...Замок сотрясался под напором пожирающего его огня. Девять высоких и узких каменных башен, увенчанных остроконечными золотыми крышами, одна за другой осели, рассыпавшись, и были проглочены пламенем и смердеющим дымом. Внутри замка, выстроенного из черного камня, в самой большой его зале, воздух плавился, опаляемый огнем. Сквозь рваные и извилистые трещины в каменных стенах, полу, и потолке, просачивался раскаленный до цвета свежей крови жар. Огненные языки, разбрасывая в стороны искры, то и дело лизали камни и хрустальные осколки, рассыпавшиеся на полу.
Лужицы недавно пролитой крови уже ссохлись и растрескались. Хрустальные осколки... они скрипели под ногами. Три темных фигуры мелькали на фоне огненных всплесков, озарявших зал. Три человека - в охваченном огнем замке, окруженные пламенем... Но они не пытались покинуть зал, и спастись, нет. На полу, среди осколков огромной разбившейся люстры, лежали полуобугленные трупы, медленно запекающиеся под действием жара. Тела, разбросанные повсюду, лежали, нелепо раскинув в стороны изуродованные конечности, среди своих внутренностей, вывалившихся из распоротого чрева. Три человека оказались рядом друг с другом, в центре залы, и... в одно мгновение навели друг на друга оружие.
Особенно ярко вспыхнул огонь в трещинах рушащегося потолка, и их лица осветились. Они были совсем молоды. Двое юношей и девушка. Они были испачканы в крови и саже. У каждого из них было в руках по паре автоматических пистолетов, дула которых они направили друг другу в головы. На лицах молодых людей была написана жестокая решимость.
Черные камни срывались, и с грохотом падали на пол. Воздух с каждым мгновением накалялся все сильнее; огонь прорывался в зал, подкрадываясь все ближе, готовясь сомкнуться над головами людей. Фигуры замерли. Руки не дрожали от волнения. Не было ни колебаний, ни сомнений. Все уже было давно решено, и они знали об этом, знали, и вот теперь наступила развязка...
- Момент истины! - крикнула девушка. Ее карие глаза злобно сверкнули. Она продолжала держать на мушке двух юношей, а те, в свою очередь, целились ей и друг другу в лицо. Замкнутый круг. Нет выхода, кроме одного. - Чья же пуля будет быстрее?!!
Один из юношей криво усмехнулся в ответ. То была гримаса человека, получавшего откровенное удовольствие от убийств. Маньяка.
- Сейчас и проверим, детка.
Девушка и юноша, ответивший ей, переглянулись. Они перевели дыхание, и одновременно посмотрели на третьего человека в их смертельной связке. Они ждали его слова, его ответа, который должен был подтолкнуть их к последнему шагу в их жизни.
Юноша, встретив их взгляды, улыбнулся. Именно - улыбнулся. Он был спокоен, несмотря на рваную рану в плече, откуда медленно стекала по руке густая кровь. От юноши исходила сила, и необыкновенный магнетизм.
- Мессия нового мира может быть только один, - сказал он.
Одна из стен замка, насквозь изъеденная огнем, надломилась, и, утянув за собой часть потолка, погрузилась в прожорливое пламя. Огненный столп взметнулся вверх, опалив трех молодых людей. Всё. Они поняли, что пора действовать. Их пальцы, лежавшие на спусковых курках, одновременно дернулись. Прогремели выстрелы...
ГЛАВА 1
16 сентября 2012 года.
Тринадцать дней до старта Турнира.
Школа-интернат "Paris de Sion" находилась в пригороде Парижа, в стороне от городской сутолоки и оживленных автомобильных трасс.
"Paris de Sion" владела солидной репутацией и ежегодно богатейшие семьи Франции отправляли сюда своих отпрысков. Конечно, стоимость обучения могла шокировать простого обывателя, но качество обучения стоило того. Не даром в высоких кругах даже бытовало такое высказывание: "В "Paris de Sion" приходят мальками, а выходят акулами-людоедами!"
Мария Магдалена, или просто - Марлен, как к ней обращались родные, внимательно смотрела на густой величественный лес, вплотную подступавший к трехметровым бетонным стенам, окружавшим "Paris de Sion", на огромные литые ворота, раскрывавшихся перед автомобилями. Увидев, что один из охранников смотрит на нее, Марлен прижалась к стеклу и состроила рожу. Будет знать, как пялиться, придурок несчастный!
Оказавшись на территории школы-интерната, автомобиль проехал по дороге, вымощенной булыжником, к главному входу "Paris de Sion" , где в порядке очереди, машины останавливались перед широким каменным крыльцом, и высаживали пассажиров. Марлен увидела разбитый у школы парк, с прудом, фонтанами и каменными скамеечками. Трехэтажное здание школы было выдержано в величественном готическом стиле.
- Ну вот, почти и приехали, - заговорил отец. - Теперь ты счастлива?
Марлен повернула голову и взглянула на него, на ее лице не отразилось абсолютно ничего.
- Конечно, отец, - ответила она холодно.
Отец окинул ее строгим взглядом, открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но не решился. Промолчав, он отвернулся к окну. Шофер, полуобернувшись, сообщил, что следующая очередь - их, автомобиль сейчас остановится перед крыльцом. Когда это произошло, Марлен сама открыла дверцу, не дожидаясь, пока это сделает отец, и выскочила наружу. Ей невмоготу больше было находиться рядом с сумрачным отцом.
- Марлен!
Она даже не обратила на возглас отца внимания, обернувшись к парадному входу, пристально разглядывая каменные украшения. Ей не терпелось зайти внутрь. Отец, покинув заднее сидение автомобиля, подошел к ней, и со вздохом взял за руку. Марлен тут же вырвала свою ладонь.
- Я уже не маленькая! - процедила она сквозь зубы. - Мне уже шестнадцать лет!
Молча они поднялись по ступенькам, а тем временем лимузин отъехал, освобождая место для следующего автомобиля. Шофер должен был переместиться к одному из трех корпусов школьного общежития, где необходимо было выгрузить вещи и отправить их в уже подготовленную комнату. Бросив быстрый взгляд по сторонам, Марлен заметила, что, что чуть поодаль крыльца собрались юноши и девушки, одетые в униформу, и с любопытством глазеющие на прибывающих. У дверей школы также стояло множество праздных учащихся, без всякого стеснения оглядевших Марлен и ее отца. Кто-то из них при виде Марлен насмешливо хихикнул.
