В те годы я часто уходил в поля и леса, чтобы предаваться мечтам, грезам, а так же найти вдохновение, для тогда еще ранних моих стихотворений. Я уходил ближе к вечеру, чтоб встретить ночь не природе. Мой путь пролегал мимо заросшего камышами таинственного озера, чья зеркальная гладь покрывалась рябью от легкого ветерка. Местами торчащие из воды коряги, будто руки утопающих, взывали о помощи. Хохотом безумцев чудилось мне лягушачье кваканье, а островки травы над водой, выглядывающими их воды русалками. Озеро оканчивалось болотной жижей с тучками мошкары над ней. А дальше дорога углублялась в лес. Словно в тоннель, я нырял в полумрак густого леса, оказавшись укрытым от всего земного мира густой зеленой листвой. Нижние ветви могучих деревьев вытягивались вперед скрючив пальцы ветки над моей головой, словно руки святых отцов, дарующих мне свое благословение. Выйдя из леса, я оказывался на просторной поляне, заканчивающейся вдалеке небольшим холмом, покрытым сосновыми деревьями. Постелив на траву полотенце, я садился посреди поля, чтоб наблюдать закат. Над головой зажигались звезды, стрекот насекомых доносился из высокой травы, а из гущи деревьев, доносились таинственные крики птиц. Ночная прохлада, приносила аромат растений и цветов, тот аромат, который пьянит сильнее самых дорогостоящих напитков. Потухал закат. Предметы становились трудноразличимы. Верхушки деревьев, казались силуэтами гигантских животных, великанов и таинственных существ. Словно второе солнце, восходила багровая луна. И тогда мои губы начинали шептать воспевание природе, стараясь сложить в рифму слова. И в это время из небольшой, одиноко стоящей хижины, грубо сколоченной их досок и бревен и находившейся неподалеку от меня, выходил странный старик. Его длинные седые волосы и длинная седая борода казались не расчесаны. Одет он был в полосатую одежду, будто в арестантскую робу. Старик садился возле своего жилища, поднимал глаза к небу и улыбался. Его улыбка выглядела странной, чем пугала. Казалось, старик испытывает сверхчеловеческое, неземное удовольствие. Уходя домой уже при свете луны, я еще раз глядел на старика. В бледном сиянии луны его лицо было жутким, глаза горели ненормальным блеском, а улыбка растянулась чуть ли не до ушей.
Придя в следующий вечер любоваться закатом, я вновь видел, как с наступлением темноты отшельник выходил из своей кельи, чтобы с выражением восторженности на лице глядеть на звезды. И тоже самое происходило и во все последующие вечера, когда я приходил на поляну.
Старик заинтересовал меня, и, находясь в городе, я часто спрашивал, родных, друзей и знакомых, не слышали ли они о живущем за лесом отшельнике. Многие никогда не слышали о нем, но все же кто то поделился со мной кое какой информацией. И вот что мне удалось узнать. Живший за лесом старик, бывший музыкант, гениальный скрипач и композитор. Но его сразило несчастье. Музыкант душевно заболел. Он стал называть себя странным именем, ни имевшим ничего общего с его собственным. Он удалился жить от людей, в поле, в построенную им самим хижину. Он приобрел вид бомжа, перестав следить за собой. У него начались галлюцинации, его разум помутился, и вся его так удачно начавшаяся карьера оборвалась. Скрипач был помещен в психиатрическую больницу, где провел достаточно много времени, но ему удалось сбежать. И теперь он вновь вернулся к образу жизни отшельника.
История, рассказанная о нем, еще больше подогрела мой интерес к старику, и в один из вечеров, я решил постучать к нему в дом и познакомиться. Безумство старика не пугало меня, я всегда тянулся к людям подобного сорта. И вот я подошел к хижине. Я придумал предлог попросить напиться, после чего попробовать завязать разговор. Его напоминавшая сарай хижина, имела крыльцо из двух ступенек, взобравшись на которые я осмелился постучать. Дверь тут же открылась. Одетый, словно из распоротого матраса пижаму, за дверью стоял старик. В ответ на мое "эээ простите" он тут же отошел в глубь хижины, предложив мне войти. Необходимость в предлоге отпала. Я вошел в помещение, оглядываясь. В полумраке хижины, мне удалось разглядеть ее скромную обстановку, стол, стул и кровать. На стене висела скрипка. На столе стоял кувшин и лежал недоеденный кусок хлеба.
