Аннотация: Текст включен в финальный сборник "Колеса Миров".
Иномирье для Марьянки
Говорила мне матушка моя, Евдокья Марфьевна: "Учи, сынок, магью! Ученым станешь, профессором, а я промеж людей профессорская мать буду". Не иначе как ведуньи в роду у матушки обретаются - все сбылось. Прямо так на картьях моих и значится: "Митрий Евдокьевич Тетерята, профессор, доктор магичьих наук". Матушка, когда впервой картью увидала, - так у нее глазья и вспыхнули. Повертела в руках почтительно, разглядела внимательно, а вечером, как бы ненароком: "И много у тебя, сынок, таких картей?" Я ей тогда с дюжину оставил - то-то радости было - всем соседям, поди, раздарила.
Уж до чего Евдокья Марфьевна до моего житья падкая - будто хорь до цыпленков. Вот и в прошлую веснь, когда в село заезжал, в аккурат на матушкино рожденье, так уж ей знать кортело, где службу исполняю, при каком начальстве состою да над кем власть имею - и уговоры в ход пошли, и вопрошенья с хитринкою, ажно слезьми Евдокья Марфьевна не побрезговала. И так я увильнуть пытался, и этак выкрутить, да где ж это видано, чтобы мужескому полу удавалось женский в споре победить, без кулачьев да колотушек?
Довелось со значеньем обмолвиться, что служба моя таковая есть, что никому про то ведать не смею - уж больно секретна да столь важна - не только для Вкрайны - для всех крайн Яркославья. Знать не знаю, что матушка после слов неосторожных надумала, что соседям поведала, да только теперь в родное Костогрызье хоть и не появляйся, коли не хочешь, чтобы тебя паче диковины глазьями лапали да пальцами тыкали.
Да и сам-то, сам-то хорош - потрафить хотел родительнице, в село не иначе как в личине торжественной приезжал, которую на говорильни да решальни надеваю. Приличная личина - в пенсне, дорогом костюме - только и красоваться перед девками деревенскими. А вторую мою личину, которая для работы, никогда в Костогрызье не видали. Диковинная личина, в лавке такую купить и не думай! Одна борода чего стоит - окладистая, благообразная, чуть что не до пояса. Глазья черные, жуткие - в зеркалье глянешь - самому страшно. Нос крюком, голос до печенок пробирает... И хотел бы какую другую личину подобрать, покрасивше, - да не с руки Портальному всего Яркославья на купчину походить али на магья какого местечкового, заполошного...
До чего же человеки созданья дивные... Ночей ведь за книгами не спал, щей недохлебывал, девкам песен недопевал - все хотел службу повыше да побогаче - чуть что не Светлейшим в мечтаньях сам себе виделся. А нет-нет, да и прыгнет блохою думанье, что чуть бы полегше жилось в заштатных-то магьях... И силы злобные в городишках мелких послабше, и желаний-прошений у человеков поменьше... Дождье припустить, тучи развеять, скотину волшебной меткой назначить, топор в саморубы определить... Да кто ж его знает... Может, какому магью местечковому служба Портального тоже легкою да приятною кажет? Мол, бродишь, где тебе любо, - а человеки сами в ноги кидаются с дарами-подношеньями - что хошь бери, да только покажи, где души любимые, из Яркославья ушедшие, ныне обретаются.
Показать-то души умершие любому мало-мальски сведущему магью по силам - кабы только попервой от Порталья кусок туману отщипнул да в ладанку нашейную заточил. А там уж только тронь ее магичьей силою, да дорожку проложи от ладанки к самому Порталью, да зеркалье, каких в любой лавке три на грошь дают, левою рукою человеку от сердца своего подай. А коли нет зеркалья, то хоть в кадушку с водой, хоть в лужицу руку-то окуни - все едино. Да вопроси со всею строгостью: "Веруешь"? Кто ж тут "Не верую" молвит, коли сам Портальный вопрошает? На моей памяти никто иное не ответствовал. Да ответствие-то не только Портальному слышимо - самому Порталью! И вот коли глядит из Порталья сила неведомая - уж тогда держись! Не всякому магью силы дано глазьями не ослепнуть да силы магичьей от того не лишиться... Ох, и не всякому...
Сколько раз Порталье моими глазьями в души человеков глядело - ажно не счесть. Виделя я души темные, неверующие. Видел веру слабую, что еле жива, и веру злобную, что душу изнутри до угольков сжигает. Видел рваные языки пламени души неспокойной, что сама в себе сомневается. Видел я веру, что ярким спокойным огнем горит - хорошую веру, настоящую. Вот и у Марьянки такая была - настоящая...
Мы с Марьянкою еще детями сопливыми бегали в лес да на речку - дружны были, ох, и дружны... Все Костогрызье женихом да невестою называло да скорую свадьбу пророчило. А мы и не противились. Да видать, не судьба была свадьбу сыграть. Как уходил я на магья учиться, так обещал Марьянке вернуться вскорости уважаемым человеком да ее женою забрать на место службы почетной. Законом магичьим дозволено магьям жену в дом брать. Светлейшему - дозволено. А вот Портальному - нет позволенья душою с женой в обряде магичьем связанным быть. Только с Портальем...
