Ардан Флоранс Жюльетт : другие произведения.

Эжени. Цена счастья. Книга 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение

  Ноябрь подходил к своему концу. Но, несмотря на то, что на носу была уже зима, последние осенние деньки радовали хорошей погодой. Небо над Парижем стояло ясное, воздух был прозрачен, а лёгкий ветерок слегка трепал ветви деревьев, вынуждая их избавляться от остатков листвы, пожухлой и невзрачной. Деревья же, лишённые своего привычного покрова, казалось, зябли, обнажённые, и завистливо поглядывали на проходивших под ними прохожих, укутанных в плащи, подбитые мехом, или в шерстяные платки. Река Сена неторопливо катила свои мутные, серые воды, казавшиеся ледяными, и случайный взгляд прохожего, брошенный на реку, внутренне заставлял его съёживаться.
  Однако при наличии тёплой одежды всё это превращалось в ничто, и временами даже казалось, что низкое, яркое солнце, пробиваясь сквозь толщи холодного воздуха, всё ещё немного греет. Может быть, это были последние погожие дни перед тем, как зима вступит в свои права, перед тем, как задует по-настоящему холодный ветер, а с севера набегут серые, плотные тучи и на целую неделю зарядит промозглый дождь, а временами, может даже, и снег. И поэтому каждый парижанин, у которого была роскошь располагать своим свободным временем как ему заблагорассудиться, пользовался возможностью прогуляться по улице или саду и насладиться тихой погодой.
  Уж тем более эту возможность не могли упустить Виолетта де Монтуар и её подруга Эжени. По совету лекаря мадам де Монтуар старалась как можно больше гулять на свежем воздухе, благо хорошее течение беременности и погода это позволяли, и потому молодая женщина, с тех пор как в конце сентября она и Эжени вернулись из Нормандии, в сопровождении своей подруги почти ежедневно совершала неспешные прогулки вдоль набережной Сены мимо королевских дворцов, туда и обратно. Следом за девушками плелась карета де Монтуаров, на тот случай, если вдруг Виолетта почувствует недомогание.
  Для того чтобы положение мадам де Монтуар не бросалось в глаза прохожим (ведь срок её беременности подходил к концу, рождение ребёнка ожидалось через пару недель), она надевала платье с широкой юбкой, а сверху - просторный бархатный плащ, отороченный беличьим мехом. Эжени приходилось одеваться подобным же образом, для того чтобы между подругами в одеянии не виделось большой разницы.
  Молодые женщины шли неторопливым шагом по набережной реки, любуясь издали золотым куполом недавно построенного дома Инвалидов, на который низкое, зимнее солнце кидало свои лучи, заставляя сверкать его ещё ярче. Девушки вели между собой разговор. И если не говорилось о грядущем в совсем скором времени счастливом событии, то основной темой разговора подруг становились женихи Эжени. Вернее, женихов у Эжени пока ещё не было, но мадам де Монтуар очень надеялась, что вскоре они всё же появятся, по крайней мере, она, как и год назад, прилагала для этого все свои усилия.
  Эжени, давно уже смирившаяся с тем, что её подруга не успокоится, пока не выдаст её замуж, терпеливо переносила все её затеи. Конечно, нынешнее интересное положение Виолетты теперь сильно ограничивало её возможности, ведь она пока не могла появляться в обществе, посещать оперу или театр, а значит, не могла и сопровождать Эжени. Однако тут ей на выручку пришёл её муж, Патрик де Монтуар, который по просьбе своей жены теперь вместо неё выходил в свет вместе с девушкой. Исполняя наказ Виолетты, он, представляя Эжени её дальней родственницей, старался знакомить девушку как можно с большим количеством молодых холостых людей, которые ему и его жене казались достойными.
  И действительно, молодая, привлекательная маркиза де ла Прери (девушка, по настоянию Виолетты, наконец решилась называться своим настоящим именем) поначалу вызывала у них интерес. Однако, как и год назад, как только потенциальные женихи узнавали о размере приданого, даваемым за девушку, по сути её подругой, которое для сыновей аристократов было просто ничтожным, они теряли к мадемуазель де ла Прери интерес, несмотря на всю её миловидность и улыбчивость (а Эжени старалась улыбаться, опять-таки следуя советам своей подруги).
  Это приводило в отчаяние Виолетту. Она даже просила своего мужа, чтобы тот увеличил сумму приданого Эжени. Но сама девушка категорически воспротивилась этому: она не хотела быть в долгу перед Виолеттой и её мужем. Эжени пыталась уверить свою подругу, что ни титул, ни богатство жениха не имеют для неё большого значения. Девушке хотелось выйти замуж, прежде всего, по любви, иного она и не мыслила, и искренне полагала, что если кто-то её полюбит, то для этого человека не будет так уж важен размер её приданого. Пусть им будет даже небогатый мещанин. Но Виолетта, услышав подобные слова, уже в который раз принималась уверять свою подругу, что дочь маркиза не должна допускать для себя мысли, она может выйти замуж за простого мещанина.
  Всякий раз, как только заходила об этом речь, это непременно становилось темой для споров. Вот и сегодня, когда в этот сухой, тихий ноябрьский день они прогуливались по набережной Сены и обсуждали претендентов на руку Эжени, их разговор вновь стал перерастать в спор.
  - Патрик сказал мне, что вчера ты произвела большое впечатление на одного молодого человека, шевалье де Дессю. Якобы он не отходил от тебя весь вечер, - сказала мадам де Монтуар, улыбнувшись.
  Но Эжени совсем не разделяла довольного настроения своей подруги.
  - Ах, Виолетта, он не пришёлся мне по душе.
  - Но почему?
  - Он... он невысокого роста. Лицо его было слишком напудрено. И весь вечер он повторял фразы, которые я уже слышала раньше от кого-то другого.
  - И всего-то, - пожала плечами молодая женщина. - Но Патрик отозвался об этом молодом человеке весьма неплохо. Хотя ты знаешь, насколько он придирчивей меня относится ко всем твоим потенциальным женихам. Патрик сказал мне, что, когда он намекнул шевалье о размере твоего приданого, тот не повёл и бровью. А это не хороший ли знак? Эжени, я не думаю, что тебе стоит упускать такой шанс. Я хочу напомнить тебе, что ты находишься не в том положении, чтобы перебирать женихами. Патрик думает, что в ближайшие дни ему можно прислать приглашение на обед в наш дом, если ты, конечно, не будешь против.
  - Нет, Виолетта, прошу тебя, не следует приглашать шевалье де Дессю к нам на обед, - взмолилась девушка.
  - Я не понимаю, Эжени, кого же ты желаешь себе в мужья? Де Дессю - дворянин с положением в обществе, он учился в Сорбонне и способен поддержать любой разговор.
  - Ах, Виолетта, все эти молодые люди кажутся мне такими неестественными. Они не говорят то, что думают, а лишь то, что хотят от них услышать. Они так дорожат мнением о них окружающих, что я никак не могу разобрать, каков же их характер на самом деле.
  - Но Эжени, в обществе принято себя так вести, если ты хочешь прослыть вежливым человеком с хорошими манерами.
  - Но как мне узнать, что собой представляет этот человек на самом деле?
  - Для этого нужно прислать молодому человеку приглашение на обед. В более узком кругу он сможет лучше проявить себя.
  - Только не Дессю, умоляю тебя.
  - Не понимаю, чем он смог так не угодить тебе, - раздражённо произнесла Виолетта. - Неужели хорошие манеры и воспитанность хуже для тебя, чем грубоватая "естественность" какого-нибудь необразованного торговца.
  Эжени вспыхнула, прекрасно понимая, кого подразумевала Виолетта, говоря о торговце. Но она всё же постаралась не подать виду, что смутилась.
  - Насколько ты знаешь, Виолетта, сейчас иные купцы порой бывают намного богаче, чем самые знатные дворяне. Их сыновья учатся в той же самой Сорбонне наравне с детьми из дворянских семей. И некоторые из них совсем не прочь породниться с девушками благородного происхождения, чтобы присовокупить к своему имени заветную приставку "де" для того, чтобы иметь возможность появляться в высшем свете.
  - Эжени, я даже слышать не хочу о том, что ты всерьёз считаешь, что можешь выйти замуж за кого-то безродного торгаша, пусть он будет даже богаче, чем Крёз, - категорическим тоном заявила мадам де Монтуар. - Торгаш навсегда останется торгашом, во что бы он не нарядился. Об этом писал ещё Мольер. Эжени, ты дочь маркиза де ла Прери, ваша фамилия - одна из старейших в Нормандии, не забывай об этом. А маркиза должна выходить замуж только за равного себе по крови.
  - Виолетта, уверяю тебя, что в наше время титулы уже не имеют такого большого значения, как раньше. Сейчас, в наш век, когда каждый старается разбогатеть как может, гораздо большее значение имеет состояние родителей невесты. Ведь если было бы по-другому, то я давно была бы уже помолвлена, - горячо пыталась отстоять своё мнение Эжени.
  - И всё-таки я уверена, что есть ещё дворяне, для которых родословная имеет первостепенное значение, - упрямо настаивала молодая женщина.
  - Разве что для престарелых вдовцов, живущих прошлыми временами.
  - Зато они не гоняются за приданым.
  - Ты вправду считаешь, что мне нужно подыскивать какого-нибудь вдовца?
  - Конечно же, нет. В первую очередь, Эжени, я всё же думаю о твоём личном счастье.
  - В таком случае, если мне понравится не столь знатный и не столь богатый молодой человек, но который искренне полюбит меня, и которого я полюблю, ты не должна будешь высказывать недовольство моей помолвкой с ним.
  - Но, Эжени, ты должна подумать о том, что, став женой такого человека, сможешь ли ты появляться с ним в свете, не будешь ли ты стыдиться его. Как ты будешь чувствовать себя, когда в обществе выяснится, что твой муж не обладает достаточными манерами, что единственная книга, которую он читает, это гроссбух. И потом, в конце концов, муж должен обеспечивать тебе содержание достойное дочери маркиза, ведь тебе нужно покупать наряды, драгоценности, чтобы ты могла появляться в свете. Потому что иначе через какое-то время ты, живя с таким мужем, переймёшь все его дурные привычки. Посмотри, как живут такие семьи, какими заботами. Разве это достойно тебя - влачить подобную жалкую жизнь, словно ты дочь какого-то мелкого буржуа. Разве этой участи ты для себя желаешь?
  - Единственное, чего я желаю, это быть счастливой. И для этого мне не нужно ничего того, о чём ты говоришь. Если я буду счастлива со своим мужем, я обойдусь и без выхода в свет, и без красивых платьев.
  - Нет, Эжени, - решительно замотала головой мадам де Монтуар, - даже не смей думать о том, что ты можешь связать свою жизнь с человеком не из аристократических кругов. Я уверена, что рано или поздно ты повстречаешь мужчину достойного тебя и твоего происхождения. Ах, как жаль, что моё положение не позволяет появляться мне в обществе. Но как только это станет возможным, обещаю, что я приложу все свои усилия, чтобы ты смогла обрести своё счастье.
  Некоторое время подруги шли молча, так как обе посчитали, что их разговор исчерпан и продолжать его не имеет смысла. Но тут вдруг мадам де Монтуар, приостановившись, ухватила свою спутницу за локоть и негромко воскликнула:
  - Ах, Эжени, чудится мне, что судьба улыбается тебе сегодня! Посмотри туда! Видишь тех двух всадников, которые едут нам навстречу? - и молодая женщина указала подбородком на двух мужчин, едущих верхом на прекрасных лошадях.
  Эжени давно уже примелькались эти двое всадников. Один из них, под которым была гнедая лошадь, ехал неторопливым шагом вдоль набережной; другой, на изящной серой кобыле, постоянно менял аллюр своей лошади: он ехал то шагом, то рысью, то переходил в галоп, при этом выделывая фигуры, то он ездил по кругу, то резко разворачивал лошадь в другую сторону, словно упражнялся в манежной езде.
  - Кажется, я узнала одного из них, того, кто верхом на серой лошади. Это шевалье дю Клерон. Помнишь его? Я представляла вас друг другу в Пале-Рояле прошлой зимой.
  Эжени старательно напрягла свою память, но так и не смогла вспомнить этого дю Клерона. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: в то время Виолетта знакомила девушку со многими холостыми людьми, и, безусловно, со временем все их многочисленные имена и лица стёрлись из её памяти.
   - Нет, я его не помню, Виолетта, - честно призналась Эжени. - Но не понимаю, причём здесь улыбка судьбы?
  - Дю Клерон - наследник весьма внушительного состояния и один из самых завидных женихов Парижа. Любая незамужняя девушка просто мечтает заполучить его себе в мужья.
   - Но в таком случае, возможна, судьба когда-нибудь и улыбнётся одной из них. Но только не мне. Ведь если он наследник такого огромного состояния, то вряд ли его заинтересует дочь обедневшего маркиза.
  - О, ты его плохо знаешь...
  - Конечно, - перебила Эжени свою подругу, - ведь то наше знакомство в театре ни к чему не привело. И навряд ли, я думаю, приведёт сейчас.
  - Но кем ты была тогда? Всего лишь скромной мадемуазель Вире, - возразила Виолетта. - Сейчас же я тебя представлю как маркизу де ла Прери. Этот шевалье - как раз один из тех немногих молодых людей, для которых не имеет значения приданое его невесты, он, как и ты, мечтает жениться только большой по любви. Вот поэтому-то он в свои двадцать три года до сих пор не женат и даже ни с кем не помолвлен. Состояние его отца позволяет ему быть разборчивым и выбирать себе невесту по своему вкусу, а не по желанию батюшки. Его же отец души в нём не чает и потакает ему во всём. Но, безусловно, его жена должна быть из хорошей семьи и образована. Ты всем этим требованиям отвечаешь, хоть и не воспитывалась в монастыре.
  - Но откуда ты так хорошо знаешь о вкусах этого шевалье? - поинтересовалась Эжени.
  - Мне о нём рассказал сам Патрик. Они немного знакомы. И Патрик всегда выражал сожаление, что ты и шевалье не знакомы. Ты красивая, умная, скромная девушка. А дю Клерону по нраву такие, он сам об этом рассказывал моему мужу. И вот теперь - такая удача! У меня наконец появилась возможность представить тебя ему, как дочь маркиза.
  Тем временем двое всадников, ехавшиее им навстречу, оказались всего в шагах двадцати от девушек.
  - Эжени, улыбайся, - процедила сквозь зубы Виолетта.
  Когда же они наконец поравнялись с всадниками, мадам де Монтуар, сделав вид, что как будто бы она только что заметила их, воскликнула:
  - Шевалье дю Клерон! Неужели это вы! Какая встреча! Добрый день!
  Молодой человек тут же придержал свою лошадь и с любопытством посмотрел на молодую женщину, окликнувшую его. Ему понадобилась пара мгновений, чтобы узнать Виолетту.
  - Мадам де Монтуар! Очень рад вас встретить! - воскликнул молодой человек, несколько удивившись встрече, однако он тут же спешился с лошади, чтобы поцеловать руку молодой женщине.
  - Я не менее вас рада увидеться с вами, шевалье, - произнесла Виолетта самым любезным тоном, на который только была способна. - Однако ж, сколько времени прошло с тех пор, как мы встречались с вами в последний раз? Кажется, что прошла целая вечность. Вы совсем забыли про наш дом и лишили меня удовольствия проводить время в обществе одного из самых умных и приятных молодых людей, с которым я знакома.
  - Прошу прощения, мадам, но это было не преднамеренно. Это лето я провёл в путешествии по югу нашей страны. Однако я готов в любое время исправить свою оплошность, если это, конечно, будет уместным. Не далее как месяц назад я виделся с вашим мужем в Версале, и он мне сказал, что сейчас вы принимаете гостей крайне редко, - намекнул дю Клерон таким деликатным образом на положение Виолетты.
  - Да, Патрик говорил мне о вашей с ним встрече, - подтвердила Виолетта, ничуть не смутившись. Казалось, ради своей цели она была готова пожертвовать собой и предстать перед гостем во время званого обеда, будучи на девятом месяце беременности. - И вправду, сейчас мы редко принимаем гостей. Но, шевалье, для вас двери нашего дома всегда открыты. Ни о какой неуместности здесь не может идти и речи. Так я могу рассчитывать на то, что в ближайшую субботу вы отобедаете у нас?
  - Как я могу отказать вам, мадам. Безусловно, я с удовольствием принимаю ваше приглашение.
  - Ах, кстати, шевалье, позвольте мне представить вам мою самую близкую подругу - мадемуазель Эжени де ла Прери.
  Молодой человек любезно раскланялся с девушкой, на которую уже давно поглядывал с большим интересом.
  - Шевалье Рене дю Клерон, - представила молодого человека Виолетта своей подруге. - Я уверена, что мой муж и мадемуазель Эжени, которая сейчас гостит в нашем доме, будут очень рады вашему обществу в нашем доме, шевалье.
  - Обещаю, что я непременно буду, - ещё раз подтвердил своё согласие молодой человек.
  - Мы будем ждать вас с большим нетерпением. До встречи, шевалье, - попрощалась мадам де Монтуар с молодым человеком, даже не пытаясь скрыть своей довольной улыбки и хитрецу во взгляде.
  Как только молодые люди отъехали на лошадях на то расстояние, на котором, как посчитала Виолетта, они не смогут её услышать, она спросила с нетерпением у Эжени:
  - Ну, не правда ли, шевалье дю Клерон достоин внимания?
  - Мне трудно судить о человеке, пообщавшись с ним такое короткое время, - ответила девушка. - Хотя, безусловно, он произвёл на меня гораздо лучшее впечатление, чем де Дессю. Надо признать, что он довольно привлекателен и любезен, и у него очень приятный голос.
  - Так значит, ты не против, что я пригласила его к нам на обед?
  - Разве я могу возражать?
  - Вот увидишь, ты не пожалеешь. Я сердцем своим чую, что ты понравишься дю Клерону и что мои усилия на этот раз будут не напрасны, - сказала мадам де Монтуар, будучи очень довольна собой.
  Спорить с Виолеттой было нечего: мадам де Монтуар уже видела себя присутствующей в церкви на венчании своей подруги и Рене дю Клерона, и ничто не могло её переубедить, что что-то может пойти не так, как она задумала. Эжени же оставалось только положиться на волю божью. Да и стоило ли тут спорить, ведь дю Клерон действительно произвёл на Эжени благоприятное впечатление. Несмотря на всё богатство своего отца, молодой человек не выглядел снобом и заносчивым. А взгляд его серо-голубых глаз располагал к себе и казался добрым. Может, и вправду на этот раз Виолетта окажется права, и Эжени стоит присмотреться к этому молодому человеку. Если, конечно, были правдой мысли дю Клерона по поводу приданого его невесты.
  
  Последние дни ноября пролетели для Эжени и мадам де Монтуар в хлопотах подготовки к предстоящему званому ужину, на который хозяйка дома возлагала большие надежды. Поначалу Виолетта никак не могла решить, в каком же платье Эжени должна предстать перед шевалье дю Клероном, но наконец, перебрав весь гардероб девушки, она остановилась на тёмно-зелёном шёлковом платье с пышной юбкой. Однако, так как Эжени уже появлялась в нём несколько раз в прошлом году в театре, оно требовало обновления. Поэтому все старые кружева на нём были спороты и пришиты новые, гораздо более дорогие и гораздо более пышные.
  В субботу, в день званого ужина был приглашён куафюр, сделавший Эжени замысловатую причёску с множеством локонов, и венчавшим её макушку кружевным чепчиком "фонтаж", который, на самом деле, девушка терпеть не могла, однако в этот день она с ним смирилась. Ведь "фонтаж" был всё ещё в моде, хотя, конечно, уже и не так, как несколько лет назад. Щёки Эжени были нарумянены, губы подведены помадой, про украшения и драгоценности же и говорить не приходится - всё это тоже пошло в ход.
  Когда же Эжени наконец посмотрелась в зеркало, она в нём с трудом себя узнала: на неё глядела дама из высшего света, для которой появление в Версале было привычным делом, однако в которой не осталось ничего от самой Эжени. Но не отпугнёт ли это дю Клерона, когда девушка предстанет перед ним в таком виде, ведь тот заинтересовался Эжени именно тогда, когда она была одета весьма просто, а её лицо было свежо, как у юной девушки. Эжени поделилась этими своими опасениями с Виолеттой. Но её более старшая и искушённая в таких делах подруга поспешила успокоить девушку, уверив её, что, напротив, дю Клерон будет ещё более ею очарован. Ведь сколько бы молодой человек не твердил, что душевные качества его будущей жены для него важнее всего, всё равно он в тайне желает, чтобы его невеста была самой лучшей, самой достойной и все завидовали бы ему, потому что тот обзавёлся первой красавицей королевства. И шевалье дю Клерон, этот светский человек, обожавший блистать в обществе, не был исключением.
  Накануне Виолетта сообщила Эжени, что Патрик посчитал должным пригласить на обед своих родителей, чтобы за столом создалась более непринуждённая, домашняя атмосфера, а Эжени и дю Клерон не чувствовали себя стеснёнными, когда их посадят рядом друг с другом. Дю Клерон не должен был почувствовать, что на этот обед его пригласили только ради того, чтобы свести его с мадемуазель де ла Прери. Эжени посчитала эту идею очень удачной: в присутствии родителей Патрика, которые очень хорошо к ней относились, она будет чувствовать себя более раскованной.
  Наконец всё было готово, стол накрыт, родители Патрика прибыли в дом их сына; все ожидали появление шевалье. Но вот наконец объявили и Рене дю Клерона.
  Когда он вошёл в обеденный зал, и Эжени бросила на молодого человека взгляд, то на её щеках вспыхнул румянец. Девушка чувствовала невольное смущение, так как больше всего она боялась, что дю Клерон догадается, что основной причиной приглашения его на этот обед была попытка свести его с ней. Тем не менее Эжени отметила, что шевалье был одет очень элегантно: на нём был белокурый парик, сливового цвета камзол, с расшитыми золотом обшлагами и карманами, а также шейный платок, скреплённый аметистовым аграфом. А за самим молодым человеком тянулся шлейф духов. Рене дю Клерон тщательно подготовился к этому званому ужину, значит, ему было очень важно произвести на присутствующих самое благоприятное впечатление. Когда же шевалье подошёл к Эжени, чтобы раскланяться с ней, его глаза заблестели и несколько растерянно осматривали наряд Эжени. Казалось, что поначалу он не узнал девушку, но потом, когда всё же признал в ней ту самую подругу Виолетты де Монтуар, которую представили ему несколько дней назад во время прогулки, взгляд его глаз стал ещё более восхищённым.
  Виолетта, внимательно следившая за дю Клероном, была удовлетворена реакцией молодого человека - она своего добилась, Эжени произвела на него впечатление. Мадам де Монтуар, конечно же, усадила шевалье за столом рядом с Эжени, чтобы те могли свободно разговаривать друг с другом. Начали подавать блюда, а среди присутствующих завязался непринуждённый, на первый взгляд, разговор.
  Виолетта, давно не бывавшая в свете, хотела знать все последние новости, однако всё это было затеяно лишь для того, чтобы незаметно подвести разговор к самому Рене дю Клерону.
  - Шевалье, когда же Париж будет потрясён новостью о том, что вы наконец решили жениться? - поинтересовалась Виолетта как бы между прочим.
  - Я не считаю, что в таких делах, как женитьба, нужно спешить, - ответил молодой человек. - Ведь мы женимся один раз и на всю жизнь, и поэтому я хочу быть уверенным в избраннице своего сердца: что она разделит все мои радости и горести.
  - Вы, безусловно, правы, шевалье, мы все разделяем ваше мнение, однако скольких незамужних девушек вы заставляете вздыхать о себе! Ведь вы один из самых завидных женихов Парижа! Ну неужели до сих пор так и не нашлось ни одной девушки, способной покорить ваше сердце?
  Услышав этот вопрос, дю Клерон немного смутился. И после непродолжительной паузы, покосившись на Эжени, он ответил:
  - Я надеюсь, что в скором времени я повстречаю ту девушку, ради которой я смогу распрощаться со своей холостяцкой жизнью.
  - Такому молодому человеку, как шевалье, надо с осторожностью выбирать себе будущую жену. Ведь для того, чтобы умело тратить деньги дю Клеронов, нужно иметь талант, - вступил в разговор отец Патрика, граф де Монтуар, намекая на состояние отца шевалье.
  - О нет, дело совсем не в этом, - поспешно возразил Рене дю Клерон, опять покосившись на Эжени. - Просто моя невеста должна обладать всеми теми качествами, которые я желаю в ней видеть.
  - И что же это за качества? - поинтересовалась Виолетта.
  - Она должна быть доброй, с чутким сердцем, она должна будет любить меня так же сильно, как полюблю её я. Её душевные качества и её внешняя красота должны быть в гармонии друг с другом.
  - Ну а если бы, представим, - продолжила Виолетта, - вы повстречали бы такую девушку, но она была бы из обедневшего дворянского рода и за неё бы давали совсем скромное приданое, что тогда?
  - Для меня приданое не имеет значения, - решительно заявил молодой человек.
  - Но оно, должно быть, имеет значение для ваших родителей, - возразил мать Патрика.
  - Мои родители очень добры ко мне, и считают, что я должен выбрать себе невесту по своему собственному вкусу.
  - Безусловно, вы баловень судьбы - у вас прекрасные родители, вы богаты и не испорчены никакими дурными влияниями.
  - Я слышала, шевалье, вы любите путешествовать, - сказала Виолетта.
  - Да, я люблю движение, новые впечатления, лица.
  - Где же вам удалось побывать? - живо поинтересовалась молодая женщина.
  - Как я уже говорил вам, мадам, этим летом я путешествовал по нашим южным провинциям - Оверни, Лангедоку и Провансу. В прошлом году, я совершил вояж в Италию - мать всех наших искусств. Мне бы ещё хотелось побывать в Англии, но боюсь, что война не позволит осуществить моё намеренье. Кстати, путешествию в карете я предпочитаю езду верхом. Так можно увидеть гораздо больше вокруг себя. К тому же верхом на лошади можно вплотную подъехать к тому, что тебя заинтересовало. В карете же ты вынужден ехать по дороге и рассматривать все красивые места издали. Поэтому, отправляясь в путешествие, я всегда беру с собой верховую лошадь. Кстати, совсем недавно я приобрёл великолепную кобылу чистейших арабских кровей. Вы видели её в тот день, когда мы встретились с вами на набережной Сены. Я как раз ездил по набережной вместе с хозяином этой кобылы для того, чтобы посмотреть ход лошади.
  - Да, я заметила вашу лошадь. Она великолепна, - подтвердила Виолетта.
  - Хозяин заломил за неё баснословную цену. Но ради того, чтобы иметь в своей конюшне лучшую лошадь в Париже, мне не жалко никаких денег.
  - Шевалье, вы правильно поступает, пытаясь растратить состояние своего отца прежде, чем оно попадёт в руки вашей будущей жены, - поделился своим мнением граф де Монтуар, и тут же был "вознаграждён" гневным взглядом своей невестки.
  Конечно, граф и до этого отличался циничными шутками, но сейчас это было как нельзя более неуместным. Виолетта желала перевести разговор на другую тему и как можно быстрей. Она взглянула на Эжени, которая до сих пор за обедом не проронила и двух слов, и подтолкнула её локтем, чтобы вывести девушку из задумчивости и чтобы она наконец вступила в разговор. Однако Эжени не могла в присутствии дю Клерона проронить ни слова. Все эти разговоры о женитьбе шевалье смущали её, и ей казалась, что их гость давно уже догадался, ради чего он был приглашён на этот обед. И Виолетте вновь пришлось брать всё в свои руки.
  - Шевалье, а вы любите театр? - спросила она у молодого человека.
  - Да, если пьесы интересные. Однако всё же я предпочитаю премьеры. Смотреть по множеству раз одно и то же - это не по мне.
  - Шевалье дю Клерон один из тех немногих молодых людей, которые посещают театр ради театра, а не для того, чтобы показаться в свете, - вставил своё слово и Патрик.
  - Некоторые ходят на спектакли и ради того, чтобы насладиться игрой актёров. У каждого, я думаю, есть свои любимчики, - добавила графиня де Монтуар.
  - Мне не свойственно увлекаться актрисами. И уж тем более актёрами, - возразил Рене дю Клерон.
  - А я просто обожаю театр, - с деланным восторгом воскликнула Виолетта не хуже любой актрисы. - Но, увы, сейчас временно я вынуждена лишить себя этого удовольствия. И ещё более прискорбно мне то, что и моя подруга Эжени лишается того же, несмотря на то, что она не меньшая любительница театра, чем я. Она совершенно не хочет посещать театр одна. А ведь в этом сезоне ожидается несколько премьер, возобновляется постановка "Баязета".
  И тут Виолетта красноречиво посмотрела на шевалье, надеясь, что тот поймёт её намёки. И он понял:
  - Несомненно, "Баязет" - великолепная постановка. Тем более что всё турецкое сейчас в моде. Я собирался сходить на этот спектакль. - И тут молодой человек, повернувшись к своей соседке, сказал: - И раз уж вы, мадемуазель Эжени, лишились своей постоянной спутницы, то позвольте мне пригласить вас в театр. Вы будете иметь одно из лучших мест в Пале-Рояле: моя ложа расположена практически в центре.
  Для того чтобы девушке не пришло в голову отказать дю Клерону, её старшая подруга посмотрела на неё таким строгим взглядом, что Эжени не посмела сказать "нет".
  - Благодарю вас, шевалье, - промолвила девушка.
  Виолетта тихо торжествовала: она добилась того, чего хотела. Как опытный стратег, она умело разыграла эту партию и вышла победителем.
  Тем временем дю Клерон, немного огорчённый тем, что его соседка по столу, сидящая от него справа, всё время молчит, решил проявить инициативу и задать ей несколько вопросов. Он принялся расспрашивать Эжени об её родителях, об их замке Ан-ла-Прери, об образовании, которое получила девушка, и чем она любит заниматься в свободные минуты. Девушка, не привыкшая к такому пристальному вниманию к своей персоне, была немного смущена. Ей пришлось рассказывать про своего отца и замок так, словно видела их только вчера, хотя она даже не была уверенна, был ли жив до сих пор маркиз де ла Прери. Эжени не посмела признаться шевалье, что уже прошло восемь лет с тех пор, как она в последний раз разговаривала со своими отцом и братом. Что касалось её образования и минут досуга, то и здесь девушке нечем было похвастать. Эжени не умела играть ни на одном музыкальном инструменте, она ни пела, ни рисовала и давно не держала в руках пяльцы для вышивания. Зато она прекрасно фехтовала и проводила много времени за чтением книг. Но будет ли этого достаточно для будущей жены Рене дю Клерона?
  Виолетта, видя, что её подруга растеряна и не знает, что сказать, поспешила заступиться за неё. Сказав, что мадемуазель Эжени слишком скромна, чтобы рассказывать о себе, она принялась нахваливать девушку. Поняв, что дю Клерон очень ценит лошадей, мадам де Монтуар сообщила ему, что Эжени тоже не равнодушна к этим животным и обожает конные прогулки. Это привело в восторг шевалье, и он тут же предложил мадемуазель Эжени как-нибудь покататься верхом в Люксембургском саду.
  Несмотря на то, что Виолетта в целом осталась довольна обедом, она, после того, когда дю Клерон покинул их дом, не смогла ни упрекнуть свою подругу в том, что та была слишком молчаливой за столом и не сделала ничего, чтобы понравиться молодому человеку.
  - Прости, Виолетта, но я чувствовала себя слишком неловко, - попыталась оправдаться девушка.
  - Эжени, тебе нужно было всего лишь мило улыбаться и проявлять больше внимания к шевалье. После этого обеда дю Клерон может решить, что ты им совершенно не заинтересовалась, и в другой раз может больше не пригласить тебя ни в театр, ни на прогулку. И ты упустишь великолепный шанс, возможно, свой единственный. Обещай, что в театре ты проявишь гораздо больше внимания к шевалье.
  - Виолетта, но мне трудно изображать те чувства, которые я не испытываю.
  - Ах, Эжени, ну неужели ты не понимаешь: вокруг шевалье вьются толпы девушек! - воскликнула графиня. - Любая из них была бы счастлива, прояви шевалье к ней столько же внимания, сколько он уделил сегодня тебе. Он милый, любезный молодой человек с хорошими манерами, к тому же богатый, сквозь пальцы смотрящий на приданое своей невесты, хорош собой. Можно ли желать большего?
  - А мне показалось, что он не многим отличается от других молодых людей, - высказала своё мнение Эжени.
  На это Виолетте осталось только развести руками: неужели её подруга никак не могла понять, какой ей выпал шанс, какая счастливая случайность! Всё это мадам де Монтуар пыталась втолковать Эжени, оправдывая шевалье тем, что тот просто хотел понравиться ей, произвести на неё впечатление, и поэтому, наверное, иногда говорил слишком много и кое-где, возможно, прихвастнул.
  Эжени согласилась дать шевалье ещё один шанс. Ведь всё же её сомнения были больше связаны не с шевалье, а, скорее, с неуверенностью в самой себе. Она боялась, что как только Рене дю Клерон узнает её немного лучше, то сам в ней разочаруется. Ведь Эжени совершенно не походила на тех девушек, с которыми он привык общаться. Она не обладала ни изысканными манерами, ни светской учтивостью, не знала салонного языка, а в танцах, ей казалось, она была чуть ловчее медведя. Она не годилась для того, чтобы появляться с ней в свете. И рано или поздно дю Клерон поймёт это. А для такого человека, как шевалье дю Клерон, для которого светская жизнь - это всё, подобное немаловажно. Но Виолетта, выслушав сомнения девушки, тут же успокоила свою подругу тем, что всё это придёт к ней само собой, нужно лишь чаще бывать в свете и присматриваться, как ведут себя другие.
  
