Аннотация: Ещё одно размышление о том, как плохо видно далёкое прошлое из настоящего.
По широкому, прямому как стрела, проспекту, ехали три чёрных лимузина в сопровождении охраны. Мимо проносились высокие, богато украшенные здания, составившие бы гордость любого города, но воспринимавшиеся жителями столицы как бессмысленная прихоть президента - на создание нового облика столицы ушла половина государственного бюджета за десять лет. Президент считал, что этот труд не напрасен. И сейчас он ехал на открытие своего нового детища - национального археологического парка. В другой машине ехал президент Академии наук - самый старый член Государственного совета.
Проспект вырвался за пределы столицы и превратился в шоссе, протянувшееся через хлебные поля. Через полтора часа поля закончились, начались леса. На горизонте засинели горы...
У того ответвления большой дороги, которое считалось более коротким, но опасным, практически в самом центре Великого леса, стояла одинокая деревня в семь дворов. Деревушка была совершенно оторвана от мира - лишь два раза в год приезжали сюда сборщики податей: один раз от царя, другой раз - от римского императора. Все жители деревни родились уже после того, как римляне разбили войска их государства, и царь присягнул на верность Риму. Для покорённого народа это значило не так уж много: подати всё равно надо было платить, а разговаривать по-латински и поклоняться римским богам их никто не заставлял. Только нужно было время от времени отдавать рекрутов.
Был таким рекрутом и резчик по дереву, Одноногий Дин. Собственно, рекрутом-то он был ещё двуногим - ноги лишился на войне. Кампания была тяжёлой и очень долгой. Войска вышли к Средиземному морю, переправились на кораблях в Азию и отправились в Армению, чтобы дать бой персам. Но пока они дошли, персы уже были разбиты. Тут вышел приказ направиться в Сирию - на этот раз подавлять восстание. Восстание было подавлено, но уже без участия Дина: он был схвачен врагами и продан в рабство египетскому купцу. В Египте Дин сумел высвободиться из оков и сбежать. Прошло не меньше пятнадцати лет, чем он сумел добраться до своего села. Как ни удивительно, его признали. Лишённый ноги, он научился ремеслу резьбы по дереву и преуспел в нём. Сначала вырезал себе деревянную ногу, а потом принялся за другие вещи. Редкие путники, которые отваживались свернуть на проходивший у села путь, покупали у него мебель и посуду и долго её расхваливали. Иногда они даже задерживались у него послушать рассказы о дальних странах.
Дин оказался даровитым художником. Он придумывал собственные узоры, но также копировал греческие, армянские, египетские мотивы, которые видел на войне. И была у него ещё одна страсть.
Однажды Дин показал своим сородичам доску, на которой был высечен странный рисунок - не сплошные полосы орнамента, а отдельные закорючки. Цветы не цветы, звёзды не звёзды. Какие-то кружки, крестики, полукружия...
- Что это? - спросил Дина сосед.
- Это письмена, - сказал Дин. - Когда я бывал в дальних странах, то видел, как люди делают вот такие знаки и потом по ним читают.
- А что тут написано?
- Пока ещё ничего. Это я просто придумал, какой знак как будет читаться. Вот этот будет читаться "И". А вот этот - "Т".
Дин выцарапал на доске целое слово.
- Вот это будет значить "люди", например...
Односельчане задумчиво почёсывали головы.
- Значит, - сказал сельский голова, - это вроде тех римских письмён, что на монетах? Да?
- Так точно, - сказал Дин. - Видел я римские письмена, видел греческие, египетские, сирийские и иудейские. Видел и вавилонские, которые читать уже никто не может - забыли, как. А это - наше, своё письмо будет!
- Не нравится мне это, - сказал голова. - Вот если бы народ наш был свободен, как раньше, то и письмо бы пригодилось. А кому оно надо, под римским-то скипетром?
- Может, потомкам надо будет, - сказал Дин. - Может, и свободу мы себе вернём. А я запишу всё, что видел - вдруг кто-то да и прочитает.
С тех пор на всех изделиях Дина стали появляться письмена. Правда, торговля немного упала. Не всем нравилось, как они выглядят. Но вещи, которые делал Дин, продолжали расходиться далеко.
Помимо мебели, Дин наделал дощечек из мягких пород дерева и вырезал письмена на них. Жена его, еле дождавшаяся с войны, ругала:
- Святые боги, да посмотрите ж вы, чем занимается, а! В доме топить нечем, а он трясётся над своими дощечками, как над золотыми. Все дрова перевёл на эти свои ко... комиксы!
- Не комиксы, а кодексы! - отвечал Дин, сшивая тонкие дощечки в подобие книги воловьими жилами. - Знаешь же, какой из меня дровосек с моей липовой ногой. Так хоть сама бы принесла чего-нибудь...
- На тебя не напасёшься! - гремела жена. - Ещё и сыновьям головы дурить вздумал своей этой письменностью. Святые боги! Вот возьму и уйду от тебя к кузнецу! Он как раз на солнцестояние овдовел.
Дин вздыхал, но не бросал своего занятия. Жена тоже не уходила. Так и жили. Дин записывал историю своей жизни, пока не умер. А его сыновья разбрелись по свету и забыли, как же читать знаки на дощечках. Один из них стал купцом и был весьма удивлён, когда в доме римского партнёра встретил стул отцовской работы с надписью "Мастер Дин из Великого леса". Впрочем, прочитать эту надпись у него не вышло.
Объективы телекамер и микрофоны были нацелены на президента. Замер директор музея с блестящими ножницами, замерли члены Академии наук, замер военный оркестр... Глава государства произносил свою торжественную речь.
- Долгое время наши учёные, слепо следовавшие западной историографии, отрицали наличие у наших древних предков высокоразвитой культуры. Фактически их изображали дикарями, вкусившими просвещение лишь с приходом жестоких римских легионов. Однако политика национального возрождения высвободила незашоренные умы, которые сумели показать, что в эпоху древнего царства наш народ уже обладал собственной письменностью. Многочисленные её образцы найдены в этом краю в течение последнего десятилетия. Именно здесь, на месте тех самых раскопок, сегодня мне, как главе республики, предоставлена честь открыть новый, оборудованный по последнему слову современности музей, который послужит сохранению наших традиций в веках и укреплению памяти о нашей подлинной истории... Ура!
Оркестр заиграл гимн. Президент и директор музея разрезали красную ленту. Толпа представительных посетителей хлынула в бетонно-стеклянный павильон. Там под толстенными стёклами покоились изъеденные временем и червями деревянные таблички с нерасшифрованными, но несомненно отечественными письменами.
Некому было рассказать всем этим людям, что из всего народа смысл этих надписей мог понять только одноногий Дин.