Аннотация: Роман. Будущий. По теме - городская фентези. Задумка серьёзная, но пока выходит черт знает что...
Всё в мире происходит не просто так.
Даже когда тебе чертовски не везёт -
оказывается, это тоже кому-то нужно!
(личное наблюдение)
Глава 1. 'Не везёт? Судьба-а-а...' (13 июня, пятница)
Гайка отчего-то шла туго. Точнее говоря, уже почти никак не шла.
Ельников устало уронил руки, покачнулся. Чтоб не упасть, опёрся на кулаки, и некоторое время понуро стоял перед колесом так, на четвереньках. А когда заставил себя поднять голову, недокрученная гайка, как назло, оказалась буквально перед носом. В душе от её вида что-то всколыхнулось, остро захотелось ей что-нибудь сказать.
- И ты, Брут, - с ироничной усмешкой выдохнул, секунду подумав.
Ирония, однако, не удалась - обида в голосе прозвучала очень даже искренне. А тут ещё, как бы вторя ей, разом заныли все свежие ссадины и ушибы, с удвоенной силой навалилась усталость. Станислав сам не заметил, как горько скривился: вся техника сегодня против него, вся. Вон, даже жалкая гайка и та упрямится, не хочет накручиваться...
'Техника - она не живая, саботажничать никак не может. Стыдись!' - некстати всплыл в памяти укоризненный голос отца.
Станислав вздрогнул. И послушно устыдился - отвёл от несправедливо обвинённой гайки взгляд; как мантру, принялся старательно повторять про себя отцовские наказы. Техника не живая, одушевлять её - плохо. По своей воле делать не может ничего, а если кажется иначе - это ему именно кажется, не более того... И нечего вспоминать весь сегодняшний день, нечего. Любые её 'капризы' могут быть объяснены вполне материальными причинами - если как следует подумать.
В этот раз долго убеждать себя не пришлось, подходящее объяснение строптивого поведения объекта труда нашлось быстро. Объяснение настолько банальное, что от ужаса разом заледенел пот на лбу и спине - неужто косо наживил, и уже всю резьбу свинтил к черту?! Метнулся к колесу, ощупал, осмотрел. Облегченно выдохнув, вытер со лба пот - ошибся. То сами болты такие, старые. Надо было сразу не полениться масла капнуть. Или керосинчиком протереть, тоже было б хорошо. А совсем хорошо было бы - отдохнуть как следует... Но времени нет, надо работать.
Гайка сопротивлялась упорно. С великим трудом провернулась на пол-оборота. Потом, скрипя, уступила ещё треть круга. И встала. Намертво.
Ельников ей не поверил - веры сегодня техника не заслуживала. Да и вообще, всё, что крутится, привык затягивать капитально, с гарантией. Переставил монтировку, навалился всем весом. Гайка насилию не поддалась, видимо и правда дошла до упора; а вот монтировка уже привычным образом сорвалась и ударила по колену. Набитый за день синяк отозвался вспышкой боли, но Станислав даже не поморщился. После целого дня напряженного труда осознание конца работы оказалось просто ошеломляющим. Он откинулся на пятки, тяжело дыша, уставился на неё - последнюю гайку последнего колеса последнего автобуса. Рот сам собой всё шире расплывался в счастливой улыбке, а в душе девятым валом накатывала такая чистая и светлая радость, что сдержать её было невозможно. Забывшись, и не подумал сдержаться:
- Гы-ы-ы-ы-ы-ы...
К сожалению, сей искренний возглас организма всего масштаба радости души передать не смог. Потому, торопливо облизнув сухие губы, Станислав выразился конкретнее:
- Закончил... Черт подери, я закончил!!
Его восторженный шепот отразился от высокого бетонного потолка полупустого 'трёхместного' бокса неожиданно гулким эхом.
Годами наработанные рефлексы сработали быстрее, чем Ельников успел подумать - голова на секунду виновато втянулась в плечи, затем тело торопливо наклонилось вправо, слегка выглядывая из-за автобуса, а настороженный взгляд быстро обшарил всё обозримое пространство бокса. Закончилось это уже вполне осознанным облегченным выдохом - его никто не услышал. Все коллеги работали на улице; в душном пыльном боксе сегодня парился, во всех смыслах слова, он один. Как главный неудачник.
Неудачник-то неудачник, а работу, судя по звукам снаружи, завершил первым!
- Да, я закончил, - с чувством глубокого удовлетворения повторил Ельников, гордо расправляя плечи, но одновременно с невольной опаской поглядывая на приоткрытые ворота.
Ну да, куда уж им, обычным людям, понять простую житейскую радость успешно законченного дела. Особенно, когда с самого утра буквально всё идёт наперекосяк. То какой-то алкаш в пять утра звонит на сотовый, несколько раз подряд ошибаясь номером. То Светочка неожиданно вспоминает, что ничего не помнит; и как угорелая носится по квартире с конспектами, на ходу перечитывая и причитая: 'Я не сдам, ой, я не сдам'. То вдруг - в официальный выходной! - вызывают на работу; да ещё, по прибытии, задание ставят по-армейски лаконично: от 'прямо сейчас' и до 'последнего автобуса'. А едва удаётся договориться с завгаром об индивидуальном плане труда, оказывается, что свободное рабочее место осталось только одно, в боксе... Но несмотря ни на что он свою заботу закончил! И сделал это первым, а не последним, как кое-кто ехидно ему пророчествовал!!
Тряхнув головой, Станислав откинул мысли о неприятном; с мечтательной улыбкой прикрыл глаза и постарался в полной мере насладиться таким редким чувством удовлетворения текущим моментом. Медленно погрустнел: портя всю радость, в глубине души противным комариным писком начало зудеть другое чувство. Точнее, предчувствие. Очень знакомое, нехорошее такое предчувствие...