  Появление шевалье дю Клерона в Пале-Рояле под руку с незнакомой, неизвестно откуда взявшейся молодой особой произвело переполох среди незамужних девушек и их маменек, всё ещё надеявшихся заполучить в мужья и зятья столь завидного холостяка. Все они сворачивали головы в сторону дю Клерона и его спутницы и недовольно шушукались между собой. Всем хотелось знать, кто была эта девица, сумевшая окрутить шевалье.
  Эжени чувствовала себя неловко, ловя на себе со всех сторон недоуменные, возмущённые, а порой даже и враждебные взгляды, словно она посмела украсть то, что ей не принадлежало. Эжени казалось, что дай им волю, то все эти девушки и их мамаши набросятся на неё, как стая диких собак, и порвут её на куски. Любопытствующие друзья шевалье дю Клерона тут же окружили его, требуя представить им его спутницу. "Мадемуазель Эжени, дочь маркиза де ла Прери", - отвечал на их вопрос дю Клерон. Услышав имя девушки, молодые люди усиленно пытались припомнить: кто же такой этот маркиз де ла Прери, придворный ли он человек и имеет ли вес в свете. Но не могли вспомнить ничего подобного. Поэтому совсем в скором времени любопытство в глазах друзей дю Клерона сменялось разочарованием и недоумением: в каком пруду шевалье умудрился поймать эту невзрачную, на их взгляд, рыбку. Ни миловидность Эжени, ни стройность её стана не спасали её. Поэтому молодые люди, ограничившись сухим кивком, отходили от них. В свою очередь Эжени припомнила, что одного из этих молодых людей всего месяц назад Виолетта представила ей у кого-то в гостях. Но сейчас этот молодой человек не вспомнил ни Эжени, ни её имени, или, может, сделал вид, что видит её впервые.
  То ли от того, что в театре было душно, то ли от такого пристального внимания к её персоне, Эжени вскоре почувствовала, что щёки у неё начали гореть, и ей пришлось усиленно обмахиваться веером, при этом невольно наполовину прикрывая им своё лицо. Девушка жалась к своему спутнику, словно хотела спрятаться за его спиной от всех этих недобрых глаз, уставленных на неё. Но Рене дю Клерон не смог почувствовать истинного настроения Эжени. Ему казалось, что такое внимание к его спутнице было только из-за того, что все нашли мадемуазель де ла Прери очаровательной и все, как и он, восхищаются ею. То, что она жалась к нему, он объяснял тем, что Эжени уже вполне доверяет ему и хочет показать таким образом своё расположение к нему.
  Наконец Эжени и шевалье оказались в ложе, принадлежавшей семье дю Клерон. Но и там девушка постоянно ловила на себе чужие взгляды. С соседних лож на неё смотрели с десяток глаз, совершенно неприкрыто и безо всякого стеснения. Эжени казалось, что на её платье был отмечен каждый бант, придирчиво рассмотрен рисунок всех его кружев, а в её причёске отмечен каждый волосок, который был плохо уложен. Девушка взглянула на шевалье. Она надеялась, что он своим строгим взглядом отобьёт у любопытствующих охоту глазеть на них. Однако, судя по его горделивому виду и сияющему лицу, его совсем не расстраивало такое внимание к их ложе. Похоже, что, напротив, он был только рад этому.
  Однако среди любопытствующих глаз Эжени заметила одного мужчину, разглядывавшего её особенно пристально. Этот мужчина был одет в великолепный камзол, богато расшитый золотым позументом, на голове его восседал пышнейший парик в виде ушей спаниеля. Девушка сразу узнала этого человека: ведь это был не кто иной, как сам граф д'Арвэ де Ботур.
  Эжени догадалась, что мужчина узнавал её и не узнавал одновременно. То есть он видел, что в ложе рядом с шевалье дю Клероном сидит девушка, очень похожая на мадемуазель Вире. Однако каким образом бывшая гувернантка могла оказаться в ложе дю Клерона, да ещё одетая, как изысканная барышня? Наверняка, графа д'Арвэ мучили эти вопросы. Поразмышляв немного, Эжени решила рассеять все сомнения их сиятельства. Ведь, прекрасно изучив характер этого вельможи за короткий период их знакомства, девушка была уверена, что во время антракта, он обязательно заглянет в их ложу, чтобы всё выяснить. Поэтому она приветливо улыбнулась графу д'Арвэ и слегка кивнула ему головой.
  Но этот кивок не остался незамеченным для шевалье дю Клерона, и он спросил с лёгкой ревностью в голосе:
  - Кого вы поприветствовали, мадемуазель?
  - Графа д'Арвэ де Ботура, - ответила Эжени.
  - Вы знакомы с графом д'Арвэ? - спросил шевалье с некоторым удивлением. - Это очень влиятельный человек при дворе, и мало кто может похвастаться дружбой с ним.
  - Нас свёл случай, - кратко пояснила Эжени, предпочитая не вдаваться в подробности, которые, узнай о них дю Клерон, повергли бы его в изумление.
  Тем временем в зале начали гасить свечи, а над сценой, напротив, зажгли все люстры. Заиграла увертюра, затем на сцене появились первые актёры, раздались бурные аплодисменты - спектакль начался.
  Эжени увлеклась игрой актёров и действом спектакля и на то время, что шла первая половина представления, она сумела позабыть и о враждебных взглядах в её сторону, и даже о графе д'Арвэ.
  Когда же наступил антракт, как и ожидала девушка, сиятельный вельможа не замедлил посетить их ложу.
  - Господин д'Арвэ! - приветливо воскликнула Эжени, поднимаясь со своего места.
  - Мадемуазель Вире, всё-таки это вы, и мне не померещилось, - обрадовано произнёс мужчина. - Вы прекрасно выглядите. Так значит, вы поклонница театра?
  Однако тут граф обратил своё внимание на Рене дю Клерона, тоже поднявшегося со своего места, и его горевшие ревностью глаза.
  - Шевалье... - хотел было обратиться к нему вельможа, желая поприветствовать спутника девушки.
  Однако молодой человек, выйдя вперёд и, как бы загораживая собой Эжени, перебил его:
  - Вы ошиблись, граф, это девушка - маркиза де ла Прери, - не очень любезным тоном поправил он господина д'Арвэ.
  - Маркиза де ла Прери? Как, вы вышли замуж? Я вас поздравляю, однако...
  Но тут шевалье вновь перебил графа:
  - Мадемуазель не выходила замуж - это фамилия её отца.
   Тут полное недоумение нарисовалось на лице вельможи, и он вопросительно взглянул на Эжени, словно требуя от неё разъяснений.
  - Господин граф, меня действительно зовут Эжени де ла Прери. Вире - это фамилия моего дяди. Я прибавила её к своему имени в память о нём, - пояснила девушка.
  - Так вы маркиза? - развёл руки в сторону граф д'Арвэ. - Почему же вы мне не сказали...
   - Господин граф, я обещаю, что обязательно всё разъясню вам при нашей последующей встрече, - поспешно сказала девушка, пока мужчина не пустился в воспоминания и не упомянул о том, что она некогда была гувернанткой, тем самым неприятно удивив Рене дю Клерона.
   - Я очень на это надеюсь, - произнёс заинтригованный граф.
  Конечно, господин д'Арвэ предполагал, что мадемуазель Вире не так проста, как могло показаться на первый взгляд, однако то, что она на самом деле является маркизой, не смог угадать даже он. Но проницательности вельможи хватило на то, чтобы догадаться, что спутник Эжени не подозревает о том, что девушка когда-то была гувернанткой и что она, безусловно, желала бы сохранить эту страницу своей жизни в тайне от шевалье. И поэтому граф д'Арвэ понимающе кивнул.
  - Мадемуазель, я буду очень рад видеть вас в своём доме в любой из вечеров, когда вам захочется навестить меня по старой дружбе, - сказал вельможа и далее он поспешил откланяться, так как дю Клерон давно уже метал на него ревнивые взгляды.
  - "По старой дружбе"? Как давно вы знакомы? Что вас связывает? И почему он назвал вас этим странным именем? - набросился с вопросами молодой человек на Эжени после того, как граф д'Арвэ покинул их ложу.
  - Шевалье, мы знакомы с графом всего около полугода. То странное имя, которым он меня назвал, как я уже успела пояснить - это фамилия моего дяди, которого я горячо любила и который заботился обо мне не меньше, чем отец. Когда он умер, я в память о нём присоединила его имя к своему, - пояснила девушка, усевшись в кресло, для того чтобы и молодой человек смог последовать её примеру и немного остыть.
  Шевалье сел в кресло, однако только на самый его краешек.
  - Но мне показалось, что граф был сильно удивлён, узнав, что вы дочь маркиза, - не унимался дю Клерон.
  - Это говорит лишь о том, что, на самом деле, мы с графом не так уж близко и знакомы, - ответила Эжени, улыбнувшись, пытаясь таким образом притушить вспышку ревности шевалье.
  Но тот ещё долго сидел с хмурым и недовольным лицом. Рене дю Клерону показалось, что граф д'Арвэ слишком уж сильно обрадовался встрече с мадемуазель де ла Прери, да и сама девушка чего-то не договаривала. Однако к концу спектакля шевалье уже успел позабыть о мнимом сопернике и теперь думал лишь о следующем свидании с Эжени.
  Девушка начинала ему нравиться всё больше и больше. Ему импонировала её естественность, в её поведении не было никакой игры (инцидент с д'Арвэ в счёт не шёл). И самое главное - она не вешалась ему на шею, в отличие от многих других молодых особ, которых прежде всего интересовало состояние его отца, и уж только потом он сам, шевалье, и от чего он уже успел так устать. К тому же мадемуазель де ла Прери была умна и красива.
  Обменявшись впечатлениями о спектакле и высказав своё мнение о том, что они оба провели чудесный вечер, Рене предложил Эжени встретиться ещё раз, например, через пару дней.
  - Кажется, ваша подруга, мадам де Монтуар, говорила о том, что вы любите прогулки верхом. Как вы смотрите на то, чтобы совершить конную прогулку по городу? В моей конюшне обязательно найдётся для вас великолепная лошадь. Или, если вы захотите, то я одолжу вам моё недавнее приобретение, ту самую арабскую кобылу. Я уверен, вы будете смотреться на ней великолепно.
  - Благодарю вас, шевалье, за то, что вы готовы одолжить для меня свою самую лучшую лошадь. Но у меня есть своя собственная лошадь, не уступающая по крови вашей. Это берберийская кобыла, приобретённая моим отцом в одной из лучших конюшен Нормандии.
  - Хотел бы я взглянуть на неё, - сказал дю Клерон.
  - Вы сможете это сделать послезавтра, шевалье.
  - Так, значит, вы принимаете моё предложение? - с сияющим лицом спросил молодой человек.
  - Конечно.
  Покинув Пале-Рояль, Эжени и Рене дю Клерон в карете молодого человека отправились в сторону дома де Монтуаров. По дороге шевалье принялся расспрашивать свою спутницу: пришлось ли ей путешествовать. И девушка ответила, что ей довелось побывать только в Бретани. Услышав этот ответ, дю Клерон поморщился:
  - В Бретани? По-моему, это не та провинция, куда стоит совершать вояж. Кажется, там живут одни дикари. Где же вы бывали в Бретани?
  - В Бресте, - ответила девушка, не упомянув то обстоятельство, что там она побывала помимо своей воли. - Это морской порт. Именно там я впервые увидела океан, который произвёл на меня незабываемое впечатление. И я хотела бы увидеть его когда-нибудь вновь ещё раз.
  - Ох, мадемуазель Эжени, для того, чтобы увидеть морскую воду, нужно ехать на юг, в Прованс или Лангедок, туда, где тепло и солнечно, где все цветы источают тонкие ароматы и где море поразит вас своим необыкновенным цветом. Надеюсь, что вы прислушаетесь к моему совету и когда-нибудь побываете в тех местах.
  - Вполне возможно, шевалье.
  Закончив разговор о путешествиях, молодой человек перешёл на другую тему:
  - Я хотел спросить вас о вашем отце. Не собирается ли он в ближайшее время побывать в Париже, мне бы хотелось познакомиться с ним.
  - Насколько мне известно, нет. Он болен, и уже много лет не выезжает никуда дальше Руана, - ответила девушка, стараясь тщательно скрыть своё волнение, которое накатывало на неё всякий раз, когда её начинали расспрашивать об её отце.
  - А ваш брат, где он сейчас?
  - Бернар служит в Королевских войсках. Сейчас он воюет на одном из фронтов.
  - Ну неужели мне так и не удастся познакомиться ни с одним из ваших родственников. У вас нет больше никаких братьев или сестёр, дядюшек или тётушек?
  - У меня есть ещё сводный брат, сын мачехи, Шарль де Бонривьер. Несмотря на то, что у нас с ним нет кровного родства, в детстве мы были очень дружны друг с другом. И я всегда считала его таким же своим братом, как и Бернара. Но сейчас он вырос, ему двадцать четыре года, и он живёт своей жизнью. Я не видела его уже очень давно.
  - Вы сказали, что его зовут Шарль де Бонривьер? Я уверен, что мне уже приходилось слышать это имя.
  - Вам приходилось слышать? Когда? Где? - встрепенулась Эжени.
  - Не так давно, кажется, на каком-то приёме. Но неужели вы и вправду так давно не виделись со своим сводным братом, с которым были так дружны в детстве?
  - Шарль шесть лет назад уехал учиться в Париж. С тех пор я его не видела.
  Дю Клерон заметил, что воспоминание о сводном брате вызвало сильное волнение у девушки и её очень расстраивало то, что долгие годы она не виделась с ним. Возможно, тому были серьёзные препятствия, о которых Эжени предпочла не говорить. Но, как бы то ни было, молодой человек решил посочувствовать девушке и сжал её руку в своей ладони. Хотя, впрочем, для него это было всего лишь поводом лишний раз прикоснуться к Эжени.
  
  Эжени неспроста назначила следующую встречу своему поклоннику только через день, ведь завтра она собиралась в гости к графу д'Арвэ. Виолетта же, узнав, что её подруга променяла скорое свидание с шевалье на встречу с графом, выразила своё неодобрение. Графиня де Монтуар с подозрением относилась к этому вельможе, так как считала именно его главным виновником того, что Эжени оказалась втянутой в историю с наследством двух братьев де Бурдонов. Ведь именно он предложил девушке следить за старшим из братьев, а младший удачно воспользовался этим, прикрывшись именем господина д'Арвэ.
  Виолетта даже пыталась отговорить свою подругу от этого ненужного визита к графу. Но девушка сказала ей, что будет лучше, если она сама расскажет господину д'Арвэ историю своей жизни и о том, как она из гувернантки превратилась в маркизу де ла Прери, нежели мужчина будет пытаться выяснить это сам.
  Итак, утром следующего дня Эжени послала к господину д'Арвэ слугу с запиской, в которой спрашивала его, сможет ли его сиятельство принять её сегодня. И ей пришёл ответ вельможи, что после девятнадцати часов он будет ждать её весь вечер.
  В семь часов вечера Эжени отправилась к дому графа д'Арвэ де Ботур. Мужчина встретил девушку с той же любезностью, что и в театре, расцеловав её руки, и тут же пригласил её отужинать с ним.
  - Вы просто не представляете, как вы заинтриговали меня в театре, - сказал граф по пути в обеденный зал. - Я весь вчерашний вечер мучился догадками и предположениями. И вы проявили ко мне величайшую милость, не отложив свой визит на долгий срок.
  В зале оказалось уже всё накрыто, и слуги стояли на изготовку.
  - Итак, мадемуазель Вире, или маркиза де ла Прери, я готов со всей внимательностью выслушать вашу историю, - произнёс мужчина, когда подали первое блюдо - великолепное заячье жаркое.
  И девушка принялась рассказывать. Она решила рассказать графу всё, начиная с самого своего детства, со смерти матери и дальнейшей женитьбе отца на ненавистной мачехе. Далее она поведала о своём случайном побеге из родного замка и своей жизни у господина Вире. Единственное, о чём умолчала Эжени, это об истории с бретонскими разбойниками. Кто знает, как отнёсся бы граф д'Арвэ к тому, что Блез, оказывается, раньше был преступником. Ведь долг вельможи, как государственного человека, как пэра Франции, сообщить об этом факте полиции. Двое уцелевших бретонских разбойников до сих пор находились в розыске. И девушка предпочла не рисковать судьбой Блеза.
  - Так значит, ваша подруга, графиня де Монтуар, решила выдать вас замуж, - сказал граф, когда Эжени закончила свой рассказ тем, что она по настоянию Виолетты решила вернуть своё имя и титул, для того чтобы найти себе достойную партию. - А я-то, дурак, записывал к вам в женихи того храброго бретонца, выручившего вас в Ле-Конке. Но, конечно, раз вы дочь маркиза, то Лантье вам не пара. Он ведь не очень высокого происхождения?
  - Да, его отец - рыбак, - ответила девушка.
  Д'Арвэ хмыкнул.
  - Однако для сына рыбака он достиг немалого, став помощником Жербера. Надеюсь, его дела идут удачно?
  - Я этого не знаю, господин граф. С тех пор как мы расстались в Бретани, я с ним ни разу не виделась.
   - Как? Неужели вы даже не поблагодарили его за ваше спасение?
  - В том нет моей вины. После своего возвращения в Париж я несколько раз наведывалась в отель, где он жил. Де Бурдоны пожелали отблагодарить его определённой суммой денег, и я обещала передать их Блезу. Но когда я пришла в отель, в котором он жил, в первый раз, там мне сказали, что он ещё не вернулся из Бретани, когда же - во второй, то он снова уже уехал. Дальше наведываться я не могла, так как мы с Виолеттой уезжали в Нормандию на всё лето. Вознаграждение, причитавшееся Блезу, я оставила господину Жерберу, надеясь, что тот передаст его ему. Однако, когда осенью мы вернулись в Париж, муж Виолетты, к нашему удивлению, сообщил, что Блез вернул ему деньги.
  - Это, конечно, благородно со стороны бретонца. Но для делового человека, кем старается стать Лантье, безрассудно. Другой сразу пустил бы эти деньги в дело, - высказал своё мнение граф.
  Этот поступок Блеза удивлял и саму Эжени. Бретонец сам говорил ей когда-то, что основным смыслом его жизни является желание разбогатеть, чтобы никогда больше не знать нужды. И ранее он не гнушался никаких способов, чтобы достичь этой цели. И вот теперь, когда его вознаграждают деньгами (причём вполне заслуженно), которым любой другой на его месте был бы рад и пустил бы их в дело, как сказал д'Арвэ, Блез их возвращает. Неужели он действительно за эти два с половиной года так переменился?
  Что было делать Эжени с этим мешочком денег? О том, чтобы возвращать его де Бурдонам, не могло быть и речи. Они просто этого бы не поняли, посчитав, что их благодарностью пренебрегли. Оставить деньги себе девушка тоже не могла. И, немного подумав, она решила пожертвовать их в один из сиротских приютов.
  - Итак, - продолжил беседу граф, - мадемуазель де ла Прери, скажите мне, это ведь не случайно, что накануне я видел вас в театре в ложе шевалье дю Клерона? Раз уж мы заговорили о женихах.
  - Вы правы, - немного смутившись, ответила Эжени. - Предполагаю, что моя подруга была бы счастлива, если бы я составила с ним партию.
  - А вы знаете, что дю Клерон один из самых завидных женихов Парижа?
  - Именно поэтому моя подруга и прилагает все свои усилия для того, чтобы шевалье сделал мне предложение.
  - То есть, это выбор вашей подруги. Но нравится ли он вам? - спросил д'Арвэ, но тут же добавил: - Впрочем, что я говорю? Наследник подобного состояния не может не нравиться.
  - Поверьте, господин граф, для меня это не имеет никакого значения. Мне намного важней, что собой представляет сам шевалье. Но мне хотелось бы узнать ваше мнение о нём. В театре мне показалось, что вы с ним знакомы...
  - Я больше знаком с его отцом, - ответил граф, вытирая руки об салфетку, так как с жарким было покончено и ожидалась вторая перемена блюд. - Конечно, мне доводилось встречаться и с младшим дю Клероном на различных приёмах. Что мне вам о нём сказать? - сказал мужчина, почему-то тяжело вздохнув и откинувшись на спинку стула для того, чтобы не мешать лакею убирать пустые тарелки. - Как я вам уже говорил, шевалье один из самых завидных женихов Парижа, и любая девушка была бы счастлива назваться его женой. Он богат, привлекателен и хорошо воспитан. Однако, что касается вас... - тут мужчина выдержал долгую паузу, словно собираясь с мыслями, - мне кажется, я немного узнал вас за время нашего непродолжительного знакомства, и у меня большие сомнения по поводу того: действительно ли шевалье тот мужчина, которого вы желали бы видеть рядом с собой. Хоть вы и вернули себе своё имя и титул маркизы, однако жизнь в доме того самого вашего учителя фехтования отложила на вас глубокий отпечаток. Вы не привыкли к праздной светской жизни, вы честны в своих поступках. Жизнь же жены шевалье дю Клерона предложит вам совершенно другое - бесконечные балы, приёмы, увеселения, пустая светская болтовня о нарядах и новых любовниках, интриги и сплетни, и поддержка своей репутации любой ценой. Этого ли вы желаете? Скажите мне, не ошибаюсь ли я?
  - Вы правы, господин граф, всё это мне чуждо, - ответила Эжени. - Но я сама размышляла об этом и решила смириться с этим как с неизбежным. Я думаю, что рано или поздно я свыкнусь с таким образом жизни. Мне придётся сделать это, потому что, кем бы ни был мой будущий супруг, шевалье дю Клерон или кто-либо другой, меня ожидает именно подобное.
  - То есть вы согласны стать одной из тех, кто от скуки меняет своих любовников как перчатки? А вам придётся завести любовника, так как шевалье вы не любите и никогда не полюбите. И знаете почему? Потому что вам нужен другой мужчина. Вам нужен человек с таким же сильным характером, как у вас, вам нужен герой. Например, такой, как этот бретонец Лантье, помогший вам бежать из дома Огюста де Бурдона. Если бы он был дворянином, хоть самого захудалого рода, я бы сказал, что вот человек, который вам нужен. Он равен вам, не по происхождению, разумеется, а по силе духа. Но, увы, раз он сын босоного рыбака, то о женитьбе с ним не может быть и речи. Даже я со своими обширными связями ничем не могу ему помочь.
  - Мне кажется, это неправильно искать себе мужа по происхождению, а не по сердцу.
  - Вы правы. Но раз уж так заведено в нашем обществе, мы обязаны подчиняться его условностям, если хотим, чтобы нас в нём принимали.
  - Но мне нет никакого дела до его условностей. Поверьте мне, господин граф, если бы я полюбила человека, отвечающего мне взаимностью, я бы вышла за него замуж, несмотря ни на что.
  - Тогда я не понимаю, почему же до сих пор ваша фамилия не Лантье? - пожал плечами д'Арвэ.
  - Потому что я не люблю его. Мы просто друзья. Впрочем, наверное, даже это определение слишком громкое для наших отношений, если учесть, что за всё это время он ни разу не справился обо мне...
  - Ах, вот как! Вы просто на него обижены! - воскликнул граф, прервав девушку. - Мадемуазель, я продолжаю настаивать на том, что Лантье считает вас не просто другом. Он, наверняка, в вас влюблён, потому что совершить то, что сделал он, рискуя собственной жизнью (а я, зная Огюста де Бурдона, скажу вам, что если бы ему удалось схватить Лантье тогда в Бретани, он бы его не пощадил), в общем, пойти на такой риск способен только влюблённый человек.
  - Вы ошибаетесь, господин граф, Блез всего лишь вернул мне свой долг. Однажды я уберегла его от верной смерти, а он помог мне.
  - То есть, вы хотите сказать, что бретонец рисковал своей жизнью ради вас только из-за чувства долга, а не потому, что влюблён вас?
  - Конечно, он в меня не влюблён, - рассмеялась девушка.
  - Почему же вы так уверены в этом?
  - Потому что он любит другую женщину. Вот уже на протяжении многих лет, - и Эжени поведала историю любви Блеза к прекрасной девушке-бретонке, услышанную ею от господина Жербера.
  Однако граф выслушал её с большим сомнением.
  - Сколько лет сейчас вашему бретонцу? - спросил он.
  - Кажется, двадцать девять.
  - То есть получается, что он в последний раз видел свою возлюбленную более десяти лет назад. Уверяю вас, мадемуазель Эжени, всё что осталось в памяти у Лантье от образа той девушки - это всего лишь бледная тень. Это эфемерное приведение, прекрасное, наделённое самыми лучшими чертами, идеализированное, но не имеющее ничего общего с ней настоящей. Если Лантье до сих пор и помнит про неё, так это только потому, что он ещё никогда по-настоящему ни в кого не влюблялся. Нет, мадемуазель Эжени, вы меня не убедили, - сделал отрицательный жест рукой вельможа. - Вы можете сколько угодно толковать мне про чувство долга, однако ж, я уверен, что Лантье бросился спасать вас и мальчика из логова Огюста именно потому, что он испытывает к вам самые лучшие чувства. Вам же там, в Бретани, когда вы переживали все те треволнения, разумеется, было не до амурных дел, иначе, я уверен, вы разглядели бы в его глазах тот самый огонёк, который присущ всем влюблённым. Но я не понимаю, почему вы так категоричны по отношению к бретонцу.
  - Господин граф, - сказала девушка, - вы судите так о Блезе, потому что совершенно не знаете его. У него не самое лучшее прошлое.
  - "Прошлое"! Какое страшное слово! У кого из нас нет этого самого прошлого. Даже мне есть что скрывать. О, если бы мои недруги узнали обо всех моих ошибках молодости, мне пришлось бы за многое краснеть. Каково же прошлое у этого бретонца? - спросил мужчина, насаживая на вилку пару шампиньонов.
  - Простите, но я не могу вам рассказать, так как это сильно навредило бы Блезу.
  - Неужели всё настолько серьёзно? - сощурил глаза мужчина. - Этот Лантье начинает меня интриговать не менее, чем вы когда-то. Сколько же в вас тайн! Я уж скоро начну думать, что вы оба принадлежите к какому-нибудь запретному тайному обществу или что вы шпионы. Пожалуй, мне следует воспользоваться своими связями, чтобы побольше разузнать об этом загадочном Лантье.
  - О, прошу вас, не делайте этого! - умоляюще воскликнула Эжени.
  - Однако всё-таки вы переживаете за него, - усмехнулся д'Арвэ.
  - Господин граф, я вас прошу, если вы действительно обладаете такими большими связями, помогите мне в другом, - попросила девушка, желая побыстрей перевести разговор на другую тему.
  - Я к вашим услугам.
  - Я вам уже говорила, что давно не видела своих братьев, Бернара де ла Прери и Шарля де Бонривьера, и ничего о них не знаю. Однако я уверена, что Шарль находится сейчас в Париже. Шевалье дю Клерон говорил мне, что встречался с ним не так давно на одном из приёмов. Вы не могли бы хоть что-нибудь узнать о моих братьях?
  - Можете на меня положиться, мадемуазель. Как только мне удастся что-нибудь разузнать о них, я дам вам знать. Вы ведь по-прежнему живёте в доме де Монтуаров?
  - Да. Благодарю вас, господин граф.
  - А что касается прошлого, - вернулся к прежней теме д'Арвэ, - то и вам есть что скрывать, мадемуазель Вире, то есть, простите, де ла Прери. Если шевалье дю Клерон узнает до того, как свершится ваша свадьба, что вы некогда были гувернанткой, то скорее всего ваша помолвка будет расторгнута. Дю Клероны никогда не допустят того, чтобы их знатный род омрачился подобным фактом. Поэтому охраняйте эту тайну как можно тщательней. Впрочем, рано или поздно, шевалье всё равно об этом узнает, потому что обязательно найдётся человек, знававший вас ещё гувернанткой при сыне де Бурдонов, и который не преминет сообщить об этом.
  Далее разговор у девушки и графа свернул в другое русло, и был менее значащим, как говорится, о том о сём. Также мужчина справился о здоровье Виолетты де Монтуар и высказал пожелание, чтобы у неё родился здоровенький, крепенький малыш. Однако к концу обеда, когда д'Арвэ пропустил через себя уже некоторое количество бокалов вина и немного опьянел, он вдруг махнул рукой, обращаясь к своей собеседнице:
  - Ах, мадемуазель Эжени, забудьте всё, что я сказал вам про этого бретонца. Выходите замуж за дю Клерона. По крайне мере, с ним у вас будет уверенность в завтрашнем дне. Став его женой, вы получите всё, о чём мечтает любая девушка. А что вам может дать этот бретонец, этот торгаш? Одна-две неудачные сделки, и он вместе с Жербером разорён. Всё, что ждёт вас с ним - это постоянный страх за каждый будущий день. А оказавшись на дне, вы никогда уже не сможете выкарабкаться обратно. Дорога в высший свет на этот раз для вас будет закрыта раз и навсегда. Однажды вам удалось вернуться в круг общения, к которому вы принадлежите по праву рождения. Но быть племянницей учителя фехтования и быть женой торговца Лантье - это две совершенно разные вещи. Вы потеряете всё, что когда-то имели. Поэтому принимайте предложение дю Клерона, если он вам его сделает. И как можно скорей. Пусть все эти незамужние девицы и их набелённые мамаши умрут от зависти к вам, утрите всем им нос! - и мужчина громко расхохотался, откинув голову на спинку стула.
  Однако смех его был вовсе не смешным, напротив, он был каким-то злобным, словно в своём воображении он уже видел ошарашенные и разочарованные выражения лиц всех тех девиц, что возлагали на шевалье самые радужные надежды.
  
