Аннотация: Окончание книги. Рабочий текст. Возможны изменения и правки, поэтому прошу делать свои замечания.
Часть 7 Фор-Авек, Рейвенор
1. Мятеж
В вечер нашего возвращения из Карлиса в Фор-Авек пришла снежная буря - первая в этом году. И теперь ветер, разыгравшийся над городом, рвет в клочки дымы из каминных труб, воет над стенами крепости, стучит в витражные окна, швыряется в них горстями мокрого снега, однако это куда лучше, чем зловещий туман, от одного воспоминания о котором мороз идет по коже. Вот и пришла моя первая зима в новом мире. Интересно, сколько еще зим мне суждено здесь встретить?
И еще, в моей комнате стало очень уютно. Горят большой камин с низкой чугунной решеткой и две дюжины свечей в настольных и стенных подсвечниках, а запах сырости и затхлости сменил чудесный аромат душистых трав и цветов - Элика варит кевелен, эльфийский пунш. Первую пробу мы уже сняли - это что-то особенное. Надо было видеть, как у Домаша засверкали глаза, когда он пригубил свой кубок. Котелок опустел моментом, и Элика готовит вторую порцию.
- В наши дни немногое связывает нас с землей, - говорит она, отмеривая травяные порошки маленькой золотой ложечкой. - Кевелен - одна из таких нитей, которые не дают нам забыть о нашем прошлом. О том, что у нас когда-то была своя земля.
- Придет день, и у виари снова будет родина, - говорю я.
- Родина! - вздыхает Элика. - Для многих поколений виари родина - это океан. Наверное, именно поэтому мы так ревностно относимся к своей свободе.
- Вы прямо цыгане какие-то.
- Цыгане? Что значит "цыгане"?
- Это народ в моем мире, у которого нет своей страны. Они вечные кочевники, переезжают с места на места все время.
- В твоем мире, - задумчиво повторяет Элика. - Ты никогда не рассказывал о нем.
- А стоит ли?
- Мне интересно. У вас все так же, как у нас? Или по-другому?
- Совершенно по-другому. Хотя добро и зло, пожалуй, везде одинаковое. Но вот виари у нас нет.
- Ага, есть цыгане, - смеется Элика. - А ты - кем ты был в своем мире?
- Простым гражданином. А почему ты спросила?
- Да так, захотелось узнать о тебе больше.
- Это еще зачем?
- Я ужасно любопытная. И потом, очень важно, кто у тебя начальник, - тут Элика с самой озорной усмешкой подмигнула мне и, повернувшись к Домашу, крикнула: - Так ведь, пан Домаш?
Байор вздрогнул, оглядел нас блуждающим взглядом. То ли кевелен так подействовал на почтенного роздольца, то ли тепло, то ли усталость, то ли все сразу, но последние четверть часа байор Домаш очевидно кимарил, свесив голову на грудь и время от времени посапывая и всхрапывая, как мирно спящий скаковой жеребец.
- А? - только и сказал он.
- Сейчас будет еще кевелен, - сказала Элика и всыпала свои травяные порошки в котелок, над которым уже появился пар.
- Матерь пресвятая, преблагая охранительница! - пробормотал Домаш и, сделав жест, отгоняющий злых духов, вновь закрыл глаза.
- Устал, милсдарь? - спросил я, понимая, что если с Домашем не разговаривать, он неминуемо уснет.
- Морит чего-то меня, - ответил рыцарь. - Ишь ты, вьюга какая на дворе разыгралась! Ветер так и стучит ставнями.
- Так месяц больших снегов наступил, - сказала Элика, помешивая варево. - По нашему древнему календарю начался Улле, последний месяц в году. Месяц зимнего солнцестояния.
- Что там у меня в имении сейчас деется? - внезапно произнес Домаш. - Ой, приеду, что не так будет, все канчуков отведают!
- Вот и готово, - объявила Элика, аккуратно подхватила котелок и поставила на стол. Домаш сразу забыл о своем имении и нерадивой челяди, оживился, придвинулся ближе к столу, и буквально выхватил кубок из ручек Элики.
- Нектар райский, воистину! - вздохнув и подняв глаза к потолку, провозгласил он после первого глотка. - Вторая партия еще лучше первой! На коленях буду просить любезную чародейку Элику дать мне рецепт сего волшебного напитка!
- Рецепт-то простой, сударь, а вот с травами для него возни много. Меня научила кевелен варить моя бабушка - так вот, она двадцать четыре вида трав и цветов использовала, это один из самых простых рецептов. В него входят вереск, рута, мелисса, крапива, цветы акации, шиповника и жасмина, плоды барбариса, корни имбиря и мандрагоры, ивовая кора и еще кое-какие травы, которые люди не используют, а мы, виари, знаем об их полезных свойствах тысячелетия. Есть кевелен, в который добавляется сорок четыре вида травяных экстрактов, а есть виарийский грог, в который добавляют, помимо прочего, молоко дюгоня и морскую соль.
