Аннотация: Трагическая история жизни марсианина среди древних индейцев. (Моя первая и последняя попытка написать серьёзную фантастику.)
На таинственно тёмно-синем, как воды реки Виннкакнау, небе проклюнулась первая звёздочка.
Виннету встрепенулся. И медленно осел обратно в остатки орлиного гнезда в углублении каменного выступа, с трудом сдерживая всколыхнувшиеся эмоции. Рано. Тёмные дела надо творить глубокой ночью. Надо ждать.
Ждать Острый Коготь умел, в свои восемнадцать он был опытным охотником. Вот только подобной "охоты" у него никогда ещё прежде не было... Чувствуя как сердце то сжимается от страха, то начинает биться гулко и часто от ощущения высшей предопределённости, он смотрел вверх, на постепенно покрывающееся звёздами небо. В кругу костра после удачной охоты наравне с байками о собственных охотничьих успехах часто рассказывались легенды о великих войнах и охотниках, чьи души за доблесть и отвагу Мать-Ягуар взяла на небо и сделала звёздами. Острый Коготь смотрел на души-звёзды, а звёзды-души смотрели сверху вниз на него. Смотрели... с осуждением? С одобрением?
Виннету нервно отёр ладонью вспотевшее от волнений лицо. И поморщился досадливо: если не считать небольшой щетины на подбородке, выросшей за время трудного подъёма по крутому склону на гору, его лицо было чисто и гладко как у юной скво. Не по-индейски это - идти на бой без боевой раскраски, без защитных амулетов, да ещё в чужой одежде. Но и дело он задумал не по-индейски подлое, гадкое дело он задумал. Даже тень от его позора не должна упасть на доблестное племя сыновей Ягуара. Даже если ему удастся свершить задуманное. Особенно - если удастся.
О, Мать Ягуар, только бы ему всё удалось...
Корзина будто тяжелела с каждым шагом.
Приостановившись, Кикаха перекинул её с одного плеча на другое и поспешил снова догнать великого шамана. Пот постоянно заливал глаза и в постепенно сгущавшихся сумерках одетый во всё белое шаман казался просто неким светлым пятном впереди. Большим таким белым пятном, ровно и неторопливо идущим вперёд. Всё так же ровно и неторопливо, будто Гунддозака только что прогуляться вышел, и не было позади двух часов утомительного подъёма в гору. Завидно даже...
Устыдившись собственных мыслей, молодой охотник торопливо опустил взгляд себе под ноги. Напомнил сам себе, что на устройстве дороги, по которой он шёл, погибли целые племена индейцев. Обратив внимание на до сих пор лежавшие вдоль пути бревна, со следами содранной с одной стороны коры, вспомнил, что ещё многие и многие умерли, волоком втаскивая на Тиу-Чикато чудное святилище великого шамана. Припомнил так же и то, как бледнокожий пришелец из южных болот буквально силой ломал веками сложившиеся традиции, как завоёвывал и объединял самые разные племена в один большой народ под непонятным названием "ацтеки". Припомнил всё, однако странно: привычной ненависти в душе не возникало. Ни ненависти, ни страха, одна только зависть к силе и могуществу Каменноликого. Прежде он видел великого шамана только несколько раз, да и то издали, и искренне считал его невозмутимость лишь внешней маской, необычным способом запугивания противника; теперь же постепенно осознавал, что это не так.
На относительно пологих участках пути идти было ещё более-менее просто, а вот на серьёзных подъёмах было очень тяжело, не помогали даже вырубленные в камне ступеньки. В очередной раз перебросив ношу с плеча на плечо, Кикаха, устало прислонившись к каменному склону справа, позволил себе немного передохнуть, затем опять поспешил за попутчиком. А тот всё так же непрерывно шёл, уверенно и неторопливо, гордо подняв лысую голову, прямо держа спину, широко расправив плечи, глядя на окружающий мир с невозмутимостью хозяина этого самого мира...
Пытаясь хоть как-то отвлечься от завистливых мыслей, младший жрец вспомнил сегодняшнюю обеденную аудиенцию у верховного вождя Камтакарты. Вспомнил и невольно усмехнулся. "Узнай: какому богу молится Гунддозака. Расспроси его хорошенько!" - наказал ему вождь всех индейских племён, назначая на этот вечер в помощники великому шаману. Когда расспрашивать-то?! Гунддозака в гору идёт всё время впереди, идёт без остановок и молча. Молча! А ведь даже сам Камтакарта любил при случае поучать молодёжь разными легендами. Это молчание великого шамана очень действовало на нервы, и Кикаха с трудом сдерживался, чтобы, поперёк традиции, не заговорить с шаманом первым.
А может, это такое испытание? У Кикахы от этой неожиданной мысли враз пересохли губы и забилось чаще сердце. Камтакарта ведь не ему одному дал такое задание. Каменноликий уже вторую луну каждую ночь проводит на плоскогорье и почти каждый вечер его сопровождает новый помощник, несущий корзину кислых фруктов. Редко кто ходил с ним второй раз, а некоторые и из первого похода не возвратились. Может, так великий шаман выбирает себе достойного ученика?
