Аннотация: ...Тем, кто любит Петербург, Вряд ли дорог разум (с) Башня Rovan
Я вернусь!
(Письма Петербургу. Письмо третье)
...Какой корабль увезет тебя через море назад - к осиянному берегу?
Ниэннах
А кончилось все, конечно - как и должно было - любовью, неожиданно верно и просто... Любой, расценивающий по времени, как всегда, постарается меня опровергнуть: что можно увидеть за три дня? Я? - тоже как всегда - улыбнусь: о, господа, на то, что меняет все пути, всегда хватало - мига. Трех дней - с лихвой хватит - на мир. На - миф...
Началось - сразу. С первого, еще до-вокзального взгляда из окна. Чутьем - кажется, что-то будет. Вокзал. Правильно в тебя приходят поезда. Утром. С рассветом. С холодом. И еще безлюдье. Первое - вокзал, не пахнущий тоской (все - пахнут). Чем? - Сравниваю. Внюхиваюсь в рассветный холод. И удостоверяю: морем. И - странное чувство города, тот самый первый миг платформы. Если он есть - в нем уже есть весь последний. Какое? Первое - при предпосланной нелюбви - удивительное сразу доверие: благороден. Может - многое, но явной подлости - не может. Душа - не захочет, рука - не поднимется. К таким - в руки идти - надежно. Второе - взгляд от города на себя, и - от его аристократизма - робость. Чужого, которому позволили. Бродяги, призванного во дворец. Неловкость от незнания - не так повернуться, не так сказать - неизбежно зная, что повернешься и скажешь - всегда не так. Не от страха быть выгнанным, не от желания быть своим: не могу - от робости задеть - и оскорбить. Ибо так рос. Аристократичен - весь. Горд - весь. Со знанием дела - видев и окраины, новостройки, любому городу - задворки, удостоверяю - и все-таки горд. И там, до последней конуры и помойки - горд. Создан - стоять - и выстаивать. А легко быть знатным с золотом и дворцом - попробуйте быть таковым на задворках? Таков. До последней конуры таков будет... (Может, оттого и страшен? От лица "страшного мира" тех веков, до нынешнего "криминальная столица"? Гордость, загнанная в конуру - всегда бомба. Смыслы - людьми и людям - мстят...) Аристократичен. Горд. Велик. И, чуть было не оговорилась - город, которому должно быть столицей. Нет, ныне - не должно... Столицей веку сему - не знаю, какому городу быть. Нью-Йорку? А может, даже и Нью-Йорку - не... Чему-нибудь еще более достоверно-бетонному, совсем - бездушному - если такие есть... Месту пусту... Ибо главное чувство к веку своему - нет, не страшен - пуст... Для такого любой город слишком осмыслен. Этот - трижды слишком...
Но дальше как-то отступило. Повели правильно. Повели в крепость. В - сердце. Мне было по-людски верно - как-то туристически - и смутно... Что-то пряталось - как башня - под лесами, как ее уже свежесияющий шпиль - неистовым, каким-то проливным, солнцем - от близоруких и с насморка и бессонной ночи слезящихся моих глаз... Прятался - как проверял. Шла - и ничего. Кроме досады - на вечные, понятные, но от того не менее режущие не взгляд - что-то в глубине - ляпы - века. Ну нельзя - в храме - музей, ну нельзя - рядом с могилами (царскими, любыми - да их вообще никуда нельзя!) американских туристов, ну нельзя там же - и торговлю (пусть медалями, изготовленными на восстановленном станке Монетного двора), и фотографии разные (пусть о перезахоронении царской семьи и жизни ее ныне здравствующих потомков), и еще и дальше... То есть, конечно, можно, конечно, понятно, но как-то это - в самом высоком смысле этого слова - некрасиво... Еще пробил - ужас каземата (тюрьма там тоже - музей): завели и дверь закрыли. Но этот ужас во мне - постарше. Общим же было - смутно...Так терзает, бродя где-то рядом со слухом, знакомая мелодия, которую никак не можешь вспомнить. И - горечью на губах - опасение: неужели ничего не будет? Камень останется камнем. И мы - так, равнодушными. Чужими. А потом - выход. Невские ворота. На Неве еще лед. Ледоход ты мне тоже подарил. И - впереди, за Невой, в тройном сиянии солнца, дали и слез - что-то... Что - еле вижу, но, завороженно: "Ой, мяу! Что это?" Стрелка Васильевского Острова. Ростральные колонны. И я: "Ой, а можно?" - с такой неуверенностью, точно не достоверная река, через которую мост где-нибудь, да есть, а, по меньшей мере, тот свет - или что-то еще недостовернее. Можно. Идем. Солнце - светит, слепит, смотреть не могу. Зачарована - но - не то... То - ускользнуло - и набережная, и люди, и вечный вызов мартовского льда - а ну ступи - выдержит? - а ну проверь - кому нужна - больше? - но так на любой реке, и так везде... А лед - городской, грязный, с мусором...
