Н. Арнольдов. 2000 - 2007 гг.
КНИГА ПЕРВАЯ. МЕЧ-КЛАДЕНЕЦ
Глава вторая. Воля богов.
Глава третья. Пад - сын снегов.
Глава четвертая. Рождение пророка.
Глава пятая. Одра - река вендов.
Глава шестая. Скоро только сказка сказывается.
Глава седьмая. Замок чародея.
Глава девятая. Поворот судьбы.
Глава десятая. Вендская хитрость.
Глава одиннадцатая. Западня.
Глава двенадцатая. Великая армия.
Глава тринадцатая. Обретение тайны.
КНИГА ВТОРАЯ. СТРАННИК В НОЧИ
Глава первая. Волшебный сон.
Глава вторая. Племянник аэда.
Глава третья. Поход в степь.
Глава четвертая. Застава на реке Муре.
Глава шестая. Вниз по Родану.
Глава седьмая. Лигурийское море.
Глава восьмая. Дорога домой.
Глава девятая. Странник в ночи.
КНИГА ТРЕТЬЯ. БЕРЕГ ТУМАНОВ
Глава вторая. Потай-озеро.
Глава третья. Город на продажу.
Глава четвертая. Путь на Альбу.
Глава пятая. Зеленый берег Тир Мар.
Глава шестая. Бран, сын Лера.
Глава седьмая. Повод для беседы.
Глава десятая. Люди и боги.
Там хладной Скифии свирепые сыны
За Истром утаясь, добычи ожидают...
А.С.Пушкин. К Овидию.
В низовьях Дана, среди обширных зеленых степей, омытых ближним и резким подчас дыханием Ахшайны (или Понта Аксинского, как называют это море эллины и иллиры), на самом берегу мелкого и теплого залива (в просторечье - "болота") расположилась грозная держава могучих ариев-иронов, вот уже несколько столетий наводящая своими опустошительными набегами ужас на всех обитателей побережья. Кавиры - такое племенное имя носят эти суровые воины, прекрасные наездники и искусные кузнецы, потомки древних арийских родов, населявших приморские степи до страшной катастрофы, изменившей лицо мира...
Тогда, пять или шесть сотен лет назад, древние ироны разгромили и покорили всех своих соседей, включая дэвопоклонников-ариев и безбожных жителей гор Кандзы, несправедливо и неправедно владевших великими секретами изготовления черного металла - железа. Все шло к тому, что никого более не останется в мире, кроме иронов легендарного вождя Колокши. Но разгневались боги на иронов за такую непомерную гордыню и ввергли мир в пучину бед и несчастий. Дважды на протяжении жизни одного поколения забирали боги солнце с неба, закрывали пеплом леса и поля, луга и воды. Все перемешалось в том мире: летом шел снег, зимой - дождь, тряслись горы, бушевало море... Голод и скорбь охватили землю, и забыли люди прежние раздоры... Смешались все народы - и победители, и побежденные, и не стало в мире более гордых потомков Колокши... Кавиры хоть и называются по традиции иронами, но включили в себя всех, спасшихся от беды - и ариев, и неариев.
Но не утеряли они секретов древних горных мастеров, окрепли, вновь подчинили себе всю степь, и настал час, когда лавина конных воинов царя Шандакшатры обрушилась с гор на подточенное прежними и новыми бедами царство хеттов. Рухнула хеттская держава, распавшись на несколько частей, и вновь арии Ахшайны, как когда-то в далекой древности, достигли стен Халпы и Угарита. Но теперь они сами были другими: поклонялись другим богам, носили другое родовое имя, хотя и говорили на том же самом языке, что и воины непобедимого некогда Мативаджи, царя Митанни.
Хетты называли завоевателей-кавиров "ариями, спустившимися с гор" или "химмари". Эллины с берегов Великого моря подхватили это название и стали кавиры для всего мира "киммерами" или "киммерийцами". Эллинам и самим пришлось испытать удар конных орд киммеров-кавиров: царь Теушпа добрался-таки до них по западному берегу Ахшайны, охватив тем самым море живым кольцом арийских набегов. С тех пор уже две сотни лет Ахшайна (или Аксина) - внутреннее море кавиров.
Широко расселились кавиры: и в хеттских землях (в Каппадокии и Пафлагонии), и в верховьях Тигра (Урарту), и в низовьях Истра (Фракия), покорив попутно родственных себе мардов, парсов и пасаргадов за Самудрой, катиаров на реке Данапр, а также траспиев и паралатов на реке Ра (последние утверждали, что именно они, а не киммеры - прямые потомки воинов Колокши). Ходили кавиры походами и в туманные дали западных стран, блуждая в диких лесах и горах, сражаясь с лесными вендами и храбрыми "древними людьми" - кельтами. Почти всегда, за редким исключением, победа была на стороне кавиров, и причиной тому являлось не что-нибудь сверхъестественное, а их древнее тайное искусство, не разгаданное и доселе никем из чужаков - секрет изготовления волшебного сверкающего металла-стали, оружие из которого одинаково легко справлялось как с мягким железом, так и с твердой бронзой... Оружие, называемое за свой загадочный матово-серебристый блеск "сиянием Серебряной Луны"...
Но много было и трудностей на этом пути. Когда на западе кавиры усмирили всех своих врагов, на восточные их пределы обрушились неведомо откуда явившиеся в этот мир демоны-тураны. Странным и непонятным был их язык, слабым было их оружие, новеликой и всеобъемлющей была их дикая ярость, сметающая все на своем пути... Страшную войну пришлось выдержать тогда кавирам, а вместе с ними и другим иронам с грозными и жестокими врагами. Угас в этой войне древний владетельный род вождя Парадаты, когда умер последний из царей этого рода по имени Керсаспа, победитель драконов-дэвов. Едва не угас и сменивший его род Кави Кавата (которого зовут нынче также и Кай Кубадом), того самого Кави Кавата, что дал имя всем кавирам...
Но разгромили в конце концов кавиры злых демонов-туранов и отогнали их далеко за реку Джейхун, выделив последнему их князю Джахне земли возле самого подножия Белых гор, которые в народе туранов зовутся Золотыми горами. Тогда и стала земля кавиров благословенной землей, раскинувшейся во все стороны света; шесть морей омывают все ее шестнадцать частей. Расцвела и окрепла держава кавиров при царе Аурватаспе, родиче и наследнике самого Кей Хосрова из рода Кави Кавата.
Его же сыновья поделили все земли и народы иронов на три части: кавиры и катиары Ахшайны достались старшему брату Виштаспе, траспии и паралаты к северу от Самудры - среднему брату Спентодату, а марды, пасаргады, парсы и прочие ироны к югу от Самудры - младшему брату Зареру. С тех пор каждый из этих народов живет своей особой жизнью: кавиры по-прежнему держат в страхе всех обитателей побережья Ахшайны, южные парсы берегут границу на Джейхуне да строят, подобно своим соседям-мидийцам, мощные укрепленные города, а паралаты, как и их соседи - загадочные авхаты, живут себе спокойно в степях по могучей реке Ра и копят силы про запас на будущие дни, когда судьба предоставит им возможность сменить во главе мира безрассудных и скорых на руку кавиров. Все они родичи, у всех одна память о подвигах Керсаспы, Хосрова и бессмертного иноземного витязя Рустама, но разные пути предначертаны для них великими богами-асурами, вечными противниками злокозненных демонов-дэвов...