- Вино, мед, водка и молоко? - Домаш одобрительно почмокал губами. - Правильное сочетание, панна чародейка, самое правильное. А вот соль ни к чему.
- И еще травы., - продолжила Элика свою мысль - Наши девушки собирают их всего несколько дней в году, в одних и тех же местах на побережье Кланх-О-Дора и Калах-Денара. Собирать нужно на заре, когда на травы ляжет первая роса. Цветы, листья и корневища сушатся потом отдельно, а растирают их в порошок в особых деревянных ступках. Мы говорим, что хороший кевелен - это не только напиток, но еще и эликсир здоровья и долголетия.
- И напоминание о родине, так? - спросил я.
Глаза Элики сразу потемнели.
- Конечно, - сделав паузу, ответила она. - Все, что напоминает нам о родине, священно для нас.
- Благодать! - Домаш допил свою порцию, крякнул, вытер ладонью усы. - Могу ли я просить еще немного?
- Разумеется, пан Домаш, - Элика наполнила кубок роздольца. - Неужто у вас в Роздоле не варят что-либо подобное?
- Варят, еще как варят! У нас, почитай, что ни дом, то шинок, - сообщил Домаш, сделав смачный глоток. - Мед и брагу из зерна повсеместно ставят. Иной умелец из браги такую сивуху выгонит, что до гузна прожигает, коли выпьешь - простите покорно! У нас как говорят: "Коль роздолец пить не хочет, значит, помер или спит".
- Знакомая песня, - сказал я со смешком.
- Правильная песня! - присовокупил Домаш. - Без медовухи или доброго хлебного вина роздолец будто без души. А коли меда или зерна не станет, так и из прочих даров господних живительную влагу добывают - из репы, например, свеколки, патоки, яблок. Слыхал я, что в одной деревушке близ Проска смерды сивуху из коровьего навоза наловчились гнать, так ядреная, говорят, была - с полукварты валила! - Тут Домаш широко и сладко зевнул. - Ой, прямо тело все поет!
- Да ты спишь, пан Домаш, - ввернула Элика.
- Истинно сплю, такой покой несказанный во всем теле, как у чада в утробе материнской...Перед глазами все плывет.
- Иди спать, сударь, - сказал я. - Отдыхай.
- Охохохошеньки! - протянул Домаш, вытягиваясь в кресле. Протянул Элике опустевший кубок и с самой счастливой улыбкой добавил: - На посошок!
- Чары? - спросил я, когда роздолец удалился нетвердой походкой, унося в кубке свой "ночной колпак".
- Элика, послушай... наверное, я не должен этого тебе говорить, наверное, это обидит тебя, но я...
- Считаешь, что я хочу затащить тебя в постель? - Тут эльфка неуловимым движением метнулась ко мне, присела на поручень моего кресла и провела тыльной стороной пальцем по моей щеке. - Нет, ты ошибаешься. Я не интересуюсь твоим телом. Мне интересна твоя душа, Эвальд.
- Моя душа?
- Я хочу понять, как так случилось, что салард влюбился в девушку из моего народа. И более того, почему Домино ответила тебе взаимностью.
- Разве это так трудно понять?
- Между твоим народом и моим веками существует пропасть. Я не знаю, чтобы кто-то рискнул преодолеть ее.
- Я люблю Домино. Я влюбился в нее сразу, как только увидел. Ее невозможно не полюбить, она такая...
- Красивая? - Элика усмехнулась. - Женщины салардов бывают красивее нас. Многие мужчины моего народа так считают.
- Они не понимают, какое сокровище им даровано.
- Странный ты. Тебя удивляет, почему я так интересуюсь миром, из которого ты пришел. Задумайся, почему.
- Не знаю.
- Ты необычный. Ты не похож на салардов мира Пакс. Ты слишком мягок. Я чувствую в тебе совершенно женскую мягкость и сентиментальность. Даже не знаю, нравится мне это или нет.
- В чем же проявляется моя мягкость?
- Во всем. В том, как ты говоришь, ведешь себя, как обходишься с людьми. Теперь я понимаю, почему твои недруги добились твоего назначения на Порсобадо. Они не сомневались, что ты с твоим характером не сможешь противостоять тем вызовам, которые тебя ожидают. Ты сломаешься, и это будет концом твоей карьеры.
- Это еще как посмотреть, - буркнул я, несколько задетый словами Элики.
- Тебе придется измениться, Эвальд. Этот мир жесток. Ты выбрал в нем путь воина - путь силы и жестокости. Твои враги не простят тебе ни слабости, ни колебаний.
- Я учту. Может быть, ты ошибаешься, считая, что я свалился вам на голову из рая.
- А разве не так?
