Девочкой Алёна больше всего любила, когда её укладывал спать папа. Мама-то просто чмокала в лоб, желала сладких снов и уходила, выключая свет, а папа... о, это был настоящий обряд.
- Ночь - долгое путешествие, - говорил папа, придвигая стул к дочкиной кроватке, - надо как следует снарядиться, моя маленькая волшебница.
Алёна знала продолжение назубок, но всё равно кивала восторженно. А папа, как ни в чём не бывало, повторял:
- Ложись и закрывай глазки. Смотри, видишь свой рюкзачок?
Дочка послушно и весело прыгала под одеяло, натягивала его до подбородка, зажмуривалась и опять кивала.
- Что ты туда кладёшь? - следовал новый ритуальный вопрос.
И умолкала - наступала папина очередь. И, конечно же, он говорил:
- А сверху мы с тобой положим твою мечту и добрую сказку. О чём ты мечтаешь?
И ответ Алёны бывал неизменен:
- Помогать людям. Вырасту, буду врачом.
- Молодец, - всегда отвечал папа, - я буду гордиться такой дочкой. А теперь - сказка...
Всякий раз случалась новая история, но непременно со знакомыми из других сказок героями. В них Змей Горыныч мог взять замуж лернейскую гидру и превратиться потому в доброго волшебника, а Геракл совершал не то, что тринадцатый, а сто тринадцатый подвиг - и всё-таки находил вместе с Иваном-дураком дивное не знаю что там не ведаю где.
Когда сказка заканчивалась, Алёна как солдатик вытягивалась в кроватке и протягивала отцу раскрытые ладошки, и он по очереди целовал каждую точно в середину.
- В добрый путь, волшебница, - шептал папа уже от двери, гасил свет, а девочка закрывала глаза и уходила с Иваном и серым волком, с царевной Лебедью и Персеем, с Оле-Лукойе и семью гномами за тридевять земель, в тридесятое царство по дорожке из жёлтого кирпича.
Папы не стало, когда Алёна только-только пошла во второй класс. Позже, повзрослев, она утешалась тем, что хотя бы успела порадовать его большими красивыми пятёрками в тетрадках.
Она и с красным дипломом пришла к нему на могилу. Правда, не медицинский это был диплом - бабушка с мамой горой встали, но не позволили девочке в медвуз. Пошла в педагогический, на учителя младших классов.
- Здравствуй, - сказала, глядя в глаза фотографии на керамическом овале. - Я буду помогать людям.
Но судьба не дала Алёне устроиться в школу: с разницей в пару недель одинаковый диагноз получили и мама, и бабушка. Все силы и время отдала молодая женщина сражению с их страшной болезнью. Это годами позже медицина станет другой и в мире, и в стране, а тогда... к тому же, степень была уже высокая, слишком поздно спохватились, опухоли у обеих неоперабельные. Только и осталось Алёне, что досмотреть за каждой, да проводить одну за другой в последний путь.
И вот двадцать шесть лет, без работы и без семьи. Только пустая гулкая квартира и знания в голове.
Работу она всё-таки нашла - в районном доме детского творчества, рисование и художественную лепку дошколятам преподавать, как раз к школе их и подготавливая. В коллектив хорошо вписалась, даже встречаться стала с преподавателем игры на гитаре. На десять лет Алёны старше, весь какой-то припылённо-засаленный, он в принципе не мог привлечь внимания замужних дам-коллег. Да и незамужние на такого не претендовали. С Алёной же обычно унылый Гриша приободрился, посвежел, сменил репертуар подготовки, отчего учеников у него стало больше. А затем появилась откуда-то его первая жена - и довольный Гриша вернулся к ней.
В ночь после расставания с Гришей впервые увидела Алёна сон, который неделей позже стала называть романом с продолжением. Потому что на сказку это совсем не походило, да и вообще на обычные сны.
А тогда приснились Алёне большая светлая изба за высоким забором в лесу и почему-то папина мама, которую внучка только и видела, что пару раз в раннем детстве.
- Коробка на антресоли, - строго произнесло видение, ткнуло Алёну острым ногтем в лоб, и молодая женщина проснулась. Только-только начинал заниматься хмурый апрельский рассвет, между бровями ещё колом стояла боль, уснуть после такого уже нереально.
Искомое нашлось сразу, достаточно оказалось вытащить чемоданы, с которыми когда-то Алёна и мама с папой ездили в хорошее место под названием "отпуск".