"Коридор позора", - подумала Марлен с презрением.
Зайдя в здание школы, Марлен и ее отец оказались в просторном холле. Здесь стояло два стола, за которыми сидели важного вида женщины. У одного стола толпились девушки, у другого - юноши. Всех их следовало распределить по классам, соответствующим их возрасту, и общежитиям. Возраст прибывших колебался от двенадцати до семнадцати лет. Марлен отметила, что не все прибывшие обязаны были подходить к этим столам, а только те, кто прибывал сюда на первый учебный год. Таких было не очень много. Старшеклассникам велели встать в конец очереди и пропустить малолеток.
Кажется, у стола девушек произошла какая-то заминка; одна из женщин, выдававших бумаги перепутала несколько листов и бегала в администрацию, чтобы что-то там исправить. Вернувшись, она стала выдавать бумаги. Рядом так же работала другая дама.
- Вот бюрократия, - недовольно пробормотал отец. Он явно чувствовал себя здесь неуютно и неуверенно.
Марлен молчала и поглядывала по сторонам. Холл школы был прохладным, несмотря на то, что в середине сентября погода была жаркая. Потолок украшала живопись и большие хрустальные люстры, которые удерживали массивные бронзовые цепи. Пол под ногами был сложен из белого и черного мрамора.
Позади, у входа, послышались какие-то возгласы. Через несколько секунд Марлен стала понятна причина этого волнения: она увидела вошедшего. В холле школы-интерната "Paris de Sion" появился высокий и стройный юноша, одетый в черный и очень дорогой костюм. Девчонки, стоявшие впереди Марлен, оглянулись, и не смогли сдержать восхищенных возгласов. Юноша без сомнения был полукровкой: в нем угадывались азиатские черты - раскосые глаза, тонкий, почти кукольный нос, высокие скулы и персиковый цвет кожи; одновременно с этим у него были синие глаза, по-европейски крупноватый рот, и твердо очерченная линия подбородка. Такой, как он, мог быть всемирно известной моделью, идеалом красоты. Но больше поражало в нем другое - выражение его лица и синих глаз; от него исходили физически ощутимые флюиды опасности, жестокости, угрозы. И ему не потребовалось что-либо говорить, или применять физическую силу, чтобы заставить юношей, стоявших в очереди перед регистрационным столом, рассыпаться в стороны и освободить ему дорогу.
Подойдя к столу, юноша, окинув женщину пренебрежительным взглядом, сказал на прекрасном французском:
- Юген Габриэль де Сарон, - он бросил на крышку стола свои документы.
Женщина, не молодая уже, со старомодной прической, с розовой помадой на морщинистых губах, явно не привыкла к такому обращению. Однако, взглянув в лицо юноше, она не решилась сделать ему замечание, и стала разыскивать его метрику в картотеке. Температура в прохладном величественном холле подскочила, стало жарко.
- Что за ужасный тип! - пробормотал отец Марлен. - Он, получается, будет здесь учиться?
Сказал он это негромко, Марлен знала, что он никогда не решиться сказать это достаточно громко, так, чтобы этот "ужасный тип" смог его услышать. Сама же Марлен не могла отвести взгляда от юноши; она никогда не видела никого круче, чем он. Такие люди как он, могут вершить историю мановением ресниц. Ее сердце забилось учащенно. Она взглянула на прочих девушек, и увидела, что те уже буквально расплылись по полу от восторга. Еще немного, и их можно будет оскребать от мрамора лопатами.
Тут де Сарон, небрежно засунувший руки в карманы брюк, поглядел в их сторону. Этого было достаточно, чтобы девушки тут же разогнули ноги, выпрямили спины, подобрали животы, и настроили грудь пистолетом. Они постарались занять наиболее выигрышные с их стороны позы, и это рассмешило Марлен. Она могла позволить себе смеяться, уж она-то знала - какую бы позу она не заняла, такой парень, как он, на нее никогда не взглянет. А если и взглянет, то не отличит от придорожного столба или сельскохозяйственного инвентаря. Поэтому Марлен ровным счетом ничего не сделала, чтобы понравиться ему.
А в синих глазах Югена Габриэля де Сарона было высокомерное презрение.
Когда дама протянула ему метрику и распределительный лист, он даже не поблагодарил ее. Взяв документы, он так же молча развернулся и вышел. Марлен, не удержавшись, поглядела ему вслед: когда де Сарон оказался на крыльце, то стоявшие там ученики, трепавшиеся сейчас о чем-то меж собою, поспешно расступились в стороны, почти с почтительностью освобождая ему дорогу.
- Ужасный тип! - повторил отец.
Марлен промолчала. Что она могла сказать? Что таких, как этот "тип", на всей Земле можно пересчитать на пальцах? Уж в этом она была уверена. Есть люди, созданные богом, - их называют "святыми", "блаженными", они внушают людям покой и смирение, и тем самым управляют душами многих и многих. А есть люди, созданные дьяволом, - они мятежны и разрушают покой там, где появляются; они горят разрушительным огнем, охватывающим всех, кто имеет неосторожность оказаться рядом. И в Югене Габриэле де Сароне живет дьявол.
Марлен знала это.
Впервые Марлен увидела Дьявола тогда, когда ей было тринадцать лет.
Она путешествовала с родителями и старшей сестрой по Испании вместе с экскурсионной группой. В Мадриде, помимо всех прочих достопримечательностей, экскурсия предусматривала посещение парка Ретиро. Там Марлен увидела на каменном пьедестале удивительно красивую бронзовую статую. В то время, как гости Мадрида, стоя рядом с экскурсоводом, слушали его пояснения, Марлен целиком отдалась созерцанию скульптуры, изображавшей Падшего Ангела.
Сатана Дьявол был красив. Князь демонов был обнажен, и можно было без конца любоваться его телом, сильным, мускулистым; его лицо выражало гнев и мятежную непокорность. Он смотрел вверх, на небо, и, казалось, даже падая вниз, не собирался сдаваться и покоряться тому, кто низверг его. Его ноги и руки опутывали змеи, судорожно осклабившие пасти. Но крылья Дьявола были свободны, их ничто не сковывало. Крылья были раскинуты в стороны, прекрасные сильные крылья... Марлен вгляделась в лицо Падшего Ангела: оно было прекрасным и грозным; губы приоткрыты, как будто Дьявол хочет крикнуть что-то.