- Мой мир далеко не рай. Когда я попал сюда, первым моим впечатлением было изумление, насколько же Пакс похож на мой мир, каким он был лет эдак семьсот-восемьсот назад. Мы называем ту эпоху средневековьем. В нашей истории это было время фанатиков и героев. Время благородных паладинов и жестоких завоевателей, которые вырезали целые города. Вот только магии у нас не было и нет. Не было вампиров и оживших мертвецов, хотя некоторые считают, что сверхъестественные силы и в моем мире существуют.
- Нет магии? - Элика улыбнулась. - Как же вы живете без нее?
- У нас есть техника. В моем мире без техники никуда. У нас есть машины, которые летают по воздуху и плавают под водой, перевозят людей без помощи лошадей и передают на тысячи лиг изображение и звук. У нас есть Интернет. Это огромная паутина, которая оплела весь мир. Сегодня почти у каждого человека моего мира есть предмет, который называется компьютер. Это удивительный прибор, Элика. Он помогает делать тысячи вещей. С его помощью можно писать книги, находить нужные знания, рисовать картины, сочинять музыку. Интернет связывает все эти тысячи тысяч компьютеров в единое целое. И каждый день десятки миллионы людей общаются друг с другом при помощи компьютера. Ты можешь написать письмо своему другу на другом конце мира, и оно будет доставлено через секунду. Можешь послать ему или ей свой образ - мы называем это фотографией. - Тут я вздохнул. - Знаешь, я иногда жалею, что у меня нет с собой камеры. Я бы показал тебе, что это такое. Я бы сфотографировал тебя, а потом показал бы тебе твой портрет.
- А зачем? Ты можешь просто позвать меня, и я приду. И ты сможешь посмотреть на меня, а не на мое изображение.
- Вот в этом и все дело, - сказал я, пораженный тем, насколько точно Элика угадала мои собственные мысли. - Люди в моем мире постепенно теряют способность общаться друг с другом. Они разговаривают через Интернет, даже если живут друг от друга в сотне шагов. Они перестают читать книги, писать стихи, ходить друг другу в гости, собираться в компании. Их вполне устраивает общение с виртуальными призраками в их компьютере. Некоторые из них настолько ушли в виртуал, что сутками сидят в этой паутине, забыв обо всем. Это как болезнь, от которой нет лекарства. И иногда мне казалось, что наш мир - это царство бесконечного одиночества.
- Ты был одинок?
- Нет, у меня были хорошие друзья. Один из них оставил мне в наследство этот меч, - я показал на клеймор, лежавший на покрывале моей кровати. - Мне повезло. А еще я встретил Домино.
- Она не часть твоего мира.
- Тогда я этого не знал. Мы встретились с ней случайно, и ее прелесть и хрупкость поразила меня. Она так прекрасна, что я бы ушел за ней даже в ад.
- Красота и хрупкость обманчивы. Домино совсем не та, кем кажется.
- Для меня она лучше всех.
- И ты безоглядно кинулся в любовь?
- В нашем мире любовь считается великой ценностью. Влюбленным завидуют, и это большая удача встретить свою половину, потому что наш мир слишком велик. Но миллионы людей одиноки, даже если считают, что у них кто-то есть. Вместо того, чтобы заботиться друг о друге, они гонятся за благополучием, проводят жизнь в бесконечной погоне за деньгами и тратят их на покупку бесчисленных вещей, без которых в нашем мире многие просто не могут прожить.
- Вот, - сказала Элика с удовлетворением в голосе, - Кажется, я поняла одну из твоих особенностей. Ты наделен способностью сострадать и понимать чувства других людей. Давно я не встречала саларда с такой тонкой душой.
- Это комплимент?
- Это приговор для тебя. В мире Пакс тонкая душа - это погибшая душа. В нашем жестоком мире нет места тонким чувствам.
- А вторая особенность?
- Твоя никчемность.
- Ого! - Я почувствовал злость. - Хочешь сказать, что я ни на что не гожусь?
- Именно так. Взять хотя бы твой меч. Ты говоришь, он достался тебе от твоего друга в наследство. Твой друг был рыцарем?
- Нет. В нашем мире уже много столетий нет рыцарей.
- Тогда почему твой друг ходил с мечом?
- Да не ходил он с мечом! - разозлился я. - В нашем мире никто не ходит с мечами, понимаешь? Мой друг был романтиком, человеком, который убежал от окружающей его серой жизни в свой мир, придуманный. В мир фантазии. Он заказал этот меч знакомому кузнецу, потому что всегда мечтал иметь такое оружие. Это мечта, понимаешь?
- Просто иметь меч?
- Да именно так, просто иметь меч. Тебе этого не понять.
- Почему же, я все понимаю. Твой друг был таким же никчемным человеком, как и ты.
- Не смей так говорить про Андрея Михайловича! - взорвался я. - Он был хороший человек.