Потом - идем дальше. И я, уже устав, уже почти поверив, что ничего не будет, Средний проспект Васильевского острова, наконец-то - тень, и взгляд можно поднять, и поднимаю - и... Впереди - даль... Как должно было быть, как говорят - очень прямая: видно - насквозь... Но - не видно. Стрелы проспектов - стрелы должны лететь - летят - ку-да? Странная даль - начинается слишком близко. Кажется - совсем чуть-чуть, пара шагов - а там уже - где - дома, крыши, провода трамваев, рельсы - ничего, вернее все, но все - тает, остается только - голубое, золотое, светлое - сияние... И за той далью вслед взгляд присматривается, настораживается, понимает - и тонет... И, потонув, назовет... Нет, не культурологический контекст. Просто - время. Само время - то. Те века, которые стоит. Просто, как встал, настолько стал - ими, настолько олицетворил их, настолько вели в него тогда все дороги, что, когда время ушло, этот город те века просто не отпустили. Где-то там, в той дали, от идущего перечеркнутой - проливным ли солнцем, снегом ли, положенными ли по мифу дождями, они в нем - есть... Века, от которых время ушло - и город - мечта, суть, смысл, тех веков - им никогда не расстаться... И стрелы проспектов всегда летят по времени в назад - в "навсегда". Прямые: либо резать, либо рваться - поднимаешь взгляд - дали нет, есть - сияние: срываются - в вечную реку минувшего и небывшего. Еще одну. Не Лету. Город залитый вечной мечтой навсегда минувшего о себе самом... Но - обманчивость городских далей - ведь еще миг назад была она там, где теперь стоишь ты, и есть - там, где ты будешь стоять... Подводный город, всплывающий в "здесь и сейчас" только там, где ты стоишь. Везде кто-нибудь да стоит? Нет, есть место, где ни один не стоял - даль... Там город - тот... Изумлена, что - родное: я-то те века не любила, и не буду. Что тут - может пустить меня? Но разбираться не могу: впущена. Обольщена. Изумлена - из ума вышла - то есть безумна... От красоты, от тоски, от того подводного, не-здесь-светного сияния твоего, глаза снова вскидываю и - узнала: "Ваше Сиятельство!" Сиятельство - от сияния, никогда в жизни не знала рангов, и по ним - не называла. И промахнулась, и оступилась снова - но где мне знать? - но всегда верила только слову - смыслу! Ибо не знаю, светел ли - и остерегусь сказать, что светел - но сияние - есть. И без солнца - осталось...Промахнусь, потому что - из всех титулов все-таки выберу древнейший... Князь - только уже без брони, без боя, без удела, князь, что окончательно не доля, а титул - и все-таки... Прекрасен. Безупречен. Благороден. Тройная ледяная броня - Рода, формы и красоты, под которой... Но это не подобает - снимать чужую броню. (Твоего времени броня - самая безнадежная из - ведь будет удар - не защитит.)
Такому и поверила. Такому в руки и далась... И повел. И завел... Так осторожно, так правильно - не давая раз найденное потерять, сбиться на шкатулку, открытку, достопримечательность - в такую метель туристы не ходят. По всему - замечательному просто, и запомненному смутно, точно снившееся. Просто - был, просто - вел, и еще до первой просьбы выводил - на все, что хотела увидеть. Ну, может быть, чуть-чуть красуясь, хотя - знает ли о своей красоте? И если знает - снисходит ли? Ведет. Иду. Иду и слепну снова - теперь уже от метели: родной балтийский снег - в пятак и больше. Где иду - забыла через пять минут. (Началось достоверно с Невского.) Камень - снег - ветер в лицо - красота - тишина. И странное безлюдье помнящегося - а были ведь... Чувство, что иду - век. Века. Все три... Нет, больше... Потому что дома - Германия? Голландия? Венеция? - а сумрачное величие храмов - достоверно Рим... И еще больше - ибо что ты есть? - мечта всех пустых мест о Городе - мечта о Четвертом Риме - которому не бывать. Все безвременье - иду... Опоминаюсь - где-то... Река, не знаю, какая, что-то еще до Мойки, темная послеледоходная тишина воды (Мойка - подо льдом была). Камень - фонари - вода - снег... Но ведь так тут всегда было? Точно стою в том самом твоем подводном "всегда"... И, опомнившись, с ужасом: сколько я иду? Куда же меня занесло - и куда я отсюда выйду? И в каком "когда" это "куда"? И, всеми силами пытаюсь выкарабкаться на берег здесь и сейчас - там у нас встреча - не опоздала ли? Смотрю на часы. Те, конечно, стоят. Махнула рукой - пошла дальше. Но доверие не подвело - вывел - и в уличные часы носом ткнул. Ой, как мало... Поверила, что невесть откуда взявшуюся точность мою уважает - и шла дальше. И вел. И заводил. И как же было жалко, что не заведет! (На встречу, конечно, пришла раньше...)