Никогда Марлен не была еще захвачена зрелищем. Она с родителями посетила по всей Испании множество католических испанских храмов, считающихся достопримечательностью страны. Но статуи ангелов и святых великомучеников не удивляли ее, не приводили в восторг. Марлен было скучно. Изображения почитаемых церковью образов казались ей некрасивыми, какими-то неправильными, несовершенными... А эта скульптура была совершенна. Дьявол был совершенен...
Марлен охватил небывалый восторг; она оглянулась, чтобы посмотреть на других людей, собравшихся у скульптуры - разделяют ли они ее чувства? И увидела, что люди почти не глядят на прекрасного Падшего Ангела, со скукой внимая монотонному голосу старика-экскурсовода, и поглядывая на часы. Утро было в разгаре, и до сиесты еще далеко, однако им не терпелось прекратить походы по "культурным достопримечательностям" и осесть в каком-нибудь маленьком кафе с кондиционером, коих было в округе предостаточно. Им был неинтересен Дьявол.
Марлен повернулась к экскурсоводу и услышала:
- ...Скульптор Риккардо Белевьер закончил работу над скульптурой 1874 году. Белевьер запечатлел момент, когда Сатана Дьявол был низвержен с небес (Откровение 12:9) за свое сопротивление и открытый мятеж против Господа Бога. Скульптура была удостоена двух наград - одной в Мадриде, а другой в Париже, на Всемирной выставке в 1878 году. По одной из версий, Белевьера подтолкнула на создание этой композиции поэма Джона Мильтона "Потерянный рай"... - старик откашлялся, и продолжил: - Как бы там ни было, закончу словами Марии Исабель Хея: "Мадрид должен гордиться тем, что является единственным городом в мире, где возведен памятник Дьяволу..."
Туристы, поняв, что лекция окончилась, вздохнули с облегчением. Быстро задвигавшись, они стали фотографироваться на фоне скульптуры. Марлен поспешно отошла в сторону. С отвращением она стала смотреть на глупо улыбающихся людей, занимавших неестественные позы, и глядящих в объективы фотокамер. Ей стало отчего-то холодно, хотя осеннее испанское утро было жарким. Ей стало холодно и страшно.
"Они не должны этого делать!" - мелькнуло у нее в голове.
Потом она услышала, как отец и мать зовут ее - они и старшая сестра также хотели сфотографироваться у памятника.
- Марлен, иди сюда! - весело крикнула ей мать, и помахала рукой. - Давай же!
Тринадцатилетняя девочка, вжав голову в плечи, вновь взглянула на Дьявола. И ей показалось, что в его облике что-то изменилось. Теперь он сердится не только на Бога, но и на людей, не знающих о нем ничего, и оскорбляющих его этими позами и улыбками. Нет, она ни за что не станет фотографироваться здесь! Марлен отбежала от родителей в сторону, и, сжав руки в кулаки, отрицательно замотала головой.
- Марлен, не валяй дурака! - сказал отец. - Потом сама недовольна будешь, что мы без тебя сфотографировались.
- Я не хочу! - крикнула в ответ девочка, и на всякий случай отодвинулась еще дальше. - Не хочу!
Родители, подумав немного, пожали плечами. Обняв старшую дочь, они заняли место у памятника и скорчили радостные физиономии в объектив. Потом, когда они вернутся во Францию, они проявят пленку и вставят фотографии в семейный фотоальбом. На долгую память.
Марлен, сложив руки на груди, с раздражением наблюдала за ними.
- Улыбочку, сеньор, сеньора, сеньорита! - воскликнул фотограф и щелкнул затвором фотоаппарата. - А теперь помахайте приветливо рукой!
Марлен от нечего делать, опустила взгляд себе под ноги, и стала поддевать камешки носком своих туфель без каблуков. Потом она подняла глаза и вздохнула: родители и сестра все еще торчали возле памятника. Марлен что есть силы пнула камешек, и он, пролетев через площадку перед скульптурой, упал на газон с изумрудной травой. Марлен осталась довольна своей подачей. И тут она увидела мужчину под сенью дерева, стоявшего, прислонившись спиной к стволу. На его лицо падала тень от развесистой кроны, и скрывала черты его лица. Марлен отметила, что мужчина одет в джинсы и легкую рубашку, и, в общем-то, ничем не отличается от прочих посетителей парка Ретиро и жителей Мадрида. Его голова была повернута в сторону памятника и группы туристов, оживленно фотографирующихся возле него. Несомненно, его взгляд был устремлен именно туда.
Девочка, как завороженная, сделала несколько шагов вперед, желая увидеть его лицо. Но это было невозможно: сочетание яркого солнца на открытой площадке и густой тени под деревом мешало Марлен как следует приглядеться.
- Марлен! Мы уже уходим! - крикнула мать.
Марлен, услышав голос матери, оглянулась. Действительно, туристическая группа уже медленно подтягивалась в сторону выхода из парка, где их ждал экскурсионный автобус. Сафран резко замахала ей рукой, и нахмурилась. Марлен поспешила к ним, однако, через несколько шагов остановилась, и взглянула туда, где стоял мужчина. Под деревом никого не было.
- Марлен, поторопись! - прикрикнул на дочь отец.
Девочка, помедлив, продолжила свой путь. Она не осмеливалась бросить прощальный взгляд на скульптуру Дьявола. Ей казалось, что она чем-то очень сильно рассердила его, и, если она сейчас оглянется, то увидит там что-нибудь ужасное.
Отец, схватив ее за руку, потащил к выходу из парка, на ходу отчитывая за непослушание. А Марлен все оглядывалась назад. Ей казалось, что там, позади, остался кусочек ее сердца, кусочек души. Будто там она увидела чудо.
"Это действительно было похоже на чудо!" - подумала потом Марлен. Она запомнила Дьявола в мельчайших подробностях - так, как девушка, запоминает лицо своего возлюбленного. Стоило ей закрыть глаза - и его образ возникал перед ее внутренним взором. С тех пор Дьявол неотступно следовал за Марлен.
Наконец, подошла ее очередь. Дама за регистрационным столом протянула ей документы. Марлен взглянула на свое распределение: здание Љ2, женский корпус, комната - 113. К метрике прилагалась копия карты школы-интерната, где были обозначены здания школы, общежития, хозяйственные постройки, спортивный комплекс, и чертежи многочисленных дорожек, пересекающих парк. Марлен повертела карту, пытаясь понять - что к чему. Не смогла.
