В пыли, гари и части верхней защиты - кто разберет, сколько ему лет. -
А я в этой школе учился.
И хочу, чтоб вы умерли.
На все воля Многоликого.
Командир группы быстродействия скорей всего не успеет вспомнить, что это за школа.
А командира отделения спасла стена.
Угол очень старого торгового павильона.
И этот вот катер.
И неведомый инстинкт, скомандовавший "падай!" - за миг до того, как рвануло.
Уберегли от основных повреждений.
Получил незначительные.
Как раз вернулся в строй.
Думал, навсегда запомнит эти камни и эту площадь.
Но когда отправлялись, не опознал этой воронки среди прочих.
- А у меня сыновья, - говорит командир отделения. -
Младшему шесть, старшему одиннадцать, - и разряжается внезапным выбросом. -
Этих необходимо выжечь с нашей земли.
Огнем и железом.
Я не хочу, чтоб вот такое из них вырастили!
"Жарко", -
думает механик-водитель.
Раннее лето в этом году в степи.
Оно только подошло на старт, а уже все успело выгореть под солнцем.
Пыль облаками клубится над дорогой.
Остается надеяться, что у отныне захватчиков достаточно более неотложных задач, чтоб накрыть их с воздуха.
Наземные подразделения ныне национально-освободительной армии передвигаются оказывать поддержку в штурме Башни транспортных каналов.
Сражение за обладание единственной транспортной артерией противника стартовало позавчера.
С госпиталя.
Сыновья
1.
О своем прежнем доме Радко помнит немного.
Но там был кораблик.
Он стоял на самой верхней полке,
так, чтоб даже пододвинув стол, поставив на него стул, а на стул еще ящик, он все-таки не мог до него дотянуться.
А еще он помнит, как шел по коридору своего дома,
а тот внезапно был длинным,
длинным,
очень длинным,
а с потолка росли острые осколки большого красного стекла
и вода с них капала тоже красная,
плотная, не растворялась -
в той, что тоже была -
на полу,
а коридор изгибался, и где-то в конце его могла открыться дверь.
Потом ему сказали - он тяжело болел.
Ему никогда не скажут - возможно, это их и спасло.
Семьи непосредственно причастных к далиенскому бунту эвакуировали последними,
но наличие малолетнего члена семьи, еще в возрасте до первого имени, схлопотавшего серьезное поражение Tairhien, перевело их ощутимо вперед по очереди.
А то, поговаривают, им бы светили карантинные поселения.
Это серьезная тайна,
но в третьем поселке бывших жителей столицы о ней говорят все.
Радко, правда, предпочитает слушать.
Когда мальчишки в школе обмениваются рассказами о страшном.
Говорят, карантинные поселения оставили слишком близко к городу, чтоб их жители разгребали развалины.
Говорят, люди работают и то, что течет в городе, их меняет, и они постепенно становятся не совсем людьми.
Говорят еще, что туда отправляют тех, кто получил взысканий тяжестью на штрафной корпус.
Но это - Радко знает - совсем вранье:
его старший брат Шеловда в штрафном корпусе был прошлой осенью, все учебное время.
Вернулся совсем человеком.
Правда, Радко его не спрашивал.
Радко еще не взрослый - еще три малых года осталось -
но он уже знает: есть вещи, о которых совершенно незачем говорить.
Об отце.
О войне.
О том, что течет в городе.
О том, что мелкий Хилько, выросший уже здесь -
которому он зачем-то проболтался о кораблике...
наверно, скука общих обязательных медосмотров сближает -
не поверил.
Что люди живут в домах, где можно - поставить друг на друга стол, стул и еще ящик - и не дотянуться -
не до потолка -
только до верхней полки.
О том, что на самом деле работают в штрафном корпусе.
О том, что у Радко под кроватью живет невидимая крыса.
Он проснулся летом, в одну из самых коротких ночей.
И понял: она пришла.
Он придумывал -
если он будет бояться недолго.
А потом пересчитает планки на изголовье кровати.
Туда-обратно а потом с середины.
И если никогда не заснет на животе.
И если никогда не заглянет под кровать, никогда не приподнимет тусклый край казенного спальника.
(Мама говорила: из того дома им не разрешили взять ничего.
"Отведенный объем личных вещей, безболезненно проходящих карантинную обработку. Всем необходимым обеспечат на месте прибытия".
А еще - что этот дом она не видит смысла обустраивать.)
А главное - думал Радко -
если ему приснится длинный коридор, если немедленно захочет и сможет проснуться.
(Пару раз не получалось.
Он знал - она тоже там).
То невидимая крыса никогда его не съест.
А он вырастет.
И найдет способ ее приручить.
И тогда она съест их всех.
2.
Не успел.
Патрули "чистильщиков" по улицам ездят, но без крайней необходимости в дома не заходят:
незачем беспокоить и без того весьма затронутое местное население.
Лето шло к концу, когда они зашли.
Радко знал - еще когда официальный сигнал вызова призвал его с разрешенных спортивных занятий.
Но не сбежал.
Потому что степь вокруг гладкая и не убежишь.
Потому что отвечать придется маме и брату.
Двое патрульных с волнами на нашивках стояли в их спальне.
Ждали.
Вслух взвесит младший, с мокрым, прислюнявленным вихром на лбу.
"Дела-а".
Радко недолго боялся крысы.
И этих решил бояться недолго.
Но ему стало страшно, когда скомандовал старший патрульный:
"Оставим все как есть до инспектора.