Обнаружив в себе внезапный прилив сил, Кикаха снова догнал Гунддозаку и, подстроившись под его ритм ходьбы, больше не отставал.
Вскоре подъём закончился. Гунддозака, поднявшись на каменистую насыпь уже на плато, неожиданно остановился и отступил на два шага вправо, будто уступая место. Кикаха поднялся на насыпь следом и, ахнув, замер, пораженный. Они вышли на плоскогорье Тиу-Чикато на самом закате и сейчас открывшееся взгляду зрелище особо впечатляло: чистое, без единого облачка бездонное ультрамариновое небо, уже покрывшееся на востоке первыми звёздами; большое, тёплое, тёмно-оранжевое солнце впереди, уже коснувшееся своим краешком горизонта; бескрайнее безжизненное плато вокруг и на нём огромный, вытянувшийся строго на закат прямоугольник, пылающий алым огнём и будто парящий над самой землёй.
Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать - всю глубину народной мудрости
познал в эти секунды Кикаха. О невероятных размерах, непостижимой красоте и простоте золотого идола Каменноликого среди индейцев шептались часто, но никакие слова не могли передать и части того великолепия, что открылось глазам молодого охотника. Зато как-то сразу становилась ясна вся глупость затеи Камтакарты создать на Тиу-Мончика свой подобный идол - пусть верховный вождь прикажет вырубить в камне гигантские силуэты хоть всех тотемов всех племён, такой красоты не повторить никогда...
Стоявший рядом Гунддозака глубоко вздохнул. Кикаха очнулся от очарования и сразу запаниковал: куда идти, куда нести корзину? Вперёд, к золотому идолу? Направо, к серому чудному святилищу, похожему на две огромные сложенные краями миски? Или налево, к груде из десятка пустых корзин? К счастью, великий шаман, будто услышав его мечущиеся мысли, сам первым пошел вперёд и индеец, облегчённо выдохнув, последовал за ним.
Шага за два до золотой полосы идола, лежащей на возвышении из насыпного песка, они остановились. Гунддозака развернулся и замер, сложив тонкие белые руки на груди. Кикаха опустил корзину с фруктами на землю и тоже замер, с невольным трепетом глядя на Гунддозаку. В воздухе повисло молчание. И тут он понял, что сейчас самое время что-то сказать. Но что? Спросить имя бога, к которому великий шаман взывает каждую ночь? Поинтересоваться, почему его бог принимает подношения только самыми кислыми плодами? Узнать об обрядах, за которые его бог дарует небывалые могущество и силу? Не-ет, Кикаха всеми фибрами души чувствовал, что Гунддозака далеко не тот человек, которому можно задавать вопросы, от такого нужно ждать пока он сам снизойдёт до внимания к тебе. Но если он совсем ничего не узнает, то будет бит, вождь Камтакарта особо предупреждал об этом. Как же быть, как быть?
Секунда томительно текла за секундой, а великий шаман по-прежнему невозмутимо стоял напротив него. И казалось, что взгляд его карих глаз видит Кикаху насквозь, что он видит все мучения его души и с насмешкой ждёт его слов. И тогда Кикаха решился.
- Хоуг! - Произнёс он, подняв в прощании вверх правую руку с открытой ладонью.
Каменноликий улыбнулся!! Пусть его лицо оставалось по-прежнему непроницаемо-неподвижным, но в его карих глазах промелькнула тёплая улыбка! Точно, промелькнула!
- Вернёшься на рассвете. Хоуг! - Ровным голосом сказал великий шаман, поднимая в ответном прощании руку.
Индеец едва не завопил от радости. Сдержался чудом. Предельно спокойно развернулся и направился к спуску. Пошёл старательно неторопливо, так, как ходит сам великий шаман, хотя от распиравшей душу радости хотелось кричать и бежать вприпрыжку. И с каждым таким шагом к нему приходило Великое Понимание: если радость не выплёскивать наружу сразу, она становится больше, всё больше и больше, постепенно наполняет каждую клеточку тела счастьем и заставляет душу петь.
Он будет учеником Гунддозаки!
Кикаха удалялся молча и сдержанно-неторопливо, но в пси-диапозоне он истошно вопил от радости. Пленк проводил его взглядом, с трудом удерживаясь от смешка. Тупой абориген старательно пытался подражать оболочке, но не содержимому. Объяснить бы ему эту разницу... да разве дикарь поймёт? Хотя с другой стороны его поведение немного льстило. Начиная четыре года назад завоевание и объединение племён, Пленк преследовал конкретные краткосрочные личные интересы и потому действовал самым эффективным и понятным для дикарей методом. Его боялись все, его именем пугали детей, страх перед ним одним служил лучшим цементом в деле единого управления самыми разными племенами. Но он никак прежде и подумать не мог, что станет для кого-то кумиром и образцом для подражания.