Отец забрал у нее карту из рук, и быстро сориентировался. Покинув здание школы, они пересекли парк, и подошли к общежитиям. В холле общежития их встретила ворчливого вида администратор, которой, вероятно, было уже лет сто. Прищурившись на Марлен, она скрипучим голосом попросила документы. Сверившись с ними, она выдала заранее заказанный пропуск для прохода в помещение общежития, и ключи. Потом добавила к этому листовку отвратительного зеленого цвета.
- Что это? - спросила Марлен.
- План помещений, ну там - где душевая, туалеты, и, конечно же, правила "Paris de Sion", - пояснила старушенция. - То, что можно делать здесь, и что делать категорически нельзя.
Марлен сдержала насмешливую ухмылку.
В сопровождении отца она поднялась на третий этаж, где отыскала нужную комнату. Шофер уже принес багаж и поставил его рядом с дверью. Открыв дверь, и войдя в комнату, Марлен первым делом огляделась.
- Ну и дела, - проговорил отец, увидев комнату. - Что это за сарай?
Комната была небольшая, не больше двенадцати квадратных метров. Узкое стрельчатое окно выходило на затененную сторону и поэтому вместо света пропускало лишь промозглую сырость и тень. Платяной шкафчик был совсем крохотный. Односпальная кровать, несколько стульев и письменный стол. На стене висит одинокая книжная полка. Деревянные половицы скрипят под ногами. Комната походила на аскетическую келью средневекового монаха-затворника.
- Я сейчас вернусь в администрацию, и договорюсь, чтобы тебе предоставили другую комнату, - сказал отец. - А то я не понимаю, за что я плачу деньги?.. За комнату, где сто лет никто не жил, кроме мышей?
- Не надо, отец! - возразила вдруг Марлен, она села на кровать, и взглянула на него. - Не нужно. Мне здесь нравится.
Отец уставился на нее в замешательстве.
- Все действительно в порядке, - добавила девушка. - Не беспокойся за меня, отец.
Он попробовал что-то ей возразить, но Марлен отвергала все его доводы. Да, эта комната - именно то, что ей было нужно. Отец выглядел совсем растерявшимся, и Марлен ощутила острую жалость. В последнее время он сильно постарел, в глазах у него не было прежнего блеска, в движениях - живости. Горе надломило его. Наверняка сейчас он думает о том, какая она неблагодарная, и бесчувственная. Мысленно он обвиняет Марлен в том, что ее как будто не волнует смерть матери, и ужасная болезнь сестры. Он не скажет младшей дочери об этом, не обвинит, но этого было и не нужно - Марлен и так знала это. И она не собиралась разубеждать отца.
Когда он уехал, уговорившись, что заберет ее из интерната в пятницу вечером, Марлен вздохнула свободней. Она распаковала багаж, разложила некоторые вещи, заправила постель. Потом, бросила все - и легла на кровать. Подложив под голову подушку, Марлен взглянула на свою руку - на ладони лежали карманные золотые часы. Тяжелые, круглые, они были старинными, и работали от механического завода. Но не это было главным. Главным было то, что часы спешили - опережая реальное время на пять минут.
О, эти пять минут! Если бы Марлен могла перевести стрелки еще дальше, опередив время на десять, на пятнадцать минут... Но Дьявол не позволял ей этого. Он давал ей только эти пять проклятых минут... За пять минут до гибели матери, Марлен узнала об этом. Она тогда увидела, как серебристый "БМВ" на страшной скорости слетает в кювет, переворачивается, взметнув в воздух пыль... а потом загорается. Мать, зажатая между сидением и рулем еще жива и в сознании. Она не может выбраться. Мать кричит, зовет на помощь, но никого нет рядом, никто не слышит ее. Огонь начинает пожирать ее, до мерзости медленно, продлевая мучения, пока та не теряет от боли сознание... Тогда он завершает свой путь, сожрав окончательно тело матери Марлен. И Марлен увидела это - пять минут, подаренных ей будущим, показали ей грядущее, - но она не смогла помешать. Марлен была далеко, а времени не оставалось, пять минут истекли быстро. Мать умерла. Пять проклятых минут...
Марлен отложила часы, положив их на постель рядом с собой. И взяла в руки длинный белый конверт, заляпанный различными почтовыми штампами и какими-то росписями. Она получила это письмо в конце мая этого года. На конверте было написано ее имя и адрес, однако не было адреса отправителя. Марлен помнила, как удивилась, когда получила это письмо - оно выглядело так, будто успело поблуждать по всему миру, разыскивая адресата. Вскрыв его, она обнаружила внутри открытку с каким-то весьма посредственным рисунком цветов; на обратной стороне текст, отпечатанный на пишущей машинке с западающей буквой "S".
"Марии Магдалене Сабина.
Сообщаем Вам, что закончен конкурсный отбор среди населения Земли, для участия в знаменитом Дьявольском Турнире. Несмотря на то, что Вы не подавали заявку, Ваша персона была занесена в списки с ходатайства S. и также участвовала в конкурсе. Рады сообщить Вам, что Ваша кандидатура оказалась среди счастливчиков, отобранных для турнира.
ВЫ ИЗБРАННЫ ДЛЯ ТУРНИРА. ПОЗДРАВЛЯЕМ ВАС!
* Этот древний и знаменитый турнир устраивается в Геенне Огненной князем Дьяволом уже на протяжении многих тысячелетий! Участвовать в этом турнире - уже Высокая Честь. Каждые СТО ЛЕТ лучшие из лучших, смелейшие из смелейших, безумнейшие из безумнейших, отобранные Адом, спускаются в Гадес, чтобы сразиться с его обитателями и с друг другом. И - если Вы победите, - турнир "HELLGAME" навсегда изменит не только Вашу жизнь, но и жизнь вокруг Вас! Победителя ждут ТРИНАДЦАТЬ исполненных заветных желаний, и нет ничего, чтобы не было исполнено (права победителя защищены подробным контрактом, во избежание недоразумений). Вы можете пожелать власть над миром; Вы можете стать баснословным богачом; Вы можете стать звездой экрана и эстрады; Вы можете пожелать для себя красоту, поражающую в самое сердце; Вы можете оживить своих мертвецов и повернуть время вспять... Вы можете пожелать все это одновременно! Перспективы огромны, помните это.