- Вот, самое то слово. Он был хороший человек. Мирный, добрый, умный - верно?
- Да, именно такой.
- И ты точно такой же. Добрый, мягкий человек с тонкой душой. Сколько человек в этом мире ты убил, Эвальд?
- Я не уби..., - тут я вспомнил про схватку с кочевниками и осекся. - Мне кажется, я еще никого не успел убить.
- Кажется? - Глаза Элики хищно сузились. - А тебя уже хотели убить, и не раз. Хотя ты ни для кого не представлял угрозы. Тебя дважды хотели убить из-за твоего превосходного меча. Домино рассказывала нам про то, как бурмистр в Холмах едва не натравил на вас своих холопьев. Второй раз кочевники хотели ограбить и убить вас. Я ведь многое знаю о тебе, Эвальд.
- И причем тут моя никчемность?
- Ты не хищник, - с усмешкой сказала эльфка. - Ты иногда напоминаешь мне волка, которого щенком взяли в дом и воспитали ласковой комнатной собачкой. Думаешь, я не замечала, как ты на меня порой смотришь? Ты хочешь меня, это читается в твоем взгляде, но даже самому себе боишься в этом признаться. Может быть, в душе ты испытываешь желание, гнев, ярость, жажду крови, но ты не позволяешь им прорваться наружу, крепко держишь их в узде. Твой мир сделал тебя беззубым, Эвальд. И твоего друга, который мечтал о мече. Если бы он хотел быть настоящим воином, он бы стал им, а не держал бы у себя под подушкой великолепный меч, от которого толку было меньше, чем от моей пилки для ногтей. Все вы, жители твоего мира, испытываете сильные чувства, но не можете их реализовать - почему?
- Плохо же ты знаешь мой мир, ведьма, - сказал я. Опьянение и злость сделали свое дело, и меня понесло. - Бедные вы, страдальцы, детишками своими платите за свою гребаную свободу! Веками платите. Чего же не восстали, не дали своему желанию освободиться выход? Вы-то чего свои желания не реализуете, а? У вас жестокий мир, согласен. Но в нашем мире крови, горя и смерти не меньше, чем в вашем, уж поверь. Куда больше у нас случается смертей. Когда мой дед был ребенком, у нас была война. В ней погибло шестьдесят миллионов человек за шесть лет. Шестьдесят миллионов, слышишь ты? Да во всем вашем сраном Паксе столько народу не наберется, если даже с вампирами считать! Людей убивали как скот, тысячами тысяч. И не тупо резали ножами, как в вашем мире, хотя и такого было в избытке. Их убивали индустриально. Знаешь, что это такое? Специально строили огромные комлексы, где все было до мелочей просчитано - как быстро, эффективно и с наименьшими затратами прикончить много народу, да еще на этом заработать. Как говорится, мертвое дело - живая копейка! Привозили туда людей, и начиналось. По нескольку сот душ - женщин, мужчин, детей, стариков, - загоняли в особые комнаты и душили там газом. А потом перерабатывали, как убоину. Жир на мыло, волосы на матрацы и рыболовные сети, кожу на перчатки, кости на удобрение, золотые зубы на переплавку. И так партия за партией. По десять-двенадцать тысяч душ изо дня в сутки, сечешь? А под занавес двумя атомными бомбами снесли к хренам собачьим два города вместе с жителями. И до того в нашей истории много интересного и веселого было: и пирамиды из черепов, и рабство, и башни из людей, переложенных известью, и целые рощи из посаженных на кол пленников. Мы, саларды, как ты нас зовешь, в любом мире умеем убивать с фантазией. Но после той, последней войны, у нас появилось такое оружие, которое не дало нам больше воевать. Просто не позволило. Кто бы его в новой войне ни применил, кирдык пришел бы всем. И вот лет эдак семьдесят уже мы живем тихо и спокойно. Так, постреливаем друг в друга понемногу, но на большую войну не отваживаемся.
- Ну, видишь, - ввернула Элика, - опять же не решаетесь на что-то великое. Это и есть никчемность.
- Правильно говоришь, может, мы стали никчемными, изнеженными, расслабленными, но хоть одной стоящей вещи научились - мы начали ценить хорошее. Хорошую жизнь стали ценить до паранойи, потому что в нашей истории было слишком много темного и кровавого, такого, что забыть бы надо, да не выходит. Понимаю, что ты думаешь - ты считаешь, что это страх. Да, страх. Инстинкт самосохранения. Наш мир отделяет от самоубийства одно нажатие кнопки. После наших ужасов ваши протухшие вампиры, Нашествия, напыщенные индюки-фламеньеры с их гонором, "грандиозные" сражения, где пара тысяч мужиков, обвешанных железом, мутузят друг друг друга в чистом поле палками по черепам, кажутся мне доброй сказкой, которую любящая мамочка рассказывает малышу на ночь! Может, когда-нибудь и ваш Пакс станет похожим на мой мир - в лучшем смысле слова. Но для этого вам очень сильно придется постараться и подружиться с головой, а не с чувствами, которые, как ты говоришь, не надо держать при себе. А если не сможете побороть в себе свою ненависть, свою гордыню и свои предрассудки - повторите нашу историю. И может, твой народ, еще добрым словом помянет времена, когда платил живую дань магистрам Суль!