Пси-шум молодого младшего жреца стих окончательно. Пленк развернулся, обвёл взглядом безжизненное плато, озарённое багровым светом заходящего солнца, и почувствовал как защемило сердце. Он и прежде часто приходил сюда, чтобы оказаться подальше от пресыщенного эмоциями животного мира этой суматошной планеты, здесь он отдыхал. Но и своё бесконечное одиночество здесь он ощущал сильнее. Особенно - в последнее время.
Отгоняя ненужные мысли, Пленк тряхнул головой и направился к "святилищу". Как всегда, некоторое время просто постоял рядом, задумчиво гладя рукой покорёженный металлический корпус космического корабля. Как всегда, быстрыми отточенными движениями открыл люк. Как всегда, уверенно вошёл в его тёмное чрево.
- Ну, друзья-товарищи, как вы тут? По прежнему отдыхаете-бездельничаете? Ну-ну, ну-ну.
Ответа как всегда не последовало. Да Пленк и не ждал его, он пока ещё не сошёл с ума. Он не забыл, как после катастрофы, окончившейся достаточно удачной посадкой, его товарищи, осознав безвыходность положения, "мужественно" отказывались от борьбы за жизнь и тихо умирали один за другим. Не забыл, как собственными руками одно за другим укладывал их тела в робобоксы "сладкого сна" и герметизировал в безумной надежде когда-нибудь возвратить их на Родину. Он ничего не забыл. Но теперь, когда им сделано всё возможное и даже невозможное, а желанного результата по-прежнему нет, он чувствовал к ним горькую зависть. Они-то уже давно ничего не видят, ничего не слышат, ничего не чувствуют...
Пленк прикрыл ладонью глаза. На его обычно бесстрастном лице отразились муки душевного страдания. Но - лишь на секунду. Усилием воли в очередной раз справившись с недостойными цивилизованного существа эмоциями, он принялся за ставшую уже рутинной работу. Поднял оставленный вчера у входа массивный и довольно тяжёлый блок, бывший некогда частью пульта управления, и в четыре подъёма-перехода отнёс его к золотому полотну "идола". Потом вернулся за вспомогательным инвентарём. Опустил его на землю рядом с корзиной фруктов и медленно выпрямился, провожая взглядом исчезающее за горизонтом солнце. Сердце опять невольно тоскливо сжалось. Странное противоречие, подумалось ему, с угасанием последнего лучика солнца наступает рассвет его надежды. С каждым днём всё более блеклый рассвет...
Перед тем как приступать к "таинству священнодейства", Пленк ещё раз просканировал пси-фон в округе - нет, Кикаха не вернулся и не следит за ним. Окинул взглядом уже почти неразличимым в темноте быстро наступившей ночи гигантский золотой прямоугольник и саркастически усмехнулся про себя. Камтакарта давно мучился от незнания происходящего каждую ночь на плато и был готов пожертвовать жизнями многих и многих соплеменников лишь бы узнать истинное предназначение столь необычного "идола". Но при этом он даже не подозревал насколько был прав в своих самых банальных предположениях. "Идол" Каменноликого действительно служил для воззваний к небесам. Только к иным, неиндейским. Правда, и эти небеса на воззвания к ним пока отвечали молчанием.
Сорок третья подряд процедура "священнодейства"... Уж на что Пленк умел контролировать свои эмоции, но и то не смог сдержать лёгкую гримасу отвращения. Нет, чистка от налёта золотых пластин или расстановка глиняных стаканов (гончар в своё время очень удивился, получив заказ на столь необычную не-миску-не-кувшин) в ячейки сплетённой из лозы решетки были делом привычным и выполнялись уже почти автоматически. Но вот давка сока... Аборигены были не просто жалкими дикарями, а очень тупыми дикарями. Им не только были незнакомы понятия "соковыжималка", "сито" или "профильтрованный сок", они пока даже не додумались, что сок - это отдельный продукт, удобный как для хранения, так и для потребления. Всё приходилось делать вручную. Хорошо хоть земля в этих краях была богата на разнообразие фруктов, не то "молитвы" Пленка закончились бы ещё на первой неделе.
Заполучив, наконец, свои обычные четыре литра, он отложил в сторону самодельный пресс, отпихнул корзину с мезгой и с наслаждением омыл и вытер об тряпицу размякшие и разбухшие от кислого сока ладони. Слегка передохнув, по вкусу немного разбавил сок водой и аккуратно разлил поровну по всем двадцати четырём глиняным стаканам. Используя холодно поблёскивавшие в слабом свете звёзд перегнутые пополам золотые пластины в качестве проводников, последовательно соединил наполненные кислым соком стаканы в единую электрическую батарею. На конечные "электроды" замкнул два провода, идущие от принесённого блока, и щёлкнул тумблером - радиомаяк ожил, едва слышно загудел трансформатором, засветился индикаторами. Пленк горько вздохнул: всего двенадцать вольт, но умной технике большего и не надо. Всё элементарно просто, если задуматься. Нужно было только вовремя до этого додуматься.