Печальным взглядом обвел последнее установленное колесо, весь возвышавшийся над ним старый 'ЛАЗ' с облупившейся краской на бортах. Посмотрел через ближние раскрытые ворота на улицу - вид загораживал бок 'чужого' автобуса, с ним кто-то из коллег ещё работал. Немного подумал, и печально усмехнулся своему предчувствию: ну конечно же, рабочий день не закончен, пока не вышел за проходную. А до того следует ожидать любой неприятности. Доля у него такая...
Испустив тоскливый вздох, Станислав нехотя поднялся на ноги. Тут же одёрнул себя: вздыхают только бабы, а настоящие мужчины встречают неприятности, стиснув зубы! Весь встряхнулся, сосредотачиваясь. И медленно двинулся в обход, внимательно оценивая проделанную работу.
Колёса у автобуса - в наличии все. Гайки на колёсах так же в полном комплекте, и затянуты все надежно, до упора - набитый за день на колене синяк не даст соврать. Все шины новые, летние, лоснящиеся чистой резиной. Старые - тоже на месте все, уложены аккуратными стопками вдоль боковой стены бокса. Вроде как, дела в порядке. Осталось собрать инструмент, и можно отправляться домой.
Только вот на душе всё тревожней отчего-то...
Завершив круг, Ельников замер у раскрытой передней двери 'ЛАЗа'; закусив губу, уставился на домкрат впереди. Тот был старым. Даже не просто старым, а жутко древним - такими, наверное, пользовались ещё при царе. Местами поржавевший, массивный, с толстым горизонтальным винтом, с неоднократно чиненной стальной рамой и с ужасающей, похожей на лом, длинной съёмной рукоятью. Казалось, сей престарелый агрегат только и ждёт, чтобы сломаться в чьих-нибудь руках. Да не просто сломаться, а резко дернувшейся рукоятью перебить пальцы. Или искалечить ноги отскочившей наваренной пластиной-заплатой. Или просто резко сложиться, и тогда автобус, лишившись опоры, перевернётся и раздавит бедного механика в лепешку...
- К черту! - поёжился он от нахлынувших картин. Тряхнул головой и, торопясь не передумать, шагнул вперёд.
Стравливал высоту чрезвычайно осторожно, внимательно прислушиваясь к каждому щелчку. Но вопреки мрачным ожиданиям автобус встал на все колеса необычайно мягко, механик даже замер недоверчиво на пару секунд. Предчувствие беды не утихало, потому он ещё более осторожно, чем прежде, сложил домкрат полностью. Открутил тяжелую ломоподобную рукоять; настороженно зыркая по сторонам, нагнулся, вытаскивая из-под автобуса сам агрегат. И тут совершенно случайно заметил ЕГО.
Гвоздь! Спрятавшийся в пыльной ямке!! Под самым колесом!!!
Хищно оскалившись, Станислав быстро подошел к колесу. С запозданием вспомнив о самой ужасной части домкрата в руке, прислонил этот 'выкидыш лома' к борту. Торопливо нырнул под автобус и с добрых полминуты отыскивал среди множества выщерблин в бетонном полу ту самую, единственную, с 'сюрпризом'. Наконец, разогнулся, довольно ухмыляясь, подкинул находку на ладони.
Гвоздь был ржавым. Гвоздь был гнутым. Гвоздь был маленьким. Но Ельников ни секунды не сомневался, что колесо этот гвоздик точно бы проткнул - вопреки всякому здравому смыслу, просто в духе сегодняшнего дня. Проткнул бы... А теперь не проткнёт!
Настроение поднялось необычайно, Ельников даже начал насвистывать весёлый мотивчик. Кинув взгляд на улицу, довольный, ухмыльнулся еще шире. Бережно опустил найденный гвоздь в отделение слесарного ящика; попутно убрал монтировку и ключи. Прихватив ящик, выпрямился, с заслуженной гордостью окинул взглядом весь старенький 'ЛАЗ'. В сомнении прищурился, склонив к плечу голову: показалось, что перед автобуса приподнят выше прежнего. На глаз сравнил просадку шин, попытался вспомнить, как накачивал последнее колесо. Наконец, поленившись идти за манометром, подошел и просто пнул колесо ногой.
Автобус резко, хоть и неглубоко просел, со скрипом качнувшись всем корпусом.
- Черт, - только и успел выдохнуть Станислав, разом вспомнив недавний кошмар про раздавленного механика. Успел ещё заметить, как заскользила в его сторону ужасная ломоподобная рукоять. Рефлекторно отскочить от неё далеко назад - тоже успел. А вот когда его 'отступление' неожиданно прервала стопка шин, отдёрнуть ногу от выбитого из руки ящика - уже не получилось.
От этого истошного вопля шум работы снаружи стих моментально. А едва иссяк поток однообразной ругани пострадавшего, посыпались смешки и шутки.
- Ух, <мать> , больно, наверное.
- А то ж! В сотый раз <мать> по пальцу - это каждому больно будет.
- Не, <мать> молотком по пальцам - он вчера страдал. А сегодня <мать> монтировкой.
- Тогда это не по пальцу <мать> - по ноге засобачил.
- Шутишь? На монтировку он, <мать> , никогда больше раза не чертыхался!
- Точно, <мать> его! Я в этот раз, <мать-мать-мать>, со счёта сбился! Может, кувалдой он так себе <мать> ?
- Скорее, <мать> себе <мать> весь автобус!
- Нет, Андрюха, <мать> бы автобус - ты бы <мать> его 'чертей' считать!
На дружный ржач коллег Станислав постарался не обращать внимания. Особенно старался пропустить мимо ушей саму тему их шуток. Ну, в самом деле, какой смысл ему, культурному человеку, обижаться на тех, кто порой двух слов без мата связать не может? Тем более, сейчас куда больше беспокоило состояние пострадавшей ноги. Казалось, вся правая ступня превратилась в большой комок пульсирующей боли; остро хотелось побыстрее сорвать кроссовок и стереть ладонями эту боль, или хотя бы убедиться, что все пальцы целы... Но горячей, расплывающейся по кроссовку крови не ощущалось точно, а значит, торопиться опасно - уже давно заметил за собой неприятную особенность ухудшать ситуацию при спешном осмотре травм. Потому молча сидел на тех самых злополучных шинах, баюкал на весу раненую ногу, ждал успокоения боли и сам набирался душевного спокойствия, размеренно дыша сквозь зубы.