...Обольщена. Изумлена. И удивлена - просто. За что такая щедрость? За что - такое счастье? Ваше Сиятельство - ну что Вам может быть от меня надо? А надо - иначе не вел бы так осторожно и безошибочно, являясь моему взгляду именно в нужный миг, там, где я смогу - встать рядом, разглядеть - и полюбить... Иначе не отзывался бы на робкую мысленную даже не просьбу - но только я подумала о твоем дожде, как одарил наутро - и дождем, и снегом, и метелью - верным предстал - и всяким. За что - одаривал, заводил, нагонял в первом попавшемся кафе той песенкой, что упорно привязывалась все дни... Нет, я верю в бесплатные дары, я с ними только не умею... А сравнишь - и замрешь... Ну что такой блистательности - от такой безродности? Грязные ботинки, неформальный вид, старая черная накидка - для всех ветров - ну что - от такой - такому надо? Бродяга, чужачка, Благородный Дороги, ветер - с которого - чего хотеть? Любви - но это так просто, но велика ли честь в любви - так, девки? Песни? Но мало ли у тебя своих? И мало ли у тебя лучших? Но ведь именно в тебе, с тебя и началось все то, правильное, неоспоримое, с такой радостью слова меня лишающее голосами своими - деланного удивления и деланного восторга, только суда - не деланного - это они умеют - от культурной улыбочки: "Это не литература!" (не понимая, что льстят - не зная, насколько не...), до равнодушного шипа: "Легковесная шельма!" (да, господа, легковесна - чтобы таким ветром легче носило, вы - с места не сдвинете!) Но, хотел ты того или нет, песни - будут. Надо же мне что-то с этим делать?
А мне с тебя? О, много. Вернуться. Хотя бы раз. Летом? Осенью? Наверное, так - в конце весны, в начале лета, когда дожди уже теплые, а вода еще ледяная... И вот - в ночь, под таким дождем - по тебе - не зная куда - дальше... Не знаю, с кем - только чтоб без дел, без денег, а если вдруг спутника - то правильного, не-любящего, или любящего совсем - то есть, отдающего - любым ветрам и любым ступеням - но таких нет... С тем, что зовется "любящий" - не получится, ибо, в самый нужный миг, когда вот-вот догонишь даль, непременно - руки, непременно - слова, жалкий лепет о прекрасности, вместо всегда желаемой призрачности - осязательность... И - не удержит: в таком пути, под таким дождем, в - таком - кто будет прекрасен здесь? - такого блистательного спутника (неизбежно чувствую тебя рядом, за левым плечом, но не потому что бес, а просто - потому что...) никто не переспорит, и неизбежно, живого бросив на полпути, сорвавшимся шагом, не потому что москвичка - которые бегают - а потому что ветром так несет - к тебе? - к себе? - дальше... Но, с кем бы не - бродить, теряться в красоте, догонять твои прямые - устав скользить по мокрым босоножкам - под конец босиком по лужам, спускаться по ступеням к ледяной воде, а там и в воду - там мелко, пытаться добраться почесать за ухом позеленевшего бронзового льва на набережной у Дворцового моста, изумляться и безумствовать; а каким-то сновиденным утром, в совершенно не твоем - кривом - переулке, в богом и людьми забытом полуподвальном кафе отогреваться неожиданно хорошим кофе, смотреть на дождь и мурлыкать снова нагнавшую песенку, которая, конечно: "Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду..." Почему - не увижу, и кого - не забуду? - но верно - до боли... О, в таком городе хорошо расставаться. Навсегда. И не потому что причина - а потому что Судьба. А оттого - нечеловечески. Без единой слезы. Без единого - хотя бы внутри - вопля: "Останься!" Без единой попытки вскинуть руки - удержать... А так - в ледяной броне, под которой... Впрочем, не стоит прислоняться: слишком много разглядишь...
