневой корочкой гуся, стоявшего в центре обеденного стола, и из ароматной птицы на серебряное блюдо полился прозрачный сок, возбуждавший и без того сильный аппетит.
  Маркиз де Грокур, молодой мужчина лет тридцати, делился своими впечатлениями о погоде. Вернее, о непогоде, настигнувшей его в Верноне. Затем он решил расспросить о внезапном госте, невольно оказавшимся в их замке, и о котором Эжени в своих раздумьях уже успела позабыть.
  - Мне сказали, что какой-то крестьянин подобрал на дороге мужчину, упавшего с лошади и сломавшего ребро, и привёз его к нам.
  - Да, это так, - подтвердила мадам де Грокур. - Я расспросила того крестьянина, и он сказал, что нашёл этого человека у дороги, когда ехал в свою деревню. Он беспомощный лежал на земле и попросил его довезти до ближайшего дома, где ему смогли бы помочь, так как у него очень сильно болело в боку. Крестьянин, сразу признав в нём благородного человека, согласился помочь и привёз его к нам. Я распорядилась поместить этого бедолагу-дворянина в одну из комнат.
  - Вы видели его, разговаривали с ним?
  - Да. Бедняга, он так стонал от боли, - с большим сочувствием произнесла женщина. - Жаловался, что каждый вдох доставляет ему сильную боль. И я даже послала за доктором, несмотря на ливень. Много же ему досталось по жизни. Он ведь одноглаз. Он сказал, что потерял правый глаз во время дуэли и теперь вынужден носит повязку. Когда я спросила, как его зовут, он представился виконтом де Сент-Ивов. Он ехал из Руана в Париж, и на полпути на него напали разбойники. Угрожая пистолетом, они выстрелили, и его конь, испугавшись, сбросил его и убежал. Разбойники ограбили его и оставили беспомощного лежать на дороге.
  - Ограбили разбойники? - вскинул брови маркиз де Грокур. - Это уже четвёртое ограбление за последние несколько недель в нашей провинции. Но раньше разбойники совершали налёты вокруг окрестностей Руана. А теперь, значит, подобрались и к нам.
  - Вы думаете, что это те же самые бретонские разбойники, о которых теперь все говорят? Но на дорогах всегда хватало лихих людей.
  - Мы об этом сможем узнать, только поговорив с виконтом де Сент-Ивом. Говорят, у тех разбойников сильный бретонский выговор. Кроме одного из них, - маркиз поднял вверх указательный палец, - их главаря. Предполагают, что он из разорившихся дворян. Якобы он за карточные долги распродал свои земли и остался без средств к существованию. И не нашёл лучшего выхода, как заняться грабежом у большой дороги.
  - Но я не понимаю, почему же король медлит? Давно было пора прислать к нам королевский отряд солдат для их поимки, раз наши драгуны не способны справиться с ними.
  - У Его Величества и без разбойников хлопот хватает. Идёт война с австрийцами. Дела у французских войск в Италии идут не так хорошо. И сейчас все силы брошены к границам Франции. Денег в казне нет. Солдатам нечем платить жалование. Возросшие налоги не спасают, а только разоряют тех, кто и так живёт небогато. Поэтому не удивительно, что бандитов становится всё больше.
  - Господи, ну почему они выбрали именно наши земли! - с досадой произнесла маркиза.
  - В этом тоже нет ничего удивительного. Вдоль Сены от Парижа до Гавра идёт торговый путь, по которому каждый день передвигаются сотни карет и повозок с товарами, они и привлекают разбойников.
  - Всё это ужасно, - вздохнула мадам де Грокур. - Ах, давайте прекратим этот разговор. Мне при мыслях о разбойниках, которые где-то рядом, становится не по себе.
  Маркиз согласился с женой и переключил своё внимание на маленького Ги, который увлечённо слушал своих родителей. Его, в отличие от них, совсем не пугали какие-то разбойники, наоборот, они вызывали в нём мысли о приключениях. Отец, повернувшись к сыну и его гувернантке, спросил, обращаясь к ним обоим:
  - Как успехи маленького Ги?
  - О, отец, я уже выучил много слов по-испански, - ответил мальчик.
  - Какие же?
  - Я знаю, как будет "доброй ночи", - похвастался Ги.
  - Как же? - поинтересовался отец.
  - Бонас ноча.
  Мужчина улыбнулся.
  - Ты, наверное, хотел сказать "буенас ночес".
  Мальчик немного смутился и утвердительно кивнул.
  - Он очень способный и любознательный, - похвалила его Эжени.
  - Я надеюсь, что он вырастет достойным подданным Его Величества, - сказал отец мальчика.
  - И одолею разбойников! - храбро воскликнул малыш Ги, размахивая вилкой словно саблей.
  
  На следующий день, ранним утром, Эжени покинула замок де Грокуров и, заехав на короткое время домой, отправилась в Париж. Преодолев расстояние в пятнадцать лье, девушка уже к полудню оказалась перед воротами Сент-Оноре, охранявшими столицу с западной стороны.
  Виолетта де Монтуар жила на улице Сент-Антуан в красивом старинном особняке, принадлежавшем роду графов де Монтуар. Всякий раз, когда подруги встречались, они отправлялись на прогулку по Парижу, и Виолетта показывала девушке достопримечательности этого великолепного города, активно разраставшегося и перестраивавшегося в последние годы. Но сегодня подруги решили просто прогуляться вдоль набережной Сены.
  Вчерашний дождь, обрушившийся на Нормандию, краем задел и столицу, поэтому улицы, не успевшие просохнуть, были в лужах. От свежего ветра, дувшего с реки, легко дышалось, весело чирикали воробьи.
  Эжени ещё в прошлый свой приезд к Виолетте просила помочь ей и через её мужа, служившего при дворе и имевшего большие связи, узнать что-нибудь о её братьях - Бернаре и Шарле, и теперь девушка с нетерпением ждала вестей от подруги. И Виолетта с удовольствием, зная какое большое значение это имеет для Эжени, поведала ей о том, что удалось разузнать Патрику: Бернар поступил в королевскую армию и сейчас воюет где-то на границе с германскими княжествами. А вот про Шарля не было почти никаких сведений. Можно было с уверенностью сказать лишь то, что он живёт в Париже. Но это Эжени знала и так.
  Однажды года два назад, когда Поль Вире отлучился на несколько дней из дома, девушка решила навестить свой родной замок, который она не видела столько лет, чтобы разузнать о своих братьях. Однако Эжени не решилась предстать открыто перед родственниками, ведь наверняка её считали давно умершей. Поэтому, переодевшись в мужскую одежду, в которой она занималась фехтованием, девушка отправилась к замку Ан-ла-Прери. Трудно описать те чувства, которые охватили её, когда она вновь увидела возвышающиеся над дубовой рощей башни родного замка. Её сердце сжалось в груди, а глаза стали влажными от слёз. Подъехав ближе к замку, Эжени повстречала одного из незнакомых ей слуг, знавшего о дочери маркиза де ла Прери лишь понаслышке. Она расспросила его о хозяевах замка. И тот рассказал, что братья давно уже покинули Шато-ан-ла-Прери, перебравшись в столицу. И для Эжени этот замок сразу опустел и стал чужим. Да, пусть в нём ещё оставался жить её отец, однако постепенно черты его лица стирались из памяти девушки, и теперь она могла сказать, что больше её ничего не связывает с Шато-ан-ла-Прери.
  Задумчивость Эжени прервала Виолетта:
  - Хочу обрадовать тебя. Король скоро переберётся в Сен-Клу, и я надеюсь, что вскоре мы всё же сможем приехать в Нормандию. Я так соскучилась по своему отцу, - сказала она.
  - Ах, Виолетта, - расстроено вздохнула Эжени. - Сейчас, наверное, не самое лучшее время покидать Париж.
  - Почему же? - удивилась молодая женщина.
  - Ты слышала о разбойниках из Бретани, которые уже несколько недель орудуют в нашей провинции? Они грабят богатые кареты, проезжающие по большим дорогам.
  - Да, о них писали парижские газеты. Но где сейчас нет разбойников? - пожала плечами Виолетта. - Стоит выехать из любых ворот Парижа, как можно натолкнуться на бандитов, желающих поживиться чужим добром.
  - И всё-таки, я думаю, вам стоит повременить, пока их не изловят. Говорят, что они очень наглые и коварные, - предупредительно сказала Эжени.
  - Ах, Эжени, я слишком соскучилась по тебе и отцу, чтобы кого-то бояться. Летом в Париже душно и скучно. Я скажу Патрику, чтобы он взял хорошую охрану, и никакие разбойники нам не будут страшны.
  Девушка больше не стала спорить с подругой: ей самой хотелось видеться чаще с Виолеттой, в Нормандии она очень по ней скучала. И знала, что каждый день задержки её приезда, будет её расстраивать не меньше, чем мадам де Монтуар.
  Пробыв в столице целый день и ночь, на следующее утро Эжени отправилась домой.
  
  Ночь была тиха и спокойна, только изредка из леса доносилось пение ночных птиц. По чёрному небу плыли синие, с серебристым кружевом по краю, облака, попеременно загораживавшие собой почти полную, с жемчужной аурой вокруг своего диска, луну. Наконец облака расступились вокруг ночного светила, позволив ему на короткое время покрасоваться на усыпанном звёздами небе, и тусклый лунный свет мягко осветил парк замка де Грокуров и вместе с ним два силуэта, отделившиеся от деревьев, растущих в парке. Осторожно ступая, они двигались в сторону замка. Остановившись перед его фасадом, эти две тёмные фигуры принялись внимательно рассматривать окна дома и, заметив наконец в одном из левых нижних окон тусклый свет, направились к нему.
  Свет исходил от пятисвечного шандала, кем-то нарочно выставленного на подоконнике. Когда эти две фигуры попали в освещённое пятно, то в них можно было разглядеть двух мужчин, одетых во всё тёмное и с широкополыми шляпами на головах. Но самое необычное в них было то, что их лица скрывали тёмные платки, повязанные по самые глаза. Один из мужчин, сдвинув вниз рукой, одетой в перчатку, свой платок и, сложив ладони в какую-то фигуру у рта, сымитировал крик ночной птицы. Этот крик был настолько правдоподобным, что если бы вдруг в этот момент в парке находился бы кто-нибудь ещё, то он, не подозревая подвоха, взглянул бы на дерево в поисках птицы.
  Тут же в окне этой комнаты, освещённой шандалом, показалось движение. Наконец шторы раздвинулись, и в окне высветилась ещё одна фигура, которая осторожно, почти бесшумно, принялась открывать ставни. Когда они распахнулись, то свет свечей обрисовал лицо ещё одного мужчины, в котором маркиза де Грокур, без сомненья, узнала бы своего гостя. Однако как бы она удивилась, увидев, что тот глаз, который прежде всё время был закрыт повязкой, на самом деле был совершенно невредимым. Мужчина, представлявшийся хозяевам дома де Сент-Ивом, кивнул тем другим, ждавшим его на улице, и они поочерёдно при помощи самозваного "виконта" принялись влезать в окно, при этом постоянно озираясь по сторонам для того, чтобы их не застали врасплох. Когда все трое оказались в комнате, гость де Грокуров также повязал на своём лице платок, затем затушил все свечи шандала, корме одной. Вынув её из подсвечника, он обмотал её платком, чтобы горячий воск не обжигал пальцы. Держа горящую свечу, мужчина направился к дверям, ведущим из комнаты в коридор, и медленно приотворил дверь. Но тут ржавые петли двери предательски скрипнули. Но гость де Грокуров, прекрасно зная об этой особенности, оставил лишь небольшую щель, чтобы в неё можно было пролезть только боком. Прежде чем выйти, он убедился, что в коридоре никого нет, и затем только дал знак остальным, что путь свободен и можно идти дальше. Когда все трое оказались в коридоре, гость де Грокуров указал пальцем наверх, на второй этаж дома, а потом в сторону лестницы.
  Пробравшись на второй этаж, они остановились у дверей одной из комнат, которая, вероятно, и являлась целью их визита. Мужчина, пустивший незнакомцев в дом, медленными движениями толкнул за ручку дверь, и та отворилась. Всё так же осторожно троица вошла в комнату. Это оказалась спальня, где на кровати кто-то спал. Подойдя ближе, мужчины увидели молодую девушку, спавшую безмятежным сном. Она даже как будто улыбалась во сне, словно ей снилось что-то хорошее.
  "Виконт де Сент-Ив" передал свечу одному из своих товарищей и крадучись подошёл к кровати, на которой спала камеристка де Грокуров - Селеста. Убедившись, что сон её крепок, он резким движением наложил одну свою ладонь на её рот, а другую - на грудь девушки. Селеста, не понимая, что происходит, - то ли во сне, то ли на наяву, - от ужаса широко раскрыла глаза и, увидев склонённое над собой лицо с чёрной повязкой, хотела было закричать, однако рука мужчины так крепко зажимала ей рот, что из камеристки исходило лишь глухое мычание. Ей оставалось только попытаться освободиться от цепких лап, со всей силой прижимавших её к кровати. Но тут другой мужчина вытащил из-за пояса свой нож и приставил конец его лезвия прямо к шее девушки.
  - Не дёргайся, - произнёс он негромко, однако достаточно угрожающе.
  Почувствовав холодный металл, коснувшийся её кожи, камеристка в ужасе замерла, рассматривая три тёмных силуэта в шляпах, окружавших её.