Все это, как и многое-многое другое, Зарди знал с самых малых лет, с тех самых пор, когда, бывало, дед его, Биершан, посадив рядом с собой обоих внуков-погодков - Зарди и Тури - долго и увлекательно рассказывал о подвигах древних богатырей, о различных чудесах и таинственных далеких землях. Много увлекательных историй знал старый Биершан, и внуки часто просили его, особенно ненастными вечерами, когда за стеной завывала зимняя вьюга или шел мелкий противный осенний дождь: расскажи, дед, что-нибудь! Долго упрашивать не приходилось. Забравшись на лежанку к деду, братья толкались и шпыняли друг друга, завоевывая себе лучшее местечко под теплой шубой, потом, навоевавшись, затихали и лишь усердно сопели, внимая таинственным историям. Тут же и засыпали, пока дед или кто-нибудь другой из домашних не уносил их в свой уголок, а в самое холодное время так и оставались с дедом, который, не сомкнув глаз до утра, терпеливо сносил их сонные толчки и пинки...
Биершан давно заметил, что братья, внешне похожие друг на друга, очень сильно отличались характерами. Младший из них, Тури, был напорист и задирист, часто опережал во многих делах старшего брата и не прочь был подшутить над его медлительностью и слабохарактерностью. Зарди был, напротив, уступчив и мягок, старался избегать конфликтов, хотя и считал, что ему, как старшему, все и так полагалось в первую очередь, поэтому часто обижался на пронырливого братца.
- А ты успевай вовремя, - смеялся Тури, - а не успеваешь, так сиди и молчи! Ишь губы-то надул, ну точно - гусыня на гнезде, того и гляди - ущипнет.
- А ты, а ты! - глаза Зарди светлели от гнева, а губы начинали мелко-мелко дрожать. - Ты злой, как демон-дэв! Вот! Совсем и не брат ты мне после этого!
- Ах, так? Ну, получай, рева-корова, плакса несчастная! - И они вновь катались по земле, намертво сцепившись в яростной схватке, с диким ревом кусая, царапая и валтузя друг друга кулаками.
- Ну-ну, хватит, хватит, навоевались, петухи, - растаскивал их дед, взъерошенных и дико сверкающих глазами друг на друга. - Ну-ка быстро помиритесь, а не то вот я вас обоих хворостиной отхлестаю!
Мирились они часто, как и воевали - раза по три-четыре на дню. Тури тут же, насмешливо и с превосходством глядя на старшего брата, подавал ему руку. Зарди обижался всерьез и надолго, до самой следующей драки, но скрывал это, понимая, что брата не исправишь, не со зла он все это творит, а от своей дурной натуры. "Трудно тебе будет жить, - думал Биершан, глядя на старшего внука, - каждый тебя походя обидит, даже и сам не заметив этого"...
- А ну-ка, ребятки, послушайте меня - и ты, Зартушта, и ты, Турвахша (дед часто называл их полными именами, подчеркивая то, что они почти уже совсем взрослые и должны быть солидными и самостоятельными). Вот, смотрите, - он взял в руки пучок прутьев, - попробуйте-ка их сломать, пока они все вместе... Не получится! А почему? Потому, как каждый прутик делится своей силой с соседом и вместе они намного сильнее, чем каждый в отдельности. А если мы разъединим их, - он бросил прутья на землю, - то каждый будет беззащитен, и его просто переломить...
Братья угрюмо молчали, шмыгая носами и угрюмо переглядываясь.
- Так вот и люди, - продолжал дед. - Если они поодиночке, их легко сломать, а когда все вместе - их ничем не возьмешь. Не ссорьтесь и вы будете сильными. Все понятно?
Братья кивали головами, на полдня затихали, но вскоре вновь из-за какой-нибудь мелочи все летело в пух и прах. Как-то раз Биершан увидел Зарди, сосредоточенно пытавшегося сломать пучок прутьев.
- Смотри, - говорил он Тури, - один ломается быстро, два - труднее, три уже нелегко сломать - они держат друг друга. А все вместе вообще не сломаешь.
- А ну-ка, дай сюда! - Тури выхватил прутики из рук брата. - Смотри!
Он резво схватил топорик для рубки дров и одним махом разрубил весь пучок напополам.
- Вот как надо! А ты - ломать, умник... Слушай деда, он тебя научит...
Тури бросил клочки прутьев на землю и наступил на них ногой. Зарди с минуту молча смотрел на него, потом криво усмехнулся и тихо произнес:
- Это нечестно. Ты же их не ломал...
Он помолчал, потом зло сверкнул глазами:
- А так и любой придурок сможет, даже без мозгов.
- Это я-то без мозгов? Сейчас я и тебе их повышибу, слюнтяй!...
К вечеру войны и сражения затихали, и оба упрямца вновь ластились к деду: расскажи да расскажи им что-нибудь.
- Ну, хорошо, - соглашался Биершан, - слушайте. Только ответьте сначала на вопрос: знаете ли вы, кто был первым человеком во всем белом свете?
- Знаем, знаем, - наперебой кричали братья, - его звали Йима!
- Правильно. Асуры дали Йиме два орудия власти - золотую стрелу и плеть, украшенную золотом. Так он и царствовал, и прошло триста зим. За это время земля наполнилась людьми, мелким и крупным скотом, собаками, птицами и другими животными. Тесно стало на земле. И тогда пошел Йима на юг, стал рыть землю золотой стрелой, стегал ее плетью и приговаривал: "Дорогая святая земля, подвинься и расступись, чтобы служить лоном для крупного и мелкого скота, а также для людей". И раздвинул Йима землю, и стала она на одну треть больше, чем была до этого. И разместились на ней все, кто как хотел. После этого прошло еще триста лет, и снова переполнилась земля. И вновь увеличил ее Йима уже на две трети. А еще через триста лет Йима раздвинул землю на три трети.
- И сколько еще раз он так землю раздвигал? - спросил нетерпеливый Тури.
- Больше ни разу не пришлось. Только трижды, по одной трети через каждые триста лет двигал Йима землю.
- А кто он был - бог или человек?
- Конечно человек. Первый человек на всей земле.
- Люди так долго не живут. - Тури с сомнением покачал головой. - Три раза по триста лет - это сколько будет, деда?
- Почти тысяча лет, внучек, вот сколько.
- Вот ты столько проживешь? - Тури оценивающе посмотрел на деда, на его морщинистое лицо, седую бороду, узловатые, скрюченные пальцы. - Нет, ты, деда, и до сотни не дотянешь! А тут прожить целую тысячу? Сказки это для маленьких! А я уже большой!
- Большой, большой, - согласно кивнул Зарди, заранее стараясь спрятаться за деда от возможной атаки брата, - дурак ты большой. Забыл что ли, что в те времена демон Ангро-Майнью не успел еще наслать на людей болезни и уродства? Люди тогда жили столько, сколько хотели. Так ведь, деда?
- Так, внучек, так. - Биершан погладил его по вихрастой голове, прижал к себе. - Правильно говоришь, Зартушта - именно столько, сколько хотели. Больше, чем сможешь вытерпеть на этой земле, жить не следует...
Он вздохнул: немощь тела, но ясность духа - как совместить это?
- А что было дальше? Почему Йима не расширял больше землю? Устал? Или не смог? - это вновь гнул свое упрямый Тури.
- Нет, ни то, ни другое. Просто род человеческий сократился. Суровые морозы легли на землю, а потом обильная вода от таяния снегов затопила пастбища. Но асуры заранее предупредили Йиму о надвигающихся бедствиях, и он построил ограду на четыре угла длиною в лошадиный бег по каждой стороне. И снес он туда, в ограду, семена, собрал крупный и мелкий скот, поместил там людей, всех птиц и зверей. И выдержали люди Йимы непогоду, а остальные вокруг все погибли...
Биершан умолк, и на время стало тихо. Тури и Зарду размышляли над услышанным, младший - скептически (где бы найти какую неувязку?), старший - уйдя внутренним взором в себя.
- Он что, и демонов-туранов с собой взял, чтобы спасти? - задал, наконец, свой вопрос Тури. - Я бы не стал их спасать, а перебил всех до единого.