  Однако, вопреки совету графа д'Арвэ, Эжени решила, что с таким серьёзным вопросом, как замужество, спешить ей не стоит, даже если её руки будет просить такой молодой человек, как дю Клерон. Выходить же замуж за шевалье только ради того, чтобы досадить всем тем великосветским девицам, которые так ревниво на неё посматривали, когда она появилась вместе с дю Клерон в театре, это, по мнению девушки, было глупо.
  Нет, Эжени собиралась выходить замуж только по любви. Дю Клерон же, с которым девушка была знакома всего несколько дней, пока не вызывал у неё симпатий настолько (несмотря на все его несомненные достоинства), чтобы можно было говорить о каких-то чувствах к нему или даже хотя бы о привязанности. Хотя, безусловно, Эжени прекрасно понимала, что любой девушке в её положении, то есть бесприданнице, внимание к ней такого человека, как шевалье, это большая удача. Осознавала Эжени и то, что и промедление в отношениях с Рене дю Клероном может тоже обойтись ей дорого. В конце концов молодой человек может разочароваться в неприступной девушке и охладеть к ней, переключив своё внимание на более сговорчивую барышню. Но тогда стоит ли Эжени горевать о дю Клероне, чувства которого окажутся столь недолговечны?
  Что же касалось предупреждения графа д'Арвэ о том, что рано или поздно найдётся человек, который знавал Эжени, когда она ещё была гувернанткой, и который не преминет сообщить об этом шевалье, то девушка совершенного не опасалась этого. Если для молодого человека подобный факт окажется серьёзным препятствием для женитьбы, то тогда чего стоит его любовь, если только этого будет достаточным для того, чтобы он смог отказаться от девушки, которой сейчас расточает столько комплиментов. Может, было бы и к лучшему, если бы дю Клерон узнал всю правду сразу, и тогда с самого начала никто не питал бы напрасных надежд. Поэтому Эжени решила, что она сама расскажет об этом шевалье, чтобы тот потом не смог обвинить её в том, что она скрыла от него этот факт. Девушка сделает это завтра, во время их верховой прогулки. И если же молодой человек сможет закрыть глаза на её прошлое, то, возможно, Эжени станет относиться к нему более благосклонно.
  Итак, тот день, тот момент истины, как считала Эжени, когда всё решится, настал. Погода продолжала оказывать благосклонность всем, кто любит прогуливаться на открытом воздухе. Небо над Парижем было ярко-голубым, и, хоть низко стоявшее солнце почти совсем и не грело этим декабрьским днём, однако невольно заставляло вспоминать о лете. И было совсем не холодно.
  Виолетта волновалась не меньше Эжени, готовя её к прогулке с шевалье дю Клероном, и старалась продумать всё до мелочей. Во-первых, она подарила ей свою амазонку, которую сама так ни разу и не одела. Это была великолепная, шитая из тёмно-синего бархата амазонка, подбитая чернобуркой. Во-вторых, пригласила куафюра, для того чтобы тот сделал девушке причёску, которую смог бы по достоинству оценить дю Клерон. В-третьих, она дала ей кучу наставлений, как ей следует вести себя с молодым человеком, о чём вести с ним разговор и как держаться.
  Часы ещё не пробили назначенного часа, стрелкам оставалось пройти ещё четверть, когда слуга доложил, что прибыл шевалье дю Клерон. Виолетта посчитала хорошим знаком то, что молодой человек явился раньше назначенного времени: ему не терпелось вновь увидеться с Эжени, несмотря на то, что они расстались только позавчера.
  Прежде чем девушка должна была выйти к шевалье, графиня де Монтуар в последний раз придирчиво оглядела внешний вид своей подруги, но осталась довольна. Рене дю Клерон должен был прийти в восторг.
  И она не ошиблась: глаза шевалье, когда он увидел Эжени, спускавшуюся по лестнице, радостно и даже удивлённо засверкали, потому что девушка, ему показалось, была ещё прекрасней, чем позавчера. А Виолетта, украдкой наблюдавшая за ними с лестницы, довольно заулыбалась. Шевалье был увлечён Эжени, и это было очевидно. Не принять же предложение столь блестящего молодого человека её подруга не посмеет.
  Дю Клерон взял девушку под руку, и они направились к парадным дверям. Оказавшись на улице, Эжени увидела, что шевалье выбрал для прогулки ту самую серую арабскую лошадь, на которой девушка увидела его в первый раз. Когда же конюх де Монтуаров вывел из конюшни Муетту, дю Клерон с видом знатока осмотрел её и сказал, что кобыла девушки тоже достойна всяких похвал и у Эжени есть все основания ею гордиться. Далее молодой человек помог девушке сесть в седло, затем сам с привычной лёгкостью взобрался на свою кобылу, которую, как оказалось, он назвал Шахерезадой, и они отправились на прогулку вдоль Сены.
  Ехали они неторопливым шагом, и шевалье в течение всей прогулки не сводил глаз с Эжени, отчего девушка чувствовала себя немного неловко, так как ещё не привыкла к тому, что ей оказывают столько внимания. Ещё более неловко ей становилось, когда молодой человек начинал осыпать её комплиментами. Казалось, что ему нравилось в девушке всё, начиная от её лошади, которая была великолепна, и Эжени прекрасно на ней смотрелась, к тому же она была отличной наездницей, и заканчивая её чудесными, добрыми, серыми с коричневыми крапинками глазами.
  Девушка отвечала на эти комплименты только скромной улыбкой. Что было поделать, если Эжени, такая смелая перед лицом опасности, совершенно терялась в присутствии малознакомого ей мужчины. Но застенчивость его спутницы по прогулке даже нравилась шевалье. Мадемуазель де ла Прери не была избалована мужским вниманием, она не умела кокетничать, и он, уставший от жеманства великосветских барышень, просто наслаждался этой естественностью, ему казалось, что он вдыхает глотки свежего воздуха.
  Дю Клерон спросил, как девушка провела вчерашний день, надеясь, услышать от неё, что всё это время она думала только о нём и хоть немного скучала. Но Эжени этого не сказала, так как льстить она тоже не умела, хотя Виолетта и советовала ей сказать именно эти слова, чтобы шевалье был уверен, что его чувства разделяют. Впрочем, не сказала она и о том, что вчера была с визитом у графа д'Арвэ. Девушка ответила только, что все дни она проводит в обществе своей подруги, правда, вчера вечером немного прогулялась.
  Не услышав от Эжени желаемых слов, дю Клерону пришлось продолжить расточать комплименты. Он сообщил, что вчера был с ответным визитом у супругов де Вуавилль. И те, видевшие его позавчера в театре вместе мадемуазель де ла Прери, весь вечер расспрашивали о его спутнице. Конечно же, молодой человек не сказал, что к Эжени де Вуавилли отнеслись более, чем настороженно. Никому неизвестная мадемуазель де ла Прери не вызвала у них восторгов, и они были уверены, что вскоре шевалье дю Клерон одумается и потеряет к ней интерес. Впрочем, со стороны шевалье тут не было никакого хитрого умысла. Он продолжал пребывать в уверенности, что Эжени вызывает у всех такое же восхищение, как и у него, и просто не замечал всех этих настороженных, скептических взглядов.
  И именно поэтому, когда они проехались вдоль набережной Сены, дю Клерон предложил свернуть в сторону Люксембургского сада, чтобы прогуляться по его дорожкам, так как истинной целью шевалье было покрасоваться перед прогуливающимися по саду, которых там всегда было немало, и выставить на показ два своих удачных приобретения последнего времени - молодую красавицу-маркизу, принимавшую его ухаживания, и чистокровную арабскую кобылу. Эжени не стала возражать, ведь она не догадывалась о тайных умыслах шевалье.
  В Люксембургском саду дю Клерон то и дело раскланивался со своими знакомыми, а после рассказывал Эжени про них какие-то забавные, анекдотичные истории. Делал молодой человек это весьма артистично: если речь шла о знатном вельможе, то он принимал напыщенный вид, если о даме - его голос становился тонким и кокетливом. Всё это казалось Эжени очень забавным и она искренне смеялась, наблюдая за передразниваниями своего спутника по прогулке. Её не смущало даже то, что остальные посетители сада начали косо на них посматривать, и наверняка завтра в салонах мадемуазель де ла Прери и её кавалер станут темой для обсуждения. Но сейчас молодые люди совершенно не думали об этом.
  А как же обещание, данное Эжени самой себе, рассказать шевалье о том, что она когда-то была гувернанткой? Девушка всё никак не решалась завести об этом разговор. Ведь этот день был таким чудесным! Сверху ласково светило солнце, шевалье находился в прекрасном расположении духа и веселил её, и Эжени не хотелось ничем омрачать этот день. Странно, но ей впервые стало неловко оттого, что она когда-то была гувернанткой, она вдруг начала этого стесняться. Где бы ей набраться мужества, чтобы сообщить об этом шевалье? И девушка решила пока отложить столь важный разговор на конец прогулки. Она расскажет шевалье об этом перед прощанием. И если после этого шевалье дю Клерон больше никогда не напомнит о себе, она всё поймёт.
  Однако зимой начинает смеркаться рано, и прогулка молодых людей подходила к завершению. Девушка и шевалье покинули Люксембургский сад и повернули в сторону Нового моста. Когда же на мосту они поравнялись со статуей Генриха IV, то дю Клерон вдруг натянул поводья своей лошади и обратился к девушке:
  - Мадемуазель Эжени, вы не могли бы подождать меня всего одну минуту.
  Девушка обернулась и удивлённо посмотрела на молодого человека, пытаясь понять, что заставило его сделать остановку посреди моста. Однако шевалье ничего не объяснял, лишь загадочная улыбка была на его лице.
  - Уверяю, вам не придётся долго меня ждать, - только и сказал молодой человек.
  Спешившись, он передал поводья уздечки своей лошади девушке и направился к одной из лавок. Поняв, что шевалье хочет что-то купить, Эжени тоже слезла с седла и отвела лошадей в сторону, к постаменту памятника, чтобы не мешать многочисленным прохожим, проходившим по мосту и толкавшимся у лавок. Дю Клерона скрыла толпа, и девушка не видела его, хотя ей и хотелось узнать, что могло привлечь молодого человека у торговых рядов.
  Высматривая шевалье, Эжени вдруг заметила двух других мужчин, шедших ей навстречу. Один из них был высокий, без парика и шляпы, другой, напротив, низкорослый, с косолапой походкой, лет сорока. Они увлечённо о чём-то беседовали между собой и поэтому не замечали Эжени, стоявшую между двух лошадей у памятника. Это позволило девушке во всех подробностях рассмотреть высокого мужчину, которого она сразу же узнала, несмотря на то, что теперь его волосы были подстрижены ещё короче. Однако взгляд его глаз, смотревших на этот мир всё также уверенно, по-прежнему не изменился. Одет он был в орехового цвета добротный камзол с красиво расшитыми обшлагами. И вообще по всему его виду можно было судить, что дела у него идут как нельзя лучше.
  Когда наконец мужчины поравнялись с Эжени, которую они по-прежнему не замечали, до неё долетел обрывок их разговора:
  - Не доверяю я этому Франсену. Мои цифры не совпадают с его отчётом. Я должен сам всё проверить.
  - Но для этого вам нужно будет вновь ехать в Брест.
  - Я отравляюсь туда послезавтра.
  - Блез, - окликнула девушка мужчину, потому что она не могла не окликнуть его.
  Бретонец, услышав своё имя, обернулся, увидел Эжени и сразу узнал её. Сначала на его лице отразилось удивление от неожиданной встречи, а затем появилась улыбка. Он тут же сделал знак своему товарищу, чтобы тот подождал его, и подошёл к девушке.
  - Эжени, - назвал он её имя таким тоном, словно сомневался в том, что перед ним стоит действительно она.
  Блез внимательно рассматривал девушку, её наряд и причёску с завитками, и Эжени поняла, что он был поражён тем, как она выглядела, ведь он никогда ещё не видел её такой красивой. Было видно, что бретонец залюбовался ею. Девушке стало приятно оттого, что даже бретонец отметил, как хороша она сегодня, и в ответ она тоже улыбнулась.
  - Ты сегодня прекрасно выглядишь, - сказал мужчина, продолжая не сводить с Эжени глаз, как до этого делал дю Клерон.
  - Спасибо, Блез, - ответила польщённая комплиментом девушка, а затем спросила: - Где ты пропадал всё это время?
  - Прости, мне, наверное, следовало навестить тебя. Но я был так занят, мотаюсь постоянно Париж-Брест, Брест-Париж. Господин Жербер мне рассказал, что история с наследством де Бурдонов закончилась благополучно. Поэтому я был за тебя спокоен.
  Но тут Блез обратил внимание на то, что Эжени держит в руках два повода от уздечек.
  - Катаешься верхом? - спросил он. - Чья это великолепная арабская лошадь? - и Блез провёл рукой по шее Шахерезады. - Твоей подруги мадам де Монтуар?
  - Нет, - отрицательно мотнула головой девушка, - я ведь говорила тебе, что Виолетта ждёт ребёнка. Она вот-вот должна разрешиться от бремени.
  Бретонец, припоминая эти слова, кивнул.
  - Ну так чья же эта великолепная кобыла? - повторил он свой вопрос.
  Чья это была лошадь? Шевалье дю Клерона. Казалось бы, что так просто было ответить на этот вопрос. Но почему-то имя шевалье застряло у Эжени в горле, и она никак не решалась произнести его. Блез продолжал вопросительно смотреть на девушку, не понимая, почему она замялась. Но тут бретонец заметил, что Эжени переменилась в лице, её взгляд стал испуганным и смотрела она теперь не на него, а куда-то в сторону, через его плечо. Блез обернулся, проследил за её взглядом и увидел, что она не спуская глаз смотрит на приближающегося к ним, изящно одетого, даже франтовато, молодого мужчину.
  Да, девушке было за что волноваться. Потому что хозяин лошади, так заинтересовавшей Блеза, совершив свою покупку (в руках он нёс небольшую, продолговатую коробку), теперь возвращался к своей спутнице по прогулке. Увидев же рядом с мадемуазель де ла Прери какого-то другого, любезничавшего с ней мужчину, Рене дю Клерон, нахмурив брови, поспешными шагами приближался к ним. Блез невольно отступил, поняв, что этот человек имеет отношение к девушке, и хотел уже было откланяться. Но, подоспевший к ним шевалье, помешал ему это сделать скоро.
  - Мадемуазель Эжени, вы нас не представите друг другу? - как можно более любезным тоном спросил шевалье, однако ноток ревности в своём голосе он утаить всё же не смог.
  - Да, конечно, - наконец-то спохватилась растерянная девушка. - Блез, это - Рене дю Клерон...
  - Шевалье дю Клерон, - поправил молодой человек, сделав акцент на своём титуле, и он несколько вызывающе посмотрел на своего предполагаемого соперника, так как уже догадался по внешнему виду Блеза, что тот не может похвастаться дворянским происхождением, и поэтому даже не кивнул ему приветственно головой.
  - Да, шевалье... - пролепетала еле слышно Эжени.
  Ведь она же сознательно не назвала Блезу титул дю Клерона, прекрасно зная, как бретонец относился к знати.
  - Шевалье, это Блез Лантье... - тут Эжени хотела добавить, что он её друг.
  Но и тут дю Клерон перебил её:
  - Просто Лантье? - спросил он, деланно удивившись. - Позвольте узнать ваш титул, сударь, - произнёс он с издёвкой.
  - Простолюдин Лантье, - грубо, даже с вызовом, ответил Блез. - Без-де Лантье.
  И тоже не поклонившись, хотя, как человек третьего сословия, обязан был сделать это, он с презрением взглянул на разодетого аристократа.
  - Прости, Эжени, - обратился бретонец уже к девушке, - я спешу, мне нужно идти. Рад был встретиться с тобой, - и, резко развернувшись и опять не отвесив никому поклонов, он пошёл прочь, только сделав знак рукой своему товарищу, чтобы тот шёл за ним.
  - Что за невоспитанный наглец! - с возмущением воскликнул дю Клерон ему вслед. - Мадемуазель Эжени, я очень удивлён, что у вас есть такие знакомые? Если бы вас сейчас не было рядом со мной, я бы его проучил.
  - Простите его, шевалье. Но, увы, он всегда был таким. Гордость всегда была его отличительным качеством. Правда, я думала, что в последние время он изменился, но оказалось, я ошибалась, - с горьким разочарованием сказала девушка.
  Поведение бретонца вызвало у неё самой изумление, и она с трудом приходила в себя после столь грубого тона мужчины. А она-то, наивная, полагала, что раз Блез переменил платье, то и сам изменился к лучшему.
  - Почему он обращался к вам на "ты", он что - ваш молочный брат? - продолжал возмущаться поклонник Эжени.
  - Нет, - ответила девушка и замялась: ну неужели ей придётся пересказывать ему всю историю с бретонскими разбойниками. И нерешительно произнесла: - Видите ли, шевалье, я познакомилась с ним при таких обстоятельствах, когда представление титулов было неуместно. Он не знает, что я дочь маркиза.
  - Я ничего не понимаю, вы говорите загадками. Что это за обстоятельства? У меня такое ощущение, что вы почему-то скрываете ото всех, что вы дочь маркиза, хотя, напротив, этим следовало бы гордиться.
  - Прошу вас, не спрашивайте меня об этом, - умоляюще попросила Эжени.
  Весь вид шевалье говорил о том, что он был очень недоволен и тем, что девушка не желает делиться с ним своими тайнами, но ещё больше его оскорбило поведение дерзкого простолюдина.
  - Я заметил в голосе этого наглеца странный выговор. Откуда он родом? - спросил Рене дю Клерон.
  - Он бретонец, - ответила Эжени таким тоном, словно в этом и заключалась вся вина Блеза.
  - Тогда мне всё понятно. Эти бретонцы всегда были и останутся диким, невоспитанным народом, - зло проговорил шевалье. - Мадемуазель Эжени, вы не должны общаться с такими людьми. Обещайте мне, что в дальнейшем вы прекратите всякое общение с этим невежей. То, каким тоном он разговаривал с нами, это недопустимо.
  Девушка покорно кивнула. Ей легко было дать такое обещание, так как она сама была уверена, что после этой встречи она не увидится с бретонцем больше никогда.
  - Вы расстроены? - спросил шевалье, заметив, что Эжени погрустнела.
  - Всегда обидно разочаровываться в человеке.
  - Я не думаю, что из-за этого плебея, который не знаком с правилами хорошего тона, вам стоит расстраиваться. И я знаю, что поможет вам поднять настроение, - и молодой человек протянул девушке коробку, которую всё это время держал в руках.
  - Что это? - спросила Эжени.
  - Мой подарок вам. Откройте.
  Девушка сняла крышку. Внутри оказались красивые белые кружевные перчатки.
  - Благодарю вас, шевалье, они замечательные, - сказала Эжени, рассматривая перчатки.
  - В рождественские дни в Версале его Величество будет давать праздничный бал. Я уже приглашён, но у меня нет спутницы, с которой я мог бы пойти туда. Поэтому я решил пригласить вас. И если вы согласитесь, то я хотел бы, чтобы вы были на балу в этих перчатках.
  - Там будет сам король?! - с восторгом спросила Эжени.
  - Да, собственной персоной, - подтвердил шевалье.
  Побывать на королевском балу в Версале, увидеть самого короля - это ли не мечта каждой провинциальной девушки, живущей недавно в Париже. Как Эжени могла отказаться от такого подарка судьбы? Конечно же, она согласилась принять предложение дю Клерона.
  Однако, несмотря на приглашение на бал, хорошее настроение Эжени всё же было немного подпорчено встречей с Блезом, вернее, его пренебрежительным отношением к ней. Она замкнулась в себе, на все вопросы шевалье стала отвечать односложно, и вежливо улыбаться на все его комплименты она больше уже не могла. Девушке хотелось поскорей оказаться дома, чтобы остаться наедине со своими чувствами и размышлениями.
  Это злило дю Клерон: ему было досадно, что этот горделивый бретонец имел над чувствами девушки такую власть. Однако молодой человек умело держал себя в руках. Наоборот, он стал ещё более любезным с Эжени, как бы желая подчеркнуть свою разницу между собой и грубым бретонцем, надеясь, что мадемуазель де ла Прери это оценит и перестанет думать об его сопернике.
  Когда же они оказались перед воротами дома де Монтуаров и настала пора прощаться, шевалье так проникновенно посмотрел в глаза Эжени, что её щёки опять зарделись. Нежно поцеловав ей руку, молодой человек выразил пожелание в скором времени встретиться с девушкой вновь.
  Что же касалось обещания Эжени, данное ей самой себе, рассказать дю Клерону о том, что некогда она служила гувернанткой, то девушка уже совершенно о нём позабыла. Встреча с Блезом выбила её из колеи. И поэтому, вернувшись домой, Эжени сразу же отправилась в свою комнату, чтобы никто не смог увидеть её расстроенной.
  Эжени вышла только к ужину и тут же попала под расспросы своей подруги, желавшей знать все подробности её свидания с шевалье. Однако мадам де Монтуар насторожил тот тон, которым девушка отвечала на её вопросы. Было очевидно, что Эжени чем-то расстроена, но старается скрыть это.
  - Однако мне кажется, Эжени, что ты осталась не очень довольна прогулкой, - предположила Виолетта. - Что мог сделать или сказать такого дю Клерон, что ты сидишь теперь мрачнее тучи?
  - О нет, напротив, шевалье был очень мил и любезен, и я прекрасно провела с ним время, - поспешила девушка оправдать своего ухажёра.
  - Ну тогда в чём причина? Такой прекрасный молодой человек оказывает тебе внимание, приглашает на бал в Версаль, а ты как будто чем-то недовольна.
  - Дело не в шевалье.
  - А в чём же?
  - Просто во время прогулки я повстречалась с одним человеком.
  - С кем? - настороженно спросила мадам де Монтуар.
  - С Блезом Лантье. С тем самым бретонцем, который помог мне и Доминику в Бретани.
  Услышав имя бретонца, муж Виолетты, Патрик, оживился. Он испытывал к нему уважение и, так же как и господин д'Арвэ, восхищался его поступком.
  Странное дело, так, по крайней мере, казалось Эжени, но все те, кто был знаком с Блезом, отзывались о нём исключительно хорошо и проникались к нему с симпатией. Даже те, кто его мало знал, как например, Патрик де Монтуар, который мог судить о нём исключительно по рассказу Эжени, как тот вызволял её из дома Огюста в Бретани.
  Это касалось всех, кроме Виолетты де Монтуар. Она была единственной, кто относился к героическому поступку бретонца с прохладой. И поэтому, услышав имя Блеза Лантье, она нахмурилась, словно её женское чутьё подсказывало ей, что не следует ждать от этого бретонца ничего хорошего.
  - И что же? - пожала плечами Виолетта.
  - Он повёл себя немного странно. Вернее, не совсем так, как я ожидала, - пояснила девушка. - Я думала, что мы с ним друзья, а он вёл себя так, словно мы едва знакомы.
  - Эжени, с каких это пор этот торгаш стал твоим другом? - спросила Виолетта с недоумением. - Если он когда-то вздумал поухаживать за тобой, не зная, кто ты на самом деле, это ещё ничего не значит. Надеюсь, что, увидев тебя сегодня в обществе шевалье дю Клерона, он наконец догадался, что ты ему вовсе не ровня.
  - Лантье ухаживал за Эжени? - спросил Патрик, для которого эта новость стала откровением.
  - Да, потому что Эжени почему-то постеснялась сказать ему, что на самом деле она дочь маркиза.
  - Теперь наконец-то мне стало понятно, почему Лантье так отважно ринулся выручать Эжени из заточения Огюста де Бурдона и почему отказался от предложенного ему вознаграждения.
  - Теперь это не имеет никакого значения, - категорично заявила Виолетта. - Сейчас в мыслях у Эжени должен быть только один мужчина - шевалье дю Клерон. И никаких других мужчин в её жизни быть не должно. Ведь совсем скоро состоится бал в Версале, и ей нужно готовиться к нему, потому что оттого, какое впечатление она произведёт на балу, может быть, будет зависеть решение дю Клерона, и он объявит о помолвке.
  - Виолетта, мне кажется ты слишком торопишься: я знакома с шевалье всего несколько дней, - напомнила Эжени.
  - Ну и что? Если мужчина влюблён, он не станет тянуть с предложением. Единственным препятствием может стать только несогласие его родителей. Вот поэтому-то на балу, где наверняка будут присутствовать и супруги дю Клероны, ты должна постараться произвести на них самое благоприятное впечатление.
  - Но есть ещё одно препятствие, - робко начала девушка. - Господин д'Арвэ сказал мне, что если шевалье узнает, что раньше я была гувернанткой, то он, скорей всего, откажется от меня. Его семья не захочет родниться с нянькой чужих детей. Это нанесёт ущерб их статусу.
  - Ах, я так и знала, что тебе не следует встречаться с этим графом д'Арвэ! - досадливо воскликнула мадам де Монтуар. - Разве можно было ожидать от него чего-то хорошего? Сначала он втянул тебя в переделку, а теперь наговорил всяких глупостей. Эжени, впредь я запрещаю тебе встречаться с этим графом и вообще с кем бы то ни было, кроме шевалье дю Клерона!
  - Но Виолетта, дорогая, - мягким тоном, чтобы не раздражать жену ещё сильней, возразил Патрик, одновременно понимая, что в своей запальчивости та зашла слишком далеко, - мы не вправе указывать Эжени, что ей делать и с кем общаться.
  - Но раз она не понимает, что она сама собственными руками может разрушить своё счастье! - в отчаянии воскликнула молодая женщина. - Я всего лишь хочу ей помочь.
  Что оставалось делать Патрику? Он лишь извиняюще за свою жену посмотрел на Эжени, надеясь, что та простит её. В последние несколько месяцев беременности Виолетта стала слишком эмоциональной и могла вспылить по любому поводу. Но все понимали, что это временно.
  Однако после ужина Эжени сразу же ушла к себе в комнату и больше оттуда не выходила. Девушка расположилась у камина в кресле и, уставившись на языки пламени, глодавшие поленья, погрузилась в размышления. Вернее, она пыталась понять, почему её нынешняя встреча с бретонцем так расстроила её и почему тот повёл себя так. Может быть, Виолетта была права, может, девушка обманывалась, поспешив принять Блеза, после всех пережитых вместе с ним приключений, в друзья. Ведь его сегодняшнее поведение ясно говорило о том, что Эжени для него ничего не значит, она для него всего лишь знакомая, которую, повстречав на улице, приветствуют лёгким кивком. Впрочем, об отношении к ней Блеза девушка должна была догадаться гораздо раньше, хотя бы потому, что тот так ни разу и не навестил её с тех пор, как она вернулась в Париж. Выходит, бретонец не обманул её тогда, когда они в Бретани сидели на берегу озера у костра, и на вопрос девушки, почему он поехал за ней вызволять её из плена Огюста, ответил, что ему всего лишь захотелось приключений. К тому же Блез испытывал чувство вины перед ней и хотел искупить её. Всё было предельно ясно.
  И как граф д'Арвэ мог предположить, что бретонец может быть влюблён в неё? Конечно, вельможа сделал такой вывод только потому, что совершенно не знал Блеза. Зато Эжени успела прекрасно изучить его характер. Конечно, дю Клерон сильно задел гордого бретонца, когда спросил про его титул. Однако, как бы то ни было, в присутствии Эжени Блез должен был проявить больше вежливости, ведь она не была перед ним ни в чём виновата. Но, по всей видимости, жизнь в столице так и не научила его хорошим манерам, а может, он и не хотел учиться.
  Да, Виолетта права. Сейчас ей не следует думать ни о каком другом мужчине, кроме как о шевалье дю Клероне. Этот благородный аристократ с прекрасными манерами, добрый, весёлый, образованный, один из самых завидных женихов Парижа, проявляющей к ней, Эжени, столь сильный интерес и настолько разительно отличающийся от бретонца, был достоин внимания девушки. Рядом с ним она чувствовала себя легко, и у неё всегда было хорошее настроение.
  К тому же впереди её ждал бал в Версале. И Эжени следовало хорошенько подготовиться к нему. Ведь там будет столько молодых с изысканными манерами, великосветских красавиц, умеющих свободно вести разговор о чём бы то ни было и прекрасно танцевать. Эжени нужно будет постараться, чтобы не ударить в грязь лицом среди них. Но, наверное, она совсем разучилась танцевать и позабыла все па, так как в последний раз была на балу год назад. Правда, Виолетта пообещала, что уже завтра наймёт для неё учителя танцев. Но успеет ли она за эти две с половиной недели вспомнить все танцы, которым когда-то давным-давно её учила Виолетта?
  Эжени поднялась с кресла, встала посреди комнаты и, напевая мелодию одного из менуэтов, принялась вспоминать движения этого танца. Девушка прохаживалась по комнате, двигала руками, изображая па, приседала в реверансе, представляя, что напротив неё находится её партнёр по танцу, который ведёт её за руку. Однако, странное дело, Эжени в своём воображении представляла перед собой отнюдь не Рене дю Клерона, с которым она должна будет отправиться на бал, а Блеза, который вряд ли вообще умел танцевать. Что за наваждение было такое сегодня у девушки, почему вместо шевалье она представляет Блеза? Неужели встреча с ним так повлияла на неё, что она никак не может выкинуть его из головы? Девушка стала пытаться заставить себя думать только о дю Клероне. Она даже замотала головой, словно стараясь стряхнуть образ бретонца, стоявший перед ней. Но всё было тщетно, лицо шевалье постепенно опять превращалось у неё в лицо Блеза. А слова графа д'Арвэ о том, что бретонец влюблён в неё, никак не отпускали её. Но была ли хотя бы крошечная вероятность того, что вельможа, который был гораздо старше девушки и намного искушённей в любовных делах, прав? И тут к Эжени пришла догадка: а не было ли сегодняшнее поведение бретонца проявлением ревности? Он увидел её рядом со знатным аристократом, который ухаживал за ней. Конечно, в тот момент бретонец понял, что он, бывший разбойник, простолюдин, сын рыбака, не имеет никаких шансов против шевалье.
  Чтобы получше поразмыслить над этим, девушке пришлось вернуться в кресло у камина. Неужели и вправду, тогда в Бретани, она, думавшая только о скором возвращении в Париж, не заметила, что бретонец питает к ней какие-то чувства? И причиной его сегодняшнего поведения действительно была ревность? - задавалась Эжени вопросами. Девушка принялась во всех подробностях вспоминать их встречу. Поначалу, когда она окликнула его, он искренне обрадовался, увидев её. Эжени помнила тот взгляд, которым он смотрел на неё. Но тогда ей показалось, что Блез был просто восхищён тем, как она выглядела сегодня. Он резко переменился лишь после того, как дю Клерон достаточно высокомерно принялся допытываться у него, к какому сословию принадлежит бретонец. Безусловно, Блеза задело это. Однако это не оправдывало его поведения. И если бы девушка была ему не безразлична, он не позволил бы себе после сухо попрощаться с ней и поспешно уйти. К тому же по возвращении из Бретани Блез так и не навестил её и он ни разу не предпринял попытку рассказать о своих чувствах к ней. Ведь бретонец не знал, что Эжени - дочь дворянина, и это не могло служить для него препятствием. В робости же и нерешительности его тоже заподозрить было нельзя. Нет, граф д'Арвэ ошибался. И девушке не следует тешить своё самолюбие мыслями о том, что она способна вскружить Блезу голову.
  Однако всё-таки Эжени не смогла удержаться, чтобы не поразмышлять о том, что было бы, если бы всё-таки вельможа оказался прав и если бы Блез признался ей в своих чувствах, как бы тогда она повела себя. Нет, безусловно, Эжени не стала бы принимать ухаживаний Блеза, она ведь не любила его. К тому же опять-таки граф д'Арвэ, этот умнейший человек, был прав и тогда, когда говорил, что связывать свою жизнь с таким человеком, как Блез Лантье - безрассудство. Мрачное прошлое, неуверенное будущее - вот и всё, что у него имелось. Да и Виолетта была бы очень против. Эжени было даже страшно представить, как исказилось бы от гнева лицо её подруги, если бы той сообщили, что бретонец сватается к Эжени. Она бы сделала всё, чтобы не допустить этой свадьбы. Чтобы какой-то торгаш без роду и племени, этот простолюдин взял в жёны её любимую подругу - для неё это был бы самый страшный кошмар.
  Но, как это ни странно, в противовес своим рассуждениям, мысль о том, что бретонец мог испытывать к ней какие-то чувства, льстила Эжени. Более того, чем больше девушка думала об этом, тем сильней её начинала обдавать какая-то тёплая волна, которая зарождалась у неё где-то в сердце и потихоньку растекалась по всему её телу. И Эжени припомнила, что что-то похожее она уже испытывала, когда находилась в объятьях Фернана и тот страстно целовал её в губы и в ложбинку между грудей...
  Нет, Эжени не должна думать о нём, она не должна больше думать о Блезе, ведь на бал она едет с дю Клероном. Но девушке не удавалось управлять своей волей, вновь и вновь она возвращалась в своих мыслях к Блезу. Она вспоминала дни, проведённые с ним в Бретани, его исповедь у костра (возможно, именно тогда он впервые решился быть с кем-то откровенным и доверился Эжени, обнажив перед ней свою душу, как человеку, которому полностью доверяет), вспоминала она и их вечернюю прогулку по Бресту, и тот чудный кроваво-красный закат. Тогда Эжени удалось позабыть, что бретонец был когда-то разбойником, и тоже доверилась ему, как самому близкому другу. Девушка решила, что отныне они друзья. Но сегодня в одно мгновенье эта иллюзия была разрушена. И больше никогда не повториться тот чудный вечер, не состоится их откровенный разговор по душам. И оттого Эжени было горько, так горько, что хотелось плакать, словно она лишилась чего-то для себя дорогого.
  
  Следующая неделя пронеслась у Эжени в ритме танцев. Как Виолетта и обещала, она наняла для девушки учителя, и теперь целыми днями Эжени занималась только тем, что разучивала фигуры менуэтов, контрдансов, бурре и гавотов. Две недели оставались до Рождества, и все жили только ожиданием этого праздника. Но впредь должно было произойти ещё одно важное событие, гораздо более важное. Виолетта де Монтуар вот-вот должна была разрешиться от бремени. Всё трудней ей было передвигаться по дому и в последние дни она почти не покидала своей комнаты, несмотря на то, что ей очень хотелось посмотреть на уроки танцев Эжени. К тому же она заказала портнихе сшить новое платье для девушки, в котором та должна была отправиться на бал с дю Клероном. И её очень огорчало, что она не может присутствовать на примерках.
  И вот в ночь на одиннадцатое декабря Эжени проснулась оттого, что мимо двери её комнаты кто-то пронёсся с громким топотом. Затем почти следом послышались ещё чьи-то шаги. Девушка в одно мгновенье догадалось, что могло послужить тому причиной. Она выскочила из постели, набросила на себя пеньюар и выглянула в коридор. Возле дверей комнаты своей подруги она увидела там столпившихся ещё сонных слуг в одних сорочках, тихо переговаривавшихся между собой. Сейчас в доме, наверное, не было ни одного человека, который бы спал. Прислуга любила свою хозяйку и искренне за неё переживала.
  Девушка направилась к ним.
  - У мадам начались схватки, - сообщила взволнованным голосом камеристка, заметив подошедшую Эжени.
  - За акушеркой уже послали? - спросила подруга Виолетты.
  - Да, Фабьен только что-то уехал, - сказала кухарка.
   Из комнаты роженицы доносилось пока что только тихое, натужное постанывание, и Эжени понимала, что самые трудные часы для Виолетты ещё впереди. Девушке хотелось приободряющими словами поддержать подругу. Однако она понимала, что лучше, чем её муж, который находился сейчас рядом с роженицей, никто сделать этого не сможет.
  Постепенно схватки у мадам де Монтуар становились всё сильней, и молодые служанки, которым всё это было в новинку, каждый раз, когда за дверью раздавался мучительный стон мадам де Монтуар, морщились и сжимались в комок. Они поглядывали на кухарку, у которой было двое взрослых сыновей и дочь, и словно задавали ей немой вопрос: можно ли терпеть такие муки и неужели они так же будут кричать от боли, когда придёт их черёд рожать. Однако уйти, чтобы не слышать жутких для них стонов, они всё же не решались, потому что любопытство владело ими ещё сильней. Старшие женщины, у которых были свои собственные дети, сохраняли спокойствие, уверяя, что роды у мадам должны пройти благополучно, ведь у неё достаточно крепкое здоровье. Первыми не выдержали слуги-мужчины. Под предлогом того, что им очень хочется спать, а роды могут затянуться на долгое время, они поспешили разойтись.
  Наконец прибыла акушерка. С важным видом и не обращая ни на кого внимания, понимая, что сейчас здесь она главный человек, от которого всё зависит, женщина прошагала мимо прислуги и вошла в комнату. Вскоре она потребовала, чтобы ей принесли таз с горячей водой и ворох полотенец. Когда всё это было ей принесено, она бесцеремонно выгнала всех из комнаты роженицы, в том числе и её мужа.
  Бедный Патрик, Эжени никогда ещё не видела его таким. Он не был похож на самого себя. Бледный как полотно, взволнованный, с растрёпанными волосами, он появился в коридоре. Все почтительно и одновременно с любопытством взглянули на него, вероятно, ожидая, что он расскажет о самочувствии их хозяйки. Однако у мужа Виолетты был такой отсутствующий взгляд, что все сразу поняли, что ему было не до них. В мыслях он находился сейчас рядом со своей женой и больше никто для него в этот момент не существовал. Видя это, прислуга предпочла расступиться вокруг него, чтобы случайно не столкнуться с мужчиной, так как Патрик вскоре начал нервно расхаживать по коридору, по-прежнему не замечая никого вокруг.
  Вдруг из комнаты Виолетты раздался такой раздирающий стон, что все сразу же сначала вздрогнули, а потом замерли во всеобщем оцепенении, в том числе и Патрик, который, казалось, превратился в соляной столб. У Эжени же внутри напряглось всё настолько, что ей показалось, что это у неё случилась схватка. Вскоре затем последовал ещё такой же крик, но уже более протяжный. Молоденькие девушки в испуге начали креститься и молиться о том, чтобы с мадам де Монтуар всё обошлось благополучно и она как можно быстрее разрешилась от бремени. Эжени же решила вернуться в свою комнату, так как слушать невыносимые крики её любимой подруги было ей больше не под силу. Теперь она только изредка выглядывала в коридор, чтобы удостовериться, что Виолетта ещё не родила.
  Под утро, когда Эжени в очередной раз выглянула в коридор, она увидела, что у дверей комнаты роженицы остались только Патрик и кухарка, все остальные давно уже разбрелись по своим комнатам. Мужчина больше уже не расхаживал нервно по коридору, а, подпирая стену, стоял с изнеможённым видом и с испариной на лбу, словно рожать приходилось ему самому. Вдруг он поднял голову и впился глазами в дверь комнаты, за которой находилась его жена. Эжени не видела выражения его лица, однако она была уверена, что оно было напряжено до предела. "Что-то случилось", - испуганно подумала девушка и, не выдержав, вышла в коридор. Осторожно ступая, словно боясь кого-то разбудить, она приближалась к Патрику, одновременно осознавая, что случились какие-то перемены, было что-то не так. Но наконец девушка осознала, что её просто смутила необыкновенная тишина, наступившая так внезапно. Измученная Виолетта больше не стонала от схваток, приносивших ей невыносимую боль. И никто не знал, что это значит. У Патрика же было такое перекошенное лицо, что на него было страшно смотреть. Он был готов в любую минуту ворваться в комнату, чтобы увидеть наконец, что же случилось там, за дверьми.
  - Родила уже, должно быть, - робко предположила кухарка, чтобы разбить застывшую тишину. - Кажется, я слышала плач ребёнка.
  Наконец из комнаты мадам де Монтуар показалась акушерка. Все в напряжённом ожидании уставились на неё.
  - Поздравляю, господин шевалье, у вас родился мальчик, - сообщила женщина.
  И из всех хором вырвался вздох облегчения.
  - Как она? - еле слышно спросил Патрик.
  - Всё в порядке, сударь, беспокоиться не о чем. Хоть роды были и долгими, но всё обошлось благополучно.
  Патрик вошёл в комнату жены, а Эжени довольно улыбнулась, хотя она немного и завидовала мужчине, ведь ей тоже очень хотелось взглянуть на малыша.
  Новость о том, что мадам наконец разрешилась от бремени, довольно быстро облетела весь дом, и вскоре коридор у дверей комнаты хозяйки опять заполонился слугами. И кухарке приходилось без конца повторять одно и то же: что родился мальчик и с мадам всё в порядке. Всем хотелось взглянуть на малыша, однако все понимали, что в ближайшее время им вряд ли это удастся.
  Новорожденного младенца Эжени удалось увидеть только днём, после того, как его мать немного оправилась от родов и поспала. Когда Эжени вошла в комнату Виолетты, она увидела свою подругу, немного измождённую и бледную, сидящей на кровати и держащей на руках крохотного запелёнутого младенца. Он крепко спал, зажмурив глаза, вероятно, только что насытившись материнским молоком. Пока не прибыла кормилица, Виолетта сама кормила ребёнка. Теперь же она, держа его на руках, слегка укачивала, любуясь им и внимательно разглядывая каждую складочку на его лице. И Эжени была уверена, что сейчас в мире нет, наверное, никого счастливее, чем её подруга.
  - Посмотри, Эжени, не правда ли, он прекрасен? - обратилась молодая женщина к подруге.
  - Да, конечно, - согласилась девушка, впрочем, другой ответ она не посмела бы дать.
  Но и действительно младенец был довольно хорошеньким, со светленькими волосиками и румяными щёчками. Да и какой ещё ребёнок мог родиться у таких красивых родителей?
  - На кого он похож, как тебе кажется, на меня или на Патрика? - спросила молодая мама.
  Эжени принялась ещё более внимательно рассматривать спящего малыша.
  - Не знаю, и на тебя, и на Патрика, - растерянно ответила девушка.
  - А мне кажется, что он вылитый папа. Посмотри, у него такой же носик, как у Патрика, такой же прямой и аккуратный. Хочешь подержать? - предложила Виолетта.
  Эжени не могла отказаться от такого предложения: ей ещё никогда не приходилось держать на руках столь маленьких младенцев. И она аккуратно, словно он хрустальный, приняла его из рук своей подруги. Эжени держала его и ей казалось, что у неё в руках маленькое облачко, наполненное солнечным светом. На какое-то мгновенье она даже позавидовала Виолетте, что это маленькое чудо принадлежит её подруге, а не ей самой.
  Графиня де Монтуар, словно прочитав мысли Эжени, спросила:
  - Неужели тебе самой не хотелось бы иметь такую прелесть?
  - Да, наверное, хотелось бы, - откровенно призналась девушка.
  - А для этого нужно, чтобы шевалье дю Клерон как можно быстрей сделал тебе предложение, - наставительно произнесла Виолетта, - и тогда, может быть, через год у тебя появится такой же малыш.
  Эжени уже привыкла к тому, что какой бы разговор они не начинали, рано или поздно Виолетта всё равно переводила его на шевалье или хотя бы упоминала его имя. Но на этот раз девушка покраснела. И, чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила:
  - Вы с Патриком не изменили своего решения назвать малыша Венсаном?
  - Нет, - ответила Виолетта. - Патрик хочет, чтобы его имя начиналось на ту же букву, что и моё. К тому же, я думаю, что такому красивому мальчику это имя очень подходит. Оно тебе нравится?
  - Да, прекрасное имя.
  - Как твои успехи в танцах? - всё больше входя в роль заботливой мамаши, спросила Виолетта.
  - Постепенно я заучиваю всё больше фигур.
  Мадам де Монтуар удовлетворённо кивнула.
  - Я беспокоюсь за платье, успеют ли его пошить к балу.
  - Ещё две недели впереди, - напомнила девушка.
  - Ах, Эжени, как я хочу, чтобы ты была такой же счастливой, как и я.
  
  Почтовая карета, следовавшая из Бреста в Нант, проделав небольшую часть своего пути вдоль залива, остановилась у перекрёстка дорог и выпустила пассажира, закутанного в плащ. Путешественник, расплатившись с возницей, ещё плотней укутался в свой плащ, так как с залива дул холодный, пронизывающий ветер, и направился к рыбацкой деревне, серые крыши домов которой были разбросаны вдоль каменистого, обрывистого берега, поросшего дроком.
  Это была его деревня, родная деревня Блеза, в которой он родился и жил до семнадцати лет, и где ему был знаком каждый дом, каждый поворот единственной улицы, каждый камешек. И в ней ничего не изменилось за те десять лет, с тех пор, как он покинул её, отправившись на поиски своего счастья и удачи в Нант. Блез бывал в деревне один раз в полтора-два года, ведь здесь остались его сестра и братья. И сейчас в предрождественскую неделю он, случаем оказавшись в Бретани, решил навестить своих родных, чтобы поздравить их с наступающим праздником.
  Деревня казалась пустынной: из-за штормового ветра поселяне предпочитали оставаться дома, и только стелившийся дым из труб домов говорил о том, что здесь всё-таки кто-то живёт. Вон виднеется дом, в котором Блез провёл своё детство (сейчас в нём жили двое его братьев со своими семьями). А рядом - дом их соседей, у которых была черноволосая красавица-дочь Альвена. Но Блез прошёл мимо их дворов: к братьям он зайдёт позже. Сначала бретонец решил навестить свою сестру Анник, которую он не видел более года. Вот наконец и её дом, выстроенный из неотёсанного гранита; пройдя дворик, огороженный валунами, мужчина остановился перед дверью и постучался.
  - Кто там? - услышал он низкий голос свой сестры.
   Мужчина не ответил, а, решительно толкнув дверь, вошёл в дом.
  - А-а, это ты, Блез, - обычным голосом, словно они попрощались только вчера, произнесла Анник, увидев брата. - Проходи на кухню, я там готовлю обед.
  На кухне было тепло и уютно из-за жарко натопленной печи. На столе была рассыпана мука и лежало тёмное, гречишное тесто, которое тщательно обминала Анник. На полу у ног женщины крутился её младший двухгодовалый сын Жикель. Увидев вошедшего незнакомца, он испуганно взглянул на него и спрятался за юбку матери.
  - Ну что ты испугался, трусишка, - обратилась к нему женщина. - Это ведь твой дядька Блез.
  Но мальчику было меньше года, когда брат его матери в последний раз навещал их, и, конечно же, он его не помнил.
  Блез снял свой плащ, повесил его на спинку стула и, пододвинув стул к печи, уселся возле жаркого пламени, чтобы согреться.
  Анник покосилась на брата.
  - Каким ты стал неженкой в своём Париже, - заметила она язвительно. - Совсем отвык от нашей погоды. Забыл уже как с отцом зимой в море ходил.
  Блез ничего не ответил на реплику сестры, но потом спросил:
  - Как у тебя дела?
  - Что в моей жизни может переменится? Дети только вот растут.
  - Мужа нет дома?
  - Нет, ушёл к Эвену помогать ему сети латать. Те у него совсем прохудились, да новых купить не на что. Будешь обедать с нами? - спросила Анник, ставя хлеб в печь.
  - Да, наверное, - ответил Блез.
  - Тогда я почищу ещё рыбы.
  И женщина достала из корзины, стоявшей в углу кухни, пару тушек сайды.
  - Ты лучше о себе расскажи, - сказала Анник, внимательно разглядывая одежду брата. - Хотя и так вижу, что живёшь ты неплохо. Камзол у тебя такой красивый, почти как у барина, да и плащ на меху, - с завистью проговорила сестра Блеза. - Мы такое отродясь не носили.
  Анник завидовала брату. С каждым разом, когда Блез навещал её, она видела по его одежде, что дела у него шли всё лучше и лучше. Теперь он совсем не был похож на того нищего мальчишку, поскрёбыша, который донашивал одежду своих старших братьев. И, хоть она и не знала, что Блез некогда промышлял разбоем, она понимала, что честным путём он так разбогатеть не мог. Но её не волновал способ, которым брат приобрёл своё богатство, женщину ущемляло то, что её мужу приходилось трудиться с утра до вечера, чтобы они могли хоть как-то сводить концы с концами. Блезу же, на её взгляд, всё доставалось слишком легко.
  - Может, и нам податься в столицу, разбогатеем, как ты, - сказала Анник.
  - Чем же твой муж будет там заниматься? Он ведь рыбак.
  - А ты чем занимаешься?
  - Я ведь говорил тебе: я помощник одного парижского торговца. Он владеет несколькими кораблями, которые плавают в Америку с разными товарами.
  - Ну, конечно, ты же у нас учёный, считать, писать умеешь, не чета нам. У тебя-то и мозоли с рук давно сошли, - злобно проговорила Анник, с хлёстом кинув на стол чищеную рыбу.
  Отчего её сын, Жикель, тихо игравший на полу с деревянным волчком, испуганно вздрогнул и с недоумением посмотрел на свою мать, не понимая, что могло стать причиной её гнева, он ведь не шалил.
  Однако, несмотря ни на что, любопытство Анник было сильнее, и она спросила у брата:
  - У тебя, небось, и дом там красивый, в твоём Париже?
  - Нет, пока я ещё живу в отеле. Но я действительно хочу купить себе небольшой дом в пригороде Парижа, - с неохотой признался Блез, прекрасно понимая, что эта новость вызовет ещё больший приступ зависти у его сестры.
  И действительно, движения рук Анник, отрезавшей ножом плавники рыбе, стали ещё более нервными и порывистыми. Некоторое время она молча занималась своим делом и только временами было слышно, как очередной отрезанный плавник летел в миску. Казалось, женщина впала в задумчивость. И она действительно думала о том, как ей отомстить своему брату за то, что тот смог выбиться в люди и жил теперь гораздо лучше, чем она со своим мужем-рыбаком. И наконец Анник вспомнила об одной новости, которую недавно услышала, и внутренне улыбнулась, предугадывая, какое действие она возымеет на Блеза.
  - Ты ещё не женился? - прервав молчание, спросила женщина.
  - Нет, - кратко ответил Блез.
  Анник ещё немного помолчала и потом снова заговорила, как бы невзначай:
  - Помнишь наших соседей, Веннеков? У них дочь ещё была, Альвена, та, что в восемнадцать лет сбежала с одним заезжим богатеем.
  - Помню, - ответил Блез взволнованно и он почувствовал, как его сердце забилось более учащённо.
  Анник, сделав вид, что ничего не замечает, продолжила:
  - Она несколько лет прожила с ним в грехе, пока он её не бросил. Вернуться домой к отцу она, разумеется, не посмела. Много лет про неё никто не слышал. Некоторые думали, что она совсем сгинула. А вот недавно её видели в Бресте...
  - В Бресте? - переспросил Блез глухим голосом оттого, что у него перехватило дыхание, ведь он только что приехал оттуда.
  - Говорят, что она совсем опустилась, - покачав головой, произнесла Анник.
  - Что значит "опустилась"?
  - Понимай сам как знаешь, - уклонилась от прямого ответа сестра Блеза и украдкой взглянула на брата.
  Известие об Альвене взволновало его, значит, он ещё не забыл её, несмотря на то, что прошло уже столько лет. И хотя Блез никогда и никому не признавался в своих чувствах к соседской девушке, Анник не трудно было догадаться об этом, особенно после того, как Альвена тринадцать лет назад сбежала с приезжим. Анник слышала, как её брат, которому было тогда пятнадцать, ревел по ночам, кусая от отчаяния подушку. После, спустя несколько лет он сам подался в Нант, и его сестра была уверена, что он ушёл на поиски этой прелюбодейки.
  Блез поднялся со стула, собираясь уходить. Он давно уже жалел, что согласился остаться на обед: явно сегодня его сестра была не в духе. Однако он всё равно вынул из кармана небольшой кожаный кошелёк и положил его на стул.
  - Анник, здесь деньги, - сказала он. - Купи себе и детям на них подарки к Рождеству. И братьям тоже.
  Оценивающе скользнув взглядом по кошельку, глаза женщины радостно сверкнули, удовлетворённые его толщиной, хоть она и старалась тщательно скрыть это. Впрочем, Анник уже привыкла к тому, что в каждый свой приезд Блез оставлял ей деньги под разными предлогами, и воспринимала это как должное. Её брат прекрасно понимал, как тяжело живётся ей и её семье, и старался хоть как-то помочь.
  - А что? Ты уже уходишь? - как ни в чём не бывало и даже как будто удивившись спросила Анник.
  - Да, мне пора.
  - И даже на обед не останешься?
  - Нет, - ответил Блез, снимая свой плащ со стула.
  И тут Анник не смогла удержаться, чтобы не кольнуть брата.
  - Что, спешишь к ней, к своей дорогой Альвене? - язвительно спросила она. - Да ты знаешь, кто она теперь? Потаскушка! Грязная девка! Теперь-то она тебе не откажет. Потому что она теперь никому не отказывает, кто ей заплатит.
  Блез ничего не сказал, он спешил побыстрей покинуть этот дом, где ему вдруг стало душно.
   И только в дверях, не оборачиваясь, он сухо обронил:
  - Прощай, Анник.
  Блез знал, что вряд ли ещё когда-нибудь он появится в этом доме. И хотя ранее он планировал встретить Рождество вместе со своими близкими, сестрой и братьями, в родной деревне, теперь всё же бретонец решил вернуться в Брест. И пусть для этого ему придётся преодолеть пешком до города четыре лье по непогоде и размякшей после дождя дороге.
  
