1
Жизнь моя лишь глава или часть
в непонятном и странном сюжете,
где неявна глубинная связь,
и черты на фамильном портрете
лишь намёк на невстречу с родным,
и горчат, как Отечества дым.
Что родным оказалось на свете?..
Тепловозный гудок за окном
в середине лихого столетья...
А роднее должны бы стать дети.
Ничего я не знаю о нём -
непонятном и странном сюжете.
2
Спрятана, словно во сне, я в этой квартире.
Нет никого-ничего у меня, даже кота.
Я это я, или моё присутствие в мире?
Ни то, ни это, и третья догадка - не та...
Я состояние, или точней - пребыванье.
Думать об этом нельзя, потому что спугнёшь.
Только понятно - оно далеко от отчаяния.
Неизречённое - это, известно, не ложь.
3
То ли жизни круговерть
оставляет понемногу,
то ли осень, то ли смерть
встречь выходит на дорогу.
То ли голос, то ли вой,
то ли это просто ветер
с помертвевшею листвой...
Или звук совсем иной
из непрожитых столетий?
Или не осталось мне
шума доброго, родного?
Дерево стоит в огне -
как сияющее Слово...
Отойди, не обожгись,
с ним оставь меня навеки,
лихоманка, дура, жизнь!
Тут текут другие реки.
4
Я веселюсь на майдане
одна, одна, одна...
Горечь моих рыданий
искренности их равна...
Пусть же со мною ляжет
первый, кто в дом вошёл.
Сиротства знобкая тяжесть
молотком нагибает в пол.
Пусть ладонью лучистой
закроет мои глаза...
Кто это?!.. белый, чистый,
хоть завтра - под образа.
Сквозь стропила и слеги,
нежнее, чем человек,
на воспаленные веки
ложится прохладный снег.
Сквозь кирпичные стены,
как во сне и в кино
снег засыпает бренные
тело, хлеб и вино.
5
Змея во сне, конечно, предвещала.
С утра шёл снег на стол, на одеяло,
на комп, на гроб (через десяток лет),
и вот сугроб, ну, а меня здесь нет.
Внимательными, жесткими глазами
следит судьба, чтоб не было меня,
и в свете расцветающего дня
всё прячет, прячет в узко-личной драме.
Теперь себя попробуй отыщи
в изменчивом застенке декораций,
среди больниц, и тюрем, и редакций,
а не отыщешь, значит, Бог с тобой,
ты упустила шарик голубой,
но он еще вернётся, может статься,
однако перемена декораций
драматургию тянет за собой...
Когда трагедия выходит на подмостки,
с тобою олигархи-отморозки
и некто, он уже лежит без сил,
он, кажется, всю жизнь тебя любил,
и ты теперь таскаешь, пилишь доски,
и зашиваешь жалкие обноски,
того, кто так тебя и не забыл.
А ты забыла; но не в этом дело.
Твоя звезда сквозь этот сад летела,
и здесь зарыт один её осколок,
в нём светится: вот ходит мальчик в школу,
и даже раньше: мальчик не рождён,
а ты уже, как свет, его любила!
Где порвалась божественная связь
меж тем, что будет, есть и тем, что было?..
По крайней мере, в этот жуткий сон,
который белым снегом занесён,
ты без нее прорвалась - оступилась.
Подайте вход в весну! Вот мой билет:
листок календаря такого года,
когда мы оступились всем народом.
Ну да, конечно, штампика тут нет...
Да, у меня нет штампа о прописке,
но есть на шее ниточка из бус,
на каждом камне гравировка "Русь",
и нам с народом будет путь неблизкий,
через года предательств и зачистки,
которым нужен Нюрнбергский процесс!
В ушко иголки лишь богач пролез,
оставив братьям жалкие очистки...
Нет выхода из узко-личной драмы:
нет брата, нет отца, сестры и мамы,
есть договор аренды сроком в год.
А может, Бог и раньше приберёт.
Вернись в свой сад, пусть он уже заложен,
точнее, выкраден; противник - банк,
а против банка нужен, ясно, танк,
а ты в больницу-то попасть не можешь...
Но всё-таки, сорвись туда, вернись.
Нельзя спасаться там поодиночке,
где приступом идут на нашу жизнь
какие-то ублюдки и уроды,
в семье которых, знать, не без народа.
И здесь пока поставим многоточье:
в семье своей хотя бы разберись...
А если мы не можем разобраться -
в разнообразных дебрях эмиграций
все прячемся а, спрятавшись - кричим...
Едино небо, и мы все - под ним,
и временем одним забиты поры,
единой исторической поры,
и наши неуёмны разговоры,
через моря и горы и дворы...
Вот хата запылала: ясно, с краю.
А мы живём, чужой беды не зная,
и только говорим и говорим...
А государству тупо нужен Крым.
Войска войдут, и сразу всех "спасут".
Жить не дает стране имперский зуд.
О пользе бесполезных медитаций
под взглядами врагов, и папарацци,
и даже очень правильных людей:
вдруг - тишина, она в душе моей.
Она легла, унявши боль как пластырь.
Как с неба тихо, молча смотрит пастырь,
на всё, что происходит меж людей,
как поспевают или гибнут души,
а ты её не береги, но слушай,
весь непрочитанный остаток дней...
1.03.2014, Казань