Люблю, знаете ли, покурить с утра, сидя на крылечке. Тихо, свежо. Покой и благолепие. У нас в селе все не как у людей: в нормальной-то деревне, в это время, уже работа кипит вовсю. Кто в поле, кто у скотины... ну, кто-то самогоночку, понятное дело, потребляет. У нас в Морловке не так. Вот вечером - это да! Вечером у нас такое жизненное бурление, что чужаков оторопь берет.
Кстати насчет чужаков. Тяжело сопя когда-то сломанным носом, краснея и без того не слишком малокровным лицом, в сторону моего дома трусил Фефа. Это мы его так, по свойски, на самом- то деле носит он гордое имя Феофан. За что был бит местным пьяницей и лобурякой Реней. Который собственно и сломал Фефе нос. Не только за это правда... Фефа у нас археолог. Есть такая похабная профессия - в чужих могилах рыться. А у нас село прямо у Великого предела стоит, аккурат на Пустоши. После битвы войск Света с Тьмой много всякого осталось.
- Рома! - Задыхаясь, просипел он. Я пустил колечко дыма.
- А чего ж, - заметил благодушно, - я и есть.
Он замер, пытаясь понять к чему это сказано. Пусть подумает - сам не знаю толком.
- Там, там, - решив не заморачиваться на особенности речи, он затыкал пальцем-сарделькой в сторону леса.
- Здравствуй, Феофан, - попытался напомнить ему о вежестве. Куда там...
- Т-там!
- Волки озоруют что ли?
-Нет! Х-ху... - он переборол себя, образованный все-таки, - хуже.
Хуже - это плохо, хуже - это нечисть, а значит и Инквизиция.
- Так что там?
- Печать!
Я облегченно вздохнул - этого добра у нас под завязку. По окончанию Великой битвы (а как же, в те времена все было именно Великое и именно с большой буквы), светлые маги, их нынче святыми обзывают, запечатали в разных местах тех из своих противников, кого не в силах или недосуг было убивать. Вот и раскидано по всей Пустоши тьма-тьмущая этих могильников, будто обычных мало.
- Ффух! Я уж было испугался. Чего ревешь как медведь с голодухи? Ну печать и печать. Будет время, я их тебе с десяток показать могу.
- Сломанная, - выдохнул он. Я с отвращением посмотрел на мясистое багровое лицо археолога. Надо было ему ко мне бежать? Чего не к старосте? Явно ж Гриша здесь управляться должен. А так и мне подпрячься придется. Сломанная печать это хуже не придумаешь, тут Фефа прав. Значит, вырвался из-под нее кто-то и шастает по округе. Это бы полбеды, но скоро вслед за ним начнет шастать Инквизиция. А там сложно сказать кто хуже.
- Пошли к старосте, - неприязненно бросил я. - Щас жене скажу и пойдем.
Рыжая моя еще норилась под одеялом, блаженно посапывая носом и время от времени подрыгивая ногой. Сущий лисенок, да и мастью, точно лисьим цвет. Я остановился залюбовавшись: поди ж ты, сколько времени вместе, а все насмотреться не могу. Говорят инквизиторы не любят рыжих. Я нахмурился, ради жены мне не трудно всю Инквизицию под корень вывести. Вместе с друзьями и семьями. Они, правда, сволочи, наверное, сопротивляться будут.
- Ромка, - из-под одеяла, как всегда неожиданно, вынырнула голова. Зеленые глаза смотрели сонно, но требовательно. - Ты мне кофий сварил?
Эх, голова дырявая! Как бы мне это...
- Забыл, - укоризненно заключила Эли. - Конечно, вон как давече на Морку смотрел. Надоела я тебе. Думаешь о разных...
Это у нас такая дразнилка. Игра в ревность нам с Эли никогда не надоедает, а окружающие все удивляются, как мы еще друг друга не удавили, с такими-то постоянными попреками.
- Извини, Элюшка. Там Фефа прибежал. Беда у нас, ты уж сама свари, а я должен буду.
- Осталось только сообразить, чем отдавать будешь, - плотоядно сверкнув глазами, ответила женушка.
- Дык, как всегда, - отступая к двери, ухмыльнулся, - натурой.
И быстренько выскользнул, по опыту зная, что такие перепалки могут продолжаться до бесконечности. На дворе меня поджидал измаявшийся Феофан.
- Ну пойдем, буревестник.
Как и следовало ожидать, Гриша отреагировал ничуть не лучше чем я. Пожалуй, даже хуже. Во всяком случае не стоило называть Фефу иродом и выбрасывать того в окно. Хотя, хочется, оно хуже, чем болит.
- Кой спрашивается назгул, его в этот лес понесло? - Злобствовал староста по дороге к сломанной печати. - Не было печали, гнома повстречали.
Археолог, кажется только сейчас начинавший осознавать масштабы постигшего село несчастья, понуро указывал путь.
- Что б тебе припекло и места не нашлось, - не успокаивался Григорий.
- Да хватит, Гришка. Чего ты на мужика взъелся? Не он, так кто другой бы нашел.
- Тоже верно. Да ты помнишь прошлый раз, когда Инквизиция к нам приперлась?
Еще бы не помнить. Они у нас месяц проторчали, все эманации Хаоса разыскивали. А как их сыщешь, если от Пустоши фонит так, что и Темного властелина со всей его свитой не засечешь. Не то чтобы ведьму какую или деревенского колдунца. Прицепились к нам, правда, за посевы да посадки наши. Но как распробовали, так до сих пор в столицу обозы шлем. У нас тут все вырастает больше нормального. Картошка, к примеру, в человечью голову, морковь в руку. И главное на вкус - хоть сырым ешь. За яблоки, абрикосы вообще молчу. Они на весь мир славятся. В общем, оставила нас тогда в покое Инквизиция, даже проверок не высылала после. А тут такое огорчение.
