Вы разве не слышали о парне по имени Шерсть? Который ходил в одном и том же уродливом свитере. И, то ли ткань разваливалась от старости, то ли Шерсть сам выдергивал ниточки, но, куда бы он ни приходил, везде оставались эти комочки волокон. Такого мерзкого ржавого цвета.
Шерсть... Его все так называли: родители, друзья, сослуживцы, начальник, вагоновожатые и даже, вроде бы, попугай в зоопарке. Парень работал водителем трамвая: катался целыми днями по одному и тому же маршруту. Туда-сюда, туда-сюда - как заведенный.
В общем, обычный такой человек, который застрял на обочине жизни, как и в своем страшенном свитере. Но была у Шерсти мечта: перейти на морскую ветку. В депо это что-то вроде полетов в космос или африканского сафари. И Шерсть часто представлял, как ведет трамвай вдоль берега моря: плещутся волны, дельфины играют; чайки голосят... Красиво, понимаешь. Вы никогда не замечали, что, чем больше дури в голове, тем мечты красивее?
И вот Шерсть целыми днями водил трамвай, брал сверхурочные, всегда улыбался и не забывал поздравлять начальника с праздниками. Но время шло, парня не спешили переводить на море. Маршрут с каждым днем казался длиннее, длиннее...
А потом Шерсть заболел, и все стало сыпаться к чертям, как искры меж трамвайных рожек.
- Допрос свидетеля начат в 14 часов 22 минуты 5 января 2012 года. Проводится следователем СО СУ СК РФ при прокуратуре Таманского района г. П юристом 1 класса Мезневым Григорием Александровичем в кабинете N 41/18 прокуратуры Таманского района г. П. Допрос ведется в соответствии со статьями 189 и 190 УПК РФ по уголовному делу N XXX.
Григорий отпускает кнопку диктофона. Мужчине за тридцать, он ухожен, опрятен и больше всего походит на добрый тостер из мультика. Тостер в джинсах и пиджаке, если быть точным.
Тишина, теснота, двое. Низкое зимнее солнце пробивается сквозь облака и золотом ошпаривает комнату. Играет в круглые пятнашки на круглом столе, но все равно - от цвета стен или обилия металла - интерьер кажется холодным. Ледяная тюрьма в три квадратных метра.
Напротив сидит мальчишка лет пятнадцати: модная одежда; чуть лохматый, чуть небритый, с татуировкой "Manhattan" на предплечье. Этакий "маугли" асфальтовых джунглей, но с заплаканными глазами. На его лице желтые полосы света.
Следователь потирает переносицу и продолжает - мягко и спокойно:
- Для записи допроса используются следующие технические средства: диктофон марки "OLYMPUS... - находит наклейку и читает по слогам - Вэ-эн-четыреста-пять-пи-си". Перед началом допроса свидетелю были разъяснены права и обязанности, предусмотренные частью четвертой статьи 56 УПК РФ.
Так... Фамилия, имя, отчество?
- Ты МЕНЯ знаешь, - голос парня хрипит, как старое радио.
- Фам...
- Грушницкий Кирилл Андреевич, - теперь добавляется презрение.
- Так положено, Кирюш. Дата рождения?
Мальчишка морщится от "Кирюши" и, словно робот, повторяет известные факты. Места рождения и жительства; гражданство, образование...
- В каких отношениях ты состоял с Аидой?
Скрежет ножек стула о кафель. Солнце пропадает за серой взвесью облаков, и в кабинете становится еще холоднее, неуютнее. Григорий смотрит в окно: белое безмолвие русского поля, а посреди тень от башни, гнутая, искореженная временем. Саму постройку не видно - она прячется где-то сбоку.
- Она была МОЕЙ девушкой, - пожимает плечами Кирилл. - Типа того.
- Ты любил ее? Был с нею счастлив?
- Лучше бы не любил, - Лицо парня искажается. - Это величайший дар - никого не любить. Дар, делающий человека непобедимым.
- Цитируешь Голливуд?
- Почти. Адольфа Гитлера. Да какая разница, любил или... Разве это важно?
- Да, - слово невесомое, будто облачко пара в морозный день.
Кирилл смущенно отводит взгляд. Эта простая эмоция делает парня гораздо моложе и симпатичнее.
- Я не был с нею счастлив, - в хриплом голосе горький смешок. - С Аидой нереально было быть счастливым. Все равно что... ехать на американских горках и пытаться выпить кофе. Как ни старайся - обожжешься.