Установив, попробую дальше... Что - еще? Жить? ...И просыпаться по утрам - неизбежно в конуре окраины, доглатывать горячий кофе, ждать автобуса и бежать, опаздывать на работу, лететь мимо - это таких-то домов - неизбежно забывая и доверие и робость, каждым шагом и каждый метр возвращая в "здесь и сейчас"... Нет, ну, конечно, можно, но можно - не мне? Жить - рваться из, и ни в одном полюбившемся городе я жить - не захочу... Любить? - Уже сказала - трудно: ибо от недостойного - уведет, а с достойным - заведет, попадись тот спутник - мы же просто догоним горизонт - и обгоним, выйдя к утру просто - к морю и берегу, где еще никто никогда не думал, что будет - город... Ведь настоящий неизбежно окажется просто - старше... А все, что жить - не называется, чем жить - нельзя - просто: петь, бродить, безумствовать - выйдет... Ибо тобой-спутником принято все, не снисходительно - понимающе, ибо чем ледянее броня - тем жарче должно быть внутри, да и просто - так и вижу - дождем как ладонью по волосам: "Чудо!" - а чудо должно - чудить... И плакать? - Да, и плакать, почему и не почему, уткнувшись в плечо, на тот миг перестающее быть броней. А так как в плечо - нельзя, потому что - город, так - да хотя бы тому грифончику, на которого все садятся, дабы запечатлеться на фоне сфинксов, и будет добрее, чем любое людское плечо, все мои слезы напрочь замораживающее... Что ж ты думаешь - тоже - гордец! Впрочем, плакать - да, а звать на помощь - нет. Просто потому что когда так - действительно - в стену - и в кровь, и не знаешь, как не упасть - сорвется, что заряжено: "Княже мой друже, не выстою - слышишь!" Тебя так - не зовут. Не отзовешься...
И, наконец - а умирать? И, все перебрав, твердо: нет, умирать - нельзя. И это я - в такую пору: мост - и ветер дует насквозь, не замечая моих пятидесяти кило, и я просто настолько в тот миг есть - гораздо больше, чем... Долги, дела, "А кем ты собираешься работать?", то-се, пятое-десятое, паспортные данные, так и должно быть - так почему же я про себя: "Ну, если так живут - то я, наверное, не..." Ветер - и я есть, настолько безжалостно полно есть, что дальше уже можно только мосту: раздайся! - реке: возьми! - не от боли, а от восторга - от нежелания разбавлять... И это на таком мосту - величественная, из перечеркнутой метелью дали верно возникающая Нева доглатывает последние льдины, и наверно поэтому подходит так невозможно близко, так, что еще одно слово - мосту и раздаваться не надо будет - подойдет и возьмет. И вот, сквозь все это - нет, нельзя... Просто узнавая за тобой силу, силу, которая - не даст, не знаю, как - вода назад вынесет - невредимой, а если и не вынесет - все равно ввяжется в спор - власть города над властью воды - выспорит, конечно, вода, но... Может, все еще проще? Не знаю, что там у тебя под броней - а может ты там тоже смеешься и не веришь, но... Ваше Сиятельство, а может быть с Вас хватит? Может быть, я просто боюсь - что тебе больно будет?..
Чувство силы за спиной... О, со мной это редко бывает. Спасибо! Впрочем, можно устать благодарить. Спасибо за чудо - спасибо за щедрость - спасибо за удивительную верность даров твоих... Главным даром было, конечно, слово - твое слово, у нас так не говорят. Мне его никто не называл. Оно ждало меня здесь. Остальные, названные, только удостоверяла - да, и хлеб - булка, и подъезд - парадное, и шаурма - шаверма, и бордюр - поребрик, за который, кстати, вступаюсь: потому что красиво, потому что на слух смыслом встает - поребрик - ребро дороги, потому что в строчку встроится - и верно встанет: "Да здесь поребрики какие-то кривые!" - уже строчка, кто умеет - посчитайте! Бордюр впихать - все слова переломаешь, да и зачем? Но то было только - мне - даром... Началось безопасно. Утро, автобус, друг - мне: "Нам вообще-то и здесь можно выходить, но до кольца поедем," - не задумываюсь, мало ли какое кольцо. "А у 111 где здесь кольцо?", "Вам до кольца?" - наконец осознаю - кольцо - конечная... И - омыта, оправдана, и благодарна - подари ты мне все свои ценности и все цацки, не одарил бы больше... Просто у нас кольцо - это дорога. Ну хорошо, ветка метро... Спасибо - ибо я всегда знала, что для любой дороги кольцо - это конец... И не знаю, поймешь ли ты мою безнадегу - обреченности кольцевой дороги для того, кто всегда знал, что дорога - бесконечна... Это она же - необходимость говорить "У нас..." - про дом, про город - из которого - люби, не люби, а всегда рвешься, которым никогда не был - ну и где эта "я", и кто мне - "мы"?.. Все бремя - имени и времени, требующее - помимо воли моей - вопля: "Меня - не было!" Достоверная петля кольцевой дороги - и можно ли думать, что неправ - когда задыхаешься? Не знаю, поймешь ли, но знаю твердо - в тебя я от этой безнадеги буду бежать... И, все боги, которые только над тобой есть - ну пусть в тебе не построят кольцевую!