Турнир стартует 30 сентября 2012 года, в 00:00:01 времени того часового пояса, где находится каждый отдельно взятый участник. Для того, чтобы оказаться на месте сбора всех участников турнира, каждый кандидат должен в точности выполнять все данные ему инструкции. Тот, кто не сможет оказаться в назначенном месте в назначенное время - автоматически выбывает из турнира. Помните это.
Инструкции: от Вас, мадмуазель Сабина, требуется оказаться в пригороде Парижа не позднее двадцатого сентября. Вам необходимо проникнуть на территорию элитного интерната "Paris de Sion", где Вы должны будете дожидаться последующих инструкций, которые придут к Вам сразу же, как только мы убедимся, что Вы выполняете условия, поставленные нами. Если двадцатого сентября Вас не будет в школе-интернате "Paris de Sion", то Вы автоматически выбываете из турнира. Помните это.
Просим Вас отнестись к данному посланию со всей внимательностью и серьезностью. Вы должны понимать, что любое отклонение от инструкций влечет за собой исключение из списка участников турнира "HELLGAME". Вы должны понимать, что не имеете права разглашать содержание этого послания кому бы то ни было. Мы тщательно отслеживаем все Ваши поступки, и, в случае нарушения правил, Вы лишаетесь возможности участвовать в турнире. В случае выбывания, Вы будете вынуждены ждать СТО ЛЕТ, прежде чем снова попытать счастья в турнире. Помните это.
С уважением, комитет турнира "HELLGAME".
ГЛАВА 2
Тогда, в мае, получив письмо, Марлен не сомневалась не секунды - всё это правда. Вся ее жизнь сложилась так, что она сразу поверила тому, что прочитала в дешевенькой открытке. Поверила, и готова была сделать что угодно, чтобы выполнить поставленные условия.
Отец Марлен, Решад Сабина, был турком по происхождению, однако не был на родине уже более двадцати пяти лет. Он приехал во Францию еще совсем молодым парнем, желая найти здесь новую для себя жизнь, и готовый выполнять самую черную работу, лишь бы найти себе место в этой стране. Ему повезло: дочка владельца небольшого ресторана "Дюльбер", где Решад работал разнорабочим, влюбилась в него. Решад, несмотря на некоторую полноту, невысокий рост, и ужасный турецкий акцент, все же умел быть обходительным и льстивым с дамами, и Барбара Дюльбер стала его жертвой. Они поженились, а через несколько лет отец Барбары скончался, оставив дочери небольшое состояние. Решад не сидел сложа руки, получив в свое распоряжение состояние жены: он скупил несколько маленьких кафе, и превратил их в сеть высококлассных и относительно недорогих ресторанов. Когда вложенные деньги вернулись к Решаду, он вновь вложил их - с каждым разом расширяя дело, пока семья Сабина не стала владельцами одной из самых широких и известных ресторанных сетей. Так Решад Сабина стал весьма состоятельным человеком.
Барбара родила ему двух дочерей, хотя Решад всегда мечтал о сыновьях.
Первая дочь, Сафран, пошла в мать - высокая блондинка, похожая на цветущую розу; изящная, будто японская фарфоровая статуэтка; и такая веселая и остроумная, что сразу же влюбляла в себя окружающих. Решад ее обожал, и выполнял все капризы дочери.
Марлен появилась на свет пять лет спустя, после рождения Сафран. Когда УЗИ показало, что Барбара ждет девочку, а не долгожданного сына, Решад упал духом. Он пребывал в дурном расположении несколько дней, и беременная Барбара не знала, как смягчить его. Она чувствовала вину за то, что не может подарить любимому мужу желанного сына. Когда же Решад все же смягчился по отношению к будущему ребенку, то решил, что его вторая дочь будет носить имя Мария Магдалена. Нет, он не думал о библейской блуднице. Он назвал дочь в честь немецко-американской актрисы Марлен Дитрих. Решад обожал фильм "Марокко", и мог без устали любоваться холодным обликом экранной красавицы Джолли, певички, бросившей всё ради легионера и отправившись с ним в пустыню. Он мечтал, что его младшая дочь будет точь-в-точь такой, как его любимая актриса: стройной, и аристократично белолицей, с копной золотисто-рыжих волос, загадочной и неукротимо обаятельной...
Марлен родилась недоношенной, совсем маленькой и слабой. Доктора боролись за ее жизнь несколько дней. Они спасли Марлен, но... она ни в коем случае не могла бы походить на ту, в честь которой ей дали имя. Внутриутробная инфекция оставила на теле девочки темные пигментные пятна, резко контрастирующими с ее бледной кожей. Решад пришел в ужас, увидев, что его дочь обезображена этими пятнами, ведь они были повсюду, даже на лице. Марлен вновь разрушила его иллюзии.
Врачи оставляли возможность того, что со временем пигментные пятна исчезнут, или, по крайней мере, станут менее заметными, и это действительно произошло. Однако с тех пор кожа Марлен и зимой и летом была покрыта темными, густо рассыпанными по всему ее телу веснушками. Более того, Марлен, чем взрослее становилась, тем менее походила на мать и свою старшую сестру. Ее лицо было маленьким и невыразительным, губы - почти белыми от малокровия, а многочисленные веснушки на ее носу, лбу и щеках, делали ее почти дурнушкой. Она была чрезвычайно тощей и неуклюжей, как теленок, которого плохо кормят; волосы у Марлен были черными и вьющимися, как у отца, и всегда выглядели неопрятными и нечесанными; ну а нрав ей достался наиотвратительнейший! Решад привык, что женщины в его доме во всем прислушиваются к его мнению, стараются ему угодить, ухаживают за ним; так оно и было с Барбарой и Сафран. Марлен же редко когда слушалась его, или Барбару, дичась их, будто они были ей чужими. Сафран она презирала, и всячески пыталась отравить ей жизнь. Характер у Марлен был угрюмой, замкнутый и молчаливый; и Решад никогда не знал, что у нее на уме.
Марлен была нелюбимым ребенком в их семье. Марлен была как вечно ноющий радикулит, который мучил обоих ее родителей. И Марлен в конце концов возненавидела их за это, их и свою красавицу-сестру. Сестру особенно. Марлен не могла смотреть на веселую и красивую Сафран, которая всеми была любима, и, казалось, любила весь мир.