Подойдя к "идолу", он убрал в сторону полуметровый съёмный отрезок полотна, обнажив полосу кварцевого песка, лучшего природного изолятора. Задержав на нём взгляд, невольно припомнил скольких трудов ему стоило в течении года заставлять индейцев вырубать в камне прямой и ровный желоб, от подножия дальних гор носить и засыпать в желоб мелкозернистый кварцевый песок; вспомнил как потом лично тщательно выравнивал уровень всех четырёх сторон будущей суперантенны, как затем, торопливо используя остававшийся незначительный энергоресурс автономного противометеоритного лазера, выплавлял золотое полотно... Вернувшись от воспоминаний в реальность, протянул от радиопередатчика нужные провода и зажимами соединил их с концами самой дорогой в мире антенны. После чего с невольным замиранием сердца запустил тест-сигнал. Пискнув, загорелся зелёный индикатор, и он перевёл дух - полотно суперантенны было целостным. Некогда, узнав, что единственный известный индейцам металл это золото, лучший в мире проводник, он счёл это знаком судьбы. А хотя золото индейцы ценили совсем невысоко, он реквизировал его в огромном количестве и теперь постоянно опасался, что кто-нибудь чисто из мести повредит суперантенну - снова зарядить противометеоритный лазер ему не хватит никакого сока.
Наконец, Пленк передвинулся к радио-пульту. Закусив губу, провёл пальцами по клавиатуре. Ах, как многое хочется сказать в эфир, как хочется выплеснуть всю свою боль и одиночество! Но - нельзя. Крик о помощи это уже эмоция, эмоции присущи только дикарям, а дикари помощи недостойны.
Решительно выдохнув, Пленк набрал привычное: "Корабль дальнейшему ремонту не подлежит. Нуждаюсь в помощи", задал бесконечное повторение послания. Отойдя от гигантской антенны шагов на тридцать, уселся на заранее постеленную циновку. Его взгляд, полный тоскливой надежды, нашел яркую красную звёздочку, взошедшую над горизонтом, и "приклеился" к ней.
Родина, отзовись...
Прижимаясь к скале на узеньком козырьке над самым обрывом, Виннету напряжённо вглядывался вперёд, кусая в волнении губы. Места для разбега естественно не было, а в темноте ночи, под слабым светом одних лишь звёзд расстояния ох как обманчивы! Вроде бы до противоположного, покатого склона расщелины не более трёх шагов, не так уж и сложно... если забыть, что под ногами километр пустоты. Как бы ни сорваться на самом последнем участке такого долгого и трудного пути.
В какой-то момент он даже пожалел, что выбрал для исполнения своего тёмного замысла такую же тёмную ночь новолуния. Но сразу отмёл сомнения прочь - он сможет, он обязан смочь! Оттуда, снизу, из долины, всё казалось легче: и склон выглядел не очень крутым, и маршрут подъёма представлялся простым и ясным, и выход на плато казался удобным - через небольшую "выщерблину" в гребне. На деле же и подъём оказался труднее, чем рассчитывал, и "выщерблина" обернулась настоящей расщелиной, на левой, вертикально обрывавшейся стороне которой он и стоял сейчас. Но ведь он преодолел все трудности, преодолеет и эту преграду!
Виннету решился. Поправил закреплённые на спине лук и обёрнутые в мягкую шкуру зайца стрелы, проверил крепление прочего оружия, помянул Мать-Ягуара. Изготовившись, резко присел, начал заваливаться вперёд и в последний момент перед падением взмыл в воздух длинным прыжком. Чёрная пустота расщелины промелькнула внизу, сердце подпрыгнуло к горлу, но всё закончилось удачно - приземлился в точности там, где рассчитывал и даже ни один камушек не скатился с предательским шумом вниз. Индеец с благодарностью поднял глаза вверх, на звёзды. Всё-таки на правое дело идёт, раз души великих охотников помогают ему.
Внимательно осмотрел оставшийся путь на плато - ничего сложного, несколько порогов, каждый в человеческие рост, да выход в неширокий проход меж двумя огромными валунами на самом верху. Теперь надо быть особо тихим и осторожным - враг совсем рядом. Он подошёл, положил руки на камень, чуть присел, готовясь вспрыгнуть... и в удивлении заелозил по камню ладонями. Вот обычная пыльная поверхность, а вот чистое, гладкое место, и вот, и вот... Будто... будто кто-то недавно скользил по камню мокасинами, неумело взбираясь на него...