Коробку Алёна открыла тут же, всё ещё стоя на столе, который пододвигала, чтобы дотянуться до цели. Увидев первое, что было в коробке, женщина прямо на стол и села, поставила сокровищницу на колени и принялась копаться в наследстве.
Дневник отца за... "О, мне было пять лет!" Много машинописных листов, какие-то странные фотографии... нет, это фотокопии книг! Хм... даже не книг, а... надо же, других машинописных листов! Названия. "Индийские йоги. Кто они?", "Учение о чакрах", "Махатмы", "Тонкие тела человека". Что-то такое от руки... вроде, "Пути благословения"? Подборка "Науки и жизни" лохматых семидесятых, том "Лезвия бритвы"... ох ты! Тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый! Из первых изданий, что ли?
"Читать, читать!"
На чтение отцовского наследства ушло чуть больше месяца - и весь этот месяц не оставлял сон, тот самый, в котором Алёну стремительно приближали к внушительных размеров лесной избе, окружённой высоким частоколом. Над этим частоколом и держали во сне молодую женщину, позволяя видеть дом, двор и обитавших там людей. В избе, как последовательно показывали Алёне, жили несколько разного возраста и внешности девиц и женщина с виду нестарая, но глаза... когда случалось женщине посмотреть в сторону невольной наблюдательницы, ту пробирала крупная дрожь - казалось, всё на свете видели эти тёмно-зелёные глаза.
Более того, в один из своих вынужденных визитов Алёна с изумлением поняла, что женщина единственная из обитателей избы, кто замечает странную гостью, чудом замершую над остриями ограды.
Женщина, которую Алёна назвала ведьмой, кивнула без улыбки - просто признавая, вижу, мол. Тут же отвернулась и прикрикнула на одну из девиц, работавших во дворе: та, закончив подметать доски, устилавшие двор перед входом в дом, и не видя, что за нею наблюдают, швырнула метлу в сарайчик к остальным инструментам. За что и схлопотала. И отчего-то Алёна поняла, что в следующем сновидении девицу эту не увидит.
Так и вышло. Зато она увидела там себя, послушно исполнявшую все, какие только скажут ей, работы по дому и двору - топила печь, месила и пекла хлеб, носила вёдра на ладно лежавшем на плече коромысле, скоблила добела столешницу в общей комнате, мыла посуду и полы, устилала их душистой травой, колола на щепу дрова. Это днём. А по вечерам насельницы этого странного дома расходились каждая по своей комнатёнке, выполняя там урок ведьмы и явно хозяйки места.
Алёне было велено садиться на пол лицом к восходу, закрывать глаза и представлять два потока света, идущих сквозь неё от земли к небу и наоборот. "Бусинкой будто на двух нитях чуйся", - ни звука не произнесла ведьма, Алёна её слова увидела где-то в глубине себя. Задание оказалось на удивление лёгким - правда, и кедровый дух, наполнявший комнатку, немало в том помогал, как много позже догадалась молодая женщина.
Вне сна она вела вполне обычную жизнь. Нагулявшись с малышами вокруг старой школы, где теперь располагался дом творчества, рисовала с ними одуванчики и сирень. Прочитала им сказку "Гуси-лебеди", и каждый из них слепил своего персонажа - кто печку и яблоньку, кто мальчика с девочкой, волшебных птиц и бабу-ягу. На праздник выпуска сыграли сказку с этими пластилиновыми куколками - получившемуся театру Алёна радовалась, как и её дети. Растроганные родители преподнесли кучу благодарностей, флакон духов и неохватный букетище. Учительница не стала огорчать их, что не любит срезанных - хоть и таких роскошных - цветов, оставила в фойе перед раздевалкой. Пусть коллегам будет красиво.
В эти же дни повадился провожать Алёну до дому один из дедушек её воспитанников. Вдовый, собою очень даже ещё внушительный мужчина с военной выправкой - но очень уж резала её разница в возрасте. Поэтому на третий раз она придумала, что спешит на свидание - и вскоре увидела того дедушку с одной из своих куда более старших, однако незамужних коллег.
"Вот и правильно, вот и пусть".
Во сне меж тем узнала Алёна, что некоторые из девиц по ночам тайком бегают в лес к какому-то Зверь-камню. Стоило возникнуть интересу к этому, как в следующую же ночь отправили вслед за парочкой насельниц и её. Только не ту Алёну, которая в это время в келейке своей упражнялась чувствовать ладонью вращение семи разноцветных сил возле собственного тела. А саму молодую женщину, ту, что смотрела сон.