- Почему?
За дверью раздаются приглушенные голоса, но быстро затихают.
- Да потому, - парень делает неопределенный жест. - Ну, эта ерунда с ее предками. И тайны, тайны, тайны, тайны! Кому-то звонит, куда-то ходит...
- С родителями - ты имеешь в виду развод?
- Да. То есть, нет. Она все хотела, чтобы родители перестали ссориться и начали, не знаю, жить вместе, как раньше. Конечно, ничего не получилось, так что... - Кирилл обреченно машет рукой.
Что-то щелкает сверху, и Григорий поднимает взгляд. Потолок белый, но покрашен неровно - глянцевые острова на матовом море и черные точки. Нет, не то. Вот! На стене, над Кириллом, висят часы: вместо короткой стрелки - приклад ружья, вместо длинной - ствол. Сейчас без пятнадцати три. В шесть вечера стрелки вновь соединятся, но будут уже... звонить? стрелять?
- Хорошо, - голос следователя теплый. Так согревают тосты и кофе по утрам. Все же есть что-то бесконечно домашнее в этом человеке, отчего кабинет наполняется дымкой спокойствия и благополучия.
Григорий открывает папку с делом и пробегает взглядом: "...следов насилия не обнаружено... наркотических и отравляющих веществ не обнаружено... замок не взломан... орудие преступления - модель лезвия "Darkness inside"..." Ничего примечательного. Разве что жутковатое фото среди протоколов: белая поверхность, а на ней темно-алые отпечатки и такого же цвета надпись: "Помни о Шерсти".
- Расскажи про ту ночь в коттедже.
Лицо Кирилла принимает землистый оттенок. Некоторое время парень собирается с силами, затем начинает говорить. Говорит он нервно, прерывисто и все смотрит в стол. Кажется, его взгляд скрежещет по поверхности, точно ржавые ножницы по стеклу.
- Мы отмечали Новый Год, и все было плохо...
- Папа, мама, где вы? - Аида посмотрела время на сотовом и, тут же забыв цифры, убрала телефон обратно. Вся она сникла и стала очень похожа на маленького эльфенка - пускай и с декоративными ушами.
В окна мягко шлепал снег, чуть в стороне, за этой разрисованной метелью вуалью, горели рыжие фонари, а совсем далеко - лунно-белые, на переезде через железную дорогу.
- Успокойся, киса.
Кирилл попытался обнять девушку, но Аида только отмахнулась.
- Они обещали!
Комната блестела маленькими елочками, мишурой и лентами; тут и там горели свечки. Тепло, уют, самодельные украшения с нарисованными рожицами - было видно, что Аида старалась. Так обычно старается человек, который пытается исправить непоправимое.
В колонках заиграл оркестр Глена Миллера, и Аида непроизвольно стала дергать ногой в такт барабанам. Перед девушкой - сколь неритмично, столь и вдохновенно - танцевала пара Максим-Оля; на диване подремывала бабушка. Она надела новый зеленый кардиган и тоже казалась обязательной составляющей праздника. Как пузырьки в бокале, эти крохотные пузырьки-смешинки, которых всегда, кажется, слишком мало.
- Сколько же можно ехать... - девушка встала; снова села, будто неугомонный волчок.
- Пинки, - обернулась к ней Оля, - не грусти, скоро полночь! Все пройдет, вот увидишь. Возьми тортик, мы тебе в холодильнике оставили.
- Да отстаньте от меня! Господи, я не могу уже...
- Аида стала плакать, кричать на всех, так что Я ее увел. Ну, наверх, там потише. Стал успокаивать, и через некоторое время она заснула.
- Раньше вы бывали в этом коттедже? Там кто-нибудь живет?
Кирилл кивает, как болванчик.
- Да, да, летом особенно. Хорошее место. Бабушка Аиды иногда живет, но так нет.
- А почему Оля назвала Аиду... - Григорий морщится, пытаясь вспомнить слово.
- Пинки? Ну, "Пинки и Брейн", мультик. Они все время ТАК друг друга называли.
Кирилл хмыкает, и лицо его становится неприятным, надменным. Издалека доносится сирена. Скорая? Полиция?
- Вы с ней, - Григорий неловко чешет затылок, - вы с ней состояли в интимных отношениях?
В ответ - хриплый смешок и красное лицо. Капелька человечности в омуте гордыни.