- Ну, вот таким ты мне нравишься куда больше, - с удовлетворением в голосе сказала эльфка. - Со звериным блеском в глазах, со сжатыми кулаками и ненавистью в голосе. Оказывается, тебя можно завести. Но для этого тебя все время приходится зажимать в угол. Как тогда, в Паи-Ларране. Я ведь знаю, что там случилось. И одобряю твой поступок. Только помни, что если ты не станешь другим, всякий в этом мире будет считать своим долгом обоссать твой цветок.
- Пусть попробует. Вот тогда и посмотрим, кто никчемен, а кто нет.
- Конечно, ведь ты за Домино готов всем глотку перегрызть.
- Готов и перегрызу. И давай не будем говорить о Домино. У меня душа болит, когда я думаю о ней. Мы сидим здесь в тепле и безопасности, а она находится где-то во враждебном городе. Ей нужна защита, моя помощь, а я...
- Сиди! - властно приказала эльфка, взяв меня за руку. В ее глазах и голосе появился лед. - Вот еще одно доказательство того, что ты совершенно не знаешь свою возлюбленную. Если Домино и нужна чья-то помощь, то только не твоя.
- Элика, ты всерьез хочешь меня разозлить?
- Не раздувай ноздри, как рассерженный бычок, и послушай меня. Домино - маг, арас-нуани. Причем боевой маг. Она одна стоит сотни воинов, если не тысячи, и так просто ее никому не одолеть. С холодом, голодом, страхом и одиночеством мы, виари, умеем справляться куда лучше вас, салардов. Оставь свои глупые причитания. Сейчас, в эту бурю, ты ее все равно не отыщешь. Просто схватишь смертельную простуду, и мне придется насыщать твою кровь волшебным огнем, а это очень больно! На вот, выпей, - Элика протянула мне кубок с остывшим кевеленом. - И расскажи еще о своем мире.
- Нечего больше рассказывать. Не хочу. Вообще, давай закончим этот разговор.
- Хорошо. Тогда я пойду спать. Я устала, и кевелен шумит у меня в голове. Надо отдохнуть.
- Уходи.
- Ну, тогда аррамен-эрай, мальчик. Постарайся запомнить, что я тебе сказала.
- Пошла вон, пока я окончательно не разозлился.
Эльфка только хмыкнула и, взяв со стола кубок с недопитым пуншем, вдруг размахнулась и швырнула его в стену. Кубок со звоном отскочил от стены и подкатился к моим ногам. Подхватив свой плащ со стула, Элика, не обрачиваясь, вышла из комнаты и силой хлопнула дверью, заставив меня вновь испытать прилив раздражения.
Наверное, мне не надо больше пить это эльфийское пойло. Что-то оно на меня плохо действует. Или все дело не в кевелене, просто этой стерве удалось меня по-настоящему разозлить?
Да пошла она! Никчемный. Я тебе покажу "никчемный"...
А я-то, дурак, думал, что в этом мире у меня появился друг. Оказалось, нет. С друзьями мне пока не везет.
Ой, мать, как я их всех тут ненавижу! Если бы не Домино...
Да, если бы не Домино. Только ее существование придает всему этому кошмару смысл. Иначе...
Я пнул лежавший на ковре кубок носком сапога, и он отлетел к камину. В моем кубке еще оставалось немного кевелена - я допил его. Дрова в камине почти прогорели, а ветер за окнами, казалось, стал еще свирепее. Котелок на столе с недопитым и еще не остывшим виарийским пуншем распространял тонкий приятный запах весенних трав.
А вот взять сейчас и пойти искать Домино! Назло этой эльфийской язве Элике, назло всем тем, кто считает меня слабаком и мямлей. Найти ее и...
"Умереть", - сказал чужой и холодный голос в моей голове.
- А вот ни хрена! - ответил я голосу и потянулся к котелку с кевеленом, чтобы вновь наполнить свой кубок.
************
Вначале мне показалось, что я сплю. Но потом я с замиранием сердца понял - нет, не сон!
Первое, что я почувствовал - это колебание воздуха, легкое и почти неуловимое, как слабое дуновение сквозняка. Чуть трепещущие огоньки прогоревших свечей мигнули и погасли, выпустив струйки дыма. А потом появилась она. Вошла неслышно, как ночная тень, бесшумно ступая по ковру, и остановилась у моей постели. Подняла руки и сбросила с головы широкий капюшон своего длинного темного плаща.