  - Будешь послушной девочкой - останешься жива. Даже царапины на тебе не оставим, - так же тихо продолжил мужчина, говоривший с сильным выговором. - Если нет - распрощаешься с жизнью раньше, чем отпустил тебе Господь. Ну так как?
  Селеста еле заметно кивнула и тут же почувствовала, что руки, сжимавшие её тело, исчезли.
  - Вставай, - приказал "виконт де Сент-Ив".
  И девушка послушно вылезла из-под одеяла, стыдливо прикрывая руками свою грудь, ведь она была только в одной ночной рубашке. Мужчина усмехнулся, потешаясь над скромностью служанки и, взявшись рукой за её подбородок, подтянул её лицо к себе. Девушка, дрожа, как осенний лист на ветру, исподлобья взглянула на мужчину, но в полумраке она сумела разглядеть только сверкнувшие белки его глаз.
  - Не бойся, мы не причиним тебе вреда. Нам нужно всего лишь, чтобы ты нам сказала, где хранит побрякушки твоя хозяйка.
  Но камеристка молчала, боясь проронить хоть слово. Сказать бандитам, где лежат драгоценности её любимой мадам? Нет, она не предательница. Пусть делают с ней, что хотят, - она не выдаст тайник мадам.
  - Ну, что молчишь? Язык проглотила? - сдавленным голосом, но раздражённо прошипел "виконт де Сент-Ив".
  - Я не знаю, я ничего не знаю, - забормотала девушка.
  - Ну, конечно, любимая камеристка маркизы и не знает, где камушки лежат. Сама, наверное, примеряла их не раз на себя, когда хозяйки не было дома. Говори, - угрожающе произнёс мужчина, и Селеста почувствовала, как нож вновь упёрся ей в горло.
  Девушка была ни жива ни мертва, но она решила оставаться твёрдой до конца и, закрыв глаза, принялась читать молитву о спасении своей души Господом.
  - Ты что? - мужчина с недоумением рассматривал лицо камеристки. - Решила отдать свою жизнь за эти камушки, за эти стекляшки? Что они для тебя? Разве они твои? Подумай о себе. Разве твоя жизнь не дороже? Ты молодая, красивая, у тебя ведь могут быть дети: двое, трое, четверо. И ты отдашь их будущие жизни за то, что тебе не принадлежит?
  Тут Селеста уже менее уверенно взглянула на грабителя и словно вопрошала его: если она сейчас расскажет, где тайник маркизы, не будет ли это таким уж большим грехом. Мужчина видел сомнения камеристки и ему оставалось только подтолкнуть её к правильному для него решению.
  - Ну же, давай отведи нас туда.
  Девушка опять кивнула и покорно на "деревянных" ногах направилась к выходу из комнаты. Остальные двое грабителей, усмехнувшись, как быстро их главарю удалось "уломать" молоденькую камеристку, последовали за ними.
  Селеста направилась к будуару маркизы, в тайне надеясь, что по пути им случайно попадётся кто-нибудь из бодрствующих обитателей дома. Но её надежде не суждено было сбыться, дом спал, нигде не было слышно и постороннего звука, только осторожные шаги разбойников, следовавших за ней гуськом. И волей-неволей камеристка привела грабителей к комнате маркизы де Грокур.
  - Открывай, только тихо, - приказал ей шёпотом "виконт де Сент-Ив", который, как уже догадалась Селеста, по всей видимости, был главным среди бандитов.
  Девушка дрожащей рукой взялась за дверную ручку и отворила дверь. Когда в комнату вошёл последний разбойник, в руках которого была свеча, мужчины принялись осматривать её. Посреди комнаты стоял небольшой резной столик, на котором лежали чернильница с перьями и бумага, а рядом с ними - овальная серебряная, тонкой чеканки шкатулка. Заметив её, "виконт де Сент-Ив" тут же перепоручил девушку одному из своих товарищей и подошёл к шкатулке. Открыв крышку, он увидел в ней нить из крупного жемчуга и серьги. Мужчина жадно схватил ожерелье и стал внимательно рассматривать его, повернувшись к свету. Его намётанный глаз тут же оценил превосходный жемчуг, и, достав из кармана своей куртки тканый мешк, разбойник опустил в него ожерелье. За ним туда же последовала и серебряная шкатулка вместе с серьгами. Больше на столе не оказалось ничего примечательного, и мужчина подошёл к трюмо с множеством ящичков. Грабитель стал поочерёдно выдвигать каждый из них, но, не находя ничего достойного своего внимания, задвигал обратно, пока не наткнулся на один, который не поддался движению мужчины. Тогда он ещё сильней дёрнул за медное кольцо, но и в этот раз ящичек не сдвинулся с места - он был заперт.
  - Блез, работёнка для тебя, - обратился по-бретонски главарь к одному из своих товарищей, делая подзывающий жест рукой и уступая ему своё место.
  Тот, поставив свечу на трюмо, на корточках присел перед ящичком и стал внимательно рассматривать скважину замка. Затем он извлёк из своего кармана огромную связку ключей всеразличных размеров и форм и принялся поочерёдно вставлять в скважину наиболее подходящие на его взгляд ключи. И вскоре один из них с лёгкостью провернулся, и грабитель выдвинулся ящик.
  - Молодец, - радостным шёпотом похвалил главарь своего подельника и в нетерпении заглянул в ящик.
  Внутри него оказалась ещё несколько шкатулок, которые тоже, однако, были заперты. Самозваный виконт, взвесив каждую из них в руке, понял, что все они битком набиты украшениями. Довольно переглянувшись с Блезом, он сложил шкатулки в свой мешок. Затем внимательно оглядев комнату и поняв, что больше здесь поживится нечем, главарь вновь обратил своё внимание на камеристку, которая с замершим сердцем следила за разбойниками.
  - А теперь ты нам покажешь, где твой хозяин прячет денежки.
  Испуг вновь отобразился на лице Селесты, и она принялась лепетать:
  - Я не знаю, правда, я не знаю. Умоляю, пощадите меня, - и, не выдержав, служанка забилась в истерике.
  Но главарь тут же подлетел к ней и зажал её рот своей ладонью.
  - Заткнись, дура, - рявкнул мужчина. - Иначе в твоей голове будет красоваться дырка, - и, вынув из-за пояса пистолет, поднёс его к лицу девушки.
  Та, испугавшись ещё больше, замерла в оцепенении.
  - Веди нас к кабинету своего хозяина.
  Вскоре грабители, оказавшись в кабинете, принялись обыскивать его в поисках сбережений хозяина дома. Однако и его шкаф, и его стол не содержали ничего ценного, если не считать позолоченных часов, которые тут же исчезли в мешочке главаря. Но денег нигде не было, а это могло означать, что, скорее всего, в кабинете имелся потайной шкафчик. Но где он мог находиться? За картиной на стене, за придвинутым шкафом, за снимающейся шпалерой? Да где угодно. Главарь в задумчивости ещё раз внимательно осмотрел комнату, и взгляд его зацепился за висевший рядом с камином портрет какого-то мужчины. Подойдя к картине, он сдёрнул её с гвоздя, и увидел, что под ней скрывалась вделанная в стену дверца с замком. Всё оказалось очень просто: маркизы де Грокуры не стали утруждать себя тем, чтобы понадёжнее замаскировать свой тайник, что оказалось весьма на руку грабителям. Улыбнувшись, главарь опять подозвал к себе Блеза, теперь уже для того, чтобы тот вскрыл ещё и потайной шкафчик. И уже через минуту кожаный кошелёк маркиза де Грокура, набитый золотыми монетами, перекочевал в карман главаря бретонских разбойников.
  Дело было сделано. Пора было покидать замок де Грокуров.
  - Танги, свяжи её, - дал указание главарь тому разбойнику, который всё это время удерживал бедную камеристку.
  Тот, не церемонясь, грубо потащил девушку к стулу, стоявшему у стола, и толкнул в него Селесту, которая, падая, больно ударилась об подлокотник. Затем разбойник достал из кармана кусок какой-то ткани, по всей видимости, ранее служивший шейным платком и, ткнув его девушке в рот, принялся завязывать его концы на её затылке. Затем, достав верёвку, он так крепко привязал камеристку к стулу, что верёвка врезалась ей в кожу. Напоследок бретонец похотливо взглянул на девушку и, широко растопырив пальцы ладони, схватил Селесту за грудь и принялся елозить по ней рукой. Но тут его гневно окликнул главарь:
  - Танги, давай быстрей.
  И мужчина, с сожалением посмотрев на девушку, произнёс:
  - А ты ничего, детка. В другой раз тебя повстречаю - просто так уже не отпущу.
  Наконец грабители покинули кабинет и направились в ту же самую комнату, через окно которой они проникли в дом.
  Тем временем небо на востоке начало светлеть и приобретать прозрачность акварели, а луна, склонившаяся на запад, побледнела. Мужчины, прежде чем пуститься в обратный путь, внимательно осмотрелись для того, чтобы убедиться, что парк по-прежнему пуст, и, выпрыгнув из окна, направились к своим лошадям, ожидавших их на окраине парка. Надо было спешить, ведь скоро начнут просыпаться первые слуги.
  Они преодолели уже почти половину пути, как вдруг услышали где-то сбоку, в темноте, чьё-то угрожающее рычание, и две тени, проскользнув между деревьев, выскочили перед грабителями. Мужчины замерли на месте, увидев в десяти шагах от себя двух огромных бордоских догов, которые, злобно оскалив зубы, медленно наступали на чужаков, преграждая им путь.
  - Чёрт, я про них совсем забыл! - с досадой произнёс главарь, ведь прошлой ночью он слышал лаянье этих собак, которых выпускали в парк на ночь.
  - Как мы проскочили мимо них, не заметив? - удивился Блез.
  - Наверное, они были в другом конце парка.
  - Твари! - выругался Танги.
  Тем временем псы всё наступали, всем своим видом показывая, что они готовы напасть в любой момент. Тут один из них залаял басом и кинулся вперёд в попытке схватить за руку главаря разбойников. Тот в испуге тут же вытащил из-за пояса свой пистолет и, почти не целясь, выстрелил в собаку. Животное даже не успело взвизгнуть, так как мужчина попал ему прямо в голову, и, перекувыркнувшись, оно распласталось на земле. Вторая собака, испугавшись неожиданного и резкого хлопка, отпрянула в сторону и с изумлением глянула на свою товарку, неподвижно валявшуюся на земле с окровавленной головой. Мужчины, воспользовавшись замешательством собаки, со всех ног бросились вперёд по аллее, где уже совсем неподалёку стояли их лошади. Вторая собака, повинуясь инстинкту, с громким лаем пустилась вслед за беглецами. Танги, бежавший последним, на ходу обернулся и тоже выстрелил из пистолета в собаку, но промахнулся.
  - Проклятье! - вновь злобно выругался бретонец.
  Однако это хоть на какое-то время приостановило преследовавшее их животное, и разбойники смогли получить небольшую фору. Добежав наконец до лошадей, они ловко вскочили в сёдла. Однако лошади были привязаны поводьями к сучьям деревьем и их предстояло ещё отвязать. Догнавшая их собака, принялась прыгать вокруг всадников, мечась между ними от одного к другому и норовя укусить лошадей за ноги. Однако те недовольно ржали и угрожающе поднимали копыта, пытаясь лягнуть собаку. Наконец грабители развязали поводья, и лошади с места рванули вон из парка, преследуемые собакой. Однако вскоре животное поняло, что всадников ему не догнать и, остановившись, с сожалением проводило их взглядом.
  
  Первая новость, которая ждала Эжени в замке де Грокуров по её возвращению из Парижа, это, конечно же то, что нынешней ночью замок был ограблен. Девушка попросила мадам Агутэн рассказать ей всё в подробностях, насколько это было возможно. И бывшая кормилица Ги с готовностью и волнением принялась пересказывать события прошедшей ночи, словно участвовала в них сама. Так же, как и большинство жителей замка, этой ночью, вернее, очень ранним утром она проснулась от громкого лаянья собак в парке и выстрелов из пистолета. Один из слуг, выглянувший в окно, увидел в предрассветных сумерках, как три тёмные фигуры всадников удаляются от их замка, преследуемые собакой. Он тут же поспешил к комнате маркиза, чтобы доложить хозяину об увиденном. Сомнений не было в том, что эти всадники были грабителями, поэтому, в первую очередь, стали осматривать дом, чтобы понять, удалось ли им проникнуть в него или их спугнули собаки. И когда господин маркиз вместе со слугами вошёл в кабинет, то там они увидели привязанную к стулу камеристку с кляпом во рту, а также вскрытый потайной шкафчик. Грабители забрали всё до единого су. Когда Селесту освободили от верёвок, она поведала о том, что случилось этой ночью. А мадам Агутэн пересказала слова камеристки Эжени.