- Демоны и без тебя спасутся, - опережая деда, горячо вступил в перепалку Зарди. - Тебе же было сказано, что Йима только людей собрал! А ты уж сразу всех готов перебить. - Он осторожно потрогал багровый синяк, наплывший под левым глазом от последней ссоры. - И брата родного не пожалеешь.
- И не пожалею, если тот не прав. - Тури, набычившись, уставился на Зарди. - И нечего тут нюни распускать. Правда, деда?
Дед промолчал, печально созерцая очередную перепалку, а Зарди, не выдержав, заявил:
- Злой ты, Тури, совсем как Заххак, который Джамшида убил. Смотри, Тури, вырастут у тебя на плечах змеи, как у Заххака!
Тури нервно передернул плечами, словно сбрасывая угнездившихся там змей, но, внезапно перескочив мыслью на что-то другое, обратился к Биершану.
- Слушай, дед, а правду говорят, что наш правитель Дурашрава такой же кудесник и чародей, как тот самый Заххак?
- Правду, - не моргнув глазом, тут же согласился старик. - От народа ничего не утаишь, народ все знает. Дьявол Иблис совратил Дурашраву так же, как в свое время Заххака. Две змеи выросли из плеч Дурашравы, днем он скрывает их под одеждами, а ночью кормит мозгами убитых им людей, а когда и этого не достает, то режет баранов...
Глаза ребят в испуге расширились. Они представили себе вождя Дурашраву, которого как-то раз видели на летнем празднике солнца, стоящим ночью с глиняной миской, полной мозгов, из которой, ссорясь и шипя, поглощают кровавую пищу две змеи, приросшие к его плечам. Бр-р-р!
- Ты что же это делаешь, отец? - подал голос молчавший весь вечер Пурушаспа, отец мальчиков, чинивший при свете плошки с жиром конскую сбрую. - Чего это ты ребятам на ночь глядя головы разной чепухой забиваешь? Что это ты тут наговорил про Дурашраву? Он, как никак, наш вождь и правитель.
- Молод ты еще меня учить, - вскинулся Биершан, и Зарди отметил в этот миг, как похож на него Тури, когда разозлится. - Молод и соплив, не при детях будет сказано! Какой же Дурашрава наш вождь? Он же не авхат, а кавир! Не все золото, что блестит! Мы, свободный народ авхатов, никогда и никому не подчинялись!
Он стукнул кулаком по колену.
- Не подчинялись, пока не пришел в наши степи Виштаспа со своими разбойниками и не посадил нам на нашу беду такого же разбойника Дурашраву! Ты же и сам все это прекрасно знаешь, Пурушаспа из славного рода Спитамов... Эх, был бы я чуточку помоложе - не владел бы нами этот презренный Дурашрава! Не владел бы...
Старик замолчал и отвернулся, махнув в раздражении рукой, потом встал со своей лежанки и раза два быстро прошелся от стены до стены. Внуки, затаившись, как мыши, следили за ним блестящими испуганными глазами.
Биершан вновь уселся на лежанку, вздохнул. Пурушаспа, сидевший с опущенной головой, обратился к нему:
- Прости, отец. Ты старший, значит, ты прав... Но... дети-то здесь при чем?
- А при том, что и они, - старик ткнул в сторону внуков костлявым сухим пальцем, - должны знать, где они живут и кто ими правит... Думаешь, я им просто сказки рассказываю? Нет, я их учу мудрости предков наших, истинных авхатов - хранителей заветов всех иронских богов и героев. Без авхатов не было, нет и не будет иронов, и ставить над нами какого-то разбойника-кавира - это низость и преступление перед всеми асурами и Митрой!
Больше в этот вечер вопросов никто не задавал...
Наутро все пошло своим чередом, но в головах ребят надолго отпечатался образ вождя Дурашравы в виде чародея-змееносца. У Зарди он вызывал только неприязнь и гадливое отвращение, а у Тури -напротив, болезненное любопытство. Этот сорванец был бы не прочь увидеть самолично, как Дурашрава кормит своих змей, и даже пойти ради этого в услужение к узурпатору. А там - будь что будет...
Прошло какое-то время, и мальчики попросили деда рассказать про древних царей и особенно про злого царя Заххака.
- Долго правил народом иронов славный род Парадаты, - начал свой рассказ Биершан, - род, ведущий начало от Триты, который ведет свой род от Йимы, первого человека на земле. Десять царей было в том роду, из них девять царствовали по праву своего рода и только один - Заххак, пришелец из далекой южной стороны, вероломно захватил власть, не принадлежавшую ему ни с какой стороны.
- А как звали тех девятерых царей рода Парадаты? - спросил Зарди.
- Как их звали? Первый из них носил имя Гайомарт. Это был великий человек, строитель, искусный мастер, он научил людей ремеслам, вывел их из пещер в жилые дома, дал им закон и календарь, разделив год на 12 месяцев. Наследником его должен был стать любимый сын Сиямак, но погиб он от руки злого дэва, и править стал второй его сын Хошанга. Затем был царем Тахма-Уруп, потом Джамшид, убитый Заххаком, потом Траэтона, сын Джамшида, за ним - Манучехр, Навзар, Зутахмаск-Зав и последний царь этого рода - Керсаспа. Керсаспа был великий воин, вооруженный палицей. Победил Керсаспа трех драконов-дэвов: Срувара, Гандарва и Снавидку. Страшные были эти чудовища... Срувар, целиком глотавший коней, был полон яда, бившего из него струей в сажень высотой. Гандарв хотел уничтожить весь мир вообще, а дракон Снавидка, рогатый и камнерукий, вознамерился свергнуть богов верхнего мира и запрячь их вместе с демонами преисподней в свою колесницу. Но победил их Керсаспа, хотя и сам не уберегся. Заснул Керсаспа вечным сном под напевы злых демонов, и надолго остались ироны без царя...
- Ты не всех назвал, дед, - вновь подал голос Зарди. - Где же здесь Колокша? Ведь он тоже наш древний царь.
- Ишь ты, усмотрел, - добродушно усмехнулся Биершан. - Царь-то он царь, но из другого рода. И жил он очень давно, раньше даже, чем Гайомарт.
- А какого он роду-племени, этот Колокша?
- Разное говорят. Одни считают, что он - сын богов, другие, что он - сын первого человека Йимы, третьи - что он сын второго человека Таргишты. Их было три брата: Арпокша, что означает "Владыка вод", Рипокша, что значит "Владыка гор" и Колокша - "Царь-солнце", который был самым младшим из них. Однажды с неба упали золотые предметы, братья увидели их, но только младший - Колокша - сумел овладеть золотом и тогда старшие братья отдали ему во владение все царство.
- Что же это были за предметы?
- Плуг с ярмом, секира и чаша.
- А почему же старшие братья не справились с ними? Силы у них не было что ли или ума не хватило? - быстро спросил Тури.
- Все у них было - и сила, и ум. Но не дали боги им даже прикоснуться к тем предметам; все они - и плуг, и секира, и чаша - сразу воспламенялись, раскалялись добела и сжигали руки Арпокше и Рипокше.
Ребята представили себе расплавленное золото - им приходилось видеть, как выглядит расплавленный металл. Если эти предметы, раскалившись, не расплывались бесформенной массой, то они действительно были волшебными.
- А Колокша? Ему золото далось в руки? - вновь сверкнул глазами Тури.
- Да, - кивнул Биершан, - но не раньше, чем допустили его к священным предметам старшие братья. А они очень хотели сами править всем народом, но сколько не пытались взять в руки плуг, секиру и чашу, все было напрасно.
- Спрятали бы все это куда-нибудь с глаз подальше, - проворчал Тури, - тоже мне, умники. И никто бы ничего не узнал... Как думаешь, Зарди, ведь ты же старший?