Но тут совсем рядом застрекотал хорошо знакомый тенор с подрыкиваниями, от которого всё старательно накапливаемое спокойствие испарилось, будто и не было.
- Так-так-так. Гл-л-лазам своим не верю! Это невер-р-роятно! Автобус стоит на месте, кувалды нету и следа, а монтировка валяется метрах в пяти от жер-р-ртвы! Так что же заставило нашего Невезунчика столь гр-р-рязно р-р-ругаться? Кто знает, а?
Станислав с бессильной злостью посмотрел на издевательски неторопливо прогуливавшегося туда-сюда невысокого крепко сбитого коллегу, и отвернулся. Олег Петрович, самый старый работник гаража, был прекрасным механиком и неплохим собеседником. Однако когда он с ехидной улыбочкой строил из себя этакого шоумена, хотелось плюнуть и, позабыв о воспитанности, обматерить его с ног до головы! Удерживал только печальный опыт - Торопченко обладал отвратительным талантом из любой фразы раздуть целый концерт. А 'концерты' с собой в главной роли Станислав не любил, очень не любил.
- Тор-р-ропитесь, господа, тор-р-ропитесь! Совсем скоро жертва придёт в себя, зачистит все улики, и ни-и-икто тогда не узнает тайны! Ваши вер-р-рсии, господа, предлагайте ваши вер-р-рсии!
- Может, не удержал снятое колесо? - предположил Телятников, входя в средние ворота.
- Мимо! - отверг Петрович. - Кстати, Илья из розыгрыша вы-бы-ва-ет! Подглядывать это не по правилам. Ещё версии, господа, ваши вер-р-рсии!!
- <мать> ключом себе <мать> ! Домкратом <мать> руку или ногу! Загнал <мать> занозу! - включились в игру прочие. Судя по голосам, к игре подключились даже незнакомые водители, пригнавшие автобусы на 'переобувку'.
- Мимо! Мимо! Опять мимо!
Станислав зло скрипнул зубами, прожигая взглядом пол перед собой. Ну какое кому дело, какие неприятные случайности с ним приключаются, или какими именно словами он при том ругается? Сами же постоянно матерятся так, что уши вянут. Но нет, обязательно цепляются к каждому случаю, к каждому слову. Точнее, цепляется только кто-то один, остальные только его дружно поддерживают; отчего-то на каждом месте работы обязательно находился такой 'записной юморист'... А коротышка Торопченко - самый худший из них, черт бы его побрал!
- Эх, господа, господа, - разочарованно вздохнул Петрович, когда стало понятно, народ заинтригован и скоро весь соберётся у места происшествия. - Опять наш Невезунчик обыграл всех. Что ж, слушайте и не говорите потом, что не слышали! Сегодня о-о-он... словил на но-о-огу... ЯЩИК !!!
- Эй, так нечестно! - сквозь общий хохот донёсся возмущённый голос Голубева Андрея. - На любой отдельный предмет Стас чертыхается лишь раз! От силы - два.
- Ох-х... - с бесконечной печалью в голосе вздохнул Торопченко, сокрушено покачав головой. - Вот сколько было в том ящике инструментов, на каждый по разу он и чертыхнулся.
Все опять заливисто заржали. А Ельникову стало очень обидно. Самим бы им так на ногу что-нибудь 'словить'. Каждому! И что-нибудь потяжелее!
- Да пошёл ты, Петрович... сам знаешь куда, - буркнул он. Буркнул непроизвольно и совершенно безнадёжно, потому как прекрасно знал, что если Торопченко начал своё 'шоу', не прекратит, пока не выжмет из жертвы все соки.
- Хорошо, как скажешь. Уже ухожу, - неожиданно легко согласился тот. Развернулся, сделал несколько шагов к воротам. Но вдруг притормозил и коварно уточнил, оглянувшись через плечо:
- Извини, забыл: куда-куда я должен пойти?
- К черту!
Дружный хохот под сводами бокса перекатывался долго. Станислав аж зажмурился от досады и обиды. Досады на самого себя - опять не удержал язык за зубами, в который раз машинально среагировал на провокацию! - и обиды на жизненную несправедливость. Он ведь имел стойкое отвращение только к вульгарному мату, а так по жизни ругался не меньше любого другого человека. В его арсенале было и нейтральное 'блин', и пренебрежительное 'на фига?', и новомодное 'вау!', и... и... и вообще много чего ещё. А 'чёрт' являлся просто его самым эмоциональным, самым сильным ругательством. Он же не виноват, что профессия механика сама по себе такая матершиноёмкая, что никакого словарного запаса не хватает!
Гаражный юморист тем временем продолжил изгаляться в остроумии. Ельников же постарался полностью отстраниться от происходящего, тем более, что шутки были старые и всерьёз уже давно не задевали. Но неожиданно смешки и говор коллег разом стихли. Ельников, заинтересовавшись, приоткрыл глаз, покосился в их сторону... и торопливо вскочил на ноги. Охнул от боли, едва не уселся обратно, но устоял. Постарался вытянуться ровно, хотя плечи непроизвольно сутулились и голова виновато склонялась - перед ним стоял завгар, а перед начальством он всегда робел. Особенно перед таким, как Алексей Степанович Тополев - почти равного с ним роста, суровым на вид, немногословным в общении и весьма компетентным в своём деле. А ещё большее уважение внушало то, что завгар почти не матерился. В смысле - попусту, без серьёзного повода.
Тем временем Тополев, вытирая ветошью перепачканные в смазке руки, с головы до ног оценивающе оглядел подчинённого. Задержал взгляд на хорошо заметном пыльном отпечатке на половине носка правого кроссовка, хмыкнул каким-то своим мыслям. Деловито уточнил:
- Перелома, крови нет? В медпункт сам дойдёшь?