- Аррамен, милый, - услышал я голос, от звука которого моего сердце сжалось от счастья.
Я продолжал лежать. Это все лишь видение, это сон, говорил я себе. Только поднял голову с подушки и смотрел на нее. Мне не верилось, что такое возможно.
- До... Домино?
- Я испугала тебя, любимый?
- Ты... ты как сюда попала?
- Ах, Эвальд! - вздохнула она. - Ты все время забываешь, что я арас-нуани. Мне нетрудно сделать так, чтобы меня никто не заметил.
- Домино! - Я вскочил, бросился к ней, сжал ее в объятиях, обжигаясь влажным холодом ее насквозь промокшего плаща, прижал ее к себе, нашел ее губы - холодные, отдающие солью, - и буквально застонал от счастья.
- Милая моя! Маленькая моя! Боже мой, наконец-то! - повторял я, покрывая поцелуями ее лицо, волосы, шею. - Ты не сон, нет! Домино, моя Домино! Я ведь думал... я думал...
- Я знала о том, что ты приехал на Порсобадо, - шептала Домино, - я почувствовала это сразу, как только ты сошел на берег. Ты сердишься на меня?
- За что?! - Я сжал ее замерзшие пальчики в своих ладонях, начал дышать на них, чтобы согреть. - Это я виноват перед тобой. Я должен был искать тебя с самого начала!
- Я очень виновата перед тобой и Эликой. Не пришла к тебе сразу, как только ты появился в Фор-Авек. Не объяснила тебе ничего. Но так было нужно.
- Домино, я не могу поверить, что это ты!
- Ты думал, что я умерла, я знаю. Дуззар сказал тебе, что все погибли, так?
- Я не поверил ему. Я верил, что ты жива.
- Ты рад меня видеть?
- Я?! Я счастлив, я весь дрожу! Я так долго искал тебя, так мучился без тебя!
- Ты стал фламеньером, - сказала Домино с легкой грустью в голосе. - Видишь, во что я тебя втянула?
- Домино, милая, ради тебя я готов на все. Но... ты вся дрожишь. Ты вся мокрая. - Я выпустил ее, заметался по комнате в поисках сменной одежды для Домино. Потом сообразил, что ни черта не найду, пока не зажгу свечи. Огниво и трут лежали на столике у моей кровати. Я схватил их, начал высекать искру, и тут услышал:
- Эвальд, я пришла проститься.
- Что?! - Я не поверил своим ушам. Мое сердце, еще мгновение назад пылавшее счастьем, будто бросили в ледяную воду. - Проститься?
- Я пришла поговорить с тобой. Ты выслушаешь меня?
- Почему ты говоришь о прощании?
- То, что случилось с Карой и со мной, очень сильно все изменило.
- Причем тут Кара?
- Она погибла. Она пожертвовала своей жизнью ради будущего моего народа.
- Домино, сладкая моя, я не пойму, какое отношение это имеет к тебе и ко мне.
- Самое прямое, - она сбросила промокший плащ с плеч, шагнула ко мне и взяла за руку. - Прошу тебя, не зажигай свет. Нельзя, чтобы нам помешали.
- Хорошо.
- Тебе ведь сказали, кто я?
- О чем ты?
- Элика, сестра Кары. Она ведь сказала тебе, что я Гленнен-Нуан-Нун-Агефарр?
- Да, я знаю это. Но это не имеет никакого значения. Я...
- Постой, - Домино коснулась моих губ кончиками пальцев. - Ты не понимаешь, что это значит. Я сама об этом не подозревала, пока Кара не сказала мне. Это приговор для меня, Эвальд. В древности, когда мой народ был могущественным, наши маги знали, как обуздать темную силу Нун-Агефарр. Но в наши дни это искусство потеряно. Когда придет мой час, я стану глайстиг - Немертвой. Меня ждет темная сторона бытия.
- Это неважно. Я люблю тебя...
- Эвальд, я не могу оставаться с тобой. Между нами всегда будет мое проклятие и мой долг.
- Постой, подожди! - Я протянул к ней руки, помотал головой, чтобы побороть волнение и отчаяние. - Дай мне сказать. Я не верю, что все так плохо. Мы что-нибудь придумаем. Мы нашли друг друга, и теперь меня в этом проклятом мире ничего не держит. Мы вернемся в мой мир. Ты снова откроешь для нас проход между мирами, и мы отправимся обратно. Там нет магии, нет всяких дурацких пророчеств. Ты будешь обычной девушкой, свободной от всяких предопределений, а я буду любить тебя так, как никто никого никогда не любил! Ты мне веришь?
- Конечно, Эвальд, - я не мог видеть ее лица в темноте, но по тембру голоса догадался, что она улыбается.