  - Бедная Селеста, такое пережить. Сколько страху она натерпелась, - сочувственно произнесла мадам Агутэн, качая головой, когда закончила свой рассказ. - Селеста сказала, что бандиты были очень наглыми и грубыми. Особенно один из них, какой-то чужеземец. И это чудо, что они не совершили с ней ничего дурного, хотя постоянно угрожали ей ножом. Но Селеста уверена, что это лишь потому, что они очень торопились. Но больше всех, конечно же, сокрушается мадам де Грокур. Сначала ведь никто и не подумал, что это ограбление как-то связано с позавчерашним раненым гостем, виконтом де Сент-Ивом. Ну помните, которого подобрали на дороге? А обнаружилось всё вот как. Одна из служанок наведалась к нему в комнату; заходит, а там нет никого, и окна распахнуты настежь. Тут же вспомнили слова Селесты, которая говорила, что голос главаря разбойников показался ей очень знакомым. И когда она узнала, что виконт де Сент-Ив исчез, то не засомневалась, что он и есть их главарь, несмотря на то, что оба его глаза были совершенно целы. То есть как бы выходит, что мадам де Грокур сама впустила разбойника в свой собственный дом. Но ей, конечно, трудно было предположить, что этот мужчина с такими изысканными, как ей показалось, манерами и речью (мадам ведь ни мгновенья не сомневалась, что он дворянин) - всего лишь бандит. Он воспользовался её добротой и доверием, чтобы проникнуть в дом и ограбить его, тогда как мадам проявляла о нём такую заботу, думая, что он ранен. Более того, он говорил, что сам стал жертвой грабителей. Конечно, кому тогда могло прийти в голову, что всё это обман, - вздохнула мадам Агутэн. - Господину де Грокуру пришлось найти немало слов, чтобы убедить мадам в том, что она ни в чём не виновата. Ведь он сам ни в чём не заподозрил виконта де Сент-Ива, хотя тоже разговаривал с ним. У него не возникло никаких сомнений даже после того, как доктор сообщил ему, что больной отделался всего лишь небольшими кровоподтёками и навряд ли ребро его сломано, а, скорее всего, это лишь сильный ушиб. Но теперь-то господин маркиз твёрдо уверен, что это были те самые бретонские разбойники, о которых нынче все говорят. Поэтому его сиятельство сегодня вновь уехал в Вернон, чтобы сообщить обо всём бальи.
  После завтрака Эжени, подстёгиваемая любопытством, - ей хотелось услышать всё из первых уст, - отправилась в комнату камеристки, чтобы расспросить её поподробней об этих разбойниках. Селеста лежала на кровати, укрывшись одеялом. Девушка присела рядом со служанкой и спросила, как та себя чувствует.
  - Ах, мадемуазель Эжени, я такое пережила этой ночью! Я думала, что умру, - сказала она, всё ещё не отойдя от случившегося. - Взгляните.
  Камеристка высунула из-под одеяла свои руки, и Эжени увидела, что они местами были в кровоподтёках, а кое-где и с содранной кожей, а на шее девушки она заметила лёгкий порез от ножа.
  - Один из этих бандитов, - говорила Селеста, - которого самый главный называл Танги, настоящее животное. Он обращался со мной так, словно я тряпичная кукла. Мне было очень страшно. Клянусь, я не хотела предавать мадам и говорить, где лежат её драгоценности, но они приставили нож к моему горлу, угрожали убить, сказали, что у меня могли бы быть дети.
  - Селеста, тебе не нужно оправдываться, никто не обвиняет тебя в предательстве, - сказала как можно мягче Эжени и после паузы спросила: - Скажи, ты сумела рассмотреть их лица? Ведь когда прибудет полиция, они будут расспрашивать тебя об этом.
  - Нет, их лиц я не видела, у них были повязаны платки вот до сюда, - и камеристка указала пальцем на свою переносицу. - Я видела только их злые глаза. Но я узнала голос их главаря - это был тот самый дворянин, которого два дня назад привёз к нам крестьянин. Ещё я поняла, что третий разбойник, кажется, их главарь называл его Блезом, очень ловко умеет вскрывать всякие замочки. Я видела, как он делал это. У него была огромная связка ключей. Он вставлял их в скважину, потом ковырял ими. И после этого все замки сами собой открывались, и шкатулки, и шкафчика! - тут Эжени показалось, что в словах девушки проскользнула некоторая доля восхищения.
  - Господин маркиз решил, что это разбойники из Бретани. Как ты думаешь, почему? Они говорили по-бретонски? - снова спросила Эжени.
  - Я не знаю, на каком языке они говорили, на бретонском или нет, но это был точно не французский. Но на нём они разговаривали только между собой. А ко мне обращались на французском, правда, тот самый Танги говорил с таким сильным выговором. До сих пор у меня в ушах стоят его слова: "в другой раз увижу - просто так уже не отпущу", - удачно сымитировала девушка акцент разбойника. - Мне теперь даже из комнаты выходить страшно, мне всё кажется, что они до сих пор здесь, прячутся где-то в доме.
  - Нет, их нет здесь. Всё уже позади, Селеста, тебе больше нечего бояться, - успокаивающе произнесла Эжени. - И я уверена, что вскоре им придёт конец. Я слышала, что маркиз уехал в город, чтобы рассказать обо всём бальи. Из Руана пришлют отряд солдат, и они поймают разбойников.
  - Дай-то бог, чтобы побыстрей.
  Эжени ещё немного побыла с Селестой, говоря ей утешительные слова, но на самом деле думала она о другом. Тогда как все обитатели замка Грокур в эту злополучную ночь, наверное, были бы счастливы оказаться в другом месте, Эжени, напротив, было почему-то досадно, что такое происшествие случилось в её отсутствие. Надо же было такому случиться, что разбойники решили совершить ограбление именно в тот день, когда она была в Париже, а не днём ранее, когда из-за сильного дождя вынуждена была остаться у де Грокуров на ночь. Хотя навряд ли девушка смогла бы чем-нибудь помочь хозяевам замка: никто не слышал, как разбойники пробрались в замок и обчистили его. Когда же Эжени представила себя на месте Селесты, то поняла, что она в тот момент была бы такой же беспомощной, как и служанка. Ведь при ней не было её шпаги, да и навряд ли она смогла бы справиться с тремя мужчинами, вооружёнными до зубов. Но девушке так хотелось проверить своё мастерство фехтования с настоящим противником. Ведь пока её единственными соперниками были только господин Вире да барон д'Ормон.
  Размышляя же над самим ограблением, Эжени поражала, как, впрочем, и всех остальных, его дерзость. Один из грабителей, тот самый "виконт де Сент-Ив", не побоялся в открытую предстать перед своими будущими жертвами. Конечно, у разбойников навряд ли был другой способ попасть в дом де Грокуров, но теперь их главарь сильно рискует быть узнанным. Ведь его хорошо рассмотрели и сами де Грокуры, и многие их слуги, несмотря на то, что видели его лишь с повязкой на одном глазу.
  
  Однако спустя неделю разбойники всё ещё не были пойманы. Более того, из Руана в Вернон из-за бюрократических проволочек всё ещё не был выслан отряд солдат для их поимки. Их ожидали со дня на день; а пока вся округа жила как на вулкане.
  Но сегодня была суббота, рыночный день, и Адрианне надо было ехать на городской рынок продавать цыплят и утят, а также домашний сыр, который уже созрел, и зелень. Ну и конечно, нужно было прикупить кое-что для собственного хозяйства.
  Однако когда Адрианна узнала, что бретонские разбойники рыщут где-то совсем рядом, то стала бояться из дома и нос казать. Напрасно Поль Вире уверял её, что разбойников вряд ли заинтересует старуха, с которой и взять-то нечего, кроме как пряди седых волос, - всё равно женщина наотрез отказывалась ехать в город одна. И Эжени пришлось сопровождать её. Для спокойствия старушки, да и для собственной уверенности, девушка переоделась в мужскую одежду и надела парик. Теперь она была при шпаге и способна была дать отпор любому разбойнику.
  Ранним утром плетёные клетки с крупными дырками, из которых доносился писк жёлтеньких пуховичков - цыплят и утят, а также корзины с сыром и зеленью были погружены в телегу. Мадам Флёри села на облучок повозки, в которую был запряжён рыжий жеребец Вире, стегнула вожжами, и повозка в сопровождении Эжени, ехавшей верхом, тронулась в путь.
  Через полчаса езды неторопливой рысцой телега и Эжени уже подъезжали к Вернону, расположенному на другом берегу Сены. Однако, чтобы попасть в город, надо было ещё проехать через каменный мост с мельницей, перекинутый через реку. Но сегодня из-за рыночного дня оказалось слишком много желающих попасть в город. И десяток крестьянских телег и верховые столпились у моста, желая побыстрей его проехать, чтобы занять бойкое место на рыночной площади или, наоборот, купить что-нибудь самое свежее.
  Но Эжени показалось, что сегодня всё-таки уж слишком много желающих проехать в город, да и к тому же очередь совсем не двигалась. Чтобы выяснить, в чём дело, девушка решила проехать вперёд, и направилась к мосту. Доехав до перекрёстка дорог, она наконец увидела, в чём была причина заминки. Почти у самого моста чья-то телега, спускаясь с крутого холма, налетела на большой камень, опрокинулась набок, и весь товар, которого было довольно много, вывалился на дорогу. Несколько крестьян, пришедших на помощь, пытались поставить телегу обратно на колёса. А хозяева бегали вокруг баулов и корзин и собирали всё в одну кучу, попутно умоляя прохожих не топтать их товар. Однако некоторые нетерпеливые всадники, не обращая на их просьбы никакого внимания, всё-таки спешили к мосту, получая вслед проклятья.
  Наконец телегу поставили на колёса, и торговцы поспешно стали перекладывать в неё свой товар. Какой-то мальчуган, воспользовавшись суматохой, подбежал к одному из кулей, валявшемуся в куче, схватил его и, сунув за пазуху, бросился бежать со всех ног. Старая крестьянка, увидев это, заохала пуще прежнего и стала поносить маленького негодника на чём свет стоит.
  - Ловите его, ловите! - кричала она.
  Однако воришка так быстро юркнул мимо зевак, что никто не успел схватить его за шиворот.
  Эжени же, увидев, что скоро затор будет устранён, повернула назад. Проезжая мимо вереницы повозок, девушка заметила среди них карету, запряжённую двумя рыжими коренастыми лошадьми с куцыми хвостами. Она привлекла Эжени своим видом: карета была старой, с облупившейся местами краской, а на её оси и стёртых колёсах скопилось столько грязи и пыли, что её хозяева, вероятно, объездили пол-Франции, прежде чем достигли Нормандии. Окошки были занавешены плотными занавесками, а на её дверце отсутствовал герб. Так же на запятках не было лакеев, на козлах же сидел лишь один кучер, который с хмурым недовольством, но всё же внимательно наблюдал за всем происходящим. Заметив, что карету пристально рассматривает какой-то юнец, он с подозрительностью взглянул на него, вернее, на Эжени, и той тут же пришлось отвести взгляд.
  "Странный рыдван", - подумала при себя девушка. - "Каким ветром его сюда занесло?"
   За каретой же стояла крестьянская телега, запряжённая таким же рыжим куцехвостым жеребцом. На облучке её сидел бородатый мужчина с жёсткими на вид, грязно-бурыми волосами. На мир он смотрел маленькими, чёрными, глубоко посаженными глазами из-под низко нависавшего лба; нос его был тонкий, с горбинкой, щёки - впалые, а одну из них, ближе к уху, пересекали несколько коротких шрамов. Сам он был плотный, с загорелым, немного красноватым лицом и волосатыми руками. Во всей его фигуре было что-то грубое и небрежное. Одет он был в белую, но давно уже не стираную холщовую рубашку и в жёлтую жилетку. Телега же его была набита баулами и мешками.
  "Тоже неместный, это наверняка", - решила Эжени. Среди нормандских крестьян, потомков викингов, такой типаж не встретишь.
  Вернувшись к Адрианне, девушка сообщила ей причину заминки, но при этом ни словом не обмолвилась о двух конных повозках, показавшихся ей странными, ведь мнительная старушка тут же подумала бы бог знает что и начала бы трястись со страху.
  Наконец путь расчистился, и вереница торговцев медленно задвигалась в сторону моста. Спустя несколько минут повозка Эжени и Адрианна уже въезжали в старинный, с узкими улочками и фахверковыми домами, средневековый город и, как и большинство въезжавших, они направились к его центру, к рыночной площади. Прохожие, уступая дорогу торговцам, жались к стенам домов. А голуби, сидя на остропокатых крышах, с любопытством рассматривали людей, запрудивших улицу.
  Эжени давно уже потеряла из виду так заинтересовавших её карету и телегу с куцехвостыми лошадьми. Как только те въехали в город, то тут же свернули в один из проулков, словно хотели побыстрей избавиться от любопытствующих глаз. И тут уж больше не могло оставаться никаких сомнений, что эти два "экипажа" были связаны друг с другом.
  Когда Эжени и Адрианна прибыли на рынок и заняли одно из бойких мест, девушка помогла мадам Флёри расставить товар, а затем, оставив её торговать, направилась к трактиру "Сытая Бурёнка", находившемуся здесь же на площади, чтобы позавтракать. Пробравшись сквозь ряд бойких торговок, во всю нахваливавших свой товар, Эжени остановилась у трактира, над входом которой висела вывеска с соответствующим названием и с изображением головы бурой коровы. Привязав Муетту к жерди коновязи, девушка вошла в трактир.
  Трактир был полон народа, как обычно бывает в субботний день, и Эжени с трудом нашла себе место среди распивающих сидр и обсуждающих свои дела горожан и торговцев. Усевшись за длинный стол у окна, девушка взглядом подозвала к себе одну из служанок-разносчиц, известную как Жанна Голубушка. Та, увидев нового посетителя, которого она приняла за молодого, смазливого юношу, ведь Эжени была в мужской одежде, расплылась в улыбке и поспешила к нему.
  - Добрый день, сударь, - поприветствовала она девушку со всей любезностью. - Чего желаете? Я мигом принесу.
  - Омлет с беконом, - низким голосом попросила Эжени.