  Блез вернулся в Брест под вечер, когда на город уже опустились серые, зимние сумерки. Ужасно устав, он, полностью раздевшись, так как его одежда промокла из-за почти не прекращавшейся всё время мороси, повалился на кровать в своей комнате в гостинице, в которой остановился. Настроение его было скверным. Но бретонец был расстроен не новостью, которую услышал от своей сестры об Альвене, а тем, что его отношения с Анник были окончательно расстроены. Впрочем, они и прежде никогда не были особенно близки. Когда они были ещё детьми, то его сестра ревновала Блеза к матери, потому что младшему сыну материнской ласки всегда доставалось больше, чем ей. Когда же их мать умерла, Анник, став старшей и единственной женщиной в семье, взяла на себя все женские обязанности по дому, и у неё не было времени для нежностей, поэтому она всегда была строга по отношению к своему младшему брату. Но теперь Блезу казалось, что они с сестрой стали друг к другу совершенно чужими людьми, и ему было досадно от этого.
  Что же касалось Альвены, то, на самом деле, у Блеза давно уже не осталось никаких чувств к этой девушке, и в последнее время он уже почти не вспоминал её. Бретонец давно уже смирился с тем, что она, вероятно, сгинула без следа и ему больше никогда не доведётся её увидеть. Образ этой бретонки постепенно стирался из его памяти.
  За эти десять лет у него было немало женщин, и хотя, да, подсознательно он отдавал предпочтение жгучим брюнеткам, которые хоть чем-то походили на Альвену, всё же ни одну из них он не любил. Да и кто были эти женщины - проститутки, служанки гостиниц, молодые вдовы, соблазнявшиеся его привлекательной внешностью. Но с тех пор, как Блез перебрался в Париж, у него не было ни одной женщины. Там, в столице он как будто резко повзрослел. Ему стали не интересны ни проститутки, ни служанки, ни вдовы. И хотя он догадывался, что служанка господина Жербера была в него влюблена, да и горничная в парижском отеле постоянно вертелась у него под ногами, готовая выполнить любую его просьбу, Блез никак не поощрял их чувства, даже ради того, чтобы удовлетворить свои мужские потребности. Он предпочитал оставаться один, словно ждал чего-то, словно боясь растратить понапрасну свои чувства.
  Но ждал он не Альвену, а какую-то другую, совсем новую любовь. Но тогда почему же его сердце так учащённо забилось, когда сегодня Анник упомянула её имя? Потому что появилась надежда на долгожданную встречу? Нет, это случилось, скорее, больше по привычке. Это забилось сердце пятнадцатилетнего Блеза. Его же чувства к Альвене, мужчина был уверен, давно уже потухли.
  Известие же о том, что дочь Веннеков стала проституткой, не оказалось для него неожиданностью. Кем ещё могла стать молодая незамужняя женщина, после того как её бросил любовник? Вернуться в деревню было для неё невозможно: родители бы не приняли её и даже не пустили бы на порог дома; она, грешница, не смогла бы спокойно пройти и по улице, не услышав бранные слова в свой адрес, и не нашлось бы ни одного мужчины, пожелавшего взять её в жёны, как ни была она чарующе красива. Что ещё бедной девушке оставалось делать? Конечно, она могла бы уехать куда-нибудь подальше от родных мест, где её никто не знал, наняться батрачкой на какую-нибудь ферму. Но Альвена предпочла выбрать другой путь, более для неё привычный. Да и Блез не представлял её, хрупкую и избалованную, трудящейся на ферме, - она была создана для любви. И всё-таки бретонцу было больно оттого, что такая красота была так бесполезно растрачена.
  Тем временем за окном совсем стемнело, и Блез почувствовал, что хочет есть, ведь пообедать сегодня ему так и не удалось. Переодевшись, он спустился вниз, в питейный зал, который был полон, в основном матросами. С трудом бретонец нашёл себе место, где его никто не смог бы потревожить: сегодня всякое общение было бы ему в тягость. Блез попросил принести ему несколько крепов с ветчиной и кувшин вина. Ему хотелось сегодня выпить. Быстро покончив с блинами, он налил себе кружку вина и с жадностью сделал несколько глотков. Мужчине хотелось, чтобы вино как можно быстрее развеяло его подавленное настроение.
  Блез выпил уже пару кружек вина, когда дверь постоялого двора в очередной раз открылась и внутрь вошла женщина. Бретонец не обратил бы на это никакого внимания, если бы матросы, распивавшие сидр, вдруг радостно не заулюлюкали бы, а кто-то из них не выкрикнул:
  - Эй, Альвена, красотка, иди к нам! Сегодня мы при деньгах.
  Блез резко поднял голову и впился глазами в только что появившуюся в распивочной женщину. И он тут же узнал её, несмотря на то, что она сильно изменилась за те тринадцать лет, что он её не видел. Кровь тут же хлынула к лицу бретонца, а к горлу подступил комок. Блез неотрывно следил за женщиной, а она тем временем, не обращая внимания на подзывавших её матросов, медленно, словно плывя, покачивая бёдрами, шла по залу. Альвена оценивающе бросала взгляд на каждого, кто смотрел на неё и чьи глаза загорались похотливым огоньком, когда она проходила мимо. Кто-то пытался притянуть её к себе, обхватив её за талию, кто-то отпускал сальные шуточки. Но Альвена ловко уворачивалась от их рук: матросы мало интересовали её, так как она знала, что заплатят они немного. Она искала более состоятельного клиента.
  Одета же Альвена была ужасно: в старое, полинялое, словно оно у неё было единственным, платье, на её плечи был накинут шерстяной, в катышках, платок, а на голове - ничуть не лучшего вида чепец. Сидел он кривовато на простоволосой голове, завязки его болтались. Да и было непонятно, зачем вообще он ей нужен: длинные, спутанные волосы Альвены уже давно не знали причёски. Однако, несмотря ни на что, лицо женщины всё же сохранило свою красоту. Да, печать времени отложила на нём свой отпечаток, и те испытания, что выпали на её долю, и пристрастие к выпивке. Оно уже не было так свежо, как раньше, под глазами были мешки, и всё-таки оно по-прежнему было красивым. Альвена сохранила и стройность юной девушки, а откровенное декольте показывало прекрасные очертания её грудей. И хотя Альвена была проституткой самого низкого пошиба, взгляд её даже сейчас оставался взглядом королевы. Блез помнил, что именно так, свысока и насмешливо она когда-то смотрела на него, робкого мальчика, без памяти влюблённого в неё.
  Тем временем Альвена продолжала медленно продвигаться между столами, уворачиваясь от грубых рук матросов, желавших пощупать её. И она всё ближе и ближе приближалась к столу, за которым сидел Блез, но пока ещё не замечая мужчины, следившего за ней немигающим взглядом. И чем ближе оказывалась к нему женщина, тем всё трудней становилось ему дышать, ему казалось, что он весь одеревенел, так как не мог пошевелить и пальцем. Блез только гадал: узнает она его или нет. Но ему хотелось, чтобы не узнала. Бретонцу думалось, что Альвена не захочет, чтобы он стал свидетелем её позора, и поэтому, даже если она узнает, то, скорее всего, предпочтёт сделать вид, что не признала его.
  Но вот наконец она поравнялась со столом, за которым сидел Блез, взгляд её чёрных глаз скользнули по бретонцу и... остановился. В них проснулся интерес. А мужчина, словно приговорённый, следил за тем, какой вердикт вынесет ему Альвена. Наконец на её лице отобразилось удивление, и женщина, ничуть не смутившись, негромко воскликнула:
  - Блез, это ты?
  Мужчина был не в силах произнести ни слова. Ему казалось, что он вновь превратился в маленького мальчика, неизменно робеющего под взглядом этой черноволосой девушки-женщины. Ещё некоторое время Альвена с любопытством рассматривала Блеза, словно для того, чтобы окончательно убедиться, что это был именно он. Затем она улыбнулась.
  - Каким ты стал красавцем, - произнесла женщина искренне. - Ты узнал меня? Я Альвена, дочь Веннеков.
  - Да, узнал, - сдавленным голосом ответил бретонец.
  - Ты, наверное, удивлён видеть меня здесь в таком виде. Но судьба, словно ветер: сегодня дует норд-вест, а завтра - зюйд-ост. И никто не знает, к какому берегу прибьёт его корабль судьбы. В моей жизни было слишком много штормов. Корму мою разбило, а парус сломан, его больше не наполняет ветер. Я лежу на самом дне, - печально произнесла она. - Но тебе, я вижу, повезло больше - ты поймал попутный ветер. Одежда у тебя такая красивая, - и она провела рукой по бархатному камзолу бретонца. - Расскажи мне о себе.
  - Я живу в Париже. Занимаюсь торговлей.
  - Наверное, ты давно уже женился.
  - Нет, - отрицательно мотнул головой Блез.
  Альвена загадочно улыбнулась.
  - Ведь когда-то ты был влюблён в меня, признайся? - спросила она с кокетством в голосе.
  - Да, был, - подтвердил бретонец.
  - Тогда все мальчишки и мужчины нашей деревни были в меня влюблены. Но я сбежала с чужаком. Мне не нужен был бедный босяк. Но тот меня бросил, когда я ему наскучила. И теперь я уже никому не отказываю, кто может мне заплатить. - Тут Альвена покосилась на кувшин, стоявший перед Блезом, и, присев рядом на лавку, попросила: - Налей мне вина.
  Бретонец исполнил просьбу, и женщина, взяв наполненную кружку, принялась пить с какой-то неестественной жадностью, словно в кружке была вода, а её мучила жажда. Затем Альвена посидела немного, наслаждаясь, как приятная её вкусу жидкость разливается по её телу, а потом принялась пить дальше. Когда кружка опустела, Альвена подняла свои глаза и посмотрела на Блеза таким взглядом, что его бросило в жар. Это был взгляд похотливой женщины, женщины возжелавшей его. Она приподнялась с лавки и пересела к бретонцу на колени, обвив свои руки вокруг его шеи. Теперь её грудь, округлая, с белоснежной кожей, была перед ним и вздымалась, повинуясь глубокому дыханию.
  Блез почувствовал, как у него закружилась голова и всё куда-то поплыло. Он понял, что опьянел, то ли от вина, то ли от близости этой женщины, которая долгое время была для него недосягаемой мечтой. Мужчина сам не заметил, как его руки коснулись тонкого стана Альвены и его пальцы сквозь одежду прощупывали её тело, словно он пытался убедиться, что перед ним не приведение, что она настоящая. Неужели его мечта сбудется, сегодня, сейчас и она наконец станет его?
   Тем временем Альвена, прижавшись к бретонцу, принялась ласкать его: она проводила пальцами по его шее, гладила его волосы, пыталась, минуя пуговицы, залезть под его одежду, и возбуждение её становилось всё сильней. Она наклонилась, чтобы поцеловать Блеза. Но когда её губы были уже почти у его лица, мужчина вдруг увернулся и отстранился. Альвена непонимающе взглянула на бретонца. А он пристально стал рассматривать её лицо. Блез вдруг ясно осознал, ясней, чем когда-либо, что он не любит эту женщину и совсем её не хочет, он понял это именно сейчас, когда она как никогда была для него доступной. Блез понял, что между той девушкой, которую он когда-то любил, и этой женщиной, сидевшей сейчас у него на коленях и попытавшейся поцеловать его, нет ничего общего. Он любил мечту, но от неё давно уже ничего не осталось, она рассеялась как дым. Сейчас он видел перед собой только проститутку, торговавшую своим телом, с морщинками вокруг глаз, и из-за рта которой доносились винные пары.
  - Сколько ты берёшь? - спросил её Блез.
  - Тебе я отдамся за так, - ответила Альвена томным голосом. - Ты мне очень понравился, - и она вновь принялась ласкать его. - У тебя такие мягкие волосы.
  - Нет, подожди, - ещё более уверенно произнёс мужчина.
  Он полез в карман и достал оттуда горсть монет и, не глядя, сколько там было, протянул их женщине.
  - Этого хватит?
  - Здесь больше, чем нужно, - ответила Альвена, сосчитав взглядом деньги.
  - Возьми всё и иди домой. На сегодня твой "рабочий день" окончен.
  - Ты не пойдёшь со мной? - недоумённо спросила проститутка.
  - Нет, я останусь здесь.
  С явным разочарованием Альвена слезла с колен Блеза, не понимая, что на него нашло, однако спорить не стала. "Вознаграждение" бретонца было слишком велико, чтобы упустить его, да и к тому же она давно уже привыкла к необычным капризам своих клиентов. Пожав плечами, женщина взяла деньги и не спеша направилась к дверям, словно надеясь, что Блез всё же окликнет её. Но он так и не сделал этого.
  Ещё некоторое время после того, как Альвена исчезла за дверьми постоялого двора, Блез сидел неподвижно. Внутри себя он чувствовал какое-то опустошение, ему не хотелось ни думать ни о чём, ни делать никаких движений, и он чувствовал, что только сердце помимо его воли всё ещё совершает мощные толчки в его груди. Но вдруг спазм схватил его горло, и ему стало тяжело дышать воздухом распивочной, который казался ему спёртым. Мужчина почувствовал острую необходимость глотнуть свежего, чистого воздуха улицы: находиться в распивочной, среди матросов, гоготавших пьяным смехом, ему было больше невыносимо. И он поспешно вышел на улицу.
  На улице было уже совсем темно; только зажжённые окна домов кое-как освещали площадь, да огни на мачтах кораблей, плавно покачивавшиеся в такт волнам, бросали жёлтые блики на чёрные воды реки Пенфельд. Блез с жадностью вдохнул прохладный, зимний, просоленный воздух и ему сразу же стало легче, а голова начала постепенно проясняться. Однако, что ему было делать дальше? Возвращаться в отель мужчина не хотел: меньше всего сейчас Блез желал остаться наедине со своими мыслями в четырёх стенах комнаты. И он решил немного пройтись вдоль набережной, надеясь, что прогулка отвлечёт его от горестных размышлений.
  Бретонец бесцельно брёл вдоль набережной реки Пенфельд, глядя на воду, на мелкую рябь, бежавшую по поверхности реки, и старался ни о чём не думать. Вскоре мужчина обнаружил себя на берегу залива, который, уходя вдаль, сливался с чернильным небом. Мужчина облокотился на одну из свай, торчавшую из воды, и принялся смотреть на залив, слушая плеск волн, бившихся об борта кораблей, стоявших на рейде и мерно покачивавшихся на волнах. На реях их мачт горели фонари, а в небе им вторили звёзды, выглядывавшие из-за тяжёлых, тёмно-серых туч. Бретонец видел подобную картину уже сотни раз в своей жизни, однако от этого она не становилась менее завораживающей.
  Да, мир, сотворённый Господом Богом, был прекрасен, мир же, творимый человеком, подчас ужасным. Но кто же был виноват в том, что некогда молодая, красивая девушка превратилась в грязную проститутку? Никто, кроме неё самой. Прельстившись богатством и лживыми обещаниями, она позабыла про свою честь, про своих родителей и согласилась на греховные отношения. Безусловно, свою долю вины нёс и тот богатей, который, соблазнив невинную девушку, после, не сжалившись над её дальнейшей судьбой, бросил её, как бросает ребёнок надоевшую ему игрушку. Виновато было и общество, которое не прощает оступившихся и выжигает на них вечное клеймо позора. Никто не сжалился над Альвеной, даже Блез. Он жалел только о том, что столь редкая красота была растрачена так бесполезно, что жизнь самой Альвена почти закончена. Трудно ли было предугадать её будущее? Через несколько лет она, или совсем сопьётся и замёрзнет в какой-нибудь канаве, как бездомная собачонка, или умрёт от чахотки. В любом случае век её будет недолог.
  Да, Блез мог бы спасти Альвену, вытащить её из этого болота, приютить, обогреть и в конце концов жениться на ней, ведь он когда-то так хотел этого. Но всё дело было в том, что бретонец больше не любил Альвену, теперь она стала для него чужой. И не потому, что она так низко опустилась, став проституткой, не потому что познала сотни мужчин, продавая себя за деньги, и не потому, что постарела на тринадцать лет. Нет, просто Блез любил другую женщину. Другую, совершенно непохожую на Альвену, у неё не было чёрных волос - они у неё были каштановые, не было тёмно-карих глаз - они были серые, с коричневыми крапинками. Она была совершенно другая, и всё-таки он любил её, он любил Эжени.
  Когда бретонец это осознал, он и сам точно не мог сказать. Наверное, тогда, когда полгода назад Эжени стояла на берегу этого же залива, впервые увидев его солёные волны, разбивавшиеся об каменистый берег, и, восхищённая и заворожённая, наблюдала за водной стихией. Морской ветер трепал её распущенные волосы, а она прыгала по камням вместе с Домиником, разделяя его детский восторг. Тогда впервые у Блеза возникло желание подойти к девушке и обнять её. Затем они провели ещё один день вместе в Бресте, гуляя по набережной и любуясь закатом. В этом же самом месте, у пирса, и в это же самое вечернее время, только тогда была весна. Вот куда, сам не задумываясь, пришёл Блез. Его ноги привели туда, где они были вместе в тот день. Хотя тогда они с Эжени просто разговаривали, и не было никаких признаний, Блез даже ни разу не коснулся девушки рукой. Но именно тогда он понял, что она вызывает у него довольно сильные чувства.
  Чем же Эжени, так не похожая на Альвену, смогла покорить его? Прежде всего своим характером. Его поражала и восхищала её естественность, её ум, доброта и честность, и её отважное сердце. Никогда прежде он не встречал девушек, подобных ей. С самого первого дня их знакомства она вызывала у него уважение, которое постепенно переросло в другое чувство - в любовь.
  Ах, как не хватало теперь её Блезу. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким в этом городе, на который надвигалась ночь. Эжени сейчас была так далеко от него, в Париже, а Блез - здесь, в Бресте, стоит у пирса и, глядя на волны залива, вспоминает дни, проведённые с девушкой вместе, и их прощание на площади у почтовой кареты, перед отъездом Эжени в столицу. Блез ещё тогда хотел признаться девушке в своих чувствах к ней. Но так и не решился на это. Ведь кем он был в глазах Эжени - лишь бывшим разбойником; что она про него знала - лишь его мрачное прошлое. Слишком мало времени они знали друг друга, чтобы девушка смогла переменить своё мнение о нём настолько, чтобы смочь ответить на его чувства взаимностью. Конечно, бретонец постарался сделать всё, чтобы Эжени перестала видеть в нём только бывшего преступника, и ему это удалось: она научилась доверять ему, она даже испытывала чувство благодарности к нему за то, что он вызволил её и Доминика из лап Огюста де Бурдона. Но это всё, на что мог рассчитывать Блез. Так он считал, и поэтому, побоявшись, что своим признанием он отпугнёт от себя девушку, вызовет у неё недоумение, он так и не решился открыться ей в своих чувствах. Он боялся услышать "нет" из её уст. И поэтому бретонец решил, что будет лучше, пока его чувства ещё не столь сильны, погасить их в самом начале.
  Эжени уехала в Париж, и Блез запретил себе впредь думать о ней и тешить себя какими-то надеждами. Находясь в разлуке с ней, он надеялся забыть её. И именно потому, вернувшись из Бретани в Париж, он не предпринял никаких попыток для того, чтобы увидеться с ней. Когда же он приехал в дом де Монтуаров, чтобы вернуть вознаграждение де Бурдонов, и слуга сообщил ему, что хозяйка и мадемуазель Вире уехали на всё лето в Нормандию, то он даже обрадовался тому, что они не встретятся.
  Шло время, шли месяцы, и постепенно Блезу стало казаться, что он забывает Эжени, что его чувства к ней сошли почти на нет, и всё, что было, теперь казалось ему лишь мимолётным увлечением, спровоцированным романтической обстановкой в Бретани и событиями, сопутствующими ему. Но оказалось, что он ошибался. Мужчина понял это, когда вновь повстречал Эжени на Новом мосту в Париже. Как только он увидел её, все чувства, которые были у него к этой девушке, всколыхнулись в нём вновь. Как она была необыкновенно хороша в тот день, с румянцем на щеке от долгой прогулки на свежем воздухе. И если бы вдруг не появился тот самовлюблённый шевалье, кто знает, чем бы закончилась их встреча. Блез сам не знал, что на него тогда нашло. Он приревновал девушку к этому фату, в котором безошибочно угадал её поклонника, и сейчас жалел о том, что опять, как и полгода назад, так и не решился признаться ей в своих чувствах. Он опять испугался и предпочёл отступить.
  Но теперь у Блеза было острое желание всё исправить, пока ещё было не поздно. Но почему же он понял это только сейчас, когда Эжени была так далеко от него, когда между ним было расстояние больше сотни лье? Как же ему хотелось сейчас оказаться в Париже!
  Что же касалось шевалье дю Клерона, Блез не чувствовал в нём серьёзного соперника. Навряд ли Эжени могла серьёзно увлечься этим напыщенным аристократом. Вероятно, ей льстили его ухаживания и только поэтому она их принимала. Да, дю Клерон был дворянином, и наверняка очень богатым, гораздо богаче, чем Блез. Но бретонец чувствовал, что девушка была равнодушна к таким вещам. Для Блеза оставалось только загадкой, почему этот расфуфыренный аристократ увлёкся такой девушкой, как Эжени. Конечно, у неё было немало достоинств, которые бретонец сам отмечал, но ведь для шевалье дю Клерона мадемуазель Вире была слишком низкого происхождения. (Блез полагал, что девушка была из мещанской семьи: он знал, что её дядя был учителем фехтования и не носил дворянской фамилии.) К тому же Эжени была бесприданницей, и для любого дворянина брак с подобной девушкой, как бы он ни был увлечён ею, это мезальянс. Уж, по крайней мере, его родственники должны предпринять всевозможные меры, чтобы не допустить этот брак. Почему же шевалье продолжает ухаживать за Эжени? Потому что надеется сделать её своей любовницей? От этой мысли Блезу сразу стало не по себе. Неужели и с Эжени может повториться история Альвены. Но нет, Эжени была совсем не такая, как Альвена, она совсем не легкомысленна, у неё было достаточно благоразумия, чтобы догадаться о дурных намерениях шевалье.
  Правда, некоторые мужчины бывают столь очаровательны в своих ухаживаниях, они умеют так красиво говорить и обещать так много, что Эжени, совершенно неопытная в любовных делах, может повестись на это. Сердце Блеза опять болезненно сжалось, и он уже в тысячный раз пожалел о том, что в своё время оказался таким нерешительным. Ему нужно было срочно возвращаться в Париж. Но, увы, сейчас это было невозможно - было преддверие Рождества, и ни одна почтовая карета в эти предпраздничные дни не отправится в путь. К тому же Блез ещё не уладил все свои дела. Придётся подождать ещё немного. Но в какую муку для бретонца превратятся эти несколько дней ожидания! Уже и сам праздник для него не будет таким радостны. Но, как только это станет возможным, Блез с первой же почтовой каретой отправиться в путь.
  Приняв это решение, мужчина почувствовал, как полегчало у него на душе, словно с его плеч свалился тяжелый груз, и ему сразу стало легче дышать. И он с удовольствием, полными лёгкими вдыхал свежий, морской воздух. Блез верил в свой успех. Конечно, было бы лучше после его возвращения в Париж сначала навестить продавца дома, который бретонец давно уже присмотрел - небольшой, но очень уютный особняк в Пасси, - и внести за него первый залог, чтобы ему было куда привести Эжени, если она, конечно, ответит ему взаимностью (ах, как сладко защемило у него в груди от этой мысли). Теперь же бретонцу оставалось только надеяться на то, что в эти дни, которые он вынужден провести в Бретани, Эжени не примет никаких судьбоносных решений, и он не опоздает со своими признаниями.
  