- Ну, вот и отлично! - воодушевился я. - Сейчас же собираемся и валим из этого замка. Что тебе надо для того, чтобы вернуть нас в мой мир?
- Постой, ты не выслушал меня до конца.
- Нет, нет, я больше ничего не хочу слушать! Мы все решили, да?
- Нет, - сказала она мягко, но меня это "нет" пронзило, как копье. - Я не могу бросить свой народ на произвол судьбы.
- Причем тут народ? Они и без тебя прекрасно проживут.
- Магистры Суль ищут меня. Теперь, после всего случившегося на Порсобадо, они поняли, кто я такая. Кара ценой своей жизни дала мне передышку. Она отвлекла Дуззара и агентов Суль и позволила мне найти Харрас Харсетта и передать его моим соплеменникам. Артефакт должен быть у моего народа, нельзя, чтобы он оказался у фламеньеров или у магистров Суль. Но у всего своя цена, Эвальд. Я должна сделать то, чего от меня ждут виари.
- Ты нашла артефакт?
- Затем Кара и взяла меня в эту экспедицию. Она поняла, кто я, скрыла это от Охранительной Ложи и сумела добиться моего назначения в ее группу. Поначалу мы старательно изображали поиски виарийских артефактов в руинах Айлифа, но долго обманывать Дуззара мы не могли. Надо было спешить. Еще до нас в Фор-Авек прибыл один из наших кораблей. Капитан Амель Варин был посвящен в план Кары и согласился нам помочь. А еще в экипаже Варина была одна девушка...
- И что?
- Эта девушка пожертвовала собой. Запомни ее имя, ее звали Джалин Улайд. Только благодаря ей я осталась жива. Она добровольно пошла на верную смерть, заменив меня в последней экспедиции в Айлиф. В той экспедиции, когда Кара и ее спутники были убиты подручными Суль.
- Как же Дуззар не заметил подмены?
- Немного магии и грима. Большинство салардов не особенно присматриваются к женщинам виари, а уж Дуззара вообще никакие женщины не интересуют, он любит мужчин, так что принял бедняжку Джалин за меня. В то время, когда Кара выполняла свой долг, я выполняла свой. Я нашла место в Фор-Авек, о котором она говорила, и там был Харрас Харсетта. Чтобы забрать его с собой, мне пришлось разрушить Сосуды покоя и освободить Неупокоенных. По-другому было нельзя, неприкосновенность Сосудов была связана с артефактом. Мне очень жаль, что так получилось. Я знаю, что неупокоенные причинили тут много зла. Но не волнуйся, призраки больше не побеспокоят Фор-Авек. Мне удалось найти способ упокоить их.
- Значит, это твоя работа? - Я присвистнул. - Напугали они нас, твои призраки. А Дуззар, рожа лживая, сказал, что это он их освободил.
- Дуззар не может смириться с тем, что его обманули. Придумывает для себя оправдание. Кара, умничка бедненькая, обвела его вокруг пальца, так он выкручивается перед магистрами, говорит, будто специально освободил души мертвых, чтобы создать вам, как ты говоришь, геморрой.
- О, черт! - вырвалось у меня. - Моя Домино! Вот теперь я знаю, что это ты. Моя маленькая виари!
- Смешной салард! - хихикнула она. - Ты мне все лицо обслюнявил!
- Домино, Домино, Домино! И где же ты была все это время?
- На корабле Варина. Амель спрятал меня.
- И ты по-прежнему прячешься у него? Это очень опасно. Другой ваш капитан, Брискар, сказал нам, что Варин готов выдать тебя вербовщикам.
- Варин не имеет такой власти. Судьбу Гленнен-Нуан-Нун-Агефарр будет решать совет глав домов виари.
- Твою судьбу, Домино!
- Да, мою, - просто сказала она. - Это их право. Не забудь, что я беглая арас-нуани, и этим все сказано.
- Какой еще, к чертям, совет?
- Среди виари никогда не было единства. Некоторые наши дома давно служат сулийцам верой и правдой. Например, дом Туасса ад-Руайн или дом Фейн. Варин мой дядя, и он намерен созвать в ближайшее время совет глав домов, чтобы решить, как нам быть дальше. Если меня передадут вербовщикам, - а это очень возможно, - все капитаны примут решение служить Суль. Виари окончательно станут слугами Неназываемой Бездны, а я этого не хочу.
- Этого не будет, - сказал я жаром, опустившись перед Домино на колени. - Я знаю, что мы должны сделать. Ты станешь моей женой. Я прошу тебя выйти за меня замуж, Домино. Я люблю тебя. И я буду драться за тебя со всем миром.
- Ты готов взять в жены будущую глайстиг?
- Я хочу взять в жены девушку, которую люблю больше жизни. Я никому не позволю отнять тебя у меня. И никто не посмеет выдать этим гнусным некромантам жену фламеньера.