От одной мысли о больничном листе Станиславу стало страшно.
- Нет-нет, не надо, всё в порядке, - торопливо помотал он головой, стараясь незаметно перенести всю тяжесть тела на здоровую ногу. - Просто ушиб. Слегка. Поболит и пройдёт. Первый раз что ли?
На вечно серьёзном лице начальства промелькнула понимающая улыбка:
- Не в первый, это правда.
- Насчет 'слегка' - тоже правда, подтверждаем. Мы все это его 'слегка' слышали, - быстро добавил Торопченко, вызвав очередной взрыв смеха.
Завгар кратко усмехнулся за компанию с хохотавшим коллективом. Недолго подумал, пристально глядя на виновато потупившегося механика.
- Ладно. План свой ты выполнил. Поздравляю, можешь идти домой. Завтра работаешь с утра.
'Черт, ну почему?' - простонал про себя Ельников, досадливо жмурясь. Почему не согласился на посещение медпункта? Не уволили бы его за это. За медпомощью уже дня четыре не обращался, а больничного вообще три недели не брал. Теперь же придётся работать с больной ногой - судя по всему, до завтра не пройдёт.
- Почему?! - Уходивший было начальник замер на полушаге. Резко развернулся:
- Потому что надо! До понедельника должны быть оприходованы все шины! За тебя твою работу никто выполнять не будет!
Ельников побледнел. Непроизвольно произносить мысли вслух ему случалось и прежде, что всегда имело свои неприятные последствия. Но портить отношения с начальством или даже терять из-за этого работу пока не доводилось.
Торопливо залепетал, оправдываясь:
- Алексей Степанович, я не хотел, я это... Виноват, оговорился! Хотел спросить, почему я... это... Почему я - именно в первую смену! Вот...
Тополев недоверчиво прищурился.
- Ну, я ж только на полставки, - продолжил развивать спасительную мысль, стараясь не отводить честного взгляда от цепких серых глаз начальства. - Обычно работаю с обеда до вечера. А тут вы - 'с утра'... А завтра суббота... Ничего такого, просто удивился...
Взгляд завгара немного потеплел.
- Что, у тебя были какие-то планы?
- Да-да, планы... у нас планы... большие планы..., - нервно облизнув губы, согласно закивал головой Станислав.
Несколько человек прыснули смехом. Ельников метнулся взглядом по десятку механиков и водителей, полукругом стоявших у автобуса, почувствовал острый укол тревоги. Они все с явным интересом чего-то ЖДАЛИ. Особенно предвкушающая физиономия была у Торопченко.
- У 'вас'? - удивлённо приподнял бровь Тополев.
Механик глянул на завгара, снова перевёл взгляд на коллег за его спиной. Ощущение надвигающейся неприятности стремительно возрастало. Подобное массовое внимание для него никогда хорошо не кончалось.
- Д-да, у нас. У меня и у Св... у подруги. У нас совместные планы. В субботу.
Ухмылка 'юмориста' Петровича стала ехидной-преехидной, казалось, вот-вот что-то коварное спросит. Чувство беды взревело сиреной, Станислав внутренне весь подобрался. Главное - ни словом не отреагировать на его вопрос! А начальству - можно просто поддакивать, не отвлекаясь от слежки за главным 'объектом опасности'.
- Именно у 'вас'? Обязательно в субботу, и непременно - с утра??
- Да. Да-да.
- Стасик, а скажи-ка, сколько тебе лет? - шагнув ближе, почти ласково вдруг поинтересовался Тополев.
Ельников удивлённо моргнул:
- Двадцать. Почти что...
- Эх, Стасик-Стасик, что с тобой дальше-то будет, - сочувственно покачал головой Тополев. - Такой молодой, а 'совместные обязательства' уже исполняешь только по субботам, и то - строго по плану, с утра.
От раздавшегося мощного гогота даже стены бокса задрожали. А Ельников, с запозданием осознав, в чём только что 'признался', стремительно покраснел.
- Ладно, ладно, не расстраивайся, с каждым такое может случиться, - примиряюще потрепал по плечу завгар. И сразу, без паузы, сурово 'припечатал': - Поднатужишься и исполнишь ваши с подругой 'планы' как-нибудь вечером. А с утра чтоб был здесь!
Последовал новый взрыв смеха. Ельников со стыда чуть сквозь пол не провалился.
- Так, довольно ржать. Концерт окончен. Все за работу!
Молодой механик рухнул обратно на шины, уронил пылающее лицо в ладони. Опять выставил себя полным дураком. Какой позор...
Голоса и смех быстро удалялись, стихали. Станислав уже ощутил себя в столь желанном сейчас одиночестве. Потому прозвучавший рядом вопрос оказался полной неожиданностью.
- Автобус можно забирать?
Он вздрогнул и напряженно замер, не поднимая головы и ожидая любой пакости. Но в голосе незнакомого водителя ни намёка на злую шутку, ни даже простой смешинки не чувствовалось. Было только сочувствие. Много сочувствия, от которого Ельникову стало только ещё хуже на душе.
Он коротко согласно кивнул в ответ на вопрос.
- Ключи где?
Вяло махнул рукой в сторону вбитого в стену возле полок гвоздя.
- Эй, кто-нибудь! Придержите ворота, мне выехать надо!
Опёршись локтями о колени и свесив ладони, Станислав сидел на шинах, невидяще смотрел в пол перед собой и не думал уже ни о чём. На душе было гадко, сердце давила боль стыда, и вообще ему было плохо, очень-очень плохо...
'ЛАЗ' выехал из бокса, стало заметно просторнее и светлее. От одного из ключей на полу отразился лучик клонящегося к закату солнца и кольнул глаз. Ельников вяло повернул голову, обвёл взглядом рассыпанные инструменты. Повинуясь рефлексу, безразлично опустился на колени, собрал их обратно в ящик, отнёс на место. Не отвечая на прощания коллег, прихрамывая, направился в подсобку. Там, двигаясь как сомнамбула, вымыл в прихожке руки. У своего шкафчика разулся, лишь кратко поморщившись на всплеск тупой боли. Повесил на место рабочий комбез, запихнул мокрую от пота футболку в пакет, достал полотенце и смену белья. Вздрогнул от короткого писка лежавшего на полочке сотового телефона. И только тут у него родилась первая осознанная мысль:
'А оно мне надо?'