Увиденное изумило и заставило сущность Алёны насторожиться не то брезгливо, не то от неведомой опасности. Но затем она задумалась.
Задумаешься тут, когда девицы, хихикая и подпихивая друг друга, пробрались по каким-то им одним ведомым приметам в глубину леса, на круглую полянку, посреди которой высился гранитный валун. Но виделось оно так с одной стороны. Стоило оказаться по другую сторону валуна, как обнаружилось выступающее из камня небольшое изваяние. Весьма условных очертаний мужчина с неистово рвущимся в бой фаллосом, изображённым во всех деталях и размером едва ли не в рост своего обладателя. В повседневности нечуждая острому словцу Алёна не преминула бы съехидничать, что это ещё большой вопрос, кто тут кому приходился частью тела, но во сне она только смотрела и чувствовала. А чувствовала она жгучий стыд и столь же жгучее желание видеть, зачем девицы сюда пришли. И омерзение к себе, позволившей этому любопытству рулить.
Однако даже если бы она смогла закрыть глаза, всё равно должна была бы видеть, какую плату за просьбы принесли лесному божеству девицы, щедро обмазав тому причинное место и даже пах лунной своею кровью.
Алёна не выдержала, развернулась и улетела прочь. Хотела к самой себе в избу, но получилось - из сна.
Там, за пределами сна её поджидали последние майские дни, нудная писанина отчётов о проделанной работе, чтение скачанных из интернета материалов о йоге, тибетской, индийской и китайской медицине и вожделенный отпуск. Почему-то Алёну очень тянуло провести его в дороге. Она даже маршрут наметила. Прежде всего, Киев - точнее, Лавра. После Новгород - а точнее, омыться в Волхове. И напоследок Владимир - прильнуть к стенам Покрова-на-Нерли, войти под её своды. Алёна не знала, почему - но душа требовала этого так, что женщина не стала противиться, а занялась поиском жилья и билетов.
Хорошо, заказала всё заранее, потому что последовавшие затем до отъезда три недели прожила почти в бреду. Не помнила, как сдала отчёты и оформила отпускные документы. А всё из-за дикого и в то же время невероятно внятного видения, случившегося в ночь после того, как гостиница во Владимире подтвердила бронь.
Из густой темноты шагнула высокая белая женщина и повелительно махнула в сторону лежавшей солдатиком Алёны. Той показалось, что прямо в пах ей рухнул камень - но возникла не боль. Невозможной силы экстаз выгнул молодую женщину, почти лишил её дыхания, бёдра в истоме потянулись навстречу желанию, ожидая древних как мир движений извне, требуя их, требуя их!
Но вместо того в сознании взорвались килотонны света - и Алёны не стало. Не стало в самой себе, как поняла она долей мгновения позже. Ощутилась поодаль, маленькая, сжавшаяся, испуганно глядящая, что творится с её телом. А из выгнутого дугою тела выдернули хребет и жёстко встряхнули, отчего тот распался на семь чёрных от грязи кусков неведомо чего.
Алёна вздрогнула - а всё та же невидимая рука меж тем словно детскую пирамидку, принялась собирать хребет заново. И удивительное дело - от прикосновения этой руки каждый из невероятно чёрных, будто бы закопченных, кусков светлел, насыщался своим цветом, вспыхивал своей руной и плавно вставал на предначертанное место. Красный. Оранжевый. Жёлтый. Торжественно вдвинулся на своё место зелёный. Величаво проплыл голубой. Синий опустился короной, да по самые брови. И, наконец, засияло на макушке фиолетовое такой силы, что казалось белым, невиданным прежде цветком. "Лотос", - вспомнила та Алёна, что стояла в стороне.
А та, которую сейчас собрали по частям, подбитой птицей распласталась на кровати, и Алёна ощутила, что можно вернуться и снова стать единым целым.
Лишь только это произошло, она увидела себя стоящей на той же круглой полянке. Полянка сияла от полнолуния, мерцал под лучами ночного солнца гранит.
Затаив дыхание и чувствуя, как бьётся в горле сердце, Алёна обошла валун.. О, как боялась она увидеть чудовищное! Но из камня смотрел высокий, хорошо сложенный мужчина. Как и у предшественника, затылок и спина его казались погружёнными вглубь гранита - видными таинственный резчик сделал только лицо, торс и ноги. Алёна невольно, вроде бы и глядя в лицо статуе, отметила всё же: хоть измазан по-прежнему кровью весь пах этого мужчины, но то, что пугало её в прежнем изображении, нынче имеет спокойный вид.