- Да.
Кирилл лег рядом с девушкой. Провел рукой по ее волосам, и Аида сжалась, съежилась, будто от физической боли.
- Пожалуйста, дай мне побыть одной.
В комнате было темно, а за окном все завивался снег: белые пятнышки на фоне черноты. Чудесные белые пятнышки, чудесный фонарь на дороге - чудесная новогодняя ночь.
"И я, - девушка зарылась лицом подушку, - все жду чего-то".
- Хорошо, киса, помолчим. Просто полежим вместе.
Парень потянулся поцеловать Аиду, но девушка мгновенно вывернулась.
- Делай что угодно, только... не трогай.
В ее голосе звучало неподдельное отвращение.
Следователь на миг прикрывает глаза. Сквозь веки чувствуется, как вновь появилось солнце: оранжевое сияние на фоне темноты.
- Дальше, Кирюш.
- Ну... - парень по-пижонски разводит руками, - она уснула. Знаешь, это уже было странно, потому что обычно все кончалось "а не пошел бы ты к..." и мы не разговаривали по несколько дней. Из-за ее предков - забавно, да? Но в тот раз Аида МЕНЯ внимательно выслушала и, ну... согласилась не портить остальным праздник. Я посидел с ней, а потом спустился и стал играть в бильярд с Трубачом. Я-то получше его в музыке, но...
Пока парень достает телефон, следователь берет свой и открывает сообщения. Предпоследнее - совсем короткое: "Люблю тебя". Григорий улыбается, отчего в уголках глаз появляются морщинки. Добрые морщинки доброго волшебника.
- Перезвонят, - Кирилл нажимает на "Сброс".
- Мне тоже нравятся.
- "Крем"?
Следователь еле слышно напевает мелодию, и они с Кириллом смеются, точно давние друзья.
- А ТЫ не такой старый пердун, каким кажешься на первый взгляд, - хрипота в голосе парня исчезает. Будто он создает ее специально, а сейчас расслабился и стал обычным мальчишкой с грустными глазами.
- Что было дальше, юморист?
- Потом... Потом Брэйн... ну, Оля, принесла все-таки Аиде кусок торта, и они шептались о чем-то, - Кирилл морщится, вспоминая минувшие события. - Проснулась бабушка, рассказывала, как с дедом Аиды отмечала Новый Год, ржачная, блин, история... и Аида спустилась послушать. Повеселела. Я уже подумал, ну все, пронесло, но тут приехал ее предок...
- Убирайся!!! Убирайся со своей шалавой! - Аида кричала каким-то жутким, не своим голосом и продолжала исступленно колотить отца. Все вокруг - бабушка, друзья, Кирилл - все только испуганно наблюдали за истерикой, и эта комната, украшенная огоньками, точно рой светлячков, сейчас казалась самой жестокой насмешкой над людьми.- Поэтому мама не приехала? Предатель!!!
- Ида... Ид... - мужчина делал слабые попытки защититься, но маленький декоративно-эльфийский ураган, казалось, ничто не могло остановить. Наконец Сергей не выдержал и оттолкнул ребенка:
- Хватит! Да пойми ты, не могу я жить с твоей матерью! Изводит она меня - я или повешусь, или ее прибью... лучше бы не встречались никогда!
- Лучше?! ЛУЧШЕ??? Лучше бы и я не рождалась, да? - Аида схватила вазу с фруктами и швырнула в отца. Грохот, визг Оли; Сергей сел на пол, удивленно ощупывая кровавый ручеек на лбу.
- Ида...
- Она побежала в ванную, ну, на втором этаже и там заперлась. Дуреха, - Кирилл высокомерно поднял подбородок. - Мы пытались докричаться, но вода шумела, так что, наверное, она все равно не слышала. А потом ее бабушке стало плохо, вызвали скорую.
- В Новый год? В деревню? - недоверчиво спрашивает Григорий.
- Через час-полтора, когда мы уже попросили лекарства у соседей. Но приехали. Хорошие парни всегда прибывают последними.
- Это тоже Гитлер сказал?
- Нет, Джим Керри.
- Кто?
- Ну, актер, Керри, кривляется который, - Кирилл с надеждой смотрит на следователя. - "Маска"?! А, не важно. Ну, да. Ну... скорая приехала, сделала укол, но без толку. Решили, надо в больницу, и повезли. Предок со своей шлюхой поехали следом.