Мысль была неожиданной и кислой на вкус. Обычно он всегда принимал после работы душ, после чего как раз успевал на единственный рейсовый автобус, ходивший до 'выселок'. Но то ведь - в обычные дни...
Станислав нахмурился, задумчиво потёр потный, расчесанный за день лоб. С одной стороны, душ являлся привычным и неизменным пунктом в его ежедневных планах. А с другой - уйти сейчас хотелось поскорее. Да и работа сегодня затянулась черт-те как, привычные планы порушены, домой теперь наверняка придётся топать пешком. Жара и духота на улице такая, что он успеет ещё трижды пропотеть. А дома его в любом случае ждёт ванна. А ещё горячий вкусный ужин. И Светлана...
Он решительно выдохнул.
И пошёл в душ.
Ельников был не только очень культурным, он был ещё очень чистоплотным человеком.
****************
Отец часто любил повторять, что вода - она лучший лекарь: эмоции остудит, раны замоет, душу успокоит. Станислав и прежде никогда с отцом не спорил, но сейчас был согласен с ним на все 200%. Пусть эта вода ничуть не походила на привычную, черноморскую, заметно воняла хлоркой и железом; но льющиеся сверху прохладные струи успокаивали, смывали душевную боль. Не всю конечно, далеко не всю. Но постепенно становилось легче... Так что в раздевалку Ельников вернулся в уже достаточно адекватном состоянии - вначале спокойно натянул чистые трусы, убрал грязное бельё в пакет, и только затем занялся внимательным осмотром сегодняшней травмы.
Выглядела правая нога ужасно. Все пальцы и часть ступни выше опухли и приобрели противный фиолетово-желтый цвет, ногти на пальцах вообще отсвечивали мертвецки голубым. Чуть наискосок ступню рассекал четкий багровый рубец от ребра слесарного ящика, смотревшийся особо жутко из-за контраста разделяемых им пострадавшей и невредимой частей ноги. Тем не менее, всё было куда лучше, чем ожидал. Перелома не было точно, все косточки прощупывались хорошо, суставы сгибались как должно. Было только больно ступать на носок. Станислав даже грустно усмехнулся: всё-таки завгару сказал правду, тут действительно лишь сильный ушиб, не более.
Подлое подсознание будто только и ждало этого момента. Сразу вспомнился гогот коллег, ироничный взгляд начальства, жалостливый тон незнакомого водителя... Молодой механик крепко зажмурился, медленно поведя головой; сердце опять больно сдавило жгучим стыдом. Захотелось свернуться клубочком и ничего больше не видеть, ничего не слышать, ни с кем не разговаривать... Большим усилием воли заставил себя собрался, сесть прямо. Идти на поводу чувств позволить себе не может - депрессия это увольнение, а он и так живёт от зарплаты до зарплаты. А значит, как бы ни хотелось отложить 'разбор полётов' на потом, придётся заняться им сейчас.
Станислав кинул настороженный взгляд на входную дверь, оперся голой спиной на обшитую прохладным пластиком стену, решительно изгнал все эмоции. Устремил взор в потолок и отрешенно принялся вспоминать по очереди недавние события.
Над ним посмеялись, над ним опять все смеялись... Но заводилой 'концерта' был Торопченко, а он как стихийное бедствие - уж коли началось, то финал предсказуем и неизбежен. Да, неизбежен.
Привлекло Петровича чертыхание - длинное, громкое. Тут вроде сам виноват, не сдержался... Но кто на его месте сдержался бы?! Любой другой, небось, загнул такие матюки, что шины со стыда посдувались бы!
Ругаться он начал из-за слесарного ящика. Но виновен ли, что не удержал его?.. Вряд ли. Ящик же из руки буквально выбило, когда отскакивал, не глядя куда. Да и ногу отдёрнуть получилось бы, не помешай всё те же чертовы шины!
Врезался в шины, так как отпрыгнул назад. Назад отпрыгнул, оттого что на него падало то ужасное подобие лома. Рукоять упала, потому что автобус качнулся. А автобус качнулся, потому что... потому... А черт его знает, чего он так качнулся!! Колесо ему пнули, вот обиделся и качнулся!
- Техника не живая, одушевлять её плохо. Техника не живая, - скороговоркой забормотал Ельников, заглушая всколыхнувшиеся в памяти отцовские нравоучения.
Ещё раз, проверяя, повторил про себя всю цепочку событий. И недовольно застонав, с силой сжал ладонями виски. Да, если рассуждать логически, в конечном итоге от него опять ничего не зависело; и прав отец, это сама судьба у него такая, невезучая. Надо смириться, надо успокоиться и жить дальше. Но... Но как же обидно! Ведь всё - всё! - могло кончиться по-другому, действуй он чуточку иначе! Хоть чуточку, в любом из моментов. Если бы не поставил, а положил ту чертову рукоять на пол. Если б не ругался так громко и долго. Или ни слова не ответил на подколки коротышки-Петровича. Иль хотя бы сказал завгару правильно: 'у меня', а не 'у нас'...
Прикрыв глаза и сгорбившись от груза дум, Ельников тяжко вздохнул. Спохватившись, вспомнил, что настоящие мужчины так себя не ведут... и вздохнул повторно. Какая, к черту, разница, если - вздыхай, не вздыхай - сама судьба такая, невезучая... Как же всё плохо...
Из прихожки подсобки послышались голоса. Станислав судорожно втянул носом воздух, рывком поднялся. Хоть на душе по-прежнему было муторно, времени продолжать самоанализ не осталось. Хуже того, от одной мысли, какими улыбками его сейчас могут наградить вошедшие, сердце опять больно сжалось.
И тогда он приказал себе не думать ни о чем.
