- Добро пожаловать в Красноярск. Температура за бортом - минус 35 градусов. - раздался голос пилота "Боинга‑737" авиакомпании "NordStar".
Пассажиры начали вставать и кутаться, загромождая узкий проход между креслами.
Отпустило уши, заложенные при посадке, мир возвращался на место. Заодно проходило ощущение некой греховности за быструю смену часовых поясов: думалось - человек не должен так быстро пересекать пространства, тем более те, за покорение которых заплачено столькими судьбами.
Автобуса не подали: лайнер подрулил к самому зданию аэропорта "Емельяново".
Было еще оглушительно темно. В прилетном зале, крохотная и ладная, в меховом капюшоне, накинутом на самые глаза, темные и насмешливые, встречала Анна Логинова, заместитель директора красноярского Дома Искусств.
- Как долетели? Не замерзли? Вижу, с морозами знакомы, оделись по погоде. - проговорила она с улыбкой.
Скоро, к самому шлагбауму автостоянки, лихо оскальзываясь на льду, подкатил пузатый микроавтобус, напомнивший белого медведя. В свете фар отчетливо завиднелись заснеженные края трассы. Потянулись постройки, напоминавшие московские, но кусты, облепленные инеем, говорили: Сибирь.
Минут через сорок были на Белинского. Открыла спешно одевавшаяся на работу в Сибирский Федеральный Университет сестра, а спустя часа два я уже валялся на заслуженном диване. Смутно помню: вошел любимый брат Николай, чаевничал, не утруждая расспросами... В окнах, обращенных к Енисею, медленно светало. Я был дома.
К 10.00 подъехала директор Дома Искусств Татьяна Шнар - в глаза сразу бросилось ее выразительное лицо, основательность в каждом движении. Несмотря на бессонные дни, безукоризненная укладка, макияж - все лучшие деловые манеры, но сопровождаемые искренним интересом к московским гостям.
Человека, живущего профессией, видно сразу.
Уже в праворульной японской иномарке (в Сибири большинство машин с Востока, а не с Запада) обнялись с Максимом Лаврентьевым, приехавшим на сутки раньше и уже успевшим не только на выступление в Дивногорск, но и на утренний эфир ТРК "Афонтово".
Максим, бодрый, высокий, подтянутый, сиял, смотрел орлом: он был совершенно готов к многочасовым семинарам. Обстановка явно его устраивала: впервые его пригласили сюда несколько месяцев назад, и та поездка удалась. Сегодня мы будем разбираться с финалистами поэтического конкурса имени Игнатия Рождественского (1910-1969), поэта и учителя Виктора Петровича Астафьева.
Рванули: свежо, со смехом, полетели на Взлетную. Вошли в холл, оценили европейский дизайн ресэпшена, поднялись на зеркальном лифте на самую верхотуру, где в офисах с прозрачными пирамидальными потолками располагается крупнейший краевой медиахолдинг.
Стол с табличками, фоновый баннер "Сибирских новостей", пульт, видеокамеры - привычная обстановка стандарта "РИА Новостей" - была безупречна. Через полчаса началась пресс-конференция.
Максим и я постарались объяснить цель своего визита: литературное творчество нуждается в постоянном взаимообмене на фоне постоянно снижающегося уровня версификации. Прошлись немного по столичным "толстякам", посетовали на обстоятельства - падение уровня образования, равнодушие федеральных властей к судьбам отечественной литературы...
Чуть позже, в кафе "Арка", говорили о литературной ситуации в стране для журнала "Стольник" - единственного краевого глянцевого журнала, занимающегося культурой по велению сердца.
Несмотря на изысканное меню "Арки", кусок в горло не лез: ощущения после недосыпа были ирреальными, да и увидеть слушателей семинара хотелось поскорее.
В 15.00 мы стартовали в Красноярской краевой научной библиотеке.
...Их было десятка два-три. Почти в передний ряд сел знакомый по стихам и фото Иван Клиновой, лауреат Астафьевской премии, интеллигентнейший, с отросшей в пору холодам бородкой. Его доброжелательный взгляд безмолвно ободрял, порой бровь Ивана недоверчиво вздымалась, и я менял тон.
...Выходили читать - молодые и старые, в критически разной степени причастные словесности. То мы слышали вполне газетные баллады и оды краю в духе развитого социализма, то вдруг раздавались строки, сделавшие бы честь и самым снобским поэтическим ристалищам.
Старались ловить со слуха, делали пометки...
Авторы представлялись нам то по фамилии, то по имени-отчеству: совсем юная Ксения Иванова и в солидных летах Мария Николаевна. Ирина Шафрыгина и Валентина Михайловна. Застенчивый Роберт и перспективнейший Сергей Цветков, студент-филолог. Анна Петраченко, Николай Тимченко, Василий Зиневич, педиатр Лидия Алексеева, Маргарита Радкевич, интересный - потаенный! - автор Екатерина Волкова, захватывающий и тоже совсем молодой Артём Трофимов, профессиональная чтица Елена Жарикова...