- Во сколько произошла ссора?
Раздается стук в дверь, и Кирилл вопросительно смотрит на следователя. Тот невозмутимо качает головой.
- Не до них, продолжай. Во сколько была ссора?
Человек снаружи дергает ручку, снова стучится. Наконец возня стихает.
- Ну... - Кирилл с трудом отводит взгляд от двери, - минут за десять до Нового года. Когда мы столпились у ванной, как раз били куранты по "ящику".
За окном мерцает тусклое солнце, и Григорий щурится на него. Тень башни на полях вытянулась и теперь похожа на старушечий коготь; в комнате холодает.
- Дальше.
- Я снова подошел к ванной, около... трех, нет ближе к четырем. Попросил пустить меня. Сначала Аида не отвечала, а потом...
Девушка отошла внутрь и села на крышку унитаза. За клубами пара Аида казалась размытой, как тень на краю зрения.
- Киса, вот, Макс нашел. Ты, когда с отцом... выронила, - Кирилл протянул ей телефон.
- А, - безучастно сказала Аида, но в реве душа парень едва расслышал этот звук. - Положи... куда-нибудь. Нет, постой!
Она вскочила и взяла мобильный; стала просматривать сообщения. Из открытого окна летел снег и, точно пеплом, засыпал пол, ванную, коврик и саму девушку.
- Она была очень спокойной. И красивой, - взгляд Кирилл становится стеклянным. - Слишком красивой. Не кричала, не обвиняли меня ни в чем. Только сказала, что хочет подумать одна и чтобы я не волновался. Улыбнулась на прощание.
- Больше вы с ней не говорили?
Кирилл вздрагивает, и вся его заносчивость окончательно исчезает. Сейчас он похож на ребенка, которому приснился кошмар и повторяется, повторяется - снова и снова. Вдруг слышно гудение - на этот раз телефон следователя. Тот, не глядя, поднимает мобильный к уху.
"Алло?"
"Григорий Александрович?"
"Да, слушаю".
"Я вас прям не узнала, богатым будете. Добрый день, это из школы 71, директор, Валерия Игнатовна".
"Да, Валерия Игнатовна, добрый... вечер уже".
"Ох, как вы меня приложили-то. Да, вечер, извините, что беспокою, но вы спрашивал о Кирилле нашем, и... я посмотрела журналы, документы. Да, учился у нас, до девятого..."
"Это все?"
"Н-нет. Вы только не думайте, он мальчик хороший. Его одно время часто обижали, группа ребят и девочек. И... он им отомстил. Очень жестоко отомстил. Нет, не физически..."
"Спасибо", - следователь нажимает на "отбой" и внимательно смотрит на Кирилла. Увиденное Григорию явно не нравится, потому что буквально с каждой секундой былые тепло и доброта уходят из него - точно впитываются в стенки кабинета.
- Как ТЫ нашел ее?
- Ну... всю ночь я ворочался, не мог уснуть. Часов в шесть поднялся к ванной. Вода все шла, я постучался...
Теперь из звуков остался только шорох включенного душа - больше ничего. Ни ответа, ни всплеска. Нет: далеко, за деревней, загрохотала первая электричка.
Что-то было не в порядке, Кирилл чувствовал.
- И я, - он попробовал позвонить, но безуспешно, ребята услышали только "бззз" из ванной. - Вот, - показал Кирилл ключи, - взял на кухне. Давай, проверим.
- Мы зашли внутрь, и, ну, там все в пару, а на потолке, стенах - иней. Прям как настоящий снег.
- Окно закрыто было?
- Ну... да, закрыто.
- А когда ты к ней заходил в первый раз?
- О-открыто, - парень пожимает плечами, замолкает. И он, и Григорий кажутся совсем бледными, словно ледяной кабинет проник своей сущностью в обоих.
Пауза все продолжается; она почти театральная, когда уже невмоготу терпеть и хочется подать голос, но боязно, боязно! Кирилл вздыхает, и тишина рвется этим еле слышным звуком, как натянутая тетива. - Аида в ванной, со вскрытыми венами.
Григория передергивает от этих слов. Он начинает подробно спрашивать об обстановке, времени, последней записке, которую Аида сделал в телефоне. В голосе мужчины совсем не заметно прежней мягкости.