- Я часто вижу тебя вечерами посреди поля - сказал мне старик, предлагая мне жестом сесть на стул. - Скажи, ты тоже слышишь музыку?
- Музыку? - спросил я, поблагодарив за приглашение усесться.
- Да, музыку - повторил старик, сев в свою очередь на кровать.
- Какую?
- Божественную - старик указал пальцем в небо.
- Признаться, не слышу.
- Странно, ты каждый вечер приходишь и смотришь в небо, как будто прислушиваешься.
- Я поэт - начал объяснять я. - Прихожу в поисках вдохновения. Я пишу о звездах и о луне...
- Да, да, я тоже был юн, я понимаю - перебил отшельник. - Позволь же представиться - старик встал. - Леопольдо Габрильетти - поклонился он по дирижерски одной головой, от чего волосы закрыли его лицо.
- Э... - только и успел произнести я, пытаясь в свою очередь представиться, но...
- И я музыкант - не дав мне назвать свое имя, продолжал отшельник. - Я сочинял музыку, как тогда мне казалось неплохую. Я пытался создать нечто особенное, вызывающее трепет, восторг, пробуждающее чувство. Я экспериментировал со звуками, создавал композиции, искал, сопоставлял. Друзья, коллеги музыканты, и особенно члены моей семьи уверяли меня, что у меня талант, и что я гениален, и я сам верил в это пока... Тебе интересно послушать мой рассказ - будто опомнился отшельник.
- Я как раз за этим и пришел - уверил я. - Узнать о вас больше.
- Ага, хорошо - кивнул старик. Он сел обратно на кровать, поправил волосы и продолжил. - Я верил в свою гениальность пока не услышал по-настоящему гениальную музыку. Она вдруг зазвучала у меня в ушах, неземная, ни на что непохожая музыка, она явилась ко мне неожиданно, она оказалась на столько прекрасной, что мне трудно подобрать слова, чтоб описать ее. Она вызвала во мне душевный трепет. Я был очарован. Я стал спрашивать друзей, родных и знакомых, не слышат ли они чудесную музыку. Но друзья и родные лишь посмотрели встревоженно на меня. Нет, они ничего не слышали, поэт. Они задавали тупые вопросы "давно ли это у меня" и "не курил ли я чего, чтоб вызвать вдохновение". Я перестал рассказывать кому бы то ни было о музыке, предпочтя одиночество. Я престал сочинять сам, так как мое творение оказалось бездарно по сравнению с тем, что я слышал. Я удалился от людей за город, чтоб не слышать идиотских советов обратиться к врачу. И здесь, в тишине и покое я мог наслаждаться музыкой каждый день. Я заметил, что ночью, мелодия звучит отчетливей, и я узнал ее источник. Звуки музыки доносились с одной из звезд Андромеды. Как только созвездие восходило, божественная мелодия звучала громче. И я отстроил этот домик, чтоб жить здесь и каждую ночь встречать восход Андромеды, чтоб каждую ночь наслаждаться ее прекрасной музыкой. Но однажды за мной приехали люди в белых халатах, посадили меня в машину скорой помощи и увезли. Меня поместили в одной из палат психиатрической больницы. Меня обследовали, выявили наличие слуховых галлюцинаций и поставили диагноз "шизофрения". А потом для меня начался сущий ад. Пытаясь лечить меня психотерапевтическим методом, врачи внушали мне, что нет никакой музыки со звезд, что музыка со звезд, это всего лишь моя галлюцинация, порожденная моим больным воображением. Чтоб лишить меня возможности слышать, врачи воздействовали на мой мозг магнитным импульсом, но дивная мелодия продолжала слышаться мне. Меня травили нейролептиками и транквилизаторами, от которых у меня возникали тошнота и головокружение, но музыка, чудесная музыка продолжала доноситься до меня из просторов вселенной. Но больше всего надо мной издевались медбратья. Они не церемонились со мной, называя меня чертовым шизиком. Они закапывали мне в уши воск, чтоб я не мог слышать, сажали меня в звукоизоляционную камеру, били "лодочкой" по ушам, и каждый раз спрашивали "ну че?". Ох уж эти санитары, как они меня мучили, обещая вылечить. Они втыкали мне в уши стетоскоп и били молоточком по воронке, чтоб я оглох. За их жестокость, я прозвал санитаров "капо", как звали надсмотрщиков в нацистских концлагерях, что от французского слова "капорал". По садизму и бесчеловечности, они ничем не отличались от нацистских прислужников. Но, несмотря на их старания бесподобная мелодия, продолжала играть для меня. В один прекрасный день, мне удалось бежать из диспансера, и я вернулся в свой уютный домик посреди поля, чтоб в тишине и покое продолжать наслаждаться мелодией. А теперь извини поэт - закончил свой рассказ музыкант. - Созвездие Андромеды поднялось над горизонтом. И музыка звучит сильней. О боже, как она прекрасна.