Говорить о стихах мы с Максимом старались кратко, но временами не удерживались и пускались в объяснения того, что казалось важным. Нас внимательно, не перебивая слушали, понимая: люди прилетели издалека, хотят помочь, посоветовать, а спешить некуда. Никто не ерзал, не выражал нетерпения, не делал едких замечаний, как это порой принято в Европе.
Вокруг на тысячи верст лежала поперек рек и сопок закутанная в меха шаманская зима. Где-то в ней бродили оленьи стада, рявкали дизеля вездеходов, жил и дышал огромный Север, начинавшийся отсюда и не кончавшийся нигде.
Закончили к шести, договорившись встретиться завтра там же в 11.00.
Ощущение было светлым: смеркался короткий зимний день, на проспекте собиралась еще не сравнимая с московской, но грозная в сильные холода красноярская "пробка".
Почти дворами, забросив Максима в гостиницу, помчались на Белинского. На солнце, дымное и неяркое, можно было смотреть не щурясь: над Енисеем и Качей струился густой ледяной пар... Уснул, как мертвый.
Следующий день начался с потягивания и блаженного брожения по комнатам. Старинные, знакомые с детства фото убеждали: вот моя жизнь, подлинная, проходящая здесь и сейчас. Как давно я здесь не был... всего два года. После смерти мамы прилетел так же, дня на два. Брат возил по городу, пытался отвлечь - и отвлек. Были у Часовни, на кладбище у бабушки с дедушкой, спустился к Енисею, покидал камешки. Сестра сказала, что Красноярск в апреле неприветлив, ветрен, гол, но я так не думаю, не ощущаю: дом всегда дом. Река всегда река. Дом там, где родные. Там, где ждут.
После плотного сибирского завтрака помчались в библиотеку. Авторы, не дождавшиеся своей очереди накануне, слушали нас уже без вчерашней опаски.
Кого тут только не было!
И признанные красноярские авторы, и только-только дебютирующие стеснительные таежные жители с амнистийными татуировками на пальцах, и студенты, и питомцы краевых студий и лито, и 80‑летние учительницы из Ачинска и Канска, и даже очаровательная Олеся Варкентин, приехавшая аж из Омска. Всех и не перечислить.
После семинара обедал дома. Собрался целый клан: тетя Галя, брат Николай с женой, сестра Лена, племянник и племянница со своими сужеными.
В пять вечера мы начали творческий вечер в Доме Искусств. Небольшой уютный зал с роялем на первом этаже, крохотное фойе, украшенное картинами и книжными стендами...
Поблагодарив сибирскую землю, читали стихи, после всего по бокалу красного, подписали книжки Лесосибирску, Канску, Ачинску, лично главному редактору журнала "День и Ночь" Марине Саввиных, насмерть простуженной и все же пришедшей. Народу было с полсотни.
Ворочаясь перед вылетом назад на диване, я думал и думал, еще даже не переваривая впечатления, а просто и печально сознавая - я здешний, все это мое, кровное, предназначенное мне. Сибирь - моя родина. Почему же жизнь моя проходит в Москве, вдали от Енисея, Столбов, сопок? Эти узлы уже не распутать.
Но жажда бывать здесь, одолев 8 тысяч километров туда и обратно, разгорается с каждым годом.
Татьяна говорила об апрельском фестивале поэзии 2013 года. Как славно бы было... впрочем, заботами краевого бюджета, и никак иначе. Грантовые программы в крае одни из самых мощных в России... а за окном уже билась трасса. Тихо жужжал будильник на мобильнике, звонил племянник Лев, приехавший отвезти в Емельяново.
Мало, мало пробыл! И к Реке надо было спуститься, и пройтись хотя бы семь кварталов самому, одному, поминая детство, но... где взять время? Москва ждала. Надо было определяться с работой. Тогда, в ту ночь, я, конечно, еще не знал, что уже через сутки стану школьным учителем.
В аэропорту, пройдя в зал ожидания, в курилке, буфете, присматривался к людям: русские, изредка азиатские или совсем уж изредка кавказские лица. Много русых, желтых волос, от которых в Москве уже успел отвыкнуть.
Моя страна, которую нельзя судить по Москве с ее бесконечным безумием. Моя земля, не навещая которую подолгу, я становлюсь ничем.
Той же "Северной звездой", с обильной кормежкой, собственным корпоративным журналом за спинкой каждого кресла, вылетел на Запад.
Взлетев, оглянулся через ледяной иллюминатор...
На горизонте, красном от восходившего солнца, виднелась черная изломанная полоса, будто далеко-далеко тайга горела черным столбом дыма.
Нескоро, но и это исполинское образование затерялось где-то позади, ушло за правое крыло, появляясь временами за левым... а после Западной Сибири исчезло совсем, но все четыре с половиной часа солнце - всходило, будто говоря - все еще будет.
И апрель. И родина. И поэзия.