Что-то отвлекло её мысли - на лице статуи жили глаза! Не просто жили - они жгли Алёну, смотрели взыскующе, призывно, обречённо.
Сама не понимая, что делает и зачем, она ринулась к статуе, прильнула к ней, взяла лицо в ладони и заглянула в такие живые и полные страдания глаза.
Увидела в них просьбу - и не стала перечить.
Почудились ли ей бережные объятия и ответный поцелуй такой нежной силы, что перехватило дыхание? А поцелуй всё длился и длился - и мужчина пил его и пил, как пьют воду после изнурительной жажды...
Алёна опомнилась в своей пахнущей кедром комнатке, перед нею высилась хозяйка избы.
"Главное случилось, - возникла в сознании речь ведьмы. - Теперь работать. Очень много работать. И не страшись".
Речистая в обыденности, Алёна хотела и сейчас было схохмить, что работать для неё любимый вид отдыха, но одёрнула себя. Не время. Не место. Что-то отчаянно важное случилось с нею, а что - думать ещё и думать, вникать и вникать, копаться-копаться.
"Вот-вот", - наконец-то улыбнулась ведьма. Протянула куда-то в сторону раскрытую ладонь, и Алёна увидела вдруг, что рядом с ведьмой, рука в руку, стоит отец. Не тот, истощённый неведомой хворью, что отняла его у дочери, - а светлый, сильный и... вольный. И тоже улыбается:
- Долгая тебе теперь дорога, маленькая моя волшебница. Снаряжайся как следует.
Раннее утро понедельника. Конец июня. Подхожу к своему киоску - месту нынешней работы, то есть приёмному пункту вторсырья. Зовут меня Наталья Петровна, в прошлой жизни - ответственный работник одного из ведущих НИИ, в настоящее время пенсионерка. Пенсии хватает только заплатить за квартиру. Приёмщицей работаю уже пять лет. Работа мне нравится, только зимой очень холодно, а летом - жарко.
Клиенты мои - народ особенный.
А вот и первый из них маячит за спиной, поворачиваюсь. Существо без возраста, цвет морды синюшный, под глазом огромный фингал, передние зубы отсутствуют, мутные глазки с тоской рассматривают печально поникший нос.
Дрожащим голосом:
- Наталья, будь человеком, займи две гривны, плохо мне!
- Лёха, пошёл вон.
- Наталья, я ж тебе всегда отдаю!
- Не отдаёшь, так как я тебе не занимаю, принципы у меня - не поошрять пьянство.
- Наталья, если не дашь две гривны - умру возле приёмки, у тебя проблемы будут!
Ложится возле приёмки, принимает позу эмбриона, конечности подрагивают, глаза закрыты, рот открыт.
Подходят грузчики из близрасположенного строительного магазина, Ромчик и Денис.
- Тёть Наташ, опять трупёшник? Куда его оттащить?
- Ребятки, оттащите к мусорным бакам, пусть там валяется.
Трупёшник, плаксиво:
- Не надо к мусорке, лучше на травку!
Тащат бедолагу на травку, укладывают. Ромка брезгливо сплёвывает:
- В другой раз запихнём в мусорный бак.
К приёмке подходит тётя Паша.
- Наташенька, прими у меня баночки и макулатуру, до пенсии ещё два дня, даже на хлеб денег нет!
- Тёть Паш, а что ваш сын? Здоровый ведь мужик, почему не работает?
- Ой, Наточка, депрессия у него, третья жена выгнала. Так он целыми днями лежит, грустит, от меня сигареты и чекушки требует. А где ж я наберусь, пенсия у меня маленькая, злюсь на него и жалко - мой ведь ребёнок.
К приёмке подходит мой постоянный клиент. Мальчишке десять лет. Крепенький, как гриб-боровик, собирает вторсырьё уже года два. За ним с большими сумками - папаша.
Маленький бизнесмен вежливо здоровается:
- Здравствуйте, бабушка Наташа! Скажите моему папе, что он не прав - за доставку требует 20ть процентов, а я считаю, что 10ти вполне достаточно.
Папашка, вытирая вспотевший лоб:
- Понимаете, Наталья Петровна, мы с женой воспитываем сына по западным стандартам - дети с детства должны знать цену копейке, ценить свой и чужой труд. Но Владик свой труд научился ценить, а мой - нет.
Я улыбаюсь и пожимаю плечами.
К приёмке подъезжает милицейская машина. Вылазят мои знакомые ППС-ники, в форме, с дубинками. Старший, Андрюха, крупный парень, лицо добродушное. Женя - чуть моложе, какой-то расхлябанный. И Серёжа, невысокого роста, щупленький.
- Наталья! Есть что-нибудь по шахматам?
- Есть, Андрюша, отложила тебе пару книг. И тебе, Женя, по восточным единоборствам. А для Серёжи - Юрия Фролова, шеститомник.
Обрадованные ребята расплачиваются и уезжают.
Посмотрела на то место, где валялся Лёха - исчез. Ну и хорошо.
К приёмке подходит очередной клиент. Я напряглась.
Клиент, шёпотом:
- Вот вы мне не верите, а за мной следят! За мусорными баками прячутся. Это из спецслужб. Я был очень богат, они всё отобрали, били сильно, думали, что убили. А потом я в морге ожил, а рядом девушка лежит голая, тоже ожила, мы вместе сбежали. Она у меня жила, а потом оказалось, что она от них, её специально ко мне приставили, следить за мной. Не верите?
- Верю, верю, иди с Богом! Закрываюсь на обед.
Закрыла дверь, посидела какое-то время в темноте, выглянула осторожно - ушёл.
- Наташ! Что это ты закрылась?
- Тёть Кать, сумасшедший тут ко мне ходит, боюсь я его.
- Дорогая моя, сейчас девяносто процентов народу не в себе, если нормального встретишь - удивляешься. Вот меня все соседи ненормальной считают, я еду бездомным собакам варю и каждый день таскаю.
- Ой! Тётя Катя, хорошо, что напомнили! Я тут для собак костей принесла, заберите.
Подъехал огромный джип. Вышел холеный, толстый, мордастый парень.
- Слышь, тётка! Макулатуру принимаешь?
- Принимаю.
- А весы у тебя точные? А то все вы дурите.
Промолчала.
Достал из багажника кулёк с бумагой.
- Только кулёк я заберу, он мне ещё пригодится.
Пристально смотрит на весы.
- Всё равно весы подкручены!
Молча отдаю клиенты 2 гривны 45 копеек. Тот тщательно пересчитывает, кладёт в дорогой кожаный кошелёк и наконец-то уезжает.
А возле дверей приёмки маячит очередной клиент.
- Привет, Натаха! Знаешь, что Брежнев воевал?! Ему снаряд попал прямо в челюсть! Её заменили, искусственную - рукой придерживал. И так говорил: "Да-ра-ги-е са-а-тественники!". А Индира Ганди на его похоронах рыдала - ну точно крокодил!
- Колька, иди отсюда! Не засерай хоть ты мне мозги!
- Злая ты, Натаха! Правильно, что от тебя твой мужик сбежал!
Старушка в чёрном шёлковом платочке робко протягивает кулёчек с книгами, тихо говорит:
- Вы знаете, деточка, это книги моего дорогого покойного мужа. Мне они дороги как память.
Я сочувственно киваю головой. Когда старушка ушла, заглядываю в кулёк: "Теоретическая механика", 1963 год.
К приёмке подходит интеллигентного вида мужчина с ухоженной бородкой. Неловко переступает с ноги на ногу, смущённо спрашивает:
- Извините, Бога ради. У вас нет случайно знакомого колдуна? Я со своей проблемой обращался во многие модные сейчас салоны, которые занимаются оккультными делами. Но у меня сложилось мнение, что все они, мягко говоря, аферисты. Проблема у меня серьёзная, связанная с чёрной магией.
Я пожимаю плечами:
- Знакомого колдуна нет, да и не верю я в чертовщину.
- Не верите, потому что не сталкивались. А вот мне пришлось. Мой пасынок - настоящий тёмный колдун, обладает очень сильной чёрной энергетикой. Всю семью против меня настроил. Мои дети от первого брака просто в него влюблены, делают, что он скажет. Моя родная мать от него без ума! Меня никто не слушает, хоть я человек образованный, а он ничего из себя не представляет, торгаш с рынка, еле школу закончил! Он точно колдун! Поэтому мне нужен ещё более сильный колдун, который смог бы лишить его силы, и он бы перестал влиять на моих близких!
Я опять пожимаю плечами:
- Мужчина, нет у меня знакомых колдунов, психиатров, а также знакомых священников.
Мужчина извиняется и уходит.
А я тяжело вздыхаю. Нравится мне моя работа, только вот зимой очень холодно, а летом - жарко.