Раскрыв невольно рот, он ошарашено снова посмотрел вперёд, на неширокий проход меж валунами. Какая удобная ловушка... Ненависть вновь вспыхнула в его душе огромным жгучим пламенем. Как недостойно это могучего война, коим слывёт Каменноликий, охранять себя капканами на людей. Не по-индейски это - прятаться от прямого боя. Не по-индейски это - единолично править всеми племенами, от гор до самого океана. Не по-индейски это - заставлять жить по-новому, не так как жили предки. И уж совсем не по-индейски, когда слуги проклятого Каменноликого приходят и одним "именем его" забирают сильнейших мужчин и красивейших женщин. Его необходимо убить, уничтожить как бешеного койота. Не ради мести за полуистреблённое родное племя, ради будущего всех индейцев!
Возмущённо тряхнув гривой чёрных как смоль волос, Острый Коготь двинулся дальше по склону - он не глупец, чтоб лесть в ловушку, он найдёт обходной путь!
Узкий, но достаточно удобный козырёк шёл вдоль всей гряды, всего в трёх метрах от края вершины, но вот беда: скала над ним везде была вертикальна и совсем без выщерблин. Индеец осторожно продвигался всё дальше и дальше вперёд, уже начиная всерьёз опасаться, что так совсем скоро выйдет на проложенную на плато дорогу - уж её-то шаман вне всяких сомнений оградил охранными ловушками, может даже колдовством каким. Но минутой позже, на его счастье, обнаружился ещё один разлом в скале. Совсем небольшой на этот раз, всего в ладонь шириной, но выросшему в горном краю Виннету этого было достаточно. Как кошка по дереву, резво вскарабкался он наверх, подтянулся, рывком перевалился через край... и тут же замер, слившись с землёй.
Впереди, всего в двух перелётах стрелы, спиной к нему сидел Гунддозака.
Страх, прежде лишь постоянно трепыхавший на самом краю сознания, всколыхнулся и волной захлестнул его. Каменноликий... Он даже сидел как статуя - прямой и неподвижный как камень, но, казалось, готовый в любой момент вскочить и безжалостно убить любого, нарушившего его покой. Могучий воин, в одиночку вызвавший на бой сразу всё племя, убивший тридцать лучших воинов и не получивший ни царапины. Великий шаман, поклоняющийся одному ему ведомому богу и имеющий оттого небывалую силу и могущество. Не боящийся никого и ничего пришелец из южных болот, сам белее снега и одетый во всё белое - он, казалось, светился в темноте ночи, светился неземной силой...
Огромным усилием воли Виннету задавил в себе начавшую бить его дрожь. И медленно, по-кошачьи бесшумно двинулся вперёд. Он должен. Обязан. Пусть он не великий воин и в честном бою Гунддозаку ему не победить никогда, но он умелый лучник. Только он может убить проклятого шамана и только сейчас, пока дух Каменноликого в мире снов, общается с одному ему ведомым богом. Иного пути нет.
О, Мать-Ягуар, только бы он не обернулся...
Первый пси-запашок страха Пленк "услышал" ещё полчаса назад, но предпринимать ничего не стал. И когда мысли Виннету стали слышны совсем отчётливо - не шевельнулся. Даже когда тот бесшумно приблизился на двадцать пять шагов - и бровью не повёл. Решившиеся на убийство дикари были его единственным развлечением во время еженощных бдений у радиопередатчика. Единственным, но довольно частым.
Убийца в этот раз выдался какой-то нерешительный. Секунда текла за секундой, колючий взгляд индейца бороздил по спине, но ничего не происходило. Пленк даже почувствовал нарастающее раздражение. Обернуться бы, встать... но нельзя. Сзади и так периодически доносилась трусливая дробь зубов, если он встанет, такой горе-убийца сам прыгнет со скалы. Надо дождаться нападения - начав дело, дикари обычно уже не увиливают.
Вот, наконец, тетива была спущена. В то же самое мгновение он изогнулся всем телом, пропуская должную воткнуться ему меж лопаток стрелу, после чего сразу сел в прежнее положение. С удовлетворением отметил, как в душе Острого Когтя разбухает суеверный страх, и нарочито медленно начал подниматься на ноги.
Индеец торопливо пустил ещё две стрелы подряд, целясь в сердце и в голову, но Пленк, слыша его мысли, так же легко и незаметно уклонился и от них. Внешне только чудом избегая всё новых и новых стрел, неторопливо двинулся по широкой дуге, постепенно приближаясь к Виннету. Он с удовольствием читал в его душе всё больший ужас и никак не меньшее чувство обречённости на борьбу до конца. Связных мыслей в голове индейца уже почти не осталось - и это радовало особо. Лучшие признаки цивилизованности - мощный аналитический ум, владение мыслеречью, сознательное управление всеми мышцами своего тела и полный контроль над своими эмоциями - это, конечно, очень хорошо, но только не в ситуации, когда ты такой один. В обществе примитивов только с ослеплённым страхом убийцей можно было мало-мальски почувствовать себя цивилизованным марсианином. Грустно, конечно, что при этом приходилось защищать собственную жизнь, но это всё же лучше, чем совсем никак.
