С некоторых пор этот день стал для Егорыча необычным. Он с утра напевал флотские песни, правда, очень своеобразно - изображая то оркестр, то запевалу, то целый хор песни и пляски, то неутомимого дирижера, успевавшего на всех фронтах незримого сражения за душевное исполнение любимых стариком песен. Они звучали в душе Егорыча всю жизнь. Сколько он себя помнил. Словно боевые товарищи, они шли плечом к плечу, поддерживая в трудную минуту и деля радость. Как сегодня.
Подмигивая терьеру, устроившемуся на коврике под батареей, Егорыч молодецки покручивал седой ус и привычным движением проверял ровно ли сидит несуществующая бескозырка. Этому он научился еще мальчишкой в довоенном Севастополе, куда с родителями приезжал погостить к родственникам у моря. В то время все пацаны мечтали стать летчиками, но Егорка думал только о море. Впервые увидев корабли на рейде, моряков в отутюженных форменках на Большой морской и офицеров с настоящими кортиками, он был просто покорён этим незнакомым флотским миром.
Судьба сложилась так, что он не стал ни военным моряком, ни матросиком на баркасе, даже не построил дом у моря, и Машенька не провожала его в поход к дальним берегам, но воспоминания детства жили в нем и по сей день. Вся его теперешняя семья - преданный терьер Дозор, да голосистая канарейка Соня - назубок знали команды "свистать всех наверх", "полундра", "отдать швартовые", но быстрее всех исполняли любимое - "на камбуз"! Вот и сегодня все заняли свои места по "боевому расписанию", едва хозяин душевно промурлыкал любимую строчку - "наверх вы, товарищи, все по местам"...
Начинался праздник.
Их было не так много у троицы, ютившейся в маленькой квартирке на последнем этаже четырнадцатиэтажки в небольшом Подмосковном городке. И выбор этот был неслучаен. Из окна открывался вид на Волгу, где мелькали моторки, катера, баржи и даже белоснежные пассажирские суда. Увидев их из окна, словно из рубки боевого корабля, Егорыч привычным движением поправлял несуществующую бескозырку, и гордо смотрел вслед. Он знал, что в следующей жизни непременно станет моряком. А в этой не судьба.
Зато сегодня был праздник.
Егорыч готовил макароны по-флотски, шиканув на остатки пенсии. Эх, гулять так гулять! Дозору досталась косточка, и он благодарно поглядывал на хозяина. Тот победоносно вышагивал от окна к старенькому холодильнику, который время от времени вздрагивал, загудев электромотором, словно поднимал пары в машинном отделении корабля, готового ринуться в бой по приказу капитана. Его команда была немногочисленной, но дружной, вернее - спаянной одним долгим походом, в котором так не хватало женской руки. Машенька давно покинула свой пост, но продолжала незримо присутствовать в этих трех таких разных душах, скучавших по ней каждый по-своему.
В праздник близкие всегда с нами.
Егорычу вспомнилось, как в далеком 99-м они с Машей в последний раз ездили в Севастополь. Дружба родителей передалась их детям. Изредка они встречались в стареньком доме на берегу одной из бухт Севастополя под названием Инкерман. Дом старел вместе с хозяевами, постепенно уходя в землю, словно просясь на покой. Вишни в саду почти перестали плодоносить за ненадобностью, и только виноград, укрывавший внутренний двор от жаркого южного солнца, еще радовал огромными кистями сладких почти прозрачных ягод. Гости подолгу засиживались с хозяевами за скромным столом во дворе, не столько делясь проблемами полуразрушенной страны, сколько вспоминая свою молодость.
Хозяин дома в Инкермане - Микола - подливал гостям своего домашнего вина и вспоминал боевые походы. Он был настоящим боевым офицером, хотя и в отставке. Как-то он рассказал, что новая киевская власть арестовала два десятка молодых ребят, вывесивших русские флаги на башне равелина и большой плакат "Севастополь - русский город". Они пару дней держали оборону, но потом пригнали несколько машин спецназа и повязали ребят. Возмущенные таким произволом ветераны решили на следующее утро устроить протест на Графской площади. У памятника Нахимову. За ночь смастерили большой российский флаг, и первым катером отправились на Графскую площадь.
Поначалу на них никто не обращал внимания. Чудят старики. Однако часов в девять вокруг стали собираться сочувствующие. Через час у подножья знаменитого русского флотоводца гудела толпа. Приехали служители закона, депутаты, молодые хлопцы в черных футболках. На уговоры никто не согласился. Дошло до потасовки. Маша размахивала флагом, а флотские, обступив плотным кольцом, охраняли ее. Это было незабываемо. Какой-то удивительный порыв охватил всех присутствующих.
Когда защитникам правопорядка приехала подмога, им намяли бока, порвали полотнище, а Миколу наградили синяком под глазом. Доставили в отделение, как зачинщиков несанкционированного митинга. К вечеру за них вступились офицеры с наших кораблей. Ветеранов освободили и на военном катере доставили в Инкерман. Проводили до самого дома. Они тогда не чувствовали себя побежденными. Они дали бой. Стояли сколько могли, как их отцы в 41-м...
Почти двадцать лет прошло, а все в памяти так ясно, словно было вчера. Жаль Машенька не дожила до тех удивительных мартовских дней. Егорыч не отходил от телевизора, боясь пропустить какую-нибудь новость. Когда все свершилось, он был по-мальчишески счастлив. Кто бы мог подумать! Только, вот, из четверых участников того последнего боя у Нахимова он остался один. Потому, сегодня и распевает с утра свои любимые флотские песни, призывая ушедших товарищей стоять по местам. Бейся там, где стоишь, говаривали предки. Они выполнили наказ. Теперь дело за молодыми. Подхватят ли тот флаг, которым Машенька размахивала у Нахимова, распевая во весь голос о славном подвиге крейсера "Варяг"?
За окном было шумно и весело. У русских появился еще один праздник. Удивительный этот месяц март.