Она изменилась. Я это сразу понял каким-то необъяснимым образом. Потом появились внешние признаки - дорогое шлюшечье белье, дорогая шлюшачья одежда. Обилие косметики было всегда. В этом ничего не изменилось. Мы давно жили в разных мирах, но если человек рядом много лет и есть совместный ребенок ты сразу чувствуешь - она изменилась.
Во-первых, исчезли скандалы и депрессии, истерики и злость. К тебе даже стали относиться лучше, как бы жалеть. Я не спешил, каждый нарыв должен созреть и лопнуть, вскрывать его раньше времени нет необходимости. Вскоре она сказала сама - нашла новую работу, хорошую, высокооплачиваемую. Она не сказала какую, я не стал спрашивать. Она живет в бизнесе, а я никто.
Мне хватает своих небольших денег, которыми я кормлюсь, одеваюсь, одеваю ребенка. В принципе, я живу для ребенка.
Она расцвела, теперь даже формально не говорит, куда пошла поздно вечером и вернется ли ночевать. Я не спрашиваю - нарыв должен созреть.
Конечно, она трахается с боссом, я знаю по запаху, что за дерьмо он курит, каким лосьоном мажет чресла. Я молчу - нарыв должен созреть.
Просто я перестал пить, а не курю я со спортивной юности. Я хожу в лес и бью костяшками пальцев и пятками ног по шершавой коре сосен и упругим веткам берез. Депрессия ушла, я бодр и весел. Нарыв созревает.
Вот я, наконец, и увидел их. Это произошло случайно, как я и предполагал. Летним вечером, в субботу, в летнем кафе, где пустой столик от сотни, где оттягиваются крутые, где беснуются стриптизерши и серьезные парни катают шары на зеленом сукне. Нарыв созрел, сейчас он должен вскрыться.
Я подошел, улыбаясь, кивнул ей, поздоровался с ним. Бритое жирное чучело - за сорок, обвешанное золотой арматурой, лениво, вопросительно посмотрело на нее. Мол, что за дятел? В одно мгновенье я увидел их душный мир, ложь, тупое хамство, тачки в несколько раз дороже моей квартиры. Гной прорвался.
Я нанес всего лишь несколько ударов, без злости, ничуть не сильнее, чем по коре сосны. Жирное чучело окрасилось кровавыми соплями и упало куда-то вниз, вместе со столиком. Она дико визжала. Я совершил глупый поступок и с чувством глубокого удовлетворения пошел к выходу. Какие-то бритые парни пытались мне помешать, я не помню почему, но они не смогли этого сделать. Я не убегая, шел по главной улице города, освещенной закатом. Людям в синей форме, подъехавшим на "козле", я не сопротивлялся. Утром мне объявили хулиганство, присудив штраф. Всю ночь, в "обезьяннике", меня не покидало чувство глубокого удовлетворения.
Мы живем врозь. Ее выгнали с этой работы, но ничего, с ее способностями она быстро найдет новую. Я наслаждаюсь каждым днем, конечно, эта скотина не оставит меня в покое, это не в их правилах. Скоро, за углом или в подъезде, меня будут ждать ребята с арматурой, а может наркоман с ножиком. Будет здорово, если меня без мук убьют прямо на месте, хуже гнить медленно, в реанимации, терпя равнодушие врачей и сестер, которым некому будет за меня заплатить. Но даже там, приходя в сознание из наркотического забытья, я буду улыбаться с чувством глубокого удовлетворения.