Меж противниками оставалось всего шагов семь. Индеец схватил с развёрнутой на земле шкуры последнюю стрелу, но затем вдруг не выстрелил, а швырнул в противника лук и сам взвился в прыжке, зажав стрелу наподобие ножа. Марсианин скользнул в сторону от лука и встретил Острого Когтя подсекающим ударом слева. Индеец кубарем откатился в сторону. Быстро вскочил на ноги, отшвырнул сломавшуюся стрелу, выхватил из-за пояса сразу два томагавка и, беспорядочно молотя ими, пошел на Каменноликого. Тот некоторое время только отступал, а затем, уловив момент, зигзагообразным ходом метнулся к противнику. Пригнувшись под одним каменным топориком, поймал вторую руку индейца в захват и выбил из неё оружие. Ещё некоторое время, отходя по кругу, увёртывался от ударов Виннету, а потом, намеренно подставившись под скользящий удар правой, невооружённой руки индейца, нанёс двумя пальцами раскрытой ладони жалящий удар в его левое плечо. Второй томагавк выпал на землю из ослабшей на секунду руки убийцы, однако тот лишь поморщился от боли и сразу опять бросился в бой, воинственно выкрикивая какое-то оскорбление.
Сражаясь, обычно бесстрастный Пленк открыто радостно улыбался. Кроме факта присутствия рядом человека, который действовал и даже говорил, не думая громогласно при этом, он ещё наслаждался самим боем как таковым. Если на стороне дикарей были боевые приёмы, отточенные годами практики до уровня бессознательных рефлексов, то на его стороне - лишь ум да полный контроль над собственным телом, что давало только чуть более быструю реакцию да несколько большую силу ударов. Это был не просто бой, он воспринимал его как состязание с судьбой, как месть дикому миру этой планеты за необходимость жить здесь. Он не был ни неуязвим, ни всесилен, но раз за разом выходил из этих схваток победителем потому как постоянно учился. Он легко запоминал боевые приёмы; запоминал, перенимал, анализировал и находил под них адекватные ответы.
Вот и сейчас, проведя необычную серию прямых и ложных выпадов, Виннету сумел-таки достать Пленка в ударе "лапой кошки" - не успей он отдёрнуть голову, косо обгрызенные ногти индейца оставили бы не четыре кровоточащие борозды на скуле, а глубоко располосовали бы ему шею. Пленк на какое-то мгновение дезориентировался и его ответный удар пришёлся индейцу в плечо. Однако тот не ушёл в оборону, а крутанулся на месте, используя инерцию от полученного удара. Марсианин с некоторым удивлением заметил, что тот на выходе из разворота уже занёс для удара левую руку с растопыренными и хищно согнутыми пальцами. Одновременно его правая рука, вооружённая неведомо откуда взявшимся остро заточенным колышком, изготовилась для удара снизу, а левая нога отрывалась от земли для удара в пах или, на худший случай, для зацепа за его ногу. К счастью, с этим почти безотказным приёмом Пленк уже был знаком - на животе всё ещё ныла не до конца зажившая рана от аналогичной "заточки", полученной восемь дней назад от другого неудавшегося убийцы. И потому, не медля, ответил на опережение единственно возможным ходом: с места в падении нанёс в торс Острого Когтя сильный удар обоими ногами.
Противники раскатились. Но как опытные войны быстро вскочили на ноги и, чуть пригнувшись, замерли друг против друга на расстоянии четырёх-пяти шагов. Индеец при этом даже умудрился подобрать с земли оказавшийся неподалёку томагавк.
И тут случилось самое неожиданное.
- Пеленг подтверждаю визуально. Посадку разрешаю, - на чистейшем марсианском языке вдруг громко прозвучало из радиопередатчика.
"Камень со светлячками - тотем шамана!"
Чистая и оглушительно громкая мысль Острого Когтя вывела Пленка из столбняка, напомнив о неоконченном бое. Он быстро перевёл взгляд с радиопередатчика обратно на дикаря... и, дико и отчаянно закричав, рванулся наперерез. Широко вытаращенными глазами он видел, как тот медленно размахивается, как томагавк постепенно отрывается от его руки и, плавно кувыркаясь, плывёт по воздуху. Медленно-медленно, просто чудовищно медленно, но всё же недостижимо быстро. Пленк сам летел в прыжке, уже понимая, что не успевает, не дотягивается. Падая, он смог только проследить, как томагавк долетает до блока от пульта управления и с глухим звоном врубается в верхнее горизонтальное ребро.
Массивный ящик содрогнулся, но устоял.
Пленк вскочил на ноги, тяжело дыша, уставился на радиопередатчик - все индикаторы горели по-прежнему, каменный томагавк увяз в дюралевом корпусе, не причинив особого вреда. И тогда он развернулся к дикарю.