Старательно игнорируя вошедших Михайлова и Аванесяна, быстро оделся. Не допуская ни единой мысли, отрешенно перешнуровал правый кроссовок, чтоб не жало распухшую ногу. Привычным движением захлопнул шкафчик, подхватил с лавки пакет с вещами. И даже когда у дверей его 'догнал' возмущенный писк сотового, очень постарался не подумать ничего ругательного - просто вернулся, не глядя, выключил 'напоминалку' о пропущенных вызовах и убрал телефон в карман.
Но привычная защитная 'стена безразличия' рассыпалась прахом, стоило выйти на улицу - перед боксом заканчивали установку последнего колеса единственного оставшегося автобуса.
'Ну, и стоило ли выпендриваться с индивидуальным планом работы ради пяти минут выигрыша по времени?'
Ельников на пару секунд с силой зажмурился. Потом быстро перевёл взгляд на оранжевый диск солнца, коснувшийся краешком невысокого клёна за бетонным забором напротив. Рабочий день закончился, и это главное. А обо всем плохом можно будет подумать завтра.
Вновь задуматься о неприятном пришлось почти сразу - идти получалось либо медленно, либо больно. Так что, ковыляя к проходной, шаркая на каждом шаге по бедру пакетом с вещами, Ельников стремительно мрачнел - путь домой обещал стать сущей мукой. Конечно, можно вызвать такси, но за такси надо платить, а лишних денег у него никогда не водилось. Поймать попутку - совершенная фантастика. Мало того, что в большом городе человек человеку волк, задаром тут только пнуть могут; так и 'выселки' не тот район, куда ездят массово. Оставался ещё вариант с автобусом, один маршрут как раз до его дома ходил. Но он недаром работал в 'АО Автоколонна ?7', плачевную ситуацию на предприятии знал, и в рейс в 'нерентабельное' время не верил...
И тут, будто издеваясь над мрачными мыслями механика, над высокими автоматическими воротами проходной проплыла белая крыша притормаживавшего автобуса.
- О, черт...
Станислав опешил лишь на мгновение. А затем, подволакивая ногу и стараясь не обращать внимания на боль, кинулся вперед. От проходной до остановки было рукой подать, если входящих-выходящих пассажиров окажется достаточно, он вполне мог успеть.
Чуда не произошло: площадка под длинным противодождевым козырьком была пуста, а из самого автобуса выходил лишь один пассажир. Точнее, пассажирка - по ступенькам спиной вперёд спускалась 'божий одуванчик', с двумя баулами, с цветастым платком на голове, в длинной серой юбке и, несмотря на жару, в коричневой вязаной кофте.
- Стойте, стойте! Меня подождите!! Эй, женщина! Попросите водителя подождать! Подождите меня, я сейчас! Пожалуйста, подождите!!
Тетка, видимо, попалась глухая, на его отчаянные вопли даже не обернулась. Но и автобус пока не уезжал. Отчаянно хромавший Ельников уже поверил было в свою удачу, протянул вперед руку, чтоб схватиться за поручень... как двери захлопнулись.
- Не-е-ет! Стой! Сто-о-ой!!!
Это было невероятно обидно: наблюдать уезжающий автобус, до которого почти достал рукой.
- Чёрт! - выругался в сердцах. Облегчения это не принесло, и он ещё несколько раз повторил, эмоционально разрубая воздух кулаком:
- Черт-черт-черт!
Но даже самое 'смачное' ругательство не помогало унять раздиравшую его бурю эмоций. Душа требовала действия. И тогда Станислав, под очередное чертыхание, не долго думая, крутанулся на месте и крепко, от души, пнул первое, что попалось под ногу.
Первым под правую ногу попался козырек от дождя. Точнее, его стойка. Ещё точнее - его стальная стойка.
- О-о-о-о...
Раскрыв рот и выпучив от боли глаза, он застыл в позе цапли. Когда стало не хватать воздуха, судорожно вдохнул, покачнулся и начал заваливаться. Торопливо вцепился в трубу стойки обоими руками и некоторое время висел на ней, боясь шевельнуть отбитой ногой. Потом аккуратно перебрался на скамью, сгорбившись, замер на ней, уже почти не обращая на боль внимания.
Так погано на душе ему не было давно. Даже когда в 13 лет потерял выигравший лотерейный билет - ощущение потери не было настолько фатальным. Считанных секунд не хватило, чтоб уехать домой на автобусе. Буквально пары секунд! Сэкономить которые мог на любом из своих действий ранее. Проклятая судьба ...
- Эгей, Невезунчик! Чего сидим, кого ждём?
Он вздрогнул. Не веря своим ушам, растерянно поднял голову. Глазам своим поверить пришлось. Торопченко. На старой 'восьмёрке'. По привычному ехидно ухмыляется, выглядывая в окно. Сейчас издеваться начнет...
- Тебя подвезти?
Станислав удивленно моргнул. Задумался. Пешком он теперь точно уже никуда не дойдет. Ждать следующего автобуса? Время позднее, а дважды подряд чудеса с 'нерентабельными' рейсами не случаются... Да и что - Торопченко? Хуже чем есть, настроение ему уже не испортить.
Согласно кивнув, Станислав поднялся и на одной ноге запрыгал к машине.
У Петровича глаза стали как блюдца:
- Эй, что это с тобой?
Станислав уселся, аккуратно захлопнул дверь, пристегнулся. Покосился наверх, мимоходом порадовавшись старому продавленному сидению, позволившему не подпирать, как обычно, макушкой крышу. Немного повозился с пакетом, устраивая на высоко задранных коленях, наконец бросил его в ногах. Замер, глядя строго вперед.
- Ну?!
Молчать дальше становилось просто невежливо. А врать он не умел. Так что медленно моргнул, глубоко вдохнул и постарался ответить максимально кратко и безразлично:
- Ногу ушиб.
- Ты не <мать> мне тут! - рассердился Торопченко. - Я сам, <мать> , видел, ты на двух ногах уходил!