Зарди промолчал, но старик вдруг разгневался.
- Как это никто не узнал бы? - Биершан прямо сел, как стоял, на свою лежанку. - Ты что такое говоришь? Народ же все видит, людей не обманешь! Нет, Тури, ты здесь не прав! - Он погрозил внуку пальцем. - Не прав, а если и дальше будешь так изворачиваться в мыслях и делах, жизнь твоя станет тяжким укором для нашего рода Спитамов и посмешищем для всех авхатов... Подумай над этим, пока не поздно!
Он замолчал, нахмурившись, а Тури пожал плечами и попытался улыбнуться.
- Ладно уж, не сердись, деда. Я же не нарочно, чтобы тебя обидеть, а просто так, не подумав. Расскажи-ка лучше про Заххака.
Старик пристально всмотрелся в лицо младшего внука: "Так и тянет его на всякие гадости, как муху на навоз. И в кого он такой уродился? Не обошлось, видно, тут без проделок Ангро-Майнью". Он уже собрался было отчитать Тури, но тут к нему с вопросом обратился другой внук, Зарди, до того молча сидевший в сторонке.
- Дед, а ты не знаешь, почему именно эти предметы спустились с небес?
- Как же не знать, конечно, знаю. - Биершану не в первый раз приходилось отвечать на этот вопрос. - Это знаки царской власти. Кому дается в руки золотой плуг, тот владеет всеми земледельцами-общинниками. Кто взял в руки золотую секиру, тот - начальник всех воинов, а кто прикоснулся к чаше, тот руководит жрецами.
- Так почему же именно плуг, а не уздечка? Ведь ироны почти не пашут землю, но зато разводят скот.
- Да, ты прав, Зарди. Мало кто в наших степях нынче пашет землю, разве что катиары по Данапру, да пасаргады в далеких южных странах. Но раньше было совсем иначе...
- Ты хочешь сказать, что все ироны в прежние времена пахали землю и сеяли хлеб? Даже кавиры? - удивился Зарди.
- Кавиров тогда еще не было, это новое племя, собранное из разных народов. Среди кавиров много древних арианов, аллонов и даже тлепшей с Кандзы. А все прочие ироны пахали землю в долинах рек и выращивали хлеб. Тогда дождей было мало, трава в степях рано выгорала, и скот плохо нагуливал вес. Пахать землю было проще и надежнее для пропитания... Но это - не главное, что разделяет людей в этом мире...
- А что же тогда главное?
- Не знаю, сумеешь ли ты понять меня, Зарди... Дело в том, что земледельцы, как люди, намного спокойнее и надежнее кочевников, они не предадут и не изменят в одночасье, не воткнут, улыбаясь, нож тебе в спину.
- А почему так? От еды это что ли зависит? - спросил, влезая в разговор, Тури.
- Как это от еды? - не понял Биершан.
- Ну, если люди едят хлеб, то они мирные, как коровы, а если мясо - то буйные, как пардусы, - попытался объяснить свою мысль Тури.
Дед от души рассмеялся.
- Значит, ты сам слишком много мяса ешь, оттого и задира...
- Да нет, - покраснел от обиды младший внук, - я не про отдельных людей, а про племена говорю. А что, разве не так?
Старик покачал головой.
- Нет, ребята, совсем не в этом дело.
- А в чем же?
- Земледельцу нужен клочок земли, и он на нем трудится всю жизнь; а кочевнику отдай сразу всю степь, и все равно он будет с завистью смотреть на соседа... Подрастете - сами все увидите...
Биершан снял со стены узкий длинный меч в узорных, отделанных тисненой кожей, ножнах, осторожно выдвинул лезвие, не забыв прочитать при этом охранительную молитву - оружие не любит пустой суеты, оно свято...
- Вот видите, ребятки, каким холодом сверкает этот клинок? Этим оружием и сильна ныне наша степь, ни у кого на всем белом свете нет такого. - Он помолчал, затем продолжил. - А скажите-ка мне, только ли рубить головы врагам может этот металл?
При этих словах старика его сын Пурушаспа, что-то мастеривший в своем углу, сразу насторожился: что еще на этот раз удумал беспокойный отец его вложить в глупые головы своих внуков. Заметив это, Биершан рассмеялся:
- Не бойся, сын, плохому я их не научу. Да и тебе самому не грех бы послушать то, что скажут нам отроки. Послушать, да помотать себе на ус на будущее... Ну-ка, ребятки, отвечайте на мой вопрос!
Тури, как обычно вылезший вперед, пожал плечами:
- А что тут говорить? Оружие оно и есть оружие. Им нужно воевать - нападать или защищаться. Оружие любит теплую кровь.
- А еще?
- Еще? - Тури почесал в затылке. - Ну, можно дерево срубить для переправы или для костра. Только мечом неудобно, для этого топор есть. Вот и все.
- Все? Ну, ладно. А ты, Зарди, что скажешь?
Зарди, насупясь, сердито глянул на брата:
- А зачем воевать, если ты, скажем, земледелец, и тебе не вся степь нужна, а один только кусочек речной долины. Из этого металла можно такой плуг сделать, что пахать им - одно удовольствие. На всех еды хватит.
- Да ты что говоришь? - вскипел Тури. - Разве не знаешь, что из волшебного металла разрешается делать только оружие? Попробуй, скажи такое самому Дурашраве, он прикажет высечь тебя кнутами!
- А вот и скажу! Все ему скажу! И кнутов твоих не побоюсь, как не побоялся их кузнец Кава, что сверг злого врага Заххака. Расскажи о нем, деда!
- О ком, о Каве или о Заххаке?
- О Заххаке, - быстро ввернул свое Тури.
- О Каве, - почти одновременно с ним успел выпалить Зарди.
"Подросли сорванцы, рвутся из гнезда, - устало подумал дед, - и у каждого на уме свое. Эх, что будет с вашими головушками, птенцы, когда попадетесь вы в когти ястребу?"
Костер чадил, никак не желая разгораться... Дым густо стелился по земле, длинными языками сползая в распадок между отрогами невысоких холмов, поросших стройными светлыми соснами. С моря тянуло прохладой, сыростью, запахами водорослей и еще чем-то неуловимо морским, соленым на вкус. Бесконечной чередой тихо накатывались на берег волны, с шипением разбиваясь о борта наполовину вытащенных на песок ладей, и так же тихо отступали назад, в просторы моря...
Море это не так давно стали называть Вендским морем, так как на всех его берегах, за исключением самого крайнего северо-востока расселились многочисленные племена вендов: сорок племен, сорок наречий, сорок сороков родовых общин. Все, или почти все венды, не считая, пожалуй, засевших глубоко в лесах по Висле сорбов, отличаются воинственностью, неукротимостью, жестоким и даже диким нравом - и потомки Ирмина эрминвены, и дети Инги-Фрейра ингвены, и галиаты, что означает "храбрецы", и велитабы, и, наконец, лютены, имя которых со всей ясностью говорит само за себя.
Море это имеет и другие названия. В давние времена прадеды самих же вендов и всех прочих ариев дали ему имя Воуракша, то есть "Имеющее большие заливы". Море и в самом деле состоит из сплошных заливов, да и само оно не что иное, как один большой вытянутый к востоку залив, далеко вдающийся в сушу и соединенный с Морем Туманов чередой узких извилистых проливов. Древние легенды северных народов суоми и виро утверждают, что некогда Вендское море было озером, наполнявшимся талой водой с Великих Ледяных Гор, исчезнувших ныне навсегда. Оно медленно наступало на южный берег, превращая его в длинный извилистый пояс болот, что и дало морю третье его название - Болта, означающее в вендских языках и то, и другое - и пояс, и болото - одновременно. Так и зовут его сейчас: то Вендамер, то Болта...