Все прочь из дома на свежий воздух".
А до того, как прибыла инспектор, Радко сожалел.
Что плохо спрятал.
Думал, в следующий раз он найдет способ переместить... крысу.
Например, к старым развалинам за водоочисткой. Туда редко кто ходит.
Катер пришел быстро.
Эта тетка прибыла на личном транспорте.
Вместе с пыльными смерчами, не обещающими дождя.
Высокая, тощая-тощая совсем, с ног до головы - с капюшоном - завернутая в местную "пыльную" накидку,
непонятно-желтокожая с очень большими зубами.
Старая.
Была похожа на старую-старую кость, очень долго пролежавшую в степи.
Радко, кажется, сразу назвал ее "слоновьей костью" -
думал, так ругаются.
Прошла мимо них, как не заметив, пошла в дом.
Но Радко видел -
вот как глазами видел,
как она входит в спальню,
нарушает его зарок,
приподнимает край спальника...
А потом не видел, только невидимая крыса не может от нее сбежать,
а она сначала думает - взять и сразу приложить ее башкой об угол.
А потом передумает и спустится к ним.
Держа эту крысу за хвост.
Радко думал: он себя выдал.
Тем, что наверно дернулся.
Хоть чуть-чуть.
Тетка Слоновья Кость вслух сказала: "Ага!"
И: "Ребята, начинайте стандартную зачистку".
И: "Вы и вы - можете быть свободны. В дом пока не заходите", - это маме и брату. Они не шевельнутся.
И ему: "Вы, ньера Радко, подойдите..."
А невидимая крыса так в руке у нее и болтается. За хвост.
Большая, очень большая, ужасно.
Но как ненастоящая.
Обвисшая.
Сдутая.
Только она смотрит на Радко.
Глаза у невидимой крысы мутные и невидные.
И голодные.
И тетка смотрит на Радко.
А на нее смотреть не надо.
И не надо думать - особенно мысль, что в голове взяла и застряла и катается бубенчиком: к старым развалинам за водоочисткой.
К старым развалинам за водоочисткой.
- Понятно, - говорит тетка Слоновья Кость и, наконец, бьет с размаху невидимую крысу о несуществующую стену.
И крысы больше нет. -
Получается, подкармливал. Зачем?
"За водоочисткой... Раз, два, три..." -
Радко ловит, ловит ускользающий бубенец и начинает считать
Темные плитки в покрытии дорожки.
На тетку нельзя смотреть, он и не видит.
Как отпускает женщина оценивающий жест.
Рукой, в которой только что была крыса.
Не дождавшись ответа, тетка продолжит. Скучным преподавательским тоном:
- Разумеется, при определенных обстоятельствах крысины Изнанки вырастают большими. И могут сожрать. Начал бы он с тебя.
"Двадцать... девять", - а Радко очень страшно, и бубенец мысли выскальзывает, и чтоб он не вырвался вслух - он говорит вниз, ища тридцатую плитку, худшее:
- В карантинных поселениях такие бегают?
Кто-то рядом выдохнет. Радко не поймет, кто. Не тетка.
- Значит, карантинные поселения? - взвесит она. -
Понятно. Поехали.
Я вижу необходимость в наглядной демонстрации.
- Вы не имеете права, - очень длинным голосом вмешается мама.
- Сожалею, имею, - ответит тетка инспектор. -
Сознательное злонамеренное нарушение техники безопасности по обращению с Tairhien в крайне неустойчивом мире. Что подтвердит любой из моих коллег, -
тогда мама сядет.
А тетка Слоновья Кость сделает шаг, возьмет его за плечо, продолжит. -
Я считаю, что неоправданного расхода восстановимого ресурса этой земле более чем достаточно.
Верну его через некоторое время.
Живым и надеюсь несколько более разумным.
Сам пойдешь или придется передвигать?
Радко не думал: страшно -
Радко нашел, что еще обдумать.
Пальцы у тетки очень длинные, худые и тоже желтые, словно пример - устройства человеческого скелета на тренажере,
а они вот только зимой учили.
Шел, пересчитывал, названия вспоминал.
Держал перед глазами.
Руку-то она сразу отпустила. Как пошел.
Радко не удержался - спросил.
Потом, сначала было любопытно, как взлетает катер. Ни разу не видел.
Быстро было, прижало к жесткому креслу, он еще думал - был уверен - у этих внутри должно быть... все не так.
Было сурово и скучно, как в родном доме.
Сначала Радко долго смотрел в окно, где земля неслась назад.
Потом сказал:
- Я могу спросить?
- Я тебя слушаю, - откликнулась тетка Слоновья Кость.
Радко собирался - спросить что-то взрослое. Но не мог вспомнить - как его... "сознательное... и какое там нарушение техники безопасности".
Радко думал - сказать что-нибудь такое - словами - чтоб потом уже было не страшно и не стыдно. Но у него получилось только:
- Куда вы меня везете?
- Собираюсь показать тебе город. И проверить.
3.
Город был мертвым.
Серым с коричневым.
Пыльным.
Здесь еще похожим - на город.
И дома были, и стекла в окнах, где-то - он помнил - цветы в настенных вазонах.
Сухие.
Вообще ничего живого.
Даже деревья.
Даже трава между плитами.
Он только за воротами вспомнил: а на земле живых ведь было лето...
Тротуарные плиты проседали.
Медленно заваливались лавочки в скверах под деревьями с мертвой, серой листвой.