Пока вспоминал, мы добрались до порушенной печати. Выглядит она неказисто, но если магию чуешь, а у нас в Пределье все ее получше всякого церковника распознают, то тогда она предстает совсем в другом свете. Медная плашка с непонятной гравировкой чудится чуть ли не солнечным осколком. Сейчас она была похожа на изрядно пожеванные соты.
- Кто там сидел? Можно разобрать?
- Да эльфа лысого, - буркнул Гриша, - но по внутренностям ямы, в которой сидел заключенный, так вроде некромант.
- Эту породу Церковь больше остальных не любит, - приуныл я, - кажись мужики, попали мы как кур в ощип.
В столицу отправили Реню. Во первых проворный, во вторых на него не нападет никто по дороге, а если и нападет, то ему же хуже. В преддверье гостей деревня зашевелилась, заметая за собой следы былых грешков (а кто чист перед лицом святой Инквизиции?!) и придавая себе как можно больше благочестия и богобоязни. Очень мешало в этом отсутствие церкви, но ни один из святых отцов не согласился строить ее на проклятой земле. Так и перебиваемся случайными проповедниками.
К общей радости в деревню приехали те же святые отцы, что были у нас в прошлый раз. Отец Анасий, страстный чревоугодник и любитель горячительных напитков, одной только горелки вывез бочонков пять; отец Федор, мечтательный любитель покоя и колбасы, все грозившийся поселиться у нас да открыть вместе с приходом свечной цех; ну и отец Парасель, с этим я крепко подружился, мы вели с ним долгие беседы о травах и настоях, о лечении и причинах болезни. Он часто высылает мне труды ученых мужей, а я ему образцы трав и свои по ним наблюдения.
Вроде и неплохие, достойные люди, но это когда не на работе. А так - инквизитор всегда жесток.
- Здравствуй Роман.
- Здорово, отец Парасель.
- Что у вас стряслось?
- А Реня не рассказывал? - Я лукаво прищурился.
- Реня-то рассказывал и письмо от старосты он привез. Но долг святой Инквизиции все проверить.
- Печатку мы нашли. Поломатую. Вродь как мастера мертвяков логовище.
- А что-нибудь странное в последнее время происходило?
- Да коровок какая-то сволота порезала. И не просто, а в кругу с закарлюками непонятными.
Святой отец явственно заволновался.
- Показать сможешь?
- Чего ж не смогти? Пойдемте - покажу.
Места, где проводился обряд конденсации некротического потенциала, всегда производили на непосвященных неприятное впечатление. Вот и отец Парасель, лишь хорошенько вывернув желудок, смог говорить. Я продолжал прикидываться ничего в этом не понимающим мужичком, потому как дружба дружбой, а знания Черного ремесла Инквизиция еще никому не спускала. А как его не знать? Всю жизнь на Пустоши.
- Здесь проводился обряд омерзительнейшей из ересей - некромантии. - Разгневанно произнес священник. - И когда мы схватим колдуна, выход для него будет только один - очищение огнем.
"Можно подумать, что любая другая ересь как-то по-другому карается". - Сумрачно подумал я.
- Пойдем же в село. Пришло время побеседовать с обвиняемым.
Под пытками Фефа признался во всем: и как, сломав печать, вторгся в наше доверие, выдавая себя за археолога из столицы; и как, прикрываясь профессией, разрывал могильники в поисках старых артефактов; и как, прознав о скорой проверке, прибежал ко мне сообщить о собственноручно сломанной печати, надеясь что на нашедшего не подумают.
Только не на тех напал. Мы с Гришей посидев вечерком, быстро скумекали что к чему. Вместе с Реней в столицу отправили запрос по поводу учебы в университете Феофана Река, как и ожидалось никто о таком и слыхом не слыхивал. А дальше уже Инквизиции его раскрыть ничего не стоило.
Жалко, конечно, было смотреть, как его сжигают. Но! сам виноват.
Еще с недельку у нас пробыли отцы инквизиторы, а потом жизнь в деревне пошла своим чередом.
Люблю, знаете ли, покурить с утра, сидя на крылечке. Тихо, свежо. Покой и благолепие. У нас в селе все не как у людей: в нормальной-то деревне в это время уже работа кипит во всю. Кто в поле, кто у скотины... ну, кто-то самогоночку, понятное дело, потребляет. У нас в Морловке не так. Вот вечером - это да! Вечером у нас такое жизненное бурление, что чужаков оторопь берет.
- Ром!
- Заходи, Рень. Раз уж приперся.
- Слушай Рогарх, ты извини, что я твою печать не поправил. Но кто ж знал, что этот полудурок...
- Рениал. Ты мастер-шпион, мастер-диверсант. Мне ли, бывшему полковому некроманту, объяснять, что такое безопасность?
- Ну напортачил. Ну прости дурака. А?
- Ладно уж. Хорошо, что этот простофиля попался, а так бы...
- Простофиля! Знаешь как тяжело было память и документы вычистить?! Да еще в столице! Под самым носом у Святой Инквизиции.
- Проштрафился - исправился. - Я безразлично пожал плечами. - Грайгусу привет. Скажи пусть на шахматишки забегает. Он уже лет триста как реванш взять не может.
- Ладно, пошел я.
А что вы думали?! Если темные, так сразу в драку ломанемся? Да нет уж! Надрались, надоело. Первым печать сломал я, а потом просто ходил по Пустоши и освобождал друзей-товарищей. Когда набралось нас порядком, решили мы, что ну ее эту темную империю. А лучше построим мы деревеньку, да заживем себе в покое.