... Наконец огонь взял свое, дрова, потрещав и подымив, подсохли и разгорелись; ровно загудело пламя, бросая отблески на деревья, освещая лица и фигуры сидящих вокруг костра людей, отражаясь в глубине зрачков... Издавна известно: огонь обладает волшебной силой, он притягивает взгляд и очищает голову от дурных и суетливых мыслей, приобщая к вечному миру богов... именно это и требовалось сейчас сидящим у костра: ведь назавтра им суждено было предстать перед всесильными жрецами священного острова Боруян.
Остров этот почитался священным у всех вендов - от ингвенов сурового севера Сканды до полуденных ариев-непров, добрую половину которых составляли полудикие степные кочевники Ахшайны. Так было принято с тех времен, когда все племена вендов, расселяясь вокруг Болты, проходили именно через этот остров и устанавливали на его зеленых берегах статуи своих богов в надежде на их помощь и заступничество в неведомых таинственных землях... Затем северные венды ушли через острова и проливы дальше, в горы и долины Сканды, их сменили другие племена, и иные родовые боги смотрят теперь на морские просторы с низменных берегов Боруяна.
Откуда взялось это название острова? Никто того не знает точно, но утверждают разное. Одни говорят, что на острове много сосен, отсюда и "бор" и "Боруян", другие считают, что имя ему дали венды-поруссы, первыми из всех вендов расселившиеся к востоку от Вислы. Третьи же утверждают, что остров назван так по имени древнего бога войны Руевита, идол которого до сих пор грозно возвышается на южном берегу острова, в святилище Коренице: огромный резной столб мореного дуба с семью суровыми ликами, вооруженный восемью железными мечами, семь из которых висят у украшенного медными и золотыми бляхами пояса идола, восьмой же он держит в правой руке, всегда готовый к бою. У ног его приносятся перед походами и после них кровавые жертвы. Два других идола, расположенные рядом - боги Поревит и Поренут - значительно скромнее: это сравнительно мирные боги плодородия и моря (впрочем у морского бога есть свои жертвы).
Нашим путникам хорошо знакомо святилище Руевита, они уже бывали здесь перед прошлогодней войной с соседями-кельтами, на которых ходили за реку Лабу. Но не в Коренице лежит их путь ныне, а в Аркону - в храм Свентовита - главного бога всех вендов побережья - и стодорян, и велитабов, и варинов, и ободритов. По важному делу отправил их на Боруян отец - вождь славного племени велитабов.
Трое юношей сидят у костра. Это сыновья-погодки великого князя Вендослава, их имена - Годослав, Негорад и Видевут. Старшему, Годославу, уже минуло восемнадцать лет. Он высок, широк в плечах, русая борода украшает его суровое лицо с жесткими, словно из дуба вырезанными, чертами и пронзительным взглядом светлых глаз. Не по годам строг и суров этот юный воитель. Не любят его воины, хоть он и храбр, и неукротим в бою, однако - жесток, за самую малую провинность готов наказать и младшего дружинника-отрока, и седого отца семейства. Много раз выговаривал ему за это отец, не единожды советовал ему смирить гордыню и снизойти до человека.
- Пойми, сын, - говорил не без горечи в сердце старый Вендослав, - ты хороший воин, но этого мало. Вождь должен любить и беречь своих людей, прощать им мелкие слабости и недостатки. Тогда они готовы будут идти за тобой и в огонь, и в воду.
- Мне не в чем каяться, отец, - упрямо стоял на своем Годослав. - Я и себя нисколько не жалею, все отдаю для дела, и с других спрос не меньше.
- Ну что ж, - вздыхал старик, - со временем ты, может быть, и поймешь, что не прав. Подумал бы, на кого я войско и страну оставлю, коли помру? Ты горяч и безрассуден, а братья твои - какие из них воины, сам знаешь...
Действительно, Негорад, второй сын вождя велитабов, был полной противоположностью своему старшему брату. Невысокий и плотный, с широкой костью и огромной силой в могучих руках, он играючи справлялся с любой тяжелой работой, но воевать не любил: скакать по полю либо грести в ладье было для него невыносимо тяжко и тошно - не для тела, а для души. Душа томилась нетерпеливым ожиданием возвращения домой, где его уважали за силу и рассудительность, где все дышало порядком и устроенностью. По характеру Негорад был от рождения домоседом и рачительным хозяином, он мог в довольстве и неге царствовать, но не смог бы защитить свою державу от врага...
А врагов вокруг было предостаточно: и сами венды подчас не прочь были померяться силой друг с другом, и кельты не давали дремать, да и лихие кочевники из южных степей не единожды совершали большие набеги, доходя иной раз и до самого Вендского моря, чему служила не только воинская удача, но и прекрасное, ни с чем не сравнимое оружие скотеней (так венды называли всех южных скотоводов, независимо от их языка) - мечи из прочного гибкого металла, не из железа, а из стали. Таких мечей у вендов не было.
Третий сын князя, Видевут, не жаловал вниманием ни военного дела, ни хозяйства - он был мечтателем и фантазером. Хрупкий нескладный юноша с ясными глазами и с едва пробивающимися усами целыми днями готов был слушать певцов и сказителей, часами мог наблюдать за перепелками в поле, рыбаками в море, облаками в небе, бурными морскими волнами, любил слушать шум осеннего мелкого дождя по тесовой крыше, крики журавлиных стай в перелетную пору. Был он приветлив на слово и отзывчив на чужую беду, но люди как-то все же сторонились его, считая немного блаженным, не от мира сего...
Горько было отцу видеть все это. Бывает же такое: от единого корня, но все побеги разные, и ни одного прямого, каждый крив по-своему! Может быть, это от того, что матери у них разные (по обычаю Вендослав имел нескольких жен)? За какие такие грехи боги наказали старика?...
Вендослав тайком от сыновей отправился к святилищу древнего Триглава, благо было это не так уж и далеко - тут же, на побережье, в земле лютенов, входивших в племенной союз летвенов. Бог о трех головах, вырубленный из крепкого столетнего дуба, стоял на трех холмах (вернее, на главном из этих холмов), весь обвитый золотой цепью; этой же цепью с золотой пластиной были прикрыты и глаза идола, чтобы ответ его не имел пристрастия: бог слеп, но его слово - истина. Нижний край цепи свободно свисал до земли, к ней крепилась золотая же фигурка дикого кота, особо почитаемого у лютенов не только за свирепость и бесстрашие, но и по легенде о князе Попле из рода Котышки, которую хорошо знал и сам Вендослав.
Жрец, сухой сгорбленный великан с седой бородой до пояса, молча выслушал Вендослава и повел его к месту гадания, чтобы узнать волю Триглава и предсказание судьбы. Он долго раскладывал на землю копья, что-то бормоча при этом себе под нос. Затем служки привели вороного коня, завязали ему глаза и трижды провели его через эти девять копий. На первом круге конь споткнулся трижды, на втором - дважды, на третьем - один раз.
- Трудные ты задал вопросы, князь, - произнес жрец, качая седой головой, - и нет на них простых ответов. Одно лишь вижу ясно - прежде, чем оставить дело свое сыновьям своим, пошли им испытание. Тот, кто справится, и будет вождем после тебя.
- Какое испытание? - спросил князь.
- Не знаю, но предстоит им нечто невиданное доселе среди всех вендов.
- А кто же знает?
- Скажу так: две зимы долой и война из памяти вон, а там уже и ждут детей твоих в Арконе и непременно всех троих...
Прошло два года, сходил Вендослав в поход на кельтов-треверов и, вспомнив пророчество Триглава (да что его вспоминать, когда оно и не забывалось ни на один день!), призвал к себе сыновей. Вошли они в горницу, поклонились по обычаю:
- Звал, отец?
