Аннотация: Нелёгкое это дело - быть отцом взрослых дочерей.
Когда мой друг явился на мой порог с выражением лица, одновременно убитым и пылающим праведным гневом, я, уже наученный опытом, не стал спрашивать его ни о чём, только достал из погреба бутылку сливового вина да копчёную утку пожирнее.
Сам-то я уже давно не пил ничего крепче хорошо заваренного чая и даже мяса не ел, но приходилось держать в доме припасы вот на такие вот случаи...
Нелёгкое это дело - быть отцом взрослых дочерей.
Но мне через это пришлось проходить неоднократно, так что я нынче, можно сказать, постигал самые тонкие нюансы процесса, а вот бедный мой друг находился в самом начале этого трудного и долгого пути. Желая облегчить его участь, я делился с ним своим жизненным опытом и припасами... но это неизменно заканчивалось тем, что, в порыве эмоций, он принимался лупасить меня моим же окороком, приговаривая, что мои советы и благие намерения неизменно приводят если не на восемнадцатый уровень ада, то, во всяком случае, на такие небеса, где ни одному нормальному человеку, кроме меня самого, хорошо не будет.
Так что в последнее время приходилось ограничиваться окороком.
Ну да не то чтобы я не признавал его правоты; да и опыт отцовства научил меня тому, что наставления - это самое худшее, что ты можешь сделать, если пытаешься кого-то от чего-то уберечь.
Нынче у меня снова был маленький ребёнок - на этот раз мальчик, пока что лежащий в колыбельке, и я тихо радовался тому, что можно некоторое время обойтись без попыток направить его "на путь истинный" и просто наслаждаться ощущением близости. К тому же у меня было подозрение, что его взрослые сёстры ждут-не дождутся возможности проявить свои наставнические таланты и тем самым отыграться за собственное детство, проведённое под моей суровой опекой...
Бедного моего сына мне было уже заранее жаль, но, с другой стороны, это означало, что все шишки, неизбежно связанные с процессом воспитания, посыплются на его сестёр, а я смогу быть просто "любимым папой" и при этом не чувствовать угрызений совести за то, что разбаловал его.
Вот такие вот, наверное, не самые хорошие и даже корыстные мыслишки витали в моей голове, в то время как друг обгладывал утиное крылышко, запивая его вином и обильно поливая гневными слезами.
- Сбежала! - наконец, признался он. - Сбежала из дома! И ладно бы ещё с кем-то приличным или хоть красивым там, так нет же - с первым попавшимся... Единственно, чтоб мне насолить!
И он стукнул по столу своим здоровенным кулачищем так, что все тарелки, плошки и чашки, а также я на соседней скамье подпрыгнули. Глиняный же кувшин моей прабабушки и вовсе не выдержал такого катаклизма, развалившись на несколько частей.
Мне оставалось только порадоваться, что жены не было дома - она бы такого беспечного отношения к хозяйству не потерпела, и никакие душевные переживания не показались бы ей достаточным оправданием ("сам виноват", - сурово объявляла она всякому, кто, по незнанию, пробовал ей пожаловаться, а дальше, ежели он упорствовал, могла прочитать ему целый трактат, почему виноват и в чём... после чего мне приходилось спешно бросаться на помощь со всеми своими травяными настойками, целебными бальзамами, а также ласковыми утешениями. В воспитании наших маленьких детей она, по этой причине, не участвовала, так что что такое истинный "суровый родитель" они узнавали, только достигнув совершеннолетия и переходя под её опеку. Зато я после этого снова становился "любимым папой" - и ради этого момента, право, стоило потерпеть).
- Эх! - согласился я, потрепав друга по израненной осколками кувшина руке. - Ничего страшного, вернётся.
Мои дочки от меня, разумеется, тоже сбегали, и если поначалу я бегал за ними, пытаясь увещевать и отвращать от того, что, по моему собственному опыту, никак не могло закончиться чем-то хорошим, то, в конце концов, понял, что ошибки - это тоже необходимая часть пути. Так что единственное, что может сделать хороший родитель - это сначала рассказать о том, что знает, а потом отойти в сторонку и позволить уйти. Глядеть, как они заблуждаются, делают глупости... И держать раскрытыми двери дома, если кому-то, рано или поздно, захочется вернуться - чтобы отдохнуть и набраться сил перед новым погружением в водоворот жизненных перипетий, или же, наконец, насовсем.
Когда-то так было и со мной самим, и память об этом не позволяла мне быть ни слишком строгим, ни слишком отчаивающимся...
Дети действительно как цветы, они могут быть самыми разными, но периоды роста, цветения, созревания плодов неизбежны для каждого из них.
- Так ведь со своими же детьми вернётся... нет? - друг, немного успокоенный моими словами, вновь поднял на меня большие, испуганные глаза.
Тут мне оставалось только развести руками.
- Это возможно! - признал я.
Мы чокнулись чарками (в моей был зелёный чай), погружаясь каждый в собственные размышления на эту тему. Нет, что ни говори, а всё-таки хорошо иметь понимающего твои затруднения друга, пусть даже встречи с ним заканчиваются "войной на окороках" или, в лучшем случае, разбитым любимым кувшином прабабушки.
- Почему? Ну вот почему они такие? - риторически недоумевал мой друг, свирепо отрывая от копчёной утки очередное крылышко. - Женщины!
- У мужчин свои недостатки... - заметил я, не удержавшись от тактичного взгляда в сторону стола, больше всего напоминающего поле брани на следующее утро после ожесточённой битвы.
Правда была в том, что благодаря нашем жёнам и дочкам нынешние сражения ограничивались лишь обеденными столами, где вместо крови лилось вино из разбитого кувшина - и хотя бы даже душа болела порой куда сильнее, чем раненое тело, мне всё равно казалось, что лучше так, чем физическая бойня.
Я рад был жить среди такого количества женщин. А вот моему другу, имеющему пока что только одну дочку, ещё предстояло этому научиться.
- А я ведь говорил тебе чаще играть с ней в куклы, когда она была маленькой, - не удержался я. - А ты всё: "не мужское это занятие", "не мужское"...
Вытащив из шкафа старую куклу одной из моих дочек, наряженную в красивое платье, я протянул её ему.
- Посади её на подоконник, чтобы она напоминала твоей дочке, если ей станется проходить где-то рядом, о том, что ты всегда ждёшь её обратно, - посоветовал я, уворачиваясь от глиняной ручки, отбившейся от кувшина, которую мой друг, за неимением окорока, занёс над моей многострадальной головой.
- Да я!.. Да она!.. Да ты сам!.. - кипятился он.
Но я знал, что рано или поздно он всё равно именно так и сделает.
После того, как он ушёл, я ещё долго убирался в надежде скрыть от жены трагедию прабабушкиного кувшина (хотя, по совести сказать, никогда не видел особого смысла в хранении вещей вековой давности), а потом сидел возле раскрытого окна, слушая шелест листьев. Недолго мне, видимо, оставалось наслаждаться покоем: вот подрастёт мой сын - и снова начнётся привычное, разве что на этот раз я смогу, если получится, оставаться наблюдателем.
Тихо бывало в моём доме тогда, когда все дочки из него сбегали, оставляя меня молча плакать в объятиях моей грозной жены, громко - когда они возвращались, чтобы снова со мной спорить и не соглашаться... Но всё равно я был в нём счастлив.