  Наконец-то Эжени едет в Версаль, на рождественский бал, устраиваемый сами королём, и который она ждала с таким нетерпением более двух недель. Безусловно, шевалье дю Клерона задело бы то, узнай он, что девушка радуется не тому, что весь вечер ей предстоит провести в его обществе, а возможности увидеть Его Королевское Величество, мадам де Ментенон и прочих известных персон, о которых она столько слышала от шевалье и Виолетты. Но Эжени благоразумно промолчала об этом.
  Так как на этом балу должны были присутствовать и супруги дю Клероны, то их сын решил, что будет лучше, если знакомство с их будущей невесткой случится раньше, и поэтому за несколько дней до бала Эжени была приглашена на обед в дом виконта дю Клерона. Родители молодого человека уже были достаточно наслышаны о новом увлечении их сына, поэтому во время званого обеда они проявили к девушке пристальное внимание. Однако после разговора с ней, они остались несколько разочарованными: туманное прошлое девушки вызывало у них недоумение. Мадемуазель де ла Прери никто не знал, как будто она возникла из небытия. И ей совершенно нечем было похвастаться: ни своими родителями, ни братьями, ни образованием. Но это не особенно расстроило супругов дю Клеронов: прекрасно зная ветреный характер своего сына, они были уверены, что в скором времени он охладеет к мадемуазель де ла Прери, ведь подобное случалось с ним уже не раз. Впрочем, если их сын всё же не передумает и пожелает жениться на мадемуазель де ла Прери, то возражать они не станут. Дю Клероны увидели, что эта девушка полна добродетели и, похоже, в ней вовсе нет корысти. А с тех пор, как в Версале поселилась мадам де Ментенон, эти качества были в почёте.
  В этот вечер все подъезды к Версальскому дворцу были заполонены каретами. Вероятно, весь цвет французского общества был сейчас здесь. Кучеру дю Клеронов пришлось немало постараться, чтобы лошади смогли проложить путь к дворцу. Наконец, с большим трудом, лавируя между многочисленными экипажами, карете дю Клеронов удалось протиснуться поближе к Версальскому дворцу.
  Опираясь на руку шевалье, Эжени вышла из экипажа. Однако до дворца ещё нужно было проделать путь пешком около тридцати туазов (подъехать ближе карете было уже невозможно). Но, несмотря на холод (девушке пришлось кутаться в меховую шаль, одолженную ей Виолеттой), Эжени была только рада этому, ведь ей удастся хорошенько рассмотреть Версальский дворец снаружи. Ещё как только они въехали в парк, девушка была поражена его огромными размерами, хотя, конечно, зимой нельзя было в полной мере оценить всё его великолепие. Однако даже такой, с голыми деревьями и пустыми клумбами, парк производил впечатление. Эжени видела его фонтаны, прекрасную архитектуру дворцов, и жалела, что ей не довелось побывать здесь раньше.
  Поднявшись по ступеням дворца, шевалье дю Клерон протянул свою и своей спутницы карточки лакею, и тот, склонившись над длинным списком, принялся искать их фамилии. Найдя их, лакей одобрительно кивнул, а затем, повернувшись в зал, объявил:
  - Господин шевалье дю Клерон и мадемуазель де ла Прери!
  Впрочем, лакея никто не расслышал. Здесь, в этой огромной толпе и сутолоке никому ни до кого не было дела. И молодые люди сразу же растворились среди остальных. В зале творилось ещё большее столпотворение, и трудно было представить, что здесь возможно было танцевать. Однако все ждали появления короля.
  Бальный зал также поразил Эжени: никогда она ещё не видела столько роскоши, столько позолоты и хрусталя. Однако от огромного количества зажжённых свечей и большого количества людей в зале было душно, веер мало помогал, и Эжени захотелось освежиться, поэтому она попросила шевалье принести ей шампанского. Рене дю Клерон с готовностью отправился выполнять просьбу девушки, сказав ей перед этим, что попутно попытается разыскать своих родителей, которые должны были уже здесь присутствовать.
  Молодой человек вернулся только через четверть часа, когда Эжени начала уже беспокоиться, не потерял ли он её. Он вёл под руку свою мать, рядом с ними шёл виконт дю Клерон, а позади них - лакей с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским, и которые постоянно расхватывались. И девушка даже стала опасаться, что шампанское ей может и не достаться. Но сначала, следуя ритуалу, ей нужно поприветствовать супругов дю Клеронов, присев перед ними в реверансе. Виконт дю Клерон пожелал молодым людям провести хорошо время на этом балу, а затем сообщил, что вскоре должен появиться король, после чего начнётся благотворительный аукцион в пользу французской армии.
  Ещё через четверть часа двери, из-за которых должен был появиться король, распахнулись. Все тут же засуетились, по залу пробежал шепоток, толпа начала расступаться, освобождая место для прохода монарха. А главный церемониймейстер громким, торжественным голосом объявил:
  - Его Величество король!
  Все мужчины тут же склонились в поклоне, а дамы присели в реверансе, в том числе и Эжени. Хотя на самом деле ей так хотелось поднять голову, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на его Величество. Но, увы, так как девушка стояла позади, она слышала только стук каблуков его туфлей по паркету, среди воцарившейся абсолютной тишины. Следом за ним шествовал кто-то ещё, вероятно, его морганатическая супруга мадам де Ментенон.
  Когда король дошёл до трона, он обратился ко всем присутствующим с торжественной речью:
  - Дамы и господа! Мы рады в этот день Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа принимать вас у себя во дворце. Мы желаем, чтобы особая почесть в этот день оказывалась доблестным французским офицерам, которые ещё совсем недавно сражались на восточном и южном фронтах ради Нашего внука Филиппа Испанского, чтобы он мог спокойно править доверенным ему испанским престолом. Эти храбрые воины получили ранения во время сражений, и Мы сочли нужным возблагодарить их за службу Нам и Филиппу Испанскому. Но война ещё не окончена, наша армия нуждается в финансах, поэтому сегодня состоится благотворительный аукцион в пользу французской армии, чтобы она могла быстрей одержать победу над неприятелем.
  Раздались одобрительные аплодисменты.
  - А теперь - танцы!
  Скрипачи подняли свои смычки, флейтисты приняли сосредоточенный вид, и полилась музыка. Толпа начала расступаться ещё шире, чтобы освободить место для танцующих. И первой парой, которая должна была открыть бал, разумеется, были его Величество и мадам де Ментенон. Но Эжени напрасно приподнималась на цыпочки и вытягивала шею, чтобы наконец увидеть короля: высокие парики мужчин и "фонтажи" дам загораживали ей королевскую пару.
  - Не беспокойтесь, мадемуазель Эжени, вы ещё сможете увидеть короля во время танцев и аукциона, - шепнул ей на ухо шевалье дю Клерон. - Следующим будет менуэт. Его Величество больше не будет танцевать.
  Наступил самый волнительный момент для девушки на этом балу - танцы. Их Эжени боялась больше всего. Несмотря на то, что все эти недели она старательно их разучивала, девушка не была уверена, что хорошо запомнила все фигуры и не собьётся в их исполнении, к тому же ей придётся танцевать перед взорами сотни глаз, в том числе и самого короля.
  Однако неизбежное приближалось всё быстрей. Объявили менуэт, Эжени и Рене дю Клерон встали друг против друга. Волнение всё сильнее принялось овладевать девушкой, ведь это был её дебют, и ей казалось, что все присутствующие догадываются об этом и смотрят только на неё. Прозвучали вступительные аккорды, и началось построение первой фигуры. Чтобы не ошибиться, Эжени принялась мысленно отсчитывать такт, при этом забывая о музыке, поэтому все её движения были более схематичны, чем музыкальны. Где-то впереди маячила фигура короля, восседавшего на троне. Но разве сейчас девушке было до его Величества, когда она так боялась ошибиться.
  Но наконец танец закончился, и Эжени смогла хотя бы на время перевести дух. Ведь впереди было ещё много танцев, которых невозможно было избежать. Когда девушка и её спутник отошли в сторону, шевалье спросил её с некоторым удивлением:
  - Вы в первый раз на подобном балу?
  - Это так заметно? - смутившись, спросила Эжени.
  - Ничего страшного. Со временем вы приобретёте уверенность, - тут же приободрил её дю Клерон. - И чем больше вы будете танцевать, тем быстрей вы освоитесь. Следующий танец будет гавот, и я хочу его танцевать снова с вами.
  Отказаться было невозможно. И во время гавота Эжени уже осмелилась несколько раз покоситься в сторону короля, который, в свою очередь, внимательно рассматривал танцующих. Она сумела разглядеть его прекрасный парчовый, искусно расшитый золотом камзол и красиво завитой чёрный парик. Но прямо посмотреть на Его Величество девушка всё же не решалась, хотя в те разы, когда она всё же осмелилась бросить мимолётный взгляд на короля, его лицо показалось ей приятным, несмотря на то, что Людовику Четырнадцатому шёл уже шестьдесят восьмой год.
  Следующий танец Рене дю Клерон танцевал с какой-то графиней, фрейлиной мадам де Ментенон. Безусловно, Рене дю Клерону хотелось бы весь вечер танцевать только с мадемуазель де ла Прери, но этикет обязывал его уделять внимание и другим дамам, ведь здесь на балу столько его знакомых. И действительно, шевалье только и успевал со всеми раскланиваться. Но на самом деле Эжени ничуть не расстраивало это: она была только рада немного передохнуть. Однако надолго остаться одной всё же ей не удалось. Как только её кавалер отправился танцевать, девушка увидела одно уже очень хорошо ей знакомое лицо, пробиравшееся к ней сквозь толпу, - графа д'Арвэ де Ботура.
  - Мадемуазель де ла Прери, наконец-то я нашёл вас! - воскликнул он, подойдя к Эжени, и тут же завладел её рукой, чтобы поцеловать.
  - Очень рада видеть вас, господин граф, - искренне обрадовалась ему девушка: ей действительно было приятно видеть его среди огромной толпы незнакомых ей людей.
  - Я видел ваше имя в списке приглашённых и решил во что бы то ни стало отыскать вас. Хотя, надо признаться, сделать это среди столь огромного количества людей мне было нелегко. Однако я увидел вас во время танца с вашим кавалером - шевалье дю Клероном. - Здесь граф лукаво улыбнулся и сказал: - О вас судачит весь Париж. Правда, мнения о вас разделились. Но я, чтобы про вас не услышал, всегда буду думать о вас хорошо, ведь никто не может похвастаться тем, что является вашим другом. Я надеюсь, что после бала мнение о вас изменится в лучшую сторону. Тем более после того, как все увидят, что я оказываю вам знаки внимания. Поверьте мне, это не останется не замеченным. И все вскоре позабудут о вашей прогулке в Люксембургском саду.
  - В Люксембургском саду? - переспросила Эжени.
  - Ну да. Ведь вы же совершали конную прогулку в Люксембургском саду вместе с шевалье дю Клероном недели этак три назад, куда он нарочно привёл вас, чтобы показать вас всем?
  - Нарочно привёл?
  - Да, - пожал плечами д'Арвэ. - Так делают все молодые люди, когда хотят похвастаться своими невестами или новыми любовницами. Они ведут их в Люксембургский сад. Только не вздумайте сердиться за это на шевалье. Дю Клерон такой же молодой человек, как и все остальные. Надеюсь, у вас не было иллюзий насчёт него, что он какой-то особенный.
  Новость о том, что дю Клерон отправился с ней в Люксембургский сад ради того, чтобы выставить её на показ, была неприятной для Эжени: ей не хотелось, чтобы ею хвастались, как хвастаются породистой лошадью. Но она решила всё же не подавать вида, что это её задело.
   - Но откуда вы знаете про прогулку? Вы были там? - спросила девушка. - Я вас не видела.
  - Мне не надо быть в том или ином месте, чтобы знать, что происходит в Париже. Достаточно, чтобы в этом месте была герцогиня Пфальцская, первая сплетница королевства, которая потом расскажет всё графине N, а та, в свою очередь, маркизу NN, а тот - мне. Вот таким образом я узнаю все новости.
  - И что же обо мне говорят?
  - Вы действительно хотите знать? Впрочем, наверно, это и к лучшему - это даст вам возможность исправить свои ошибки. Герцогиня Пфальцская, конечно, остра на язык, но и в необъективности её обвинить нельзя. Приговор таков: она вас нашла довольно милой, вы прекрасно держитесь в седле, но, простите, слезаете вы с лошади, как лихой кавалерист. Вам не хватает изящности и в вас нет совершенно никакого кокетства. Благо, что дю Клерон так увлечён вами, что ничего этого не замечает.
  Эжени смутилась. Уж если кому-то показалось, что она похожа на кавалериста, то что же они могли подумать, увидев её танцующей, если она сама о себе была невысокого мнения? Настроение у девушки тут же упало. И ей вдруг захотелось в миг исчезнуть, раствориться, чтобы больше никто не смог её увидеть.
  - Только не вздумайте убегать с бала, - сказал граф д'Арвэ, словно прочитав мысли девушки, и на всякий случай взял её за руку, как будто она и в правду собиралась уходить. - Вы должны остаться, хотя бы для того, чтобы учиться держать себя в обществе, привыкать к нему. Если вы, конечно, собираетесь претендовать на внимание такого мужчины, как дю Клерон. Но иначе, зачем вы явились на этот бал? Я понимаю, что сейчас вам нелегко, вам кажется, что все подмечают любые ваши огрехи. Но кто сказал, что ваш путь в высший свет будет устлан розами? К тому же, мадемуазель, я хочу, чтобы вы станцевали со мной танец.
   - Танец? - испуганно спросила Эжени. - Но я плохо танцую, господин граф, вы же видели, - и она умоляюще посмотрела на мужчину.
  - У вас просто был плохой партнёр, мадемуазель. Когда дю Клерон танцует, он думает только о себе, о том, как он выглядит, как он смотрится, насколько он изящен, делая то или иное па. Со мной же вы почувствуете себя королевой. Доверьтесь мне. Мы будем танцевать с вами гавот. Прошу вас, подарите мне его, вы ведь знаете, как по-особенному я к вам отношусь.
  - Хорошо, господин граф, - согласилась Эжени, ведь господину д'Арвэ она отказать не могла.
  - Кроме того, - продолжил мужчина, - вы должны остаться на балу ещё по одной причине: у меня есть кое-что сообщить вам.
  - Что же?
  - Это касается вашего брата и шевалье де Бонривьера. Вы ведь просили меня узнать о них.
  - Вам удалось что-то узнать? - глаза Эжени тут же вспыхнули радостным огоньком. - О, умоляю вас, господин граф, расскажите мне всё сейчас!
  - Только после танца, мадемуазель, только после танца. А вот и ваш ухажёр, - сказал мужчина, выпуская руку девушки из своей. - Пора мне удалиться, потому что, если я пробуду подле вас хоть немного более, боюсь, что дю Клерон вызовет меня на дуэль, чтобы избавиться от соперника. Его взгляд и так пылает негодованием.
  И, раскланявшись с подошедшем к ним молодым человеком, господин д'Арвэ отошёл.
  - О чём вы так долго беседовали с графом? Я следил за вами во время всего танца, он просто не отходил от вас, - высказал своё недовольство шевалье.
  - Он рассказывал мне сплетни.
  - Сплетни? - удивился молодой человек. - Не думал, что графу это интересно.
  - К тому же он пригласил меня на танец, - добавила Эжени.
  - На какой танец?
  - Гавот.
  - Но он будет после контрданса. А я рассчитывал, что вы станцуете его с моим отцом.
  - Простите, шевалье, но я уже дала обещание графу д'Арвэ, и вы сами понимаете, что такому человеку, как он, я не могу отказать.
  - Мне не нравится, что этот граф-прохвост всё время вертится подле вас, - нахмурился молодой человек. - Признайтесь, он ухаживает за вами?
  - Как вы можете так говорить, шевалье? Я думаю, что вам прекрасно известно, что господин д'Арвэ женат.
  - Почему же в таком случае, он всегда является на балы без мадам д'Арвэ?
  - Ах, шевалье, уверяю вас, ваша ревность совершенно напрасна. Граф д'Арвэ просто пригласил меня всего на один танец. Это не более, как вежливость с его стороны. Вы ведь тоже танцуете с другими дамами. Но, если вы пожелаете, я готова дать вам обещание, что больше ни с одним мужчиной я не буду танцевать на этом балу, кроме, разумеется, уже обещанного мной танца графу.
  Здесь наконец-то шевалье осознал, что, вероятно, он слишком погорячился, и примирительно сказал уже гораздо более мягким тоном:
  - Я, конечно же, не могу вам запрещать танцевать.
  Когда объявили гавот, граф д'Арвэ тут же вновь предстал перед Эжени. Он вывел девушку к центру зала и, прежде чем заиграла музыка, сказал ей вполголоса:
  - Забудьте о тех па, которые вы так тщательно заучивали. Слушайте музыку и следуйте за ней. В танце гораздо важнее попадать в такт, чем схематично повторять заученные движения, то опаздывая, то с опережением. И смотрите всё время на меня.
  Когда наконец прозвучали первые аккорды, граф с таким изяществом и почтением поклонился Эжени, словно она и впрямь была королевой. Далее во время танца он нежно брал её за руку и вёл её, словно она действительно заслуживала всяческого почтения, при этом всё время улыбаясь и не спуская с девушки глаз. Эжени раскрепостилась и забыла, что вокруг неё танцует ещё с два десятка пар. И она действительно получала от танца удовольствие. Когда же гавот закончилась, граф спросил девушку:
  - Я надеюсь, что теперь вы не жалеете о том, что согласились танцевать со мной?
  - Вовсе, нет, господин граф. Напротив, я получила огромное удовольствие. Вы прекрасный партнёр. Благодарю вас.
  - Пусть это послужит уроком самовлюблённому дю Клерону, как надо обращаться с девушками во время танца. Теперь я могу со спокойной душой вернуть вас ему обратно.
  - Но вы же обещали рассказать мне о моих братьях, - напомнила Эжени.
  - Да, конечно, я не забыл. У меня для вас прекрасные известия, мадемуазель, - улыбаясь, сказал д'Арвэ. - То, что вы говорили мне о шевалье де ла Прери, подтвердилось, он действительно числится в королевских войсках и ещё совсем недавно воевал на восточном фронте у границ с Баварией. Но в одном из сражений пару месяцев назад ваш брат получил ранение в ногу. О, не беспокойтесь, ранение, кажется, было не очень опасным. Нога его уже достаточно зажила, и он даже может ходить. - Тут мужчина сделал паузу и, вновь взяв руки девушки в свои, продолжил: - Мадемуазель, как вы знаете, этот рождественский бал дан во славу офицеров, отстаивающих интересы внука нашего короля - Филиппа в борьбе за испанский престол. Некоторые из этих офицеров приглашены на этот бал, в их числе и шевалье де ла Прери - я видел его имя в списках приглашённых.
  - Как! Бернар здесь, на балу! - воскликнула поражённая Эжени и тут же принялась скользить взглядом по окружавшей их толпе в поисках знакомого лица.
  Как же так случилось, что она до сих пор не встретилась с Бернаром? Неужели её брат за эти годы изменился настолько, что она не может узнать его.
  - Обещаю, что я отыщу вашего брата, - тут же успокоил её граф д'Арвэ, сжав руку девушки. - Мне известно, что он пришёл вместе с другими офицерами. К тому же он всё ещё прихрамывает и ходит, опираясь на трость. В толпе я приметил одного такого молодого человека, и мне даже показалось, что между вами есть что-то схожее во внешности.
  - О, благодарю вас, господин граф! - признательно воскликнула Эжени. - Прошу вас, найдите его как можно скорее.
  - Но это ещё не всё, мадемуазель. Шевалье де Бонривьер тоже здесь.
  - Как, и Шарль тоже тут?!
  - Вероятно, молодые люди пришли вместе. Как только мне удастся отыскать вашего брата и шевалье де Бонривьера, я тут же сообщу вам об этом. А сейчас вам лучше вернуться к дю Клерону, пока он не испепелил меня своими горящими огнём глазами.
  На этот раз, несмотря на то, что шевалье дю Клерон выглядел мрачнее тучи, он решил ничего не спрашивать у девушки, хотя и ломал голову, что же такого сказал ей граф, что она просто засияла от счастья. Но Эжени, окрылённой новостями господина д'Арвэ, было не до разбора эмоций и чувств её поклонника. Как только она вернулась к шевалье, то, не в силах держать сообщённые ей новости в себе, тут же решила поделиться ими с дю Клероном:
  - Ах, шевалье, господин граф мне сообщил замечательную новость. Оказывается мой брат Бернар и Шарль, сын мачехи, находятся здесь, на этом балу. И я наконец-то вновь смогу увидеть их после стольких лет разлуки. Господин д'Арвэ обещал найти их.
  - Я рад за вас. Мне будет приятно познакомиться с вашим братом и шевалье, - больше из вежливости, чем от искреннего чувства, произнёс Рене дю Клерон.
  Он всё ещё ревновал Эжени к графу д'Арвэ, и ему было неприятно, что тому удаётся радовать девушку больше, чем на то способен он сам.
  Но тем временем вновь послышался голос церемониймейстера:
  - Дамы и господа, прервём на некоторое время наши танцы, которые, несомненно, доставляют вам огромное удовольствие. Но настало время благотворительного аукциона, который, напомню вам ещё раз, проводится в пользу французской армии и раненых солдат и офицеров, нуждающихся в лечении. Поэтому призываю всех вас проявить свою щедрость. Первый лот проведёт Его Величество король.
  Все тут же одобрительно зашептались и ринулись к столику, на котором были разложены предметы, участвующие в лотах.
  - Нам нужно подойти поближе, если вы хотите рассмотреть короля, - сказал дю Клерон Эжени.
  Девушка одобрительно кивнула, и они стали протискиваться к месту проведения аукциона. С большим трудом и постоянно извиняясь, им удалось довольно близко подойти к тому месту, где стоял король, и Эжени наконец-то смогла рассмотреть его. Его Величество оказался очень невысокого роста, ему мало помогали высоченные каблуки и пышный парик - всё равно монарх казался ниже всех остальных. Девушка теперь могла ясно рассмотреть лицо короля, его длинноватый нос, который совсем не портил его внешности, а лишь придавал ей величественности, его карие глаза, узкие, плотно сжатые губы. Эжени слышала, что в молодости Людовик Четырнадцатый был очень хорош собой. Сейчас же, безусловно, время отложило на нём свой отпечаток. Однако, несмотря на малый рост короля, его фигура всё же казалась величественной, это был настоящий властитель, уверенно державший бразды правления государством в своих руках.
  - Итак, дамы и господа, просим вашего внимания, - обратился к залу король. - Первый лот - это серебряная с позолотой статуэтка, изображающая богиню Венеру, обнимающую Амура, из нашей личной коллекции. Первоначальная цена - два экю. Кто даст больше?
  И тут началось нечто невообразимое. Сотни рук взметнулись вверх и наперебой начали называться цены, одна выше другой. Поэтому совсем скоро первоначальная цена статуэтки взлетела в несколько раз. Казалось, каждый мужчина и некоторые состоятельные независимые дамы, желают приобрести эту статуэтку, сколько бы она не стоила. Ведь выигравший получит её из рук самого короля. Однако, когда цена за статуэтку взлетела до заоблачных высот, многим пришлось отступить, так как не всем она была по карману. Дю Клерон тоже несколько раз выкрикивал свою цену, однако и ему пришлось отступить. Теперь стоимость статуэтки дошла до двадцати экю. И осталось только двое желающих приобрести её за большую цену.
  - Двадцать экю, - произнёс король, повторив цену, названную маркизом де Курбоном.
  Соперник маркиза на мгновенье задумался, не решаясь назвать более крупную цену, она и так была слишком высока, однако поймав насмешливый взгляд де Курбона, выдавил из себя с неохотой:
  - Двадцать одно экю.
  Маркиз тут же выкрикнул:
  - Двадцать два экю! - давая понять, что, какую бы цену не назвал граф де Коттен, последнее слово всё равно останется за ним, за де Курбоном.
  Это была борьба двух старых непримиримых соперников, это было соперничество в богатстве, и никто не хотел уступать друг другу. Понятное дело, что никому из них сама статуэтка не была нужна.
   Но на этот раз молчание де Коттена затянулось на большее время. Он зло сверкал глазами, бросая ненавистные взгляды на де Курбона. Однако маркиз понимал, что для де Коттена цена за статуэтку была и так запредельна и он вот-вот должен сдаться, поэтому он продолжал надменно ухмыляться. Весь зал затих, все взгляды были устремлены на де Коттена в ожидании его последнего слова. И наконец он поднял руки вверх, давая понять, что уступает. По залу прокатился всеобщий вздох разочарования, а де Курбон победно улыбался.
  Однако король по правилам ещё три раз выкрикнул последнюю названную цену в ожидании, что, может, кто-нибудь ещё вступит в борьбу, но все молчали. Его Величество наконец стукнул молоточком по столу и объявил, что статуэтка достаётся маркизу де Курбону.
  - Поздравляем вас, маркиз, и благодарим. И Мы надеемся, что все последуют примеру графа де Коттена и вашему, - добавил король.
  Затем он отошёл от стола и, улыбаясь, направился к мадам де Ментенон. На место короля заступил другой человек.
  - Мадемуазель Эжени, - обратился к девушке дю Клерон, - прошу вас, выберите на аукционном столике то, что вам понравится, и я куплю это вам.
  Эжени взглянула на столик. На нём лежала масса безделиц: веера, табакерки, шкатулки, канделябры, серебряные подносы, часы и прочее. Ничего этого девушке не было нужно, однако для того, чтобы сделать взнос для армии, она, поразмыслив немного, выбрала небольшую, искусно расписанную под китайский фарфор вазу. После ухода короля торги стали менее оживлёнными, большинством теперь руководило чувство долга, а не желание действительно приобрести что-либо. И только когда на лот были выставлены карманные часы, обсыпанные крошкой из топазов, зал немного оживился. Дю Клерон купил Эжени вазу за не очень высокую цену, так как желающих заполучить её оказалось мало, и шевалье почти не пришлось торговаться.
  Бал подходил к своему завершению, и Эжени всё чаще стала оглядываться в поисках графа д'Арвэ, не понимая, куда он запропастился. Шевалье спросил у девушки: станцует ли она с ним ещё один танец. Но Эжени отказалась, сославшись на то, что ждёт вестей от графа д'Арвэ, который обещал найти ей её брата и Шарля. Шевалье поджал недовольно губы, однако он понимал и видел по взволнованному состоянию мадемуазель де ла Прери, что сейчас встреча с братом для неё намного важней. И поэтому он остался рядом с ней, терпеливо поджидая появление вельможи. Но вот наконец Эжени увидела, как сквозь толпу к ней пробирается господин д'Арвэ, а следом за ним, прихрамывая и опираясь на трость, шёл молодой человек. И это не мог быть никто иной, как её брат Бернар - девушка узнала его в одно мгновение. Молодой человек почти не изменился за те годы, что они не виделись, он только вырос и возмужал. Эжени следила за ним, не спуская с него глаз, совершенно позабыв, что она находится на балу, а рядом с нею - шевалье дю Клерон. Девушка думала только об одном: как отреагирует её брат, узнав, что его сестра не умерла, что она жива.
  - Вот, шевалье, та самая особа, с которой я хотел вас познакомить, - произнёс граф д'Арвэ, подведя Бернара к девушке.
  А сам он отступил назад, улыбаясь и заранее предвкушая радостную встречу сестры и брата, не видевших друг друга много лет. Конечно, будут объятья и слёзы счастья, и не стоило им мешать.
  Эжени ещё несколько мгновений стояла молча и смотрела на Бернара, надеясь, что брат сам её узнает, так как девушка, от переполнявшего её волнения, не способна была произнести и слова. Молодой человек, сначала заинтригованный графом, который сказал ему, что некая особа желает его видеть, начал терять терпение, так как все молчали, и он вопрошающе оглянулся на вельможу, надеясь, что тот наконец представит ему незнакомку. Но тут Эжени решилась:
  - Бернар, это я, Эжени, твоя сестра. Ты не узнаёшь меня?
  Тут молодой человек вздрогнул, его глаза изумлённо округлились, словно он увидел перед собой приведение. А затем его брови нахмурились, взгляд потемнел, и он принялся внимательно рассматривать стоявшую перед ним девушку. И постепенно его лицо стало превращаться в страшную маску. Затем Бернар вновь обернулся к д'Арвэ и недоумённо спросил его:
  - Господин граф, кто это особа?
  - Это ваша сестра, шевалье, мадемуазель Эжени де ла Прери.
  - Моей сестры давно уже нет в живых, вот уже как восемь лет, - возразил Бернар.
  - Нет, Бернар, я жива. Я не умерла, - тут же горячо заговорила девушка. - Ну неужели ты не узнаёшь меня? - вопрошала она с отчаянием.
  Но, казалось, молодой человек отказывался верить своим глазам. Ещё некоторое время он рассматривал Эжени, а затем произнёс жёстким тоном:
  - У меня нет сестры, она умерла.
  И развернувшись, он собрался было уходить. Но Эжени бросилась за ним следом и, крепко вцепившись ему в руку, остановила его и принялась лихорадочно объяснять:
  - Я не умерла, Бернар. Выслушай меня, прошу. В тот день, как ты наверняка помнишь, была гроза. Моя лошадь испугалась и понесла, и я никак не могла остановить её. В конце концов Муетта унесла меня так далеко, что я не смогла найти дорогу домой и заблудилась. Меня приютил в своём доме один очень хороший человек. Промокнув под дождём, я заболела и поэтому не могла сразу вернуться домой. Но когда я выздоровела, то поняла, что не хочу возвращаться назад, к мачехе, не хочу видеть снова этого противного де Соммевиля, за которого меня хотели выдать замуж. И я решила остаться у того человека.
  - Но почему ты нам не дала знать о том, что ты жива? - спросил Бернар.
  Эжени на мгновенье обрадовалась, что брат наконец признал её, и, более ободрённая, продолжила:
  - Прошу тебя, Бернар, пойми, я настолько боялась мачехи, что одна только мысль вновь увидеть её внушала мне ужас. Я была уверена, что отец настоит на том, чтобы я вернулась домой.
  - Но ты подумала о нас, обо мне, о Шарле, об отце? Ты знаешь, что мы пережили в те дни, когда ты бесследно исчезла?! - гневался Бернар.
  - Я всё время о вас думала, каждый день. Мне очень вас не хватало. Но я посчитала, что так будет лучше.
  - И где же ты была всё это время?
  - Сначала я жила в доме того человека, что приютил меня, господина Вире. Но после его смерти два года назад я перебралась в Париж и сейчас живу у своей подруги, мадам де Монтуар.
  - Вот как! А ты представляешь, что пережил отец в те дни, в те месяцы после того, как ты пропала? Твоё исчезновение окончательно сломило его, он снова запил, беспробудно. И теперь он настолько болен, что один только Бог знает, сколько ему ещё осталось.
  - Я обязательно навещу его, как только смогу.
  - Зачем? Он вряд ли выдержит ещё одно потрясение. Его сердце слишком слабо.
  - Я виновата, Бернар. Но прошу, прости, меня, пожалуйста, прости, - взмолилась Эжени, и по её щекам потекли слёзы.
  Девушка никак не ожидала, что некогда любящий её брат, будет с ней так суров и отвернётся от неё.
  - У тебя было восемь лет, Эжени, чтобы сообщить нам о том, что ты жива, что с тобой ничего не случилось. Восемь! Но ты этого не сделала. А теперь ты возрождаешься из пепла, как ни в чём не бывало, и называешь себя моей сестрой! У меня нет сестры. Знать тебя не хочу.
  И, резко развернувшись, Бернар заковылял прочь. Эжени осталась стоять на месте словно громом поражённая и полная отчаяния оттого, что сделать она больше ничего не может, кроме как смотреть вслед удалявшейся от неё фигуры брата. Затем девушка обернулась к дю Клерону и графу д'Арвэ, словно призывая их помочь ей образумить Бернара, но те, сами ошарашенные только что увиденной сценой, лишь с сочувствием смотрели на неё. Наконец шевалье подошёл к девушке и дружественно взял её за локоть.
  - Я не знал, что вы не виделись с братом так долго. Почему вы мне не сказали? - мягко спросил шевалье.
  Но Эжени была не в состоянии объяснять что-либо, да она и не слышала шевалье. Она продолжала смотреть вслед своему брату.
  - Мадемуазель, думаю, вам не стоит расстраиваться. Я уверен, что в скором времени ваш брат одумается, простит вас и вы помиритесь, - пытался поддержать её дю Клерон.
   Тем временем девушка, следившая за Бернаром, увидела, как к нему подошёл какой-то молодой человек в каштанового цвета парике и в сопровождении молоденькой девушки, худенькой шатенки, и тот молодой человек о чём-то спросил его. Бернар принялся отвечать ему, эмоционально размахивая свободной рукой, не опиравшейся на трость, и, в конце концов, он обернулся, и указал в сторону своей сестры. Молодой человек и девушка проследили за рукой Бернара, и Эжени видела, что их лица были полны изумления. Тем временем Бернар продолжал свою гневную речь, а затем, махнув рукой, направился к дверям. Но тут его собеседник схватил его за руку, пытаясь удержать его, как до этого пыталась Эжени. Но Бернар был непреклонен, он высвободил свою руку и продолжил идти к дверям. Молодой человек в каштановом парике и его спутница, оставив Бернара, растерянно переглянулись между собой, а затем вновь устремили свои взгляды на Эжени, внимательно её рассматривая. Наконец молодой человек что-то сказал своей спутнице и они направились к мадемуазель де ла Прери.
  Эжени давно догадалась, что молодой человек, разговоривший с её братом, был никем иным, как Шарлем. Поэтому она стояла, затаив дыхание, не зная, после нерадостной встречи с Бернаром, чего ей ожидать. Внутренне она сжалась, готовясь к новым нападкам. И, чем ближе Шарль подходил к ней, тем всё более изумлённым становилось выражение его лица, казалось, что он не верил в то, что видел своими собственными глазами.
  - Эжени, это действительно ты? - спросил он, подойдя к девушке и внимательно рассматривая каждую черточку её лица.
  - Да, это я, Шарль, - робко ответила Эжени.
  Ещё какое-то время молодой человек рассматривал девушку, наверное, для того, чтобы сомнения окончательно покинули его. А затем проговорил наконец:
  - Я рад, я очень рад, что ты жива. Мы ведь все думали, что ты...
  И тут Шарль раскинул руки, чтобы обнять девушку. И Эжени просто упала в его объятья. Шарль крепко сжал её, и девушка, от переполнявших её чувств, не смогла удержаться от слёз. Это были слёзы и радости от встречи, и одновременно горечи оттого, что сегодня она не смогла точно также обнять и Бернара.
  Наконец, когда первая волна эмоций прошла, Шарль взял в руки лицо девушки и принялся вновь внимательно его рассматривать.
  - Как ты изменилась, - сказал он. - Какой ты стала красавицей. Но я всё равно узнаю свою дорогую Эжени. Мне Бернар всё рассказал, но мне так о многом хочется спросить тебя.
  - Я тебе обо всём расскажу, обещаю. Только вот Бернар не очень обрадовался, увидев меня, - печально произнесла девушка.
  - Я знаю, но ты прости его. Просто, для него это оказалось такой неожиданностью... Я уверен, что вскоре он переменится к тебе, когда осознает, что вновь обрёл свою любимую сестру. Он не сможет долго на тебя злиться. Ты должна постараться его понять. У него сейчас не лучшие времена. Он получил тяжёлое ранение на войне. Рана долгое время плохо заживала. Правда, сейчас он уже идёт на поправку. Ещё он пережил предательство одного своего сослуживца. Поэтому он немного зол на весь мир. Но я уверен, что вскоре он придёт в себя и вы помиритесь.
  - Я тоже виновата перед ним и перед всеми вами, - сказала Эжени. - Мне нужно было сказать вам тогда, что я жива. Я поступила эгоистично, подумав только о себе. Но я так боялась...
  - Ах, Эжени, тебе не стоит оправдываться. Я уверен, что если ты так поступила, значит, по-другому и не могла. Не думай сейчас об этом. Я счастлив оттого, что ты оказалась жива. И я уверен, что Бернар в скором времени простит тебя. Я обязательно поговорю с ним.
  - Спасибо тебе, Шарль, - признательно произнесла Эжени, и она вновь почувствовала себя двенадцатилетней девочкой, находящейся под опекой своего сводного брата. - Ты всегда был моим лучшим другом.
  - Ты можешь рассчитывать на мою поддержку и впредь. Но сейчас, Эжени, прости. Увы, мы вынуждены будем на некоторое время расстаться с тобой. Бал заканчивается, и я должен отвезти домой свою спутницу. Сейчас я вас познакомлю, - и, обернувшись, Шарль взглядом призвал к себе девушку, которая всё это время стояла в стороне, однако взгляд которой был полон любопытства. И поэтому, как только Шарль посмотрел на неё, она тут же подошла. - Эжени, позволь тебе представить, мадемуазель Камий де ла Сурс. Камий, это сестра Бернара, Эжени де ла Прери.
  Две девушки раскланялись друг с другом. И Камий, искренне улыбаясь, сказала Эжени:
  - Мне очень приятно познакомиться с вами. Шарль рассказывал мне о вас.
  - Правда? - растерянно спросила девушка.
  Тут Шарль перевёл свой взгляд на молодого человека, который всё это время стоял подле Эжени, за её спиной, и несомненно был знаком с сестрой Бернара. И только тут девушка вспомнила, что она пришла на этот бал не одна и извиняюще оглянулась на дю Клерона, который уже давно тяжело вздыхал оттого, что столько времени не является объектом чьего-либо внимания, о нём просто забыли. К тому же ему было досадно, что объятья Эжени и Шарля, которые всё же не являлись кровными родственниками, хоть они и росли вместе, были слишком эмоциональными и тесными.
  - Ох, простите меня, шевалье, - извиняюще проговорила Эжени (и недовольный взгляд молодого человека тут же, как только на него обратили внимание, приобрел привычную доброжелательность), - я о вас совсем позабыла. Шарль, это шевалье Рене дю Клерон. Шевалье, это шевалье Шарль де Бонривьер.
  Настала пора молодых людей раскланиваться друг с другом.
  - Я очень рад познакомиться наконец с родными мадемуазель Эжени, которых она так любит, - сказал дю Клерон.
  Шарль тут же смекнул, какие отношения связывают сестру Бернара и шевалье, и одобрительно улыбнулся: ведь кто не знает дю Клеронов, одну из самых богатых семей Парижа. За Эжени можно было только порадоваться, что столь блестящий дворянин благосклонен к ней.
  - Эжени, - снова обратился к девушке Шарль. - Мне, конечно же, очень хотелось бы увидеть тебя вновь, и в самое ближайшее время, для того, чтобы ты рассказала о себе, как ты жила всё это время без нас. Поэтому обещай, что в ближайшие дни ты обязательно приедешь ко мне. Я снимаю квартиру на улице Тампль в доме де Сен-Пьеров. Я буду тебя ждать.
  - Я обязательно приеду, Шарль, - пообещала девушка.
  - Сейчас я вынужден с тобой расстаться, хотя, видит бог, как мне не хочется этого делать. Но я должен проводить мадемуазель де ла Сурс.
  - Конечно же, Шарль.
  Когда шевалье де Бонривьер и его спутница мадемуазель де ла Сурс ушли, Эжени выразила желание тоже покинуть бал: ей было больше нечего здесь делать. Она распрощалась с графом д'Арвэ, который, стоя всё это время в сторонке, с любопытством наблюдал за встречей девушки то с одним братом, то с другим; затем шевалье и Эжени попрощались с родителями дю Клерона, сказав им, что мадемуазель де ла Прери устала и поэтому они решили уехать с бала до его окончания.
  По дороге домой в карете девушка рассказала вкратце шевалье дю Клерону, почему вышло так, что она не видела брата и Шарля столько лет. И почти после каждой фразы Эжени повторяла одно и тоже: "О, я так счастлива! Так счастлива!" То, полностью находясь во власти эмоций, постигших её на балу, девушка вдруг замолкала, так как заново переживала моменты встречи с Бернаром и Шарлем. Когда она думала о своём родном брате, лицо её становилось печальным, когда о Шарле - радостным. И порой Эжени совершенно забывала о том, что рядом с ней находится шевалье дю Клерон, ей казалось, что она всё ещё на балу. Несчастный молодой человек давно уже понял, что в этот вечер Эжени было совсем не до него, хотя, конечно же, первоначально он рассчитывал совсем на другое. Неожиданная встреча мадемуазель де ла Прери с её братьями обрушила все его надежды. Шевалье пытался напомнить о себе девушке, демонстрируя ей свою поддержку, но по сути дела повторяя слова Шарля, но Эжени вяло реагировала на это. И вскоре он понял, что лучше ему совсем замолчать. У дома де Монтуаров они расстались.
  Эжени словно на крыльях взлетела по лестнице на второй этаж дома. Ах, как хотелось ей сейчас рассказать обо всём Виолетте (подруга наверняка обрадуется её встрече с братьями) и поделиться с нею своими эмоциями. Но был уже поздний вечер, и молодая мама наверняка давно уже спала. Эжени сможет подождать до завтрашнего утра, но как ей пережить эту ночь, ведь сама она навряд ли сможет уснуть сегодня.
  
  Утром Эжени, с трудом дождавшись сообщения от камеристки Виолетты о том, что мадам уже встала, тут же отправилась в комнату своей подруги. Девушка застала Виолетту ещё в ночной сорочке за совершением утреннего туалета. Взглянув на Эжени, вошедшую к ней, мадам де Монтуар улыбнулась.
  - Эжени, да ты вся светишься от счастья.
  - Ох, Виолетта, ты просто представить себе не сможешь, что произошло там, на балу! - воскликнула её подруга.
  - Я могу только догадываться: дю Клерон признался в своих чувствах к тебе, сделал предложение руки и сердца?
  - Нет, дело вовсе не в шевалье. Там на балу был Бернар, мой брат, и Шарль тоже. Я их видела, я разговаривала с ними!
  - О... я так рада за тебя! - воскликнула Виолетта, одновременно и обрадовавшись, и немного растерянно от неожиданной новости, но и с небольшим разочарованием оттого, что причиной радости её подруги был не дю Клерон.
  Эжени тут же принялась рассказывать о событиях на балу, о том, как неприветливо встретил её Бернар, о Шарле и об её обещании навестить его в ближайшие дни. Виолетта, безусловно, порадовалась за свою подругу, так как всегда считала, что Эжени давно было пора разыскать своих братьев и сообщить им о том, что она жива. Мадам де Монтуар надеялась, что воссоединение девушки с семьёй перечеркнёт то её прошлое, когда она жила в охотничьем доме господина Вире, и те времена, когда она была гувернанткой. Холодную же встречу с Бернаром Виолетта посчитала недоразумением, которое вскоре должно разрешится.
  - Однако ты мне ничего не рассказываешь о дю Клероне, - с укором произнесла Виолетта. - Я так надеялась, что на балу он признается тебе в своих чувствах.
  - Шевалье, как обычно, был очень мил, он поддерживал меня. Но никаких признаний не случилось. Наверное, отчасти этому помешали обстоятельства. Но, по правде говоря, Виолетта, я и не ждала от него никаких признаний.
  - Почему же? Я уверена, что дю Клерон увлечён тобой, и очень сильно.
  - Даже если бы это и случилось, то я и не знала бы, что мне с этим делать.
   Тут на лице старшей подруги отобразилось глубокое изумление: как это Эжени не знала, что делать? Да любая девушка на её месте лишилась бы чувств от радости. Но прежде чем мадам де Монтуар успела что-либо сказать, Эжени опередила её:
  - Виолетта, прошу, пойми меня. Я честно пыталась разбудить в себе какие-то чувства к шевалье, но всё тщетно. Я ничего к нему не испытываю, моё сердце глухо.
  - Но это и неудивительно: вы ещё слишком короткое время знакомы друг с другом. Один вечер на балу, пара встреч до этого - конечно же, тут не может быть ещё глубоких чувств. Но я уверена, что когда ты узнаешь его лучше, ты проникнешься к нему симпатией, разглядишь все его достоинства.
  - Нет, Виолетта, - отрицательно закачала головой девушка, - всё происходит совсем наоборот. Чем больше я узнаю шевалье, тем яснее вижу его недостатки.
  - Ну какие у него могут быть недостатки? - непонимающе пожала плечами мадам де Монтуар.
  - Он тщеславен, для него большое значение имеет свет, что о нём подумают, ему важно производить на всех хорошее впечатление. Вся его жизнь - это бесконечная череда балов, встреч с друзьями, для того чтобы лишний раз произвести на всех впечатление. И я для него - всего лишь красивое дополнение к тому, что он уже имеет. Он хочет, чтобы все смотрели на него с восхищением, в том числе и его будущая супруга.
  - Ах, Эжени, я уверена, что ты всё сильно преувеличиваешь. Да даже если это и так, то что в том дурного? Все молодые светские люди таковы. Любой мужчина, тем более обладающий титулом и богатством, хочет, чтобы у него было всё самое лучшее, в том числе и жена.
  - В этом нет ничего дурного. Только мне это совершенно чуждо. Я хочу, чтобы меня любили, а не вывозили в Люксембургский сад на показ. Кроме того, дю Клерон слишком ревнив. Он ревнует меня ко всем. Даже к господину д'Арвэ, который пожелал станцевать со мной всего лишь один танец.
  - Ох, уж этот вездесущий д'Арвэ, умеет он всё испортить! - с недовольством и досадой произнесла Виолетта. - Но в ревности шевалье тоже нет ничего удивительного. Он испытывает к тебе чувства, однако совершенно не уверен в твоих, так как не видит этому подтверждения. Это-то и порождает в нём неуверенность, он понимает, что его положение шатко. И вполне естественно, что в любом мужчине дю Клерон видит себе соперника.
  - Боюсь, Виолетта, что и после свадьбы он не изменится.
  - Ах, Эжени, всё, что ты мне сейчас говоришь - это просто пустяки, которые я не желаю слышать, - строго произнесла молодая женщина. - Не отказывайся от шевалье, чтобы потом горько не пожалеть.
  - Может быть, он сам от меня откажется. После всего, что он узнал обо мне на балу: о том, что я долгие годы жила в не семьи, давно не видела своего отца, о том, что носила простую фамилию Вире. Я не рассказала шевалье только о том, что была гувернанткой.
  - Не думаю, что это станет серьёзным препятствием для дю Клерона. Тебе не стоит волноваться на этот счёт. Вот увидишь, в скором времени он вновь даст о себе знать и пригласит тебя на очередное свидание.
  Но на самом деле сейчас Эжени это мало волновало, и она не особо огорчится, если шевалье больше никогда не объявится. Сейчас девушку гораздо сильнее интересовали её братья. Больше всего Эжени хотела увидеться с Шарлем, и ещё больше помириться с Бернаром. То, что он не желает её признавать, очень огорчало её.
  К Шарлю Эжени решила отправиться на следующий день, так как вряд ли у неё хватило бы терпения ждать дольше.
  
  Как только Эжени переступила порог квартиры Шарля, то тут же вновь попала в объятья своего сводного брата, словно тот ещё раз хотел удостовериться в том, что Эжени, которую он вчера повстречал на балу, не эфемерное существо, не приведение, пригрезившееся ему, а настоящая девушка во плоти. После они уселись на софу гостиной, и Шарль потребовал, чтобы Эжени рассказала ему всё о своей жизни, начиная с того самого момента, когда во время верховой прогулки началась гроза и её лошадь, испугавшись, понеслась вскачь.
  И девушка с готовностью принялась пересказывать, в очередной уже раз, историю своей жизни, конечно же, как всегда, опуская историю с бретонскими разбойниками. О своей работе у де Бурдонов гувернанткой Эжени упомянула лишь вскользь и тем более она не решилась рассказать об истории с наследством двух братьев и её похищении Огюстом де Бурдоном.
  Шарль слушал сестру Бернара очень внимательно, ни разу не перебив её, не высказав своего осуждающего мнения, за что девушка была ему очень благодарна. Особенно когда она рассказывала о том, что решила остаться в доме господина Вире, а после, переехав из Нормандии в Париж, так и не предприняла попытки разыскать своих братьев. За это Эжени даже сейчас чувствовала свою вину. И если бы Шарль осудил её, она поняла бы это. Но, похоже, что её сводный брат так рад был вновь видеть сестру Бернара, что ничего подобного не приходило ему в голову.
  Затем он стал расспрашивать Эжени о дю Клероне. И девушка ответила, что шевалье всего лишь её поклонник, но она не уверена, что их отношения зайдут дальше дружбы. Увидев удивление на лице Шарля, Эжени сказала, вздохнув:
  - Никто меня не понимает. Моя подруга Виолетта де Монтуар считает, что шевалье дю Клерон - это идеальный жених для меня, она мечтает, чтобы он стал моим супругом. Но у меня нет чувств к нему. Я, безусловно, вижу все те преимущества, которые бы дал мне брак с ним и представляю, как могла бы измениться моя жизнь, выйдя я за дю Клерона. Но я не хочу искать себе выгод.
  - Нет, конечно же, если ты не хочешь, то не должна выходить замуж за дю Клерона, какое бы положение в свете он не занимал, - сказал шевалье де Бонривьер. - Ты должна поступать так, как велит тебе сердце.
  - Спасибо, Шарль, ты всегда меня понимал, - благодарно произнесла Эжени. - Но хватит говорить обо мне. Теперь ты расскажи мне о себе, о Бернаре. Давно ли вы в здесь?
  - Я уехал в Париж через год после того, как ты пропала, когда найти тебя не осталось никакой надежды. Затем за мной последовал Бернар. Сначала мы жили вместе, снимая скромную квартиру. Потом Бернар поступил на военную службу, а мне удалось получить небольшую должность при дворе. Когда началась война за Испанское наследство, Бернара отправили на восточный фронт, где он храбро сражался, получил несколько благодарностей от начальства и наград за отвагу. А потом... с ним случилось это несчастье. Он вместе со своим взводом попал в окружение, противнику удалось уничтожить почти всех. Отбиваясь, Бернару, раненому в ногу, и нескольким солдатам чудом удалось скрыться в лесу, где их след потеряли. Однако французские войска отступили, и всю территорию окружили австрийцы. Высунуться из леса - значило бы для взвода Бернара сразу попасть к ним в лапы. Решили ждать ночи. И ночью, пробираясь мимо лагерей австрийцев и патруля, им удалось выбраться. Но рана Бернара была настолько серьёзной, что каждый шаг причинял ему нестерпимую боль. Ему пришлось ползти по полю мимо австрийцев, крепко стиснув зубы, потому что малейший стон сразу бы выдал их. В конце концов, когда эти несколько выживших солдат из его взвода пробрались на территорию, занятую нашими войсками, Бернар был уже почти без сознания. Он потерял много кровь, его била лихорадка. Но полковому доктору удалось не допустить заражения и избежать ампутации ноги. Бернар был отправлен в госпиталь, где долго лечился. Но теперь всё миновало, осталась лишь хромота. Но доктора говорят, что со временем пройдёт и она. Однако самое ужасное, Эжени, не эта рана, а то предательство, которое ждало Бернара в дальнейшем. Пока он был без сознания, а после долго лечился в госпитале, один солдат из его взвода, Арнуа, очень прыткий и честолюбивый, решил воспользоваться этим (вероятно, он полагал, что Бернар скончается от заражения крови) и сказал начальству, что якобы это он вывел оставшихся солдат из окружения, а Бернар как будто бы был уже настолько слаб, что не мог уже ни ходить, ни даже разговаривать, и он, Арнуа, вынес своего командира из окружения чуть ли не на своих плечах. И все лавры славы достались этому Арнуа. Теперь ты понимаешь, как нелегко сейчас Бернару.
  - Но как же так! - возмутилась Эжени. - Почему Бернар не опроверг это?
  - Он узнал об этом только месяц спустя, когда полковые друзья приехали навестить его. Но рассказать, как всё было на самом деле, он смог и того позже. Того солдата, разумеется, вызвали и допросили. Но Арнуа настаивал на своём, утверждая, что лейтенант де ла Прери якобы находился тогда в бреду и ему всё привиделось. Когда же допросили солдат, пробиравшихся вместе с ними через австрийцев, то они подтвердили слова Арнуа.
  - Но почему?
  - Мы предполагаем, что Арнуа подкупил их.
  - И что же, Бернар сдался? Почему он не настоял на расследовании?
  - У Бернара не было никаких сил бороться. Рана плохо заживала, нога болела. К тому же в те дни в госпиталь приехала навестить его невеста. Когда она увидела его ногу, то испугалась, что Бернар может навсегда остаться калекой. В скором времени она разорвала с ним помолвку и приняла предложение другого. Это ещё больше подкосило Бернара. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть ему желание жить.
  - Но где же его полковые друзья, которые приезжали навещать его в госпиталь? Почему они его не поддержали? Неужели они тоже верят этому Арнуа? - всё больше возмущалась девушка.
  - Их отправили на фронт, кого-то потом убили. Ведь идёт война, Эжени.
  - Всё равно, я считаю, что так оставлять нельзя. Надо добиваться восстановления справедливости.
  - Но что мы можем сделать? У Арнуа безупречная репутация. Он храбрый солдат, который к тому же любит выслуживаться перед начальством. Да и кому захочется спустя столько времени ворошить всё заново.
  - Нужно попытаться найти тех солдат, которых Бернар вывел из окружения, и уговорить их изменить показания, возможно, предложив им ещё большее вознаграждение, чем они получили от Арнуа.
  - Они не сделают этого, Эжени, - закачал головой Шарль, - так как прекрасно понимают, что в этом случае они все, вместе с Арнуа, пойдут под трибунал.
  - Ну неужели ничем нельзя помочь Бернару? Нужно убедить его, что сдаваться нельзя. Предатель не должен торжествовать.
  Шарль на некоторое время задумался: энтузиазм Эжени подействовал на него ободряюще и зажёг в нём надежду. Девушка терпеливо ждала.
  - Если только, - наконец произнёс молодой человек после долгой паузы, - попытаться убедить тех солдат, чтобы они признались, что Арнуа запугал их, угрожая их жизням, и им пришлось солгать. Но я даже не представляю, сколько нам придётся заплатить им за это. Ведь солдаты сильно рискуют.
  - Но надежда ведь есть. У мужа моей подруги, Виолетты де Монтуар, есть один знакомый, высокопоставленный чиновник в Государственном совете, я думаю, он сможет нам помочь.
  - Да, но найти тех солдат сейчас будет непросто. Ведь наверняка они сейчас на фронте, а кого-то, может быть, уже и нет в живых.
  - Всё равно, нужно попытаться, Шарль, если есть хотя бы маленькая надежда. Ну, пожалуйста. Мы должны помочь Бернару, - горячо произнесла Эжени.
  - Ну, хорошо, сестричка, хорошо. Я обещаю, что сделаю, всё, что в моих силах. Видел бы сейчас тебя Бернар, - улыбнулся Шарль, - как ты переживаешь за него, несмотря на то, что он так неприветливо с тобой обошёлся.
  - Я не могу ни в чём обвинять Бернара и тем более злиться на него. Я перед вами виновата и хочу хоть как-то искупить свою вину.
  После Эжени и Шарль ещё долго беседовали друг с другом, ведь они не виделись столько лет и им было ещё много что рассказать. Девушка узнала от Шарля, что он помолвлен с одной молодой особой. Эжени видела её на балу, с мадемуазель де ла Сурс - миленькой брюнеткой, спутницей Шарля в тот вечер. Расспросила Эжени и о своём отце: действительно ли всё так плохо, как сказал ей Бернар. Шарль в осторожных словах ответил, что действительно, маркиз де ла Прери в последние несколько лет пьёт больше, чем обычно. Однако Шарль был уверен, что как только он узнает, что его дочь жива, то тут же бросит свою пагубную привычку. Но, конечно, прежде чем Эжени навестит его в замке, его следовало подготовить к этому, чтобы, действительно, от столь неожиданной известия мужчину не хватил удар. И девушке придётся запастись терпением, хоть ей и хотелось отправиться в Нормандию прямо сейчас, чтобы вновь увидеть и обнять своего отца.
  
  Девушка вернулась домой воодушевлённая, и во время ужина всё время болтала без умолку. Она рассказывала о своей встрече с Шарлем, о Бернаре, о той несправедливости, которая его постигла, и рассуждала о том, как можно помочь ему. В конце концов девушка умоляюще посмотрела на Патрика и спросила: не может ли он воспользоваться своими связями в Государственном совете, чтобы отыскать тех солдат, которые выходили из окружения вместе с Бернаром. Прежде чем шевалье де Монтуар успел что-либо ответить, тем же взглядом на него посмотрела и его жена.
  - Патрик, ты просто обязан помочь шевалье да ла Прери, - сказала она тоном, не терпящим возражений. - Иначе, я боюсь, что Эжени сама кинется помогать своему брату. Я уже вижу в её глазах тот самый огонёк, который появляется у неё всякий раз, когда ей кажется, что кого-то несправедливо обидели и требуется её помощь. Эжени, только не вздумай предпринимать что-либо сама, - строго наказала Виолетта своей подруге.
  - Эжени, можете не беспокоиться, я обещаю сделать всё, что в моих силах, - с готовностью пообещал Патрик.
  Обещание мужа Виолетты приободрило девушку: на Патрика можно было положиться.
  - Только нужно сделать так, что бы те солдаты, которые согласятся дать показания в пользу Бернара, в дальнейшем не пострадали и не были отданы под трибунал, - добавила Эжени.
  - Я постараюсь договориться об этом, - с готовностью пообещал шевалье де Монтуар.
  