Он вытаскивает мобильный - на этот раз другой, желтый; звонит:
- Да. И тебя. Ты рядом с Румянцевскими прудами? Я хочу, чтобы ты доехал до Усть-Подгорска. Дом сорок четыре, ванна на втором этаже. Запри дверь, окно, включи душ. Походи там, осмотрись. Подожди минут тридцать, открой окно, подожди и позвони - скажи, что изменилось. Нет, больше ничего не хочу.
От слов Григория лицо Кирилла несколько вытягивается. Удивление? Непонимание?
- Еще раз, - убирает телефон следователь. - Описывай все, что видел там.
- Да не знаю больше ничего! - раздражается Кирилл. - Ну... надпись та дурацкая кровью - на внутренней стороне ванны. "Помни о Шерсти". Но ваши еще при мне ее фотографировали.
Следователь качает головой:
- Ошибаешься, Кирюш, она совсем не дурацкая. Ты разве не слышал о парне по имени Шерсть?
- Нет, - Кирилл смотрит на собеседника, как на сумасшедшего, - что, блин, за Шерсть?
Раздается гудение, затем первые аккорды "Крематория". Парень зло бьет пальцем по кнопке сброса.
- Достали!
- Это городская легенда. Шерсть работал водителем трамвая, - как ни в чем не бывало начинает рассказывать Григорий. - Ходил все время в шерстяном свитере и выдергивал из него ниточки. Болезнь такая - одни кусают ногти, другие ногой дрыгают, а Шерсть дергал нитки из своего свитера и повсюду их разбрасывал. И была у него мечта...
... А потом он заболел. Не физически, разумом, - Григорий показывает пальцем на свою голову. - На маршруте стояла стрелка, на которой не работал автоматический переключатель, и нужно было выйти, вставить рычаг и повернуть, чтобы сменить пути. Так вот однажды Шерсть понял, что не соображает, куда поворачивать. Сломалась там в мозгах какая-то мелочь, и все - не то что стороны света - "право" от "лево" отличить не мог. Встал и ничего не понимает. Пассажиры орут, сзади подбираются другие трамваи, а Шерсть стоит и стоит, точно кактус, в своем драном свитере и пытается вспомнить, как ехать дальше.
Так у него и не вышло. Ни в тот день, ни на следующий. Ему дали больничный, сказали, мол, иди, лечись. Шерсть пошел по врачам... Месяц, другой, провели кучу обследований - без толку, ничего не нашли. "Наверное, ты переработал. Отдохни", - посоветовали друзья. Дали путевку в санаторий... но и это не помогло.
Шерсть вернулся и стал целыми сутками учить маршрут по карте. Пытался рисовать, записывать в виде кода - чего только не делал, все тщетно: едва парень отворачивался от листа бумаги, право и лево намертво путались в измученной голове, как стреноженная лошадь. Парень разозлился - выпросил проверку в депо. И, конечно, завалил. Нагрубил там всем, так что ему, от греха подальше, дали расчет.
Все! Какие морские маршруты? Какие вообще трамваи? До булочной бы дойти. Но. Но Шерсть не сдался. Он накупил кучу книг по самоисцелению, стал посещать медиумов, новых врачей, какие-то духовные семинары... Толку не было, но этот парень, прям как его трамвай, пытался и пытался передвинуть злосчастную стрелку. Иногда срывался, конечно, терял одного за другим близких и скоро остался совсем один...
Как-то Шерсть пошел в поликлинику, и там была мама с ребенком. Ребенок плакал, очередь не уменьшалась, Шерсть злился и дергал нитки из своего свитера. "Ненормальный! Псих!" - шептались старушки вокруг. Наконец у парня набралось столько ниток, что он... связал маленькую бабочку и подарил ее плаксе. Ребенок заулюлюкал, а Шерсть вдруг понял, что связал эту бабочку, хотя не мог определить, где правая рука, а где левая. Ты понимаешь? Право-лево не различает, а бабочку связал!
Шерсть пошел домой, сделал из шерстяных ниток маршрут и уже через несколько недель снова водил трамвай.
- Дурацкая история, - презрительно качает головой Кирилл. - Какой в ней смысл?
- Человек может преодолеть все, даже если сам об этом не знает.
- Бред!
- Есть такая бабочка, Адмирал. Она не знает, что может каждую зиму преодолеть тысячи километров от России до Африки, но каждую зиму она это делает.
- Ну и на кой, блин, Аиде это писать?