А Марлен не могла любить этот мир. Он не любил ее, девочку, не причинившую ему никакого вреда. Почему же она ДОЛЖНА, ОБЯЗАНА, его любить? Кто так решил? Кто сказал, что так должно быть?..
Марлен, взрослея, делала все, чтобы отравить жизнь своим родным и близким. Каждый день она изводила их капризами, истериками, неконтролируемыми выходками, которые доводили Решада и Барбару до бешенства. Марлен без долгих раздумий могла разбить антикварную вазу или испортить картину, являющуюся предметом искусства; ей нравилось вносить хаос в размеренную жизнь своей семьи. Но что они могли с ней сделать? Марлен была неуправляема, и на нее не производили впечатления все угрозы и наказания, которые они обрушивали на дочь. В четырнадцать лет Марлен совсем отбилась от рук. Не известно, к чему бы привело ее невыносимое и вызывающее поведение, если бы... Если бы не смерть матери.
Когда Барбара умерла, Марлен ужаснулась...
Марлен убрала открытку обратно в конверт, и, прикрыв глаза, некоторое время лежала неподвижно.
Затем она поднялась с кровати и спрятала конверт, а часы положила на письменный стол. Марлен оглядела школьные принадлежности и усмехнулась: она совсем забыла о том, что должна учиться. Марлен думала лишь о том, что ждет ее после 29 сентября. Все прочее казалось ей излишним и бессмысленным. Например, эти тетради, эти учебники, эта обязанность завтра идти в класс...
- Забавно, - прошептала она, отвечая своим мыслям. Действительно забавно: она войдет в класс, сядет за парту, и будет учится, как все прочие дети... Дети, которые не думают о смерти, не думают о Дьяволе... Каким будет ее завтрашний день? День, где нет Дьявола? Сможет ли она пережить эти тринадцать дней, и дождаться назначенного времени?
Марлен вспомнила, как смотрели на нее ученики, а некоторые из них даже смеялись над ней. Они нашли ее смешной. Что ж, Марлен была не удивлена, она знала, что не красива; да и в человеческой натуре она разбиралась очень хорошо. Все люди в чем-то одинаковы. А Марлен никогда не пыталась быть кем-то, кем никогда не была и никогда не смогла бы стать. И, что бы эти зазнайки из "Paris de Sion" не думали, Марлен не боялась их насмешек. И чего действительно боятся? Там, где терять нечего, страх не находит себе места. А Марлен нечего было терять.
Подумав немного, Марлен решила переодеться и спустится в парк, чтобы погулять при закате. Униформа девушек состояла из белой блузки, черного галстука, коричневого свитера с эмблемой школы, прямой юбки того же цвета, и туфель без каблуков. Одевшись, Марлен, выглянула в окно: сырые и угрюмые тени сгущались. Она взяла золотые часы, и аккуратно опустила их в правый карман юбки. Марлен никогда не расставалась с этими часами.
...Дьявол хотел, чтобы эти часы оказались у Марлен, она знала это.
Это случилось спустя шесть месяцев после того, как семейство Сабина вернулось во Францию из туристической поездки. Стоял теплый апрель. Марлен сбежала из школы, прогуляв уроки, и бродила по улицам, наслаждаясь ярким солнцем, и абсолютной свободой. Она ела мороженое, которое покупала на карманные деньги, и разглядывала витрины в торговом центре. Потом она еще гуляла по аллее и кормила голубей, бандами собиравшихся у скамеек. Время пролетело незаметно. Когда уже стали сгущаться сумерки, она вспомнила о том, что отец уже, скорее всего, приехал в школу, чтобы забрать Марлен. И обнаружил, что та и вовсе не присутствовала на уроках. Наверное, он сейчас рвет и мечет, и думает, где она может быть.
Марлен села на рейсовый автобус и поехала домой. К тому времени похолодало, и она слегка озябла. Забившись на дальнее сидение, Марлен поставила на колени портфель, и стала неотрывно смотреть в окно. Приподнятое настроение, которое было у нее днем, исчезло, и на его место вернулась привычная угрюмость. Марлен не хотела возвращаться домой, но куда она могла еще пойти? У нее не было друзей, даже близких знакомых, к которым можно было бы забежать на чашечку горячего и ароматного чая. У нее был только ее дом, ее семья, которая не любила Марлен и которую сама Марлен едва терпела.
"К чему дни меняют ночи? - горько думалось девочке. - Глупо, глупо. Люди думают, что они живут, именно живут, в то время, как это всего лишь смена дней и ночей, восхода и заката солнца, смена времен года, всего лишь с-у-щ-е-с-т-в-о-в-а-н-и-е... Сердце бьется не потому, что мы живы, а это мы живем только потому, что бьется сердце. А когда сердце останавливается - мы вдруг с удивлением умираем. Мы умираем. И для чего все это? - все наши мысли, слова, поступки, если в конечном счете все это лишь театральный занавес, за которым скрывается забвение и небытие?.."
Эти мысли причиняли Марлен душевную боль. Она была бы рада избавиться от этих размышлений, отягощавших ее, превращавших в столь юном возрасте угрюмого циника, но не могла. Эти мысли были частью Марлен. Иногда ей даже казалось, что она уже родилась такой.
Ход ее мыслей был несколько встревожен появлением соседа. Рядом с Марлен появился опрятно одетый седовласый старик с благородной осанкой. Одет он был в темное пальто, и широкополую шляпу; его шею обматывал черный шарф, скрывавший под собою подбородок старика. Руками, затянутыми в черные кожаные перчатки, он придерживал черный же саквояж. От него пахло каким-то приятным и очень крепким табаком. Марлен покосилась на него, и вдруг подумала, что он великолепно смотрелся бы в роли какого-нибудь героя Агаты Кристи или Артура Конана-Дойля. Из него вышел бы отличный детектив-интелектуал...
Старик внезапно заговорил с Марлен, повернув к ней лицо:
- Хорошая погода была сегодня днем, не так ли?
Марлен неприятно вздрогнула. Она не привыкла к тому, что незнакомые люди могут заговорить с нею. К тому же родители всегда запрещали ей разговаривать с незнакомцами. Но не ответить почтенному старику тоже было неудобно, да еще и в таком безопасном месте, как общественный транспорт. Она ответила односложным: "Да, вы правы", и вновь отвернулась к окну.