- Да, звал. - Он обвел долгим пристальным взглядом всех троих: какие все-таки они разные! - А теперь слушайте внимательно: и ты, Годослав, и ты, Негорад, и ты, Видевут. Настала пора показать всем людям вашу силу да ум, кто во что горазд будет, да послужить всему роду вендскому.
Братья переглянулись.
- Да, всему роду вендскому, - продолжил, повышая голос, князь. - Берите ладьи да ступайте с малой дружиной на Боруян, в Аркону. Там вы все и узнаете. Жрецы уже ждут вас всех троих. Да не забудьте: к храму можно являться только на прибавлении дня, до полудня. Если прибудете к острову позже, ночуйте на Вольгасте - там приют для всех страждущих, даже для кровных врагов, оружию там нет силы и власти... Вы все поняли?
- Да, отец, - поклонились братья.
- Тогда ступайте, да немедля - в путь! С вами пойдет Крум, он будет за старшего.
Братья еще раз поклонились и молча вышли. Видевут хотел что-то спросить, но суровый взгляд отца остановил его...
... Сидя у костра, Видевут неотрывно смотрел на игру сполохов угасавшего огня. Братья его поужинали и уснули, завернувшись в плащи. У соседних костров тоже тишина, воинов сморил сон, лишь стража продолжала бодрствовать - не по нужде, а по воинскому обычаю: береженого боги берегут; известно, что здесь, на Вольгасте, нет вражды и врагов, но мало ли что?
Видевут вздохнул, наблюдая, как перебегают в углях сполохи и блики огня, то прячась в темень золы, то являясь во всей красе. Если бросить веточку, то она мгновенно вспыхнет: жар в углях хоть и скрытый, но большой. Он вновь вздохнул: братьям-то что, поели и дрыхнут без задних ног, нет у них в головах никаких мыслей про то, что их ждет. Послал отец, ну и послал. Годослав - тому все равно, куда идти, лишь бы повоевать; негорад лишь ворчит, недовольный, что от дел оторвали. А как быть ему, Видевуту? Что-то томит душу, а что - не понять...
- Не спится? - рядом с Видевутом опустился на траву Крум, его дядька-воспитатель
По давнему обычаю дядьками княжичей у всех вендов становились, как правило, ближайшие родичи со стороны матери, чаще всего их родные братья. Так оно было и на этот раз. Крум приходился родным братом третьей, самой младшей жене князя Вендослава, которую звали Эгле, то есть "елочка" или "иголочка". Крум сам привез свою младшую сестру князю в жены из далекой Рикойте, он берег и охранял ее в чужом племени, он пестовал и обучал уму-разуму старшего племянника своего (у Эгле были еще две дочери) Видевута, к которому крепко привязался.
По складу характера своего Крум чем-то был схож со своим воспитанником (родичи, как никак!) - такой же восторженный и увлекающийся, такой же незлобивый и непрактичный, он поначалу не оправдал в глазах велитабов их представлений о диких, злых и жестоких поруссах - древнейших вендах всего побережья Болты. Однако, был он крепким и достаточно сильным, неплохо сражался, мог достойно постоять за себя, хотя драться и не любил, как не любил и выделяться из общих рядов чем-либо еще. Но это ему как раз и не удалось.
Обладая острым умом, наблюдательностью и хорошей памятью, Крум с детства усвоил многие хитрости лесной и поморской жизни, которым обучил и своего юного воспитанника. Например: как в дождь развести костер из сырых прутьев (тут главное - как их подобрать по породам и как сложить), как предсказать погоду и удачную рыбалку по мелким явлениям на небе и на земле, чем лечить болезни, как выжить в незнакомом лесу с одним ножом (где спать, как добывать пищу, из чего сделать посуду и одежду, куда и как выходить из леса), как в море ориентироваться по звездам и по ветру, и многое другое, пригодное на каждый день.
Будучи любознательным от природы, он изучил языки всех народов Болты (благо, что чужих из них было только два - кельтский да виро, остальные - свои, вендские) и запомнил многие легенды - как местные, так и принесенные вендами с далекой, полузабытой уже, южной прародины. Словом, стал он для велитабов чем-то вроде кладезя знаний, за что и получил от них уважительное прозвище Путята.
Всем был хорош Крум-Путята - и умен, и красив - но неудачлив в жизни, не было ему счастья. Женился он рано, еще в Рикойте, но жена померла в родах. Уже тут, в Колобреге, задумал было он жениться повторно и девчонку присмотрел хорошую, но вышла как раз в ту пору война с кельтами из-за Лабы, а , когда вернулся из похода - девчонка та просватана уже за другого... Словно нарочно - в его отсутствие... Кто его жалел, а кто и злорадствовал, насмехаясь над чужаком - не замай, мол, наших девок... Не решился Крум больше испытывать судьбу, так и остался бобылем, отдав все тепло души своей племянникам, особенно - Видевуту.
- Не спится? - Крум внимательно всмотрелся в лицо племянника.
- Да, вот, думаю: отчего это ветер с рассвета всегда к морю дует, а на закате - с моря к берегу? Рыбакам удобно: утром с попутным ветром уходят, а вечером с попутным же возвращаются... Неужто боги нарочно так придумали, чтобы людям помочь?
- Помыслы богов непостижимы для нас, Видевут. Они так устроили землю, что все вершится как бы само собой. Но, сдается мне, не об этом твои мысли сегодня... Так ведь?
- Не знаю, может оно и так. Смутно на душе, словно мешает что-то... А скажи, дядько Крум, боги всегда сильнее людей?
Крум понимающе улыбнулся, поворошил веткой угли костра. По пепельному мареву кострища пробежало многоцветье огоньков, одни из них тут же погасли (словно глаза закрылись!), другие продолжали перемигиваться, как звезды в небе.
- Знаю, о чем ты думаешь, Видевут, - произнес наконец он, - о завтрашней изреченной воле богов. Боги всесильны, запомни это, но не всемогущи. Есть на белом свете одна вещь, которую не в силах сотворить с людьми даже боги...
- И что это? - глаза юноши блеснули в тусклом свете угасающего костра. - Поведай!
- Я не знаю, поймешь ли ты, - осторожно произнес Крум, - но слушай и запоминай. Боги не в силах вернуть уже сделанное людьми обратно в несотворимое, в несделанное.
- Как это так?
- Ну, например, ты знаешь, откуда взялся у людей огонь? Помнишь, люди похитили у богов огонь и обогрелись у него?
Видевут кивнул.
- Да, помню. И что с того?
- А то, - Крум назидательно поднял вверх палец, - что боги не смогли отнять огонь у людей и вернуть его на небеса, даже если бы и захотели. Нельзя повернуть вспять однажды уже совершенное. Боги наказали похитителей, но оказались бессильными перед людьми.
- Странно, - Видевут в сомнении покачал головой, - как же они не предусмотрели, что огонь у них будет похищен? Ведь боги предсказывают судьбу, они знают все... Они должны были как-то помешать...
- Конечно, боги прекрасно знали, что огонь у них в конце концов похитят. Но - где, когда и кто - этого не дано ведать даже им.
- Постой, постой, - Видевут наморщил лоб, пытаясь уловить какую-то мысль, - получается, что боги знают только о том, что должно произойти. А как это будет выглядеть, неизвестно никому, даже им? Так?
- Именно так, - кивнул Крум. - Это все равно, как мы, к примеру, знаем о том, что утром солнце восходит, а вечером садится. Однако, какая будет погода днем: дождь или ветер, ясно или пасмурно - не всегда понятно заранее. Именно потому боги и нуждаются в людях для исполнения своих предначертаний, что не могут сами действовать за людей; без людей они бессильны...