Станислав сглотнул, упрямо глядя только вперёд.
- Я ногу это... ещё раз... ушиб.
Петрович, выпучив глаза, уставился на него. Затем его прорвало:
- Кххх... Кх-ха-ха-ха! Ещё раз? Ой, <мать> , щас помру! Ушиб!! Ха-ха-ха! Ногу - второй раз - УШИБ! Ха-Ха-Ха-Ха!!
Ельников медленно стравил выдох. Покосился на стонущего на руле коллегу. Собрался было вылезти и ждать следующего автобуса, но тот уже пришел в себя - глянул в зеркало заднего вида и плавно тронул машину с места.
- Ну, Стасик, ну ты <мать> даёшь, - сказал, вытирая выступившие слёзы. - Я как-нибудь помру со смеху из-за тебя. Что ни день, новый прикол. Не видел бы сам - <мать> бы поверил! В натуре, ты полный Невезунчик!
Ельников отвернулся. Решение воспользоваться предложением Торопченко уже не казалось хорошим, терпеть его насмешки было очень сложно.
- Уммм... Надо бы мне помедленнее ехать, - не унимался тот. - А то тебе не повезёт с чем-нибудь по пути 'встретиться', а мне потом машину чинить. Хе-хе. Да ты не тереби ремень, не бойся, не убьешься! Так, только что-нибудь опять себе... ушибёшь. Ха-ха-ха-ха...
Станислав скрипнул зубами.
- О, гляди, гляди! - как ребёнок, тыча пальцем в стекло, возбуждённо подпрыгнул на кресле водитель, когда свернули в район частников. - Видел? Черная кошка дорогу перебежала! Видел, да?! Ну всё, тебе полный <мать> , Стасик. Береги-и-ись, у-у-у! Теперь и вторую ногу... гы-гы... ушибёшь. Ха-ха-ха!
- Сам берегись! Кошка перебежала перед нами обоими, - огрызнулся Станислав. Спохватившись, прикусил язык, но было поздно.
- Э, нет, - с глубоким самодовольством протянул Петрович, подхватывая новую тему. - Я человек обычный. И жизнь у меня течет обычная, зеброподобная: светлая полоса, темная полоса, светлая полоса, темная полоса. А вот ты у нас - Невезунчик, и жизнь у тебя - сплошная глубокая чёрная <мать> ! Гы-гы-гы... Сколько ты у нас работаешь? Полтора месяца? А кажется, целую вечность. <мать> , да я ни дня припомнить не могу, чтоб ты во что-то не вляпался! Прямо-таки сплошная полоса невезения, хе-хе-хе...
Станислава всего аж передёрнуло. Он опасливо покосился на Торопченко, после чего старательно уставился на дорогу впереди, пытаясь унять бешеный пульс. Повезло: коллега слишком увлёкся своим монологом. Его реакции не заметил, высмеивать её не станет. И те его слова были лишь шуткой, просто шуткой. Ну да, откуда ж ему, обычному человеку, знать, что такое настоящая Сплошная Полоса Невезения. Каково оно, это жуткое время, когда КАЖДОЕ твоё слово, каждое действие оборачиваются против тебя, принося либо боль, либо позор...
'А может, это оно и наступило?'
Станислав от этой мысли похолодел. Торопливо припомнил сегодняшние неприятности, постарался успокоиться: нет, это не Черная Полоса. День, конечно, выдался, на редкость паршивым, но очень многое из случившегося не являлись прямым следствием его действий или слов. Значит, это просто сам день такой, неудачный. И он уже практически закончился, исчерпав все свои 'сюрпризы' - Торопченко явно последний из них, - волноваться больше не о чем.
Некоторое время, постепенно успокаиваясь, пялился на неторопливо проплывавшие мимо газоны и высокие ворота частных домовладений, трёп коллеги привычным образом пропуская мимо ушей. Но неожиданно подсознательно выцепил в его речи другое Очень Важное Слово, и аж подпрыгнул, стукнувшись головой о потолок:
- Как?! Меня уволят?!? За что?!! Я же ничего не сломал и не испортил!!!
- Ты чем, <мать> , слушаешь?! - Олег Петрович с возмущенным удивлением уставился на него. - Я тебе русским языком рассказываю... О, <мать> !
Он едва успел затормозить перед пронёсшейся наперерез ярко-красной 'Калиной'. Так и стоя, частично выехав на перекресток, несколько секунд смотрел ей вслед. Нервно хихикнул:
- Во <мать> , примета про черную кошку чуть не сбылась. Фух... Так что ты спрашивал?
Ельников уже осознал, что опять спросил что-то не то, дурное предчувствие недаром загудело как испорченный трансформатор. Но и не узнать ответа не мог, вопрос работы был для него слишком важен.
- Меня уволят? - тихо переспросил он.
Водитель в этот раз отвлёкся от дороги всего на секунду, но и его взгляда молодому механику хватило, чтоб почувствовать себя дураком.
- Конечно, уволят, - круглое лицо коллеги расплылось в широкой снисходительной улыбке. - Тебя уволят. Меня уволят. Всех уволят. - Он сокрушенно вздохнул, покачав головой: - Эх, Стасик, Стасик. Ты хоть иногда мозгами шевели! Разве не знаешь, что нашему предприятию полный <мать> ? Или как думаешь, на <мать> начальство нам <мать> приказ <мать> все шины <мать> на <мать> ? А?
Ельников безразлично пожал плечами. Высказывать своё мнение о действиях начальства его отучила ещё самая первая работа. Точнее, его первое увольнение.
- Ну? Давай, давай, шевели мозговой извилиной!
Молодому механику было откровенно наплевать на действия начальства. Но Торопченко требовал ответа, а отмалчиваться или отвечать не в тему Станислав не умел. Потому припомнил, что те шины закупили неделю назад по указанию и на деньги мэрии, и буркнул самый очевидный вариант:
- Комиссия?
- Л-л-логично мыслишь! - задорно воскликнул Петрович. - Но неправильно.