- Весна - чудесное время года, - продолжал старик добродушно. - Как говорят романтики - весной жизнь людей меняется.
Марлен не придумала, что ответить ему на это.
- И твоя жизнь, Мария Магдалена, тоже скоро изменится, - прибавил он, и, прежде чем удивленная девочка обернулась в его сторону, встал и прошел к выходу. Автобус в это время как раз притормозил у остановки. Он шагнул наружу и, не оглянувшись на автобус, быстро зашагал по затопленной сумерками улице. Марлен, прижавшись к стеклу, пыталась увидеть его лицо, но не могла: его скрывали широкополая шляпа и шарф. Когда автобус мягко тронулся и вырулил на дорогу, фигура старика растворилась в сумраке окончательно.
Позже Марлен кляла себя за то, что не сообразила всего сразу и не бросилась за ним следом.
А когда Марлен обернулась, и посмотрела туда, где сидел до этого ее странный сосед, невесть откуда узнавший ее полное имя и сказавший ей загадочные слова, то увидела часы. Старинные золотые карманные часы на цепочке. Они небрежно лежали на сидении, и, как видно, были забыты этим странным стариком. Оглядевшись по сторонам, и увидев, что салон автобуса почти пуст, и никто не смотрит на нее, Марлен взяла часы в руки. Они были тяжелыми, и приятно поблескивали под электрическим светом. Потом она спрятала часы в карман своего пальто.
Нет, тогда она не совершила еще ужасающего открытия. Марлен вернулась домой, получила нагоняй от матери, строгое внушение от отца, и пренебрежительные упреки от Сафран. Все было как обычно. Марлен, запершись в своей комнате, тщательно рассмотрела часы, и не нашла ничего необычного, кроме того, что они спешат на пять минут. Она бросила их в ящик стола и забыла о них. О том, насколько эти часы отличаются от всех прочих своих собратьев, она узнала спустя пару недель. Тогда впервые часы показали ей будущее, приоткрыв завесу тайны над грядущим. Они показали ей смерть матери...
...Это случилось во второй половине дня. Марлен была дома, пребывала в дурном настроении, и сидела, закрывшись в своей комнате. Родителей не было дома, а Сафран с подружками смотрела какую-то мелодраму в гостиной. Марлен не помнила, что побудило ее открыть ящик стола и вновь взять в руки золотые карманные часы. Коснувшись их, девочка вздрогнула: они были ледяными, словно лежали во льду. А потом... потом в глазах потемнело и Марлен упала на пол. Она вдруг увидела себя в машине, слетевшей в кювет и перевернувшейся. Увидела бензин, вылившийся из пробитого бензобака, и вспыхнувший от маленькой искры. Спустя мгновение Марлен поняла, что это не она, - а мать попала в смертельную ловушку в деформированном от удара автомобильном салоне. Она видела всё. Перед Марлен пронеслась последняя секунда жизни ее матери, она уловила последний вздох Барбары... Марлен пришла в себя, и услышала свой собственный крик как со стороны. Да, Марлен кричала, а из ее глаз текли слезы.
Сафран, прибежавшая из гостиной, что есть силы стучала кулаками в дверь ее комнаты и в истерике орала:
- Марлен, что с тобой? Почему ты кричишь?! Ответь мне! Открой дверь! Немедленно открой дверь!
Марлен отшвырнула от себя часы, и с трудом поднялась на ноги. Когда она открыла дверь, то Сафран в ужасе всплеснула руками: Марлен была бела, как мертвец, а из ее глаз бежали слезы. Сафран схватила сестру за руки - они были до ужаса холодны.
- Ты плачешь? У тебя что-нибудь болит? - спросила она Марлен. - Скажи мне, что у тебя болит! Я сейчас же позвоню доктору.
Марлен не ответила ей, ее била крупная дрожь. Сафран подвела ее к кровати, и усадила, сбегала на кухню, налила стакан воды, и заставила Марлен сделать несколько глотков. Совладав с собственным голосом, Марлен сипло прошептала:
- Позвони матери, Сафран...
- Что? - не расслышала сестра. - Что ты говоришь?
Марлен не повторила своих слов. Ее взгляд упал на часы, висевшие на стене: они показывали то время, которое было на карманных часах, спешащих на пять минут. Теперь настенные часы догнали то время. Было слишком поздно. Пять минут истекли. С отчетливостью Марлен поняла, что ее мать уже умирает. И она, Марлен, ничего не сможет исправить. И она вновь закричала, вцепившись в свои волосы.
Сафран схватила ее за плечи, и сжала в объятиях, не позволяя вырваться, и не понимая, что нашло на ее младшую сестру. Она пыталась успокоить Марлен, говоря какие-то ласковые слова, но Марлен не слышала ее. Марлен думала только о том, что ее мать сейчас медленно и мучительно умирает...
На похоронах Марлен владело холодное спокойствие. Родственники не скрывали слез. Сафран рыдала на груди осунувшегося и состарившегося в несколько дней отца, по мясистым щекам которого текли скупые мужские слезы. Марлен же не плакала. Уже не плакала. Она смотрела на закрытый гроб, засыпанный белыми цветами, и думала о том, что внутри лежит всего лишь обугленный кусок мертвого мяса, а не ее мать. Все то, что было в этом трупе от Барбары уже ушло, ушло тогда, с последним криком, с последним взглядом, с последним вздохом умирающей женщины. Теперь это просто мертвое обезображенное тело, которое положат в земляную яму и закопают. Мать умерла, и ее нет, и ничто ее больше не вернет...
Только тогда, у могилы Барбары, Марлен поняла, насколько сильно она любила мать. Любила, и не подозревала об этом...
Марлен только протянула руку к двери, желая открыть ее и выйти, как раздался решительный стук.
Кто бы это мог быть?
Когда Марлен распахнула дверь, то увидела на пороге невысокую полную девушку с веселыми глазами и румяными щеками. Выглядела она довольной жизнью. Увидев Марлен, она тут же заговорила высоким и звонким голосом, не забывая широко улыбаться:
- Привет! Ты, должно быть, Мария Магдалена Сабина?
Марлен окинула ее холодным взглядом и кивнула.
- Мое имя Катрина Фор, я старейшина твоего класса. Того, куда тебя определили.
- Вот как? - Марлен не ответила на ее улыбку.
