Аннотация: Когда на его маленькой клумбе позади дома распустится тысячный цветок, его отец придёт.
Внутри как следует вычищенного и блестевшего на солнце медного котла медленно закипало варево ярко-зелёного, как свежая трава, цвета. Аромат, поднимавшийся от него, был древесным, густым, пахучим... Языки пламени в костре, весело охватившие дрова, ластились к дну посудины, рассыпая во все стороны снопы искр.
Хромоножка стоял над котлом, выпрямившись и вытянув вперёд правую руку с зажатой в ней связкой сушёных трав, врученной ему Гретти.
- Ну же, давай! - подбодрила его она. - Ещё немножко, и ты увидишь лицо своего отца. Это точно должно сработать!
Но он всё медлил - только глядел неподвижным взглядом на заходившее солнце и небосвод, превратившийся в целое море золотого пламени.
- Ты что, боишься, что я кому-то расскажу, и тебя обвинят в колдовстве? - спросила Гретти, пытаясь разгадать причину его сомнений. - Но я ведь сама в этом участвую!
Он молчал.
"Сегодня!" - проснувшись утром с этой мыслью, Хромоножка целый день ходил, как во сне, слыша лишь звук собственного бешено колотившегося сердца. Дела, порученные ему тётей Норой, выполнял кое-как, за что получил сильный нагоняй - впрочем, домашнюю работу ему никогда не удавалось сделать хорошо, даже если он старался.
"Ты только приди, отец! На этот раз обязательно приди!" - мысленно молил он, спускаясь по лестнице на негнущихся ногах, когда все дела были закончены, и тётя Нора, наконец, отпустила его погулять.
Потом все мысли, а также звуки пропали.
В абсолютной тишине проходил он мимо деревенских дворов, мимо кладбища, мимо площади с небольшой церквушкой...
Разве чудо не совершается лишь тогда, когда ничто, кроме чуда, спасти не может?
Если боль, испытываемая им, будет нестерпима, то разве отец, связанный с ним незримой нитью, чувствующий её, не примчится откуда бы ни было, чтобы обнять, и согреть его, и спасти от всех?
Пусть они обвинят его в колдовстве - его, от любого, брошенного даже вскользь, упрёка сжимающегося, как от удара. Пусть скажут, что он виноват во всём.
Если это необходимая цена, то он её заплатит.
Так, в лучах заходившего солнца Хромоножка медленно шёл через всю деревню к полю, где Гретти ждала его со своим "магическим котлом" и заклинаниями, способными показать лицо Возлюбленного. То, что Хромоножка искал не суженую, а отца, поначалу озадачило её, но, подумав, она решила, что разница, наверное, не очень велика, и известные ей формулы сработают и в этом случае.
В опускавшихся на землю сумерках видения собственной дальнейшей участи, одно страшнее другого, обступали мальчика все более плотным кольцом, и лишь последний луч солнца, скользивший по его щекам и дрожавшим губам, казался спасительной рукой, протянутой из иного мира.
"Но ведь потом мой отец придёт?"
- Ну, давай же! - торопила его Гретти. - После захода солнца будет поздно! Брось травы и внимательно вглядывайся в зелье до тех пор, пока не разглядишь в нём черты лица...
Где-то вдалеке поплыл колокольный звон.
Хромоножка судорожно вздохнул, и из груди его вырвался долго сдерживаемый стон. Внезапно ему захотелось с силой отшвырнуть травы в сторону, но он опомнился, испугавшись, что этим обидит Гретти - и аккуратно положил свою связку около костра.
- Извини меня, Гретти, - устало сказал он. - Я знаю, что ты добрая, и пыталась мне помочь... И нет, я не боюсь обвинения в колдовстве. Но... я даже не знаю, как тебе объяснить. Я не думаю, что это то, что позволит мне увидеть лицо отца.
Не дожидаясь её ответа, он развернулся и побрёл, прихрамывая, обратно.
"Вот тебе и казнь", - промелькнуло в его голове, когда он вернулся в дом, и тётя Нора в очередной раз обрушилась на него с упрёками за то, что он пришёл слишком поздно.
- Извините, тётя Нора, - пробормотал Хромоножка, втянув голову в плечи. - Я просто думал, что этой ночью должен остаться в поле...
- Опять витаешь в своих фантазиях, ленивый ты бездельник! Снова поди выдумал, что за тобой явится твой несуществующий отец? А мне за тобой все кастрюли перемывать! Ещё и с девчонкой этой спутался, Маргарет - такая же бездельница, как и ты...
Хромоножка добрёл до своей комнаты, захлопнул дверь и, прислонившись к ней спиной, почувствовал, как под одеждой по его коже льются запоздалые струйки ледяного пота.
Верил ли он, что что-то на самом деле с ним случится?
Да...
Но было во всём этом что-то неправильное, как внезапно сфальшивившая мелодия.
Ему бы не хотелось встретиться со своим отцом посреди отчаяния, боли и ужаса.
Не дав себе толком отдохнуть после пережитого, он дождался лишь, пока все обитатели дома уснут, и, вытащив из-под подушки пакетик с семенами, вновь захромал по лестнице вниз.
"Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать..." - мысленно считал он ступеньки, на ходу придумывая себе новое испытание, необходимое для того, чтобы заслужить желанную встречу.
Когда он пройдёт тысячу ступенек, его отец придёт.
Когда он вырежет из дерева тысячную фигурку, его отец придёт.
Когда на его маленькой клумбе позади дома распустится тысячный цветок, его отец придёт.
Он осторожно выскользнул за дверь, и темнота опустилась на него, будто полог из мягкого, ласкового бархата. Ночь была ясной, и многочисленные звёзды казались маленькими белыми цветами, распустившимися на чёрном поле - лучики-лепестки их дрожали и трепетали, раскрываясь навстречу какому-то собственному "солнцу", невидимому отсюда.
Хромоножка опустился на колени перед клумбой, погружая руки в рыхлую, влажную землю. Порой и ему самому хотелось прорасти сквозь неё цветком - не думать ни о чём, лишь раскрывать лепестки навстречу теплу и свету... Но умирать было ещё рановато, ведь он пообещал вырезать из дерева тысячу фигурок; и даже если отец не явится за ним после этого, как не явился во всех остальных случаях, закончить своё дело он всё-таки собирался.
Поэтому он лишь насыпал принесённые семена в ладонь и засунул её, раскрытую, поглубже в землю.
- Ты извини, я после этого уйду, - сказал он тихо не родившемуся пока что ростку. - Не могу сейчас лечь в землю рядом с тобой. Но будем считать, что какая-то моя частичка остаётся здесь, хорошо? Потом же, когда ты прорастёшь сквозь землю, я буду приходить к тебе каждый день и поливать тебя.
И ему казалось, будто семена в его ладони отзываются, источая едва уловимое тепло - словно искорки от костра.
Когда несколько месяцев спустя Данаэ появилась на хуторе вместе с сестрой, врачевавшей своими травами захворавших соседей, то внимание её привлёк нежный белый цветок, застенчиво прятавшийся в тени пышных пионов.
- Что случилось? - спросила её Мария, когда она, запнувшись, остановилась перед клумбой. И тоже склонилась над цветком. - Ах... какой простой и милый. Только я забыла, как он называется. Ты помнишь?
- Маргаритка, - откликнулась Данаэ. И повторила название иначе, верная своему пристрастию к древним языкам: - Bellis...