Моя бабушка умерла на Успенье. Тихо и незаметно, как и прожила всю свою жизнь. Ей было или восемьдесят два или восемьдесят три, она сама не помнила, когда родилась. Последние полгода она уже не вставала и умерла во сне под утро. К похоронам давно все приготовились и решили хоронить на следующий день. Она была религиозная, носила медный крестик на булавке, пристегнутый к ночной рубахе, также имелся образ Святого Николая на почерневших досках, еще довоенной, а может и более старой работы. Из восьми своих детей бабушка пережила двоих. Сын сгинул на подводной лодке, и умерла дочь от болезни в Курске. Зато в Великую Отечественную все муж и двое сыновей, почти единственные в деревне, вернулись живые. А дед воевал еще и в первую мировую.
Естественно, хоронить пришли все местные, из Харькова и Жданова ныне Мариуполя, то не успели приехать, то ли не захотели, а так бы, конечно, похороны были бы перенесены на более поздний срок.
У подъезда практически не прощались. Умерла она в многоквартирном доме одной из дочерей, которой и отписала свою хибару. Это были четверть дома, где я провел первые шесть лет своей жизни. Первым делом поехали в церковь, куда бабушка ходила пока могла. Ее положили на специальное место. Худой священник в черном, тихим голосом, быстро прочитал что положено. Какие-то бабки говорили зятю, чтобы он крестился, тот отвечал, что не может, так как коммунист. Я крестился, когда крестились все, хотя состоял в комсомоле. На кладбище не поехал, мне почему-то не хватило места в автобусе с гробом, а больше транспорта не было. Странно, а когда ехали в церковь хватило. Видно подсоединились какие-то родственники.
Я постоял у входа в храм, раздал каким-то нищим всю мелочь. Так, что домой пришлось идти пешком. Шел, почему-то плакал, обиделся что ли. А может, представил, как меня будут хоронить, я имел твердое предубеждение, что умру одиноким. И меря ногами пыльную августовскую дорогу, вспоминал, как жил с бабушкой, как она была добра и на двадцать пять рублей колхозной пенсии ухитрялась покупать мне конфеты. Кажется "золотой ключик" или "золотой петушок". Бабушка никогда не ругалась, только говорила не шали. Вспоминалось все, как она научила меня определять время по старым ходикам, считать и читать первые слова. Ведь молодым родителям всегда некогда, да и отец тогда нас бросил, потом я сделал также, когда моему сыну было шесть лет. Помню, как ходили за керосином и делали на керосиновой лампе самую вкусную яичницу в мире.
Вечером на поминки я не пошел, как то было неловко, да и водку тогда не пил.