Видевут приподнялся, вглядываясь в лицо Крума.
- Значит, у человека всегда есть выбор?
- Ты прав, мой мальчик! Выбор есть всегда. В руках божьих наше рождение и наша смерть, а все остальное творим мы сами. Помнишь, как в сказке: направо пойдешь - богатому быть, налево- женатому быть, прямо - убитому быть...
Крум умолк, и наступила тишина, прерываемая лишь мерным шипением набегавших на берег пенистых волн. Видевут долго сидел, размышляя над словами своего воспитателя. Теперь многое встало на свои места и обрело смысл; словно пелена с глаз спала, а тяжесть с души куда-то исчезла напрочь, как будто ее никогда и не бывало. Спать по-прежнему не хотелось. Он дернул за рукав дядьку:
- Расскажи что-нибудь про старину. У тебя это получается. А?... Расскажи... Как в детстве, помнишь?
Усмехнулся Крум, покачал головой: "Эх, Видевут,Видевут, как был ты малышом, так и остался. Сказку тебе подавай на ночь..." А вслух произнес:
- Ну, хорошо, хорошо, расскажу. А ты ложись к костру поближе да укройся получше, нынче ночи холодные... Ну а теперь слушай...
... Давно это было... Жили в те далекие времена далеко-далеко отсюда, посреди широкой привольной степи муж честный по имени Богумир и жена его Славуня. И были они послушны богам, и разводили скот среди трав, и было у них три дочери и два сына.
И сказал Богумир на седмицу: "Мы должны выдать своих дочерей замуж, чтобы увидеть внуков." Так сказал и запряг повозку, и поехал, куда глаза глядят. И доехал до дуба, стоящего в поле, и остался ночевать у костра. И увидел он в вечерних сумерках, что к нему подъезжают три мужа на конях.
И сказали они: "Здрав буди! Что ищешь ты?"
И поведал им Богумир о печали своей. А они ему ответили, что сами в походе, дабы найти себе жен. И вернулся Богумир в степи свои, и привел трех мужей дочерям своим.
Отсюда изошли три вендских рода - древены, кривены и полены, ибо первая дочь Богумира имела имя Древа, а другая - Скрева, а третья - Полева. Три же мужа их были - Утренник, Полуденник и Вечерник. Сыновей же Богумира звали Сев и Порус, от них идут собры и поруссы.
Создались же те роды за морем в крае зеленом, когда были венды еще скотоводами. И было то в древности глубокой, до исхода нашего к Горбатой горе. И жили там и другие роды: и сыновья Манна - Ингви, Ирмин, Исти, и леты, и галы, и хоруты, и стодоры, и прочие...
Крум замолчал и прислушался...
- Ты спишь, Видевут?
Ответом ему было ровное дыхание.
- Ну, спи, спи, и я буду укладываться...
... Попутный ветер наполнял живительной силой паруса, упругие волны, разрезаемые заостренными носами ладей, с шипением отступали в разные стороны, солеными брызгами ложились на лица и одежды воинов. Ладья, в которой находились братья, шла первой, за ней - вторая с княжеской дружиной; та дружина - не по войне, а по чести княжеской.
Путь лежал вдоль восточного берега острова, изрезанного глубокими впадинами-бухтами и покрытого густым сосновым лесом, подступавшим к самой воде. Красив был остров Боруян в эти утренние часы, прекрасно было и море - зеленовато-синее, искрящееся мириадами солнечных бликов. Такая ширь воды под сводами небес, такое раздолье, что сердце наполняется радостным сознанием единения с этой великой природой, с самими богами!
Тот, кому приходилось хоть раз самому почувствовать ласковое дыхание Болты в летнюю пору, никогда не забудет спокойную задумчивость и подернутую легкой дымкой бесконечность его, прерываемую темными, издалека заметными массивами сосновых боров и яркими светло-желтыми пятнами и линиями обрывов и песчаных дюн... Но сурово и безжалостно Вендское море в шторм, бури здесь бывают пострашнее, чем на других морях, потому как оно мелкое, узкое и продувается ветром от берега к берегу всего за несколько часов... Много кораблей погребло в своих пучинах суровое Вендское море, застав их внезапной бурей вдали от берегов и отправив вместе с людьми и всем содержимым в гости к морскому царю Поренуту-Аутримпсу...
Нет возврата из того гостеванья... Ненасытен Поренут, вновь и вновь требует он жертв, и венды, перед тем, как отправиться в путь, издревле приносили урочные дары морскому царю. Суров, вспыльчив, но отходчив и щедр Поренут-Аутримпс. Щедро делится он с людьми своими богатствами - рыбой, креветками, морским зверем и прочей живностью. Возле Боруяна, в устьях небольших речек, море такое мелкое (особенно, к западу от острова), что, отступая во время отлива, оно обнажает дно на тысячи шагов, и рыбаки вынимают улов из вентерей, лежащих прямо на дне, а ребятишки делают специальные ловушки, в которых рыба остается без выхода, или разыскивают добычу прямо в пластах донного ила. Море кормит людей, и люди благодарны ему за это.
Но самым большим чудом Вендского моря, не встречающимся более почти нигде, был и остается янтарь - теплый, светлый и радостный камень. Слезы морских дев застыли в этих полупрозрачных медового цвета камнях, выносимых морем на берег, тихие, светлые и печальные женские слезы; поэтому, видно, янтарь служит не только оберегом от несчастий, но и помогает при родах. Бывало, видимо, что капнет слеза на зазевавшуюся муху, так и останется она в этой слезинке навсегда. Много таких камней скопилось у Видевута в особом ларце, часто вынимает он их оттуда и смотрит на свет через прозрачную застывшую слезу. Чудные мушки в тех камнях запрятаны: одни обычны и знакомы с детства, а другие не встречались никогда - где же такие водятся, уж не в подводных ли садах морского владыки Аутримпса?
Берег слева отступил вглубь острова очередным глубоким заливом, и далеко впереди показался песчаный уступ его с причалом, от которого лежал пеший путь к священной роще бога богов Свентовита. На пристани было пустынно; никто, видимо, не должен был сегодня помешать юношам узнать свою судьбу. Лишь двое простоволосых седобородых старцев в длинных белых одеждах, расшитых по кайме красными узорами - символами солнца и с огромными посохами в руках стояли на берегу. Один из них приложил руку козырьком к лицу, защищаясь от солнца и пытаясь рассмотреть людей на кораблях, второй что-то сказал мальчишке-ученику, примостившемуся рядом с ним, и тот, сверкая пятками, быстро побежал по тропинке вверх по склону.
Причалили, завели концы за столбы из мореного дуба, сошли на берег, поклонились в пояс старцам:
- Здравы будете, и вы, отче, и весь народ стодорянский. Пришли к вам на поклон сыны князя Вендослава.
- Здрав буди и ты, Годослав, и ты, Негорад, и ты, Видевут. Добро пожаловать в Аркону. Пойдемте, сам старец Судимир ожидает вас.
Один из жрецов направился по тропинке вместе с юношами, другой поотстал, бросил короткий взгляд на воинов, опытным глазом выделил Крума как старшего, подозвал к себе:
- Дружина пускай подождет здесь, на берегу. Княжичи пойдут без вас. Ждите... Можете развести костер, но только один. И никуда отсюда не отлучайтесь, - газа его сурово блеснули, - иначе проплутаете в наших лесах до скончания века своего... Ты все понял, воевода?
- Да, отче, - Крум отвесил поясной поклон, скрывая в душе недовольство.