  - И больше ничего? - несколько огорчилась такому скромному заказу Жанна Голубушка.
  - Пока всё, - ответила девушка.
  - Хорошо, - сказала служанка, всё так же улыбаясь и бросая на "молодого дворянина" взгляды, полные кокетства.
  А затем, виляя бёдрами, она отошла от столика. Сосед Эжени, сидевший напротив, горожанин средних лет, понимающе подмигнул ей.
  - Уж очень она любит смазливых юношей, - заметил он.
  Девушка почувствовала себя неловко: ей не хотелось привлекать к себе внимание и уж меньше всего она желала вызвать симпатию у трактирной служанки. И Эжени отвернулась, чтобы скрыть своё замешательство. Однако её сосед по столу, представившийся Пезери, проявил любопытство и принялся расспрашивать "молодого человека" откуда он и с какими целями прибыл в Вернон. И Эжени пришлось отвечать, что она здесь по случаю ярмарки.
   Вскоре Жанна Голубушка вновь подплыла к ней, уже с тарелкой, на которой дымилось горячее мясо, и поставила блюдо на стол со словами:
  - Ваша свинина, сударь. Больше ничего не желаете, может быть, сидра? - спросила она, при этом так близко нагнувшись к лицу Эжени, что та почувствовала её горячее дыхание, а грудь Жанны наполовину обнажилась, выскальзывая из не очень туго зашнурованного корсета.
  Взгляд господина Пезери тут же опустился на уровень декольте разносчицы, и мужчина пошленько хихикнул. А Эжени, слегка отстранившись, буркнула:
  - Нет, - её уже начала донимать навязчивость Жанны Голубушки.
  - Жаль, - искренне огорчилась та и, обходя Эжени с другой стороны, она как бы ненароком задела её своими юбками.
   Эжени, не обращая ни на что внимания - ни на поведение девушки, ни на ухмылку своего соседа, которого всё это забавляло, - принялась за завтрак. Не прислушивалась она и к разговорам других посетителей трактира, но только лишь до тех пор, пока не услышала слов "разбойники из Бретани" и имя маркизов де Грокуров. Новость о недавнем ограблении замка быстро облетела всю округу, и теперь вернонцы рассказывали друг другу об этом событии так, словно сами присутствовали при этом. Они знали такие "подробности", о которых не слышала даже сама Эжени. Конечно, всё это было не более чем догадками, фантазией народа. Каждый хотел показать, что он знает немного больше, чем остальные, и у него есть своё мнение на этот счёт. Однако все как один возмущались, что ни губернатор, ни бальи не предпринимают никаких мер, чтобы изловить бандитов. Между тем как разъезжать по дорогам провинции становилось всё опасней. Торговцам приходилось перевозить свои товары в сопровождении усиленной охраны из-за боязни нарваться на разбойников.
  Господин Пезери, заметив, что его не очень разговорчивого соседа заинтересовали разбойники, сказал с некоторой долей хвастовства:
  - Уж я-то знаю об этих бандитах поболее других.
   Девушка, по началу не хотевшая вступать ни с кем в разговор, не удержалась, чтобы не спросить:
  - Откуда вы знаете?
  - У меня сестра живёт в Сен-Мало. И она наслышана об этих разбойниках, как никто здесь. Бретонцы наводили страх на их округу несколько лет. Они исчезли только тогда, когда в их края прибыл королевский отряд драгун. После очередной облавы разбойники чуть не попали в руки солдат. Но им почти всем удалось уйти невредимыми. Кроме двоих, которых застрелили во время преследования. После этого о разбойниках не было слышно несколько месяцев. Вероятно, та облава сильно их напугала, и они предпочли залечь на дно. Но вот они снова появились, теперь уже у нас.
  Эжени припомнила виденные ею полчаса назад старую потрёпанную карету и телегу, запряжённые похожими как капли воды друг на друга лошадьми. Всё в них выдавало неместных, и они вполне могли бы сойти за бретонцев.
  - Господин Пезери, а как вы думаете, где солдатам стоило бы искать разбойников? Где они могли бы укрываться? - спросила она.
  - Да где угодно, - пожал плечами мужчина. - Да хотя бы здесь, в этом трактире. Может быть даже, они сидят где-то рядом и подслушивают наш разговор, - понизив тон, закончил Пезери, словно и впрямь его кто-то мог подслушивать.
  И девушка невольно обернулась в поисках бретонцев. Но мужчина поспешил поправиться:
  - Впрочем, "Сытая Бурёнка", полагаю, слишком людное для них место. Я на их месте не рискнул бы сюда соваться, если только они уж не совсем отчаянные ребята. Но вот, например, постоялый двор "Колесо телеги" вполне мог бы им сгодиться. Малолюдное местечко на окраине города, где никому ни до кого нет дела.
  - Но неужели они не станут опасаться того, что если хозяин постоялого двора прознает, что они - бандиты, то донесёт на них в полицию?
  - Уверяю вас, он не только не сообщит ничего полиции, но и если кто-то вдруг донесёт на его подозрительных постояльцев, то ещё и предупредит их об опасности, чтобы разбойники успели скрыться.
  - Но как такое возможно? Покрывать преступников? - изумилась девушка, с трудом веря словам господина Пезери.
  Мужчина посмотрел на Эжени как на неразумное дитя:
  - Неужели вы не понимаете? Впрочем, конечно, вы ещё слишком юны и наивны, откуда вам знать. Ну так вот, сударь, доход таких постоялых дворов и гостинец небольшой, и покрывательство подобных преступников - их единственная возможность держаться на плаву. Ведь грабители, воры, и прочий сброд, который пользуется услугами этих заведений, хорошенько платят их хозяевам за лояльность к ним и за их молчание.
  - Но как же тогда можно сладить с разбойниками, если сами местные жители покровительствуют им? - спросила девушка своего сотрапезника, огорчённая его словами.
  - Нужно призвать королевские войска, и в большом количестве, чтобы они прочесали всю округу, заглянули под каждый куст. Надежда только на них. А на местные силы и нечего рассчитывать, - обречённо махнул рукой господин Пезери. - Как вы думаете, почему столько лет эти разбойники безнаказанно хозяйничали в Бретани? Потому что там, среди местной полиции у них наверняка были свои люди, которые заранее предупреждали разбойников, что на них готовится облава, а за это они с них получали свою долю. И не удивлюсь, если и здесь разбойники найдут своего человека, очень корыстолюбивого и беспринципного. А таких людей, поверьте, везде хватает.
  - Так, может быть, поэтому из Руана к нам и не спешат отправить отряд солдат? - в задумчивости предположила Эжени.
  - Может быть, поэтому. А может, просто не найдут лишней пары сапог для солдат. Всегда найдутся причины, если кто-то чего-то не хочет делать. Мы ведь, провинциалы, никогда никуда не торопимся, если только не горит наш дом, - посетовал господин Пезери.
  Тут мужчина, сам расстроившийся от собственных слов, сделал небольшую паузу, чтобы промочить своё пересохшее горло кружкой сидра. Однако, после того, как он сделал несколько глотков, его лицо опять оживилось, но взгляд его уже был обращён не к его собеседнику.
  - Кстати, взгляните-ка в окно. Видите того мальчишку? - указал Пезери пальцем.
  Эжени повернулась в указанную сторону и увидела, что на улице, под окнами трактира бродит какой-то паренёк лет двенадцати - тринадцати, бедно одетый, с грязными, всклокоченными рыжими волосами. Наконец, остановившись, он опёрся на одну из жердей коновязи и, вытащив из-за пазухи засохшую корочку хлеба, принялся с аппетитом её жевать, исподтишка поглядывая то на лошадей, то на посетителей, входивших в трактир.
  - Тоже как раз один из представителей преступного мира, - пояснил Пезери. - Известный воришка. Каждый рыночный день здесь околачивается на площади. Не гнушается воровать и лошадей. И сдаётся мне, что он уже положил взгляд на одну из лошадёнок.
  - Но если все знают, что он воришка, то почему его до сих пор не схватят? - спросила Эжени мужчину, внимательно наблюдая за заинтересовавшим их мальчуганом.
  - Ловили, и сколько раз! Однако его постоянно выручают его же сотоварищи. Даже у него и то, представляете, есть свои заступники. И вот он снова здесь.
  Тем временем мальчишка, доев хлеб, с абсолютно безразличным видом приблизился к лошади Эжени и принялся поглаживать её по шее. Однако Муетта, увидев незнакомца, недоверчиво кося взглядом, попятилась от него, насколько ей позволил повод. Тогда мальчишка достал из-за пазухи ещё одну краюшку хлеба и протянул её к губам лошади. Муетта, увидев лакомство в руках мальчика, стала ноздрями втягивать в себя запах хлеба, а потом осторожно схватила мягкими губами краюху. Мальчишка же, воспользовавшись купленным доверием, опять стал поглаживать кобылу то по шее, то по переносице.
  Господин Пезери, широко раскрыв глаза, пялился на маленького наглеца, ожидая, что тот вот-вот сейчас развяжет повод и уведёт за собой лошадь, и не понимал, почему её хозяин, Флёри (так представилась ему Эжени), не предпринимает никаких попыток предотвратить это. Наконец мальчишка, взявшись за повод, стал поспешно развязывать его.
  - Вот паршивец! Господин Флёри, да чего же вы ждёте? Ведь, кажется, это ваша лошадь! - не выдержал Пезери. - Он сейчас уведёт её, только хвост её вы и видели!
  Эжени поняла, что пора действовать. Вскочив с лавки, она поспешила к выходу из трактира. Однако, оказавшись на улице, она не закричала на юного негодяя, не кинулась ему вслед, а осторожно, чтобы не спугнуть, стала тихо подкрадываться к нему сзади. Воришка, к тому времени уже успевший отвязать Муетту, пытался увести его за собой. Но тут он почувствовал, что кто-то крепко схватил его сзади за шиворот и держит. Поняв, что попался, мальчишка стал отчаянно сопротивляться и выворачиваться.
  - Отпустите меня! Зачем вы меня схватили? Я ни в чём не виноват! - вопил он, вырываясь.
  - Зачем тебе понадобилась моя лошадь? - строго спросила его Эжени.
  - Какая лошадь? Я не знаю никакой вашей лошади, сударь! Отпустите меня! - продолжал орать мальчишка, притворяясь невинной овечкой.
  - Зачем же ты её отвязал? - снова спросила девушка, указывая на Муетту.
  - Простите, я не знал, что это ваша лошадь, - стал оправдываться воришка. - Меня один торговец попросил привести к нему его лошадь. Я, наверное, попутал.
   - Неужели? - с сомнением произнесла Эжени, разглядывая мальчугана.
   - Клянусь! - как можно убедительней произнёс воришка. - Он сказал: рыжая лошадь - вот я и подумал, что ваша - это его.
  - Не верьте ему, сударь. Это известный конокрад, - услышала рядом с собой девушка мужской голос. - По нему каторга давно плачет.
  Девушка обернулась и увидела, что вокруг неё и мальчишки столпилось уже довольно приличное количество зевак, лица которых были полны гнева и осуждения. Дай им волю, они с привеликим удовольствием набросились бы на мальчика и растерзали бы его. Эжени ещё раз взглянула на маленького сорванца, голубые глаза которого были полны и страха, и, в то же время, презрения ко всем глазевшем на него. Сам он был худой и грязный, а в его волосах наверняка копошились вши.
  - Ты есть хочешь? - спросила его девушка.
  Мальчик, совершенно не ожидавший такого вопроса, удивлённо снизу вверх посмотрел на Эжени, всё ещё державшую его за шиворот, и, сглотнув слюну, утвердительно кивнул.
  - Тогда пошли со мной.
  - Куда? - всё ещё недоверчиво спросил мальчишка, боясь, что его могут обмануть, а на самом деле повести к бальи.
   Девушка указала на трактир. Тогда воришка, боязливо озираясь на разгневанную толпу, послушно поплёлся за своим спасителем.
  Господин Пезери, увидев Эжени и следововшего за ней мальчугана, обрадовано воскликнул:
  - А, маленький сорванец, наконец-то тебя поймали! Давно уже полиция по тебе соскучилась.
  - О чём вы говорите, господин Пезери, какая полиция? - с деланным недоумением возразила девушка. - Он не хотел сделать ничего дурного. Он просто перепутал лошадей. Не так ли? - обратилась она к мальчику, испуганно вздрогнувшему при слове "полиция" и готовому броситься наутёк.
  Тот быстро утвердительно закивал головой.
  - И вы что же, ему поверили, после того, как он чуть не увёл вашу лошадь? - изумился Пезери.
  - Конечно, поверил, - как ни в чём не бывало ответила Эжени. - Садись, - сделала она пригласительный жест мальчишке и стала оглядывать зал в поисках служанки. - Сейчас я попрошу принести тебе чего-нибудь сытного.
  Мальчик, совсем осмелев, перелез через лавку и с наглой ухмылкой взглянул на своего соседа.
  - Ну, знаете ли, господин Флёри, это уже слишком! - не выдержал Пезери.
  Смерив маленького оборванца презрительным взглядом, мужчина отодвинулся от мальчика подальше, чтобы не чувствовать запах его немытого тела.
  Тут Жанна Голубушка, заметив призывный взгляд Эжени, заулыбавшись, вновь подошла к ней.
  - Что-нибудь ещё, сударь?
  - Пару куриных ножек, да пожирней, - попросила Эжени.
  - Сию минуточку, - доброжелательно ответила служанка, не замечая мальчишки.