Старик вышел их хижины, сел на траву и задрал голову к небу. Я вышел за ним. Лицо моего нового друга озарилось улыбкой, в глазах угадывалось безумие. Он больше не реагировал на мое присутствие и не отвечал на мои вопросы, вслушиваясь в слышимую только ему мелодию. В тот вечер я ушел.
Следующим вечером, я снова постучался в дверь хижины Леопольдо Габрильетти и был принят.
- Скажите - обратился я к музыканту. - Не считаете ли вы, что музыку, доносившуюся со звезд Андромеды, исполняют наши братья по разуму. Которые превзошли нас в интеллекте...
- Братья по разуму? - переспросил старик. - Да кто тебе сказал, поэт, что разум имеет какое то значение. Разум, который человек развил в себе, является тупиковым путем в эволюции, таким же тупиковым как соперничество в размерах среди динозавров. И как тупиковый путь развития, разум уничтожит сам себя самим же им изобретённым оружием. Так же как вымер гигантский ящер, вымрет и человек разумный. Нет, поэт, те, кто создал подобную мелодию превзошли нас не в разуме, они превзошли нас в гениальности, в искусстве, в способности понимать прекрасное. Все произведения наших великих композиторов дикарские там тамы, по сравнению с тем, что я слышу с небес. Все наше искусство находится на уровне наскальных рисунков, по сравнению с тем, что у них. А все потому, что они постигают мир чувствами, а не разумом.
- Но почему, никто кроме вас не слышит мелодии?
- Что то произошло в моем мозгу, какой то шарик заехал за ролик и мой мозг начал улавливать послание с небес. Возможно, я единственный счастливчик кто слышит это, а может, есть, кто ни будь еще, так называемый избранный, которому божественные создания с Андромеды явили свое откровение в виде звуков, вместо слов, в виде музыки, вместо писания. Но тсс, поэт. Восходит Андромеда. Эта мелодия, она снова звучит громче. Какое райское блаженство слышать ее. Музыкант вышел на улицу и сел, подняв глаза к звездам.
Следующим вечером я снова постучал в дом отшельника, и вновь получил приглашение войти.
- Вы помниться, говорили мне, что вы музыкант - спросил я.
- Бывший - ответил старик. - Бывший музыкант. Я когда то сочинял музыку, и, как мне тогда казалось, довольно неплохую, но услышав музыку с небес, я забросил сочинять...
- Да, да, вы говорили. Послушайте, Леопольдо Габрильетти... вы позволите мне вас так называть?
- Не только позволю, но и прошу называть меня именно так.
- Хорошо. Послушайте, Леопольдо, а играете ли вы на этом инструменте - указал я рукой на висящую на стене скрипку.
- Прекрасно владею этим замечательным инструментом.
- Я прошу вас, сыграйте мне.
- Сыграть что? - насторожился старик.
- Сыграйте музыку, которую вы слышите.
Глаза отшельника округлились, на лице отразился испуг.
- Пожалуйста, я тоже хочу услышать - просил я.
- Нет - ответил старик. - Твоя нервная система не готова принять это.