  Эжени была очень рада, что вновь встретилась с братьями, но она была расстроена тем, что у неё не получилось преподнести им подарки на Рождество. Поэтому девушка решила подарить им что-нибудь на Новый год. Но она совершенно не знала, что дарят молодым мужчинам, поэтому решила обратиться за советом к Виолетте.
  Мадам де Монтуар поддержала идею девушки.
  - Положись на меня. Я что-нибудь придумаю, - сказала она. - Обычно дарят шейные платки, запонки, табакерки, письменные принадлежности, книги философов. Впрочем, я думаю, мне лучше пойти вместе с тобой и помочь тебе выбрать подарки. Я уже достаточно окрепла для того, чтобы совершить небольшую прогулку по магазинам.
  - Я буду этому только рада, Виолетта, - обрадовано сказала Эжени.
  - Однако ты собираешься дарить подарки только своему брату и Шарлю? А как же шевалье дю Клерон, неужели ты про него забыла?
  Эжени смутилась: на самом деле она и не думала про дю Клерона.
  - Ты просто обязана что-нибудь подарить шевалье, чтобы он видел, что он тебе не безразличен, - как всегда наставительным тоном произнесла мадам де Монтуар.
  Эжени не стала возражать, так как понимала, что спорить с Виолеттой бессмысленно.
  Итак, подруги отправились по галантерейным, книжным и прочими лавкам в поисках подарков.
  Найти подарок для Шарля и шевалье дю Клерона не составило труда. Виолетта предложила купить для Шарля красивый шейный платок из брабантского кружева, а для дю Клерона - запонки. Выбрать же подарок Бернару оказалось более сложным делом. Бернар был военным человеком, не светским, и поэтому ему нельзя было дарить какую-нибудь изящную безделицу или аксессуар для украшения одежды. И поэтому подругам пришлось обойти немало магазинов и лавок, надеясь увидеть что-нибудь подходящее. И Эжени уже начала сетовать на то, что не посоветовалась с Шарлем, ведь он знал Бернара намного лучше, чем она.
  Так ничего и не присмотрев Бернару, подруги возвращались из квартала Сен-Жермен через мост Менял, где было полно всяких лавок. Эжени прохаживалась мимо лавок на мосту, тщательно разглядывая товары лавочников в последней надежде, что попадётся что-нибудь подходящее. Проходя мимо торговцев картинами, девушка остановилась, так как среди натюрмортов и пейзажей заметила одну картину, изображавшей неспокойное, штормовое море, неистово бьющееся об утёс, на вершине которого стоял маяк. Этот пейзаж так напомнил Эжени морское побережье Бретани, что девушка никак не могла оторвать глаз от картины. Ей казалось, что до неё вновь доносятся звуки океанских волн, разбивающихся об скалы, она слышит тревожные крики чаек и ощущает солёный морской запах. И невольно у Эжени защемило сердце. Продавец, заметив интерес молодой мадемуазель к картине, тут же принялся нахваливать пейзаж.
  - Всего пять ливров, мадемуазель. Посмотрите, какая работа, какие волны, так и кажется, что они сейчас брызнут прямо на вас!
  - Что это за место? - спросила его девушка.
  - Художник рисовал эту картину в Бретани.
  В Бретани! Всё, решено, Эжени покупает эту картину. И девушка полезла в сумочку за деньгами. Однако её тут же остановила Виолетта, схватившая подругу за руку.
  - Только не вздумай покупать эту мазню. Тем более за такие деньги.
  - Ах, Виолетта, эта картина так напомнила мне те места, где я была... - Эжени хотела было сказать "с Блезом", но вовремя осеклась, - где я была в Бретани. Если бы ты хоть однажды увидела океан, бесконечный, лазурный, с бушующими волнами, то сразу бы в него влюбилась, как и я.
  Мадам де Монтуар критично осмотрела картину и с пренебрежением сказала:
  - Не понимаю, что в нём такого.
  Но Эжени была настроена решительно.
  - Позволь, я всё же куплю её.
  - Но мы ещё не купили подарок для Бернара, - возразила Виолетта. - Надеюсь, ты не думаешь подарить ему эту картину?
  - Нет. Но всё равно для Бернара мы не нашли ничего подходящего. Я думаю, что мне лучше спросить у Шарля, что ему подарить.
  Виолетта недовольно поджала губы, однако больше спорить не стала. Эжени вынула все оставшиеся у неё деньги из кошелька и принялась на ладони пересчитывать их.
  - У меня осталось только три ливра и семь пистолей, - с огорчением сказала девушка, пересчитав монеты.
  - Тем лучше, картина не стоит и этих денег, - уже было обрадовалось Виолетта тому, что покупка не состоится. - Пойдём уже наконец отсюда.
  Но Эжени умоляюще посмотрела на Виолетту, надеясь, что её подруга одолжит ей недостающую сумму. Однако мадам де Монтуар решительно ответила:
  - У меня у самой осталось мало денег. Но в любом случае я на эту мазню не дала бы тебе и сантима.
  Эжени с отчаянием посмотрела на торговца.
  - Ничего страшного, мадемуазель, заплатите сейчас, сколько у вас есть, а остальные деньги принесёте позже, - сказал он.
  - Так можно сделать? - обрадовано спросила девушка.
  - Конечно, мадемуазель. Только вы мне оставите расписку, что обязуетесь мне, торговцу Пелле, вернуть недостающую сумму не позднее завтрашнего вечера.
  - Хорошо, - согласилась Эжени.
  - Эжени, не делай глупости, - процедила сквозь зубы её подруга в последней надежде отговорить девушку.
  Но Эжени уже никто не мог отговорить от покупки, и она протянула торговцу деньги. Девушка покупала эту картину не для себя, она хотела подарить её Блезу (в чём, безусловно, не посмела признаться Виолетте). Эжени решила, что, какими бы ни были их отношения, бретонец тоже заслуживал подарка, ведь она так и не смогла ничем отблагодарить его за заботу о ней в Бретани. Что же касалось её обиды на него после их встречи на Новом мосту, то теперь от неё не осталось и следа.
  Девушка вспомнила обстановку комнаты в отеле, где жил Блез, и где всё было для него чужим, и эта картина на стене могла бы оживить сухой интерьер, тем более на ней изображался океан, который он так любил. И, безусловно, бретонцу будет приятно получить эту картину в подарок - небольшое напоминание о его родине.
  Однако дома, когда Эжени открыла шкатулку с деньгами и отсчитала сумму, которую она должна была отдать продавцу картины, то обнаружила, что денег у неё осталось совсем немного. Ещё несколько ливров, чтобы купить подарок Бернару, и после этого у неё почти ничего не останется. Эжени задумалась: было пока ещё не поздно вернуть картину торговцу и сохранить лишние ливры. Однако Эжени так хотелось сделать подарок Блезу, что вернуть картину назад у неё просто не поднималась рука. Она купит её, пусть даже в ущерб себе, пусть даже если после ей придётся отказывать себе во всём и жить собственно из-за милости Виолетты. И тут в голове Эжени промелькнула мысль, что как всё легко могло бы разрешится, если бы она и Рене дю Клерон поженились бы: ей никогда в будущем не пришлось бы задумываться о куске хлеба. Но выходить за молодого человека по расчёту было против её принципов и нечестно прежде всего по отношению к самому шевалье, ведь он ждал от неё любви, а Эжени не могла дать ему этого.
  Девушка открыла коробку с запонками, предназначавшимися в подарок дю Клерону, и принялась рассматривать их. Запонки были серебряными в виде головы льва, но, наверное, слишком простоватыми для шевалье. Зато вот Бернар, пока он находится в тылу, вполне может носить их на своём гражданском камзоле. И девушка решила пожертвовать подарком дю Клерона в пользу своего брата.
  
  Наследующий день Эжени, тщательно укутав тканью картину, которую она собиралась подарить Блезу, тайком вынесла её в конюшню и спрятала в деннике Муетты. Затем, сообщив Виолетте, что она якобы собирается в гости к Шарлю, чтобы посоветоваться с ним о подарке Бернару, девушка отравилась в отель, где жил Блез.
  Остановившись перед отелем "де Виллар", Эжени, спешившись с Муетты и поручив кобылу мальчику, который ухаживал за лошадьми постояльцев, подошла к дверям отеля. Однако она не спешила войти внутрь. Девушка немного волновалась и мучилась вопросами: как встретит её бретонец, будет ли он рад её видеть и как он отнесётся к тому, что она решила подарить ему картину? Удивится ли он? Или, может быть, он давно уже и думать забыл о ней, и её визит окажется некстати. Эжени скользнула взглядом по фасаду отеля и отыскала окно комнаты Блеза, из которого когда-то они вдвоём наблюдали за Огюстом де Бурдоном, переодетым монахом. Но наконец, решившись, Эжени вошла в отель.
  - Добрый день, мадемуазель. Желаете снять комнату? - осведомился у неё слуга, встретивший девушку у входа.
  - Э-э, нет. Я хотела бы увидеться с одним из ваших постояльцев, господином Лантье. Он ведь ещё снимает у вас комнату?
  - Да, снимает, - подтвердил слуга. - Но, кажется, господин Лантье ещё не вернулся из Бретани.
  - Не вернулся из Бретани? - спросила раздосадованная Эжени: но как же так, как она могла забыть, что Блез часто бывает в Бретани, ведь он сам когда-то говорил ей об этом.
  - Да, он уехал ещё несколько недель назад, - уточнил слуга.
  Эжени, совершенно растерянная, стояла в холле отеля с картиной в руках, не зная, что ей теперь делать. Слуга, заметив, что девушку очень расстроила новость, посчитал должным сообщить ей:
  - Господин Лантье обычно уезжает на месяц. Значит, он вернётся после Нового года.
  - Благодарю вас, - сказала Эжени, и собралась было покинуть отель.
  - Может, что-нибудь передать господину Лантье? - спросил её слуга и покосился на картину, которую девушка держала в руках.
  На какое-то мгновенье Эжени задумалась: действительно, не было бы лучшим оставить картину в отеле, тогда Блез смог бы получить её сразу, как только вернётся из Бретани - это стало бы для него приятным сюрпризом. Но затем всё же девушка поняла, что она хочет сама подарить картину бретонцу. Ей важно было сказать ему, что она вовсе не держит на него обиду и ещё то, что она полюбила океан так же, как и он. Но самое главное, ей хотелось увидеть глаза Блеза, по которым она всё поймёт, поймёт, что она значит для него.
  - Нет, ничего передавать не надо, - отрицательно замотала головой Эжени. - Я зайду ещё раз после Нового года.
  - Кажется, несколько месяцев назад вы уже приходили осведомляться о господине Лантье, - припомнил слуга девушку. - Не назовёте ли вы ваше имя, мадемуазель, чтобы я мог сообщить господину Лантье, кто его спрашивал.
  - Нет, прошу вас, ничего ему говорите, - попросила она. - До свиданья.
  Девушка покинула отель, крепко прижимая к себе картину, которая ещё на некоторое время останется с ней.
  
  Вернувшись домой, Эжени бережно поставила картину обратно на туалетный столик и, сев перед ней на стуле, принялась внимательно её рассматривать, словно видела впервые. Она всматривалась в выполненные небрежными мазками волны, которые накатывали друг на друга, и девушке казалось, что вот-вот они сейчас сдвинутся с места и ударятся об скалистый берег с характерным всплеском, разбрызнув вокруг себя солёные капли. Девушка прикрыла глаза, вспоминая тот шелест океана, который она слышала постоянно, находясь в бретонском доме Огюста де Бурдона. И на какое-то мгновенье ей даже почудилось, что как будто бы в комнате запахло свежим морским бризом. И возможно, что сейчас Блез, находившийся в Бретани, видит ту же самую картину, только наяву.
  Эжени не понимала, что с ней происходит. В последнее время не было и дня, чтобы она не думала о бретонце. Думала девушка о нём прежде всего из-за шевалье дю Клерона, так как невольно постоянно сравнивала двух мужчин между собой. Они были такими разными, совершенными антиподами друг другу: шевалье - аристократ, баловень судьбы, не знавший ни в чём отказа, и бретонец, карабкавшийся наверх всеми силами из самых низов. И путь, который совершал Блез, безусловно, вызывал у девушки больше уважения. Конечно, бретонцу не хватало ни образованности, ни воспитания, он подчас был резок и прямолинеен, но в нём не было и фальши, он был таким, какой он есть, и не старался никому понравиться, он был честен, прежде всего, перед самим собой. И Эжени была уверена, что если бы в тот день их встречи на Новом мосту с ней не было бы дю Клерона, который повёл себя слишком заносчиво с бретонцем, расспрашивая о его титуле, то Блез никогда не позволил бы себе обойтись с ней непочтительно. Поэтому-то она уже давно перестала держать на него обиду.
  Что же касалось шевалье дю Клерона, он был прекрасным молодым человеком, и любая девушка, обожающая блистать в обществе, будет с ним счастлива. Шевалье, Эжени была в этом уверена, будет ласковым, заботливым, балующим свою жену мужем. Но Эжени не сможет составить его счастья, потому что она была совсем не той, что воображал о ней дю Клерон. И, наверное, какая-нибудь другая девушка гораздо более достойна стать его женой. И зачем же тогда Эжени будет отнимать у другой то, что ей самой на самом деле не очень-то и нужно. Нет, ей необходимо объясниться с дю Клероном и сказать ему, что между ними ничего быть не может.
  Погружённая в размышления, девушка не сразу услышала, что в дверь её комнаты кто-то стучится.
  - Войдите, - наконец ответила она.
  На пороге показалась Виолетта с сиявшим от радости лицом, вероятно, она пришла сообщить Эжени какую-то хорошую новость. И девушка надеялась, что это будет как-то связано с её братом Бернаром, возможно, что Патрику удалось что-то разузнать.
  - Эжени, чем ты занята? До тебя не достучаться, - спросила мадам де Монтуар, входя в комнату. Однако, увидев, что её подруга сидит перед картиной с морским пейзажем, она нахмурилась. - Ну что ты всё никак не налюбуешься картиной? И что в ней такого, не могу понять? - в голосе Виолетты слышалось раздражение. - Почему ты так быстро вернулась?
  - Шарля не было дома, - ответила девушка.
  - Тебе следовало сначала послать к нему слугу с запиской. Разве можно заявляться в гости без предварительного уведомления? Впрочем, сейчас всё это неважно, потому что... Угадай, кто пришёл, чтобы увидеть тебя?
  - Кто? - спросила заинтригованная Эжени.
  - Шевалье дю Клерон! - торжественно объявила Виолетта.
  - Шевалье? - разочарованно произнесла девушка: она всё же надеялась, что это был кто-нибудь из её братьев.
  - Ну разве ты не рада? - с укором спросила старшая подруга.
  - Ах, Виолетта, у меня сейчас совсем нет настроения его видеть.
  - Ну что ты говоришь! Как это ты не хочешь его видеть! Я уверена, что шевалье пришёл к тебе не просто так, а чтобы сообщить тебе нечто важное. У него такой взволнованный вид! Я никогда ещё не видела его таким. Я уверена, что сегодня он сделает тебе предложение руки и сердца. Он ждёт тебя в гостиной.
  Тут Эжени вспомнила, что всего пару минут назад она собиралась объясняться с шевалье. Правда, объясниться сейчас, без предварительной подготовки, не обдумав заранее слова, девушка была к этому не готова. Ведь это был слишком серьёзный шаг, и нужно было подобрать такие слова, чтобы не обидеть шевалье, чтобы он смог понять её. Хотя уже сейчас Эжени чувствовала себя ужасно неловко за то, что ей придётся поступить так со своим ухажёром. Нет, сейчас девушка не была в состоянии объясняться с ним.
  - Нет, Виолетта, я сегодня не могу выйти к шевалье. У меня сильно разболелась голова, - и Эжени так сморщила своё лицо, словно у неё действительно была мигрень. - Прошу тебя, передай ему, что я обязательно навещу его в ближайшие дни.
  - Если это так, то всё равно тебе надо выйти и извиниться перед ним за то, что ты не сможешь принять его сегодня, и назначить ему другое время.
  - Виолетта, прошу, извинись перед ним за меня. Я вправду не могу его сейчас видеть, - и девушка умоляюще посмотрела на свою подругу.
  - Нет, Эжени, - твёрдо ответила старшая подруга. - Дю Клерон твой жених, и поэтому ты сама должна объяснять, что не хочешь видеть человека, который почти месяц за тобой ухаживал, только потому, что у тебя разболелась голова. Я приложила слишком много усилий, которых ты, по-видимому, совсем не оценила, чтобы дю Клерон увлёкся тобой, и сейчас разрушать всё своими собственными руками из-за твоего каприза я не намерена. Поэтому будь добра спуститься к шевалье! Кажется, он уже чересчур заждался.
  Далее Виолетта, резко развернувшись, покинула комнату девушки, оставив дверь открытой. Эжени, немного ошеломлённая, - прежде она ещё никогда не слышала, чтобы её подруга разговаривала с ней таким резким тоном, - осталась одна, глядя в коридор, через открытую дверь, которая так и приглашала выйти из комнаты. Тут Эжени почувствовала, как сильно кровь запульсировала у неё в висках и в действительности начала болеть голова. Девушке необходимо было немного успокоиться после разговора с Виолеттой, и собраться с мыслями. Если уж Эжени приняла такое судьбоносное решение, то она должна набраться мужества, чтобы исполнить его, хотя совесть заставляла её ужасно мучиться, девушке было даже немного жалко молодого человека. Впрочем, уже достаточно изучив его характер, она надеялась, что шевалье не будет долго печалиться по тому поводу, что ему отказали. Наконец, решившись, девушка, выдохнув, направилась к выходу из комнаты.
  Эжени неторопливо шла по коридору, готовя фразы, которые она сейчас скажет шевалье, и одновременно пытаясь справиться с волнением, начинавшим одолевать её всё сильней. Оказавшись перед дверями гостиной, девушка постояла перед ними какое-то время, а затем вошла в комнату, как преступник выходит к месту казни. Однако отступать было не в правилах Эжени, и если уж сегодня должна решиться её судьба, то пусть это случится как можно скорей.
  Когда девушка вошла, она увидела Рене дю Клерона, стоявшего посреди комнаты. Как всегда, шевалье выглядел великолепно - он был в роскошном камзоле, на его пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями, а сам он был окружён незримым облаком изысканных духов. Однако во внешности молодого человека девушка подметила и кое-что новое, чего раньше не замечала у него, - чуть заметно, но шевалье волновался (здесь Виолетта не ошиблась, вероятно, и вправду он желал сказать что-то важное девушке). И оттого Эжени стало ещё более неловко, ведь сейчас ей придётся разочаровать его.
  - Добрый день, шевалье. Простите, что я заставила вас ждать так долго, - начала девушка с извинений.
  - Это всё пустяки, мадемуазель Эжени. Я готов ждать вас сколько угодно долго, чтобы потом быть вознаграждённым за своё терпение. Я очень рад снова видеть вас, - сказал дю Клерон, подойдя к девушке и взяв её за руки. - Все эти дни я думал только о вас.
  - Шевалье, нам нужно объясниться, - сказала Эжени, высунув свои руки из ладоней молодого человека и пряча свои глаза, так как она была не в состоянии выносить взгляда шевалье, полного надежд.
  - Да, конечно, именно ради этого сегодня я и пришёл сюда, чтобы увидеть вас и сказать вам, что... Мадемуазель Эжени, я...
  Но прежде чем Рене дю Клерон успел произнести свои признания, девушка опередила его:
  - Разве вы не разочаровались во мне, шевалье?
  - Разочаровался? В вас? - недоумённо спросил дю Клерон. - Вовсе нет, напротив, я...
  Но и тут Эжени не дала договорить молодому человеку:
  - Я ведь всё время обманывала вас, притворяясь, что поддерживаю со своей семьёй крепкую связь, но на самом деле я не видела своего отца и брата долгие годы. Я жила в доме совершенно постороннего мне человека, который не мог оплатить мне дорогих учителей или даже проживание в монастыре, чтобы я смогла получить образование достойное дочери дворянина. Я долгие годы жила как простая девчонка с фермы, доила корову, кормила кур, по рыночным дням мы ездили в город продавать сыр и овощи, которые собственными руками выращивали на своём огороде. У меня не было служанки и всю работу по дому я делала сама. После, когда я переехала из провинции в Париж, то некоторое время состояла гувернанткой при сыне одного торговца, чтобы содержать себя. Неужели всё это не пугает вас? Вы же видели, что я даже не умею как следует танцевать и поддерживать светскую беседу. Вам нужна другая жена, шевалье. Та, которая с детства привыкла вращаться в светском обществе, для которой посещение балов и салонов не будет в тягость, та, которая умеет носить красивые платья и драгоценности, подаренные ей мужем, и которая, в конце концов, умеет хорошо танцевать. Я же совсем другая.
  Шевалье был ошеломлён, но не признанием Эжени, а он не понимал, почему она наговаривает на себя. Все эти слова про ферму, коров и кур не увязывались у него с мадемуазель де ла Прери. Он смотрел на неё и не мог понять, как такие слова могли вылетать из её уст. Что могло быть общего у этой красивой, стройной девушки и какой-то фермы и огорода. Почему мадемуазель Эжени клевещет на себя? Да даже если всё это было бы и правдой, то разве какая-нибудь девушка когда-нибудь посмела бы признаться в этом? Ведь это значило бы выставить себя на посмешище всего света. Дю Клерон смотрел на Эжени и надеялся, что она вот-вот скажет, что это была всего лишь шутка, всего лишь какое-то испытание для него.
  Но девушка приняла ошеломлённость шевалье за огромное разочарование в ней и поэтому сказала:
  - Вот видите, я совсем не подхожу вам.
  - Зачем вы меня обманываете? Зачем вы шутите так со мной? - недоумевал дю Клерон.
  - Я не шучу, шевалье. Я сказала вам правду.
  Находясь в полном замешательстве, молодой человек, приставив руку ко лбу и прикрыв глаза, принялся медленно расхаживать по гостиной, впав в глубокую задумчивость. Рене дю Клерон, безусловно, прекрасно понимал, что, если всё, что сейчас сказала мадемуазель Вире, правда, и это станет всеобщим достоянием, то девушка тут же лишится всякого уважения. Более того, злые языки будут стараться напомнить об её прошлом при каждом удобном случае. Дю Клерон же мечтал иметь жену, которой он мог бы гордиться, с безупречной репутацией. И если научить танцевать неумелую девушку было несложно, то прошлое изменить невозможно. Все эти мысли терзали шевалье, и чем больше он думал, тем более мучительное выражение принимало его лицо. Иногда порой он бросал взгляд на Эжени, словно пытался понять, что он потеряет в том случае, если откажется от мадемуазель де ла Прери.
  Тем временем Эжени терпеливо ждала, когда шевалье скажет ей прощальные слова и то, что он покидает этот дом навсегда и они больше никогда не увидятся. Её даже удивляло то, что молодой человек не ушёл сразу же, как только услышал её признание, а всё ещё продолжает расхаживать по комнате, взвешивая на чашах своих воображаемых весов свою репутацию и желание обладать такой девушкой, как мадемуазель де ла Прери. Наконец шевалье ещё раз взглянул на Эжени, и в его взгляде было столько отчаяния, что ей даже стало его немного жалко.
  - Скажите мне, что всё это неправда, что вы пошутили, - умоляюще и даже требовательно попросил дю Клерон.
   - Это правда, шевалье. Мадам де Монтуар может подтвердить все мои слова.
  Лицо дю Клерона опять приняло мученическое выражение. Он ещё несколько мгновений постоял в задумчивости, а потом сказал, похоже, больше обращаясь к самому к себе, чем к девушке, словно он уговаривал сам себя:
  - Нет, ну и что, пускай. Мне всё равно, что вы сейчас сказали. Мадемуазель Эжени, для меня всё это неважно. Я не могу от вас отказаться.
  - Но подумали ли вы о своих родителях? Навряд ли они, когда узнают о моём прошлом, дадут своё согласие на наш брак.
  Лицо дю Клерона опять омрачилось: конечно же, он думал об этом. Но в следующее же мгновенье оно просветлело, и молодой человек заговорил лихорадочно:
  - Они не узнают, никто ничего не узнает. Это будет нашим секретом, о котором мы никогда никому не расскажем.
  Кажется, и вправду, чувства шевалье к Эжени были так сильны, что он не желал видеть никаких препятствий. Конечно, это не могло не польстить девушке, но от этого чувств к нему у неё не прибавилось.
  - Нет, шевалье, - отрицательно покачала Эжени головой, - всё равно между нами ничего не может быть. Я очень сожалею, но не могу ответить взаимностью на ваши чувства. Прошу простить меня за то, что я подавала вам напрасные надежды, но я, вправду, искренне надеялась, что у меня получится разделить ваши чувства. Но, увы, этого не случилось.
  - Мадемуазель Эжени, я, конечно же, понимаю, что прошло ещё слишком мало времени со дня нашего знакомства, чтобы говорить о чувствах, мы ещё мало знаем друг друга, и я, наверное, поспешил, придя сегодня к вам со своими признаниями, но...
  Девушка не дала закончить молодому человеку:
  - Простите меня, шевалье. Но я уверена, что сколько бы ни прошло времени, я точно знаю, что не смогу полюбить вас.
  Шевалье опешил: как, мадемуазель де ла Прери отказывает ему? Он переступил через себя, согласившись закрыть глаза на прошлое девушки, несмотря на то, что в будущем ему не раз пришлось бы услышать насмешки по поводу своей супруги, а она смеет ему после этого отказывать! Да она должна была быть счастлива, что он, шевалье дю Клерон, самый завидный жених Парижа, признаётся ей в своих чувствах. Он ничего не понимал.
  - Но почему? Скажите, что не так? Если дело во мне, то обещаю, я постараюсь исправить свои недостатки.
  - Дело не в вас, шевалье, поверьте. Вы прекрасный, достойный молодой человек, и я уверена, что вы способны составить счастье любой девушки, но, увы, не моё. Мы слишком разные с вами: вы цените в жизни одно, я же - совсем другое.
  - Но что же мне теперь делать с этим? - совсем растерянно спросил молодой человек, достав из кармана небольшую коробочку, обитую серым бархатом.
  Эжени, подумав, что там находится кольцо, которое преподносят в день помолвки, сказала:
  - Подарите его другой девушке, гораздо более достойной, чем я.
  Какой другой девушке? О чём это мадемуазель де ла Прери говорит?
  - Но я купил их для вас, - возразил шевалье, открыв крышку. - Этот подарок - подтверждение моих чувств к вам, - и Эжени увидела, что на атласной подложке лежит пара серёг с каким-то желтоватыми камнями, вероятно, топазами. - Прошу вас, примите его. Я уверен, что эти серьги очень подойдут к цвету ваших волос, - и он протянул коробочку девушке.
  - Нет, шевалье, простите, но я не могу принять ваш подарок, - сказала девушка, не протягивая руки за серьгами. - Ведь если я возьму его, то это будет означать, что я и в дальнейшем согласна принимать ваши ухаживания. Но между нами возможны только дружеские отношения.
  Молодой человек, который не привык к отказам, продолжал всё так же стоять с вытянутой рукой, держа коробочку с серьгами. Шевалье казалось, что ему снится какой-то дурной сон, что всё это сейчас происходит не с ним.
  - Прошу вас, мадемуазель Эжени, не отказывайтесь от моего подарка, - произнёс дю Клерон таким тоном, словно оттого, возьмёт девушка серьги или нет, зависело всё.
  - Шевалье, я не могу взять их, хотя бы потому, что я не ношу серьги. У меня не проколоты уши.
  - Не проколоты? - промолвил шевалье.
  - Нет. Вы даже не заметили этого за всё время нашего знакомства, - и Эжени убрала пряди волос, спадавшие вдоль её щёк, заложив их за уши и обнажив мочки, чтобы шевалье мог убедиться собственными глазами, что она говорит правду.
  - Но уши можно проколоть, - возразил дю Клерон.
  - Простите, шевалье, но я не стану этого делать только ради вашего подарка, который к тому же я не приму. Я думаю, что нам пора окончить наш разговор и расстаться добрыми друзьями. Позвольте мне откланяться, - и девушка сделала прощальный книксен.
  - Нет, вы не можете, вы не можете отказать мне. Мадемуазель Эжени, прошу вас, дайте мне шанс, - с отчаянием проговорил молодой человек, и, приблизившись к девушке, он взял её за руку, чтобы удержать её, так как она собиралась покинуть гостиную.
  - Позвольте мне уйти, - потребовала Эжени.
  - Нет, прошу вас, мадемуазель, не уходите, - продолжал умолять дю Клерон, обняв девушку за талию и прижимая её к себе.
  Больше инстинктивно, чем от неприязни, Эжени стала пытаться освободиться от объятий молодого человека.
  - Шевалье, что вы делаете, шевалье?! Отпустите меня! - пыталась она призвать к разуму молодого человека, который, казалось, совсем потерял голову от близости с девушкой и, не слыша её, продолжал удерживать её в своих объятьях.
  В конце концов Эжени с силой рванулась вперёд, руки дю Клерона разомкнулись и коробочка с серьгами, которую молодой человек не смог удержать, упала на пол. Но некому сейчас до этого не был дела.
  - Простите, простите меня, я зашёл слишком далеко, - тут же испуганно принялся извиняться дю Клерон, кажется, он сам не понимал, что на него нашло.
  - Шевалье, прошу вас покинуть этот дом, - строго произнесла Эжени.
   Но молодой человек продолжал стоять на месте, словно подошвы его туфлей были приклеены к ковру.
  - Прощайте, шевалье, - произнесла девушка и вышла из комнаты.
  Она торопливо шла по коридору, когда натолкнулась на Виолетту, поджидавшую её у лестницы. Безусловно, мадам де Монтуар хотелось знать все подробности разговора её подруги с шевалье дю Клероном, хотя по недовольному лицу Эжени она и так видела, что он завершился ничем хорошим. Девушке не хотелось сейчас объясняться с подругой. Однако Виолетта зашла следом за ней в её комнату, и тут же стала допытываться у Эжени, которая, присев, устало откинулась на спинку стула, что сказал ей дю Клерон такого, что она так расстроена.
  - Неужели шевалье так и не сделал тебе предложения? Но я была уверена в этом, у него был такой вид...
  - Ах, Виолетта, сейчас это уже не имеет никакого значения, потому что всё кончено, я рассказала дю Клерону всё.
  - Что? Что ты рассказала дю Клерону? - нахмурилась мадам де Монтуар.
  - Всю правду о себе и о том, что у меня нет чувств к нему, - спокойно ответила девушка.
  - О, господи, Эжени, зачем, зачем ты сделала это?! - недоумённо восклицала Виолетта. - Неужели ты не понимаешь, что этим самым ты сжигаешь за собой все мосты! Боже мой! - и молодая женщина схватилась за голову, словно произошла какая-то трагедия.
  - К чести шевалье, я должна сказать, что его не испугало моё прошлое. Его чувства ко мне, действительно, оказались слишком сильны.
  - Так всё же он сделал тебе предложение?
  - Да, кажется, он пытался. Но я ведь сказала, что это уже не имеет никакого значения.
  - Эжени, ты не должна была так поступать с шевалье. Он этого не заслуживает. Бедный дю Клерон! Представляю, что с ним сейчас творится. Может быть, он ещё не ушёл, я поговорю с ним, - и Виолетта ринулась к двери.
  - Виолетта, прошу тебя, не делай этого! - остановила её подруга. - С шевалье дю Клероном покончено. Я больше не собираюсь принимать от него никаких ухаживаний.
  - Одумайся, Эжени! Как бы тебе потом не пришлось кусать локти, когда шевалье найдёт себе другую невесту, гораздо более уступчивую, и тогда будет уже поздно, - предупреждающе сказала мадам де Монтуар.
  - Я пожелаю ему только счастья и ни о чем не пожалею, Виолетта. Поверь мне.
  - Я уж и не знаю, какого жениха мне тебе искать, раз даже дю Клерон не смог тебе угодить, - всплеснула руками мадам де Монтуар.
  - Не надо мне никого искать. Я позабочусь о себе сама.
  - Но как ты сделаешь это? У тебя нет ни связей, ничего. Конечно, после того, как твой брат узнал, а вскоре и твой отец узнает, что ты жива, ты можешь рассчитывать на своё приданое. Но будет ли оно достаточно большим, чтобы привлечь достойного молодого человека?
  - Я пока не собираюсь замуж ни за кого. Сейчас для меня самое главное - это мой брат Бернар, которому нужно помочь.
  - Здесь ты можешь во всём положиться на Патрика, он знает, что делать, - немного успокоившись, сказала Виолетта. - Он обещал съездить сегодня в Версаль. Возможно, вечером у него будут новости.
  Посокрушавшись ещё немного, что её подруга поступает так необдуманно со своими женихами, Виолетта наконец оставила Эжени одну. Девушке хотелось успокоиться, однако разговор с дю Клероном не шёл у неё из головы. Наконец она вспомнила, что шевалье в гостиной выронил коробочку с серьгами. Необходимо было подобрать её, пока её не нашла Виолетта или кто-нибудь из прислуги, и вернуть дю Клерону. Девушка поспешила в гостиную, надеясь, что отвергнутый жених уже ушёл и его по пути не задержала Виолетта.
  Гостиная была пуста. Эжени внимательно осмотрела весь ковёр, но ни коробочки, ни серёг она не нашла. На всякий случай девушка осмотрела всю комнату, ведь шевалье мог оставить свой подарок где-нибудь на мебели. Однако коробочки нигде не было. И Эжени облегчённо выдохнула: шевалье избавил её от хлопот, не забыв подобрать коробочку с серьгами.
  А вечером Патрик, вернувшийся из Версаля, сообщил Эжени, что он встретился со своим знакомым и тот пообещал ему разобраться с делом Бернара. Он поднимет все бумаги и постарается найти тех солдат, которые оказались в окружении вместе с лейтенантом де ла Прери.
  
  Эжени с нетерпением ждала наступления Нового года, ведь из Нормандии должен был приехать отец Виолетты, господин д'Ормон. Конечно, девушка будет очень рада видеть близкого друга господина Вире, но ещё больше она обрадуется встрече с Адрианной, которую обещал привезти с собой барон. Это была просьба Виолетты: молодая женщина надеялась, что встреча с мадам Флёри развеет меланхоличное настроение Эжени, которое появилось у неё с тех пор, как она отказала дю Клерону. Хотя девушка уверяла свою подругу, что грустное настроение у неё оттого, что ей никак не удаётся помириться со своим братом Бернаром, несмотря на то, что Шарль прилагал все усилия для того, чтобы это случилось как можно скорее. Но Бернар по-прежнему ничего не хотел слышать о своей сестре.
  Но наконец в канун Нового года приехали барон и Адрианна. И как только доложили, что они прибыли, Эжени тут же бросилась вниз, в переднюю, встречать их. Старушка, скучавшая по Эжени не менее самой девушки, тут же, расчувствовавшись, расплакалась, словно они не виделись много лет, хотя с их последней встречи прошло всего несколько месяцев.
  Вечером был праздничный ужин с приглашёнными скрипачом и флейтистом. Вспоминали прошлый год, главным событием которого в семье де Монтуаров стало, безусловно, рождение малыша Венсана. И все выразили пожелание, чтобы сын молодых родителей продолжал радовать их и в дальнейшем.
  Эжени поздравили с тем, что она вновь обрела своих братьев; и пусть её отношения с Бернаром всё ещё никак не могли наладиться, все были уверены, что это лишь дело времени. Виолетта же пожелала девушке обрести наконец в Новом году личное счастье с достойным её человеком.
  Эжени поблагодарила свою подругу за пожелание ей, однако не так искренне, как сделала бы это раньше. Всё дело было в том, что с каждым днём отношение двух подруг ухудшались из-за того, что при каждом удобном случае мадам де Монтуар упрекала Эжени в том, что она так легкомысленно повела себя, отвергнув дю Клерона (Виолетта всё ещё надеялась, что девушка прислушается к голосу разума и помирится с шевалье). Чтобы не слышать упрёков Виолетты, Эжени стала стараться видеться с ней как можно реже, ведь, в отличие от своей подруги, она не считала, что поступила неправильно и ни одного мгновенья не жалела, что разорвала отношения с молодым человеком. Она не жалела, несмотря на то, что в будущем, возможно, Эжени ожидало одиночество. После праздников Адрианна и барон д'Ормон уедут, веселье закончится. Когда удастся девушке примириться с Бернаром, никто не знал. Шарль, сейчас её самый близкий друг, весной женится на своей невесте, Камий де ла Сурс, и вскоре ему тоже станет не до Эжени. Искать же себе нового кавалера у девушки не было ни сил, ни желания. Всё это угнетало её, поэтому даже за праздничным столом, когда все веселились и пили шампанское, Эжени не могла отделаться от гнетущих её безрадостных мыслей.
  Танцевали кадриль, когда грянул фейерверк. Все радостно вскликнули и ринулись к балкону, чтобы посмотреть цветные всполохи огня. На улице было холодно, однако, несмотря на это, никто не захотел остаться в комнате, и поэтому все тесной толпой высыпали на балкон. Стоя рядом друг с другом и соприкасаясь телами, а так было теплей, все заворожённо следили за огненными струями, взмывавшими в небо со стороны дворца Тюильри.
  Жители соседних домов тоже вышли на балконы, несмотря на лёгкий морозец. А прислуга выскочила на улицу и при каждом новом залпе радостно кричала, приветствуя разноцветные огни, отчего на улице было невероятно шумно и весело.
  Эжени стояла подле Адрианны и видела, с каким изумлением старушка наблюдала за взмывавшими вверх струями огня, каждый раз вздрагивая, когда они разрывались в воздухе. Для мадам Флёри, никогда прежде не видевшей фейерверк, это грандиозное зрелище было внове.
  Впереди Эжени стояли молодые супруги де Монтуар. Патрик заботливо обнимал свою жену, дрожавшую от холода и от этого прижимавшуюся к нему. И пожалуй впервые за всю свою жизнь Эжени пожалела, что сейчас рядом с ней нет того, кто тоже в этот морозный вечер так же ласково обнимал бы её, переживая за то, что она мёрзнет.
  Фейерверк продолжался не менее четверти часа, и поэтому, когда он закончился, все успели порядочно продрогнуть. Прислугу тут же попросили подбросить в камин ещё несколько поленьев, и разлить всем по бокалам шампанское.
  - Виолетта, у тебя губы посинели, - обеспокоенно заметил Патрик. - Накинь шаль и сядь у камина.
  И мужчина пододвинул кресло поближе к огню. Затем он заботливо накинул жене на плечи шаль и принёс ей шампанское.
  - Спасибо, дорогой, - улыбнулась ему Виолетта.
  - Мадемуазель Эжени, я вижу, что вы тоже успели замёрзнуть. Садитесь и вы поближе к огню, - обратился к девушке Патрик.
  И мужчина поставил ещё один стул рядом с Виолеттой. Но на самом деле Патрик был обеспокоен не столько тем, что Эжени продрогла, а тем, что отношения его жены и её подруги становились с каждым днём всё более натянутыми, и он надеялся, усадив их рядом, что они, растомлённые жарким камином и шампанским, наконец разговорятся по душам и все недоразумения между ними исчезнут.
  Виолетта же, к этому времени выпившая уже несколько бокалов шампанского, находилась в самом лучшем расположении духа, и поэтому ей хотелось, чтобы и все остальные пребывали в подобном же настроении. Она от души хохотала, когда её отец напрасно пытался пригласить мадам Флёри на гавот, а старушка отнекивалась и говорила, что в последний раз она танцевала на своей свадьбе, а было это аж сорок лет назад. Эжени же грела руки, протянув их к языкам пламени, но её сердце жар камина согреть не мог.
  - Эжени, прошу тебя, перестань грустить, - обратилась мадам де Монтуар к своей подруге. - Новый год не время для печали.
  - Я просто сожалею, что сейчас не могу быть рядом с братьями.
  - Но ведь уже завтра ты сможешь увидеться с Шарлем. Адрианну же ты не видела несколько месяцев. Неужели ты не рада, что мы пригласили её, чтобы ты смогла увидеться с ней?
  - Конечно же, я рада, - тут же поспешила заверить её девушка.
  - Тогда не надо грустить, - наставительно сказала Виолетта. - Лучше выпей ещё шампанского.
  - Может быть, мадемуазель Эжени, жалеет не столько о том, что рядом с ней нет её братьев, сколько о том, что в этот день, вернее, вечер, рядом с ней нет того, кто мог бы позаботиться о ней так же, как я о тебе, Виолетта, - предположил Патрик, стоявший за креслом жены и прислушивавшийся к разговору подруг. - Я не имею в виду шевалье дю Клерона, а предполагаемого рыцаря, храброго и благородного.
  - Я уверена, что Эжени обязательно его встретит. Новый год нам и дан для того, чтобы мы надеялись и предвкушали лучшее будущее, - заключила Виолетта.
  Эжени же, смущённая оттого, что Патрику так верно удалось угадать причины её меланхолии, не смогла ни возразить, ни подтвердить это.
  