  В ожидании, когда Жанна принесёт птицу, девушка уселась рядом с мальчиком, преодолевая отвращение от запаха, доносившегося от него, и спросила:
  - Как тебя зовут?
  - Клод, - ответил тот, немного помедлив.
  - А сколько тебе лет?
  - Тринадцать.
  - И давно ты этим занимаешься?
  - Чем? - невинно моргая глазами, спросил Клод.
  - Воровством.
  - Не помню, лет с шести, наверное, - ответил мальчишка, поняв уже, что сегодня ему ничего не грозит.
  - А родители у тебя есть?
  - Мать умерла, когда я был ещё маленьким, от какой-то болезни. Она была проституткой. А мой отец - кто-то из её клиентов. Может быть даже, он был благородным человеком, - не без доли гордости сказал Клод.
  Тем временем к их столу вернулась Жанна Голубушка, принеся тарелку с жареной курицей. Она поставила её перед Эжени, но Клод по-хозяйски тут же пододвинул тарелку к себе и, схватив куриную ножку своими грязными руками, жадно впился в мясо зубами. Видно, давно он не ел ничего подобного. Служанка же, увидев, что курица предназначалась вовсе не "господину Флёри", округлила глаза и обиженно посмотрела на Эжени: ах, вот ради кого она старалась, ради какого-то голодранца, воришки, от которого помоями несёт за лье! Клод же, покосившись на изумлённо уставившуюся на них служанку, повелительно буркнул ей полным мяса ртом:
  - Эй, ну-ка, притащи-ка сидр.
  Однако служанка не спешила выполнить просьбу маленького нахала, так как вовсе не собиралась принимать его всерьёз. Она-то ожидала, что "господин Флёри" сейчас поставит его на место, а то и вовсе прогонит взашей.
  - Ну чё вылупилась, пучеглазая? - совсем уж невежливо рявкнул на неё Клод. - Тащи сидр, говорю.
  - Принесите сидр, - повторила Эжени его просьбу и положила на стол несколько монет.
  Презрительно фыркнув и надув губки, Жанна сгребла в ладонь монеты и отошла от стола.
  - Веди себя немного повежливей, - наставительно сказала девушка Клоду. - Иначе тебя вышвырнут отсюда.
  - А чё она такая непонятливая? - выразил свою претензию мальчишка.
  - Ладно, хватит, Клод. Лучше скажи мне, где же ты живёшь, если у тебя нет родителей?
  - Нигде. Сплю, где застанет ночь... или день, - уже совсем вызывающе ответил он.
  Воришка явно гордился своим ремеслом.
  - И ты, должно быть, очень хорошо знаком с воровским миром этого городишки, - сделала вывод девушка. - Я слышал, что у тебя есть даже свои заступники перед полицией.
  - Угу, - кивнул Клод, - Сам Большой Нос меня уважает.
  - Кто это? - спросила Эжени, впервые услышав это имя.
  - Самый главный, - приглушённо ответил Клод, нагнувшись к "господину Флёри", словно доверил ему большую тайну.
  - А твой Большой Нос слышал что-нибудь про бретонских разбойников, которые уже больше месяца орудуют в наших местах? - наконец подошла к самому главному девушка.
  Именно ради того, чтобы услышать ответ на этот вопрос, она пригласила этого воришку в трактир и угостила его курицей. Но мальчик, к разочарованию Эжени, пожал плечами.
  - Я не знаю, - равнодушно ответил он и протянул руку к кувшину с сидром, который только что поставила перед ним Жанна Голубушка.
  - Если твой Большой Нос действительно самый главный, как ты говоришь, то он должен знать об этих разбойниках. Ведь о них только все и говорят в последнее время.
  - Ну и что! Какое ему должно быть дело до каких-то бретонских разбойников! - возразил Клод. - Я вам вот что скажу, сударь: это пришельцы, которых никто не ждал и которым здесь никто не рад. Они чужаки и они отбирают у нас наш хлеб. Побыстрей бы уж они убрались восвояси!
  - Значит, вы тоже не довольны их появлением. И в ваших интересах избавиться от них побыстрей. Послушай, Клод, - как можно дружелюбнее обратилась к маленькому воришке девушка, - постарайся что-нибудь разузнать об этих разбойниках. Завтра, ближе к вечеру, я вновь буду здесь, в этом трактире. И если тебе будет что рассказать о них, то я угощу тебя таким же вкусным обедом, как сегодня.
  При слове "обед" глаза мальчишки радостно заблестели, однако он всё же с подозрением взглянул на своего собеседника.
  - Вам-то зачем это надо? Вы что, полицейский шпик?
  - Нет, я не шпик. Просто маркиз де Грокур, тот самый, дом которого обчистили эти разбойники неделю назад (уж ты-то наверняка об этом слышал), мой друг. Так вот, маркиз очень хочет, чтобы этих разбойников как можно быстрей изловили, а ему вернули награбленное. Ну так как, ты поможешь?
  - Ну, ладно, - ответил Клод, всё ещё с недоверчивостью поглядывая на "господина Флёри". - Если пронюхаю что - расскажу.
  - Тогда по рукам. Но теперь мне пора, - сказала Эжени, оставляя Клода в одиночестве обгладывать куриные кости.
  Ей пора было возвращаться к Адрианне.
  
  Ярмарочная торговля в Верноне подходила к концу. Ряды торговцев редели, оставляя после себя подпорченный товар. И постепенно площадь стали наводнять нищие, которые подбирали выброшенные стебельки увядшей зелени, подгнившие овощи, рыбные и мясные обрезки, выдирая их из пасти таких же голодных бродячих собак.
   Вечерело, солнце уходило за горизонт, и на город плавно опускались сиреневые сумерки, в домах зажигались свечи, а улицы пустели. Однако на окраине города, в трактире "Колесо телеги", стоявшим у самого берега Сены, жизнь била ключом. Двери трактира то и дело открывались, впуская посетителей - рабочий люд, рыбаков и бедняков, или проезжих, рискнувших остановиться здесь. Выходили же оттуда мужчины, обычно уже некрепко стоя на ногах и горланя песни. Всякий раз, когда дверь "Колеса телеги" отворялась, оттуда вырывался нестройный хор грубых голосов, распевавших песни или чья-то ругань.
  Когда дверь трактира в очередной раз открылась, то на этот раз она выпустила из своего нутра двоих мужчин, которые довольно крепко держались на ногах и, по всей видимости, совсем не были пьяны. Разговаривая между собой тихим голосом, они свернули на одну из улиц и неторопливо побрели к центру города.
  - Ну и местечко, - сказал один другому на незнакомом французу языке. - Неужели Фернан не смог подыскать чего-нибудь получше? Вонючая клоака! Ах, как не хватает мне свежего, солёного воздуха родной Бретани!
  Его спутник ничего не ответил, и они продолжили свой путь дальше. Но вдруг молодые люди заметили, что впереди них, в шагах тридцати, нечто большое и тёмное, похожее на набитый мешок, валяется поперёк дороги. Подойдя ближе, они увидели, что это был мужчина, который был мертвецки пьян и спал, громко похрапывая, уткнувшись лицом в мостовую.
  - Сейчас мы его проверим, - обрадовано сказал всё тот же молодой человек и, нагнувшись, принялся его обыскивать.
  - Брось его, Аэль, он наверняка пропил всё до последнего денье, - пренебрежительно произнёс его товарищ.
  - Ну, ладно, - снисходительно сказал тот, похлопав горожанина по плечу, - спи спокойно.
  И мужчины пошли дальше, с любопытством поглядывая по сторонам. Тем временем сумерки сгущались всё сильней, и даже свет, исходивший из окон, слабо освещал дорогу. И только луна, низко висевшая над домами, своим светом лакировала булыжник мощёных улиц.
  Когда же молодые люди вышли на перекрёсток, то услышали звук удалявшихся шагов по левой от себя улице. Переглянувшись между собой, мужчины принялись вглядываться в темноту, окутывавшую улицу, чтобы попытаться рассмотреть хозяина башмаков, стучавшего железными набойками по булыжнику. Тут Аэль вытащил свой заткнутый за пояс нож, а его товарищ из кармана - толстую верёвку. Затем, надвинув на лбы свои широкополые шляпы, совершенно скрывавшие в темноте черты их лиц, молодые люди двинулись быстрыми шагами следом за заинтересовавшим их горожанином. Им удалось настигнуть его довольно быстро, так как тот был подвыпившим и явно не спешил домой к жене, ожидавшей его у порога со скалкой.
  Когда между ними осталось расстояние всего лишь в несколько туазов, преследователи сбавили шаг и стали очень осторожно подбираться к мужчине, как крадутся охотящиеся лисицы перед последним прыжком. Наконец один из них рывком бросился к своей жертве и, подскочив к мужчине со спины, накинул ему на шею верёвку и, перекрестив её концы, принялся душить его, чтобы тот не смог закричать и позвать на помощь. Несчастный глухо захрипел и попытался схватиться за удавку, душившую его, одновременно выворачиваясь. Но тут Аэль угрожающе занёс над его лицом свой нож и рявкнул на французском с акцентом:
  - Давай вываливай всё, что у тебя в карманах есть.
  Но бедолага, парализованный страхом, мог только тяжело дышать и испуганно вращать глазами. Тогда Аэль, нетерпеливо и совершенно не церемонясь с ним, принялся шарить по его карманам. Выудив из его жилета всего лишь несколько монет, грабитель спросил у мужчины:
  - И это всё, что у тебя есть? Что-то маловато. На бедняка ты совсем непохож.
  Но в ответ мужчина опять смог лишь что-то прохрипеть, а глаза его стали ещё более испуганными. Наконец разбойник, сжимавший вокруг его шеи верёвку, ослабил её.
  - Пощадите, - тут же залепетал мужчина, глотая воздух. - Я всё жене отдаю, у нас семеро детей. Умоляю, поверьте. А эти деньги оставил себе пропустить кружечку другую.
  - Правду говоришь? - строго спросил Аэль. - Семеро детей?
  - Клянусь, - мужчина сделал попытку перекреститься.
  - Ладно, - снисходительно сказал разбойник. - Забирай своё.
  И он сунул мужчине в ладонь его деньги. Второй разбойник, бросив неодобрительный взгляд на своего товарища, всё же убрал верёвку с шеи горожанина и с силой толкнул его в спину подальше от себя. И двое молодых людей торопливо поспешили прочь. А их недавняя жертва, хрипло откашливаясь и потирая горло, долго ещё изумлённо смотрела им вслед, сжимая монеты в ладони. Но потом мужчина, словно опомнившись, сунул деньги в карман и, подобрав с земли свалившуюся с головы шляпу, заторопился домой, а то вдруг грабители передумают и вернутся.
  Только бретонцы, которым сегодня явно не везло, снова оказались на перекрёстке, как опять услышали звук чьих-то шагов, но на этот раз прохожий шёл позади них. Мужчины обернулись, но тень человека, следовавшего за ними, тут же нырнула к стене дома и полностью слилась с темнотой. Бретонцы продолжили свой путь, постоянно прислушиваясь к шагам преследовавшего их незнакомца, который был явно не простым прохожим, решившим прогуляться в этот поздний час, так как всякий раз, когда они оборачивались, их преследователь кидался к стене дома. Когда же мужчины дошли до следующего перекрёстка, то вдруг перед ними, в шагах двадцати-двадцати пяти, из темноты вынырнул силуэт ещё одного человека. Выйдя на середину улицы, он, широко расставив ноги, перегородил путь молодым людям. Разбойники тут же остановились, поняв, что попали в какую-то переделку, и руки их сами собой потянулись к рукояткам их ножей.
  - Кто вы такие? - раздался грубый мужской голос.
  - А вы кто? - пытаясь сохранять хладнокровие, спросил Аэль.
  - Я хозяин этого города, - был ответ мужчины, и он стал медленно приближаться к чужакам.
  Когда он проходил мимо единственно освещённого окна на этой улице, разбойники сумели рассмотреть в нём высокого, плотно сбитого, с бородой мужчину, взгляд которого был далеко не приветливым.
  - Разве вам не ведомо, что без моего особого разрешения никому не позволено собирать здесь дань? - спросил он.
  - Мы простые путники, остановившиеся в вашем городе, - дружелюбно ответил Аэль, однако не убирая своей ладони с рукоятки ножа.
  Но в темноте на его слова раздался раскатистый хохот.
  - Кого вы решили обмануть, меня, Большого Носа? Мы следим за вами от самого "Колеса телеги". Отвечайте: кто вы и откуда?
  Молодые люди молчали и в тишине они услышали, как сзади к ним почти вплотную приблизился их преследователь.
  - Реми, забери у них всё, что они отобрали у того бедолаги. Пусть поймут, что с хозяином надо всегда делиться, - приказал Большой Нос своему помощнику.
  Бретонцы обернулись и увидели мужчину, угрожающе наставившего на них нож.
  - Денежки давайте сюда, - произнёс тот гнусавым голосом, - если жить хочется.
  - Сейчас получишь, - ответил товарищ Аэля и, стремительно вытащив из-за пояса свой нож, метнул его в Реми, целясь ему в живот.
  Тот глухо вскрикнул, однако нож попал ему в бок, так как в последний момент мужчина всё-таки успел дёрнуться в сторону. Но тут к Реми подскочил Аэль и со всей силы ударил его кулаком по голове. Покачнувшись, мужчина упал на колени, держась за рану. И тут бретонцы услышали громкий свист. Обернувшись, они увидели, что со всех сторон к ним приближаются тени, в руках которых блестят ножи, отражавшие бледно-серебристый лунный свет на своих лезвиях.