- Вот именно, - Григорий поднимается, и стул жутко скребет по плиткам. В окно врывается солнце - уже вечернее, с кровавым оттенком, - и окружает фигуру следователя багровым ореолом. - Зачем самоубийце писать такую надпись? Зачем, когда она так готовила дом к приезду родителей, убиралась... Даже Глен Миллер! Думаешь, любовница отца отбила бы у Аиды желание жить и вернуть семью?
У Кирилла округляются глаза.
- Погоди, ты считаешь, ее убили? Подстроили самоубийство?
- Я знаю, что ее не отравляли и не избивали. Либо она сама это сделала, либо кто-то другой заставил ее вскрыть себе вены.
- И не выдать ни звука? Да ну бред! Как?
- Не знаю. Гипноз, шантаж, внушение... ПОЭТОМУ так важно, чтобы ты все ВСПОМНИЛ.
Парень запрокидывает голову и с хрустом поворачивает в разные стороны. Прикрывает глаза.
- Думай, я сейчас, - тихо произносит Григорий и выходит из кабинета. Минута, еще одна. Вскоре мужчина возвращает с двумя стеклянными чашками и электрическим чайником. Чайник - из прозрачного зеленого пластика, а в чашках - они отсвечивают красным на фоне заходящего солнца - пакетики заварки и по кусочку сахара.
Кирилл открывает глаза и расслабленно улыбается.
- Спасибо, у меня уже в горле пересохло. Тоже не любишь слишком сладкий?
- Люблю фантазировать: каким был бы мой чай, - Григорий включает прибор в сеть, - если бы я положил в него чуть больше сахару.
- Сам придумал?
- Нет, знакомый метеоролог.
- ТЫ странный, - хмыкает парень. Они ждут, пока вода закипит, и следователь разливает по чашкам. Кирилл тянется, как спросонья; вдруг щелкают часы. Без пяти пять.
Слышится короткий проигрыш - Григорий достает телефон и читает сообщение: "Ванн. как ванн. Окно скрипит. Если откр. - дубень. Оч. С тебя бил. на хокк."
- Аиде холодно, - начинает размышлять вслух следователь. - Аиде холодно, окно открыто. Да... и открыто всю ночь - раз комната покрылась инеем. Когда утром окно закрывают, Аида давно мертва... Так зачем возможному убийце закрывать окно? Какая необходимость?
"Закр. окн. Что види..." - стирает последние два слова и меняет на: "Чего не видишь?"
- Я вспомнил! - нервно вскрикивает Кирилл. - Утром я выходил "по маленькому", еще перед тем, как к Аиде подняться. Часов в шесть. Ну, сам понимаешь, ванна была занята, так что я выскочил на улицу. И там, рядом с домом, были следы шин с цепями! На "скорые" такие не ставят, отец Аиды тоже отпадает, я пару раз с ним ездил, а Макс вообще на летней до сих пор. Туда приезжал кто-то еще! И окно потому скрипело - он вылезал через него, а потом прикрыл, чтобы не было подозрений.
Григорий хмурится, словно вспоминает давнее несчастье.
- Нет, - тихо отвечает он, - это не то.
- Да послушай! - Кирилл снова садится, отпивает чаю и едва не обжигается. - Макс говорил мне как-то, а ему Оля, что, ну... У Аиды был любовник, не любовник... в общем, какой-то мужик взрослый. Понимаешь? Аида, наверное, в очередной раз впала в истерику, решила рассказать о связи - разве не повод для убийства? Ведь ей еще пятнадцати не было, это статья.
Следователь хмурится, с трудом садится на стул.
- Нет, это ложная дорожка, - жестко говорит мужчина.
- Ты не слушаешь! - как-то плаксиво возмущается Кирилл. - Я залезал в ее телефон - это правда!
- Ты залезал в телефон Аиды? - Григорий кажется разочарованным. Или это гнев?
- Ну да, - Кирилл пожимает плечами. - Так получилось... Там была их переписка, это нечто! "Эта ночь придала мне новых сил, спасибо тебе за все". "Ты такой смешной в домашних тапочках". А особенно мне понравилось одно. Большое, заняло несколько сообщений. Как же там... "Мне все равно, сколько между нами лет, мне все равно, сколько лет твоей дружбы с моим отцом. Числа ничего не значат. Ты в трех чашках кофе, в шестнадцати песнях на моем плеере и всего в одной мысли".