  Первую новость, которая ждала Блеза после того, как он вернулся из Бретани в Париж, сообщил ему слуга отеля: около недели назад бретонца спрашивала высокая, миловидная, с каштановыми волосами девушка, которая очень расстроилась, не застав их постояльца, и обещала прийти ещё раз. По описанию слуги Блез догадался, что это была Эжени. И это известие придало ему уверенность в его намереньях: девушка хотела зачем-то видеть его - значит, она всё ещё думает о нём.
  Бретонцу не терпелось увидеться с Эжени и признаться наконец ей в своих чувствах. Но он прекрасно понимал, что в таком важном деле нужно действовать с холодной головой, если он хочет добиться успеха. Поэтому сначала Блез навестил продавца дома, который он давно намеривался купить. Это был небольшой двухэтажный особняк в предместье Пасси, с палисадником вокруг него и несколькими фруктовыми деревьями. Эжени любила природу, и это должно прийтись ей по душе.
  Дом стоял пустой, почти вся старая мебель из него была вывезена. Новая мебель была уже заказана бретонцем, и её должны были доставить через несколько дней. Блез уплатил хозяину дома первый взнос, остальную же сумму он должен будет отдавать в течение полугода частями. Поэтому эта покупка для бретонца не стала слишком обременительной.
  Совершив сделку, Блез в последний раз заехал в отель, где жил столь долгое время, чтобы забрать сундук с одеждой, полностью расплатиться за постой и больше никогда туда не вернуться. Теперь у Блеза есть свой собственный дом. Мог ли он мечтать об этом лет десять назад?
  Затем бретонец отправился в Пасси. Подъехав на Гвенте к воротам ограды теперь уже своего собственно дома, мужчина, спешившись, с некоторым трепетом вставил ключ в замок и отворил калитку. Заведя жеребца в конюшню, Блез поднялся по ступеням дома и остановился перед парадной дверью. Впервые бретонец переступал порог этого особняка не как покупатель, а как хозяин, и это наполняло его волнением. Он сделал глубокий вдох и вошёл в дом.
  Внутри царил полумрак из-за задёрнутых штор и тишина, если не считать эха, сопровождавшего каждый шаг Блеза оттого, что стены его были пусты. Однако всё же казалось, что дом устал от одиночества и ему не терпелось наполниться звуками и согреться теплом камина. Но, несмотря на пустоту, всё равно дом выглядел уютным из-за красивой отделки и тёплых тонов шёлковых обоев. Вскоре должны были доставить мебель, и тогда дом совсем будет выглядеть обжитым. Правда, пока Блез заказал мебель только для спальни и столовой комнаты. Остальным же интерьером должна была заняться Эжени. Бретонец мало что понимал в этом, и с его стороны было благоразумней отдать всё на откуп девушке, чтобы она сама подобрала интерьер по своему вкусу.
   Мебель должны были доставить через несколько дней, и как только дом приобретёт более=менее обжитой вид, Блез тут же намеривался отправиться к Эжени. Но сначала бретонцу нужно было приодеться. Поэтому он купил себе новый, кирпичного цвета, бархатный камзол, батистовую рубашку с изящной вышивкой и даже треуголку, отороченную по краям шафранового цвета перьями. Блезу хотелось выглядеть не хуже, чем дю Клерон. Конечно, для этого ему следовало бы приобрести ещё и парик. Но мужчина подумал, что он будет выглядеть в нём слишком нелепо, и Эжени, никогда не видевшая его в парике, может просто рассмеяться, увидев его в таком наряде.
  Но наконец и мебель была доставлена. Теперь можно было отправляться к Эжени. По дороге к дому де Монтуаров Блез заехал в оранжерею и купил корзину розовых роз.
  Бретонец старался не думать о том, как пройдёт его встреча с девушкой, для того чтобы не начать волноваться. Самое главное было увидеть её глаза. По её взгляду он всё поймёт и, может быть, тогда не понадобится никаких объяснений.
  Но вот наконец на улице Сент-Антуан показался дом де Монтуаров. Блез спешился, накинул повод уздечки Гвента на крюк, вделанный в стену, подошёл к дверям парадной и постучался. Ему открыл лакей, который поинтересовался у него, что угодно господину.
  - Я желал бы видеть мадемуазель Эжени Вире, - ответил бретонец, сняв с головы треуголку.
  - Мадемуазель Вире? - несколько удивился слуга тому, что девушку назвали её прежним именем.
  - Да. Она ведь ещё живёт в этом доме?
  - Да, мадемуазель Эжени живёт здесь. Но, кажется, сейчас её нет. Она уехала.
  - Уехала? - разочарованно спросил Блез. - Куда?
  - Я этого не знаю. Но я могу спросить об этом у мадам де Монтуар.
  - Да, прошу вас. И передайте мадам, что я хотел бы дождаться мадемуазель Эжени.
  - Хорошо. Могу я узнать ваше имя?
  - Блез Лантье.
  Через минуту лакей вернулся, но не один, следом за ним шла Виолетта.
  - Добрый день, мадам, - поклонился ей бретонец, узнав подругу Эжени.
  - Жан-Пьер, можете идти, - отослала молодая женщина лакея. - Слуга мне сказал, что вы желаете видеть Эжени, - обратилась она к Блезу, когда слуга ушёл.
  - Верно.
  - Её сейчас нет.
  - Да, мне сказали. И я хотел бы попросить у вас позволения дождаться её.
  - Но она может вернуться довольно поздно.
  - Я готов ждать её сколько угодно долго.
  Тут Виолетта, заметив, что Блез держит в руках корзину с розами, побледнела: неужели ещё один жених явился свататься к Эжени, да ещё кто - этот торговец.
  - Могу я узнать, зачем вы хотите её видеть? - поинтересовалась молодая женщина.
  - Я хочу поговорить с ней.
  - Я не думаю, что Эжени пожелает видеть вас. После вашей последней встречи с ней, около месяца назад, она держит на вас обиду. Кажется, она в вас разочаровалась.
  - Поэтому я и пришёл, чтобы объясниться с ней и попросить у неё прощения.
  - С этой корзиной роз? - кивнула молодая женщина на цветы, - Мне кажется, что это слишком роскошный букет для простого извинения. Откройте мне истинную причину вашего визита.
  Блезу не хотелось рассказывать о своих намереньях мадам де Монтуар. По тому неприязненному тону, с которым молодая женщина разговаривала с ним, мужчина догадался, что подруга Эжени по какой-то причине недолюбливает его. И он понял, что навряд ли ему позволят остаться в доме дожидаться девушку.
  - Могу я оставить для Эжени записку? - спросил Блез, не ответив на вопрос.
  - Конечно, пройдите в гостиную, - холодным тоном сказала мадам де Монтуар, оскорбившись, что её вопрос проигнорировали.
  Оказавшись в гостиной, Блез поставил корзину с розами на стол и сел на стул, приготовившись писать. Виолетта пододвинула ему письменные приборы и лист бумаги, а сама встала неподалёку, надеясь разглядеть, что будет писать мужчина.
  Блез обмакнул перо в чернила и принялся писать:
  "Дорогая Эжени, сегодня я приходил в дом мадам де Монтуар, чтобы увидеться с тобой, но мне сказали, что тебя нет. Я хотел дождаться тебя, но по некоторым причинам мне не удалось этого сделать. Прошу, как только ты прочитаешь эту записку и у тебя появится возможность, приезжай ко мне. Это очень важно для меня. Если ты держишь на меня обиду, то прошу простить меня, я ни в коем случае не хотел огорчить тебя. В отеле мне сказали, что ты спрашивала меня, когда я был в отъезде. Значит, и тебе есть что сказать мне. В отеле я больше не живу. Мой новый адрес в Пасси - дом де Фурнье. Я буду тебя ждать.
  
  6 января"
  Закончив, бретонец сложил листок вчетверо и подписал его: "Для м-ль Эжени".
  - Прошу вас, передайте это Эжени сразу же, как только она вернётся, - попросил мужчина, протягивая мадам де Монтуар сложенный листок. - Для меня это очень важно.
  - Разумеется, - с притворной готовностью ответила Виолетта, беря записку.
  Блез поднялся, собираясь уходить, однако мадам де Монтуар остановила его вопросом:
  - У вас красивый почерк, где вы учились?
  - Меня обучал чистописанию деревенский кюре. Когда-то он занимался перепиской церковных книг, - ответил бретонец.
  - Как я полагаю, то, чему научил вас этот деревенский кюре - ваше единственное образование. И вам больше нигде не довелось учиться?
  - Нет.
  - А вы бывали когда-нибудь в театре?
  - Нет, не был, - ответил Блез, не понимая к чему эти вопросы, однако всё-таки догадываясь, что они не сулят ничего хорошего.
  - Хорошо, господин Лантье, как только Эжени вернётся от шевалье дю Клерона, я передам ей вашу записку, - сказала Виолетта.
  - Эжени у шевалье? - спросил Блез: это известие обожгло его, словно на него вылили расплавленный свинец.
  - Да, - соврала молодая женщина не моргнув и глазом, прекрасно зная, что девушка в это время была у Шарля. - Но почему вас это так удивляет?
  - Она принимает его ухаживания, этого самовлюблённого павлина?
  - Прошу вас не отзываться так о представителях знати! - с возмущением сказала Виолетта. - Тем более что вы к ней не относитесь. Шевалье дю Клерон - один из лучших представителей дворянского сословия, он хорошо воспитан, образован и богат. Любая девушка была бы счастлива принимать его ухаживания.
  - Любая, но не Эжени, она не такая, как все. Не думаю, что она всерьёз увлечена этим дю Клероном.
  - А кем же она должна увлечься? - пожала плечами мадам де Монтуар. - Может быть, вами, необразованным торговцем? Вы надеялись на это? И ведь именно потому вы явились сюда с цветами?
  - Да, я люблю Эжени, - наконец признался Блез. - И в этом моё преимущество. Я не знатен, как ваш шевалье, не образован, и, наверное, не так богат. Но у меня честные намеренья по отношению к ней. Этот же дю Клерон попользуется чистотой души Эжени, обманет её пустыми обещаниями и бросит! Неужели вы этого не понимаете?
  - С чего вы взяли, что дю Клерон должен обмануть её?
  - Потому что аристократы не женятся на бедных, простых девушках.
  Тут Виолетта не выдержала и расхохоталась.
  - Так что же, вы считаете, что Эжени - вам ровня? Она? - спросила мадам де Монтуар сквозь смех. - Так вы ошибаетесь. Эжени - дочь дворянина, её отец - маркиз.
  - Что? О чём вы говорите? - недоверчиво усмехнулся Блез. - Зачем вы пытаетесь ввести меня в заблуждение? Я прекрасно знаю, что её дядя - простой учитель фехтования. Да и её фамилия далеко не дворянская.
  - Тот "дядя", которого вы упомянули, господин Вире, ей неродной. Когда-то он приютил её в своём доме, и она взяла его имя, чтобы скрыть своё настоящее. Но на самом деле её фамилия - де ла Прери.
  Но Блез по-прежнему не верил тому, что говорила ему Виолетта. Он не хотел в это верить.
  - Но она ведь служила гувернанткой у де Бурдонов. Она сама говорила мне, что за неё некому дать и су в приданое, - возразил бретонец.
  - Так было раньше. Так сложились обстоятельства, что Эжени вынуждена была пойти в гувернантки. Хотя я, конечно, как могла отговаривала её от этого. Но вы ведь наверняка знаете, какая она упрямая. Но теперь всё переменилось. Уж не знаю, по каким причинам Эжени не рассказала вам всю правду о себе. Но раз этого не сделала она, то сделаю я. Чтобы вы больше не питали себя иллюзиями, что Эжени вам ровня и вам больше не приходило бы в голову являться сюда ещё когда-либо с любовными признаниями ей. Я вам сейчас всё расскажу, всю её историю, чтобы вы могли поверить мне. Прошу вас, присядьте, потому что рассказ будет долгим.
  И Виолетта принялась рассказывать историю жизни Эжени с самого начала, с того самого момента, как умерла её мать, и со всеми подробностями, которые она знала, чтобы у бретонца не возникло никаких сомнений в том, что она говорит правду. И под конец она сказала:
  - Теперь после того, как Эжени вновь обрела свою семью, своих братьев и имя, вам, как вы сами видите, нет места в её теперешней жизни аристократки. Навряд ли её отец, маркиз де ла Прери, одобрит её брак с человеком незнатного происхождения. Поэтому прошу вас: не ищите больше встреч с Эжени. Забудьте её навсегда.
  - Я всё понял, мадам, - проговорил Блез, вставая со своего места. - Простите, что отнял у вас время.
  Лицо мужчины было таким бледным, что на него было страшно смотреть. Но Виолетте не было его жалко, она только радовалась тому, что этому самонадеянному бретонцу не пришлось объяснять дважды. Откланявшись, Блез быстрыми шагами направился к дверям.
  - Вы забыли свои розы! - крикнула ему вслед Виолетта.
  Но мужчина уже не слышал её.
  Мадам де Монтуар, дождавшись, когда быстрые шаги бретонца окончательно стихнут, развернула записку, оставленную им для Эжени, и принялась её читать.
  Блез же, оказавшись на улице, подошёл к своему жеребцу Гвенту и, вместо того, что бы сесть в седло, обнял его за шею, как единственного друга, способного разделить его горе в данную минуту. Мужчина стоял, уткнувшись лицом в шерсть животного, и чувствовал, как у него по щекам текли слёзы. Пристыдившись их, он с досадой смахнул их с лица. Но на самом деле, Блезу хотелось рыдать. Но кого ему было винить, кроме себя? Он должен был догадываться, что Эжени - благородная девушка. Мадам де Монтуар была права: его самонадеянность сыграла с ним злую шутку. Он не хотел видеть препятствий на своём пути. Но раз Эжени - маркиза, то это ставит крест на всех его надеждах. И самое лучшее будет - забыть её.
  Гвент, удивлённый тем, что его хозяин не торопится сесть в седло, повернул голову и увидел перед собой незнакомый ему предмет - треуголку Блеза. Ему понравились колыхавшиеся на ветру шафрановые перья, которыми была оторочена треуголка, и жеребец решил попробовать их на вкус. Он схватил перья зубами и принялся жевать их. Треуголка съехала на бок, и Блез с досадой, как нечто ненавистное ему, смахнул её с головы, и та упала на землю.
  И решив, что хватит распускать нюни, бретонец вскочил в седло Гвента и, подобрав поводья, поскакал прочь. Однако Блез был так расстроен произошедшим, что ничего не видел перед собой, и поэтому чуть не столкнулся с каретой, подъезжавшей в это время к дому де Монтуаров. Хозяин кареты, шевалье де Монтуар, приоткрыв дверцу, удивлённо посмотрел вслед удалявшемуся всаднику. Войдя в дом, он спросил у слуги:
  - Жан-Пьер, кто только что покинул наш дом?
  - Господин Лантье, - ответил тот.
  - Вот как? - удивился Патрик. - Наверняка он приезжал к мадемуазель Эжени.
  - Совершенно верно, сударь.
  - Однако, мне показалось, что он чем-то расстроен: на нём не было лица.
  - Он не застал мадемуазель Эжени, которая всё ещё не вернулась из гостей, и его приняла мадам де Монтуар, - осторожно сообщил Жан-Пьер.
  - Где сейчас мадам? - тут же спросил Патрик, нахмурив брови.
  - Кажется, она до сих пор в гостиной.
  Быстрыми шагами Патрик направился в гостиную. Отворив дверь, он вошёл в комнату со словами:
  - Виолетта, слуга мне сказал, что у нас был Лантье...
  Однако тут он увидел, что Виолетта, сидя у стола, держит в руках над пламенем свечи какой-то листок, который уже начал гореть. В два шага мужчина оказался у стола, вырвал из рук жены горевший лист и принялся его тушить, сбивая пламя рукой.
  - Что это такое? - спросил Патрик, указав на обгоревший листок.
  Но Виолетта, недовольная тем, что ей помешали осуществить её намеренье, молчала. Шевалье де Монтуару ничего не оставалось делать, как прочитать то, что осталось от записки.
  - "Как только прочитаешь записку... приезжай ко мне. Это важно для меня. Если держишь обиду... прошу простить, не хотел... огорчить тебя. В отеле сказали, ты спрашивала меня... Значит, и тебе есть что сказать мне... В отеле больше не живу. Мой новый адрес в Пасси - дом де Фурнье... Буду ждать. Блез Лантье". Как я полагаю, это записка предназначалась для Эжени. Зачем ты пыталась сжечь её? - строго спросил Патрик у Виолетты.
  - Я не хотела, чтобы Эжени знала, что Лантье приходил к ней, - неохотно ответила молодая женщина.
  - Но почему?
  - Таким людям, как он, не должно быть места в её нынешней жизни благородной девушки.
  - Не понимаю, чем Лантье тебе не угодил. Или ты забыла, чем Эжени ему обязана?
  - Что же теперь, она всю жизнь должна воздавать ему благодарности?!
  - Он сказал тебе, зачем хотел видеть Эжени?
  - Ты же сам видишь из записки: он хотел извиниться перед ней.
  - А ты пыталась лишить его этого права. Я считаю, что это не несправедливо по отношению к Лантье. Раз он чувствует себя виноватым, ему нужно дать шанс покаяться.
  - Да, но это ещё не всё. Он осмелился прийти сюда изъясняться в чувствах к Эжени. Этот простолюдин без роду и племени возомнил, что такая девушка, как Эжени, может ответить ему взаимностью, - высказала своё возмущение Виолетта.
  - Но ведь Лантье не знает, что Эжени - дворянка.
  - Он должен был почувствовать, что она далеко ему неровня. Как он может ставить её рядом с собой?
  - Не понимаю, Виолетта, откуда в тебе взялось столько снобизма. О людях надо судить не по происхождению, а по их поступкам. Я считаю, что ты не имеешь права скрывать от Эжени, что Лантье приходил увидеться с ней.
  - Но неужели ты не понимаешь, чем это грозит? - недоумённо воскликнула мадам де Монтуар.
  - Нет, не понимаю, - пожал плечами Патрик.
  - Эжени может поддаться чувствам!
  - Каким чувствам?
  - Я боюсь, что она может увлечься этим Лантье, - пояснила Виолетта.
  - С чего ты взяла, что Эжени может им увлечься? Разве она когда-нибудь признавалась в своих симпатиях к нему?
  - Да она только о нём и говорит после того, как вернулась из Бретани. А как она расстроилась после их встречи на мосту. Потом, ты помнишь ту картину с морским пейзажем, которую она купила перед Новым годом? Эжени теперь целыми днями сидит перед ней, уставившись на неё. Она ей, видите ли, напоминает о днях, проведённых ею в Бретани, словно она забыла по какой причине там оказалась и как она страдала, находясь в заточении в доме Огюста де Бурдона. К тому же в записке Лантье написал, что Эжени зачем-то наведывалась к нему в отель, где он жил. И она это скрыла от меня!
  - Что же, раз Эжени симпатизирует Лантье, то ты тем более не имеешь права вмешиваться. Она сама должна выбирать себе мужа. Эжени уже взрослая девушка, ей двадцать лет, и далеко не глупая, и, я думаю, что она прекрасно понимает, на что обречёт себя, выйдя замуж за Лантье.
  - Патрик, я не верю своим ушам, что ты говоришь такое! Неужели ты можешь спокойно рассуждать о том, что Эжени может стать женой этого Лантье! - недоумевала молодая женщина.
  - Я не отец Эжени и не её брат и поэтому не вправе решать, кто годится ей в мужья, а кто нет.
  - Нет, Патрик, я, в отличие от тебя, не могу смотреть на это спокойно, я сделаю всё, чтобы не допустить подобного!
  - Виолетта, не смей вмешиваться в жизнь Эжени, - строго предупредил её Патрик. - Ты и так наломала дров с дю Клероном.
  - Я?! Но разве не ты сам посоветовал мне познакомить их?
  - Да, советовал, потому что для дю Клерона не имело значение приданое его будущей невесты. Но я ошибся, полагая, что Эжени сможет увлечься им. Ей нужен другой мужчина.
  - Кто, Лантье?! Да кто он такой?! Что ты о нём знаешь?! Откуда он вообще взялся? Эжени даже не может толком рассказать, как она с ним познакомилась. Знаешь ли ты, что он нигде не учился? Его единственное образование - это то, что деревенский священник научил его читать и писать. Он даже никогда не был в театре!
  - Разве можно судить о человеке по тому, был он в театре или нет? Что же касается образованности, то в его записке для Эжени я не нашёл ни одной ошибки, при том, что французский язык для него неродной. Это говорит о том, что он много читает.
  - Как бы там ни было, не думаю, что Лантье когда-либо ещё посмеет заявиться сюда, чтобы увидеться с Эжени, - самодовольно сказала Виолетта.
  - Если его чувства достаточно сильны к ней...
  Но мадам де Монтуар прервала своего мужа:
  - Нет, не посмеет, потому что я рассказала ему всю правду об Эжени.
  - Какую правду?
  - О том, что её отец - маркиз, и он вряд ли одобрит брак своей дочери с невежественным бретонцем.
  - Ты не имела права делать этого. Это была тайна Эжени, и если она почему-то скрывала это, значит, у неё на то были свои причины.
   - А что мне оставалось делать? - развела руками Виолетта. - Иначе этот Лантье заявился бы сюда вновь. Я столько усилий приложила, чтобы сделать из Эжени, провинциалки, какой она была до этого, светскую девушку. И всё это ради того, чтобы она досталась какому-то торговцу?
  Патрик, поняв, что переубедить свою жену он не в силах, тяжело вздохнул.
  - Но Эжени хотя бы должна была узнать, что Лантье просил у неё прощения, - сказал он.
  - Ты ей всё расскажешь? - испуганно спросила Виолетта.
  - Как я ей это покажу? - указал Патрик на обгоревшую записку. - Как я смогу объяснить Эжени, что она сожжена на половину? Нет, Виолетта, я ничего не скажу Эжени. Но не ради тебя, я просто не хочу, чтобы Эжени лишилась своей единственной подруги.
  И мужчина, сунув записку Блеза в карман своего камзола, собрался было покинуть гостиную, но тут он заметил корзину роз, стоявшую на столе.
  - Как я полагаю, эти цветы предназначались для Эжени? - спросил Патрик.
  Но Виолетта не посчитала нужным ответить мужу. Она, надув щёки, приняла обиженный вид и отвернулась. Её задело то, что в их споре Патрик принял сторону Лантье, которого он даже не знал лично. И вообще, она считала, что он слишком грубо с ней разговаривал, чего прежде никогда не было.
  Не дождавшись ответа, Патрик позвонил в колокольчик.
  - Эжени, по крайне мере, должна увидеть цветы. Они очень красивые, - проговорил он. А затем обратился к явившейся служанке: - Жюльена, эта корзина должна стоять сегодня на столе во время ужина.
  - Хорошо, господин шевалье, - ответила та, забирая корзину со стола.
  Когда вечером Эжени вернулась от Шарля, она, подъехав к дому, заметила в свете фонаря, что что-то тёмное лежит возле дверей дома. Нагнувшись, девушка увидела, что это была треуголка. Решив, что её обронил Патрик, Эжени подобрала её.
  Войдя в дом и скинув плащ, девушка осведомилась у слуги, где мадам де Монтуар (ей не терпелось рассказать подруге о своей встрече с Шарлем), и Жан-Пьер ответил, что - в детской вместе со своим мужем. Держа треуголку в руках, Эжени поднялась наверх. Открыв дверь детской, девушка застала трогательную картину: Виолетта и Патрик, склонившись над кроваткой Венсана, любовались младенцем, обсуждая какой он хорошенький, какие у него смышлёные глазки. Похоже, супруги после ссоры испытывали потребность в положительных эмоциях, и где они могли их ещё получить, как не возле кроватки с их любимым сыночком.
  - Добрый вечер, - поприветствовала их Эжени, войдя в комнату. - Патрик, я нашла вашу треуголку. Она лежала возле дверей дома, - и девушка протянула мужчине шляпу.
  - Мою треуголку? - удивился Патрик. - Но я не терял треуголки.
  - Но она лежала возле нашего дома, - озадаченно произнесла Эжени.
  Зато Виолетта, увидев головной убор в руках своей подруги, побледнела. Она, конечно же, узнала в нём треуголку Блеза Лантье. И женщина испуганно взглянула на своего мужа, как бы он не сказал чего лишнего. По взгляду Виолетты Патрик догадался, кто был хозяином треуголки, и выжидательно смотрел на свою жену, надеясь, что та засовестится и расскажет девушке о визите бретонца. Но молодая женщина, пожав плечами, сказала только:
  - Наверное, она слетела с головы какого-нибудь прохожего. Сегодня, кажется, довольно ветрено. Я скажу слуге, чтобы её выбросили.
  И Виолетта, выдернув треуголку из рук девушки, вышла из комнаты. Эжени изумлённо посмотрела вслед своей подруге, недоумевая, почему она вдруг так занервничала. А Патрик, мучаемый совестью за свою жену и за себя, отвёл свой взгляд в сторону.
  Но Виолетта, покинув детскую, вопреки своим словам, приказала слуге не выбросить треуголку, а напротив, вернуть её владельцу. И она назвала адрес в Пасси, который узнала из записки бретонца. Ещё не хватало, чтобы Лантье вернулся за своей треуголкой! И поэтому был приказ отправляться туда немедленно, несмотря на то, что на улице было уже темно.
  Когда подошло время ужина, и Эжени вошла в обеденный зал, то ей в глаза сразу же бросилась корзина с роскошными розами, стоявшая в центре стола.
  - Какие красивые цветы! - воскликнула девушка.
  - Они вам нравятся? - спросил её Патрик.
  - Конечно. Должно быть, зимой такие цветы стоят невероятно дорого.
  - Для влюблённого человека цена не имеет значения, - заметил муж Виолетты.
  Но Эжени, безусловно, подумав, что Патрик имеет в виду себя, в очередной раз по-хорошему позавидовала своей подруге, которую муж любит до сих пор так же пламенно, как и пять лет назад, когда они познакомились.
  - Если они вам так понравились, то после ужина можете забрать их в свою комнату, - сказал шевалье де Монтуар.
  - О, нет, что вы! Я не могу, - тут же запротестовала Эжени. - Ведь цветы предназначаются Виолетте.
  - Увы, Виолетта не смогла должным образом оценить их, - и Патрик бросил на жену многозначительный взгляд.
  - Не может быть! Виолетта... - и Эжени с изумлением посмотрела на свою подругу, не понимая, почему той не пришлись по душе эти цветы, которые были такими красивыми.
  Мадам де Монтуар бросила на своего мужа убийственный взгляд: как он может так подставлять её.
  - У Виолетты вдруг возникла непереносимость сильных ароматов. Наверно, это как-то связано с родами, - нашёл оправдание Патрик для жены.
  Дальше ужин несколько минут проходил в полном молчании. Виолетта, вопреки обыкновению, была неразговорчивой и смотрела только в свою тарелку. Эжени недоумённо поглядывала то на свою подругу, то на её мужа, не понимая, что с ними такое вдруг случилось, ведь всего час назад они вместе ворковали над кроваткой сынишки. Наконец Патрик, чтобы прервать тягостное молчание, поинтересовался у Эжени, больше из вежливости, чем из любопытства, как она провела время у Шарля.
  И девушка с удовольствием сообщила ему, что её сводный брат обрадовал её новостями о том, как продвигается дело с расследованием дела Бернара. Тех солдат, что выходили тогда из окружения вместе с её братом, разыскали и скоро с полей сражений они будут вызваны в Париж на допрос. Репутация Арнуа тоже оказалось не такой уж безупречной, как думалось вначале. По бумагам проследили за каждым его шагом, начиная с его поступления в армию, и нашли одно давно забытое дело. Тогда Арнуа отделался строгим выговором. Но во второй раз такого с ним не будет.
  
  Несколько дней спустя Патрик де Монтуар, мучаемый угрызениями совести, решил отправиться в Пасси для того, чтобы принести свои извинения Блезу Лантье за тот не очень ласковый приём, который оказала ему Виолетта. Но и, конечно, он хотел наконец лично познакомиться с человеком, о котором в последнее время так много говорили в его доме. И после этого знакомства он уже примет решение: рассказывать ли Эжени о визите бретонца в их дом или для неё это навсегда останется тайной.
  В Пасси кучер де Монтуаров с помощью прохожих быстро отыскал дом де Фурнье. Однако ворота особняка оказались заперты. Да и вообще сам дом казался необитаемым, все его окна были темны, а шторы почти везде были плотно задёрнуты. Поэтому Патрик решил обратиться к слуге соседнего дома, подметавшему двор.
  - Простите, ведь это дом де Фурнье?
  - Да, сударь, - подтвердил слуга, отвлёкшись от работы.
  - В нём кто-нибудь живёт сейчас? Дом выглядит необитаемым.
  - Это потому, что совсем недавно дом был продан и в него въехал новый владелец, который ещё не успел обжиться. Правда, на днях я видел, как привезли новую мебель.
  - То есть, вы хотите сказать, что дом не сдаётся, а его купили целиком? - удивился Патрик.
  - Если бы дом сдавался, то хозяину незачем было бы вывозить из него все свои пожитки. Я так понял, что его продали. Потому что съехала даже вся прислуга.
  - А новый владелец, он живёт здесь?
  - Да, я видел его несколько раз. Но он появляется только к вечеру. Должно быть, он очень занятой человек. Но если вы подождёте немного, то, может быть, вам удастся его увидеть. Он обычно возвращается в это время.
  - Благодарю, - произнёс Патрик и вернулся к кучеру. - Останемся ждать, - сказал он ему и сел в карету.
  Кучер недовольно вздохнул и, съёжившись на козлах, поплотней укутался в плащ, так как дул ледяной ветер.
  Сидя в карете, Патрик рассматривал через окошко особняк, который, как уверил его соседский слуга, приобрёл бретонец. Небольшой, но довольно симпатичный двухэтажный дом наверняка недёшево обошёлся новому владельцу, приобретшему в нём не часть апартаментов, а весь его целиком. Нужно было быть далеко не бедным человеком, чтобы позволить себе купить его. А это значило, что Блез Лантье состоятельный человек. Но, может быть, здесь была какая-то ошибка. Патрик помнил со слов Эжени, что бретонец был всего лишь помощником торговца Жербера, и ему пришлось бы копить много лет, чтобы он смог купить такой дом. Да и зачем холостому мужчине приобретать себе такое огромное жилище? Впрочем, все свои сомнения Патрик надеялся разрешить, когда появится хозяин дома, кто бы он ни был.
   Ждать пришлось довольно долго. Но вот наконец послышался стук копыт лошади, и в окошке перед Патриком мелькнул чей-то силуэт. Шевалье де Монтуар выглянул в окошко кареты и увидел всадника, остановившегося у ворот особняка. Молодой человек тут же вылез из кареты и направился к мужчине, уже успевшему спешиться со своего коня.
  - Простите, сударь, вы Блез Лантье? - окликнул он мужчину, открывавшего ворота.
  - Да, это я, - подтвердил бретонец, обернувшись.
  - Я шевалье де Монтуар, - представился Патрик.
  - Вот как, - и любопытство на лице Блеза сменилось разочарованием. - Что вам угодно? - сухо спросил он.
  - Я бы хотел поговорить с вами.
  - Ваша жена мне уже всё сказала, - проговорил бретонец.
  - Поэтому я и приехал увидеться с вами. Я хочу извиниться перед вами за неё, за тот не очень любезный приём, который она вам оказала.
  - Ваши извинения приняты. Но на самом деле я не держу на мадам де Монтуар никакой обиды, ваша жена поступила правильно.
  Эти слова несколько удивили Патрика, однако он продолжил:
  - И ещё я бы хотел поговорить с вами. Об Эжени.
  Услышав имя "Эжени", Блез вздрогнул, и в его глазах отразилась какая-то невыносимая боль, которую он долго носил в себе. И вот только она стала затихать, как ему вновь о ней напомнили.
  - Проходите, - сделал бретонец пригласительный жест, распахнув ворота.
   Мужчины дошли до парадных дверей. Блез, оставив Гвента во дворе, открыл двери, и вместе с Патриком вошёл в дом.
  - Проходите в кабинет, - сказал бретонец. - Я затоплю там камин.
  В кабинете, пока хозяин дома растапливал камин и зажигал повсюду свечи, Патрик рассматривал внутреннее убранство комнаты. Впрочем, оно было довольно скудным, как бывает всегда, когда только въезжают в дом. Из мебели были только шкаф, стол, на котором лежало несколько толстых тетрадей, вероятно бухгалтерские, и стул. Однако мебель была довольно добротной.
  По мере того, как в комнате становилось всё светлей от зажжённых свечей, Патрик всё лучше мог рассмотреть её. И она всё больше начинала ему нравиться. Несмотря на малое количество мебели, она казалась ему уютной из-за роскошной обивки стен, сделанной из винного цвета штофа с золотым теснением.
  - Вам придётся подождать меня немного, - обратился Блез к шевалье. - Нужно завести коня в конюшню: на улице холодно.
  - Да, конечно, - понимающе кивнул Патрик.
  Когда Блез вышел, шевалье де Монтуар принялся далее рассматривать кабинет. Воспользовавшись отсутствием хозяина, Патрик подошёл к столу и раскрыл одну из тетрадей. Это оказалась приходно-расходная книга. Суммы, которые там были записаны, изумили Патрика - это были десятки тысяч ливров. Разумеется, они не принадлежали Блезу Лантье. Речь шла о доходах кампании Жербера. Однако, если тот выплачивал бретонцу комиссионные за удачные сделки, получалось довольно немало.
  Но наконец Патрик услышал в коридоре шаги возвращавшегося хозяина дома и быстро отошёл от стола. Когда Блез вошёл в кабинет и выжидательно посмотрел на шевалье де Монтуара, пытаясь угадать, о чём же тот желает поговорить с ним, Патрик спросил его:
  - Соседский слуга сказал мне, что вы купили этот дом весь целиком, это так?
  - Да, правда, - подтвердил Блез.
  - Должно быть, он обошёлся вам недёшево.
  - Я приобрёл его в рассрочку. Мне предстоит частями выплачивать за него ещё полгода.
  - И вы живёте один, в таком большом доме?
  - Да, один, - ответил Блез.
  И по той интонации, с которой бретонец произнёс эти слова, Патрик понял, что Лантье приобрёл этот дом не столько для себя, сколько для Эжени. Он рассчитывал жить с ней в этом доме. И поэтому через некоторую паузу он спросил Блеза:
  - Моя жена рассказала мне о ваших чувствах к Эжени. Вы действительно её любите?
  - Какое сейчас это уже имеет значение? - произнёс Блез, стараясь скрыть волнение, которое появилось у него, когда речь вновь зашла о девушке.
  - Лантье, я прошу вас забыть о всех тех словах, что сказала вам моя жена. И если вы действительно любите Эжени, то должны попытаться вновь увидеться с ней.
  - Зачем? Разве она не выходит замуж?
  - Замуж, за кого? - изумился Патрик.
  - За шевалье дю Клерона.
  - С чего вы взяли?
  - Ваша жена сказала, что в тот день, когда я был в вашем доме, Эжени находилась у него в гостях. И у них самые серьёзные намеренья.
  - О, нет, Виолетта ввела вас в заблуждение. Эжени не виделась с шевалье уже более двух недель. Она порвала с ним ещё перед Новым годом. В тот день Эжени гостила у своего сводного брата Шарля. Уверяю вас, это правда.
  - Но разве она не принимала ухаживаний шевалье?
  - Я вынужден признать, что некоторое время Эжени действительно принимала его ухаживания. Но это только из-за давления на неё моей жены. Этого брака желала Виолетта, но никак не сама Эжени. Она довольно быстро разочаровалась в дю Клероне. И никогда не была серьёзно увлечена им, поверьте мне. Ей нужен другой мужчина. Не светский повеса, умелый танцор и любимец салонов, каким является дю Клерон, а рыцарь, такой, как вы, благородный и отважный.
  - Нет, господин шевалье, вы ошибаетесь, я вовсе не рыцарь, - с горечью произнёс Блез, опускаясь на стул, словно сверху на него навалилась огромная глыба. - И Эжени это знает. Я необразованный торговец, который никогда не был в театре, - повторил он слова мадам де Монтуар. - А моё прошлое - ещё ужасней.
  - Я думаю, что Эжени сама должна решать: рыцарь вы для неё или нет, - возразил Патрик. - И если она вас любит, то для неё ни ваше образование, ни ваше происхождение не будут иметь значения.
  - Эжени меня любит? - и на мгновенье в глазах Блеза вспыхнул огонёк надежды.
  Шевалье де Монтуар не стал лукавить:
  - Я должен вам честно признаться, что сам я никогда не слышал этого от Эжени. Но она так неопытна в подобных делах. Насколько мне известно, ей не доводилось влюбляться раньше, и ей трудно определиться в своих чувствах и даже признаться в этом самой себе. К тому же она постоянно испытывает давление со стороны моей жены, которая, по непонятным мне причинам, невзлюбила вас с самого начала. Но я вас уверяю, что после своего возвращения из Бретани, где вы ей так помогли, Эжени только и говорит о вас, говорит с восхищением. Вы бы видели, как она расстроилась после вашей последней встречи, когда, как ей показалось, вы не уделили ей должного внимания. И я убеждён, что причиной её отказа дю Клерону были именно вы. Неосознанно, я уверен, она сравнивает всех мужчин с вами. Но все они неизменно в её сознании проигрывают вам.
  Эти слова на некоторое время заставили задуматься Блеза. Опустив голову и обхватив её руками, он некоторое время сидел так молча, прикрыв глаза. На лице бретонца была написана такая мука, словно он пытался решить неразрешимую для него дилемму. Наконец, тщательно взвесив всё на весах, мужчина спросил:
  - Ваша жена сказала мне, что Эжени - дочь дворянина, это правда?
  - Да, это правда. Но поверьте, для самой Эжени это не имеет никакого значения, - принялся заверять Патрик. - Она так долго жила под чужим именем, вдали от своей семьи, что, мне кажется, она сама уже забыла, кто она на самом деле, пока ей не напомнят.
  - Зато это помнят другие, - с грустью произнёс Блез. - И кто я такой, тоже все знают.
  - Послушайте, о чём вы говорите? - горячо возразил Патрик. - Сейчас я вижу перед собой успешного человек, способного купить целый дом и, значит, имеющего средства полностью обеспечить свою жену. Я уверен, что Эжени, находясь рядом с вами, не будет ни в чём нуждаться. В необразованности я вас тоже не могу упрекнуть. Вы работаете над собой, и это заметно.
  - Шевалье, - вздохнул Блез, - я благодарен вам за ваши слова в мой адрес. Но вы даже не представляете, из каких низов я поднялся и что было бы со мной сейчас, если бы не Эжени. Моё происхождение - это клеймо, которое выжжено у меня здесь, на лбу. И его невозможно скрыть. Да я и не пытаюсь этого делать.
  - Неужели вы так легко сдадитесь? Я думал, что вы действительно сильно любите Эжени. Но выходит, я ошибался, - разочарованно произнёс шевалье.
  - Я действительно очень сильно люблю её. И именно поэтому я должен отказаться от Эжени, какой бы невыносимой мукой это ни было бы для меня. Если бы я думал только о себе, о своей любви к ней, то я бы, не раздумывая, тут же поехал бы с вами, шевалье. Но я должен думать и об Эжени. Я прекрасно понимаю, чего она лишится, приняв моё предложение руки и сердца. От неё отвернуться все, все двери для неё будут закрыты. И я не могу поступить так эгоистично. Я думаю, что вы это понимаете не хуже меня.
  - Я бы согласился бы с вами, Лантье, если бы не так хорошо знал Эжени и не понимал, что ей нужно на самом деле. И если она не будет счастлива с вами, то не думаю, что она сможет быть счастлива с кем-либо другим.
  И Патрик выжидательно посмотрел на бретонца, надеясь, что тот наконец согласится с его словами, но потом он понял, что сегодня ему вряд ли удастся переубедить его.
  - Сейчас я вынужден идти, - сказал шевалье де Монтуар. - Но я надеюсь, что вы всё же передумаете и ещё появитесь в нашем доме.
  - Благодарю вас, шевалье, за вашу доброту к Эжени, - сказал Блез, вставая, чтобы проводить Патрика. - Прощайте.
  И шевалье де Монтуар покинул дом Блеза Лантье.
  