  - Пора смываться, - произнёс Аэль.
  Его товарищ был с ним согласен, и они рванули со всех ног по единственному открытому им пути - по улице, по которой их преследовал Реми. Сквозь стук каблуков своих сапог по булыжнику, они слышали, что с десяток ног бросились за ними следом с громким улюлюканьем. Разбойники неслись вперёд, не разбирая дороги, сворачивая на незнакомые улицы, лишь бы они были пустынными. Но довольно скоро Аэль и его товарищ услышали, что топот ног и улюлюканье становятся всё тише и отдалённее, а потом и вовсе прекратились. Остановившись, бретонцы стали прислушиваться: не крадётся ли кто за ними по пятам. Однако ничего, кроме тяжёлого и учащённого дыхания друг друга, они не услышали.
  - Похоже, попугать только хотели, - с облегчением сделал предположение Аэль и, осматривая уличные дома, спросил: - Ты не знаешь, где мы?
  Его товарищ лишь пожал плечами. Им в этом городе со старинными фахверковыми домами все улицы казались одинаковыми. Да и сквозь ночную тьму, совершенно опустившуюся на землю, невозможно было ничего различить. Луна, низко стоявшая над горизонтом, спряталась за крыши двухэтажных домов.
  - И где этот чёртов трактир? - с досадой спросил Аэль, всё ещё рассматривая дома, ни в одном из окон которых не горел свет.
  - Нам сейчас туда нельзя, - сказал второй разбойник. - Возможно, они вернутся к трактиру нас ждать. Но нужно как-то предупредить Фернана, что в этом городе ухо надо держать востро.
  - Вот Фернан позабавится, когда узнает, что мы удирали от местной шайки, - усмехнулся Аэль, похоже, воспринявший всё произошедшее с ними не более как приключение.
  И бретонские разбойники отправились бродить дальше по улицам Вернона в ожидании рассвета.
  
  А на следующее утро по мосту через Сену в Вернон въехал взвод руанских солдат, прибывший для того, чтобы изловить бретонских разбойников.
  Но тем двоим бретонским разбойникам, что всю ночь бродили по улицам города и вернулись в трактир только с рассветом, это не было неведомо. Тихо проскользнув через пустой зал распивочной и поднявшись вверх по лестнице, они, добравшись до своей комнаты, завалились спать. Проснулись они только к полудню, когда в их комнату вошли ещё двое мужчин и разбудили их, растормошив за плечо.
  - Хорош дрыхнуть, - сказал один из них Аэлю, с трудом продиравшему заспанные глаза. - Фернан с Селавеном прибыли.
  Молодые люди тут же стали подниматься со своих кроватей и, приведя в порядок одежду, в которой они уснули, спустились вниз. В полупустом зале трактира, в самом углу у лестницы они увидели своих товарищей, завтракавших жареными цыплятами. У Фернана на коленях сидела девушка без чепца и в небрежно зашнурованном платье с глубоким вырезом. Она то и дело ластилась к мужчине и что-то ласково ворковала ему на ухо. Но тот, увидев спустившихся к ним товарищей, тут же убрал руку с её бедра и сказал девушке:
  - Послушай, милая, пришли мои друзья, которых я ждал. Мне нужно с ними потолковать. Ты пока иди.
  - Как жаль, - сказала девушка, искренне огорчившись. - Но ты ведь позовёшь меня ещё?
  - Конечно, - ответил мужчина, похотливо скользнув глазами в ложбинку между грудей девушки.
  - Я буду ждать, - сладким голосом проговорила та. - Ради твоих глаз я готова на всё: они такие необычные.
  И, соскользнув с колен мужчины, она неторопливой, виляющей бёдрами походкой направилась к выходу, при этом довольная улыбка не сходила с её лица.
  Бретонцы же расселись возле Фернана и Селавена плотным кольцом и, когда к ним подошёл трактирщик, заказали себе ещё еды и сидра.
  - Какая аппетитная красотка, - сказал один из разбойников, горящим взглядом провожая удалявшуюся девушку, которая только что флиртовала с их главарём. - Поделишься со мной, Фернан?
  - Конечно, - ответил мужчина. Потом он, оглядев неважный вид Аэля и его друга, их заспанные глаза и растрёпанные волосы, спросил: - Что у вас за вид?
  - Да они всю ночь промышляли, - ответил за них один из бретонцев, высокий мужчина лет сорока, с длинными каштановыми волосами.
  Фернан усмехнулся: Аэль и Блез, некогда бывшие карманники, никак не могли отделаться от привычки обчищать карманы загулявших до допоздна прохожих.
  - Ну и как, большой улов? - спросил он иронично.
  - Куда там, - досадливо ответил Аэль, - всего десять ливров на двоих. И то лишь под утро удалось обчистить двух бедолаг. Вчера только вышли мы из трактира, как за нами тут же увязался хвост. Местные воришки на нас подсели. Подкараулили у перекрёстка нас с Блезом. Так мы еле ноги унесли. Стыдно вспомнить!
  Услышав эту историю, Фернан принялся громко смеяться: ещё бы, они, бретонские разбойники, наводившие ужас на две французские провинции, вчера удирали от местных воришек.
  - Да ты знаешь, сколько их было? Человек десять, не меньше! - сказал в своё оправдание Аэль.
  Но это не убедило их главаря, и он продолжал хохотать, запрокидывая вверх голову.
  Однако, в отличие от своего главаря, друг Аэля, разделивший вчера с ним его позор, был настроен совсем по-другому.
  - Они сказали, что следили за нами от самого трактира. Возможно, что и сейчас кто-нибудь из них наблюдает за нами, - обеспокоенно предположил Блез, окидывая взглядом зал, который, однако, выглядел довольно миролюбиво.
  Немногочисленные постояльцы спокойно уплетали свой завтрак, не обращая никакого внимания на шестерых мужчин, сидевших за одним столом в углу у лестницы. Ведь разговаривали они довольно тихо, да и к тому же на непонятном для них языке, и никто не мог разобрать их слов. (Хотя всё же бретонцы, на всякий случай, каждый раз, когда к ним подходил трактирщик, обслуживавший их, замолкали.) Да и выглядели мужчины вполне обычно: Фернан был в довольно скромном чёрном камзоле, остальные были одеты как обыкновенные горожане. Разбойники старались своим видом не выделяться из толпы. И только когда Фернан громко рассмеялся, это заставило постояльцев "Колеса телеги" обратить на них внимание.
  - Блез может быть прав, - поддержал товарища Селавен, усатый мужчина лет сорока пяти. - Местный воровской мир редко терпит пришельцев, вторгшихся в их вотчину. Они могут навести на нас полицию, чтобы избавиться от нас.
  При этих словах лицо Фернана стало серьёзным.
  - Надо уходить отсюда, пока не поздно, - добавил Блез.
  - Я сам думал об этом, - сказал главарь. - Сегодня утром мы с Селавеном видели целый взвод солдат, въезжавших в город. Не иначе, как они явились по наши души.
  При этих словах лицах всех разбойников стали напряжёнными. Казалось, что они были готовы сейчас же сорваться с места и броситься вон из трактира. Особенно больше всех занервничал Аэль, самый молодой из разбойников, которому было не больше двадцати пяти лет.
  - Кстати, а где Танги? - спросил Фернан, недосчитавшись одного из разбойников.
  - А чёрт его знает. Развлекается, наверное, где-нибудь со шлюхами, - ответил один из бретонцев.
  - Ладно, объявится - сообщите мне. Нам надо сегодня же покинуть город. А пока отдыхайте, - заключил главарь и, встав из-за стола, вместе с Селавеном, последовавшим за ним, направился к выходу из трактира.
  
  Когда вчера Эжени вернулась с Адрианной с рынка, то поведала о своём разговоре с Клодом названому дяде, а так же сказала, что договорилась с маленьким воришкой встретиться с ним вновь на следующий день в "Сытой Бурёнке", надеясь на то, что мальчишке будет что рассказать о бретонских разбойниках. И господин Вире решил отправиться вместе с Эжени в Вернон. Правда, в отличие от девушки, у него было меньше уверенности в том, что Клод решится прийти на вторую встречу, так как знал, что воровской мир не склонен к откровениям с незнакомцами. Однако была надежда, что голод и перспектива сытного ужина заставят всё-таки мальчугана явиться и рассказать хоть что-то. Может быть даже, правду. Ведь существовало опасение, что ради того, чтобы получить желанную курицу, мальчишка может просто-напросто приврать. Но, как бы там ни было, Вире и Эжени ничем не рисковали, та же информация, которую возможно выложит им Клод, может оказаться достоверной и заслуживающей внимания бальи.
  И вот уже больше часа Эжени, одетая, как и в прошлый раз, в мужскую одежду и парик, и Вире сидели в трактире "Сытая Бурёнка" и ждали маленького воришку, надеясь на то, что он всё же придёт. Впрочем, понятие "вечер" довольно растяжимо, тем более дядя маленького оборванца, у которого нет часов, и когда для него наступает вечер, знает только он один. Однако это время не прошло для девушки и Вире даром: из разговоров посетителей трактира они узнали, что взвод руанских солдат, который все так ждали, вчера всё-таки прибыл в Вернон.
  Но вот наконец Эжени заметила промелькнувшую мимо окна худощавую фигуру Клода, и глаза её тут же радостно заблестели. Через мгновенье дверь трактира отворилась, и на пороге показался мальчишка. Отыскав глазами "господина Флёри", он важной походкой направился к Эжени. Затем, перекинув ноги через лавку, уселся рядом с девушкой.
  - Ты обещал мне ужин, - тут же сходу напомнил он девушке.
  - Да, но только если тебе есть что рассказать, - возразила она.
  Однако эта реплика была напрасной, по одним только горящим глазам Клода можно было догадаться, что ему было что поведать девушке. Более того, ему просто не терпелось выпалить из себя эти новости, но он всё же старался сдерживать себя.
  - Конечно, есть, - деловито заявил мальчишка. - Иначе я сюда бы не припёрся.
  - Что-то удалось узнать о бретонских разбойниках? - с замиранием сердца спросила девушка.
  - Сначала курицу и сидр, - нахально потребовал Клод.
  - Ну хорошо, - смирилась Эжени с условиями мальчишки и подозвала к себе Жанну Голубушку.
  Когда служанка вновь увидела маленького оборванца, сидевшего рядом с "господином Флёри", её лицо скривилось в презрительной гримасе. На что в ответ Клод показал ей язык. Эжени, сохраняя дипломатичность, заказала курицу и сидр для мальчика и с нетерпением посмотрела на Клода, ожидая, когда он начнёт наконец рассказывать. Но мальчик, очевидно, решил хранить молчание до тех пор, пока перед ним на столе не окажется заветная курица. Он только исподлобья недоверчиво взглянул на Вире, внимательно разглядывавшего его, и спросил, указав на него подбородком:
  - А это кто?
  - Это мой дядя, господин Вире.
  - А ему можно доверять?
  - Так же, как и мне.
  - Ха, ты думаешь, я тебя доверяю? - усмехнулся Клод. - Я вообще никому не доверяю. Я просто есть хочу.
  Наконец перед мальчиком появилась тарелка с зажаренной птицей и кувшин сидра. И, с не меньшей жадностью, чем вчера, Клод набросился на курицу, откусывая от неё огромные куски, словно её кто-то мог отнять у него. Эжени и Вире поняли, что им придётся подождать ещё немного, пока мальчишка не насытится. Однако Клоду, видно, самому не терпелось выложить свои новости и поэтому, не съев и половины курицы, он принялся рассказывать:
  - Вчера наши столкнулись с ними, - буркнул мальчик, пережёвывая мясо.
  - С кем с ними? С бретонским разбойниками? - оживлённо спросила Эжени.
  - Угу, - закивал головой мальчишка, отхлёбывая из кружки сидр.
  - Как это случилось?
  - Ночью, на улице.
  - Да расскажи же ты всё толком! - теряла терпение девушка. - Это точно были они?
  - А кто же ещё! - как само разумеющееся сказал Клод. - Наши приметили их ещё в "Колесе телеги". Туда зашёл Реми - это правая рука Большого Носа - и ещё парочка его товарищей выпить немного сидра. А там они сидят.
  - Значит, Пезери всё-таки был прав, - обратилась Эжени к Вире. - Они действительно остановились в "Колесе телеге", как он и предполагал.
  - Кто этот Пезери? - снова с подозрением спросил Клод: ему не нравилось, что у этой истории становилось всё больше и больше свидетелей.
  - Торговец, что сидел вчера с нами за столом. Он тоже кое-что слышал о разбойниках, - пояснила девушка.
  - А, та щепка с кислой рожей, - успокоился Клод (видно, персона купца не вызывала у него недоверия).
  - Ну так с чего твой Реми взял, что они - именно те самые бретонские разбойники? Он видел их раньше?
  Клод деловито хмыкнул.
  - Вор вора всегда узнает. У них всё время шляпы были низко надвинуты на лоб, чтобы их лица плохо разглядеть было можно. К тому же они говорили по-бретонски. Так, по крайней мере, уверял Гийом - это товарищ Реми. У него был какой-то знакомый из Бретани и он слышал этот язык.
  - И что они там делали, в трактире? - продолжала допрос девушка.
  - Откуда мне знать! Меня там не было. Я говорю только то, что сам слышал, - немного раздражённо сказал маленький воришка: въедливость "господина Флёри" начала ему надоедать: - Ели и пили, наверное, как все в подобных заведениях.