- Сыграйте
- Это может тебя шокировать.
- Я вас прошу.
- Твой рассудок может повредиться.
- Пожалуйста.
Старик снял скрипку со стены, строго взглянул на меня и вышел за дверь. Я последовал за ним. Ночь опустилась на поле. Угасал закат, на красно желто голубом фоне темным силуэтом выделялся густой лес. С противоположной от заката стороны, восходили звезды Андромеды. Старик поднял лицо к восходящему созвездию. Он приложил скрипку под подбородок и поднял смычек. Несколько секунд он прислушивался, после чего заиграл.
Вначале со мной произошло нечто необычное, будто разряды тока пробежали по всему моему телу. За тем словно холодный ветер обдул мне лицо и волосы стали приподниматься на голове. Звуки музыки проникли мне в самое сердце, в самую душу. Все, что было пережито мной прекрасного, все, что было пережито мной волнующего, пережилось вновь с удесятеренной силой. Сладостная, мучительная ностальгия по прожитым годам, по ранней юности возникла в моей душе с первых нот мелодии. Ночные птицы, боясь нарушить гармонию звуков, притихли, прислушиваясь в темном лесу. Перестав издавать свой стрекот, умолкли сверчки и кузнечики. Всходящая луна замерла в восхищении, обратив к скрипачу свой взор. Будто в религиозном экстазе, я упал на колени перед скрипачом, взглядом умоляя его продолжать.
- Это всего лишь моя не совсем удачная попытка воспроизвести то, что я слышу - произнес старик.
- Умоляю вас, продолжайте - стоя на коленях, пробормотал я.
- Играйте же, играйте - чувствуя на щеках слезы, просил я.
И старик продолжал. Действие самых утонченных наркотиков не сравнится с тем эффектом, что произвела на меня музыка. Я был в восторге. Но вдруг посторонние звуки вмешались в гармонию музыки. Режущая слух сирена донеслась со стороны леса и вскоре, из темноты лесной чащи на поляну выехали две кареты скорой помощи. Они неслись к нам, завывая и мигая сине красными вспышками. Ослепляя нас фарами, машины скорой помощи остановились возле нас. Хлопнули дверцы, и четыре человека в белых халатах, по двое из каждой машины, бросились к нам. Старик перестал играть и уставился на прибывших.
- ЭТО ОНИ, КАПОРАЛЫ - издал он душераздирающий крик, указав пальцем на приезжих. - БЕЖИМ ПОЭТ - и бросился наутек.
Я побежал вместе с ним. Четверо санитаров побежали за нами.
- БЕЖИМ, БЕЖИМ К СОСНАМ, СПРЯЧЕМСЯ МЕЖДУ НИХ - кричал музыкант. Он бежал, размахивая руками, в одной из которых был смычек, в другой скрипка. Высокая трава мешала бежать, но мы, оставляя на штанах пыльцу и колючки, неслись к соснам. Преследователи догоняли, но сосновый бор уже приближался к нам.
- ОНИ ХОТЯТ УПРЯТАТЬ МЕНЯ, ПОЭТ. ХОТЯТ ЛИШИТЬ МЕНЯ ВОЗМОЖНОСТИ СЛЫШАТЬ - продолжал кричать Габрильетти. Старик начал задыхаться и отставать.
Санитары гнались за нами молча. Их белые фигуры казались привидениями на фоне ночи. Один из медбратьев, преследуя нас, держал на вытянутых руках смирительную рубашку. Сосны были уже близко. Я мчался к ним, не заметив, что выдохнувшийся музыкант остался позади меня.
- НЕТ, НЕТ - кричал отчаявшийся Габрильетти.
Я нырнул в сосновый бор, в спасительную темноту сосен, скрывшись из глаз преследователей.
- УБЕРИТЕ ОТ МЕНЯ СВОИ РУКИ, НЕ СМЕЙТЕ МЕНЯ ХВАТАТЬ - продолжал доноситься позади меня голос старика.
Взобравшись из последних сил на холм, я спрятался за одним из стволов, прижавшись к стволу спиной, а позади себя я слышал отчаянные вопли схваченного капоралами музыканта.