А за разводные мосты - прости. Ибо поняла, для чего они. Твои берега мостам не разделить, ибо в тот час всякий свет в тебе тот - и все не эти. Просто в такой город должны приходить корабли. Ниоткуда - из навсегда - с парусами всей мечты - до неба... Где-то ближе к рассвету, в самую пору тоски по Дороге - так светает достоверно раньше, чем мосты сходятся снова... Тогда, когда те, кто в тебе видит сны, устают ждать... Было - идем: пустая и чудная ночная набережная, цветные отблески огней в полной темноте воды, и какие-то странные, каменные - что это, причалы? - где-то не посреди, но от берега, в реке. И корабли - просто. И я, по чужому взгляду на воду уже почти все это понимаю, до какого-то последнего слова, которое понять нельзя, потому что оно уже тот корабль... И когда возник впереди - мост, дли-инный мост, сказали, что самый длинный, и когда поняла, что вот он - разводной мост, ничего не было, кроме чувства верного ответа - пройдет корабль. Придет корабль. Верного ответа - со странным осколком привычной горечи... Ведь знаю: не пойду. Остановлюсь - может быть, уже почти ступив на ребристое дерево сходней, в последний миг - все-таки именно застремавшись - чего - грязных ботинок, привычной бутылки пива в руке, отсутствия ума, чести, совести, слуха, голоса, моральных принципов - и чего еще? Проще - из твердого знания: там, куда плывет этот корабль, в несомненно светлое и несомненно снившееся - мне места все равно не будет, и слишком далеко придется мне оттуда идти - до своего - не еще ли дальше, чем отсюда? А может еще проще - чтобы такой корабль отплыл - кто-то да должен махать ему с причала. Если должен - то я... "Какой корабль увезет тебя через море назад к осиянному берегу?.." - кажется, это я про себя и мурлыкаю, еще там, на набережной, твердо зная: таких кораблей - нет, а берег - явно не осиянен... И ерничаю себе же вслед - ну, например, вот этот... От ночи - темная, на деле - светлая, взгляду - ржавая, не знаю что, всего доселе виденного выше, громада корабля... Ерничаю миг - и упираюсь взглядом в название... "...мский" - Что?! - Глюки! - глюки - уверяю я себя, шлепая несколько десятков шагов вдоль махины, и вот, на носу, черным по белому, вернее, белым - по ржавому - да! Ваше Сиятельство, но так же - нельзя!.. Вы слишком правы - там пассажирским поездом, через одну станцию... Но - я не знаю, как это называется иначе - значит, понимаете? - значит, любите - и так, как мне надо, то есть все-таки отдавая всем ветрам, главному из ветров - Судьбе... Ваше Сиятельство, я каждый раз не думала, что так бывает, это совсем по-настоящему, совсем не по-людски - потому и останется между нами - но за такое встают на колени, и душу отдают, только другому отдана, хотя - сколько их у меня, этих душ? Хотите?
И так хотелось опоздать на поезд... Что было за три дня? Всё - было... Кончилось все, как и должно было - любовью... В метельную вокзальную мглу, выглядывая ставшими так быстро родными лица - да простят они меня, что о них тут - ни слова, оставляла финальное: "Я люблю вас!" И им, и тебе... Любви моей просто привычно сбиваться - с Вы на ты...
А еще - и тихо-тихо - так заклинают - себя - от Смерти: Ваше Сиятельство - я вернусь!
Замысел 30/31. 03 ночь, Пискаревка
Оправдание замысла 31.03 - где-то в Питере
Реализация сего варианта 2003-04-10
Достоверности напоследок: река, у которой стояла, по карте - Фонтанка. А то, что "Ваше Сиятельство" - обращение к графу, к князю - "Ваша Светлость", добрые люди подсказали, и "Светлость" выше... Но шла по смыслу, а остальное бродяге простительно - ибо простили...