  - Сколько их было? - наконец решился задать свой вопрос Поль Вире.
  - Вроде, пятеро. Потом трое поднялись себе в комнаты, потому что один из них так напился, что стал похож на свинью в хлеву, и они его увели. А двое других вышли на улицу. Тут-то Реми с Гийомом и решили за ними проследить. А эти молодчики как раз отправились промышлять: ограбили какого-то бедолагу в закоулке. Реми тут же послал Гийома к Большому Носу, чтобы тот сообщил ему о бретонцах. И Нос решил проучить их, чтоб они больше никогда не совались в наш город. Потому что мы здесь хозяева, - с гордостью произнёс Клод, словно и вправду Вернон принадлежал ему. - Насобирали с десяток молодцев, и окружили их. Так те так напугались, что бросились бежать, только пятки их и сверкали, еле ноги унесли, - хвастался мальчик, как будто он сам был в числе тех десятерых, которые преследовали бретонцев, но потом он всё-таки добавил: - Правда, вот Реми всё же они пырнули в живот, когда он встал на их пути.
  - А сам ты видел бретонцев? - спросила Эжени мальчика.
  Клод всё так живописно рассказывал, что можно было подумать, что он был там.
  - Нет, - с сожалением проговорил воришка. - Мне не разрешили пойти со всеми. Но я всё равно увязался за ними. Правда, я шёл так, чтобы меня никто не заметил. Я ведь должен был тебе всё рассказать, - оправдал своё любопытство Клод.
  - Так ты видел их или нет?
  - Нет, не видел, - замотал головой мальчик. - Мне нельзя было близко подходить. Но я слышал, как они переговаривались с Носом и как потом убегали, словно трусливые зайцы.
  - И что, их не поймали?
  - Нет, Большой Нос только проучить их хотел.
  - Что же, вы их так просто отпустили?!
  - А что нам с ними было делать? - пожал плечами Клод. - На виселице что ли вздёрнуть? Пусть солдаты их ловят.
  - Скажи-ка, как нам встретиться с этими Реми и Гийомом? - спросил Вире, внимательно выслушав всё, что поведал им мальчишка. - Может, они расскажут нам больше.
  - Да вы что?! - воскликнул Клод и посмотрел на мужчину, словно на умалишённого. - Да если они узнают, что я вам всё рассказал, то мне шею свернут, как тому цыплёнку, - и мальчишка кивнул в сторону своей тарелки, на которой, правда, от цыплёнка остались лишь обглоданные кости. - Нет, не получится. И вообще, мне уже пора, - сказал Клод, испугавшись неизвестно чего, и поспешил прочь из трактира.
   - Нужно сейчас же отправляться в ратушу и рассказать всё, что мы узнали, - сказал Вире. - Может быть, ещё не поздно, и солдатам удастся схватить бретонцев в "Колесе телеги".
  Ратуша находилось неподалёку от трактира, и через пару минут Эжени и её названый дядя уже стояли перед её дверьми. Эжени осталась на улице стеречь лошадей, а мужчина отправился к бальи. Когда минут через двадцать господин Вире вышел из ратуши, он сообщил девушке:
  - Я застал самого командира взвода руанских драгун - капитана де Ру и рассказал ему всё. Мне удалось убедить его, несмотря на поздний час, собрать небольшой отряд солдат и устроить облаву в трактире.
  Через полчаса отряд драгун под предводительством капитана де Ру и в сопровождении Поля Вире и Эжени двинулся в сторону "Колеса телеги". Однако, стоит ли говорить, что когда драгуны ворвались в трактир, они не нашли там ни одного бретонца. За несколько часов до этого разбойники покинули постоялый двор и выехали из города.
  Во время допроса хозяин постоялого двора сказал, что в глаза не видел никаких разбойников. Да, у него останавливались на несколько дней приезжие из других провинций. Но бретонцы ли они, почём ему знать? Конечно, если бы он знал, что они разбойники, то тут же рассказал бы об этом бальи. Но гости вели себя тихо, смирно и не вызывали никаких подозрений.
  Как удалось выяснить из допроса постояльцев, приезжих - скорее всего, всё-таки это были бретонцы, - было пятеро, но иногда к ним приходили ещё двое. В распивочной они всегда садились в одном и то же месте, в углу у лестницы, и вели себя очень тихо. Но сегодня они, расплатившись, неожиданно покинули постоялый двор.
  И таким образом, господин Вире и Эжени вернулись домой несолоно хлебавши. А тем временем в лучах закатного солнца карета, запряжённая двумя рыжими жеребцами, по отдалении от неё двое всадников на лошадях тёмной масти и совсем уже позади них телега, управляемая бородатым возницей, ехали по нормандской долине в поисках более надёжного места для своего укрытия.
  
  Две кареты, запряжённые каждая парой гнедых породистых лошадей, двигавшихся неторопливой рысцой, ехали по дороге, ведущей из Живерни в Руан. Кучера, разморённые полуденным солнцем и укаченные мерным движением рессор, скрючившись на козлах, казалось, дремали, при этом не выпуская вожжи из рук. Только изредка, когда лошади, утомлённые жарой, сбивались с рыси на шаг, кучера подстёгивали их кнутом по блестевшим от пота спинам. Было душно, как всегда бывает перед грозой. Солнце в молочной дымке стояло высоко в зените, птицы молчали, и только изредка каркали вороны, кружась над лесом, в предчувствии грозы.
  Когда же навстречу этим двум экипажам из-за поворота выехала крестьянская телега, никто не обратил на неё внимания. Мужчины, сидевшие в карете, также разморённые жарой, дремали, а женщины, обмахивавшиеся веерами, были заняты беседой. Зато хозяин телеги, с виду простой крестьянин, сумел из-под исподлобья внимательно рассмотреть проезжавшие мимо него два экипажа. Он заметил, что графский герб и дверцы карет были позолочены, на крышах и на запятках привязаны несколько сундуков, а наряды дам - довольно богаты. По всей видимости, семья какого-то вельможи ехала в свой родовой замок, чтобы спрятаться там от столичной духоты.
  Как только крестьянин разминулся с этими путешественниками, то тут же подстегнул своего куцехвостого жеребца, заставив его ускорить бег. Доехав до очередного поворота, мужчина резко натянул вожжи и, когда лошадь остановилась, вдруг пронзительно свистнул. Несколько мгновений спустя откуда-то сбоку послышался хруст ломающихся веток, и из лесных зарослей выехал всадник. Несмотря на жаркий день, он был одет во всё чёрное, на его плечах был накинут такого же цвета плащ, также он был в шляпе и парике.
  - Две кареты, довольно богатые. И сундуки и побрякушки - всё есть. Без охраны, мужчин - всего четверо. В первой - хозяин со слугой, во второй - бабы. Едут на Фернана, - быстро доложил хозяин телеги всаднику.
  - Добро, - сказал Аэль, кивнув, и, сорвавшись с места, поскакал по направлению, указанному товарищем.
  Крестьянин же, оказавшийся никем иным, как Танги, развернув свою повозку, поехал за ним следом.
  Тем временем кареты вельможи продолжали своё неторопливое путешествие, и только внезапно пронёсшийся мимо них всадник, поднявший за собой столб пыли, заставил встрепенуться кучеров. Им даже пришлось попридержать лошадей и подождать, пока клубившаяся пыль не уляжется. Когда же кареты вновь тронулись в путь и преодолели с два десятка туазов, то вновь повстречались с этим же всадником. Аэль, уже спешившейся, стоял рядом со своей лошадью и растерянно осматривал седло. Когда же он увидел приближавшихся к нему путешественников, то бросился им наперерез, размахивая руками, чтобы те остановились. И кучерам, побоявшимся задавить мужчину, пришлось натянуть вожжи. Хозяин экипажа, дворянин лет пятидесяти, до этого мирно дремавший, проснулся от резкого толчка и растерянно принялся смотреть по сторонам, пытаясь понять причину остановки. Однако увидев, что до города они ещё не доехали, а вокруг был лес, лицо его отобразило изумление и недовольство.
  - Что там случилось? Почему остановились? - спросил он у кучера, высунувшись в окно.
  - Тут какой-то молодой человек, ваше сиятельство, просит о помощи, - ответил кучер.
  Ещё более недовольный, граф вытянул шею и увидел мужчину, подбегавшего к ним.
  - Ваше сиятельство, прошу, не откажите путнику, - обратился тот с просьбой. - У моего седла лопнула подпруга, а мне как раз нужно в ту сторону. Не могли ли вы подвезти меня хотя бы до ближайшей деревни?
  Однако граф, успев хорошенько рассмотреть мужчину, его простенький чёрный камзол и услышав сильный акцент в его голосе, , поморщившись, ответил:
  - Ещё чего! У нас нет места! Трогай, Фабрис!
  И его сиятельство вновь откинулся на спинку сиденья. Кучер послушно взмахнул кнутом, и только лошади стали переступать копытами, чтобы вновь тронуться в путь, как вдруг из леса перед ними выскочили трое вооружённых пистолетами всадников, одетые во всё черное и с повязанными на лицах чёрными платками.
  Увидев их, графиня, сидевшая во второй карете вместе со своей дочерью и камеристкой, в ужасе вскрикнула:
  - Разбойники!
  Затем, оглянувшись назад, она увидела, что ещё двое таких же всадников выезжают из леса.
  - Давай гони! Чего ты стоишь? - в ярости и истерике воскликнул граф, обращаясь к кучеру.
  Тот вновь взмахнул хлыстом. Но лошади, переступая на месте копытами, отказывались двигаться дальше, ведь путь им был преграждён. Один из чёрных всадников, уставив свой пистолет на кучера, приказал грозным, не терпевшим возражения, тоном:
  - Всем покинуть кареты, а кучерам слезть с козел.
  Кучера, для которых своя собственная шкура была дороже господских, тут же спрыгнули с козел на землю. Из второй кареты, спотыкаясь, стали вылезать женщины, бросая на грабителей испуганные взгляды. Прижавшись друг к другу, они встали в шаге от дверцы кареты, готовые в любой момент юркнуть обратно. Последним с большой неохотой покинул свою карету граф.
  Двое из разбойников подъехали к женщинам, и один из них, спешившись, указал пистолетом на украшения, надетые на графине и её дочери, и приказал:
  - Снимайте это.
  Мать, повернувшись к камеристке, попросила вытащить из её волос шпильки, которые были достаточно ценными, так как, искусно сделанные ювелиром в виде цветов, были усыпаны мелкой бриллиантовой крошкой. Но руки бедной служанки так тряслись от страха, что ей никак не удавалось сделать это, и шпильки запутывались в волосах.
  - Давай шевелись! - подстегнул её разбойник.
  И девушка, чуть не плача, наконец вынула все шпильки. Разбойник протянул руку, одетую в перчатку, и резким движением забрал их у женщины. Затем графиня стала вынимать из своих ушей аметистовые серьги. Потом настал черёд дочери. Она поспешно сняла свои серьги с голубыми топазами, словно те обжигали ей уши, и, протянув их разбойнику, как бы извиняясь проговорила:
  - У меня больше ничего нет.
  Разбойник внимательно оглядел девушку и, увидев на её шее золотой крестик, сказал, указав на него пальцем:
   - Снимай его.
  Тут девушка, до этого дрожавшая, как мышонок, решительно подняла руку и закрыла крестик ладонью.
  - Нет, прошу вас, - попросила она. - Он мне очень дорог как память.
  И она умоляюще взглянула на грабителя. Девица была некрасива. Но в её глазах, смотревших из-под длинных, пушистых ресниц, было что-то трогательное. И разбойник, в котором под маской можно было узнать Блеза, убрал свою, уже было протянутую к крестику, руку.
  Тем временем подъехал Танги. Увидев его, Фернан приказал снимать сундуки с карет и грузить их в телегу. И Танги, уже успевший повязать чёрный платок на своём лице, принялся резать верёвки, крепившие сундуки с добром к запяткам и крышам карет, а Аэль и Блез складывали наживу в телегу. Затем разбойники обшарили и сами кареты, обнаружив ещё один небольшой, отделанный кожей сундучок и корзину. В корзине оказалась снедь, и её оставили. Всё же остальное было погружено в телегу.
  - Вы что же, всё заберёте? - не выдержала графиня. - Там только платья и предметы обихода. Ничего ценного.
  - Нам всё сгодится. Сдадим старьёвщику, - ответил Селавен.
  - Вы звери, а не люди! - в сердцах выкрикнула женщина, и её лицо покраснело от гнева.
  При этих словах жены её муж вздрогнул и испуганно посмотрел на неё. Уж слишком она разошлась. Как бы не пришлось поплатиться за это своими головами.
  Тут Селавен вплотную подъехал к женщине и презрительно посмотрел ей прямо в глаза.
  - Да что вы так печётесь о своих тряпках и безделушках, мадам, словно вы заработали на них своим трудом? Вы что, не разгибая спины, жали хлеб с утра до вечера в поле, как ваши крестьяне, или зимой бельё на реке полоскали в ледяной воде, как ваши прачки?
  Графине нечего было ответить на это и она промолчала, отведя глаза в сторону.
  - Где ключи от сундуков? - спросил Селавен, обращаясь к графу.