- Это не нам с тобой решать, милый. Но, как странно, ты будто прочел мои мысли!
- О чем ты?
- О нас. О тебе и обо мне.
- Так ты согласна стать моей женой?
- Эвальд, поднимись с колен.
- Ты не ответила мне.
- Я знаю, какое решение они примут, - шепнула Домино. - Меня отдадут вербовщикам, потому что так надо. Но очень скоро сулийцы поймут, что я не та беспомощная девочка, за которую некому было вступиться.
- Ты хочешь сказать...
- Да, - она сделала легкое движение рукой, и что-то с тихим звяканьем упало на ковер у наших ног. - Ты мой защитник. Ты защитишь меня, любимый. Я не хочу больше носить пояс невинности. Я буду твоей женой сегодня. И прошу тебя, будь сегодня таким, чтобы я не пожалела о своем решении!
Я обнял ее, глубоко, как пловец, вынырнувший на поверхность, вдохнул тонкий запах морской свежести, дождя, мяты и вереска, идущий от ее волос. Нашел ее губы. Ответив на мой поцелуй, Домино опустила лицо и отстранилась от меня.
- Ты боишься? - шепнул я.
- Твои прикосновения, твои поцелуи - они такие... Но я боюсь тебя разочаровать и...
- Я люблю тебя.
- Я знаю. Погоди, я сама.
Она неловко, дрожащими пальцами, распустила завязки на плаще, потом сняла платье. Я вновь привлек ее к себе, обжигаясь ее теплом, начал целовать и сразу ощутил вкус соли.
- Ты плачешь?
- От счастья. Не останавливайся, прошу тебя.
Я подхватил ее на руки - боже мой, какая же она легкая, маленькая, хрупкая! - положил на постель. Ее горячие ладони легли мне на плечи. Сказать было нечего, да и говорить было незачем. В такие секунды слова не нужны.
В подобные мгновения вообще ничего не нужно, потому что у тебя есть главное, ради чего рождается и живет в этом мире человек.
Любовь.
Никогда я еще не был так счастлив. Каждая клеточка моего тела пела от счастья. И мне хотелось, чтобы Домино чувствовала то же самое. Чтобы она поняла, как безумно я ее люблю, как жажду быть с ней. Как волнуют и радуют меня ее близость, ее красота, ее нежные неловкие прикосновения и ласки. Чтобы любой страх и любое сомнение навсегда ушли из ее сердечка.
- Люби меня, Эвальд. - шепнула она. - Laenar a muin, mi a`Raynn. Мне нравится, как ты это делаешь.
Так, как ты этого достойна, сказал я себе, гладя бедра девушки и разводя их в стороны. Так, как велит мне любовь.
Нежно. Бережно. Безумно. Алчно. Ненасытно.
Так, чтобы в последний миг моей жизни, когда Курносая, явившись по мою душу на поле боя или зайдя в больничную палату, где я буду ждать ее прихода, призывно поманит меня своей костлявой лапой, я бы с улыбкой вспомнил не что-нибудь, а именно эту ночь - главное событие моей уходящей навсегда жизни.
Зимнюю ночь в замке Фор-Авек, в которую я был бесконечно счастлив.
************
- Домино?
- Да, милый?
- Я люблю тебя.
- Я знаю.
- Ты останешься со мной.
- Я не могу.
- Ты останешься со мной.
- Ты этого хочешь?
- Больше всего на свете.
- Любимый, и я этого хочу. Но я не могу оставаться в Фор-Авек. Все слишком сложно. Я потратила слишком много времени на Порсобадо. Я обязана довести работу Кары до конца. Варин должен доставить Харрас Харсетта на совет домов. И я должна быть на совете. Должна, понимаешь?
- Мне плевать на артефакт. Мне нужна только ты.
- А мне ты.
- Домино, я никуда тебя не отпущу. Новой разлуки я не вынесу.
- Вынесешь. Ты сильный. И я сильная. И наша любовь поможет нам. Ты ведь любишь меня? Тогда ни о чем не спрашивай и поцелуй меня. Да, вот так. А теперь сюда. Еще, милый, еще! Тебе ведь хорошо со мной?
- Домино, я счастлив.
- Ne vai luttea ain martier uthar geh allaihn.
- Что это значит?
- Это пословица. Точно перевести на ваш язык нельзя, но смысл такой: "Лучше умереть вдвоем, чем жить одному". Этой ночью я поняла, что это так.
- Домино, не уходи!
- Я и не ухожу. Девушки виари самые преданные, они никогда не изменяют своим возлюбленным. Только будь ласков со мной. Прижми меня к себе покрепче и поцелуй еще раз...Мы теперь вместе. Навсегда. Навечно. До последнего часа.
**************
Светлеет. Тьма за окнами обрела серый оттенок. Зола в камине давно остыла и стала белой.