Аннотация: Эпоха Древнего Рима. На расстоянии вздоха от смерти Дюрс проживает свой последний день.
Лови мгновение.
Эпоха Древнего Рима. На расстоянии вздоха от смерти Дюрс проживает свой последний день.
Я хорошо помню, как дядя отчитывал меня перед поркой, неспешно извлекая розги из широкого бочонка.
-Все твои действия, Дюрс, имеют последствия. И как бы ты не пытался избежать наказания за проступок - оно настигнет тебя непременно.
Да, дядя любил поговорить и напомнить, стегая розовую задницу десятилетнего сорванца, о расплате ждущей за каждым углом. Но финики из сада грека Ардориса были так вкусны, что я готов был стерпеть боль, раз уж не сумел уйти не замеченным. Даже теперь, спустя почти два десятилетия, я помню их непередаваемый вкус на губах: сладость плодов, вяжущую мякоть и чувство удовлетворения от удачного набега.
Эти приятные воспоминания становятся особенно яркими когда приходит пора умирать. Когда стоишь и ждешь своей очереди у плахи, окруженный угрюмыми стражниками зорко следящими чтобы никто из пленников не попытался сбежать; или смотришь сквозь проржавевшую решетку на вытоптанную арену, в окружении потных тел и той вони, что распространяет вокруг себя страх. Итог один: ты наблюдаешь за гибелью людей которых едва знал, но чувствуешь их боль, понимая, что скоро придет и твой черед.
Однажды мне повезло: появившийся рабовладелец выкупил не дошедших до палача преступников, кинув кошель серебра следящему за проведением казни советнику магистрата. Разочарованный гул толпы взвился ввысь ревом недовольных глоток, а я, фактически живой мертвец, увидел надежду на новую жизнь и возможность еще хоть раз попробовать лакомство из далеких южных земель. Какая наивность. Тогда я еще не знал, что мне предстоит отправиться на рудники и выживать там в течении полутора лет, пока не представится случая сбежать. Этого я не знал, но сама возможность избежать смерти здесь и сейчас, подарила мне надежду и стойкое желание вернуться в те места где я вырос: в южную Иберию.
***
Вой толпы на арене несколько поубавился. Очередных поверженных, ухватив их за ноги, поволокли прочь к воротам в западной стене. Один из рабов забрасывал песком те места где собралось слишком много крови, другой раб, подобрав раскиданное оружие, не сумевшее помочь своим недолгим обладателям, подойдя к решетке - откуда я наблюдал за происходящим в компании таких же неудачников - свалил наземь два затупленных меча, топор, и пику на древке темного дерева.
Один из коротких некогда острых гладиусов мне приглянулся. У него имелась довольно ровная заточка на одной из граней и мало примятостей. Если и умирать, то как подобает солдату - коим я впрочем пробыл совсем не долго - в бою и правильным оружием в руке.
К решетке в сопровождении двух стражников с овальными щитами и хорошо отточенными лезвиями мечей подошел надзиратель. При его приближении обреченные отхлынули глубже в камеру. Все кроме меня и сутулого галла с волосом заплетенным в косичку. Засов, удерживающий решетку закрытой, скользнул в сторону, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в открывшееся пространство могли выходить только по одному.
-Еще четверо! На выход!
Громкий голос едва не утонул в гуле пяти сотен глоток поднявшемся в воздух над чашей арены. Я не заставил себя ждать, и протиснувшись в узкую щель встал по другую сторону решетки, под внимательным взором стражников. Следом за мной шагнул сутулый галл - перед лицом смерти он распрямился и оказался выше меня почти на голову. Затем из клетки вышел чумазый юноша - сбежавший от хозяина, торговца шкурами. Больше никто не хотел выходить. Не оглядываясь, я знал как затравленно прячут глаза оставшиеся за моей спиной.
Нас было тридцать на рассвете, и пока солнце приблизилось к зениту стало восемь, точнее пятеро, ведь трое уже вышли, а нас теперь нельзя считать за живых.
Игры в честь прибытия почетного Квинта Балеарского решили судьбу пленников сидевших в ямах Кавдия. Рабы сбежавшие от своих богатых господ, дезертиры из гарнизона мечтавшие вернуться на родину расположенную за где то за Альпами, фермеры набравшие долгов и пытавшиеся скрыться, воры пойманные за руку на общественном рынке, ну и наконец бандиты напавшие не на тот караван. В числе последних был я. После побега с шахты приходилось скрываться передвигаясь в основном ночью, а без провизии и оружия выживать намного сложнее - в диких самнийских лесах по-прежнему полно волков желающих отомстить людям за своих павших братьев. Обессиленный и едва не сдавшийся на милость судьбы я, спустя пятнадцать долгих ночных переходов, набрел на лагерь галла по имени Мартан, где меня по началу едва не убили приняв за шпиона Рима. Но двое из банды оказались иберийцами служившими когда то в Сводном легионе, где я тоже имел честь отметиться, а кандалы на моих руках и изможденность говорили лучше всяких слов о том, что перед ними беглый раб. Так я обрел новых друзей, живущих по своим законам и не заглядывающих далеко вперед - берущих от жизни все, что можно взять с помощью стального меча и серебра отнятого у торговцев.
-Хотите чтобы вас подвесили над костром?! - дряблые щеки надзирателя заходили ходуном в гневе. - А ну живо! Еще один на выход!
Надзиратель был убедителен, и первая из приговоренных женщин появилась на арене, под одобрительные крики толпы желавшей ей медленной смерти. Решетка со скрипом закрылась, засов занял свое обычное место, и надзиратель, развернувшись, пошел прочь под охраной стражников с колючими вездесущими глазами.
Когда они были на пол пути к неприметной калитке, из восточных ворот вышло трое бойцов, с уже обагренными сегодня кровью мечами и копьем. Один, высокий, смахивал на карфагенца, легко поигрывая древком копья он гордо шел по арене, принимая как должное приветствия алчущих продолжения зрителей. Этот покрытый шрамами боец отлично управлялся своим оружием. В чем я убедился, наблюдая за тем с каким изяществом он укладывал на песок противников, под восторженные вопли трибун. И только раз его тела коснулся меч Робара, - человека пойманного вместе со мной и уже лежащего в повозке с трупами.
Второй, державший по мечу в каждой руке, был настоящим актером, с очень подвижным выразительным лицом. Он устраивал театральное представление перед публикой, и играя свою роль позволял противнику несколько больше чем другие. Но не настолько чтобы причинить себе вред. Третий боец, в закрытом шлеме, явный представитель эфиопских племен, с маленьким круглым щитом в правой и похожим на серп мечом в левой. Иногда, этот сын диких земель, издавал звуки напоминавшее рычание зверя, и теснившимся на скамьях зрителям это очень нравилось, подбадривая и пародируя его они рассыпались в овациях торопя разделаться с очередной жертвой.
Рассыпавшись полукругом троица заняла места в центре арены, шагах в двадцати друг от друга, давая нам возможность приблизиться к ним. Напрасное ожидание. Взяв приглянувшийся меч я занял место напротив эфиопа, едва отойдя от решетки где сидели оставшиеся герои сегодняшних игр. Неуклюже выставив меч перед собой я всем своим видом показывал, что будто только сегодня узнал за какой конец его нужно держать. Сутулый галл сжимая топор встал лицом к карфагенцу, против Артиста не вышел никто. Юноша прижавшись к стене сжимал древко копья, скользкое от крови его прежних обладателей, женщина схватив меч не сдвинулась ни на шаг, устремив невидящий взгляд в пустоту перед собой.
Сидящий на трибуне почетный гость махом руки дал сигнал к началу очередной жатвы. Эфиоп с ревом понесся на меня, удерживая свой серп чуть в стороне, а я, попятился назад, тараща на него испуганным взглядом обреченного. Думаю мне удалось повесить на лицо маску ужаса, поскольку сидевшие в первых рядах стали с хохотом кричать, что я самый распоследний трус по эту сторону Тибра. О, это они еще не видели всего, что я задумал.
Каковы шансы выжить у голодного, измученного лишениями узника, просидевшего неделю в яме бок о бок с еще десятком таких же как и он, против трех отборных натасканных на убийство бойцов? Ответ напрашивается очевидный: ни единого. Выжить - нет, а вот уйти, прихватив с собою кого то из них, выплеснув часть той злости что накопилась в душе, располосовав тело врага - на это есть жалкая надежда, если схитрить, и попытаться выдать себя за не представляющего угрозу противника. Ради этого шанса я сидел пряча взгляд и дожидался, пока самые смелые и нетерпеливые выйдут на бой, ведь всем известно, что под конец остаются самые трусливые. Спасибо дяде за наставления, его уроки не пропали зря.
После нескольких порок я стал осмотрительнее в своих набегах на финиковые чащи, и со временем возможность оставить в дураках многочисленную родню Ардориса, стерегущую урожай, доставляла мне едва ли не большую радость чем сами украденные плоды.
Хитрец, мечтавший стать воином стяжающим славу и почести, но ставший безропотным рабом, а затем, волею судьбы или рока, бандитом, не знающим жалости к высокородным. Совсем не таким виделось мне будущее, когда я посасывая соломинку наблюдал за пасущимися на зеленых лугах овцами. Теперь у меня нет будущего, есть только смерть на выбор: труса или храбреца.
Отвернувшись от мчащегося ко мне эфиопа, я бросился наутек вдоль края арены, под смех и крики сидящей там толпы. В этой части амфитеатра песка оказалось больше чем в центе, и нога увязала чуть ли не по щиколотку моих босых ног. Бросив взгляд через плечо я увидел эфиопа легкой трусцой преследующего меня шагах в семи - пришла пора споткнуться. Припав на колено, будто ноги свело от страха я, с все тем же выражением ужаса, обернулся и как мог быстро поднялся на ноги. Мой преследователь был уже рядом и его меч, рассекая горячий воздух, пронесся там где мгновением раньше находилась моя голова.
Готов поклясться, что ощутил на своей коже дуновение ветра - так близко пронеслась смертоносная сталь, - но я должен был рискнуть и подпустить его, надеясь на остатки ловкости и реакции еще хранившиеся в ослабленном теле. Рубящий удар ушел в пустоту и эфиоп осознал, кто стал его противником - хитрая змея прикинувшаяся дохлой, ждущая удобного момента чтобы ужалить в открывшееся место.
Ровная кромка меча в моих руках вспорола бугрящееся мускулами бедро темнокожего бойца, не дав ему пружинисто отпрыгнуть в сторону. Злобный рев слился с визгом толпы, а я нанес следующий удар - дрос.
***
-Быстрый и стремительный дрос бьется без замаха, в появившуюся брешь в защите врага.
Ровно так говорил центурион Тертус Руфус обучая навыкам ведения боя прибывшее пополнение легиона.
-Не важно, готов ли ваш враг отразить удар или увернуться от него, важно то, какой удар будет нанесен следом, а вот он должен стать смертельным, если не хотите умереть под ногами атакующих за вами бойцов.
Раз за разом, с воодушевлением юнца желающего сделать карьеру, я повторял эти движения по деревянному чучелу и в учебном бою когорт. Эти уроки врезались мне в память так отчетливо словно другого и не было в моей службе. И что более странно, я никогда не использовал эти приемы в бою против врагов Рима - ни разу, поскольку в первом же сражении нас выставили во фланг и мы оказавшись в окружении были вынуждены спешно отступить, а точнее бежать без оглядки от конницы арвернов. Но перед этим, видя в какую западню угодила когорта, досточтимый Гай Мацер и его советник приказали нам атаковать, сами же развернув коней помчались к лесу за нашими спинами. Никакие вопли центурионов не могли заставить трясущихся новобранцев союзников устоять на месте, и когда треть воинов помчалась вслед за предводителем, за ними кинулись и остальные. Стремительно короткая карьера. Из тех что бежал надлежало повесить каждого пятого. Я не стал испытывать судьбу и подался в дезертиры. С этого момента начался, - так мне казалось тогда, - самый сложный период моей жизни. Приходилось прятаться от разъезжающих патрулей, выдавать себя за совершенно другого человека, сжимаясь внутри от ужаса что если обман раскроется на меня донесут и уж тогда вздернут без лишних церемоний, наниматься для самых грязных и низкооплачиваемых работ, спать под открытым небом опасаясь что кто-нибудь может позариться на гроши в моих карманах, жить зная, что мечта детства утеряна безвозвратно, и вспоминать суровый взгляд дяди, которым он встретил известие о том что я убываю с вербовщиками на север.
***
Эфиоп оказался вынослив и быстр, ранение в ногу умерило его прыть но скорость рук осталась прежней. Сверкая взглядом сквозь широкие отверстия в шлеме он парировал щитом удар и тут же повторно двинул серп к моей груди, - это была его роковая ошибка. Толкнувшись вперед я сблизился с ним и от его серпа в руке стало мало пользы, мой затупленный гладиус легко прорвался сквозь мускулы и кости пробивая себе путь в его внутренностях.
На мгновение, длившееся в один вдох, арена замерла, и вновь взорвалась воем исступленно визжащей толпы. Эфиоп медленно завалился назад, и плашмя рухнул на спину, вместе с моим мечом у себя под сердцем.
Короткое затишье привлекло внимание тех кто еще жил на арене. Карфагенец сражался с галлом, он бросил на меня долгий оценивающий взгляд, чем не преминул воспользоваться галл, стараясь повторить мой подвиг. Не слишком успешно. Свист копья у лица и галл вновь был отброшен назад. Артист стоял над телом юноши с окровавленным мечом - нас разделяло шагов тридцать но я заметил его показное удивление. А может и не показное? Воткнув в песок один из мечей он схватил копье юноши и повернувшись бросил его в женщину, по-прежнему стоявшую рядом с решеткой. Удар сбил ее с ног и острие вышло далеко из спины, пробив тело тупым зубом. Меч снова оказался в руке Артиста и он легкой походкой побежал на меня, придав лицу выражение праведного гнева. Толпа возликовала вновь, а я, взял уже ненужный эфиопу маленький круглый щит, извлек ставший счастливым для меня меч из остывающего тела воина африканских земель, и поискал в небе заступничества богини Беллоны. Не ради жизни, ради достойной смерти. Небеса промолчали, но свободный от преград ветер гнал по ним серые облака, предвестников близкого урагана или дождя.
-Твоя жизнь - моя!
Вопль схожий по силе с боевым кличем на мгновение заглушил все прочие звуки, приковывая внимание к размахивающей мечами фигуре Артиста. Он сбавил шаг и неспешно приближался ко мне, в своем кожаном доспехе закрывающим торс и ноги до середины бедра - единственный облаченный в подобную защиту из гладиаторов вышедших сегодня на арену, все прочие носили лишь набедренные повязки, как и узники.
Выписывая мечами в воздухе замысловатые узоры, Артист словно пытался сбить меня с толку, на самом деле играя на публику - позер каких поискать. Когда расстояние между нами сократилось до пяти шагов он резко отклонился в сторону и напал слева, метя одним клинком в мою грудь второй занося для удара. Я встретил его первый меч парируя и сбегая от второго. Не смотря на свою раздражающую манерность бойцом Артист оказался не заурядным, клинки метались в его руках будто сверкающие молнии, нанося удар за ударом, которые становилось все сложнее отбивать. И это он работал в неполную силу - я точно знал. Мы закружились по спирали стараясь достать друг друга в танце лязгающей стали и опасных пируэтов, и все вокруг перестало существовать. Только он, мой враг, моя смерть и ничего кроме.
Резкая боль в плече и рана стала шестой зарубкой оставленной на мне любителем театрального творчества. Теперь он только играл со мной. Я растратил все свои силы, но не сумел задеть даже его самолюбия. Мои движения стали медленными, я уже не пытался достать его выпадом, поскольку от усталости еле стоял на ногах и чувствовал, что вот-вот рука опустится под тяжестью меча и мне останется лишь безропотно принять смерть. Он успел дважды ударить меня своим мечом плашмя, на потеху зрителям, будто наказывая меня. Незаметно, в разгаре схватки, мы оказались в самом центре арены в месте, где песок больше всего пресытился кровью, прямо у нависшей трибуны, где восседали почтенные гости магистрата.
Видимо артист умело направлял меня во время боя, чтобы достойнейшие увидели его победу как можно ближе. После очередного наскока, когда я с трудом сдержал его удар, меня отбросило наземь и, вымазавшись чужой кровью вперемешку со своей, я с большим трудом поднялся на колени. Опираясь на меч я смотрел на позирующего пересмешника вновь отсрочившего мою гибель. В десяти шагах от меня он кланялся и постукивал мечами призывая к аплодисментам, раскачивая публику, пытаясь еще больше раззадорить ее, а я стоял на одном колене едва дыша и наблюдал за ним пытаясь понять откуда столько ненависти у всех этих людей.
И вот, Артист как будто внял призывам, и зашагал ко мне, разводя клинки в стороны, не скрывая намерений снести мою голову махом сходящихся мечей.
Не единожды случалось мне испытывать такую усталость, что хотелось упасть и умереть, но вот что странно, потеряв все силы, едва дыша, и видя надвигающуюся смерть - умирать не очень то хотелось. Единым порывом, собрав остатки воли я вскочил на ноги и с диким рёвом, родившимся где то в глубинах животного начала, обеими руками поднял над головой свой меч и бросил его вперед.
Крутанувшийся в воздухе стремительный вихрь ударил артиста точно в голову, пробив в его выразительном лице ужасающую брешь. Мечи вывалились из безжизненных рук, а сам он грудой костей и плоти рухнул в мешанину багровой грязи у своих ног.
О боги! Такой звенящей тишины я прежде никогда не слышал! Арена замерла в безмолвии, потрясенно глядя на поверженного любимца.
На лицо что-то упало, снова и снова, по телу побежали стекающие вниз капли, оставлявшие после себя дорожки грязи. И только тогда до меня дошло - начался дождь.
Мгновение разделило поражение артиста и начавшийся ливень, когда небеса зарыдали обрушив на арену потоки воды, заглушившие своим падением проклятия рвущиеся из глоток фанатов скорбящих о сыгравшем свою последнюю роль кумире.
Вода струилась по моему телу смывая вонь, пот, кровь, страх. Открыв рот, я давясь глотал живительную влагу, стараясь насытить жажду узника видевшего в течение долгих дней лишь плошку сомнительной жидкости по утрам. Я забылся. Забыл кто я, где я, забыл о боли и безнадеге - вечных спутников обреченного на смерть пленника. Забыл о усталости, забыл обо всем, словно стена воды укрыла меня от окружающей жестокости и от собственных мыслей.
Мощнейший громовой удар потряс землю. Едва не упав - я вспомнил, и, пригнувшись, бросился к Артисту, поднимая из лужи заточенный меч. Схватив клинок я осмотрелся, но за завесой воды не видел и того что происходит в трех локтях.
-Мне понравилась его смерть.
Раздавшийся за спиной голос с жутким выговором заставил меня резко обернуться. Выставив перед собою меч я разглядел фигуру карфагенца, расслабленно стоявшего оперившись на свое копье.
-Ты не простой раб, - продолжил он. - Мне будет приятно сразиться с тобой. И я запомню наш бой. И твою смерть.
Также внезапно как появился он пропал, сделав короткий шаг назад растворился в шумящем потоке. Настороженно отступая, я попятился прочь от тела Артиста, пытаясь понять с какой стороны ждать нападения. Краем глаза, где то на границе видимости, я уловил движение и повернувшись увидел как смутная точка выросла в летящее острие копья нацеленного мне в грудь. Почти сразу же появился и карфагенец управлявший полетом смертоносного жала. Метнувшись наземь и перекатившись в сторону, я снова не увидел ничего кроме сплошной стены дождя вокруг себя.
Вскочив я побежал так быстро, насколько позволяла раскисшая земля под ногами, и остановился только когда каменная кладка арены встала предо мной. Возможно теперь он потерял меня из виду - я надеялся на это, и надеялся, что быть может мне повезет увидеть его первым. Ступая вдоль стены я довольно скоро наткнулся на тело. Труп женщины с пронзившим ее копьем. Сквозь решетку справа на меня удивленно таращились оставшиеся жертвы игрищ. Склонившись над телом я выдернул копье и не оглядываясь скрылся с чужих глаз.
***
Все шло просто замечательно. За сезон мы пять раз брали крупную добычу накрывая караваны торговцев не обременявших себя тратами на серьезную охрану. Дороги ведущие из порта Неаполя оказались золотой жилой и наша банда постепенно выросла до трех десятков головорезов, готовых последовать хоть в пекло вулкана за своим удачливым вожаком. Однако такой опасный промысел как разбой, не может не привлечь внимания властей. Появившиеся многочисленные военные патрули заставили нас покинуть те благодатные места и уйти на восток, ближе к городку Беневент.
На новом месте я впервые задумался о том чтобы покинуть шайку и отправиться домой. Кошель висевший у меня на поясе весело позвякивал серебром, а в сундучке было припрятано несколько диковинных фигурок, привезенных купцами из далекого Египта, искусно выполненных золотых дел мастерами. Я конечно никому не говорил о своих планах, поскольку Мартан, наш лидер, не приветствовал людей желавших покинуть стаю - как он называл свою банду, - но если такой человек находился, то должен был пройти испытание выполнив которое мог уйти. За тот год, что я прожил среди них, желающих покинуть шайку не нашлось, но Робар, ибериец и человек ставший моим другом - единственный кому я намекнул о своем желании - посоветовал мне забыть об этом, и наслаждаться тем временем что отмерили нам боги. Я сделал вид что согласился, и выпил в тот вечер больше вина чем требовалось чтобы свалиться с ног, отмечая невысказанную прощальную попойку с соратниками. Еще одно дело, - сказал я себе тогда - и во время очередного налета отправлюсь совсем в другую сторону, нежели мои навязчивые друзья.
Не знаю, что произошло и почему мы попались. За те дни в яме я перебрал массу различных вариантов, и каждый из них имел право быть истиной.
Покинув заброшенный храм в горах - где мы обосновались после бегства из под Неаполя, - и спустившись на плоскогорье, мы заняли позиции для засады на ничего не подозревавших торговцев, везущих крупную партию серебряных вещиц для магистрата Кавдия. Сведения нам как и прежде добыл человек Мартана, таинственный лазутчик, уже дважды удачно наводивший нас на подвозы.
Прячась в кустах, я с недоумением смотрел на три тяжелых повозки, влекомых мулами, и задавался вопросом: сколько же добра находится внутри, и как Мартан собирается подняться с этим в горы?
По сигналу мы налетели на конную охрану бросившуюся при виде нас врассыпную, и стали срывать замки на телегах. Вот тогда то и началось самое интересное. Из телег посыпались легионеры, в каком то немыслимом количестве, еще больше их появилось вокруг дороги - они выросли словно из под земли не дав сбежать ни одному человеку. Половина нашей банды полегла тут же, под стрелами лучников и копытами лошадей, оставшиеся же сражались как львы за свой прайд, готовые лучше умереть чем сдаться на милость победителей.
Я не почувствовал удара, лишь через два дня очнулся в яме с огромной шишкой на голове и сидящим рядом Робаром, посетовавшим на мою живучесть. Выжил ли кто еще осталось загадкой, поскольку мой товарищ по несчастью также свалился под ударом дубины еще в начале боя. Из всей этой истории одно не давало покоя ни мне, ни ему: почему мы не видели в бою нашего вожака Мартана, смело бросавшегося в атаку одним из первых?
***
Очередной громовой удар потряс небо, но уже дальше, уходя в сторону скалистых гор на востоке и уводя с собою ливень. Дождь постепенно стихая позволял смотреть и видеть больше чем на несколько шагов, - теперь я мог не опасаться внезапного появления гладиатора у себя под боком. Мои ноги утопая в лужах и увязая в клейком песке не позволяли быстро двигаться, но продолжая осторожно идти вперед я наконец заметил его. Он сидел рядом с центром арены, недалеко от главной трибуны, и казалось, поджидал меня, или ожидал когда закончится дождь. Сквозь водяную завесу хорошо просматривался его сидящий на корточках силуэт.
Не решаясь подобраться к нему поближе, я перехватил копье и на коротком замахе метнул его в спину ничего не подозревающего противника. Бросок попал точно в цель и силуэт завалившись распростерся на земле. Не веря в свою удачу я бросился к телу радуясь словно ребенок получивший горсть сладостей без каких либо оговорок. Только за несколько шагов до трупа я осознал свою ошибку и коварство карфагенца.
Брошенное мною копье воткнулось в спину Артиста, с которого был снят кожаный доспех; рядом торчали топор и меч помогавшие удерживать тело неподвижно.
Карфагенец выскочил из пелены дождя и попытался настичь меня зазубренным наконечником копья. Хохоча как безумный он кричал на смеси разных языков одну и ту же фразу. С трудом отбиваясь и переставляя ноги, я все же уловил ее смысл.
-Он никому не помогал! Но после смерти я заставил его служить мне!
Со свистом рассекая воздух древко носилось в его руках пока не прошило мое бедро. Завопив от боли я извернувшись рубанул мечом по рукам карфагенца, и чуть не отрубил ему кисть, повисшую на одних сухожилиях. Вой раздавшийся из его горла был подхвачен на арене какими то безумцами, оставшимися пережидать ливень, не убоявшись громовых ударов небес. Выбив из моих рук клинок карфагенец навалился на меня и мы рухнули в лужу, задыхаясь от боли и ненависти к друг другу. Сомкнувшаяся на горле рука лишала воздуха, засевшая в ноге сталь сводила с ума от боли, едва не теряя рассудок я нащупал его культю и вдавил в кровавое месиво свои пальцы. Его крик едва не оглушил меня, но хватка вокруг горла пропала.
Зажимая изувеченную руку карфагенец попробовал подняться но упав снова потянулся ко мне. Из его культи вырывались тонкие струйки крови, и он отчаянно зажимая предплечье целой рукой вцепился зубами в мое плечо. Сбивая костяшки пальцев я замолотил кулаком по его косматой голове, рыча и брыкаясь как раненый зверь. Казалось, зубы карфагенца разжимались через целую вечность. Отбросив от себя слабеющую тушу я схватился за копье, и ощущая каждый зубец стали, потянул его прочь из тела. Неохотно покидая разрезанную плоть наконечник выскользнул из горящего как в лихорадке бедра. Сил чтобы встать уже не осталось, поэтому я просто ткнул острие в бок лежащего рядом гладиатора. Карфагенец попытался помешать, но попытки его были слабыми, а бормотание все более тихим.
Откинувшись на спину я с удивлением обнаружил, что дождь прекратился, а к нам приближаются какие то люди. Перед глазами все расплывалось, но тут возникла четкая картина старой фермы дяди, - та какой я ее помнил: из распахнутых ворот овчарни выбегают овцы, а их погонщик маленький паренек едва ли на пол вершка выше самой высокой из отары, я стою рядом и что-то посмеиваясь говорю ему, из дома выходит молодая женщина треплет меня за плечо, громко смеется, и идет к малышу, а он раскинув руки бежит к ней.
Что-то толкает мою голову, я вижу грязные ноги, а далекий голос спрашивает:
-Что делать с этим?
Ответа я уже не слышу, меня затягивает черная непроглядная мгла.