  Вернувшись домой, Патрик ни слова не сказал Эжени о своём визите к Блезу Лантье, потому что понимал, что содержание его разговора с бретонцем может больше огорчить девушку, чем обрадовать. К тому же Патрик продолжал надеяться, что Лантье всё же передумает и прислушается к его совету.
  Однако события последующих дней, которые оказались для Эжени не менее важными, заставили Патрика на время забыть о бретонце. Это касалось брата девушки - Бернара. Стало известно, что те солдаты, что попали вместе с лейтенантом де ла Прери и Арнуа в окружение, наконец прибыли в Париж и их повторно допросили.
  Безусловно, сначала солдаты пересказывали всё то же самое, что говорили и на первом допросе несколько месяцев назад. Однако в их глазах явственно читались недоумение и страх, оттого что их вновь начали допрашивать по тому нечистому делу. На них принялись давить, намекая на то, что якобы открылись новые факты той истории и что им лучше самим рассказать всю правду, иначе к ним будет применён допрос с пристрастием, а то и с пытками. Солдатам пообещали, что если они чистосердечно признаются во всём, то им гарантируется помилование, несмотря на то, что ранее они ввели следствие в заблуждение. В конце концов солдаты не выдержали давления и во всём признались: в том, что от Арнуа они получали угрозы, а после - вознаграждение за то, что они рассказали всё так, как тот им велел. Показания солдат были записаны и предъявлены Арнуа. Тот поначалу, конечно, отпирался и говорил, что его опорочили и всё было так, как он говорил в самом начале. Однако ему также начали угрожать пытками (об этом Патрик, конечно же, умолчал в разговоре с Эжени), и Арнуа наконец признался, что заслуга в том, что они вышли из окружения принадлежит не ему, а лейтенанту де Ла Прери. Правда, и здесь Арнуа принялся изворачиваться, надеясь смягчить своё наказание. Он говорил, что тогда сам был ранен и чуть ли не контужен и плохо помнит те дни, что реальность переплелась у него с видениями и ему самому было трудно понять, что же на самом деле происходило в те дни. Ему снилось во снах, что это он вывел из окружения их уцелевший отряд, и после эти сны он принял за реальность. Ему, конечно же, никто не поверил, но всем так хотелось, чтобы это старое дело как можно быстрей закончилось, да и сам Бернар не настаивал на строгом наказании Арнуа (для него было гораздо важней восстановление справедливости), что учинять ещё один допрос с пристрастием не стали, и дело закрыли и так. Конечно же, Арнуа был лишён всех своих наград и посажен в карцер.
  
  Несколько дней спустя Эжени получила от Шарля приглашение отобедать у него. Шевалье де Бонривьер устраивал торжественный обед в честь удачного завершения дела Бернара: лейтенант де ла Прери был приставлен к награде, и, возможно, даже после того, как его нога совсем заживёт, он получит и повышение.
  Но одновременно с Эжени на этот же обед был приглашён и сам виновник торжества. Однако для Бернара, так же как и для его сестры, то, что им предстоит встретиться в доме Шарля, оставалось тайной.
  К назначенному часу в дом Шарля съехались друзья братьев, а так же Камий де ла Сурс, чтобы отметить успех Бернара. Эжени же преднамеренно было назначено часом позже, чтобы её появление стало сюрпризом. Все сидели за столом и поднимали тосты за успешное завершение дела. Наконец слово взял виновник торжества - Бернар. Поднявшись, он начал говорить:
  - Прежде всего, я, конечно же, должен поблагодарить тебя, Шарль. Если бы не ты, у меня самого никогда не хватило бы духа просить о том, чтобы моё дело начали расследовать повторно.
  - На самом деле, Бернар, моих заслуг здесь мало. Я был всего лишь вдохновлён просьбой другого человека, который просто умолял меня помочь тебе восстановить справедливость, - признался Шарль. - Поэтому благодарить ты должен не меня.
  - Кому же я столь обязан? - спросил Бернар, удивившись, что успешное завершение этого дела не целиком заслуга его сводного брата.
  - Я слышал, что о вас очень хлопотал некий шевалье де Монтуар, - сказался один из сослуживцев Бернара. - Генерал де Вийяр говорил мне, что ни за что бы не взялся за это дело, если бы не настойчивость этого шевалье, который откуда-то вас знает.
  - Де Монтуар? - переспросил Бернар, - Но я не знаком с ним. Правда, кажется, я уже слышал это имя. Не от тебя ли, Шарль?
  - Совершенно верно, - подтвердил молодой человек. - Де Монтуар - муж Виолетты де Монтуар, подруги Эжени. Ведь это именно Эжени попросила меня похлопотать о тебе, когда узнала, какая несправедливость произошла с тобой. К счастью, у мужа её подруги оказался один знакомый в Государственном совете, который и помог распутать всё это дело. Видишь, Шарль, твоя сестра, несмотря ни на что, по-прежнему тебя любит и очень переживает за тебя.
  - Так это всё из-за Эжени? - в смятении спросил Бернар.
  - Тебе не кажется, что она заслужила благодарность? Ты наконец должен простить её.
  - Эжени - это ведь ваша сестра? - спросил ещё один из сослуживцев Бернара. - Де ла Прери, неужели вы можете за что-то обижаться на столь замечательную сестру? Каждый из нас, я думаю, хотел бы иметь такую.
  Бернар ничего не ответил: новость, сказанная Шарлем, внесла полный разброд в его чувства.
  - Давайте поднимем бокалы за мадемуазель Эжени, раз уж это благодаря ей мы обязаны успеху шевалье де ла Прери. И очень жаль, что её нет с нами, - предложил всё тот же офицер.
  - Это несправедливо, что её не пригласили на наш торжественный обед.
  - Не стоит об этом беспокоиться. Скоро эта несправедливость будет устранена, так как мадемуазель де ля Прери должна появиться здесь с минуты на минуту, - сообщил торжественно Шарль, предвкушая заранее, какое впечатление произведёт эта новость на Бернара.
  - Как, Эжени сейчас будет здесь? - воскликнул молодой человек.
  - Это мой сюрприз для тебя. Прошу тебя, Бернар, встреть её так, как она того заслуживает. Ведь она всеми силами пытается вновь вернуть твоё расположение. Ну неужели ты и сам не хочешь увидеться с ней, обнять её? Она ведь - твоя сестра. Хватит обид!
  Но Бернар по-прежнему находился в смятении и молчал.
  - Давайте наконец поднимем бокалы за сестру лейтенанта де ла Прери! - сказал друг Бернара.
  Все тут же дружно подняли свои фужеры. И только Бернар, больше машинально, чем осознанно, последовал примеру остальных. Да и после он оставался пребывать в задумчивости, вероятно, размышляя над тем, как ему вести себя, когда Эжени совсем скоро появится в дверях этой комнаты.
  И вот наконец вошёл лакей и объявил мадемуазель Эжени де ла Прери. Бернар вздрогнул и взглянул на Шарля, словно прося у него помощи. И тот ободряюще пожал его руку.
  Все обернулись к дверям, в которых вот-вот должна была появиться девушка. Наконец лакеи раскрыли створки, и вошла Эжени. Все мужчины встали, приветствуя сестру Бернара, и, не скрывая любопытства, рассматривали её.
  Девушка, увидев, что к ней проявлено чрезмерное внимание стольких глаз, невольно смутилась. Шарль, улыбаясь, тут же подошёл к девушке.
  - Сестричка, дорогая, как я рад тебя видеть. Прошу тебя, присоединяйся к нам. Мы ждали тебя с нетерпением, - и, взяв её за руку, он подвёл её к столу. - Господа, позвольте вам представить сестру лейтенанта де ла Прери - мадемуазель Эжени.
  Офицеры поприветствовали её кивком головы. И только теперь Эжени, рассматривая лица гостей, заметила среди них Бернара. От неожиданности она замерла на месте, словно впав в ступор. Шарль не говорил ей, что её брат тоже будет здесь, на этом праздничном ужине. Впрочем, зная Шарля, девушка была уверена, что и для Бернара её появление - полная неожиданность. Вот сейчас он непременно начнёт возмущаться, как Шарль посмел пригласить её без его ведома. Попросит, чтобы она тут же ушла или, хуже того, сам покинет дом Шарля. Поэтому, в ожидании скандала, Эжени и застыла в нерешительности.
  - Эжени, ну что же ты? - как не в чём не бывало спросил её Шарль. - Подойди к своему брату, он хочет поприветствовать тебя. Вы ведь давно не виделись.
  Но девушка продолжала оставаться на месте, не веря словам Шарля. Тогда шевалье де Бонривьер, выглядывая из-за спины Эжени, умоляюще посмотрел на Бернара, чтобы тот сам проявил инициативу. В зале повисла напряжённая тишина. Все замерли в ожидании развязки.
  Бернар, такой отважный на поле боя, сделал два робких шага в сторону Эжени, не смея прямо взглянуть сестре в глаза, так как испытывал чувство вины перед ней.
  - Прости меня, - наконец промолвил молодой человек.
  "Ну", - шепнул Шарль на ухо девушке и подтолкнул её к брату.
  - Прости, - ещё раз произнёс Бернар и наконец поднял глаза на сестру.
  Тут Эжени увидела, что в уголках его глаз блестят слёзы, и она перестала бояться своего брата. Бернар простёр к ней руки и крепко обнял её. Так крепко, что Эжени казалось, что она сейчас задохнется в его объятьях. Но, на самом деле, конечно, она была счастлива. Уткнувшись носом ей в плечо, Бернар принялся гулко хныкать, совсем не стесняясь охвативших его эмоции. Да и самой Эжени тоже было трудно сдерживать слёзы.
  Счастливо улыбаясь, Шарль посмотрел на свою невесту Камий, словно хотел сказать ей: "Я же говорил, что всё закончится хорошо".
  
  Прошло уже две недели после визита Патрика де Монтуара к Блезу Лантье, но, вопреки ожиданию шевалье, бретонец так и не объявился в их доме.
  Эжени тем временем, на какое-то время окрылённая примирением со своим братом, вновь загрустила. И тому были свои причины. Несмотря на то, что новогодние праздники уже прошли, девушка всё же не оставляла намерения подарить картину Блезу. И в один из дней, когда по её расчётам бретонец должен был уже вернуться из Бретани, она вновь заехала в отель "Де Виллар", чтобы справиться о бретонце. Однако там всё тот же слуга сообщил ей, что господин Лантье несколько дней назад съехал из их отеля. "Не переживайте, мадемуазель, - сказал слуга напоследок Эжени, - хоть вы и не велели тогда, но я всё же сказал господину Лантье, что его желала видеть молодая девушка. И мне показалось, что он догадался, о ком я говорил. Поэтому я уверен, что в скором времени Лантье даст вам о себе знать". Однако время шло, а Блез так и не объявлялся. Конечно, Эжени могла бы справиться у господина Жербера, где теперь остановился Блез. Однако девушка думала: стоило ли ей быть такой навязчивой, раз бретонец не желает видеть её.
  И вот однажды в один из дней, когда у Виолетты сильно разболелась голова и она не вышла к обеду, Патрик решил воспользоваться этой возможностью, оставшись за столом наедине с Эжени, чтобы поговорить с ней о Блезе и выяснить наконец, что значит для неё бретонец. Патрик решил начать разговор издалека:
  - Эжени, Виолетта сказала мне, что шевалье де Бонривьер хочет, чтобы вы переехали к нему. Так значит, в скором времени вы покинете вас?
  - Да, Шарль хочет, что бы я жила с ним, - подтвердила девушка. - Но я не тороплюсь с решением. Мне не хочется стеснять его, ведь скоро он женится и ему будет не до меня. Бернару тоже хотелось бы, чтобы я переехала к нему, но он снимает такую скромную квартирку, что ему стыдно приглашать меня к себе.
  - И именно это вызывает вашу печаль?
  - С чего вы взяли, что я печальна? - спросила Эжени, силясь улыбнуться.
  - Это невозможно не заметить. Примирение с вашим братом на какое-то время приподняло ваше настроение, но теперь ваши глаза снова полны грусти. К тому же вы уже который день почти ничего не едите, - и Патрик кивнул в сторону тарелки Эжени, по которой девушка рассеянно водила вилкой, и которая по-прежнему была полна. - Ваше лицо осунулось и похудело. Может быть, вы скучаете по шевалье дю Клерону? - и Патрик проницательным взглядом посмотрел на свою собеседницу.
  - О, нет, вовсе нет! - тут же поспешила заверить Эжени.
  - Могу я вас спросить, почему вы отказали шевалье? Ведь тем самым вы упустили возможность сделать прекрасную партию. Если бы вы приняли его предложение руки и сердца, то, возможно, сейчас вам не пришлось бы рассуждать о том, чей дом вам предпочесть.
  Девушку немного удивило столь пристальное внимание Патрика к ней, ведь ранее муж Виолетты, в отличие от своей жены, никогда не пытался участвовать в её личной жизни. Но, посчитав, что мужчина попросту желает поддержать разговор за обедом, она ответила:
  - Просто я поняла, что не смогу быть счастлива с этим человеком.
  - А может быть, причина в другом? - предположил Патрик. - Может быть, вы видите рядом с собой другого мужчину?
  - Другого мужчину? - казалось, что это предположение удивило Эжени.
  - Я имею в виду Блеза Лантье.
  Услышав это имя, девушка тут же зарделась и опустила свой взгляд в тарелку.
  - Что он для вас, этот бретонец? - продолжал расспрашивать Патрик.
  - Он... мой друг. Впрочем, сейчас я не уверена даже в этом.
  - Вы по-прежнему держите обиду на него, за то, что он оказался не слишком приветлив, когда рядом с вами был другой мужчина?
  - Вовсе нет, я уже давно не обижаюсь на него за это. Тогда шевалье дю Клерон задел его гордость, и мне теперь понятно, почему Блез так повёл себя.
  - Ах, вот как! Значит, теперь вы обвиняете во всём шевалье! И вы уже совсем не злитесь на Лантье. Значит, я был прав в своём предположении. Признайтесь мне честно, Эжени, вам нравится ваш друг из Бретани и вы скучаете именно по нему.
  - На самом деле, я не знаю, как я отношусь к нему.
  - Но вы думаете о нём?
  - Да, постоянно, - призналась девушка. - Но я просто хочу понять его.
  - Вы хотите понять, как он к вам относится?
  - Да, наверное.
  - Значит, вам это небезразлично. Вы его любите? Не бойтесь мне признаться. Я не Виолетта и ни в коем случае не стану осуждать вас.
  - Честное слово, Патрик, я не знаю.
  - Ну хорошо, чтобы вам определиться со своими чувствами, представьте себе, что двери этого зала вдруг отворяются, - и Патрик указал вилкой на двери, - и сюда входит он, Лантье. Что вы будете делать?
  Для того чтобы лучше представить себе ситуацию, Эжени повернулась к дверям и замерла, словно в ожидании. Действительно, как повела бы она себя, если бы вдруг эти двери сейчас отворились и на пороге появился Блез? Да девушка просто соскочила бы со своего места и ринулась бы ему навстречу. Она обняла бы бретонца, как человека, которого давно не видела и по которому так соскучилась. Но, увы, двери не открылись и в обеденный зал никто не вошёл.
  Эжени, конечно же, не посмела признаться в своих намерениях мужу Виолетты. Но он и так всё понял по её пылающим щекам и горящим глазам, которые одновременно выражали и тоску о несбыточном.
  - Вы ведь любите его. Но почему-то боитесь признаться в этом даже самой себе, - сказал Патрик. - Это из-за Виолетты? Вы боитесь, что она осудит вас? И не только она, к сожалению. Или, может, вас саму пугает его происхождение, то, что он не дворянин, не знатен и не богат?
  - Нет, что вы, дело совсем не в этом. Для меня происхождение Блеза не имеет никакого значения и ничьих богатств мне не нужно. Я даже не боюсь осуждения Виолетты. Хотя прекрасно понимаю, что она не обрадовалась бы, узнав, что Блез занимает какое-то место в моём сердце. Просто, мне кажется, что я для него ничего не значу. Да и какой смысл сейчас рассуждать об этом, если, возможно, я больше никогда его не увижу?
  - Почему вы так решили?
  - Виолетта наверняка рассказывала вам о картине с морским пейзажем, которую я купила не так давно.
  - Да. Кажется, она вам очень нравится, так как напоминает вам о Бретани.
  - Но я купила её вовсе не для себя. Я хотела подарить её Блезу. Но мне так и не удалось этого сделать. Потому что, когда я в первый раз пришла в отель, где он жил, мне сказали, что Блез уехал в Бретань. Когда же я пришла в отель во второй раз, Блез уже съехал оттуда. И мне кажется, что это из-за меня. Блез словно избегает меня и не хочет меня видеть. Слуга отеля сказал мне, что он передал Блезу, что его навещала молодая девушка, и наверняка Блез догадался, о ком шла речь. Но прошло три недели, но он так и не захотел узнать, зачем я желала видеть его. Какой вывод я могу сделать из всего этого? Я ему совершенно безразлична, - заключила Эжени.
  - А вам не приходило в голову, что Лантье бежит не от вас, а от своих чувств к вам? Я убеждён, что он вас любит. Но так как он не уверен, что вы можете ответить ему взаимностью (вы ведь сами не можете разобраться в своих чувствах, а что уж говорить про него), то он просто боится услышать ваш отказ. К тому же его происхождение - Лантье наверняка стесняется его. Вы же девушка благородная - и это ещё меньше даёт ему уверенности в себе.
  - Но Блез не знает, что я дочь дворянина.
  - Но он может догадываться об этом.
  Эти слова заставили призадуматься Эжени. Девушке раньше никогда не приходило в голову, что бретонец может чего-то бояться. Ей казалось, что Блез и понятие "бояться" несовместимы друг с другом. Но что уж теперь поделать? Было слишком поздно рассуждать об этом: Блез в очередной раз исчез, и один только Бог знает, когда они увидятся снова.
  - Эжени, я не думаю, что вам стоит расстраиваться, - приободряюще произнёс Патрик, уловив настроение девушки. - Я уверен, что для вас ещё не всё потеряно. Если вы определитесь со своими чувствами к вашему бретонскому другу, то судьба обязательно предоставит вам шанс объясниться с ним.
  Эжени поблагодарила Патрика за поддержку и ей стало уже не так грустно.
  
  На следующий день шевалье де Монтуар осведомился у Эжени: располагает ли она сегодняшним вечером и не могла ли она сопровождать его во время визита к одному очень важному человеку. Поначалу это предложение удивило девушку, ведь Виолетта уже давно начала выходить в свет и она вполне могла составить компанию своему мужу. Но Патрик ответил, что Виолетте всё ещё нездоровится. И Эжени, так как в этот вечер она была совершенно свободна и собиралась коротать его за чтением книги, согласилась отправиться в гости вместе с Патриком, ведь это позволило бы ей немного отвлечься от тех грустных мыслей, что преследовали её последние дни.
  Вечером же, когда пришла пора собираться в гости, к Эжени зашла горничная с рекомендациями от Патрика, как должна выглядеть мадемуазель де ла Прери, отправляясь с визитом к очень важному человеку. "Господин шевалье решил, что вам стоит надеть бледно-лимонное платье с нежными, цвета только что распустившейся зелени цветами и белоснежными кружевами. Оно вас очень освежит - так и сказал господин шевалье", - передала служанка слова Патрика. Волосы Эжени также должны были быть красиво уложены, но без вычурности и без строгости. Пряди должны быть пышными и воздушными. И минимум макияжа на лице девушки, только лишь румяна на щеках, которые освежат кожу, ставшую бледной за зимние месяцы.
   Все эти подробности немного удивили Эжени. Каким же важным должен был быть тот человек, к которому они отправлялись с визитом, раз Патрик продумал до мелочей все детали её внешнего вида. Должно быть, это такая же значительная персона, как граф д'Арвэ де Ботур, а может быть даже, кто-то из членов королевской семьи. Что ж, муж Виолетты сумел порядком заинтриговать Эжени.
  Когда девушка была готова, Патрик заглянул в её комнату, чтобы удостовериться, насколько точно служанка выполнила его рекомендации. Он придирчиво окинул взглядом внешний вид Эжени и остался доволен.
  Перед выходом из дома лакей подал девушке плащ, подбитый мехом и горностаевую муфту, так как на улице было довольно холодно. Из ноздрей лошадей, стоявших у подъезда в ожидании отправления в дорогу, валил пар. А сумеречное небо, плотно затянутое серыми облаками, казалось, нависло прямо над домами парижан, и можно было ожидать, что вот-вот из него посыплется снег. Но за эту зиму снег не выпадал ещё ни разу, лишая возможности ребятишек поиграть в снежки, хотя январь был уже на исходе.
  Эжени по-прежнему не терпелось узнать, что же за важная персона ждёт их сегодня в гости, и поэтому, когда она и Патрик сели в карету и тронулись в путь, девушка решилась наконец расспросить об этом своего спутника.
  - Терпение, Эжени, терпение, - только и сказал мужчина, не ответив на её вопрос. - Неужели вы не любите сюрпризы? - и он загадочно улыбнулся.
  И тут девушку озарила мысль: то, что Патрик придал такое значение тому, как она должна выглядеть сегодня, могло объясняться только одним.
  - Признайтесь честно, Патрик, тот человек, к которому мы сейчас едем - это очередной жених, выбранный для меня Виолеттой? - спросила Эжени.
  Мужчина опять улыбнулся.
  - Вы оказались прозорливы, Эжени. Это действительно так.
  - В таком случае, я никуда не поеду. Я не желаю больше знакомиться ни с какими женихами, - сказала девушка и потребовала: - Прикажите развернуть карету домой.
  Но Патрик не повиновался требованиям Эжени.
  - Да, Эжени, это очередной жених, - сказал Патрик. - Но его выбрала для вас не Виолетта, его выбрал я. Моя жена не имеет к этому никакого отношения.
  - Вы?! - изумилась девушка.
  - Да, я. И прошу вас, доверьтесь моему выбору. Я уверен, что он вас не разочарует.
  Конечно же, для Эжени стало полной неожиданностью то, что идея подыскать достойного жениха для неё от Виолетты передастся и её мужу. Но ещё больше девушку удивляло то, что её "смотрины" Патрик решил устроить после их вчерашнего разговора о Блезе. Разве вчера Патрик не сам утешал её словами, что ей не стоит расстраиваться и что судьба обязательно ещё раз предоставит ей шанс на встречу с бретонцем? Или всё это было лишь спектаклем? А на самом деле Патрик давно уже присмотрел ей какого-то другого жениха? И не именно ли поэтому он вчера расспрашивал её о Блезе и дю Клероне, чтобы понять: свободно ли её сердце? И так как Эжени не смогла ответить ничего определённого о своих чувствах к бретонцу, поэтому-то Патрик, наверное, и решил, что её можно представить очередному претенденту. Ах, ну почему вчера Эжени была такой неуверенной в разговоре с мужем Виолетты? Ведь на самом деле Блез ей совсем не безразличен, и она не желает знакомиться ни с каким другим мужчиной. Кем бы он ни был, хоть принцем крови. Нет, безусловно, девушке было любопытно взглянуть на жениха, подобранного ей Патриком, и она, разумеется, проявит вежливость и будет любезна с этим человеком (раз уж отменить этот визит нельзя), ведь Эжени не хотелось подставлять мужа своей подруги и заставлять его краснеть из-за неё. Но девушка надеялась, что этот визит будет недолгим, и очередной претендент быстро сумеет понять, что она совершенно не заинтересовалась им, и начнёт скучать в её обществе. Далее, как только появится удобный предлог побыстрей убраться восвояси, Эжени тут же воспользуется им.
   Тем временем, однако, Эжени, мельком следившая за дорогой, к своему удивлению заметила, что их карета, пересёкши весь город, миновав ворота Сент-Оноре и выехав на окраину, направилась отнюдь не в сторону Версаля, хотя именно там, по мнению девушки, должен был бы жить столь важный царедворец, а свернула налево. Неужели они ехали в чей-то замок? Задавалась вопросом Эжени. Однако вскоре впереди замаячили огоньки первых домиков предместья Парижа. Проехав ещё немного, карета Монтуаров выкатила на улицу, вдоль которой тянулись скромные дома, и наконец остановилась не перед роскошным дворцом, а перед небольшим двухэтажным особняком.
  - Вот мы и приехали, - сказал Патрик, взглянув в окошко и убедившись, что хозяин особняка дома.
  - Где мы? - спросила Эжени, разглядывая тёмную, еле освещённую фонарями, подвешенными у дверей соседних домов, улицу.
  - Это Пасси. - И, выдохнув, Патрик сказал со скрытым волнением в голосе: - Идёмте.
  Когда шевалье де Монтуар и девушка вылезли из кареты, мужчина взял свою спутницу под руку, и они направились к двухэтажному особняку. При этом Эжени недоумённо поглядывала на единственное окно в доме на втором этаже, из которого лился свет. Патрик же шёл не очень уверенным шагом, и девушка начала догадываться, что в этом доме, вероятно, их особо никто и не ждал. Они были незваными гостями! Похоже, что муж Виолетты готовил сюрприз не только для неё, Эжени, но и для хозяина дома. Что же, тем лучше: девушка надеялась, что нежданные гости не очень обрадуют хозяина дома, и у них быстро найдётся повод раскланяться друг с другом.
  Но, как бы там ни было, Эжени и шевалье тем временем, отворив калитку, которая оказалась, на счастье, незапертой, уже шли по дорожке, ведшей к дверям дома. Наконец они подошли к ступеням дома, и Патрик, взявшись за кольцо, что есть силы заколотил им по двери, для того чтобы хозяин дома, находившийся на втором этаже, услышал его стук наверняка. Ждать им пришлось довольно долго: Эжени даже пришлось накинуть на голову капюшон, так как у ней начали мёрзнуть уши. Что же, в этом доме прислуга явно не отличалась расторопностью и никто не спешил им открывать, что лишь только подтверждало предположение Эжени, что здесь их никто не ждал. Но наконец незваные гости услышали, как изнутри в скважину замка был вставлен ключ, затем, как он проворачивается, и послышалось щёлканье замка.
  Девушка же, замерев от ожидания, кто же встретит их сейчас в этом доме, совершенно не заметила, как Патрик отпустил её локоть и осторожными шагами попятился от неё.
  Тем временем дверь дома отворилась, и перед глазами Эжени замаячило пламя горящей свечи.
  - Что вам угодно? - услышала она вопрос, заданный мужским голосом.
  Что ей угодно? Ей ничего не угодно. Девушка повернула голову в сторону Патрика и увидела, что его нет рядом с ней, он исчез. Эжени, ничего не понимая, растерянно обернулась и увидела, что шевалье де Монтуар удаляется от неё поспешными шагами, направляясь к карете.
  - Патрик! Стойте! Патрик! - кричала она вслед мужчине.
  Но тот как будто не слышал её. Шевалье де Монтуар скомандовал кучеру ехать и запрыгнул в карету. Эжени, было бросившаяся следом за ним, остановилась, находясь в полном недоумении. Стоя посреди палисада, освещённого единственным окном, она, совершенно обескураженная, глядела в темноту, в ту сторону, куда катилась карета Патрика, набирая ход. Девушка не могла поверить в произошедшее. Патрик бросил её здесь, одну, наедине с незнакомцем! Что же ей теперь было делать? Эжени обернулась к дверям дома, которые по-прежнему были распахнуты, и изнутри лился жёлтый, трепетавший от ветра свет свечи. Что девушка скажет сейчас незнакомцу? Как объяснит всё происходящее? Нет, конечно же, она сейчас пойдёт и извинится перед ним за то, что его побеспокоили. Она скажет, что всё это недоразумение, ошибка, они обознались. Попросит прощения и помощи найти ей фиакр, который довёз бы её до дома.
  Эжени направилась обратно к дому, поднялась по ступенькам и заглянула внутрь. Хозяин дома стоял перед ней, держа перед собой свечу, и оттого девушке по-прежнему никак не удавалось разглядеть его лица. Она видела только, что одет мужчина был лишь в кюлоты и рубашку, а вовсе не в парадную одежду для приёма гостей. Уж теперь-то было совершенно очевидно, что здесь её никто не ждал.
  - Сударь, прошу вас простить за это недоразумение, - принялась извиняться Эжени. - Произошла ошибка. Мы никак не хотели вас побеспокоить...
  Но хозяин дома не дал договорить девушке, он приблизился к ней и откинул с её головы капюшон.
  - Эжени, это ты? - спросил он.
  Тут девушку бросило в жар. Этот голос, такой ей знакомый, с лёгким акцентом, который она никогда не забудет, и который она уже не чаяла услышать когда-либо ещё. Однако услышала. Или это галлюцинации? Она только выдаёт желаемое за действительное? Неужели она сходит с ума? Что делать ему здесь, в этом доме? И всё же её назвали по имени, значит, её знают.
  Мужчина наконец отодвинул в сторону от своего лица свечу, и Эжени действительно увидела перед собой Блеза.
  - Блез! Но что ты здесь делаешь? - только и нашлась спросить девушка дрожащим от волнения голосом.
  - Я живу здесь, - ответил мужчина.
  - Здесь, в этом доме?
  - Да.
  Эжени принялась водить глазами по дому, словно только что увидела его. Но теперь она догадалась, что, вероятно, Блез просто снимает здесь одну из комнат. Что же в том удивительного? Но как об этом узнал Патрик?
  - Прошу тебя, проходи в дом. На улице холодно, - и бретонец сделал пригласительный жест. - То есть, простите, ваше сиятельство, я хотел сказать, прошу вас проходите, мадемуазель маркиза. Я закрою дверь.
  - Ты знаешь? - удивилась Эжени, не двигаясь с места. - Кто тебе сказал?
  - Разве это имеет значение? - пожал плечами Блез. - Всегда найдётся человек, готовый рассказать немного больше.
  - Прошу тебя, обращайся ко мне так же, как раньше. К чему эти титулы?
  - Но законы общества требуют, чтобы к маркизе обращались на "вы" и "ваше сиятельство".
  - С каких это пор ты стал подчиняться законам общества? - улыбнулась девушка. - Неужели что-то изменилось? Я и раньше была маркизой, однако не запрещала обращаться ко мне на "ты". Блез, это я, всё та же Эжени.
  Бретонец проницательно посмотрел на девушку, словно хотел убедиться, действительно ли она думает так на самом деле, и, увидев искренний взгляд её глаз, по его лицу скользнула еле заметная улыбка.
  Эжени наконец сделала несколько шагов внутрь дома и принялась осматривать его, хотя в свете единственной свечи сделать это было трудно. Но всё то, что ей удавалось рассмотреть, ей нравилось. Ещё её поразила тишина, царившая в доме, словно, кроме неё и Блеза, здесь больше никого не было: ни прислуги, ни других жильцов.
  - Здесь так тихо, словно мы одни, - поделилась Эжени своим впечатлением.
  - Так и есть, - подтвердил бретонец.
  - Ты снимаешь весь дом целиком?
  - Нет, он принадлежит мне. Я его купил.
  - Весь этот дом? - изумилась девушка. - Но он стоит, наверно, очень дорого.
  - Не так дорого, на самом деле. Я приобрёл его в рассрочку.
  - Я рада за тебя, - искренне порадовалась девушка за бретонца, прекрасно понимая, что для него значило иметь свой собственный дом. Наверняка, это было одно из его давних мечтаний.
  - Не желаешь ли осмотреть дом целиком?
  - Да, конечно, - сказала Эжени, освобождая руки от муфты.
  - Я здесь почти ничего не менял. Мне понравился интерьер дома. Он светлый. Бывший владелец этого дома сказал мне, что сейчас такое в моде. Пойдём, я покажу тебе комнаты, - и Блез сделал несколько шагов к лестнице.
  Девушка последовала за мужчиной. Когда бретонец поднялся на пару ступенек, он, повернувшись к Эжени, протянул ей руку:
  - Давай мне свою руку: лестница довольно крутая.
  И девушка послушно вложила свою ладонь в его. И она тут же почувствовала, как пальцы Блеза тесно, но одновременно нежно обхватили её ладонь. И Эжени показалось, что от его руки идёт какое-то мягкое тепло, которое передаётся ей и бежит сквозь неё, её тело, от кончиков пальцев к самому её сердцу. И ей хотелось, чтобы Блез никогда не разжимал своей руки и они так бы и шли вверх по этой лестнице вечность.
  Но наконец они достигли второго этажа, и, к радости девушки, Блез продолжал держать её за руку, словно ему самому не хотелось отпускать её.
  - На этом этаже восемь комнат, если считать библиотеку, - продолжил демонстрацию Блез. - Пока я не успел их обставить, одни стоят пустыми, в других просто кое-как поставлена мебель.
  Мужчина и девушка прошли вперёд по коридору, и Блез отворил дверь в одну из комнат.
   - Это будуар бывшей хозяйки дома, - с трепетом произнёс бретонец.
  Сам Блез когда-то рассчитывал, что эта комната будет принадлежать Эжени, поэтому он закупал всё для этой комнаты с особой тщательностью. И сейчас ему было важно, как девушка оценит её. Впрочем, сейчас будуар был не в лучшем своём виде, ведь после визита в дом де Монтуаров и разговора с Виолеттой Блез ни разу не заглядывал сюда, чтобы не теребить свою рану, и потому на мебели лежал слой пыли. Бретонец зажёг свечи канделябра, стоявшего на камине, чтобы Эжени получше могла осмотреть комнату.
  Но девушке всё нравилось, было видно, что бывшая хозяйка дома обладала хорошим вкусом и придраться было не к чему.
  - Все комнаты выполнены в разных тонах, как будто каждый из жильцов подбирал обои под свой вкус, - сказал Блез. - Но я не знаю, стоит ли сейчас осматривать их все. Единственная комната, которая полностью обустроена и в которой я постоянно топлю камин - моя спальня. В ней ты сможешь согреться, и я угощу тебя вином.
  Эжени довольно улыбнулась: её не гонят прочь и сейчас ей станет совсем тепло.
  Комната Блеза оказалась соседней. Войдя в неё, Эжени сразу почувствовала жар, исходивший от хорошо растопленного камина. И ей тут же захотелось освободиться от плаща. Скинув его, девушка отдала плащ Блезу и прошла вглубь комнаты, чтобы повнимательней осмотреть её. Комната была отделана в тёплых персиковых тонах, на полу лежал толстый персидский ковёр, по которому хотелось пройтись босяком. Возле камина стояло обитое штофом кресло, рядом - резной столик, на котором лежала развёрнутая книга. У соседней стены - кровать. И Эжени не сомневалась, что на ней были постелены батистовые простыни, о которых тоже когда-то мечтал бретонец. Рано или поздно все мечты Блеза сбывались.
  Эта комната показалась Эжени самой уютной, то ли потому, что она была самой обжитой, то ли потому что самой тёплой, но девушке ни за что не хотелось покидать её сегодня и возвращаться домой по ночной дороге с застывшими лужами.
  В то время, пока Эжени рассматривала комнату, Блез успел приготовить бутылку вина и два фужера.
  - Ты выпьешь за мою покупку? - спросил он девушку.
  - Конечно, - с готовностью ответила Эжени. - Дом великолепный. Ты должен быть наконец счастлив: сбываются все твои мечты.
  - Да, я счастлив, - тихо проговорил мужчина, опустив свой взгляд, потому что ему было всё трудней сдерживать охватившие его эмоции.
  И бретонец принялся разливать вино по фужерам.
   - Знаешь, когда мы ехали сюда, я не знала, что увижу здесь тебя, - сказала Эжени, беря фужер. - Меня привёз сюда Патрик, муж моей подруги Виолетты де Монтуар...
  - Да, я видел, как отъезжала его карета и как ты бросилась вслед за ней, - улыбнулся Блез, вспомнив, с каким отчаянием девушка кинулась следом за экипажем, словно её привезли на свиданье к людоеду.
  - Просто Патрик, как я не пытала его, так и не признался мне, к кому мы едем, - стала оправдываться Эжени. - Он только сказал мне... - тут девушка вспомнила слова Патрика о том, что они едут к жениху, который выбрал для неё сам Патрик, и, конечно, она не решилась повторить эти слова Блезу. - Вернее, он мне ничего не сказал... То есть сказал, что мы едем в гости к очень важному человеку, - объяснила она, запинаясь.
  В конце концов щёки девушки так раскраснелись, что ей казалось, что они просто пылают огнём. И она поспешно принялась пить вино.
   - Я только не понимаю, откуда Патрик узнал, где ты живёшь? - спросила Эжени, поставив пустой фужер на столик.
  - Он узнал от меня. Мы с ним виделись не так давно, - пояснил бретонец.
  - Но когда? - изумилась Эжени. - Патрик мне ничего не говорил об этом.
  - Недели две назад. Шевалье де Монтуар ничего не сказал тебе, наверное, потому, что разговор у нас получился печальный. Я только что узнал всё о тебе, о твоей семье, что ты снова встретилась со своими братьями и вернула своё прежнее имя маркизы де ла Прери. И, как шевалье де Монтуар не пытался переубедить меня, я был уверен, что теперь мне нет места в твоей жизни, - виновато произнёс Блез.
  - Это неправда! - хотела выкрикнуть Эжени, но от накатившего на неё волнения ей удалось только еле слышно прошептать эти слова.
  - Теперь я понимаю, что ошибался, - в тон девушке так же тихо проговорил Блез. - Шевалье де Монтуар очень хороший человек, он всё время говорил о тебе, беспокоился о твоей судьбе.
  - Да, он хороший, - согласилась Эжени, кивнув.
  Когда девушка вновь подняла глаза на Блеза, то увидела, что он смотрит на неё в упор своим проницательным взглядом, словно пытается проникнут в самую глубину её души. И Эжени казалось, что теперь её щёки запылали ещё сильней. Да и не только щёки, теперь у неё горело где-то внутри, там, где сердце, и ей стало от этого почему-то неловко. Она отвела глаза в сторону и сделала вид, что хочет осмотреть комнату. Девушка сделала несколько шагов по комнате, рассматривая рисунок обоев, которыми были обиты стены, после она кинула взгляд на бронзовую фигурку пары волков - волка и ласкающуюся к нему волчицу, - стоявшую на камине. И Эжени припомнила, что как-то Блез говорил ей, что по-бретонски его имя означает "волк".
  Потом девушка подошла к окну. Прохлада - вот, что сейчас ей было нужно, чтобы остудить её всё ещё пылавшие щёки. Ах, как ей хотелось сейчас прислониться к холодному стеклу, покрытому по кромке инеем. Но Эжени постеснялась сделать это. Она лишь отвернула штору и взглянула в окно. А там, на улице было уже давно темно, и только от фонарей у дверей домов на противоположной стороне золотистыми шарами разливался свет. И вдруг девушка заметила в свете этих фонарей, что идёт снег. Это был первый снег за эту зиму, и поэтому Эжени воскликнула с восторгом, словно ребёнок:
  - Снег! Идёт снег! Посмотри, - обернулась она к Блезу.
  Мужчина тут же подошёл к окну, и встал рядом с девушкой. Некоторое время они вдвоём молча наблюдали, как белые, пушистые хлопья медленно падают на землю.
  - Как красиво, - заворожённая зрелищем, проговорила Эжени и взглянула на Блеза, чтобы убедиться, что тот разделяет её восторг.
  Но мужчина уже смотрел не в окно, он смотрел на неё. И она почувствовала, как глубоко он дышит, и увидела, как поблёскивают его влажные глаза. Девушка замерла, не в состоянии сделать и вдоха в предчувствии ожидавшего её волшебства. Блез протянул к ней руку и коснулся локона её волос. Теперь Эжени всем своим нутром чувствовала любовь, лучившуюся из его глаз. Блез нагнулся и коснулся её губ, сначала нежно, потом страстно, почувствовав, что девушка отвечает ему. После мужчина вновь взглянул в её глаза и произнёс:
  - Я люблю тебя.
  У Эжени из глаз потекли слёзы, ей казалось, что пол уходит у неё из-под ног и она сейчас упадёт.
  - Ну ты что? - спросил Блез, вытирая слёзы с её щёк.
  - Я тоже тебя люблю, - прошептала Эжени и, обняв Блеза, она положила свою голову ему на плечо.
  Она будет крепко за него держаться, чтобы не упасть. Бретонец ласково провёл рукой по её волосам и поцеловал её в щёку.
  - Прости меня, - произнёс он.
  - За что?
  - За то, что тебе пришлось так долго ждать.
  На следующее утро, когда Эжени подошла к окну и отвернула штору, то чуть не ослепла от яркой белизны, ударившей ей по глазам. Снег, шедший всю ночь, укрыл собой всё вокруг толстым покрывалом. Он был везде: на карнизе их дома, на крышах соседних домов, на ветвях деревьев, на земле. И только на дороге виднелась колея от недавно проехавшего мимо экипажа. Эжени взглянула на Блеза и пожалела, что он всё ещё спит и не видит этой красоты. Ведь так красиво бывает только раз в году, когда выпадает первый снег.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"