Идиотка. Я сохранил его телефон, все думал позвонить. Давай наберем? Да? - парень хватает мобильник, ищет контакт; нажимает на "вызов".
- Нет! - Григорий резко поднимается. Его лицо трескается морщинами, как разбитое зеркало, и сейчас там не видно ни капли доброты.
В дверь снова стучат.
- Гри-иш, - кричит женский голос, а ручка начинает ходить ходуном. - Гриш? Я даже не заметила, как ты пришел. Ты скоро? Лиговской занимешься?
Кирилл поднимает трубку к уху, и тут из пиджака следователя раздается трель. Глаза парня округляются.
- С-сука...
Сам Григорий застыл в полупозе. Он тяжело дышит и только переводит взгляд с Кирилла на выход и обратно. Пальцы до дрожи, до боли сжаты в кулаки.
- Сука, ты же не имеешь права МЕНЯ допрашивать?! Даже Я знаю! Это... ты сам подозреваемый! Чертов педофил!..
- Гри-иша? - зовет женский голос; вновь стук в дверь.
- Я не убивал ее, - Григорий говорит быстро, но сдавленно, точно его душат в эту самую минуту. - Я ее любил!
- И не соблазнял! Конечно! - Кирилл вскакивает, он явно хочет уйти. - Аида сама все сделала, чтобы только насолить мне и отцу. Упала тебе в рот, как спелая вишенка, да?
- ЗА... - Следователь бьет, и парень мячиком отлетает назад. Ручка опять сходит с ума, и все ноет, ноет женщина:
- Гриша? Ты меня беспоко...
- ЗАТКНИСЬ, дура!!! - это даже не крик, а рев загнанного зверя. - Сядь!!! - Григорий почти швыряет Кирилла на место. У того из носа течет кровь и густыми каплями усеивает подбородок, рубашку, - Да, я был там, но не убивал...
За дверью воцарилась обиженная тишина. Солнце садится на горизонте, и сейчас поле, стол, оба человека - все залито потусторонним, алым светом. Светом агонизирующего дня. В комнате с каждой секундой становится холоднее и холоднее.
Следователь достает мобильный и вновь открывает предпоследнее сообщение. Всего два слова: "Люблю тебя". Следующее уже длиннее: "Нет, кончено. Я так не могу. Родители должны узнать". Одно в десять вечера, другое в половину третьего. Три с небольшим часа и такая разница: от счастья - до гибели.
- Ну, конечно, не убивал! - парень пытается вытереть нос, но только размазывает кровь по лицу. - Следы шин твои? Проверят же! Она написала, что все кончено? Ты испугался за свою шкуру и убедил покончить с собой. Она же была не в себе, только нужно было подобрать правильные слова. Это ты! ТЫ! ТЫ!!!
Следователь кидается к парню и бьет. На стену брызгают багровые капли, следует еще один удар! Раз, другой, третий - пока голова Кирилла безвольно не запрокидывается назад. Григорий дрожит, как в эпилептическом припадке. Опускает окровавленные руки - или их так красит закат? - шумно выдыхает.
Опять играет трель, и мужчина неуклюже достает мобильный: "Закр. окно. Все вижу. Во дворе пис. собака. Не могу откр. шкафчик".
Григорий перезванивает:
- Какой еще шкафчик? - голос следователя дрожит.
- Белый. Пыльный. У тебя все нормально?
- Все прекрасно. Что в шкафу?
- Эээ... набор бритв "Darkness inside".
- Чего?
- Бритвы, бревно ты глухое! Не видел что ли рекламу? "Ограниченная серия", "Прими участие в акции и открой настоящую темноту". Нет? Не по...
Григорий, не прощаясь, жмет на кнопку отключения.
- Я приехал туда, да? - спрашивает мужчина у себя через пару минут. Он кажется растерянным. - Да, около двух, да. Позвонил, она не ответила. Я поехал обратно. Почему не ответила? Я ее уже убил? Убил и не помню? Ах, ты, скотина, телефон же был у тебя! - Григорий кидается к парню и хлопает по щеке. Тот вздрагивает. - Ну?! Макс нашел его и отдал тебе, а ты только в три ночи вернул Аиде. И сообщение ты писал...
Кирилл открывает глаза и медленно выпрямляется.
- Ну, Я, - несмотря на слабость, голос парня звучит крайне хрипло и надменно. - А убил ты.
Его телефон начинает снова играть "Крематорий". Кирилл поднимает трубку к уху и спокойно произносит:
- Пошел к черту, - и нажимает на "сброс".