- Да. По распоряжению дирекции, я должна ознакомить тебя со школьными правилами, показать класс, и вообще, помогать тебе на первых порах. Ну, чтобы ты адаптировалась, - продолжала звонко трещать толстая девушка. И, не дав Марлен сказать "Я не собираюсь здесь адаптироваться", схватила ее под локоть и сильным рывком вытащила из комнаты, говоря при этом: - Сегодня вечером мне абсолютно нечего делать, поэтому мы можем вместе прогуляться по парку. Я тебе сразу же все покажу там и расскажу. Хорошо?
Марлен ничего не ответила ей, и Катрина, решив, что та согласна, решительно потащила ее за собой. Когда они вышли на улицу, и немного углубились в парк, Катрина достала пачку сигарет и протянула Марлен. Та пошарила в левом кармане юбки, и обнаружила, что оставила свои крепкие "Давидофф" в комнате. Вздохнув, Марлен взяла из пачки Катрины сигарету и закурила.
Выпустив облачко дыма, она посмотрела через плечо Катрины, и увидела фонтан, из которого, несмотря на сентябрь, еще били струйки воды; фонари, причудливо освещающие его и людей, собравшихся на скамеечках вблизи фонтана.
Среди многочисленных учащихся, Марлен увидела его. Югена Габриэля де Сарона. Он был там.
ГЛАВА 3
Сейчас, при осенних сумерках и свете фонарей, он выглядел еще более необычно.
Необычным было также то, что все скамейки вокруг фонтана были забиты учениками "Paris de Sion", многим приходилось стоять кучками неподалеку, либо сидеть на краях фонтанной чаши; а вот скамья, где расположился де Сарон, была им полностью монополизирована. Он сидел в одиночестве, небрежно закинув ногу на ногу, положив одну руку на спинку скамьи, и, не обращая ни на кого внимания, задумчиво курил. Никто не пытался приблизиться к нему.
Марлен невольно загляделась на него, чувствуя восхищение.
- Здесь обычно собираются ученики после занятий, перед ужином, - когда погода позволяет, - говорила Катрина, кивнув в сторону фонтана, не замечая, что Марлен ее практически не слушает. - Я не очень люблю эти места у фонтанов и пруда. Неспокойные места. Знаешь, почему?
Марлен не ответила.
- Ученики любят побуянить. Собираются компаниями, хулиганят иногда... - продолжила Катрина Фор, так и не дождавшись реакции от Марлен. - Если ты не в их компании, значит, можешь попасться под горячую руку. Так что, мой тебе совет, - обходи эти места стороной. Так, на всякий случай. Пойдем дальше, не будем здесь стоять...
Когда та не сдвинулась с места, Катрина проследила за ее взглядом.
- Святая матерь! - вскричала Катрина с таким ужасом, будто застукала Марлен за рисованием фашистской свастики на стене церкви. - Ты что? Не смотри на него!
Впервые Марлен взглянула на толстуху с интересом.
- Почему? - спокойно спросила она. - Он берет плату за просмотр?
- Да нет же! - горячо заговорила Катрина, взяла Марлен под руку, и зашептала на ухо: - Опасный человек! Я все о нем разузнала. Он своего рода легенда; слухи о нем опережают его самого. Сегодня приехал, а уже всю школу распугал. Адам Патрис, сын премьер-министра, раньше здесь всем заправлял; крутой парень, спортсмен, красивый и богатый. Президент школьного совета, он даже помогал управлять школой. А ЭТОТ, как приехал, тотчас столкнулся с Патрисом в общаге, - это случилось пару часов назад, - и очень грубо с ним обошелся. Как мне сказали, бедняга Адам, впервые в жизни узнал, каково это - влететь в туалет вперед головой! - и с преувеличенной осторожностью покосившись в сторону фонтана и той скамьи, она повторила слова, которые Марлен уже слышала сегодня от отца: - Жуткий тип!
- А кто он? Кто его родители? - Марлен небрежно отбросила окурок в сторону.
- В том-то и дело - кто он!!! Его мать, Танжи де Сарон, француженка, из какого-то старинного дворянского рода, в девятнадцатом веке сбежавшего от гильотины в Канаду. Там они обеднели, и вернулись в конце двадцатого века во Францию уже совсем сирыми и убогими. Говорят, Танжи де Сарон даже работала швеёй. А потом... она вдруг выходит замуж за Коеси Мериэмона, японца! Этот Коеси баснословно богат, но не это главное, а то, что он - мафиози! Да, да, мафиози, бандит и головорез. Как говорят, он контролирует 99% всего преступного бизнеса в Японии, и половину легального. В Японии Коеси Мериэмон могущественнее, чем парламент с его законами, полиция, и императорская власть - вместе взятые. Коеси имеет значительный вес в других странах, и в Евросоюзе тоже. А он - ну, Юген Габриэль, - его единственный сын, других детей у Коеси Мериэмона нет. Единственный сын, понимаешь?
Марлен не могла удержаться от того, чтобы повернуть голову, и вновь взглянуть на де Сарона. Сейчас он разглядывал тлеющую сигарету у себя в руке, по-прежнему пребывая в задумчивости, и сражал наповал смесью угрозы и безмятежной поэтичности, исходящих от него. Слабый теплый ветер играл в его темно-русых волосах. Катрина вновь зашептала ей на ухо:
- Прямо дрожь по спине пробегает! Представляешь, как его воспитывал отец-якудза? Говорят, что Коеси всегда выполняет любые его капризы, любое его требование, не останавливается ни перед чем. Даже перед убийством. А сам Юген Габриэль, - еще когда жил в Японии, - говорят, был замешан в нескольких темных историях, но, естественно, доказать что либо нельзя. И это при том, что ему только шестнадцать! - жуть, правда?
Марлен покачала головой, не желая отвечать.
- И чего он приперся во Францию? - продолжала Катрина взволнованно, она отпустила руку Марлен, и закурила вторую сигарету. - Жил бы в Японии, как раньше. Он здесь под фамилией матери, но все равно, все знают, кто он такой. Некоторые родители, узнав пару дней назад, что Юген Габриэль будет учиться в "Paris de Sion", забрали отсюда своих детей. От греха подальше. И, учитывая то, что он уже позволил себе ударить такого парня как Адам Патрис, и дирекция "Paris de Sion" ничего де Сарону за это не сделала, можно ожидать, что в ближайшее время отсюда уедут еще многие.