- А-а-а-а-а-а-а!!! - Вся боль и тоска четырёхлетнего ожидания, вся ненависть к безмозглому ничтожеству, едва не сделавшему её вечной, выплеснулась в этом вопле.
При виде несущегося на него белокожего ужаса Виннету сам побледнел смертельно. Дёрнулся было бежать, но было поздно - пышущий жаждой мести марсианин уже налетел на него. Налетел и принялся избивать, изрыгая ругательства и проклятья вперемежку на индейском и марсианском языках. Избивал руками и ногами, яростно и истерично, вымещая всю накопившуюся за годы злобу на аборигенов.
Когда заряд его неудержимого гнева угас, скорчившийся на земле, истекающий кровью индеец был ещё жив, мелко трясся и от страха и боли прерывисто мычал. Марсианин Пленк был удовлетворён. Но великому шаману Гунддозаке этого было мало. Глубоко вздохнув, он отёр ладонями выступивший на лысой голове пот. Цинично медленно, не спеша, нагнулся, схватил Виннету за горло и рывком поднял на ноги. Держа безвольное тело почти на весу, дождался, пока взгляд жертвы станет мало-мальски осмысленным, и с наслаждением прошипел ему в лицо:
- Отправляйся к предкам, ничтожество.
После чего проделал излюбленный трюк, наводивший благовенный ужас на всех индейцев:
неуловимо быстрым и сильным ударом прямой ладонью пробил грудную клетку, вырвал и поднёс к глазам Виннету его же ещё бьющееся сердце.
Последний огонёк жизни покинул искажённое беспредельным ужасом бледное лицо индейца. Пленк отпустил бездыханное тело. И в этот момент всё плато озарилось ярким светом - в воздухе парила целая эскадрилья дисковидных космолётов.
Пленк вздрогнул и едва не упал от внезапно накатившей слабости, сердце же его наоборот, забилось сильно и часто. Отрывисто дыша ртом, непроизвольно растягивавшемся в счастливой улыбке, он заозирался на такие долгожданные космолёты, вернее, на слепящие прожектора в днищах каждого. Торопливо отбросив кровоточащее сердце неудавшегося убийцы, пошёл вперёд, к суперантенне, такой похожей в этот момент на взлётно-посадочную полосу. Пошёл медленно, на подрагивающих от волнения ногах, попутно стирая кровь с лица и неловко вытирая окровавленные руки об одеяние. Но с каждой следующей секундой шаг его становился увереннее, спина прямее, а лицо твёрже. И только карие глаза всё ярче светились от счастья. Он добился, он дождался - они прилетели. Сейчас они приземлятся и заберут его. Заберут его домой. Домой, наконец-то домой.
Но космолёты всё так же парили метрах в двадцати над землёй. Парили в форме треугольника, парили совершенно неподвижно. А затем с небес раздался бесстрастный голос:
- Ты не марсианин.
Счастливый Пленк не сразу понял, что было сказано, а когда понял - опешил. Переводя взгляд с прожектора на прожектор, ошарашено залепетал:
- Что?.. Да нет, нет же, это я... Я марсианин... - Он прочистил горло и, старательно выговаривая на уже слегка подзабытом марсианском, представился: - Я Пленк 358870921-й, сын Фреда 650020482-го и Греемы 409892376-ой, тридцати шести универсальных лет от роду, полноправный гражданин Марса, член 15-ой научно-исследовательской межпланетной экспедиции, потерпевшей крушение на этой планете...
- Твоё происхождение сомнения не вызывает, - перебил его голос. - Но больше ты не марсианин. - Голос немного помолчал. - Мы все видели, как ты убил это существо.
Пленк в потрясении раскрыл рот. И закрыл его. В его памяти ярким пламенем вспыхнул главный критерий цивилизованности, так ценимый в марсианском обществе. В считанные секунды пронеслись воспоминания о том, как четыре года окружавшая сверхэмоциональная среда капля за каплей подтачивала его железную волю и нерушимое самообладание. Затем он чётко представил, как сам сейчас выглядел со стороны - и ужаснулся.
- Вы не понимаете... - залепетал он, глядя вверх и медленно кружась на месте. - Это... Это произошло случайно. Он ведь первым напал на меня, я только защищался. И он пытался уничтожить передатчик! Я вас так ждал, у меня просто случился нервный срыв... И вообще, это был адекватный ответ, всё было согласно местным обычаям! Это... Это местная традиция такая: объяснить противнику перед смертью как он был не прав. Это всё я говорил ему не по моему желанию, это так было положено...
Голос сверху поперхнулся. А когда заговорил вновь, то, несмотря на старательно выдерживаемое безразличие, в нем заметно прозвучали нотки удивления:
- Ты прямо признаёшь, что уже опустился до их уровня?