- Нет, - качает головой Григорий. - Нет уж, не убедишь! Ты сам сказал, что знал о нас - ты продумал план мести. Да? Ты же ТАК обычно делаешь? Ты пришел к ней, сказал что-то и оставил умирать. А утром вернулся - вот почему скрипнуло окно.
- Зачем? - усмехается Кирилл. - Ты просто псих, который придумал эту историю, чтобы скрыть от самого себя преступление.
Григорий смотрит ему прямо в глаза, будто ищет ответ. За окном исчезают последние лучики заката: минута, и комната погружается в холод и темноту. Оба человека едва заметно дрожат.
- Ты пришел, чтобы сделать последнюю записку и положить бритвы. Если одну из них ты до этого дал Аиде, то нужно было объяснить ее появление. Конечно, никто там не живет, тебе и Максу рано бриться - так откуда бы взяться лезвиям?! Да. И это можно доказать - ты звонил Аиде утром, так что перед тем входил в ванную с телефоном. По спутнику это отследят, и время создания последней записки, наверняка, со временем "лезвий" будет совпадать.
Кирилл молчит. Лицо напряжено: он явно хочет ответить, но не знает, как.
- Молодец, - хриплым голосом констатирует парень. Раздается щелчок, и оба, вздрогнув, оглядываются на часы - ствол и приклад наконец воссоединились, шесть вечера. Начинает играть дурацкая восьмибитная мелодия: "Тра-та тарарарара-та та-та. Тра-та тарарарара-та та-та".
- Ты не дашь ход делу. Только сядешь за совращение пятнадцатилетней.
- Думаешь, это для меня имеет значение? - тихо отвечает Григорий. Некоторое время они молчат, затем следователь спрашивает, словно самого себя: - Я только не понимаю, что такого можно было ей сказать, чтобы... Какое слабое место ты нашел?
Кирилл начинает смеяться. Такой сиплый, мерзкий смех стервятника.
- Идиот! Ее слабым местом был ты.
Снег летел из окна и белой крупой усеивал волосы Аиды. Девушка все смотрела в телефон, и казалась Кириллу каким-то диковинным, сказочным существом. Существом, которое любило другого.
- Ищешь ответ? - усмехнулся Кирилл, но лицом его оставалось мрачно. - Я стер.
Аида вскинула голову: взгляд пронзительный, злой.
- Зачем?
- Действительно его любишь?
Аида оглянулась на окно, будто там мог быть ответ. Нет: только ночь, метель и искорки льда.
Кирилл выдохнул, как пловец перед броском в воду; время пришло.
- Это же не выбор: ты или жизнь, - Кирилл говорит спокойно, точно рассказывает о покупке зимних штанов. - Это доказательство. Я знал, что она выберет себя, и ты для нее ничего, пустое место. Я знал и потому это сделал, и повторил бы снова. Я не убийца. Нет.
От холода у Аиды побелели кончики носа и ушей. Настоящих ушей, которые так забавно выглядывали из-под волос. И пальцы, что держали темное лезвие бритвы - они тоже утратили здоровый розоватый цвет. Девушка долго и странно смотрела на Кирилла, будто на незнакомого человека, а потом резко полоснула себя по коже.
- Ты что? - вскрикнул парень.
Аида не ответила - молча подошла к ванной и присела на край. На запястье проступила тоненькая красная линия, затем небольшие капельки по бокам разреза. А потом кровь потекла быстро-быстро, как вода из-под крана, как селевая лавина, что прорвалась на долгожданную свободу.
- Ты смотрел на ее смерть и ничего не сделал? - в эту минуту голос Григорий становится каким-то чужим, отстраненным.
- Я ушел. Я...
- Ты заставил ее умирать в страхе за меня.
- Она сама, ну, сде...
- Я сделаю хуже, - перебивает следователь жалкие попытки оправдаться. - Я заставлю ТЕБЯ жить в страхе за свою жизнь. Потому что рано или поздно я убью тебя. Не сейчас, нет. Когда ты почувствуешь себя счастливым, когда найдется женщина, которая тебя все-таки полюбит - да, тогда я отниму у тебя все, как и сам ты сделал. И собственная судьба мне будет безразлична.
Ледяная тишина. Кирилл не отвечает, только на бледном лице играют желваки. Следователь выключает диктофон, направляется к выходу.