Командир минометного взвода, бывший гаишник, неправильно закрутил "улитку" при расчете параметров стрельбы. Подумаешь, какая разница, слева - направо, или справа - налево, ну, перепутал парень впопыхах. С кем не бывает?
В результате, залп, вместо позиции "чехов" точнехонько угодил по своим, сгруппировавшимся для броска. Слава Богу, обошлось без "двухсотых", но осколочные ранения и контузии получила вся штурмовая группа.
Капитан, помощник начальника штаба отряда, командовавшей злополучной группой, сидел на непонятно откуда взявшемся во дворе полевого госпиталя снарядном ящике, дожидаясь очереди на прием. Баюкая пробитую осколком руку, борясь с тошнотным головокружением и дурея от непрекращающегося звона в ушах, последствиями контузии, он следил, как возле палатки приемного отделения, чадя жирным выхлопом, неловко разворачивается огромный "Урал". Наконец водитель заглушил двигатель, из кабины выскочил молодой, подтянутый прапорщик и звонко скомандовал: "К машине!"
С грохотом откинулся задний борт и из кузова посыпались совсем зеленые солдатики. Именно солдатики, потому что назвать их солдатами не поворачивался язык. Низкорослые, худые, с серыми, изможденными детскими лицами. Грязные, несоразмерно большие, до колен бушлаты. Тонкие прутики ног болтаются в широченных голенищах тяжелых кирзовых сапог. Всех без исключения бьет надрывный, сгибающий пополам кашель. Некоторые с трудом стоят, опираясь на плечи товарищей.
"Из Ведено, больных привезли", - бросила на ходу в ответ на вопросительный взгляд капитана пробегавшая мимо медсестра. Какой ад творится под Ведено, капитан знал не понаслышке.
Наблюдая, как бойцов по одному заводят в палатку, он вдруг почувствовал, как по телу, заглушая собственную боль, катится обжигающая волна стыда. Раздирающего внутренности стыда за себя, не имеющего возможности защитить этих детей. За президентов и генералов, посылающих детей воевать.
Капитан, молодой старик с обугленной, запекшейся до каменной твердости душой, привыкший смотреть костлявой в глаза, сидел, до хруста сжав зубы, а по его закопченному лицу чертили светлые дорожки горячие слезы.