Три раза Светлейший "Принимаешь?" у меня вопрошал, посох Портального из рук в руки передавая. Трижды я связь магичью с Портальем свободною волею принял. Заслонила мне в памяти честь высочайшая - Портальным всего Яркославья стать - слова-обещанья, Марьянке на прощанье сказанные. Почти и ложью душу пачкать не пришлось, когда на вопрос молчаливый глазьев темно-карих ответствовал, что связан уже магичьим обрядом навеки. Не забыть мне ту слезинку Марьянкину - до тех самых пор, пока Порталье в последний путь не покличет, не забыть.
Сосватали подружку мою вскорости. Хороший человек в дом взял Марьянку - добрый, работящий. Не костогрызовский - из соседнего села, что к городу поближе, да побогаче. Любил ее очень. Да сказывали человеки, что она не любила. И в снах моих горестных увидать мне не раз довелось, как с прозрачною прощальною слезинкою любовь от Марьянки навеки сбежала. Не было в том моей вины, кто ж в судьбе своей виновен - а нет-нет, да набежит грусть-тоска ажно выть хочется да скинуть личину ненавистную. Да разве ж скинешь...
На всю жизнь Портальному доля его положена да личина покладена. И снять ее Портальный не волен... Надень личину торжественную, купи в лавке любую, которая тебе по нраву и по монетам. Да только под ними все одно Портальным останешься. Все одно как ответствует человек "Верую" по правде, с душою горящею, так в зеркалье, что в руке у тебя кусьем от Порталья горит, душа умершая и покажется. И коли правдою душа та в мире жила, то в Иномирье живется ей светло да сладко. Да еще и дар свой последний Порталье душе той дарует - дозволяет увидеть в последний раз Яркославье, да с любимым человеком, к Порталью пришедшим, самые важные слова молвить. Светлые то мгновенья, люблю я их очень. Не будь их - совсем бы тяжкою служба Портального стала.
А темные души в другом Иномирье живут... али на другой стороне Иномирья светлого - никому сие не ведомо. Тяжко там души в мученьях страдают, ох и тяжко... И коли темную душу зеркалье покажет - вопрошает Порталье "Разделяешь?" - и тут уж человеку решать. Ежели ответствует "Разделяю", то принимает мученья, любимой душе судившиеся и дарит тем самым надежду на возвращенье в мир живых. А там, глядишь, и в светлое Иномирье дорогу Порталье откроет в час положенный - только бы получилось той душе к свету повернуться. А ежели вместо "Разделяю", человек "Отпущаю" ответствует, то оставляет душу темную в мученьях неразделенных, без надежды на возвращенье.
Редко "Разделяю" ответствуют. Страшно душе живой в Иномирье до срока уходить. Страшно мученья добровольные принимать. Страшно...
Прошлой осенью, днем дождливым, голос женский, смутно знакомый, на вопрошение беспощадное Порталья без раздумья "Разделяю" ответствовал. Замешкался я на миг, отступил от деяний привычных. Не поднял посох, чтобы душу живую Порталью передать. В Марьянкиных карих глазьях утонул. Да такие в них слова прочел, что и вовсе не удержался - глянул через Порталье на душу темную, с которою любовь моя детская мученья тяжкие разделить решилась. Много я всего видел да слышал за время службы своей при Порталье, вот только злобы такой да проклятий ранее встречать не доводилось... Во всех своих мученьях супруг Марьянку обвинял, в том, что не любила и рукою своею во тьму Порталья толкнула, туда, где души самоубийцев в страданьях тяжких томятся.
Три раза поднимал я посох, в Марьянкины глазья глядя. А на четвертый - выронил зеркалье, разорвал дорожку к Порталью, от ладанки моей проложенную. Не отдал Иномирью Марьянкину душу, вопреки желанию искреннему уйти за супругом, искупить нелюбовь надеждою. Тяжкий проступок совершил, бесповоротный... Только единожды человекам в телесной оболочке к Порталью обратиться положено, а далее только в смертный час, когда уже с телом бренным простились.
Долго я мыслию тешился, что уйдет теперь Марьянка в Иномирье своею дорогой. В светлое Иномирье уйдет душою чистою, к вечному счастью. Да только когда Светлейший наказанье мое оглашал на сборище верховных магьев, да посох с личиною Портального отбирал, поведали мне, что беду великую накликал на Яркославье, сам того и не ведая. Обида горькая затаилась в Порталье за нарушение закона извечного. Не вопрошает Порталье более "Разделяешь?", не дозволяет любящему человеку разделить мученья с душою темною, любимою. Нет больше у темных душ надежды на возвращенье в мир живых да на светлое Иномирье... Знаю я, что милостиво Порталье - не станет долго Яркославье в наказаньи тяжком держать... Вот только сколько времени пройдет - год ли, век... Никому сие не ведомо...
Такая вот история со мною приключилась... И ежели кому из вас судьба на свободу выйти, да в Яркославье попасть - светлым Иномирьем прошу: найдите в селе Костогрызье матушку мою, Евдокью Марфьевну. Передайте ей любовь мою сердечную да сожаленье, что в старости одну оставил... Да скажите, что не знал я, какую беду в Яркославье проступком своим принесу... А если бы знал? А если бы знал... Не стал бы я всех человеков Яркославья надежды лишать - отдал бы Марьянку... Да только смог бы по уму поступить? Не знаю... Сердце-то мое не со всеми человеками Яркославья было - с одною Марьянкою...