  Мужчина тут же полез к себе в карман и достал оттуда связку. Селавен спешился и забрал у мужчины ключи, затем он подошёл к самому большому кованому сундуку и стал подбирать к его замку ключ. Наконец замок щёлкнул, и разбойник открыл крышку. В сундуке лежала одежда графини и её дочери. Селавен стал по одному вынимать платья, шёлковые, бархатные, атласные и из других дорогих тканей, и швырять их на землю. Когда же ему попалось особенно красивое платьев, шитое из шёлка, он, взяв его в руки, обратился к женщине:
  - Вот об этом вы печётесь? Так забирайте его, - и он бросил платье на землю прямо под ноги графине и её дочери, в ужасе отпрянувших от разбойника.
  А затем направился к своей лошади, ступая прямо по платью и втаптывая его каблуками сапог в землю, отчего оно тут же превратилось просто в грязную тряпку.
  - Не жалейте, мадам, - сказал Селавен, вновь сев в седло своей рыжей лошади. - Я думаю, ваша модистка сошьёт вам ещё с десяток таких платьев.
  - Всё, смываемся, - скомандовал Фернан, заметив, что Танги и Аэль закончили укрывать похищенные сундуки соломой.
  Уже и так прошло много времени, и на дороге мог кто-нибудь появиться. Танги, запрыгнув на облучок телеги, стегнул свою лошадёнку и поехал прочь, сопровождаемый Аэлем и Блезом. Когда стук копыт их лошадей перестал быть слышен, Фернан приказал семье графа и их слугам сесть в кареты и не двигаться с места до тех пор, пока разбойники не скроются из вида. А затем бретонцы галопом поскакали вслед за товарищами.
  
  Тем временем гроза, предчувствовавшаяся ещё с полудня, через несколько часов действительно обрушилась на нормандскую землю проливным, но кратковременным дождём. И довольно скоро гулкий, с длинными раскатами гром постепенно становился всё глуше, а из-за чёрных, плотных туч вновь показалось солнце, поднимавшее пар с ещё не успевшей остыть земли. Однако с уходом грозы в замке де Грокуров становилось, наоборот, всё более неспокойно. В самый разгар непогоды, когда молнии сверкали, казалось, прямо над домом, освещая комнаты своим ослепительным блеском, у мадам де Грокур начались схватки. Несмотря на неистово хлеставший дождь, тут же за акушеркой был послан слуга. Однако, когда акушерка прибыла, от дождя уже не осталось никакого следа, кроме огромных луж и размытой дороги, в грязи которой вязли лошадиные копыта.
  Прошло уже несколько часов с тех пор, как у мадам начались схватки. И солнце, всё ниже спускавшееся над горизонтом, говорило о том, что Эжени пора было возвращаться домой. Но как она могла уехать в такую минуту, когда на земле совершалось одно из самых торжественных таинств - появление на свет ребёнка. Нет, девушка решила оставаться у де Грокуров до тех пор, пока мадам не разрешится от бремени.
  Эжени, так же как и все жители замка, включая прислугу, не могла найти себе места, особенно в те минуты, когда из комнаты графини доносились стоны. К тому же на попечении девушки оставался маленький Ги, не менее переживавший за свою матушку, чем все остальные. Он, конечно, ещё плохо понимал, что происходит, но когда мальчик слышал стон, доносившийся за дверями, то испуг отображался на его лице, и Эжени приходилось успокаивать мальчика. Наконец она решила увести Ги в самую дальнюю комнату, где почти ничего не было слышно, и там девушка попыталась отвлечь ребёнка от переживаний играми. Но как трудно ей было сделать это, когда она сама была вся в мыслях рядом с мадам де Грокур. Но хуже всего приходилось мужу роженицы. Бледный как полотно граф мерил шагами коридор у покоев своей жены и застывал на месте в напряжении всякий раз, когда из-за дверей доносились порой нечеловеческие стоны.
  Наконец под утро, после бессонной, напряжённой ночи, всё завершилось: графиня родила девочку. Оставив уже давно спавшего безмятежным сном Ги, Эжени с подсвечником в руке вышла в коридор, чтобы узнать, всё ли прошло благополучно. Но пока акушерка допустила к роженице только её мужа. Эжени же смогла посмотреть на ребёнка только несколько часов спустя, когда прислуге наконец разрешено было взглянуть на новорождённую кроху и поздравить свою госпожу.
  Прислуга, столпившаяся в коридоре, входила в комнату по одному, и Эжени пристроилась в хвосте очереди. Но наконец настал черёд и девушки. Волнуясь, она осторожно вошла в спальню, в которой были плотно задёрнуты все шторы. И первое, что девушка увидела - это графиню; изнеможённая родами, она лежала на постели. Однако её глаза были полны тихой радости и счастья, которые она ещё пока была не в состоянии полностью показать наружу. Склонившись над колыбелью, стоял отец. Он, улыбался, рассматривая свою дочурку, и, кажется, никак не мог на неё налюбоваться.
  - Входите, мадемуазель Эжени. Входите смелее, - подбодрил он гувернантку. - Посмотрите, какая она красавица! - с гордостью сказал граф, просто светясь от счастья.
  Осторожно склонившись над колыбелью, Эжени увидела новорождённую, закутанную в пелёнку. Её личико, красное и морщинистое, казалось, всё ещё выражало недовольство из-за того, что ей пришлось покинуть уютное лоно в чреве своей матери и появиться на этот свет Божий. Порой она щурилась: видно, свет, исходивший от зажжённых свечей, и непривычный ей, раздражал её.
  - Правда, красавица? - спросил граф, совершенно не сомневаясь в том, что на его вопрос можно дать только положительный ответ.
  - Безусловно, - согласилась Эжени.
  Хотя на первый взгляд девушке так и не показалось. Ей ещё никогда не приходилось видеть младенцев и она не ожидала, что девочка будет такой маленькой, с красной кожицей и редкими тёмными волосиками. Но потом в Эжени проснулось какое-то нежное, трогательное чувство, и ей захотелось взять эту малышку на руки и покачать её, чтобы она наконец заулыбалась.
  Час спустя маркиз, видя состояние Эжени, которую неуклонно тянуло ко сну после бессонно проведённой ночи, отпустил девушку домой.
  Солнце, красное, как хорошо начищенная до блеска медная кастрюля, медленно поднималось над замком; и миллиарды капель утренней росы блестели на траве, отражая его лучи. Над Сеной, у берега которой и стоял замок де Грокуров, клубился золотисто-розовый туман, окутывая её медленные воды словно одеяло. Воздух был свеж и пах луговыми травами. Вдалеке с холма спускался пастух, погоняя круглобоких, каштанового цвета коров.
  Но Эжени не видела его. Она всё ещё была под впечатлением события сегодняшнего раннего утра. И перед её глазами как наяву стоял образ малютки, которой было всего пару часов от роду, и лицо её счастливой, хоть и утомлённой родами матери. В эти минуты ей казалось, что и солнце, встающее сейчас у неё за спиной, и это голубое, умытое вчерашним дождём, чистое небо, и лес, и река - всё радуется появлению новой жизни на земле.
  Часть пути Эжени из замка Грокур до дома лежала вдоль берега Сены. И тут девушка заметила, что белые кувшинки и жёлтые кубышки, покоившиеся на воде среди огромных, круглых листьев, начали распускаться. И Эжени решила спуститься вниз, к реке, чтобы полюбоваться ими вблизи в это чудесное утро. Заметив часть пологого песчаного берега, свободного от камыша и тростника, девушка направила Муетту к реке. Лошадь, почуяв воду, сама стала спускаться к ней и, войдя передними ногами в воду и наклонив голову, стала пить. А её хозяйка, сидя верхом, любовалась кувшинками, которые распластались вдоль всего берега, куда хватало взгляда. Неподалёку плавали утки со своими молодыми выводками в поисках водорослей. Наконец напившись, Муетта вышла из воды, и Эжени, развернув лошадь, стала подниматься наверх. Но тут невдалеке, сбоку от себя, под ветками молодой ивы, девушка заметила нечто большое и синее, наподобие куска ткани, лежащее на мокрой траве.
  Подстёгиваемая любопытством, девушка направила лошадь к бесформенному предмету. Однако, чем ближе Муетта подходила к нему, тем всё больше проявляла неохоту и осторожность, словно её пугало это нечто непонятное. Однако её хозяйка не придала этому значение, так как знала, что у лошадей плохое зрение и они пугаются всего, что кажется им большим и странным. В конце концов Муетта совсем остановилась и взбрыкнула, отказываясь идти дальше. Втягивая воздух в ноздри, лошадь принялась недовольно фыркать, словно ей не нравился запах. Тогда Эжени немного привстала на стремени и, вглядевшись, увидела, что под ивой лежал не просто кусок ткани, а это была юбка, которую обычно носили крестьянки. Но зачем и кем она была брошена здесь?
  Девушка спешилась и, подобрав подол своего платья, направилась к юбке. Вскоре Эжени заметила ещё и краешек белой блузки, которую также обычно носили крестьянки. Когда же девушка приподняла ветки ивы, скрывавшие остальное, то вскрикнула, потому что она увидела голову женщины с длинными, светлыми, растрёпанными волосами. Женщина лежала ничком, и её лица не было видно.
  "Мёртвая", - пришла первая мысль в голову Эжени. Несколько мгновений она, ошарашенная, рассматривала крестьянку. Но в конце концов, всё же решившись, Эжени, взявшись за плечо крестьянки, перевернула её на спину и ахнула. Это оказалась совсем ещё молоденькая девушка. Несмотря на то, что её лицо было бледным, тело всё же не было одеревеневшим и холодным, каким бывает у мертвецов. Возможно, она умерла всего лишь пару часов назад и ещё не успела остыть. Но на всякий случай Эжени взяла руку крестьянки и стала пытаться прощупывать пульс. И какая огромная радость охватила Эжени, когда под её пальцами слабо и медленно запульсировала артерия. Значит, девушка была ещё жива, просто она была в глубоком обмороке. Но что могло с ней случиться?
  Эжени внимательно осмотрела свою находку и обнаружила, что руки у девушки были в синяках и кровоподтёках, словно её избивали. Затем она убрала с её лица мокрые, спутанные волосы и увидела, что молодая крестьянка была очень хороша собой: курносый носик, пухленькие губы, и только под глазами чернели большие круги, словно попадало ей и по голове. Сколько же она пролежала здесь, бедняжка? Об этом оставалось только догадываться. Девушка попыталась привести крестьянку в чувство, похлопывая её по щекам, однако, видно, обморок был слишком глубок, и та по-прежнему не открывала глаз.
  Медлить было нельзя. Эжени вернулась к Муетте и, взявшись за повод уздечки, потянула к её своей находке. С большой неохотой, постоянно косясь на крестьянку, лошадь всё-таки подчинилась хозяйке. Однако в нескольких шагах от крестьянки Муетта застыла на месте как вкопанная и отказывалась приближаться к человеку с незнакомым ей запахом.
  - Ну, иди, глупая, давай, - уговаривала Эжени упрямую лошадь, пытаясь заставить животное проделать хотя бы ещё пару шагов.
  Однако Муетта продолжала упираться и даже, наоборот, порывалась отойти в сторону. Поняв, что ничего не выйдет, Эжени заставила лошадь лечь на землю. И та, опустившись на колени, легла на траву. Однако, находясь в большом напряжении, она готова была вскочить с места в любой момент.
  Эжени вернулась к найденной ею девушке и, обхватив её руками под мышками, потащила бедняжку к лошади. Благо крестьянка была невысокого роста и совсем юной - ей можно было бы дать не более шестнадцати лет, - поэтому она оказалась нетяжёлой. Однако Эжени предстояло ещё затащить её на спину Муетте, которая и так недовольно фыркала и мотала головой, словно говорила "нет". И когда лошадь почувствовала, что ей взваливают на спину что-то тяжёлое, попыталась вскочить. Но большим усилием, удерживая Муетту за уздечку, Эжени удалось заставить животное остаться на месте.
   - Ну, Муетта, ну, пожалуйста, потерпи ещё чуть-чуть, - обращалась девушка к лошади, одновременно втаскивая крестьянку ей на спину.
  Наконец всё было закончено, и лошадь тут же вскочила на ноги, чуть не скинув крестьянку, висевшую поперёк её холки, как мешок с овсом. Тяжело дыша, Эжени утёрла рукавом платья пот, выступивший у неё на лбу, затем сама взобралась в седло и направила Муетту в сторону дома.
  Выехав на дорогу, которая была раскисшей после вчерашнего ливня, девушка увидела на ней колею от колёс какой-то конной повозки, которая как раз разворачивалась в обратную сторону именно у того места, где неподалёку Эжени обнаружила крестьянку. Всадница остановила Муетту и принялась внимательно рассматривать этот участок дороги и вскоре она заметила, что от колеи, проложенной повозкой, в сторону реки вели чьи-то следы. Отпечатки от обуви были очень большие и глубокие и могли принадлежать только мужчине, нёсшего тяжёлую ношу. Они были заметны даже на траве и вели, как и ожидала Эжени, к той самой иве. Не было никаких сомнений, что кто-то привёз несчастную крестьянку сюда именно на этой повозке и оставил свою жертву умирать здесь, под деревом.
  Девушка вновь посмотрела на дорогу и взглядом проследила, куда уходила колея от колёс повозки этого негодяя. Она вели в сторону деревни Пресаньи-л'Оргейё. И если бы Эжени не нужно было без промедленья везти свою находку, нуждавшуюся в помощи, домой, то она, безусловно, проследила бы за этой колеёй для того, чтобы выяснить, где искать незнакомца. Но всадница, к своему сожалению, вынуждена была повернуть к дому.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"