- Да. Н-нет... Нет, нет, нет, вы не так поняли. - Пленк судорожно отёр ладонями лицо, пытаясь успокоиться. - Нет, я никогда не опускался до их уровня. Я просто среди них жил. То есть, я с ними только общался, но я не жил по их обычаям. Хотя да, мне приходилось их, эти обычаи, соблюдать, но я никогда их не принимал! Я по-прежнему оставался истинным марсианином, но просто был вынужден жить как они. Я хочу сказать, что я - прежний, а среди дикарей я просто маскировался, поступая как они. Нет-нет, это я их убеждал, что я такой же, как они, но на самом деле я не такой, я совсем другой...
Пленк замолчал, чувствуя, что несёт уже полную ахинею. Но нервы его уже не выдерживали. Когда голос сверху не заговорил и через минуту, он опять начал отчаянно оправдываться, затравленно переводя взгляд с одного слепящего прожектора на другой и взмахивая в волнении руками, непроизвольно срываясь на крик:
- Я выжить хотел! Понимаете? Выжить! Здесь дикий мир, здесь либо ты, либо тебя, иначе никак... Я был обязан научиться их понимать, я был вынужден жить в их мире по их правилам! Без туземцев я не смог бы переправить сюда космолёт, построить антенну, позвать вас. Поймите же: у меня не было другого выхода! Я хотел выжить и вернуться! Мне была необходима помощь, любая помощь, любая... Мне и сейчас нужна помощь, ваша помощь! Признаю: да, я болен. И мне нужна помощь!! Заберите меня на Марс и лечите! Заберите меня домой... только заберите...
Наконец он затих и замер, невидяще глядя вверх в ожидании ответа, и чувствуя, как больно сжимается сердце в предчувствии этого самого ответа.
И ответ прозвучал.
- Ты недостоин. Работай над собой.
В золотое полотно суперантенны, в радиопередатчик и в корпус разбившегося дисколёта одновременно ударили зелёные лучи дезинтегратора, распыляя их на атомы. Затем дисколёты перестроились в клин и, не выключая прожекторов, полетели на восток. А Пленк как подрубленное дерево рухнул на колени. С отчаянной болью во взгляде, не моргая, смотрел он им вслед. И текли по его лицу первые в его жизни слёзы. Горькие-горькие слёзы безграничного горя...
Великий Гунддозака, верховный жрец всех ацтеков, умирал. Он держался до последнего, исполнял все свои обязанности, и только самые приближенные по едва заметному напряжению в движениях, временами мутневшему от внутренней боли взору догадывались о страданиях бледнокожего жреца, о приближавшейся с каждым днём его кончине. Но о догадках своих молчали, помощь если и предлагали, то лишь самую незначительную, отдавая должное небывалой силе духа Каменноликого.
Однако сейчас, на смертном одре, сила воли предательски покинула его. Жрец четвёртый час стонал и бился в предсмертной лихорадке, его прежде белоснежное лицо стало пепельным и то и дело искажалось гримасами боли, а сухие губы тихо шептали слова бреда, охватившего его могучий разум.
- ... выжить, я обязан выжить... во что бы то ни стало - выжить, вернуться... Я, Пленк 358870921-й, вызываю Марс... вызываю Марс... Откликнитесь, я исправился... Родина, отзовись...
Кикаха, новый верховный вождь всех ацтеков, стоял у ложа верховного жреца. Лицо его по заведённой традиции было неподвижным, словно вытесанным из гранита, только в серых глазах плескалась боль сострадания. Время от времени мягкой тряпицей он смачивал сухие губы своего учителя. И непрерывно вслушивался в тихий шелест слетавших с его губ слов. Пусть большей частью это был непостижимый божественный язык, обучать которому Гунддозака всегда отказывался, Кикаха искренне надеялся услышать от него новое откровение, способное ещё более улучшить жизнь великого народа ацтеков. Пусть порой казалось, что Каменноликий ненавидит свой народ, раз за разом посылая его на битвы, но ведь обучил же он их строить большие города, разводить лам и коз, выращивать маис и рыть оросительные каналы, ориентироваться по звёздам и вести счёт прожитым годам. Да и во всех войнах последних лет ацтеки только выигрывали...
Внезапно крепко сжатые глаза верховного жреца раскрылись, он нашёл взглядом Кикаху. Глотнув воды из плошки, тут же поднесённой к его губам, перевёл взгляд в потолок и заговорил тихим, но ясным голосом:
- Помни: цивилизованный человек никогда не проявляет эмоций. Будьте сильны духом - и к вам прилетят боги с неба. Я их не дождался... Но они прилетят... обязательно прилетят... обязательно...
С этими словами на устах и с негасимой тоской во взгляде он и умер.
Бедный, бедный Гунддозака-Пленк. Он не знал, что уже пять лет был ПОСЛЕДНИМ марсианином. После публичного показа на Марсе записи его боя на плато жажда жизни тоже была зачислена в разряд недостойных цивилизованных существ эмоций, с которыми они так успешно боролись...