Аккуратно свернул на следующем нерегулируемом перекрёстке, продолжил:
- Любой комиссии совершенно <мать> , как используют вещи со склада, лишь бы их наличие совпадало с описью. Зато сам склад и автобусы относятся к разным цехам. Ну, смекаешь, к чему идёт? Э-э-э, какой тупой молодёжь пошел, однако, хе-хе-хе. А что на 'Автоколонне' висит куча кредитов - в курсе? И что платить их никто не собирается? Во-о-от. Всё элементарно, Стасик. Раз нас так срочно заставили оприходовать все шины, значит совсем скоро наше родное предприятие раз-дро-бят! Нам-то, простым трудягам это <мать> , переведут автоматически. Числились мы в гаражном хозяйстве АО 'Автоколонна', станем работать в ООО '<мать> рембаза', хе-хе. Но вот ты - ты у нас Невезунчик! Так что, гляди в оба! Не то уволят как механика, а на новую работу примут как старшего помощника младшего дворника! Ха-ха-ха!
Ельников отвернулся, хмуро уставился в окно, пропуская мимо ушей повторное перечисление нелестных эпитетов про себя. Отбитая нога разболелась с новой силой. Да и от услышанного настроение стало просто отвратительным, хотя недавно казалось, что и так хуже некуда. С приёмом на работу не по заявленной специальности у него проблем ещё не случалось, но зарекаться не стоило - от непрерывного гудения предчувствия неприятностей уже голова начала болеть. Всё-таки хорошо, что переводят их не сегодня, сегодня с ним точно приключилось бы нечто... нехорошее.
Тем временем шеренга одноэтажных частных домов резко оборвалась, открывая огромный пустырь, за которым начиналось, казалось, само небо. На пустыре были заметны заросшие фундаменты снесённых частных домов, несколько жутковатых трещин-разломов в земле. Дорога дальше изгибалась петлёй, а за автобусной остановкой, одинокие как грибы посередь опушки, стояли две многоэтажки.
- Останови здесь, я дойду.
- Да ты что?! - 'испуганно' округлил глаза Петрович. - Забыл про черную кошку?! Тебе ж как раз меж двух домов проходить, хоть с одного кирпич да упадёт. Ушибёт ведь! Почти насмерть ушибёт, гы-гы-гы...
- Это панельные дома, - скрипнул зубами Станислав.
- Так что, думаешь, панель тебя ушибёт мягче чем кирпич?
Ельников напряженно засопел. После совместной поездки бесили уже даже не слова, а сама снисходительно-издевательская интонация собеседника. И удерживаться от ответов получалось все сложнее.
Сворачивая к домам, Торопченко высунул голову в окно:
- Ого, только щас заметил: правый дом ниже, чем левый! На целый этаж. С чего бы это? - водитель с намеком посмотрел на него.
- Это не я, так сразу построили, - вырвалось у Станислава.
- Да ну?
- Ну да!
- Ага. И потому, считаешь, на тебя больше ничего не свалится?
Ельников зарычал. А Петрович довольно ухмыльнулся.
- У-у-у ты какой! Нет, теперь точно довезу до самого подъезда. Если ты таков всего с ушибом ноги, страшно представить каким станешь, если ушибёт на всю голову.
Молодого механика начало трясти. Но все-таки сдержался, ни слова больше не ответил. Жестом указал куда сворачивать, где остановиться. Буркнул слова благодарности, быстро вылез. Охнул и чуть присел от боли в ноге, однако упрямо продолжил путь. Дойдя до лавочки, хотел было задержаться, отдохнуть. Но Торопченко не уезжал! Станислав буквально спиной чувствовал его взгляд, в душе быстро нарастало раздражение. Назло этому гаражному юмористу, не оглядываясь, дошел до лестницы и начал восхождение. Подниматься было больно, как бы ни поворачивал ногу; так что, дойдя до двери, он даже почувствовал некоторую гордость за 'взятую высоту'. Поднял руку с магнитным ключом к домофону.
- Эй, Невезунчик!
Придерживая рукою дверь и старательно сохраняя невозмутимое лицо, Станислав медленно обернулся. И почувствовал себя полным лопухом - Торопченко, скалясь во все тридцать два зуба, покачивал в вытянутой в окошко руке его забытый пакет.
Забрав свои вещи, поблагодарив и проводив уехавшего коллегу взглядом, Ельников с потерянным видом уселся на лавочку. Опять опростофилился. Вот ведь судьба... А может, и правда, настала Черная Полоса? Зажмурился, отчаянно помотал головой: нет, нет, не может быть, только не сейчас! Это просто день выдался такой неудачный, не как всегда - только рабочее время, а весь день целиком. И он уже почти закончился, осталось только подняться в квартиру. А завтра всё будет... ну да, да, будет все как обычно - очередные досадные неприятности, издевательские шутки, обидный смех. Но при том, всё равно завтра будет гораздо лучше, чем сегодня!
Из последних сил Ельников заставил себя встряхнуться. Вспомнив о больной ноге, с мрачным видом повернулся к лестнице. Немного подумал и обозвал себя кретином. Почти безболезненно поднялся по пологому пандусу для инвалидов, вошел в полутёмный подъезд. Невольно замедляя шаг, терзаемый нехорошим предчувствием, приблизился к закрытым дверям лифта. Подозрительно пригляделся к кнопке вызова - в последнее время какие-то малолетние 'цветы жизни' повадились пачкать перила лестниц, ручки дверей и кнопки всякой гадостью. А подняв руку, замер, пораженный неожиданной мыслью.
Настала ли Черная Полоса Невезения? Вот он, отличный способ проверки! Ведь что может быть в его положении хуже, чем из-за неработающего лифта подниматься с больной ногой на восьмой этаж по лестнице?!
Кнопка легко вдавилась в стену, лифт приехал через считанные секунды. Торжествующе улыбнувшись, Ельников вошел внутрь. И только когда двери за ним сомкнулись, вспомнил, что именно может быть хуже неработающего лифта - лифт, сломавшийся на полпути...