Уж больно великими тайнами обставили всю свою жизнь эти стодоряне-боруяне... Понятно, что богам не след мешать, но ведь на острове, кроме богов, обитает целое племя, а как оно живет - не знает никто, что любознательному Круму и обиднее больше всего. Были смельчаки, что, не боясь гнева богов, проникали на остров, но их всегда находили мертвыми у самого берега, возле пристани. Как они погибали, оставалось тайной: не удушены, не утоплены, не зарезаны, не загрызены... А бывало, что и вовсе пропадали добры молодцы без следа...
- Да, отче, - повторил Крум, - я все понял. Но позволь спросить, как же быть с дарами вашему храму? Все у нас здесь, в ладьях лежит.
- Не след тебе, воевода, поперед богов суету напускать. Судимир, коли надобность в том будет, сам пришлет своих людей и возьмет все, что посчитает нужным... А ты жди... Да смотри, Крум, - старец своим острым огненным взором как бы разом охватил все потаенные уголки души воина-порусса, так, что тот невольно поежился (имя-то откуда узнал?), - вижу я тебя и помыслы твои насквозь. Не суди о том, чего не ведаешь, не желай знать то, чего не следует, смири гордыню свою и успокой сердце свое...
Жрец круто развернулся и удалился по тропинке меж рядов стройных светлых сосен, за которыми, как за частоколом, даже и не просматривались постройки Арконы... Жаль!... Крум давно мечтал хоть одним глазком взглянуть на храм Свентовита, но, видно, не судьба... Посторонним там делать нечего. Боги не любят ни зевак, ни соглядатаев; к ним идут только те, кто уже всей душой и всем сердцем готов к встрече с богами.
Крум вздохнул и отправился к воинам. Строго-настрого предупредил своих людей о том, чтобы никто не покидал пристань, но караулы выставлять не стал - ни к чему, тем более, что в двух-трех местах он уже заметил мелькание светлых голов ребятишек-сторожей: небось, уже целый отряд местной детворы собрался, чтобы следить за всеми перемещениями чужаков-велитабов. Заметил, но промолчал и, даже, наоборот, сделал вид, что ничего не случилось и он, якобы, совершенно не знает о том, что лагерь окружен двумя десятками малышей, едва сдерживающих дыхание от волнения и напряженно сопящих от осознания важности порученного дела. Пускай поиграют в войну, пока это им интересно и не в тягость...
Поднявшись по узкой извилистой тропинке, проходящей сквозь густой сосновый бор, путники оказались на обширной ровной луговине. Спева, за деревьями, видны были стены деревянной крепости с широко раскрытыми настежь воротами и причудливыми бревенчатыми башенками, крытыми тесовыми разноцветными крышами. Что-то сказочное проглядывало в контурах всех этих строений, словно именно здесь жил известный Попел Котышка. Но еще более удивительное зрелище открылось братьям через две-три сотни шагов, на этот раз - с правой стороны, там, куда направлялся идущий впереди них жрец-проводник.
Посреди небольшой поляны возвышалось, обрамленное рядами молодых дубков, странное сооружение на четырех столбах, открытое со всех сторон и состоявшее только из крыши, окрашенной в яркий красный цвет. Внутренности храма были скрыты от посторонних глаз плотными занавесями такого же красного цвета. "А как же зимой-то без стен? - подумал Видевут. - Ветер да снег повредят храм". И тут же вспомнил, что у них в Колобреге статуи богов стоят вообще без прикрытия и зимой, и летом. Что богам дождь и снег, когда они бессмертны...
Перед храмом, шагах в двадцати от входа, стояло несколько жрецов в красных ниспадающих одеждах. Один из них, самый древний на вид, но еще крепко сжимающий в руке огромный резной посох, шагнул вперед и жестом приказал братьям остановиться. Они догадались, что перед ними сам Судимир, и низко-низко поклонились:
- Здрав буди, отче!
- И вам здравыми быть, отроки. - Жрец поднял руку, предупреждая возможные объяснения. - Можете ничего не говорить, мне и без того известны заботы отца вашего Вендослава... Боги знают все...
Он перевел взгляд на сопровождавшего юношей жреца.
- Отведи их к гостевой скамье, напои ключевой водицей. Пусть подождут, обряд начнем ровно в полдень, когда тень укажет нам урочное время. - он показал рукой на какое-то странное сооружение из камней и высокого шеста.
Братья уселись в сторонке на широкой дубовой скамье, с интересом наблюдая за подготовкой к обряду. Вскоре им принесли в берестяном туеске холодной ключевой воды, от которой ломило зубы. Вода приятно освежала, но присутствовал в ней какой-то странный привкус, незнакомый Видевуту. Он вопросительно посмотрел на братьев, но те, скорее всего, ничего не заметили и не проявили никакого беспокойства. Однако жрец, сопровождавший их от самого причала, и, вероятно, ожидавший какой-то реакции на вкус воды, сразу отметил волнение Видевута и не преминул тут же сообщить об этом самому Судимиру. Тот кивнул головой, смерил юношу долгим взглядом, но ничего не сказал. Что это могло бы означать, Видевут так и не понял.
Тем временем на поляне полным ходом шли приготовления к гаданию. Служители привели и привязали к красному столбу священного белого коня, на котором, как считали венды, по ночам бог Свентовит воевал с демонами, поэтому каждое утро коня отмывали от ночной грязи начисто. Действительно ли на коне по ночам разъезжал сам Свентовит или это делали за него жрецы?... Кто знает, но, тем не менее, конь каждое утро был так основательно выпачкан в грязи, словно всю ночь скакал где-то по болотам и топям.
Служители вынесли откуда-то охапку копий и разложили их тремя рядами по девять штук на ровной, притоптанной конскими копытами, песчаной площадке слева от храма. По правую руку от святилища младшие жрецы развели костер и приготовили священные дары: хлеб и мясо, медовую брагу-сурицу и молоко.
И вот, наконец, наступил долгожданный миг. Главные жрецы выстроились перед лицевой стороной храма, тут же поставили и троих братьев. Тень от высокого шеста подползла к нужной отметке, глухо прозвучал медный гонг и медленно раздвинулся на две стороны тяжелый багровый занавес пред ликом божества... Все упали на колени и склонили в поклоне головы. Затем жрец Судимир встал и шагнул вперед. В руках он держал каравай хлеба и кувшин с сурицей. Поставив дары к подножию идола, он воздел руки к лику огромной мрачной статуи:
- О Великий Страж Небес, Бог Богов Свентовит, тот, кого зовут Богом Прави и Яви, Богом Белого Света, нарекают Сварогом и Перуном, Перкунасом и Окопирмсом! Ты, светоч наш среди Яви и Прави, берегущий нас от Нави, Землю с Солнцем носящий, звезды держащий, свет укрепляющий - прими наши урочные дары и дай нашим сердцам радость и успокоение, укажи верный путь в незнаемое. Слава богу нашему Свентовиту! - закончил свою речь жрец. - Слава!
- Слава! Слава! - раздалось из рядов жрецов.
В костер брошены ломти свежего хлеба, куски мяса, вылиты брага и молоко. Запахи сгоревшей пищи вместе с дымом устремляются вверх, уносясь к божеству...
Видевут во все глаза рассматривает грозную фигуру бессмертного бога. Из-под золотой шапки, украшенной красными каменьями, сурово смотрят на все четыре стороны света четыре лика с серебряными бородами и позолоченными усами; огромный меч висит на широком кожаном поясе, расшитом золотом и драгоценными камнями; боевые знаки орлов прикрывают его плечи. Такие же орлы вышиты на занавесях, на развешанных вокруг красных плащах и знаменах, вырезаны на сундуках, стоящих у всех четырех столбов.
Бог молчит, но слово его явлено будет через коня, которого уже подводят к трем рядам копий.
- О Великий Свентовит! - вновь обратился к богу Судимир, - яви нам волю твою, дай нам знак твоего всевидения и могущества!
Он поклонился, выдержал паузу и ясным громким голосом с расстановкой произнес: