Как в могиле,- подумала Татьяна.- Я как в могиле здесь. В этой дорогой ореховой кровати. В этом чёртовом Лондоне. В этой идиотской Англии.- И, наверное, уже в сотый раз за последний месяц добавила:- Я одна виновата! Никто меня сюда не тащил!

Да, потолстела! Развезло от вольной лондонской жизни! С этой драной совой меня не сравнить!

Господи! Какая у неё бледная кислая улыбка! В российском селе кто -то уже сказал бы, что от этой гримасы молоко скисло в радиусе двух -трёх километров ... А впереди ещё обед под пристойный шёпот, и затем - снова шёпот перед тем, как разъехаться.

Её выводили из себя тётки Фила, награждающие её время от времени снисходительно-удивлёнными улыбками в ответ на вполне невинную реплику или резкое движение. Она часто бессильно злилась на то, что не умела длинно и путано высказать мысль, отделаться односложным ответом или вовремя настроить голос на приличествующий случаю тембр. Она так и не смогла привыкнуть медленно и методично есть, механически размеряя время от одного поднесёния ложки ко рту до другого, тщательно пережёвывать пустой безвкусный суп и пресную баранину, неторопливо глотать, а потом говорить. Растягивать до бесконечности такой процесс как еда было глупо и неразумно. Такими же безнадёжно глупыми и бессмысленными были для неё разговоры,сложные правила приличия, доведённые до абсурда манеры. Поэтому она вспомнилаи возобновила свою юную привычку высоко держать голову с дерзко-любезным выражением лица и обычно молчала на подобных сборищах, редко и лаконично отвечая на вопросы.

Её мало беспокоило то, что среди близких Фила о ней укрепилось мнение как об оригинальной и не очень приятной особе, с которой не просто, а порой и хлопотно общаться. Татьяну устраивало, что её наконец-то оставили в покое, перестали мягко поучать и втягивать в нелепые семейные церемонии. Она, молча, иногда не сказав и двух слов, посещала скучнейшие обязательные съезды родственников и теснее сошлась только с теми, кто принимал её такой, как есть. Но вот в общий хор клановой идиллии влился ностальгический дуэт разлучённых голубков и все очень достойно и пристойно дожидаются достойного и пристойного решения проблемы.

- Как меня Мэгги осадила! Я у неё спрашиваю: Ты, оказывается, уже полгода торчала в Лондоне и не захотела со мной увидеться? Она в удивлении на меня смотрит и спрашивает: "Как это - торчала?" Да, осадила!

;- Меня, как русскую язычницу, возмущает, что моё "первозданное естественное обаяние" поставлено в один ряд с дрессированной английской серостью.- И, специально растягивая слова, добавила- У вас удивительно разнообразные вкусы, сэ-э-э-э-р!

Как она ободряюще похлопала меня по руке: Всё будет в порядке, дорогая! Я не дам ваших дочерей в обиду, потому что полюбила их. У меня нет своих детей... Ваши девочки такие славные, я вполне понимаю, как вы по ним скучаете. Но беспокоиться не нужно, ведь я здесь. Я всё для них сделаю, что необходимо. У них всё будет, всё, что вы захотите, ну, может быть, всё, кроме вас. Но вы часто приезжаете, почти каждую неделю, так что не стоит слишком волноваться".

Башня - безобразная, огромная, стоит на утёсе, на самом берегу. Деверь тёти Эми, который там жил, пытался в ней что-то изменить: центральное отопление, ванны и всё такое... Он был чудак и мизантроп, жил один. А когда уезжал в Шотландию, оставлял сторожем какого-то уголовника. Когда он умер, этот убийца так и остался в башне с разрешения тёти Эми. Он убил свою женю, очень долго сидел в тюрьме, а потом вернулся в город, и как-то попал в башню. В Чёрную башню, так её называют в городе. Мы в неё не заходили, даже не прикасались к ней. Стояли на утёсе, рядом. День был погожий, тёплый. Там бывает так, и часто: это Корнуолл...

Мы стояли под дубом.... Такой громадный старый дуб, наклонившийся с утёса вниз, к городу... Дядя Тео о чём-то разговаривал с этим каторжником, Джонсоном, а мы молчали. И вдруг солнце зашло за тучу, на нас как будто упала тень Чёрной башни.... И Мэгги вынула из сумочки маргаритку, ту самую... И сказала мне: "Возьми это, Фил. Я не хочу брать это в свой новый дом. Было как-то темно и серо, и дядя Тео с уголовником прошли совсем рядом, и этот убийца жены, Джонсон, наступил на букет, который я собирал на пустоши. Когда мы пошли вниз, Мэгги вспомнила про цветы и хотела вернуться.... Я сказал: Оставь там.... Это было так символично...

Глава 2

Поезд на Сиборн отходил в пять часов. Татьяна устала от бесконечного движения, мелькания лиц и домов и почти не отдохнула между пересадками. Два не отправленных в багаж чемодана оттягивали руки и вызывали у встречных лёгкое, едва заметное удивление. Когда она начала говорить, кондуктор понимающе и ободряюще улыбнулся: иностранка.

- О, не беспокойтесь, мадам. Станции объявляются по радио. Но вы можете ориентироваться по времени. В Сиборне поезд будет около половины восьмого. Стоянка - десять минут. Счастливого пути, мадам!

В вагоне 'мадам' выбрала пустое купе, усмехнувшись про себя (совсем по-английски) и, уложив чемоданы, села к окну. Стараясь не выделяться среди появившихся попутчиков и не обращать на себя внимание, откинулась назад. Закрыла глаза.

Слава богу, рядом нет детей. Все будут молчать. Ни уговаривать, ни отвечать на вопросы, заданные тоненькими голосами - некому. Лишь бы никто не сел с детьми! Или молодёжь, группой.

Развод оказался простой и одновременно тягостной процедурой. Она ожидала большей волокиты ('Когда жил Диккенс и когда я!'). Тяжело пришлось с адвокатами, с необходимостью пользоваться услугами переводчика. Ещё хуже - с Филом, растерянным, по-новому серьёзным, ускользающе-отчуждённым. Он без возражений взял на себя все деловые хлопоты, привёл в порядок банковские вклады на девочек. Процентов с них вполне хватало на обучение в колледже, а при достижении совершеннолетия им доставалась приличная сумма, чтобы 'продолжить образование или открыть какое-нибудь дело'. Себе Татьяна хотела только дом. Дом тётки Эми в Сиборне.

- Там есть русскоязычное население. Я хочу разговаривать по-русски с русскими.

- По-русски в городе говорит одна-две богатых респектабельных семьи. Среди них есть потомки русских аристократов, эмигрировавших в Англию во время революции. Ещё - переселенцы из России и бывших социалистических стран. Ты не будешь себя спокойно чувствовать ни среди тех, ни среди других.

- Ясно. До одних не дотянула, другие сами не дотянули... Ничего, чуть опущусь.

- Кроме того, дом очень большой. Часть его сдаётся под пансион, другая часть - квартиры в наём, половина первого этажа - кафе... Ты хочешь выглядеть как квартиросъёмщица?

- Отдай мне его весь. Я стану жить с доходов и тебе не нужно платить мне 'алименты' - ('содержание' по-русски звучит ещё хуже.) И мне не нужно содержания. Лучше дом - и всё.

- Я хочу хорошо тебя обеспечить. Но мои средства сейчас несколько меньше.... Почему ты не хочешь коттедж под Оксфордом?

- Потому что там нет русских. И нет моря.

- Этот дом даёт мне половину наличного дохода. Остальное - в обороте... Мне предстоят расходы в будущем...

Фил растерянно замолчал и поспешно добавил:

- Мы будем расширять фирму в Москве.

- Офисом которой является моя квартира. А мне в Англии не находится места.... У тебя же есть ещё что-то.

- Домик в Уэльсе. Совсем крошечный и ветхий. Там живёт один дальний родственник, старик.... Но если ты хочешь....

- Я хочу в Сиборн. Но разве у тебя так туго с деньгами?

- Это временно. Может быть, тебе не стоит уезжать из Лондона? Здесь близко к детям. И я мог бы...

- Нет. Мы уже говорили о Лондоне. Нет! (Только не это). Я заберу их с собой.

- Куда, Тани? И зачем? Им легче будет привыкнуть к новому образу жизни, если они...

- Не будем об этом, Фил. Нет. В Лондоне я не останусь. Неужели у тебя больше ничего нет, кроме Чёрной башни, куда я могла бы поехать?

- Ты знаешь, я не подумал.... Говорят, что она не так уж плоха. Там есть приличный земельный участок, на пустоши. Даже электричество и водопровод от движка.... И....

- Падающий дуб. И зловещие тени.

- Ну, не совсем так.. Я не был внутри.... Но тётя Эми говорила, что её деверь... как его звали... Эдгар, кажется, хранил в доме старинную мебель, книги.

- Твоя тётя Эми говорила, что это рухлядь, не стоящая внимания.

- Не думаю, что.... Впрочем, я же не был....

Что-то неестественное и уклончивое было в потерянном взгляде Фила, в растянутости фраз, рассудительной манере говорить, усилившемся акценте и Татьяна, чувствуя, как невидимой рукой начинает сдавливать гортань, резко вскочила со стула.

- Хорошо! Я беру Чёрную башню. Ты сам всё сделай: документы, налоги и прочее. У меня будет Чёрная башня, я её хозяйка.... Ну и что там?

- Всё, что к ней прилегает. Мебель, вещи, конечно. Возможно, эта башня подешевле, чем другие участки... Я, в самом деле, не знаю настоящей стоимости, но, конечно,она дороже, чем раньше... Можно послать запрос в адвокатскую контору Сиборна. Я дам денег на ремонт...

Сдерживая многолетнее московско-лондонское напряжение, Татьяна жестом отвергла возражение адвоката. Сухой высокий старик, мистер Хорн, друг дяди Тео по Кембриджу, укоризненно покачал головой.

-В таких делах не спешат, миссис Уайтинг. Нужно продумать всё до мелочей...

- Мне всё надоело! Хватит волокиты. Я беру себе Чёрную башню. Я сделаю ремонт. Я буду там жить. Сразу после развода уеду. Оформите все документы. Договоритесь о деньгах на ремонт. Алиментов не надо. Дети пока обеспечены.

- Ты ещё можешь взять мебель из квартиры, Тани. Ту, что покупала, и ещё.... В Чёрной башне много лет никто не жил.... Там всё, наверное, всё старое и ветхое....

Там наверно вообще нет никакой мебели, - подумала со злостью Татьяна, не стараясь поймать его взгляд, и ответила:

- Хорошо, я возьму спальню. И малую гостиную. Спасибо, мне пора!

Больше они не виделись до суда. И после окончания заседания, унижающе-простого и обидного, заметив, как Фил пробирается к ней, Татьяна постаралась скорее уйти, чтобы не видеть его лица с незнакомым выражением облегчения и сожаления. Она вышла на улицу и, забыв позвонить дяде Тео, как обещала, быстро пошла среди редких прохожих под дождём.

Напрасно Зинаида уговаривала её остаться ещё хоть на неделю, самой отправить мебель в Сиборн, дождаться подтверждения, что она дошла.

- Нет, не хочу ждать! Фил прекрасно всё отправит. Скорее отсюда...

- Ты даже не знаешь, как там всё устроено. Тебе, что, плохо у меня?

- Мне плохо в Лондоне. А как устроено - на месте разберусь. Прости, Зина, не хочу говорить... Я полежу.

Зинаида жила в двухкомнатной квартире русского посольства, недалеко от Ботанического сада. В посольстве она работала уже много лет поваром, имела связи и вес. Она нашла для Татьяны возможность работать в посольстве, но та отказалась наотрез. Она представила высокомерно-ехидные усмешки посольских дам высшего и низшего круга и их злорадство. Два года назад Татьяна без особых усилий перепрыгнула 'крепостной ров', отделяющий жён дипломатов от настоящей английской жизни, вышла замуж за иностранца, состоятельного, из хорошей семьи, к тому же молодого и симпатичного, и за натянутой приветливостью этих женщин всегда чувствовала зависть и ненависть. Бывая с Филом в посольстве, она попадала в атмосферу куда более чужую и враждебную, чем круг его тётушек. И специально кокетничала с мужчинами, назло их претенциозно-светским жёнам. Зинаида, весело блестя огромными коровьими глазами, часто рассказывала о поднятых Татьяной бурях и смеялась над своими незамысловатыми комментариями. Теперь, когда слухи о разводе Татьяны достигли самых уголков посольства, она с нерастраченным пылом бездетной женщины затеяла войну с дюжиной злорадствующих и даже нашла возможность выбить Татьяне работу.

- Шальная ты, Танька! Истовая какая-то... Чего ты мечешься по жизни?

- Зина, прошу тебя, потом...

- Когда потом-то? Завтра ты уже уезжаешь. И как ты будешь там жить?

- Как-нибудь.... Как все.

- Как все ты не умеешь: тебе вечно чего-то не хватает.... Ну чего тебе не хватает?

- Зимою - лета, осенью - весны.

- Странная ты, Татьяна. Смотрю я на тебя и думаю: красивая, умная, с огоньком.... Будто богом отмеченная... И всё тебе не так. Сюда приехала - плохо. Замуж вышла - разошлась. Чем тебе плох был Фил? Ты не точи меня глазами-то, ты объясни... Ну, встретил свою старую любовь, ну погулял... Пришёл домой поздно несколько раз. Со всеми же бывает. Ты для него... Я же видела, как он возле тебя крутился, в глаза заглядывал. Звезду бы с неба достал! А ты потерпеть не могла... Где так ловкая! Подумала бы, рассудила...

- Это он должен был подумать! Привёз меня сюда, оторвал от всех корней... Значит - отвечаешь! Значит - обязан!

- Что обязан-то? Мужик! Где ты видела такого мужика, чтобы обязан был? Всю жизнь носятся, ответственные да обязанные... Россия на бабах держится!

Татьяна с проснувшимся интересом подняла голову. Села на диване по-турецки, подперев щёку рукой. Зинаида стояла перед ней, подбоченившись, полная, мягкая, с круглым ласковым лицом.

- Чего уставилась? Не права я?

- Нет, ты хорошо сказала. Россия на бабах держится. Молодец ты! Но я-то не в России. Я в Англии. Здесь!

- Вот про это я и говорю. Всё бросила, осталась одна. Опять одна. Как детей будешь дальше поднимать? Пожалеешь ведь!

- Нет, не пожалею. Он пожалеет.

- Ага, пожалел... Все пожалели. Видела я таких жалельщиков.

- Он пожалеет, я знаю. Мэгги его высосет и согнёт. Он не сможет на неё опираться, как ему надо. В общем-то она, конечно, надёжная... Но она не 'его' женщина.

- А ты 'его'? Чего же тогда ушла? Что-то я не понимаю...

- И не надо, Зина... И не поймёшь. Фил - не 'мой', понимаешь?

- Совсем запутала! Мэгги не 'его', он не 'твой'. Ох, и путаная ты, Танька!

- Какая есть.

- А ведь ты и не любила его... Ушла... Если не любя вышла - можно стерпеть!

- Может, полюбила бы... Задай вопрос полегче, Зинаида. Ты меня утомила.

- Это ты утомила, путаница! Как это 'полюбила бы'. Не любила, а потом полюбила? Чего-то ты наговариваешь... Встретила человека, полюбила - да и всё.

- Просто так, что ли? За что?

- Как за что? Понравился: красивый, хороший.

- За это не любят, Зина! Значит, все, кто понравился: красивый, хороший - любимые, что ли? Нет, любят за что-то.

- 'За что-то'! Городишь неизвестно что! Любят - да и всё! Потянуло вдруг к человеку, сил нет. Душа горит.

- Это уже физиология. Половой инстинкт.

- Ну и половой тоже. Всё вместе.

- Всё вместе - это называется 'гармония". А гармония очень редкая птица в семейной жизни.

- Это ты - редкая птица! Детей, слава Богу, до сих пор рожают! Где ты сейчас себе Ромео найдёшь? Всё вокруг пёстрое, расколотое, из кусочков собранное... И как ты свою гармонию своему Ромео носки стирать научишь?

- Ну, Зинаида! Преклоняюсь!Ты философ. Вполне серьёзно, ты всё правильно говоришь... Только я не ищу Ромео. Мне на Ромео плевать.

- Это ты сейчас так говоришь. Потом не плюнешь.

- Хорошо, потом плевать не буду. Найдётся - спасибо, но искать не собираюсь. Я об этом не думаю. Я вообще не думаю о любви.

- О чём же ты думаешь?

- О том, что я устала... Уходилась... Ничего не хочу. Хочу пустыню... Чем хуже - тем лучше.

- Да ухожу я! Лежи, отдыхай. Цыплёнка сейчас поставлю. Встанешь - поедим. Совсем ничего не ешь, глаза запали. Одна-то, заморишь себя голодом... Ох, не уезжала бы... Пустыню! Чем хуже - тем лучше!

- Чем хуже - тем лучше... Скорее бы добраться. Хоть в башню. Хоть в халупу. Хоть на край света. Покоя! Хочу покоя!

Даже про себя, в сознании ритм слов не совпадал с перестуком колёс. Татьяна открыла глаза и встретилась взглядом со старым седым джентльменом. Его серые глаза смотрели пристально и задумчиво.

Чего ему надо? Вот бы спросить...

Она раздражённо переменила ногу. Взглянула в окно, потом снова на старика. Он отвёл взгляд. У меня, наверно, вид драной кошки. Я не внушаю доверия своим видом. А, всё равно... Скорее бы доехать. В восемь начнёт темнеть.

Новенький щёгольский плащ, надетый ещё в Лондоне, был тонким, ноги устали в туфлях на каблуке. Даже на таком невысоком каблуке уже тяжело ходить целый день. Я скоро стану старухой. Состарюсь в этой Чёрной башне. Поседею и подряхлею. И тогда, наконец, меня оставит это идиотское беспокойство, это недовольство жизнью. Мне больше ничего не будет нужно. Как этому старику...

Старик снова внимательно на неё смотрел.

'Господи! Чего ему надо? Если не отвернётся, спрошу... Интересно, чего он такого нашёл у меня в лице? Как знобит... Надо выпить аспирин сразу на вокзале... Отвернулся... Хоть это здесь хорошо. Никто не разговаривает, не расспрашивает, не лезет в душу'.

Глава 3

Старик проводил Татьяну медленным взглядом, когда она, подхватив свои чемоданы, выходила из купе. Когда поезд тронулся, он ещё раз встретился с ней взглядом из окна. Отчего-то пробрало холодом. На перроне почти никого не было. Мелко накрапывал дождь, и распластанные на мокрой земле жёлтые и красные листья напоминали ковёр.

Так уже было когда-то,- подумала она, направляясь к стоящему поодаль такси.

Когда-то давно, в юности, лет пятнадцать назад я шла вечером в кино. Было темно и осенние листья, прилипшие к мокрому асфальту, вызывали у меня ощущение красоты, жизни, удачи. Я шла тогда такая юная и ловкая и чувствовала себя молодым красивым животным, чистым, свежим, упругим и гибким, как дождь. Мне совсем не было холодно.... Было так хорошо и легко жить, идти вперёд, и дождевые струи, стекавшие с волос, имели вкус радости, будущего и ещё чего-то.... С кем же я тогда шла? Только бы не бросило в озноб... Я дойду, сяду в такси и поеду. Неизвестно куда.... Потяжелевшая.... Постаревшая.... Старая.... Ста-ра-я.... Ста-ра-я.- По привычке, в такт шагам.

Автомобиль с надписью 'Такси' стоял возле раскрытой двери какого-то привокзального помещения. Внутри смотрели телевизор. Шёл теннисный матч, и двое мужчин, потягивая чай из голубых чашек, не обратили на неё никакого внимания, уставившись в экран.

- Послушайте! Мистер! Кто хозяин этого такси?

Сорокалетнего возраста мужчина бросил на неё короткий взгляд, и снова углубился в телевизор.

- Такси не работает, мэм. Мне осталось пятнадцать минут до конца смены.

- Но вы, может быть, успеете...

- Очень сожалею, миссис,но нет.

- А когда вас сменят?

- Должны были в восемь, но Николас заболел. Смены не будет, миссис.

- Но, пожалуйста, мне, наверное, далеко...

- Я сказал 'нет', прошу прощения, миссис.

Никак не оторвутся от этого тенниса! Как Фил! Все помешаны на теннисе... Хорошо хоть, не крикет. И разговаривать бы даже не стал...

- Прошу вас, мистер. Я только что приехала...

Второй мужчина, молодой и тонкий, в рабочей спецовке, молча подошёл и закрыл дверь.

Свиньи! Вежливые английские свиньи! Сволочи! Подлецы! Господи!.. Я сама виновата! Никто меня сюда не тащил. Я сама... Господи, какая дура! Ну и пусть, чем хуже - тем лучше!

Чемоданы потяжелели сразу как будто вдвое. Она остановила проходящую женщину.

- Это за городом, мадам! Да, далековато... Мили три-четыре. Лучше бы взять такси...

'Мадам!' Заметила иностранку! Говорю я, конечно, ужасно.... Четыре мили.... сколько же это на километры и часы?

- Благодарю вас. Таксист занят. Он смотрит теннис.

Ворчливая резкость, кажется, не смутила женщину, но ответила она суше:

- Его можно понять, мадам. Он много лет был чемпионом графства по теннису... Вам по следующей улице до конца, а затем влево, по пустоши, на берег. Там будут издалека видны огни большого дома. Это имение. Ближе по берегу лес, а правее, не доходя до развилки - Чёрная башня.

До конца города Татьяну подвёз какой-то шофёр в ливрее. Помог выгрузить чемоданы, извинился, что неисправность машины не позволяет ему ехать дальше.

- Здесь я сворачиваю, мадам, мне ещё квартал до мастерской и ещё неизвестно, доберусь ли.... Мотор стучит, вы слышите?

Ничего я не слышала,- устало подумала Татьяна, поднимая чемоданы - Ничего, кроме того, что я 'мадам'.

- Благодарю вас... Вы очень добры, что меня подвезли.

Мелкий холодный дождь вдруг зачастил. На чёрных в надвигающейся темноте лужах запенились пузыри. Татьяна оступилась в воду и вздрогнула от знакомого ощущения всеохватывающего холода. Только бы дойти. Добрести. Доползти. Не дать этому подлому коварному ознобу превратить себя в дрожащее чучело. Не расклеиться на раскисшей дороге, дойти...

До проезжей дороги, поднимающейся на утёс, она добралась почти в темноте. Силуэт Чёрной башни, еле видимый в беззвёздном небе и бывший ориентиром, показался сумрачным и совершенно необитаемым: ни огонька, ни движения. Где-то внизу шумно обрушивалось на берег море. Татьяна поставила чемодан, коснулась рукой разбитого в камнях колена.

Так и есть. Колготки порваны, нога в грязи. Но ссадина небольшая... Холодная дождевая вода при наклоне потекла за ворот.

Она вздрогнула, сжалась от холода и снова, приказав себе не расслабляться, дошла до почти неразличимых в темноте столбов ограды. Толкнулась в ржаво-железные на ощупь ворота, которые заскрипели, но не поддались. Калитка сбоку, тоже железная, была заперта изнутри. Откуда-то из глубины двора залаяла собака. Она подскочила к самому забору и, продолжая лаять, просунула голову между прутьями забора, подальше, там, где был обрыв.

Где же он? Никто не выходит...

- Эй, хозяин! Откройте!- закричала Татьяна осевшим голосом и тут же примолкла.

Что я несу? Ведь хозяйка-то я.... И, кажется, одна на этом чёртовом утёсе.

Она подобрала камень под ногами, и принялась барабанить по воротам, калитке, ограде. Никто не выходил. Чуть повыше, в нескольких метрах от неё, поднималась в ночное небо почти неразличимая в темноте Чёрная башня. Справа свисали вниз огромные ветви старого дуба. Собака, прислушиваясь, замолчала, и на миг вокруг стало тихо - только тихий шелест дождя и удары волн. Потом собака снова залаяла. С моря подул порывом сырой и холодный, наполовину с дождём, ветер, и Татьяна, запахнув промокший плащ, присела на сваленное дерево недалеко от ворот. Забор здесь не доходил до обрыва и был сложен из камня.

Её сразу, рывком бросило в холодный, почти животный озноб, и теперь нужно было согнуться, затаиться, переждать. Это было у неё с детства: вдруг пронизывал холод и мелкая конвульсивная дрожь, нестерпимая, как боль, заставляла застывать на месте, не шевелиться. Она накатывала приступами, и самое лучшее сейчас было - не шевелясь, затаиться под тёплым одеялом... Странно было то, что Татьяна никогда не бывала в болотистой, по-настоящему, местности, и никто из её родителей, по рассказам, тоже нигде не мог подцепить лихорадку.

Это нервное,- по привычке успокаивая себя, и уже не обращая внимания на пронизывающий до судорог холод, пережидая особенно острые приступы дрожи, она добралась до чемодана. Там, в застёгнутом наружном кармане, была початая бутылка русской водки. Пачкая о забрызганный грязью чемодан руки и выпавшие из шпилек волосы, она достала бутылку. Сделала несколько глотков. Подставила загоревшийся рот под дождевые капли. Хлебнула ещё, и потащила чемоданы к дереву, под защиту стены...

Она забылась ненадолго и, очнувшись, сразу вспомнила, где она и что произошло. Было темно, дождь и ветер усиливались. Большая лохматая собака сидела в двух шагах от неё и внимательно потягивала носом незнакомый запах.

Овчарка. Восточно-европейская овчарка с помесью неизвестно чего... Дворняжки, наверно.

- Иди сюда! Иди ко мне, пёсик. Иди, я тебя не обижу.

И по-английски:

- Иди ко мне. Иди! Хороший!

Пёс недоверчиво шевельнул ушами и не подошёл. Татьяна вздохнула, и снова закрыла глаза. Ей почему-то вспомнилось, как они с Филом прилетели из Москвы в аэропорт Хитроу. Потом ехали в такси. Фил, не дожидаясь таксиста с чемоданами, схватил её за руку и вбежал по ступеням. Несколько поворотов лестницы, светло-коричневая дверь.

- Это наш дом. Прошу, миледи...

И, неожиданно ловко, сильно для его худого, по юношески стройного тела, подхватил на руки... Она помотала головой, несколько раз ударила кулаком по бревну. Стало больно, и, потирая ладонь, она увидела, что собака отскочила от неё, вздыбив шерсть на спине.

- Я не тебе, глупый! Не злись. Интересно, почему ты молчишь? Не лаешь... Ты, наверно, такой же ненормальный, как я...

И снова закрыла глаза, привалясь к стене. Что-то снилось или виделось, кружилась голова, кажется, поднималась температура. Было уже не холодно и не горько. Никакой злости, никаких надежд, никаких мыслей. Обрывки воспоминаний или снов, вереница знакомых, но неузнаваемых лиц, холодных и безразличных, какие-то услышанные или воображаемые слова.... Хотелось молчать и спать, ничего не решать и не делать. Молчать.... Сидеть.... Не знать....

Она не смогла бы при всём желании вспомнить, что думала или видела, что ей казалось в этом странном полусне, и сколько времени она так провела, когда собака вдруг встрепенулась, и бросилась к ей одной известному пролому в ограде. Снизу донёсся её радостный визг и лай. Тусклый, еле заметный отсвет упал на стену рядом с Татьяной. Она встала, нашла какое-то отверстие в калитке, наверное, смотровую щель. Закричала, отмечая про себя, что голос плохо её слушается:

- Эй, кто-нибудь! Сюда, скорее! Есть тут хоть кто-нибудь?

- Кто здесь?- человек с фонарём открыл взвизгнувшую калитку, и Татьяну встретил угрюмый взгляд из-под тёмных бровей.

- Кто вы?

- Это... я! Я - миссис Уайтинг. Я здесь живу. Я развелась с Филом... - Она зачем-то вернулась назад, к чемоданам и подтащила их к калитке- ... И теперь буду жить в Чёрной башне. Это моя башня. Документы в чемодане.

Он помолчал несколько мгновений и, сказав 'Входите', взял одной рукой чемодан поменьше подмышку, второй в руку, и, задвинув засов, подняв выше фонарь, пошёл вниз, влево от башни. Там светилась электричеством распахнутая дверь. Татьяна шагнула за ним в тепло комнаты, оказавшейся гаражом. Дальше, в подвальном, под башней, этаже, была другая комната, такая же просторная, забитая мебелью, где было ещё теплей. В самом углу, под верхним окном, выходящим в сторону моря, горел допотопный котёл центрального отопления. Возле него - ящик с углём. В раскрытой дверце слабо, но весело пылал рыжий, с синими переливами, огонь. За этой комнатой по коридору виднелась ещё одна, а за ней - кухня, с крошечным, затухающим огоньком в камине. Рядом - большая каменная печь, в углу - узкая кровать с коричневым одеялом. Чайник и свёртки на столе, крепкий самодельный табурет, два стула со следами починки. Остальная часть помещения была тоже загромождена старой пыльной мебелью.

- Вы, конечно, Джонсон. Я плохо ещё говорю по-английски. Поправляйте, пожалуйста...

И, потом, отбросив дурацкие, неизвестно для чего установленные правила, спросила напрямик:

- Где вы были? Я приехала около восьми. И, Бог знает сколько, сидела у ворот под дождём. Замёрзла...- она с усилием прервалась, и уставилась на мужчину.

- Вам нужно было предупредить меня, миссис Уайтинг...

Слова давались ему нелегко, принуждённо. Заметно было, что он мало говорит, и говорит неохотно. Его настороженно-угрюмый, замкнутый, но хотя бы прямой взгляд не внушал симпатии.

Господи, Боже! Уголовник,- подумала Татьяна вяло,- Убийца! Чего мне от него надо?

- Садитесь ближе к огню, миссис Уайтинг. Сейчас будет чай...

Она скинула на спинку стула грязный плащ, пододвинула другой к камину. Села.

- Я уходил... по своим делам. Я немного подрабатываю в окрестностях.

Татьяна, повернув голову, смотрела, как он подкидывает в камин дров, ставит чайник, возится с нехитрой снедью на столе. Высокий, плотный, с седеющей тёмной головой, Джонсон двигался неловко и скованно, заметно припадая на правую ногу.

Лет около шестидесяти, может, чуть больше. Наверно, из Уэльса. Валлиец, как говорил про таких крупных, смуглых и темноволосых людей Фил. Интересно, что он обо мне думает? Что муж уличил меня в супружеской измене, и выслал на этот проклятый людьми и Богом утёс, чтобы развязаться? Ох уж эти иностранки!

- Там, сверху, в наружном кармане чемодана - бутылка с водкой.

Он принёс водку. Не сказав не слова, достал из шкафа кружку.

Наверно, думает, что я алкоголичка. От меня, конечно, несёт за версту. Русская проститутка, обманувшая английского джентльмена и, наконец, обнаружившая свою гнусную сущность...

У камина было тепло и сонно. Татьяна плеснула себе немного на дно большой фарфоровой кружки с отбитой ручкой. Выпила.

- Где можно помыться? Я в грязи с головы до ног. Есть ли здесь горячая вода?

Подвальное помещение под башней было большим и вместительным. Под прямым углом к гаражу и котельной, от кухни шёл длинный коридор. Две двери, третья - ванная. Татьяна снова задрожала, раздеваясь в огромной чугунной ванне и разбавляя ведро воды в тазу. Помыла голову, намылилась в этой же воде сама, смыла её. Снова развела воду, ополоснула волосы, всё тело. Больше горячей воды не было. Из крана, холодной уже водой, она ещё раз обмыла лицо, руки, ноги. От выпитой на голодный желудок водки голову понесло, но не знобило. Она быстро вытерлась, натянула на себя трикотажный спортивный костюм с модными цветными вставками на рукавах и левой штанине, сверху - толстый стёганый халат до колена. Обулась в тёплые замшевые полусапожки, обмотав голову полотенцем, взглянула в тёмное, желтоватое как всё в этой старой запущенной ванной, зеркало. Лицо было усталым и серым. Запавшие глаза, тёмные тени до половины щёк.

Бледная немочь... Накрасить губы что ли? Зачем? Чтобы он подумал обо мне невесть что?

Пока она пила горячий, но по-английски слабо заваренный чай с бутербродами, Джонсон что-то передвигал и носил из шкафа в котельной. Татьяна решила лечь возле самого котла, чтобы забыть свой проклятый озноб, дождь, ветер, изнурительную ходьбу по пустоши, дорогу... Окончательно опьянев, она добралась, наконец, до отгороженного ветхой ширмой угла за котлом, где Джонсон приготовил постель на широком кожаном диване.

Нашёл даже простыни и одеяла. Да, здесь же всё было. Отсюда почти ничего не выносилось после смерти хозяина, этого мизантропа... Тётка Фила, знаток антиквариата, забрала отсюда в большой дом всё, что ей понравилось, и больше здесь никто не жил.

Она повертелась в постели, поискала удобную позу. Бельё еле заметно пахло чем-то затхлым, но было сухим и чистым. Наконец, она улеглась в любимом положении, на животе, подогнув одну ногу и запустив руки под подушку, накрылась с головой, и медленно стала проваливаться в тяжёлый липкий сон.

На следующий день небо оставалось хмурым и неприветливым, и, хотя дождь перестал, ветер высоко вздымал пепельно-серые тяжёлые морские волны под утёсом. У Татьяны болела голова, не проходило ощущение тошнотной тяжести в желудке. Джонсон исчез с утра. Она вскипятила чайник, без аппетита поела. Прошлась по комнатам, поднялась по узкой кухонной лестнице наверх, но дверь в башню была закрыта, подъёмник неисправен.

Преодолевая тошноту, Татьяна выпила воды.

Водки было слишком много. Похмелья хватит - дня три болеть. Лечь?

Она поискала глазами щётку.

Так, встать немедленно! Прислуги здесь нет. С чего начать? С рабочего кабинета - своего угла. Пока она выметала и протирала угол за ширмой, мыла пол, разбирала и раскладывала в ближайшем шкафу свои вещи, разыскивала подходящий для зеркала столик, стул, расставляла всё это, понемногу стало лучше. Перед ширмой, до двери в кухню, она, поднатужившись, поставила другой стол, побольше. Упираясь в стену спиной, передвинула шкаф, отгородив диван от котла. Уголок стал уютнее, приобрёл жилой вид.

Пока сойдёт. От угля на полу может быть пыль, стелить ничего не надо. Ничего! И спальня и гостиная. Теперь - о душе.

Измазавшись в пыли, она залезла за мебель к противоположной стене. Там, аккуратными ровным рядами, стояли связки книг, замеченные ещё с вечера.

На английском.... Опять.... Кажется, немецкий. Да, Гёте... Издание тридцать второго года. Интересно, у нас они уже считаются антикварными...

Немецкий она теперь знала хуже английского, хотя читала плохо и на том и на другом.

Так, русский... Тургенев... Хорошо.

Развязав бечёвку, выбрала несколько томов. Перетёрла поблекшие, потерявшие первоначальный цвет переплёты. Сложила книги на нижнюю полку стола.

Интересно, во сколько здесь обедают? Конечно, раньше, чем в Лондоне. Сейчас около пяти. В ящике, в гараже, кажется, была картошка.... Где бы взять масла?

Масло, правда, подсолнечное, она нашла там же, на полке перед верстаком. У дальней стены гаража, накрытый пыльным брезентом, стоял автомобиль. Татьяна подошла, откинула брезент. Старинный... Какой забавный! Любопытно, ходит ли.... Тоже, скорее всего, довоенный. Не очень страшный... Хорошо бы был на ходу. Спросить у Джонсона.

Когда была готова картошка, Татьяна уже разыскала в старом шкафу несколько старых разрозненных тарелок, салатницу со стёртой позолотой, чайные чашки в мелкий розовый цветочек, сахарницу, вилки. Перемыла всё, составила на каминную полку. Заварила 'настоящий русский' чай, отыскала сахар.

Кажется, шум мотора. Кто же мог сюда приехать?

В котельной её немного занесло.

Голова. Надо выпить аспирин.... Кажется, что-то ещё было, антибиотики.... Я простудилась. Не хватало только разболеться.

Джонсон с худым белокурым мужчиной вносили в гараж, и дальше, в котельную, её багаж. Занесли, поставили напротив котла коробки с её и детской одеждой, потом упакованные в бумагу книги, кое-что из посуды, безделушек, подаренных дядей Тео и Лиззи, в ящике со стружкой. Незнакомец был тощ, с высокими залысинами и впалыми щеками. Татьяне показались странно-знакомыми его голубые глаза, удлинённое лицо. Она почти не удивилась, когда он обратился к ней по-русски, со знакомым мягким польским акцентом:

- Добрый день, миссис Уайтинг. Меня зовут Ян. Ян Войтовский. Я иногда помогаю Джонсу. Мы с ним немножко дружим.

Татьяне отчего-то стало легче. Ян быстро и ловко помогал Джонсону. Он был живее и разговорчивее, лет на десять моложе своего напарника и успевал в ходе работы сказать Татьяне пару слов или улыбнуться. Он хорошо знал русский, и его вежливая скороговорка напоминала ей годы детства, когда в одном классе с ней училось несколько поляков, белорусов, выходцев с Западной Украины. Ей тогда очень нравилась мягкая, какая-то ласково-успокаивающая манера говорить, перемешивая русские слова с родными.

- Я очень рада, Ян. Спасибо. Но... почему 'Джонс'? Разве не Джонсон?

- Джон Джонсон, миссис Уайтинг. Очень созвучно и его с детства привыкли звать Джонсом. И все.... И так зовут до сих пор.

- Хорошо, спасибо.

Обедать с ней вместе Ян и Джонс отказались, и Ян сказал какую-то длинную польскую фразу о субординации. Они поели на кухне, а Татьяна, дав себе слово настоять в следующий раз, примостилась за столом у себя в котельной. Но Ян выпил с удовольствием русской водки, сказав, что это большой подарок для него. Когда мужчины ушли со своими делами и заботами во двор, Татьяна, оставив багаж 'на потом', перемыла посуду, сняла с котла разогретую воду, перестирала свою зашлёпанную грязью одежду, отмыла туфли.

Первый день прошёл. Жизнь продолжается. Фил, спасибо тебе! И чтоб ты... жил вечно!

Ночью, приняв перед сном полдюжины таблеток, завернувшись с головой в одеяло, она долго лежала без сна.

Конец ноября. В России уже выпал снег. На Кавказе - расползлись, разъехались грязные просёлочные дороги. В Москве переходят на зимнюю форму одежды: шубы, дублёнки, пуховики... В городе детства мальчишки и девчонки катаются с насыпных снежных горок на санках и кусках фанеры. В родном дворе над припорошенными лавочками тихо перестукивают ветвями голые клёны... Теперь вот только плакать! Больше ничего не осталось... Как всё глупо и дико! Когда я поумнею? Когда стану серьёзной и рассудительной? И сколько может человек вынести? Два тяжелейших года в Москве, в квартире, которую тётя Надя оставила в наследство. Инфляция, тоска... Ужасные два года в Лондоне. И всё дальше, дальше от детства. От дорогих клёнов в удаляющейся из года в год памяти. От одних ошибок к другим... А жизнь идёт, летит, катится. В июне мне будет тридцать... Когда же она придёт, зрелость? Старость, зрелость, опыт, ум... Когда я научусь засыпать как все нормальные люди? Ложиться - и не думать, не вспоминать... Не проигрывать в памяти... Не укорять себя... Просто спать, спать, спать... Спать...

Глава 4

Уже в ноябре начались заморозки. Иногда с неба сыпало мелкой колючей крупой, но настоящего снега не было. Холодный воздух, часто забеленный туманом, здесь, на самом берегу, был влажным и тяжёлым. Под вечер, укутавшись в тёплое пальто, Татьяна неторопливо прогуливалась по двору или спускалась по крутой неудобной тропинке к самой воде. С правой стороны от скалы волны набегали на пологий песчаный пляж, который кончался пустошью, уходящей далеко, к еле видимым домикам города. С левой - через редкий лесок можно было выйти по большим каменным обломкам к широкому быстрому ручью, спадавшему в море. От ручья начиналась длинная гряда невысоких скал, которая загибалась в море серпом, основанием возле Чёрной башни, и образовывала уютную бухточку. Волны здесь всегда были ниже и ветер не такой пронизывающий.

Стоя среди камней, Татьяна смотрела на серо-стальные всплески волн с гребешками сизой пены, и думала о том, что, если бы Чёрная башня стояла там, на конце серпа, то она была бы ещё дальше от людей, но и от России тоже. Отмахиваясь от назойливо-мучительных мыслей, она поднимала голову и видела утёс, выходящий к морю крутым обрывом. На нём поднималась к небу Чёрная башня - прямоугольная, тяжёлая, сложенная из потемневшего от бремени лет камня, поросшего лишайником. Снизу её окна казались маленькими и слепыми, а сама башня - одинокой, мрачной и древней, как мир.

Вид сверху тоже создавал впечатление одиночества и отрешённости. Тёмная голая пустошь, уходящая в море. Серые, издалека, садики пригородных улиц, кое-где проглядывающие из-за холмов, чахлый лесок у подножия утёса над ручьём. За ним - мыс с тёмно-густой массой настоящего леса, входящего во владение ближайших соседей, Линтонов. Ночью от них и со стороны города исходило слабое свечение электричества, небо было светлее и различимее, но звуки почти не доносились. После лондонского шума и суеты, под нескончаемый плеск моря, Татьяна чувствовала себя, как после простуды, когда, выздоровев, обнаруживаешь, что у тебя заложило уши. Она и была, как после болезни - опустошённой, усталой, безразличной. Подолгу сидела с книгой или бесцельно бродила по небольшому запущенному садику во дворе, иногда по берегу. Вечерами сидела у камина, уже не тяготясь молчаливостью Джонса и сдержанностью Волка - его собаки. Поздно вставала и ничем не занималась, кроме приготовления пищи и мелких стирок.

Нужно, просто необходимо было чем-то заняться, выйти из оцепенения, но она всё откладывала и откладывала дела и заботы 'на потом', как будто ожидая какого-то события, внешнего толчка. Только через неделю она хорошенько рассмотрела дом. Сравнительно жилым в Чёрной башне был только нижний, встроенный прямо в скалу этаж, вернее, два помещения в нём: кухня и котельная. При жизни мистер Эдгар занимал две комнаты по коридору от кухни. В них ещё сохранились выцветшие, свисающие клочьями обои.

В дальней, перед ванной, комнате стояла громадная кровать с резной ореховой спинкой, обшарпанный комод и, в пару ему, шкаф, несколько стульев с крутыми ножками и относительно целой обивкой, туалетный столик с потемневшим зеркалом. Всю стену занимал большой старинный гобелен, потускневший от пыли и времени, со сценой охоты на оленей. Несколько потёртых свёрнутых ковров и ковриков загораживали дверь в соседнюю смежную комнату.

В ней, в углу стояла ещё одна кровать поменьше. Когда-то дорогие, а теперь ветхие и грязные бархатные портьеры подняли клубы пыли, как только Татьяна прикоснулась к ним, чтобы раздвинуть. Мебель тоже была старой, блеклой, поцарапанной, но без плесени. Древние дубовые шкафы, длинный обеденный стол, такие же, как в первой комнате, стулья, с продавленными подушками, большой угловой диван. Серая птичья клетка на овальном столике перед дряхлым креслом-качалкой. Затейливые завитки прутьев, залежи пыли под неподвижной, на цепочках, жёрдочкой. Татьяна открыла дверцу, начертила в пыли круг.

Здесь жил попугай. Сто, а может, двести лет он лазил по прутьям, цепляясь коготками, и пробегал за день километры, не догадываясь о том, что бегает на месте. Или догадывался, что сидит в клетке, но ничего не мог изменить... Обманывал себя пустыми хлопотами, садился на жёрдочку и кричал непонятные заученные слова, может быть, даже гордясь собой, выпрашивал лакомство. И умер здесь же, за причудливым узором стенок клетки. И лежал на спинке, с поджатыми лапками, закатив глаза. Или улетел, обманув хозяина, в комнату, а потом в окно, чтобы умереть в чужом непривычно-холодном воздухе...

Она повернулась к Джонсу, стоящему в двери в коридор.

- Скажите, Джонс, кто-нибудь может заняться этой мебелью? Ну... я не знаю, как это будет по-английски... сделать, подбить, приклеить, подкрасить лаком.

- У меня есть одна знакомая семья... Старик и старший сын краснодеревщики... Они работают аккуратно... быстро, недорого. Фейнхель... Они евреи.

- Это хорошо. Евреи очень аккуратны и старательны,- как бы не замечая его заминки, поддержала Татьяна.- Попросите их прийти... скажем, послезавтра. Я успею всё осмотреть и подготовить. В самой башне, прохладной и почти пустой, нужно было вставить кое-где стёкла, заменить две прогнившие оконные рамы. Окна, к счастью, не были слишком маленькими, а лестницы - крутыми, и странным было то, что мистер Эдгар жил в подвале, когда из башни лучше просматривалось море, крыши Сиборна, имение Линтонов, рыбачий посёлок за ним и далёкие пастбища.

- Отчего в башне тоже почти нет сырости, Джонс? Я знаю, что она отапливается, но ведь воздух здесь влажный... Кстати, откуда вы берёте уголь для котла? Ведь денег вам не платили, как я поняла...

Английские фразы давались уже легче, но акцент, наверное, оставался кошмарным.

- Мистер Эдгар был бережлив, миссис Уайтинг. И... не слишком богат. Он просто дал мне кров... Я до этого жил у Яна, но совсем недолго. Его хозяин...он был против. Потом я снимал чердак у Фейнхелей, но у них наметился приезд родственников. Когда мистер Эдгар умер, ваша тётя... то есть миссис Эмилия проявила милость, позволила мне остаться здесь Какая плата?

- Она сама платила за уголь?

- Ещё при мистере Эдгаре арендатор Линтонов попросил выделить ему небольшую часть земли... За лесом, ближе к городу... Зачем носить воду вёдрами, когда ручей в каких-то сорока метрах. Он отвёл запруду... и платит аренду.

- Денег хватало?

- И сейчас хватает, мэм... миссис Уайтинг. Контора... адвокат ведёт все дела. Берёт аренду, оплачивает уголь и налоги. Налоги были небольшие, здесь никто не жил. Я знаю... слышал, что там даже больше... процентов набегает. Это можно узнать в адвокатской конторе Бишоп и К*.

- Хорошо, я займусь. А вы поговорите, пожалуйста, с вашими знакомыми Фейнхелями. Насчёт мебели и ремонта рам и полов.

Джонсон, не меняя сдержанно-угрюмого выражения лица, кивнул, но Татьяна догадывалась о его облегчении после столь долгого монолога.

Чего мне от него нужно? Чего я хочу от человека, просидевшего полжизни в тюрьме? Ему ничего не хочется, кроме мрачного одинокого существования, да ещё Волка в компаньоны... Что мне с ним делать? Выставить за дверь? И остаться вообще одной... Этого нельзя делать, как бы ни хотелось. Одной - нельзя. И куда он пойдёт? Люди, конечно, шарахаются от него, как... как он от них. Как я. Два сыча на одном суку.

- Джонсон, скажите мне, имел ли мистер Эдгар телефон? Вернее, телефонную связь. Телефон я, кажется, видела где-то в шкафу.

- Да, миссис Уайтинг, телефон был. Его отключили после смерти мистера Эдгара... но провод проводился под землёй... Наверно, можно снова подключить.

Угрюмое безразличное лицо. Взгляд одновременно царапает и... отталкивается, что ли... Я, наверно, выгляжу не лучше. Нет, хуже! Хуже, потому что при всей его мрачности, в нём нет раздражения или злобы. Его угрюмость одинока и тяжела, но спокойна. Он уже отвоевался... У него никого нет. У него нет детей... Его не беспокоит необходимости выплыть. Он уже утонул. И воспринимает это с... горьким достоинством! А я так не могу. Мне нельзя...

- Мне нужно как-то выбраться в город, Джонс. Позвонить детям, нанести визит адвокату, кое-что купить... Как это сделать?

- Я скажу Яну, миссис Уайтинг. Он всё устроит.

Фейнхель, сухонький невысокий, с седым венчиком волос над желтоватой блестящей лысиной, чем-то неуловимо напоминающий Татьяне деда, был предупредителен, вежлив и тих. Он с готовностью согласился отреставрировать мебель и сразу взялся за дело. Он и двое мужчин помоложе, его сын и племянник, переносили мебель или её разобранные части на первый этаж башни, и там что-то двигали, тихо постукивали, пилили и строгали.

Чёрная башня стала не такой одинокой и мрачной. Слыша доносящиеся сверху звуки и запах мебельного клея, Татьяна, против ожидания, чаще засиживалась в кухне у камина вместо того, чтобы уйти в свой уголок. Она готовила для Фейнхелей обед, и Волк, оставив Джонса во дворе, иногда заходил к ней, садился у двери, чтобы понаблюдать несколько минут, как она двигается у стола или плиты, выходит проветриться через наружную кухонную дверь на нижнюю террасы, обращённую к морю.

Терраса была просто узкой, вытесанной в камне площадкой, на которую выходили окна подвального этажа, полностью изолированной от двора. Татьяна поставила здесь два расшатанных дубовых табурета, старый тяжёлый стол и, когда у неё не было времени или охоты выходить из дома, сидела перед старинной решёткой прямо над морем, в каких-то десяти метрах над обрывом. Здесь было ветрено и холодно, более низкая часть утёса, заслонённая от ветра, находилась сзади, там росли несколько деревьев и кустарник, а на террасе - немощные и тощие побеги плюща цеплялись за решётку, в напрасной надежде выжить, утвердиться на солёном ветру среди голых шершавых камней.

Совсем как я... безнадёжная отвага. 'Безумству храбрых поём мы песню. Кажется, больше ничего и не нужно, только лезть над пропастью неизвестно зачем, неизвестно куда... Скоро закипит суп, пора обедать. Нужно встать и сходить наверх, позвать Фейнхелей, крикнуть Джонса. Как не хочется всё это делать... Не делать бы ничего, сидеть и сидеть здесь, замерзая до полного отупения. Снять кастрюлю, поставить чайник. Лепёшки уже остыли... После обеда - приготовить всё на завтра: кожаное пальто, новые ботинки, перчатки... Завтра я еду с Яном в город. Новый город. Сколько их было... Как радовали эти города, их открытие. Знакомство. Как давно это было...'

Сиборн, расположенный у моря, отличался от других городков сельской Англии только тем, что его улицы были подлиннее обычных, растягиваясь вдоль берега к удобным песчаным пляжам, расположенным километрах в восьми от Чёрной башни. Ян немного поколесил по городу, показывая его Татьяне, приостанавливая свой грузовичок в наиболее значительных местах. За пляжами находился небольшой городской порт, скорее пристань, с десятком судов, ближе, в сторону Чёрной башни - ипподром и конюшни. Чистенькие, засаженные деревьями улочки сходились в центре, в двух кварталах от железнодорожной станции. Типичная городская площадь с магазинами и лавками, простая изящная церковь, двухэтажное старинное здание ратуши, ресторан. Через улицу - обширный парк, с закрытыми на зиму аттракционами и летними кафе.

- Вот увидите, миссис Уайтинг, город вам понравится. Летом здесь бывают туристы и он оживляется. Конечно, их здесь не так много, как в Кенте или в центре Корнуолла, но всё равно становится веселей. Публика у нас более степенная, чем на курортах, Сиборн ведь просто приморский город... но в нём достаточно много пансионов, домиков внаём, гостиниц.Приезжают чаще семьи, солидные люди. На ипподроме бывают скачки, есть клуб, школа верховой езды. В общем... вы не соскучитесь. Теперь налево... и мы у цели. Это то, что нужно. Ваш почтовый участок. Магазины здесь скромней, но зато и потише, и дешевле, чем в центре, без особой суеты.

Седовласый, с прямой каменной выправкой, адвокат Бишоп подтвердил наличие банковского вклада владельца Чёрной башни, проценты с которого оплачивали её содержание. Он подробно и снисходительно объяснил, как, где и сколько нужно вложить ещё, чтобы ежегодных процентов хватало на все налоги и платежи, и вежливо отказался вести её дела.

- Вы разведены с мужем, миссис Уайтинг, а он является клиентом нашей конторы в Сиборне. Вам будет неудобно пользоваться моими услугами.

Из его путано-поучительной долгой речи Татьяна сделала вывод, что после развода изменила своё положение в обществе, даже, кажется, понизилась в классе.

Чёртов законник, чтоб ты... сгорел! Обойдусь! Какая гадостная, унижающая вежливость... Господи!

В самых дверях она столкнулась с мужчиной в сером костюме, и едва сдержалась, чтобы не обругать его. Подняла голову, и, раздувая ноздри, яростно сощурила глаза. На его задумчивом малоподвижном лице появилось лёгкое недоумение, потом тревога.

- Простите, задумался... Прошу вас.

Он легко и мягко отступил в сторону, снова заглянул в лицо.

- Благодарю!- голос прозвучал резко и хрипло.

Чего уставился, крыса! Любопытно, как я выгляжу? Наверное, белая от злости... Куда лечу? Не хватало ещё растянуться на ступеньках! Тогда этот урод кинется меня поднимать.

Мужчина в сером не был уродом, и в другое время Татьяна отметила бы про себя, что у него приятное спокойное лицо, хотя и лишённое ярости и выразительности, красивые орехово-карие глаза под тёмными бровями, подвижное и послушное, при внушительном росте, тело. Но сейчас, после пережитого унижения, в отчаянии, она злорадно сосредоточилась только на том, что, при плотном сложении, шея у незнакомца выглядит слегка короткой, а подбородок неправильной, чуть менее внушительной формы, чем надо для такого лица.

- Поехали, Ян! У меня - всё. Продукты и вещи куплены, на почте обо всём договорилась. Я и так надолго вас оторвала.

- Что вы, миссис Уайтинг, вовсе нет. В конце недели у меня, обычно, нет работы. Только случайная.

Татьяна упёрлась затылком в заднюю стену кабины. Вытянула ноги, попыталась сглотнуть тяжёлый острый комок в гортани. Ян правой рукой поискал за сиденьем, и подал бутылку с водой.

- Ничего, Ян... Спасибо... Я немного взбесилась. На адвоката... Спасибо.

- Всё бывает, миссис Уайтинг, выбросьте из головы... Плюньте и успокойтесь.

'Если бы я это умела - успокаиваться, когда захочу! Боюсь, что такая участь меня никогда не постигнет... Подлый бюрократ... Кирпич! Нехорошо так вести себя с Яном, он не пожалел времени, чтобы мне помочь. Я неблагодарная свинья.

- Ян, спасибо, что вы помогли мне. Вы такой добрый...

- Это вам спасибо, миссис Уайтинг. Это вы добры к Джонсу... У меня даже нет слов, чтобы сказать, как вы к нему добры. Мы... он не привык к такому... Ему очень тяжело пришлось. А вы... к нему очень, очень добры. - Да ведь я ничего такого особенного для него не сделала. Чем же 'добра'?

- Вы не отшатнулись от него, не прогнали. Не лишили его крова. Ведь ему некуда пойти. Он совсем один на свете.

- У него есть вы, Фейнхели, ещё кто-то...

- Мы ему подмога, а не опора... У нас нет ваших прав. Не мы - хозяева Чёрной башни. Я снимаю квартиру... комнату. Фейнхели тоже совсем недавно окончательно встали на ноги. А вы... совсем другое... И так добры.... Вы готовите ему обед, не чуждаетесь и не разговариваете с ним, как с последним отбросом. Вы ведёте себя с ним, как с обыкновенным человеком, как... со всеми. Это очень непривычно, после того, что с ним... произошло.

- Скажите же, как это произошло? Как он... убил свою жену?- недавнее раздражение сделало её откровенной и смелой. Не хотелось выбирать слова, говорить туманно и неопределённо.

- Он и не убил её, миссис Уайтинг. Просто очень сильно и неосторожно ударил... толкнул. Она попала виском прямо в край стола... Он был не в себе... Застал Мари.... Она была легкомысленной глупой женщиной. Пустышкой. Красоткой Мари, так её звали на французский манер. Хотя имя её было Мериан... Джонс слишком серьёзно к ней относился, а она этого не стоила, несмотря на свою красоту... Он ходил за ней день и ночь несколько лет, а она крутила романы с курортниками и рыбаками. Смеялась Всё-таки вышла за него замуж. Потом, после всего... он как будто умер. Не оправдывался, не объяснял, говорил, что виноватый...

- Виновный.

- Да, виновный. Почти всё время молчал в суде. Моя сестра, она старше, говорила, что он произвёл неблагоприятное впечатление: почерневший, заросший, мрачный. Почти не отвечал на вопросы. Большой, с сильными руками... 'Закоренелый преступник'...

- У вас есть сестра? Она здесь, в городе?

- Нет, недалеко отсюда, в Сэндроуде, служит сиделкой в приюте для престарелых.

- Вас только двое?

- Был ещё младший брат, Витек... Виктор. Он умер сразу после мамы, ещё в юности. Костный туберкулёз. Да, нас только двое...

Взволнованный голос Яна стал суше. Он задумался и замолчал.

Снова тайны. У каждого свои тайны. Нет покоя под небом, пока жив человек. У каждого свои тайны, свои несчастья.

Татьяна зябко закуталась в пальто, передёрнула плечами.

- Вам не нужно выходить на ветер, миссис Уайтинг. Вы немножко больны.

- Да, я простудилась, слегка. Но теперь всё хорошо.

- Вы иногда кашляете, а воздух у моря... хороший, но коварный. Вам нужно бы обратиться к врачу.

- Зачем? У меня почти не было температуры, я чувствую себя неплохо. Доктор - это лишние хлопоты и расходы. Скоро потеплеет, и всё будет хорошо... Вы лучше посоветуйте мне, как подвести к Чёрной башне газ. Если обратиться к этим соседям, Линтонам, они позволят врезаться в их газопровод?

- Я могу поговорить с управляющим Линтонов. Мы хорошо знакомы. Он, возможно, замолвит словечко, окажет мне услугу.

- Вы просто незаменимый человек, Ян. Даже не знаю, как вас благодарить. Спасибо вам.

- Это вам спасибо, миссис Уайтинг. Вы так добры к Джонсу... Он хороший человек, вы увидите сами...

Обращение к читателю: Если вы читаете этот роман на любом сайте кроме "Самиздат", значит, он украден с этого сайта без моего согласия. Если вы ещё и платите за чтение, вас обманули! На СИ он находится в доступе бесплатно и ещё правится: http://samlib.ru/editors/a/aristowa_natalxja_petrowna/worddoc-85.shtml.

Глава 5

Пятнадцать лет назад Татьяна приехала на Северный Кавказ, и так же была сбита с толку миллионом проблем. Нужно было научиться жить в других условиях, отличных от её юности. Небольшое село, плохие дороги, другая, хоть и русская, речь. Другие ценности и условности, другие понятия, другой жизненный ритм. И через ошибки и неудачи она научилась по-новому варить борщ, садить огород и разводить птицу, делать замес глины для штукатурки и ровнять его на стенах, а потом белить, мыться до глубокой осени в продуваемом всеми ветрами садовом душе, определять на глаз спелость винограда, и давить из него вино.

После развода с Сашкой она так же обживалась в Москве, привыкая бегать по магазинам, стоять одновременно в трёх бесконечных очередях, и втискиваться в переполненные автобусы. Татьяна умела время от времени плюнуть на все хозяйственно-производственные дела, и уйти в себя, отдаться тому, что любила по-настоящему. Никогда не испытывая слишком разрушительных невзгод, она знала, как вовремя отключиться от повседневной рутинной суеты, которая калечит и рубцует личность не хуже катастроф.

И эта вечная, непрекращающаяся борьба за своё внутреннее возвышенное 'я' не давала теперь окончательно впасть в апатию, приступами дававшую себя знать ещё в Лондоне. Она замечала про себя, что при полученном опыте и сложившихся обстоятельствах её жизнь теперь вписалась бы в пресловутый английский образ неплохо: разочарованная и уставшая, она сумела бы принять девиз 'мой дом - моя крепость'. Всё и шло к тому, чтобы запереться в Чёрной башне, привести в порядок свои мысли и чувства, войти в этот разумный и упорядоченный мир, по-своему мудрый и красивый. Но какое-то жаркое, сметающее сомнения чувство, не дающее вовремя засыпать, с детства несущее её с ровной утоптанной дороги на острые камни, всё ещё рвалось на волю, не давая покоя.

Размечая на втором этаже перегородку для детских спален, она вдруг застывала перед окном, прослеживая на воде жемчужный путь редкого солнечного луча, пробившегося сквозь плотные облака. Здесь так безлюдно и тихо, что летом, наверное, можно купаться в море ночью. И обрывала себя: Господи! Дура, ну какая дура! Глядя на эти страшные грязные стены, можно со страха умереть, что никогда не забелить здесь вековую пыль и копоть! А я воображаю, как изящной трепетной наядой скользну в таинственную морскую пучину. Старая толстая дура! Да море со страха отступит и затопит половину Уэльса!

И, опомнившись, так же вежливо и тихо, как старый Мозес Фейнхель, подтверждала:

- Да, мистер Фейнхель, первый этаж: столовая, гостиная, холл; второй: детские спальни, зал, ванная. Боюсь, что для меня останется самая потрёпанная мебель, и её лучше спрятать на самом верху.

Пожилой еврей, не по-английски открыто обожающий своих детей и внуков, понимающе кивал головой.

Знал бы он, о чём думает эта старая, толстая русская ненормальная! - ругала себя Татьяна, любуясь его улыбкой.

Фейнхель с внуком Айзеком, тонким, смуглым, с чудесными восточными глазами, собирали в гостиной отремонтированную, блестящую свежим лаком мебель, составляя по её эскизу стенку из шкафов и буфетов, а Татьяна помогала Джошуа, отцу Айзека, наверху. Джонс заходил, прихрамывая, помогал что-то передвинуть, перенести, поддержать и отправлялся с Волком во двор, где вырубал кустарник под траншею для газовых труб. Иногда ему помогал Ян, и Татьяна, увидев сверху, как они откладывают в кучи крупные камни для восстановления столбов ограды и ржавые секции решёток, ужасалась своим размахом.

У меня же не хватит на всё это денег. Я уже истратила целую прорву на газ и кафель, цемент и обои, краску и известь. Хорошо, что не прогнили полы... Фейнхель залатает в нижнем этаже паркет, а на кухне постелем линолеум. Нужно бы оплатить Яну его помощь. А Джонсу просто необходимо установить какую-то оплату. И ещё банковский вклад! И огород! Боже милостивый, на всё у меня просто не хватит... Уж к четвёртому-то десятку лет жизни, можно было научиться умело тратить деньги, а я даже не запоминаю цен...

Она действительно редко обращала внимание на цены и легко тратила деньги. Если их оставалось мало, умела в той, бывшей, жизни сэкономить, выкрутиться, обойтись меньшим. Редко занимала, потому что не любила долгов, и никогда не могла скопить значительной суммы. Теперь это могло обернуться настоящим крахом.

Когда, наконец, был подведён к отопительному котлу и кухонной печи газ, прочищен и отлажен водопровод, установлены краны и смесители, Татьяна решила заняться своим 'финансовым положением'. Истратить все деньги на ремонт было нельзя, и она, стиснув зубы, поехала к другому адвокату.

Он занимал небольшую квартиру возле парка, и вёл приём в кабинете, выходящем в переулок. Кабинет, совсем крошечный, заставленный шкафами и стульями вокруг простого изящного стола, не подавлял величием и педантичностью, и Татьяна расслабилась, отбросив предубеждение.

Томас Карфекс, молодой, подвижный, улыбчивый, с большими глазами на худом некрасивом лице понравился ей сразу своей вызывающей симпатию живостью и готовностью быть полезным. Домой она возвращалась довольная, что страх остаться без денег на содержание Чёрной башни, перестанет мучить её по ночам.

Эта проблема решена, по крайней мере, на три года вперёд. Теперь только ремонт и огород. Как бы поделикатнее сказать Джонсу, что я пока боюсь тратить деньги... Может, он подождёт с жалованьем. Он вообще ничего не спрашивает, может промолчать? Скажу через неделю-две, когда развяжусь с побелкой и покраской. Или, даже, заплачу ему... сразу. За какое время? За месяц? Он же годы прожил здесь как сторож! Одежда у него столетней давности: Латка на латке. Теперь, когда буду стирать, заберу его бельё тоже.

Новая стиральная машина стояла сзади, в кузове, и Татьяна оглянулась на неё. Поддавшись на уговоры продавца о том, что неразумно экономить на автоматизации процессов, она купила машинку не подешевле, как рассчитывала, а одну из самых дорогих. И теперь радовалась и жалела одновременно.

- Не очень-то я практичная, Ян! Как вы думаете, это хроническое или когда-нибудь пройдёт?

Ян засмеялся, искоса взглянув на неё.

- Ничего, миссис Уайтинг! Выгадаете на чём-то другом. Да и много ли беды? Зато вам легче будет стирать. Этот Питер и меня убедил, такую выдал поэму. Я бы, честное слово, тоже не удержался.

- В самом деле, Ян? А вы, оказывается, тоже мот и транжира.

И они засмеялись уже вместе, выезжая из города на пустошь.

Подрядчик маляров, после осмотра Чёрной башни, заломил цену втрое больше предполагаемой, и Татьяна, не давая Джошуа поторговаться, решила повременить с ремонтом. Кое-что можно было сделать самой. До весны спешить некуда.

Фейнхели закончили свою работу, и старый Мозес пообещал, что, когда будет нужно расставлять мебель, комбинировать по эскизам некоторые её изобретения, он придёт снова. После него ушли рабочие, проводившие газ, оставив после себя проплешины в кустарнике и прореху в каменной кладке стены. В Чёрной башне снова стало тихо и пустынно. Татьяна перебрала и перемыла посуду, приготовила к чистке, починке и стирке ворох пыльных занавесей, накидок, ковров, покрывал, пожелтевших полотенец, скатертей, простыней. Джонс возился во дворе, поправлял ограду, расчищал дорожки.

Как-то после обеда Татьяна снова поднялась в башню и, побродив среди серых обшарпанных стен, пришла к решению взяться за дело самой. Джонс выслушал её объяснения насчёт того, какие ей нужны козлы, молча, с сомнением покачав головой. И уже на следующее утро, вооружившись охапкой щёток, губок и тряпок, всыпав в ведро горячей воды кружку стирального порошка, она начала отмывать потолок наверху. Дело шло трудно и медленно, уставали руки, затекали шея и плечи, неосторожные движения раскачивали козлы, быстро остывающая грязная вода проливалась сверху на потерявший вид модный спортивный костюм.

Фил, ты обещал мне золотые горы, а получила я гораздо больше,- приговаривала она про себя, с остервенением вычищая щёткой угол между стеной и потолком.- Когда я вымою здесь всё и оставлю по кусочку кожи на каждом сантиметре Чёрной башни, она станет для меня бриллиантовой.

Когда была вымыта первая комната, Татьяна разулась и прошлась босиком по влажным деревянным половицам. Это неожиданное ощущение родного дома придало сил. Верхний этаж был отдраен за два дня. После однодневной передышки, Татьяна взялась за второй. К середине следующей недели она закончила отмывать всю башню, и у неё распухли, покрылись ссадинами и цыпками руки, вдруг начался насморк. Она только теперь почувствовала смертельную усталость, и решила передохнуть.

Татьяна впервые за эти несколько недель, уснула, только завернувшись в одеяло, и ничего не видела во сне. Она дала себе отдых до воскресенья, когда только готовила еду, а с понедельника начала стирку. Сушить такую уйму белья на улице, где воздух пропитался сыростью, рискуя испачкать тщательно отбеленные вещи о ветви деревьев, не стоило, и она развешивала их по всей башне. Гобелены, покрывала и толстые одеяла расстилала прямо на полу или стульях; для тонких вещей натянула, с помощью Джонса, верёвки.

Ещё три дня ушло на штопку, глажку и укладку всего выстиранного. Подвальный этаж, после того, как из него вынесли всю мебель, стал пустым. Понемногу, не торопясь, она снова принялась мыть потолки, стены, окна, двери и полы уже внизу. Когда были отмыты все самые дальние уголки, даже в крошечной кладовой при гараже, Джонс перестал запускать Волка в дом.

- Не нужно этого делать, Джонс. - возразила Татьяна - С Волком мне веселее, хотя он и не хочет со мной дружить. Хорошо бы ещё завести кошку... Дом без кошки - не дом.

Джонс, по обыкновению, промолчал, и к вечеру принёс откуда-то молоденькую дымчато-пушистую кошку. Татьяна назвала её Изабеллой. Изабелла и Волк вполне уживались друг с другом, принимая при встречах деланно-независимый вид. Теперь, по вечерам, сев у камина, Татьяна брала кошку на руки, и часто разговаривала с ней, а Волк, устроившись на полу поближе к огню, прислушивался, и время от времени разглядывал двух непонятных для него существ. Когда Татьяна снова немного приболела, она забирала Изабеллу к себе в постель, и Волку, оставшемуся лежать у камина, ничего не оставалось, как, проходя мимо, замедлять шаг, услышав ласковый голос одной и довольное мурлыканье другой.

Незадолго до Рождества Татьяна выбрала тонкие чёрные перчатки, чтобы скрыть незажившие царапины и ссадины на руках, стёртые подушечки пальцев. Нужно было купить продукты для праздника.

Она уже привыкла к заинтересованным взглядам на улицах: новый человек. К тому же её роскошное, подбитое мехом чёрное кожаное пальто, выглядело здесь, в глубинке, немыслимым великолепием.

'Знали бы эти милые любопытные леди, за какую мизерную, на английские фунты, цену Фил купил его в Москве'.

Но в тихом разговоре возле прилавка ей вдруг явно послышалось 'Чёрная Башня', а потом имя Фила, и она почувствовала, как жаром вспыхнула кожа. Татьяна вышла из магазина с замирающим от обиды сердцем и окончательно испорченным настроением.

Что им нужно всем? Почему всем есть до меня дело? Я прожила здесь без году неделю, а меня уже рассмотрели, разучили, разложили по косточкам! Ну кого я затронула? Кого обидела, задела, укусила? Почему люди такие жестокие?

Ян, стоя возле своего грузовика, разговаривал о чём-то с группой женщин. Татьяна резко свернула в переулок, и пошла вдоль ряда лавок. Спохватившись, зашла в одну. Это была лавка подержанных и уценённых товаров.

- Что вам угодно, мадам?

Немолодой, кругленький, чёрно-смуглый мужчина, по виду итальянец, предупредительно опёрся руками о прилавок.

Она, стараясь отдышаться, прошла вдоль кусков дешёвый потускневших тканей, тронула рукой первую попавшуюся. Тёмная, со сбитым костяшками пальцев рука, выглядывающая из рукава дорогого пальто, смотрелась болезненно и нелепо.

Интересно, что я тут делаю? Руку не убирать. Не сметь убирать руку! Держать руку! Где бы найти что-то, хоть чуть подходящее... для моей глупости?

Взгляд упал на прелестного, бледно-вишнёвого цвета ткань - атлас или шёлк с мелко вытканными цветочками.

В сороковые-пятидесятые годы прошлого века из неё, наверное, шили дамское бельё. Узкая и немодная ткань, но прочная и красивая.

- Что вот это, мистер...?

- Кончини, мадам, к вашим услугам! Это прекрасная, очень крепкая ткань. Прочной окраски. Совсем дёшево, себе в убыток.

Цена действительно была невелика. Татьяна погладила скользкую поверхность, подумала.

- Мне нужно...Посчитайте сами: комната примерно пять метров на шесть, высота - два восемьдесят. Четыре окна по два с половиной квадрата, двери, тоже две, по... допустим, два с половиной.

Итальянец посчитал - выходило всего в полтора раза дороже приглянувшихся обоев.

- Я возьму, если вы уступите. И ещё возьму столько же, но напополам, голубого или сиреневого,да и зелёного тоже можно. Есть у вас?

- Да, мадам... Что-то ещё?

- Миссис Уайтинг. Можно - оттенки жёлтого, но нужно подсчитать...

- На складе, миссис Уайтинг. Есть на складе, нежно-бежевый с молоком. Отличная, но, к сожалению, не модная ткань... У вас хороший вкус, миссис Уайтинг, и... хорошая голова. На стенах это будет выглядеть изумительно... Есть ещё три куска персиковой саржи, немного подмоченной. Она обойдётся ещё дешевле, конечно.

- Я прикину дома, а потом скажу. Дайте мне номер телефона.

Вот так история!- улыбалась она про себя, подъезжая к дому с тюками вишнёвого, бледно-сиреневого и салатного цвета: Надо же! Как мерзко началось и так закончилось! Нет худа без добра! Теперь обои можно наклеить внизу. Вишнёвый будет хорошо сочетаться с тёмно-красными шторами, старым коричнево-красным гобеленом и ковром, который побольше...

Но день ещё не кончился. И вечером, когда Джонс, переминаясь и хмурясь больше обычного, обратился к ней сам, что случалось редко, Татьяна испугалась, что он скажет ей что-то плохое.

- Я живу здесь много лет, миссис Уайтинг, и у меня много знакомых, правда, близких- маловато... Один рыбак,... он сам выходит в море, на собственной посудине... Так вот, мне подворачивается работа на месяц-полтора... Мне и Яну.

- Но сейчас зима, Джонс. Какое море? Разве сейчас бывает рыбная ловля?

- Для разной рыбы - разное время, миссис Уайтинг. Я всегда выхожу с ним зимой. Он... заплатит немного, но... рыбы я могу взять на целый год... Запастись ей на будущее, ведь не повредит... Волка я с собой никогда не беру.

- Конечно, Джонс. Какой может быть разговор. Я поживу одна... И присмотрю за Волком. Когда вы... отплываете? - на душе было неспокойно, но ничего другого, кроме согласия, она выдать не смогла.

- Завтра, после полудня.

Утром она собрала для Джонса пакет с продуктами, вложив в него добрую половину того, что закупала на Рождество. Праздник в одиночку её не радовал. В половине двенадцатого он, прихрамывая, закинув за плечо выцветшую сумку, и, сопровождаемый тоскливо повизгивающим, чувствующим долгую разлуку с хозяином Волком, направился к выходу. Татьяна проводила его до калитки, заперев Волка в гараже. Протянула пакет.

- Зачем, миссис Уайтинг! Вовсе не надо было... - пробормотал Джонс.

- Как же не надо, Джонс? Надо,- она улыбнулась не слишком весело, но вполне храбро. И, прямо глядя ему в глаза, с укоризной повторила:

- Как же не надо? Я хочу что-то сделать для вас... Ведь вы один, кто у меня теперь есть.

Джонс еле заметно дёрнул шеей, посмотрел испуганно и внимательно.

- Да, миссис Уайтинг, спасибо. До свидания.

- До свидания, Джонс! Возвращайтесь с удачей! - У неё хватило сил выглядеть бодро и даже радостно. Жизнь продолжалась по заведённым правилам, без её участия и никого не интересовало мнение ненастоящей миссис Уайтинг.

Глава 6

Первый день до вечера в одиночестве показался Татьяне нескончаемым, и ночью она долго лежала, уставившись в тёмный потолок.

Даже не сказала Джонсу про оплату... Вот идиотка! 'До свидания, Джонс!'... Без копейки денег в кармане... Ведь деньги такая вешь, что сколько не береги - всё равно кончатся. Почему я не подумала, хоть спросить... Они могли бы понадобиться ему на дорогу. Почему я такая бестолковая? Почему не умею быть богатой? Всё время не хватает денег!Только один раз, с Филом, я жила в достатке... и как же быстро мне надоело это счастье! Зачем я отвлекаюсь на личную волну? Нужно было дать Джонсу с собой денег!

Она подумала, что произнесла это вслух, потому что Волк вдруг встрепенулся на кухне и подошёл к ней. Потом, принюхиваясь, направился к двери в гараж. Залаял.

Неужели это Джонс вернулся? - Татьяна вскочила с постели босиком и не чувствуя холода, леденящего ступни через ветхий протёртый коврик, поспешила к двери.

Но Волк лаял непривычно злобно и отрывисто. Татьяна, вернувшись к дивану за тапками, а после этого подошла к нему, придержала, успокаивая, последовав дальше, в гараж, за его настойчивым рывком. Прислушалась. За дверью как будто послышался звук шагов. Ей вдруг стало не по себе.

Кто это может быть? Бродяга? Какой-то приятель Джонса? Нет, он бы постучал, окликнул... И потом, у Джонса немного приятелей. Только Ян и Фейнхели, которые знают об отъезде того и другого. Пролом в стене открыт... Хорошо ли заперты двери? Да, обе, и эта и башенная. А вниз, на террасу, можно пройти только через дом... На всех окнах нижнего этажа - решётки. Кто же это? Что ему нужно?

Она хотела крикнуть и спросить, но почему-то передумала.

Позвонить в полицию? Пока они доедут... Это может быть просто беспризорная собака или кошка. Уж не боюсь ли я? Не знаю, но ощущение, честно признаться, не слишком приятное...

Волк снова залаял, яростно зарычал и бросился на дверь лапами.

Ей показалось, что какой-то звук отдаляется от двери. Через две-три минуты Волк замолк, посидел ещё и отошёл. Изменив обычаю, улёгся на пол возле её дивана. Татьяна прижала руку к колотящемуся сердцу.

Может, включить свет? Нет, так будет ещё хуже. Если там кто-то был, он уже ушёл... Какой Волк молодец!

И, повинуясь безотчётному порыву, уже вслух:

- Ты молодец, Волк! Ты у меня молодец... Хороший.

Утро следующего дня было пасмурным и ветреным. Завтракать не хотелось. Выпив только кофе, часам к одиннадцати, когда рассеялся, отступил за ручей туман, Татьяна вышла во двор.

Никаких следов, конечно. И ничего говорящего о ночном посещении. Но не показалось же мне...

Волк, принюхиваясь, последовал до пролома в стене, ненадолго исчез, и, вернувшись, уже почти не отходил от Татьяны. Лежал, свернувшись возле её ног на кухне, или неотступно сопровождал по дому. Он первым выскочил встретить подъехавшего на велосипеде Айзека Фейнхеля, и долго придирчиво обнюхивал, пока юноша передавал Татьяне письмо, прислонял к стене велосипед, поднимался по ступеням в башню. Татьяна машинально погладила Волка по голове, и удивилась, что он не отпрянул.

- Уже скучает по Джонсу. Ночью он устроил нам с Изабеллой небольшой переполох...

Пока она нетерпеливо разрывала конверт и быстро пробегала письмо от Саши, коротко и сжато, без эмоциональных подробностей, рассказала Айзеку о ночном приключении. Он молчал.

Приписка от Женьки... Так, ясно... От миссис Робинс. Как всегда полная тепла... Одобряет, хвалит Сэнди, шутит насчёт неугомонности Джен. Что-то Айзек сказал...

У него округлились удивительные загадочные глаза, и нечеловеческая вселенская тоска ненадолго покинула их, уступив место страху.

- Что такое, Айзек? У вас, как будто, испуганный вид...

- Мы... Мы сегодня же заделаем пролом, миссис Уайтинг... Я скажу отцу. Но... вы не выглянули в окно, миссис Уайтинг?

- Нет, Айзек. Не знаю, почему мне не захотелось этого делать... А что, это серьёзно? Кто-то грабит дома? Были такие случаи?

- Да ведь это мог быть... - он запнулся, будто вспомнив о чём-то неприятном, и замолчал.

- ... Кто?

- Кто угодно! Как неосмотрительно было оставлять этот пролом... Можно, я позвоню от вас, миссис Уайтинг? Нужно успеть, чтобы раствор схватился до вечера. Разве Джонс не рассказывал вам про...

- Про кого? Погодите набирать номер, Айк! Расскажите вразумительно...

- Сейчас, миссис Уайтинг... - возразил Айзек. - Алло, Киттс? Это Айк Фейнхель. Не могли бы вы позвать отца? Да, жду...

- У нас ещё целых полтора часа времени, Айк. Давайте выпьем кофе, и вы расскажете мне... о том, чего не рассказал Джонс. Вам с молоком? Молоко, к сожалению, сгущённое.

- Да, спасибо, миссис Уайтинг. Можно, я сам? Благодарю вас, не надо печенья, лучше просто кофе... Что рассказать, миссис Уайтинг?

- То, что вас так напугало и повергло в смущение. Это, что, нападение на одинокую женщину? Изнасилование? Поэтому вы стыдитесь мне об этом рассказать? Или, боитесь...

- Нет, миссис Уайтинг, не совсем... В Сиборне много чего случается... А разве в России...

- В России тоже всё случается. Не увиливайте, Айк, дорогой. Если вы испугались за меня, то я тоже должна бояться. Только нужно же знать - чего. Давайте, рассказывайте вашу историю.

- Вы правы, миссис Уайтинг. Как же всё это...

- Обыкновенно. Почему же вы не начинаете? Это такая мрачная история, или страшная? Ну, давайте, для начала, придумаем название. Например, 'Морской ужас' или 'Прибрежный кошмар'. Или, может быть, 'Проклятье Чёрной башни'?

- Нет, миссис Уайтинг, не проклятье... Чёрная башня здесь не причём.

- Ну, 'Душитель у моря' или 'Береговой грабитель'. Так? Как это называется?

- Сиборнский убийца. Это называется 'Сиборнский убийца'... Ничего точного... определённого я не знаю, миссис Уайтинг, слухи, газетные статьи, местные рассказы. Не знаю даже...

- С чего начать...

- Да, не знаю, с чего начать.

- Начинайте с самого начала, Айк. Со времени. Сколько дней или лет назад?

- Пять. Пять лет назад в Рыбачьем пропал мальчик. Его подружка сказала, что он ушёл с незнакомым мужчиной в тёмном пальто и кепке... Она их видела издалека, под вечер. И мальчик исчез...

- Его нашли?

- Да, под городом, в канаве, на старой свалке. Он был... - Айзек замкнулся и замолчал. -Ну вот, опять заминка... Вы хотите меня не напугать и оставить в неведении? Разве так я не стану бояться больше? Неизвестная опасность всегда страшней. Что случилось с этим мальчиком? Его... изнасиловали и убили?

- Да. Он был замучен... Очень жестоко... Порезан ножом... Его нашли только через неделю... Овца забрела на свалку, а хозяин её искал. Там канавы под мусор, которые засыпают при наполнении... Сначала сжигают всё, что горит, разбирают на топливо и для других нужд...

- Убийцу, конечно, не нашли...

- Нет, миссис Уайтинг. Были, кажется, подозреваемые, допросы, очные ставки, экспертизы...

- А потом снова были убийства?

- Да, тоже мальчик, из порта.

- Сколько ему было лет?

- Первому - двенадцать, второму - десять. Он был... такой же... изуродованный... Потом были статьи в газете, всякие экстренные меры и рейды, и всё остальное. Мама не отпускала меня на улицу... Да и другие родители тоже... Все боялись...

- Дальше...

- Через два месяца пропало ещё двое детей. Братья девяти и одиннадцати лет. Вместе ушли на рыбалку, и исчезли.

- Где их нашли?

- Их не нашли. Они исчезли совсем... В газетах было сообщение, что девочка каталась по пустоши на велосипеде, и видела их с незнакомым мужчиной...

- На нашей пустоши? Прямо здесь?

- Пустоши тянутся по побережью далеко за Рыбачье и переходят в холмы.... Это случилось за восемь миль отсюда.

- И он был похож на... предыдущего незнакомца?

- Точных примет вообще нет, миссис Уайтинг. Средний рост, среднее сложение.... Всё среднее.

- А лицо? Кто-нибудь видел его в лицо?

- Только эта девочка.... В газете и была просьба вспомнить, кто видел на пустоши... 'среднего человека' в пальто и кепке. А она бы его опознала...

- И... что?

- Она исчезла. Её потом не нашли... никогда. А её мать случайно попала под поезд.

- После этого ещё были пропажи?

- Да, миссис Уайтинг. У нас в Биконе, в Сэндроуде, но когда ничего нет... Если нет...

-... Тру... Тела

- Когда нет тела, кто знает, куда ребёнок исчез. Умер, утонул, сбежал из дома... Это были дети из небогатых семей: рабочих, рыбацких, фермерских.

- Да, ничего... Старушка в Сэндроуде видела издалека, что соседскую девочку увёл с собой мужчина в плаще, среднего роста, в чёрной шляпе... и всё.

- Но тогда все исчезновения и несчастные случаи можно приписать... этому убийце.

- Да, так примерно и было, миссис Уайтинг. Были и взрослые люди, обычно, женщины, которые могли оказаться свидетелями похищения детей. Они стали жертвами несчастных случаев или непонятных нападений в тот же день, когда исчезли эти несчастные девочки и мальчики. Но ничего определённого сказать об этом, вероятно, было нельзя. Полиция, кажется, так не нашла никакой связи... Но нам об этом никто ничего и не говорил... Полиция обязана заниматься расследованием и предупреждать население о возможной опасности, но отчитываться перед нами - это не для них. Тем более перед беднотой. Это было давно и я не знаю, что об этом говорилось в верхах...

- Было... А теперь? Это ведь было пять лет назад. Что же потом?

- Потом... это прекратилось. Он... исчез, или уехал, и дети не пропадали. Всё постепенно затихло... и у нас, и в окрестностях. Случалось, изредка, кто-то пропадал... Но кто же поручится, что это продолжение старого ужаса... А... а две недели назад пропал мальчик тринадцати лет. У него была ярко-оранжевая куртка... И по ней соседка издалека определила, что он шёл по берегу от порта с мужчиной в тёмном.

- И его тоже не нашли?

- Только обрывки куртки в кустарнике... Со следами крови и рвоты... А соседка исчезла, возможно, с ведома полиции. Я вас напугал, миссис Уайтинг?

- Нет, встревожили... Не напугали. Я уже не один год живу на свете, Айк, и меня не просто напугать... Всё это ужасно, неприятно, горько, больно, но ведь я и не маленькая девочка.

- Да, вы правы. Но... вам было нужно это знать. Вы сами просили рассказать. И вы живёте здесь одна, на пустоши, которая чаще всего была местом, где исчезали эти дети... И, как многие считают, свидетели, которым довелось что-то увидеть.

- Конечно. Всё правильно. Не беспокойтесь об этом.Я буду осторожной... И, увидев что-нибудь необычное, не стану распространяться об этом каждому встречному. Кажется, подъехал автомобиль...

- Да, я взгляну... Это отец, миссис Уайтинг. И дядя Джеф. Они уложились в пятьдесят минут. Теперь успеем...

К обеду пролом был заложен. Татьяна пригласила всех в кухню, где любимый Джошуа русский борщ благоухал петрушкой и укропом, выращенными старым Мозесом в крошечной тепличке возле его дома. Но сам Джошуа задержался, и обошёл всю ограду. Он внимательно обследовал кладку, выходящую на дорогу, продрался сквозь густые заросли кустарника вдоль решётки над обрывом. Спустился по тропинке к морю, и, вернувшись, попробовал дотянуться до задней калитки через прутья, открыть замок.

- Всё в порядке, миссис Уайтинг, теперь к вам так просто не зайдёшь. Но не забывайте закрывать все засовы на ночь. Немного шатается решётка над балкончиком, но со стороны моря на скалу может забраться только альпинист какой-нибудь. А выход на него лишь со двора.

Балкончик - небольшая площадка с левой стороны утёса, находилась значительно ниже сада, отгороженного решётчатой оградой. Это был кусок голого, даже без травы, камня, размером около двадцати пяти-тридцати квадратных метров. Джонс использовал её как склад для накопившегося хлама, который не решался выбросить без распоряжения хозяев. Там почти рассыпалась невысокая каменная стенка по краю, и стоял сарайчик без крыши, с тремя стенами, когда-то защищавший своё содержимое со стороны моря. Джонс спускался вниз по выбитым ступеням через узкую дверцу в решётке, той самой, которая теперь шаталась.

- Мы хотели переделать там калитку, поэтому Джонс и не укрепил решётку. Всё равно собирались снимать. Они с Яном перенесли туда все железные заборы с милю длиной. Вполне хватит, чтобы отгородить всю мою 'недвижимость'.

- Плохо, что вы одна, миссис Уайтинг.

- Я с Волком. Это хороший защитник, я надеюсь?

- Пожалуй, но... Есть ли в Чёрной башне оружие?

- Три старинных ружья и два дуэльных пистолета, уложенные в бархат... Зачем? Я же всё равно не смогу выстрелить в человека. Даже если это будет сиборнский убийца! Да и разрешения на оружие у меня нет. И... я думаю, что это был, в крайнем случае, вор или бродяга какой-нибудь. Ваш... Наш печально знаменитый земляк никогда не убивал женщин.

- Это не доказано, миссис Уайтинг, но предположения об этом бывали, даже у полицейских. Кроме того, в городе случаются и другие преступления. Может быть, миссис Уайтинг, у вас поживёт Айк до приезда Джонса?

- Буду только рада. Но ведь у него могут быть свои дела...

- Нет, миссис Уайтинг, я могу. - вмешался Айзек. - И с радостью! Мне всё равно нужно подготовиться по русскому языку, а вы знаете его лучше всех. Экзамены будут на выживание. Ведь у вас чистое произношение... На работу мне от вас даже ближе на полмили.

- Спасибо, Айзек, я буду рада... Да, между прочим, нет ли у кого-нибудь из вас знакомого маляра?

- Вы решили сами белить башню, миссис Уайтинг? Ну, так на ловца и зверь бежит. Айк полгода работал в мастерской на Мелл-стрит. Тем летом они с другом отремонтировали весь дом.

- А это удобно? У него есть своя работа.

- У меня почасовая работа в закусочной, миссис Уайтинг! Вечером, по три-четыре часа. Конечно, я буду рад вам помочь. Несколько часов в день для Чёрной башни у меня найдётся.

- Не даром, Айзек, я заплачу. Просто на то, чтобы оплатить подряд, да ещё и с материалами подрядчика... В общем, это мне не по карману. Зато я умею сама и белить и красить. И заштукатурить трещины, лишь бы мне сделали... правильный раствор. Я умею работать только с глиной. И хорошо бы ещё это... приспособление, когда один качает, как насосом, а другой... белит, разбрызгивает известь на стены, да ещё и с правильным прицелом...

Когда Фейнхели засмеялись, она поддержала их от всей души, чтобы расслабиться, сбросить напряжение бессонной ночи и тяжёлого дня. После всего услышанного, и до того, как оно уляжется в сознании, станет ещё одной горькой привычкой, предстояли ещё многие бессонные ночи и нелёгкие дни.

Татьяна отвела для Айзека одну из комнат возле кухни. В ней работала батарея центрального отопления и были крепкие отремонтированные окна.

-Эту комнату надо обжить для Джонса. Здесь уютно и тепло, мебель, конечно, не самая модная и шикарная, но вполне ничего... - сказала она юноше. - В ней, наверное, с удовольствием жил старый хозяин: стены почти без трещин и потолок в отличном состоянии. Давайте побелим её первой, подходящие обои у меня тоже есть, а также настил под линолеум. Всё в тёплых оттенках, как и положено при северо-западном освещении. Как вы думаете, Айк... можно мне вас так называть?

- Ну конечно, миссис Уайтинг, буду только рад...

- Как вы думаете, Айк, понравится Джонсу эта комната? Она близко к гаражу и котельной, где получится отличная мастерская... А из кухни есть выход на уличную площадку. Я собираюсь сделать там что-то вроде летней террасы: оттуда хороший вид на окрестности. Правда, моря почти не видно, но ведь всегда можно выйти в сад...

- Конечно, понравится, миссис Уайтинг! Надеюсь, что понравится... Собственная комната, это же такая благодать! Я, например, был бы счастлив иметь отдельную комнату, но мы делим с двоюродным братом несчастные девять квадратов... А здесь добрых двенадцать будет, да с таким великолепным видом... Думаю, у Джонса никогда не было своей комнаты, как и у меня. Когда он жил у нас, ему пришлось ютиться в шестиметровой каморке под крышей с малюсеньким оконцем, отгороженной от старой кладовой. Больше ничего не нашлось... Зато, у тёплой трубы, деда хоть это успокаивало... Вы знаете, помещения здесь, на берегу, не слишком просторные, не зря все иностранцы жалуются на английскую тесноту. Даже в пансионатах на побережье помещения в двенадцать квадратов кажутся роскошью... Может, здесь и большая площадь, чем мне видится...

- Тринадцать, точно: я мерила, когда обои выбирала. И тоже очень надеюсь, что ему понравится. Ванная комната совсем рядом, всего через дверь, дальше по коридору. Ванну я уже нашла, подержанная, но очень приличная и нормальной длины... Хотите взглянуть? Старая ванна совершенно проржавела и вот-вот потечёт. Боюсь, что из неё даже уличного бассейна для полива не получится, разве что удобрения из травяной массы в ней выдерживать...

Глава 7

Когда до берега оставались какие-нибудь два часа, Джонс вышел из тесной каюты, где укладывал свои нехитрые пожитки и, пройдя по дрожащей палубе, уселся на перевёрнутый ящик, возле борта. Скоро Сиборн. Чёрную башню будет видно при подходе, утро морозное и ясное.

Уже несколько лет он снова выходил в море, и, возвращаясь, ждал приближения к дому, вернее, к тому месту, где жил. И всегда на берегу его ждал Волк, который однажды прибился к нему тощим, больным щенком. Он неизменно встречал Джонса на пристани Рыбачьего, где за ним приглядывал старый Томпсон, отец хозяина баркаса. Два силуэта - сторожа и собаки неподвижно стояли на причале, вглядываясь в море, и Волк, почувствовав судно ещё издали, начинал носиться по берегу с радостным визгом, таким несолидным для его мрачноватого достоинства, потом бросался в воду, и плыл навстречу...

Единственный, кто у него был... Тот, кто встречал его на берегу. Сегодня Волк его не встретит. Потому что он ждёт в Чёрной башне. И хозяйка Чёрной башни тоже ждёт... Она вышла его проводить, и сунула ему этот пакет с копчёной колбасой и ветчиной, с шоколадом и сгущёнкой, кофе и дорогим цейлонским чаем. И пожелала удачи. 'Возвращайтесь с удачей!'...

'Возвращайтесь'... И сказала, что он, Джонс, - единственный, кто у неё есть... Совершенно странное создание!

Он испытал беспричинное беспокойство, когда увидел её первый раз, больше трёх месяцев назад: промокшую, грязную, с рассыпанными по плечам, тяжёлыми от воды волосами и хриплым голосом, с размазанной, как после долгого плача, тушью. И смутно понял, что его размеренно-тоскливому одиночеству пришёл конец, что, возможно, ему опять придётся бездомным бродягой скитаться из угла в угол, встречая испуганные, осуждающие, любопытные, и даже враждебные взгляды. Но миссис Уайтинг не прогоняла его. И не предлагала остаться. В её вопросах, указаниях, словах и просьбах не было любопытства или отвращения, скорее какая-то постоянная внутренняя сосредоточенность. Она как будто постоянно прислушивалась к себе.

Она неожиданно быстро и ловко, в общем, даже красиво двигалась, и, кажется, по-настоящему многое умела. В её стройном, даже при некоторой полноте, теле, в бледном с чёткими чертами лице, не было ничего опасного и угрожающего. И всё же, при общении с ней, при звуках сильного голоса, то звонкого, то низкого, просто от того, как она себя вела, Джонса не покидало постоянное беспокойство. Оно ощущалось почти физически, как чей-то неотступный взгляд или дыхание в затылок. Эта внутренняя тревога, признался он себе, и выгнала его теперь на палубу, под редкие солёные брызги через борт.

В своей нелёгкой безрадостной жизни, полной разных и, чаще неприятных событий, Джонс увидел и узнал много людей. Сложных и простых, глупых и умных, добродушных и озлобленных, больше - последних. Иногда это были по-настоящему опасные люди, которых он сторонился или боролся с ними в буквальном смысле этого слова. Ему встречались и непонятные, необычные мужчины и женщины, но они не беспокоили до такой степени. В конце концов, всё можно объяснить их характерами, положением в обществе, возрастом, опытом, условиями жизни. Непонятность миссис Уайтинг, конечно, притерпится и обживётся со временем, но пройдёт ли эта тревога?

Как-то во дворе, при разметке траншей, она повернула к нему лицо, освещённое ярким дневным светом, и он увидел, что глаза у неё не голубые или серые, а зелёные, как море в ясный день, и их неуловимое, обращённое внутрь себя выражение, чётче определило состояние напряжённой острой взбудораженности при общении с ней. Она как будто всё время находилась в состоянии постоянной внутренней горячки, и необъяснимым образом передавала её окружающим.

Иногда она бывала лениво-расслабленной, и невидимые пылающие угольки в ней затухали, еле давали о себе знать. Как, например, при общении с Фейнхелями, они давали больше тепла и света, чем жара, и тогда беспокойство сменялось в Джонсе внимательной настороженностью. С евреями она вообще вела себя, против ожидания, легче и свободнее, чем с другими. Она их понимала и принимала.

Общее подсознательное понимание соединяло их в замкнутую атмосферу, и, казалось, они знают о жизни что-то такое, чего больше не знает никто. И что остальным этого совсем не надо знать, а им - совершенно необходимо, причём, и обычно, привычно как воздух. Она могла бы, при подходящих обстоятельствах, натянуть такую же ниточку понимания к Яну или ему, Джонсу, и это вовсе не зависело бы от её желания или умения: просто нужно было вместе что-то знать. Это он себе уже объяснил...

Джонс снова ясно представил себе белое, без румянца, подвижное лицо миссис Уайтинг. Оно бывало сердитым и усталым, редко - улыбчивым; озабоченным и самоуглублённым, обычно-заинтересованным или раздосадованным. Могло быть сдержанно-непроницаемым, даже застывшим и простоватым... но что-то всегда на нём не изменялось... Да!

Какая-то неугомонная детскость. При всей смене настроений, в этой женщине было что-то детское или юное, что не вязалось с её возрастом и опытом, несомненным умом и знанием жизни. Это не была детская наивность и, тем более, лёгкость. Скорее, порывистость и одержимость. Временами - детское упрямство. И эта вот детскость странным образом всё время держала Джонса в напряжении... Миссис Уайтинг была вечной девочкой по натуре и настроению, по какому-то внутреннему решению или даже упрямству.Это казалось опасным.

Дорога до Чёрной башни показалась ему удивительно длинной, и Джонс удивился своему нетерпению. Наконец, войдя в приоткрытую калитку, он окинул привычным взглядом двор, толкнул дверь в гараж. Спеша встретить кого-нибудь, он машинально отметил какие-то перемены в тёмном гараже... Котельная была непривычно просторной и светлой. Светло-голубые окрашенные стены, снежной белизны потолок, лиловатый линолеум. Вместо тесного уголка за ширмой - длинный узкий стол со стопкой недоглаженного белья.

Под окном с лёгкой тюлевой занавеской примостилась старая швейная машинка, явно рабочая, с недошитой кокетливой портьерой, отделанной кружевной оборочкой. В кухне, облицованной чем-то серебристо-серым, а вдоль печи и рабочего стола - белым кафелем, такая же образцовая чистота. Вместо его скрипучей складной кровати - полки и шкафы с отмытой и начищенной посудой. Выскобленный старый стол и стулья - посередине.

С внезапно ухнувшим сердцем, Джонс повернул в коридор, и, увидев в первой приоткрытой двери свою старую домашнюю куртку на спинке стула, зашёл. Мелкие серые розочки на светло-красных обоях. У стены - кровать под старым вычищенным ковриком, накрытая красивым покрывалом. Стол с подновлёнными стульями, у окна кресло под настенной полочкой. Светлые занавеси, на полу ковёр в цвет обоев. Он открыл дверцу шкафа, и увидел с её внутренней стороны своё растерянное лицо в маленьком зеркале. На полках - стопочка полотенец и простыней, его вещи, заштопанные и отстиранные, возле единственного пиджака, на плечиках две новые рубашки: голубая - в клеточку и белая, в редкую серую полоску. Отмытая и начищенная обувь внизу: старые ботинки и две пары летних туфель.

Он постоял так, успокаивая дрожь пальцев, и закрыл шкаф. Зачем-то посидел в кресле, разглядывая, как на полке расставлены старый детский макет яхты, материнская библия, ещё несколько книг, две большие морские раковины и матовый стеклянный шар, использовавшийся ещё дедом как грузило для сетей. Он несколько минут смотрел сверху на море через окно, успокаиваясь, и пошёл искать хозяйку.

С первого этажа башни доносился негромкий разговор. Там, среди размеренных и разрезанных кусков ткани, сидел на полу Айк и, совершенно серьёзно, как миссис Уайтинг, объяснял кошке, почему неразумно и вредно точить когти о мебель. Половина комнаты была обита бледно-вишнёвым шёлком, пахло масляной краской и мастикой для паркета. Мебель, сгруппированная в середине помещения, выглядела обновлённой и вполне нарядной. Через открытую дверь виднелся солидный обеденный стол, покрытый блестящим лаком и расстеленные на нём дымчато-прозрачные тюлевые занавеси.

- Джонс! Наконец-то вы приехали! Миссис Уайтинг наверху, докрашивает двери у себя в спальне... Почему вы так поздно? Мы ждали вас домой ещё неделю назад.

Домой,- подумал Джонс. - Я приехал домой! - Он почувствовал, как тепло и тихо в комнате, когда-то облезлой и неприветливой, а теперь обретающей необыкновенный притягательный уют. А сверху, ведомый шестым чувством, уже повизгивая, сбегал Волк, и голос миссис Уайтинг приближался вслед за ним.

- Волк, осторожнее, сумасшедший! Ты же перепачкал мне белой краской всю лестницу. Вот уж не думала, что ты такой неряха. Я всегда была уверена, что ты серьёзная солидная собака, а ты, оказывается, самый настоящий поросёнок. Ни капельки не удивлюсь, если ты вдруг начнёшь хрюкать...

Она засмеялась необычным смехом, рождающимся на низких нотах где-то глубоко в груди, и звенящим серебряными переливами при выдохе: детским и почти беззаботным.

- Джонс! Так это вы! Как здорово! Волк первый вас услышал... А я думала, что мне показались шаги внизу... Волк, разбойник! Что же ты делаешь? Ты же извозил своему дорогому Джонсу всю куртку краской! Была у вас куртка серого цвета, а стала серой в белых лапках, Джонс... Очень своеобразный узор, кстати! И кажется, он вам идёт... Может быть, и очищать не стоит?

Я дома! Я приехал домой. Туда, где меня ждали и встречают с радостью - подумал Джонс, чувствуя, как разгорающееся в горле тепло разливается по его телу, не только согревая и успокаивая, но и приглушая боль в раненом колене, дающую о себе знать в последние дни. - Я - дома...

После обеда Ян привёз рыбу, и они втроём чистили и мыли её, варили рассол, отмеряли специи. Когда, уже к сумеркам, был отмыт разделочный стол, посуда и пол, а бочонок вынесен в кладовую, Татьяна поставила на огонь чайник, и достала из шкафчика остатки куриного пирога и печенье.

- Нам нужно купить холодильник, хотя бы поддержанный. С утра позвоню Кончини, может быть, он найдёт что-нибудь подходящее... Только выдержит ли такую нагрузку наш движок?

- Выдержит, миссис Уайтинг,- заверил её Ян.- Он в отличном состоянии, несмотря на старость. Мистер Эдгар ведь был инженером-механиком. Он сам устанавливал движок, проводил водопровод. Этот двигатель даже очень неплохо работает: сейчас не на полную мощность... Его просто нужно слегка усовершенствовать. А Джонс хорошо разбирается с водонагревателем. Давайте, проверим его, если вы хотите.

- Во что это может обойтись? Мне ещё кое-что нужно купить, а денег осталось очень мало. Какие здесь цены на семена? Я ещё хочу весной посадить огород. Мы найдём для него место, Джонс?

- Да, миссис Уайтинг, по обеим сторонам дороги на утёс. Это земля, принадлежащая поместью. Я там и раньше кое-что садил, по мелочи. Что же вы хотите посадить? Что мы там посадим?

Его 'мы', явно, очень понравилось Татьяне, и она обрадовано перечислила:

- Картофель, капусту, морковь, свеклу, огурцы, помидоры, лук, зелень. Можно ещё фасоль, бобы... Как вы думаете, хватит нам места, чтобы обеспечить себя на год? Когда я истрачу последние деньги, нам придётся ждать процентов целый год. Да и они почти все уйдут на разные... оплаты. А я ещё так и не заплатила вам жалованья...

- Это подождёт, миссис Уайтинг. Я ведь ещё и не работал по-настоящему. - сдержанно ответил Джонс, отмечая одобрительный кивок Яна.

В его голосе послышалось волнение, и Татьяна мысленно себя отругала:

До чего же я бестолковая, раньше не могла сказать! - и добавила вслух:

- Я только не знаю, сколько это может стоить. Подскажите мне.

Джонс, поколебавшись, назвал цену, но Татьяна отрицательно повела головой.

- Этого, конечно, мало. Я буду платить больше вдвое. Пока вдвое... Боюсь, что мне придётся слишком много на вас взвалить, Джонс. В технике я совершенно ничего не понимаю. И никогда не пойму, у меня всегда был технический кретинизм...

- Ничего, миссис Уайтинг,- вмешался Ян.- Джонс умеет хорошо работать. Он вообще очень старательный, умелый и неутомимый работник. Я, наверное, даже не смогу назвать области, в которой он не сможет разобраться...

Поляк не скрывал своей радости от того, как удачно всё складывалось.

- Джонс- настоящее спасение, этого и объяснять не надо... И вам я тоже заплачу, Ян. Вы так много для нас сделали. Но попозже... Вы ведь подождёте?

- Это не обязательно, миссис Уайтинг! Ну какая там работа - несколько услуг. Мне это было в радость!

- Хорошо, сейчас не будем об этом говорить. Я всё равно почти обнищала... Теперь расскажите мне скорее, как вы жили в море... У меня тоже есть для вас несколько новостей. Рада, что среди них есть и вполне приятные...

Рассказ о ночном посещении неизвестного Яна с Джонсом тоже расстроил. Они озабоченно принялись переговариваться о необходимости поставить изгородь при въезде на утёс.

- Боюсь, что добавила вам лишних хлопот, Джонс - посетовала Татьяна. - Я не думала, что это так серьёзно и может вас обеспокоить. И потом, Фейнхели сделали всё возможное, чтобы во двор нельзя было зайти. Можно, наверное, поставить камеру видеонаблюдения над воротами или сделать ворота автоматическими. Уж не знаю, что будет лучше... Но это всё так же стоит денег, которых нет...

- Я же и говорю, что Джонс всё может сделать сам, платить ни за что не придётся. - успокоил её Ян - Только за видеокамеру и мотор, это обойдётся в терпимую сумму... Все работы мы произведём самостоятельно. А огород внизу всё равно придётся обносить оградой, миссис Уайтинг. Это тоже несложно: там сохранился старый фундамент монастырской стены, по которому всего-навсего останется поставить железные решётки. Он сохранялся века и ещё столько же послужит. Ну, может, придётся восстановить столбы для опоры: это на неделю - две работы. Забор пригодится, уверяю вас, миссис Уайтинг, потому что желающие поживиться вашими овощами в округе найдутся. Не все у нас здесь воры, но есть и такие...

- Да уж, обидно будет, если наши труды кто-то использует для себя... - согласилась она - Лучше, конечно, подстраховаться... А не получится так, что загораживаясь, мы с Джонсом станем ещё более уязвимыми? Ведь чем больше закрываешься, тем глуше становится место... И глуше, и отдалённей от людей...

- Если всё хорошенько продумать и организовать, никто до нас здесь не доберётся, миссис Уайтинг - наконец решился на самостоятельный вывод Джонс. Не так уж и часто в Сиборне происходят слишком серьёзные поползновения на чужую собственность. От мелких краж мы себя обезопасим, а крупные ограбления случаются не в таких условиях. Не скажу, чтобы в Чёрной башне царила полная нищета: такого никогда не было, но ведь и золота-бриллиантов здесь тоже нет... Кто же будет рисковать ради кражи нескольких антикварных мелочей, сохранившихся в вашем хозяйстве?

- А они есть, Джонс? Вы, правда, так считаете, или знаете, что может представлять ценность в доме?

- Кое-что, мне кажется, может действительно, считаться ценным, миссис Уайтинг. Некоторые вещи и книги, те коллекционные пистолеты, о которых вы так походя пошутили, может быть, пара картин, несколько фарфоровых безделушек... Всё это, разумеется, нужно будет уточнить у специалиста. А насчёт мебели, вам стоит расспросить старого Фейнхеля. Он в этом понимает лучше меня.

- Обязательно, Джонс. Вы меня обрадовали и очень! Ведь это может стать дополнительным источником дохода в ближайшее время. Нам необходимо как-то выжить до конца весны, не потревожив банковского вклада. Пусть он и крошечный, но это всё же успокаивает... Если мы с вами ещё не можем разбогатеть, то хотя бы, не обеднеем. Это добавляет уверенности в будущем. А золото-бриллианты у нас тоже есть. Правда, немного: несколько колец и свадебный подарок Фила... то есть мистера Уайтинга, на свадьбу. Их, кстати, тоже можно продать, чтобы не мозолили глаза... Украшения, доставшиеся мне в наследство, я, конечно, постараюсь сохранить. Их немного и они мне дороги... Наверное, лучше всего, поместить их в банк, но это тоже стоит денег...

- Лучше сначала в банк... - неуверенно улыбаясь, предложил Ян, а потом, бросив взгляд на Джонса, всё же засмеялся. Джон недовольно поморщился и повернулся к Татьяне с принуждённо-вежливым выражением лица.

- Я найду вам хороший сейф, миссис Уайтинг, надёжный и, по возможности, недорогой. У меня есть знакомые, которые могут сделать мне такое одолжение. И это вовсе не значит, что я поддерживаю отношения со всяким сбродом - он сердито метнул укоризненный взгляд в сторону Яна. - Просто некоторые связи в определённой среде у меня остались. Но повторяю: эти знакомства единичные и я ничего не делаю, чтобы сблизиться с преступными элементами...

Татьяна, сообразив, в чём дело, тоже засмеялась. - Ради бога, Джонс, перестаньте сердиться и не обижайтесь, Ян шутит. Это же видно невооружённым взглядом: вы выглядите таким же преступником, как я - сказочной волшебницей. Простите, что мне смешно, но вы слишком серьёзно к этому относитесь...

- Вот вы-то, как раз, похожи на сказочную волшебницу, миссис Уайтинг - ответил Джонс и Татьяна с Яном снова засмеялись. Разговор становился забавным и это радовало: взаимоотношения с Джонсом складывались вполне неплохо.

Глава 8

Гостиная должна была получиться красивой. Вишнёвые стены и малиновый бархат портьер хорошо гармонировали с коричнево-красным гобеленом из комнаты мистера Эдгара, изображающим охотничью сцену. Под гобелен Татьяна поставила, заново перетянутый угловой диван. С другой противоположной стены Фейнхель собрал четырёхметровую 'стенку' из старых шкафов, полок и тумбочек. Сочетание различных рисунков резьбы, стеклянных и деревянных дверок, полочек и ниш, даже разнородные по цвету, тёмные сорта дерева, смотрелось мило и не по-английски уютно.

На том месте бежево-бордового ковра, где остался бледный след выведенного пятна. Татьяна поставила перед диваном низкий столик. Во второй половине этой довольно большой комнаты, смежной со столовой, она разместила ещё один стол с затейливо украшенными резьбой ножками и два массивных удобных кресла с хорошо сохранившейся кожаной обивкой.

Над этим столиком, с простой, но изящной белой вазой, развесила лучшие из картин - изображение сытой и гладкой, явно английской, лошади и закатный морской пейзаж, а подальше, к двери в столовую - намеренно ассиметрично, повесила чуть потускневшую, вставленную в рамку вышивку розового букета гладью.

Более узкая, в лилово-сиреневых тонах, столовая выглядела не так уютно из-за длинного дубового стола. Шкафы, скомбинированные так же, как в гостиной, но из пород светлого дерева, были полупустыми. Самым сложным оказалось подобрать сюда шесть одинаковых стульев, и Татьяна, после долгих экспериментов, остановилась на том, что в концах стола поставила два парных, высоких, напоминающих троны, а по краям - четыре других, более хрупких и изящных. Картину со сложным нагромождением фруктов, овощей и битой птицы, пришлось повесить над дверями кухни и подъёмника. Здесь симметрии избежать не удалось.

Лучше всего получился холл - просторный, с широкой удобной лестницей, стенами, окрашенными под светло-серый мрамор. На окна, из экономии, пришлось повесить только тюль, зато шкаф-гардероб, светлый, инкрустированный по дверце узором, был очень красив, как и маленький овальный столик, напоминающий о французских парадных портретах времён малого Трианона. Таким же хорошеньким был затейливо украшенный резьбой диванчик с новыми голубыми подушками и единственное кресло из гарнитура с ним, перед телефонным столиком.

Каменные плиты пола и первый облицованный камнем пролёт лестницы пришлось долго и кропотливо оттирать и мыть, а затем покрывать особым составом по рецепту Джошуа, и теперь он блестел как отполированный гранит. Далее подъём был из дерева.

- Всё, с первым этажом покончено! Приличия соблюдены, и у меня есть, где встречать гостей (которых я не собираюсь заводить). Теперь передохнём, и займёмся детским этажом. Я хочу расставить в спальнях тот гарнитур, что пришёл из Лондона.

- Как, миссис Уайтинг? Вы его разделите?

- Да, Айк.... Подайте мне хлеб, пожалуйста... Спасибо. Это будет очень удобно и как раз поместится. В каждую спальню симметрично: кровать, тумбочка под туалетный столик, зеркало, шкаф. И по стулу из орехового дерева - они как раз в цвет. Ещё кофе, Джонс?

- Спасибо, миссис Уайтинг.

- Как жаль, миссис Уайтинг. Такая красивая спальня... Я думаю, что лучше бы вы поставили её у себя.

- У себя я поставлю то, что похуже, Айк, дорогой мой. К девочкам могут приходить подруги, которых они заведут. Это проходной этаж. А у себя наверху я имею право не принимать никого. Поэтому там можно поставить это громадное чудовище снизу, старый шкаф и комод, диван и кресло со старой обивкой. И ванна пойдёт самая древняя. У дочерей я просто выложу на полу бассейн в половину ванной, и облицую плиткой.

- Значит, эту красивую гостиную из красного дерева вы тоже поставите на второй этаж?

- Посмотрим, Айк. Возможно, не всю. Кое-что оставлю для других комнат.

- Но кровать из нижней комнаты, где вы сейчас спите, гораздо красивее и удобнее

- Пусть она там и остаётся. Мебель там подобрана удачно, зачем её разъединять? Будет гостевая комната.

- Вы же говорили, вам некого приглашать... Какие же гости?

- Какие? Ну, вот хоть... Ян. Он часто у нас бывает, иногда поздно. Почему бы ему у нас не переночевать? Или вы? Айк, милый! Вы сегодня забили мне голову. Сначала русскими разговорными проблемами, потом лондонской мебелью, теперь - моими гостями. Давайте-ка поскорее закончим завтрак, и пойдём размерять обивку в детские спальни. Одну я собираюсь сделать голубой - это для Саши, а Жене - зелёную. Они выходят на солнечную сторону, значит должны быть в холодных тонах...

Мебель, высланная Филом, а, особенно, её любимая гостиная, пришла не вся. Не было самых красивых стульев и удобного старинного кресла, этажерки-витрины с позолоченными задвижками, инкрустированного разными породами дерева, изящного столика на одной ножке, ковров и безделушек, вместительного книжного шкафа, многих книг.

У нас с Мэгги, оказывается, одинаковый вкус, общие интересы.... И её мама должна быть довольна практичной бережливостью дочери. Фил, я за тебя так рада! Хоть ты скоро разучишься сорить деньгами... Только на кой чёрт тебе понадобилось моё собрание Пушкина?! Неужели ты решил почитать Мэгги 'Евгения Онегина' на русском языке?

У Татьяны совсем не было времени заниматься садом. Она вставала значительно позже Джонса, наспех запивала какой-нибудь бутерброд или пирожок чашкой кофе, если не приезжали Ян или Айк, и бежала наверх, в башню. Отмеряла и резала ткань, лазила по стремянке наверх, подбивала, подтягивала, выравнивала, стучала молотком. Развешивала занавеси и картины, расставляла мебель, стелила и перестилала покрывала, накидки, подушки.

После обеда, поработав ещё два час, уходил Айк, который теперь появлялся реже. И тогда, включив низко опущенную лампу в котельной, она опять отмеряла, резала, стучала швейной машинкой или занималась ручной починкой белья. Закончив с работами во дворе и на балкончике, где было задумано устроить птичник, приходил Джонс, садился напротив, возле своего рабочего стола, и тоже что-то мастерил, ремонтировал, налаживал. Они стали чаще переговариваться о чём-нибудь незначительном: погоде, домашних хлопотах, знакомых.

Изабелла, устроившись рядом, сворачивалась мягким уютным клубочком, и дремала. Или наблюдала, как Татьяна, подозвав Волка, гладила его по голове, говоря что-то и ласковое, и, нагнувшись, целовала в светлую, с рыжими подпалинами, морду, а потом, неожиданно звонко для её глуховатого к вечеру, голоса смеялась. Волк начинал мотать головой, ошарашено повизгивать, и тогда по тёмному сдержанному лицу Джонса пробегала удивлённая тень улыбки.

На второй завтрак Татьяна старалась приготовить что-нибудь более 'серьёзное', чем утренние кофе с бутербродом, которыми они обходились до полудня. Заправив салат, поджарила рыбу, вынула из духовки горячие ещё блинчики, масло - из холодильника. Джонс, поплескавшись в ванной, снял на ходу рабочую куртку, сел за стол. Наложил салата, взял себе на тарелку кусок рыбы.

- Берите больше, Джонс. Мы не очень-то плотно питаемся.

- Ничего, миссис Уайтинг. Спасибо... Я привык.

- Вы теперь много работаете. Да и я тоже...

Джонс хорошо и красиво ел. Быстро, с аппетитом, успевая разделывать рыбу, и разговаривать. После бесконечных лондонских обедов, смотреть на него было радостью для глаз.

-... А ещё у нас нет возможности почаще есть мясо.

- Я никогда не питался так вкусно и... хорошо, миссис Уайтинг, честное слово! И мясо мы едим не так уж редко.

- А надо бы - всегда.

- Всё наладится, миссис Уайтинг. Заведём птицу, посадим овощи. Брауны, кроме аренды, ещё время от времени привозили мистеру Эдгару овцу или ягнёнка.... У них и коровы есть. Я спрошу насчёт молока.

- Опасаюсь, что мы умрём с голоду, пока наше хозяйство начнёт нас кормить, Джонс.

- Отчего же умрём... Не надо беспокоиться, миссис Уайтинг, всё наладится.

Будь я одна, я вообще бы ни о чём не беспокоилась. Залегла бы здесь, как волчица в норе, и палец о палец бы не ударила. Лежала бы, зализывала раны, и выла на луну... Дети... У меня есть дети. И их никто не станет поднимать, кроме меня...

- Да, Джонс, спасибо. Это я так... Брюзжу по привычке.

- Вы устали, миссис Уайтинг. Вы слишком много работаете, вам нужно чаще отдыхать.

- Это тоже случайность, Джонс. Вообще-то я страшная лентяйка... Я потому так много и работаю, чтобы быстрее со всем этим покончить. А потом буду отдыхать. Долго отдыхать, и ничего не делать... Тогда-то вам не придёт на ум мысль, что я переутомляюсь.

- Ну и хорошо. Это будет хорошо... Скоро приедет Ян, миссис Уайтинг. Он подгонит мотоблок, и мы распашем оба участка у дороги. А потом начнём их загораживать. Столбы уже готовы и цемент схватился.

- А ещё не рано, Джонс? Февраль...

- Пахать не рано. Да и садить кое-что уже можно. Стало тепло. В марте пойдут дожди.

- К этому времени я, может быть, закончу детский этаж. В ванной осталось совсем немного.

- Мы бы справились с огородом и вдвоём, без вас, миссис Уайтинг. Это тяжёлая работа.

- Я знаю, Джонс. Я уже держала огород. Умею, и садить, и пропалывать, и убирать. Мне это не в новинку. А есть у нас какие-нибудь цветы, скажите мне, пожалуйста?

- Да, миссис Уайтинг. Кое-что есть. Я уже подрезал шиповник - это одичавшая чайная роза. Ещё заметно пробились пролески возле сиреневого куста. Есть нарциссы и гиацинты, тюльпаны, конечно. Можно ещё кое-где достать. Что бы вы хотели, миссис Уайтинг?

- Всё равно. Я люблю все цветы: гвоздики, гладиолусы, фиалки, ирисы. Не очень нравятся георгины: они какие-то самодовольные. Но, в общем-то, и они довольно милые.

- А ваши любимые?

- Хризантемы. А вообще я все цветы люблю, особенно белые.

- Белые? Почему - белые?

- Потому что они хороши сами по себе, наверное, без цвета. Красота в белом цвете - это так выразительно. Белые цветы - обычно самые душистые.

- Там, пониже, у ограды, есть две вишни. А прямо под окном гостиной - слива и абрикос. И несколько молодых яблонь у гаража. Когда они зацветают, весь сад с той стороны - белый. Даже ночью.

- О, я буду ждать, Джонс. Очень люблю цветущий сад.

- Ещё можно посадить клубнику на полянке у забора, миссис Уайтинг. Мне давно предлагал Мозес Фейнхель. Но мне-то она была ни к чему...

- Это здорово, Джонс. Девчонки... я вам не говорила. В июне приедут дети. Мои дочери. Вы любите детей, Джонс?

Озадаченный взгляд, короткое замешательство.

- Да... миссис Уайтинг. Наверно, люблю. Я... как-то мало общался с детьми.

Вот идиотка! Кто тебя дёргал за язык? Какие дети за двадцать лет каторги? Выкручивайся теперь!

- Я спрашиваю у вас об этом, потому что они, возможно, очень беспокойные, Джонс. Русские дети куда живее английских. И не такие самостоятельные, и достаточно проблемные.

- Дети - всегда дети, миссис Уайтинг! Я... понимаю вас. Я рад, что они приедут. Вы тогда будете не одна.

После двух дней огородных работ у неё разболелась голова. Так было и раньше, когда после перерыва приходилось работать в наклон. 'Пройдёт!'- решила Татьяна, и занялась обедом. Она варила настоящую русскую уху, и на ходу, между делами, выпила аспирин. После обеда она развешивала портьеры в детской гостиной. Расправила наверху тяжёлую жёлтую, чуть поблекшую ткань наподобие парчи, отодвинулась, любуясь, и её внезапно повело в сторону. Татьяна осторожно слезла со стремянки, опираясь рукой в стену. Присела на стул. Головокружение прошло.

Хватит на сегодня... Остальную мебель расставлю завтра. Чем же заполнить этот угол? Сюда бы хорошо подошёл тот лондонский диванчик... А если... маты? Джонс обещал сделать шведскую стенку справа от двери... Что если стенку сделать здесь? А под ней - два-три спортивных мата кофейного, бежевого, жёлтого цвета? Можно, в конце концов, накрыть их покрывалом. И подушки с китайской вышивкой, они бледно-розовые. Будет оригинально и удобно...Ничего, это огород... Надо пораньше лечь, принять лекарства. Завтра - снова огород. Картошка... Господи, сколько её было в жизни - картошки!

Назавтра слегка поташнивало, но работа отвлекала и бодрила. Разгибаясь, нагрузив очередное ведро, Татьяна подумала, что, несмотря на тепло, зря ходит на ветерке в одном свитере. Поставила ведро, и поискала взглядом куртку. Её внезапно, как-то сразу, бросило в озноб. Ян, стоящий в двух шагах от неё, глянул в побелевшее, со стиснутыми зубами, лицо, подскочил. Взял за руку, и, услышав частую мелкую дрожь, сотрясающую Татьяну, накинул ей на плечи куртку.

- Это ничего. Так со мной бывает...Затрясёт, не шевельнуться. Главное - никогда не было никакой лихорадки... Ни у мамы... ни у кого из родных. Нужно только согреться.

Со встревоженным лицом, подошёл Джонс.

- Ничего, Джонс, это ничего. Просто нервное. Бросит в трясучку... и лучше умереть, чем терпеть. А потом проходит. Вот и недавно, там, у стены... У стены, под холодным дождём... Тёмной ночью... одна в целом свете...

Продолжая говорить и мешая английские слова с русскими, она быстро пошла вверх, к башне. Башня качалась, и Татьяна повернулась к Джонсу чтобы сказать об этом. Она ещё успела удивиться, что беспокойство в его глазах становится страхом, и он протягивает к ней руки...

Болеть было тяжело и холодно. Ледяной пот стягивал виски, а в ушах громко шумело море. Волны накатывались с угрожающим шумом, и не давали себя рассмотреть. В юности она любила разглядывать японскую гравюру с застывшей, схваченной художником в момент наивысшего подъёма волной, и теперь пыталась поймать это мгновение в холодных, окатывающих её водных лавинах, и не могла. Позже стало душно и горячо, огненным обручем сдавило затылок, слепило глаза, пекло рот.

Потом стало никак. Не жарко и не холодно, не больно и не страшно. Темно. Она шла по бесконечному коридору со множеством открытых чёрных дверей, и ей хотелось свернуть, зайти в одну из этих дверей. Но она всё шла и шла. Двигалась вперёд, независимо от желания встать, прислониться к стене и отдохнуть. Коридор тянулся и тянулся, и Татьяна шла и шла мимо нескончаемых бездонных проёмов. Когда впереди замаячило что-то смутное и белое, она не испугалась. Лицо. Это было лицо...

-Только бы не Фил, нет. Что угодно...

Смуглое с миндалевидными тёмными глазами изящное личико. Мягкие тёплые руки осторожно надавили на плечи.

- Лежите, миссис Уайтинг. Вам нельзя вставать, вы ещё очень слабы.

Какое выразительное и тонкое лицо. Матовая, с лёгкой желтизной кожа. Чёрные, с еле различимыми зрачками глаза. Знакомые, печальные, с вечной мольбой глаза. Жалующиеся глаза. 'На что еврей жалуется? - на жизнь'...

- Вы Рейчел. Айк говорил... вы хорошо разговариваете по-русски. Гораздо лучше его...

- Да, я научилась русскому ещё в Одессе, а Айк родился уже здесь. Не нужно подниматься, миссис Уайтинг. Я подам, что нужно... Что вы хотите?

- Пить... Нет, холодную.

- Холодную нельзя, миссис Уайтинг. Вы больны.

- Я не напьюсь тёплой водой... Нужно очень холодную, из холодильника... лучше, кислую. Хоть глоток.

- Не нужно так быстро говорить. Вот... Вы закашлялись. Осторожно... я приподниму. Сейчас принесу лимонада.

- Нужно было холоднее... Ещё...

- Холоднее нельзя, миссис Уайтинг. Вы очень больны.

- Что это? Как глупо всё... Что со мной?

- Сначала доктор Андерс нашёл у вас ангину. Вам было так тяжело... Он не отходил от вас почти неделю, каждую ночь. Стало чуть лучше, и началась пневмония. Мы думали, дело совсем плохо. Доктор хотел везти вас к Моррисону, в клинику, но кризис миновал. Доктор сказал...

- Доктор... Боже мой, ну какой доктор! У просто нас нет денег на докторов.

- Не беспокойтесь, миссис Уайтинг. Джонс уже заплатил... Это доктор из Рыбачьего. Он... очень хороший и простой человек. Всю жизнь лечит рыбаков в долг...

- Где Джонс?

- Его нет, миссис Уайтинг. Он... в городе. Но он скоро вернётся. Вам вредно там много говорить. Это вредно, миссис Уайтинг, вы слышите? Сейчас у меня подогреется бульон, вы примите лекарство, а потом нужно отдохнуть.

Отдохнуть. Нужно отдохнуть... Спать. Больше не будет ничего длинного и тёмного... Что же это было там? Отдохнуть... Почему Джонса нет? В городе... Он же никогда не бывает в городе. Зачем он туда уехал? Может быть, за лекарствами? Конечно, за лекарствами. Он поехал с Яном в аптеку... Бедный Джонс, испугался... Я его испугала. Но зачем ехать с Яном в аптеку, если Ян сам может взять лекарства? Странно, что он в городе...

Через три дня Татьяна потребовала, чтобы ей налили ванну. И, как Рейчел не протестовала, как не уговаривал старый доктор Андерс, с седыми висячими усами на добром, покрытом морщинками лице, что она себе этим навредит, Татьяна медленно, держась за стену и поддерживаемая ими, добралась до ванной. Потом, лёжа с замотанными в полотенце волосами в своей постели, она, к великой радости Рейчел, съела полную тарелку безвкусного куриного супа, и выпила два стакана молока.

- Теперь меня тошнит, доктор. Я никогда не пью так много молока. Я его не люблю.

- Зато оно вам полезно, миссис Уайтинг. Вам просто необходимо набраться сил. Вы слишком переутомились, и очень медленно выздоравливаете.

Я слишком переутомилась с жизнью. Я со всем на свете переутомилась... Всё бегу и бегу, неизвестно куда. Мне некогда остановиться и задуматься, куда я так лечу... Кончается одно - начинается другое. И я так буду нестись до самой могилы. Так же, как бежала моя дорогая бабка... И тысячи женщин до неё. Все, от кого мне досталась эта дурная, сумасшедшая, горячечная кровь...

Поправка шла медленно, и слабость растянулась на долгие дни. Со свойственными ей настойчивостью и упрямством, Татьяна добилась-таки возможности продвигаться по дому, сидеть в гостиной. Море становилось всё светлее и спокойнее, а сад и пустошь - всё зеленее. Через неделю ей захотелось видеть траву и деревья. Бледнея, она добралась до лестницы наверх, открыла дверь... Посидела, отдыхая, на ступенях.

Здесь её нашла Рейчел, и уже не смогла уговорить вернуться в дом.

Тогда она позвала Джонса, и вдвоём они усадили закутанную в одеяла Татьяну в старое кресло, у защищённой от ветра стены. С абрикоса облетали последние розовые лепестки, а на сливе разворачивалась блеклая, с молочной зеленью листва. Земля у забора с западной стороны, усыпанная капельками, пролесок и фиалок, зеленела через бурую прошлогоднюю листву. Пахло ясной, прохладной свежестью, и в просвете меж прутьев решётки и ветвей, мягко золотился песочный пляж, с ласковым колыханием воды.

Татьяна спешила скорее научиться ходить без поддержки Рейчел, и ещё через неделю ей это удалось. Она усаживалась под дубом, где Джонс расставил старые плетёные стулья, возле врытого в землю стола с тяжёлой мраморной крышкой. Бог весть, где и зачем, раздобыл скуповатый мистер Эдгар этот круглый столик, подходящий для какого-нибудь полутёмного кафе, в этом старом городе, но тут, под сенью могучей кроны, в окружении выступающих над обрывом, в виде треугольника, решёток, он был как раз, на месте, сияя отмытым белым мрамором. Татьяна сидела в тени, закутавшись в необъятный, заштопанный плед, и тихо беседовала с Рейчел, глядя, как Джонс рассаживает по неровному, в тропинках и горках, саду, цветы.

По её просьбе он не разбивал клумб, а располагал рассаду куртинами 'естественно и произвольно'. Волк лежал где-нибудь поодаль, вставал время от времени, и, обходя участки вскопанной земли, подходил, трогал холодным носом руку Татьяны. Она разговаривала с ним, гладила, и он, посидев возле её коленей, снова отходил к переместившемуся с лопатами и корзинками Джонсу.

Наконец у неё прошли острые приступы дурноты, затих кашель, увереннее и твёрже стали походка и жесты. Рейчел вернулась в маленькую больничку Рыбачьего. Отцвели плодовые деревья, распустился клубничный цвет. Вопреки прогнозам Джонса, сразу, на первом году, распустилось и несколько пионов и все пересаженные нарциссы, выпустили тугие цветочные стрелки ирисы возле ручья. Татьяна выходила в сад до полудня, и Джонс приносил ей второй завтрак с ненавистной огромной кружкой молока, и неумолимо терпеливо ждал, копаясь в земле рядом, пока она её допьёт.

После обеда Татьяна потихоньку брела в свою комнату под бдительным взглядом Джонса, подолгу лежала в постели с книгой, и снова выходила под вечер, когда солнце переставало палить с такой не весенней щедростью. Пришло долгожданное письмо от миссис Робинсон. Ян и Джонс выкатили из гаража старый автомобиль, и взялись за его ремонт, отделку, покраску.

Когда приедут девчонки, я уже окончательно поправлюсь. Мне просто необходимо быть на ногах к их приезду. А раз необходимо, значит, так и будет. Акклиматизация вещь непростая, но не смертельная - заявила она сама себе. - Надо жить, значит, будем жить.

Обращение к читателю: Если вы читаете этот роман на любом сайте кроме "Самиздат", значит, он украден с этого сайта без моего согласия. Если вы ещё и платите за чтение, вас обманули! На СИ он находится в доступе бесплатно и ещё правится: http://samlib.ru/editors/a/aristowa_natalxja_petrowna/worddoc-85.shtml.

Глава 9

Татьяна в ожидании протоптала примятую тропинку в траве у развилки, перебирая в уме все мыслимые и немыслимые препятствия и катастрофы, обрушившиеся на её детей, которые могли их задержать, про себя и вслух прокляла крошечные золотые тёти Олины часики, и себя за то, что пожалела денег на их 'профилактику'. В доме исправные часы были только на кухне, а она уже зашла за ворота. Оглянулась от набравшего пунцовые бутоны розового куста - по пустоши приближалось чуть заметное, молочно-голубоватое облачко пыли...

Девчонки выскочили из машины ещё за воротами, когда Ян притормозил, и с криками, топотом быстрых ног, спугнувшим Изабеллу, залетели в калитку. Подросшие, тонкие, одинаково русоволосые: Саша с тяжёлой пепельной косой, а Женька - со стрижкой посветлее, и неуловимо, каждая по-своему, похожие на неё белой кожей, светлыми глазами, оттенком волос, голосами, жестами.... Повисли с двух сторон на плечах.

- Мама! Мамочка, как долго к тебе ехать!

- Почему ты так похудела? Ты же писала - обычная простуда...

- Как здесь здорово! Это всё наше?

- Миссис Робинс тебя целует. Она передала для тебя письмо. И маленький подарок.

- Духи, мамочка, настоящие французские духи, прямиком из Парижа. И ещё тётя Зина привезла подарок на твой день рождения, прямо к поезду.

- А Лиззи с Алексом нас провожали. Мама, это Волк?

Жизнь в Чёрной башне переменила темп. Уже в первый день её дочери обежали всю башню и нижний этаж, исследовали самые дальние уголки сада, и поделили между собой самые интересные места обитания. Им понравились спальни, уютные, в занавесках, оборочках и кружевах, с одинаковой мебелью. От чёрного, среди голубых стен, бассейна, почти в четыре квадратных метра в их ванной, они пришли в восторг, и немедленно собрались его обновить. Татьяна еле уговорила обойтись до вечера душем, после того, как они все вместе распределят мебель в их гостиной, что тоже было встречено с радостью.

Когда дочери улеглись, наконец, поздней ночью спать, она, вздыхая от полноты чувств, вытерла залитую водой ванную, сложила, кое-как разбросанные по гостиной вещи, и спустилась вниз. Джонс ещё не спал, умело перетирая вымытую посуду.

- Я бы сама это сделала, Джонс. Боюсь, у вас теперь прибавилось забот и суеты.

- Вам лучше лечь, миссис Уайтинг. Вы выглядите усталой.

- Да, притомилась.... Ничего, привыкну. Теперь-то я быстро стану здоровой. Болеть мне некогда.

- И всё же вам следует себя поберечь. Примите лекарства, выпейте молоко, и ложитесь спать.

- Ох уж это молоко... Хорошо, хорошо. Видите, какая я послушная, Джонс? Пожалуй, самая послушная из всех, с кем вам придётся общаться с сегодняшнего дня. - лукаво заявила Татьяна, допивая из кружки остатки ненавистного молока.

Она сама вставала не очень рано, и жалела будить дочерей. Девочки окончательно просыпались часам к десяти-одиннадцати, наскоро весело завтракали, и убегали в сад или вниз, к морю, где, на гальке, подальше от их пляжа, уже понемногу, начинали купаться самые смелые мальчишки с окраины. Иногда приходили серьёзные и степенные мальчики из Рыбачьего. У них был свой пляж возле посёлка, и они забредали к Чёрной башне только по выходным, в поисках новых интересных приключений. Женька уже успела перезнакомиться с ними, и даже задирала. И те и другие довольно хладнокровно, хотя и с долей мужского презрения, переносили её выходки, отчего она часто жаловалась матери:

- Ненормальные эти английские мальчишки. Даже друг с другом почти не дерутся, а мне вежливенько говорят: 'Довольно, мисс, довольно'.

Дочери, по привычке, часто ссорились, и Татьяна с горечью думала, что надавать им по-русски шлепков ей теперь не позволяет не только положение английской землевладелицы, но и слабость.

Заметив однажды это выражение безнадёжности у неё, Джонс стал чаще приглашать Айка, способного, по его словам, утихомирить своей мягкой доброжелательностью даже бурю. Саша жалела, что в доме нет пианино, и тренировала пальцы на память, просто на столе, мельком заглядывая в ноты. Пианино было у Томаса Карфекса, к которому детей иногда отвозил Ян, два раза в неделю. Джонс умел водить автомобиль, но у него не было прав, и Карфекс взялся, как адвокат, похлопотать об этом, чтобы сократить формальности в их получении.

Обе девочки не слишком охотно, но согласились помогать Татьяне по дому, но вечно отвлекались от своих обязанностей. Зайдя на звук гудящего пылесоса, Татьяна заставала Женьку, гоняющую щёткой одуревшую от ужаса Изабеллу, а Саша, поставив на горящий огонь чайник, засиживалась над книгой до тех пор, пока кипящей воды оставалось чуть-чуть на дне. Она сама была виновата в непрактичности и легкомыслии своих детей, раньше часто жалела их или отговаривалась, что и без них справится лучше: успеют за женский век намаяться! И когда Джонс видел, как, вместо цветов, девочки поливают из шлангов друг друга или пытаются окатить сердитого Волка, прячущегося за кустами, а их мать смеётся, из окна наблюдая эту сцену, ей становилось неловко.

- В России немножко по-другому воспитывают детей, Джонс. Наверно, они очень избалованы. Жизнь впереди такая длинная и нелёгкая - пусть хоть сейчас наиграются вволю.

- Ничего, миссис Уайтинг. Им весело - это хорошо. Только разумно ли это - отпускать их в эту самую жизнь, неподготовленными к ней.

- Она их быстро обучит, Джонс. И обточит на свой образец, и обломает, и обкатает. Нам ли с вами этого не знать.

- Да, миссис Уайтинг, пожалуй.... Вы стоите у раскрытого окна на сквозняке. Снова не закрыли дверь... Вас продует.

- Мне уже намного лучше, Джонс. Да и ветра почти нет. Очень жарко. Ну, хорошо, закрываю.

Ей, в самом деле, становилось лучше. Выздоровление не спешило, как раньше, но силы восстанавливались. Проходила слабость, и реже стала кружиться голова, окрепли мышцы. Она ещё временами сильно уставала и много отдыхала. Когда вода у берега прогрелась, они купались в первый раз.

Сначала Татьяна полежала на песке, заглядевшись, как Женька ловко и быстро рассекала зеленоватую воду худенькими, успевшими загореть, руками в нескольких метрах от неё, а Сашка плещется с Волком у камней, потом намочила руки и плечи.

Боже, какая я бледная! Раньше была просто белая от природы, а теперь - болезненно-синюшная. Как из погреба.... Давно ли у меня была такая же тоненькая гибкая фигурка, как у Саши, сияюще-мраморная? А теперь?

Она осторожно зашла в прозрачную, прекрасную, пахнущую чем-то необъяснимо знакомым и дорогим воду, поёжилась, привыкая (только бы не заколотило), и поплыла.

- Мама! Мама, ко мне, сюда! Давай наперегонки до той скалы?

- Где уж мне с тобой гоняться, пловчиха ты наша! Миссис Робинс пишет, ты обгоняешь даже старшеклассниц.

- И не только в бассейне. Ещё в беге и... во многом. У меня хорошие физические данные! Мистер Сноу сказал!

- Какие же данные при такой худобе! По математике бы тебе такие данные.

- Кому она нужна, математика! Сашке и той надоела, хотя она первая по всем предметам у себя в классе... Бухгалтерами нам, что ли быть? Ну, мама, мамочка, поплыли.... Нет, ты устанешь. Чего там Сашка возится? Сашка! Плыви сюда! Волк за тобой поплывёт, не бойся! Он один не останется!

Татьяна перевернулась, и легла на спину. Небо с воды казалось далёким и синим. Редкие клочья облаков над ней были совсем белые, как в России. Пахло свежестью и свежим ветром, утром юности... Меня всё-таки не назовёшь несчастной. Может быть, и счастливой тоже... Я, наверно, не умею быть счастливой. Но у меня есть пристанище на земле, пусть не русской. Есть дочери, которых я люблю. Есть сад с травой и цветами. И Джонс с Волком. И море... и небо над ним.

Отфыркиваясь, подплыла Саша. Улеглась на воду рядом.

- Знаешь, что я подумала, мама? В Англии совсем неплохо, если здесь есть море. Вот я лежу сейчас... И море, и небо с облаками. Совсем как тогда, в Крыму. Там раз в год добирались на недельку. А здесь - каждый день. Своё море. Море - это счастье!

По вечерам они собирались все вместе в гостиной или на кухне, где Саша сразу же просила разжечь камин, и болтали ни о чём. Даже Джонс вступал в разговор с короткими репликами. Саша часто рисовала, делала со всех наброски, а Женя играла с Изабеллой концом пояска или уговаривала Волка подойти ближе, пока он не направлялся к ней, недоверчиво подрагивая ушами, в ожидании очередной каверзы.

- Мамочка, как ты живёшь без телевизора? Всего одна газета, телевизора нет - как в тундре! Тебе не скучно?

- Мне некогда скучать. Вот, штопаю Женьке джинсы, а у тебя на футболке стрелка... А телевизор купим, как только позволят деньги. Мне ещё хочется до отъезда купить вам куртки, что примеряли.

- Подождут куртки. Купи лучшее телевизор. Ну, самый дешёвый, мама! Сидишь вот так одна...

- Я не одна, я с Джонсом. Мы не скучаем, нам некогда.

- Да и Джонсу скучно! Ведь вы хотите посмотреть по вечерам телевизор, Джонс?

- Не знаю, мисс Сэнди.... Неплохо бы, да ведь денег всё равно нет.

-Не называйте меня "мисс", Джонс, пожалуйста!Ну какая "мисс" в наше время, здесь, вдали от столичной важности и этикета! Меня даже миссис Робинс зовёт просто по имени, а она мне не такой близкий человек, как вы!

-Разве, мисс Сэнди? Она же знает вас дольше и ваша директриса...

-К ней положено проявлять почтительность и субординацию, а вы- член семьи, так мама говорит...

Сонное тепло разливалось по телу, и было так хорошо, несмотря на усталость, безденежье и заботы.

Если бы они всегда оставались со мной. Только теперь понимаю маму... Как это ужасно: вырастить детей и расстаться с ними! Сашке почти двенадцать, Женьке - десять. Еще с десяток лет и они станут взрослыми и уйдут... Я умру тут без них, одна... А Джонс?

И вслух:

- Вы же не оставите меня совсем одну, Джонс? Вот мои дети через какие-нибудь пять - семь лет вырастут и покинут меня. Вы тогда не бросите в чистом поле на семи ветрах?

- Нет, миссис Уайтинг... Как можно... Но почему в чистом поле? Какие ветра?

- голос у Джонса сдавленный и удивлённый.

- Нет, ничего... это так. Не пугайтесь. Я не брежу... Это перевод с русского. Русская поговорка. Спасибо, Джонс.

Женька уговорила-таки, мальчиков из Рыбачьего, сходить на заброшенное монастырское кладбище, поддерживаемое от окончательного разрушения местными католиками. Там, среди обомшелых, со стёртыми надписями, камней, над двумя-тремя десятками могил, были густые заросли ежевики и малины. Саша, поморщив нос, согласилась идти со всеми. Татьяна долго смотрела им вслед через решётку под дубом. Группа маленьких издали фигурок, сопровождаемая Волком, держась в тени леска, вышла, наконец, на пустошь, и, перейдя дорогу, поднялась на низкий зелёный холм.

Потолстевшая, ожидающая потомства Изабелла примостилась рядом в кресле. Джонс уехал ещё до обеда в город, получать водительские права. Слышно было, как пробили, через открытое окно кухни, часы.

Девчонок нет уже два часа. Скорее бы Джонс приехал. Пирог, наверное, остыл, а рыба отмякла. Что-то сегодня парит... Не к дождю ли? Ненастье испортит детям последнюю неделю... Шум мотора?.. Да, это Джонс. Кто же его подвёз?

- Как дела, Джонс? Всё в порядке? Ну, хвалитесь, покажите права!

- Да, миссис Уайтинг... Вот.

- Вы обедали? Пирог в тёплой духовке. Может быть, ещё не остыл.

- Перекусил в городе с Эндрю Томпсоном. Он меня подбросил по пути... А где Волк?

- Он ушёл с девочками. Они пошли на кладбище за малиной, с корзинками. Боюсь, правда, больше съедят, чем принесут...

- Хорошо, что Волк с ними. Не отпускали бы вы детей одних, миссис Уайтинг.

- Здесь же меньше часа ходьбы, Джонс. Их человек семь ушло, не меньше. До сумерек больше трёх часов времени. Они вернутся вовремя... Что-то случилось, Джонс? Почему у вас такое каменное лицо? Вы что-то... услышали в городе?

- Нет, миссис Уайтинг, всё тихо. Просто детям не нужно уходить из дома далеко на побережье.

- Вы чего-то не договариваете, Джонс. Скажите прямо, бросьте эти английские недомолвки. Неужели вы думаете, что...

- Да, миссис Уайтинг. Я думаю, что это опасно. Никто не знает... кто может исчезнуть в следующий раз. Стоит немного заплутать, отбиться от своих... Когда вы болели, инспектор Хилтон вызывал меня в полицию. Недавно пропал мальчик четырнадцати лет... Из города.

- Но вы-то какое к этому имеете отношение? У вас совсем другой случай... Ох, простите, я совсем не думаю, что говорю... Так почему вас вызвали?

- Ничего, миссис Уайтинг... Считается, что я знаю в городе всех... людей с уголовным прошлым, хотя я и не имею с ними никаких отношений. Ну, кое-кто... просто по несчастью, как Ян... Это совсем другие люди... глупая случайность, обстоятельства. Кроме того, там... ну, в общем, там, где я был... там встречались люди с извращёнными понятиями, с изломанной психикой. Об этом со мной Хилтон и говорил. О привычках, поступках подобных... людей, о слухах. Ну и... прочее.

- Разве Ян был в тюрьме? Я не знала...

- Это как раз и была глупая случайность, я же говорю... Ян... немножко поучил своего зятя, ну и... помял рёбра его дружку, такому же подонку. Тот обратился с жалобой. Назначили судебное разбирательство, всё могло обойтись штрафом... А где-то дня через три его зятя нашли убитым на берегу. Одно к одному... Обвинение предъявили Яну и его сестре, у которой, к счастью, оказалось алиби... Убийства ему не предъявили в вину, потому что доказательств не было, но на дело о драке это повлияло. Его ещё долго мучили допросами, когда он уже сидел... в одном месте со мной. Он очень переживал... Но он-то как раз вообще ничего не знает об уголовниках. Как и Джошуа...

- Что, и Фейнхель? Он тоже замешан в какой-то неприятной истории?

- Нет, Джошуа был свидетелем в деле о краже, у себя в конторе. Он задерживался, но, как потом оказалось, совершенно зря. Простой свидетель... С жителями нашего района не церемонятся: все во что-нибудь, да замешаны.

- А этого мальчика... его не нашли? Что с ним?

- Никто ничего не знает, миссис Уайтинг. Он просто пропал... За день до того, как вы заболели. Ушёл, и всё. Может, утонул. Или попал в зыбучие пески. На побережье, среди скал, есть несколько таких мест. Ближайшее - за имением Линтонов. Опасное место. Чуть оступился, и... Дети иногда ходят туда за рыбой, за ракушками... Да и взрослые бывают. Если соблюдать осторожность и знать проходы, всё обходится благополучно. В окрестностях есть и болота, мальчик мог попасть в трясину, мало ли что?

Страх заползал в горло медленной холодно-трясучей волной. Льдом пришлось по спине, сразу ослабели пальцы.

Дети! Мои дети! Мои драгоценные, беленькие, худенькие, ясноглазые девочки!

- Но они пошли не одни, Джонс. С ними мальчики из посёлка. Их человек восемь. Правда, мальчики все маленькие. Женькиного возраста.

- Рыбацкие дети быстро взрослеют, миссис Уайтинг. Они, как правило, разумны и осмотрительны. Будем надеяться, что они уже возвращаются. Лишь бы держались вместе... На группу детей он... никогда никто не нападёт.

- Да ведь там не пробьёшься через этот чёртов кустарник! Настоящие джунгли!За три метра уже ничего не видно!

Господи, Боже! Сохрани моих детей! Я плохая мать. Я на них кричу... Я плохая божья тварь. Я иногда забываю читать молитвы и плохо соблюдаю заповеди. Я не выдерживаю пост. Я ни разу не съездила в ближайшую православную церковь. Прости меня, Господи! Возьми мою жизнь, если это так необходимо. Только сбереги моих детей...

Джонс, коротко взглянув в её белеющее, встревоженное лицо, подвёл к стулу, усадил, опасливо заглядывая в глаза.

- Не нужно так расстраиваться, миссис Уайтинг! Ещё ничего не случилось... Ах, я, старый дурак...

Оба обернулись на звук открывающейся калитки. Айк, улыбаясь, заходил с велосипедом во двор.

- Добрый день, миссис Уайтинг. Я привёз вам привет от Рейчел. Её жених получил хорошее место в Саутгемптоне. Свадьба состоится через месяц.

- Айк! Хорошо, что ты приехал. Поезжай скорее на кладбище. Девочки пошли за малиной...

- Но... что случилось? Вы боитесь, что...

- Да, Айк! Поезжай, пожалуйста! С ними мальчики из Рыбачьего. Постарайся скорее, надо успокоить миссис Уайтинг. Я не могу её одну оставить. Боюсь, что мой дрянной старый язык опять уложит её надолго в постель.

Дети с Айком вернулись через полчаса с цветами и малиной, а Татьяна долго ещё не могла унять внутреннюю дрожь. Она накормила всех ягодников и, освободив стол, занялась переборкой малины здесь же, на садовом столике под дубом.

Нельзя жить без Бога. Необходимо на этой же неделе съездить в Сансетер, в православную церковь. Она поделилась своими планами с Джонсом и Айком.

- Конечно, миссис Уайтинг. Теперь мы на колёсах. Около полутора часов неспешной езды. Но... я думал, вы атеистка.

- В России не так много атеистов, как вам кажется, Джонс,- вмешался Айк.- У вас превратное представление о религиозности русских. Теперь, конечно, когда началась эта новая кампания всеобщего Российского православия, кажется, что в России никто никогда не ходил в церковь. Но это не так.

- Да, Айк прав, Джонс. Русские всегда хорошо или плохо, но верили... Редко посещали церкви, да. Разве что старики. Но детей всеми правдами и неправдами крестили, и религиозные праздники, хотя бы основные, соблюдали.

- Как же без церкви, миссис Уайтинг?

- Разве Бог - это не то, что у каждого в сердце, Джонс? Есть такая восточная пословица: 'Ты можешь обтесать бревно как хочешь, но свойства дерева в нём сохранятся'. У русских неистребима жажда наивысшей справедливости и желание иметь надежду и утешение. Ни одна материалистическая теория не в силах это искоренить. Ведь вы, вернее всего, тоже нечасто посещаете свой храм?

- У меня... такое положение, миссис Уайтинг. И много дел.

- И у меня то же самое, Джонс.... Всегда думаешь, что Бог не глупее нас. Всё видит, всё понимает, всё учтёт. И всегда обращаешься к нему лишь тогда, когда нужда прижмёт. И кричишь тогда про себя: Где же ты, Господи? Почему ты меня забыл?

В обращённом к ней взгляде Джонса, появились удивление и растерянность. Он задумался, и помолчал, потом удовлетворённо кивнул головой.

- Да, я понял. Я вас понимаю, миссис Уайтинг. Оставьте всё на столе. Ягоды дадут сок к утру - тогда и приметесь за варенье. Я сам отнесу всё на кухню. А вам хорошо бы отдохнуть - вы слишком переволновались.

Глава 10

Сансетерская церковь оказалась маленькой и небогатой, но светлой и чистой, украшенной цветами и вышитыми тканями, с настоящей крошечной колоколенкой над крышей. А священник, отец Иван - очень молодым и застенчивым. Он слегка розовел, когда Татьяна признавалась ему в своих незамысловатых грехах, и с явным облегчением накладывал епитимью. Она заметила, что он ещё сильнее покраснел, когда к нему подошла Саша, спокойная и такая хорошенькая в своей задумчиво-вежливой отрешённости.

По виду - почти невеста, лет четырнадцать можно на первый взгляд дать. - подумала Татьяна - Смущает батюшку... Интересно, он женатый? У нас неженатому приход бы не дали, а здесь как? Спросить - неудобно. Что за мысли в голове? Вечная суета! Неужели все люди вот такие же несерьёзные?

Как хорошо, как светло здесь! Почему русские церкви такие радостные? Это не может быть только контраст между затемнением и освещением... Нигде не видела такой торжественной радости жизни, как в православных церквях. Прекрасные вычурные католические храмы, мрачноватые, чинные англиканские - они не такие... Конечно, это тоже близость к Богу, он везде один. Но нет этой особо светлой гармонии духа и тела в сознании...

Может, это только для моего менталитета? Ведь любят же они свой мяукающе-шепчущий язык, коверкающий гортань, и считают его красивым, самым лучшим, когда можно говорить, чисто и ясно произнося звуки, так как это заложено самой природой. Опять я не о том... Господи, прости... Женька пошла... Эта будет кокеткой. А батюшка - ничего, её не стесняется. Интересно, что они там ему говорят? Какие у них грехи? Невыученный урок? Прогулки, украдкой от миссис Робинс? Господи, сохрани мне их! Пусть они вырастут такими, какими хотят. Пусть они уйдут, как все дети уходят от своих матерей. Пусть они ленятся писать письма... Только пусть будут живы, здоровы и довольны своей судьбой. Сохрани их! Спаси и сохрани! И дай мне дожить до их взлёта.

Дни перед отъездом дочерей Татьяна уже считала. Стала беспокойнее и плохо спала по ночам. Вскакивала раньше Джонса, и поднималась к ним на этаж. Стоя в раздвижной смежной двери между спальнями, которую девочки не закрывали, чтобы поболтать перед сном уже в кроватях, и подолгу на них смотрела.

Какие же они прелестные! У меня красивые дети. Цвет волос у них мой. И моя привычка раскидываться по постели под утро... Что-то мне снилось сегодня... кажется, что-то ужасное. Мне снилось, что Женька потерялась. Я искала её в тёмном лесу, среди деревьев, похожих на дым. И там был кто-то, кто мешал мне её найти. И я боролась с ним. Била и душила что-то неуловимое, ускользающее из рук, и была готова растерзать на клочья весь мир, вставший между мной и моим ребёнком... Теперь, когда они уедут, я опять буду всё время искать их во сне...

Джонс укоризненно качал головой, когда она появлялась на кухне, не выспавшаяся, с тёмным тенями вокруг глаз, но молчал. Татьяна здоровалась, и принималась за сложный завтрак со множеством ухищрений и затей, чтобы порадовать дочек. Потом бралась за бесконечные варенья и соленья, заготовки впрок. Девочки сбегали вниз, шумно и весело завтракали, тянули мать купаться. Повозившись для вида в саду и в доме, отправлялись снова к морю или на пустошь. Ян или Джонс отвозили их кататься и собирать ягоды, орехи, грибы с компанией мальчиков. К вечеру заглядывал Карфекс с конфетами или пирожными, Айк заносил книги, безделушки. Так прошли последние пять дней...

Расставанье всегда безрадостно... Чистый, полупустой перрон. Отсутствие русской суеты, порядок и чинное благолепие. Трезвые, замкнуто-вежливые лица. Две тоненькие фигурки, припавшие к раскрытому окну. Сзади, на скамье почтенный седой историк из колледжа, пообещавший Татьяне глаз не спускать с девочек во время пути.

Как удачно! Он проследит за ними всю дорогу. Плевала я на хвалёную английскую самостоятельность! Это мои дети, я должна быть спокойна за них...

- Мама, приезжай! Ну, хоть зимой. Ты поживёшь в коттедже для гостей. Деньги нужны только на дорогу. Да, я скажу миссис Робинс, что ты разрешила нам купить плеер?

- Уйди, Сашка, всё окно загородила... Мама, я сказала Стиву, что они всегда могут купаться на нашем пляже. Ты же не против? Ты только не ходи к ручью одна... Волк! До свидания, Волк! Хороший, не оставляй маму одну, слышишь?

- Всё, тронулись! Не вались на меня, Женька! Держись за спинку... Мама, мы будем часто писать, не скучай. Не болей, мама! Джонс, следите за ней, она же, как маленькая...

- Дай я... Мама, пиши. Напиши про свадьбу Рейчел. И фотографию вышли, хорошо? И отдай Робу Карсону мою ракетку для тенниса. Всё, не беги. Ты задыхаешься. До свидания, Джонс! Мама, пиши...

- Мама! Мамочка! Приезжай!

Тишина, воцарившаяся в доме после отъезда детей, угнетала, кажется, даже Волка. Он бродил за Татьяной с этажа на этаж, и вопросительно заглядывал ей в глаза так подолгу, что хотелось плакать. Почти каждый день заходил Айк, несмотря на хлопоты перед свадьбой сестры. Мальчики, направляясь к пляжу, приостанавливались под решёткой у дуба и здоровались с ней звонкими, тонкими издалека голосами. Джонс умудрялся найти себе работу где-нибудь поблизости. Ян несколько раз оставался ночевать на верхнем не оборудованном этаже. Прошла неделя, ещё одна. Татьяна молча слонялась из угла в угол, варила варенье, готовила обеды и завтраки. После свадьбы Рейчел, когда молодые уехали, Айк предложил ей вместе продолжить ремонт.

- Заплатите потом, миссис Уайтинг, когда сможете. Лучше закончить работы наверху летом, пока я бываю свободен. Мы можем работать до обеда, потом я уезжаю по своим делам, а у вас ещё есть время искупаться и отдохнуть.

На третьем этаже было две большие комнаты и ванная. Одну из комнат Джошуа Фейнхель перегородил ещё весной, отделив от неё небольшой кабинет. Её Татьяна решила оставить для гостей и отделать получше, а вторую комнату занять под свою спальню.

Руки у неё окрепли после болезни, но сила была уже не та, случались ещё приступы слабости, и самую тяжёлую работу старался взять на себя Джонс. Медленно, за неделю, они обили одну комнату персиковой саржей, причём в дальний угол пришлось надставить три куска ближе к полу внизу. Занавеси повесили старые, из бежевого атласа, искусно подштопанные и слегка выцветшие. Из мебели - обновленный лаком чёрный кожаный диван, на котором Татьяна спала в своём углу за котлом, когда-то поцарапанный, а теперь заново окрашенный шкаф, несколько тумбочек и стульев после ремонта.

В примыкавший кабинет хватило тёмно-красного шёлка, но портьеры остались поношенные, матово- белого цвета с розовыми разводами. Здесь пришлось обойтись тремя полками по одной стене и крошечным круглым столиком со старым креслом - в другой. В ванной без кафеля просто ещё раз окрасили стены, на тон светлее.

Свою спальню Татьяна затянула остатками зелёного атласа двух оттенков, разделив комнату подновлёнными платяными шкафами, поставленными лицом к кровати. С другой стороны шкафов она примостила старый книжный шкаф без дверок и дряхлое старомодное бюро, стол, три стула. Получилось две комнаты, отделённый друг от друга шкафами и занавесью от потолка. Из небольшого светло-зелёного кабинета с одним окном, откинув штору, можно было пройти во вторую, с обивкой потемней и узенькими льняными портьерами по окнам.

Прямо перед проходом - громоздкая кровать мистера Эдгара под ветхим старинным покрывалом с вышитыми драконами, по обеим сторонам от неё - тумбочки. Над одной из них, на стене - зеркало в человеческий рост, с пожелтевшей трещиной в нижнем углу, отражающее немногочисленные флаконы, баночки и тюбики. На другой - вычищенная до серебряного блеска старая пустая клетка с куском травчатого бархата на дне. Джонс почему-то сразу невзлюбил эту изящную, напоминающую ювелирное изделие, клетку, и предлагал сдать её в антикварный магазин, вместе с кучей отобранных безделушек и книг, но Татьяна упрямилась.

По обеим сторонам кровати постелили два менее потёртых куска серой ковровой дорожки -ковров больше не было. Татьяна не захотела забирать их из двух нижних комнат в цоколе.

- Там всё на месте, Джонс. И туда хоть кто-то кроме нас заходит, пусть ваша комната и та, в которой я жила, будут красивые. А здесь некому подмечать, на чём я сплю и куда ставлю ноги по утрам? Мне всё равно... Зато вид из окна великолепный, город - как на ладони. Захочу увидеть море - на площадке у лестницы есть стул. Чего же ещё желать?

После окончания ремонта, когда, время от времени, у неё ещё бывали приступы слабости, старый доктор Андерс уломал её посетить городскую больницу, оборудованную новой диагностической техникой. Доктор Аллан Моррисон, очень привлекательный, приветливый и вежливый, долго листал папку с историей болезни, внимательно просматривая результаты обследования.

- У вас такой низкий гемоглобин, миссис Уайтинг, и слишком низко давление, что я мог бы усомниться в точности работы лаборатории. Такое впечатление, что мне принесли анализы двенадцатилетнего подростка, переболевшего двумя-тремя болезнями подряд... Ваши лёгкие в порядке, но бронхи нужно укреплять. Что вы принимали?

Татьяна отвечала сдержанно, стараясь не разозлиться и не отвести взгляда. Моррисон долго писал что-то неразборчивым размашистым почерком на тонких белых листах, а потом обстоятельно объяснял, как ей необходимо беречь горло и лёгкие, не переутомляться и не нервничать, правильно и регулярно питаться. Это подчёркнутое многозначительным понижением голоса 'регулярно' взбесило её больше всего.

Он, что, думает, что русские едят только тогда, когда им перепадёт съестное и про запас на целую неделю, как индейцы или цыгане, что ли?

В заключение доктор ещё раз окинул её внимательным взглядом непривычно тёмных красивых глаз.

- Вам хорошо бы отдохнуть на курорте, миссис Уайтинг. Хотя бы здесь, в Англии. У вас... есть такая возможность?

Больше всего ей захотелось послать доктора Моррисона к чёрту, но она сдержалась, и вежливо-суховато, регулируя участившееся дыхание, ответила, что такая возможность у неё есть и она подумает, но не сейчас.

Чем он меня разозлил? Красивый, спокойный. Хороший специалист-универсал... Доктор Андерс его очень хвалит, Рейчел тоже довольно одобрительно о нём отзывалась.

Сидя на переднем сиденье отремонтированного старого лимузина рядом с Джонсом, Татьяна вспомнила внезапный всплеск раздражения, охвативший её в светлом просторном кабинете, выходящий открытым окном в тихий больничный сад. Начала по деталям перебирать в памяти тёмно-русые волосы, глаза, голос и осанку доктора, его несколько легкомысленный для сельского врача распахнутый ворот рубашки под белым халатом, сильные ухоженные руки с коротко остриженными ногтями...

Руки! У него руки, как у Фила. Тонкие длинные пальцы со слегка выдающимися суставами и прямоугольными ногтями. Такие руки часто бывают у женщин... Смешно! С чего бы испытывать к человеку предубеждение, если у него такие же пальцы, как у твоего бывшего мужа? На Фила он совершенно не похож. Настоящий англичанин с крепкой спиной и корректной улыбкой. Никакого мальчишеского оживления, весёлой скороговорки, судорожного юмора... Дался мне этот доктор!

- Джонс, давайте заедем к антиквару. Может быть, он свободен, и отправится с нами пересмотреть книги.

- Разве деньги уже кончились, миссис Уайтинг? Ведь на той неделе он хорошо заплатил вам за антиквариат. Кажется, мы ничего не тратили...

- Деньги есть, Джонс. Никаких трат, кроме... дурацких лекарств и процедур. Но половину этих книг я не могу даже разобрать. Какой там язык? Ирландский? Шведский? И ещё, чем денег больше, тем лучше я себя теперь чувствую... Я стала скупой, Джонс. Скоро буду жечь свет только по вечерам, часа два-три, как истовая скряга!

- Вы шутите, миссис Уайтинг! Свет-то у вас свой, от движка. Но по ночам, в самом деле, вредно долго читать. Вы себя совсем не бережёте. Весь день на ногах, а потом ещё чтение по ночам... Так никакого здоровья не хватит...

- Берегу, Джонс! Я себя очень берегу. Вы даже не представляете, как берегу. Только... это немного скучно. Вы ведь тоже не слишком беспокоитесь о своём здоровье. Я замечаю, что к вечеру вы начинаете прихрамывать сильней... Кстати, что у вас с ногой?

- Ничего страшного, миссис Уайтинг. Неправильно сросшийся перелом. Угол наклона кости сместился в верхней части голени и поэтому, она просто устаёт от ходьбы. Нужно снова ломать и выравнивать. Сделать этого я, как вы понимаете, сейчас не могу. Как-нибудь позже.

- Как же позже? Надо заняться этим в ближайшее время. Это ведь и неудобно, и больно, и опасно, как мне кажется! Давно это было? Давайте займёмся вашей ногой сейчас, когда тепло и не нужно носить на себе лишнюю тяжёлую одежду? Так вы скорей поправитесь.

- Года два назад... Поскользнулся и неловко упал... И как же мы займёмся этим сейчас, миссис Уайтинг! У меня столько дел... Тогда уж, лучше зимой, если вы настаиваете, когда забот будет поменьше, а времени на болезни больше. Это же снова гипс, костыли и невозможность нормально работать... У нас впереди уборка урожая, конец ремонтных работ...

- Есть такая хорошая русская пословица, Джонс: Работа не волк, в лес не убежит. Мне кажется, отлично подходящая для данной истории. То, что вы не успеете сделать, пока будете болеть, стоит просто отложить до лучших времён. Зато вы приметесь за все свои заботы здоровым и риска повредить ногу ещё сильней, уже не будет.

- То же самое я могу сказать вам, миссис Уайтинг, но вы не будете меня слушать - возразил Джонс и Татьяне понравилось, с какой простотой и свободой он это сказал. Он уже принял в общении с ней сдержанный, но более непринуждённый тон и им теперь стало намного легче общаться.

- Ну вот, значит, нам с вами нужно сообща найти время для поправки здоровья и заняться этим основательно... Хорошо, давайте договоримся: где-нибудь в конце октября начинаем повышать свои жизненные силы. А у кого вы лечились? У доктора Андерсена? Это он неправильно сложил вам ногу? Как странно, на него это не похоже... Он ведь, такой дотошный и старательный!

- Меня вообще никто не лечил. Наложили гипс в городской больнице и всё. Кого волнует нога мелкой сошки вроде меня? Потом, через полтора месяца, сняли гипс. У них в травматологии в день по десять-двадцать человек проходит. Кого там только нет: отдыхающие, рыбаки, строители, больные из окрестностей, дети... А наш старик уже позже определил, что кость срослась неправильно.

- Ну вот, значит, обратимся к Моррисону, он кажется мне вполне хорошим врачом. Пусть сначала сделает обследование, а потом уже ломает. Или вообще, в Лондон съездим...

- Но это же дорого, миссис Уайтинг! Вы только что говорили, что денег лучше иметь больше, а теперь собираетесь тратить их на поездку в Лондон!

- Джонс, но ведь здоровье-то, дороже! Или вы думаете, что я буду экономить на вашем самочувствии? Хорошего же вы обо мне мнения! Спасибо! - Татьяна специально выдержала недолгую паузу, чтобы выглядеть обиженной и улыбнулась - Вот вечером приедет Ян, давайте у него спросим, что он думает по этому поводу.

Джонс доверяет Яну больше, чем мне - подумала она - Нужно обязательно перетянуть поляка на свою сторону. Мне теперь покоя не будет, пока не станет ясно, насколько опасно работать, да ещё так нелегко, с подобным переломом. Дальше может быть только хуже: говорят, что немолодые кости срастаются не слишком быстро и успешно. Нам только и не хватало, чтобы Джонс из-за моего попустительства стал инвалидом.

Засыпая в эту ночь, Татьяна похвалила себя за идею сговориться с Яном: всё прошло как по маслу и Джонс выглядел согласным на лечение. После этого ей вдруг пришла в голову мысль, что она уже успокоилась после расставания с детьми и настроена достаточно бодро и оптимистично.

- Всё будет хорошо - решила она, вплывая в зыбкий ласковый сон, уводящий её по берегу мимо заросших зеленью скал, босиком по золотистому тёплому песку. - Всё должно быть хорошо. Сколько же можно бороться с неудачами и обидами? Я обязательно выкарабкаюсь, мне больше ничего не остаётся. Я должна добиться того, чтобы всё было хорошо...

Глава 11

О том, что Фил заехал в Сиборн, Татьяна узнала только тогда, когда увидела у ворот знакомый 'Ягуар' цвета поспевшего винограда! ('В тон твоим глазам, дорогая!'). Она спустилась вниз, открыла калитку.

- Привет! Можно войти? Вот, заехал посмотреть, как ты устроилась... А ты довольно неплохо справилась с садом. Сразу видно твой своеобразный художественный вкус.... Как ты поживаешь? - заметно принуждённо заговорил он, озираясь вокруг себя.

- Спасибо, неплохо. Ты надолго? - говорить с Филом не хотелось так же, как и видеть его. Он смотрелся неуверенным и смущённым в новом строгом костюме, сковывающим движения и придающем ему непривычно официальный вид.

- У меня были здесь небольшие дела с домом. Так, мелочи... Лиззи волнуется, что ты не отвечаешь на её письма. Я обещал справиться. Вот и заехал...

- Не стоило беспокоиться. И мне нечего писать, Фил. То, что было в Лондоне: знакомства, связи, интересы, здесь кажется таким далёким. Я слишком занята повседневными заботами и просто забываю писать.

- Всё-таки черкнула бы пару строк. Дядя Тео без конца звонит девочкам, чтобы справиться насчёт тебя... Ты очень изменилась. - изучающий взгляд Фила не слишком ясен и задумчив. Это тоже раздражает.

Татьяна инстинктивно повернулась спиной к солнцу, чтобы избежать этого беззастенчивого разглядывания. Говорить тоже было не о чем. Её хотелось, чтобы он скорей уехал: она старалась избежать разговора о их взаимоотношениях.

- Войдёшь в дом?

- Нет, спасибо, я на минутку... Я обещал... Мне нужно к завтрашнему утру быть в Лондоне.

- Вы уже поженились? Где же вы свили себе гнёздышко?

- Зачем эта ирония, Тани? Нет, нам необходимо соблюсти приличия. Выдержать определённое время.

- Раньше ты спешил... Наконец-то, стал осмотрительнее?

- Возможно, я и вправду не настолько русский, чтобы вновь, сломя голову, нестись неведомо куда...

Татьяне вдруг, неизвестно почему, стало так обидно, что она почувствовала, как отяжелели, застыли веки и скулы.

Это он обо мне так: неведомо куда... Кто же тебя за уши тянул, паршивец ты... смешанный! Покоя не давал, торопил... Интересно, это все мужики такие неблагодарные свиньи, или лично мне такой достался? Очень хороший повод заехать ко мне: сказать, что я 'неведомо куда'! Ради этого, конечно, стоило делать крюк в пятнадцать километров. А ведь я-то, на этот дом тёти Эми даже не взглянула...

- Ты похудела и выглядишь утомлённой... Болела?

- Да, немножко. И забегалась. Много хлопот... - ответила Татьяна и сейчас же разозлилась на себя за извинительные интонации. Какого чёрта вести светские беседы с бывшим мужем, когда самое лучшее - не видеться с ним - Прости, у меня, кажется, чайник на газе... Желаю тебе счастливого пути! Джонс вынесет тебе чего-нибудь выпить, если ты хочешь. Сказать?

- Ты, что, оставила у себя этого уголовника? Как... неосмотрительно. Ведь все в городе знают...

- Какое мне дело до того, что знают все в городе? Джонс жил здесь ещё до меня! Это и его дом! Он здесь на месте, и всегда будет иметь право здесь жить! Он достойный, порядочный человек и незаменимый помощник.

- Таких удобных людей вокруг много... Не злись, пожалуйста, Тани, я ведь за тебя беспокоюсь. Положение... разведённой женщины, в таком захолустье, само по себе довольно шатко и неопределённо, а тут ещё... каторжник. - голос у Фила становится вполне привычным и уверенным в том, что его будут слушать и это раздражает ещё сильней.

- Не смей его так называть! Мне плевать, насколько неопределённое у меня положение! Называй, как хочешь себя, своё положение, и... так далее. Да Джонс надёжней тебя в тысячу раз! Ещё ты не имеешь никакого права называть его удобным! Какое подлое и дурацкое слово: удобный...

- Ты не понимаешь...

- Я ничего не хочу понимать, и не стану слушать... Фил, ты кажется, спешил!

- Что-то случилось, миссис Уайтинг?

Джонс подходил с молотком в руках со стороны 'пятачка', остановился возле куста сирени. На его спокойном серьёзном лице почти невозможно увидеть скрытого волнения. Ужасно, если он всё слышал!

- Спасибо, Джонс, всё в порядке. Мистер Уайтинг заехал меня навестить. Он уже уезжает. Счастливо, Фил!

- До свидания, Тани. Желаю тебе... удачи. - Он снова заметно растерян и, кажется, хочет продолжить разговор, но Татьяна постаралась всем своим видом выразить полное равнодушие к его желаниям.

- И тебе, Фил. Прощай!

Вечером, не выдержав молчания Джонса, и того, как он мельком поднимал на неё осторожный внимательный взгляд от работы, Татьяна, неожиданно для себя, снова взорвалась:

- Не надо так жалобно на меня смотреть, Джонс! Как на жертву несчастной любви, брошенную на произвол судьбы красавцем-злодеем. Я сама настояла на разводе и сама захотела сюда уехать! И вовсе не от того, что муж меня бил, обижал, напивался в стельку. Ничего этого не было. Я просто поняла, что он мне чужой...

- Вы ведь были за ним замужем, миссис Уайтинг. Конечно, не моё это дело...

- Почему же, не ваше, если вы теперь самый близкий мне человек? Я скажу! Мне нужно было уехать из Москвы... Из России вообще. Кроме нужды, неразберихи и тоски, там была ещё работа в одном кооперативе. И дело в нём приобрело слишком уж... мафиозную окраску. Мне бы не дали уйти просто так... Я уже многое успела узнать, а о том, чего не знала - догадалась. Мои дети не виноваты в том, что их мать - дурочка, не умеющая вовремя развязаться с опасным бизнесом...

Подвернулся Фил... Ему нужно было помещение под офис, а у меня отличная квартира в старом фонде. Две комнаты, кухня, огромный коридор и кладовая с окном - как комната. Я ему сдала часть коридора с окнами и кладовую, с выходом на чёрную лестницу, просторная площадь почти в сорок квадратов. Отгородили, оборудовали, он платил валютой... У моей школьной подруги есть мания выйти замуж за иностранца. Она стала бегать за Филом, приводить его ко мне в гости. Он меня и уговорил, очаровал, уломал... Понравился, хотелось поскорее убраться в безопасное место, обеспечить детей. В общем-то, мне было неплохо с ним. Любовь - сказки для подростков и мне её уже хватило. Фил весёлый, неглупый, симпатичный. Немного несобранный, требующий постоянного внимания и поддержки, но ничего себе.

- Почему же вы развелись?

- Потому что я не умею быть терпеливой. И не хочу быть буфером. Материнское - детям, но не мужу. И что моё, то моё! Английского терпения я не понимаю! Не хочу ждать, пока он соизволит разобраться в перипетиях своей юношеской любви, и гладить по головке: думай о себе, дорогой, а я приму всё! Я русская собственница! Ах, Джонс, простите, я слишком громко говорю... Да что там, я ору! А ведь вы совсем не причём.

- Ничего, миссис Уайтинг, нужно иногда выпустить пар...Теперь станет легче. Молчать всё время - это тяжело. Это не для вас. Успокойтесь, и всё будет хорошо. У вас всё должно быть хорошо.

- Наверное, когда-нибудь будет, Джонс. Иначе я просто зря живу на свете.

- Конечно, будет. Вам нужно успокоиться и хорошенько поправиться. Всё наладится.

- Очень надеюсь. Вы старше меня, и лучше знаете жизнь... Раз вы уверены, что всё поправится, так оно и должно быть.

- Вот и хорошо! Послушайтесь меня, и успокойтесь. Ваша жизнь изменится в лучшую сторону, миссис Уайтинг. Кому же счастье, если не вам... Дел у нас теперь поменьше. Вчерашний дождь отменил необходимость поливки, а прополка не нужна, в доме тоже почти все работы выполнены. Почему бы вам просто не отдохнуть? Погуляйте, оглядите окрестности. Здесь, на берегу много красивых мест...

На следующий день, Татьяна решила последовать этому совету. Она прошла по камням до ручья, пересекающего пустошь, посидела, отдыхая, выкурила сигарету. Джонс, сам некурящий, всем своим видом выражающий безмолвный укор её наплевательскому отношению к собственному здоровью, обычно сдерживал её дома, и, отправляясь куда-нибудь подальше, она прихватывала с собой пачку, чтобы выкурить лишние две-три сигареты, без его ведома.

Что там, за ручьём? Лес прекрасный: густой и высокий. Может быть, есть берёзы или осины... Что, если пройтись? Нигде, в конце концов, не написано, что это частное владение! И я же не возражаю, когда городские дети купаются на нашем пляже, наоборот, рада, что Чёрную башню перестали обходить стороной.

- Ах, пусть! Где наша не пропадала! Волк, пошли!

Лес действительно был прекрасный: старый, с высокими тенистыми деревьями, вырубленным подлеском, ухоженными полянами, очищенный от бурелома и сухостоя. Пахло нагретой травой и цветами. Волк, не отходя слишком далеко, азартно вынюхивал в земле какие-то, одному ему известные новости.

Татьяна медленно пробиралась через высокие листья папоротника между золотистыми сосновыми стволами. Шум прибоя почти не слышался здесь, в низинке, было жарко. Они поднялись выше, к опушке, над самым морем.

Тихо и чудесно: лёгкий ветерок, покой. Как хорошо, наверное, было бы здесь жить. На самом краю. Высокие кроны деревьев и море внизу. Построить здесь маленький невысокий домик. Обязательно маленький, чтобы терялся среди этих стволов. А лес шумел бы монотонно и тихо, и часто слышался бы шёпот дождя... И никаких забот: я этот и лес. Можно часами лежать на спине, и смотреть, как деревья прорастают в небо, к белым, похожим на птичий пух, облакам.

Татьяна легла навзничь в прохладную упругую траву, следя за полётом невидимой птицы далеко в ветвях. По тому, как они качались и вздрагивали, было видно, что птица направлялась на восток.

Дикая голубка, судя по мелькнувшему сизому крылу. Полетела к детям... Или к городу. По своим делам... Какие у птиц дела? Добыть себе пропитание, да защиту над головой. Раньше я часто летала во сне, а теперь не могу. Наверно, я тоже жила одним днём: поела, укрылась, помечтала и спать. Не было забот, денежных головоломок, усталости... и Фила

- Вы колдунья, Тани! Вы всё время снитесь мне по ночам! Я уже не могу без вас, как без воздуха...

- Моя леди! Какие цены? Зачем тебе думать о каких-то дурацких ценах? Я каждый день придумываю, что можно ещё тебе подарить, а ты - 'цены'!

- Тани, не сердись, мы всё равно счастливы, даже если нужно немного поскучать. Этикет - глупость, но и необходимость....

- Дорогая, ты занимаешься любовью, как будто пишешь стихотворение или танец выдумываешь. Есть же в сексе техника, наконец...

- Ты себе это внушаешь, Тани. И пытаешься внушить мне. Мы же не дети, милая, а жизнь не игра...

- Оставь, пожалуйста, в покое Мэгги, прошу тебя! Она не виновата в твоём плохом настроении. Ты витаешь в облаках, милая моя, а я работаю. Согласись, что это более утомительно...

Всё, хватит! Он теперь долго не приедет. Хоть бы он никогда не приезжал. Господи, пусть мне будет в чём-то хуже, я потерплю. Но пусть он больше никогда не появляется... И почему же я такая несчастливая, Боже мой? Ведь нужно мне немного! Счастье - это не удача, не новое яркое впечатление. Это не богатство и не слава, не власть, не тщеславие. Счастье - внутреннее удовлетворение, покой, равновесие. Почему у меня нет душевного покоя? Почему я больше не летаю во сне?

Ниже, в орешнике, захрустели сухие ветки. Кто-то поднимался на пригорок через кусты. Татьяна вскочила, зацепившись подолом за куст шиповника. Волк, напрягшись, готовый к прыжку, приподнял верхнюю губу, сверкая ослепительно-белыми, в кружевной тени, зубами. Сначала показалась чёрно-белая собака: сеттер: увидела Волка, приостановилась, и, махая хвостом, начала подходить, осторожно, боком, кося выразительно-прекрасным карим глазом. Потом над кустарником появилась голова, плечи.

- Вы, вероятно, заблудились, миссис Уайтинг? Или просто решили отдохнуть?

Мужчина, вышедший из орешника на поляну, был красив. Очень красив. Высокий, с характерной английской подтянутостью и прямотой. С лицом, напоминающим своей правильностью античные бюсты. С тёмными, гораздо темнее русых волос бровями на бледно-загорелом лице. Ей вспомнились портреты английских вельмож в учебниках по истории, особенно - один, врезавшийся в память. Тонкое породистое лицо с высоким лбом и властным пытливым взглядом сквозь зрителя, рыжеватые усики и бородка при тёмно-каштановых волосах, миндалевидные глаза и яркий женственный рот...

Кто же это был? Какой-то придворный фат времён великих революций. Не такой красивый, но более высокомерный и властный. Этот, всё же, старается быть любезным...

Какие у него там были глаза? У этого - серо-голубые, холодные. И очень утомлённый, но внимательный взгляд... Воспитание, вероятно, отменное! Но зачем бы с таким вниманием рассматривать мой старый сарафан?

- Мне захотелось посмотреть... А потом я устала, простите...

Волосы у меня торчат в разные стороны, а колени зелёные от травы... Руки ещё не отошли после ремонтных работ. Я выгляжу простушкой-мещаночкой по сравнению с этим выхоленным великолепием. Такая красота часто унижает... Мужчине незачем быть настолько красивым!

- Волк, спокойно!

- Не нужно дёргать подол, миссис Уайтинг. Отогните ветку, потом другую. Так вы скорее выпутаетесь и ничего не порвёте... Не бойся, Альфа, подойди... Не думаю, что он бросится на собаку, миссис Уайтинг?

- Не знаю, у нас не бывает чужих собак... Волк, спокойно! Кажется, всё...

- И всё же порвали... Очень жаль ваше платье...

Голос у него ровный и предупредительный, прямо показательная вежливость и почтительность. Он смеётся, что ли? Этим платьем давно пора полы мыть...

- Ну вот, Альфа. Он не сделает тебе ничего плохого. Вы не боитесь заходить так далеко от Чёрной башни, миссис Уайтинг? Здесь безлюдно.

Прозрачный и безмятежный взгляд. Какое бесстрастное спокойное лицо. Благожелательное, в лучших английских традициях...

- Вы кто? - так же, прямо в глаза, не отводя взгляда, спросила она.

Я тебя так же рассматриваю и изучаю. И не падаю в обморок от страха или восхищения. Я тоже умею быть красивой, хотя теперь это трудней. И пусть день сегодня, кажется, не мой...

Тонкая приветливая улыбка в ответ:

- Ваш сосед, миссис Уайтинг. Меня зовут Дэниэл Линтон.

0на ожидала такого ответа и с досадой повела головой: надо было очень постараться, чтобы оказаться застигнутой на чужой территории...

- Лорд Линтон?

- Нет, к счастью, только 'сэр'. Быть лордом хлопотно и утомительно, да и не к чему... Я не езжу ко двору.

- Думаю, я должна извиниться, что... Нехорошо без спроса бродить по чужим владениям...

- Вовсе нет, миссис Уайтинг. Пожалуйста! Ни я, ни дядя Генри никому этого никому не запрещаем. Тем более, день сегодня как раз для прогулок по лесу. Ветра почти нет, на пустоши жарко и неуютно. Лето нынче замечательное, не в пример прошлогоднему...

Так, погода... Сейчас он начнёт мяукать как в гостиной на самые приличные и излюбленные темы. Вот бы спросить, что ему больше по душе - техника секса или танец любви... Теперь, по прицепу, заговорит о здоровье или насчёт того, как мне понравился Сиборне...

- Надеюсь, вы хорошо устроитесь в Сиборне, миссис Уайтинг.

- Да, спасибо... Должна поблагодарить вас, сэр, за то, что позволили врезаться в ваш газопровод... вы нас очень выручили.

- Ну что вы, какие пустяки между соседями... Я всегда рад, когда могу чем-нибудь помочь.

И когда это тебе ничего не стоит... Что же я стою тут и, кажется, злюсь на него, как дура? Завидую его уверенности и спокойствию... Нужно попрощаться и идти. Он ведь ждёт не дождётся, когда я смотаюсь.

- Ещё раз спасибо, сэр! Волк, идём, нам пора. До свидания!

- До свидания, миссис Уайтинг!- и, будто спохватившись, по-русски, совершенно чисто, Линтон добавляет:

- Всего хорошего! Гуляйте здесь, когда захотите. Только не ходите одна, лучше с собакой. Места здесь не слишком глухие, но безлюдные. В случае неприятностей, некому будет помочь. Вам рассказали, надеюсь, о болотистых участках на пустоши и зыбучих песках в некоторых местах побережья... Нужно обязательно знать о них, гуляя по берегу, чтобы не попасть в беду.

-Да, благодарю вас, меня предупредили... Но я ещё и не заходила никогда так далеко. Не покушалась на чужие территории, времени для этого не было. Простите мне моё легкомыслие и самоуправство... - тоже по-русски произнесла Татьяна и увидела, что Линтон её прекрасно понял.

- Да нет же, никакого самоуправства в вашей прогулке нет! Я приглашаю вас, даже настаиваю, чтобы вы не стеснялись сюда приходить и чувствовали себя совершенно свободно. Я тоже иногда забредаю на вашу землю, если вы не против, конечно... С вашего берега хорошо виден закат над городом. И Альфа любит пройтись до Рыбачьего по песку. Надеюсь, что вы не против...

- Конечно нет, сэр, ради Бога... И спасибо за приглашение, вы очень любезны. А теперь нам, действительно, пора... Волк, домой! Нас уже ждут дела... До свидания, сэр.

Вечером, Татьяна, убирая со стола грязную посуду и остатки ужина, завела разговор о новом знакомстве с Джонсом.

- Я разговаривала с Линтоном, Джонс. Он застал нас с Волком в своём лесу на опушке. Он был не против нашей прогулки и пригласил бывать там всегда.

- Не заходили бы вы одна так далеко, миссис Уайтинг.

- Далеко? Да здесь и мили нет. И я была не одна, с Волком. Он тоже с сеттером.

- Так это был молодой Линтон? Сэр Дэниэл?

- Да. Он очень красивый. И хорошо говорит по-русски... Кстати, чем он здесь занимается? Прожигает жизнь?

- Не сказал бы, что он выезжает в город слишком часто. У него есть какие-то обязанности в магистрате. В клубе он не состоит или не бывает. Часто гуляет в окрестностях. Вежливый, здоровается даже со мной.

Это 'даже' задело её неожиданно больно.

- Ну и что же этот образец красоты из себя представляет?

- Он обидел вас, миссис Уайтинг. Что-то сказал?

- Нет, всё было на самом высшем уровне. Образцово по-английски. Просто... он какой-то безжизненный. Он, что, болен? И откуда так хорошо знает русский язык?

- Кажется, здоров. Часто ездит верхом. Вот на ипподроме он бывает. У него есть свои лошади в конюшне. И на них ездят многие. На ипподроме что-то вроде клуба, школа верховой езды, Айк в ней учился... Оплата там вполне сносная и взносы тоже умеренные.

- С кем живёт этот Линтон? У него есть семья?

- С женой он развёлся около десяти лет назад. Сын - в Оксфорде. Собственно, имение не совсем его. Старший там его дядя с материнской стороны, баронет. А сэр Дэниэл его единственный племянник и наследник. Он и ведёт все дела имения. У него есть ещё свои владения, где-то на юге, кажется. Там живёт его тётка по отцу, потомку русских эмигрантов со времён первой мировой войны, есть ещё какие-то дальние родственники под Саутгемптоном.

- Почему я никогда не видела его раньше?

- Может быть, он вам просто не встречался, или не обратили внимания. Сэр Дэниэл довольно часто бывает на пустоши. Раза два-три заходил на кладбище, что-то разыскивал там среди могил. Даже осматривал Чёрную башню.

- Вот как?... И зачем?

- Не знаю, миссис Уайтинг. Он прошёл по всем помещениям, поднялся даже наверх, к резервуару с водой. Здесь ведь раньше был маяк, на самом верху, под крышей. Может быть, он что-то прочитал в книгах, не знаю. В Линтон-холле большая библиотека, а старый баронет, по слухам, коллекционирует документы, относящиеся к истории Сиборна, ведь она, в основном, завязана на истории монастыря. Раньше здесь были только мелкие поселения, которые опустели в средние века после чумы. Монастырь стоял на нашей пустоши, я вам говорил, а главные здания именно здесь. И все земли вокруг принадлежали ему. Сиборн был маленькой деревней на побережье и, только после принятия англиканства, стал развиваться. Он и сейчас, в основном, протестантский: почти все католики живут в близком к нам городском районе, в Рыбачьем и дальше по берегу, после имения Линтонов.

- Он был знаком с мистером Эдгаром?

- Не припоминаю.... Мистер Эдгар не жаловал гостей. С сэром Генри они, кажется, встречались.

- И Линтон всегда такой заторможенный? Как будто сейчас уснёт?

- Да, он очень сдержанный. Но не сказал бы, что сонный... спокойный, ровный джентльмен. В детстве я его почти не видел: обыкновенный мальчик, потом юноша и молодой мужчина. По слухам, успешно учился, был хороший наездник и пловец... Миссис Уайтинг, вы не притронулись к молоку.

- О-о-о-о! Ну, кто это придумал, что молоко укрепляет лёгкие? Какому идиоту это пришло в голову? Да и лёгкие у меня - по объёму в полтора раза больше, чем у любой англичанки. Ну, хорошо, я его выпью, Джонс. Возьму с собой в кресло.

- Накиньте шаль, миссис Уайтинг. Вы нагрелись на кухне, а в эту дверь с площадки дует сырым ветром с моря. Вечером самый коварный воздух с воды.

- Хорошо, надоедливый вы человек! Но учтите: меня никогда не было няньки, я от вас убегу... Как вы думаете, Джонс, возьмут меня в эту школу при ипподроме? Я не слишком старая для этого?

- Что вы, миссис Уайтинг! Как вы можете такое говорить? Вы совсем молоды. Для поддержания формы там занимается много пожилых людей, а вы по сравнению с ними, просто девочка! Молодым теперь интереснее на море или в спортивных клубах, их привлекают автомобили, яхты и корты... На ипподроме несколько групп разного возраста, начиная с детей и кончая стариками. Но... это вам не повредит?

- Ездить верхом гораздо легче, чем лазить по камням и продираться сквозь кустарник. К тому же я не собираюсь брать барьеры и выигрывать призы на скорость. Я хочу просто ездить верхом.

- Зачем же прыгать и лазить, когда есть тропинки, миссис Уайтинг? Вас и верхом потянет так же...

- Нет, Джонс, не беспокойтесь, не потянет. Как бы это устроить?

- Скажите мистеру Карфексу, миссис Уайтинг, это будет самое лучшее. Председатель правления лорд Олби - отец его школьного приятеля. И со старшим по всем этим конюшенным делам они друзья. Карфекс будет рад вам услужить, он быстро всё уладит.

Глава 12

'Старшему по конюшенным делам', сэру Гектору Эллисону, Татьяна почему-то сразу, с первой встречи понравилась - это было заметно, и он направил её к лучшему тренеру ипподрома Сэмюелю Сандерсу, худощавому среднего роста блондину, похожему на скандинава бледно-голубыми глазами и светлой, как будто выгоревшей на солнце, шевелюрой.

- Вы когда-нибудь ездили верхом, миссис Уайтинг? - спросил Сандерс.

- Немного, мистер Сандерс. Думаю, что не выпаду из седла на ходу... Знаю, зачем на лошади уздечка и стремена, ездила при случае, но это, кажется, и всё...

Он скупо улыбнулся, посмотрел внимательно и, как будто изучая её.

- Ничего, у вас всё выйдет. Я вам дам Стрелку. Она умница, и хорошо чувствует седока. Вы подойдёте друг другу.

Сандерс славился в конноспортивных кругах далеко за пределами Сиборна своим умением подбирать именно такие пары, и Татьяна почувствовала это сразу после первых дней тренировок. Стрелка хорошо её слушалась, угадывала, казалось, не только её малейшее движение, но даже желание. У этой изящной гнедой лошадки был спокойный весёлый нрав, красивые умные глаза и узкая, заострённая кверху полоса белого цвета вдоль лба. Стрелка быстро привыкла к Татьяне, чутко прислушивалась к интонациям её голоса, и призывно ржала из денника в ответ на приветствие.

- Вы просто волшебник, мистер Сандерс. Это видно по тому, как вы выбрали мне лошадь. Стрелка, наверно, знает, что я ещё новичок, и ведёт себя как заботливая нянька. Иногда успевает выполнить команду быстрее, чем я её осмыслю.

- Да, она хорошая умная лошадка. Но вы заблуждаетесь насчёт её кротости. Она бывает и капризной. Как-то наш лучший жокей Невил Блейк сел на неё, немножко выпивши, в плохом расположении духа. И она скинула его из седла прямо в водное препятствие.

- Значит, я ей нравлюсь? Про вас рассказывают чудеса, мистер Сандерс. Это правда, что вы помогли Радуге выиграть дерби в Лондоне, когда посоветовали Эллисону сменить жокея?

- Не совсем так, миссис Уайтинг. Просто лошадь и всадник должны составлять целое. Многие такие пары долго приживаются, и, в конце концов, срабатываются друг с другом. У Блейка тогда заболела лошадь, а он был готов, как никто другой, а жокей Радуги немного нервничал, был не в форме... Она замечательная лошадь, но слишком чувствительна. Да и не дотягивала до фаворитов скачки. Радуга и Блейк идеально подходили, дополняли друг друга, и вместе выиграли. Я тогда очень надеялся на успех.

- Как вы составляете пару? По каким признакам?

- Это долго и трудно объяснять, миссис Уайтинг. Да и я, бывает, нередко ошибаюсь. Но вы, пожалуй, подходите друг другу идеально. Немного позже попробуем менять лошадей, чтобы вы окончательно привыкли. Вам можно попытаться ездить и на скаковой.... Скоро я вам уже не понадоблюсь, и вы сможете выезжать на прогулки одна.

- Не одна, со Стрелкой.

- Это вы хорошо сказали. Она это знает... что вы держите её за равную. Только не садитесь на неё, когда вы совсем не в духе. Она очень чуткая, и может перенять ваше настроение. Она не рассердится, а будет нервничать вместе с вами.

- Спасибо, мистер Сандерс. Вы очень любезны. Вы - молодец.

- Можно просто Сэм, миссис Уайтинг. Спасибо... Вы хотите сделать большой круг одна, самостоятельно? Уже можно, вы быстро освоились в седле.

Стрелка была собственностью леди Фелтон, которая, часто появляясь на ипподроме со своей детской группой, раскланивалась с Татьяной издалека или, при удобном случае, перекидывалась парой слов.

- У вас хорошо получается, миссис Уайтинг. Можно подумать, что вы много ездили верхом раньше. Как вам моя лошадка? Она не выкидывает никаких фокусов, надеюсь?

- Нет, миссис Фелтон, что вы! Она такая ласковая и дружелюбная. Мы с ней ладим.

- Прекрасно. Эллисон не зря отправил вас к Сандерсу. Сэм не очень-то жалует женщин, чем же вы его очаровали? И ещё он занимается только жокеями, потому что сам при случае, выезжает их лошадей. Эллисон изредка даёт ему подзаработать с новичками, да и то требующими внимания и перспективными. У вас несомненные успехи, но ведь жокеем он вас делать не собирается.

- Я ему очень благодарна, леди Фелтон. Не знаю, чем заслужила такое доброе отношение. Возможно, просто пожалел иностранку.

- Нет, дорогая, не думаю. Вы не сердитесь, что я немножко фамильярна с вами? Не нужно, прошу вас! Я ведь знала вашего бывшего мужа ещё мальчиком. Он иногда бывал у нас, когда гостил у своей тётушки... Такой тоненький старательный мальчик. Правда, немного разбросанный и достаточно непредсказуемый. Я не лезу туда, куда мне не следует? Знаете, к середине шестого десятка лет становишься немного сплетницей...

- Нет, ничуть. Ничего слишком тяжёлого, никаких страшных трагедий. Мы расстались почти друзьями.

- Даже так? Хочется верить... Мне кажется, вы не такая...

- Что значит - не такая? - Татьяна постаралась, чтобы её вопрос был шутливо-озадаченным и лёгким - Какая же я, миссис Фелтон?

- Простите старуху, милая. Я не хочу вас обидеть и задеть, потому что вы мне нравитесь. С годами становишься ещё и болтливой. Да ещё когда совсем одна...

- У вас есть дети, леди Фелтон?

- Сын в Бристоле. Он редко у меня бывает. Кому теперь нужны старики?

- Но вы ведь совсем не старая.

- Старая, старая, милочка! Рядом с вами это особенно остро чувствуется... Надеюсь, достаточна хорошо законсервировалась, но старая. Вполне гожусь вам в матери. Кстати, как произносится ваше имя?

- Татьяна, миссис Фелтон. Тать-я-на. Таня. Мне тридцать лет, а выгляжу я далеко не так бодро, как вы.

- Да, вид у вас несколько болезненный, милая моя. Вам необходимо побольше отдыхать. Говорят, вы много и тяжело работали в Чёрной башне... И преобразили её. Как-нибудь напрошусь к вам в гости. Не откажете?

- Нет, отчего же... буду рада. Прошу вас.

- Спасибо, если вы искренне, а если это неудобно - скажите прямо, в этом не никакой обиды. Меня часто осуждают за бесцеремонность, наверно, есть за что. Но к тем, кто мне не симпатичен, я никогда не напрашиваюсь в друзья. Скажите честно и я не стану вам докучать.

- Вы мне не докучаете, леди Фелтон, просто немного ошеломили. Я не слишком популярна в Сиборне, как мне кажется...

- А зачем вам популярность у этой кучи идиотов и сплетниц? Я думаю, к вам тянутся только открытые и расположенные люди. Те, кто хоть немного разбирается в окружающих и имеет хороший вкус.

- Спасибо, если так... Вы мне льстите... Я вам очень благодарна за поддержку. И буду рада, если вы заедете ко мне в гости.

- Вот и хорошо. Нельзя вам жить в полной изоляции - это не для вас.... А, это Моррисон.... Подъезжайте ближе, Аллан! Мне нужно вас отругать за то, что вы так долго не позволяете Мери Лоуэн садиться в седло. Вы отбиваете у меня клиентов, дорогой доктор. Так мне, чего доброго, придётся ловить их на улице или вообще заняться выращиванием индеек.

- У девочки затруднения с... В общем, у неё переходный возраст, дорогая леди Фелтон. Ей нужно переждать какие-нибудь три-четыре месяца, и тогда она, возможно, возобновит тренировки. Не хотите же вы, чтобы потом она всю жизнь жалела о своём увлечении верховой ездой.

- Дело так серьёзно? Я подумала, это просто обморок от переутомления... Вы знакомы с миссис Уайтинг, Аллан?

- Да, леди Фелтон... Добрый день, миссис Уайтинг! Как вы себя чувствуете на ипподроме? Выглядите вы замечательно и значительно лучше прежнего. Но переутомляться всё равно остерегайтесь.

- Послушать вас, так весь мир должен ходить пешком. Чего доброго, вы и Тани уложите в постель. Эллисон никогда вам этого не простит. Он уже очарован Тани... Уж его-то вы, надеюсь, опасаетесь больше меня?

- Ничего подобного, просто обязан дать маленький совет. А что, сэр Гектор влюбился в миссис Уайтинг? Никогда не ожидал, что у него вдруг так кардинально исправится вкус. Последний комплимент он сказал старой леди Олби лет пятнадцать назад. Кажется, он отметил, что в седле она выглядит как настоящий джентльмен.

- И она действительно выглядела безупречно. Гораздо лучше некоторых молодых мужчин. Вам бы только насмешничать, негодник вы этакий! И чего Линтон находит в таком человеке, как вы? Наверное, просто ленится приезжать сюда, а вы прописали ему покой, чтобы угодить!

- Я езжу в Линтон-Холл вовсе не к сэру Генри, леди Фелтон, и вы прекрасно это знаете. Мы ещё с Итона и Оксфорда дружны с Дэниэлом.

- Кстати, а где же он? Я его уже полмесяца не вижу. А, так это его вы уложили в постель?

Улыбающийся, обменивающийся шутками с леди Фелтон доктор Моррисон ничем не напоминал Фила, и Татьяна мысленно отругала себя за привычку к предубеждению. Он вольно и уверенно сидел в седле, обращался к ней взглядом за помощью, при особенно едких шутках леди Фелтон, и смех его звучал неожиданно мягко, а карие глаза теплели.

- У него были какие-то дела в магистрате, леди Фелтон. Мы мельком виделись три дня назад. Он здоров и полон сил.

- Рада за него. Ну, что ж, нет худа без добра! Он хотя бы на время перестал шпионить, не портят ли мои ученики его лошадей.

- Как вам не стыдно такое говорить, милая леди Фелтон! Дэниэл никогда ничего подобного не делал. Он просто любит смотреть на детей. Или, может быть, испытывает почтение и сыновние чувства лично к вам. Как вы додумались до такого?

- Раз вы отнимаете у меня учеников, он, по логике, должен забрать у меня своих лошадей. Это заговор, чтобы я осталась одна...

- И начали разводить индеек.

Подобные пикировки, как потом убедилась Татьяна, были своеобразным обычаем миссис Фелтон и доктора Моррисона. Они доставляли удовольствие не только самим участникам ритуала, но и тем, кто находился рядом. Татьяна быстро к ним привыкла, и часто, к радости Сэма Сандерса или кого-нибудь из конюхов, тоже вступала в разговор. Моррисон шутливо обижался, и, в конце концов, сдавался на милость победителя.

- И ты, Брут! Миссис Уайтинг, как быстро женщины умеют объединиться, чтобы насолить мужчине... Вам лучше организовать в городе тайное общество феминисток.

- Почему тайное? Какое же удовольствие в том, чтобы не покрасоваться своими передовыми убеждениями? Не бросить вызов в лицо закостенелому отживающему мирку?

- Так интереснее и романтичнее. Вы сможете устраивать ночные судилища, распространять листовки. Или проникать под видом прислуги в дома наиболее ненавистных экземпляров, чтобы подсыпать им перца в утренний чай.

- Вы не любите перца, доктор? А я собиралась угостить леди Фелтон настоящим шашлыком завтра после прогулки. Мистер Эллисон разрешил нам расположиться с костром в овальной рощице, Джонс уже забрал у Браунов барана. Мы только что уточняли список приглашённых.

- Ах, так это миссис Фелтон уговорила вас не угощать меня шашлыком? Всегда норовит ударить по самому больному месту - по желудку. Она просто забыла, что ящик французского шампанского, подаренный мне Дэниэлом в прошлом июне, ещё не кончился. Кого же тогда пригласили из мужчин? Будут только особы избранного слабого пола? Вам будет скучно без мужчин, миссис Уайтинг! Вы знаете, что женщина без мужского общества теряет свою красоту?

- Слышала. Как и то, что мужчина без женского общества лишается ума. Приглашён сэр Гектор Эллисон.

- Он и так умный. А ещё? Компаньонка леди Фелтон, конечно. А лорд-настоятель?

- Да, и лорд Олби тоже, если он найдёт время оторваться от свои дел.

- Так! У него пошаливает печень. Что вы станете делать, миссис Уайтинг, если ему понадобится помощь? Вам всё равно без меня не обойтись, дорогая миссис Уайтинг. Вы сами это понимаете. - Ну-у-у. Раз вы так напрашиваетесь...

Нравы на ипподроме были более непринуждёнными и простыми, чем в городе, и лишены недоевших условностей. Тон задавал Гектор Эллисон, смуглый, по-юношески поджарый, очень энергичный и уверенный в себе человек. Он был ровесником миссис Фелтон, и, получив богатый жизненный опыт, ценил окружающих за их личные качества, не обращая внимания на чины и ранги. Обладая многими талантами, в том числе, и дипломатическими, он умел отлично ладить со всеми, но ипподром был его любимым детищем, лучшей, чем город, средой обитания, его любовью и личной жизнью, и Эллисон постарался сделать атмосферу здесь по-настоящему приятной: демократичной, лёгкой и дружеской. И в конюшнях и на поле царили деловитость, взаимопонимание, терпимость к другому человеку, шутливо-приятельские отношения. Обитатели ипподрома делились на небольшие группы, в зависимости от симпатий и антипатий, часто собирались вместе, причём, в одной группе мирно уживались вместе коммивояжёр и тренер, или, например, лорд и конюх. У них были общие лошади, общие увлечения и интересы, общая цель, а конфликты и амбиции просто мешали бы делу.

Группа, к которой, с лёгкой руки леди Фелтон, примкнула Татьяна, тоже была неоднородной. Вокруг леди Фелтон собирались уже немолодые и неглупые люди, знающие жизнь, и умеющие не портить её окружающим. К ним часто примыкали 'свои' жокеи и конюхи, те, кто посещал ипподром для моциона, все, кто любил незатейливую лёгкую беседу, остроумную шутку, деликатное, ни к чему не обязывающее, отношение. Вслед за Татьяной, в этом кружке иногда появлялся Сандерс, постоянно занятый и озабоченный, а за ним - красавец Невил Блейк, которого подкупала манера Татьяны совершенно серьёзно, как с человеком, разговаривать с лошадьми.

Пикник в овальной роще, расположенной ближе к берегу, объявленный как 'званый обед' Татьяны, затянулся до глубоких сумерек. Говорили больше о лошадях, скачках, победах и поражениях. Вспоминали курьёзные случаи, смеялись.

Я начинаю втягиваться. Мне уже не так одиноко и тяжело. Всё-таки до Лондона отсюда целая пропасть. Здесь мне теплее и свободнее. Может быть, приживусь. Море, берег, дом на краю света. Лошади. Такие вот уютные, не требующие изматывающего напряжения, вечера. Дети. Джонс. Волк и Изабелла... Может, наступит покой...

- Вы о чём-то задумались, миссис Уайтинг?

У Эллисона был такой мирно-расслабленный и праздный вид, как будто это не он гонял без устали несколько часов подряд, Блейка по треку, а потом ещё два часа обзванивал своих коллег на юге, в поисках конюшни, способной удовлетворить запросы двух владельцев лошадей, а потом распекал конюхов за какие-то провинности, а напоследок, улаживал ссору ветеринара с медсестрой по поводу нескольких пропавших шприцев.

- Накиньте куртку - вечером бывает свежо и сыро. Я рад, что поддался на уговоры леди Фелтон и пришёл сюда. Иногда так необходимо развеяться.

- Да, сэр Гектор. Так хорошо всё вышло. Я вам безмерно благодарна, за то, что вы разрешили нам здесь собраться и пришли сами. Вы ко мне очень добры...

- Ничуть не больше, чем вы того заслуживаете, миссис Уайтинг. Вы так храбро взялись за Чёрную башню. Я был знаком с Эдгаром и помню упадок, который там царил. Вы очень быстро всё изменили. Ян рассказывал, вы сами занимались ремонтом - стучали молотком и управлялись с малярной кистью... Теперь не часто встретишь леди, способную на такое.

- Не думаю, что женщину, которая топчет глину ногами, а потом, из экономии, замазывает ей трещины в штукатурке, можно назвать леди, сэр.

- А вот это мне лучше знать, милая! Я всё-таки старше вас почти в два раза. Вы уж поверьте старику, есть в вас что-то такое, что несомненно заслуживает восхищения. То, как вы обошлись с Джонсом - это тоже от состояния души, а не от положения...

- О чём это вы шепчетесь с моей милой Тани, Гектор? Уж не хотите ли вы вскружить голову бедной девочке?

- Нет, навсегда остаюсь вашим поклонником, дорогая леди Фелтон. Старая любовь - прочная. Просто поговорили обо всем понемногу... Вечер удался на славу, вы согласны со мной?

- Вот и чудесно! Думаю, что ваш день рождения мы справим так же удачно, и на этом самом месте.

- Право, не думал об этом, Элис. Как-то неловко напоминать окружающим, что ты состарился ещё на год.

- Не говорите вздор, Гектор. Вы ещё молоды как никто другой. А в седле держитесь получше юного красавца. Кстати, я оставила вам огромный кусок своего именинного пирога, когда вы не соизволили осчастливить нас своим присутствием этой весной. А Аллан, в июне, сохранил для вас целых две бутылки этого замечательного шампанского. Так просто вы от нас не отделаетесь. Обещайте!

- Хорошо, обещаю, железная вы женщина! Обещаю!

Татьяна повернулась к Моррисону, задумчиво подкидывающему ветки в огонь.

- У вас день рождения в июне, доктор? Какого же числа?

- Какое неприличное любопытство, миссис Уайтинг. Я стану считать вас пьяницей. Но, возможно, шампанское к тому времени всё равно кончится. Двадцать восьмого июня.

- Значит, вы Рак. А я уж подумала, что мы с вами братья по Зодиаку.

- Испугались, конечно? Значит, вы тоже июньская? Ага, раздвоённая, артистичная, обаятельная, богатая натура.... Это вместе с Мэрилин Монро, моим лучшим хирургом Саймоном Карсоном, Сэмом Сандерсом и сыном Дэниэла Линтона. Кстати, как там у вас, Близнецов, с кулинарными способностями? Шашлык бесподобен. Русские женщины все так изумительно готовят?

- Шашлык - восточное блюдо, дорогой доктор. И женщин к нему не допускают на пушечный выстрел. Я - плод российской эмансипации.

- Довольно загадочный расклад... Вас, русских, вообще довольно трудно понять...

- Зачем нас понимать? Просто принимайте такими, какие есть. Или не принимайте... - усмехнулась в ответ Татьяна - Не всё можно понять и разложить по полочками. Даже с таким образцово-логичным сознанием, как английское. Нас надо принимать как... неизбежность, а не анализировать, тогда все ответы сойдутся с вопросами... Нас можно ненавидеть или любить, может быть, игнорировать. А понимать.... Боюсь, мы сами себя не очень-то понимаем.

- Приму к сведению. А кстати, мы сегодня не ваш ли день рождения отмечаем, только с опозданием? - Нет, мой день рождения уже прошёл... Мы потихоньку отметили его в узком семейном кругу, с детьми и Джонсом, без особой помпы. Приглашать оказалось некого: Ян уезжал повидаться с сестрой, а Айзек Фйнхель сдавал очередной экзамен.

- Так почему бы не считать сегодняшнюю вечеринку повторением вашего праздника?

- Нет, прошу вас, ради Бога не говорите никому. Я и так получила сегодня достаточно много внимания, не стоит злоупотреблять им. Сегодня я просто угощаю всех, как новый член дружеской компании, это ведь тоже хороший повод для праздника.

- Как странно, миссис Уайтинг! А мне почему-то очень хочется внимания, я свой день рождения обязательно объявлю. Хотя что я такое несу... Про него и так все знают. И дома я его справлять не собираюсь: лучше здесь. Поэтому приглашаю вас на него с великой надеждой, что вы придёте: мне очень нравятся и российская эмансипация, и ваш шашлык...

Татьяна, засмеявшись, кивнула ему, отмечая, как легко ей удаётся быть непринуждённой и даже кокетливой.

- Обязательно, доктор. Вы получите свой шашлык, если поможете мне навести порядок после нашего нынешнего застолья. Надеюсь, это вас не слишком затруднит и вы успеете набраться новых сил перед торжеством за оставшиеся три дня...

Глава 13

На ипподром отводилось три дня в неделю. В свободное от тренировок время Татьяна занималась домашним хозяйством, читала и купалась, стала дольше гулять в окрестностях. Джонс очень не любил, когда она уходила из виду одна, и только то, что её всегда сопровождал Волк, его успокаивало. При её возвращении 'старик' хмуро, но облегчённо, вздыхал, и позволял себе немного поворчать.

- Я уже большая девочка, Джонс. И вы же не беспокоитесь, когда я езжу верхом, даже без Волка. - примиряющим тоном уговаривала его Татьяна.

- Вокруг ипподрома сплошные пустоши, миссис Уайтинг. Только редкие кусты. И там всегда полно народа. Кроме того, мистер Эллисон никогда не позволит оставить вас одну. - упрямился он.

- Ведь летом никогда не случалось ничего такого, Джонс... ну, с детьми. И потом, я же говорила, что не выгляжу беззащитной и беспомощной. Может быть - болезненной, но совсем не бессильной.

- Никто не знает, миссис Уайтинг, что придёт на ум этому чудовищу.

- Может, он вовсе не живёт в Сиборне... Ведь по соседству тоже такое бывало. Лучше, наверно, не пакостить там, где живёшь...

- Это вы так думаете, миссис Уайтинг. А эта... гадина, может, вообще не умеет думать.

- Умеет, Джонс, очень даже умеет, как мне кажется. Не попался за столько лет, научился скрывать следы... Не знаю, как у него с психикой, но с логикой всё, вероятно, в полном в порядке.

- Хватит об этом, миссис Уайтинг! Незачем вам ломать голову ещё и над таким ужасом... Что пишет мисс Сэнди,? Она выздоравливает?

- Да, всё в порядке, Джонс. Просто не знаю, что делать с этой проклятой ангиной... Доктор Моррисон говорит, что девочка может 'перерасти' свою болезнь. Или, наоборот, болезнь может дать осложнение на сердце. Как тут поступить? Ведь всё, что природа нам дала - совсем не лишнее. Удалим эти чёртовы миндалины - а вдруг начнутся бронхиты, раз она так же легко как я простужается?

- Пусть доктор посмотрит её, когда дети приедут к Рождеству. Так будет разумнее.

- Да, мы об этом говорили, он пообещал... Леди Фелтон не звонила, Джонс? Она назавтра приглашает меня к себе на ужин. Хочет показать несколько коллекционных русских книг. Вы не против?

- Почему я должен быть против, миссис Уайтинг? Кто я такой... Я рад, что вы завели себе друзей. Плохо так быть одной целыми днями.- вполне безразличным голосом говорит Джонс, но Татьяна шестым чувством угадывает, что ему приятно получить от неё такой вопрос.

- Значит, она заедет за мной часов в семь. Вам не будет скучно одному?

- Вы шутите, миссис Уайтинг? Я прожил здесь один, добрый десяток лет... И почему бы мне не поскучать какие-то два-три часа, пока вы приедете. У меня есть несколько неотложных дел. Я рад, что вы повеселитесь. Что у вас теперь есть близкие вам люди...

- У меня нет никого, ближе вас, Джонс. И никогда не будет. Это... это всё приятельские отношения... Спокойной ночи, Джонс!

- Спокойной ночи, миссис Уайтинг! И спасибо! Храни вас Бог!

Телефонный звонок разбудил её под утро. Татьяна недовольно передёрнула плечами: на часах пять тридцать... Потом встрепенулась: в такое время могут позвонить только по очень важному делу. Если, это, конечно, не московские соседи, у которых как раз, время утреннего подъёма.

Это был Фил.

- Алло! Тани! Ты слышишь меня? Я тебя не разбудил?

Что он, смеётся, что ли? Я бегала по берегу всю ночь, и заглянула в спальню, убедиться, что моё место в постели по-прежнему не занято.

- Чего тебе надо, Фил? Ты знаешь, который час?

- Тани! Умер дядя Тео... Тебе нужно приехать в Лондон. Он оставил тебе по завещанию... В общем, это не телефонный разговор. Когда ты сможешь приехать? Похороны завтра в два часа. Ты успеешь хотя бы к вскрытию завещания, его решено огласить около четырёх часов и нотариус настаивает на твоём присутствии.

- Погоди, дай сообразить. - сразу сконцентрировала свои мысли и чувства Татьяна - Утренний поезд отходит в восемь часов... с пересадкой это займёт... Я постараюсь! Вы можете задержать? Я, может быть, успею на кладбище... Отчего он умер?

- Сердце. Он давно болел. Тяжело пережил смерть брата и наш... В общем, мы тебя ждём. Ты сможешь остановиться у Мелвиллов. Лиззи всегда тебя любила.

- Хорошо, Фил. Я поняла. Буду на кладбище... Очень постараюсь успеть.

У Джонса был совершенно непоколебимый, непроницаемо-упрямый вид: такой, что Татьяна растерялась. Таким она его ещё не видела.

- Но, Джонс, зачем? - растерялась он в ответ на его необычное заявление.

- Я поеду с вами, миссис Уайтинг. Поеду - да и всё. Деньги на дорогу у меня есть.

- Что за странные фантазии? На кого мы оставим дом? И что со мной может случиться в Лондоне? Сиборнский убийца всё равно остаётся здесь. Он-то не кинется за мной следом... Да и не нужна я ему!

- За домом присмотрит Ян - он сможет. Я всё равно поеду, миссис Уайтинг, что бы вы ни говорили.

- Ах, Джонс, я так радовалась, что, наконец, выплатила вам всё жалованье. И как вы со мной поступаете...

- Я хорошо с вами поступаю, миссис Уайтинг. Я просто еду с вами.

Благодаря расторопности Яна, они очень удачно успели к поезду и прибыли на Пэддингтонский вокзал немного позже десяти часов утра. Татьяна специально не предупреждала никого о своём приезде, чтобы не отвлекать от приготовлений к похоронам. Кроме того, ей хотелось как можно дольше побыть наедине со своей скорбью. Джонс ей, как всегда, не мешал: у него был невероятный талант соответствовать моменту, который Татьяна заметила в нём почти сразу.

Лиззи присутствие Джонса ничуть не смутило и не обеспокоило. Она приветливо кивнула ему, и сдала на попечение лакея.

- Ты не заболела, Лиззи? Почему ты дома, а не на похоронах, как все.

- Ждала тебя, милая. Я провела там весь вечер и поздно приехала домой... Хотела поехать на вокзал, но Алекс предупредил, что ты можешь срезать часть пути на такси... Он задержит церемонию, не волнуйся. Выпьешь чая?

- Нет, потом, поедем. Я... перекусила в поезде.

Джонс приостановился с чемоданом в руках, посмотрел удивлённо и возмущённо, но промолчал. - Тогда поедем, шофёр ждёт. Не беспокойся за...

- Джонса.

- ... За Джонса, его устроят. Ты будешь жить в садовом домике. Там отдельный вход. Можешь даже не видеться с нами, никто тебе не помешает. Боюсь, тебе придётся остаться на более долгий срок, чем ты рассчитывала. Нет, не делай такого лица, Тани, дорогая! Никто тебе не будет мешать, я же сказала: я никого к тебе не пущу! Всё время буду дома: у нас в студии сейчас относительно спокойно и я могу с недельку провести в отпуске по семейным обстоятельствам... Алекс никогда мене не простит, если ты уйдёшь в гостиницу. В домике места хватит человек на пять... Правда, он слегка отсырел, но я вчера наказала навести там порядок... Да, дядя Тео тебе оставил что-то, не знаю точно. Он всегда тебя любил, ты же знаешь. И ещё... - Лиззи с сомнением взглянула Татьяне в лицо и покачала головой - Знаешь, Тани, это не моё дело, лучше узнаешь всё от адвоката.

Дядя Тео действительно оставил Татьяне всё своё имущество. Ценные бумаги, дающие скромный, но вполне приличный, для её образа жизни, доход, свою маленькую лондонскую квартиру с мебелью, за исключением некоторых памятных мелочей, распределённых между другими родственниками, достаточно солидный банковский вклад. И, вдобавок, опекунство над своим племянником Дэниэлом Гленном, находящимся на излечении в психиатрической лечебнице под Лондоном. Вторым опекуном назначался адвокат Хорн, который вёл дело о её разводе.

Вытерпев все взгляды родственников, присутствовавших на оглашении завещания: любопытных, удивлённых, недовольных, шокированных и даже возмущённых, Татьяна, коротко кивнув Филу издалека, постаралась скорей уехать, чтобы не дать ему возможности подойти. Мэгги, к её досаде, что-то заинтересованно обсуждала с одной из тётушек, а её мамаши с пустыми глазами наёмного убийцы поблизости не наблюдалось.

- Алекс! Расскажи мне об этом племяннике. - попросила она уже в салоне автомобиля, - Всё, что знаешь. Почему мне никто ничего о нём не рассказывал? Это, что, тот самый пресловутый труп в шкафу?

Лиззи коротко вздохнула на заднем сиденье и промолчала.

- Скелет... Да, отчасти. Мы сами немного о нём знаем. Это единственный оставшийся в живых сын сестры дяди Тео, вернее, свояченицы. Она рано умерла. Там такая жуткая кровавая история...- Алекс, скосив из-под очков взгляд в её сторону, с сожалением поджимает рот, - Очень не хочется впутывать тебя в неё...

- Расскажи мне её всю. Я же должна знать...

- Про кота в мешке? В общем, жена дяди Тео умерла давно, ещё в юности. Он больше никогда не женился: однолюб. А её младшая сестра, кстати, тоже русская, по деду с бабкой, была замужем за человеком... Ну, он был психически неуравновешенный тип, много пил. У них родились два мальчика. Дэниэл младший из них. Дядя Тео всё убеждал Софи развестись, пожалеть детей... Она тоже лежала в больнице, с неврастенией, или что-то в этом роде... перед тем, как родился младший. Когда Софи вышла из клиники, муж уговорил вернуться к нему. У него денег было достаточно, а дядя Тео копил всю жизнь и не мог дать её детям всего того, к чему они привыкли. В общем, она вернулась к мужу. Сначала всё шло тихо. Потом он снова запил, скандалы, сцены. Он стал обвинять её в неверности, считал сроки рождения мальчика. Ну и пошло... Ты простишь мне мой русский, Тани? Мы почти перестали на нём говорить, когда ты уехала. Фил у нас теперь такой англичанин...

- Ничего, продолжай.

- В один запойный вечер Гленн привёл домой дружков. Таких же забулдыг, как он сам... Никто не знает, что там было, с чего всё началось...

- И он убил свою жену. - Татьяне было нетрудно догадаться, глядя на расстроенное лицо Алекса. Лиззи так и не проронила ни одного слова.

- Да. И разрубил... расчленил. А мальчики спрятались в подвале, в отдушине. Он не смог до них дотянуться... Им было: старшему - одиннадцать, младшему - восемь. Всё, что осталось от... эти куски он тоже побросал в подвал. И ушёл. Дети просидели там несколько дней. Старший захотел есть... В общем, когда их там нашли, он уже был невменяемый. Умер через три года в клинике. А второй мальчик так в ней и остался. Дядя Тео посещал его, нанял, с позволения врачей, учителей... Часто вывозил мальчика в город, гулял с ним. Я его видел один раз. Случайно, в Кью-Гарденз...

- Так этот мальчик тоже психически болен?

- Не совсем... Запоздалое развитие, какой-то там синдром... Выглядит он вполне нормальным. Неконтактный, отстранённый и всё такое, но взгляд осмысленный, на вид очень приятный, спокойный подросток. Дядя Тео много им занимался. Мальчик умеет читать, писать, работает в больничном саду. Никаких эксцессов... Мне показалось - он просто отгородился ото всех... но что можно определить за один раз, когда я его видел? Я не педиатр и не психотерапевт, я стоматолог... Его лечащие врачи, правда, не рискуют давать оптимистических прогнозов... Но и ничего страшного не ожидают. И это не аутизм, а что-то связанное с послешоковой депрессией, растянувшейся на несколько лет. В общем, боюсь, что у тебя стало ещё одной заботой больше, Тани.

- Мистер Хорн тоже видел мальчика? Кстати, сколько ему сейчас лет? -спросила она, благодарно пожимая руку Лиззи, легко прикоснувшуюся к её плечу.

- Недавно исполнилось шестнадцать. Да, Хорн его видел. Они же были с дядей Тео друзьями... Хорн ведёт финансовые дела Дэниэла. У него остались деньги отца, коттедж где-то на Востоке. Мальчик вполне обеспечен.

- Его казнили? Этого человека?

- Умер в психиатрической лечебнице. Не знаю точно, когда, но умер.

- И какие прогнозы дают врачи? Где находится эта больница?

- Хорн тебе всё расскажет. Я боюсь ошибиться. Ты хочешь поехать туда, Тани? Думаю, что это не обязательно. Твоё дело - осуществлять опекунство вместе с Хорном, соблюдать определённые правила и соглашения - и это всё, что от тебя требуется.

- Если дядя Тео оставил это опекунство мне, значит, я во всём и должна разобраться. Он же не оставил мальчика... Филу.

- Да, и мне тоже. И никому другому. Может быть, это как раз тот самый случай, когда 'кого люблю - того и наказываю'? Он очень по тебе скучал, Тани. Перед самой смертью ездил к девочками в колледж....

- Поэтому я и должна взять всё на себя. Я должна дяде Тео. Я перед ним виновата.

- Да нет же, Тани, нет! Это не так! Ты теперь станешь себя изводить, а он вовсе не обижался на тебя. Он за тебя обижался... И, я думаю, что если бы не этот мальчик, дядя Тео уехал бы за тобой в Сиборн. Он всегда говорил, что ты ему освещаешь... Про светлый луч... Как это будет по-русски?

- 'Луч света в тёмном царстве'. Это шутка, Алекс. Просто добрая шутка... Это не про меня. Спасибо, что рассказал мне всё, Алекс. Лиззи, дорогая, не беспокойся, со мной всё в порядке.

Ночью она долго и безуспешно ворочалась в постели без сна. Лиззи, зная её почти кошачью зябкость, явно перестаралась с камином.

Когда это было? Чёрная башня умеет воспитывать спартанцев... У неё есть какая-то власть над своим обитателями... Как же нечестно, бессовестно вышло с дядей Тео! Замоталась в своей паутине, и ничего не видела вокруг. Теперь он уже никогда не простит и не поймёт. Ни-ког-да! Какое страшное слово... Никогда не увидишь, не возьмёшь за руку. Не заглянешь в глаза... Ничем не заплатишь, не замолишь! Я слишком много думаю о себе и своих бедах, это неправильно!

Она встала, завернувшись в простынь, прошлёпала босиком к камину. Поискала в дальнем, тайном от Джонса, уголке, сигарету. Тихо приоткрыла окно. Ночь была бледной и бесстрастной. Над городом в сизом, пропитанным дождём смоге, холодно и смутно мерцали звёзды.

Дядя Тео был всегда сдержан и спокоен. Улыбался мягко и ласково. Иногда называл 'деточкой'. Часто заезжал, чтобы вытащить на прогулку: во время отсутствия Фила днём, а потом, когда тот стал пропадать, и по вечерам. Умел молчать. Умел слушать рассказы о России, о доме, о подругах и детях. Весной привозил белые ландыши, а летом - лилии и розы. Иногда просил почитать русские стихи... Он очень любил поэзию Серебряного века. Высокий, крепкий, в сером длинном пальто или плаще, и, в любое время года, без шляпы.

- Пусть люди думают, что я умный, Танечка! В шляпе не видно, какой у меня высокий лоб.

Лоб был до самого затылка, только по обеим сторонам - редковатая, пушистая седина.

Татьяна попыталась хорошенько вспомнить его лицо и голос. Получалось что-то вроде фотографии...

Если бы заплакать! Почему я плачу так редко? Наверно, я бессердечная! Как я посмотрю завтра в глаза Хорну? Господи, да почему же я стала такой бесчувственной? Когда?

Хорн, постаревший, весь какой-то потухший, взял на себя все основные хлопоты по оформлению наследства и опекунства.

- Не нужно очень сокрушаться, миссис Уайтинг. У вас совсем больной вид... Все мы смертны. Так, что же я хотел... Ах да, я позвоню Карфексу. У вас хороший адвокат, миссис Уайтинг. Он практиковал у нас в конторе, ещё будучи студентом. Горяч, но хватка у него бульдожья... Вы не прогадали.

- Спасибо...Главное то, что я считаю его порядочным... Расскажите, пожалуйста, в чём конкретно заключаются мои обязанности опекуна?

- Ничего слишком обременительного, миссис Уайтинг. Мы будем с вами, раз в квартал, созваниваться или встречаться для обсуждения некоторых текущих формальностей...

***

Сашка с Женькой были в восторге от приезда Татьяны, несмотря на печальную причину. Миссис Робинс ласково и внимательно присматривалась к ней. Легко приобняла за плечи.

- Я просто влюбилась в ваших дочерей, миссис Уайтинг. Они так ярко отличаются от остальных воспитанниц...У вас утомлённый вид, дорогая. Не нужно так близко принимать к сердцу превратности судьбы, у вас дети. Вы очень любили своего дядю.

- Это он меня любил... А я никогда не думала об этом. Не удосужилась подумать... Но... да, я была к нему очень привязана. И забыла об этом, когда уехала. Ужасно...

- Ничего, дорогая, это пройдёт... Так бывает. Всё бывает на свете, и я знаю это достаточно хорошо. Вам было некогда разбираться даже в себе, и.... Ваш дядя это понимал. Он был такой умный и добрый.Великодушный...

- Да, вы заметили? Как поздно начинаешь видеть такие вещи... А теперь уже... поздно. Да что там поздно! Никогда!

- Так всегда бывает в жизни, миссис Уайтинг, не казните себя. Нас ведь тоже кто-то любит не так, как мы хотели бы. Не мучайтесь понапрасну. Он всё понимал, ваш дядя, я его знала и могу с полным правом заявлять об этом. Вы и ваши дочери были для него неожиданной и дорогой радостью и он ни в чём никого из вас не винил.

- Да, простите... Я вас отвлекла. Просто ещё не пришла в себя... Так вы считаете, Сэнди стоит провести в колледже лишний год?

- Да, миссис Уайтинг. И она согласна. Она сможет помогать мне в младших классах, а сама хорошенько подготовится к вступительным экзаменам. У нас прекрасный педагог по рисованию. И он отмечает у девочки несомненный талант. Как, впрочем, и другие, в частности музыкальные и интеллектуальные, педагогические. Ваша старшая - настоящий клад талантов, миссис Уайтинг.

- Чего не скажешь о младшей...

- О, у Джен свои способности. И они не менее важны в жизни. Не все люди должны становиться писателями, музыкантами и художниками... Ваша младшая тоже проявляет себя как неординарная личность. Она очень коммуникабельна и к ней тянутся окружающие, а её спортивные достижения просто великолепны. Должна вам признаться, что я и не ожидаю меньшего от ваших девочек: они обе пошли в мать. И ваше невероятное обаяние они, к счастью, тоже унаследуют, каждая по-своему.

-К счастью ли! - про себя подумала Татьяна, благодарно прикасаясь к крохотной ручке директрисы с тонкими игрушечными пальчиками. - Как хорошо надеяться на будущее, даже если прошлое полно не слишком приятных сюрпризов.

Глава 14

- Мама, ты меня любишь? Мама! Ма-а-а-ма-а! - задумавшись, Татьяна не сразу услышала дочь. - Что, Саша?

- Ты меня любишь?

- Да, дорогая, люблю! Как же иначе?

- А как ты меня любишь?

- Безмерно. Безумно. Безудержно. Бесконечно.

- ... Бесстрашно. Бесстрастно. Безлико. Бестрепетно... Мама, ты меня слышишь? О чём ты всё время думаешь? Об этом мальчике, твоём подопечном? - c настойчивым упрямством не отставала Саша.

- Да, ты угадала... Я думаю о нём.

- Расскажи мне о нём. - Дочь, усевшись рядом, тесно прижалась к Татьяне, завладела её рукой и, разгибая материнские пальцы, по привычке приготовилась загибать их 'во-первых, во-вторых и в-третьих', как в далёком раннем детстве.

- Это длинная история, Сашенька. И страшная.

- Тогда, - когда? Знаешь, наши девочки часто под выходной уезжают из пансиона после занятий. И возвращаются в понедельник.

- Хорошо. Это можно устроить. Мелвиллы будут рады, если вы у них погостите. Их мальчики приедут только к осени, в доме немного пусто без их присутствия.

- Ещё бы они не были рады! Женька зацелует Лиззи, а Лиззи - Женьку. Страшно любят целоваться...

- Ах ты, моя англичанка! Не любишь целоваться? - засмеялась Татьяна, прижимая девочку к себе. - Тогда и расскажешь, мама, да?

- Возможно. Рассказ будет грустный... Женька, дрянь такая! Я же просила тебя не красть цветов! - возмущённо встретила Татьяна приход младшей дочери с молодыми, не набравшими полной силы белыми хризантемами в руке.

- Мама! Что с тобой? Мы в Англии, не кричи так громко! Всего три цветочка. Приз за....

- Сейчас ещё и затрещину получишь!..

- Да послушай, мама! Это мне миссис Вильямс дала. В награду за то, что я только что пересадила ей хризантемы, из ящика в землю. У меня лёгкая рука, весь колледж это знает: всё, что я высаживаю, хорошо принимается... Что бы не посеяла, всё всходит... Спроси у Джонса. Он целых десять минут давал миссис Вильямс советы по уходу за клубникой и видел, как мне подарили эту рассаду. А ты кричишь, как будто мы... ещё в Москве.

Девочка, отогнув край бумажного пакета, демонстрирует матери нежные корешки цветов, завёрнутые в мокрую ткань - Это нужно посадить в торфяной горшочек и можно отвезти в Чёрную башню...

- Я же знаю, что ты и без спросу могла взять - сбавив тон, ворчит Татьяна, - Поэтому и испугалась...

- Просто ты, наверное, всё время думаешь об этом мальчике, которого тебе оставил дядя Тео... Ой, мама! Хочу мороженого! Давай купим шоколадное? А Джонсу - кофейное, здесь оно бывает. Ему понравится, он любит кофе.

На террасе маленького кафе почти безлюдно: близкий дождь загнал всех посетителей в зал за стеклянными окнами и, кроме них, под тенистыми липами остались двое влюблённых, тихо переговаривающихся за столиком, возле самых перил. Тишина и покой, лёгкий шелест листвы под слабым ветерком. Почему это размеренное и обычное дыхание жизни вызывает такую тревогу и беспокойство? Что нового опять готовит судьба?

Татьяна, вздохнув, целует свою младшую и, кивнув официанту через открытую дверь, спрашивает подходящего Джонса:

- Вы будете кофе, или мороженое, Джонс? Здесь, кстати, очень неплохая сдоба и вкуснейшие пирожки с фруктами. Давайте, возьмём большой сливовый пирог и какое-нибудь горячее питьё. Нам ещё нужно заехать на кладбище, ведь сегодня девятый день... А девчонкам, так и быть, купим мороженое... Или что вы хотите? Может быть, тоже мороженого?

***

Из всего небогатого гардероба дяди Тео лучше всего Джонсу подошла обувь.

- Ну, вот и хорошо, Джонс. Я всё ломала голову, где найти вам по-настоящему мягкие, удобные туфли, а теперь их будет целых три пары. Да и ваши резиновые сапоги уже пестрят от заплат, а тёплых совсем не было. Теперь вы обуты на все времена года. И куртка сидит неплохо, и джемпера... Жалко, что узок и коротковат пиджак. А ведь вы почти одного роста... Костюм тоже не подойдёт, как жаль... Ничего, отдадим его Джошуа Фейнхелю. А тот, что поменьше, может быть, Яну... Джонс, возможно, вам не хочется... неприятно носить вещи человека, который умер? Но я никому не хочу их отдавать. Я хочу видеть их на тех, кто... мне дорог. Я просто не могу отдать всё это в богадельню.

- Что вы, миссис Уайтинг! Но это добротные b хорошие вещи... Может быть, кто-то из близких родственников мог бы взять...

- Самый близкий родственник ему Фил, двоюродный племянник. Но он совсем худой, да и... не станет он ничего этого носить. Он - щёголь, выбирающий одежду с особым рвением и интересом. Есть ещё Лиззи и Алекс. Не они троюродные, не то ещё дальше, да и по комплекции Алекс тоже не подходит. Их двоюродная бабка была замужем за отцом дяди Тео, а они кузены. Лиззи дядя Тео оставил несколько драгоценностей и Алексу с Филом тоже кое-что. Все остальные ему родня по свойству, седьмая вода на киселе. Да он и не был ни с кем особенно близок... Джонс! Я хочу сегодня съездить с Алексом в... одно место. Вы найдёте, чем себя занять?

- Да, миссис Уайтинг. Я обещал Яну купить несколько вещиц, похожу по магазинам. Когда вы вернётесь из больницы?

- Кажется, скоро вы будете знать, что мне снится по ночам, Джонс. - против воли засмеялась Татьяна - И читать мои мысли. Только, ради Бога, не ходите через автостраду поверху. Лучше - подземный переход. Вы так рассеянно ведёте себя на улицах, что просто страшно становится.

- И это вы мне говорите, миссис Уайтинг? Когда сами, не выбирая дороги, идёте прямо через кустарник и камни? - голос у Джонса удивлённый и даже насмешливый.

- Каждому - своё, Джонс. Наша пустошь и Кенсингтон - две огромные разницы по части опасности... - улыбнулась она - Но всё же, осторожнее, прошу вас.

- Хорошо, миссис Уайтинг, спасибо. Сами тоже будьте осторожней на проезжей части.

Просторная светлая комната. Мягкие кожаные диваны. Прекрасно возделанный сад, льющий запах цветов через решётку растворённого окна... Татьяна, стараясь справиться с напряжением, глубоко вздохнула аромат роз и левкоев.

Он зашёл, тихо и мягко ступая. Стройный, на полголовы выше Татьяны. Аккуратно и скромно одетый юноша с привлекательным неподвижно-бледным лицом. Чем-то похожий на Линтона, своего тёзку. С тёмными бровями и светлыми, почти молочно-голубыми, как у маленькой Саши, глазами. Со строгим детским ртом, как будто потерявшем природную пухлость и румяность.

- Здравствуй, Дэниэл. Я - миссис Уайтинг. Я теперь твой опекун. Тебе ведь сказали, что дядя Тео... Что его больше нет с нами? - осторожно начала Татьяна.

Непонятный, отстранённо-задумчивый взгляд, слабое шевеление губ.

- Да, я знаю... Здравствуйте, миссис Уайтинг! - голос тихий и мелодичный, уже не детский, но и не взрослый, с глуховатыми переходами на гласных.

- Я приехала повидаться с тобой. Узнать, как ты живёшь. Может быть, тебе чего-нибудь нужно. - Нет, спасибо, вы очень любезны... У меня всё есть.

- Доктор Грант сказал, что ты был в саду. Я оторвала тебя от дел?

- Нет, я успею закончить к обеду.

- Ты любишь работать в саду? Такое занятие тебе по душе?

- Да, миссис Уайтинг. - его интонации менялись очень незначительно, были ровными и почти однообразными, но ответы - вполне разумными и осмысленными.

- Можно просто Тани... Или тётя Тани. Как тебе удобнее...

- Спасибо, ми... Хорошо.

- Так тебе здесь нравится?

- Здесь тихо и спокойно.

- Дядя Тео часто вывозил тебя в город. Ты не хочешь куда-нибудь поехать? Я на машине, и доктор разрешил.

- Спасибо.

- Где вы бывали с дядей Тео? Кажется, в зоопарке? Что тебе там больше всего понравилось? - Цветы.

- Цветы?

- Да, ми.... Там красивые розы. И белые лилии.

- Ты любишь лилии? Я тоже люблю белые цветы. Может быть, мы съездим за город? Там много садов и цветников. Или... в лес. Ты был когда-нибудь в лесу? - Татьяна старалась попасть в тон его голосу и интонациям.

Мальчик был вежлив и старателен, отвечая ей, и только! Никакой заинтересованности или недовольства. Нужно было отвечать, и он отвечал, не проявляя собственной инициативы. Точно также он мог молчать всё время, не подавая признаков мысли.

- Да... я видел лес. Там хорошо. Спокойно и тихо.

Гуляя с Дэниэлом между стволов деревьев по утоптанным тенистым аллеям, Татьяна чувствовала нарастающее отчаянье. Он шёл послушно, размеренным шагом, переставляя ноги и вежливо-односложно отвечая на вопросы. Он говорил без неудовольствия или охоты, обходился несколькими словами, и был похож на существо из другого мира. Его ничто не интересовало и не отвращало, он не высказывал эмоций или замкнутости. Просто шёл, просто смотрел, просто отвечал на вопросы, и был похож на заводную куклу.

Вообще с детьми Татьяна всегда чувствовала себя неловко и скованно. Она выросла одна, в окружении обожающих её бабушек и тётушек, и что-то вроде детского эгоцентризма, сделало сложным её отношения с детьми, исключая, конечно, своих. Она не умела восхищаться младенцами, играть с ними в куклы или показывать 'козу', целовать их и унимать их слёзы. Гораздо легче и непринуждённей она могла разговаривать с животными или, даже, цветами и деревьями. С детьми она вела себя на равных, как с взрослыми, и это хорошо получалось с мальчишками из Рыбачьего.

Но Дэниэл был другим. Наконец, устав задавать бесчисленные вопросы и самой на них отвечать, она замолчала. И молчала потом всю обратную дорогу до больницы. Попрощалась с мальчиком, обещала заехать ещё. Уже поднимаясь по лестнице к кабинету врача, оглянулась. Во взгляде Дэниэла были потерянность и неприкаянность. Безмолвный вопрос. Ожидание.

Я дура! Я всегда была такой недогадливой дурой. У меня никогда ничего по-человечески не выходило... Почему он так посмотрел? О чём спрашивал? О том, почему я такая глупая и неловкая? Он же чего-то ожидал от меня! Надо было узнать, а я даже не догадалась...

- Доктор, он всегда такой? - спросила Татьяна у врача, наблюдавшего за мальчиком все эти годы. - Какой, миссис Уайтинг? Что именно вы имеете в виду?

- Отстранённый. Внутренне сжатый. Мало говорит.

- У меня есть такие пациенты, миссис Уайтинг, которые молчат уже несколько лет. Или такие, которые говорят днём и ночью. А с Дэниэлом всё в порядке. Он говорит мало, но по существу.

- Он всегда ведёт себя так... размеренно-спокойно?

- Да, он почти не возбуждается. Был, правда, случай, когда он закричал и ударил человека. Тоже наш больной, с искажёнными инстинктами... Мальчик, знаете... очень красивый. У него такой невинный вид. Тот больной проявил к Дэниэлу не совсем бескорыстный интерес...

- Так тот пациент гомосексуалист? Они, что, содержатся вместе?

- Нет, миссис Уайтинг, у них отдельные корпуса. И неплохая система изоляции... Здесь ведь лечатся люди с различными отклонениями. Они почти не соприкасаются в обычной жизни, но могут встретиться в саду или во дворе. Под присмотром санитаров, естественно...

- Тогда как же это произошло? Где был санитар?

- Санитар и навёл порядок, миссис Уайтинг. Виновный уволен. Мы держим у себя только самый надёжный персонал. Больше ничего подобного не случалось, уверяю вас. Вам не стоит об этом беспокоиться.

- Вы можете не знать об этом. О подобных инцидентах...

- Возможно... теоретически. Здесь много больных. Иногда подобные тому клиенту люди находят друг друга... Но нападение, да ещё на подростка, у нас совершенно невозможно. Любой конфликт сразу пресекается на месте. И жизни мальчика здесь ничто не грозит, равно как и его здоровью. - Он действительно ненормален?

- Кое-какие отклонения есть, миссис Уайтинг. Я ведь сам его веду, со дня поступления в клинику. Дэниэл был очень плох вначале, в детском отделении. Но теперь это скорее состояние... затянувшейся депрессии. Такой своеобразный уход в себя, намерение замкнуться, отгородиться от мира... Я понятно говорю, миссис Уайтинг? Я специально избегаю медицинских терминов, чтобы вам стало ясно.

- Да, благодарю вас. Но если Дэниэл не сумасшедший, почему дядя Тео не забрал его отсюда?

- Я и сейчас не могу гарантировать, что в мальчике не проявится наследственность, миссис Уайтинг. Его мать находилась у нас на излечении от истерии, за год до его рождения, а потом, перед самыми родами, была в ещё более худшем положении... А отец... вы, конечно, слышали, окончил жизнь в тюремной лечебнице и был совершенно невменяемым. И его старший брат, вы же знаете...

- На кого он похож, на мать или на отца? Чего следует ожидать от его наследственности?

- Ни на кого из них, миссис Уайтинг. Он - блондин, а его родители темноволосы. Мистер Уайтинг, ваш дядя, находил в нём сходство со своей женой, бабкой мальчика по материнской линии, мягкой и слабохарактерной, но психически вполне устойчивой дамой... Это трудно проследить... Родословной с русской стороны почти нет. Ничего о психиатрических заболеваниях, я имею в виду... Кроме того, старому одинокому человеку, воспитывать такого мальчика в большом шумном городе, полном всяких, подчас, неприятных событий, тяжело и опасно. Здесь за больными хороший уход, постоянное наблюдение врачей. У мальчика масса фобий и осложнений... Он не выносит вида крови, не ест мяса, теряется при большом количестве людей... Плохо переносит шум, пугается, если при нём у кого-то начинается припадок или выброс агрессии.

- У него отдельная комната?

- Да, миссис Уайтинг. И постоянный санитар, один на четырёх человек. Он вполне спокойный, даже милый юноша, ваш Дэниэл. Несколько недоразвит в половом отношении, ещё кое-что... Но он в умственном отношении он развит полноценно, много читает. Литературу, конечно, ему отбирает специалист. Он любит возиться с цветами, приручил несколько голубей... Вы не должны о нём беспокоиться. Кстати, миссис Уайтинг! А вы сами обращались к психиатру?

- А что, я похожа на сумасшедшую?

- Почему сразу такой конкретный подход? У нас много пациентов с нормальным развитием интеллекта. Есть и такие, кто не живёт в клинике, а просто проходит короткие реабилитационные курсы или посещает сеансы психотерапии. Депрессии, синдром привычной усталости, клептомания, эпилепсии... Мало ли что.

- И у меня есть признаки клептоманки?

- Нет, совершенно очевидно, что у вас ясный аналитический ум, возможно... излишне эмоциональный. - принуждённо улыбнулся врач - Может быть, неврастения. Нервное истощение... Вы недавно перенесли тяжёлую болезнь, миссис Уайтинг, не так ли?

-Да, - согласилась Татьяна - У меня был бронхит, а потом воспаление лёгких - И некоторые потрясения личного характера в моей жизни тоже произошли. Но это же не свидетельство моего наступающего безумия.

-Нет, конечно, я об этом и не говорил... Я просто отметил, что у такого человека как вы, впечатлительного и эмоционально возбудимого, неприятности личного характера, очень часто негативно влияют на общее состояние здоровья. Вам нужно следить за своими нервами, вот и всё. У вас есть, надеюсь, врач, который говорит то же самое?

-Даже два, - вздохнула она в ответ - И оба твердят о том, как мне следует беречь нервы... Доктор Джастин Андерс из муниципальной клиники Сиборна и Алан Моррисон, владелец частной больницы... Но, как бы они не старались, я не в силах изменить ход событий, преподносящих мне не слишком приятные сюрпризы, правда?

- Но вы в силах оберегать себя от последствий этих неприятных сюрпризов и для этого нужно просто соблюдать некоторые правила и уметь защищать свою психику от негатива. Вы достаточно умны, чтобы усвоить некоторые уроки психотерапии. Через два дня у нас начинаются двухнедельные занятия для группы бизнес-леди по автотренингу, хотите, я вас запишу? Вы научитесь эмоциональной саморегуляции при стрессах и сможете применять различные механизмы снятия напряжения. Это можно сочетать с посещениями вашего подопечного. Кстати, такие занятия помогают лучше понимать состояние других пациентов клиники.

- Это было бы неплохо, доктор... - отозвалась Татьяна, которую всерьёз заинтересовал последний аргумент - Но я не рассчитываю задерживаться в Лондоне так долго.

- Вы можете посещать занятия столько времени, сколько получится. Всего два часа в день, это немного. Я почему-то уверен, что вам это пойдёт на пользу. И если вас волнует вопрос оплаты, то я просто свяжусь с Андерсом. Он работает в социальном учреждении и подтвердит ваш статус... не слишком богатого человека. Мы с ним хорошо знакомы...

- Как раз этого теперь не требуется, у нас появились деньги. Не бешеные, конечно, но на такую затею хватит.

Татьяна даже не стала спрашивать, почему доктор Грант так заинтересован в её посещениях. Она видела, что кроме профессионального интереса и сочувствия к мальчику, врачу очень нравится его новый опекун. Мужское внимание она умела замечать совершенно спокойно, не подавая вида, что оно ей льстит и, конечно, благоразумно не расточая никаких авансов. Кокетство и любовные интриги перестали её интересовать.

Глава 15

- Мама! Неужели всё это правда? - непривычно раздосадовано произнесла Саша, - Да, от такого можно сойти с ума! Чего ты уставилась, Женька?

- Я что-то не пойму, мы в России, или где? Это же Англия!

- И в Англии живут всякие люди, мисс Джен. - деликатно вмешался в разговор Джонс, укладывая возле камина охапку сосновых дров, - По-разному бывает и здесь.

- Сдуреть можно! В Сиборне какой-то маньяк, в Лондоне - каннибалы. На кой чёрт мы сюда явились, позвольте вас спросить?!

- Женя! Выбирай выражения! Чему тебя только учат. Юной леди не пристало так ругаться! - под выражающий солидарность вздох Саши, возмутилась Татьяна.

Её дочери обменялись любезно-колючими 'светскими минами' и обе обернулись к матери.

- Ах, мамочка! Ты ещё не знаешь, какая она у нас крутая. - тонко улыбаясь, заявила старшая - Вчера она назвала старой вешалкой горничную из нашего корпуса. Правда, поделом... Но миссис Роббинс услышала и сделала ей внушение.

- Так, достаточно! Теперь спать, как обещали. И чтобы не болтали, слышите? Саша, я и тебе говорю. Оставь кошку в покое и не смей брать её с собой в постель. Это тебе не Изабелла, поцарапает, если ей что-то не понравится. Она же британка!

- Ну, мама! - мечтавшая ещё повозиться с кошкой Саша разочарованно пожимает плечами. - Мамочка! В колледже миссис Робинс, здесь ты... Уснёшь теперь, как же...

- Разве миссис Робинс укладывает вас спать? Чудеса.

- Ещё как укладывает! Она же не зря перевела нас поближе к себе. Укладывает, да ещё сказки Женьке рассказывает на ночь. Правда, не такие страшные... Сядет, за руку её возьмёт, как маленькую, и говорит, говорит.

- Тоже мне, большая нашлась! Будто сама не слушаешь... А стишки-то, накропала про замок на острове.

- Дура! Это легенда, а не сказка. И вообще, я же просила тебя не лазить в мои записи.

- Мама, а юная леди может называть свою младшую сестру 'дурой'? Ей это пристало?

- Всё, немедленно спать. Быстренько! Иначе, завтра никаких магазинов и никаких покупок. Я что сказала? И так засиделись, весь ваш режим дня искромсали. Глаза сонные, зеваете через два вздоха на третий, но всё равно сидите... Спать, живо!

Татьяна непривычно медлила. Уже отослали в Сиборн отобранную мебель, книги, вещи. Хорн взялся сам выставить на продажу лондонскую квартиру к зиме, когда, по его расчётам, поднимутся цены. Душная лондонская жара понемногу сменилась посвежевшими вечерами, а за ними и холодным частым дождём. Татьяна, к радости Мелвиллов, задержалась с отъездом. Не хотелось расставаться с дочерями, нужно было до холодов посадить розы и незабудки на могилу дяди Тео, закончить курс аутотренинга в лечебнице. Странно притягивал, не отпускал задумчиво-отчуждённый неприкаянный мальчик с глубокими голубыми глазами. Она ездила к нему каждый день и вывозила на прогулки. Дэниэл послушно принимал всё, что ему предлагалось, вежливо благодарил, ровным безжизненным голосом отвечал на вопросы.

- Кушай внимательно, Дэн. Ты совсем не смотришь, что ешь... Уронил желе на брюки. Тебе нравится твой новый костюм? - спрашивала Татьяна, пытаясь по выражению лица мальчика оценить его настроение.

- Да, спасибо. Извините, я присыплю солью...

- Пустяки. Не беспокойся об этом... Скажи, дорогой, почему мы так быстро ушли из зоопарка? Ты не любишь тигров?

- Они... они красивые.

- Но слишком дикие, да? Знаешь, дома у меня есть собака. Её зовут Волк. Он, в самом деле, похож на волка, но очень умный и добрый. Никогда не залает зря. И не оставляет меня ни на одну минуту, куда бы я не пошла. Не в доме, конечно, и не в саду: я стала гулять по побережью и удаляюсь от имения... Животные ведь не такие, как мы, Дэниэл. Им приходится вести себя иначе, чем люди, чтобы выжить. Их кровожадность и устрашающий вид, это оттого, что они уже много веков приспосабливаются к природе.

- Да, я читал, ми... Естественный отбор. Дарвин. Обезьяны.

Татьяна, как за спасительную нить, схватилась за первую, самостоятельно затронутую им тему.

- Тебе не нравится мысль, что мы произошли от обезьяны, Дэн? Ты не любишь обезьян?

- Они... похожи на людей. Так странно... и неприятно. - голос у Дэниэла задумчивый и даже с лёгкими нотками удивления и интереса.

Боже, праведный, только не спугнуть! Не дать снова замкнуться, уползти в свою раковину...

- Да, дорогой, я тоже их не жалую. По этой же причине... Мы как-то говорили с дядей Тео об этом. Меня он тоже возил в зоопарк, и в лес, и в кафе... Я раньше жила в Лондоне, а теперь не могу... Как жалко, что мы не познакомились раньше. Теперь, когда мне пора собираться домой, я просто не знаю, как оставить тебя здесь одного...

В мгновенном взгляде, который на неё бросил мальчик, мелькнул испуг, а потом, опустив глаза, он коротко вздохнул и снова стал таким, как всегда: приветливо-сдержанным. Закрытым. Непонятным...

-Ты не хочешь со мной расставаться? Скажи мне, пожалуйста! Я не знаю, что думать и как к тебе относиться. Как всё устроить лучше для тебя... Дэниэл, милый, я не знаю, как сделать твою жизнь лучше, потому что ты всё время молчишь... Я просто теряюсь в догадках, чего тебе хочется. Понимаешь, моя жизнь складывается очень непросто и я в постоянном беспокойстве о многих вещах. И ты - новая загадка, которую необходимо решить...

Заинтересовано-оценивающий взгляд. Невысказанный вопрос.

- Ты... Ты любил дядю Тео, Дэн?

- Он был добрый. - тон у мальчика снова почти безразличный и без особых эмоций.

- А доктора Гранта ты любишь? Он так заботится о тебе.

- Он тоже добрый. И умный.

- А кого же ты любишь, дорогой? Свою маму?

Что же я несу, идиотка! Почему мне в детстве не подрезали язык? Меньше бы задавала глупых вопросов...

Дэниэл повернул к ней лицо, на несколько мгновений задержав ответ. Никакого замешательства в молочной голубизне глаз. Только исчез из них вопрос, и они как-то обмелели, потеряли прозрачность.

- Я её не знаю. Забыл...

Или заставил себя забыть... Бедное дитя! Чёртова дура! Нашла подходящий вопрос, называется! Сообразительность по нулям, а уж про деликатность вообще сказать нечего... Слышал бы это доктор Грант с его тестами интеллектуального развития!

- А отец Патрик? Он тоже твой друг? Он, кажется, католик. И ты католик, Дэн? А я - православная. Разница, в сущности, небольшая. В некоторых догмах и обрядах.

- Я знаю. Отец Патрик говорил об этом. Он вас видел.

- Ты с ним дружишь? Ты любишь его?

- Он хороший.

- А я тебе нравлюсь, Дэн? Мы с тобой подружимся?

- Вы очень красивая... Да, м... Да, спасибо.

Он никак не называл её после первого разговора, и Татьяна решила: Пусть! Он привыкнет ко мне, и всё образуется. Он же поймёт, наконец, что я ему не враг! Но что же мне с ним делать? Как оставить совсем одного, с этим тоскливым ожиданием в глазах? Ведь ему не объяснишь всего про Лондон, про Фила, про Чёрную башню... Как же нам договориться? Переписываться? Он умеет читать... Есть же телефон... Можно завести мобильные, в конце концов, хотя я их не люблю. Девочки могут его навещать... Господи, помоги! Вразуми!

Вечером, сидя перед камином, Татьяна долго думала, прежде чем начать разговор с Джонсом. Ничего слишком разумного и конструктивного в голову не приходило. Беспокойство не отпускало, а решать всё нужно было самой и как можно скорее. Что-то нужно было делать и она, наконец, оторвалась от настойчивого созерцания пылающих поленьев за чёрной железной решёткой.

- Джонс, я хочу забрать мальчика с собой. Как вы на это смотрите?

- Как бы не смотрел, миссис Уайтинг, вы меня всё равно слушать не станете... - чуть помедлив, отозвался Джонс со своего места поодаль - Я уже давно понял, что если вы возьмёте себе что-нибудь в голову, вас, ведь, не остановит даже угроза Судного дня.

- Вовсе нет, Джонс... Ну, хорошо, даже если так... Слушать-то я стану вас, как бы не поступила. Ведь не Лиззи же мне слушать... Она опасается всего на свете и посоветует... да нет, даже потребует, чтобы я не усложняла себе жизнь. А что вы вообще думаете на эту тему?

- По мне, так пусть бы всё шло, как есть, миссис Уайтинг. Мальчик привык здесь, ему хорошо в клинике. Что вы станете делать, если он не приживётся в Чёрной башне? Или заболеет? Вы сами ещё не совсем поправились.

- Глупости! Я чувствую себя совсем хорошо. Вы... Вы боитесь, что кто-то решит, что я хочу пользоваться доходом Дэна? Так, Джонс?

- И это тоже... И, потом, простите, миссис Уайтинг, вы сами временами сущий ребёнок... - пробормотал Джонс, а потом, словно спохватившись, поправился - Я не то говорю, миссис Уайтинг, простите! Вы всё равно его заберёте - я давно это понял. Что же, я со своей стороны... постараюсь вам помогать.

-Спасибо, Джонс. Что ж, вы, может быть, и правы: я часто веду себя как недостаточно зрелый человек... Но ведь мальчику этого не объяснишь. Он тяготится своим одиночеством, я это вижу. И ничего более умного, чем предложить ему своё общество, я придумать не могу. Он взрослеет и не может вечно находится в этом режиме детского пансиона. Кроме того, мне кажется, ему тяжело столько лет видеть вокруг себя психически больных людей. Ведь его-то ум, в полном порядке, у него с эмоциями проблемы, а не с головой...

Наутро Татьяна поехала в больницу и написала официальное заявление. Доктор Грант не удивился и не стал её отговаривать. Полученные им запросы на Моррисона оказались вполне обнадёживающими. Дэниэл заметно оживился и проявил полную готовность к переезду.

Фил залетел, не постучавшись, хлопнув входной дверью. Чуть не сбил с ног Джонса с охапкой поленьев. Помедлив, извинился. Татьяна невозмутимо помешивала ложечкой в чашке, предвидя нелёгкий разговор.

- Тани, это правда? Ты, в самом деле, хочешь забрать мальчика к себе из больницы? Зачем? - у него был недовольный и расстроенный вид.

- Здравствуй, Фил! Будешь кофе? Джонс, пожалуйста, ещё чашку. - преднамеренно невозмутимо приветствовала его Татьяна, лишь слегка поморщившись.

- Ты сошла с ума! Совершенно сошла с ума! Он же совсем болен. У него такая чудовищная наследственность... - отмахнувшись от её предложения, взволнованно проговорил Фил.

- Ты его никогда не видел, Фил. Откуда ты можешь знать о степени его нездоровья? И зачем говорить о ребёнке пакости, если ты его не знаешь?

- Этому ребёнку скоро будет восемнадцать лет. Ты подумала, какие последствия может иметь твой каприз?

- Ему недавно исполнилось шестнадцать, Фил. Мальчику всего шестнадцать, а по виду его можно вообще принять за четырнадцатилетнего вытянувшегося подростка. И это не каприз. Я не могу оставить Дэниэла одного. После смерти дяди Тео он совсем одинок. Если дядя Тео оставил его на меня, значит, он знал, что делает. И предположить, что я захочу забрать его из больницы, он тоже мог...

- Зато ты не знаешь, что творишь! Повесить себе на шею новую обузу! - он всё не мог успокоиться и почти кипел, нетерпеливо сжимая и разжимая пальцы правой руки.

- А какая же была старая, Фил? Девочки? Раньше ты не считал их обузой. - Татьяна говорила медленно, сдерживаясь и взвешивая каждое слово.

- Да, я их по-своему любил. Но, возможно, если не было бы их, всё было бы по-другому...

- Мне хорошо так, как есть. Я всем довольна. Ты уже отстранился от этой старой обузы, что тебя не устраивает? Это Мэгги тебя так перевоспитала? У неё нет своих детей и ей не милы чужие? - Прошу тебя, Тани, пожалуйста, оставь Мэгги в покое... Она ничего не знает. - попросил он прерывистым, тоже сдерживаемым тоном.

- И не нужно ей ничего сообщать. Ей ведь это не понравилось бы, да ? - Татьяне не удалось удержаться от насмешки и это взбесило бывшего мужа. Он нервно передёрнул плечами и едва удержался на месте: раньше в подобных случаях ему просто необходимо было хотя бы сделать круг по комнате.

- Ты хоть понимаешь, что, если с мальчиком что-нибудь случится, родные могут подумать, что это ты намеренно поставила его в такие условия? - наклонившись над ней, спросил он.

- Какие родные? - холодно осведомилась Татьяна - Это твои родные, Фил. Я уж не имею к ним никакого отношения. Кроме того, именно мальчику тоже они почти совсем никто. Он их никогда не знал, так же, как и они его. С чего бы им волноваться о его участи? И почему это должно беспокоить тебя?

- Господи! Ну почему ты такая? Ну зачем ты всё время усложняешь жизнь себе и окружающим? Зачем тебе это? Обязательно нужно во что-то ввязаться... Я никогда не знаю, что тебе придёт на ум в следующий раз.

- Тебе и не нужно теперь этого знать, Фил. Ты опять забыл, что нам совсем незачем обсуждать дела друг друга. Я о твоих, честно говоря, даже не ведаю... И совершенно не понимаю, кстати, кому же это я усложняю жизнь. Вторым опекуном мальчика назначен друг дяди Тео, адвокат Хорн, я не кто-то из родственников. Это о нём ты так беспокоишься? Это ему, в данном случае, я помешала в каких-то надеждах на спокойную жизнь, или кому? Чего это, вдруг, тебя так взволновала его потяжелевшая от моих решений доля? Будь логичным, Фил, иногда у тебя это неплохо получается...

- Почему ты такая непонятная? Ну, скажи, почему? - без всякой логики взмолился он.

- Я не непонятная, Фил. Я - русская. Просто русская. Русская с макушки и до кончиков ногтей на ногах... И на два шага впереди себя. А ты - неадаптированный межнациональный гибрид - снова не удержалась от шпильки Татьяна. - Как будто понимаешь, и, одновременно, нет... Ничего не могу с этим поделать, прости. Это твоя психика, разбирайся с ней сам

. Она встала с кресла и окинула взглядом приготовленные к отъезду чемоданы и баулы. Вещей было неожиданно много и до поезда придётся добираться на такси. В маленький седан Алекса всё это просто не поместится.

- Мне сейчас некогда, Фил, ты извини... Нужно ехать за Дэниэлом в больницу, его обещали собрать к четырём часам. А уже в пять пятнадцать у нас поезд. Бог знает, в какой темноте придётся добираться до дома... Ты, надеюсь, не станешь утруждать себя сценой моего прощания с Лиззи? Знаешь же, какая она многословная и впечатлительная... Нам лучше распрощаться здесь и сейчас, мне кажется.

Девочек в своём старомодном и прелестном автомобиле, привезла на вокзал миссис Робинс. Они целовали мать, и осторожно поглядывали на Дэниэла. Завязали с ним какой-то незначительно-лёгкий разговор. Мальчик отвечал односложно, но доброжелательно и спокойно.

- Всё наладится, миссис Уайтинг. Не беспокойтесь за девочек - я не оставлю их. Вы забираете мальчика насовсем? Наверное, это правильно. - говорила миссис Роббинс, поглаживая Татьяну по плечу.

- Пока не знаю. Посмотрим, как всё пойдёт. Доктор Грант считает, Дэниэлу может подойти в Сиборне и климат и обстановка. Город небольшой и спокойный, а мы ещё и живём на отшибе, на самом берегу.

- Ваши дочери рассказывали, как у вас всё мило... У вас там есть кто-то, кто будет его наблюдать?

- Да, доктор Моррисон. Он хороший врач, имел практику такого рода. У него клиника с отличной аппаратурой... и всё прочее.

- Вы зря беспокоитесь, миссис Уайтинг. Мальчик выглядит таким уравновешенным и милым. Он очень спокоен.

- Нет, он возбуждён больше обычного, но сдерживается - я уже научилась это понимать... Но ничего, всё уладится, надеюсь.

- Думаю, вы сумеете найти к нему подход. У вас получится... Главное - меньше волнуйтесь сами. У вас теперь трое детей, милая, и они все зависят от вашего самочувствия.

- Спасибо, миссис Робинс! Вы меня одобряете и поддерживаете, это для меня очень дорогой подарок. Большинство близких меня не понимает, даже Джонс... Как мило, что вы приехали меня проводить.

- Что вы, дорогая, мне это так приятно...

В поезде Дэниэл вёл себя выдержанно и вполне безмятежно. Вежливо и кратко отвечал на вопросы, терпеливо переносил утомительное соседство раскричавшегося карапуза на руках у матери рядом с собой, с интересом смотрел в окно. Он на удивление легко перенёс весь путь, и только уже выйдя из машины, остановившись перед калиткой Чёрной башни, спросил:

- Это шумит море?

- Да, дорогой, это море. Завтра ты увидишь его при свете дня. Ещё тепло и можно купаться. Ты умеешь плавать?

- Да, наверно, умею. Я плавал раньше, но потом забыл.

-Ну, вот и вспомнишь. Хорошее не забывается, мальчик. Когда наступит утро, ты увидишь, как здесь красиво, уютно и спокойно. Море - это такой простор и такая свобода, что даже дышать и двигаться легче... А ещё у нас есть деревья и цветы. А это Волк. Не бойся его, он не тронет. Просто протяни ему руку, чтобы он привык к твоему запаху... Да, так, ты всё правильно делаешь. Здравствуй, Волк... Ах, ты меня испачкал... Милый, я тоже по тебе скучала, но не стоит ставить мне лапы на плечи... Ах, Волк, как же я рада тебя видеть, бродяга!

Как же хорошо дома, вдали от лондонского шума и суеты - подумалось ей при входе в освещённый слабым светом ночника холл - И как чудесно осознавать, что тебя здесь кто-то ждал. У каждого человека должно быть на земле место, где его ждут, куда он возвращается 'к себе'. Домой. Море внизу шумело монотонно и успокаивающе, а в высокие узкие окна по бокам от парадной двери светили звёзды, прикрытые кое-где лёгкими дымчатыми облаками.

- Вот мы и дома, Дэн. Очень надеюсь, что тебе здесь понравится...

Глава 16

Татьяна устроила Дэниэла в верхнюю спальню, смежную со своей. Переменила старую мебель на ту, что привезла из Лондона в ней и примыкающем кабинете. Расстелила ковры, повесила новые портьеры, разложила вещи. Он выглядел вполне довольным.

- Тебе нравятся твои комнаты, Дэн? Я буду теперь тоже спать наверху. Рядом с тобой. - на всякий случай сказала она.

- Спасибо, здесь красиво.

- Тебя не утомляет красный цвет? Обои можно заменить. Да и не слишком он яркий, мне кажется... Но вдруг, тебе не нравится...

- Нет, спасибо. Он тёплый. Мне так нравится. А это ваша комната рядом?

- Да, дорогой. Правда, в ней всё старое. Я разместила здесь всё, что осталось... Но я теперь могу поставить здесь другую кровать. И теперь можно повесить ковёр и портьеры в тон, изменить немного обстановку. Здесь будет уютнее. Тебе нравится?

- Зелёный цвет тоже красивый. А... в клетке... в ней кто-то живёт?

- Может быть, жил... давно, не знаю. Я ведь всего неполный год здесь, Дэниэл. Поставила её для красоты, просто так...

- Просто так?

- Она тебе не нравится? Её можно убрать. - предложила Татьяна, вспомнив, как неприязненно воспринял появление этой клетки в её спальне Джонс.

- Нет, не нужно... Раз вам захотелось... - Мальчик отвёл глаза, сдержав дыхание.

Нужно разобраться с этой клеткой - решила Татьяна. Интересно, почему она всех так интересует? Красивая клетка тонкой работы и явно, старинная. Можно сказать, раритет. Отчего она всех напрягает? Кажется, Айк тоже на неё посматривал с неудовольствием... Странно, почему она никого не устраивает.

Дэниэл, к удивлению, не требовал никаких хлопот. Вёл себя спокойно и вполне уверенно. Разговаривал немного, но приветливо, быстро привык к обществу Волка и Изабеллы. Сразу нашёл себе работу в саду. Часто сидел под дубом, глядя на резвящихся, по пути на пляж, мальчиков из посёлка. Когда Татьяна повела его купаться, уверенно вошёл в воду, и сразу поплыл. Он не проявлял страха и нерешительности, был послушен, но малоподвижен и тих. Моррисон, осмотрев историю болезни и самого Дэниэла, назначил полное больничное обследование.

- Мальчик хорошо выглядит, и физически совершенно здоров, миссис Уайтинг. У него незначительные отклонения в возрастном развитии. Это бывает. Представление об окружающем довольно ясное. Психика не совсем уравновешена, но патологий я не нашёл... Я буду навещать его... скажем, раз в месяц. Не думаю, что он опасен.По крайней мере, для вас и в настоящий момент. Всё же, миссис Уайтинг, обращайтесь ко мне всякий раз, когда что-то покажется вам угрожающим, странным или непривычным. Кстати, как он к вам относится?

- Приветливо-равнодушно.... Он же плохо меня знает. Поживём - увидим. Дэну трудно сориентироваться на новом месте.... И ещё, доктор, я хочу сказать о его прошлом... Вы понимаете, насколько это непросто.

- Вам незачем мне об этом говорить, миссис Уайтинг. Есть такое понятие 'врачебная тайна'. Я его не нарушаю.

- Наоборот, доктор... Я думаю, этого не надо скрывать, особенно, от знакомых. Пусть знают.

- Так что же, вы предлагаете мне останавливать всех ваших знакомых, и говорить им, что мальчик болен, что у него тяжёлое прошлое и отец убийца?

- Вовсе нет, мистер Моррисон. У вас сейчас, мне кажется, плохое настроение, но мне это важно... Просто, если спросят, говорите, как есть.

- Простите, миссис Уайтинг, я, кажется... заговорился. Но такая ситуация доставит вам уйму хлопот.

- Ничего. Зато не придётся ничего скрывать, врать, изворачиваться. Для того, чтобы врать, нужно иметь хорошую память. Не помню, кто это сказал, но он сказал правильно. Я предпочитаю не перегружать памяти.

- Вы такая честная, миссис Уайтинг?

- Наверное, не всегда, но я стараюсь. Мне надоели сплетни и намёки. Да и некогда этим заниматься. У меня мальчик.

- А вы меня не простили... И поделом, нечего... Но ведь я боюсь только за вас, миссис Уайтинг. Вы взваливаете на себя очень нелёгкую ношу.

- Да нет же, доктор, не думайте об этом. А что касается ноши... Всё равно её больше некому нести, кроме меня. Значит, нужно просто потерпеть и привыкнуть. Привыкать приходится и к более неприятным вещам. А это мальчик, не слишком счастливый и очень одинокий. И он хороший, я это чувствую, просто потерянный и замкнувшийся в себе.

Через неделю после приезда, Татьяна услышала ночью слабый вскрик в соседней комнате. Она спала всё это время 'вполглаза', прислушиваясь к звукам за смежной дверью. Быстро вскочила, прихватив халат, влетела в комнату. Дэниэл сидел в кровати мертвенно-бледный в слабом свете ночника. В расширенных глазах - застывший ужас.

- Мама! Мамочка! Мама!

- Что случилось, дорогой? Я здесь. - она присела на край кровати, взяв мальчика за руку. Дэна начала бить дрожь, и Татьяна закутала его в одеяло. Поднесла ко рту стакан с водой. Руки плохо его слушались, зубы стучали о стекло.

- Выпей, милый, и успокойся. Что это было, мой мальчик? Что тебе снилось? Ты увидел плохой сон?

- Приснилось... Я видел... видел такое страшное, мама!

- Ничего, дорогой, это только сон. Он прошёл. Что ты видел?

- Люди... Много чёрный людей. А один из них... он совсем плохой... И шум, шум...

- Это море плещет о камни, дорогой. Поднимается ветер. Ты же не боишься ветра?

- Нет, ветер - это хорошо... А море...

- А море шумит. Оно ведь часто бывает неспокойным. Тебе нечего бояться. Ты дома, в своей постели и я рядом с тобой. Я всегда буду с тобой. Сейчас ночь, и тебе просто приснился плохой сон. Постарайся снова заснуть, милый. Больше тебе ничего не приснится.

- Ничего?

- Ничего плохого. Я буду сидеть рядом, и держать тебя за руку. И оставлю открытой дверь... Я совсем рядом, и не дам тебя в обиду. Ты должен запомнить, что я всегда рядом.

Она села на край постели, и, поглаживая худую ладонь с прощупывающимися на ладонях мозолями, долго смотрела, как постепенно разглаживалось и становилось детским его лицо.

- Мама, ты здесь? - уже ровным голосом спросил он, засыпая.

- Я здесь, дорогой, возле тебя. Спи спокойно и ничего не бойся. Засыпай, милый.

Наутро Дэн снова был ровен и спокоен. Татьяна повела его гулять.

- Вот там, на холме, видишь, старая крыша? Это часовня католического кладбища. Там, конечно, одни развалины... А возле этих камней у монахов, наверное, был причал, там осталось подводное основание... Ты так ловко прыгаешь с камня на камень, дорогой, но я боюсь, что ты поскользнёшься.

Дэн тотчас же послушно пошёл рядом.

- Какой ты милый... Я не против, чтобы ты бегал, прыгал, плавал... Я просто не хочу, чтобы тебе было больно.

- Спасибо.

- Теперь будет ручей. Тебе нравится лес, Дэн? Это наш лес. Там подальше есть дикая смородина, целые заросли. Правда, она уже отошла. Но я успела запастись вареньем. Вечером сделаю желе. Ты же любишь желе, Дэниэл?

- Да, спасибо.

- Ты часто видишь плохие сны, дорогой? Сегодня ночью ты немного... испугался.

- Иногда. Мне в первый раз приснился здесь плохой сон.

- Тебе здесь не нравится, Дэниэл? Ты хотел бы вернуться в больницу? Тебя что-то беспокоит здесь?

- Мне нравится. Я хочу остаться. - в его ответе прозвучали настойчивые нотки, которые обрадовали Татьяну.

- Иди, сядем здесь, камни тёплые. А что тебе нравится, Дэн, мальчик мой? Море?

- Море, лес, цветы, Волк... Мне всё здесь нравится.

- Тебе хорошо в твоих комнатах? Может, ты хочешь жить где-нибудь на другом этаже? Внизу, например, ближе к Джонсу и Яну. Там есть комната, которая подойдёт.

- У меня хорошие комнаты. Хороший вид. Мне нравится.

- Я очень рада, милый. Но ты должен сказать мне, если тебе что-то не нравится. Хорошо?

- Да, я скажу. Но мне всё нравится. Очень нравится.

- А там, дальше - имение наших соседей, Линтонов. У них в лесу есть чудесное место. Опушка. Там так тихо и уютно. Кажется, что в мире всё хорошо, когда лежишь там, в траве, и смотришь на деревья, нет ни войн, ни несчастий.

- Мы туда пойдём?

- Да, если хочешь, только немного передохнём. Сегодня такой жаркий день, даже непривычно после Лондона, правда? Там сейчас дожди...

Прошла ещё неделя, другая. Дэниэл спал хорошо, но Татьяна всё равно подходила к нему по ночам, прислушиваясь к дыханию. Во сне мальчик выглядел совсем беззащитно.

И я ещё пытаюсь жаловаться на судьбу! У меня было небогатое, но нормальное детство, достаточно длинная, не лишённая удач и радостей, жизнь. Ошибки и победы, надежды и обиды, свобода плакать или смеяться. А что видел за свои шестнадцать лет этот измученный, усталый мальчик? Господи, поддержи! Помоги отогреть его, научить улыбаться, видеть хорошие сны"!

Леди Фелтон, устав безрезультатно уговаривать Татьяну по телефону, приехала сама.

- Какой у вас прелестный сад, дорогая! Чёрную башню совсем не узнать! Она была такой унылой и безрадостной. Теперь - великолепно выглядит. Даже эти трёхсотлетние камни приобрели вполне достойный, я бы даже сказала, благородный вид.

- Спасибо, леди Фелтон. В общем-то, они всё равно чёрные... Говорят, есть способ как-то высветлить камни, сделать их приветливей. Надо заняться этим... Вот разберусь с делами и буду искать способ освежить внешний вид своего жилища...

- Просто позвольте зелени карабкаться по стене. Вы хорошо придумали не заглушать плющ и дикий виноград. Какие-нибудь год - два и всё это затянет листвой. Вы не узнаете своей башни через эти два года, вот увидите: здесь всё станет зелёным! А ведь я приехала за вами, Тани. Вы совсем не показываетесь на ипподроме. Потом, в непогоду, пожалеете, что упустили такую хорошую возможность. Уже почти осень, могут пойти дожди.

- Много дел, леди Фелтон. Я расставляла привезённую мебель, устраивала Дэниэла. Ему нужно привыкнуть к новой обстановке.

- Где же он, вам питомец? Вы нас познакомите?

- Он с Джонсом на пятачке. Помогает в курятнике...

- Какой молодец! Алан сказал мне, что он очень трудолюбив и аккуратен.

Надо было отдать должное леди Фелтон. Неизвестно, что она думала о Дэне и о неожиданном решении Татьяны взять его с собой в Чёрную башню, знала ли подробности его жизни, но держала она себя с мальчиком просто и мило. Непринуждённо, без любопытства, говорила, доброжелательно, как любого из своих учеников, слушала. Он отвечал так же спокойно и свободно.

- Вы умеете ездить верхом, Дэниэл?

-Нет, леди Фелтон, не приходилось.

Жаль, у вас бы хорошо получилось. Приезжайте как-нибудь, я дам вам самую кроткую лошадку. Вы не станете возражать, если я сейчас заберу Тани с собой?

- Нет, ей нужно почаще отдыхать. Джонс говорит об этом всегда.

- Вот и прекрасно. Собирайтесь, дорогая, и не возражайте. Мы все по вам ужасно соскучились.

Стрелка, услышав голос Татьяны из денника, приветливо заржала. Заулыбался, поднявший из-за соседней перегородки голову, конюх. Подошёл, так же оживлённый, дожёвывающий что-то на ходу, Сэм Сандерс.

- Миссис Уайтинг, как я рад вас видеть... Вы нас совсем забыли.

- Спасибо, Сэм. Я уезжала в Лондон. Были кое-какие дела.

- Надеюсь, всё прошло успешно.

- Примерно... Но дома лучше. Можно выводить Стрелку?

- Очень сожалею, миссис Уайтинг.... У неё немного не в порядке правое колено... Нет, ничего страшного. Но ветеринар предписал пока воздержаться от нагрузок... Да и пора вам уже понемногу менять лошадей. Через полчаса приведут Чалую.

- А нельзя ли поскорее, Сэм? Я так давно не сидела в седле. И мне нужно раньше вернуться домой. Разве нет других свободных лошадей?

- Можно раньше закончить, миссис Уайтинг. Сейчас свободен Агат... Не думаю, что вам после перерыва можно на нём ездить.

- Ах, Сэм, он довольно приятно настроен, по виду. Непохоже, что у него совсем скверный характер. Давайте попробуем.

- Но, миссис Уайтинг, у него грубый рот... Лучше бы... Он, вообще-то, неплохой партнёр, но вы отвыкли. Вам лучше начинать с кого-нибудь помягче.

- Так я беру Агата, Сэм? Сделаю несколько кругов на ваших глазах, и вы перестанете беспокоиться.

Подъехала леди Фелтон на сером игривом жеребце.

- Вы хорошо смотритесь на Агате, дорогая. Вам определённо идёт чёрный цвет. Но вид у вас... немного усталый. Так много забот?

- Нет, теперь нет. Ещё не пришла в себя после Лондона.

- Да, конечно. Эта ужасная толчея, копоть, сырость. Терпеть не могу Лондон... Всё же осторожнее, дорогая, Агата иногда заносит на поворотах. Вы очень неплохо справляетесь со Стрелкой, но лучше бы вам не спешить с переменой лошадей.

- Всё нормально, миссис Уайтинг? Не давайте ему слишком разгоняться.

- Да, Сэм, ничего. Всё в порядке.

Ещё один круг... Мальчик, наверно, сидит в гостиной или на кухне. Как хорошо, что у нас теперь есть телевизоры. Джонс, конечно, приглядит за ним, они неплохо сошлись. И Волк тоже полюбил Дэна. Только бы по телевизору не показывали ничего такого...

- Агат! Чёрт... Ты что, взбесился? Тише... Ты думаешь, что я совсем слабая, безмозглая женщина? Ты бессовестный!

... ничего такого, что могло бы его расстроить или испугать. Я ведь даже не знаю, чего мне следует бояться... Сегодня поцелую его на ночь. Как он к этому отнесётся? Не знаю, ничего не знаю...

Она вылетела из седла на шестом круге, прямо в разросшиеся розовые кусты, которые ещё не успели подрезать.

- Ах ты скотина! Бессовестное подлое животное!

Сэм, с перекошенным, посеревшим лицом, уже бежал к ней через поле от угла.

- Миссис Уайтинг, с вами всё в порядке?

- Ничего, Сэм, кажется, ничего. Немного болит нога... Я вовремя сгруппировалась, совсем, как вы учили.

- Дорогая! Что случилось? Вы хорошо себя чувствуете?

Лучше бы я уехала в лес на этом чёртовом Агате! Никто бы не видел, как я мешком вывалилась на эти дурацкие розы... Ещё отлетела и в гравий! Теперь узнает Эллисон, и охам-вздохам не будет конца...

- Ничего страшного, леди Фелтон. Ушиблась плечом и ногой. Я даже не поцарапалась.

- Вас не тошнит, миссис Уайтинг? Вы меня хорошо видите?

- Сэ-эм! Я же упала не с реактивного самолёта, да ещё без парашюта, да ещё головой вниз! Не делайте таких страшных глаз, а то я тоже испугаюсь.

- У вас проступила на брючине кровь, дорогая. Давайте лучше посмотрим.

- Ну, вот, обыкновенная ссадина. Ничего страшного, повторяю.

- Не сердитесь так, милая. Я завяжу платком. Очень больно?

- Вам нужно зайти в больничку, миссис Уайтинг. Там медсестра... - А почему сразу не на операционный стол, Сэм? Боже мой, хоть вы не делайте из мухи слона! Вы работаете на ипподроме... сколько лет?

- Весной будет десять, миссис Уайтинг. - ... Десять лет, и насмотрелись за это время всякого. Что, спрашивается, страшного в ободранном колене? Я обдирала их за свою жизнь тысячи раз. И ни разу не умерла.

- Но, миссис Уайтинг, мистер Эллисон...

- Если вы скажете об этом Эллисону, Сэм, я перестану с вами разговаривать. Так и знайте, никогда больше на вас не взгляну, ни одного единого раза! Вы хотите, чтобы надо мной потешались все, от мала до велика?

- Что же тут смешного, миссис Уайтинг? На ипподроме ежедневно падают с лошади... два-три человека.

- Тогда откуда такая паника? Мой полёт в розы был каким-то особенным? Я в ясном уме и твёрдой памяти. Я не ударилась головой. Даже не хромаю, как видите. Зачем поднимать шум?

- Хорошо, миссис Уайтинг, я не скажу. Да никто и не видел.

- Поймайте-ка лучше это хитрое чудовище, Сэм. И скажите ему, что просто так я от него не отстану.

- Вы в самом деле так самолюбивы, Тани, или не хотите беспокоить Эллисона? Боюсь, вы правы, он с Сэма за вас три шкуры сдерёт... Вам не тяжело идти, дорогая?

- Нет, конечно, милая леди Фелтон! Да что случилось, в конце-то концов? Я просто слетела с лошади, что не редкость в этой части земли и не потеряла головы, ничего не сломала... Это обычный, незначительный ушиб и всё, почему так много беспокойства?

- Ах, это я виновата, Тани! Если бы я не вытащила вас из дома, ничего бы не случилось...

- Тогда вините мою маму, леди Фелтон. Если бы она меня не родила, со мной бы много чего не случилось... - Татьяна уже начинала сердиться, но всё ещё пыталась улыбаться.

- Вы шутите иногда так странно и горько, дорогая, что мне становится не по себе. Смотрите, Сэм всё-таки проболтался. Доктор с Линтоном и, кажется, озабочены.

- О, Боже! Теперь-то я уж точно не упомяну Сандерса в своём завещании! Сейчас сюда сбежится весь город... Добрый день, джентльмены! А где бригада реаниматоров?

- Вы нормально себя чувствуете, миссис Уайтинг? Посмотрите мне в лицо.

- Я великолепно себя чувствую, доктор. Обычное падение, незначительный ушиб. Моё лицо так же прекрасно, как и пять минут назад. Моей несравненной красоте ничего не повредило. Вот, я на вас смотрю, и мои неземной прелести глаза не косят, не вылазят из орбит и не вращаются с немыслимой скоростью, а моя божественная ножка не отвалилась на травку. Всё на месте.

- Не надо так злиться, миссис Уайтинг. Для вас любой ушиб может иметь значительные последствия. Падать и ушибаться вам противопоказано.

- Ах, вот как? А как же ваша пресловутая 'врачебная тайна', доктор?

- Я же не сказал ничего секретного, миссис Уайтинг. Разве я говорю что-то такое, чтобы так злиться? Согните руку.

- Как вы не понимаете, доктор, что в обычной повседневной жизни я не хочу быть вашей пациенткой. Здесь я - только член клуба, и всё. Хорошо бы ещё прокурору кричать на перекрёстках о каждом мелком проступке, вроде чертыханья!

- Не надо нервничать, миссис Уайтинг. Я понял. Ничего страшного, к счастью. Вам нужно продезинфицировать ссадину. И лучше воздержаться от напряжения на ногу в ближайшую неделю.

- Немедленно лягу в постель на всю эту неделю. Леди Фелтон, мы выезжаем?

- Вы сможете сами идти, миссис Уайтинг.

- Нет, доктор, вам лучше донести меня с сэром Дэниэлом. И лучше - под причитания Сандерса... заявила Татьяна, покосившись на молчаливо стоящего поодаль Линтона -Сэм, я вам язык вырву!

- Я обещал вам ничего не говорить мистеру Эллисону, миссис Уайтинг, и не скажу. Но насчёт доктора я вам ничего не обещал. - виновато выдавил из себя Сандерс.

- Да, я уже поняла: нужно было взять с вас столько обещаний, сколько жителей в городе.

- Простите его, миссис Уайтинг,- сдержанно улыбаясь, предложил Линтон,- Сэм не хотел ничего плохого. Бедняга теперь будет переживать всю ночь, а ведь завтра он должен был готовить мою новую лошадь для вас.

- Какую лошадь? - Татьяна, вопреки нежеланию, не могла отвести взгляда от его лица. Надо же быть таким красивым! И таким хитрым...

- Великолепную, миссис Уайтинг. Очень красивую, обещающую года через два стать фаворитом. Гордую и пылкую, но чуткую и бережную к наезднику. - в его голосе слышались улыбка и даже, как ей показалось, усмешка.

- Почему же такая ценность предназначена мне? А как её зовут, сэр?

- Рашен. Русская. Это первая российская порода, которую я завожу. И кому как не вам быть её первой всадницей? Это же очень понятно... Так что скорее простите Сэма, миссис Уайтинг.

- Ну, только ради вас, сэр. И ради новой лошади... Сэм, я вас прощаю.

Джонс еле заметно закаменел лицом, когда Татьяна, прихрамывая, в сопровождение расстроенной леди Фелтон, зашла во двор. Дэниэл побледнел, подался назад. Потом взялся за горло, и начал медленно сползать по стене.

- Господи, какая я дура! Мальчик не переносит вида крови... Что теперь делать? Джонс!

- Спокойнее, миссис Уайтинг, вы дрожите сильнее его. Воды, пожалуйста... Так... Мистер Дэниэл, вам нужно подняться к себе. Мы с леди Фелтон вам поможем... Отойдите пока, миссис Уайтинг.

Вечером, в гостиной, Дэниэл вёл себя как обычно, но, встречаясь взглядом с Татьяной, чуть дёргал шеей, и отводил глаза.

- Не нужно так бояться крови, милый. Иди, сядь ко мне ближе.

Татьяна обняла мальчика одной рукой, погладила по плечу.

- У всех людей течёт в жилах кровь, Дэниэл, ты же знаешь.

- Да...

- Когда человек умирает, его кровь застывает, и он становится холодным, неподвижным. Он больше не может ходить, дышать, петь, спать. Он не видит цветов, деревьев, птиц, неба. Он не живёт.

А вдруг он сейчас думает не о живом. Не о различии... А о том, мёртвом? Господи, помоги! Ну почему я такая безмозглая?

- Ну, вот, раз кровь у меня есть, значит я живу. Могу ходить и разговаривать, радоваться солнцу и дождю, звёздам и морю... Я тёплая, Дэн!

- Да, тёплая...

- Разве это плохо? У меня в жилах течёт кровь - и я тёплая. Нельзя так, до умопомрачения бояться, дорогой! Ты тогда не живёшь, а умираешь тысячу раз. В человеческой жизни ведь всё бывает, и ранения тоже... А я никогда не боялась крови, Дэниэл.

- Никогда?

- Никогда. Мне было некогда. Я спешила жить. Ну что значит какая-то царапина? Завтра-послезавтра заживёт, и снова - жить. Ходить, бегать, смеяться, надеяться. Любить цветы, море, лошадей, Волка... Что стало бы, например, с Джонсом, если бы я боялась крови? Он поранился, и мне нужно скорее помочь. Спасти его, перевязать... А я боюсь. Джонс ведь тоже любит цветы. Я... я не знаю, как тебе объяснить...

- Я понял. Я... я не буду... больше бояться. Постараюсь...

- Спасибо, милый... Иди спать, уже поздно. Ты устал.

Тихо, еле касаясь, поцеловала в висок.

Ночью она долго прислушивалась к шорохам в соседней комнате и не могла уснуть. Встала, накинула халат, переступила порог.

- Кто здесь?

- Я, милый. Это я. Спи, спи. Всё хорошо. Ты хорошо, спокойно спишь. Ты дома, и всё хорошо и спокойно, спи.

- Ты мне снишься, мама?

- Да, милый, я тебе снюсь. Ты лежишь в своей постели, и видишь хороший сон. Уютный и ласковый. Спи, дорогой.

- Да... Поцелуй меня ещё, мама.

Утром она всё-таки позвонила доктору Моррисону.

- Что-то случилось, миссис Уайтинг? Вам стало хуже? - обеспокоенно спросил он.

- Нет, это касается Дэна. Вы можете сейчас приехать?

Она спустилась в гостиную, шагая из угла в угол, поминутно выглядывая в окно. Наконец, Моррисон приехал. Легко вбежал по ступеням. Озабоченно глядя ей в лицо, взял за руку, нашёл пульс. Татьяна, досадливо отмахнувшись, начала рассказывать.

- Может быть, вы поспешили, миссис Уайтинг. Но справились неплохо. Дэниэл не обычный больной. Он очень неглупый юноша, и то, что он спокойно спал - хороший знак... Но вы сами, миссис Уайтинг, судя по вашему виду, спали плохо. Или совсем не спали.

- Какое это имеет значение, доктор! Мы же не об этом сейчас говорим.

- И об этом тоже. Если заболеете вы, что тогда будет с вашим Дэниэлом? Кстати, у вас здесь так уютно, миссис Уайтинг. Насколько я понимаю, единственным дизайнером были вы сами? Очаровательно вышло, честное слово. Никогда не видел ничего подобного.

- Потому что никогда не были в России, доктор. Там умеют создавать уют из ничего. Берут ничего - и устраиваются. Ничего носят на теле, ничего едят, ничем обставляют комнаты, на ничём спят...

- Иногда мне кажется, что вы меня недолюбливаете, миссис Уайтинг... За что? - остановившись посреди комнаты вдруг спросил Моррисон.

- Нет, вы ошибаетесь. - застигнутая врасплох, Татьяна осторожно подбирала слова. - Я отношусь к вам хорошо. Была вначале одна глупость...

- Какая же?

- Ерунда. Вы напомнили мне одного человека. Но это давно забыто. Вы - совсем другой.

- Значит, я прощён? Заодно простите и Сэма Сандерса. Он, бедный, места себе не находит. С утра звонил мне предупредить, чтобы я не проболтался Эллисону.

- Уже простила, вы же слышали. А я умею держать слово, поверьте.

- Я мчался к вам, миссис Уайтинг, сломя голову, после бессонного ночного дежурства, а вы даже не предложили мне ничего выпить. - перевёл разговор в другую плоскость доктор и по его улыбке было видно, что он удовлетворён её объяснением.

- У меня есть русская водка из Лондона, доктор. И ваше любимое шампанское.

- Наверное, лучше водки, миссис Уайтинг. Ведь по русским обычаям, шампанское, кажется, лучше пить после ужина, а водку перед завтраком. А я так к вам спешил, миссис Уайтинг, что приехал, не позавтракав.

- На завтрак у нас жареные грибы с картошкой, доктор. Мы теперь часто ориентируемся на вкус мальчика... Ещё Ян привёз вчера раков. Я-то их даже на вид не переношу...

- Напрасно, миссис Уайтинг. Раки - это очень хорошо. Это даже здорово - раки! Кажется, я с вами позавтракаю, миссис Уайтинг, вы меня всё-таки уломали. Умеете же вы уговаривать, миссис Уайтинг.